Макита Велинский, Никсим Доремеев : другие произведения.

Порок пророка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Светло-желтый песок великой пустыни недвижимо и величаво возлегает на бренном теле земли, вздымаясь барханами и опускаясь впадинами, словно дыша, если только мертвая природа может дышать. Эта пустыня, этот песок - это все, все, что есть, все, что вообще существует, ей, наверное, нет границ, она продолжается бесконечно, простирая свое необъятное тело во все четыре стороны света, и нет ей конца, нет ей ни преград, ни пределов...
  Желтые лица перемешивались и сливались в сплошную однотонную массу, обветренные губы что-то шипели друг другу, оголяя немногочисленные зубы желто-черных оттенков. Меж обнаженных по пояс или прикрытых грязными, поношенными одеждами тел, вскользь касаясь обгорелых плеч и огрубевших, заскорузлых рук струилось ощущение гудящего роя. Роя, где каждый становится маленькой частицей громадного, необъятного целого; целого, где каждая частица обязана нести свою ложную истину, будучи уверенной, что работает на благо всех. Или вообще на благо. Или, хотя бы, работает.
  Черные засаленные волосы жреца развевались в такт едва заметным движениям воздуха. Сухой ветер, спутник этой мертвой природы, осыпающий каждую свою жертву вихрем песка, карающий жителей пустыни, за то, что они, дерзкие, посмели построить в этом прибежище мертвой тишины свои города, найти в глубоких песчаных барханах воду, приспособить под себя все оазисы - дары неизвестной и несуществующей силы, жемчуг великой пустыни, снова и снова бросал в покрасневшие от сухости глаза и грязные лица острые осколки-песчинки.
  Длинные волосы, синдром аристократии и самолюбивых эльфов Западной Империи, не были редкостью среди этого народа. Но едва ли эти волосы были выращены специально, как признак. Этому эльфу вряд ли нужны были признаки.
  Он провел ладонью по сухому морщинистому лицу, исполосованному странными шрамами - знаками, видимо, высеченными культом, или самим собой во имя культа, и начал свою речь:
  - Раса умирает. А богам нужно больше. Ваши смерти не могут быть карой за Ваши грехи, Ваша жизнь им не нужна. Найдите самое сокровенное - найдите жемчужины Ваших душ, чтобы пожертвовать и получить алмазы! Чертите на Своих языках знаки судьбы, если призвание Ваше - говорить, испещрите ими Свои руки, если знаете, что Вы поборете песок, режьте кожу на Своем черепе, если считаете, Вам нечего больше дать миру, кроме воображаемого ума!
  Толпа волновалась. То тут, то там кто-то негромко выговаривал какие-то ругательства на странном, ломаном языке, то тут, то там, кто-то вдруг падал на колени, кто-то был в замешательстве, у кого-то в глазах читалась решимость, некоторые старались лишь поскорее покинуть это место. И только стояли вдалеке, где заканчивалась окраина Города, угрюмо и зыбко кругловатые, совершенно незаметные дома цвета песка, да вились каменные дорожки, засыпаемые всё тем же песком.
  Старик продолжал свою речь:
  - Не существовало понятия времени тогда. Оно не было придумано, оно не считалось, а значит - его не было. Не было эльфов, их смертей и рождений, не было рождающего и умирающего. Тогда Маархел и Гнадздрон пришли, чтобы создать Вас. И они создали время. Вы Все знаете это, Вы пришли сюда, дабы вспомнить двух богов не Вашего обличия. Они не создавали Вас по своему образу и подобию, как сказано во множестве лжесвященных книг и писаний прошлого, они не приходили в этот мир в облике Вашем же. Они были. Были до, и их образ и подобие недоступно Нам, как существам времени. Оно было создано, чтобы могли быть созданы Вы.
  Кто-то порывался броситься к старцу, стоящему на упавшей каменной колонне, которая служила ему трибуной. Но большинство утихало.
  - Время существует, чтобы повторяться. Оно не бесконечно, но замкнуто. Оно - круг ваших пороков перед ними и теми, кого Мы сами могли увидеть - Грдзанидами - богами-эльфами, которые сошли к Вам, чтобы дать Вам Ваше земное счастье. Они обещали Вам вечную жизнь? О, нет. Но мои слова, перед тем, как я, последний пророк Маархела, уйду в бесконечность, разорву связь со временем...
  В плечо старику ударился небольшой булыжник.
  - Стойте вы, стойте, он - святой, кем бы для вас он не был! Остановитесь! - раздался надрывный голос из толпы.
  Еще несколько камней упали рядом со жрецом.
  Старик достал из-за пазухи маленькое лезвие и провел им по одному из символов, шрамами бугрившихся на его лице. Его длинный, в нескольких местах изломанный, нос, похожий на клюв изредка пролетающих в бездонном небе хищных птиц, часто и неровно втягивал воздух, выдавая не то страх, не то напряженность. Капля крови потекла по щеке, и дальше, по подбородку, исчезая под рваной накидкой. Пророк провел пальцем по царапине, поднял этой рукой булыжник и бросил его обратно в толпу.
  Пораженный камнем в висок эльф упал замертво.
  - Это был он, тот самый! Он умер! Вы видите, боги знают все! Хватит, прекратите! - возопил другой голос.
  - Нет, это не он. - Из шевелящейся толпы выступил высокий эльф с правильными чертами лица, но странным ртом, искривленным вечно опущенными вниз уголками губ. Он сделал шаг к старику и произнес, оскалившись всеми своими немногочисленными неровными зубами: - Что, окончилась эпоха богов, жрец культа? - В толпе прошел смешанный, неутвердительный гул.
  - Окончилась эпоха вашего земного счастья. - Старик смотрел на эльфа неподвижным мутным взором.
  Удар тяжелого кулака повалил жреца на землю. Теперь на его место взошел хорошо сложенный эльф, лет ста пятидесяти на вид, с короткими, но такими же сальными черными волосами и узкими, одержимыми фанатичной идеей глазами.
  - Вы видите последнего жреца, лежащего мертвым на разрушенном идоле своего Маархела! - прокричал он, стараясь пересилить шум толпы. - Мертвого бога! Вам нужны идолы? Вы жили, поклоняясь каждый своему, и, убивая каждого, ликовали. Сегодня умер последний! Так радуйтесь, шакалы пустыни! Мы свободны, мы первые, кто живет! Живет без крови, пролитой на мертвый камень и испарившейся пустым кровавым паром, не оставив ничего, кроме рыжих разводов на теле порождения великой пустыни! - Он обвел толпу нетерпеливым взглядом. - Мы свободны!
  Последние его слова утонули в безумии голосов, мольбах, криках радости и злого отчаяния и просто рева толпы - этой черноволосой и желтолицей толпы, которая, быть может, в первый раз, показалась неразделимым стихийным целым.
  Те, кто не бросились бежать, доставали мечи и дубины, убивали каждого, попадавшего под руку, оказавшихся без оружия и просто замешкавшихся, падали на колени, кричали, дрались, раздевались донага. Это было буйство обезумевших от своей свободы эльфов, которые устраивали кровавую оргию на трупе своего последнего бога.
  Отныне свободных эльфов.
  
  ***
  Раскаленный диск солнца, плавясь, уже касался недалеких бархан. Длинные тени стелились по песку, взбираясь на останки поверженных монументов диких и причудливых существ, богов-эльфов, Грдзанидов, великих правителей и пророков.
  Энермел стоял перед лежащей на песке колонной и неотрывно смотрел на мертвое тело. Легкий ветер трепал и спутывал его темные длинные волосы, тяжелые от сальной грязи, обнажая светлую, по сравнению с обгорелой кожей лица, шею. Тот же ветер поднимал песок, заметая, хороня под ним трупы жреца и последних культистов, лежавших вперемежку со свободными эльфами, которым, отныне, не нужно было ритуальное погребение. Их похоронят вольные пески великой пустыни.
  - Разве мы не должны были этого делать? - Эльф не заметил, как Лаазар подошел к нему. Длинные полы его грязно-коричневого одеяния грубой материи иногда касались неровного, истоптанного и местами залитого кровью песка, оставляя на нем едва заметные следы.
  - Ты знаешь, что это был не мой выбор, - не глядя на брата, ответил Энермел. Он всмотрелся в искривленное последней болью лицо, наклонился и провел ладонью по холодному, изуродованному шрамами лбу умершего. - Не такой ценой, брат. Не такой ценой, - негромко сказал он.
  - Вспомни, сколько людей он убил, погубил в кровавых ритуалах. - Лаазар говорил тихо, но в его голосе начинали слышаться нотки рождавшегося гнева. - Мы должны уметь жертвовать. Какими бы страшными жертвы иногда не казались, они никогда не сравнятся с теми, которые были принесены во имя культа.
  - Я стараюсь верить в тебя, брат. - Энермел выпрямился. - Стараюсь, верить в то, что твое решение окажется правильным. И что мы никогда не станем проклинать сегодняшний день. - Эльф спокойно и испытующе посмотрел в глаза Лаазару. - Я пойду.
  И он медленным шагом направился в сторону Города.
  - Ты поймешь. Я знаю, - сорвались негромкие слова с обветренных губ.
  Он долго смотрел вслед удаляющемуся брату. Когда тот уже почти скрылся из виду, эльф произнес, обращаясь не то к мертвецам на песке, не то к самому себе, не то к вечным барханам:
  - Ведь сегодня мы принесли последнюю жертву пустыне.
  Будто очнувшись, он зачерпнул горсть песка и разжал ладонь, позволяя острым песчинкам-лезвиям отдать дань последней памяти умершему жрецу.
  - Мы победили, - глухо сказал он. - Жаль, папа. Жаль, что ты так и не захотел стать свободным.
  
  ***
  - Они проиграли. - Невысокий эльф остановился и повернулся к четырем следовавшим за ним собратьям. - Жаль, братья, жаль что они так и не осознали своей обреченности. Мы сделали все, что могли, но здесь больше нет памяти о Грдзанидах. Наш брат отдал свое тело и дух, пытаясь образумить глупцов, но тщетно. Он умер с именами Маархела и Гнадздрона на устах, да будет вечна благодарная слава о них. Мы не забудем его последней жертвы, унесем ее туда, где еще можно исцелить разум впадающих в безумие. Продолжим наш путь.
  Он поднял горсть песка испещренной ритуальными шрамами ладонью и отпустил, отдавая легкие песчинки во власть ветра.
  - Туда, - указал он нашептанное воздухом направление.
  Пятеро последних культистов побрели по обжигавшему голые стопы песку в бескрайнюю гладь великой пустыни.
  
  ***
  Желтые горбы домов нестройно теснились, перемежаясь узкими мощеными дорогами. Город был окутан великой тишиной, мертвой тишиной, висящей в неподвижном холодеющем воздухе меж странных строений, монументов и то тут, то там выступавших из песка, тысячелетних алтарей, покрытых следами от ударов жертвенных ножей и засохшей выцветшей кровью. Ни единый звук не нарушал ее, не было слышно эльфийской речи, криков изредка пролетавших птиц, молчала сама земля, придавленная песками великой пустыни. Синее бездвижное небо простиралось твердым нерушимым куполом, на котором проступали голубые песчинки бесчисленных звезд.
  Первый вопль, похожий на вопль буйного безумного, прорвался в сердце Города и, отлетая от песчаных стен, унесся ввысь. И тут же Город поглотила волна звуков, криков радости, восторга, ликования, потоков слов, произносимых хриплыми надломленными голосами. Толпа заполняла улицы, где-то начинала стучать странная, выбиваемая на обтянутых кожей барабанах музыка, зажигались факелы, порождая пляску изломанных мелькающих теней на песке. Грязные тела в рваных одеждах сновали, крича что-то друг другу и потрясая вынутыми из глубоких закромов такими редкими здесь бутылями.
  - Ты видишь хотя бы одного не счастливого, брат? - Лаазар вернулся в наполненную пляшущими тенями комнату с небольшого балкона, отгороженного двумя выцветшими занавесями.
  - Сейчас не время об этом говорить. - Энермел сидел на скамье, опершись на стену и держа в руках небольшую глиняную чашу, полную похожего на самогон бесцветного вина. - Дадут бо... - он осекся. - Я надеюсь, что никогда не увижу. - Эльф поднял чашу, залпом выпил половину, поморщился и, пошатнувшись, встал.
   Он вышел из округлой занавешенной арки и вдохнул сухого, но прохладного воздуха. Вокруг царил гулкий хаос праздника, чадящие факелы разгоняли ночную тьму, выхватывая из нее стены горбов-домов.
  В голове эльфа царил пьяноватый шум. Он отправился вперед, не думая, куда, иногда вылавливая из общего гомона отдельные слова и задерживая взгляд на лицах пирующих.
  Он шел долго, сквозь огни и звуки, которые становились все тусклее, выветриваясь, вместе с хмелем, по пути к окраине. А когда праздник остался за спиной, а улицы наполняли редким светом расставленные все дальше друг от друга факелы, он бессознательно свернул в одно из лишенных света пятен. Из темноты вырисовывались черты древнего культистского алтаря, который еще не успели выкорчевать из податливого песка освободившиеся эльфы. Энермел подошел вплотную к алтарю и прикоснулся к прохладному шершавому камню. Культ... Сколько жизней ты погубил во имя неведомых, возможно, никогда и не существовавших богов? Сколько десятков поколений ты держал в страхе с тех пор, как наш народ пришел сюда из неведомых нам теперь мест? Они правы, тебе нельзя было больше существовать.
  Но сможем ли мы существовать без тебя?
  Эльф отошел от алтаря и направился дальше, туда, где уже не было света факелов. Звук его шагов повисал в воздухе и в следующее мгновение разбивался об истертые, засыпанные песком камни вьющейся между домов дорожки. Здесь голоса были слышны намного меньше, а иногда, когда капризный и беспощадный ветер этих краев менял свое направление, и вовсе утихали. Но даже здесь, на самой окраине города не было тихо, не было спокойно, как когда-то прежде. Осколки старой веры, старого искусства обиженным и торжествующим взглядом смотрели на него со всех сторон, воплощаясь в уже полуразрушенных или, порой, еще целых статуях и алтарях культа. Халдреджир-Грдзанид, однажды здесь говорили, что ты пришел к нам из вечности, говорили, что ты дал людям земное счастье, жестокий и хитрый правитель. Ты показал свою силу, ты принес в этот Город такие богатства, о которых, наверное, никогда не мечтали чужаки, живущие в тропиках и у моря. Ты славился своей магией, своим провидческим даром...
  Энермел остановился у каменного изваяния, еще не разрушенного до конца свободными эльфами. Огромные мускулистые руки лежали на песке, статуя была повалена на землю, а глаза одного из эльфов-богов были устремлены в небесную звездную высь, словно впиваясь в каждый клочок родного холодного ночного светила.
  Может быть, эльфы просто сделали тебя богом. Может быть, ты больше всех был похож на тех, кого они ждали, может быть, ты просто мог спасти их от того безумия, которое творится сейчас.
  А может быть, и нет.
  Энермел лег на прохладный песок. Небеса нерушимым куполом накрывали необъятные пески пустыни, словно храня ее от всего, что было там, дальше, за бесконечными барханами, за прибрежными Раззахом и Фэйхезиром, за большой водой. Они будто бы оберегали эту пустыню, Город в ее сердце, каждого его жителя, защищая от эльфов за горами, от странных и неведомых цивилизаций, от враждебного и незнакомого мира... Может быть, всего лишь мгновения нужны, чтобы почувствовать это небо, слиться с ним, проникнуть в каждую звезду... И...
  И просто поверить.
  
  ***
  - Я снова спрашиваю тебя: ты видишь хотя бы одного не счастливого, брат?
  Энермел молчал, пристально глядя на Лаазара.
  - Да, - наконец сказал эльф и, помедлив, продолжил: - Хватит, брат. - Он взял Лаазара за плечи и с отчаянием заглянул ему в глаза. - Я взываю к тебе не просто так, и прошу не в первый раз. Ты же знаешь, я всегда был с тобой. Я не предлагаю тебе вернуть культ, но все, что мы сейчас делаем, уже было, и было не раз. Ты можешь разрушить, а можешь спасти. Я много думал, очень многое осознал окончательно и четко, поэтому пришел сейчас к тебе. Пока не прошло много времени, давай остановимся. Ты же знаешь, не все уверены в том, что твой путь верен, не все слепо пойдут за тобой, не все будут готовы жить этой жизнью. Сейчас это буйство. Буйство необузданной, счастливой в своем разврате и обезумевшей от безвластия толпы. А потом все повторится.
  - Не все, говоришь? Новые идеи стары? Так смотри!
  Лаазар резким движением откинул занавесь, и в помещение ворвались палящие лучи полуденного солнца. Эльф шагнул на желтый камень балкона, и крик собравшейся у Дома Грдзанидов толпы вместе с жаром раскаленного воздуха объял его, вознося в голубые небеса и даруя право речи ведущего.
  - Пируйте, братья! - патетично подняв руки, крикнул он. - Сегодня, завтра, послезавтра! Насыщайте свои тела до отвала, гуляйте, наслаждайтесь уходящим земным бытием! Пусть отныне каждый прожитый день станет для вас жизнью, той полной жизнью, которую вы столько времени жаждали, но боялись получить! Той жизнью, которую мы вырвали, взяли по праву, которую у нас когда-то незаслуженно отняли! Ради чего? Знаете вы, все, кто стоит сейчас передо мной, те, кто недавно расправился с последним из фанатиков, знаете ли вы, почему мы столько времени страдали? Почему мы жили в объятиях страха и иллюзий? Почему мы приносили жертвы, почему каждый пытался найти для себя оправдание зверству культа? Кому он принес счастье, кому? Дайте мне ответ - я не знаю. - Глаза Лаазара горели, руки непрестанно двигались, как будто ему не хватало слов, не хватало взгляда, и даже жесты не могли выплеснуть ту силу, которую он вкладывал в слова. - У пустыни нет богатств, и любая сила тонет в песках. Так перестанем же поклоняться ей и сражаться с ней, растрачивая свою жизнь, перестанем бороться с собой же, мы - пустыня. Мы сами в себе, мы - та великая сила, которая извечно себя порабощает. Пески - наша свобода, в которой наши предки взлелеяли этот Город, как мать свое единственное дитя, это та свобода, в которой были взлелеяны мы. Так хороша ли та мать, которая говорит своему ребенку, что он жалок и не нужен этому миру, о безысходности всего живого? Хороша ли мать, которая способна лгать? И что остается делать ее ребенку? - Он замолк. Замолк, будто, и ветер, наигравшись вволю с песком, бессмысленно, но упорно обсыпавшим невысокие кругловатые и неказистые здания, словно желая однажды поглотить их. Молчал народ, созванный сюда, праздный и неуправляемый народ, уже несколько дней утопавший в пучине разрешенного счастья. Секунды стали вечностью, а вечность вдруг превратилась в секунды, время изменилось, искажая пространство, оголяясь, становясь жалким и подконтрольным людской воле. - Ему остается только любить свою мать! - заговорил Лаазар еще громче, его голос отзывался одобрительными выкриками из толпы. - Любить и делать всё для того, чтобы она была счастлива! Они хотели вечности и тяготились нами, они получили ее! Так пусть каждый получит то, во что он верит, пусть каждый будет счастлив, пусть каждый будет уверен в своей победе и пронесет ее до конца! Что бы ни делали те эльфы, они получили свое, и свое получили мы. Так пируйте же, братья!
  Сотни голосов подхватили один, редкие опущенные, было, головы поднялись, глаза зажглись ярким огнем грядущих великих перемен.
  - А после - нас ждет работа, братья! Нам многое предстоит сделать, чтобы искоренить память нашего темного прошлого, чтобы построить на старых ошибках новое существование!
  
   ***
  Тихая ночь. Давно не было такой. За последние недели, недели бунта, уничтожения культа и искоренения памяти о нем, восстановления Города, усердной работы на стройке нового счастья, тихие ночи стали чем-то редким и забытым. А сейчас - тишина... Эльфы спят спокойным сном свободных, свершивших правосудие. И снится им новая прекрасная жизнь, счастье и светлое будущее.
  Лаазар спал. Тихо, бездвижно, будто неживой. И уже добрую половину ночи брат стоял над ним, наблюдая его сон и, будто, раздумывая или решаясь на что-то.
  В округлом пустом окошке медленно, неуверенно светало. Первые острые, пока еще холодные, лучи рассвета прокрались в сумрак комнаты, обосновавшись на сальных волосах и плечах эльфа, покрытых курткой, расшитой дорогой нитью, но обтрепанной и грязной.
  И вместе с ними искра решимости промелькнула в глазах Энермела.
  - Живи, брат, живи и наслаждайся жизнью. - Эльф аккуратно поцеловал спящего брата в лоб, странным скорбным взглядом оглядел комнату и скорее вышел из дома. - Живите все! - чуть громче сказал он тающей ночи и спящему Городу. - Живите свободными, пока можете! Живите и радуйтесь новым переменам и новой жизни! Я больше не способен на это, но я не могу лишить этого вас, наполняя своей заразой... Прощай, родной Город, прощай моя жизнь, мне повезло, увы, меньше, чем вам...
  Он побрел по заметенным песком улицам к окраине и дальше, в безбрежные пески, в последние объятия мягких бархан.
  
  ***
  Светло-желтый песок великой пустыни недвижимо и величаво возлегал на бренном теле земли, вздымаясь барханами и опускаясь впадинами, словно дыша, если только мертвая природа могла дышать. Эта пустыня, этот песок - это все, все, что есть, все, что вообще существует, ей, наверное, нет границ, она продолжается бесконечно, простирая свое необъятное тело во все четыре стороны света, и нет ей конца, нет ей ни преград, ни пределов... И ложь это все, что там, далеко за плавными, гордыми, непоколебимыми барханами есть большая вода, есть другие эльфы, есть города и страны, вечнозеленые леса и поднебесные горы, это все неправда, обман и самообман тех, кто почему-то верит в лучшую жизнь.
  Жизнь неизменна. Ее пересохшее русло замыкается, не оставляя места полным воды притокам и лишь заставляя двигаться вокруг недоступной оси снова и снова, подбирая для каждого поколения свои иллюзии, скрывающие одни и те же давно исхоженные повороты реальности. Каждая новая революция приближает вершащих ее лишь к одному - не к новой жизни, нет, не к свободе, не к гармонии, не к счастью и справедливости, а лишь к одному. К следующей революции.
  И не следует останавливаться, не имеет смысла пытаться остановить этот круговорот, не выйдет, да и стоит ли? Зачем? Дорога создана, чтобы по ней идти, не важно куда, потому что идти никогда не бывает некуда. Жизнь - это движение. Движение, а не то направление, которое ему стремятся придать.
  И горе лишь тем, кто это осознает.
  Энермел брел по обжигавшему стопы песку в бескрайнюю гладь великой пустыни. Брел, чтобы не думать, куда, брел, потому что это было последним, что ему, спутнику идущих по дороге новой жизни, оставалось. А на самом деле - всегда единственным.
  Хотя, как он мог сделать иной выбор? Выбор, которого не было.
  Он брел, не неся с собой ничего, не сводя взгляда с вечно далекого горизонта, брел, оставляя позади Город, наполненный суетой, наполненный радостями и слезами, вопросами и ответами, правдой и ложью, вечным кругом бытия эльфов, упоенных жизнью.
  Отныне свободных эльфов.
  
  ***
  Ветер раздувал длинные полы широких одежд смуглокожих людей-воинов прибрежного Раззаха, выстроившихся в парадную шеренгу. Пять эльфийских фигур в балахонах цвета песка стояли на возвышении, обращенные испещренными шрамами лицами к толпе.
  - Братья! - прокричал стоявший в центре невысокий эльф. - Ликуйте, братья! Наступает эпоха Вашего счастья, которая продлится до тех пор, пока Наш великий Народ не станет прахом на теле пустыни! Возрадуйтесь! Восславьте вновь создавших Вас, Маархела и Гнадздрона! Ибо память о них незыблема, и Мы будем передавать ее из уст в уста, из поколения в поколение! И, во славу вечных богов, на том месте, где я стою, будет воздвигнут памятник тому, кто принес священную жертву в дни смуты, того, кто телом и душой своими дал жизнь Вам, существам времени! Памятник пророку Энермелу-Грдзаниду!
  Эльфы падали на колени, начинали плакать, теряли сознание или просто стояли, не в силах пошевелиться. То тут, то там раздавались рыдания исхудавших женщин и еще живых детей, чудом переживших недели голода, сливались и перемешивались лица в несколько месяцев ставших стариками.
  Так случилось. Так случилось, когда Лаазар Освободитель не смог скрыть потерю брата, и его смерть стала новой жертвой, повлекшей за собой разум свободного народа. Так случилось, когда Раззах начал бессмысленную войну с Людской Дуонгмундской Республикой и нуждался в рекрутах для своей поредевшей армии. Так случилось, когда пять изможденных эльфов в странных балахонах, неведомым образом добравшихся до страны на краю великой пустыни, постучались в ворота пограничного города и попросили встречи с местным агитатором в войско. Так случилось, когда восьмой шахиншах объединенного Раззаха, Восточного Останула и Пригорного Аарефа, сын и наследник Раахидов, последних из царей, повелитель одиннадцати народов, вечный союзник Фэйхезира, чья священная мощь никогда не угаснет и чьи богатства несчисляемы, справедливый к братьям своим и карающий врагов своих, дитя неба и отец земли решил прекратить поставки продовольствия в одинокий город-государство, прислушавшись к пяти странникам, предложившим необычный ресурс для пополнения его великой армии. Так случилось, что их интересы совпали.
  Чудом, так случилось.
  А эльфы не верили, сейчас они просто не думали о вере. Они ждали пока их накормят, пока заставят работать, пока начнут оберегать и давать им надежду на счастье. Это было ожидание погрязшего в нищете и безысходности народа, ожидание сломленных существ, сломленных не по чьей-то воле и не по собственной вине. Способных покоряться новой силе, способных покорно строить жертвенники и разрушать алтари, способных привыкнуть к любой деспотии и изуродовать любое счастье...
  Отныне свободных эльфов.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"