День ото дня хану Ойгору становилось всё хуже и хуже. Он недомогал, отчего редко появлялся на людях и всё больше времени проводил в собственном аиле. Очень часто без особой причины его одолевала необъяснимая грусть, справиться с которой помогала только дочь. Почти всё своё время Чалын проводила с отцом, она ухаживала за ним и старалась любым способом поднять ему настроение.
- Адам, выпей, - протянув Ойгору чашу с жёлтым напитком, сказала Чалын.
Но хан не услышал её. О чём-то задумавшись, он сидел у стены на тюфяке, опираясь спиной на большие квадратные подушки, набитые птичьими перьями. Хотя в аиле было тепло, его вытянутые ноги укрывал дьюркан - одеяло, сшитое из овечьих шкур.
- Адам, выпей! - повторила девочка.
Ойгор вздрогнул и непонимающим взглядом окинул Чалын.
- Тебе это поможет.
- Да, да, - тихим усталым голосом ответил он, приняв в иссохшие руки серебряную чашу.
Отвар из кореньев приготовила Адаана. Она часто навещала хана Ойгора, приносила ему целебные настои из ягод, трав и плодов растений. Чудодейственные напитки придавали хану бодрости, но лишь на некоторое время, после чего он вновь впадал в уныние.
Чалын помогла отцу приподняться. Тот с трудом сделал несколько глотков, затем закашлялся и снова откинулся назад. Понурыми глазами хан посмотрел на дочь и с благодарностью кивнул ей.
Ойгор сильно изменился. За остаток осени и полную зиму из крепкого, здорового мужчины он превратился в немощного человека. Его пожелтевшее лицо изрезали морщины, щёки впали, а под глазами расплылись тёмные круги.
- Кха, кха! - послышалось с улицы.
Чалын обернулась, и в этот момент в аил вошёл запорошённый снегом Амаду. Он снял шапку, отряхнул её, стряхнул с шубы талый снег, вытер рукой мокрое раскрасневшееся лицо и прошёл дальше, к очагу.
- Метёт? - с трудом спросил его Ойгор.
- Шуурган всё не угомонится. Вон как завывает, - ответил Амаду, скинув отяжелевшую от влаги шубу.
Уже шёл третий день, как в Яраш-Дьер буйствовала свирепая вьюга. Холодный ветер ревел, как зверь, неистовствовал, вздымал и кружил снежную крупу, наметал белогривые барханы. Все тропы и дороги давно перемело, аилы утопали в высоченных сугробах. Казалось, будто стихия смешала между собой серое небо и заснеженную землю.
- Зима не хочет уходить, - ответила Чалын.
Услышав голос девочки, Рыс-Мурлыс приоткрыл глаз, поёжился от веющего холодом слова "зима" и закрыл мокрый нос лапой. Рысёнок лежал у самого очага, его шкурку грел огонь, а он только и успевал поворачиваться с одного бока на другой и тяжело вздыхать. Да, для него это было нелегко: пережидая непогоду, который день лениво ворочаться у огня. Рядом с ним сидела невысокая приятная женщина - хранительница очага. Благодаря её заботам пятнистая шуба рысёнка всё ещё оставалась целой. Чачак отодвигала зверька подальше от огня, когда подкладывала хворост в очаг. А тому, казалось, всё было нипочём. Через некоторое время он снова перебирался на прежнее место.
- Ветер сильный Боджинга усмирил, - сказал Амаду, присаживаясь к очагу. - Доколе шуурган не успокоится, он вряд ли объявится.
Пока Ойгор болел, Амаду правил всем его ханством. Времена для ойгорского народа наступили тяжёлые. Безжалостные воины южного соседа набегами разоряли ближайшие к границе аилы. Мужчин и стариков убивали, детей и женщин забирали в рабство. Нападения всегда происходили внезапно, а после разбойники очень быстро исчезали, и поэтому воины Амаду не всегда настигали их.
- Уулым, Долину семи водопадов не отдавай, - хрипло пробормотал хан Ойгор.
- Адам, я сдерживаю их натиск...
- Не отдавай... - приподнявшись, повторил Ойгор и, недосказав, погрузился в забытьё.
Хана словно кто-то сдерживал, не давая полностью высказаться. Его глаза затуманились, тело расслабилось и он снова откинулся на подушки. С каждым днём снадобья шаманки всё меньше и меньше помогали ему, он увядал и всё чаще терял рассудок.
Сын хана внимательно посмотрел на Адаану, та молча сидела в стороне и наблюдала за Ойгором.
- И в свет, и во тьму я причину недуга ищу, - поймав на себе взгляд Амаду, сказала шаманка, - но ни люди, ни духи помочь мне не могут. Нет нити, ведущей к ответу.
Почти каждый день и каждую ночь Адаана камлала. Шаманка чувствовала себя виноватой в том, что не смогла уберечь хана Ойгора от проклятия.
На глаза Чалын навернулись горькие слёзы. Она сильно любила отца и даже не могла себе представить, что однажды он покинет её навсегда. Девочка верила в его силы и постоянно думала о непременном выздоровлении. Однако слова Адааны разрушали эту надежду.
- Амаду, я должна спасти адама. В путь мне нужно отправляться, - сказала Чалын.
- Шаманы в поисках бессильны, где будешь ты искать ответ? - возразил Амаду.
- Не знаю, но я найду.
- Бессмысленно идти туда, куда сама не знаешь. Уж лучше оставайся здесь. Ты - луч надежды в темноте странствий адама. Как только видит он тебя, ему становится легче.
- Нет, Амаду, теперь он редко меня замечает.
- Повсюду рыщет враг. Замыслы его тебе не предугадать, а знатной добыче он несомненно обрадуется.
- Я воинов с собой возьму.
Пылкий спор разбудил Рыса-Мурлыса. Приподнявшись, он внимательно наблюдал то за Амаду, то за Чалын. Стараясь доказать свою правоту, брат и сестра приводили разные доводы, однако к общему мнению они так и не пришли.
- Нет, об этом говорить я больше не хочу, - рассердился, наконец, Амаду, - ты остаёшься в Яраш-Дьер. Так сказал я, того же пожелал бы и адам.
Жгучая слеза прокатилась по щеке девочки. Она с трепетом обняла отца и сильно прижалась к его груди. Слёзы пропитали рубаху хана, обожгли его тело, и он очнулся. Ойгор глубоко вздохнул и посмотрел на Чалын. Девочка не отпускала отца. Хан нашёл в себе силы и трясущейся рукой нежно прикоснулся к волосам дочери. Он почувствовал всю теплоту и нежность, что исходили от неё. Его глаза вдруг потеплели на мгновение, из них просочилась скупая слеза, и он опять впал в забытьё.
С тех пор мысли о предстоящем путешествии не покидали Чалын. Ослушавшись брата, она твёрдо решила отправиться в путь, сама не зная, куда он лежит, для решения самой трудной загадки в её жизни - на поиски ответа, который помог бы избавить её отца от проклятия. Пока Амаду не было дома, девочка тайком готовилась к путешествию. О своих смелых намерениях она не рассказывала никому. Единственными, кого она посвятила в свои планы, были верные и надёжные друзья: Ак-Боро и Рыс-Мурлыс. Когда всё было готово, отважная троица решила выждать подходящий момент и затемно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, отправиться в путь.
И вот наступила та самая долгожданная ночь, когда Амаду снова не ночевал дома. Со своими доблестными воинами он пытался предугадать коварные замыслы врага и строил новые планы по поимке злого хана Боджинга. Обычно они засиживались до самого утра.
Поздно вечером Чалын ворочалась на тюфяке, притворяясь, что не может уснуть. Всё это время она непрестанно наблюдала за сидящей у очага Чачак. Конечно, та не стала бы для неё преградой, оттого что попросту не имела права перечить дочери хана. Однако хранительница очага могла стать свидетельницей побега и сообщить об этом Амаду, а тот непременно поймал бы незадачливую беглянку. Чалын всё продумала наперёд, и перед тем как лечь спать, она разбавила отваром из успокаивающих трав заваренный в котелке ароматный напиток. Каждую ночь женщина пила его для того, чтобы взбодриться, но на этот раз всё вышло иначе. К полуночи её веки потяжелели, ветка хвороста то и дело выпадала из рук, она покачивала головой, отгоняя сон.
Чалын встала и подошла к женщине в тот самый момент, когда та совсем задремала.
- Вы ложитесь, отдохните немного, а я за очагом присмотрю.
Чачак вздрогнула и посмотрела на Чалын сонными глазами.
- Нет, нет, - замотала головой хранительница.
- Мне всё равно не спится. Ложитесь, - настойчиво продолжала девочка.
Внезапная сонливость совсем одолела женщину. Без лишних уговоров она согласилась на столь заманчивое предложение Чалын и со словами благодарности тут же устроилась на тёплой медвежьей шкуре.
Убедившись, что Чачак спит, Чалын очень тихо подошла к растянувшемуся у очага рысёнку. Тот лежал на спине, тихо посапывал и подёргивал во сне лапами.
Ему снился очень приятный сон, и он совсем не хотел просыпаться.
- Рыс-Мурлыс, пора! - более настойчиво произнесла девочка.
- Сейчас, сейчас, - не открывая глаз, пробубнил рысёнок, сладко зевнул, перевернулся на бок и свернулся клубком.
Недолго думая, Чалын подошла к своему тюфяку и стащила его на пол. Перед ней показалась большая, обшитая кожей прямоугольная крышка деревянного резного ящика. Сам ящик предназначался для хранения вещей Чалын, а также служил ей кроватью. Перебрав одежду, она нашла приготовленный в дорогу аркыт - кожаный сосуд, и направилась к Рысу-Мурлысу. Приблизившись к зверьку, Чалын раскупорила аркыт и капнула пару капель холодной воды ему на нос. В недоумении рысёнок подскочил на ноги, заметался и, выпучив глаза, спросонья завопил:
Он подошёл к другому ящику, расположенному ближе к выходу. Открыв его, среди мешков с продовольствием отыскал кожаную сумку-вьюк. Она была до отказа набита съестными припасами, которые украдкой собирал он сам. Задней лапой Рыс-Мурлыс упёрся в ящик, двумя передними потянул арчимак на себя. Тяжёлая сумка не поддавалась. Рысёнок пыжился, кряхтел, но прока от этого было мало.
- Давай помогу, - прошептала Чалын.
Она уже закинула за плечо лук, колчан со стрелами и надела свой боевой пояс с кованным под её руку мечом, небольшим чеканом и бронзовым кинжалом с позолоченной ручкой. Вместе они быстро вытащили арчимак и волоком потащили к выходу.
- Х-х-х! А-а-а! - послышался сзади протяжный звук с причмокиванием.
Беглецы замерли.
- Ну, ну! - продолжил женский голос.
"Неужели проснулась?" - испугалась Чалын.
Девочка и рысёнок медленно оглянулись и сразу же успокоились. Оказалось, что женщина всего лишь разговаривала во сне.
- Она теперь до утра не проснётся, - прошептала Чалын.
- Её даже бубен Адааны не разбудит, - тихо рассмеявшись, добавил Рыс-Мурлыс.
Они приоткрыли завесу эжика и вышли из жилища. У высокой коновязи возле аила их уже встречал Ак-Боро.
- Ну что, тихо? - спросил он.
- Да, всё спокойно. Помоги закинуть, - указав на тяжёлую сумку, попросил Рыс-Мурлыс.
Ак-Боро наклонил голову, вцепился зубами в арчимак и закинул его себе на спину.
- Что ты там понабрал? - ощутив тяжесть ноши, спросил конь.
- Дорога дальняя, кушать что-то надо. Вот ты, например, пощипал травку - и доволен, а мы такую гадость не едим, нам что-нибудь вкусное надо: кан, курут, каймак... - с наслаждением перечислял рысёнок, закрепляя вьюк ремнями.
- Гадость?! Тоже мне сказал! - возмутился Ак-Боро. - Да лучше сочной луговой травы ничего на свете нет. А нежный аромат, а вкус, а соки?! Ты когда-нибудь пил с неё росу?
- Ак-Боро, ты в еде ничего не понимаешь, трава годится только для того, чтобы здоровье поправить.
Пока Ак-Боро с Рысом-Мурлысом спорили о своих предпочтениях, Чалын вернулась в аил. Подложила в очаг веток потолще и подошла к отцу. Хан Ойгор крепко спал на двойном тюфяке.
- Адам, я очень скоро вернусь, - прикоснувшись к его руке, прошептала Чалын.
Она поправила на нём дьюркан и поспешила вернуться к друзьям.
Ак-Боро преклонил перед девочкой колено, и она ловко вскочила в седло. Следом на коня запрыгнул рысёнок и уселся у самой гривы, прямо перед Чалын. Она тронула поводья и отважная троица украдкой двинулась по дороге, начиная дальний путь.
Под копытами хрустел талый снег, чавкала слякоть, хлюпали похожие на кисель лужи. На обочинах журчали ручьи, в воздухе веял тёплый беззаботный ветер, курились уснувшие аилы. Лунной ночью беглецы покидали Яраш-Дьер и даже не догадывались, каким интересным, а вместе с тем и трудным будет их путешествие, полное тайн, опасностей и приключений.
Чалын до сих пор не представляла, куда лежит их путь, и поэтому без капли сомнения первым делом решила заехать к Адаане. Лишь только она в этот поздний час могла помочь советом.
Шаманка предчувствовала появление девочки этой ночью и поэтому не ложилась спать.
- Эзень, - войдя в аил, поприветствовала Адаану Чалын.
- Эзень, эзень, - ответила шаманка. - Я знала, что ты придёшь.
Чалын прошла к очагу и села напротив Адааны.
- По зову сердца своего отправилась ты в путь. Байана ты послушала, и он ко мне тебя направил. Байана своего не каждый слышит, не всякий понимает, иной и вовсе ему не доверяет.
Адаана встала и подошла к серому, сплетённому из прутьев ящику, на котором лежал небольшой, с виду самый обыкновенный округлый камень. Но, несмотря на всю свою простоту, камень служил надёжнее любого замка, поднять его могла лишь Адаана. Для всех других людей он был попросту неподъёмен. Шаманка с лёгкостью убрала его, приподняла крышку и достала из ящика длинное чёрное перо ворона.
- Подкинь перо, и пусть его острие укажет тебе дорогу.
Изумлённая Чалын бережно крутила в руках бесценный подарок шаманки, не сводя с него глаз. Ей казалось, что с таким необыкновенным проводником она теперь без труда разгадает тайну проклятия и вернёт отцу его прежнюю силу.
- Возьми и мой амулет. Он мне расскажет, когда ты будешь в мире духов, а если будет слишком худо, позови меня и я на помощь приду.
Адаана сняла с себя пожелтевший от времени амулет и протянула его Чалын. Изготовленный из копыта марала оберег висел на кожаном ремешке. На нём был изображён благородный олень, взмывающий в небо, и три огненных шара вокруг него.
- В мире духов? - удивилась девочка. - Но как? Как туда я попаду?
- Да, ты не кам, и камлать не умеешь, но всё же амулет может тебе пригодиться. Порой мы сами не знаем и даже не догадываемся о том, что ждёт нас на жизненном пути. За каждым шагом - новый шаг, за поворотом - новая дорога. Слушай байана, - шёпотом, как-то загадочно произнесла шаманка, - он не обманет.
Девочка даже подумала, что Адаана знала больше, чем говорила, но почему-то отмалчивалась. Со словами благодарности Чалын надела оберег.
- И помни, Чалын. Как бы ни было трудно тебе, в каком бы месте ты ни оказалась, никогда не унывай. Верь в себя, в свои силы, и всё получится.
Ночная темнота рассеивалась. Над вершинами гор уже посветлело небо. Близился рассвет. С каждой минутой в голову Чалын всё чаще закрадывались навязчивые мысли о том, что хранительница очага вот-вот проснётся и, не обнаружив её, наделает много шума. И потому, получив мудрое напутствие, девочка решила поскорее покинуть жилище шаманки. В сопровождении Адааны она вышла из аила и села на коня.
- Во тьме тебе просвета, в слабости - силы, в незнании - прозрения, - дала в дорогу благословение шаманка.
- Но! - выкрикнула Чалын, и белогривый жеребец помчал её в неведомую даль.
Спустя некоторое время тревожные мысли стали отступать. Взгляд наездницы устремился вдаль на бескрайние просторы просыпающихся Уралтайских гор. Сквозь тёмные макушки стройных сосен пробивались первые лучи восходящего солнца. В заснеженных логах стелился туман, на небе угасали звёзды. Она ехала по широкой высокогорной долине и её снова посетила тревога: "Узнав о моем исчезновении, Амаду первым делом направится именно к Адаане". Но Чалын даже и не догадывалась о том, что все её предположения уже обратились в явь.
Когда в очаге родного жилища Чалын прогорели все ветки и в аил прокралась предрассветная свежесть, Чачак проснулась. Вокруг было темно и холодно. Не обнаружив в аиле девочки, женщина очень сильно испугалась. Ей было невдомёк, что Чалын отправилась в дальний путь по своей воле. Хранительница тут же подложила в очаг хвороста, раздула огонь и бросилась звать на помощь Кыркижи.
Небольшой аил богатыря стоял неподалёку от аила хана Ойгора. Узнав тревожную новость, человек-гора кинулся известить Амаду об исчезновении Чалын. Он вбежал в шестиугольный аил, в тот самый, где находился сын хана и, даже не отдышавшись, объявил о пропаже Чалын.
Не проронив ни слова, Амаду выскочил из аила, оседлал своего скакуна и помчался к родному жилищу. У входа с поникшей головой его уже встречала Чачак. Осознавая свою вину, она протянула Амаду тонкую деревянную табличку с неумело вырезанным изображением всадницы и маленького ушастого зверька на могучем коне.
- Я нашла её у Ойгор-хана, - чуть слышно прошептала женщина.
Амаду взял табличку и в изображении увидел послание Чалын.
- И всё-таки она поступила по-своему, - словно смирившись с самоволием сестры, совершенно спокойно произнёс он, глядя в глаза Кыркижи.