Stashe : другие произведения.

Бог со звезды

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Роман вышел в издательстве Олма: http://moscowbooks.ru/book.asp?id=606548 Инспектор Богдан Шептунов прилетает на орбитальную станцию далекой планеты Янус. На одном из нелегальных транспортных шаттлов при невыясненных обстоятельствах погибло более двухсот вывезенных с планеты аборигенов. Богдану нужно разобраться в причинах трагедии. В ходе расследования ему предстоит спуститься на поверхность планеты и вступить в контакт с местным населением. Здесь опасный средневековый мир. Здесь не похожая на земную природа. Здесь дюжина малоизученных народов... Но главная загадка планеты - шантийцы, гуманоидная раса изгоев, которую многие презрительно называют "одушевленным мусором". Двуликий Янус готов давать ответы, но сумеет ли Богдан задать правильные вопросы? Вас ждет не просто увлекательное приключение, а пронзительная история о сильных и слабых людях, о всесокрушающей любви и подлинных границах человечности... Ведь это для коллег Богдан обыкновенный инспектор, а для наемницы-шантийки Келан он настоящий бог со звезды.
  Судите и судимы будете.
  Часть первая
  Пролог
  
  Стоуш вытер руки тряпкой и кинул ее на стол.
  - Болеть будет, - сухо произнес он и позвал в открытое настежь окно: - Иди сюда, Келан!
  Худенький мальчишка с копной светлых, рыжевато-желтых как полосатая шкурка гедра, волос, зашел в дом и нерешительно остановился рядом с великаном.
  Жевлар недовольно фыркнул, поторопил:
  - Чего стоишь, помоги ей. - И снова деловито обратился к еще лежащей на столе женщине: - Пить порошок, что дал тебе, трижды по щепоти. Не менее десяти дней. Мужа своего придержи месяц, а лучше два, к себе не подпускай. Полежи дома, не работай с неделю, тяжестей не таскай. Иди. Келан, проводи за изгородь.
  Взгляд оранжевых круглых глазенок метнулся от окровавленной тряпки к зеленоватому от боли и бледности лицу селянки. Она неуклюже сползла со стола, закусив губу, тяжело оперлась ладонями о край. Стараясь не смотреть в сторону жестяного таза, одернула платье. Затем оперлась о плечо ребенка и тяжело, подволакивая ноги, мелкими шажками пошла. Солнце слепило глаза, и Келан споткнулся о камень у двери. Женщина глухо застонала, ее пальцы больно впились в его плечо. Мальчик поморщился, но промолчал. Они медленно прошли через двор.
  Вокруг дома была посажена живая изгородь. Странный гибрид живой природы и магии с явным удовольствием царапал непрошенных гостей, мог и придушить. Когда-то Стоуш едва отнял у зеленого охранника особо любопытного соседского мальчонку. Парнишка уже начал синеть.
  При такой "собаке" запоры не нужны. Вот в живой изгороди вместо калитки и зияла простая дыра. Напротив нее страждущие останавливались и звали Стоуша. А там уж он или Келан проводили мимо лохматого чудища. Никто и никогда не пытался покушаться на покой жильцов. Себе дороже. Скотина и та чуяла магию, обходила стороной. Объяснялось это, правда, все же не волшебством изгороди, а скорее родом занятий хозяина дома.
  Мальчик провел женщину сквозь дыру и остановился. Дальше идти он не собирался. Селянка убрала руку с плеча Келана и крепко ухватила его за запястье, оставляя глубокие царапины черными жесткими когтями. Птичьи, бледно-голубого цвета глаза с яростью изучали смуглое личико:
  - Ненавижу...- прошипела она, с какой-то непонятной болью в голосе. Келан тихонько взвизгнул, забился в руках женщины, пытаясь вывернуться. Женщина пошатнулась и, чтобы удержаться на ногах, оттолкнула от себя мальчишку. Опустила полупрозрачную ткань на лицо, а затем медленно пошла вниз, спускаясь с холма к селению.
  Только местные могли позволить себе прийти вот так, без сопровождения мужчины. Обычаи в глуши суровы, но правил без исключений не бывает. Лица селянки прятали под длинными накидками, а тайны за семью печатями. Да только село то небольшое, и все прекрасно знали, зачем женщины ходят к Стоушу. Однако были и другие, неместные, что приезжали под вечер с охраной. Двумя или тремя вооруженными мужчинами. И переночевав, с рассветом исчезали в туманной дымке.
  Спокойствие и относительный мир в этих местах воцарились уже давно. С последней серьезной стычки минуло более десяти лет. Село стояло на отшибе, стратегические дороги через него не вели, тракт полегал много ниже. А здесь, в Холмогорах, лишь пастухи и тишина. И все же не очень этому "миру" доверяли приезжие. Вспышки волнений утихли, но случалось еще нарваться на засаду лихих людей или банду ящеров. Для местных жителей подобные нападения оставались досадными последствиями бушующей когда-то войны. На деревни лихие разбойнички нападать теперь боялись (получили бы достойный отпор), а вот одинокого путника подловить на дороге могли. После последней зачистки, лет шесть назад, случаи мародерства практически прекратились. Но знающие люди нашептывали, что если и случалось на горных дорогах засада, то в том была скорее вина жителей близлежащих селений, а не "мифических" разбойников. Эти слухи и заставляли большинство путников по-прежнему держаться настороже и путешествовать с караванами. Лихих людей всегда будет предостаточно, и не война тому виной, а обычная жадность.
  Женщины заходили к Стоушу, пряча стыд и лица под покрывалами. Мальчик помнил всех, шутка провиденья - абсолютная память. Он частенько сидел во дворе, наблюдая за приезжими и приходящими. Слушал обрывки фраз, ловил недоумевающие взгляды.
  Когда женщина отошла достаточно далеко, Келан вернулся в спокойную тишину дома. Стоуш тщательно вытирал стол. Увидев ребенка, ворчливо произнес:
  - Я убираю, иди, погуляй пока. Завтра поедем в Кейчат. У меня там работа. Будешь смотреть в этот раз. Не все, но будешь. Что это?
  Жевлар, когда хотел, мог двигаться очень быстро. Вот он стоял в углу, а один стук сердца спустя его жесткие мозолистые лапы уже держали худенькую и маленькую руку Келана. Длинные кровавые царапины алели на смуглой коже.
  - Ничего, яда нет. Вот глупая женщина!
  Стоуш склонился к мальчику. Плоское лицо жевлара покрытое короткой жесткой шерстью почти не отражало эмоций, но широкие ноздри приплюснутого носа чутко реагировали на любые запахи. Кроме крови. Ее было слишком много в его жизни.
  - Хочешь посмотреть? - темные глаза изучающее заглядывали в оранжевые. Келан нерешительно кивнул. Жевлар тяжелой поступью подошел к столу и, нагнувшись, откинул покрытую пятнами крови тряпку. Мальчишка заглянул в таз.
  Зародыш был большим, примерно с его ладонь. Затянутые пленкой птичьи глаза, крохотные, непропорциональные ручки и ножки. Плод плавал в крови, исторгнутой вместе с ним из чрева матери. Келан смотрел округлившимися от страха и отвращения глазами:
  - Жалко? - Спросил Стоуш. Ребенок выпрямился, пытаясь ладонью спрятать кривящийся в беззвучном плаче рот. Помотал отрицательно головой. Правильно.
  - Иди, - сказал жевлар. Застучали по доскам голые пятки, и мальчишка вылетел на улицу.
  Стоуш проводил его взглядом. Сам не знал, зачем при такой работе держит рядом ребенка. С тех пор, как подобрал его на дороге, когда возвращался домой, мальчик находился рядом. Произошло это почти девять лет назад. Зачем тогда он, угрюмый одиночка, пожалел новорожденного, да еще и шантийца, жевлар задумался только раз. Мяукающий сверток, в котором лежал полумертвый от голода младенец с присохшей пуповиной, легче всего было оставить на дороге. Или свернуть тонкую шею двумя пальцами. Но вместо этого Стоуш отнес его в селение и выкармливал, выхаживал. Мальчишка выжил.
  Жевлар взглянул на таз. Женщины - катаринки, сентки, моргутки шли к нему, зная, что не откажет. Знали и то, что как бы не было больно сначала, поправятся они быстро. Грубые лапы Стоуша поистине волшебные. Не пожалеет, не обласкает, но сделает. Он работал палачом и по долгу службы прерывал разные жизни. Но не поэтому слава опережала его самого. Жевлар считался лучшим. Лучшим из своего клана великих палачей, наемников и лекарей. Он знал множество способов лишения жизни. Умел пытать так, что осужденный долгие часы оставался на тонкой грани между жизнью и смертью, балансируя, но не переходя. До тех пор, пока мастер сам не позволял уйти или остаться. Стоуш великолепно лечил раны и облегчал боль, чтобы тот, кто должен умереть медленно, раз за разом погружался в пучину страданий. Жевлар мог бы стать величайшим лекарем. Но стал палачом.
  Стоуш никогда не задумывался, виновен ли тот, кто умирает от его руки. И не получал удовольствия от насилия. Он просто очень хорошо делал свою работу.
   Келан бежал вверх по склону. Он тяжело дышал, сердце колотилось в груди, как пойманный зверек. На вершине холма росло несколько больших деревьев. Могучие исполины, сотканные из блестящих толстых жгутов лиан и ороговевших пластин, подобия коры. Крупные кружевные листья ярко-зеленого цвета гроздьями облапливали тонкие отростки гибких ветвей, образуя пышную, беспрестанно шевелящуюся крону. Они источали слабый чуть сладковатый запах. Мальчишка направился к одному из великанов. Старый кривой кебук с толстыми испещренными отметинами времени ветвями был его любимым местом. Обдирая ладони и цепляясь пальцами ног за шершавые пластины, Келан влез на одну из жгутообразных ветвей. Замер, распластавшись, словно лягушонок, и только тогда позволил себе расплакаться.
  Стыдно плакать в таком возрасте. Мальчик считал себя уже взрослым, но сейчас ничего не мог с собой поделать. Выплакавшись, вытер грязные щеки. Более тонкие ветви мягко сошлись над его головой, образуя колыбель из зеленого кружева и упругих сильных лоз. Природа слышит шантийцев также как и они ее. Кебук мог убить любого неосторожно присевшего в его тень путника, но мальчишку ласкал, легонько покачивая. Почему? Еще одна из тайн проклятого народа. Келан чувствовал, как дрожит под ним ствол, пульсирует, словно внутри гиганта бьется могучее сердце. Неясный шепот, тепло, разливающееся по телу - следствие действия наркотика выделяемого в воздух листьями. Кебук успокаивал, а не пытался отравить. Завитки волос щекотали шею Келана, открывая большое родимое пятно, похожее на изогнутый лук с наложенной на тетиву стрелой. Тишину нарушал равномерный шелест листьев. Внизу, ветер волнами гнал высокую траву, заставляя ее переливаться под солнцем от серебристого до темно-зеленого. Мальчик сощурился и, ковыряя пальцем пластину перед собой, предался размышлениям. Келан знал историю своего появления на свет и теперь пытался понять, как лучше. Знать, что кто-то носил тебя под сердцем много месяцев, а затем выбросил на обочину дороги или что мог умереть гораздо раньше, очутившись в тазу?
  Стоуш был в его жизни всегда. Мальчик знал, нельзя называть огромного, угрюмого силача, племя которого проживало далеко на юге, в пустынях талаври, отцом. Кто такой жевлар и чем зарабатывает на пропитание им обоим, тоже знал. Но никто не смог бы позаботился о нем лучше. Эту уверенность мальчик принимал как данность. Келан не понимал многих вещей в силу своего возраста. Но чувствовал, Стоуш защищает его от многих бед, в том числе и от чужой глупости, ненависти.
  Из уроков приемного отца он усвоил, что у шантийцев нет друзей среди представителей других рас. Спасибо хотя бы за то, что селяне относились к пасынку палача с опаской, а не презрением. Дразнить не смели. Опасения, что Стоуш откажет в помощи, случись беда, удерживали их от необдуманных поступков.
  Такова жизнь. Это Келан тоже принимал как данность. Отсидевшись и немного успокоившись, мальчик спустился с дерева и припустил обратно к дому.
  Келан крутил головой во все стороны и при этом пытался не отставать от Стоуша. Гигант размеренно шагал, придерживая рукой заплечный мешок. Горожане косились на жевлара, а в глазах их таились страх и затаенное возбуждение. Страшное, оно всегда будит самые низменные страсти. Казнь - зрелище, которое вслух многие осуждают, но ни за что не пропустят.
  Мальчишка тоже ловил на себе удивленные взгляды прохожих. Они выглядели странной парой. Жевлар и шантиец. Палач и изгой. Маленький и худой Келан быстро уставал, семеня за высоким, могучим отцом. Мускулистые ноги Стоуша выдерживали долгий путь без труда. Сгибающиеся назад в коленях, они позволяли при желании двигаться очень быстро. Широкая ступня с длинными толстыми когтями придавала дополнительную устойчивость при ходьбе или беге. Тем не менее, палач не торопился брать ребенка на руки.
  Бесконечные улочки и проулки, шумный рынок, наполненный торговцами всех родов и мастей: узкоглазых, похожих на птиц, сентов с их посудой, торгующих переливающимися тканями катаринок, чья чешуйчатая кожа и шипящая речь напоминала о далеких предках ящерах. Многие-многие другие - тау, кельды. Нищета бедных кварталов, вонь нечистот и гнилых продуктов, орущие попрошайки, торговки живой рыбой и скисшим вином. Дома купцов и знати, ароматы свежего хлеба, духов, власти.
  Стоуш перевидал множество городов. Кейчат был одним "из". Очередная работа. Он снисходительно поглядывал на мальчика, чьи глаза блестели как два кусочка солнечного камня, а думал о новых ножах и ремнях. О тех, чьи жизни скоро придется прервать, пока не вспоминал.
  Здание тюрьмы для жевлара мало отличалось от любого другого, но Келан притих и восторг его несколько угас. Стоуш обычно оставлял мальчика под присмотром в гостинице или на постоялом дворе в том городе, где ожидалась работа. Хорошо оплаченная услуга гарантировала душевный покой обоим. В этот раз будет иначе. Стоуш счел возраст мальчишки вполне подходящим для начала обучения. Раз уж так сложилось, то пусть идет, как идет. Оставив Келана с одним из стражников, жевлар спустился вниз. Ему должны показать приговоренных и зачитать приговор, из которого последует вид казни.
  В одной из клеток сидел мужчина, в другой две женщины. Шантийцы. Как их занесло в эти края, Стоуш не знал, а подробности его не интересовали. Он подошел вплотную к прутьям.
  - Я палач, - ответил на незаданный вопрос.
  Одна из женщин зарыдала, попытавшись закрыть лицо рукавом. Вторая - бледная, но спокойная, поднялась с кучи старой соломы, сваленной в углу, подошла ближе. Взялась руками за ржавые пруты и прямо посмотрела на жевлара:
  - Ты убьешь нас?
  - Я приведу приговор в исполнение.
  - Зачем пришел? Мало разговора с судьями?
  - Нет. Я всегда делаю так.
  Она содрогнулась под его безразличным взглядом. А Стоуш думал о мальчике, сидевшем наверху, со стражей. О том, сможет ли маленький шантиец стать палачом? И сможет ли стать палачом, а не убийцей?
  Женщина облизнула губы и грустно улыбнулась:
  - Так зачем ты пришел? Неужели никакого покоя... до самого конца.
  Она склонила голову, золотистые волосы упали на лицо, открывая шею. Стоуш увидел странное родимое пятно, похожее на изогнутый лук с наложенной на тетиву стрелой:
  - Ты ведь не исповедник? Или и исповедник тоже? Выслушиваешь ли тех, кто стоит у порога смерти?
  Жевлар отступил на шаг:
  - Могу выслушать. Иногда меня просят о такой услуге, и я не отказываю без веской причины.
  Шантийка сглотнула, ее пальцы побелели от напряжения:
  - Называй это, чем хочешь. Мы, шантийцы, всегда были изгоями. Я никак не смогу спастись, хотя и не виновна, - Стоуш молчал. Он слышал подобное неоднократно. - Жалею же, не о том, что завтра умру. О том, что потеряла ребенка. Много лет назад.
  - Девять?
  Глаза женщины потемнели:
  - Откуда ты?..
  - По родимому пятну. У него оно тоже есть, на шее. Я нашел твоего ребенка на земле. Умирающим.
  Женщина пошатнулась, казалось, ей тяжело дышать. Известие оказалось неожиданным, и безнадежность проступила во всех ее чертах. Она больше не притворялась сильной:
  - Не знаю, как я потеряла его. Мы убегали. Я была еще очень слаба. Все казалось мутным, словно в тумане. Ажви сказал, что нужно оставить ребенка. Бросить на дороге, так как он выдаст нас плачем. Помню, как просила не делать этого. После, сознание оставило меня. Когда очнулась, ребенка с нами не оказалось. Они сказали, я уронила его, и он умер.
  Шантийка закрыла руками лицо:
  - Где ты похоронил его?
  - Мальчик жив. - Сухо, с удивлением ловя в себе мимолетную злую радость, ответил жевлар, делая шаг к клетке, - более того, я воспитал его как сына. И привел с собой.
  Она вздрогнула, а затем с какой-то слепой надеждой попросила, заглядывая в глаза:
  - Позволь увидеть.
  - Зачем?
  - Как ты не понимаешь, я же мать.
  Стоуш устало покачал головой:
  - Нет. Мальчику ни к чему знать.
  - Прошу, - слезы крупным градом покатились из глаз женщины, - ведь так я могу получить прощение. Или хотя бы посмотреть каким он стал. Прошу, это так важно для меня...
  - Нет.
   Келан зажмурился. По бледному личику бисеринками катился пот. А ведь он сам настоял, сказал, что хочет увидеть казнь. Солнечные блики играли на широком лезвии меча. Один взмах - златокудрая голова полетела в корзину. Народ взвыл. Лица тех, кто стоял в первых рядах, забрызгала алая кровь.
  И в этом море беснующихся в вожделении существ, одержимых ненавистью и страхом, удовлетворяющих свои самые темные чувства, замешанные на щекочущем душу очаровании смерти, стоял мальчик. Крики оглушили его, смерть потрясла. Келану казалось, он только что потерял нечто важное. Или в себе самом или в чувстве любви и привязанности к Стоушу. До этого момента, он считал себя уже взрослым. Зря, может быть?
  
  1 глава (Келан)
  
  Я смотрела в окно. Меня преследовало странное ощущение душевного одиночества. Вместе с тем, ничуть не жалела о том, что ко мне никто не пристает с расспросами или праздным любопытством.
  А вокруг суета. Пассажиров много, толпятся, толкаются, торопливо занимают свободные места. Даже рядом со мной сели, наплевав на предрассудки. Здесь уж не до неприязни. Несколько часов на ногах просто так не простоишь, устанешь. Пока еще паровоз дотянет до станции. Дорога горная, впереди, несколько часов ходу и ни одной станции или занюханного полустанка, только обрыв слева, да круто вздымающаяся гора справа.
  Я плотнее завернулась в плащ и уставилась в окно. Надоели бросаемые вскользь взгляды, полные гадливости. За что? Но не стоит пытаться понять. Мы слишком разные. Удивительное дело, в мире населенном лгванами, ящерами и немыслимо далекими от людей разумными тварями, тянуться бы человекам к близким по виду существам. Как-то уживалось более-менее с пестрым большинством рас? Но нет. Нас, перекати-поле, веками травили. Почему? Мы саранча. Емкое слово. Одновременно и обидное, и язвительное, и пренебрежительное. Никто и звать никак. Брезговали нами, а жили бок о бок веками.
  Все просто. Выглядели виды похожими, но особенности физиологии пролегали пропастью. Мы шантийцы, они люди. Хотя пропасть эта, в основном в умах, не являлась препятствием для межвидового скрещивания. За одним "но". У них два пола. А у нас три и в одном теле. Шантийцы - андрогины. Да еще и с таким жизненным циклом, что закачаешься. Около двух месяцев мужчина, почти три средний пол, а еще два женщина. Чем не чудовища?
  Людей набивалось все больше. Стало ясно, мест не хватает и многим придется стоять. А это часов пять, не меньше. Рядом со мной оставалось больше трети свободной лавки, занимать ее никто не хотел, а вот где-то неподалеку уже разгорался скандал. Сухой старческий голос громко сетовал на отсутствие мест. Старик прорвался ближе, растолкав других пассажиров, и увидел меня. Глаза его загорелись почти фанатичным блеском. Вот уж повезло, так повезло. Откуда у старушек и старичков столько энергии для ругани?
  - И почему "это" сидит, когда порядочные люди стоят? - Взвизгнул он, гневно сверкая глазами.
  Провокация провалится. Я не в том положении или состоянии, чтобы бодаться. Но прогнать себя не дам. За билет заплачено кровными, впереди длинная и непредсказуемая дорога.
  - "Это" занимает место согласно купленному билету. Хотите сесть рядом, ради богов. А если на уме нечто другое, например, согнать меня, перетопчетесь.
  Старик зло сплюнул под ноги:
  - Погань какая! Нет, слышите, уважаемые? Саранча рот открыла, по-человечьи говорить пытается! Да с каких пор "таким" билеты продают?
  Я с кривой усмешкой наблюдала за цирком. Обидно. А дальше то что? Зарезать паскуду у всех на глазах? Заорать в ответ? Меж тем пассажиры вокруг молчали, упорно не вмешиваясь в скандал. Чего это? И вдруг вспомнила. На шее болтается клановый амулет. Я так и не сумела с ним расстаться. Глупая ошибка, сентиментальность, которая грозит большими неприятностями в будущем, но обернулась неожиданной удачей сейчас. Подарок бога со звезды, символ клана волшбы. А с ними могут связываться лишь ненормальные. Ай да я! Однако необходимо убрать его как можно быстрее. В поезде я, конечно, засветилась.
  Наконец, и до старика дошла некая двусмысленность ситуации. Он оборвал обвинительную речь на полуслове и бочком-бочком отступил. Я сунула амулет под плащ и отвернулась к окну. Не знаю, радоваться или нет? Клановый амулет абы кто носить не может. Представляю чувства, обуревающие моих попутчиков. Такое и на таком! А с другой стороны, теплилась в душе нечаянная благодарность. Не будут затрагивать лишние несколько часов и на том спасибо. А там... Соскочу с подножки вагона и растворюсь. Убийце легко затеряться в толпе.
  Эх, Стоуш, примешь ли обратно? Вспомнишь ли нашу ссору и те глупые слова? Мне так нужна помощь, отец.
  Поспать не удалось. Все преследовало глупое ощущение, будто я муха под стеклом. Наконец, просто притворилась дремлющей, и сквозь прикрытые веки наблюдала. Атмосфера в вагоне незримо давила, косые взгляды раздражали. Были бы варианты, ни за что не поехала бы поездом. Но дом слишком далеко, а на перекладных быстро не доберешься. К тому же, при всех сопутствующих, лучше затеряться в толпе, чем рисковать собой и возможным ребенком в небольшой компании попутчиков. Хотя, сильно сомневаюсь, что шантиец вообще может где-либо затеряться. Была бы частью клана, презрение делилось на всех, но я сирота. Последний клан саранчи, который принимал меня как гостя, располагался в пригороде Тшабэ, городе света. Там, откуда я делала ноги.
  В общем, пока нахожусь в относительной безопасности, подумаю-ка над тем, на что вечно не хватает времени. Почему, например, шантийцам не позволено собираться количеством более ста человек? Почему любой клан, разросшийся до такого количества должен разделиться пополам и разойтись на расстояние нескольких километров менее чем за сутки? Единственный плюс столь жестких мер, теперь в каждом городе живут мои соплеменники, готовые подставить плечо, закрыть грудью... э, точнее принять на определенных условиях.
  В юности, теоретически, я могла бы войти в любой клан. Но не теперь. Шантийцы не дают постоянного убежища наемникам, а также членам гильдий или мастерам кланов, принадлежащих к ступеням. Подобное лицемерие противно их натуре. Хотя, посмотрим правде в глаза, нечасто представителям моего вида приходиться столкнуться с подобной проблемой. В нашем мире регулярно проливается кровь "саранчи", их положение в обществе где-то между нищим сбродом и безропотной прислугой, да и законы к ним суровы. Проступок, что обойдется кельду в солидный штраф, для шантийца обернется заключением в тюрьму. У них остался только кодекс, которому слепо повинуются все шантийцы. Единственная святыня, свод правил, который написали они, а не предписали им. Тут я неожиданно поймала себя на том, что думаю "они", а не "мы". Весело.
  Можно спрятать амулет, притвориться, что незнаком нож, но как спрятать натуру? Получалась, я сама пришла к неутешительным выводам, о которых столько раз говорил Стоуш. Одиночкам не стоит рваться в стаю.
  Отказаться от помощи, обычного человеческого тепла? Это выше моих сил. Как еще отогреться? Иногда закрыть глаза и притворится разве такой уж большой грех? Просто получить короткую передышку на пару вздохов. Пока еще кто-то не посмотрит с ненавистью. Если Стоуш пошлет далеким адресом и не захочет разговаривать со мной, придется уходить в горы. Двину через перевал, и примерно через неделю окажусь около моря. Там сяду на корабль, и сам рогатый дьявол меня ищи, не найдешь. Главное, не промахнутся, не стать слишком самонадеянной. У бога со звезды могут оказаться союзники и длинные руки. Сомневаюсь, что он вот так возьмет и легко простит меня за попытку убить его. Пусть сама попытка осталась лишь намерением. Ведь по кодексу... да что о том думать. Кодекс наемников уже не про меня.
  Вагон качнулся, дернулся и замер. Я поглядела в окно. Полузабытая станция. Да уж, с хорошей памятью о забытье можно только мечтать. Черт! Резво подскочив с места и, расталкивая локтями пассажиров, я рванулась к выходу.
  Паровоз пофыркивал, словно ретивый конь, из трубы рвались клубы пара. Внезапно раздался пронзительный гудок, и состав медленно тронулся. Я спрыгнула с подножки, по инерции сделала несколько шагов и остановилась.
  Весна набирала силу. Какое-то упоительное очарование было в этом возрождении природы. Интересно, жив ли старый Кебук? Я глубоко вздохнула. Чуть сладковатый запах цветущих некриций (странных растений, выглядящих, как торчащие из земли длинные палки с пучком пушистых фиолетовых отростков сверху), смешанный с горьким дымом, холодом весеннего ветра и надежды на удачу попал в легкие.
  Вот теперь можно неспешно осмотреться. Мне как обычно не повезло. На станции вышли три калеки и знакомый по скандалу старик. Он демонстративно плюнул в мою сторону и отвернулся. Я сдержалась и не плюнула в ответ, но аж дрожь пробрала от ярости. Нет, нельзя. Надо уходить и поскорее. Не хватало еще, чтобы в лицо запомнили.
  Тропка поросла молодой травкой. Лохматые травинки, похожие на пушистых гусениц, пугливо извивались под ногами, торопились отпрянуть из-под ноги и темнели, если ускользнуть не удавалось. Я вспомнила как летом, огромными, почти с руку ребенка, мохнатыми телами гусениц были обвешаны все деревья в округе. Только не Кебуки.
  Через какое-то время примятые пучки травы оживали, наливались цветом и снова испуганно метались пушистыми змейками. Казалось, под ногами непрерывно движется куда-то сама земля. К осени растительность на склонах станет темно красной, жесткой и почти неподвижной. А сейчас, призывно яркая, сочная она манила к себе обещанием отдыха. Первые признаки оживающего после зимы мира. Так и хотелось сойти с дороги да завалиться где-нибудь на полянке. В небо поглядеть. На пробегающие пеной облака, на бирюзовую глазурь неба.
  Я торопливо поднималась вверх, по склону. Еще немного и откроется вид с горы. Красотища, дух захватывает. Безбрежное разноцветное море, мшистые великаны, уснувшие навечно - Холмогоры. Дом. Немного запыхавшись, я привалилась к дереву. Его влажная чуть подрагивающая поверхность, состоящая из мелких ячеек, наполненных синими слепыми глазками приветливо запульсировала, подалась вперед. Я посмотрела наверх, туда, где сплетались в жгуты тысячи ветвей-хлыстов с пучками сине-зеленых крошечных листочков. Глазастое дерево. Шаас. Название осталось еще от ящеров. Я погладила ствол ладонью, ощущая покалывание в пальцах.
  Ну вот. Теперь на прямую, к старой дороге, по которой когда-то ходили караваны, а там и до села рукой подать. Только его я обойду краем. Селяне и в пору моего босоногого детства терпимостью к сироткам не отличались.
  Неожиданно навалилась дурнота, виски сжало обручем, а сердце затрепыхалось с перебоями. Я упала на колени, хватая ртом воздух. Сорвать амулет сил не хватало, пришлось, перебарывая удушье, медленно стянуть через голову. Едва я отшвырнула его в сторону, сразу отпустило. Вот тебе и память. С досадой кинула последний взгляд на черную глянцевую поверхность, поднялась с колен и зашагала без оглядки.
  Прости, бог со звезды. Я все равно не вернусь.
  Когда впереди показалась изгородь, я не смогла удержаться от дурацкой улыбки. Неужели не была здесь так долго? Вот она, собака-изгородь, старая, верная, все так же караулит глупых селян. Я подошла ближе и ласково потянулась к изумрудной зелени. Изгородь встрепыхнулась, зашумела всеми листочками сразу, словно заворчала и цапнула, обжигая ядом.
  - Пакость зеленая! - заорала я, отдергивая руку. Признав хозяйку, изгородь виновато съежилась, и ближние листочки посыпались вниз.
  - Кто еще? - раздалось со двора. Теперь пришло время съеживаться мне. Стоуш. Я прикусила губу и бочком протиснулась в дыру, до сих пор исправно исполняющую роль калитки. Что-то заросла дыра порядком.
  За последние десять лет внешне я изменилась, но, думаю, вряд ли до неузнаваемости. Из-за особенностей физиологии все шантийцы немного похожи друг на друга. У них не бывает критических перепадов веса, вы не встретите полногрудую женщину или могучего, широкоплечего мужчину. Организм просто не справится с такой нагрузкой. Попробуйте каждые четыре месяца трансформировать вымя в мужскую грудь и обратно. Затраты ресурсов тела при переходе колоссальны. Да и некоторые другие "достоинства" устроены у нас иначе, чем у людей, просто скрыты внутри. Человеку, нечаянно, что менее чем вероятно, повстречавшему шантийца в бане, тот показался бы кастратом. На деле же, природа мудрее. Зачем лишний раз задействовать выматывающие организм механизмы? Стоуш говорил, у человеческих младенцев мужского полу иногда бывают похожие нарушения, но для саранчи подобное норма. Яичники исполняют две функции - левый женскую, а правый мужскую. Потому мы так и плодовиты. Шантийцы могут рожать детей и зачинать их в определенные моменты цикла. Отчасти из-за сбивки его, я и заподозрила, что нечисто дело. Прошло больше четырех месяцев, а признаки перехода в другую фазу у меня до сих пор не появились.
  Я прищурилась. Солнышко светило в лицо. Хорошо то как. И страшно:
  ќ- Келан? - голос Стоуша звучал сухо. Сдавленно, что ли? Я не могла разглядеть выражения лица, слепило глаза.
  - Я...я, - горло сдавило.
  Тогда сложила ладонь козырьком и молча поднесла ко лбу. Жевлар не изменился. Великан как был, так и остался, массивный, могучий, угрюмый. Он мгновенно очутился прямо передо мной. Когда хотел, Стоуш двигался стремительно. Вот и сейчас навис, хмуро сдвинув брови, а потом ворчливо выдал:
  - Дура ты. Или дурак. Какая фаза?
  - Дура, - глухо пробормотала я, чувствуя, как волной обрушивается облегчение и становятся мокрыми глаза.
  - Ну, завой еще, - Стоуш, как когда-то в детстве, взял меня за руку, - изгородь цапнула?
  - Не признала. Пап, я такая...
  Он напрягся и жестко взглянул на меня. Ах, да.
  - Ничего страшного, - отпустил запястье и вдруг сгреб в охапку на мгновенье. Тут же отпустил и указал на дом:
  - Живо! Пока все не расскажешь, ни шагу не ступишь, - помолчал и тихо добавил, - дочь.
  Это стоило того, чтобы десять лет не видеть его.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"