Максимов Иван Александрович : другие произведения.

Последняя охота Остапа Бендера

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   В темпе футбольных репортажей
   Вадима Синявского
   (при чтении вслух)
  
  
  
  
   Глава первая
  
  
   Искры от догорающего уже костра взмывали в самую глубину ночного неба, усыпанного яркими гроздьями созвездий. Мужчины в звериных шкурах, ещё недавно усталые и злые после изнурительной многочасовой охоты на мамонта, сейчас, после
   сытного ужина, который можно было назвать ужином только по времени его совершения и включавший одновременно завтрак и обед, довольные и разомлевшие, смотрели зачарованно на бодрые ещё ярко-жёлтые язычки, весело метавшиеся между раскалёнными угольками. Да, у наших предков тогда не было ещё в моде ни трёхразовое питание, ни многочисленные диеты, а потому они наедались вечером жареного мамонтового мяса до отвала, да и то, если посчастливится днём загнать это мясо, в живом виде проворное и тяжеловооружённое бивнями и собственным весом, в яму-ловушку.
   И вот в такие редкие минуты блаженства, когда можно было позволить себе не думать
   о хлебе насущном, взоры людей устремлялись вверх, вслед невесомым искрам, к звёздам. Впервые, может быть, рождались мысли, даже не сами мысли, а только их зачатки: "Что за мир вокруг нас? Где мы? Кто мы в этом мире?". Но это продолжалось недолго - из глубины пещеры раздавались призывные крики древних женщин, жаждущих разделить ложе со своими избранниками. Уже тогда представительницы прекрасного пола умели спускать с небес прямо на грешную землю чересчур замечтавшихся самцов рода человеческого.
   Особо привередливый читатель (в мягком варианте - особо проницательный) сходу запнётся за выражение "грешную землю" и будет абсолютно прав - в те первобытные времена она была, конечно же, безгрешной: грех на Землю человек принес намного позже. Пока наши пращуры жили в своей колыбели, в Африке, они свято продолжали следовать безобидным принципам животного мира с его узаконенными самой природой пищевыми цепочками, которые являлись по своей сути хорошо отлаженным естественным общепитом с доведённой до совершенства системой самообслуживания. Просто и удобно - крупные хищники пожирали более мелких, все вместе они кушали травоядных, ну а последние употребляли в пищу только плоды флоры, и все были в меру сыты и довольны. И при этом, имейте в виду, они не убивали представителей своего вида. Но вот гомо сапиенс покинул своё уютное гнездо, твёрдо встал на ноги, и, пройдя путь от каменного топора до первой паровой машины, обеспечил себе технологический прорыв, и теперь, казалось бы, можно было ждать от него каких-то благородных свершений. Но не тут-то было! Он повёл себя, прямо сказать, по-свински (пусть простят меня за некорректное сравнение эти безгрешные существа): гипертрофировал вышеупомянутые цепочки в гигантский всепожирающий спрут и жадно присосался к нему, эгоистично поправ все этические начала девственно чистого зелёно-голубого мира, каким он был в доисторические времена. Но и этого ноу-хау ему показалось мало: он ввёл в обращение ещё одну новинку - чудовищный конвейер по уничтожению себе подобных, который стал на постоянной основе действовать днём и ночью, парадоксально увеличивая обороты и число своих жертв с каждым новым шагом человеческой цивилизации. Такого матушка-природа ещё не видывала! Вот с каких пор пошло гулять зло по Земле, а вовсе не со времён Адама и Евы, как утверждают некоторые священные писания - ведь первые любовники предались тогда вовсе не греху, а самому тривиальному и безобидному занятию. Но в связи с этим уместно было бы заметить, что если бы библейская парочка могла предвидеть неблаговидные дела далёких потомков, она, возможна, не рискнула бы взять на свои не столь уж могучие плечи такую беспрецедентную по размаху ответственность и воздержалась бы от соблазна, тем более, что при условии невинного сексуального поведения обоим было обещано бессмертие, и некому было бы при этом развитии событий не только читать эти строки, но и писать. Правда, я как мужчина, не представляю, как бы Адам выдержал вечное воздержание, особенно если учесть тот факт, что согласно последним медицинским исследованиям первого мужчину в награду за долготерпение ожидал бы ещё и простатит, который вечно бы омрачал его пребывание в Райских Кущах.
   Но не мысли о греховной природе человека посетили бедную голову Ипполита Матвеевича, когда на него снизошло неожиданное просветление. Его стали занимать те же вопросы, что и древних философов у костра, правда, в масштабе одной личности. "Кто я? Где я?". - примерно такой гибрид мыслей стал проблёскивать в его сознании. Медленно он стал скользить взглядом по палате, пытаясь им зацепиться за что-либо. Напрасно! При первой попытке он не сумел достичь желаемой ясности ума и вновь погрузился в сон. Но на этот раз сон не был столь уж беспросветным, он был, наоборот, целительным - бывший предводитель дворянства накапливал силы для второго, решающего броска из зыбкой пучины полубытия в большой мир.
  
  
   Ну, надо же! Именно тогда, когда у Ипполита Матвеевича появились первые признаки возвращения к жизни из затянувшегося растительного существования, главврач решила перед приездом высокого начальства сделать то, что всегда делают подчинённые в таких случаях - навести если уж не порядок, то хотя бы его видимость: нельзя же всерьёз рассчитывать на то, что каким-то чудом удастся за два дня разгрести ту кучу, которая накапливалась годами. Тем более, что лето традиционно и по праву считается порой отпусков, но если счастливчики-отпускники наслаждаются всеми благами этого времени года (о комарах и мухах, воспетых классиком, упоминать не будем), то тем, кто остаётся в сфере трудовой деятельности, приходится в добровольно-принудительном порядке брать на себя дополнительную нагрузку за отсутствующих. Вот и Анна Ильинична официально и неофициально исполняла где частично, где в полном объёме обязанности и выше- и нижестоящих, и поэтому подготовиться и встретить гостей из наркомата не было ни сил, ни времени. Первое, что пришло в голову практичной во всех отношениях женщине - убрать с глаз долой больных, вид которых мог оскорбить глаз ожидаемого со дня на день важного визитёра. Правда, и счастливчики, которые не попали в означенную категорию, выглядели не намного лучше, но всё же... Закуток под лестницей на первом этаже подошёл как нельзя более кстати - туда и стаскали всех "доходяг". Набилось их как селёдок в бочке, но зато в палатах стало сразу просторнее, и у организаторши и вдохновительницы "великого переселения" заметно поднялось настроение и единственным, кто его омрачал, был старик, которого в совершенно диком виде ещё в прошлом году доставила конная милиция прямо с Красной Площади. Им как раз и оказался гражданин Воробьянинов И.М., впавший в это критическое состояние после стремительного крушения бриллиантовых надежд. Главврач не отправила его в закуток, так как давно причислила к безнадёжным, но тот всё не умирал.
   Вот и сегодня она снова зашла в третью палату, но печального события не произошло, однако иссохшая фигура спящего была страшнее любого мертвеца, и Анна Ильинична дала распоряжение отнести его в морг, резонно полагая, что трагическая развязка может наступить в ближайшие полчаса. Санитары Андрюша и Аркаша, конечно же, не бросились со всех ног исполнять это. Они сегодня вообще были злы на весь белый свет - не удалось разжиться спиртом, нашли укромное местечко, где битый час изливали друг другу свои исстрадавшиеся души. Обнаружив спустя полчаса Ипполита Матвеевича на том же самом месте, взбешённая Анна Ильинична хотела было наподдавать подзатыльников первым подвернувшимся обитателям палаты (душевнобольные знали её невинные замашки, далеко выходящие за рамки должностных обязанностей, и старались лишний раз не попадаться ей на глаза), однако на этот раз благоразумие в ней восторжествовало, и она просто-напросто приказала подхватить старика под руки соседям по койкам и тащить в мертвецкую, где его благополучно раздели донага и аккуратно уложили среди товарищей по несчастью. Правда, он выгодно отличался от своих новых соседей - те были мертвы не только по внешему виду, но и по всем объективным показателям, включая частоту пульса и дыхания. Впрочем, утверждение о выгоде может многим читателям показаться спорным - действительно, большинство, наверное, замешкаются с ответом, примеривая подобную ситуацию на себе, так ли уж приятно быть живым среди мёртвых? Во всяком случае перспектива оказаться, наоборот, покойником среди здравствующих менее предпочтительна - в этом, думаю, все со мной согласятся.
   Место в третьей палате пустовало недолго - на нём поселили "буйного", недавно доставленного в психлечебницу. Когда Андрюша и Аркаша, решившись, наконец, исполнить возложенную на них почётную миссию Харона, подошли к его кровати, тот мирно спал после лошадиной дозы успокоительного. Санитары без церемоний, даже не взглянув на него, сбросили на носилки, отнесли в морг и вернулись с чувством исполненного долга в то же самое укромное место, по пути прихватив со стола главврача бутылку коньяка (Анна Ильинична принесла из дома на всякий случай, но не успела спрятать в сейф и в спешке оставила дверь кабинета распахнутой настежь).
   Комиссия нагрянула сразу после обеда. Правда, к событию, которое ждали с минуты на минуту, слово "нагрянула" звучит несколько смело, оно употреблено здесь чисто номинально, ведь девизом любой солидной проверки в идеале должна быть внезапность, одна внезапность и только внезапность. Именно поэтому проверяющие не могут как обычные смертные просто явиться, приковылять, прийти, приехать, прилететь, припереться, наконец, нет, нет и ещё раз нет, они обязаны именно н а г р я н у т ь, ибо цель ревизии - застать проверяемого врасплох, ещё тёпленьким, как неверного супруга, выдернутого из постели стуком в дверь не ко времени вернувшейся жены. Читатель, в особенности если он к тому же и мужчина, без труда может поставить себя на место этого несчастного (а некоторым из вас, признайтесь, и ставить-то себя туда нет нужды - вы уже испытывали нечто подобное): голый бедолага, только что прервавший общение с любовницей в самый интересный момент и не знающий, за что в первую очередь хвататься, за трусы или галстук, с испугу не успевший даже перевести агрессивно-интимную часть своего тела из боевого положения в транспортное, вынужден в такой беззащитной позе в условиях жестокого цейтнота ещё и просчитывать в уме кучу вариантов: выбросить главную улику из окна, сложить её калачиком и спрятать в комоде до лучших времён, придумать легенду о внезапно объявившейся сестре и т.д. и т.п. Со столь же безнадёжно неразрешимыми задачами постоянно сталкивались бы работники всех сфер деятельности, если бы ревизии действительно были внезапными. Вот жизнь и расставляет всё по своим местам - всегда найдётся некто с нестандартной длиной органа речи, который, не страшась того, что длинный язык может повредить его шее, и обеспечит вольно или невольно необходимую утечку информации. Такой человек может и является находкой для шпиона, как о том глаголет мрачный плакат в кабинете главврача, но только по совместительству; основное же его предназначение - смазчик всех общественных процессов, а так как этих смазчиков всегда было, есть и будет полным-полно на всех этажах человеческого общежития, то можете быть уверены в лёгком и безостановочном ходе истории хотя бы в обозримом будущем.
  
   Итак, комиссия во главе с Каллистратом Игнатьевичем Бесшабашным нагрянула. Сопровождаемая от самого порога Анной Ильиничной, процессия прошествовала в её кабинет. Много всяких комиссий, проверок, ревизий повидала на своём не очень ещё большом веку хозяйка этого кабинета (ей не было ещё и сорока), но сейчас её мучили страшные сомнения. С Бесшабашным она встречалась впервые, но много о нём слышала разного и, переработав в голове всю эту противоречивую информацию, она получила на выходе простую, но ёмкую характеристику: всё у него не как у всех. Да и то сказать - странная дорога привела бывшего командира эскадрона в медицину. Отчаянная голова, под стать своей фамилии, в гражданскую он был всегда на виду у начальства и мог сделать бы головокружительную военную карьеру, но досадный случай прервал этот блистательный взлёт - свалился с боевого коня и чуть не сломал себе шею. Добро бы случилось это в лобовой атаке на белых, так нет же, по весьма прозаической причине, то есть по пьянке, когда возвращался от Акулины, тихой женщины (сам шумный, а нравились, наоборот, тихие и неприметные), и, как назло, за огородами повстречался лихому рубаке высоченный забор. Это потом он осознал, что высоченный, уже после неудачной попытки преодолеть с ходу неожиданно возникшее препятствие, так что утром эскадрон не досчитался коня и своего командира. Чуть не комиссовали, хорошо ещё под трибунал не угодил - помогло то обстоятельство, что был он родом из Мокрых Гусей, большого примечательного села, где и девки были как на подбор, все крупные и сноровистые, и парни - не промах, не даром многие потом осели в штабах. Они-то и помогли Каллистрату выкрутиться из неприятной истории да ещё и устроиться. Его отец славился на много сёл вокруг своей поставленной на поток благородной деятельностью - помогал женщинам избавиться от бремени - и при деторождении, и при абортах. Последних было значительно больше - девки в Мокрых Гусях были не только видные из себя, но ещё и ранние. А унаследовал он это умение от своей бабки, у которой воспитывался. Но у неё это не было ремеслом, просто её просили иногда за десяток яиц или за полпуда ржаной муки, и она по доброте душевной помогала односельчанкам. Внук - иное дело. Он забросил все свои занятия и стал заниматься только этим, и не за десяток яиц. Один он не справлялся и привлекал постоянно сынишку, и тот с малых лет, даже не подозревая о существовании слова "гинекология", впрочем, как и отец, проявил себя в этой отрасли медицины старательным и любознательным помощником.
Когда война докатилась до села, почти вся молодёжь дружно подалась к красным - в соседнем селе квартировался конный штаб, но мотивы у всех были разные: часть парней из бедняцких семей надеялась продолжить делёж чужого добра в других местах, так как единственную усадьбу в родном краю давно разграбили, и некоторым вообще ничего не досталось; другая пошла на войну исключительно по соображениям высшего порядка, возведя идею перераспределения всего и вся в благородный принцип; даже зажиточные семьи дали молодое пополнение Красной Армии по той простой причине, что надвигалась тяжёлая крестьянская страда, и не все парни в таких семьях были охочи горбиться до седьмого пота и кровавых мозолей (достаток доставался ох как тяжко!), и лодыри надеялись проболтаться некоторое время в седле - тогда многим разгоравшаяся ещё только гражданская война представлялась лёгкой непродолжительной прогулкой. . Каллистрат в отличии от своих сверстников вообще никуда не собирался, и только обстоятельства вынудили его поспешить вслед уходящим уже конным частям. Как-то раз Аблай, татарин с неудобным и тяжёлым, как булыжник характером, живший в развалюхе напротив, привёл на аборт свою старшую дочь, и после того, как дело было сделано и оплачено по традиционным расценкам, со свирепым выражением лица посоветовал держать язык за зубами. Каллистрат путался в это же самое время с его младшенькой, Гульфигой, поэтому отлично знал, кто обрюхатил её сестру. На следующий день этот паренёк пропал из села, а спустя ещё неделю его нашли в лебеде с проломленной головой. Наш герой, конечно же, молчал, но вскоре и Гульфига совсем некстати, как это обычно в подобных случаях и бывает, призналась, что тоже отяжелела, может даже и не от него, но Каллистрат смекнул, что слишком уж скорый на расправу сосед не будет долго ломать голову в поисках виновного, и, не дожидаясь, когда тот сделает ему "секир-башка", дал дёру из Мокрых Гусей. . В отряде односельчане встретили Каллистрата с усмешками - на Руси в деревнях испокон веков то, чем он и его отец занимались, было уделом немолодых женщин и старух, и с самых юных лет Калику чего только не пришлось испытать от сверстников: подначки, издёвки, злые шутки, всевозможные клички самого позорного пошиба, из которых "подъюбочник" была, пожалуй, самая ласковая. Но здесь он решил во что бы то ни стало сделать всё возможное и невозможное, чтобы покончить с этим обидным шлейфом. И он добился своего - вскоре все заметили, как он уверенно держится в седле и ловко орудует шашкой. Через несколько месяцев он принял командование эскадроном, и, казалось, все забыли его довоенные занятия. Но после злополучного инцидента в штабе бригады снова вспомнили об этом и поставили Бесшабашного заведовать санитарными делами сначала в полку, а потом, после ряда успешных операций по борьбе со вшами, и в бригаде, и медицина с тех пор стала его уделом. Но и в ней он остался всё тем же удалым кавалеристом, компенсирующим недостаток медицинских знаний ясностью цели и способностью идти к ней напролом.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава вторая
  
   Анна Ильинична была готова ко всяким неожиданностям со стороны славящегося экстравагантностью поступков Каллистрата Бесшабашного, но того, что он начнёт проверку с посещения морга, уж никак не ожидала. Приятного в этом было мало хотя бы потому, что соседний городской морг был на ремонте, и сюда, в маленькое помещение, приспособленное только для "своих", свозили покойников со всего района. Беспорядок там был полнейший, и никакой вины в нём со стороны руководства психлечебницы не было, однако убедить в этом чересчур прямолинейного высокопоставленного ревизора было делом явно бесперспективным, и главврач совсем пала духом - проверка не задалась с самого начала. Но она ещё не ведала, что её ждёт впереди.
   Тем временем события в самом морге развивались так: Ипполит Матвеевич проснулся от страшного голода - организм, который вопреки всяким прогнозам и обстоятельствам стал выкарабкиваться из болезни, требовал усиленного питания. Хозяин этого организма, обоняние которого неимоверно обострилось из-за первобытного голода, с трудом, ценой невероятных усилий поднялся со своего каменного ложа и в кромешной темноте, неуверенно-пьяной походкой по запаху, словно гончая, направился к двери - там, в углу поверх всякого хлама лежал уже порядком зачерствевший каравай хлеба с присохшим к нему рушником (проверяющих ожидали ещё месяц назад, хотели встречать их хлебом-солью по русскому обычаю, но наверху сроки переиграли, и за ненадобностью несвежий каравай убрали с глаз долой и в следующий раз к этой сомнительной затее уже не вернулись). На ощупь Киса взял трясущимися руками хлеб, зубами вцепился в него мёртвой хваткой, откусил огромный ком и, почти не жуя, отправил его по прямому назначению в желудок. В это самое время дверь стала открываться, и Ипполит Матвеевич поднял голову - яркий поток хлынувшего вдруг света ослепил его.
   Когда дверь морга открыли, перед глазами ревизоров и всей сопровождающей их свиты предстала потрясающая картина, достойная разве что кисти Александра Иванова: на входе во временное обиталище мёртвых долгожданных гостей во главе стоящего впереди Бесшабашного хлебом-солью с надкушенным краем встречал высокий сутулый скелет, лишь слегка обтянутый грязно-жёлтой кожей с открытыми, но не видящими пустыми глазами и с гримасой на лице, в которой трудно было заподозрить какой-либо знак гостеприимства, скорее в ней угадывалась зловещая полуулыбка - мол, добро пожаловать в наш скромный предбанник пред Вечным Поселением! Гениальный художник, вдохновлённый высоким трагизмом возникшей паузы на создание величественного полотна три на шесть (конечно, в метрах), без сомнения, нашёл бы для него соответствующие моменту колоритные краски, я же, со своей стороны, используя слова "оцепенели" или "были парализованы", нахожу их крайне слабыми для описания внутреннего состояния как главных героев, так и статистов этой немой сцены. Первыми пришли в себя слегка одурманенные похищенным напитком Аркаша и Андрюша, находившиеся в хвосте застывшей колонны, которые прямо на месте трезво, но своеобразно оценив необычную обстановку и вознамерившись доказать всем присутствующим, что ситуация у них, как всегда, под контролем, ринулись сквозь толпу на авансцену всей этой истории, схватили бедного Кису за руки и потащили вглубь морга к свободной скамье. Они, надо отдать им должное, всегда на корню пресекали любое непослушание со стороны подопечных, за что их и ценило начальство, а тут было не просто непослушание, здесь пахло бунтом, которого ретивые санитары никоим образом не могли потерпеть ни от живых, ни тем более от мёртвых, поэтому-то они дружно и решили вернуть упрямого покойника на уготованное ему место и тем самым восстановить статус-кво.
   Не успели поборники порядка уложить одного "покойника", как с соседней скамьи стал подниматься другой, тот самый, "буйный", только что отошедший от укола. Тут уж и они растерялись, инстинктивно почувствовав, что в природе ни с того ни с сего нарушился какой-то фундаментальный закон, и теперь остаётся лищь одно - ждать указаний от начальства. Бесшабашный, до этого тупо взиравший на разворачивавшиеся вокруг него события, с появлением в сумерках мертвецкой ещё одного действующего лица с тоскливой безнадёжностью стал осознавать, что аномальные явления начали приобретать массовый характер. Рассудок его, требуя немедленного адекватного действия, заметался испуганным гусём в отчаянных попытках найти хоть какое-то мало-мальски удовлетворительное объяснение, и услужливая память, видимо по аналогии с нынешней ситуацией, вдруг вернула его в лазарет под Новотроицком, где он проводил инспекцию перед решающей схваткой с деникинцами. Тогда он среди больных и раненых бойцов обнаружил чуть ли не половину симулянтов и, особо не вникая в действительное состояние здоровья, безо всяких проволочек всех их вернул в строй, что и оказалось главным фактором успеха при взятии штурмом деревни Хромовки. Правда, от самой Хромовки при этом брёвнышка на брёвнышке не осталось, так что потом ещё долго спорили, нужно ли было вообще атаковать это пустое теперь место ценой потери половины боевого состава. Вспыхнувшее воспоминание вдруг разбудило в нём прежнего кавалериста, уповающего только на внезапность атаки и силу голосовых связок, и бывший комэска, пробормотав себе под нос: "Ну, симулянты, я вам покажу!" и норовя выхватить из несуществующих ножен воображаемую шашку, с криком: "Мертвецы, подъём!" ворвался в морг. Анну Ильиничну, стоявшую всё это время, не шелохнувшись, за его широкой спиной, этот крик окончательно доконал, и она тут же грохнулась в обморок.
  
   Прошло две недели. Поразительно, однако никаких оргвыводов не последовало, наоборот, ревизия проводилась на удивление мягко. То ли Каллистрат Игнатьевич решил, что сам показал себя в этой истории не с лучшей стороны, то ли ему стало после всего этого вообще на всё наплевать, но он самоустранился от всех проверок, и работники лечебницы несколько раз даже замечали издали, как он очень уж шаткой походкой брёл поздно вечером по гулким пустым коридорам. Помощники, не чувствуя над собой его руководящей и направляющей опеки, были в полной растерянности и не знали, какой придерживаться линии, поэтому работа спустя рукава казалась им в тактическом отношении наиболее выигрышным вариантом. Напоследок Бесшабашный дал указание прощупать у всех покойников пульс ("Может, им ещё и градусники под мышки" - съязвила Анна Ильинична, но, конечно, про себя) и, только убедившись при стопроцентном охвате безмолвной аудитории, что с этим у всех всё в порядке, спокойно отбыл восвояси.
   Ипполит Матвеевич стал местной знаменитостью. Ещё бы! Почти что пришелец с того света! Про него хотели написать даже в "Правде" - советская медицина поставила на ноги безнадёжно больного человека! Правда, дело застопорилось, скорее всего из-за родословной героя. Но тем не менее кормить продолжали как на убой, он быстро шёл на поправку и даже стал задумываться над своим будущим. Не представляя, чем будет заниматься на воле, бывший губернский предводитель дворянства стал тяготиться пребыванием в "психушке", однако перспектива покинуть гостеприимное заведение как-то не просматривалась,и он впал в лёгкое уныние. . И было отчего. Киса, с детства привыкший к вольготной жизни, ощущение безграничной свободы перенёс и во взрослое состояние, распространив это сладкое слово на все стороны своей жизни. Он старался быть свободным во всём: в еде, в одежде, в обращении с женщинами и животными, в привычках; никогда не беспокоил себя никакими обязательствами по отношению к кому бы то ни было; не брал взаймы ни у кого денег, чтобы не чувствовать зависимости от кредиторов; перестал сам давать в долг - зависимость от должника считал ещё более несносной, памятуя эволюцию своих отношений с должниками, которая разыгрывалась каждый раз до отвращения стандартно: сначала должник при встрече приторно улыбается благодетелю, затем отводит глаза, при следующей встрече вообще как бы не замечает того, потом смотрит волком, дальше - избегает своего кредитора, и завершается всё это безобразие тем, что Киса, проникаясь недружелюбным настроем должника, расстаётся с мыслью о возврате своих кровных и сам начинает шарахаться от него. Результатом этого печального опыта стало твёрдое, прямо-таки гранитное убеждение, которое можно вполне эквивалентно выразить слегка переиначенным древнеримским выражением:
  
   д о л ж н и к т в о й - в р а г т в о й
  
   Знай Ипполит Матвеевич о докладе главы Петербургского криминального сыска Филиппова на высочайшее имя, он, вне всякого сомнения, добавил бы после тире ещё и "злейший". В этом документе Филиппов имел смелость взглянуть на ежегодную криминальную статистику с необычной стороны. Он выбросил все преступления, совершённые родственниками и близкими потерпевших и жертв, мотивируя это тем, что семейные преступления искажают общую криминальную картину в тогдашней столице благодаря своему чудовищному удельному весу. Если взять очищенные от "семейной шелухи" цифры, то оказывается, что почти каждое третье убийство совершено должником в отношении своего кредитора. Автор доклада на полях черновика даже оставил запись: "Хочешь дожить до глубоких седин, никогда не давай в долг!", а описка "седин" вместо "морщин" говорит о его душевном состоянии в момент написания - наверное, он тоже грешил "даванием" в долг, и только после проведённого собственноручно анализа его посетило безграничное изумление, как он c такой добротой жив-то остался, и вполне вероятно, что результатом и этого опыта, статистического, осуществлённого на бумаге кончиком пера, тоже стало не менее твёрдое убеждение, по отношению к которому воробьяниновское предстаёт всего лишь как частный случай:
  
   Л ю б о е д о б р о е д е л о н е о с т а ё т с я б е з н а к а з а н н ы м ,
   о с о б е н н о е с л и э т и м д е л о м я в л я е т с я р а з д а ч а
   к р е д и т о в н а п р а в о и н а л е в о
  
   Я ещё немного позволю себе отклониться от главного русла своего повествования и добавлю, что, во-первых, доклад не понравился Николаю Второму, а во-вторых, этот новаторский для того времени приём в полицейском анализе (кстати, секретном) поднял страшную шумиху в прессе. В наше время этим никого уже не удивишь, а тогда на Филиппова ополчились почти все слои общества, включая духовенство, как на ниспровергателя семейных устоев - ещё бы, ведь по нему выходило, что ночью на пустынных петербургских улицах гораздо безопаснее, чем в родных стенах в окружении домочадцев и закадычных друзей, и такое утверждение можно смело распространить и на провинцию, вряд ли там положение вещей иное, чем в столице, разве только совсем уж в глухих деревнях, и то разница в одном лишь пункте - в наличии должников-убийц, ведь финансовые потоки Санкт-Петербурга и какой-нибудь Агафоновки несопоставимы совершенно, поэтому только обладая изощрённой фантазией можно представить, как одна из жительниц вышеупомянутой деревеньки попросила в долг у соседки несколько луковиц, а спустя неделю подкараулила её в нехорошем месте и вилы - в бок.
   Но вернёмся к Ипполиту Матвеевичу. Одно время в компании таких же прожигателей жизни он усиленно налегал на шампанское, многие из его приятелей спились при этих экспериментах, многие, но только не он - зависимость от спиртного, как и любая другая зависимость, ему претила. Но не смотря на все ухищрения, число степеней свободы со временем неизменно сокращалось. Первый серьёзный удар по самой главной составляющей своих моральных ценностей Ипполит Матвеевич получил сразу после женитьбы. Он ни за какие коврижки не стал бы связывать себя по рукам и ногам, и только вконец расстроенное финансовое положение подвигло его к этому - за невестой было приличное приданое. Ну а потом всё покатилось-поехало, Киса стал попадать из одной зависимости в другую, ещё более тяжкую, пока, наконец, не очутился в уездном городе N. Там, как он полагал тогда, была совсем уж крайняя степень несвободы: днём ненавистная служба, вечером - ещё более ненавистная тёща. Но оказалось, что когда на окнах решётки, пусть даже и не совсем тюремные, но такие же прочные, все прежние представления о свободе перечёркиваются крест-накрест.
   Однажды в лечебнице снова объявился Бесшабашный. Обеспокоенная Анна Ильинична выскочила ему навстречу, но гость всего лишь попросил проводить его к Воробьянинову. Там он пробыл недолго, справился у больного о самочувствии и самолично проверил пульс. "Дался ему этот пульс! - в сердцах подумала главврач. - До сих пор не может поверить, что перед ним не покойник". Потом Бесшабашный два раза звонил по телефону, чтобы узнать, какой у его подопечного пульс, температура тела и аппетит. "Сразу же докладывайте в случае чего". "Совсем рехнулся, - решила раздражённая Анна Ильинична, - что он привязался к моему больному". У неё даже зашевелилось где-то в глубине души отдалённое подобие ревности.
   С некоторых пор Ипполит Матвеевич стал замечать, что к нему присматривается один из соседей по палате, тот, чья кровать стояла в самом дальнем углу от окна. Он знал только его фамилию - Никонов. Однажды после ужина тот подошёл к Кисе и завёл разговор:
   - Я здесь уже второй год.
   Немного помолчал и доверительным тоном продолжил:
   - Вижу, мечтаете покинуть эти стены... В отличии от меня. По моему виду, правда, не скажешь, но я ещё достаточно молод. Но много повидал... Испытал... Смотрите.
   Он расстегнул халат - на груди, на коже, были выжжены какие-то цифры.
   - О, это не единственная и даже не самая страшная отметина того мира... Который за стеной. Вот там настоящий сумасшедший дом! Я помогу вам выбраться отсюда, но сам туда возвращаться уже не хочу.
   Разочарование, которое прозвучало в последних словах, было поистине вселенским, и при этом Никонов посмотрел на Ипполита Матвеевича такими грустными глубокими глазами, что тот смутился - ему, конечно, приходилось выслушивать какие-то конкретные жалобы или жалобы на общую неустроенность жизни, он даже не вникал в них, не придавал им ровно никакого значения, никогда никого не пытался утешить, да и понятия не имел, как это делается в принципе, но здесь он имел дело с чем-то непостижимым, с какой-то предельно лаконичной, но горькой исповедью, в которой сконцентрировались, казалось, в одном месте все печали и скорби всего мироздания, и среди них были и его собственные давно и благополучно забытые искания, стремления и надежды, превратившиеся в головёшки при соприкосновении с грубой прозой жизни. И откровение это предназначалось, конечно же, не ему, Киса просто оказался случайным свидетелем безнадёжного крика души. Собеседник вдруг спохватился и извиняющимся тоном продолжил:
   - Нет, нет! Я вас не буду убеждать. Вот, держите...
   Он протянул Воробьянинову зеркально отполированную вещицу, напоминающую портсигар.
   - Нажмёте внутри белую кнопочку - и прыжок на десять лет вперёд. К этому времени здесь, в этом здании будет общежитие для работников трамвайного депо, куда вы и попадёте.
   - Вы знаете, что здесь будет через десять лет?
   - Не догадались? Я - как раз оттуда. Красную не трогайте, она вам ни к чему.
   Никонов, по-заговорщицки оглянувшись по сторонам, удалился от ничего толком не понявшего Кисы. Одно ясно: нажмёшь белую кнопку - и на свободе!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава третья
  
  
   Нет, товарищ Бендер не переквалифицировался в управдомы, он стал вагоновожатым московского трамвая. Немного времени прошло с последних событий эпопеи с миллионным состоянием, но теперь сразу и не узнать Остапа Ибрагимовича - заметно сдал Великий Комбинатор. Погрузнел, слегка сгорбился; куда только делась его уверенно-стремительная походка! Да и характер изменился не в лучшую сторону: стал сварливым, неуживчивым, временами даже занудным. И только когда он управлял своим железным, дребезжащим на стыках и поворотах конём, он сказочно преображался. Летевшие навстречу рельсы, меняющиеся, словно в калейдоскопе, разноцветные беспорядочные картинки за стеклом делали его независимым, спокойным и уверенным, в нём просыпался прежний сын турецкоподданного Остап Бендер со своей всепожирающей наблюдательностью и фантастической изобретательностью. Правда, первую он уже использовал здесь, сидя в водительском кресле - одним взглядом он выхватывал из хаоса, творящегося на улицах, все хоть сколь ни будь примечательные детали: вот у молодого лейтенанта ветром сдуло фуражку и покатило её по мостовой, пока он отчаянно ловил свой головной убор, чуть не схватил за ножку стройненькую девицу, она с визгом отпрянула, а лейтенант врезался головой в брюхо шагавшего за ней важного военачальника; старушка, испуганно оглянувшись на пацана, по виду беспризорника, который шёл за ней след в след, спрятала поглубже в корзинку тёмно-малиновый кошелёк; чёрный котёнок наискосок пересёк тротуар, чем вызвал смятение в рядах суеверных прохожих - обойти сакраментальную линию невозможно, а повернуть назад и идти в обход по соседней улице некогда. Услугами второй своей ипостаси, изобретательности, Остап пока воспользоваться не мог, а может и не хотел. Однажды у него даже закралось подозрение - он попросту боится пустить её в ход из-за не всегда предсказуемых последствий. Так спокойнее: сиди себе и накручивай на колёса пыльные городские километры.
   Однако спокойствие Бендера кончалось, как только он въезжал в ворота депо. Независимость он любил ещё сильнее, чем Ипполит Матвеевич, а тут сразу же надо было вступать во всевозможные и неприятные взаимоотношения: с начальником, с диспетчером, с бригадиром, да и вообще мало ли с кем ещё. Вот и сегодня его уже поджидал профсоюзный деятель Василий Трифонович, молодой мужчина с обширным отвисшим задом. Меньше всего хотелось бы встретиться с ним, но вот незадача - не успел улизнуть. Абсолютно всем раздражал тот Остапа: и этим своим задом, и произношением "Бендер" с обеими "е" как в слове "сено", а не "жесть", как должно быть, и визгливым бабьим голосом.
   - Бендер, на собрание! Сейчас же на собрание!
   - Ох, мать моя, начинается! Позавчера ведь только было.
   - Позавчера - это позавчера, а сегодня - другое дело. Повестка - исключение из профсоюза уборщицы Копыловой.
   - Тогда какое же другое дело? - совершенно искренне удивился Остап, - во вторник тоже кого-то исключали. Дам-ка я вам, друзья мои,бесплатный совет, чем чёрт не шутит - вдруг в коня корм: вы там все вместе разок соберитесь и составьте список сразу на полгода, за один присест и исключите. Нерационально работаете, товарищи, без огонька!
   - Это уж не твоё дело!
   - А за что её так? - полюбопытствовал Бендер, - недавно чуть ли не стахановкой по мытью полов считали, с одной шваброй за семерых управлялась, и заметь, защитник интересов трудящихся, за одну зарплату, и вот - на тебе, попала в немилость.
   - Но-но! Ты что здесь агитацию разводишь? Да, считали, а сейчас органы выявили в ней вредительницу.
   - Швабру, что ли, сломала? Да, наши органы действительно начеку - сразу же настигли злодейку на месте преступления, пока она ещё только вздыхала и крестилась над обломками улики.
   Василий Трифонович затряс побагровевшими щеками:
   - Политическое дело, а ты балаган устраиваешь!
   Остап беззлобно усмехнулся:
   - Да сам ты цирк и устраиваешь, вместе со своими органами! Хотя где тебе - ты всего лишь на подтанцовках, а вот хозяева твои - вот настоящие циркачи-трюкачи, такие фокусы устраивают с исчезновениями, что пальчики оближешь! Просто ловкость рук и ничего больше. Нет, этого в цирке не увидишь: накрывают чёрным платочком - и нет полквартала населения: один статую не туда поставил - и "напрасно старушка ждёт сына домой", другому в уборную приспичило в неудобный момент, когда вся страна, стоя во фрунт, внимала чьим-то речам по радио - и оттуда уже не вышел. Думали - провалился, так нет, ещё хуже - угодил в каталажку, причём минуя сразу все стены и двери. Ну а третий рыбу завернул в газету с чьей-то физиономией - и бумажка моментально превратилась в улику. Опять заскрипели перья, заработала контора - есть чем стало заняться!
   После этих слов собеседник подавился воздухом и, заикаясь, еле произнёс:
   - Чьей... фи-фи-фи...ономией!? Ты... ты...
   Но Бендер не стал ждать окончания фразы - это было ему неинтересно, он знал про себя всё. Бросив через плечо: "А ну вас всех!", зашагал прочь от профсоюзного работника, передразнивая на ходу то ли себя, то ли его: "Бендер, Бендер!" с мягкими "е".
  
   Какие бы политические бури не сотрясали страну, Великий Комбинатор всегда умел приспособить их последствия для своей выгоды. Он знал, что не пропадёт ни при какой власти, никогда не обременяя себя мыслями о том, что эта власть из себя представляет и куда она ведёт гигантскую страну. Но даже и он в последнее время стал задумываться, пусть не о судьбах России, то хотя бы о некоторых парадоксах текущего момента.
   Однажды, ещё задолго до революции, он наблюдал такую деревенскую картину: четверо пьяных мужиков ехали в одной телеге, в какой-то момент они засомневались, туда ли едут, но представление о конечной цели путешествия у каждого было, по-видимому, своё: одному, самому совестливому, нужно было возвращаться домой, другой не прочь был продолжить празднество, для чего нужно было организовать поиски самогона, ну а третий вдруг вспомнил о своей давнишней зазнобе, и вот они, матерясь, чертыхаясь и взывая к богу, стали вырывать друг у друга вожжи, лошадь послушно поворачивала то налево, то направо, и что самое интересное - четвёртый, которому вообще было всё рано, куда мчаться, видя такой разброд в рядах приятелей, выхватил бразды правления и в пику им всем направил лошадь с дороги прямо на косогор, в бурьян, где телега благополучно и перевернулась. Примерно такое простое, но наглядное и удобное представление о власти, как о послушной лошадке, повинующейся только власть предержащим, опьянённым обладанием ею, было у Остапа; только до недавнего времени это ассоциировалось с потасовкой в телеге трёх мужиков, но с некоторых пор он стал подозревать, что в дело вмешался уже четвёртый претендент на вожжи, готовый спустить государственную колымагу в обрыв, особенно Остап укрепился в этой мысли после сегодняшней стычки с председателем месткома. Ну а как же ещё думать? Сначала они заявляют о готовности бороться за счастье трудового народа, потом морят этот самый народ голодом (Остап сам видел в тридцать третьем вымирающие деревни, когда работников депо посылали туда в качестве агитаторов), ну а сейчас ещё и загоняют в тюрьмы его же руками - заставляют писать доносы друг на друга, по ним хватают людей, а остальных сгоняют, как в стадо, на многочисленные собрания и принуждают там одобрять аресты. Казалось бы, какое дело до этого фарса Бендеру, прохвосту, между нами говоря, ему бы позавидовать, хоть белой завистью, хоть чёрной, с каким искусством власть вытворяет такое, ведь завидует же один ловкий мошенник другому, более ловкому мошеннику. Но нет, Бендеру почему-то не по душе всё это широкомасштабное лицедейство, хотя сам он в былые годы по нескольку раз на дню менял маски, устраивая хитроумные спектакли. И всё-таки он в любых условиях, при самых невыгодных для себя обстоятельствах никогда, слышишь, дорогой читатель, никогда не снимал с ближнего своего последнюю рубашку! Сам плут, он имел дело с другими плутами, которые отличались от него не только тем, что были помельче и пакостней, главное - они были действительно другими, не брезговавшими ни чем, и Остап с наслаждением и изящно, используя многоходовые комбинации и всю широту своей натуры, снимал с них, конечно же, не последнюю рубашку, а всего лишь излишний жирок. Нет, нет, я далёк от того, чтобы поставить Великого Комбинатора на одну доску с благородным Робин Гудом, но и не хочу принижать его душевных качеств.
   В этот вечер к Остапу снова заглянул сосед из самой дальней комнаты Вовка Ложечкин, молодой одинокий мужчина, выгнанный из органов за пристрастие к крепким напиткам (С тех пор он и превратился из Владимира Валериановича в Вовку). Остап сразу же отрицательно замотал головой:
   - Нет, нет, Володя, не надумал я покупать твою суконку, на что она мне?
   Ложечкин целую неделю уговаривал соседей купить у него по дешёвке ненужную теперь ему форму лейтенанта НКВД со всеми регалиями (он не удосужился даже их отпороть), но желающих почему-то не было. "Суконная, тёплая, дёшево, ну?" - канючил Вовка; соседи лишь с опаской ощупывали почти новую ткань, даже хвалили, но купить не решались.
   - Я просто так пришёл, поговорить.
   - Ну, говори, - усмехнулся Остап. От Вовки как всегда разило водкой, но вид у него сегодня не очень весёлый.
   - Они меня заставляли, суки, знаешь?... - начал он плаксиво, усаживаясь напротив Остапа,. - раздевали на допросе молодую, почти девочку, приковывали её к стене...
   Вовку задушили пьяные рыдания. Остап терпеть не мог плачущих мужиков, они оскорбляли его собственное мужское достоинство, но он стоически дождался, пока тот проревётся. Почти успокоившись, сосед попытался продолжить:
   - Ты даже не представляешь...
   - Нет, Володя, избавь меня от подробностей - я грехи не отпускаю, это прерогатива господа бога, куда мне до него. И выкупать твои грехи, как векселя, я тоже не намерен, хотя дело прибыльное - продал бы ты их с радостью и не торгуясь, ведь эти пуды, вижу, давят тебя. И если бы я по дешёвке приобрёл этот груз, то спокойно смог бы загнать втридорога самому дьяволу. Уж он-то бы за ценой не постоял, скупил бы всё и завладел бы твоей душенькой. Ох, как нужны ему сейчас они, человеческие души! Позарез! И чем больше, тем лучше. Такое уж время подоспело - час дьявола.
   Ложечкин пропустил мимо ушей сказанное, всхлипнул и приготовился снова поплакаться в жилетку, но Бендер протестующе поднял руки ладонями вперёд:
   - Не надо, не надо мне твоих слёз! Согласен даже выкупить твой залежавшийся за отсутствием спроса товар, только без душераздирающих исповедей! Правда, цена не совсем устраивает, давай за универсальную российскую валюту - бутылку?
   У Вовки слёзы моментально высохли, и он поспешно согласился. Через тридцать секунд форма лежала перед Бендером. Он ещё раз оценивающе осмотрел её, хотя в этом не было никакого смысла (сделка была уже свершившимся фактом) и произнёс:
   - И сказала золотая рыбка: будет тебе завтра бутылка, не печалься, ступай в свою избушку.
   Остап попытался выпроводить гостя лёгким похлопыванием по плечу, но Ложечкин и не помышлял возвращаться в "избушку", он выжидающе уставился на покупателя.
   - А, понимаю, - спохватился Остап, - жидкая валюта есть продукт скоропортящийся, да ещё и в легко бьющейся таре, а посему требует немедленной уплаты и столь же немедленного употребления в дело.
   Получив бутылку, повеселевший Вовка умчался. Остап вслед ему продекламировал:
   - Дотоле каялся Еропка, губ страждущих коснулась стопка.
   В нагрудном кармане кителя он обнаружил удостоверение, хотя и просроченное, повертел его в руках и задумчиво сказал сам себе:
   - И ответил я золотой рыбке: не хочу уж больше быть лейтенантом, а хочу быть капитаном.
   После чего вынул у стены половицу, достал из тайника саквояж и приступил к осуществлению своего желания сам, поскольку особых надежд на золотую рыбку не возлагал. С формой особых трудностей не возникло, с документом пришлось повозиться: из старой фотографии вырезать собственный овал лица и, не мудрствуя лукаво, наклеить на Вовкину физиономию, варёным яйцом вытравить записи, подлежащие изменению, подправить печати. Далеко за полночь капитанские удостоверение и форма были готовы. Остап полюбовался на плоды своего труда и, пробормотав себе под нос: "Хоть и сухопутный, но всё ж таки капитан", спрятал вместе с саквояжем в надёжном месте.
   На следующее утро Остап проснулся в плохом настроении, так как не выспался, да тут ещё на кухне, куда он зашёл выпить стакан воды из-под крана, этого настроения даже и добавилось. Две соседки, нестарые ещё замужние женщины, вели оживлённый разговор, объектом которого была третья, молодая и одинокая. При таком раскладе всегда найдутся подходящие темы для обсуждений, чаще всего с морально-обвинительным уклоном. Варвара, младшая из собеседниц, полноватая неопрятная женщина, воодушевлённая горячей речью Даниловны, в знак безоговорочной поддержки её слов, открыла стоящую на примусе кастрюльку и, не обращая никакого внимания на Бендера, два раза плюнула туда: . - Вот, вот я ей, сучке! . Остап, конечно же, не только что родился и знал, что если булыжник - оружие пролетариата в классовой борьбе, то плевки в чужие кастрюли - оружие коммунально-кухонных разборок, но на этот раз его это задело не на шутку, и не только потому, что тайно симпатизировал хорошо сложенной соседке из комнаты напротив, он вообще в последнее время стал частенько ловить себя на том, что постоянно пытается вмешаться в обстоятельства, которые его лично не касаются ни каким боком. Вот и сейчас он медленно подошёл к женщинам, осторожно придвинул табурет, извлёк из кармана носовой платок и небрежным движением смахнул с табурета пыль. Странно, но именно неспешность Бендера сразу насторожила сплетниц, и они обе умолкли на полуслове, а тот галантным жестом и ледяным голосом приказал Варваре:
   - Садитесь, мадам, и берите серебряную ложку! За неимением таковой можно и эту, не из благородного металла, зато в меру гнутую.
   Наверное, во всём поведении Остапа было нечто такое, что заставило Варвару
   беспрекословно подчиниться - с ложкой в руке она выжидающе уставилась на него кроличьим взглядом.
   - Начинайте!
   - Что?
   - Есть, кушать, поглощать, жрать... Как там ещё? - Остап любезно указал на кастрюльку, - Ну же, мадам!
   - Это не моё.
   Остап усмехнулся белозубой улыбкой:
   - Но в этом супе есть и твоё.
   - Я позову мужа!
   - А я бы натощак этого не советовал делать. Зачем человека будить после трудов ночных? К этому злодеянию он не имеет никакого отношения - пусть здравствует и досыпает себе с миром, и да будет жёсткая постель ему пухом. Хотя и с него когда-нибудь взыщется - ведь и он тоже в ответе за тех, кого приручил.
   Даниловна неуверенно перекрестилась (сказал вроде бы за здравие, но какими-то заупокойными словами), а Варвара фыркнула, но начала хлебать, сначала с отвращением и нехотя, потом всё быстрее и быстрее, очевидно торопясь скорее покончить с постыдной процедурой.
   Бендер не дождался конца вынужденного завтрака, пожелал приятного аппетита, попросил вернуть хозяйке съеденное советскими дензнаками и вежливо попрощался:
   - Адьё!
   Где же он слышал это слово? Да и то ли оно обозначает, что он имел в виду, может, это, наоборот, приветствие или, хуже того, какое-нибудь ругательство наподобие русского ответного "Сам дурак!". "Да какая разница!". - легкомысленно решил Остап.
   - А что она скажет Алевтине-то? - крикнула вдогонку Даниловна, всё это время с любопытством наблюдавшая за моральной экзекуцией.
   Остап только пожал плечами - на глупые вопросы он никогда не отвечал. На улице он вспомнил, что торопиться ему сегодня некуда - по маршруту на какой-то площади чуть ли не до обеда должен быть ремонт дороги, поэтому он решил наконец-то посетить парикмахерскую. Спокойно выждав часовую очередь, он занял вожделённое кресло. Молодая парикмахерша вывела его из себя своими командами: "Ниже голову... Ещё ниже... Ещё!". Бендер разозлился, хотя и понимал, что сам виноват - выполнял эти полупросьбы-полуприказы чрезвычайно скупыми, почти незаметными движениями:
   - Нет, чтобы сразу сказать: "Набычьтесь!"
   Девушка подавилась лёгким смешком:
   - Не все поймут. А вам в следующий раз так и скажу.
   Вдруг повеселевший Остап (оказывается - для счастья надо совсем немного) решил развить эту тему:
   - Вот так и нужно, дорогая девушка, управлять клиентом: "Примите позу лёгкой задумчивости!". Всё понятно: откидываешься в кресле и голову - набок. " А сейчас позу смертника, ожидающего на плахе удара по шее топором". Покорно втягиваешь голову в плечи и размышляешь: стоит ли делать последний вдох - вдруг не успеешь. Впечатляет? Вот увидите - мужчины такое образное и культурное обращение будут воспринимать и исполнять на "Ура!", их по такой методе легко выдрессировать, причём, уверяю, на всю оставшуюся жизнь. Мы вообще легко поддаёмся любой дрессировке.
   Но у парикмахерши жизненный опыт, очевидно, несколько противоречил такому примитивному представлению о противоположном поле, потому что она холодно возразила:
   - Правда что!
   Отвесив парикмахерше несколько ничего не значащих комплиментов, он расплатился и вышел наружу. Накрапывал дождик.
  
   В весёлом расположении духа Остап катил по мокрым московским улицам - дождик превратился в страшный ливень, но это было только ему на руку, помогая вообразить себя на капитанском мостике могучего корабля посреди бушующего ураганом океана. Дело зашло так далеко, что наш романтик чуть не наехал на остановке на мужика в шляпе, нёсшего в широких ладонях приличную горку куриных яиц, пришлось резко тормознуть, уплотнив граждан в салоне трамвая и освобождая место для новой промокшей порции пассажиров. "Как он только в такой давке заберётся с таким хрупким грузом" - обеспокоился Остап, сам себе удивившись, - хоть бы в шляпу положил, что ли".
   - Мужчина с яйцами, передайте на билет!
   Это Аннушка, высокая, крепко сбитая на деревенский лад девушка взывала к совести не успевшего перевести дух гражданина. Удивившись неоднозначной реакции публики на подобный призыв, она заглянула к Бендеру:
   - Что я опять не так сказала, дядя Остап? Надо было: мужчина с куриными яйцами?
   Тот мельком посмотрел на её обиженную физиономию и расхохотался:
   - Уточнение было бы кстати! Это уже куда ни шло, племянница, хотя тоже не лишено некоторой двусмысленности.
   Вечером, когда в трамвае почти никого не было, а кондукторша сидела рядом, он возвратился к этой теме:
   - Представь себе, Аннушка, в трамвае - народу! Кошельку некуда упасть! И тут втискивается ещё одна дама, но с блюдечком, правда, на этот раз без голубой каёмочки, а на нём свежайшие, только что из-под топора, аппетитные куриные мозга. Я сам представить сейчас такое боюсь, утром только стакан воды натощак, в обед пирожок с картошкой - слюни уже нельзя будет остановить никаким жгутом, даже шейным. И вот ты с другого конца вагона взываешь: "Женщина с куриными мозгами, приобретайте билетик!". Поверь мне, многие, очень даже многие из вашего брата могут принять подобное на свой счёт. Смею предположить, Аннушка, что ты ещё не знаешь, что такое толпа разъярённых женщин, хуже этого может быть только обезьяна с гранатой в запертой вместе с тобой каюте. Уж я-то это хорошо знаю, испытал на себе. Вот и получается, как ни крути, обилечивать граждан на расстоянии нужно только по особым приметам, а таковыми являются, например, лысина, длинные уши, они же ослиные, глаза навыкате, ну, на худой конец пиджак в клетку, но никак не то, что имеется в наличии у всех мужчин или у большинства женщин. Хотя о пиджаке в клетку не надо было - ассоциация нехорошая, с небом в клеточку, не хочу быть суеверным, но в наше непредсказуемое время поминать такое - довольно пошлое занятие, как и чёрта перед сном. Сегодня живёшь напротив тюрьмы, завтра можешь оказаться напротив своего дома.
   Трамвай громыхал по полупустынным улицам, как жестяная копилка с медными пятаками.
   -За что я тебя люблю, Аннушка, так это за твой неистребимый, чистый, как родниковая вода, провинциализм в самом хорошем, повторяю, в хо-ро-шем смысле этого слова: свежесть взгляда и незамутнённые и не подпорченные столичной сутолокой впечатления, которые сразу, по-простецки, завёртывается в слова, как цветы в подарочную бумагу, да за тобой надо по пятам ходить с блокнотом и записывать. Э-э-э! Только не обижаться! Ты что? Я и сам такой же... Не веришь? За мной тоже можно с блокнотом, да ещё с каким - бо-о-о-льшущим! Под светлое настроение перлы так и сыплются с языка, как горох из рваного мешка. Иногда бывает так обидно - некому оценить, рядом всегда в это время оказывается жалкая ничтожная личность, как говорил когда-то страстный любитель гусей Паниковский, земля ему пухом. Вот достигну возраста, скажем так, достойного уважения, и если будет не лень, всё это богатство, все эти собственные колебания воздуха увековечу на бумаге, знаешь, сколько томов получится! Тебе в этом отношении гораздо проще: всегда среди народа, а это самая благодатная почва, ничего не пропадает! Вот и сегодня обязательно кто-то запомнит твоё бесхитростное обращение к счастливому обладателю яиц, поделится с каким-нибудь остряком, а тот додумает ответ, незамысловатый, но точный, и пошёл по России гулять анекдот! А это уже как-никак сопричастность к нетленным шедеврам народной мудрости, которым и бумага никакая не нужна. Они вечны как это солнце!
   Как раз в это время в проруби между тучами сверкнуло светило, и ливень пошёл на спад. Остап между тем продолжал философствовать (его уже невозможно было остановить, такие он набрал обороты):
   - Но доживу ли я до того почтенного возраста, когда представится возможность излить на чистый лист яркие и бойкие мысли? Не знаю. Подозреваю, что сей возраст только достоин уважения, но по факту совсем не уважаем. Молодым некогда уважать стариков. Они покоряют мировые пирамиды, для них важно всё, что происходит только здесь и сейчас, они попросту не верят, что сами состарятся. И это, наверно, правильно. Во всех щелях, подворотнях и даже подвалах идёт свирепая потасовка за место под солнцем, которого на огромной Земле почему-то категорически не хватает; пускаются в ход клыки, жала, копыта, рога, яды, только успевай уворачиваться, тут уж не до сентиментов. Собаки, слоны и львы, да что тут говорить, даже лягушки, муравьи и мухи - все живут без оглядки на своё дряхлеющее поколение. Когда-то в человеческом стаде вообще стариков не было, их в лучшем случае убивали, чтобы не кормить зря.
   Аннушка всё же вставила в этом месте геронтологических рассуждений свой ироничный вывод:
   - Дядя Остап, ты так говоришь, как будто прожил тыщу лет.
   - Тоже верно! Иногда я даже чувствую на своих плечах эту неподъёмную тяжесть непрожитых веков. Встретится что-то впервые в жизни, а из глубины вдруг всплывёт: да это уже было, было, было много раз, чёрт побери! И ощущаю себя в такие моменты то ли просветления, то ли, наоборот, умопомрачения таким мудрым и дряхлым... Аннушка, а что тебя привело-то в Москву?
   - Тётя забрала из деревни, когда мама умерла. Она одна живёт, вот и взяла меня, хорошо мне с ней, она добрая.
   - Завидую, у меня не было такой доброй тёти. Ни угла, ни крыши над головой никогда...
   Остап издал неожиданно какой-то странный звук, нечто среднее между жалобным всхлипыванием и приглушённым стоном, потом боднул головой воздух:
   - Но не будем об этом - к чему нам тлен воспоминаний... С тётей тебе, конечно, хорошо, но Москва - не самое счастливое место, москвичи - народ особый, они любят только самих себя, и соперников в этой любви у них нет - москвичей нигде больше не любят.
   По дороге домой Бендер, как обычно, заглянул на огонёк к Ивану Вацлавовичу, механику депо, но у того оказался не только огонёк в виде лампочки Ильича под потолком, но и неплохо сервированный стол - Завадский кого-то ждал.
   - Не во время?
   - Теперь во время, - хозяин радушно заулыбался, - Остап Ибрагимович, у нас с вами будет сегодня пышный банкет - не пропадать же добру.
   - Для кого же было организовано это великолепие? И кто посмел его игнорировать, не явившись в назначенный час? Женщина? Можете не трудиться с ответом - догадываюсь, что так оно и есть. Только эти соблазнительные и неблагодарные существа способны на такое...
   - Да, приготовил я для женщины, но пригласить её не успел, поэтому назначенного часа не было, - Завадский развёл руками и чистыми наивными глазами посмотрел на озадаченного Остапа. . - Не устаёте удивлять, Иван Вацлавич! Она как раз перед приглашением успела замуж выскочить? - Бендер ещё раз внимательно осмотрел сервировку и отметил про себя: хоть этот немец с русским именем и польской фамилией и родился на российской земле, но по натуре своей так и остался типичным немцем, рациональным и прижимистым - русский в таком случае не преминул бы показать соблазняемой женщине размах и щедрость души.
   - Совсем нет! Просто я в который уже раз дохожу в отношениях с женщинами до определённого этапа, после которого необходимо делать выбор: или - или... Ну, вы понимаете?
   - О, да! - с готовностью поддакнул собеседник, вставил в руку хозяина рюмку с вином и поднял свою. - Классическая ситуация! Ничего нового: жениться или расставаться и искать новую женщину, - он чокнулся с Завадским, выпил и стал неутомимо закусывать.
   - Вы правильно поняли. Ну, не могу я решиться на катастрофические изменения во всём: в привычках...
   - Да, да, - Остап, наконец, сегодня добрался до еды, и пока он не насытился ею, способен был соглашаться во всём не только с Иваном Вацлавовичем, но и с самим чёртом, и делал это с таким важным видом, одновременно уплетая за обе щёки, что тот даже не замечал, как гость откровенно подтрунивал над ним, - да, уж эти милые привычки, с которыми непременно нужно будет кончать, непременно! И как вы точно выразились про изменения: катастрофические! Это надо же так сказать! А я-то всё ломаю голову: почему так панически боюсь этих кандалов, которые только наивные поэты могли назвать узами Гименея? Вот ведь чувствую то же самое, что и вы! Но найти подходящие такому умонастроению слова - хоть убейте, не могу. Но теперь! Вещь названа наконец-то своим именем. Ну, конечно же, катастрофа! И этим всё сказано.
   Остап налил себе ещё вина и снова чокнулся с Иваном Вацлавовичем, но на этот раз выпили оба. Завадский, поддержанный в своём решении гостем, наконец-то сбросил со своих плеч тягостный груз колебаний (ничто нас так не изматывает, как собственная неуверенность, допускающая бесконечные раскачивания из стороны в сторону в важных вопросах), расслабился и приготовился было закусывать после первой, но дальнейшие разглагольствования Бендера насторожили его, и он так и не успел донести вилку до рта.
   - Но с другой стороны, ведь многие из мужчин, среди которых есть и солидные, и не очень, и есть даже откровенные вертопрахи, находят в дискутируемой катастрофе какой-то смысл, и они не только мирятся с ней, но, и это самое поразительное, не представляют жизни без этой катастрофы, и их нам тоже понять надо. Для полной ясности. Согласны?
   Иван Вацлавич кивнул, но почти с ужасом - спираль душевных терзаний, только что благополучно и компактно свёрнутая и задвинутая, казалось бы, на самые дальние задворки души, стала вновь развёртываться всеми своими гигантскими витками.
   Но его собеседник, очевидно, не замечал состояния Завадского, а может быть и замечал, но не подавал вида, вполне возможно даже, что его это забавляло, и он продолжал развивать спорную тему брака и семьи:
   - А чтобы нам с вами легче было понять женатых и даже довольных этим добровольным, а порою и вынужденным обстоятельством, нужно составить некий умозрительный баланс.
   - O, mein Gott,* - еле слышно прошептал бедный Иван Вацлавович, - ещё и баланс...
   - Но сначала мы за него выпьем. Так, держите, за баланс, или эквилибрис, как говорили когда-то греки! Что-то вы, дорогой мой, совсем не закусываете, нельзя! Итак, баланс личных жертв и получаемых за эту плату благоприобретений...
   Побледневший вопреки принятому внутрь спиртному, Завадский, у которого чаша терпения переполнилась, причём последней каплей в этой неглубокой посудине стала почему-то словесная конструкция "благоприобретение" (сказать бы Остапу просто "благ", так нет же, "благоприобретений"!), взмолился:
   - Остап Ибрагимович, побойтесь бога! Мы же с вами уже решили, что нет. А теперь из-за вас я снова начинаю думать обратное. Опять слышу возражение внутри себя: пока есть порох в пороховнице...
   - В обеих пороховницах! - уточнил с невинным видом Бендер. - Да, да.
  
  
   * мой бог (нем.).
   Пока есть порох, да в обеих, друг, пороховницах,
   Разбей копилку да беги жениться!
   - Ну, вот, вы смеётесь надо мной...
   - Всё, шабаш, больше не буду! Только позвольте последний тост. Женится человек или не женится, всё равно, как ни странно, будет жалеть. Только в первом случае это может случиться уже на следующий день, когда он после лихо отгремевшей свадьбы будет втихомолку тосковать о потерянной свободе, а во втором - только к семидесяти. Седой и измождённый в вечных поисках чужих и не всегда здоровых женщин, он будет кусать себе локти и выть о нерождённых детях, которые могли хотя бы положить цветы к надгробию после упокоения души. Каждый выбирает на свой вкус, но отвергнутый вариант может быть потерян навсегда. В этом и состоит, собственно, трагедия любого выбора, - Остап торжественно поднялся. - Предлагаю тост: по какой бы мы дороге не пошли, в горькую минуту разочарования в своём выборе (я говорю сейчас не о женитьбе, а о выборе вообще), нужно суметь представить: "Где-то далеко существует некто, как две капли воды похожий на тебя, с таким же характером и мыслями в башке, извиняюсь, в голове, ну, всё то же самое, разница только в одном - он в своё время выбрал другой путь, и этот некто тоже когда-нибудь будет проклинать себя и думать: "Эх, как бы я был счастлив, если бы в своё время поступил по-другому!". А этот счастливчик-то, которому он завидует, ты и есть!". Так пусть нам всем эта зависть призрака-двойника будет утешением и путеводной звездой на избранном однажды пути!
   Иван Вацлавович расчувствовался до того, что на глазах у него выступили слёзы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава четвёртая
  
  
  
   Ипполит Матвеевич не стал откладывать бегство, если его только можно так назвать, на далёкое "потом", он решил это осуществить в самое ближайшее будущее, ну, конечно же, не на ночь глядя, а утром, сразу после завтрака, не дожидаясь обхода врачей. После отбоя он послушно юркнул под одеяло и, как только свет погас, осторожно сунул свой драгоценный ключ к свободе под подушку, потом, поворочавшись часок с боку на бок, благоразумно перепрятал под мышку - так надёжнее, ведь были случаи воровства из-под подушки, где некоторые больные хранили сладости, принесённые родственниками. Долго не мог уснуть Ипполит Матвеевич, да когда и уснул, то проспал всего ничего, не больше часа, потом засыпал ещё несколько раз, ровно столько же раз просыпался, но как не казалась ему ночь длинна, почти бесконечна, утро всё-таки наступило, сначала в виде робкого сероватого рассвета, затем непрерывно нарастающим шумом за окном, и, наконец, брызнул и начал разливаться по палате летний солнечный свет. За завтраком сидящий напротив Никонов, приветливо глядя ему в глаза, вопросительно дёрнул подбородком вверх, Воробьянинов в ответ кивнул, что, мол, да, готов отправиться в неизведанное. Как только все вернулись в палату, он отвернулся в угол, открыл драгоценную шкатулку, нажал белую кнопку и закрыл глаза. Он ожидал, что сейчас же взовьётся в воздух и куда-то полетит с бешеной скоростью, даже набрал полные лёгкие воздуха, боясь, что на лету этого уже будет сделать невозможно. Но...ничего не произошло. Киса осторожно открыл глаза - он остался на том же самом месте, упираясь лбом в тот же самый угол, повернулся - та же палата, только без людей и коек, всё это исчезло, как будто и не было никогда. Правда, одна койка всё же осталась, и на ней поверх смятого одеяла лежал до боли знакомый предмет, а именно - фуражка, обладателем которой мог быть только один человек. Ипполит Матвеевич остолбенел от ужаса! Это была фуражка...Остапа Бендера! Покойного компаньона по бриллиантовому делу. Как она попала сюда? Или наоборот, как он, Киса, оказался в одной комнате с этой фуражкой?
  
   Хватились беглеца только в обед, так как сегодня решили обойтись без утреннего обхода. Анна Ильинична сразу же подняла тревогу и организовала интенсивные поиски больного, заставила облазить все сколько ни будь доступные места, но тот как испарился.
   Внутренним расследованием было установлено, что последний, с кем он общался, был больной Никонов. Главврач допрашивала его сама, но без всякого толку - тот только загадочно улыбался. Самым ужасным было то, что пропавший был не обычный больной, это был подопечный Бесшабашного, а тот мог позвонить в любую минуту и снова спросить о трёх параметрах Воробьянинова, которые были так же священны для Каллистрата Игнатьевича, как карты "тройка, семёрка, туз" для пушкинского Германна. А что ответить? Пульс - ноль, температура - ноль, аппетит тоже ноль. Действительно, всё по нулям - забрался куда-нибудь, как старый, предчувствующий смерть кот, и околел. Хотя выглядел в последнее время благодаря усиленному питанию, наоборот, как молодой котяра, имеющий беспрепятственный доступ на кухню. Да и места такого нет, всё проверено, не иголка же он, в конце концов! Побег? Тогда в параметрах нужно вместо нулей ставить "в норме", но как же ему удалось - все запоры, двери, решётки в порядке, подкоп не обнаружен?
   Мистика! "Никакого побега, умер, и все дела, - размышляла Анна Ильинична - оформим, как положено, заболел и умер. Только вот с Бесшабашным загвоздка, ведь обязательно примчится проверить у покойника пульс, а где я ему возьму мёртвого Воробьянинова? Впрочем, и живого тоже негде взять. Придётся придумать страшную болезнь, а значит и быстрое захоронение. Такую болезнь, чтобы Каллистрату Игнатьевичу даже и не пришла в голову сама мысль об эксгумации (а от него всё можно ожидать!) Правда, придётся вводить карантин, но, как говорится, из двух зол...". И главврач с лёгким сердцем вписала в графу "Причина смерти" - чума. Потом добавила ещё более устрашающее - "бубонная". Теперь Бесшабашный сюда сунуться даже побоится!
   К обеду Ипполит Матвеевич уже числился вполне официально на том свете. Страшная болезнь свела его в могилу! Анна Ильинична покончила со всеми формальностями и вызвала к себе в кабинет Аркашу и Андрюшу. Те явились насупленные, так как задания она обычно давала им на ходу - значит, опять попадёт от неё, грехи за собой они знали!
   - Так, гвардейцы, сегодня будете хоронить Воробьянинова из третьей.
   - Он, что, опять умер? - удивился Аркаша.
   Андрюша в отличии от напарника ничуть не удивился, он только ждал дополнительную информацию - когда и куда, остальное его не касалось, хоть трижды хоронить одних и тех же.
   - Ну и помощнички у меня, - Анна Ильинична хмуро осмотрела обоих с ног до головы, словно видела их впервые, - так вот, его уже только что похоронили другие санитары...
   - Опять опередили, - прокомментировал Аркаша, - а мы кого потащим?
   - Нет, никого на этот раз вы тащить не будете, просто скажете, если спросят про него, что вы сами похоронили умершего из третьей палаты сегодня. Вот, на листочке записан номер захоронения, не потеряйте.
   - А если спросят не нас, а тех, других? - Аркаша снова подал голос, он не любил неопределённости.
   - Они тогда и ответят.
   - А потом вдруг нас об этом же спросят? И они скажут, что хоронили, и мы тоже хоронили, а покойник-то один!
   В голосе Аркаши прозвучало такое неподдельное изумление, что стало ясно - такое задание для него содержит неопределённость уже второго рода.
   "Вот попробуй объясни им, - вздохнула Анна Ильинична, - но что делать, приходится работать с тем материалом, что под рукой".
   - Спросят, не спросят! Как что-нибудь стянуть - так умники. Как я сказала, так и отвечайте! Хватит морочить мне голову, всё, ступайте!
   Главврач до обеда не стала звонить Бесшабашному, чтобы не испортить аппетит (конечно, себе, а не ему). Как только тот узнал о кончине больного из третьей палаты, почти сразу примчался в лечебницу, однако принимая максимальные меры личной безопасности. Главврач, не смотря на введённый строгий карантин, всё-таки ожидала его появления, но когда столкнулась с ним в коридоре, то ахнула - Каллистрат Игнатьевич был в армейском противогазе! Никакого расследования он проводить не стал, внимательно выслушал сдержанный доклад Анны Ильиничны о последних трагических часах жизни Воробьянинова, посокрушался-посокрушался и удалился, не попрощавшись.
  
   Так уж распорядилась судьба, но Ипполиту Матвеевичу даже не дано было долго ломать голову над фуражкой Бендера - в коридоре послышались тяжёлые шаги, раздался треск сломанного дверного замка, и в комнату ввалилось несколько человек в военной форме.
   - Здесь он, голубчик! Понятых - сюда!
   В комнату ввели Даниловну и Варвариного мужа. Лысый узконосый военный раздражённо набросился на них:
   - Что же вы, граждане, вводите в заблуждение? Вот же он!
   Даниловна всплеснула руками:
   - Да какой же это Бендер! Это какой-то старик.
   - Но вы сказали, никого нет. Как он попал в запертую на ключ комнату? Кто это?
   - Первый раз его видим. Никто не заходил, честное слово!
   Узконосый обратился к самому Ипполиту Матвеевичу:
   - Кто ты? Документы!
   С того момента, как Киса нажал кнопку, прошло не более минуты, а впечатлений было на неделю. Он никак не мог прийти в себя и только растерянно озирался.
   - Соловьёв, обыщи его.
   Соловьёв обыскал, но ничего не нашёл.
   - Ты хорошо обыскал?
   - Хорошо.
   - Ещё раз спрашиваю: ты хорошо обыскал?
   - Так точно, товарищ старший лейтенант!
   - А в руке, в руке что у него?
   - Виноват, товарищ старший лейтенант!
   В правой руке у Кисы был тот самый предмет, похожий на портсигар. Узконосый раскрыл его:
   - Что это?
   Из чрезвычайно сбивчивых объяснений перепуганного Ипполита Матвеевича старший лейтенант всё-таки понял, что, во-первых, у задержанного (по факту его уже можно было считать именно таковым) не все дома, во-вторых, идеально отполированная вещица не что иное, как взрывное устройство, особенно он укрепился в этом мнении после слов Кисы: "Красную кнопку нажимать нежелательно", более того, он решил, что даже в десяти метрах от этого вещдока находиться "нежелательно", поэтому отодвинул сначала взрывоопасный предмет на другой край стола, а потом вообще приказал Соловьёву отнести его в машину. Ну а в третьих, и это самое главное - на первый взгляд казавшееся заурядным дело гражданина Бендера О.И., которое предстояло вести ему, старшему лейтенанту НКВД Козлицыну Кузьме Карповичу, неожиданно обрело хорошую перспективу: в деле появился сообщник, который, судя по виду (в каком-то грязном халате и тапках на босу ногу), возрасту и умственным способностям, является просто связным, но это значит, что появятся и другие фигуранты, и можно будет это дело квалифицировать уже как заговор. Ох, как хорошо, что он сам поехал на задержание! Без него бы тут всё завалили, вернулись бы вообще ни с чем. Памятуя, что ковать железо надо, пока горячо, он прямо здесь приступил к допросу. Анкетные данные заняли не более минуты, потом наступила очередь вопросов по существу:
   - Какую роль исполняли в антисоветской организации ?
   Вот так! Сразу быка за рога. Ничего вразумительного в ответ Ипполит Матвеевич сказать не смог, но оказалось, что, по словам следователя, им, конечно же, всё известно и отпираться не имеет смысла.
   - Я знаю, - смягчил тон Козлицын, - вы попали туда случайно, поскольку поддались по мягкости характера на агитацию злейших врагов советской власти. Они и не таких завлекали в свои сети, а вы человек покладистый, пожилой, хвораете часто. Вы же раскаиваетесь?
   Эти убаюкивающие фразы Ипполита Матвеевича совсем сбили с панталыку, он только догадывался, что от него ждут каких-то определённых слов, и он им конечно с радостью сказал бы эти заветные слова, если б знал, какие именно. Выдернутый внезапно из своего потока времени, он воспринимал обычные вроде бы фразы, за десять непрожитых им лет приобретшие какой-то иной, таинственно-зловещий смысл, словно иностранные (только, конечно, не французские - уж этот-то язык он худо-бедно знал).
   - Хорошо, начнём по порядку, - почти ласково проворковал Козлицын. Он себя считал неплохим психологом и знал, с кем и как надо работать, - Кто вам передал взрывчатку?
   Озадаченный Киса раскипятился:
   - Какая взрывчатка? Никто ничего не передавал!
   Кузьма Карпович поморщился:
   - Ладно, ладно. Вы, конечно же, не знали, что это такое. Так кто вам передал портсигар?
   - Никонов.
   - Имя, отчество, домашний адрес, место работы?
   - Я не знаю.
   - Предположим, что так. Где состоялась передача?
   - В больнице.
   - В какой больнице? Адрес?
   - Не знаю.
   "Крепкий орешек, чёрт возьми. По виду и не скажешь", - подумал Козлицын.
   - Вы там лечились, и вас проведать пришёл Никонов?
   - Он тоже лечился.
   - И вы там познакомились?
   - Да.
   - Значит, вербовка произошла в больнице. Никонов вам приказал отнести взрыв..., портсигар Бендеру?
   - Откуда он знает Бендера! - возмущённо скривился Ипполит Матвеевич.
   - Так, не знает. А вы с каких пор его знаете?
   - С прошлого года.
   - Значит, это он вас привлёк к антисоветской организации?
   - Да какая там организация! - Воробьянинова уже начали раздражать бестолковые вопросы этого лысого, которые только мешали Кисе рассказать просто и по порядку о своих и Бендера злоключениях (всё равно тот не отвяжется), вкратце можно уложиться было бы за три минуты, но предложенная лысым странная форма беседы всё время норовила увести куда-то в сторону, и, казалось, конца-краю не будет этой игре в вопросы-ответы, - и не он, а я его... как вы говорите, привлёк. Но он сам напросился. Я его и не хотел сначала брать, намеревался один справиться, да и справился бы!"
   Он и на самом деле начал думать сейчас, что все препятствия на пути к тёщиным бриллиантам были пустяковыми и легко преодолимыми, а до последнего времени считавшийся покойным компаньон только путался под ногами и мешал.
   "Вот это да! Старик собирался бороться с Советской властью в одиночку!" - следователь опешил от несоответствия затрапезнего вида задержанного Воробьянинова и грандиозной, хотя и преступной цели, которую он перед собой поставил. - "А какое самомнение!" Но он взял себя в руки и не выпускал из них взятое уже до самого конца допроса.
   - Наконец-то дело сдвинулось. Так это вы организатор! И Никонова тоже вы вовлекли?
   - Он сам согласился мне помочь.
   - И этот тоже сам. А я вас недооценил! Вы создали организацию, и все сами в неё напрашиваются, даже уговаривать никого не надо! Но раз напрашиваются, значит знают, если знают, значит пользуются слухами, а чтобы ими пользоваться, кто-то должен их сознательно распространять, но тогда вся конспирация летит к чертям собачьим! Чтобы поставить так дело, тоже нужен талант. Только вот странная у вас одежда, для маскировки, что ли?
   - Больничная.
   - Так вы не выписались, а сбежали?
   Ипполит Матвеевич сделал неопределённый жест рукой, подтверждающий догадку следователя. "Такая вот получается конструкция: Воробьянинов через вовлечённого им в свою тайную диверсионную группу Никонова достаёт взрывчатку и срочно покидает больницу для организации крупного террористического акта, для чего едет на встречу с Бендером, явно специалистом по диверсиям. Этот теракт запланирован на самое ближайшее будущее, вполне возможно, что это покушение на кого-то из членов правительства, - рассудил Кузьма Карпович. - Странно, что он отказался назвать номер больницы, там тоже что-то нечисто". И он как бы между прочим спросил:
   - А вы не знаете, кто начальник больницы?
   - Заправляет всем там женщина, Анна Ильинишна.
   Следователь вызвал Соловьёва в коридор и велел по телефону выяснить номер больницы и другие полезные сведения. Тому сделать это не составило большого труда, и вскоре перед Козлицыным лежал написанный на бумаге крупным почерком адрес Капюшоновой Анны Ильиничны, главврача психоневрологической лечебницы. То, что дело может вылиться в заговор душевнобольных, не обескуражило Кузьму Карповича, человека с мобильным характером. Он на ходу умел с лёгкостью менять версии в соответствии с вновь открывающимися обстоятельствами, и в данном случае его правым полушарием, а может быть даже и мозжечком, мгновенно была выработана новая схема. Главная роль в ней отводилась руководству "психушки", которое использовала больных в своей вредительской деятельности. Развивая успех, Козлицын послал Соловьёва за Капюшоновой, а сам, напрочь забыв про Ипполита Матвеевича, в волнении стал ходить по крохотной комнатке из угла в угол, рисуя в своём воображении всё более радужные перспективы дела, от которых захватывало дух - круг фигурантов заметно расширился, и одному богу известно, кто ещё может угодить в этот круг. Киса уже настроился рассказать неожиданно подвернувшемуся собеседнику все перипетии похождений за стульями, разумеется, в своём рассказе первую роль он бы отвёл себе, а на Бендера бы списал все неудачи и огрехи, и охлаждение интереса лысого к своей персоне вызвало в нём внутренний протест, впрочем, длившийся очень короткое время, после которого он стал медленно осознавать серьёзность своего положения. Бендер за этот год, который они не виделись, успел не только воскреснуть, но и вляпаться в какое-то новое дело, и стулья с драгоценностями здесь, конечно, ни при чём, и эти бесцеремонные люди пришли, чтобы забрать его в тюрьму, что совсем неудивительно - она по Бендеру давно плачет, а он, Киса, как назло, оказался здесь как раз в это время и вместо желанной свободы может снова угодить за решётку, на этот раз уже тюремную, вместе с бывшим компаньоном как его сообщник. И доказать свою непричастность абсолютно невозможно, никто и слушать не будет никакие оправдания, наоборот, будут по ходу следствия предъявляться всё новые и новые обвинения, одно нелепее другого, и несуразность их проверять будет некому, они будут приниматься безоговорочно как аксиомы. Ипполит Матвеевич когда-то хотел стать адвокатом, поэтому о юриспруденции знал не понаслышке, и она представлялась ему для не виновных мощным механизмом защиты. Правда, это было совсем другое время, нынче же нравы в этой области человеческих отношений, как оказалось, более свободные, но он никак не предполагал, что настолько. Если при "проклятом царизме" сторона защиты имела возможность выискивать любую зацепку и часто находила её, чтобы оправдать даже виновного, то сейчас, похоже, ни о какой защите вообще не может быть и речи. . Надо отдать должное Воробьянинову - хоть он и не доучился до адвоката, но нюх на такие дела, возможно от природы, был у него абсолютный, как бывает абсолютным музыкальный слух у людей, не обученных нотной грамоте. И когда ошеломление от радикальной смены обстановки угасло, этот безошибочный нюх самопроизвольно включился, и ему для анализа, пусть и поверхностного, достаточно было всего нескольких фраз следователя, и перед Ипполитом Матвеевичем предстала в общих чертах безрадостная картина современного состояния судебно-правовой системы с её бесхитростным девизом: "Оказался вблизи воронки - иди ко дну!", не оставлявшая ему ни каких шансов выкрутиться.
  
   Анна Ильинична уже готовилась отходить ко сну, когда раздался неожиданный звонок. Она замерла в нехорошем предчувствии - так поздно гости в её квартире никогда не объявлялись. Звонки стали настойчиво повторяться, и у испуганной женщины из рук выпал сборник Лермонтова на раскрытых страницах "Демона": она по многу раз его перечитывала , ей были близки и понятны душевные терзания княжны Тамары, той самой, которая "к Арагве ходит за водой"; к своим пятидесяти она так и не нашла спутника жизни, и недостаток впечатлений, сопутствующих обычной семейной жизни, с избытком восполняла потоками ощущений и чувств любимых лирических героев. Накинув халат, она открыла дверь. Навстречу шагнул высокий военный и, не представившись, строго спросил: "Караваева Анна Ильинична?". Получив утвердительный кивок (ответить голосом хозяйка не могла - горло пересохло), приказал: "Следуйте за мной!". Анна Ильинична в цветастом халате и шлёпанцах покорно пошла за ним, и лишь перед выходом из подъезда военный, поняв свою оплошность, оглянулся, неодобрительно оглядел женщину с ног до головы и, чуть поколебавшись, махнул рукой - не возвращаться же назад, плохая примета, да и Козлицын приказал действовать без всяких формальностей и церемоний. Анна Ильинична в приметы не верила, она и без того знала: хорошо уже не будет.
   Козлицын ждал их в коридоре. Коротко взглянув на задержанную, он уставился вопросительно на Соловьёва, но тот только пожал плечами. "Ничего поручить нельзя. Вокруг одни остолопы" - вспылил про себя следователь, но распекать подчинённого при посторонних не стал, усадил Анну Ильиничну на табурет и прямо в коридоре, стоя перед ней, начал допрос:
   - Гражданка Капюшонова, были ли в последнее время случаи побега из вашей лечебницы?
   Анну Ильиничну вопрос сразу успокоил, может, всё и обойдётся. Она ответила ровно и уверенно:
   - Не только в последнее время, но и вообще никогда побегов не было.
   - Так, хорошо. Лечился ли в лечебнице больной Воробьянинов Ипполит Матвеевич?
   Анна Ильинична хотела ответить, что не помнит такого, ведь за восемнадцать лет работы через психлечебницу прошла не одна тысяча человек - всех не упомнишь. Но неспроста же был задан вопрос о побегах, а побег-то всё же был, единственный, потому и запомнившийся и документально оформленный как смерть от чумы. И она отчётливо вспомнила, что беглеца звали именно так. Сердцу сразу стало жарко, но она всё же решила отстаивать документальную версию того давнего события:
   - Да, лечился, пока не умер от бубонной чумы.
   - Это уже интересно, - Кузьма Карпович оживился, - и когда же он умер?
   - Примерно десять лет назад, - не моргнув, ответила Капюшонова.
   "Если, как утверждает главврач, он умер так давно, значит, и сбежал он при её непосредственном участии, а точнее, по её указанию, тоже тогда. Но где же он болтался всё это время в своём больничном халате, да ещё и со взрывчаткой в кармане?" - давность побега несколько смутила следователя, ведь в его версии ставка делалась на оперативность в организации теракта. Какая же это оперативность - десять лет! Но нужно всё выяснить и проверить.
   - Вы можете доказать факт его смерти именно в это время?
   - Да. Документы сданы в архив, но их можно в любое время поднять.
   - С кем он общался непосредственно перед смертью?
   - С больным Никоновым и с нашим куратором из комиссариата Бесшабашным, сейчас он замнаркома, - Анна Ильинична безо всякого колебания и даже с чувством удовлетворения назвала давно осточертевшего ей Каллистрата Игнатьевича.
   "О, ещё один фигурант! Да ещё какой! - Козлицын снова стал ходить взад-вперёд по коридору, самодовольно потирая ладони - дело распухало ударными стахановскими темпами. Высокая должность ни сколько не смущала "стахановца" - на дворе тикал тридцать седьмой, и головы высокопоставленных служащих падали направо и налево, и чем выше рангом были замешанные в деле, тем больше заслуг у тех, кто вёл эти дела и в целом у НКВД. - "Нити заговора тянутся вверх! Надо же, а началось всё с банального доноса на какого-то Бендера, вагоновожатого трамвая!".
   - А больной Никонов сейчас где?
   - Никонов в том же году умер.
   - Как? И он тоже от чумы?
   - Нет, от истощения.
   - Ну да, конечно, - Козлицын не смог удержаться от сарказма, - от одной причины было бы подозрительно.
   - Что вы имеете в виду?
   -А вот что. Идёмте.
   Кузьма Карпович открыл дверь комнаты Бендера и, объявив: "Очная ставка!", пропустил вперёд допрашиваемую. Анна Ильинична на этот раз похолодела - около единственного окна сидел старик, доставивший ей в своё время немало хлопот, а теперь, похоже, из-за него вся жизнь пойдёт под откос. Господи, не мог он тогда в морге умереть!
   Спустя полчаса Козлицын вызвал ещё одну машину, велел перенести на неё вещдок (рванёт, так не в его автомобиле) и отправил Капюшонову в тюремную камеру, оставив Воробьянинова на всякий случай при себе, и стал дожидаться Бендера.
  
  
  
  
  
   Перед тем, как распрощаться, Остап выглянул из окна во двор своего дома и увидел у подъезда чёрную машину. "Не по мою ли душу? - почти равнодушно подумал он. - Не зря сегодня поминал пиджак и небо в клеточку". И именно эта мысль - хоть что-то сегодня сделал не зря - окончательно успокоила, он даже с трудом подавил зевок: ведь в самом же деле, ничего особенного, подумаешь - просто пришло время переходить на нелегальное положение.
   - Иван Вацлавич, у вас отсюда всё видно, как с капитанского мостика. Идите-ка сюда! Видите "эмку"? Если вдруг окажется, что эта тюремная карета предназначена для кого-то другого, а не для меня, то я буду слегка разочарован.
   Завадский покачал головой:
   - Типун на ваш язычок, Остап Ибрагимович! Не вы же одни там живёте - надейтесь на лучшее.
   - Это легко проверить.
   Остап вышел в коридор к телефону и позвонил. Ответила, хотя и не сразу, Даниловна каким-то не своим, явно подцензурным голосом.
   - Алло! Кого надо?
   - Бендер это. Даниловна, никто за мной не приходил? - голос Остапа был не просто безмятежным, он был вызывающе-издевательским.
   - Не-ет, - неуверенно и как-то деревянно ответила соседка.
   - Я до утра буду в депо, запарка тут у нас - у тридцати трамваев сразу то ли колёса из осей повылазили, то ли, наоборот, оси из колёс. Вот и вставляем и то, и другое на место. Так что ужинайте без меня, всех целую, даже Варвару с её мужем, не скучайте! - Остап не спеша, аккуратно повесил трубку.
   - Какие колёса? Что за чушь? - возмущению механика трамвайного депо, казалось, не было предела - шуток, касающихся технического состояния вверенного ему парка трамваев, он, человек аккуратный и педантичный, как и большинство немцев, не понимал, - это же dummes Zeug*!
   - Да, думцойх, Иван Вацлавич, думцойх, но это только первый акт комедии, поспешим-ка ко второму!
   Остап почти силком потащил Завадского к окну: к "эмке" уже бежали двое в военной форме, третий выталкивал из подъезда высокого пожилого человека, который показался Бендеру подозрительно знакомым.
   - Да это же Киса! Воробьянинов! - воскликнул он радостно, хотя радоваться тут было явно нечему, трагические обстоятельства прошлого и настоящего не должны, казалось бы, давать повод для проявления подобных эмоций, но Великого Комбинатора уже охватил азарт сродни охотничьему, да, да, именно охотничьему, себя-то он дичью не считал ни в коей мере!
   - Слава богу, не вас взяли, - облегчённо вздохнул Завадский, - а соседа.
   - Какой там сосед, скорее бывший подельник, в последний момент решивший избавиться от своего напарника самым пошлым образом. А куда, вы думаете, они рванули? По указанному мной адресу - в наше депо. Ну, всё, Иван Вацлавич, занавес закрывается, для вас антракт и мороженое в буфете, а у меня в запасе на сборы минут десять. Спасибо за банкет, спокойной ночи и ясных снов, только, умоляю, не желайте мне того же, слова, как и воду в жаркой пустыне, надо беречь. Отныне даже я буду придерживаться лингвистической диеты, а то предоставят последнее слово, а сказать-то будет нечего - все слова израсходованы по пустякам. Всё! Увидимся, только бы это случилось не на этапе. Свистать всех наверх! Путь на Версаль открыт, господа!
   Подходя к своему дому, Бендер умолял то ли бога, то ли чёрта о желательности совпадения количества прибывших и убывших незваных гостей. В коридоре стояли испуганные соседи, почти все. Даниловна растерянно спросила:
   - Всё? Так быстро? Колёса... починили?
   - Какое там! Клинья-то вбили, колёса закреплены теперь намертво и не выпадут даже на поворотах, так опять беда - все оси оказались в дугу погнутыми, работы на полгода, за подушкой пришёл - спать буду прямо под трамваями.
   Баланс прибытия и убытия гостей оказался налицо - засады не было. Остап извлёк из тайника саквояж и военную форму, уложил их в чемодан, сверху закинул оставшуюся бутылку водки, хлеб и ботинки, надел сапоги и фуражку и, даже не оглянувшись напоследок на то, что служило ему кровом почти пять лет, шагнул в неизвестность.
   Только он переоделся внизу под лестницей, как снаружи послышался скрип тормозов, потом топот ног по лестнице. Он выбежал из подъезда - в машине сидел Ипполит Матвеевич с оставшимся лейтенантом. Остап небрежным жестом показал документ и кратко обрисовал оперативную обстановку, одновременно мысленно отвешивая самому себе похвалу за то, что повысил себя в чине на две ступени:
   - Лейтенант, он забаррикадировался в своей комнате и будет, наверно, отстреливаться, беги на подмогу, а я должен доставить арестованного по назначению. Быстрее!
   - Но я не могу, мне приказано здесь...
   - Здесь я командую, - Остап даже хотел добавить своё любимое "парадом", но нашёл это несколько неуместным для боевой ситуации. - В любую минуту, слышишь, в любую минуту может пролиться кровь невинных. Исполнять!
   - Есть, товарищ капитан! - лейтенант, конечно же, не мог допустить, чтобы где-то пролилась кровь невинных, и бросился со всех ног к подъезду, на ходу вытаскивая из
  
   * чушь, глупости (нем.).
   кобуры оружие.
   - Имей в виду, у него есть гранаты! - крикнул вслед Бендер. - Осколочные!
   Упоминание о гранатах, да ещё к тому же осколочных, сразу охладило лейтенанта. Перед входом в подъезд он совсем было остановился и нерешительно оглянулся назад, словно надеялся, что в последнюю секунду старший по званию отменит столь гибельный приказ, но потом, немного поколебавшись и прикрыв левой рукой живот, очевидно, как самую уязвимую часть своего бренного тела, нерешительно шагнул внутрь. "Понятно, - подумал Остап, - им такой вооружённый отпор в диковинку - привыкли воевать только с теми, кто не оказывает даже такого робкого сопротивления, какое оказывают куры перед гильотинированием, те хоть бегают и кудахчут". Если бы в защитном жесте лейтенанта ладонь опустилась пониже, то Бендер бы подумал о нём, как о трусоватом, но всё-таки мужчине, а то, что на первом месте в анатомической шкале ценностей оказались кишки, вызвало у Остапа приступ отвращения - о таком человеке можно только и сказать: ни рыба ни мясо.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава пятая
  
  
  
  
  
  
   Воробьянинов в лихом капитане не сразу распознал Бендера, хотя он и насторожился, как тот только успел раскрыть рот. Пока автомобиль мчался в трамвайное депо и обратно, он смиренно сидел на заднем сиденье между двумя военными, но после остановки его пересадили вперёд, рядом с лейтенантом, и завязали спереди руки. Когда "товарищ капитан" произнёс "здесь я командую", тогда Ипполита Матвеевича и осенила страшная догадка: безо всякого сомнения это был воскресший компаньон. Правда, это теперь не было столь уж неожиданным событием, ведь с той самой минуты, как на глаза попалась злополучная фуражка, он как-то сразу покорно уверовал в то, что и хозяина этого головного убора ему не миновать. "Из огня да в полымя, - промелькнуло в голове у незадачливого убийцы, - уж лучше бы оставаться в огне, в нём всегда при желании можно брод отыскать". Нет, конечно, Ипполит Матвеевич не считал себя знатоком огненной стихии, но в критические моменты у него могли появиться достаточно смелые мысли, допускающие переоценку собственных способностей.
   Как только доблестный лейтенант скрылся в подъезде, а Бендер бросил на заднее сиденье саквояж и уселся за руль, Киса, оказавшись с ним с глазу на глаз, втянул голову в плечи, насколько это представлялось возможным, и безмолвствовал - а что ему оставалось делать в предлагаемых обстоятельствах?
   Остап рванул с места и, едва не врезавшись в забор и распугав сидевших на нём ворон, выехал со двора на улицу. Не глядя на cкисшего попутчика, спокойно произнёс:
   - Пора платить по старым векселям, как сказал мой двоюродный дядя своему задолжавшему за пирожок с рисом товарищу-гимназисту, встретив его после сорокалетней разлуки, поседевшего и оборванного, в таверне черноморского порта Карабурун. Молчишь, как нашкодивший кот, понятно. Молчи - покаяния мне твоего не надо. Кроме того, прими к сведению: раскаявшихся грешников первыми бросали в костры, а не раскаявшихся оставляли на "потом", до созревания. Но это было задолго до исторического материализма, сейчас подобные ожидания вышли из моды, наоборот, стараются побыстрее, как сказал бы невольный свидетель моего поспешного ухода в глубокое подполья Иван Вацлавич, оhne weiteres, без церемоний, швырнуть ближнего своего в костёр, и чем больше под рукой окажется этих самых ближних, тем лучше - костёр из таких дров начинает полыхать с треском, весело и ярко, освещая дорогу в светлое будущее. И я не собираюсь отставать от новых веяний беспокойного нашего века, и тебе не позволю. Даже ты не можешь не согласиться, что это более чем гуманно - чем раньше свершится то, что и должно свершиться, тем лучше для нас обоих. Сделаем это быстро, но без суеты и лишних конвульсий. Не беспокойся, всё будет чисто, без крови и слёз. Финита ля комедия.
   Ипполит Матвеевич попытался что-то произнести, не в оправдание, вовсе нет, просто, чтобы услышать свой голос, может даже в последний раз, и удостовериться, что он, Киса Воробьянинов, не смотря на весь ужас своего положения котёнка перед свирепым тигром, всё ещё каким-то образом существует, но сумел только извлечь из себя тихие, но беспорядочные звуки.
   - Ты что там шепчешь, молитву творишь? - прикрикнул на него Остап и с удовлетворением добавил. - Правильно, пора. Не в утешение будь сказано, никого не минует чаша сия, но в разное время, в разных обстоятельствах и руками разных палачей, а палачи будут у всех, поверь мне ,Киса, даже у тех, кто спокойно заснёт вечным сном в своей кровати в совсем уж дряхлом возрасте. И имя этому палачу - время. Вот уж самый безжалостный палач и самый неподкупный судья в одном лице. Он никогда и никому не отменял свои приговоры и сам же приводил их в исполнение. А среди обыкновенных судей и палачей, не чуждых ничему человеческому, случались, хоть и редко, отмены.
   Сделав эффектную паузу, Остап вкрадчиво спросил:
   - Киса, а вдруг и сейчас такой случай?
   В ответ - гробовая тишина.
   В тягостном молчании промчались несколько кварталов. У продуктового магазина Бендер резко затормозил и, вырулив прямо на тротуар, остановил автомобиль. Ипполит Матвеевич позволил себе незаметно, по-воровски вздохнуть - здесь много народу, убивать пока не будут, жизнь продлится на несколько минут, а может даже и на полчаса. Никогда ещё в своей изобиловавшей всякими передрягами жизни он не ценил так дорого каждое её мгновение, он дышал и не мог надышаться, удивляясь, как, оказывается, может быть сладок этот естественный акт.
   - Ну, - Остап, наконец, повернулся к нему, и они оба стали внимательно рассматривать друг друга, - ликование по поводу нашей долгожданной встречи считаю излишним и неоправданным. Да ты здорово сохранился, старик, даже, наоборот, посвежел! Такое впечатление, что сначала отмыли, откормили, потом законсервировали.
   Воробьянинов как загипнотизированный кролик неподвижным взглядом смотрел прямо в зрачки Бендера, животный страх вытеснил всё из его сознания, и только самым его краешком Ипполит Матвеевич отметил про себя, как сильно постарел его визави. Остап между тем продолжал нагнетать страсти:
   - Совесть не мучила, аппетит не терял? Думал, что ты давно уж умер. Ты их ко мне привёл? Вряд ли. Они тебя прихватили с собой. Но об этом потом. А сейчас давай-ка вернёмся к дням ушедшим, к нашему общему прошлому. Опустим обстоятельства прощания, тебе они более горьки, вижу, чем мне, тем более я попросту проспал этот животрепещущий момент. А я ведь наведывался к тому клубу культуры, намного позже, и след твой там успел к тому времени остыть. Правда, я без особого труда представил твоё состояние, когда ты оказался у разбитого..., нет, у последнего раскуроченного стула. Хотели бы мы с мастером мебельных дел Гамбсом увидеть тебя в такой переломный момент судьбы! А счастье было так возможно! Ты уже считал, что оно в твоих руках, испачканных моей кровью, - в голосе Бендера прозвучало откровенное издевательство, - а драгоценностей-то не оказалось! Это был, без сомнения, удар, я бы даже сказал, удар судьбы, перст. Всё-таки кто-то есть там, наверху, как бы его не называли, бог, аллах, провидение. Он заранее знал, что как сложится, хотя и не смог предотвратить того, что случилось, не знаю уж, по какой причине, но догадываюсь: у него всё же ограниченные возможности. Это люди наделили некое высшее по сравнению с нами существо всемогуществом и назвали его богом, и если это существо есть на самом деле, то оно не такое уж всемогущее. И я придерживаюсь именно такой версии богоискательства. Итак, он не смог отвести дрожащую старческую руку с бритвой от моего горла, но сделал всё от него зависящее, чтобы не допустить попадания драгоценностей, предназначенных для двоих согласно ими же заключённому договору, одному. То есть он рассудил в высшей степени справедливо - или обоим поровну, или никому...
   Остап, уставший говорить в безответную тишины, вдруг закричал на Воробьянинова:
   - Да скажи хоть слово! Кроме мычания ничего от тебя ещё не слышал!
   Он в сердцах ударил кулаком по рулю.Ипполит Матвеевич вздрогнул, а машина громко засигналила, да так, что Бендер остановить этот крайне неприятный для нелегалов процесс уже не смог - он и давил на кнопку, и стучал по ней, и тряс руль - бесполезно. Около машины стал скапливаться народ, и Воробьянинов решил не упускать свой шанс - локтём открыл дверцу и нырнул в толпу. Но больше десяти шагов он сделать не успел - Остап железной хваткой остановил его за плечо: "Уж ты-то, дорогуша, от меня не уйдёшь! Одному подпольному миллионеру в своё время это удалось, но по ловкости манер ты ему сильно уступаешь. У! Гудит проклятая! Давай-ка, поживей, в ближайшую подворотню. При попытках к бегству, знаешь, что бывает? Очень огорчил ты меня! Хотел ведь тебя пощадить, поверишь ли, думал, может..., - Бендер безо всякого перехода обратился к первой попавшейся симпатичной женщине, полувопросительно и полуигриво указывая на своего пожилого спутника, - может, удастся ещё из него человека сделать, как вы думаете, мадам?"
   Неизвестно, на какую реакцию Остап рассчитывал, но женщина в ответ на его импровизацию испуганно отшатнулась, что Бендера несколько озадачило, на его лице показалась даже гримаса досады. Они прошли несколько шагов, и Бендер, остановив Воробьянинова, с облегчением воскликнул:
   - Так я же в этой личине, словно какаду в генеральском мундире!
   Ипполит Матвеевич робко спросил, неуверенно подбирая слова:
   - Товарищ Бендер, вы теперь служите по военной части?
   - О, наконец-то! Впервые за эти десять лет услышал от тебя хоть что-то. Вопрос, к слову сказать, конечно, наивный, даже идиотский, но я действительно служил, хоть и по другой части. Ещё сегодня водил пассажирские шхуны по просторам столицы, но теперь я снова вольный ландкнехт свободы.
   Они пошли дальше, минуя заборы, дворы, палисадники. Ипполит Матвеевич так и не поняв, чем же занимался Бендер, спросил того совсем о другом:
   - Десять лет? Мы же... расстались... в прошлом году?
   Остап остановился как вкопанный. Он никогда прежде не сталкивался с подобными парадоксами, но сориентировался мгновенно:
   - Вот как? Это уже интересно! То-то ты как огурчик. Рассказывай!
   Они сели на скамейку в лопухах и крапиве в каком-то старом дворе. Начинало темнеть, и надо было думать уже о предстоящем ночлеге, но Остап, остро почувствовав запах неведомого и таинственного, которое наверняка можно приспособить к обстоятельствам, решительно отодвинул заботу о ночном отдыхе на второй план. Немного поколебавшись, он развязал Кисе руки, строго предупредив: "Только без эксцессов!"
   Ипполит Матвеевич начал со своего неожиданного пробуждения в морге. Остапу показалось это настолько забавным, что он попросил собеседника повторить. Тот рассказывал не спеша и с ненужными и утомительными подробностями, но Остап его не прерывал и не подгонял. И только когда Киса дошёл в своём рассказе до поездки в трамвайное депо, Остап его остановил:
   - Конгениально, Киса, конгениально! Итак, лёд снова тронулся, господа присяжные заседатели. Занятная штучка, эта твоя табакерка! Это тебе не тёщины брильянты и не какой-нибудь завалящий миллион. C ними тут, в стране бесплатных, но принудительных советов, делать нечего - их не реализуешь, не оденешь и не козырнёшь ими. Это золотая, но всё же пыль, которая может улетучиться даже при полном штиле, от собственного дыхания. А вот машинка твоя дорогого стоит! Нажмёшь кнопку - и новый берег расстелется под штиблетами, даже с корабля сходить не надо. Не понравился климат, обстановка, соседи - нажми ещё разок, опять неподходящая компания, снова нажми! И так можно до посинения! Чую я, Киса, заветный уголок когда-нибудь да попадётся, не может такого быть, что б с такой чудо - машинкой мы не попали на наш праздник жизни! Есть этот праздник, есть, он уже подготовлен. Скатерть-самобранка где-то, на какой-то великолепной лужайке с прекрасным видом на синее ласковое море уже давно расстелена и ждёт нас - не дождётся!
   Ипполит Матвеевич почти со страхом смотрел на самозабвенного мечтателя, захлёбывающегося своим восторгом, и не узнавал в нём прежнего Бендера.
   - Да, да, Киса, ты видишь перед собой поэта! Свободного в своём полёте к манящим высотам человеческого духа. Ты не думай, мы с тобой не последние люди на этой земле. Да, грешные, но грешные грехом этой же жизни и не более, чем она сама. И даже ты, Киса, всего лишь грешник, попытавшийся украсть жизнь у другого такого же грешника. В этой жизни, хоть тресни, всё равно нельзя стать праведником. Как на духу, Киса, ответь: пытался когда-нибудь стать праведником?
   Ипполит Матвеевич сделал неопределённый жест, нечто среднее между "да, но..." и "нет, но...".
   - И правильно, что не пытался. Я тоже. Это всего лишь поэтический образ. Праведников никогда не существовало на земле, их выдумали люди, чтобы в своих собственных глазах казаться лучше и тешить себя далёкими перспективами, когда мир, наконец, перевернётся с головы на ноги и займёт своё истинное положение, и в нём не надо будет уже обманывать, воровать, пугать, убивать и беспокоиться, что тебя самого обманут, ограбят, напугают и убьют. А, что, рискнём, может, отыщем это место. Извечная тоска по такому миру, миру грёз и счастливых снов наяву неизлечима для человечества, и мы с тобой тоже, наверное, больны ею. Знаю, Киса, ты можешь возразить, что это будет скучный мир, в котором исполняются безоговорочно все двенадцать заповедей обоих заветов и нет места риску и вдохновению, но... честно, не хочется тебе хотя бы одним глазком взглянуть на эту идиллию? Не понравится - можно вернуться, для чего же тогда красная кнопка? Нет, мы мосты за собой сжигать не будем, не из-за экономии спичек, совсем нет. Тебе, Киса, не осточертело ли шляться по вокзалам, общежитиям и "психушкам" в вечных поисках приключений на свой нижний тыл? В твои-то лета?
   - Рай на земле, товарищ Бендер? - позволил себе осклабиться Ипполит Матвеевич. . Остап сразу остудился, стёр с лица ангельскую улыбку и посмотрел на Воробьянинова холодным взглядом.
   - Что же, опустимся на землю, хотя ты и никогда с неё не поднимался. Воспарить - это не для тебя. Табакерку я найду и один. Что я вожусь с тобой? Зачем только трачу на тебя драгоценное время? Сам не пойму - загадка века, каприз расстроенного ума? А может внушение свыше - забота о ближнем? Какая это по счёту заповедь, Киса? Третья? Ты тоже не силён в этом, церковно- приходскую школу не посещал. Эх, сюда бы сейчас отца Фёдора, конкурента бывшего, он бы нам всё растолковал. Ладно, лирику опустим - итак, приглашаю в компаньоны. Минута на размышление!
   Ипполит Матвеевич воспользовался предоставленным временем и предался хоть и краткому, но всё же размышлению. "Да и что я, в самом деле, буду делать один? Или в тюрьму проситься или в ту же "психушку". Других вариантов что-то не просматривается. Ну, ещё подаяние просить - кое-какой опыт имеется, благодаря опять же Бендеру. С ним я буду по крайней мере сыт. И ведь приткнуться-то некуда. И документов нет. Сидел бы тихой сапой в "психушке", так нет же, свободы возжелал. Такого добра нужно брать столько, сколько сможешь унести, не надрываясь, ибо она, свобода, может оказаться вещью неподъёмной. Странная, бестолковая всё-таки жизнь - построена как-то необдуманно, неуклюже, несуразно: когда что-то получаешь от неё, нужно обязательно за это чем-то расплачиваться, как в какой-то лавке. Нельзя в этой жизни иметь все тридцать три удовольствия одновременно".
   И он кротко ответил:
   - Да, товарищ Бендер.
   - Бенгальский шакал тебе товарищ. Отставить! Не зови меня больше так - неубедительно, неблагозвучно и скучно. Кстати, это одно из условий, хоть и не самое важное, нашего нового договора. Остальные пункты мы обсудим на свежую голову.
   - А как же называть, това...
   - Как, как. Может, командор? Нет. Было, Киса, было. Остались черепки светлых и одновпеменно печальных воспоминаний. Где они теперь, незабвенные Шура Балаганов и Адам Козлевич? Первый наверное уже отсидел свой срок, а может и снова сидит, по привычке. Да и Адам, добрая душа, боюсь, там же, по нынешним непростым временам обычное времяпрепровождение именно для таких. Вот она, диалектика в действии и без прикрас - злые сажают добрых. Ну, а Корейко уж точно на свободе и в своём обычном репертуаре - чахнет над златом. Ладно, это всё милые воспоминания, плюсквамперфект, как сказал бы механик трамвайного депо товарищ Завадский. Называй меня - капитан - просто и с привкусом солёной океанской волны.
   Остап поднялся с сияющим в багровом отблеске увядающего заката лицом и, торжественно обращаясь к зелёному морю лопухов, крапивы и репейника, провозгласил:
   - Итак, господа присяжные заседатели, объявляется охота за табакеркой! Новая операция с теми же участниками. На капитанском мостике по-прежнему я! Отдать швартовы!
  
   Остап, как самопровозглашённый руководитель операции под кодовым названием "Таинственный портсигар", тут же, не сходя с места, начал с определения местожительства гражданки Караваевой А. И., что оказалось мероприятием в техническом отношении довольно сложным - сведения пришлось буквально выколачивать из Воробьянинова, который поначалу сумел вспомнить только факт самого разговора "энкэвэдэшников" об её адресе - прежде, чем отправиться за ней, они долго спорили, где это место находится. Успешным разрешением этой задачи сразу можно было бы убить двух зайцев - сам собой закрывался вопрос о ночлеге и нащупывалась ниточка, с которой компаньоны могли бы начать новое дело. Но Ипполит Матвеевич не мог вспомнить даже название улицы, только твердил, что оно очень простое и одновременно какое-то мокрое.
   - Ну, гигант мысли, что же ты подводишь? Караул заскучал, патроны на подходе, отечество ждёт! Без этого сам понимаешь - никак, - допытывался руководитель операции и начинал в который уже раз перечислять возможные варианты. - Водная, Банная, Паровая... Дождливая... А, так может быть, Речная? Нет?
   Месяц на ущербе слегка подсвечивал место действа и придавал ему мистический оттенок. И только когда на небе стали проявляться даже мелкие звёздочки, Бендера, наконец, осенило:
   - Морская! Конечно, Морская! Что может быть проще!
   - Да! Да! - возликовал Воробьянинов и запрыгал на месте, как мальчишка.
   - А я ведь почти каждый день пересекал эту улицу по маршруту, а сразу, вот, не вспомнил!
   Бендер не стал углубляться в пучину самокритики и рвать на себе волосы, а сразу погасил эмоции, и свои собственные, и напарника, и продолжил допрос:
   - Так, пока трап ещё не убран, уточним номер дома. Только не разочаровывай меня!
   - Я... Я совсем... не помню.
   - Вот ещё! Этот ответ нас обоих не устраивает. Давай, Киса, поторапливайся, команда готова к отплытию, да и море начинает штормить. Эта улица наискосок по всей Москве! Да мы же ни один десяток лет угробим в поисках этой мадам! Вспоминай, вспоминай, Киса. Капитан тебя просит. Пока по-хорошему!
   Ипполит Матвеевич наморщил лоб многочисленными и мелкими бороздками, на затылке ходуном заходили толстые складки кожи, а на лице с поразительной быстротой стали меняться гримасы, одна из которых часто повторялась и была столь ужасна, что Бендеру стало жутковато. Он хотел было прервать неуместно дикую демонстрацию титанической работы мысли самым радикальным образом, но вовремя сдержался - сейчас важен был только результат, и он минуты полторы не позволял себе вмешиваться в этот мучительный творческий процесс.
   - Довольно, Киса, довольно. Не вижу плодов твоих усилий. Давай номер! Сколько цифр? Одна? Две?
   Но Воробьянинов вдруг разом обмяк, как будто у него внутри неожиданно и непостижимым образом пропал скелет - перед Великим Комбинатором лежал, обречённо прислонившись к спинке скамьи, бесформенный мешок. Остап поразился - сколько не живи, всё равно может встретиться такое диво дивное, что только разведёшь руками!
   Но лирический наплыв сразу же улетучился, и Остап принялся тормошить своего напарника:
   - Нет! Только не расслабляться! Ещё не время, Киса, не время. Наполеон, знаешь, как воодушевлял своих потрёпанных в баталиях гренадёров на подходе к Москве? " Вас ждёт обильный ужин при свечах и мягкая постель, господа!" Неужели ты не хочешь жрать, мосьё? И ночной отдых тебе тоже бы не повредил. Всё зависит только от тебя. Это в твоих руках ключ, уж если не от всей Москвы, то, по крайней мере, от одной из её квартир, и мы не будем ждать, в отличии от Наполеона, когда нам кто-то поднесёт этот ключ на блюдечке с золотой каёмочкой. Поэтому срочно мобилизуйся, напрягись и поднатужься. Попробуй-ка представить перед глазами картинку: разговаривают двое в военной форме. Или трое? Что говорил тот, который из них самый высокий? Какая причёска у него? А может он лысый?
   И тут произошло чудо - в голове у Воробьянинова действительно как бы воочию предстала комната Бендера с единственным окном и люди, с треском ворвавшиеся в эту комнату. В памяти стали прокручиваться, как в кино, отчётливые кадры происшедшего, и, самое главное, эти кадры наполнились живыми голосами. Тело его снова обрело скелет, что и позволило ему вскочить со скамьи:
   - Вспомнил! Один из них сказал: дом находится в самом начале улицы, но он не знает, где это начало, с какой стороны начинается нумерация домов!
   - А вот это уже кое-что! - обрадовался Остап. - Кадры своё уже решили, а остальное - дело техники. Поспешим, Киса!
   Они завернули за угол ветхого каменного двухэтажного дома, и Великий Комбинатор приоткрыл первую подвернувшуюся форточку и озорно крикнул в неё: "Эй, там, на пирсе, пожелайте нам попутного ветра и семь футов под килем!"
  
  
  
  
   Г л а в а ш е с т а я
  
  
  
  
  
   Искомую квартиру нашли довольно быстро, она оказалась в доме N 2. При подходе к этому дому наши герои обнаружили на скамеечке во дворе отдыхающего дворника. Отдыхал он, по всей видимости, от своих трудов праведных, орудие этих трудов валялось у него тут же, под ногами, но так как на весь обширный двор была одна только горящая лампочка, а луна в самый неподходящий момент предательским образом скрылась за тучами, то Остап, едва успев произнести: "Дворник - лучший друг человека", запнулся за метлу и по инерции, стараясь удержать равновесие и приседая то на одну, то на другую ногу, в каком-то немыслимом танце с рискованными "па" пролетел мимо скамьи и остановился только около тополя, успев выбросить вперёд руки, больно ударившись ими о ствол дерева. Дворник с удивлением и одновременно с восхищением проследил за траекторией полёта Великого Комбинатора, который после благополучного и блестящего завершения своего полусальто разразился гневной тирадой сразу по нескольким адресам - досталось и чёрту, и матери дворника, и ему самому вместе с метлой, и даже всему столичному коммунальному хозяйству в целом. Скромный и единственный на текущий момент представитель этого хозяйства не только не нашёл предъявленные в грубой форме обвинения несправедливыми, но даже частично поддержал их:
   - Согласин, согласин! Лампочик дают мало, динег мало, а метлы совсим не дают - делай сам. А как делай, исли проволка тонкий, рвётся, а толстый не проси, самим нужин, на танка. Говорят, понимай полисический момент, понимай междинародный обстановка. Я - всех понимай, а меня кто понимай? Никто.
   Остап, потирая ушибленные места, с удивлением понял, что человека, по вине которого он едва не сломал себе шею, не только не душат угрызения совести, но тот ещё и ждёт какого-то сочувствия, но самое cкверное, что перечень претензий у него к своему начальству оказался на редкость длинным, их у дворника накопилась тьма-тьмущая, и, по его разумению, было бы глупо не воспользоваться ситуацией и не огласить их все и сразу подвернувшемуся так кстати военному, который, наверное, тоже начальник, да не просто начальник, а наверняка, судя по представительному виду и умению вводить в банальную матерщину изящные обороты, начальник над его начальником. Остап уже стал подумывать, как тактично остановить словоохотливого нацмена, но тот на лету сменил тему - в противовес всей этой безалаберности и бесхозяйственности, царящей в Москве, он поставил в пример свою деревушку, покинутую им ещё в молодости и где всё с этим обстояло как раз наоборот, то есть прекрасно: были чистота, порядок, много-много толстой проволоки и никаких тебе танков.
   - Хорошо у нас был, - кратко подытожил он ностальгическую часть монолога, - даже мечеть стоял. А здесь... Я завтра пойду к начальник, пусть говорит он некогда, звонить нада, мастерская нада идти, к другой начальник нада идти, я его рукав буду держать и много скажу, всё скажу: метла хороший нет, лопата сломан ...
   На Бендера накатила такая тоска, что у него опустились руки и он уже приготовился снова выслушивать все пункты злополучного списка, но дворник, слава богу (или аллаху?) предпочёл не повторяться и лишь безнадёжно махнул рукой:
   - Да ладно! Мы - чиловек малинький.
   Бендер рассмеялся:
   - А я уж подумал: "Мы - Николай Второй". Конгениально, Киса! Ты только послушай - мы и человек маленький в одной упряжке. Что тебе это напоминает? Ничего? А мне слона размером с муху. Но это так, к слову. Так как, ты говоришь, тебя зовут?
   - Конрад.
   - Киса, я не ослышался? Он действительно сказал: Конрад? Может быть, Кондрат?
   Но дворник упрямо и бездоказательно настаивал на своём:
   - Конрад!
   - Ну, хорошо, Конрад так Конрад. Хотя такое имя скорее можно услышать от гостя столицы из Копенгагена, а не от выходца из какого-то захудалого, пардон, аула. Пусть даже и с мечетью. Послушай, Кондратий, мы здесь вот по какому делу: живёт в этом доме такая женщина в расцвете лет, Караваева Анна ... Киса, как её по батюшке?
   - Ильинишна, - с готовностью подсказал Ипполит Матвеевич и сразу же уточнил, - докторша.
   - По батюшка, по матушка - не знаю, а докторша жила там, окон видишь второй этаж?
   - А почему жила? Она, что, умерла?
   - Зачем умерла? Забрал чёрный машина. Совсем забрал.
   - Ай-яй-яй! - стал сокрушаться Остап, - совсем. Ну надо же! А мы из Сибири на товарняках и сквозняках столько катили к своей сестре! Не виделись пятнадцать лет!
   - Двадцать лет, капитан, -не совсем к месту поправил Бендера экс-предводитель дворянства, пытаясь поддержать игру руководителя операции.
   - Да, да, Киса, ты прав, конечно же, двадцать, - кисло поморщившись, подтвердил Остап. - Ну, всё, делать нам здесь больше нечего - едем снова на вокзал.
   Он стал подталкивать Ипполита Матвеевича прочь от дома N 2, но тот неожиданно заупрямился:
   - Как же так, капитан? Мы зря, что ли...
   И он отшвырнул руку Остапа и встал в позу:
   - Я хочу спать! И кушать тоже хочу! Я устал.
   Но Остап, не обращая никакого внимания на открытую демонстрацию неповиновения со стороны рядового участника операции, действовал весьма энергично, а именно - заломил ему руку за спину и, решительно толкая вперёд, стал почти ласково уговаривать:
   - Эх, Киса, возьмём мы сейчас с тобой извозчика, лихо пронесёмся по ночной Москве до самого вокзала, выкуплю тебе каюту класса "полулюкс" с официанткой, знойной женщиной, если и не мечтой поэта, то всё же достаточно сносной для одряхлевшего светского льва. Она и ужин шикарный организует, и спать уложит, а сам я устроюсь скромно и без пошлой роскоши прямо на буфере, и помчимся назад, к медведям.
   Дворник с гордым именем Конрад с лёгким недоумением проводил взглядом странную парочку, неожиданно вынырнувшую в эту тёплую летнюю ночь из небытия и так же стремительно возвратившуюся туда же, и до его уха донеслось прощальное: "Может, ещё встретимся, но пасаран!"
   Остап, наконец, отпустил Ипполита Матвеевича, и они оба остановились.
   - Ну, что мне с тобой делать? - подавляя раздражение, начал Остап, - воспитывать тебя уже поздно, бить бесполезно, а убивать ещё рано. Ты, что же, хотел сразу, прямо вот так, в рваном больничном халате, без шляпы и галстука, ринуться в квартиру бедной женщины? И чтобы завтра утром об этом знал весь дом, а ближе к обеду подали персонально для тебя прямо к парадному ту же чёрную машину, которую мы недавно покинули? Не могу же я вечно спасать тебя от тюрьмы. Кстати, и от сумы тоже. Подожди-ка...
   Остап прервал нравоучение и стал всматриваться в ночную мглу. Ипполит Матвеевич тоже взглянул в ту же сторону, но ничего интересного не разглядел.
   - Всё, пошёл наш труженик метлы и лопаты на покой. Пора, пора, итак засиделся. Кстати, что он ночью во дворе делал? Так и скучал на лавочке? Бессонница замучила? Или работал в ночную смену? Законодательством для него это не предус... Вот чёрт! Возвращается. Ну, конечно, метлу забыл, родимую. Киса, за мной, но без суеты, тихо и след в след.
   До квартиры новоарестованной гражданки Караваевой дошли без приключений, дверь Остап вскрыл бесшумно, быстро и безо всякого инструмента. Свет включать не стали ("Никогда, Киса, не экспериментируй с бдительностью соседей, в наше время это всегда плохо кончается" - сказал по этому поводу Бендер, а Воробьянинов по этому же поводу удивился чрезмерной осторожности Великого Комбинатора, никогда раньше не обременявшего свою персону подобными мелочами - видно времена, в которых он волею судеб очутился, действительно наступили не самые лучшие). При помощи спичек на кухне отыскали свечу, зажгли её, подогрели стоявший в кастрюле на столе суп с макаронами и небольшими кусочками мяса и набросились на еду, даже и не подумав разлить её по тарелкам.
   - Жаль, хлеба нет, - сказал Остап, немного насытившись и подобрев. - Я обещал тебе ужин при свечах? Пожалуйста! А мягкая постель здесь уж точно найдётся. Киса, со мной не пропадёшь! Интересно, куда бы ты подался, если бы сумел у магазина улизнуть от меня? Без гроша и документов в кармане? Да ты ровно через неделю околел бы под каким-нибудь некрашеным забором!
   Пока Киса, лязгая ложкой по дну кастрюли, доскребал остатки супа, Бендер взял свечу и, не обращая никакого внимания на неприятные для неподготовленного уха звуки, осмотрел комнату и развёл руками:
   - Удивительно, и обыска не было, и квартира не опечатана! Это к лучшему - обязательно возвратятся, но не раньше завтрашней ночи. Никуда они со своей, точнее, с нашей табакеркой от нас не денутся.
   Когда он вернулся на кухню, Ипполит Матвеевич, отбросив уже ненужную ложку в сторону, для полного и окончательного завершения ночной трапезы собрался было воспользоваться естественным орудием, языком, но Великому Комбинатору было как-то не с руки наблюдать за процессом вылизывания посуды своим подельником, и он немедленно пресёк эти оскорбляющие человеческое достоинство действия:
   - Но-но, боцман, отставить!
   И обращаясь к висевшему в красном углу портрету вождя всех времён и племён, который с немым укором взирал на всё это безобразие, с неподдельным пафосом пожаловался:
   - Это же надо, настолько вознести жратву в культ! Да и то, если разобраться, что с них взять, с предводителей дворянства?
   Представитель уже не существующей вышеназванной элиты покорно снёс вмешательство Бендера в его интимные отношения с предметом кухонной утвари, только жалобно спросил:
   - А почему боцман?
   Ответа не последовало, из чего Киса безрадостно заключил, что отныне ему придётся отзываться именно на эту не совсем приятную и некоторым образом плебейскую кличку, но он себя тут же успокоил - это же для конспирации.
   Для ночлега Остап отвёл Кисе диван в углу комнаты, а сам, не раздеваясь, беспечно рухнул на чудесную двуспальную кровать, но тотчас же, внезапно вспомнив о печальных последствиях ночлега десятилетней давности в той же компании, вскочил, как ужаленный, и уставился на Ипполита Матвеевича. Тот успел снять с себя халат (в лечебнице уже привык спать раздетым и пока ещё не вник в положение нелегала, а это весьма хлопотное положение предполагает постоянную готовность к капризам судьбы, которые чаще всего и случаются спросонья, когда одеться, причесаться и поправить галстук бывает уже некогда) и, почувствовав на себе недобрый взгляд, застыл в ожидании.
   - Да, Киса, - начал издалека и не спеша Остап, - есть такая деревня, ма-а-а-ленькая такая деревенька под незамысловатым названием. Люди там, и мужики, и бабы, крестьяне с тонкой душевной организацией, друг друга знают и по доброму друг к другу относятся. Название этой деревни..., не знаешь?
   Ипполиту Матвеевичу стало не по себе от загадочного зачина - кто знает, куда клонит руководитель операции, и вообще всегда надо держать ухо востро, когда в сомнительной ситуации начинают вдруг с тобой говорить, к примеру, о погоде, о здоровье твоей давно умершей бабушки или о непонятно каких пустяках. И он зачем-то, а вернее всего на всякий случай стал снова напяливать на себя халат.
   - Да где тебе знать, - продолжил Остап, но уже более жёстко. - На её воротах написано - "Доверие". Так вот, запомни: кто вышел из этого населённого пункта, назад уже не возвращается.
   Остап, увидев, что в глазах собеседника покорность судьбе сменилась простым недоумением (Воробьянинову были чужды иносказания, недомолвки и прочие тонкие намёки), не только пожалел о затраченных попусту словах, но и почувствовал крайнее недовольство собой - зачем грешить излишним словоблудием в элементарнейших случаях, когда можно было бы ограничиться демонстрацией кукиша или кулака? Закончил он уже безо всякого энтузиазма:
   - Поэтому запомни: ты - компаньон с ограниченными правами. Драить палубу - вот твой удел. Ничего более интеллектуального я доверить не могу.
   Почесал задумчиво и осторожно шрам на горле:
   - Эх, хорошо бы тебя на ночь привязать морским узлом за руки и за ноги к якорю, вот только возиться неохота, да и сплю я теперь чутко - море нынче неспокойно. Это тоже запомни. Всё, боцман, помолись вон на тот угол, и отбой.
   И зевая, добавил:
   - Грядущее нам надо встретить во всеоружии.
   Киса вздохнул с облегчением и даже повернул голову к портрету и вправду хотел помолиться, вспомнив, что до исторического материализма был богобоязненным малым. Пальцы по давно забытой привычке сами сложились в православную щепотку, но, встретив вместо благостного лика святого тяжёлый взгляд усатого, но обыкновенного смертного, опомнился и тихо выругался. Потом спохватился и быстро взглянул на Остапа - уж не услышал ли он (как бы не принял на свой счёт), но тот уже мирно спал вопреки собственному заверению по поводу своего сна. Воробьянинов задул свечу, принял горизонтальное положение и тоже мгновенно уснул.
   Проспали до обеда, который надо было ещё приготовить. Из съестного нашли только немного макарон. "У одинокой бабы и пожрать нечего" - проворчал Бендер и приказал Ипполиту Матвеевичу:
   - Сегодня камбуз в твоём распоряжении. Колдуй!
   Киса понуро взял в руки кастрюлю, а Остап, поручив "боцману" разбудить его, как только будет всё готово, удалился досыпать. Проснулся он от тяжёлого запаха - с кухни несло горелым. Оказалось - Ипполит Матвеевич поставил на огонь сухие макароны, и без того скудный обед был окончательно испорчен. Остап, злой и голодный, стал ходить по кухне взад-вперёд и шипеть: "Так и знал! Ну и команда подобралась! Всё надо самому!" Вид у компаньона был настолько жалким и подавленным, что руководитель операции, приготовившийся как следует взгреть своего подчинённого, не смог удержаться на этой воспитательной ноте и расхохотался:
   - Ну, Киса! Посмотри на себя в зеркало! Уж чего-чего, а уныния в своей команде я не потерплю.
   Он достал из саквояжа светло-серые брюки и вытащил все свои денежные запасы, пересчитал их, вздохнул и половину хотел отдать Ипполиту Матвеевичу, но задумчиво посмотрев на его потрёпанную хламиду, передумал:
   - Да ты и до магазина не успеешь дойти, сразу заметут или обратно в "психушку", или прямиком в НКВД - твоё описание у каждого постового на руках. Правда, и моё тоже. Но я-то могу переодеться.
   И он действительно снял с себя порядком надоевшую форму и надел свои привычные брюки и рубашку.
   - Оставляю хозяйство на тебя. Надеюсь, азам конспирации учить не надо: никого не пускать, не подавать голос. Три раза постучу - только тогда откроешь.
   Но Киса не хотел вечно выглядеть перед Бендером школяром-переростком и решил изобразить из себя бывалого подпольщика:
   - Может быть, капитан, пароль используем?
   Как бы то ни было, на Остапа такое неожиданное предложение из уст экс-предводителя дворянства произвело впечатление. Он удивлённо уставился на своего визави и воскликнул: "О-о!" Больше ничего не добавил, но Ипполит Матвеевич был удовлетворён и этим. Бендер обнаружил около двери на гвоздике длинный ключ, снял его и прислушался - на лестничной площадке было тихо. Осторожно вышел и закрыл дверь на ключ. Киса изнутри закрылся на щеколду и на цыпочках отошёл от двери.
   К своей досаде Бендер во дворе сразу столкнулся с Конрадом. "Чёрт, как я про него забыл!" - выругал он себя, стараясь пройти незамеченным, но бдительный дворник его узнал, не смотря на гражданскую одежду.
   - Вокзал не доехал? - приветливо спросил тот, опуская с плеча на землю свою любимую метлу.
   Остапу пришлось отвечать ему не менее любезно и с оправдательными обертонами в голосе (никогда не приходилось ни перед кем оправдываться, но когда-то надо и это начинать, что б только не завалить операцию в самом зародыше):
   - О, дорогой Кондрат, неудачи преследовали нас с самого начала упоительного во всех смыслах вояжа, как только выехали из Захребетинска сюда, в Москву. Не допускаю даже мысли, что ты не слышал об этом замечательном городишке. Нет? Странно. А у нас в Сибири только и разговор о нём, да он не менее знаменит, чем Пицунда. Как, и о Пицунде ничего не слышал? А вот это не просто странно, скорее подозрительно. Впрочем, не суть важно. Так вот, как только тронулись из этого нашего Замухрышкинска, у паровоза лопнула шина, представляешь? Пришлось всем пассажирам попотеть - запасную надували по очереди, машинист в одиночку ни за что бы не управился, а кочегара ещё на станции сняли с рейса без замены и отправили в подсобку рожать - как назло, кочегаром оказалась женщина. А что? Теперь они со всем управляются, и с веслом, и с молотом, а про коня, там, остановить на скаку или танк в лобовой атаке я уж и не говорю. Снова тронулись. Все только успели отдышаться и развязать узелки с обедами, как вдруг, на самой вершине Алтая снова непредвиденная остановка, да такая непредвиденная, что стаканы с водкой у всех попадали со столиков. Разлить-то по стаканам успели, ещё вечером наполнили, а выпить ни капли не пришлось - всё рано утром случилось. Оказалось, что по недосмотру местного мастера правые рельсы уложили по одну сторону скалы, а левые - по другую. Комиссия срочно на самолёте прибыла, стали разбираться. Мастера по нынешним непростым временам безо всякого разговора сразу в каталажку. Напрасно он кричал оттуда, что за всеми ему не углядеть - ведь он один мастер на весь Алтай и на половину Альп по совместительству, а рабочих набирали из местных алтайских племён, промышлявших мелким разбоем тут же, на альпийских лугах, а они и рельсы-то первый раз в глаза видели, а ещё совсем недавно на паровозы с топором бросались. Досталось и машинисту под горячую руку - он вопреки инструкции не взял с собой в рейс компас и карту, а с ними он бы мог предвидеть эту маленькую неисправность и с разгона преодолеть опасный участок на правых колёсах, но опять без помощи пассажиров не обошлось бы, им надлежало всем по команде резко броситься на правый борт, и даже инструкцией такой маневр предусмотрен.
   На бедного Конрада была обрушена такая глыба информации, что поданная без передышек, она могла привести к фатальному исходу, тем более что он поначалу пытался добросовестно переваривать доза за дозой эту ахинею, но воображение ему на очередной порции отказало, что его и спасло, поэтому из всех перечисленных перипетий дворника поразила, и он сумел это образно представить, простоявшая всю ночь в стаканах водка. Но Остап тем не менее вдохновенно продолжал, приближаясь к финалу:
   - А вчера, Кондратий, как ни странно, после нашего расставания всё катилось гладко, если не считать каприза моего впечатлительного братца Кисы и милиционера, попавшего под заднее колесо - добрались до вокзала быстро и благополучно, ну, понос у Кисы от быстрой езды тут не в счёт. Одна беда - как раз перед нами какой-то мужик в шубе, шапке и с дробовиком (сразу видно, что проездом из джунглей в тайгу) купил последний билет на Сибирь. Уж как мы его уговаривали уступить билет по-хорошему - ни в какую! По-плохому тоже не получилось - у Кисы сломан нос, а у меня вывихнута челюсть. Полюбуйся сам!
   Бендер, широко раскрыв рот, безвольно опустил нижнюю челюсть и эффектно побалансировал ею влево-вправо.
   - С тем и пришлось возвращаться на ночлег к нашей дорогой сестре.
   Кондратий, он же Конрад, с полным пониманием быстро закивал головой, но тем не менее со строгим и важным видом спросил:
   - А бумага с печать на можно спать чужой квартира получил?
   Этот наивный вопрос сильно расстроил Великого Комбинатора.
   - Какая ещё к быкам собачьим бумага? - рассвирепел он. - Ты кто такой? Прокурор?
   Нашёлся тут бюрократ с метлой! Ха - ха, невиданный гибрид! Нет, ну до чего мир докатился! Никогда не суй нос, куда тебя не просят, понял?
   Дворник невозмутимо согласился:
   - Понял. Только зачем ругаешься? Показывай бумажка и спи там вместе со своей Киса. А то у меня свистка имеется!
   Он вытащил из-за пазухи грязный носовой платок и взял его за уголок двумя пальцами - тот развернулся, и на землю что-то упало. Кондратий - Конрад нагнулся и стал шарить в траве, а Бендер, мгновенно оценив выгодную позицию, злорадно подумал: "Заслужил ты сегодня, дружок, хороше-е-е-го пинка!" Но по дипломатическим соображениям кара не состоялась - одному богу известно, каких моральных усилий это стоило - Остап готов был буквально растерзать настырного поборника чистоты и общественного порядка.
   - Хорошо, хорошо, - примирительно процедил он, когда тот, так ничего и не найдя, с озабоченной миной на челе разогнулся, - у меня имеется такая бумажка, по которой можно спать где угодно, хоть в постели английской королевы. А свою свистульку, когда и если её найдёшь, затолкай, знаешь, куда?
   И сунул под нос дворнику документ собственного производства на имя капитана НКВД Бендера О.И. Кустарно изготовленное удостоверение произвело некоторое впечатление - дворник покрутил его перед глазами, понюхал и, не пробуя на вкус, с почтением вернул:
   - Зачем сразу не сказал? А то вокзал, водка упал из стакан, джунгля - много говорил!
   - Что захотел, сразу! Да ты, дорогой товарищ, нам секретную операцию срываешь! Засада тут у нас, на квартире, а ты путаешься под ногами. А раз пришлось и тебя посвятить в наше дело, то с этого момента и ты отвечаешь за него, и между прочим, головой. Ну а сейчас иди в свою конуру и тихо там сиди, пока за тобой не придут. И ни кому ни слова, ясно? Ну а за бдительность спасибо от имени...
   Остап многозначительно кивнул на летнее безоблачное небо и одобрительно, но пребольно хлопнул сознательного гражданина по плечу:
   - Побольше бы таких орлов! Тогда, глядишь, и сажать некого будет!
   И тихо добавил сквозь зубы: "Или, наоборот, все бы квартировались в одной большу-у-у-щей тюрьме, одни стоя, другие сидя, третьи лёжа, но с последовательной переменой ролей: с вышек бы спускались на нары, с нар - в лазарет, а оттуда - в мир лучший".
   Дворник с нордическим именем, в праве на которое Бендер ему так упорно отказывал, взял метлу "на-караул!", как и подобает настоящим орлам, и простоял в такой стойке, пока тот не скрылся из виду, и невесело поплёлся к себе, терзаемый неясными предчувствиями: с одной стороны благодарность от начальства, с другой - холодное до мурашек на спине "за тобой придут".
  
  
  
  
   Г л а в а с е д ь м а я
  
  
  
  
   Ипполит Матвеевич после ухода Бендера долго слонялся по квартире, потом лёг на кровать, на которой тот провёл предыдущую ночь. Она была неизмеримо мягче жёсткого дивана, поэтому Киса быстро и сладко уснул. Проснулся он от осторожного постукивания в дверь - это был явно не Остап. Ипполит Матвеевич робко подкрался к двери и услышал тихий женский голос: "Аня, это я, Клава. Что же ты не открываешь?" .Несколько тактов тишины, потом опять тот же голос: "Аня, открой, пожалуйста. Я же знаю, что ты дома". Снова тишина. "Аня, почему не открываешь?" Киса стал уже волноваться: "Что за народ? Если не открывают, значит, никого нет или не хотят пускать, повернись и уходи - всё просто". Но настырное поведение женщины за дверью никак не укладывалось в столь бесхитростную бытовую схему, она продолжала гнуть свою линию: "Аня, я же видела молодого человека, который только что вышел от тебя". Ипполит Матвеевич волей-неволей вступил с соседкой Клавой в молчаливый диалог - она говорила вслух, а он возражал ей про себя, но достаточно убедительно (по его мнению):
  
   И.М. (раздражённо): Видела - не видела. Какое тебе дело?
   Клава (с оттенком зависти): А я его рассмотрела - симпатичный он у тебя.
   И.М.(с издёвкой): Нашла красавчика! Если и симпатичней обезьяны, то чуть-чуть.
   Клава: (нетерпеливо): Анна! Открывай сейчас же! Ты ведь стоишь за дверью, даже
   слышу - сопишь.
   И.М.(делая попытку не дышать): Выкуси!
   Клава (с фальшивым равнодушием): Ну, как хочешь. Пошла я, соседка.
   И.М.(с облегчением): Давно пора.
   Клава (не сдвигаясь с места): Слышишь, Аня! Пошла я, говорю. Ну и оставайся там одна.
   И.М (с досадой): Всё ещё торчит около двери, зараза!
   Клава (с лёгкой угрозой) Ну, Анна, дождёшься ты у меня! Сейчас позову Марию, тогда по- другому запоёшь. А то корчит из себя святошу! Всё ей расскажу!
   И.М. (с оттенком тревоги): Этого только не хватало...
   Клава (вкрадчиво): Я же всё знаю, Аннушка. Думаешь, я не видела, как её благоверный к тебе похаживал. Видела - видела!
   Воробьянинов, мимолётом отметив про себя, что с женщинами не пройдёт даже самая хитроумная cхема конспирации, продолжил "диалог", с трудом подавляя раздражение на застрявшего невесть где Бендера:
   И.М. (с вызовом): С кем хочу, с тем и гуляю. Гуляла и гулять буду!
   Если бы в этот момент его мысли подслушал Станиславский, дело не обошлось бы без его знаменитого "Верю!", повторенного трижды, но сам Киса, незаметно для себя войдя в женскую роль, вдруг спохватился и даже испуганно оглянулся, как мальчик, укромно пристроившийся по лёгкой нужде за деревом и неожиданно застигнутый за этим занятием проходившей мимо соседской девчонкой. "Нехорошо, ох нехорошо", - подумал он, и напрасно - за спиной у него никого не было, даже Константина Сергеевича. Обычные мужские страхи - представители сильного пола за редким исключением боятся даже мысленно ставить себя на место женщин, чего нельзя сказать о последних: женщины, напротив, смело примеряют мужскую личину. "Эх, если бы я была мужиком..." - такое можно довольно часто услышать, но человека, который бы хоть раз в жизни услыхал бы обратное "Эх, если я был бы бабой...", можно без колебания заносить в книгу рекордов Гиннеса.
   За дверью раздались громкие шаги, и Воробьянинов облегчённо вздохнул - наконец-то Бендер вернулся, но его поступь была также тяжела, как у каменного гостя: по-вижимому, Великий Комбинатор ухитрился на несколько рублей скупить пол-магазина продовольствия и всё это добро тащил на второй этаж в гигантском мешке. Увы, это был не он. Низкий женский голос почти пробасил:
   - Э, Клава, здорово! Ты что тут потеряла?
   - Так и думала, Афанасьевна, что это ты поднимаешься - шаги как у слона.
   - Ты на себя-то посмотри, Клавдия, тоже ведь не воробушек.
   - Послушай, что здесь творится-то! У Анны новенький объявился. И такой молоденький! Она по сравнению с ним старуха-старухой.
   - Да ты что!
   - Сама видела! Он только что ушёл. Хотела с ней поговорить - так ведь не пускает, стерва. Ты пока здесь постереги, а я Машку позову. Мы ей глаза-то вдвоём откроем, одной мне ни за что не поверит. Видит бог - хотела по-доброму. Слышишь, Аннушка, сама виновата!
   Вскоре около "конспиративной" квартиры толпилось уже три женщины. Ипполит Матвеевич никогда не баловал свой интеллект изучением нетленных шедевров великих и не очень философов и поэтому не мог знать о законе накопления количественных изменений и переходе их в новое качество, но с приходом ещё одной соседки у него возникло именно такое ощущение качественного прыжка в развитии событий. Политика компромиссов и уговоров стала уступать место силовым методам.
   - Анна, последний раз тебе говорим, открывай, иначе дверь вышибем!
   На ультиматум ответа не последовало - настала пора решительных действий.
   - Афанасьевна, давай вперёд, ты из нас самая крупненькая, уж не обижайся, а мы тебе поможем! Мария, ты в спину её будешь подпихивать!
   - Да нет, я самая злая на эту гадюку, буду впереди!
   Воробьянинов достаточно полно представлял намерения, диспозицию и боевые возможности неприятеля и на крепость двери особых надежд не возлагал. "Может быть им дверь открыть? Успокоятся и отстанут?" Но это было бы явным нарушением золотого правила конспирации, и Бендер вряд ли подобную инициативу одобрит, да и попасть под горячую руку, точнее сразу под несколько горячих рук агрессивно настроенных дам ему не хотелось. Три женщины вместе - это уж слишком. Он даже в амурных делах в дни молодости не позволял себе такой их концентрации. Однажды Ипполит Матвеевич возжелал разнообразия и попытался приволокнуться сразу за тремя представительницами слабого пола (одна была совсем юная, другой было за тридцать, ну а генеральская вдова была много старше его самого), но, во-первых, он их насколько мог всё-таки разводил в пространстве и во времени, а во-вторых, его хватило ровно на две недели - слишком суетно для солидного и флегматичного светского льва, каким он сам себе тогда казался. "Господи, где же Бендер застрял?"
   А Бендер к тому времени успел обойти три продовольственных магазины и два киоска, но везде был перерыв на обед. Здесь уж ничего не поделаешь: обед - это святое для всех совслужащих и соврабочих. В это время, а именно с часу до двух, во всех часовых поясах огромной страны всякая бюрократическая и производственная жизнь замирает - в конторах перестают трещать машинки и выдаваться справки, в цехах замирают огромные, как динозавры, молоты, в колхозах прекращается рост колосовых и зернобобовых. Да что там говорить - перестаёт выполняться сам пятилетний план. В это время в р е м я останавливается. Остап, ещё будучи сам одним из винтиков этого механизма, не имел никаких претензий к таким передышкам, но сейчас, вытолкнутый из общего потока размеренной жизни и голодный, был необычайно зол на это обстоятельство. Но и он по-христиански смирился и стал ждать двух часов, скромно примостившись в тени на ступеньке магазина. Без четверти два подъехала знакомая чёрная "эмка", из которой вылез не менее знакомый бравый лейтенант, ещё вчера посланный Бендером "на огневую поддержку" своих коллег. Он остановился у дверей магазина, посмотрел на часы, пожал плечами и стал подпирать стенку напротив Остапа. В машине сидели ещё двое и о чём-то оживлённо разговаривали. Бендера, конечно, не могло не заинтересовать содержание этой беседы и он встал, отряхнулся и медленно, как бы разминаясь после продолжительного пребывания в неудобной позе, стал прохаживаться мимо машины взад-вперёд. Оттуда его спросили, как попасть на Морскую, два. Он объяснил так просто и популярно, что те сразу поняли и оба усиленно закивали головами. Но не зря говорят, что простота бывает хуже воровства - направление, указанное Бендером, было прямо противоположное истинному. Небольшой выигрыш во времени был обеспечен, и Бендер хотел уже отправиться по знакомому адресу, но слова, долетавшие из машины, остановили его.
   - Это дело вёл Козицын, мы-то ни с какого боку...
   - Так ты не слышал что ли?
   - Да знаю, что-то случилось у них, то ли взорвалось, то ли ещё что, никто толком не говорит.
   - Так слушай - сведения из первых рук. У них был вещдок, похожий на взрывчатку, вызвали Сергеича, он в этом разбирается. Тот осмотрел - ничего подозрительного, обыкновенный портсигар, только очень гладкая поверхность и какие-то кнопки. Он одну и нажал, и ...
   - Жахнуло?!
   - Ничего не жахнуло, даже щелчка никакого не было. Но все разом как провалились: и Сергеич, и Козицын, и ... В общем, вся их группа накрылась, кроме этого лейтенанта - дальше всех стоял.
   - От них совсем ничего не осталось?
   - Да, почище взрыва. После него хоть кишки к потолку могут прилипнуть, а тут даже обугленных резинок от трусов не обнаружили. Попросту все испарились.
   - Вот это да!
   Бендер понял - на операции "Таинственный портсигар" можно ставить жирный крест. Желанная вещица умчалась в туманное будущее. Возвращаться на конспиративную квартиру теперь не имело смысла, спасать от неминуемого ареста Воробьянинова ему не хотелось - всё равно пришлось бы куда-то пристраивать старика, а при теперешнем раскладе такая забота отпадала сама собой. Сын турецкоподданого медленно и бесцельно побрёл по улице. Торопиться больше некуда. Всё, закончилась ещё одна эпопея. Слишком быстро закончилась. Провалилась очередная хрустальная мечта. Начинать надо снова с нуля. Опять притвориться мирным среднестатистическим гражданином СССР. А что, пятилетний опыт обыденной жизни есть, и с этой серой и скучной повседневностью он поневоле смирился - живёт же большинство, и, наверное, не очень тужит. Да и бесконечные бега за ускользающими миражами надоели. "Осяду, опять переквалифицируюсь, - решил Остап, - только в кого на этот раз? И на долго ли хватит? А что, пойду-ка я в лётчики". О каких-то проблемах с легализацией он сейчас не задумывался - с его умением и хваткой всё это преодолимо. Только саквояж жалко - там было почти всё необходимое на экстренные случаи жизни, а при нынешнем положении в розыске этот предмет вообще стал бесценным. Да, саквояж надо спасать. И Бендер побежал. Около дома N 2 он перешёл на шаг, а потом и вовсе остановился - между этажами на стене на белой неумело скрученной простыне болтался какой-то человек, отчаянно барахтаясь ногами. Конечно, это был Киса, но от кого он спасается столь экстравагантным способом? Эти ещё не подъехали. Наверняка что-то там стряслось, если уж тот отважился на такой явно не для его возраста отчаянный шаг. Воробьянинов рухнул на землю. Правда, лететь было недалеко, и он, прихрамывая, заковылял вдоль дома. Остап не стал его окликать, решив окончательно отпустить его на вольные хлеба, и поспешил в квартиру. Дверь была почему-то была варварски проломлена и сорвана с петель, внутри раздавались женские голоса, которые органично сливались в столь несусветную ругань, что Остап не рискнул туда сунуть нос, а вниз спускаться было уже поздно - опять заскрипели всё те же тормоза. Он затравленно огляделся, увидел дверцу на чердак и юркнул туда. На чердаке было темно и пыльно, но безопасно. Бендер прикрыл дверцу и стал прислушиваться. "Энкэвэдэшники" не спеша поднялись на второй этаж, беспрепятственно зашли в квартиру гражданки Караваевой, и женщины сразу, как по команде, примолкли. Ждать пришлось довольно долго. Мужские голоса раздавались отчётливо, говорили о какой-то антисоветской организации и несколько раз задавался один и тот же вопрос: кто успел выпрыгнуть из окна. Женщины что-то отвечали, но ответы чем-то не устраивали гостей, и сакраментальный вопрос повторялся вновь и вновь. Остапа в свою очередь мучил другой: чем так мог не угодить Киса толпе женщин за такой короткий промежуток времени? Он, что, как пёс на цепи, облаивал каждую проходившую мимо запертой двери? Бендер живо представил себе прислушивающегося к шагам и подвывающего экс-предводителя дворянства и усмехнулся. Он благоразумно отнёс загадку дикой женской ярости к разряду неразрешимых и успокоился. На лестнице послышались осторожные шаги. Остап приоткрыл дверцу и увидел крадущегося дворника, но на этот раз без метлы. Ему-то что тут надо? Кондратий-Конрад осмотрел озабоченно поверженную дверь, покачал головой и робко постучался в косяк. Не дождавшись ответа, он, сложив ладони рупором, громким шёпотом отчётливо провозгласил: "Докладиваю обстиновку..." Но рапорт был прерван самым наглым образом - чья-то самоуверенная и сильная рука втянула неугомонного радетеля общественной безопасности внутрь. "Идиот! - с лёгким сожалением прокомментировал случившееся Великий Комбинатор. - Ведь сказал ему, что б никуда не совался". И глубокомысленно резюмировал себе под нос: "Ну, что же, по заслугам и честь - в России дворник всегда был больше, чем дворник ".
   Остап спустился с чердака, вышел из дома и пошёл прочь. Уже издали он наблюдал следующую картину: к дому подъехала ещё одна "эмка", потом вывели трёх женщин и дворника, рассадили их по машинам и стали ждать. Последним из дома N 2 вышел лейтенант с саквояжем Бендера, и машины укатили.
   Остап в последний раз осмотрел опустевший двор и пошёл, куда глаза глядят.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"