Аннотация: Это не сериал и не сцена из жизни, это просто немного о грустном.
Можно сказать, что Михаилу повезло, но вряд ли нахождение в заднем отделении милицейского бобика способно порадовать любого нормального россиянина. Пока вечно недовольному порыкивающему на подъемах двигателю послушно вторили визгливыми голосами детали кузова, Михаил думал. Думал он много и напряженно. Причиной резкого проблеска интеллекта была легендарная личность капитана Семенова, а точнее их предстоящая встреча. Ничего хорошего от нее он не ждал. Вряд ли капитан решил с ним чая в три часа ночи испить с казинаками. Да и чай Семенов не пил уже лет двенадцать, а все больше кофе баловался. Вот скажите, откуда у начальника уголовного розыска такие деньги? А все ж находил и по слухам даже подозреваемых угощал. По раскрываемости его подразделение уже третий год занимало первое место по области и это пугало даже больше, чем слухи о нынешнем ментовском беспределе. Мрачные затылки конвоиров добавляли паники и заставляли судорожно перерывать недавнее прошлое в поисках тем, которые на языке уголовного кодекса скромно именовались "преступления". Нельзя сказать, что Мишаня, как его ласково именовали в заведении с забавными вышками по углам, обтянутыми колючей проволокой, был безгрешным. Но в последние полгода бытие не омрачалось по его собственному ироничному признанию "приступами неудержимой клептомании". Если добавить, что уголовный розыск в принципе такой мелочевкой не занимался, становилось действительно страшно.
--
Выходи, - покрытая пятнами ржавчины дверь распахнулась, и рослый детина в пятнистом камуфляже отступил на шаг, перекрывая пути к бегству.
Привычно пригибаясь, Миша покинул чрево детища автопрома и, не удержавшись на скользкой ступеньке, практически упал на милиционера. Благодаря реакции опера, остаток пути он проделал в положении грузчика с мешком цемента на спине. Даже нецензурные выражения сквозь стиснутые зубы присутствовали, но очень тихо. Желания проверить силу мускулов откормленного на казенных харчах бугая больше не было.
Дверь была открыта, подчеркнуто аккуратно, только после вежливого стука и что очень ему понравилось, не его головой.
--
Разрешите?
--
Заходите, - если капитану, едва помещающемуся за обычным школьным столом, и было смешно наблюдать явление печального ослика Иа и его друга, по формам больше смахивающим на Винни Пуха, то на лице это никак не отразилось.
--
Побудь в коридоре.
Пока он покидал помещение, Михаил пристально рассматривал хозяина кабинета, тщетно пытаясь понять, что именно в нем такого легендарного. За исключением плеч, просто не помещавшихся в стандартную серую форму и облаченных в строгий пиджак, он казался обычным сотрудником бескрайней страны, с такой же размером денежной проблемой. Белоснежная рубашка и отутюженный до остроты бритвы галстук только добавляли загадочности. Отсутствие табачного дыма и едва слышный аромат выращенного на юге персика заставили сидеть на стуле с выражением мышки перед удавом и ждать.
--
Ну, здравствуй Михаил, вот и свиделись, - небольшая хрипотца и легкая ирония. Он от души наслаждался этим зрелищем.
--
Век бы вас не видеть, - обычно после этих слов от собеседника в погонах прилетало в челюсть, реже по почкам, но обязательно.
--
И за что ж ты нас так не любишь? - казалось, он нисколько не обиделся.
Михаил несколько секунд изучал его лицо в поисках малейшей зацепки того, что над ним так оригинально решили поиздеваться. Даже от самых старых и опытных сокамерников он не слышал о таком изощренном хамстве. Вытащить из постели, даже не дав толком одеться, а за окном далеко не май месяц! А потом еще и спрашивать, за что!
--
Козлы вы все, - постаравшись произнести фразу как можно быстрее, он практически моментально свернулся в клубок и закатился под стол. Теперь со спины его закрывала толстенная доска, а ударов с фасада, пусть даже и подкованными сапогами он не боялся. Толстая ватная подкладка самопального комбинезона и такое могла выдержать. Штаны были чуть потоньше, но обычно бьют в туловище.
--
Слушай, а ты чего туда залез? Если ты решил стать ежиком, то сообщаю, что до весны грибов не будет, - насмешливый голос с неба явно решил его доконать своим спокойствием.
--
А бить?
--
Что "а бить"?
--
Бить не будете?
--
А надо?
--
Что за еврейская привычка отвечать вопросом на вопрос, - Михаил подобно сталагмиту медленно поднимался с пола и бурчал, - да вы совсем обнаглели! То бьете, то разговариваете, может, наконец, определитесь, что именно вам нужно? - достав пистолет Макарова из глубин своего одеяния, он положил его на стол. Подчеркнуто рукоятью вперед.
--
Саша!
--
Я! - В кабинет, едва не снеся дверной проем, ввалился давнишний сопровождающий.
--
Забери пистолет и не теряй больше.
Один мельком брошенный взгляд на Михаила и он, строевым шагом подойдя к столу, забрал оружие.
--
Разрешите идти?
--
Иди.
Молчаливая борьба взорами на фоне закрывавшейся двери продолжалась недолго.
--
И что вас вечно на Темную сторону Силы тянет, а Михаил Юрьевич? Уже шестой десяток подошел, а вы все как молодой, то на спор кепку украдете, что ее у Ленина на голове находят, то части памятников по ночам до блеска натираете. Уже все знают, какие у вас руки золотые, а вам все неймется.
--
Извините, я больше не буду, между прочим, он сам виноват, так обращаться с пожилым человеком.
--
Пожилым? Может мне в архивах посмотреть, сколько всего на вас до сих пор собрано? - в это время он шуровал руками в ящике стола, и стеклянный звон создавал любопытный фон, словно Алиса мелафон настраивала.
--
Люди злые, наговорят всякого.
--
Это точно, но если даже половина того, что мне рассказали, правда, то вас должным были расстрелять еще в колыбели. Вам знаком Багдадский вор?
--
Допустим, но откуда его знать вам?
--
Общие книги в детстве читали, - наконец он достал из стола две большие кружки из темного стекла, украшенные зеленой надписью "Милиция have you" и теперь наливал в них содержимое термоса.
Михаил как завороженный следил за его руками и тихонько щипал себя, пытаясь убедиться, что это не сон. Руку каждый раз простреливало болью, но тело упрямо отказывалось просыпаться. А капитан, как ни в чем, не бывало, достал блюдо с наложенными невысокими горкой золотистыми крендельками, украшенными хрусталиками сахара.
--
Чем богаты, тем и рады, угощайся, - и выжидательно уставился на него.
Если мозг Михаила упрямо отказывался верить в реальность происходящего, то его руки в союзе с желудком решили не оставаться голодными. Кофе оказался очень крепким, горячим и самое главное сладким. Печенье тоже оказалось в меру рассыпчатым и чуть отдающим сливочным маслом. Сознание Михаила решив, что реальность может обмануть, но кофе никогда, послушно вернулось к привычной за годы жизни работе.
--
И когда очередной переворот случился?
Удивленно приподнятые брови, - переворот?
--
А где вы видели мента, угощавшего подозреваемого даже не сигаретами, а кофе?
--
У вас несколько искаженное представление о наших сотрудниках.
Смех Михаила больше напоминал плач зяблика, разве что был гораздо тише и тоскливее.
--
Молодой человек. За все время общения с внутренними органами я только и делал, что получал искаженное представление и мне дико интересно, зачем я вам понадобился. Предупреждаю сразу ...
--
Михаил Юрьевич, ну что вы как в детском садике? Мне просто срочно понадобилась ваша помощь, а вы ведете себя так, словно попали в клетку с тигром.
--
И чем может помочь старый человек, вроде меня?
Держась за поручень и пытаясь не так часто биться головой о потолок "козлика" Михаил уже не думал, а тихо и очень изобретательно матерился. Четверть века в замкнутом помещении в окружении десятков недовольных своими жилищными условиями одарили просто колоссальным багажом знаний по этой части. Из радиоприемника, сквозь шум помех, доносился голос Гурченко с рассказом о том, что можно сделать за пять минут. Вместе они создавали жутчайший из дуэтов Людмилы Марковны. Жаль, что все внимание Семенова занимала дорога, по количеству льда смело считавшаяся катком и колея, решавшая на старости лет поиграть в американские горки. Темные стволы деревьев в лучах фар то и дело перебегали дорогу, стряхивая снег с ветвей, и казалось, что они едут по глухому туннелю с редкими краплениями звезд - фонарей.
--
Михаил Юрьевич, не волнуйтесь вы так. Все будет хорошо, - наконец, он соизволили обратить внимание на пассажира.
--
Молодой человек, у нас разные представления, что такое хорошо, а что такое плохо.
--
За такое предложение можно жизнь отдать, а у вас лицо выпившего полный граненый стакан уксуса и закусившего лимоном.
--
Где вы были, когда мне было двадцать? - горечь опоздавшего на поезд "Владивосток - Москва" пропитывала голос до самых корней.
--
Вы не поверите, но тогда меня еще не было.
--
Вот так всегда...
--
Михаил Юрьевич соберитесь, уже подъезжаем.
Скрип тормозов и недолгий занос на ледовой корке. Полный боли скрип открывающихся дверей. Семенов подошел и как заботливая мама поправил ворот и легким движением слегка разлохматил свежеокрашенные волосы. Михаил терпеливо ждал окончания экзекуции. Подобный костюм он носил чуть меньше четверти века назад и успел порядком все позабыть. Удавка на шее навевала неприятные воспоминания, а пиджак стягивал тело, как странное животное - паразит. Жесткие туфли, ласковыми объятьями челюстей волкодавов, намекали о кровавых мозолях завтра. Трость из слоновой кости с обвивающейся черной лентой и мордочкой дракона завершала образ ловеласа на охоте.
--
Вот как голову в пасть тигру засунуть, это Михаил Юрьевич, а чтобы просто в гости зайти, чайку попить...
--
Михаил Юрьевич, я вас официально приглашаю на празднование дня милиции в этом году.
Мельком брошенный на плебея взгляд и Михаил отправился покорять Европу.
Двухметровый глухой забор ограждал от взглядов любопытных прохожих трехэтажное творение очередного нувориша, больше похожее на дворец из детской сказки. Оплетающие мохнатые лапы елей мириады переливающихся гирлянд только добавляли сходства с новогодней игрушкой, а яркий свет из окон кричал о несметном богатстве хозяев, с легкостью превращая безлунную ночь в яркий полдень.
Недовольный снег скрипел, жалуясь на судьбу, а кривой улыбке вторила сказка из далекого детства "Тили-тили-тили-бом! Был у кошки новый дом". Мороз задорно покусывал щеки, а голос воспитательницы продолжал, "Ставенки резные, окна расписные". Кончики пальцев в щегольских перчатках постепенно замерзали, теряя чувствительность, "А кругом - широкий двор. С четырёх сторон забор". Каждый хочет осуществить детские мечты и только архитектору за это еще и платят.
С каждым шагом поступь становилась тверже, а глаза все сильнее блестели задорными огоньками. Любой кидала вам скажет, что без фарта даже пустяковое дело сорвется. Михаил, неспешно настраивал себя на лучший концерт в этой жизни. Ловкие и одновременно гладкие движенья, словно вместо мускулов нити шелка. Пластика, отработанная годами и неподвластная молодым грация. Но самое главное, это железобетонная уверенность в себе, способная заставить медведя почтительно удалиться, а енота освежевать самого себя.
- Милейший?! - легкий стук в окошко оторвал дежурного от разглядывания мониторов, - возле поручня стоял молодой господин без головного убора и помахивал тростью, которой постучал в стекло, - вы собираетесь открывать?
Белая карточка с золотым тиснением мелькнула на мгновенье в руках фокусника и будто растворилась в воздухе.
- Проходите.
- Дамы и господа, Михаил Юрьевич. Прошу любить и жаловать! - Натренированный голос церемониймейстера с легкостью перекрыл легкий шум праздничного приема и сконцентрировал внимание на припозднившемся госте.
Он словно оказался в центре площади большого города, и все его жители устремили свои взоры на него. Легкое любопытство, осуждение и даже зависть на лицах. Никто не остался равнодушным. Михаил купался в их внимании, привычными движениями опытного пловца выходя на стрежень бурной реки, чтобы сразиться и победить. Вечерние платья и драгоценности на обнаженной коже, строгие костюмы с блестящими искрами на рукавах переливались цветным калейдоскопом. Такую большую стаю павлинов он видел только в зоопарке Марокко.
- Михаил Юрьевич, что же вы так поздно? Я уже заждалась, - по лестнице, слегка касаясь перил, спускалась Она. Высокая прическа, белоснежное платье с глубоким вырезом и кроваво - красное колье с большим рубином в форме сердца, уютно разместившееся в глубокой долине меж двух холмов. Рожденная покорять. Только сейчас Михаил понял, что это не просто слова. Никакая фотография не могла передать всю глубину этих глаз, манящую небесной синевой. Губы цвета янтаря в стремительной как полет шершня улыбке, предназначенной лишь ему.
- Вы прекрасны, как впрочем, и всегда, - легкий, как падение лепестка, кивок, - вы позволите пригласить вас на танец?
Небрежный щелчок пальцами и оркестр смолк.
Полная тишина пришла в зал, и только сейчас был услышан легчайший стук, отбивающий барабанную дробь, возвещая о приходе хозяйки бала. Треск кастаньет перерос в крещендо и оборвался резко, как обрубленный тесаком. Мелодия как змея, просочившаяся под ногами гостей, взорвалась стремительной серией танцевальных па. Несколько движений и они замирают в яростном предвкушении, дрожа от переполняющей энергии, и пожирая друг друга глазами. Сгореть в яростном огне танца, чтобы застыть леденящей взор фигурой в испепеляющем ожидании чуда. Пустыми словами нельзя передать танец пламени в костре, как нельзя рассказать слепому о цвете утренней зари, можно лишь сожалеть о несбыточном.
Он сжигал себя не оставляя даже шанса выжить, стирал зубы в порошок, но молчал и улыбка не оставляла его ни на секунду. Шаг, два, три. Поворот и треск колена, перебитого бревном на лесоповале. Плевать. Каблук выбивает замысловатую вязь и слышно только его. Шаг, два, три. Поворот и хруст, так и не сросшийся до конца, лучевой кости. Плевать. Он не отпустит ее даже за пожизненную амнистию. Шаг, два, три. Поворот. Провести раскрытую ладонь, словно лаская ее волосы и резко убрать. Ей ни к чему видеть синего паука на запястье. Шаг, два, три. Поворот и финальные аккорды заставляют двигаться еще быстрее в лихорадочном приступе безумия, заставляя сжимать объятья подобно анаконде и видеть разгоряченные, вожделенные губы, послушно ждущие завершения танца, ставшего искрой разбудившей вулкан. Она покорно ждет, прикрыв глаза, отдаваясь на милость победителя, ставшего сегодня ее повелителем. Трепет юного тела, как сладкий страх первой ночи, и тающая кусочком льда робость запрета. Все плотины сметены и дамбы разрушены.
Грохот аплодисментов окатил ледяным дождем.
--
Вы очень загадочный, - едва заметная пауза, - Михаил, - голос черной пантеры, только что поймавшей ловкую мышь ей к лицу. Румянец на щеках и часто вздымающиеся груди, едва не прорывающие тонкое платье, лишь добавляет притягательности.
--
А разве вас это смущает? - теперь главное не отпускать ни на мгновенье.
Ее смех похож на звон серебряного колокольчика.
--
Нисколько. Но о вас ходит столько слухов, что я даже не знаю, кому верить!
--
Например? - и держать леску в натяг.
--
Говорят, что, защищая честь дамы сердца, вы убили на дуэлях троих?
--
Стоит ли верить, всему, что говорят? - Любая ложь будет распознана, и в памяти гулким камнепадом разноситься "... я приговариваю вас к двенадцати годам тюремного заключения...". Мрачный отблеск на лице скажет больше любых слов.
--
Вы очень похожи на своего отца. Он тоже не любил хвастаться.
Михаил опускает глаза, признавая правоту ее слов. Любой беспризорник ждет этих слов всю жизнь, вот только дожидаются единицы.
--
Ну что же молчите? Наверху есть галерея и можете сами в этом убедиться.
Она не слушает робких возражений и тянет его за собой по лестнице. У взбалмошной девицы появилась новая игрушка и ей не терпится похвастаться старыми. Охранники послушно расступались перед ними, склоняя головы в глубоком поклоне. Третий этаж закрыт для гостей, но барин далеко, а она близко. Своенравной дочери хозяина в день совершеннолетия позволено многое.
Ярко освещенный коридор и кажущийся бесконечным ряд картин на стенах, в золоченых рамах. За каждую из них хранителей Третьяковки можно сжечь на костре и получить Нобелевскую премию за проявленное к ним милосердие.
--
Михаил, мы уже пришли! - Теперь она ждет похвалы как щенок, принесший хозяину кость. Он виляет хвостом и забавно тявкает, крутясь под ногами, искренне не понимая, почему владыка не рад.
На картине немолодой мужчина, чей суровый нрав запечатлен талантом художника, подкрепленного угрозой великой немилости. Он вложил в него свою душу, заставив сотворенного масляной краской на холсте казаться живым. Надменность и властность, презрение и гордыня. Уже не человек, но царь. Пускай она ошиблась на десятки омытых кровью лет и скромная табличка внизу картины ничего не говорит избалованному ребенку, только дети иногда действительно говорят правду. Только им никто не верит.
--
Ольга, а это ваш портрет? - Кажется, что он спрашивает, но стоит повернуться к нему спиной и ослабевшие ноги подводят ее. Помочь бесшумно опуститься на ковер и быстро оглянуться, но тихий замах трости остался незамеченным. Пока.
Грехи отцов да возлягут на сыновей, так батюшка? История любит повторяться? Нет. Всего лишь гены и горчащая полынью ирония. Снять колье, положить во внутренний карман и прикоснуться прощальным поцелуем к губам. Теперь все.
Ветер с запахом зимы и снега остудил лицо и тело. Руки привычно перебирали нить судьбы, обернувшеюся тонким тросом, держащим гирлянду разноцветных фонариков, а в голове царила пустота. Возвращение победителя это всего лишь триумфальное бегство побежденного.
Темная громада четырехколесного друга молчаливо ждала его возвращения. Семенов успевший протоптать небольшую тропку вокруг него, словно пританцовывая под неслышную музыку, мужественно преодолевал все тяготы и лишения нелегкой службы сотрудника милиции. На непритязательный взгляд Михаила, маскировка под чукотского шамана была выше всяких похвал, но бубна все равно не хватало.
--
Не верю.
--
А и не надо, - капитан с наработанной годами ловкостью уже заводил странный механизм, считавшийся автомобилем только в России. Стартер соизволил провернуться только после парочки коротких молитв, сквозь стиснутые зубы, еще раз подтвердив, что в каждом уазике живет гремлин. Двери успели слегка примерзнуть, но в этой битве победу одержал Семенов.
--
Ваш заказ...
--
Нет.
--
Нет?
--
Это не заказ. Это подарок. Вам.
--
Капитан!
Удар по тормозам едва не заставил испытать лобовое стекло на прочность. Бал - маскарад окончен и маски сброшены.
--
Я тридцать лет К-А-П-И-Т-А-Н! - сейчас он очень похож на злющего кобеля на грозящей разорваться от одного сильного рывка цепи. - Мне до зубовного скрежета не нравиться, что делаете вы и подобные вам! Вы жестокие? ДА! Вы беспринципные? ДА! Вы сволочи? ДА! ДА! ДА! Тысячу раз ДА!
Две секунды тишины перед бурей.
--
Но то, что делают Они нравиться мне еще меньше. Никто не заявлял о пропаже. В музее храниться отлично сделанная подделка. Пускай справедливость объявляет сегодня траур, но колье достанется тому, кого я посчитаю достойным, - он вновь спокоен, минутная слабость не в счет.
--
Вор - рецидивист, по кличке Мишаня кажется вам достойным? - голос не дрожит, пережившего Берию уже не напугать.
--
Он нет, а вот Михаил Юрьевич...
Габаритные огни медленно тают в темном лесу, оставляя после себя лишь падающий снег и тишину ночи.
Послесловие. Враг твоего врага может стать твоим другом.