Коллоча Максимм : другие произведения.

Я помогу вам

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    рассказ к конкурсу Мир хроник реликта

  Максим Колоча.
   Я помогу вам.
   (рассказ).
  
   "Основа совести, ... есть начало, столь глубинное и столь далёкое от
   скудости земного бытия, что совершенное опознание его в земных
   условиях невозможно; поэтому приговоры совести поднимаются из
   тёмных недр духа безотчётно и могут быть рационально обоснованы
   только в простейших случаях" (философ Н.О. Лосский).
  
   Если бы речь не шла о мире, где солнце никогда не спит, можно было сказать, что происходящее напоминало ночной кошмар. С выпученными от ужаса глазами, связанная по рукам и ногам Вилена наблюдала, как человек, если это захлёбывающееся слюной существо можно было назвать человеком, скидывает с себя пропахшие потом одежды, а когда нашлись силы сомкнуть веки, то насильник уже дошёл до её одеяний. Тёплое от крови охранников лезвие шутя разрезало тонкую ткань, а девушка, должная стать добычей шести мужиков, роняя слёзы уже больше не от страха, а от ощущения полной беспомощности, молила Бога, чтобы он наградил её немедленной смертью.
  
   * * *
  
   Бог есть, и он вовсе не то равнодушное существо, о котором говорил Ярослав с отцом. Отец думал, что она спит, но Вилена слышала всё. Человек с Геи - планеты, населённой отступившимися - не скрывал, что он интраморф, то есть обладает способностями, о которых простые люди не смеют и мечтать. Правда отец Вилены - батюшка Александр, глава Старьевской Обители, что формально входила в расейскую общину, хотя и отличалась завидной самостоятельностью - интраморфов предпочитал называть другими словами, теми, которые девушкам слышать не полагается, но Александр не знал, что его подслушивают, поэтому не стеснялся в выражениях, а кабы не был интраморф из числа старых приятелей, вообще бы не пустил в пределы поселения.
   Вина сих чародеев, - часто говаривал он, - во всяком случае, тех, с кем имел знакомство я, не в том, что они возводят хулу на Бога, а в том, что служат князю Тьмы, правда, сами об этом не подозревая, почему ещё не совсем безнадёжны.
   - Саша! Какое наказание господне, ты же в своём атеистском прошлом человек с хорошим образованием?!.. Можно подумать, что прибыл на Землю не сорок лет назад, а четыреста! Я же тебе показывал Книгу, я показал тебе столько, сколько ни один нормал никогда не увидит!
   - Не кипятись, Ярик, и не пытайся на меня воздействовать снова силой своей чародейской. Тщетна мысль чародейская там, где с людьми сила иконы Старьевской.
   - Твоя икона всего лишь блокиратор пси-воздействия местного значения, созданный в древние времена неизвестным гением. Да, в пределах твоего маленького царства я не в силах кодировать людей, а жаль.
   Некоторое время они сидели молча, и Вилена старалась тише дышать, чтобы её не услышали. Затем Ярослав потёр висок и сказал.
   - Твоя версия.
   - Это у вас версии, - смиренно ответствовал настоятель, - а у нас, верующих, говорят по-другому.
   - Не придирайся к словам, ты прекрасно понял, что я имею в виду, - поморщился физик, записанный в чародеи.
   Батюшка пригладил бороду, откинулся на спинку стула, скрестил руки на животе и повторил то, что бывший друг слышал от него ранее.
   -...Да, то, что ты принимаешь за голоса и лик Конструкторов, Агрессоров, Голоса Пустоты или со сколькими там фантомами ты встречался сам и показывал мне, есть один Сатана, но только в разных образах, а знания, к которым прикасаешься, сиречь ложь, которой дозволяют пользоваться. Принесут нагуали смерть человечеству или нет, зависит не от того, что вы там наколдуете, а сумеют ли люди остаться людьми, отступят от Бога или примут Сатану.
   - А являться в разных обликах сатане нужно было, чтобы убедить нас, интраморфов, тех, чьи способности творить зло и добро в сотни раз большие, чем у простого раба божьего, дабы возвести хулу на Бога?
   - Ты хорошо помнишь нашу прежнюю беседу, Ярик. Да, в этом. Где у тебя доказательства, что те знания, которые получаешь, выходя в Большой эйдос, это не то, что тебе услужливо подсовывает Сатана? Где неоспоримое доказательство того, что твои видения не есть галлюцинации навеянные Сатаной?.. Доказательств нет, а значит остаётся вера. Вера всегда была и есть сильней науки, поверь тому, кто пришёл к первому, пройдя через геенну второго. Я, - батюшка с силой ткнул себя в грудь, - не верю тому, что Господь - это равнодушный к судьбам созданий своих Игрок! Не верю, что всё происходящее в мире - есть игра неведомых сил! И никакой фантом дьяволов, пусть он прикинется хоть серафимом шестикрылым, хоть самим Господом, не убедит меня, ибо сердце моё отказывается принимать это! Иди с миром, Ярик, и больше не приходи.
   Но незваный гость не спешил покидать дом батюшки Александра.
   - Я пришёл и прихожу не потому что есть избыток свободного времени. Ты сам знаешь чего стоит посетить Землю, а самое главное сохранить это в тайне и для Земли, и для Геи, откуда, кстати, и ты родом, друг. Мы оба прибыли для благого дела, но дальше с тобой что-то случилось и ты, вместо того, чтобы помочь мне помочь им, обчитался Библии и заделался в святоши. Если бы я не знал тебя столько лет, то решил бы, что тебе просто захотелось власти. Но ты вызываешь моё восхищение своей верой в Абсолютное Добро как Вечного Врага Абсолютного Зла и тем, что стремишься поддержать эту веру в людях. Тем не менее.... вам не выжить без тех, кого вы называете отступниками, то есть человечества Геи и интраморфов, которых родная Гея увы, рождает всё меньше. Земле не выжить, если земляне не воспримут обычаи и традиции тех, кто поставил на колени чужую планету, законы нормального общества.
   - Жить в свальном грехе, по-твоему, нормально?! - отец Вилены в гневе встал из-за стола.
   - Семья из семи человек более рациональна... - попытался возразить Ярослав, но священник не желал слушать.
   - Не надо! Не говори этого проклятого слова в пределах нашего дома! Рационально.... А знаешь ли ты, что все морально-нравственные нормы нерациональны?! Что жертвовать своей жизнью ради другого, и даже не ребёнка, а бесполезного с точки зрения выживания вида старика, нерационально! И любить до конца дней одну женщину, когда рациональней оплодотворить сотни, тоже нерационально! Но так человечество жило тысячи лет и будет жить, если Господь позволит. Не выживанием вида должен заботиться человек, а тем, чтобы не погубить свою душу - свальным ли грехом или равнодушием к судьбе бесполезного, если смотреть рациональными глазами, старика - ибо слова "я боролся за выживание вида" не послужат оправданием на том суде, где сатанинское словечко "рацио" под нерушимым запретом! Кого ты приводишь нам в пример?!.. Общество Геи?.. Ха-ха-ха, друг, завоевать пустую Гею было в сто раз легче, чем выжить на заполнившейся после Второго Пришествия мутантами и безумцами Земле. Не Земля с Геи, а Гея с Земли должна брать пример.
   От волнения священник не мог стоять на одном месте. Звук его шагов отдавал колоколом в уши прижавшейся к тонкой стенке со случайной щелью, в которую можно было подсматривать, дочери.
   - Неисповедимы пути господни, а я не пророк, чтобы говорить вещим голосом, но судьбу твоей...
   - И твоей, - напомнил один инопланетянин другому о происхождении их обоих.
   - Не перебивай! - рявкнул священник. - Земля мне уже давно настоящая родина, а искусственная замена традиционной морали рациональными категориями на вроде выживания вида приведёт к страшным последствиям. Человечество Геи закончит тем, что перестанет быть содружеством ярких индивидуальностей, а станет единым существом, безликим и одновременно многоликим орудием Дьявола. Да, Дьявола, ибо Господу усреднение человечества противно - не толпой, а каждому поодиночке придётся отвечать на Страшном Суде. И только не говори мне, что это эволюция. Это самый настоящий регресс. Ещё до этих проклятых мутаций на Земле учёные отмечали подобие коллективного разума у пчёл и муравьёв, но на какой ступени стоят колонии муравьёв даже сейчас, получив мощный мутагенный заряд, а на какой люди, умеющие любить, а не трахаться, прости Господи, что говорю слова недостойные сану, в продолжение вида! А вы интра, мета, в общем, чародеи, если воспринимать вас как более высокую ступень эволюции, разве не самые большие индивидуалисты?
   - Подожди, друг. Спорить с тобой, когда ты на взводе, гиблое дело, но всё же. Разве во все века не вызывали восхищения прежде всего люди, которые ставили интересы общества выше личных?
   - Но высшего развития достигали лишь те общества, которые готовы были на любые жертвы даже ради спасения одного своего члена. Когда, каким бы слабым и бесполезным не казался сторонним член семьи, клана, рода, тейпа, все родичи поголовно не жалеют головы, спасая его. Когда племя за обиду любого самого малочисленного рода готово вырыть томагавк войны. Когда паспорт гражданина не просто бумага, а охранный документ в чужой стране - все самолёты и вертолёты твоей родины готовы подняться в небо, если в беду попал самый ничтожный турист. Ваша стратегия выживания половинчата. Вы взяли лишь половину великого девиза "Один за всех и все за одного". На Гее один за всех, у нас на Земле ещё и все за одного.
   - Интересная у тебя манера полемизировать. Просто обхохочешься. Мешать религиозные догматы и научные положения с цитатами из "Трёх мушкетёров".
   Священник не оценил юмора.
   - Ступай пока ещё с миром, Ярослав, в свой мир, где из миллионов созданий божьих планомерно клеят одного миллиардоглавого слугу Дьявола. Твою помощь мы не примем, да и если на Гее о ней узнают, как и о той тайной станции метро, тебя по головке не погладят. С сектантами-кочевниками мы разберёмся сами. Любое сношение с отступниками, всё отличие коих от блудников, которые осаждают обители и деревни земных общин, состоит лишь в том, что одни всем телом окунулись в грех, а вторые покамест лишь на один шаг отступили от слова божьего, причинит зло, ибо вслед за оружием и припасами к нам придут идеи, которые разрушат паству. Ступай, Ярослав, и верь, что ты личинка ангела или файвинга, уже не помню, а я и после смерти останусь человеком, ибо был им при жизни. Верь в то, что мы все вши на теле твоего Универсума, а я буду верить в то, что создан по образу и подобию божьему. Веруй в то, что существование Вселенной - игра неведомых господ, а я верую в то, что всё подчинено Господу и ничто не происходит без воли его. Можешь мне больше не рассказывать про новый смысл бытия, он в любые времена был и остаётся один. Прожить жизнь без греха - и больше ничего не надо, а как? - читай скрижали Моисея и Нагорную Проповедь.
   Ярослав поднялся, с явным сожалением поглядел на вспотевшего от интенсивной ходьбы по небольшой комнате бывшего друга и спросил:
   - Но Зимина-то я оставлю. Он учёный, а не пропагандист и вряд ли в одиночку за три недели испортит твою паству.
   - Тебе очень нужны эти исследования?
   - Да, Саша, а Зимин Женя хоть и молодой, но весьма талантливый ботаник.
   - Достоин порицания тот, кто откажет в помощи брату своему. Пусть остаётся, но обратно его заберёшь не ты. Да, не ты и только не говори, что о тайной станции метро и безумном плане помощи Земле, знаем только мы трое.
   - Хорошо, Саша, - сказал Ярослав и исчез - для колдунов, звавшихся интраморфами, самый обычный трюк.
   С тех пор в Обители появился новый обитатель. Для всех - монах из дальней деревни, взявший обет молчания, а для отца Александра и его не в меру любопытной дочери - учёный с Геи, планеты отступников, где родился и интраморф Ярослав и сам отец Александр.
  
   Гостя, должного исследовать необычные свойства купольника - растения с зачатками разума, поселили в доме батюшки, как и Церковь, примыкавшего к монастырю. Внутрь монастыря - провидением божьим уцелевшего со времён Второго Пришествия здания с мощными стенами в три метра толщиной - в мирное время имел право входить лишь глава Обители и Хранители Меча.
   Кругом Старьевского монастыря располагались жилые и общественные здания, которые опоясывала стена поплоше, но зато с регулярным дежурством всех взрослых членов Обители, насчитывающей сейчас порядка семидесяти семей по десять-двенадцать человек в каждой, и сорока монахов-воинов.
   Монахи-воины, числом не более четырёх десятков, отбирались из числа взрослых добровольцев и составляли элиту местных вооружённых сил. Они не носили доспехи, по религиозным убеждениям не пользовали универсалы, самострелы, мечи, но зато в совершенстве владели умением бросать камень из пращи и биться обитым железом посохом.
   "В совершенстве" это мягко сказано - всё послушание добровольных страдальцев за веру (монахи, как и в былые времена, брали на себя обет безбрачия и полного аскетизма) состояло в беспрерывных военных упражнениях. Послушные лишь батюшке, они служили силой, которая мешала обществу, где культивировались родовые связи, распасться на мелкие составляющие.
   Старьевская Обитель держалась немного в стороне от остальных поселений расейской общины потому, что здесь следование православной вере было строго обязательным для каждого. Неявка на заутреню, несоблюдение поста не означали немедленную просьбу сменить Обитель на деревню более свободных нравов, но такой человек сам скоро понимал, что ему здесь не место.
   Система власти в Обители строилась на сложной системе взаимоотношений князя, княгини, батюшки и совета старейшин. Батюшка один представлял собой судебную власть, а над монахами довлел полностью, а такоже хранил и выдавал самое мощное оружие - универсалы, и имел право наложить вето на любое решение совета старейшин - стариков или старух по одному от каждого рода.
   Князь и княгиня возглавляли мужскую и женскую половину дружины, куда входили все, кто мог держать оружие, то есть члены Обители от четырнадцати до шестидесяти обоего пола. Дружина представляла собой иррегулярное формирование, то есть большую часть времени каждый трудился, где мог, и лишь в предсонье удлинившегося дня пару часов посвящал обязательной тренировке со своим оружием.
   Женщинам и девушкам таковым служили универсалы, коих в Обители хранилось всего девятнадцать штук, и самострелы, которых наделали в избытке. Выборная княгиня следила, чтобы слабый пол был силён в стрельбе, а батюшка выдавал универсалы лишь на тренировки и на походы за пределы Черты Спасения - пятисот метров от стены, пространство, очищенное во избежание внезапных атак от любой растительности, кроме низкой травы (высокой ей не давал вырасти скот, который старьевчане разводили в избытке). Постоянно иметь при себе оружие, с помощью можно которого легко установить новый порядок - слишком большой соблазн для слабой человеческой души.
   Князь (тоже выборный) принимал на себя власть во время войны, распределял дежурства на внешней стене, и был ответственен за боеспособность мужского населения, особо Хранителей Мечей (или в просторечье просто Хранителей).
   В Хранителях состояли отцы - главы семейств до того возраста (если Господь позволил дожить), когда не придёт пора переходить в старейшины, а меч передать одному из сыновей, таким образом Хранителей было всего семьдесят по числу родов. Меч - не топор и не секира, оружие сложное и потому отцы работали на полях, в хлеве или мастерской в два раза меньше чем остальные члены дружины. Четыре вместо двух часов отведённые им на тренировки Хранители пользовали не только на рубку и колки прямым русским мечом, а на то, чтобы научиться двигаться в тяжёлых доспехах, как без оных. Каждому Хранителю полагался справный шелом и ламиллярные латы, остальные же дружинники ничего кроме лёгкой байданы али просто стёганки не носили, а вместо сложного меча имели на вооружении доступные любому, у кого силёнки есть, топоры, секиры, бердыши и, разумеется, копья.
  
   Всё это ботаник с Геи тщательно записал, сделав пометку "социальное устройство характерно лишь для этого поселения или для всех? - проверить". О записях, не относящихся к изысканию разумной флоры, знала только Вилена. Женя Зимин спал не как нормальные люди, а в соответствии с биоритмами родной планеты, чем и решила воспользоваться любопытная девушка. Но в момент, когда она дошла до самого интересного рука вырвалась из-под одеяла и вцепилась в её запястье. Дочь батюшки побледнела, но притворявшийся спящим биолог не выглядел расстроенным. Он встал в одной сорочке с кровати, взял из рук застигнутой врасплох бедняжки свой блокнот и вдруг прижал к груди и впился поцелуем в полуоткрытый рот.
   Так страстно Вилену ещё никто не целовал, даже муж. В шестнадцать лет девушку взял в жёны родич князя Алексея рослый юноша Влас, но через два года выпросил у батюшки развод. Вилена оказалась бесплодной, как библейская смоковница, и потому Власа никто не осуждал.
   Девушка вернулась в отцовский дом. На момент, когда это здание на три земных недели приняло Евгения Зимина с Геи, Вилене исполнился уже двадцать один год.
   Дочь батюшки Александра уже никогда и не надеялась снова ощутить горячие мужские лобзанья (в какой род нужна бесплодная баба?), потому такой неожиданностью для неё стали прикосновения гостя. Просыпавшаяся с каждым новым поцелуем натура взрослой уже успевшей узнать, что такое плотская любовь женщины боролась в её душе и теле с робостью и страхом - немыслимое дело тискаться вне брака - но силы сопротивляться нашлись лишь тогда, когда Женя попытался завалить на кровать.
   Едва почувствовав напряжение в её ногах, молодой ботаник снял руки с девичьих бёдер и сел на лежанку, довольно улыбаясь.
   - Ты ведь знаешь, что я с Геи? Наверняка подслушивала разговор отца с Ярославом.
   Вилена, покраснев, кивнула.
   - И что ты об этом думаешь?
   Девушка ничего не ответила.
   - Твой отец ведь тоже с Геи, но только сорок лет назад он не захотел возвращаться.
   Дочь главы Обители продолжала держать ещё горевшие от поцелуев губы сомкнутыми.
   - А знаешь, седая прядь нисколько не портит тебя, а даже придаёт импозантность.
   Вилена словно не слышала похвалы в адрес своей не совсем обычной внешности.
   - И кстати, откуда такое необычное имя? Разве оно христианское?
   А вот на этот вопрос девушка ответила.
   - Моё крёстное имя Ефросинья. Виленой звала мама, царствие ей небесное, в честь какой-то героини романа. А потом как-то повелось...
   Улыбка биолога стала чуть шире.
   - Ну, вот и славно, а я-то испугался, что ты язык проглотила. Ну как, Ефросинья, воспользуемся крепким сном твоего батюшки?
   Руки Евгения снова потянулись к бёдрам девушки.
   - Вы, вы... вы посватать меня хотите?
   Женя резко убрал руки и улыбку, сухо сказал "Ступай спать" и лёг спиной к Вилене.
   С тех пор прошёл не один день, но поповской дочери всё продолжали сниться горячие лобзания инопланетного гостя. Сама того не замечая, везде и всюду она стремилась остаться с ним, но даже когда у них получалось побыть наедине, Женя не делал никаких попыток поцеловать или обнять страдалицу, а чтобы начать греховные тисканья самой религиозной девушке даже не приходило в голову. Она знала, что мысли её - великая скверна, но всё равно проклинала свой язык за глупый вопрос, которым огорошила готового продолжить знакомство учёного тем злосчастным светом сна.
   А тем временем приближался день, когда Евгений Зимин должен был улетать. Изучив колонию купольника внутри поселения, он намеревался, прежде чем его заберут, совершить визит за пределы Черты Спасения, чтобы познакомиться с дикорастущими образцами странного растения. Батюшка дал ему в охранники трёх юношей из семьи Мокроусовых и одну девушку с универсалом - Ксению Кабанову. Вилена ходила в старых подругах Ксюши, поэтому уговорить её тайком от батюшки Александра поменяться, было легко. Причин девушка не спрашивала и с трудом могла скрыть радость - ходить в лес даже с универсалом - удовольствие сомнительное. Агрессивные мутанты и кочевники-сектанты уже несколько лет не смели появляться вблизи хорошо вооружённой и сплочённой Обители, но времена, когда дня не проходило без кровавого столкновения, ещё были свежи в памяти.
  
  * * *
  
   Женю Зимина, который, получив стрелу в руку, сразу бросился наутёк, Вилена не судила - бедняга рос на другой планете и не знал слова божьего, да и как можно судить таких красивых людей? Что до других мужчин отряда, то двое из Мокроусовых пали сразу, а самый старший, даже схватив самострельную стрелу в плечо, не сдался, а метнул второй рукой копьё, взял наизготовку топор и крикнул:
   - Вилена, секи гадов лучом прямо в чащу!
   Вилена, уже не раз стрелявшая из универсала, в том числе и по живым мишеням, не растерялась, а вскинула оружие и пустила лазерную трассу в сторону, откуда били из самострелов. Но орудие убийства не сработало. Привыкшая к неполадкам оружия, которое на Земле уже давно не производят, Вилена моментально перевела универсал в режим обычного огнестрела, но ни одна реактивная пуля из него не вылетела.
   Одного из сектантов сразило копьё старшего из братьев Мокроусовых, остальные выскочили на поляну, и, оставив самострелы, бросились к Вилене с другим оружием. Но убивать её они не стали. Один ловко схватил девушку за ноги, а второй вырвал универсал, и заломил руки. Тем временем остальные разделались с топороносцем. Первого нападавшего Мокроусов старший зарубил, но копья остальных проткнули его насквозь. Потом, судя по всему, командир вскрыл на всякий случай каждому из братьев горло, и, облизнув кровь с кинжала, захохотал.
   Всех кочевников объединяло одно: вместо истинного бога они поклонялись самым разным демонам зла, отличались дикой жестокостью, как в религиозных обрядах, так и в повседневной жизни, и нормальных людей считали за существ, подлежащих истреблению. Их банды были большей угрозой деревням любых общин, чем все мутанты вместе взятые.
   Агхории не имели такой яркой внешности, как скажем злопаны, но Вилена поняла, к какой кочующей секте относятся нападавшие, по характерным кинжалам - длинным и прочным, способным пробить самую толстую кость. Агхории были каннибалами, а кинжалы пользовали не только как оружие, но и как предмет культа. Жертву своему богу-изуверу они приносили, убивая её в затылок, после чего человечья кровь заменяло вино, а мясом набивали желудки. Кроме того, агхории практиковали гадание по эмбриону, вынутому из живота живой матери - воистину на страшные вещи сподобиться человек, когда Господа променяет на Сатану.
   Девушка знала, что её принесут в жертву, но сначала зверски изнасилуют, и приготовилась принять свою участь с тем мужеством, какому отец учил через жизнеописания святых великомучеников, но вся отвага улетучилась, когда командир отряда стал освобождаться от одежды, а затем принялся с помощью кинжала неторопливо освобождать от одеяний свою добычу. Пятеро остальных ждали своей очереди в сторонке.
   Когда с несчастной слетел последний покров, насильник замер в восхищении. Прежде чем удовлетворить плоть, командир агхориев вознамерился насытить взгляд.
   Вилена знала, что красива, почему Влас, даже убедившись, что его жена бесплодна, очень долго не смел просить развод. Седая прядь на чёлке несколько портила её лицо, но фигура была безупречна - даже слишком безупречна для дочери священника.
   Девушка не знала, куда ей смотреть. Она пыталась сомкнуть веки, но каждый раз ей являлось видение, как командир агхориев вскрывает горло братьям Мокроусовым, и потому Вилена вынужденно держала очи открытыми, однако видеть морду насильника тоже не хотела. Смотреть вверх было нестерпимо больно от яркого солнца, стоило повернуть голову в сторону, как в поле взора попадали трупы молодых охранников, и потому пришлось выбирать между пятью рядовыми агхориями. Вилена выбрала того, кто больше всех был похож на нормального человека - не пускал слюну, не чесал грудь, а смотрел на неё чуть ли не с обожанием.
   Ему было не больше семнадцати лет, и, пожалуй, его лицо можно было даже назвать красивым. Вилена смотрела в него и не верила, что обладатель такого юного лика уже пробовал кровь и плоть человека, а за зрелищем, когда беременной женщине вспарывают живот, наблюдал не с ужасом, а с религиозным экстазом.
   Отец в своё время говорил, что каждый человек, независимо от воспитания, в глубине сердца всегда чувствует, когда творит зло, ибо каждому Господь даёт от рождения одинаковую душу. Брось тебя с самого рождения в море греха, в какое попадают дети сектантов, ты всё равно будешь слышать глас божий, зовущий к милосердию, но только принимать его будешь за трусость и малодушие. В те века, когда дьявольские секты ходили под маской овечек праведных, а чтобы не уничтожили их раньше времени, держали свою цель в секрете, находились люди, которые безо всякого влияния извне, рвали с воспитавшей их общиной. Просто не могли больше игнорировать глас сердца: милосердие сильнее жестокости, а потому больному ребёнку надобно перелить кровь! милосердие сильнее жестокости, а потому я не дам своей дочке отрезать клитор! милосердие сильнее жестокости, а потому я боле не стану хвалить Сатану!
   Но разве способен сказать такие слова человек, чья секта не морит больных детей, отказывая им в переливании крови, а убивает людей кинжалом в затылок?! Разве способен услышать глас божий юноша, веривший, что вскрыть живот беременной - благо, а не грех?!
   Каким не было страшным её положение, Вилена не смогла удержаться от горькой улыбки на собственную наивность. И вздрогнула всем телом, когда глаза юного кочевника стали чуть ли не в два раза больше в ответ - юноша решил, что улыбка предназначалась ему.
   - Что смеёшься? Ты видишь в этом что-то смешное?!
   А вот оставшийся совершенно голым командир кочевников подумал, что девушка смеётся над его готовым к бою орудием любви. Рассвирепевший агхорий со всей силы пнул связанную жертву в живот, и это было последнее, что он сделал в своей никчёмной жизни.
  
   * * *
  
   - Прости меня, Вилена, прости милая! Я не ожидал, что вы будете сражаться! Я думал, вы побежите за мной!
   Вилена не судила Женю. Во-первых, не судимы да не судимы будете, во-вторых, какое право она имеет судить людей с таким красивым лицом, в-третьих, то, что биолог вернулся, снимало с него все обвинения за то, что он сбежал.
   Девушке было приятно, что Женя сидит рядом, но бороться с действием лекарства она долго не могла. Когда Вилена заснула, биолог, громко проклиная собственную трусость, вышел во двор. Никто не удивлялся тому, что монах снял с себя обет молчания - первый раз столкнувшись с агхориями, немой заговорит.
   Батюшка Александр с виду был невозмутим, но в душе его беспокойство за пережившую такой ужас дочку боролось со страхом за судьбу Обители. Причин для паники не было - маленький отряд ещё не большая банда, силы старьевчан достаточно велики, а стены прочны - но предчувствие говорило, что здесь дело нечисто. Уж больно гладко прошёл у каннибалов налёт.
   Каждый житель был в курсе того, что произошло, но набатный колокол продолжал гудеть. Пока вся дружина не соберётся для смотра - звонарь не успокоиться.
   Но вот последний подросток занял место в общем ряду, и старейшина рода Мокроусовых, не выдавший ни бровью горечь за потерю сразу трёх правнуков, пригласил батюшку на площадь. Пока банда кочевников, ещё неизвестно каким размером, не будет изгнана или истреблена, отче и старейшины обязаны были передать власть князю и княгине.
   Церемония прошла, как положено. Князь Алексей и княгиня Елизавета трижды отклонили просьбу принять полную власть, но на четвёртый пали на колени один перед батюшкой, вторая перед представителем старейшин, поцеловали их руки и приняли благословение. После этого жрецу и старикам оставалось лишь наблюдать, как княжа командуют всеми боеспособными старьевчанами, кроме монахов-воинов - иноки по-прежнему подчинялись лишь батюшке.
   Отец Александр, чем дольше наблюдал шеренги готовых немедля драться с любым врагом Обители дружинников и дружинниц, тем больше убеждался, что предчувствия были пустые. Семьдесят Хранителей, почти четыре сотни дружинных людей, да ещё и монахи, вкупе с одними из последних на планете рабочими универсалами являлись весомым аргументом в схватке и с более серьёзным противником, чем банда озверевших людоедов.
   Алексей и Лизавета были хорошими командирами, и батюшке оставалось лишь благословить их воинство на благие дела. Он прочёл торжественный молебен, окропил вставших на колени людей святой водицей, а затем настал самый главный момент. Икона Старьевской Обители издревле славилась чудесами и была гораздо большим, чем "простым блокиратором пси-воздействия". Люди верили, что пока лик Старьевской Богоматери с ними, Обитель невозможно уничтожить.
   И вот тут случилась оказия. Батюшка не обошёл ещё и половины воинов, как по ушам ударил истошный звон колокола дежурной башни, и вместо лика Богородицы, стоявший на коленях отрок ткнулся губами в руки священника - икона выскользнула и упала оземь.
   По шеренгам прокатился суеверный шёпот, а растерявшийся батюшка стоял, не шевелясь. Но сигнал со внешней стены не прекращался, поэтому размышлять о плохой примете времени много не было. Князь скомандовал, и люди побежали, оглядываясь каждые пять шагов на отче, уронившего икону, к башне, с которой был замечен враг.
  
   Враг был один. Он шёл медленно, словно не видел дороги, подняв руки, одна из которых была перевязана, без оружия и с громким криком.
   - Опасность страшна, но я помогу вам - не стреляйте в меня! Опасность страшна, но я помогу вам - не стреляйте в меня!
   С этими словами он прошествовал до ворот. Князь скомандовал кивком головы, и ворота открыли.
   Толпа молча расступилась и впустила в Обитель чужого. Теперь все видели, почему он шёл будто вслепую - глаза его были закрыты кровавой тряпкой. В такую же была завёрнута правая кисть.
   - Я помогу вам! Не бойтесь, я помогу вам!
   - Ты агхорий? - задал главный вопрос князь.
   Чужак молчал. Пустые ножны от кинжала, каким на земной линзе больше не пользуется никто, говорили сами за себя.
   - Ах ты, сволочь! - первым не выдержал Хранитель Меча из рода Мокроусовых и ударил людоеда в лицо.
   Кровь брызнула из рассечённой скулы, но чужак не упал.
   - Не бейте меня, я помогу вам.
   Вторым по лицу каннибала проехался кулаком Иван Кородубов, так и не женившийся с тех пор, как его беременную супругу выкрали, дабы предсказать судьбу по ещё не рождённому сыну.
   После третьего удара чужак упал на колени. Он не смел ни закрыться, ни уклониться, а только бормотал, сплёвывая кровь.
   - Не бейте меня, я помогу вам.
   Князь знал, что ещё секунда и на людоеда, сошедшего с ума и потому явившегося добровольно в чужой стан, ринется вся толпа. Его буквально разорвут в клочья, но Алексей не собирался вмешиваться. К тому, кто вспарывает животы беременным женщинам, закон милосердия не применим, ибо в противном случае придётся отказать в сём праве их жертвам. Но возглас батюшки Александра спас каннибала от жуткой смерти.
   - Что зрят очи мои?! Дети божии забыв заповеди, накинулись на беззащитного ворога, аки змии дьяволовы!
   Толпа отступила от странного людоеда. Формально священник пока не закончится война, не имел права командовать, но авторитет батюшки Александра был столь силён, что даже княжа не пытались роптать.
   Послушные каждому слову своего духовника монахи взяли Александра и чужака в непроницаемое кольцо.
   - Зачем пришёл в Обитель божию, почитатель скверны? Али не ведаешь, что за кара тебя ждёт в этих стенах за злодеяния?
   - Я... я всё знаю, но я пришёл помочь. Я помогу вам, только выполните одну мою просьбу! - не поднимая головы, ответил чужак.
   Предчувствия, получившие пищу в миг, когда икона выпала из рук, превратились в абсолютную уверенность, что Обитель ждёт что-то страшное. Были все основания считать пришельца шпионом-смертником, но что-то в его голосе заставило Александра сомневаться. Голос тот был совсем юн, казался вполне искренним, и нёс печать недавних страданий - не телесных, а духовных, что в сто раз больней.
   Отче Александр убрал суровость из голоса, и совершенно не заботясь, как его мягкий тон воспримут прихожане, сказал.
   - Встань с колен, отрок непутёвый, только перед Богом ниц должен падать, а я всего лишь слуга первый его, да и то, лишь за этими стенами.
   Юноша с трудом встал.
   - Что за беда грозит нашей Обители, и кто сподобил помочь тем, кто тебя ненавидит?
   - Оно! - молодой людоед стукнул левым кулаком в грудь. - Я не знаю почему, но сердце моё больше не хочет так жить. Отец Михаил...
   Толпа загудела - отец Михаил из деревни Лопатино был замучен людоедами восемь лет назад.
   - Отец Михаил... так он себя называл, говорил о другом боге, которому противно то, что делают наши жрецы. Он много говорил, а Отважное Сердце...
   Отважное Сердце по всей видимости было именем-прозвищем юноши.
   - ...Да, он смеялся вместе со всеми, когда его слушал. Но с тех пор ему противно есть и мучить людей... Ему было совсем-совсем немного противно жить так, как живут его братья и сёстры, но сейчас ему много-много противно... Он не знает почему, но больше не может так жить... Он не знает, кто говорит ему, что так нельзя жить, но Отважное Сердце больше не может так жить. Наверное, это ваш Бог, потому что моему прежнему то не противно.
   - Во, заливает! - усмехнулся кто-то, но одного взгляда отче Александра хватило, чтобы недоверчивый закрыл рот.
   Батюшка Александр, шокированный такой болью в голосе, таким искренним смятением от существа, которому в нарушении собственных принципов отказывал в прощении, что не знал, как дальше поступить, а странная исповедь тем временем продолжалась.
   - ...Он хотел взять девушку. Это была последняя разведка, мы не знали, что встретим девушку. Нужно было захватить девушку, но не запрещалось её взять. Жрец учил захватить, но про то, чтобы не брать, ничего не говорил. Она такая красивая. Она самая-самая красивая. Отважное Сердце хотел её взять, но не хотел, чтобы брали другие. Он хотел её от всех-всех защищать. Он первый раз хотел кого-то защищать. Он убил их, но не смог её взять. Отважное Сердце стал робким как летняя бабочка, а когда остался один-один вспомнил слова отца Михаила. И его жгло, жгло изнутри. Он не может объяснить, что чувствовал. У него слишком мало слов, чтобы объяснить.
   - Наглый негодяй! Да это я тебя спугнул! - крикнул Женя Зимин, но тихий девичий голосок подтвердил слова каннибала, влюбившегося в свою жертву.
   - Он говорит правду отец. Он убил своих товарищей и не смог меня взять.
   Проснувшаяся на шум Вилена нашла в себе силы добраться до ворот, где она узнала в юноше, похожем на безумца, агхория, который вступился за неё.
   Она ничего не рассказывала, как горевший страстью юноша пытался лечь на спасённую жертву, но вскакивал как ужаленный, стоило ей закричать. Как долго ходил и трогал мёртвые лица товарищей, словно не верил в то, что это он их убил. Как, вцепившись руками в волосы, убежал в глубину леса за минуту до возвращения Зимина. Зато поведала, как один насильник оказался убит кинжалом в спину, второго прикончил бросок трофейного топора, а с оставшимися двумя, агхорий, получивший прозвище "Отважное Сердце" вероятно за ранние ратные подвиги, выдержал короткий, но непримиримый бой на копьях.
   Когда Вилена закончила рассказ, юноша буквально изошёлся потом. Голос девушки заставил его дрожать, а левый кулак он сжал с такой силой, что казалось пытался раздавить кусок гранита.
   - Она говорит правду. Отважное Сердце хочет всю жизнь слушать её голос и верить в её богов. Он не хочет причинить ей зло, на какое толкают безумные глаза, и потому у него больше нет безумных глаз.
   Отважное Сердце сдёрнул тряпку с очей, и толпа ахнула, увидев пустые глазницы.
   - Он хочет, чтобы ему верили, и потому у него нет руки, которой легче убивать.
   Теперь все поняли, почему правая рука была короче и была замотана в окровавленную тряпку.
   - Я помогу вам, если вы дадите обещание выполнить мою просьбу. Отважное Сердце причинил вам много зла, но я ненавижу его за это. Ненавижу так же как вы.
   Разум шептал священнику скептические слова, но перед глазами стояли пустые глазницы и кровавая культя юноши, в сердце же звенели благовестом слова из Евангелия.
   Да, Христос был прав. Если глаз твой толкает на грех, лучше вырвать его, чем погубить всю душу. Если рука твоя...
   - Не ты, а Отважное Сердце творил злодеяния мерзкие, отрок. Коли готов отречься от всей своей прежней жизни, то получишь новое имя и новую жизнь.
  
   * * *
  
   - Крестить людоеда?! Ярослав будет в шоке, когда узнает такие подробности.
   - Позволь мне, сопливец, самому решать, чьё раскаяние искреннее, а чьё ложное, а Ярославом не тычь, ботаник загостившийся.
   Оставаясь наедине со своими, с геянами, отец Александр забыл весь старославянский язык и лишь своеобразное "оканье", характерное для попов, указывало на его сан.
   Спор у отца Александра вышел с Евгением Зиминым, которому обстоятельство, что юному чудовищу даровали прощение и пустили в Обитель, не давало покоя.
   - Вы всерьёз верите, что скотина, убивавшая беременных женщин, способна через страсть к жертве полюбить весь мир и возненавидеть прошлое?
   Этот аргумент, когда праведный пыл прошёл, беспокоил священника и без указок биолога.
   - Мы очень мало знаем о сектантах. Скорее всего, в религиозных обрядах участвуют лишь взрослые члены банд. У меня есть уверенность, что он, хоть и воин, но в принесении жертв и гаданиях по эмбриону участия не принимал.
   - А лишь смотрел?
   Александр ничего не ответил Зимину. Он оставил его одного в комнате, а сам пошёл в светёлку Вилены, где новый член Обители слушал библейские тексты. Девушка нисколько не боялась бывшего кочевника и добровольно выразила желание почитать ему святую книгу, пока в войсковой избе готовят военный совет.
   Сейчас у них шло обсуждение прочитанного, и оправившись от потрясения, юноша разговаривал гораздо более внятно, чем у ворот, где речь его была похожа на монолог дикаря, едва освоившего язык цивилизованных людей. Правда факт, что он разговаривает с девушкой, которую любит, заставлял делать паузы между словами.
   - И ты не ответила...какой же у тебя чудесный голос... любой грех... прощается?
   - Когда раскаяние истинно, да.
   - Выколоть глаза и отрубить руку, это истинное раскаяние?
   За Вилену ответил отец.
   - Сие сам решаешь, Борис. Вопроси сердце своё, и сердце тебя не обманет.
   Отважное Сердце, получивший новое христианское имя, вскочил со скамьи в ответ на эти слова и спросил:
   - И всё же, отче, неужели любой-любой грех простится?
   Батюшка вынужден был открыть правду, постаравшись объяснить догматы, как можно проще.
   - Нет. Однажды ученики не хотели пускать к Христу детей, и тогда Христос сказал, что сиречь мои самые возлюбленные братья. Горе тому, кто задумает причинить любому из них вред, лучше бы тому человеку и не родиться на белом свете. То есть зло, причинённое детям, не подвластно раскаянию. Снасильничал ли злодей или умучил чадо, нет ему оправдания, нет прощения ни от людей, ни от Бога, и лучше бы не родиться сему мужу.
   Батюшке показалось, что юноша побледнел, но сие могло случиться просто из потери крови.
   - Но ты сам ещё дитя, Борис, чем и утешайся, - сказал священник и, предупредительно подняв руку в ответ на готовые сорваться с юных уст слова горячего оправдания, перешёл к основному. - А сейчас дозволь проводить тебя к князю с княгиней, дабы поведал ты тайну, которую Обители нёс, а мы рядить станем, как отвести беду злую, да решим, по силам ли сполнить просьбу, в которой тебе обещание дали.
  
   Известия, которые Борис нёс до Обители, оказались вдвое жутче самых страшных предположений верховых старьевчан.
   - ...Всего вас ждёт не меньше двух тысяч врагов, и это только если считать людей. Три жреца приведут три банды по триста воинов в каждой, окрестные злопаны поддержат их количеством не меньше шестисот человек, а Клан Кровавой Сабли явиться целиком, а это почти полтысячи бойцов.
   Злопаны были самыми узнаваемыми и самыми мерзкими из всех бродячих сектантов. На затылке они отращивали длиннющие косы, а с остального черепа волосы безжалостно сбривали. Запах от большой банды злопанов шёл на полсотни метров вперёд - безумцы никогда не мылись из религиозных соображений. Вооружением им служили достающие тело сквозь доспехи цепа, и трезубцы, которыми удобно не только колоть врага, но и ловить между зубцами его меч. Опившись алкоголя, смешанного с собственными выделениями и кровью из нанесённых в религиозном экстазе ран, они становились нечувствительны и к своей и к чужой боли.
   Что касается Клана Кровавой Сабли, то в отличие от других сект, существующих в десятках и сотнях банд, эта терроризировала деревни в единственном экземпляре. Также их отличала привычка носить хорошие доспехи и пользовать всего два вида оружия: клевец для противника доспешного и саблю для обычного. Арбалетами, ружьями, самострелами они, сторонники честного боя, принципиально не пользовались, да и вообще, кабы не обычай приносить в жертву мужчин и женщин, засекая их до смерти специально затупленными, чтобы всё было долго и мучительно, саблями, могли бы даже вызывать уважение нормальных людей.
   Что заставило объединиться этих, ненавидевших друг друга не меньше, чем членов цивилизованного общества, двуногих скотов, Борис обещал в скором времени рассказать, а вот что понудило присоединиться к большой войне гоминидов и нихилей, не знал даже он. Гоминидами люди называли мутировавших до состояния разума зверей, а нихели - были загадкой. Их жестокость не имела под собой религиозного культа, они появились совсем недавно, причём так внезапно, будто свалились с неба или (разумеется, полная чушь - не геяне же их заслали?!) телепортировались из враждебной системы. Нихелей бродило по земной линзе совсем немного, но вооружение их было на порядок выше, чем у некоторых общин.
   - Нихелей будет всего полсотни, но для вас они будут самые-самые тяжёлые бойцы. А мутанты... Люди-обезьяны долины Буль обещали нашим... то есть их жрецам тысячу бойцов. Сколько из них павиноиды, сколько гориллоиды я не знаю.
   В долине Буль обезьянолюди дошли до подобия государства. Долину назвали так, вспомнив роман писателя Буля "Планета обезьян". Социальная структура этой страны с мутантами-орангутангами на верхних ступенях иерархии, шимпазоидами и гориллоидами на более низких настолько напоминала общество, рождённое фантазией французского фантаста, что ассоциации напрашивались сами собой.
   - Велик числом наш противник, но негоже русскому ратнику страшиться тьмы врагов. Лучше обскажи, когда нападения ждать и какие сюрпризы гады приготовили.
   Алексей в самые тяжёлые моменты сохранял способность мыслить ясно и чётко, за что и попал в князья.
   Борис сглотнул слюну, нащупал кружку с водой, и, смочив горло, продолжил.
   - О сюрпризах скажу позже. Нападение будет часа через четыре, небо закроют тучи и совсем-совсем ненадолго станет по-настоящему темно. Все три культа, включая наш.... то есть их, ненавидят свет и считают вечное солнце за проклятие. В грозовом сумраке мы.... то есть они сражаются лучше. Но вначале они попытаются договориться мирно. Им кое-что нужно от вас, это их и объединило, и... и вы дали мне клятву именем Христовым, что бы они не просили... вы не дадите им этого. Лишь тогда я помогу вам.
   Дрожащей рукой добровольный слепец влил в себя ещё немного воды и открыл тайну, что нужно жрецам-изуверам от божьей Обители. И он мог бы не спрашивать клятвы с тех, кому доверился. По скрипу зубов отца Александра, грубым словам князя Алексея, и проклятиям, сорвавшимся с губ княгини Лизаветы, Борис догадался, что ни для кого из присутствующих заповеди Христа не являются пустым звуком. Во всяком случае, те заветы, с которыми его успели познакомить.
   Юноша облегчённо вздохнул и рассказ о том, что за сюрпризы приготовил враг, не занял много времени.
  
   - ...То есть, как универсалы не работают?! Как... как вам, священнику, не стыдно лгать?!
   - Тогда пальни в меня, сопливец.
   Александр пересчитав бесполезные теперь универсалы, сразу понял, у кого искать недостающий. Он не сомневался, что это Вилена вручила Зимину по его просьбе самое страшное оружие из сохранившегося с Пришествия, но не собирался тратить силы на допрос и порицание. Глава Обители лишь хотел предупредить биолога, что его безопасность - мнимая.
   - Верни, универсал, олух. Могу тебе поклясться Христом, что шпион вывел из строя и самое мощное оружие, и любую связь.
   - Как? Связи с другими поселениями нет?! Но,... но как каннибалы это сделали?!..
   Отче бросил на пол серый костюм, и тот принял фактуру обработанного дерева, так, что с первого взгляда и не отличишь, где настоящие половицы, а где нет.
   - И кто же это сделал?!.. Клянусь, что тот мальчишка! Вот тогда он и увидел Вилену первый раз. Вот тогда в неё и влюбился! Проклятье! Как вы можете ему после этого доверять?!
   Священник не собирался отчитываться перепуганному биологу за свои действия.
   - Ежели собрался универсал как дубину пользовать, то оставь себе, а ежели нет, то верни на склад. Буза закончиться - всё починим.
   Увы, в то, что починить универсалы на планете, где они давно не производятся, получиться - отче Александр почти не верил.
   Биолог вернул изломанное оружие и сел на кровать, обхватив голову руками. Перспектива оказаться в гуще кровавого боя его не радовала.
  
  * * *
  
   Никогда ни один враг не собирался у стен Обители в таком количестве. Гоминиды выполнили повышенные обязательства и вместо одной тысячи бойцов привели две с половиной. Большей частью павиноиды и гориллоиды, не пользовавшие никакого оружия, кроме собственных лап и клыков, заключённых более развитыми собратьями в мощные наручи и стальные протезы, семь или восемь сотен вооружённых копьями и дубинами мутантов-шимпанзе и пять-шесть орангутангов на командных должностях. Часть мутировавших горилл сидела за чудовищными барабанами и у тех, кто уже видел солдат долины Буль в действии, уши чесались от предчувствия жуткого стука.
   Но не они, и не воинственные Кровавые Сабли, и не зловонные злопаны, и не до сих пор не показавшиеся нихели послали, как и предупреждал Борис, парламентёров, а те, кто и затеял всю свару. Людоеды агхории.
   Навстречу трём жрецам с белым флагом вышел лично князь Алексей вместе с лучшими Хранителями Мечей. Встретившись на середине пустого пространства, они вступили в переговоры. О чём шла речь никто на стене не слышал, зато ответ князя прогремел казалось на версту.
   Алексей рявкнул слово в слово то, что со времён не покорившейся Батыю Рязани, говорили русские воины всем, кто пришёл посягнуть на их добро, земли, святыни, жён и дочерей.
   - Когда нас всех перебьёте, тогда всё ваше будет!!!
   У жрецов ещё были аргументы в пользу своего предложения, но князь дал понять, что спор закончен. Он и Хранители повернули к своим воротам, а скрежещущие зубами жрецы-изуверы к готовой ринуться в бой жуткой рати.
   Вокруг осаждённой Обители настала такая тишина, что далёкое рычание обезьянолюдей, казалось защитникам стен совсем близким. Будто в двух шагах от тебя дышат проклятые.
   В ожидании редкого в мире вечного солнца сумрака гоминиды нетерпеливо рыли землю, злопаны кусали до крови собственные руки и тут же прикладывались к ранам жадными губами, агхории и Кровавые Сабли теребили оружие. В стане оборонявшихся нервов тратили не меньше. Женщины проверяли каждую минуту крепления самострелов, мужчины шептали заветные молитвы, те, кто уже успел обзавестись сыновьями и дочерьми, бросали тревожные взгляды в сторону монастыря, за толстые стены которого под охрану монашеского воинства отправили стариков и детей младше четырнадцати, и лишь подростки не могли удержаться от тихого шёпота, в котором собственную робость прятали за шутками в сторону других.
   Но вот на солнце набежала первая туча, а затем вторая, и не успели на стенах трижды прочесть "Отче наш", как весь небесный свод закрыл предгрозовой мрак - темнота не темнота, но относительно того, что привыкли видеть люди и нелюди мира вечного солнца - самая настоящая сыротень.
   Не хотелось даже думать, каким способом предсказали агхории мрачное небо, но всё случилось, как они рассчитывали. Сумерки плохо повлияли на гоминидов, сразу ставших рычать громче, словно стремясь подбодрить себя, а землю рыть сильнее, будто хотели напугать приближающуюся грозу, но зато сектантов привели в настоящий экстаз. На несколько минут рык обезьянолюдей перекрыли вопли нелюдей в оболочке гомо сапиенс. Так злопаны, агхории и Кровавые Сабли приветствовали тучевую накидку, наброшенную на ненавистное солнце.
   На стенах загудели лампы дневного света, а на башнях прожектора - плох был бы отче Александр физик, если б не сумел собрать хорошую электростанцию - дабы ни одна стрела дружинниц не пролетела мимо цели. В их свете до защитников Обители доехал, оседлав единственный на всю разношёрстную армию мотоцикл, представитель агхориев и крикнул:
   - Последний-последний раз одумайтесь, старьевчане! Ещё ни один человек не предлагал своему противнику более выгодных условий, чем предоставили вам наши жрецы! Князь Алексей - упёртый глупец, но умирать придётся не только ему, но и вам!
   Несколько стрел под колёса были людоеду ответом.
   Представитель агхориев уехал, бормоча что-то себе под нос, а со стен в сторону закрытого тучами неба снова понеслись молитвы - самый бездумный вояка понимал, что без помощи божьей такую ораву не одолеть.
   Никто не услышал команды жрецов-людоедов, но все услышали ответ армии долины Буль. Дикий рёв тысяч обезьяньих глоток и удары кулаками в грудь заглушили первый раскат грома, а затем застучали барабаны, и войско гоминидов пришло в движение.
   И без помощи перебежчика можно было догадаться, что в первую атаку всё задумавшие жрецы бросят обезьянью стаю. Во-первых, своих бойцов надо беречь, а во-вторых, орда обезумевших от предчувствия большой крови зверей - большего для победы над пятью сотнями слабых людей и не нужно.
   Но агхории ошибались - их противник не был из слабых, а перебежчик, которого в родном племени считали погибшим, сообщил не только план штурма, но и свои мысли, как можно его отразить.
  
   Дождь уже начался, но пламя не гасло. Обезьянолюди, ставшие жертвой огнемётчиков, живыми факелами носились вдоль стен, а остальное войско долины Буль в панике отступало к лесу, откуда Кровавые Сабли пытались повернуть их назад. Борис не мог видеть результатов своих так вовремя сказанных слов, но по тому, какое ликование царило на стенах, мог догадаться, что находка пригодилась.
   Он нашёл этот склад тогда, когда только-только получил прозвище Отважное Сердце и возможность ходить в разведку вместе с самыми опытными воинами кочевья. Первый дозор вышел неудачным. Они напоролись на разведчиков враждебной секты. В живых остался лишь Отважное Сердце.
   Подросток, несмотря на юные лета владевший копьём и кинжалом лучше многих взрослых воинов, лично убил троих врагов и уйму ранил, но и сам получил несколько шрамов. Ему удалось скрыться в лесу Старьевской долины и там, опасаясь столкнуться с девушками, вооружёнными универсалами, его не осмелились преследовать.
   Отважное Сердце, отсиживаясь в лесу, пока не зарастут раны, был вынужден искать укрытие, где его не могли бы достать звери и обнаружить люди (обладателем чудо-шкуры, делающей разведчика невидимым, родное племя ещё не стало) и совершенно случайно обнаружил замаскированный под звериную нору вход в подземный склад, набитый оружием.
   Борис сам не знал, почему он, вернувшись к своим, ничего не сказал о находке, но отче Александру рассказал всё без утайки. Что именно за оружие находится на складе, он, не знавший книг, не понял, но что это орудия убийства, а не мирного труда, догадался.
   Рискуя в любой момент встретиться с передовыми частями армии кочевников и гоминидов, священник, разобравшись с кражей универсала, вместе с несколькими десятками дружинников отправился в лес, и через час вернулся немного разочарованный. Большая часть оружия давно пришла в полную негодность, но десяток огнемётов уцелел, и именно они помогли отразить первую атаку. Объяснить избранным дружинникам, как пользоваться этим нехитрым средством борьбы с любым врагом, не заняло много времени.
   - Молодцы, ребятушки, дали прикурить зверью вражьему - кашлять устанут! - похвалил князь Алексей свою рать, и ему ответили дружным смехом.
   Военный глава Обители был доволен, и даже дождь, проникавший под доспех, не мог испортить настроение. Убили огнемётчики врага всего ничего, но ввергли в панику, и теперь, когда кочевники немного восстановили порядок среди потерявшихся мутантов, даже с расстояния в полкилометра было видно, что войско долины Буль стало чуть ли не вдвое меньше - часть обезьян-мутантов, главным образом павиноидов, убежала в лес, часть Кровавым Саблям, командирам с орангутанговыми мордами и сохранившим присутствие духа бесстрашным гориллоидам пришлось порубить в капусту и поубивать лапами в тяжёлых наручах, дабы заставить слушаться остальных.
   Отец Александр не уставал креститься. Он грешным делом опасался, что новоиспечённые огнемётчики по неопытности подожгут собственные стены, но всё обошлось. Господь расчертил небо яркими молниями и вкупе со светом прожекторов они мало что оставляли от сумрака, на который рассчитывали агхории, вдохновляя своих бойцов.
   Впрочем, чтобы привести их в состояние, годное для боя, а заодно и дать пример поникшим гоминидам, у жрецов-изуверов были и другие способы.
  
   Как заворожённые обезьянолюди не могли оторвать взгляд от диких плясок сектантов, так напоминавших танцы, в которых они, совсем недавно не знавшие разума звери, бились несколько поколений назад. Пожалуй, неистовство, какого сейчас достигли простые человеки, было неведомо никакому зверю, ибо зверь не знает пьянящих напитков и сильных наркотиков.
   Под всё более и более ускоряющееся пение жрецов агхории и злопаны приходили в настоящее безумие. И если у агхориев в плясках сохранялось хоть что-то человечье, то злопаны дошли до самых низов падения духа гораздо быстрее, вероятно за счёт более активного использования алкоголя.
   - Дождь хочет смыть вашу ауру, мои воины, но вы быстрее его капель, аухрайя! Дождь жаждет проникнуть под ваши одёжи, но вы сильнее его, аухрайя! Кровь и вино - ваша ванна, аухрайя! Кровь и вино - ваша пища, аухрайя! Кровь и вино и больше ничего! Кровь и вино и своё...
   Лизавета не выдержав, опустила бинокль. Она не единожды билась со злопанами, но первый раз видела, как они разбавляют алкоголь собственными выделениями.
   - Сестрица, может ударим, пока враг до белой пены не дошёл? Ох, и тяжело будет тогда с ним рубиться.
   В предложении князя была своя правда - глядя на теряющих всякий страх перед смертью агхориев и злопанов, обезьянолюди готовы были прийти в такой же экстаз - но княгиня не согласилась.
   - Нет, Алексей. Твоя правда, тяжко будет биться с врагом, который ни страха, ни боли не ведает, и вылазка, пока такого не случилось, здесь была бы не лишней, но сколько нас, и сколько их. И потом не забывай о Кровавых Саблях.
   Да, Кровавым Саблям не было нужды доводить себя до исступления, прежде чем бросаться в атаку. Профессиональные воины, они смотрели с презрением и нескрываемой тошнотой на своих беснующихся союзников, и в этом были схожи с противником. Эти сектанты были отважны безо всякого наркотика, но хладнокровны и безжалостны. Их отвага служила злу, а не добру.
   Испражнившись в глубокие чаши, злопаны подносили их к губам, проливая часть на грудь, выпивали содержимое и тут же снова пускались в жуткий пляс под песни жрецов. Проливной дождь, угрожавший смыть с тел священную ауру, и в мирное время легко сводил этих сектантов с ума, а в сочетании с кошмарными ритуалами, сильным алкоголем, истеричным пением и безумными танцами действовал сто крат сильнее - некоторые агхории умудрялись перепрыгивать через случайных гориллоидов, кружась в чудовищной пляске.
   - Как вы сильны! Аухрайя! Как слаб ваш враг! Аухрайя! Вы не знаете страха! Аухрайя! Страх знает лишь враг! Аухрайя! Как вы могучи! Аухрайя! Как хил ваш враг! Аухрайя! Вы не знаете боли! Аухрайя! Боль знает лишь враг!..
   Сейчас злопаны поменяли свой легко узнаваемый облик. Лишь оружие и развевающиеся из-под толстого слоя брезента немытые длинные волосы выдавали самых зловонных сектантов земной линзы. Завернувшись в куски этого непромокаемого материала, предварительно намотав на тело ткань, впитывающую пот, они, боявшиеся всякой влаги, кроме вина, крови и мочи, стали похожи на отряд оживших мумий.
   Князю Алексею, в дни молодости, пришлось как-то иметь в поход в местность, поражённую странным газом нарывного действия и неизвестного происхождения (самым вероятным являлось предположение о тайном подземном химзаводе, давшем "течь" не сразу, а спустя какое-то время после Катастрофы). Совершенных скафандров позднего времени на Земле почти не сохранилось, и потому дружиннику пришлось пользоваться костюмом противохимической и радиационной защиты образца века двадцать первого. Рискованная экспедиция принесла Обители ещё три рабочих универсала, а будущий князь на всю жизнь запомнил, что такое находиться несколько часов подряд в глухой одежде из прорезиненной ткани.
   Сейчас он, православный воин, не знавший бесовских ритуалов, и человек, отказавшийся с тех пор, как был избран командиром, даже от лёгкого хмеля в праздничные дни, с трудом представлял, какими силами обезумевшие злопаны не только резво двигались, но и умудрялись совершать такие прыжки, будучи в настолько неподходящем облачении. Не было б дождя, обрекающего на страдания человека и в нормальной одёже, а не то что в сплошном брезенте, его удивление, густо перемешанное... нет, не со страхом, то чувство старьевским князьям отродясь не ведомо, всего лишь с опаской, бродило в душе не таким беспокойным кваском.
   Словно тухлые пузырьки от плохого кваса из сердца в голову шли сомнения - а выдюжим ли, а справимся ли? - но князь лишь чуток прикрыл веки, трижды прочёл обращению к своему святому, и чувства, отвлекающие от задачи бить врага не числом, так уменьем, покинули его. Голова князя работала как Господь Бог в первые шесть дней, а сердце было боле не чаном, где бродят десятки эмоций, а медленно пульсирующим куском гранитной скалы.
   - Не числом так уменьем! - вспомнил вслух слова знаменитого тёзки своего командира, прикинув ещё раз, сколько врага предстоит одолеть, сосед по крепостной стене, и Алексей не кивнул в ответ.
   Уменьем, только уменьем, но только в том, как полки - да что полки, полтысячи человек всего! - расставить на стенах тактики особой не надо. В чистом поле славный наследник и тёзка великого Суворова умел блестяще пользоваться и обманным отступлением и неожиданной атакой, а на стенах.... Вся надежда на стены. Да ещё на дух бойцовский своих ребят.
   - Не робей, братцы! С нами икона Старьевская - с ними сила бесовская! С нами молитва божья - с ними пляски сатанинские! - крикнул со всей мощи князь дружинникам, и сестра по боевому ремеслу его порыв поддержала.
   - Верно говорит Алексей! Помолимся, и дружинники и дружинницы!
   И не успел умолкнуть не по-женски сильный глас Лизаветы, отче Александр, немного досадуя на то, что проворонил, когда воинству есть нужда в поддержке владыки, запел звучным басом божью песнь. Зачин батюшки быстро поддержали.
   Злопаны и агхории, словно соревнуясь с защитниками стен, стали визжать и орать ещё сильнее, а их жрецы запели в двух крат быстрее прежнего, но даже раскаты грома и шум ливня не могли перекрыть дружной старьевской песни. И песня та подобно художнику-иконописцу взявшемуся восстановить древнее изображение, замазанное мирской картинкой, открыла в каждом воине и воительнице ту сущность, которая делает простую крашенную штукатурку вечным произведением искусства, а двуногий комок протоплазмы гордым словом Человек.
   Мальчишески задорные и по-девичьи изящные, женские нежные и мужские крепкие, по-семейному хмурые и по-вдовьи печальные, уже пустившие на лоб плесень морщин и по-моложаву гладкие - все лица делала сродными ровно на иконе божья песнь. Слова, завещанные Христом, колупали кусок за куском мирские страсти, коверкающие самый юный лик, и открывали то, что и задумывал великий Творец и не замажет навечно никакой светский художник - лень ли, себялюбие, корысть - все отступают пред кистью имя которой "молитва" художника имя которому...
   Но где есть Бог, там есть и Дьявол. Как плохой художник не может ничего создать, а лишь портить чужое, так враг рода человечьего взмахами малярной кисти швырял через слова жрецов-изуверов на лица обезумевших сектантов грязь уродливых страстей, и вскоре из-под неё на полногтя не осталось нормального человечьего. Назвать эту беснующуюся толпу созданиями божьими не повернулся бы язык у самого Серафима Саровского.
   Если портить чужую картину до неузнаваемости - тоже искусство, то и Дьявол - художник, творец, но не дай Бог испытать знакомство с его творениями.
   Сейчас начнётся - мелькнуло в голове князя Алексея, когда злопаны принялись резать себе плоть, справляясь бесовскими силами со слоем брезента и обычной ткани словно с кожицей банана, и он повернулся к Лизавете, чтобы попросить привести самострельщиц в полную готовность, но княгиня уже всё сделала.
   Однако первыми на второй приступ пошли не дети бесовские, а всего лишь возбуждённые зрелищем слегка разумные звери.
   Главным инстинктом обезьян, от которых произошли властители долины Буль, являлся инстинкт подражания. Французский писатель, чьё имя носило в записках людей их царство, боялся, что когда-нибудь они доподражаются до самого мерзкого, что было в человеческой цивилизации. Тысяча двести воинов, предки которых могли лишь пародировать созданий Бога, а вовсе не дали им жизнь, как утверждал неправильно понятый шутник по прозвищу "Дарвин", не столь далеко ушли от них, чтобы потерять эту способность.
   Вначале они просто пытались повторить движения людей, затем понемногу, как говорили в конце двадцатого века, завелись. Когда к песням жрецов и визгу их подопечных присоединился бесшабашный хор обезьянолюдей, ни божья песня, ни божий гром не смогли с ними совладать. А затем грянули стальные барабаны, и половина девушек на стенах на секунду бросила оружие, чтобы заткнуть уши.
   Потерявшие те немногие крохи разума, что им подарила радиация, гориллы били так, что оставляли на инструменте вмятины. Их неистовый по силе, но стройный во всём остальном стук ложился под какофонию визга трёх сортов гоминидов и трёх разновидностей нелюдей образцовой ритм-секцией в джеме с авангардным ансамблем, и уже едва слышное злое соло в исполнении безумных жрецов придавало этому хэппинингу по-настоящему пугающую гармонию.
   А затем в симфонию Дьявола ворвались новые исполнители. Стуча кулаками в грудь едва ли не громче, чем их собратья в стальные барабаны, гориллоиды первыми бросились в атаку. Следом раздался лай потомков павианов, и, встав на четвереньки, словно недавние предки, поднимая в воздух грязь, помчалась в бой сотня не убежавших в леса гоминидов-бабуинов. Но их уже обгоняли, размахивая оружием, истошно ухая, расшвыривая в сторону падающие капли горячими мордами, бывшие шимпанзе. И лишь рыжие командиры были настолько умны, чтобы не подражать тем, кто получил дар разума раньше, и в ужасе пытались создать среди своих подчинённых подобие строя, но одного из них задавило телегой с барабанами, и остальные предпочли больше не вмешиваться.
   В этот раз гориллоиды тащили свои ужасные барабаны прямо под стены, чтобы грохот кулаков об сталь не прекращался ни на секунду и всегда бил прямо в уши.
   Как плохие актёры отчаянно переигрывают, берясь за самую простую роль, так обезьянолюди ввели себя в то состояние, которого добивались жрецы-изуверы от мерзкой паствы, в разы быстрее и безо всяких наркотиков.
   Два залпа из самострелов ни остановили, ни разогнали эту дикую толпу, затем настал черёд огнемётчиков, но пламя, которое горит сквозь дождь, убило немногих, и никого не обратило вспять. Объятые огнём с головы до ног обезьяны, забыв боль, бились об стены, уже понемногу начинавшие пылать, а их собратья бесстрашно ломали клыки о подножия башен. Что в двух шагах их товарищи сгорают живьём, мутанты обращали внимания не больше чем на то, что в приступе безумия никто не взял на приступ лестниц. Увы, злопаны и агхории, спешившие присоединиться к штурмующим, даже в религиозной истерике не забыли, что на стену без крыльев не взлетишь.
   Меньше чем через три минуты жаркая схватка дошла до холодного оружия.
  
   - ...Берегитесь, отче!
   Защищая батюшку князь Алексей отсёк злопану одну ногу, но вражина, не почувствовав боли, тут же оттолкнулся второй и, оставляя позади себя шлейф из брызгающей крови, прыгнул на ненавистного священника. Командир дружины попытался дотянуться до прыгуна мечом, но упал в грязь, сбитый другим злопаном.
   Отче Александр, несмотря на почтенный возраст, успел отпрыгнуть, и злопан промахнулся. Обойдя его, извивающегося в предсмертных муках, батюшка подбежал к Алексею, силившемуся освободиться от вцепившегося в шею и пытающегося ножом пробить доспех, сектанта, схватил, как и учил новый крестник, за развевающийся кусок брезента, потянул, и злопан сам оставил жертву, когда солидная часть его тела оказалась под дождём безо всякого прикрытия. В ужасе визжа и пытаясь прикрыть спину руками, он закружился на месте, но через секунду вскочивший на ноги князь развалил его до пояса.
   Борис предупредил, что в дождливую погоду срывать с тел брезент - лучший способ справиться со злопанами, чем мечи и топоры, ибо как и прочие кочевники-сектанты, в экстазе они не чувствует боль, но князь считал для себя унижением оголять противника там, где можно просто зарубить. Так он и поступил ещё с одним злопаном, затем срезал голову потомку павианов, и двухаршинные копья не помогли избежать обезьяньего ада трём шимпазоидам - старьевский командир орудовал мечом многим шибче.
   Получив короткую паузу, Алексей схватил рог на груди и громко протрубил - благо небесный гром давно улёгся, хоть дождь всё ещё хлестал.
   Подчиняясь зову командира дружинники отступали мокрыми улицами уже не просто так, а ближе к тому месту, где звучал рог, чтобы сплотившись, стать втрое сильнее.
   Да, укрепления пришлось оставить и больше не из натиска врага, а действия собственных огнемётов - пламя от зардевшейся стены было видно до сих пор, но вмять старьевчан в землю у сектантов и союзников-обезьян не вышло. Выхватывая у людей лестницы, гоминиды первыми оказались на стене, за ними вступили в бой агхории, и лишь затем злопаны, в итоге и погубившие атаку.
   Совет крещённого перебежчика пришёлся как нельзя кстати. Старьевчане никогда не бились со злопанами в дождь, и потому не знали, что их страх перед влагой настолько силён. Когда сражение со стен перешло на улицы, вооружившись баграми, особо ловкие подростки цепляли вырвавшихся впереди всех сектантов, боле похожих на мумии, чем на живых людей и срывали брезент вместе с нижними слоями простой ткани. Эффект был поразительным. Злопаны тут же поворачивали назад, невзирая на напирающих сзади агхориев и гоминидов, и вскоре с изнанки горящей стены образовалась настоящая каша из полулюдей и недочеловеков.
   Однако кое-кому из слегка разумного зверья и потерявшего разум людства удалось избежать этой давилки, и потому дружинники и дружинницы до сих пор не могли собраться в единый строй.
   - Ах ты, чёрт вонючий! - ругнулся князь, и было от чего - поймав в трезубец его меч, злопан сломал клинок, служивший ещё отцу Алексея.
   Не застигни его, занятого тем, чтобы собрать всех своих и лизаветиных бойцов в один отряд, злопан, выскочивший из-за угла, немного врасплох, князь вместо того, чтобы угодить клинком между клыков трезубца, непременно перерубил бы древко, а следующим ударом рассадил и врага, а так оставалось только чертыхаться.
   Второй злопан тяжёлым цепом пробил Алексею сквозь доспех плечо, и крикнув от боли воин уронил обломок меча, правда, от второго, должного снести голову удара уклонился.
   Отче схватил сзади за кусок брезента, застывшего на одном месте, слегка пританцовывая злопана, но князь рявкнул "сам!" и власть духовная отступила перед властью военной.
   Растягивая удовольствие от предчувствия, как убьют такого знатного воина, уже потерявшие большую часть экстаза, но ставшие вдвойне опасней в этом спокойствии два злопана, ходили улюлюкая вкруг казалось бы обречённого князя, а князь встав в боевую стойку, ждал новых ударов с такой холодной злостью, что разбирайся нелюди в людях - непременно бы поискали себе другого, пусть оружного, но менее умелого бойца.
   Одна рука Алексея была сломана, но вторая не упустила момент. Трезубец первого врага пробил дождливый воздух, и тут же покинул владельца - рывок князя был столь силён, что живая мумия ткнулась лицом в землю. Второй враг ударил секундой позже, но эта задержка оказалась для него роковой - захлестнув трофейным оружием цеп, командир старьевчан притянул цепника к себе, и отпустив древко, схватился за кадык. Через несколько мгновений сломанным горловым хрящом князь пожаловал и того, кто лишил его меча.
   - Простите меня, батюшка, что нечистого помянул и кричать осмелился, но уж больно клинок дорог был.
   Александр одним движением головы дал понять, что не до сердитого сейчас.
   Алексей снова протрубил, созывая дружину.
   По тому, сколь мало их отзывалось на зов, князь понял, насколько страшной ценой даётся успех в этом ратном деле.
   Не меньше тридцати Хранителей и двух сотен дружинников обоего пола пали в рукопашной с врагом Обители. Не осталось ни одного огнемётчика - первым делом стремились уничтожить именно их, до последнего бился уже на объятой пламенем стене Ванька Кородубов - ему болезному, после смерти жены на сносях, никакие враги были не страшны, целиком пал видно попавший в несчастливый водоворот род Мокроусовых, погибла под наручами людей-горилл княгиня Лизавета.
   - В ряд, бойцы, в ряд! - командовал Алексей, торопясь закончить ставить строй, до того, как давилка у горящих стен закончиться, или пока они не рухнут, открыв дорогу новым силам врага.
   О погибшей страшной смертью сестрице по боевому ремеслу он старался не думать.
   Сорок Хранителей должны были составить первый ряд, далее рядовые дружинники с топорами, потом дружинницы с саблями - меч руке женской несподручное оружие.
   - Князь, чую, сейчас через ворота войдут на улицы враги посерьёзней. Пора не строй ставить, а к монастырю бежать - пришёл срок.
   Князь сразу понял, о чём идёт речь.
   - Может повременим, отче?
   - Нет, Кровавые Сабли вкупе с таким прикрытием нам не по зубам без универсалов.
   Алексей опустил чело и сильно сжал левой рукой трофейный цеп.
   - Сколько народу мне отход прикрывать оставить позволишь?
   - Нисколько, князь, - огорошил батюшка дружинного командира, - тебе до Обители вместе со всем воинством, а отход пускай те, кто с миром этим ещё когда принимал постриг, попрощался.
   Алексей вскинул голову и увидел иноков, явившихся от монастырских стен на смертный бой.
   - Монахи твои - дюжие воины, может поберечь их?
   Тут Александр не выдержал, и топнул ногой не жалея каблука.
   - Не прикрывай гордыню собственную заботой об успехе дела ратного! Али не вижу, совестно тебе, что Лизавета пала храброй смертью, а ты можешь живым остаться! Поберечь их?.. Думай, что говоришь! От вас, простых смертных, жизнь в Обители возродится, а монах - не отец и не семьянин! Ваши дети и внуки новую братию мне дадут, а от братии самоличного приплода не жди!
   Заметив, как покраснел князь, Александр сказал многим мягче.
   - Не противься, Алексеюшка, твой срок ещё не пришёл, а монаший уже в день пострига настал.
   Сорок воинов-монахов ждали начала своей ратьбы со спокойствием людей, которые с самого начала знают, зачем живут.
   - Хорошо, - через силу согласился князь, - дружина, к монастырю!
   В воздух ворвался боевой клич Кровавых Сабель. Опустив посохи, на опустевшей улице их ждал отряд воинов, молчаливых, как сама смерть, и чёрных, как внезапное горе. Монахи готовились нести горе и смерть тем, кто пришёл с тем же даром в родную Обитель, и мысль отступить никому из них не была ведома, а собственная обречённость воспринималась как что-то само собой разумеющееся.
  
  * * *
  
   - Господи, помоги! Господи, пронеси!.. Господи!..
   Молодой биолог молился первый раз в жизни, и вовсе не стены монастыря, ставшие для него похожими на края могилы, когда монахи последний раз помолились и отправились на встречу со смертью, подвигли на такой подвиг. Теперь непосредственно в монастыре оставались лишь инопланетный гость, не выявивший никакого желания драться с оружием в руках, а также Борис и Вилена - детей и стариков уже укрыли в монастырских подвалах. Бориса отче услал, несмотря на его протесты, со стен в самый последний момент, пожалев слепого, обречённого на неминуемую гибель в намечавшейся ратьбе, а с дочкой просто смалодушничал.
   Вилена восприняла это решение без особого пыла, а учитывая обстоятельства, из-за каких разгорелась война, даже с возмущением, но привычка подчиняться отцу родному и духовному сделала своё дело - ушла сама и увела Бориса без ропота. Слушая шум битвы, вся извелась, но стен монастырских не оставила.
   В том, что она сидела в стороне, пока остальные старьевчане проливали кровь за Обитель, было только одно обстоятельство, какое грело сердце против велений разума.
   Евгений.
   В том, что биолог отказался драться, Вилена не видела никакой вины. Куда ему, несчастному, тягаться с таким врагом, о каком на их Гее и слыхом не слыхивали, да и какой прок от него, даже с ножом и вилкой обращающемся кое-как, в сече с самими Кровавыми Саблями.
   С детства её учили, что мужчина должен быть смелым и сильным, но почему-то когда жизнь столкнула с тем, кому не люба драка и противна до обморока вражья кровь, не воспылала к нему презрением.
   Она могла до бесконечности любоваться с каждой минутой становившимся всё красивей лицом - даже страх не мог испоганить его, но только новоявленный брат во Христе тому мешал. Он не мог видеть взглядов, какие Вилена бросала в сторону потерявшего покой учёного, но слышал, насколько волнительней стало дыхание той, которую полюбил ещё в первую разведку в пределы Обители, и всеми доступными без пользования речи способами давал понять, что ему это не нравиться. Поэтому самую малость, но Вилена обрадовалась, когда Женя, проводив тяжёлым вздохом собравшихся на бой монахов, выразил желание побыть один. В его отсутствии Бориса словно прорвало. До того молчавший, как и все, кого приютил монастырь, он стал с искренним пылом рассказывать о том, какой он могучий воин даже с одной рукой и без единого глаза, что никогда и никому не даст её в обиду, и от волнения путал в своих клятвах нового бога со старыми.
   А вот к какому богу обращался молодой ботаник, было неизвестно, потому что до сего момента Евгений Зимин верил лишь науке.
   - Нет!!! - крикнул он и в ярости обматерил небеса, к которым только что обращался, не смущаясь святости места. - Должен быть разумный выход!
   Геянин стал нервно расхаживать по келье и вдруг снова пал на колени.
   - Господи, почему я умру?! Почему я должен умереть именно сейчас?!.. Я не хочу умирать сейчас!.. Я, молодой, талантливый, подающий такие надежды умру... умру в лапах копрофилов-алкоголиков!.. Или полуразумных обезьян! Или изуверов-людоедов!.. Дурдом, Господи, это дурдом!..
   Молодой учёный застонал, словно уже чувствовал кожей трезубцы злопанов.
   - Должен быть какой-то выход! Тем безумцам нужно что-то от этих безумцев!.. Но что?.. Ради чего они готовы сражаться с такой армией и умереть, потому что не умереть против такой армии нельзя?!..
   Шокированный поворотом, какой сделала лёгкая прогулка за разумными растениями, Женя не принимал участия ни в каких собраниях, связанных с боевыми действиями, и поэтому был не в курсе даже того, знают ли рядовые старьевчане условия, на каких людоеды и их союзники готовы уйти без боя.
   - Рассуждаем логически. Сохранить что-либо в тайне в таких небольших социумах тяжело, значит об этом, скорее всего, знают все... кроме меня. Ха-ха-ха!.. Кроме меня!.. Так что это может быть?!.. Что гомо сапиенс, охмурённый гомо священникус, ставит выше, казалось бы такой очевидной вещи, как собственная жизнь?.. Что?.. Нужно узнать, и отдать людоедам. Спасу и свою жизнь, и их тоже. Если это большая ценность, то она должна быть сейчас в монастыре. И в монастыре, как здорово, остались только мы трое - старичьё и дети заперты в подвале, даже если захотят - не помешают.
   Некстати для себя отче Александр совсем забыл про костюм-хамелеон вражьего разведчика, а вот инопланетный гость догадался его заныкать, так что проблем с тем, как пробраться к людоедам с почётными дарами, не было. Но додумать логически чего агхориям нужно от Обители, чего обитатели не предоставят даже в обмен на собственные жизни, неверующему человеку было очень тяжело. Оставалось спросить Вилену. В том, что девушка скажет всё без утайки, не особо опасаясь возможного предательства, он, уже почувствовавший, что поповская дочка в него влюблена, не опасался, но оставалась боязнь того, что ей ничего не известно. Что лишь командиры и перебежчик знают, какая ценность выступает платой за мир.
   В том, что новокрещённый людоед ничего ему не скажет, можно было не сомневаться. Мальчишка безумно ревновал, к тому же был подозрительным как обманутый муж.
   Но когда Женя замер в нерешительности у двери в келью девушки и её брата во Христе, разгадка пришла сама собой.
   - Не бойся, они не получат тебя! Я самый-самый умелый воин своей банды, хотя и видел совсем-совсем мало лет! Отважное... Отважный Борис умрёт сам, но тебя им не отдаст! Они не получат тебя!
   Ишь ты, рыцарь однорукий! Не корчи из себя благородного! Всё мужское благородство есть простая биология, всего лишь закон продолжения рода - спасать почему-то хочется прежде всего красивых женщин.
   - Борис, они не получат никого из нас. Никого. Старьевская икона не даст пасть монастырю, даже если враг будет всемеро больше числом против нынешнего.
   Дура! Точно, дура! Надо было тебя вздуть, когда было желание, может быть поумнела, поповская дочка!
   - Эта Икона великая святыня, но неужели она настолько сильна?..
   Ха, сильна! Всего лишь простой блокиратор пси-воздействия, вмонтированный в доску!
   - Да, предание гласит, что Старьевская Обитель живёт, лишь пока жива икона.
   Живёт лишь пока жива.... Нет! Как можно было быть таким кретином!
   Женя сунул в рот кулак, чтобы не закричать. Как он мог быть таким идиотом. Что может быть для одурманенного религией человека дороже собственной жизни? За что он готов убивать и быть убитым?!..
   Теперь ему стало ясно всё. Уверенные в том, что Обитель немыслима без Иконы, старьевчане пойдут на любые жертвы, мальчишка как и все дикари, если обратился в новую веру, то до фанатизма, и потому почитает Икону чуть ли не больше христиан с рождения, вот зачем в обмен на помощь просил дать клятву не отдавать того, чего требуют бывшие соплеменники, а жрецы людоедов... или в самом деле поверили, что сей артефакт приносит невиданную удачу обладателю, или просто хотят так защититься от земных интраморфов. Икона реально блокирует пси-воздействие, потому банда, которая станет её обладателем, станет в некотором роде неуязвима для своих самых страшных противников.
   До ушей Жени донёсся шум открываемых ворот - кто-то возвращался в монастырь. Молодой учёный не знал дружинники это или монахи, но в любом случае больше не имел права медлить. Натянуть "волшебную шкуру" было делом недолгим.
  
  * * *
  
   - Ну, с Богом! Прости меня, грешного!
   Отче Александр знал, что если враг ещё не у стен монастыря, значит его иноки продолжают сражаться, но ждать, пока последний ратник в чёрных одеждах падёт в бою, он не мог.
   Химией, будучи мужем науки, духовник Старьевской Обители никогда особо не увлекался, но на то, чтобы сделать хороший запас динамита его знаний хватило. Запас тот был секретом для всех старьевчан, окромя князя и княгини, потому агхории и прочие враги ничего об этом не знали.
   Люди, скопившиеся в монастыре, жались к окнам и прощались со своими избами и амбарами должными погибнуть, чтобы погрести под собой всю вражью рать - для того и позволили ей войти за стены.
   - Не робей, друже! С помощью иконы Старьевской и Господа Бога заново отстроимся, а сейчас главное всех гадов похоронить! - больше не утешая других, а пытаясь отвлечь от горестных мыслей себя, говорил князь.
   И вот наконец раздался взрыв. Искра, пробежав по проводам, отдала в запасы динамита, разложенные по домам, и поселение взлетело на воздух. Щепы от изб осыпали с монастырских стен всю штукатурку, но кладки не повредили - силён русский каменщик.
   Когда пыль и грохот улеглись, на месте, где только что стояло поселение, поливаемые уже совсем-совсем, как говорят агхории, мелким дождиком, лежали сплошные руины. План владыки сработал - старьевские улицы стали злому ворогу верной могилой.
   - Ну что, друже? А вы робели? Впредь будут знать, как переть супротив хранителей иконы Старьевской? - первым пришёл в себя князь и засмеялся.
   Потом зашёлся смехом ещё кто-то, потом ещё, и ещё. Люди словно силились пересмеять собственное горе, но кого-то уже прорвало на слезу, и князь не вмешивался - сейчас можно. Враг в могиле - теперь и своих павших не грех помянуть.
   Одни старьевчане плакали, другие смеялись, третьи спешили обняться покрепче, а самые чадолюбивые бежали отпереть из подвалов спрятанных малышей. И лишь Вилена рыскала взглядом инопланетного гостя, и никак не могла найти.
   Отец Александр улыбнулся выглянувшему из-за туч солнышку. Это солнце стало для него сейчас символом неизменной победы добра над злом, слова божьего над сатанинскими промыслами.
   - Сатана! Отче, Сатана!
   Весь люд вздрогнул как один - настолько страшно прозвучало имя врага рода человечьего в стенах монастыря божьего. Отец Александр уже приготовил грозную отповедь неосторожному на язык мужу, но слова порицания замерли на устах, когда человек, первым бросившийся к Иконе на поклонение, вернулся и поведал страшную истину.
   - Украл Сатана нашу Заступницу! Украдена икона Старьевская!
   И будто в подтверждении его слов, снова раздался стук барабанов, и по руинам поползла, словно из ада вернувшаяся вражья рать - сильно потрёпанная, но вовсе не похороненная заживо, как рассчитывал владыка. Впереди шагал человек, указавший им путь из мира мёртвых. И лишь у одной Вилены отлегло от сердца (живой!), когда вражья рать дошла до монастырских стен, и каждый старьевчанин узнал того, кто шествовал впереди, в лицо.
   - Старьевчане! Ваши командиры обманули вас! Вы гибли не за икону, которая для вас дороже всего на свете, а совсем за другое! Слушайте, чего на самом деле от вас хотят агхории! Пустите меня за стены, и я всё расскажу, клянусь! Если командиры прикажут вам стрелять в меня, не слушайте их, клянусь, они думают не о вас, а о своей шкуре!.. Я один знаю правду, и когда узнаете вы, то первыми поднимите лживого владыку на копья! Пустите и выслушайте! Владыка пустил вам пыль в глаза, но пустите меня, и я помогу вам узреть правду! Я помогу вам, только пустите и выслушайте!..
  
  * * *
  
   -...Да, это я заметил провода, тянувшиеся к домам, но не предупреждал агхориев и их союзников. Я просто, сбросив костюм, чтобы не мешался, поспешил спасти свою жизнь, а они, клянусь, почему, не знаю, оставив почти разбитых монахов, бросились за мной, и в результате взрыв убил совсем немногих. Это неважно. Важно, что вас обманули! Считайте меня предателем, считайте меня перебежчиком, но именно я спасу ваши жизни! Жрецы правы, ещё ни один враг не предлагал своему врагу более выгодных условий! Слушайте, слушайте, что они предлагали! Клятву именем своего бога, бога, которого они чтут не меньше чем вы своего Христа, никогда не подступать к Обители ближе, чем на три дневных перехода! Карты десятка малоизвестных местностей! Союз против гоминидов! И главное! Они предлагают добровольно ополовинить свои ряды, чтобы Обитель чувствовала себя в безопасности! Сейчас перед вашими стенами полтысячи обезьян, двести злопанов, триста Кровавых Сабель и порядка полутора сотен агхориев. Обезьяны уйдут и больше никогда не придут, остальные готовы уменьшить вдвое свои ряды! Каждый второй воин на ваших глазах вонзит себе нож в сердце, если вы согласитесь! Плюс ко всему, они вернут вам икону.
   Никто не перебивал липового монаха, и только недоумевали, почему владыка впустил похитителя и даже позволил говорить.
   - Икона!.. Какая к дьяволу, икона, у них другая религия! Но есть то, что объединяет и злопанских жрецов и духовенство агхориев, и Кровавые Сабли!.. Это сказание! Точнее предсказание.
   Молодой биолог сделал паузу, утёр пот с лица, и сказал уже без обличительных нот, простым, человеческим голосом.
   - Прости, Вилена. Ты красивая и милая девушка, но выживание вида важнее отдельной особи, таков закон. Личные чувства - ничто перед велениями разума, а разум велит, что иногда нужно пожертвовать малым, чтобы сохранить основное.
   Он старался не смотреть в глаза девушке, с которой едва не закрутил роман, ещё боле боялся грозных глаз священника и пустых глазниц Бориса, а в обличительном тоне, который снова взял, искал спасения от мук совести, против повелений разума несогласной с тем, что целый вид важнее отдельной особи.
   - И у агхориев, и у злопанов, и у Кровавых Сабель существует предание, что.... В общем, если в ближайшие дни они не принесут в жертву молодую девушку с седой прядью в чёлке, то их бог разгневается. Они думали отбить у вас эту девушку силой, но дозорный отряд напоролся на будущую жертву в лесу. Не сойди с ума молодой разведчик, банды и войско долины Буль повернули бы назад, даже не подойдя к стенам Обители, но и тогда, когда с трёх сторон в ваши взгляды попали вражьи знамёна, кровопролития можно было избежать! Но святоша Александр и верные ему дружинные командиры предпочли скрыть от вас правду! Что смерть одной поповской дочки спасёт целую Обитель в семьдесят семей!
   Он ожидал, что возмущение и ропот прокатятся по толпе от этих слов, но видно люди были так шокированы предательским поведением своего батюшки, что не знали как об этом сказать. В сём гробовом молчании голос похитителя Иконы звучал от одной монастырской стены до другой.
   - Отдайте им Вилену, и спаситесь сами! Отдайте им Вилену и спасите своих детей! Отдайте им Вилену и спасите своих внуков - кочевники оставят вас в покое на много поколений вперёд! Агхории возьмут её сердце, Кровавые Сабли голову, злопанам достанутся внутренности, но дети и внуки ваши останутся жить! Отважное Сердце предал своё племя во имя собственной похоти, батюшка Александр позволил погибнуть сотням прихожан из личных чувств, но вы-то не предадите родное поселение! Один человек в обмен на сотни жизней и добровольную смерть половины врагов - это очень хорошая цена!
   Молодой биолог ничего не понимал. Почему люди не рвут волосы, проклиная день, когда доверились мнимому святоше, почему не срывают с него ризы, не рвут бороду, не вспоминают с плачем имена сыновей, которые пали, защищая не святую икону, а всего лишь поповскую дочку? Что здесь вообще происходит?
   - Всё сказал? - сурово спросил князь Алексей и, поигрывая цепом, немного морщась от боли в сломанном плече, двинулся к похитителю Иконы, толпа послушно уступала ему дорогу.
   Женя пятился к стене и с ужасом озирался вокруг. Почему так спокойны взгляды каждого дружинника и дружинницы, почему вся ненависть предназначена ему, а не священнику, обрёкшему на смерть сотни людей в обмен на жизнь единственной дочки?
   И лишь когда спина его коснулась изнанки монастырской крепости, на молодого биолога снизошло страшное прозрение.
   Нет! Мать-наука! Этого не может быть! Они под гипнозом! Они одурманены!
   Но биолог знал, что это не так. Икона, которой Обитель лишилась совсем недавно, была более чем надёжным блокиратором любого пси-воздействия.
   Это казалось идиотизмом, неким массовым психозом, но это был свободный выбор свободных людей. Обитель с самого начала знала, что жрецам-изуверам нужен лишь один из них, и дралась так отчаянно, спасая всего лишь одного человека. И никому даже не пришла в голову мысль, что это неразумно и глупо. А если и пришла, то была безжалостно вырвана, словно злой сорняк, способный, ежели запустить, загубить всё поле.
   - Это безумие, вы все безумцы, - шептал биолог, не отводя взора от князя, застывшего в трёх шагах от него с нехорошей усмешкой, - выживание вида важнее выживания особи. Каким надо быть идиотом, чтобы этого не понимать. Законы биологии, таковы законы биологии.
   - Ты живи по законам биологии, а мы будем жить по законам Бога, - помешал расправе отче Александр и приказал: - ведите гостя в келью для провинившихся, негоже нам аки зверью дикому человека без суда казнить.
   Князь нехотя забросил цеп на плечо и кивнул пощажённому владыкой предателю - ступай мол, за мной.
   Пройдя сквозь шпицрутены суровых взглядов, Женя задержался возле виновницы войны.
   - Вилена, - шёпотом, в котором трусость истребила всё человеческое, попросил он, - спаси меня! Сотни людей погибли по твоей вине, и ещё больше погибнет, но ведь погибну и я! Я, тот, к кому твоё сердце...
   - Да иди ты уже, шельма! - крикнул один из дружинников и пнул биолога во след князю.
   Через полчаса жрец агхориев снова вопросил, согласны ли члены Обители отдать девушку с седой прядью, всего лишь одну девушку в обмен на Икону и вечный мир, и дружный хор ответил то же, что князь Алексей.
   - Когда нас всех перебьёте, тогда всё ваше будет!!!
  
  * * *
  
   Тяжёлым вышел второй военный совет. Место Лизаветы пустовало, а у её собрата по воинскому ремеслу по лицу бродили смурные тучи.
   Сектанты дали десять часов срока на раздумье.
   - Что говорить напрасно, отче. Стены монастырские зело крепче тех, которые сгорели, будут. Выдюжим.
   - Не юли, князь. Не меня, себя успокаиваешь.
   - Да знаю, что нихели наша самая большая беда. Коли дождутся гады этой подмоги, ежели Борис всю правду рассказал, тяжело нам будет, но ничего. Где наша не пропадала!
   - Князь, ты знаешь, о чём я.
   Да, Алексей знал, но не хотел об этом разговаривать. А пришлось.
   - Вот что я вам скажу, батюшка. Была у меня в юности штука одна, что будто удачу приносила. Смех сказать, в общем, безделица на верёвочке, даже говорить не буду. И всё чин чинарём было, пока не случилась одна оказия. Помните, когда тринадцать лет назад у долины Богомиловой сотню агхориев порубили. Я ж тогда таким гоголем вернулся, и грешным делом думал, что снова через свою безделицу победу получил. Однако ж дома оказывается я оберег свой, талисман треклятый оставил. Дело оно конечно греховное, икону святую с безделицей на верёвочке сравнивать, но думаю, не настолько глуп мой воин, чтобы не понять, когда доблесть и ратная выучка на высоте, а дело, за которое бьёшься, правое, то помощь божья и без иконы намоленной придёт.
   Отче Александр очень, очень хотел с ним согласиться, но слишком сильна была вера старьевчан в свою покровительницу. Вера, в которой он лично себе не отказывал, и паству не один год укреплял. Как сражаться теперь, когда покровительница в руках ворога, он не знал. К тому же была ещё одна плохая мысль.
   - Скажи честно, Алексеюшка, осуждаешь меня за то, что дочку не выдал?
   - Не ты, Александр, а Обитель не выдала, сам знаешь.
   Двое мужчин на долгое время замолчали. Один с трудом сдерживал стыдливые слёзы, второй готовился его утешить. Обычно утешителем выступал духовный глава Обители, но сейчас поменялся местами с военным.
   - Не кручинься, отче. Будь последняя блудница на месте Вилены, мои воины не слабее бы бились, я за них отвечаю. Сам учил, лучше праведником рано помереть, чем до ста лет жить во грехе. Не выйдет врага одолеть - сразу всей Обителью в рай. Блажен тот, кто положил жизнь за други своя.
   Алексей улыбнулся.
   - Мне с женушкой, поди, Лизавета уже и облако вместительное отыскала. Она баба хозяйственная, хоть и воительница и о друзьях даже на том свете думает.
   Батюшка улыбнулся сквозь слёзы.
   - Спасибо за добрые слова, князь.
   - Долг платежом красен, - не принял благодарность Алексей, - сколько ты нам всем за жизнь добрых слов сказал, что за один раз всей Обителью не вернёшь. Чем кручиниться, айда лучше посты проверим. Кочевники, когда нихели подойдут, перемирие только так нарушат. Одно слово - нехристи. Допрежь собственного срока в десять часов на приступ попрут.
   Но посты проверять не пришлось. Не успели духовный и военный главы Обители собраться в дозор, как один из дежуривших на стенах, влетел в келью владыки, пал на колени и сообщил радостную весть, что враг уходит.
   - Пронесло, пронесло, Господи! - батюшка, хоть и был в больших летах, одним рывком поднял доброго вестника, и крепко поцеловал. - Князь, вели выпускать чад и стариков из подвалов, вели выкатывать бочки кагора моего, личного, велите Вилене сказать, где мои ризы праздничные - запамятовал на радостях! Хвалебен благодарственный служить стану!
   Радость духовного владыки не поддержал военный. Князь хмурил брови и терзался сомнениями - не верил он в лёгкие победы.
   Спустя немного времени его опасения подтвердились. Вилены на месте не оказалось.
   - Господи... Господи... доченька, - побледневший батюшка положил руку на больно заколовшее сердце. - Господи, пронеси! Господи, не дай!..
   В глазах потемнело, и уже откуда-то издалека доносились крики прихожан, впавших в панику - владыку Александра паства считала таким же неотъемлемым элементом Обители, как и пропавшую Икону.
   Но смертны люди, и даже лучшие из них.
  
  * * *
  
   Смертны люди и даже лучшие из них, - Вилена пыталась успокоить совесть этими словами, потому что знала, что отец не переживёт такого несчастья, но злодейка не унималась и продолжала грызть сердце. В крещении Ефросинья могла сколь угодно долго говорить себе, что спасла Обитель, но, пусть мысль эта и была страшна и мерзостна, понимала: по сути принесла себя в жертву ради инопланетного гостя. То есть, получается, выбрала между отцом и.... Только сейчас Вилена призналась себе, что души не чает в молодом биологе.
   Её везли на роскошных носилках восемь агхориев, и со стороны могло показаться, что она вовсе не будущая жертва, а даже королева этого сброда - с такой осторожностью носильщики обходили все камни и выбоины. Но Вилена знала, что почтение - мнимое. Её уже просветили, что как только они достигнут святого для трёх изуверских религий места, вначале с ней совокупятся по очереди жрецы каждой секты. Затем будут сечь до полусмерти тупыми саблями, потом вскроют живот по обычаям злопанов, а следом в затылок вонзится кинжал верховного агхория. Далее тело разделят между всеми тремя сектами и...
   Вилена с трудом удержалась от слёз, а ужас чуть не заставил спрыгнуть с носилок, чтобы попытаться сбежать, но вспомнившееся лицо Евгения заставило стерпеть страх перед собственным будущим.
   Ради него она терпела всё: и вонь злопанов, и уханье довольных скорым завершением военной кампании воинов долины Буль, и похотливые взгляды пяти жрецов трёх сект. К стыду поповской дочери не Икона, которую ей позволили держать в руках, а именно мысли об инопланетном госте давали сил.
   И вдруг носилки встали на месте. Злопаны, агхории, Кровавые Сабли, не веря своим глазам, наблюдали как, забыв усталость тяжёлой схватки, скорым бегом, бросив любой доспех, чтобы поспеть, дружина Старьевской Обители бежала следом за своим врагом. И впереди всех, раскручивая над головой цеп, князь Алексей.
   - Ты самый-самый большой идиот! - крикнул один жрец другому. - Я очень-очень много говорил, что крашенную доску нужно оставить!
   - Та сам самый-самый большой идиот! - огрызнулись ему в ответ. - Они идут на смерть не ради доски, а ради пленницы!
   - Но зачем?!
   - Не знаю, наверное, сами хотят принести её в жертву!
   Иного объяснения жрецу изуверской секты и не могло прийти в голову.
   - Мы разорвём их! - крикнул самый рослый агхорий, но обезьяний визг заглушил его слова.
   Воины долины Буль уже вдоволь навоевались. Не слушая посулов союзников, гоминиды разбегались в лес, окруживший поляну, на которой преследователям улыбнулась удача.
   Жрец-людоед проклял трусов самым страшным проклятием, взвёл мотоцикл, и размахивая дубиной повёл уцелевших бойцов в третью атаку. И хотя мотоцикл шёл совсем с невысокой скоростью агхории бежали в бой без прежнего энтузиазма. Впрочем, как и злопаны. Воинский дух покинул их вместе с алкоголем, а самоотверженность, с какой маленькая армия старьевчан готовилась погибнуть за одну девушку, повергала в страх.
   Но Кровавые Сабли страха не знали и потому пешим ходом обогнали священника-людоеда на мотоцикле. Кривые клинки засвистели в воздухе, и новая битва за жизнь одной девушки началась. Сама виновница войны, объятая ужасом, сидела на брошенных носилках в сотне метров от сечи, прижимала к груди поселянскую святыню, и молила Бога об одном: чтобы всё оказалось дурным сном, от которого не грех и проснуться.
  
   * * *
  
   Они не получат её!
   Сейчас из трёх жрецов трёх банд людоедов в живых остался лишь он один. Ударом по затылку его сбили с мотоцикла, а когда удалось отойти от обморока, почти вся армия лежала на земле.
   Битва подходила к концу. Исчез с земной линзы навеки клан Кровавых Сабель, пала в жестоком бою большая часть трёх банд агхориев и не больше полусотни злопанов продолжали сопротивление.
   Бог, который велит спасать человека, жертвуя своей жизнью, оказался сильнее тех богов, которые живут лишь людскими жертвами. У старьевского князя осталось не больше сорока бойцов, но сомнений быть не могло - он победил.
   Девушка уже и не вспоминала Евгения, за какого сама пошла врагу в лапы, и которого разумеется не было в рядах отряда, решившего вернуть дочь так внезапно скончавшегося владыки. Сейчас Вилену, поражённую тем, сколько уже славного люда пало за неё, не самую светлую в мыслях и поступках разведёнку, не мог успокоить даже Борис.
   Именно он и освободил девушку. Восемь охранников не собирались подпускать бывшего соплеменника ни на шаг к носилкам, но Отважное Сердце сумел справиться с ними даже будучи слепым и одноруким. Да и оружие способствовало - длинный цеп супротив коротких копий, была бы сила, а много метиться тут не надобно.
   А затем, бросив окровавленный цеп, юноша бросился туда, откуда слышал жуткий плач убитой горем девушки. Оставив Икону на носилках, Вилена каталась по земле, рвала волосы, царапала красивое лицо и проклинала свою судьбу.
   Сжав несчастную в объятиях, Борис утешал её как мог, но только говорить красиво он не умел ещё когда был Отважным Сердцем.
   Последний жрец осторожно поднялся на ноги. Но опасения его были напрасны. Остатки армии Алексея были заняты схваткой с остатками злопанов, юный предатель ничего не видел, а девушка в истерике не замечала никого.
   Сжимая кинжал, жрец-изувер тихо подкрался к Борису и Вилене, и уже занёс оружие для смертельного удара в затылок, но он сам посвящал Отважное Сердце в разведчики, и зря забыл, насколько у него хороший слух. Через секунду злой старик покатился вместе с новокрещённым юношей по земле, и каждый стремился вырвать кинжал у соперника.
   Вилена молнией вскочила на ноги - истерика прошла столь же быстро, сколь началась. Борис с одной рукой явно не мог долго бороться против соперника с двумя целыми конечностями. Схватив первое, что попалось, девушка бросилась на помощь юноше и лишь тогда, когда предмет разлетелся вдребезги от удара о череп, заметила, что то была Икона.
   - Матерь Божья! Святая Ефросинья! Христос Вседержитель!
   Судьбе было мало сделать Вилену виновницей гибели почти всей старьевской дружины, дочь владыки уничтожила ещё и символ Обители.
   Обессиленный борьбой, спасённый ценой гибели Иконы Борис откинулся на спину, а Вилена вцепившись в собственные волосы, ждала, когда её настигнет бросивший сразу все ратные дела, как услышал девичьи крики, князь Алексей. Лицо у князя светилось страшной ненавистью, и чтобы быстрее бежать он бросил тяжёлый цеп. Девушка зажмурила глаза, ожидая увесистого удара за гибель святыни, и не увидела, как Алексей подхватил с земли длинную щепу и вонзил в глаз уже успевшего прийти в себя жреца-изувера.
   - Зачем не добила?! Я б не успел и всё!
   Князь сердился, но вовсе не за Икону, а за то, что девушка нарушила законы ратного дела, которому он её лично учил. Снова заплакав, но в этот раз уже без истерик, тихо, как будто стесняясь, Вилена прижалась к Алексею как к родному отцу. И в тот же миг чей-то меч зарубил последнего злопана.
  
   Медленно собирался отряд возле своего командира. Почти на всю поляну, ставшую могилой клану Кровавой Сабли, на цельную версту вокруг разлетелось сражение, да и устали от двух схваток и долгого бега бойцы. Не больше тридцати ратников и ратниц осталось от целой дружины, и только через полчаса оказался каждый из них рядом с князем Алексеем.
   Вилена к тому времени давно прекратила плакать. Пустыми немолодыми глазами смотрела она на трупы старьевчан, усыпавшие поляну, и седая прядь, из-за которой и сошли с ума сектанты, стала заметно толще. В утешении князя она больше не нуждался, да и в плече Бориса тоже, но слепец всё равно прижимал её к груди и всё лепетал и лепетал ненужные, но искренние слова.
   Взоры старьевчан как по команде легли на обломки Иконы. Столько лет они поклонялись ей, верили, что Старьевская Обитель живёт лишь пока жива её охранительница, и вот сейчас святыня обратилась во прах, и последний самый длинный осколок торчал из глаза мёртвого агхория.
   - Не грусти, ребята! Найдутся в общине хорошие богомазы - справят икону лучше прежнего! Охранительница она ж не в доске крашенной, а здесь! - князь постучал по левой стороне груди. - А здесь у старьевчан не сердце, огонь божий ворочается! - и, видя, что не хотят утешаться дружинники и дружинницы, рявкнул уже без смеха, по сердитому. - Да что за сумеречь на лицах?! Жизнь человечья - она самая главная икона и святее нет ничего! Или кто иначе думает?!..
   И лишь потом князь заметил, что бойцы смотрят уже не вниз, а вверх. Туда, откуда на антиграв-поясах приближался отряд нихилей.
   Самые таинственные и опасные сектанты задержались к раздаче, но не собирались оставаться голодными.
   - Ха-ха-ха! Я соскучился по славной охоте больше чем по домашней еде! Разбегайтесь, отродья, разбегайтесь, я хочу повеселиться!
   Главарь нихилей подтвердил приказ очередью из автомата. Остальная банда его поддержала.
   - Не бежать! Стоять! - процедил сквозь зубы князь и выпятил грудь навстречу пулям.
   Он мог бы ничего не говорить своей маленькой рати. Каждый понимал, что от огнестрельного оружия с высоты да на ровном месте нет спасения. Мужчины и женщины, прошедшие через такой подвиг, на какой повёл их князь, и без его приказов собирались принять смерть, стоя на месте, а не сверкая пятками.
   Главарь нихилей чертыхнулся, поняв, что забавы не предвидится, а будет просто расстрел, и вскинул автомат к плечу. Вначале он хотел снять командира, но потом передумал и перевёл прицел на девушку в руках юноши с повязкой на глазах. Была ли у неё проседь, нихиль не приглядывался, а если даже и так, то не всё ли равно. Это агхориям нужна была жертва, а нихели истребляли людей за другой интерес.
   Возбуждённый поставленной самим перед собой задачей - снять девушку, не задев юноши, пусть прежде чем подохнуть, помучается, - командир антиграв-лётчиков едва унял бешеный ритм сердца, и положил палец на спусковой крючок.
  
   * * *
  
   Тихо в мастерской иконописца. Не терпит дело божье людского славословия. Но в этот раз мастера Луку прорвало, аки плотину. Дурные слова сыпались из него только так.
   - ...Что ж ты делаешь, непуть паршивая?! Что ж, прости Господи, творишь, богомаз худым рубанком деланный?!..
   И так далее, а то и того хуже.
   Ученик, привыкший к брани наставника, привычно бормотал оправдания.
   - Я что?.. Я ничего. Я ж не специально. Я ж как могу, так и пишу! Как рука идёт, ничего-ничего сделать не могу!
   - Да что, сам не видишь, что пишешь?! - рявкнул последний раз Лука и тут осёкся - понял, что глупость сказал.
   Погладил голову ученику, словно извиняясь, и веско изрёк:
   - Ладно. Снова прощаю. Однако ж помни: талант талантом, а ремесло наше новых слов не терпит. Канон на то и канон.
   - За что опять бранишь отрока, богомаз?
   Лука сильно нахмурился, но не на вопрос, а на личность, что осмелилась заглянуть в мастерскую. Этого человека мастер считал чародеем, хотя он сам называл себя интраморфом.
   - Доброго дня вначале бы пожелал, милый человек.
   Гость не обратив внимания на эту реплику, как у себя дома поводил взглядом и всплеснул руками, заметив свежую работу молодого иконописца.
   - Какая красота! Гордиться таким учеником надо, а не бранить.
   - Гордыня - грех великий, а что до красы, то в нашем деле окромя всего ещё и канон блюсти надо! - не поддался на лесть Лука, и добавил: - А что о моём наставничестве то ни к месту похвала. Слепую руку водить кистью не выучишь, в чуде отрока Бориса моей заслуги нет особой.
   Интраморф покачал головой.
   - Эх, Лука, ну и скверный у тебя характер. На всю общину слух идёт об отроке, что вслепую иконы пишет, от одного тебя Борис плохие слова слышит.
   Сказал и вышел на свежий воздух.
   Деревня, которая стала уцелевшим старьевчанам домом, была не из бедных, но всё равно каждый из них тосковал по старому поселению. И как ни крути, но сбылось предсказанье. Кончилась Икона, а с ней и Обитель.
   Ярослав безошибочно выделял старьевчан среди коренных жителей - лица даже в радости подёрнуты тоской, но то касалось лишь взрослых, дети, сидевшие всё ратьбище в монастырских подвалах, полностью растворились среди местной ребятни.
   Он обещал Александру, что за Зиминым явится другой человек, но в результате вынужден был прибыть сам, и вовсе не забрать биолога, а сказать, что они остаются здесь навсегда. Родной Гее не понравились идеи организации, главарём которой выступал интраморф Ярослав, и лишь одному ему удалось спастись. Уничтожив за собой секретную ветку метро, он избавился от погони, но обрёк себя и Женю на вечный земной плен.
   Нихели успели сделать всего один выстрел, когда рассвирепевший геянин обрушил на них всю мощь своего пси-поля. Мощь, которую разбитая вдребезги Икона уже не могла сдержать. Он не щадил никого и никогда не жалел о том приступе жестокости.
   - Отче Александр, отче Александр, что ж ты не продержался до меня? - часто разговаривал он мысленно с безвременно ушедшим другом, и горестно качал головой. - Несколько часов. Вам нужно было продержаться всего лишь несколько часов.
   Александр был не просто другом. Он тоже родился на Гее. С ним связывала самая святая вещь - общие воспоминания.
   Больше геян, во всяком случае тех, о которых знал Ярослав, за Земле не осталось. С Зиминым он, как узнал о его поступке, не захотел знаться, да и не только он. Молодой биолог был приговорён к вечному изгнанию, что для него означало непременную смерть, если бы не защитный инк, подаренный Ярославом в обмен на последние слова, которые предатель слышал от владыки Старьевской Обители.
   И слова эти не давали Ярославу покоя. Что-то в них было, чего он, учёный, не сдавшийся ни одной религии, не принимал, но и не осмеливался оспаривать.
   - Икону несут! Новую икону Бориса Слепого несут! - заорала ребятня, и люди рванули к мастерской, откуда мастер Лука выносил новую работу своего подопечного.
   Да, дар, открывшийся в слепом и одноруком юноше, был для не знающих теории пси-полей людей настоящим чудом. Ярослав, в отличие от них, знал рациональное объяснение способностям бывшего агхория, но всё равно каждый раз с минуту не мог оторвать взгляд от лика Богородицы.
   Борис писал только Богоматерь. Никакой другой мотив иконописи ему не давался. И картины его были удивительно красивы, но немного не каноничны, что и раздражало Луку. Где ж это видано, чтобы у девы Марии седая прядь на власах имелась?!
   Однако по-другому работать покаявшийся агхорий не мог.
   - Ты живи по законам биологии, а мы будем жить по законам Бога, - снова зазвенели в голове Ярослава последние слова, какие говорил его друг бывшему приятелю.
   Как интраморф он мог видеть и чувствовать то, что от нормальных людей сокрыто. Вот и сейчас. Он видел перед собой не изнанку век, а всю земную линзу. Чувствовал, как по её изуродованной нагуалями поверхности копошатся триллионы живых существ, постоянно жрущих друг друга, и одинокими островками в бурном море стоят посреди них людские деревни, где живут по другим законам, а слово "звериный" потребляют как ругательство.
   И Ярославу внезапно очень захотелось, чтобы Александр оказался прав. Ему больше не хотелось быть вшой на теле Господа, слепой пешкой в игре неведомых господ, и сам термин игра вызывал бешенство.
   Но знания говорили об обратном, а верить Ярослав ещё не научился.
   В отличие от тех, с кем теперь был обречён жить.
   - ...А икона-то хороша вышла, лучше прежних!..
  
   КОНЕЦ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"