Имя учёного восемнадцатого столетия, о котором упоминается в этой книге, доподлинно неизвестно. Предположения персонажей романа по этому поводу, равно как и легенды, связанные с именем этой загадочной личности, автора ни к чему не обязывают.
.
Пролог.
Было около двенадцати часов ночи, когда Алекс вышел из квартиры ювелира Лытарина в третьем этаже неприглядного доходного дома. Он вздохнул и начал спускаться по лестнице. Лытарин, хотя и является его родственником по линии матери, заплатил за тибетский золотой браслет меньше стоимости этой старинной вещи. Что поделаешь! Надо надеется, что денег хватит на поездку в Париж, чтобы навестить престарелую тётю Варвару Владимировну.
За порогом парадного Алекс словно провалился на дно колодца. В лицо ударил промозглый ветер с колючими дождевыми каплями. Он постоял, давая глазам привыкнуть к царившему во дворе полумраку. Перед ним, в слабом отблеске уличного фонаря, вырисовывалась проездная арка ворот.
Сделав несколько быстрых шагов вперёд, он застыл, интуитивно почувствовав что-то неладное позади себя. Повернувшись, разглядел очертания двух фигур: женщина, привалившись спиной к стене, закрывала лицо руками, а над ней в угрожающей позе навис долговязый парень.
От ворот послышался шорох. Он увидел, как из арки появилась приземистая мужская фигура и двинулась в его сторону. Стало ясно, что мирным путём из этого мрачного места не выбраться.
Сунув деньги глубже в карман, он направился к замеченной ранее женщине. Теперь он отчетливо видел ее испуганное лицо и высокого парня в накидке, который при виде постороннего выставил перед собой кулаки.
Ну, давай же, длинный, мысленно попросил его Алекс. Словно услышав, человек в накидке рванулся к нему.
Алекс действовал автоматически, как учил его молчаливый китаец в команде армейской разведки: крутанул торсом и выбросил вперед ногу, всадив каблук сапога в живот нападавшего человека. Выпрямился он как раз во время - на расстоянии шага стоял бородатый мужик в распахнутом армяке. Для размышлений не было времени. Бородатый отвёл назад руку с ножом. В тот же миг Алекс ударил его в плечо ― мужика покачнуло, и тогда он еще раз ударил в основание шеи бандита.
Подобрав выпавший из рук противника нож, он приблизился к девушке. Заглянул ей в лицо и поразился выражению её помертвевших глаз: это был не страх, а скорее отчаяние. Так бывает, когда наваливается несколько бед и уже всё равно, что может случиться дальше.
Длинный парень на четвереньках, перебирая руками - ногами, отползал в сторону, словно гигантский краб. Краем глаза Алекс видел, как он помог бородатому встать, затем фигуры обоих скрылись под аркой ворот.
Девушка продолжала молчать, прижавшись спиной к стене. С виду ей не более двадцати, а по одежде ― не относится к богатым московским барышням. Должно быть, учительница или артистка.
Он скорее угадал, чем расслышал, как она прошептала несколько слов благодарности, и спросил о её самочувствии. Незнакомка качнула головкой, подобрала с земли шляпу и сумочку и направилась к подъезду, из которого только что вышел Алекс.
Проводив её взглядом, он взглянул на темное небо, зябко поежился и продолжил свой путь.
Лёгким пружинистым шагом он шёл под мелким дождем, обходя чёрные лужи и бормоча проклятия в адрес мерзкой погоды, а заодно и в адрес своей, как казалось ему, бестолковой и неустроенной жизни.
Алекс или, если быть точным, Александр Петрович Манин - востоковед, а в недавнем прошлом офицер армейской разведки - всего несколько дней, как вернулся в Москву из далёких китайских земель.
Получив в конце русско-японской компании ранение, он провёл больше двух месяцев в палате госпиталя. К моменту его выздоровления война закончилась, возвращаться в армию не было смысла. Он подал рапорт, и командование удовлетворило прошение поручика об отставке. Однако непредвиденные обстоятельства помешали сразу вернуться домой - ещё около года он странствовал по китайской части Тибета, выполняя секретные поручения русской посольской службы в Китае.
Дорога домой была долгой. Изнывая от скуки, он трясся на жёсткой полке в вагоне поезда, катившего через просторы Сибири. В Екатеринбурге удалось пересесть на московский экспресс. И вот, он снова в Москве!
Он так долго и трепетно ждал этой встречи, представляя мысленно, как выйдёт на привокзальную площадь, вбирая в себя с детства знакомые звуки и запахи, и с головой окунётся в ритм жизни большого города.
Первопрестольная встретила Алекса неприветливо: дождями и озабоченными лицами горожан, которым и дела-то не было до отставного поручика, вернувшегося домой после трехлетней разлуки.
Вспоминая на фронте или во время странствий о доме, он обычно имел в виду город, в котором родился и вырос, а собственного угла в этом огромном людском жилище у него не было. Раньше он снимал на паях с Василием квартиру в районе Зарядья. Но Василий ещё до начала войны покинул Москву. Вместе с ним уехал Петрович ― их общий с Василием добрый друг. Вскоре оставил Москву и Алекс. Как офицера запаса его направили на Дальний Восток, где назревал военный конфликт с Японией. В русской армии требовались специалисты со знанием китайского языка.
Вернувшись в Москву, он долго бродил по улицам, по-детски радуясь встрече с ними и испытывая чувство невольной грусти. Город стал каким-то другим: настороженным, отчуждённым. Наконец понял, что всё дело в людях, которые изменились. Да и сам он стал другим человеком.
Что же, всё-таки, с нами делается? - мысленно вопрошал он, всматриваясь в лица прохожих. Раньше на этих улицах он не чувствовал себя неуютно и одиноко. Впервые за многие годы захотелось, чтобы кто-то ему посочувствовал, а если уж суждено пропасть, то помянули бы о нём добрым словом. В пору было завыть от тоски или спеть под гитару о мытарствах непутёвой и заблудшей души.
Через несколько месяцев его жизнь перевалит за тридцатилетний рубеж. Лучшие годы уже позади. Его однокашники давно нашли своё место в жизни, обзавелись семьями и домашними хлопотами. Всего этого у него не было. И, наверное, так никогда и не будет. Куда же приткнуться ему после этой треклятой войны?
В данный момент ничто не удерживает его в Москве, отчего и пришло решение навестить проживающую в Париже тётку. Жаль только, что не довелось повидаться с Василием и с Петровичем, переписка с которыми внезапно оборвалась.
В армии он изредка получал от Василия короткие весточки из разных концов России. Последнее письмо от него пришло год назад из Нижнего Новгорода...
Он двигался вниз по Сретенке, направляясь к Охотному ряду, где находился дом с книжной лавкой его приятеля Сергея Сударева. Темнота и пустынность московских улиц, враждебность, затаившаяся в чёрных провалах дворов, не тревожили Алекса. Он не боялся ночных воров и прочих лихих людей. Ну, а город, казавшийся ночью мрачным, был одним из его союзников.
Разве мог он в эти минуты знать, что судьба вдруг вмешается в его планы на ближайшее будущее, а недавняя встреча с попавшей в беду незнакомкой станет как бы точкой отсчета в череде нелёгких, но одних из самых счастливых дней его жизни?
Алекс привычно вслушивался в ночные звуки. Город вздыхал, ворочался, устраиваясь удобнее перед тем, как уснуть.
С Коланчёвки долетали тревожные гудки паровозов. В монотонный шелест дождя вплетались неясные шорохи и приглушённые голоса из окон домов, мимо которых он проходил. Часы на Сухаревской башне отбили двенадцать ударов.
Закончился ещё один день осени 1906 года.
Усталый, промокший Алекс спешил к Охотному ряду - в тепло и уют квартиры Сударева, не ведая, что там его ожидает новое приключение, в результате чего стремительно развернутся события и переплетутся в тугом клубке судьбы нескольких близких ему по духу людей
1. Странные воры.
Поздним вечером в городскую усадьбу Николая Чарокова - мецената и коллекционера - проникли грабители, что, само по себе, в те тревожные и смутные для Москвы времена, не считалось значительным происшествием в криминальной хронике города.
В этот вечер Чароков задержался в клубе дольше обычного. Жена и дети ещё не вернулись после летнего отдыха из имения, и он не спешил возвращаться домой, где его ожидала долгая, наполненная тоскливым одиночеством ночь. В последнее время Николай Андреевич страдал бессонницей, спасение от которой пытался найти в чтении книг или в ночных променадах по усадебному участку.
По дороге из клуба, находясь в беспокойном расположении духа, он решил завтра же послать в деревню Мирона поторопить жену с возвращением. (Он скучал и тревожился даже в кратких разлуках с семьей).
Стемнело, когда Чароков подъехал на извозчике к воротам усадьбы, расположенной в Замоскворечье. Деревья и кустарник скрывали ограду, за которой угадывались очертания двухэтажного особняка с потушенными огнями. В тусклом свете уличного фонаря поблескивали мокрые булыжники уходящего в темноту проезда. Рядом чернел силуэт здания провиантского склада. Одинокий путник ночью вряд ли отважился бы свернуть в этот узкий неосвещённый проезд. А днем здесь выглядело все иначе: уютный закоулок старой Москвы, затерявшийся среди рассыпанных вдоль реки базарчиков, амбаров, питейных домов и купеческих особняков.
Открыв калитку, Чароков направился по дорожке к дому, но, вспомнив, что не взял ключ от парадного входа, свернул к небольшому строению, где проживали сторож Мирон с женой, исполнявшей в барском доме обязанности кухарки.
Мирон, прозванный в округе за хромоту и молчаливый характер "колченогим сычом", поднялся с хозяином на крыльцо и открыл перед ним тяжёлые резные двери особняка. Николай Андреевич зажег свет и "охнул" - в холле, приспособленном под библиотеку, было перевернуто всё верх дном. Ясно, что в отсутствие хозяина здесь побывали воры.
Осмотрев с Мироном помещения особняка, Николай Андреевич присел за письменный стол в кабинете и задумался. Грабители учинили беспорядок в библиотеке, кабинете и спальне. В других комнатах всё оставалось нетронутым на своих местах. Воры почему-то оставили без внимания коллекцию произведений искусства, не говоря уже о дорогих безделушках, которыми был напичкан весь дом.
Странным выглядел этот разбойный визит!
Но к чему заниматься гаданием? Вскоре должен вернуться Мирон, посланный за живущим неподалеку Савёловым. Василий - именно тот человек, с которым следует посоветоваться, размышлял Чароков, наслышанный в среде московских коллекционеров о способностях своего приятеля возвращать владельцам похищенное имущество, главным образом, драгоценности и произведения искусства.
Он ещё раз окинул взглядом царивший в комнате беспорядок. Переступая через раскинутые по полу вещи и книги, подошёл к застекленным дверям балкона. В детстве он не раз, тайком от родителей, спускался с него в расположенный за домом сад. Вглядываясь сквозь стекло в темноту осеннего сада, он представил, как воры взбираются по витым колонкам балкона и затем пробираются в дом.
Вернувшись к столу, снова уселся в мягкое покойное кресло. До прихода Василия надо сохранить в кабинете всё нетронутым, как оставили после себя непрошеные визитеры.
Содержимое стоящего в углу несгораемого шкафа было вывалено на пол: бумаги, документы, десятка полтора старинных книжных изданий и бесценная папка с гравюрами русских художников ХУШ столетия.
"Дикари, язычники, варвары! - в сердцах думал Николай Андреевич, теребя седеющую бородку. - Разве можно так обращаться с хрупкими раритетами?" Воображение нарисовало картину, как злодеи роются в сейфе и в книжных шкафах. Может, искали старинную рукописную книгу с приложенным к ней зашифрованным текстом?
Рукопись досталась ему после смерти старца Кирилла и представляла несомненную ценность. Чароков встревожился. Неужели о листке с криптограммой стало известно кому-то ещё! Криптограмма до сих пор не разгадана, но, по всей вероятности, в ней говорилось о чём-то важном.
Размышляя так, он провел несколько долгих минут, прислушиваясь, не хлопнет ли внизу дверь, извещая о возвращении Мирона с Василием. Его слух, однако, не уловил еле слышного шороха от расположенной у него за спиной портьеры...
Николай Чароков происходил из старинного дворянского рода. В московском обществе он прослыл человеком незаурядным и не лишённым причуд. Унаследовав родительское состояние, он завершил образование за границей, а затем, к удивлению родственников и знакомых, занялся необычной для людей его круга предпринимательской деятельностью. Предугадав грядущий в Москве строительный бум, основал паевое товарищество. С годами Николай приобрёл известность как крупнейший поставщик строительных материалов и один из самых щедрых вкладчиков в благотворительные проекты и миссии. Однако в круговороте повседневных дел и забот он все чаще задумывался над тем, что происходило в русском обществе накануне вступления в новый двадцатый век.
Великое множество лжепророков и самозваных вождей объявилось в России на рубеже двух столетий. Одни из них предрекали скорый конец света, другие убеждали в необходимости государственных переворотов, третьи призывали к анархии или же, наоборот, видели выход в жёсткой руке правителя. Но факт оставался фактом ― империя агонизировала в страхе перед грядущим днём. Робкие устремления либералов в любой момент могли быть растоптаны мракобесами, проходимцами и дельцами, алчущими обрести богатство и власть.
В атмосфере лжи и стяжательства реформы, о которых пеклись лучшие люди России, лопались одна за другой, а энтузиазм предпринимателей нового типа разбивался о скалы бюрократизма. На подмостках экономической жизни страны царили хаос, взятничество и казнокрадство. Находиться в одной упряжке с хищниками и стяжателями, по мысли Чарокова, было делом бесчестным, а сражаться с ними у него не было ни сил, ни желания.
В начале девятисотых годов он продал свои акции, после чего уехал в Европу. Что послужило тому причиной, было известно лишь нескольким его близким друзьям и помощникам.
В Москву он вернулся спустя несколько лет, но не один, а с женой и двумя приёмными сыновьями: близнецами пяти лет от роду, в которых не чаял души. Николай Андреевич поселился в своем старом доме в Замоскворечье и вёл замкнутый образ жизни. От коммерческих дел он отошёл, но, по-прежнему, увлекался собирательством антикварных книг и гравюр.
* * *
От гулкого звона голова готова была взорваться. Бум, бум, бум - ухали невидимые колокола. С последним ударом вернувшееся сознание подсказало Чарокову, что это всего лишь бой настенных часов в кабинете.
Разомкнув глаза, он разглядел в кабинете трёх человек. В затылке жгло, будто к нему приложили кусок раскаленной железки. Он пошевелил руками, затем, напрягая шею, сумел приподнять голову и рассмотреть, что лежит на кушетке.
Трое мужчин у письменного стола, заметив его движение, подошли к нему. В одном из них он узнал Савёлова. Наклонившись к кушетке, Василий начал что-то ему говорить, голос его звучал как будто издалека. Из его слов понял только, что, вероятно, получил сотрясение мозга и что сейчас его снова осмотрит доктор.
Когда медицинские процедуры были завершены, Василий Савёлов, присев у постели друга, спросил:
- Надеюсь, ты понимаешь, что тебя чуть было не отправили на тот свет? Хотя, не думаю, что преследовали именно эту цель.
Савёлов откинул голову на высокую спинку стула, разглядывая что-то на потолке.
- Тебя ударили сзади тяжелым предметом, и твое счастье, что мы подоспели вовремя. Сейчас тебе следует отдыхать. Если хочешь, я сам сообщу в сыскную полицию.
Слова друга подхлестнули Чарокова. Он вспомнил всё, что случилось в доме, и свои размышления в ожидании возвращения Мирона. А что было потом? Выходит, кто-то напал на него, когда он сидел у стола в кабинете.
- Постой, - заволновался он, - я, вроде, уже очухался. Насчёт полиции решай сам, но хотелось бы попросить тебя разобраться в этой истории. Понимаешь, здесь столько всего непонятного...
Припоминая детали, он начал рассказывать о том, что произошло с момента его возвращения из клуба домой.
Была уже глубокая ночь. Василий плотнее задёрнул шторы и прибавил света в керосиновых лампах, после чего в кабинете стало уютнее. Дождь ритмично выстукивал по крыше барабанные дроби. Настольная лампа мягко высвечивала лицо рассказчика. Вглядываясь в него, Василий думал, что история с ворами и с нападением на Николая выглядит странной. Возможно, происшествие будет иметь продолжение и доставит его другу новые неприятности. Он уже понял, что грабители не нашли в доме Чарокова то, что они искали.
Выслушав рассказ приятеля, Василий некоторое время расхаживал по кабинету. Чароков с нетерпением ожидал, что скажет Савелов, который не так давно оставил службу следователя окружного суда и занимался теперь частной практикой по розыску воров и грабителей.
Николай Андреевич собрался прервать затянувшееся молчание вопросом, но ему помешал скрип открываемой двери.
На пороге возник рослый мужчина в твидовом пиджаке. Его широкое с твёрдыми складками щёк лицо выражало досаду. Даже кончики тронутых сединой усов не торчали, как положено им, остриями в разные стороны, а поникли, свесившись к мощному подбородку.
- Как самочувствие, Николай Андреевич? - спросил он и добавил несколько крепких слов в адрес того человека, который ударил Чарокова.
После этой тирады, седоусый мужчина вытер лоб огромным платком, повернулся к Савёлову и доложил:
- Всё осмотрел. Воры действовали без церемоний, не опасаясь, что их застигнут врасплох. Разгром учинили, но искали только в определённых местах. В особняк проникли и покинули его по одной и той же заранее продуманной схеме. Вот только никак не укладывается в эту схему нападение на хозяина дома. В саду, под балконом, следы имеются. Ты бы взглянул на них, ― при этих словах последовал многозначительный взгляд на Василия.
Савёлов уже видел следы, оставленные ворами на мягкой земле, поэтому понял: его помощник - Пётр Петрович Шилов - имеет желание что-то сообщить ему наедине.
- Мы покинем тебя ненадолго, ― обратился Савелов к хозяину дома. ―Отдыхай, а чуть позже продолжим беседу.
Когда за ними закрылась дверь, Николай вздохнул и вытянулся на кушетке, смежив тяжёлые веки. Любопытно всё же узнать какие выводы сделают сыщики, думал он, преодолевая навалившуюся на него усталость.
Сыщики, только что покинувшие кабинет, занимали особое место, среди знакомых Николая Андреевича. Особенно Василий Савёлов.
Судьба свела их в конце позапрошлого лета. Николай заглянул как-то в сторожку Мирона и застал его в обществе двух незнакомых ему людей. Они беседовали, расположившись вокруг стоящего на столе самоварчика. Не желая мешать им, Чароков извинился и сказал, что зайдет позже. Но обычно молчаливый Мирон представил ему своих гостей и пригласил к совместному чаепитию.
Один из гостей Мирона - высокий блондин - оказался следователем окружного суда, а другой незнакомец с седеющими усами - сотрудником криминальной полиции. За разговором выяснилось, что следователь Савёлов и сыщик Шилов являются давними приятелями Мирона. Наблюдательный взгляд Чарокова отметил также, что Савелова и Петра Шилова связывает крепкая дружба. Петр Петрович заботливо подливает чайку Савёлову. Понятное дело - как не порадеть человеку, под рукой которого служишь! Необычными были едва уловимые тёплые интонации в их диалогах.
Эти два человека понимают и уважают друг друга, сделал вывод Чароков при первой встречи с Шиловым и Савеловым.
С тех пор прошло больше года. Николай Андреевич сдружился с Савёловым. Чувствуя взаимную симпатию, они перешли в разговорах на "ты". Их встречи сводились к беседам на самые разные темы. Василий оказался большим книголюбом, а в знании всего, что касалось московских древностей и обычаев, не уступал дотошным историкам.
* * *
Савёлов вернулся минут через двадцать. Взглянув на Чарокова, принялся вышагивать из угла в угол; наконец уселся в кресло, вытянув длинные ноги чуть ли не до середины комнаты, и стал объяснять приятелю:
- Начнем с очевидного. Забравшиеся в твой дом люди - это домушники, которые проникают в чужие хоромы после тщательной подготовки. Они заранее все продумали и действовали по наводке. В твоём доме воры искали конкретную вещь небольшого размера, которую легко спрятать в тайнике или в укромном местечке. Эту вещь грабители не смогли найти.
Чароков обрадовано кивнул головой.
- Знаешь, я тоже подумал так! Но объясни, как смогли нанести мне удар, когда я сидел лицом к двери, а до этого мы с Мироном осмотрели все комнаты?
Василий встал и откинул портьеру, за которой скрывалась гардеробная ниша.
- Вот здесь затаился злодей, нанёсший тебе сзади удар.
Чароков приоткрыл рот, намереваясь возразить, но Василий остановил его:
- Знаю, знаю. Мирон успел рассказать мне, что вы проверили нишу за драпировкой, где ничего, кроме пары халатов, не было. Всё объясняется просто.
Он подошел к Николаю и заботливо поправил под его головой подушки.
- Когда ты открыл парадную дверь, воры были в доме, на втором этаже. Услышав, что вернулся хозяин, они спустились с балкона и ушли через сад. Но один из них затаился в тёмном углу балкона.
- Ерунда, какая-та!
- Не скажи! ― Василий обвел вокруг рукой, указывая на царивший в комнате хаос. - Видишь, как усердно они искали. Но, главное, без результата. Поэтому и задержался один из них. Надеялся подсмотреть через балконные окна, как ты сам откроешь тайник, где спрятано то, что они искали. Конечно, если тайник в кабинете.
Чароков настолько заинтересовался, что даже приподнялся, внимательно слушая. Едва Василий умолк, он, как бы думая вслух, произнёс:
- Значит, после того, как мы вышли в другие комнаты, некто снова проник в кабинет и спрятался за портьерой в нише. Рассудив, что второй раз я не буду туда заглядывать. Он, вероятно, думал, что я не захотел открывать тайник при Мироне, а вот когда я вернусь в кабинет один...
По лицу Чарокова пробежала тень. Он внутренне содрогнулся, вспомнив минуты, проведённые в кабинете наедине с бандитом, который находился от него на расстоянии вытянутой руки.
- Мое счастье, - воскликнул он, - что Кириллова книга в ту ночь была далеко от этого дома. Но почему грабитель напал на меня?
- Время, - лаконично ответил Василий. - Вор решил, что дальше ждать бессмысленно и опасно. Он знал, что скоро вернется Мирон. А что за книга, о которой ты говорил?
- Древняя рукопись без титульного листа. В конце ее подшиты страницы, последняя из которых заканчивается зашифрованным текстом, - объяснил Чароков. - Недавно я передал манускрипт и приложенные к нему листки Сергею Судареву. Он увлекается разгадыванием головоломок, которые встречаются в старых книгах. Да ты, верно, знаешь его книжную лавку, что в Охотном ряду.
.
2. Охотный ряд.
Миновав Неглинный проезд, Алекс свернул на Петровку. Впереди, в густых клубах дыма и пыли, открывалась Театральная площадь. На узком участке между двумя театрами даже ночью не стихала гигантская стройка (возводилось здание первого в городе многоэтажного магазина). Чуть дальше, за Малым театром, сверкал огнями причудливый силуэт гостиницы "Метрополь", а в глубине площади мерцала цепочка костров на месте ремонта подземного коллектора реки Неглинки. Всё вместе составляло зрелище впечатляющее, почти фантастическое!
Москва засыпала рано, а здесь - жизнь бурлила до середины ночи. Театральный разъезд закончился, но на площади у фонтана продолжали дежурить извозчики, поджидая публику, загулявшую в ресторанах и клубах, расположенных в окружающих площадь зданиях.
Справа от площади начиналась территория Охотного ряда. - огромного продуктового рынка с проходами, объединявшими сотни лавок, амбаров, ларьков, забегаловок и харчевен.
Алекс знал в Охотном ряду каждый из закоулков и всякую щель. Так уж сложилось, что большая часть его жизни, включая детство, прошла в непосредственной близости от знаменитого "чрева" города.
На него повеяло ветром воспоминаний из далёкого прошлого. Разве можно забыть волнения и невзгоды детской души, когда после смерти матушки его отправили в детский приют! Памятное ему здание приюта с унылым фасадом, расположенное во дворах за чопорной Моховой, снесли лет десять назад.
...Длинные гулкие коридоры приюта с дверями, выкрашенными в белый цвет. В комнате, куда его привели, находился ряд железных кроватей с серыми одеялами. Дежурный воспитатель поставил рядом с одной из них баульчик с вещами мальчика и сказал, что теперь он будет жить в этом доме. Александру Манину тогда было девять лет. Через год одна из сестёр матери взяла его из приюта. Они перебрались жить в дом на Тверской, где его тётушка получила работу...
Стал накрапывать дождь. Алекс пересёк Театральную площадь, ускоряя шаги, прошел мимо здания Дворянского Собрания и у Пятницкой церкви собирался свернуть, когда его кто-то окликнул. Мужичок невзрачного вида, опираясь на палку, приподнялся с церковной паперти:
- Закурить бы осмелюсь просить, господин хороший.
Мужичок был одет в старую чуйку*, на месте левой ноги болталась пустая штанина.
___________________________________
* Верхняя мужская одежда из сукна, типа кафтана
- Михеич! - Алекс узнал старика, потерявшего ногу в Балканской компании. - Где тебя так угораздило? - спросил он, разглядев в темноте ободранную скулу и грязный рукав его чуйки.
- Александра Петрович! - старик тонко всхлипнул и, опустившись на каменную ступеньку, спрятал лицо в ладонях. Его тело вздрагивало, то ли от холода, то ли хмель выходил из него. Алекс деликатно молчал.
Инвалид, не сдерживая обиды, выпалил:
- Ироды, окаянные! Они хотели заставить меня плясать! Костыли отняли.
Михеич разволновался. Брызгая слюной, рассказал, что ближе к вечеру, выпив вина в трактире Рогожина, задремал за столом. Очнувшись, увидел, что кто-то стянул его костыли. Трактирный половой шепнул ему, что костыли припрятали гулявшие в трактире парни, среди которых был Аким ‒ сын местного лавочника Трушина.
- Я просил их вернуть костыли, - продолжал старик, - а они, паразиты, гогочут и говорят мне: сначала, спляши! Акимка стакан с вином мне в руки суёт: выпей, старик, плясать, мол, будет сподручней. Ну, я стакан взял, хотел в его морду выплеснуть, да рука дрогнула - пролил вино на пол. Тогда он сгрёб меня, да и вышвырнул за двери на улицу.
- Подонки! - скрипнул Алекс зубами. - Ты, Михеич, не переживай. Они не тебя, а себя унизили.
- Бог им судья. Вот только на душе муторно. Винца выпить надо бы, - старик махнул рукой в сторону. - Вон там шланбой,* а денег у меня не осталось.
______________________________________________
* Место ночной торговли водкой (обычно через окно жилого дома).
Алексу вспомнилось, что Михеич жил в каморке покосившегося от времени двухэтажного деревянного дома, известного обитателям Охотного ряда под названием "Таракановка". Кто только не ютился в этой трущобе: ремесленники, мастеровые, прачки и проститутки. Ему приходилось бывать в этом грязном, пропитанном запахами помойки здании в трёх кварталах от Пятницкой церкви.
Поняв нехитрый намёк инвалида, Алекс неловко сунул ему целковый и угостил папиросой.
Алекс был мальчишкой, когда в Охотном ряду появились солдаты ‒ участники войны на Балканах. С георгиевскими крестами и медалями на груди, они собирались в дешёвых пивных и кофейных. Вокруг них всегда были слушатели. Ребятишки сбегались, стараясь не пропустить ни одного рассказа. Но так продолжалось недолго. Отставники спивались, превращались в бродяг, и лишь немногие сумели пристроиться к какой-либо службе или же к ремеслу.
Время от времени, в Охотном ряду случались групповые драки. Обычно дрались охотнорядские лавочники с местной шпаной. В этих побоищах ветераны войны, ненавидя сытых и хамоватых торговцев, всегда принимали сторону оборванцев.
Будучи студентом, Алекс жил в меблированных комнатах недалеко от Охотного ряда. Однажды, ему довелось участвовать в одной из коллективных драк между лавочниками и студентами, собиравшимися в пивных Лоскутного переулка. Причину ссоры Алекс не помнил, но она была не пустячная, так как в драке участвовало полсотни людей. Встретились ближе к вечеру во дворе скотобойни Мокеева. Бились люто: с криками, с хрустом костей, обдирая в кровь кулаки. Среди лавочников выделялись мясники с пудовыми кулаками. Алекс помнил, как рослый лавочник крушил всё кругом себя, ухая при каждом ударе, и вдруг неуклюже присел от удара в пах сапогом. Студентам в той драке пришлось бы худо, если бы не подоспели дюжие молодцы из пожарной части, разогнав дерущуюся толпу.
Алекс очнулся от воспоминаний. Михеич некоторое время что-то ему рассказывал, поглядывая на полученный рубль. Дождь усилился, и стало еще неуютнее.
Заворачивая за угол ближайшего дома, Алекс обернулся: старик стоял рядом с папертью, опираясь руками на палку. На его шею и плечи стекали с картуза струйки воды.
* * *
Друзья Сергея Сударева называли его просто Сударь. Так повелось ещё в гимназии, а затем и в годы его студенческой жизни.
Когда Сергею исполнилось двадцать лет, он приобрёл в Охотном ряду небольшой двухэтажный дом, в нижнем этаже которого открыл торговлю книгами. Через десять лет в окрестностях Моховой и Охотного ряда не было книжной лавки, более популярной, чем магазинчик Сударева. Знакомые в разговорах с ним перешли на уважительное обращение - Сергей Тимофеевич. Но для старых друзей он оставался Сударем.
В этот ненастный осенний вечер Сергей не стал задерживаться в магазине. Проводив последнего покупателя и приказчика, он поднялся на этаж, где размещались жилые комнаты. Настроение было кислое. Облачившись в домашнюю куртку, он отправился в кухню, чтобы до прихода Алекса приготовить что-нибудь к ужину.
Своё жилье Сергей держал в образцовом порядке, любовно называя его берлогой. Днём приходила убираться старушка, а еду готовил он сам. Впрочем, делал он это не из скупости, а скорее, чтобы кухарка не путалась под ногами. Кроме того, Сергей, как многие добродушные толстяки, любил вкусно поесть и в приготовлении изысканных блюд находил для себя удовольствие.
В доме Сергей редко оставался один. Угловая комнатка была отведена для гостей; в ней останавливались его знакомые и торговцы книгами, приезжавшие в Москву из самых разных краёв России. На этот раз гостевая комната должна была приютить Алекса - друга и бывшего однокашника хозяина дома.
Алекс где-то задерживался. Закончив хлопоты с приготовлением ужина, Сергей вернулся в гостиную, из которой можно спуститься по лестнице в торговый зал магазина. Обычно он проводил в гостиной большую часть времени, просматривая и разбирая книги. В этой уютной комнате, за огромным столом почерневшего дерева, обычно собирались друзья, пили пиво, спорили, рассказывали анекдоты.
Перебирая, в ожидании друга, аннотации книжных изданий, он мысленно возвратился к загадочному тексту, над которым, по просьбе Чарокова, ломал голову последние дни.