Политова Алина : другие произведения.

Сны Авроры

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жанр - триллер. Повесть написана на основе реальных событий. В реальности пропавшие люди не найдены, судьба их на сегодняшний день не известна. Названия местности и имена изменены.

  Сны Авроры
  
  На небе появились первые звезды. Мы сидели на веранде, которую я недавно сколотил своими руками. Надо было построить дом, чтобы как в пословице - "Построил дом, посадил дерево, родил сына". Но меня хватило только на веранду. А дом все тот же, мой дом детства. Зато дерево посадил. Посреди двора, четырнадцать лет назад. Теперь, сидя на веранде, я каждый раз смотрел на дерево и позволял войти в себя тьме, символом которой оно было. Моя сестра говорила, что тьма - это не хорошо и не плохо. Это просто оттенок. Если тьма сопровождает твою жизнь, не надо бежать от нее. Просто открой свое сердце, прими ее без страха, тогда она не причинит тебе никакого вреда. Ведь из черной холодной глубины земли прорастает жизнь, что тянется к свету.
  Четырнадцать лет назад ночью я пришел в лес, к срубленному дереву. Я был пьян, в одной руке лопата, в другой топор. Голос, который много раз звал меня на мрачную поляну посреди горы, звал для смерти, и для любви - звучал в ту ночь особенно громко. Я долго смотрел на труп дерева, освещенный луной. Всегда, когда я приходил сюда ночью, светила луна. Быть может, в этом была какая-то связь. Дерево погибло. Магия умирала. И умирало мое детство. Я стоял на пороге новой жизни. И в эту жизнь я должен был взять свою тьму. Чтобы тянуться к свету. Я вырубил отросток от влажного, еще сочившегося древесной кровью пня. Выкопал часть корня. И унес собой. В ту же ночь посадил отросток в самом центре двора. Теперь тьма навсегда поселилась рядом. Та, которая быть может, спасла нас тогда своим шепотом, мыслями, что внушала мне. И снами.
  Мы сидели на веранде - я и мой друг. И оба смотрели на дерево. Бутылка виски почти опустела. Я поставил пустой стакан и посмотрел на Степаныча.
  - А я ведь написал книгу. Все-таки написал.
  - Правда? Хм...
  - Что "хм"? Хочешь, я почитаю?
  - Не знаю. Честно, не знаю... Все это... - Он сжал губы, подыскивая слова. - Это не то, что хочется вспоминать.
  - Ты привез, что я просил? - Весь вечер, пока мы разговаривали о его работе, о жизни, о наших семьях, я не решался задать этот вопрос. Боялся, вдруг он забыл.
  - Да. - Коротко бросил он.
  - Все? Про оба случая?!
  - Ага. Я же обещал. Хотя не одобряю, что ты копаешься в этом.
  - Хочу знать всю картину, - воодушевился я, - в подробностях! Мне не хватает деталей, чтобы закончить книгу. Хотя я не знаю, как эти случаи туда вплести, это же не связано со мной и сестрой. Ну... напрямую не связано.
  - Тебе повезло. Про вторую девицу любопытный документ. Ее сестрица такой прочувствованный текст написала в показаниях, зачитаешься.
  - Ты принес?! - Возбужденно спросил я.
  - Да, да, скинул на флешку. В куртке. Напомни, чтобы не забыл отдать.
  - А про первую?
  Он не ответил.
  - Ну?!
  - Антон... Кондратьева-то не взяли. И двух его подельников. Они заграницу свалили. Так что их показаний нет.
  - Да, но...
  Он внимательно посмотрел на меня и произнес чуть слышно:
  - Там только показания твоего отца.
  - Я знаю, знаю. Мне нужно это прочитать.
  - Все на флешке. Антон... ты бы отпустил уже это все, а? У тебя же все хорошо. Но когда я тебя вижу, в тебе снова тот пацан просыпается. У тебя становится тот же взгляд. Я сам как напоминание тебе... а ведь все прошлое, прошлое дело. Пойми. - Он взял сигарету и закурил. Его руки слегка подрагивали. Заметил мой взгляд и пробормотал: - ты молодец, так и не куришь. Никогда не курил?
  - Курил. Но бросил. Тогда еще бросил... да я не долго курил, может год всего баловался.
  - А я все не могу бросить. Начал, когда на первый труп выехал. Вот странная хрень - в ту ночь меня вообще не парило это все. Вонь там и все такое. Прикинь... а когда работать начал, чувствительный стал как девка. Мы тогда выехали на квартиру, воняло из дверей, соседи позвонили. Вскрыли квартиру, а там бабка. Уже неделю портится. И эта вся вонь, меня прям накрыло. Перед пацанами неудобно, я ж героя такого корчил. Заблевал место преступления. Ну и закурил в ту ночь, у следака первую сигарету взял.
  - У тебя гайморит был когда мы мелкие были, ты говорил.
  - Ну да, может. Не помню, чтобы воняло. Я был как в тумане. В башке вроде ясно, но как в тумане. Собаку-то помнишь мою? Видать она второй трупак тоже почуяла, рыла там в стороне. Но я тогда не понял.
  - Хорошо, что я тогда не узнал об этом...
  - Ну да... там-то без браслетиков, наверное. Накрутил бы себе...
  Мы замолчали. Я поднялся и пошел в дом. Достал из бара еще бутылку виски. Мне хотелось почитать Степанычу то, что я написал, мне нужен был первый слушатель. Тот, кто разделил бы со мной это.
  - О-о, это дело, чувак! - Степаныч радостно потер руки, увидев на столе новую бутылку.
  - Стакан давай, чувак!
  - Вискарик это вещь. Только у тебя я его употребляю. Так-то мы по русским напиткам.
  - Что, зарплата не позволяет? - Рассмеялся я.
  - Ну лесники в наше время живут побогаче простых полицейских. Антох...
  - Чего?
  - А ты не думал уехать?
  Я рассмеялся.
  - Здесь мои корни, куда я отсюда.
  - Ну так-то да... просто напряжно к тебе мотаться за тыщу километров.
  - Ты сильно и не напрягаешься. Когда приезжал крайний раз? Год назад, да? Больше года...
  - Я бы чаще мог. Я бы вообще с тобой рядом поселился, вот веришь?
  - Как-то не особо...
  - Нет, правда. У меня не было такого друга как ты. Да и не будет. Ты человек, Антох.
  - Ну да. Человек. Не обезьяна.
  - Не, ну правда. Ты человек. Я вот четко помню, когда ты сказал, что будешь моим другом. Мне никто так до этого не говорил. И я понял - все для тебя сделаю!
  Я подвинул к нему стакан и, глядя в глаза, произнес:
  - Да ведь ты и сделал.
  Оно долго смотрел на меня. А потом тихим голосом ответил:
  - Нет... вернее да, но в том и проблема.
  - Проблема?
  - Проблема... ведь мы же, Антон, не разлей вода потом три года. Ведь это ж я батю уговорил остаться. Как уговаривал - представить не можешь. Батя в Ивантеево работать нанялся строителем, чтобы мы остались. А он гений был, гений! Художник, можно сказать! Фрески выкладывал как в старину, умел! Да... А пошел просто на стройку. Потому что любил меня. А я с тобой хотел рядом остаться. Друг потому что...
  - Ладно, уехал же потом. Даже Катьку бросил.
  - Из-за тебя и уехал. Не мог твой взгляд выносить. Ты после того случая смотрел на меня как-то... странно.
  - Странно?
  - Твои глаза как плакали. Ты прости, но что-то такое... сухие были, но как плакали. Это был не ты. Не тот ты, которого я знал раньше, который сказал "Я буду твоим другом". Тот случай все изменил...
  - Это была благодарность. В глазах. Наверное, это была благодарность.
  - Я устал от нее. Не надо было этого... вот и сейчас ты на меня так смотришь.
  - Как же иначе, Степаныч? Ведь ты же...
  - Я не сделал ничего. Это само вышло. Случайность. Не смотри так на меня! Черт, мы пьяные уже... несем чушь.
  - Да ведь я уснул, ты пойми. Я уснул. Потом я узнал, что часов пять оставалось максимум. Я бы проспал их. Я устал, вымотался. Если бы не было тебя, если бы я не позвал тебя в тут ночь остаться у меня... я бы проспал эти пять часов! Ты пойми, меня бы не было! Я бы никогда не простил себе этого. Меня бы не было на свете.
  - Это дело случая!
  - Ты не уснул...
  - Я там еще, на поляне, понял про дом. Мне кажется, я не особо в уме был тогда. С головой беда... батя как-то раз назвал меня умственно отсталым по-пьяни. Может и правда так было. Потом я догнал вроде, но вот тогда еще отставал. Какие-то голоса мне слышались частенько. Сейчас вспоминаю - жуть. Видать перерос все-таки. И там, на поляне, сидел с Мошкой, перебирал камешки какие-то, которые мы с могилы отложили... я услышал какой-то будто бы голос, про дом. Я тебе пытался же сказать, помнишь? Да я думал, что ты тоже слышал, знаешь... когда ты бежал вниз, с горы, а мы за тобой - я думал, ты тоже услышал про дом и потому бежишь.
  - Я... нет, не услышал. Ничего я не услышал.
  - Ну и ладно. Значит бог через меня все сделал. Какая разница. - Он залпом выпил и поставил стакан. - Дело прошлое, Антох. Дело прошлое. Просто жуть какая-то на душе от этого всего осталась. И знаешь... мне тоже страшно, когда думаю, что мог уснуть. К чему мы вообще ворошим, так хорошо сидели...
  Я долго молчал, уставившись на дерево, освещенное фонарем у ворот. А потом задумчиво произнес:
  - Это никогда меня не оставит. Жуть, да. Какая-то жуть. Что-то было тогда... я гоню эти мысли, но было что-то еще. Я не получил всех ответов. Поэтому не могу успокоиться. Поэтому и взялся писать книгу. Думал, может сам, случайно, напишу между строк правду. Настоящую правду. Подсознание порой знает больше, чем голова.
  - Ладно, почитай эту свою книгу. Давай, почитай.
  - Тебе правда интересно? - Оживился я.
  - Да. Притащи что-нибудь теплое накинуть, похолодало. Я на диване прилягу, а ты читай. Про меня там тоже есть?
  - Про тебя, да... но там не очень хорошо, - сконфузился я. - Ты не обижайся.
  - Да ладно, меня ничем не пробьешь, ты же знаешь. Давай гадости свои наваливай. Переживем.
  - Я ноут сейчас принесу и куртки, ты же не уснешь, да? Пока я буду читать? Не уснешь?
  - Чего это я усну? В первый раз про себя книжку слушать буду. Не усну конечно. Вон вискарик еще остался, чего спать-то?
  Через десять минут Степаныч, уютно устроившись на диване, держал обеими руками стакан с виски и смотрел на меня как ребенок, ожидающий сказку перед сном.
  Я сел за стол, открыл ноут, нашел файл "Alice" и, вдохнув побольше воздуха, принялся читать строки, которые почти уже знал наизусть.
  
  
  
  "За свои годы я понял одну вещь совершенно точно - хорошие события происходят в твоей жизни, если ты тщательно к ним готовишься, трудишься не покладая рук и все такое. В результате - вот тебе хорошее событие. Плохие же приходят сами по себе. Ты ничего для этого не делаешь - они просто случаются. И к ним никогда не готов, никогда. Потому что ты можешь готовиться к одной плохой вещи, а приходит совсем другая. Какая-то есть пословица про это, но я в них не силен.
  В тот день я готовился к тому, что огребу конкретных пирожков от Степаныча. Он Степаныч - не потому что взрослый, нет. Он такой же как я, ну может на полгода старше. Мне в марте будет семнадцать, а ему уже есть. Короче, зовут его Олег и он раза в полтора меня шире. Вообще-то я тоже не дрыщ какой, но эта махина реально нездорово разрослась! И вроде - просто жирный. Но силища в нем та еще! Если зацепит - отправит носом пахать асфальт. Я уже пахал пару раз. Он сын чувака, который приехал в Замок делать фрески. Какой-то там мастер. Тоже здоровенный детина, хоть и старый. Фамилия у них - Степаныч. Как отчество, прикол, да? Но вот так вот! И как только Степаныч-младший появился в школе, начал меня не по-детски щемить. Я, видать, ему не нравился. Нет, ну я сам поначалу его цеплял, как новенького. Правила такие. Новенький - страдай. Однако этот чертила оказался не таков. Пока я был со своими пацанами, не лез, терпел. А потом выловил, когда я шел один, мать послала за домашними яйцами на Подворье - и по шее мне надавал так, что я едва унес ноги. Ситуация складывалась откровенно хреновая. Пацанам рассказать про это происшествие я не мог - ну сами понимаете, авторитет мой тут мог обвалиться. Но и справиться в одиночку со Степанычем было выше моих физиологических возможностей. Я стал в школе опять с пацанами на него нападать. Ну разбили ему нос и губу. Славненько. На другой день он снова меня словил и отделал по-полной. На этот раз со следами на лице. Пацанам пришлось соврать, что это отец меня избил. Все знали суровый нрав моего отца, запросто мог заехать. На работе папаша был зверь. Дома-то не такой, конечно. Вспыльчивый просто. На самом деле Петьке и Серому папаши их по-пьяни нередко отвешивали. Так что все к этому отнеслись с пониманием.
  Степаныч, видимо, считал, что в нашей компании я главный заводила, потому и отлавливал меня. Но он ошибался. Главных у нас не было, просто пацаны поспокойней, я побойчей, вот и выглядело так. Но я особого влияния на пацанов не имел, если они хотели кого-то чморить, они чморили. В этом-то и вся беда. Я понимал, что мне нужно как-то остановить издевательства над Степанычем, если мне дорога моя вывеска, но как это сделать, я не представлял. Начинал вилять, отвлекать пацанов от него, сам в сторонку отходил, когда они его цепляли, но все равно он был уверен, что я всему виной. Пару раз я сбежал от него. Однако поимка меня и третий сеанс воспитания его кулачищами был вопросом времени. Он бил молча, держал крепко, не давал даже слова вставить. Избивал и уходил. То есть диалога не было. Я не какой-то там бессильный моська, я умею один на один постоять, даже с отцом раз дрался. Но этот Степаныч - он просто какая-то машина убийства, а не человек! Такого сильного чувака я еще не встречал в своей жизни.
  Я начал думать о том, как мне прикрыть себя в этой непростой ситуации. Пришла шальная мысль - просто нажаловаться отцу. Мой отец трудился главным прорабом в Замке, это он вызвал Степаныча-старшего делать фрески и был, выходит, его начальником на время работ. Думаю, отец бы взбеленился, узнав, что меня избивает сын его работника и помог бы. Но я не мог так поступить. Тут и объяснять нечего. Оставался один только выход - прямо сказать пацанам, что Степаныча пора оставить в покое. Это тоже было непросто, хотя не так позорно, как плакаться папочке. Но как сказать? Как объяснить? Вот так ни с того ни с сего - давайте завязывать щемить Степаныча. Скажут - дурак ты что ли, Антоха, какая муха тебя укусила? Он же лошара и чмырь. Таких учить надо жизни. Так и скажут. Без сложной комбинации тут ничего не поделаешь. И я ее придумал.
  Перед уроками я позвал пацанов - Серого, Вадьку, Мышу, Петьку и Клещова на курилку за стадион, мы раздеребанили остатки моих сигарет, закурили, и я им сказал:
  - Степаныча больше никто не трогает, пацаны. Вообще.
  Конечно тут начались всякие возгласы изумления. Но у меня был на это готов ответ.
  - Видели, как батя меня разрисовал в прошлый раз? Это из-за Степаныча. Он отцу своему настучал, тот к моему пришел.
  - Вот урод! - Заорал Мыша. - Да за это ему...
  - Стой! Вот об этом я и говорю. Папаша его сказал, что если мелкого его станут прессовать и дальше, он уедет и не будет работу доделывать. Эти фрески никто кроме него во всей стране так рисовать или лепить, или что там с ними делают... не умеет, батя его еле выписал на свой объект. Нет фресок, нет бабла у бати, а у меня нахрен зубов нет и сломанный нос. Хороший расклад? Давайте, чуваки, идите, развлекайтесь со Степанычем! Ничего, я огребу за вас всех, порадуетесь!
  Пацаны притихли.
  - Не, ну Антох, нельзя же так это оставлять, сам подумай... - начал Серый. - Он просто взял и стукнул папаше... если такое спускать, то...
  - Слушай, да. - С преувеличенным вниманием произнес я. - Вот ты прав. Нельзя же это оставлять. Тебя это, типо, возмущает, да? А давай мы, знаешь, как сделаем? Давай не будем его толпой давить, а ты сам пойдешь и один на один с ним разберешься, а? Давай? Наваляешь ему по-полной. Согласен?
  Серый заморгал и глупо заулыбался.
  - Не, ну... просто он не по-пацански поступает. За это надо учить...
  - Вот ты и научи! - Я уже не мог остановиться. Серый с его длинными непослушными ручищами и привычкой задевать предметы был, конечно, лучшим кандидатом для спарринга со Степанычем.
  - Я... я думаю, лучше тебе. - Нашелся Серый.
  - Да ты что? - Удивился я. - Почему же?
  - Ну это же он твоему бате нажаловался.
  - А я ему простил!
  - Как...
  - Да вот так.
  - Так нельзя, Антоха, не, ну правда, - не унимался Серый. - Ты же пацан, такое нельзя спускать.
  - Почему же? Я думаю, лично я с ним в расчете.
  - Как это?
  - Очень просто. Мы разве по-пацански поступали, наваливаясь толпой на одного человека?
  Все притихли.
  - Не, ну... надо понимать, он же новенький. Всегда так. - Нашелся Мыша. Мыша был большим любителем подраться. Его самоуверенность вполне могла бы толкнуть его на бой со Степанычем. Но мне это было не нужно. Я просто хотел все прекратить раз и навсегда. Хотя мыслишка мелькнула - Мышу со Степанычем стравить, чтобы у Мыши чутка поубавилось гонору. Дело в том, что Степаныч никогда не давал отпора, когда мы его били. Таким образом, никто кроме меня не знал его настоящей силы.
  - Все это фигня, пацаны. - Вздохнул я. - Я просто вас попросил - не трогайте его. У меня с батей проблемы. Проучим Степаныча - батя мне башку проломит. Вы же знаете, как он дрожит за бабло. Кондратов давит на него за эти фрески, ему непременно они нужны. Если папка Степаныча свалит - мой батя будет в жопе. И туда же отправит меня. Это не игрушки. Хватит уже может, а? Просто не создавайте мне проблем.
  Эта моя короткая речь возымела нужный эффект. Хотя почти все были не согласны, что надо Степанычу спустить с рук его гнусное стукачество, все-таки пообещали, что перестанут к нему лезть. Я вздохнул с облегчением. С этого дня и правда все наладилось. Степаныч сам по себе - мы сами по себе. Лицо мое постепенно зажило. Я поверил, что проблема осталась в прошлом, но не тут-то было.
  Я все время думал, что проблемы могут быть от Мыши, как от самого агрессивного и задиристого в нашей компании, но дело испортил Серый. Все думать забыли за проблемы со Степанычем, и только Серый не знал покоя. Беда случилась как раз в этот день, с которого я начал свой рассказ. Ничего, как говорится, не предвещало. Большая перемена, мы стоим со Светкой Мальцевой в коридоре. Вернее, она сидит на подоконнике, а я стою. У нее голые коленки, я как бы невзначай кладу ей на коленку руку, объясняя что-то. Она делает вид, что не заметила. Ну и ладно, значит, можно не убирать. Я ввязался в проблемы с девками, и теперь не знаю, как с этого съехать. Неделю назад я и подружка этой Светки случайно задержались у Светки после вечеринки. Все, короче, разошлись к часу ночи, Светка уснула в кресле в гостиной. А я целовался полночи с ее подружкой в спальне. Она не из нашей школы вообще, я ее видел в первый раз. Но мы напились, и она была такая вся расслабленная. Дала снять с себя платье. Я не знал толком, что дальше с ней делать. Ну в смысле - знал, конечно. Но не на своем опыте. И вот когда понял, что тут можно кроме поцелуев дальше пойти, девка не против вроде, я чутка потерялся. Ситуация была очень подходящая, нельзя было упускать возможность. Но я все тянул и тянул. Целовал ее, хотя мне уже надоело это дело. Вспоминал рассказы Мыши о девках. Он у нас в компании единственный с опытом - подружка мамы научила его еще когда ему четырнадцать исполнилось. Он нам рассказывал, что и как. В подробностях. Так что в теории я был подкованный. Но помнил я, что если у девчонки это в первый раз, то кровь и ей больно. Вот это меня останавливало. Я не знал, в первый или не в первый у моей подружки. А если в первый, вдруг я что не так сделаю и сломаю ей там что-нибудь в ее хитром женском механизме. Вот честно - от этих мыслей мне даже расхотелось. Я бы не стал ничего делать. И думал уже, как распрощаться и уйти. Но девка вдруг сама начала с меня джинсы стягивать, ногами обхватывать. Я даже растерялся. Ну как растерялся... нашелся потом конечно же. Воспользовался этим случаем, как смог, два раза. И теперь я стал как Мыша - опытным.
  В общем, все бы ничего, но Светка Мальцева стала за мной ходить и требовать, чтобы я позвонил этой ее подружке, что я некрасиво поступаю, что покувыркался с ней, а встречаться не хочу. Подружка ее расстроилась и вообще я подлая скотина. Эта эпопея длилась всю неделю. Мне неохота было с той девочкой встречаться, сам не знаю почему. Наверное, она бы снова дала, это прикольно, но не хотел я и все тут. Сначала я поговорил об этом с Петькой. Петька разбирался во всех этих тонкостях кто к кому как относится и как себя вести. Я всегда у него спрашивал по этой теме. Петька сказал, что я дурак. Так не стоило поступать - воспользоваться девочкой, когда она пьяная и беззащитная. Правильно девочку сначала водить в кино или кафе, потом поцелуй на прощанье, ну а потом, постепенно уже до трусов ее добираться. Это меня взбесило. Вообще-то я не особо пользовался, она сама меня на себя затащила. Наверное, обиделась бы, если бы я встал и ушел. Девочки-то бывают разные! Я сказал Петьке, что он в жизни совсем не разбирается и вообще - завидует мне, что я уже мужчина. А он так и будет водить баб по кафе и ждать божьей милости. Пока на пенсию не выйдет. Повздорили мы с ним крепко. Два дня не говорили, а потом постепенно забыли эту тему. А вот Мыша дал мне дельный совет. Петька все-таки воздушный очень, романтик. Мыша - он другой. Он практик, и в этом мы с ним близки. Мыша меня похвалил, что я не растерялся, поздравил с тем, что теперь я мужик и сказал, что мне следует присунуть Светке Мальцевой. Таким образом, я избавлюсь от двух баб сразу. Переспать с двумя, чтобы от двух избавиться - гениально! Я сразу не понял, в чем прикол, но Мыша объяснил. Если я затащу в постель Светку, той будет неудобно перед подружкой, и она сама как-то эту тему разрулит. Что до меня - то мне только останется принять сокрушенный вид и сказать - ах, это ужас что, я теперь не смогу с твоей подругой встретиться, но и с тобой тоже больше не могу. Я запутался в своих чувствах, мне надо время поразмыслить. Мыша сказал, что фраза "Я запутался в своих чувствах" девок приводит в ступор и волнение. И они деликатно отваливают, давая паузу. Мне эта фраза казалась довольно бессмысленной, но я решил положиться на опыт Мыши.
  Вот поэтому я держал Мальцеву за коленку, пока она говорила про страдания своей подружки. И, надо сказать, голос ее стал не таким уверенным. Ее волновало то, что я за ногу ее держу. А меня это веселило. Хотя теплая ее коленка навевала воспоминания о теплом гладком теле ее подружки. И я тоже немножечко волновался. Не головой, а другим местом. Девочки такие мягкие, нежные, как кошечки, это забавно. Это так... манит. Нужно позвать ее к себе, когда родители будут на работе, а сестра в универе. Прогуляем парочку уроков.
  Занятый своими мыслями, я не сразу вслушался в голос Серого. Серый с кем-то разговаривал возле соседнего окна. Как-то странно разговаривал. Я повернул голову и обмер. Он стоял рядом со Степанычем и довольно громко рассказывал ему о том, какой тот "стукач галимый". У Серого батя сидел в тюрьме, так что Серый набрался словечек всяких и умел их вовремя использовать. Хотя в драке - никуда не годился. Просто языком помолоть мастер. Толстое лицо Степаныча было, как обычно, непроницаемо. А вот с моего будто стянули кожу. Мне бы броситься к Серому и оттащить его за шиворот, пока он не сказал лишнего, но я не успел ничего сделать. Время было на его стороне. С его рта уже слетали эти страшные слова:
  - Антоха знает, что ты настучал его отцу про нас. Он тебя просто пожалел. А мы жалеть не будем, ясно тебе?! Со стукачами у нас разговор короткий!
  Сердце у меня обвалилось в пятки. Спасибо, пацаны! Конечно, Серый был не один. Поодаль стояли Вадька и Клещов. Значит, эти трое решили все-таки разобраться со Степанычем! Трусоватая троица взяла правосудие в свои руки.
  Я не знал что делать. Сказанное было сказано. Просто стоял и беспомощно пялился на это мероприятие. Пацаны не заметили меня, нас разделяла колонна. Они и сейчас меня не видели. Но меня увидел Степаныч. Его глаза уперлись в меня, и в них я прочитал свой приговор. Нет, глаза его по-прежнему ничего не выражали. Но приговор там, несомненно, был. Как иначе? Я ухмыльнулся ему в ответ какой-то жалкой ухмылочкой, самому стало противно. А про себя решил, что на последнюю биологию не пойду. Здоровье дороже.
  - А у тебя дома есть монстера? - Спросила Мальцева.
  - Чего?
  - Монстера. Ну это такое растение. У твоей мамы же зимний сад, у нее, наверное, есть? Мне нужен отросток.
  - Ладно, я спрошу.
  - Да нет, мне надо сегодня уже, я обещала бабушке завезти.
  - Но я не знаю, как он выглядит.
  - Я знаю.
  - Ладно, говори, я погляжу.
  - Давай я зайду после уроков и сама найду. Твоя мама будет дома?
  - Мама? Ну да, после пяти придет.
  - Ну я могу зайти часа в три.
  - Ага.
  - Точно?
  - Ага.
  Мне уже было не до Мальцевой. Какая там монстера?! О чем она вообще говорит?! У меня в башке мысли об астрах мне на могилку. Или что там кладут. Степаныч, черт, Степаныч... на этот раз он меня прибьет.
  Я ожидал эту беду. Я был к ней готов. Готов позорно сбежать от этой беды, поэтому после урока русского потопал вразвалочку в сторону туалета, но заметив, что меня никто из наших не видит, свернул на лестницу и вывалился во двор. Все, биология сегодня пройдёт в тихой и мирной обстановке. Без Антоши Корнеева! Некому будет ржать над пестиками и тычинками. И девок смешить пошлыми комментариями. Хотя мы уже прошли давно тычинки, на людей перешли. Но это даже интересней.
  Все это я себе нервно говорил в голове, стараясь побыстрее пересечь школьный двор, где я был как на ладони, если смотреть из окон коридора. Вот и спасительные кусты, в них легко затеряться, можно быстро идти по тропинкам между деревьями и не выходить на главную аллею. Воображение, которое мне развила сестра, рисовало страшные картины - Степаныч, как танк, несется в поисках моего бренного тела. Пока еще живого. Ну и дела! Кто бы знал, как я позорно прячусь по кустам от этого пацана, которого мы радостно и легко кошмарили целый месяц! Стаей. Да, стаей. Если бы он хоть разок взял, да раскидал нас как следует - все бы прекратилось. Он бы мог! Но почему-то не делал этого, предпочитая играть в толстого рохлю.
  Кусты кончились. Нужно было выходить из парка и топать по проселочной дороге полтора километра до дома. Наш дом располагался недалеко от первого подъема на гору Маик. У нас в городке все называли гору Маяк, но правильней было Маик, так говорил отец. Это древнее название, чего-то там обозначает на забытом языке. Это отец тоже говорил, но я уже не помню. Раньше наш домик был совсем небольшой, от бабушки еще остался. Но когда отец стал работать на Кондратьева, строить его Замок на горе - сразу все в нашей жизни поменялось. И дом новый в два этажа у нас появился, и земли больше купили. А мать себе насадила зимний сад в стеклянном домике. Я вспомнил про Мальцеву. Какой-то ей там цветок нужен. Может, она просто повод нашла, чтобы ко мне прийти домой? Не поймешь этих девок. Начну руки распускать, обидится - скажет, я просто за цветком пришла. Не начну руки распускать - тоже может обидеться. Типа, я вот пришла, повод нашла, а ты ничего не делаешь. Подавись своим цветком, педик и импотент. Да, а что? Я такое уже слышал! У Петьки так было! К нему девка пришла якобы попробовать бейлиса. У него папаша ходит в моря, привозит всякую выпивку из дьюти-фри. Девка напросилась к нему, чтобы он ей дал лизнуть бейлиса. Приперлась такая расфуфыренная. Он ей дал лизнуть. Разумеется, бейлиса, это же Петька! Она вылакала половину бутылки. Просидела у него до самой темноты. Потом он ее проводил домой. Утром она пришла в школу и всем рассказывала, что бейлис был просроченный, потому что она блевала полночи. А Петька импотент или педик. Потому что сидела она у него вся такая пьяная, и на кровать даже ложилась. А он ни-ни! Даже не поцеловал! Весь класс эту историю знал к середине дня. Я у Петьки спросил - ну чего ж ты не присунул ей?! Видишь, как все вышло... Петька был очень расстроен. Не от того, что не присунул, а потому что не правильно его все поняли. Потому что по Петькиным понятиям нельзя так делать. Девка доверилась тебе, в дом к тебе пришла. Напилась с твоих рук. А ты ее в койку. Не правильно это! Вот такой он. Не Петька, а Пьеро. Или Пэдро - ха-ха...
  Я остановился на перекрестке перевести дух и закурить сигарету. Всегда курил по пути из школы, потому что дома мать не разрешала. Можно было, пока она на работе, но вонять будет все равно. Лучше я по дороге покурю.
  Как я не услышал его шагов - не знаю! Ведь он перся за мной от самой школы! Слишком я замечтался про всех этих баб! Девки делают мужчину беспечным, это непростительно.
  Я узнал его шаги, не мог не узнать. Не в первый раз он догоняет меня. Обреченно повернулся, выдохнул облачко дыма. Уверенно и без страха, как Джек Болтон из "Бойца". Давай, чувак, режь меня и стреляй. Я приму смерть с улыбкой на губах и не дрогнет чего-то там во мне. Сердце мое, короч, не дрогнет.
  Он остановился метрах в пяти от меня. Я ждал, курил. Он не приближался. Молчал и пялился на меня своими кабаньими пустыми глазками.
  - Да, я это сказал. - Наконец, произнес я. - Сказал, что ты разболтал своему отцу о том, что мы тебя избиваем. А тот моему.
  Степаныч молчал.
  - Почему ты мстишь именно мне? - Спросил я. - Я такой же как все.
  - Они думают теперь, я стукач. - Выдал Степаныч. О-о, это едва ли не первая фраза, которую я от него услышал! Если он и говорил, то только на уроках. С нами - никогда. Все молча. Терпел наши побои молча и бил меня тоже молча.
  - Тебе не пофигу? Зато они отстали от тебя. Я придумал это, чтобы они от тебя отстали! Сказал, что у меня будут неприятности, если они станут тебя опять доставать.
  - Я не хочу быть стукачом.
  - Да ты и не стукач. Я это знаю. Ты это знаешь. Какая разница кто там что думает?
  Степаныч молчал. Видимо, в голове его поскрипывали ржавые механизмы, обдумывая вопрос - бить или не бить. Нужно было помочь ему принять правильное решение.
  - Пойми, я просто не придумал ничего лучше. - Как можно мягче сказал я. - Ты решил, я у них главный, и могу это остановить, если их попрошу. Но это не так! Я не главный и от меня мало что зависит! Поэтому пришлось включить фантазию и выдумать про наших отцов. Сработало же! Они же не трогают тебя уже давно! И дальше не будут трогать, я завтра поговорю с ними.
  Я представил себе, что я отважный Джек Болтон и сделал несколько шагов в сторону Степаныча.
  - Хочешь покурить? - Я протянул ему пачку. Он нерешительно взял своими пальцами-сосисками сигарету. Я чиркнул зажигалкой. Руки у меня не дрожали - я достоин своего кумира Джека, умею себя контролировать.
  - Ну, мы все это с тобой уладили, что скажешь? - Спросил я.
  - Никто не захочет со мной дружить, раз я стукач. - Угрюмо произнес Степаныч.
  "Они бы в любом случае не стали" - пронеслось у меня в голове, но я не дал этой фразе вырваться. Вместо этого зачем-то сказал:
  - Я буду с тобой дружить. Хочешь?
  Он впервые посмотрел на меня осмысленно. Удивленно.
  - Ты?
  - Ну да. - Обреченно произнес я, но замазал эту обреченность в голосе улыбкой.
  - Я же тебя бил.
  - Ничего страшного. - Я пожал плечами. - Я же тебя тоже.
  - Мне это все не больно было. - Сказал Степаныч. - Мне было просто обидно.
  - Понятное дело...
  Какое-то время мы курили молча. Я думал о том, как бы теперь деликатно унести ноги от своего свежего дружбана. Придется поболтать с ним еще пару минут вежливо, а потом прощаться.
  - Слушай, мне вот интересно, а почему ты никогда не дрался с нами в школе? Ты же умеешь. - Спросил я, чтобы поддержать разговор.
  - Мне нельзя. - Объяснил Степаныч.
  - Почему?
  - Потому что меня посадят в психушку. Или в тюрьму. Отец так сказал.
  - Чего это?! - Растерялся я. - Все дерутся!
  - Я не все. - Вздохнул толстяк. - В другой школе я разбил мальчику череп случайно. Взял его за голову и ударил об парту. Череп его разбился. Была трещина. И даже не знали, останется ли он живой. Но он остался, мне повезло.
  Я открыл рот, чтобы что-то сказать. Но не нашел что. Закрыл рот обратно. Потом вспомнил:
  - Но... тогда почему же ты бил меня? Если тебе нельзя?
  - Нельзя, чтобы кто-то увидел. В школе много народу вокруг. Но если бы я тебе случайно разбил череп, никто бы не знал, что это я. Я бы сказал, что не знаю ничего, ничего не видел.
  - А-а... ну я тебя понял, да...
  Я достал еще одну сигарету. Очень хотелось курить. Наверное, у меня уже зависимость. Снова мы молчали. Я жадно вдыхал дым. Потом я все-таки спросил то, что крутилось у меня на языке:
  - Но если бы ты мне разбил череп, а я при этом остался живой - я бы сказал, что это ты.
  - Ты что, стукач? - Удивился Степаныч.
  - Нет, но... Ты знаешь, это же типа покушение на убийство. Менты, все дела. Надавили бы, и мне пришлось сказать.
  На этот раз задумался Степаныч. Его взгляд стал сосредоточенным, он смотрел куда-то себе под ноги. Я выбросил сигарету, в горле уже першило от дыма.
  - Получается, - с расстановкой начал Степаныч, - что если человек остался жив, то для меня это хуже, чем если он умер? Мертвый же ничего не скажет. И никто ничего не узнает.
  Я с усилием выпустил воздух между губ.
  - Такое чувство, будто я сейчас случайно изобрел атомную бомбу, - вырвалось у меня.
  - Что?
  - Ничего. Степаныч, лучше вообще никого не бить. Тогда ну... не будет этого неприятного выбора - живой человек или мертвый. Ты вообще никого не бей. Ты же можешь?
  - А если обижают...
  - Не будет никто обижать больше. Я за тобой присмотрю... в смысле - я же твой друг, мы теперь вместе будем в школе ходить, никто тебя не тронет. Только обещай никогда никого не бить.
  Он неуверенно кивнул.
  - Ладно, давай до завтра тогда, приятель. - Я пожал его потную руку и улыбнулся самой дружелюбной улыбкой, на какую был способен. - В школе увидимся.
  Степаныч еще полминуты потоптался на одном месте, будто не желая уходить, но потом все-таки решился и потопал в сторону парка. А я на деревянных ногах отправился к своему дому. Этот чувак реально пугал меня! И теперь уже иначе! Он же просто псих!
  Я некстати вспомнил о парне и девушках, которые пропали на нашей горе не так давно. Одна из потерявшихся - туристка. Пошла с подругами в однодневный поход, отбилась от своих. Они долго искали ее, переговаривались по мобильнику. Девка свернула не на ту тропинку, и не могла найти дорогу обратно. Гора у нас большая, хоть и довольно истоптанная. Подружки ее ближе к темноте спустились, боясь, что не смогут ночью найти дорогу. Потеряшка так и висела с ними на телефоне, объясняя, где она и что видит. Потом то ли батарейка села, то ли еще что. Девка пропала. Ее месяц ищут, без следа испарилась. Ни трупа, ничего. Еще одна девчонка пропала, раньше, но меня не было, не знаю точно эту историю. Ну а пацан через неделю где-то тоже потерялся на горе. Ему лет двадцать было. Пошел сам побродить с рюкзаком, другу сказал куда идет. Больше его никто и не видел. Не ясно даже добрался он до горы или нет. И вот в чем фишка - Степанычи-то приехали недавно к нам! Может, в августе. Как раз, когда эти пропажи случились! А что если это семья маньяков?!! Вот дела-то... Надо рассказать все Алисе, она повернута на всяких тайнах, мистике. Ходит искать с волонтерами пропавших ребят, в интернете вечно роет информацию про таинственные случаи. Я хотел тоже с волонтерами пойти на гору, я-то там каждый камень знаю, но отец разорался так, что святых выноси. Алисе можно, мне нет. Такие двойные стандарты. Хотя Алиса тоже не звала с собой. Вообще давно уже никуда не звала. Ладно, не важно...
  Я все лето провел у бабушки с двоюродным братом. Когда мы были маленькие, Алиса со мной тоже летом ездила, но теперь все изменилось. Теперь она взрослая девушка и вместо отдыха отправляется летом работать вожатой в лагерь. Я ни разу в лагере не был. Очень просился, чтобы меня с Алисой пустили! Это было бы здорово! Родная сестра вожатая! Делай что хочешь! Петьку бы с собой взял, вот бы мы оттянулись там в старшем отряде! Но где уж... отец уперся рогом - ни в какую! С подачи матери, конечно. Мне кажется, после того случая он вообще старается нас с ней оттереть друг от друга. Разделить. Почему? Разве я поступил не правильно? Девчонку защищал, что такого. Да и зря он старался. Время разделяло нас с ней вернее и проще, чем он. Она уже девушка, я еще пацан. Книжки про космос она не почитает мне больше. И на наше дерево мы уже с ней не влезем, чтобы там полдня просидеть, болтая ногами. Она не рассказывает мне больше таинственные истории. Не фантазирует вслух. Не обнимает, когда плачет. Да и не плачет, наверное. Выросла и стала спокойней. Алису мне не удержать. Наверное, все из-за того случая. Что-то я сделал не так.
  Ладно, о чем это я. А, да. Приехал от бабушки я в конце августа. Волонтеры уже полным ходом шастали по горе, искали потеряшек. Алиса с ними. А я, типа, к началу банкета не успел и уже не вписался. Мне хотелось быть полезным для нее, я знал, что со мной ей всегда лучше, чем без меня. Но она вела себя, будто я лишь путаюсь под ногами и толку от меня никакого. Ну и отец еще вмешался, на гору мне запретил ходить категорически. Пока не выяснится, что сделалось с теми пропавшими. Ну что ж, теперь, с козырем в рукаве в виде Степаныча, я вполне могу к Алисе подкатить с загадочным видом. У нас появится новое совместное дело - вычислить в Степаныче маньяка. Надо только разобраться - сын или отец.
  Дома никого не было. Мать оставила тарелку супа на столе, как будто я сам не догадался бы влезть в кастрюлю и налить. Я засунул суп в микроволновку, достал телефон и набрал номер Алисы. Длинные гудки. Ладно, перезвонит, как увидит.
  Быстренько поел и пошел к себе. Заметил, что дверь в комнату Алисы приоткрыта. Не удержался и вошел. Ее запах. Какие-то духи, она пользуется ими уже не первый год. Она их покупала еще когда отец мало зарабатывал. Дешевые духи из каталога, но очень классный запах. Запах Алисы. Я встречался в том году с девчонкой из параллельного класса. У нас не дошло до постели, просто ходили вместе пару месяцев. Она вообще ничего не давала, только целоваться. Я подарил ей такие же духи, как у Алисы. Когда целовались, закрывал глаза и... да нет, ничего такого! Конечно я не представлял Алису в эти моменты! Бред. Я тогда еще об этом не думал. Ну просто хотел, чтобы от этой девчонки пахло так же. А не так же получилось. Вроде духи одинаковые, а запах не такой на другом человеке. Чудеса прям. Я потом рассказал об этом Алисе. О том, что духи на разных людях по-разному чувствуются. Она сначала посмотрела на меня удивленно, а потом рассмеялась. "Ну ты дурак, Антон", - сказала. Я спросил почему. Она ответила: "Просто дурак. Зачем ты ей подарил такие же духи?". Я смутился и что-то пробормотал, что типо случайно так вышло. Но она продолжала смеяться и дразнить меня. Веселилась, пока я не придавил ей голову подушкой. Она-то конечно старше, но я сильней.
  С тех пор мы перестали сидеть у нее в комнате. Она меня не впускала. Заговорчески улыбалась, отодвигала меня и закрывала дверь. Я не обижался, это было забавно. Ну то, что она и правда думала, будто я ее хочу. Год назад все еще иначе было, иначе. Мы просто дурачились.
  Я сел на ее кровать. Раньше мы валялись на этой кровати, как раз плазма напротив, и резались во всякие игрули двумя джойстиками. Алиса тупила, конечно, всегда. Но азартная была, как десять пьяных сантехников. Давненько мы не сражались с ней. Когда я вернулся с каникул, все резко поменялось. У нее своя жизнь, у меня своя. Ей больше не нужна моя забота. Ничего ей больше не нужно.
  На тумбочке возле кровати стояло фото в рамке. Я взял его. Алиса, какие-то дети... наверное, из лагеря. А где наша фотка? Я открыл тумбочку. Ну да, в этом вся она - в комнате порядок, но нельзя открывать шкафы - тут же груды хлама вываливаются. В тумбочке напиханы какие-то бумаги, диски, альбомы, папки. Наша фотография в рамке на самом дне. Я достал ее. Классная фотка. Мы с Алисой на море. Два года назад. Поймали краба, он ухватил меня за палец. У меня испуганное лицо, а она смеется. Я тогда еще был мельче Алиски. Вообще дите. Это в прошлом году я уже вымахал будь здоров. Бабуля нас успела щелкнуть на свою мыльницу. Бабуля вообще у меня папарацци, все подряд снимает с тех пор, как мы ей подарили фотик. Потом выкладывает у себя на "одноклассниках" фотки. Мои, Алисы, брата нашего Вовки. Продвинутая бабуля.
  Эта фотка два года стояла у Алисы на тумбочке. Она ей нравилась. А теперь ей стала нравиться фотка, где она и какие-то дети. В этом году, пока я был на море у бабушки, фотка Алисы лежала у меня под подушкой. Спер у бабули в альбоме. Мы странно расстались с сестрой, и я чуть ли не выл от одиночества, когда приехал в Керчь. Уговорил себя за лето, что все по-прежнему. Вытащил из себя все эти мысли. Приехал и вот. Алиса стала взрослой, Алиса отдельно, я отдельно. Почему она не перезванивает? Может, в эту минуту Степанычи уже разделывают новую жертву. Я посмотрел на часы. И ту же раздался звонок в дверь.
  Я быстро спустился на первый этаж. Светка Мальцева! Совсем забыл о ней. Видать, решила не ждать трех часов, и сразу после уроков ко мне пошла.
  - Сейчас поищу ключ от оранжереи, - бросил я, пока она раздевалась, и полез в шкаф, где у матери хранились все ключи.
  - Твои еще не пришли? - Спросила она, снимая туфли. - Ой, все ноги сбила, пока к тебе дошла... дорога у вас ужасная.
  - Ты бы еще посмотрела какая она после дождя. - Я нашел ключ. - Ну что, пойдем? Будешь твой цветок искать. Отломаем кусок, мать, может, не заметит. Или можно ее подождать, она все объяснит как-что сажать, хочешь?
  - Нет... в смысле да, давай подождем. А то неудобно как-то будет втихаря...
  - Ладно. - Согласился я. - И ключей я что-то не вижу. Но она придет только вечером.
  - Можешь меня пока угостить кофе. - Улыбнулась Светка.
  - Пошли. Только не грузи меня больше своей подружкой, умоляю.
  Светка рассмеялась.
  - Нет-нет, обещаю. Это ваши дела, решайте, как хотите.
  Мы пошли на кухню. Я включил чайник, достал кофе и сахар. Мальцева уселась за барную стойку.
  - А выпить у тебя ничего нет? Или родители не разрешают?
  -Найдем сейчас. - Я открыл мини-бар. У папаши всегда водилось несколько бутылок початого пойла. Мы с Алисой порой отпивали оттуда понемножку, он ничего не замечал. Однажды даже сперли целую бутылку виски. Даже не знаю, узнал он или нет. Вообще он очень бесился, что я курю. А про выпивку не напрягался. Ну просто он не видел меня никогда пьяным, я приходил всегда домой и делал вид, что я огурец.
  - Есть вино. - Я прочитал этикетку. - Красное. Чилийское. Пойдет?
  Мальцева радостно закивала. Я достал пару бокалов и налил нам немного вина. Мы чокнулись и отпили понемногу. Мальцева с блаженством закатила глаза.
  - Обожаю чилийское, - сказала она. - Мое любимое.
  - Ну классно. Видишь, как угодил.
  Я смотрел, как она пьет вино аккуратными мелкими глотками и думал - чего она хочет? Вот если взять и поцеловать ее? Что она скажет? Вдруг обидится? Но так скучно сидеть, мать придет не скоро. Я бы лучше в танчики погонял, чем слушать бабские ее бредни про школу и подружек. Да-да Мальцева уже что-то начала плести про школу, какие-то приколы рассказывать, которые не особо меня веселили. Но я делал вид, что смешно. И посматривал на часы над дверью.
  - Слушай, Антон, ну вот скажи мне, - начала она, когда я подлил ей еще вина, - почему так бывает, что парень с девушкой переспит, а потом морозиться начинает?
  - Да не знаю я. - Я пожал плечами.
  - Ну все-таки скажи. Мне интересно. Тебе чем Ленка не понравилась? Мне просто интересно.
  - Нормальная девка.
  - Почему тогда не захотел с ней встречаться?
  - Ну, Свет, не со всеми же встречаться, с кем переспишь.
  - А у тебя много было?
  - Ну... было. Немало, так я скажу. - Даже не знаю, чего меня понесло в фантазии, видать Джек Болтон проснулся во мне после капли вина. - Если бы я встречался со всеми, с кем спал, то я даже не знаю... нереально это. Так, получили удовольствие и разбежались. Это жизнь, Светк! Есть книжки, есть реальность. Надо различать.
  - А сколько у тебя было девушек? - Не унималась она. Я сделал вид, что задумался. На самом деле думал, как соврать, чтобы правдоподобно было с одной стороны, но и не "две-три" с другой.
  - Да не знаю. Считал я что ли. Может, десять.
  - И со всеми по одному разу?!
  - Нет, ну почему? По-всякому бывало. Бывало что один раз, бывало, неделю гуляли.
  - Наверное, ты не встретил еще свою девушку просто, - сочувствующе заметила Светка. Однако в глазах ее я увидел искры уважения. Да, я такой, детка!
  - Да, наверное. Наверное, если бы девушка по-настоящему понравилась, я бы с ней остался. Был бы только с ней.
  - А какие тебе нравятся?
  - Вот как встречу, так скажу. Давай еще налью.
  - А родители не заметят?
  - Да пофигу. Мне разрешают брать выпивку. Я уже не пацан все-таки, батя это понимает.
  - А мне не разрешают... мать следит четко. Даже если глоточек отопью ликера, все, шуму столько! На самом деле прикол - я с парнем встречалась... ну как с парнем - с мужчиной. Ему тридцать один, тачка у него крутая, приезжий, столичный. Мы с ним летом тусили по клубам. Все думали, что мне уже восемнадцать. И я всяких коктейлей пила каждый день столько, что мамаша моя в жизни не видела. И ничего, живая же.
  - Ты чего с такими стариками встречаешься?
  - Ну почему, это не старик еще. Тридцать для мужчины нормальный возраст. Это женщины уже старые в тридцать, а мужчины в самый раз. Опытные и все такое. Мне понравилось.
  - И что, у тебя с ним все было?
  - Ну да. Что я, малолетка какая? Мне хотелось, чтобы у меня был опытный взрослый мужчина. Чтобы меня всему научил.
  - Да ну фигня... он же тебе в отцы годился.
  - Ну знаешь, в отцы не в отцы, но я потом с одним пацаном гуляла со двора. И это фигня полная после опытного мужчины.
  - И в чем разница?
  - Да во всем! Вырастешь - узнаешь.
  - Ой-ой-ой, какие мы теперь важные. Да не пей ты так быстро, это ж не компот...
  - Жалко что ли?
  - Пьяная будешь.
  - Я себя всегда контролирую. Немножечко в голову ударило только, я бы полежала чуть-чуть...
  - Пошли ко мне в комнату, а то вдруг мать раньше придет, а ты тут на диване лежишь, мало ли что подумает.
  - Пойдем!
  Мы поднимались по лестнице - она первая, я за ней. Я смотрел на ее короткую юбку и загорелые после лета ноги и раздумывал - то, что она согласилась пойти в мою комнату, это знак, что она согласна? Или правда просто отдохнуть хочет? Вот что с ней делать? Может, она после старикашек с ровесниками уже ни-ни? Уфф... вот проблема-то.
  Она вошла и сразу завалилась. Потянулась.
  - А-а, как я устала... когда уже эта школа кончится!
  - Только началась. - Сказал я и сел с ней рядом. Девушка на моей кровати - это волновало. Реально волновало. Была, ни была! Я, без лишних слов, наклонился и стал ее целовать. Она с готовностью засунула мне в рот язык, стала им там активно шевелить, обхватила меня за шею. Ну отлично, значит я все правильно понял. Она даже помогла мне стянуть с нее одежду.
  Все закончилось довольно быстро. Я натянул штаны обратно. Она лежала, раскрасневшаяся, с блузкой и лифчиком, завернутыми на шею. Юбка и трусы на полу.
  Мне стало как-то не по себе. Может, подольше надо было? Но так вышло... надо почитать в интернете, как подольше сделать. С ее подружкой второй раз дольше было. Но мне не хотелось второго раза. Мать скоро придет, не хватало, чтобы застала. Зачем я вообще это сделал? Как нам теперь общаться? Она будет ждать от меня какого-то продолжения, как ее подружка? Черт, ну зачем я полез вообще...
  - Ты пробовала "Мартель"? - Спросил я.
  - А что это?
  - Коньяк. Классный. Пошли вниз, я тебя угощу.
  - Может, поваляемся еще? Принеси сюда?
  - М-м, вдруг мать придет? Мы там будем сидеть, типа ты только пришла, - я подмигнул ей.
  Ура, она все-таки стала медленно одеваться. Спрятала свои большие сисяндры обратно в лифчик. Реально большие! Когда у девок успело все это отрасти, недавно же плоские ходили как воблы! Может, еще раз повторить с ней? Не сегодня, так в другой раз? Сиськи и правда приятные. Может, с ней встречаться начать? Она будет давать когда захочу. Подумаю над этим. Э-э, надо будет простынь как-то отстирать, Светка сказала, в нее не кончать. Вот если бы я не думал об этом, может и дольше мог бы.
  - Иди вниз, я простыню уберу, - сказал я. Она поплелась в гостиную. А я уставился на кровать. Странно это все. Вроде крышу просто сносит до того как начнешь. А когда кончил - такая пустота. Просто пустота. И на девчонку даже смотреть не хочется. Почему так? Неужели всегда так, со всеми девчонками будет? Это чувство неловкости и недоумения после. Наверное, все эти книжки про любовь, все эти сопливые стишки писатели писали до того, как девчонка им дала. Ну или там - женщина взрослая. Они же взрослые, у них взрослые бабы.
  У меня один раз было - я целовал девочку. Ну... одну знакомую. И так это было странно... больше больно, чем приятно. Больно где-то в сердце. Так сильно, что даже больно. Сложно объяснить. В тот момент я даже и подумать не мог, чтобы дальше что-то делать. Трогать ее, под одежду руку засовывать. Об этом подумать было просто невозможно. Я даже сейчас боюсь об этом думать, когда вспоминаю ее. Хотя, наверное, если бы я разрешил себе об этом думать, я бы хотел пойти дальше. Хотя... Уф, к черту эти мысли.
  Я спустился к Светке и налил ей немного коньяка из бара. Отец будет очень зол, если увидит, что я прикладывался к его любимому коньяку, но сейчас мне было все равно. Мы говорили о чем-то не интересном. Потом я сделал ей кофе. Пришла мать. Я попросил ее дать Светке отросток цветка, они ушли в оранжерею. Потом я проводил Светку до дома, мы еще поцеловались минут пять. Я не хотел ее больше, просто целовал, чтобы не обиделась. И облегченно вздохнул, когда наконец-то от нее отделался.
  Уже стемнело. Я еще раз набрал номер Алисы, пока шел домой. Абонент временно не доступен. Наверное, в этот момент я и почувствовал недоброе. У меня мелькнула мысль - а если Алиса пропала?! Так же, как те, кого она искала? Я не видел Алису со вчерашнего утра. Вечером вернулся поздно, мы с пацанами пили пиво на стадионе возле школы. Я пришел домой, когда все спали, и сразу завалился. Сегодня утром встал в школу, дома никого не было, проспал первый урок. Я думал, Алиса тоже уже ушла. Впрочем, она могла и не ночевать дома, такое бывало. У Людки, подружки оставалась. Хотя может и не у подружки, а у какого-нибудь парня, я не знал, встречается ли она с кем-то. Мы очень мало говорили после моего приезда от бабушки, она всегда была для меня занята.
  - Мать, Алиса где? - Спросил я, едва переступив порог. Мать жарила мясо на сковородке, в кухне пахло ароматно и уютно.
  - Загуляла где-то. - Бросила мать. - Света - это твоя девушка? Симпатичная. Но вы тут пили что ли? Вот отец узнает...
  - Ты когда ее видела в последний раз? Она ночевала дома?
  - Алиса? Нет, гуляет где-то.
  - Ты ей звонила? - Спросил я, и тут же осекся. Чего бы она ей звонила. Матери было на нее плевать.
  - Позвони сам узнай.
  - Я звонил. У нее выключен телефон. - Бросил я. Сел за барную стойку и набрал отца.
  - Пап, где Алиса?
  - Я не знаю. Позвони ей, спроси. - Ответил отец.
  - У нее телефон не отвечает.
  - Ну перезвонит. Я занят сейчас, приду часа через два, скажи матери.
  - Пап, Алиса пропала!
  - Да куда она пропала?! Придет. У девок наверное осталась.
  - Так она не ночевала? Когда ты ее вообще видел в последний раз?
  - Антон, успокойся. Она взрослая девочка, у нее своя жизнь. Отстань от нее уже.
  Он отключился. Я уставился на телефон. В голове у меня стучало. Я вспомнил слова Алисы о том, что важно в первые часы после исчезновения человека начать его искать, потому что с каждыми сутками шанс найти его живым становится все меньше и меньше. Но только не надо паники. Только без паники. Это тоже слова Алисы.
  - Мама, - как можно спокойней сказал я. - Может быть, Алиса ночевала дома? Вчера у нее была закрыта дверь, а сегодня днем я пришел - а дверь приоткрыта.
  - Да нет, это я белье чистое ей в комод относила, не закрыла.
  - У тебя есть ключи от ее комнаты?
  - Конечно. Запасные от всех комнат в буфете лежат, в плетеной корзинке. Ты не знал что ли? Хозяин растет, тоже мне. - Мать усмехнулась. - Забыла я закрыть, сходи закрой, а то она опять расшумится.
  Мать достала ключи и протянула мне.
  - Мама, - еще спокойней, с расстановкой произнес я. - Алиса пропала. Ее не было дома больше суток, ее телефон не отвечает. Гудок был еще днем, но теперь вообще тишина, может, села батарейка. А если Алиса где-то на горе, если с ней что-то случилось?! Нужно сообщить в полицию!
  Мать посмотрела на меня недоуменно.
  - Да ты с ума что ли сошел?! Ну села батарейка у нее, ну и что! Погуляет и придет, не первый раз она в загулах. Все лето где-то моталась. С волонтерами этими сутками жили на горе. Или у девочек своих оставалась. Или у мальчиков, это уж я не проверяла, не знаю. Не в том она возрасте, чтобы я за ней следила.
  - Ты никогда за ней не следила. - Вырвалось у меня. Мать промолчала.
  Я поднялся в комнату Алисы. Включил настольную лампу и лег на ее кровать. Прикрыл глаза. Не нужно паники, не нужно. Что же делать? Могут пройти еще сутки, прежде чем мать с отцом поймут, что Алиса пропала. Она пропала! Я уверен! Нет, может она и правда где-то с волонтерами или подругами. Тем лучше. Но если нет? И если я лежу здесь и теряю время?
  Я порывисто встал и взял со стола ее ноутбук. Конечно запаролен. Год назад все было просто - у меня был пароль "Алиса", а у нее "Антон" латиницей. Нам казалось это забавным, тогда мы еще были друзьями. Я набрал "Anton". Ура! Она не поменяла пароль! Вот только какие пароли у нее на социальных сетях, это загадка... "Контакт" открылся сразу, она не разлогинилась. Очень хотелось почитать ее переписку, ее тайны, но я сдержал себя. Ей бы это не понравилось. Ее личная жизнь... нельзя. Я нашел Людку, ее подружку. Она была в онлайне! Удача! Я написал "Привет! Это брат Алисы. Я не могу ее найти, она не появлялась дома сутки и у нее отключен телефон. Ты знаешь, где она? У нас тут все уже беспокоятся". Людка не отвечала. Может, включила комп и ушла куда-нибудь. Я вошел в группу "На Маяке пропали люди!". Написал на стене "Кто знает, где Алиса Корнеева? Я ее брат, не можем ее найти уже сутки, ответьте как можно скорее". Может, Алиса никуда не пропадала и разорется, увидев, что я в ее компе лазил и на стене волонтеров писал с ее аккаунта паникерские сообщения. Но плевать, я переживу это, как переживал все ее истерики.
  Людка по-прежнему молчала. Я открыл нижний ящик стола и достал пачку сигарет, Алиса всегда их там держала. Взял зажигалку из пачки, закурил, сбрасывая пепел в вазу с увядшей розой. Мать может учуять запах дыма. Я встал и раскрыл окно. Покурил какое-то время, выпуская дым на улицу. Так темно! Ночи стали холодными, хотя днем жарит как летом. Алиса, где же ты, Алиса... Алиса в стране чудес... я часто называл ее так. Алиса говорила, что в августе есть праздник какого-то святого. Ильин день кажется. Илья этот помочился в воду в этот день и вода резко становится холодной. И ночи тоже.
  Я подошел к ноутбуку. Как раз вовремя! Людка ответила: "Я не знаю где она, позвони мне" и номер телефона. Я тут же набрал.
  - Привет, это Антон.
  - Привет! Я сама не могу ее найти. Должны были сегодня встретиться, но я не могу дозвониться.
  - Ты ее когда видела в последний раз?
  - М-м... позавчера вечером мы в "Марино" ужинали.
  - А потом? Она пошла домой?
  - Да... то есть... я не знаю. Думаю, что да. Мы об этом не говорили. Просто разошлись и все.
  - У нее есть парень?
  - Ну это не твоего ума дело! Сама скажет, если захочет!
  - Слушай, она возможно пропала. И всем плевать - отцу, матери! Пока они раздуплятся, может быть уже поздно! Нужно выяснить, где она, все варианты!
  - Ну, вроде она ходила пару раз с Саней Киселевым из волонтёрской группы. Но не знаю, серьезно ли у них или просто так.
  - Ты его телефон знаешь?
  - Нет, я ж с ее волонтерами не общаюсь, придурки все. Толку никакого, только брешутся в группе. Меряются кто круче. Вместо поисков ходят на Маяк пожарить шашлыков и вина попить. Но он в группе есть, ты ему напиши. Может она и с ним... мобильник просто сел.
  - Ладно... ничего больше не знаешь? Может, она говорила, что собирается куда... с кем она еще общалась? Кто ей звонил, когда вы сидели в кафе? Мне все надо знать! Люд, это важно!
  - Никто ей не звонил, но... слушай, у нее был странный какой-то мужик весной. Потом она про него замолчала, не знаю, разошлась с ним или все еще гуляла.
  - Весной?! Этого быть не может... - Недоверчиво пробормотал я. - Она не говорила...
  - Ну чего она должна тебе говорить о таком? Она и мне не говорила толком... наверное он был женат, ей было стыдно, она же всегда говорила, что с женатиками ни-ни.
  - Кто он? Хоть что-то знаешь? - Упавшим голосом спросил я.
  - Она его любила. - Тихо произнесла Людка. - Реально любила.
  - Почему ты так думаешь?
  - Она говорила. Но раз он женат - не было смысла... сама не своя была половину лета. Мы уехали с ней в лагерь работать, я не могла ее узнать. Очень тосковала. Мне кажется, из-за него. Потом отошла постепенно.
  - Как его звали? Хоть что-нибудь?
  - Антон, ну ведь это давно было. Его уже нет, она про него думать забыла, я точно тебе говорю.
  - Не известно, что важно, а что нет. Как его звали?!
  - Я не знаю. Она сказала раз, что любит его. И что другого такого мужчины на свете нет. Красивое что-то говорила. Сказала, что это безумие. Мы тогда напились с ней, потому у нее развязался язык. Я поняла только, что он женат и намного старше ее. Потому и безумие... Больше о нем не говорила. Только все время грустила, грустила...
  - Ладно, я понял. Давай, буду искать тогда этого Саньку Киселева. Пока.
  - Позвони, если узнаешь где она. Или скажи ей, пусть позвонит, я волнуюсь.
  - Ладно, пока.
  Я осторожно положил телефон на стол и бросился на Алисину постель. Зарылся лицом в ее подушку и замер. Я же не девка, чтобы рыдать. Просто лежал и не дышал, сколько мог. Что-то во мне оборвалось внутри. И я хотел усилием воли вернуть это, что оборвалось, на место. Потому что иначе как жить-то? Если сердце в районе живота болтаться будет - это не дело.
  Почему она мне не сказала? Почему молчала? Почему? Почему? Почему? Будто предала меня... Просто сказала бы! Я не понял, что она с кем-то встречается. Кого-то любит! Как Алиса может кого-то любить?? Нет, конечно, может, она же девочка... она не была грустной, наоборот - какой-то нервно-веселой. Иногда задумчивой, но это обычное ее занятие - сидеть, уставившись в пустоту и о чем-то думать. Она был расслабленной, как кошечка. Она смеялась постоянно. Никакая не грустная, не по кому она не грустила!
  Я встал и шумно выдохнул. Все это не важно. Не имеет никакого значения. Я должен ей помочь, если она в беде - вот это важно. У нее есть только я. Так было всегда.
  Наверное, лет с пяти я помню себя довольно отчетливо. И Алису. До пятнадцати лет я был меньше ее ростом, только недавно мы сравнялись и теперь я даже выше. Ну и конечно она худенькая, хрупкая, девочка же. А я побольше. Когда мне было пять, мне она казалась совсем взрослой. Алиса уже ходила в школу, а я только в детсад. Но в ней всегда была какая-то уязвимость, которую я ощущал с малых лет. И мне хотелось ее защитить, спрятать. Как плюшевую игрушку взять себе в кровать и всю ночь согревать. Никто больше не видел в ней это. Она казалась, отчаянной, злобной, как зверушка. В доме постоянно случались из-за нее скандалы. Сначала я не понимал, почему она так ненавидит мать и огрызается без повода. Мать никогда не била ее, отвечала сквозь зубы на ее дерзости, а потом жаловалась отцу. Отец тягал Алису за уши и бил по щекам. Алиса визжала и пинала отца. Она ничего не боялась. Ни побоев, ни того, что он запирал ее на ночь в кладовке. Визжала только и колотила ногами в дверь половину ночи, пока не успокаивалась. Я накрывался одеялом с головой и зажимал уши, чтобы не слышать ее крики. Утром отец открывал кладовку и Алиса, обессиленная, но с той же яростью в глазах, молча собиралась в школу. Когда она уходила, отец говорил матери: "Ну что, мне убить ее?! Что я могу сделать?!" Мать говорила: "Она ненормальная, ее нужно показать врачу". "Это такой возраст, - отвечал отец. - Она успокоится со временем". "Да она даже еще не подросток! Не в возрасте дело! Что же дальше-то будет! Посмотри на Антона - нормальный спокойный малыш! "
  Мне было приятно, когда мать так говорила про меня. Но мне было страшно, что отец убьет Алису. Они не понимали, ее нужно просто обнять и согреть. Они не понимали - а я понимал. Старался подружиться с ней, приносил ей свои игрушки и сладости. Но меня она тоже не признавала. Я боялся, что она станет и со мной ругаться и драться, как с отцом. Но нет, она просто говорила мне "Уйди от меня!" Она была похожа на одичавшую собаку, которую я видел у бабушки. Собака часто подходила к нашему дому, но стоило мне приблизиться к ней, как начинала угрожающе рычать. Я бросал ей котлеты и хлеб, она торопливо съедала их и убегала. Однажды она дала мне приблизиться и погладить себя. Бабушка сказала, что собаку выбросили люди из машины. И теперь она ненавидит людей за то, что они ее предали. Я был добр к этой собаке, и она снова стала верить в людей. Когда я уезжал, она уже жила у нашего дома, спала на крыльце и виляла хвостом, если мы с бабушкой гладили ее. Бабушка пообещала, что не прогонит ее и станет подкармливать.
  Алиса была похожа на эту собаку. Но я не понимал, кто предал ее. Мать никогда сама не провоцировала ссоры, была с ней вежлива. И отец, когда Алиса не скандалила, обращался с ней хорошо. Не так как со мной, не брал ее на руки и не играл с ней. Но и не обижал просто так.
  Алиса казалась чужой в нашей семье, это напрягало всех. Она сама не хотела становиться своей. Проблема скрывалась внутри нее, я это видел. Частенько я даже злился на нее, когда она задирала мать. Но я молчал, чувствуя, что я чего-то не понимаю. Что-то ускользало от моего разумения. Я верил, что Алиса хорошая. Такая красивая, такая умна, такая странная... она хорошая.
  Это был мой день рождения. Мне исполнилось шесть лет, мать позволила мне пригласить друзей, накрыла праздничный стол с тортом во дворе. Под вечер, когда пацаны стали расходиться, откуда-то вернулась Алиса. Они в очередной раз не на шутку сцепились с матерью. Я слышал их крики из окна на кухне. Обычно мать не повышала голос, но сейчас она просто орала. Я услышал звук пощечины. Впервые мать подняла на нее руку. Алиса завизжала. Раздался грохот кастрюль. Я быстро выпроводил притихших пацанов и побежал на кухню. Картина была просто жуть. Алиса стояла посреди кухни, держась за щеку. Мать тоже держалась за щеку, но через пальцы ее текла кровь... У ног матери валялась маленькая кастрюлька, в которой мать обычно кипятила молоко.
  На этот раз мать сама затащила Алису в кладовку и заперла. Потом пошла в ванну. Я плелся следом. Следил, как она обрабатывала рану на скуле, наклеивала пластырем вату.
  - Мама, давай я помогу, - предложил я.
  - Помоги тем, что скажи отцу, как все было. - Бросила мать. - Она едва не убила меня. Ее в психушку надо запереть.
  - Почему ты ее не любишь? - Спросил я неожиданно для себя самого.
  - Что? - Растерялась мать.
  - Ты не любишь ее. Потому она на тебя злится.
  - Да как же ее любить? Ты же сам видишь, что она творит.
  - Но ты же... взрослая. Ты взрослая. Ты сильней. Тот кто сильней, должен любить первым.
  - Что? Малыш, ну что ты говоришь... ты просто еще ребенок. Если бы она была такая как ты, я бы ее любила.
  - Значит, все-таки не любишь.
  Она уже наклеила заплатку себе на лицо и наклонилась ко мне. Взяла на руки.
  - Я большой, пусти! - Я стал вырываться.
  - Малыш, мой малыш, - прошептала мать, не отпуская меня, прижимая меня к себе крепче. - Ты у меня хороший. Добрый.
  Я перестал сопротивляться и обнял ее.
  - Тебе очень больно?
  - Нет, совсем нет.
  - Тогда прости ее и выпусти. В кладовке темно, мыши. Она не любит мышей.
  Мать поставила меня на ноги.
  - Антош, иди уже спать, ладно? Посмотри мультики и ложись. Алиса наказана. Посидит и подумает над своим поведением.
  В эту ночь Алиса не била ногами по двери и не кричала. Но я не мог заснуть. Я слышал, как в кухне вполголоса разговаривали родители. Мне было страшно. До меня вдруг ясно дошло, что взрослые обладают огромной властью. И если ты сопротивляешься им, если ты не такой, каким они хотят видеть тебя, они могут сделать с тобой что угодно. Я снова и снова вспоминал фразу отца "Ну что мне делать, убить ее?!" А что если мать теперь скажет: - "Да, убей" Что тогда? Я чутко прислушивался к их разговору. Почти не мог разобрать слова. Но решил, что если они пойдут к кладовке и отопрут Алису, я вмешаюсь. Вмешаюсь, если они захотят ее убить. Ведь меня они любят, я дорог им. Меня они послушают.
  Они не выпустили Алису. Ушли спать. Чтобы не заснуть, я на цыпочках ходил по комнате туда-сюда. Когда из комнаты родителей раздался храп отца, я осторожно вышел, подошел к кладовке. Прислонил ухо к двери. Было тихо. Я, стараясь не шуметь, отодвинул задвижку и приоткрыл дверь. Шепотом позвал Алису. Она тут же подошла, я не видел ее в темноте, но слышал ее дыхание.
  - Чего ты пришел? - Спросила она тихо.
  - Выпустить тебя.
  - Зачем?
  - Ну... тут же страшно и кровати нет.
  Она помолчала, раздумывая. Потом сказала не так агрессивно:
  - Тебе не поздоровится, если они узнают, что ты выпустил меня.
  - Они не узнают. Ты поспишь у меня, а потом утром сюда придешь, я тебя закрою, как будто ты была тут.
  - Ладно. - Нехотя согласилась она и вышла. Я взял ее за руку. Впервые я взял ее за руку. Она не сопротивлялась. Рука была холодная. Я сжал покрепче, чтобы согреть. Мы закрыли дверь на задвижку и тихо прокрались в мою комнату. Забрались под одеяло. Алиса дрожала. Я обнял ее и прижался к ней. Я был теплый. Она опять виделась мне той дикой собакой у бабушки, которая наконец-то дала себя погладить.
  - Спи. - Сказал я. - А я не буду спать, подожду, когда утро наступит, чтобы мы не проспали.
  - Ты дурак. Тебе достанется за то, что меня выпустил. - Прошептала она.
  - Мне не страшно.
  - Ладно, сам виноват. - Сказала она и замолчала. Через пять минут она уже спала. А я лежал, боясь пошевелиться, боясь ее разбудить. Сам я тоже, конечно же, заснул. Но не спал полностью, а просыпался постоянно и смотрел в окно. Когда стало светать и зачирикали птицы, я разбудил Алису. Мне было жаль отводить ее в темную кладовку, но иначе было нельзя.
  - Скоро они встанут и выпустят тебя. - Сказал я, закрывая задвижку.
  За завтраком мы с ней заговорчески переглядывались и улыбались друг другу за спиной у матери.
  После этого каждый раз, когда Алису запирали в кладовке, я приходил и освобождал ее. Мы прятались под моим одеялом, и до рассвета я согревал ее. Мы редко сразу засыпали. Болтали обо всем на свете. Однажды я попросил ее не ругаться с матерью. "Мать хорошая, - сказал я Алисе, - она на самом деле добрая". Алиса долго молчала, а потом ответила: "Она добрая к тебе, потому что ты ее сын. А мне она не мать". "Так нельзя говорить, - сказал я. - Нельзя так говорить про маму". "Но это правда, - ответила она, - она мне не мама. Моя мама умерла, когда я была маленькая. И ты мне не брат".
  Я сел на кровати и уставился на нее.
  - Это не правда!
  - Тише ты! Это правда. Моя мать умерла. И после мой отец женился на твоей матери. И родился ты.
  - А мой папа?
  - Твой папа это мой папа. И твой и мой. Наш папа. А мама - только твоя. Поэтому она меня ненавидит. Я ей чужая. И я ее тоже ненавижу.
  В эту ночь я не смог заснуть. Смотрел в окно до рассвета и думал - каково это, если твоя мама умерла, а твой папа женился на чужой женщине.
  Я уже ходил в подготовительный класс. На перемене я подошел к учительнице и спросил:
  - А если у детей разная мама, но одинаковый папа, то они брат и сестра или чужие?
  - Конечно брат и сестра. - Ответила учительница. - А почему ты спрашиваешь, Антоша?
  - Просто так. - Ответил я. - Просто так.
  Наши совместные ночевки сблизили нас. Год, другой... родители даже не подозревали, что мы с сестрой дружим. Порой Алиса приходила ко мне вечером сама, приносила какую-нибудь книжку со сказками и читала вслух. Очень тихо, чтобы родители не услышали. Я лежал на подушке, прикрыв глаза, уткнувшись ей в бок, и кайфовал от ее голоса. Алиса сказала, что когда я был совсем маленький, она сочиняла для меня страшные истории, чтобы напугать меня, но я почему-то не пугался. Я этого совсем не помнил, но мне было приятно, что она специально для меня что-то сочиняла. Она умела читать с выражением, меняя голос. Иногда мы выключали свет, и Алиса рассказывала мне страшные истории, те, которые я не помнил. Потом мы пугали друг друга, визжали и смеялись, если никого не было дома. Зимой темнело рано, родители приходили поздно. После школы мы были предоставлены сами себе. Однажды, играя в наши страшилки в темноте, мы не услышали, как пришла с работы мать. Напомню, мы старались не светить нашу дружбу и при родителях вели себя, как будто друг друга не видим в упор. Так хотела Алиса. Она думала, что если покажет, что дружит со мной, это будет проявлением слабости. Будто она приняла кого-то из семьи, которую ненавидит. Мне это было не очень понятно, но я следовал ее правилам. Все эти тонкости отношений с другими людьми у нее казались более тонкими, чем у меня. Перед приходом родителей мы обычно расходились по своим комнатам и прикидывались, типа провели весь вечер порознь. Ясное дело, мать была очень удивлена, когда услышала наше хихиканье в моей комнате. Она поднялась, открыла дверь и включила свет. В то время я еще не мог понять, почему именно мать так разозлилась. Она яростно схватила Алису за руку и ни слова не говоря, вытащила из моей комнаты. Я остался один, в недоумении. Наверное, решил я, мать против нашей дружбы. Наверное, она и правда ненавидит Алису. Если до этого дня я старался балансировать между моей привязанностью к матери и к Алисе, то теперь все изменилось. Мать вбила клин между собой и мной, очень серьезный. С этого дня я стал постепенно отворачиваться от матери.
  Позже, когда пришел отец, я услышал, как они ссорятся. Моя комната примыкала к их спальне. Я взял кружку и приложил к стене, чтобы лучше слышать. Мать говорила отцу:
  - Они были голые! Голые! В темноте! Возились в кровати!
  - Ты бредишь, Галя, - недовольно ворчал отец, - они же еще дети!
  - Она хочет испортить Антошку! Эта дрянь... эта дрянь пробралась к нему в комнату, выключила свет, залезла в постель!
  - Они маленькие! Ну о чем ты говоришь, послушай себя!
  - Это Антошка маленький, он ничего еще не понимает! А она уже не ребенок! Я включаю свет - а они в одних трусах и майках! Испуганно сразу на меня смотрят!
  - Ну не голые же! Дети дома ходят в трусах и майках, ну что в этом такого, сама же говорила жара в доме!
  - Ты всегда на ее стороне, всегда! Ты не видишь, какая она! Я работаю в детском саду, я насмотрелась, во что детишки эти играют на тихом часе! А эта девка уже далеко не ребенок!
  - Мне тебя слушать противно, замолчи уже...
  - Сделай, чтобы она держалась подальше от Антошки, или я за себя не ручаюсь! Отправь ее к бабке, отправь подальше от него, давайте уже заживем нормально, ведь это же невозможно... она уже до Антошки добралась, какая сволочь!
  Я толком не понял, о чем они спорят, но догадался, что мать считает нашу с Алисой дружбу какой-то постыдной и грязной. Она уверена, что Алиса хочет сделать мне что-то плохое. За завтраком мы не разговаривали с сестрой и даже не смотрели друг на друга, негласно решив, что не стоит провоцировать мать. Но в школе, на большой перемене я прибежал к ее классу, забрал ее и мы вышли поболтать в школьный двор. Я рассказал ей о подслушанном разговоре и спросил, понимает ли она, в чем дело. Алиса страшно разозлилась, ударила кулаками по коленям и прошептала сквозь зубы:
  - Мерзко! Мерзко! Как же я ее ненавижу! Какая же она дура!
  -Почему она не хочет, чтобы мы играли? - Наивно спросил я. - Разве это плохо?
  - Да потому что она думает... - начала Алиса, а потом осеклась.
  - Что?
  - Слушай, я не могу тебе сказать. - Тихо произнесла она, отведя глаза. - Она дура, вот что.
  - Почему ты не можешь мне сказать?
  - Потому что это мерзко, Антон! То, что она говорила отцу! Это очень очень очень мерзко! Мне даже не хочется об этом говорить.
  А потом она... потом она вдруг заплакала, спрятав лицо в руках.
  - Алиса... - я растерялся. Она никогда не плакала, когда мы были наедине, и я не знал что делать. Я дотронулся до ее плеча. - Пожалуйста, не плачь! Мы все равно будем дружить, они ничего не смогут сделать!
  - Эта твоя мамочка... - сквозь слезы бормотала Алиса. - Иди к своей мамочке и дружи с ней!
  Она говорила что-то еще, обидное и злое, но я знал, что она говорит это от бессилия и просто молча слушал. Потом обнял ее за плечи.
  - Не плач, а? Хочешь, чтобы я тоже заплакал?
  - Ты же мальчик. Тебе нельзя. - Она убрала руки от лица и посмотрела на меня влажными глазами. Посмотрела настойчиво. И произнесла: - Ты же любишь меня больше чем ее, правда? Ты должен! Меня же должен кто-то любить...
  - Да. - Сказал я. - Люблю тебя больше, чем ее.
  Мне было трудно сказать эту фразу, я предавал этой фразой мать. Но я сказал.
  Мы проводили много времени вместе. Я знал подружек Алисы, а она знала моих друзей. Целыми днями бродили от ее компании к моей. Мне нравилось наблюдать за Алисой, изучать ее. Меня очень удивляла ее способность быть разной, подстраиваться под любую компанию. С девочками она была вся из себя такая девочка. Говорила про киноактеров, наряды из бабских журналов, симпатичных старшеклассников. По-девчоночьи хихикала и смешно вытягивала губки, когда я фотографировал ее с подружками. Когда мы шли играть с моими пацанами, Алиса превращалась в сорванца. Выдумывала всякие сумасбродные забавы, рассказывала истории про космических путешественников, лазила с нами по деревьям и через заборы. Я постоянно замечал, как легко она могла меняться, как быстро становилась своей, куда бы мы ни пришли. И от этого еще больше изумлялся - почему же она не может стать своей в нашей собственной семье?! Эту тайну мне никак не удавалось разгадать. Ответ напрашивался только один - она просто не хотела. Изо всех сил не хотела.
  Мы были неразлучны, как близнецы. Иногда дразнили друг друга, но всегда как-то не обидно. Обидно - не получалось. Как-то раз ее подружка спросила:
  - Чего ты вечно с собой таскаешь малого?!
  Алиса улыбнулась и ответила:
  - Он мой сенбернар. Мне с ним спокойно, он всегда меня может защитить.
  Этот разговор был при мне, и я расплылся от удовольствия. Сказал:
  - Да, я ее сенбернар.
  Про себя я подумал, что Алиса слукавила. Разве ее можно от чего-то защитить? Ведь она такая смелая и отчаянная! Ее нужно было защищать лишь от нее самой. От ее грусти, в которую порой она проваливалась. Я очень боялся этих моментов и поэтому, видя приближение тучи на ее лице, старался выдумать что-нибудь интересное, отвлечь ее. Только одно нельзя было делать - спрашивать "почему ты грустишь?". Я знал это по наитию. И не спрашивал. Никогда. Просто делал так, чтобы она не грустила. Мои пацаны никогда не спрашивали, почему я часто беру с собой Алису. Все ее обожали. Она старше, что само по себе авторитетно, к тому же не такая, как все девчонки, она была своя, умела делать вид, по крайней мере. К тому же большая выдумщица. Но мне бы хотелось, чтобы спросили. Я знал что отвечу: - "Она же моя сестра, я должен присматривать за ней".
  Часто мы просто болтались где-нибудь вдвоем, сами по себе. Ходили на гору искать тропинки, выслеживать зайцев, наблюдать за муравейником. У нас был "свой" муравейник в лесу, мы носили туда грецкие орехи, крошили муравьям и наблюдали, как муравьи утаскивали эти тяжелые глыбы в свои норки. Алиса брала в библиотеке книгу про муравьев - одну, другую, и мы читали ее по очереди вслух, усевшись под кустом. К нашему муравейнику мы ходили несколько лет. Какое-то время Алиса даже вела дневник наблюдений.
  Мне было уже лет одиннадцать, когда лесу у нас появилось свое дерево. Мы нашли поляну, на которой стояло одинокое раскидистое дерево. Нашли не случайно. Алиса два дня водила меня по лесу, целенаправленно разыскивая какое-то особенное место, по одним ей известным признакам. Говорила, что потом расскажет в чем секрет. Просила меня о странном - "Антон, думай о кладбищах и могилах, думая про мертвецов, тогда это создаст тропу". Я, увлеченный тайной, думал о мертвяках и покорно ломился через кусты и заросли, прокладывая дорогу для моей хрупкой лани. Сама Алиса заблудилась бы в трех соснах. Ее вечно тянуло на приключения, но она была совершенно беспомощна в лесу, хотя и всеми силами скрывала это. В конце концов, мы отыскали это дерево. Алиса обошла всю поляну, присматриваясь к кустам, к нагромождению камней у края леса. Потом подошла к дереву и долго-долго что-то разглядывала вверху на ветках. Я следил за ней с любопытством и ждал, что же будет дальше. Смотрел на ветки, думая, что она увидела белку или сову, но не видел даже воробьев. Что мы искали все это время? Что нашли? Она поманила меня и сказала, что мы заберемся на дерево и будем там сидеть. Передала мне свою сумочку с жирафом. В ней лежала пара бутербродов с сыром и яблоки, что мы прихватили из дома. Это я научил ее брать с собой еду. Сама Алиса, ясное дело, не задумывалась о таких приземленных вещах, но мне быстро надоело рыскать по горе с пустым брюхом и жевать незрелые яблоки с деревьев. К тому же Алиса мне казалась слишком худой, чуть ветер подует, и она сломается. Я старался почаще подсовывать ей еду, сама она могла, наверное, сутки напролет ни крошки в рот не брать.
  Избавившись от сумки, она легко забралась на дерево и уселась на ветке. Поманила меня. Я залез тоже, сел на соседнюю ветку. Ветки были удобные, широкие. Очень хорошее дерево. Так бы и сидел на нем весь день, слушая Алису и всяких птичек.
  - Давай еду, что-то я проголодалась, - она нетерпеливо протянула руку. Я дал ей бутерброд. А второй стал жевать сам.
  - Классное дерево! - Заметил я.
  - Да, - удовлетворенно отозвалась она. - На нем мужик повесился пять лет назад.
  Кусок сыра выпал у меня изо рта. Я с сожалением посмотрел, как он валяется на земле и решил, что достанется муравьишкам. Что в общем-то неплохо. Потом поднял глаза на Алису.
  - Правда что ли?
  - Ага. - Кивнула она и с аппетитом откусила бутерброд. - Я только не знаю, на какой ветке. На твоей, или на моей.
  Мне захотелось слезть, но я себя удержал.
  - А ты откуда знаешь? Выдумываешь ведь?
  - Нет. Светка Глушакова рассказывала. Это ее дядя. Не местный он. Да у них вся семейка прибабахнутая. У нее дед тоже самоубийством покончил. При чем, знаешь как? Привязал свою шею к спинке кровати на чердаке и удавился. Вообще нереально! Понимаешь, у человека же инстинкт самосохранения срабатывает, в последний момент человек все равно будет спасаться. Невозможно взять и давить себя. А он смог как-то! Видимо, сумасшедший был, инстинкты его не как у людей уже работали. - Она какое-то время ела молча, задумавшись о своем. Видать прикидывала, как это можно устроить - самому себя удавить. Потом откусила еще кусок и произнесла с набитым ртом: - Хотя может это было сексуальное извращение. И он случайно умер.
  - Сексуальное извращение? - Переспросил я.
  Мы уже знали про секс. Давно уже. В компании Алисы одна девчонка, второгодница, которая из другой школы пришла, рассказала как-то, что люди занимаются сексом, чтобы были дети. Женщина лежит на спине, мужчина сверху ложится на женщину. И они трутся какое-то время своими... ну сами знаете чем. И потом женщина беременеет. Я делал вид, что играю в приставку, когда девки это обсуждали. Но, конечно, уши мои тянулись к ним, и я ни одного слова не пропустил. Вечером мы шли домой, и обсуждали эту новость с Алисой.
  - Не могу поверить, что это все так противно. - Сказала она. - У меня никогда не будет детей, если так.
  - Мама с папой вряд ли так делали. - Заметил я. - Не верю. Это полная фигня.
  - Нет, я уже слышала про это... Лилька картинки показывала в школе.
  - Ух ты, а чего меня не позвала?! Я бы тоже глянул!
  - Антон, ну ты же маленький! Тебе нельзя такое показывать. К тому же - как бы я тебя позвала? Девчонки бы не поняли.
  - Ладно, тогда будет что интересное, я тебе тоже не покажу. - Пригрозил я без злости, просто поддразнивая ее, а потом меня осенило. - Алис...
  - А?
  - Ну... помнишь мы бесились в темноте, и мать пришла, свет включила... а потом...
  - Да, я помню. - Нервно бросила она.
  - Потом она с отцом говорила... а ты сказала, это мерзко. Помнишь?
  - Да-да, ну и что.
  - Она что, подумала, что мы...
  - Ты дурак, мы же брат и сестра.
  - Она же знает, что ты мне не совсем сестра. Она, что подумала, что мы...
  - Нет! Она подумала про другое. Я до этого слышала, как она с жирной жабой Клавдией Петровной с ее сада обсуждала, как дети за верандой друг другу показывают одно место. Девочка мальчику, а мальчик девочке в ответ. Ну она подумала, наверное, что мы тоже это делаем. Что... я тебя заставляю, я же старше.
  Я молчал, обдумывая ее слова. А потом сказал:
  - Но ведь было же темно, мы выключили свет. Как бы мы увидели??? Она что, дура?
  - Дура и есть. Я же говорила.
  - Это... мерзко. - Я невольно повторил слова Алисы. - Почему она так?
  - Она плохая. - Угрюмо бросила Алиса и замкнулась. Я понял, что больше она ничего не скажет.
  Это я все рассказываю к тому, что про секс я уже слышал и знал, до того, как мы нашли наше дерево. Знал даже, что та второгодница не совсем правильно все объяснила. Когда у нас интернет провели, мы с Мышей лазили по сайтам и нашли, как все делается на самом деле, в одной статье. В одиннадцать лет я все уже понимал. Но что есть сексуальные извращения какие-то - не слышал. Мне было стыдно говорить об этом с Алисой, она все-таки девочка, хоть и друг мне. И даже сестра. Но все равно стыдно. Однако любопытство пересилило. Поэтому я и спросил:
  - Сексуальное извращение? Это что?
  - Ну, это как секс. - Стала терпеливо объяснять Алиса. - Но только не правильно. Без женщины... Ты чего не ешь?
  - Без женщины?.. Неохота есть уже что-то, хочешь? - Я протянул ей бутерброд, свой она уже успела прикончить. Она радостно взяла добавку. - Без женщины разве бывает?
  - Да бывает. Мужчина с мужчиной, например - это извращение.
  - Ну это гомики, я знаю.
  - Ну да. Или женщина с женщиной. Или... человек с собакой.
  Я недоверчиво скривился.
  - Да, такое бывает!
  - Да ну!
  - Правда!
  - Откуда знаешь? - Усмехнулся я.
  - Ну... знаю. Мы кино смотрели с девками... брр, там женщина с собакой. Меня чуть не вырвало.
  - Я никогда не видел кино про секс. - С сожалением заметил я.
  - Это порнография. Это такой жанр есть в кино.
  -А, порнуха! Пацаны говорили.
  - В интернете можно найти, наверное. Только скачиваться долго будет, трафик сожрет. А потом мать сожрет, если узнает.
  - Так тот чувак что, с собакой это делал?! Который на кровати задушился?
  - Да нет, это другое извращение. Ну как тебе объяснить... короче, если шею сдавливать, то получается ощущение, как от секса. И вот некоторые сдавливают себе так веревкой, но не успевают веревку снять и случайно себя душат. Вот так вот... Поэтому может ее дед себя случайно задушил, а не нарочно. Хотя он же дед... в старину про секс, может, и не знали ничего. Просто как кошки спаривались, да и все.
  Я обхватил себя за шею и слегка надавил. Стало неприятно. Отпустил.
  - Что, правда что ли?!
  - Эй, ну ты дурак что ли?!! Тоже хочешь задушиться? Если бы я знала, что ты такой дурак, не рассказывала бы!
  - Да это противно.
  - Я знаю, я пробовала.
  - Что?!
  - Ну пробовала тоже так. Давить на шею. Только дышать нечем, да и все.
  - Может все выдумки.
  - Ну может. Может он поверил выдумкам, стал так делать, да и задохнулся.
  - Вот придурок!
  - А то!
  - Яблоко будешь?
  - Не, потом. Попить есть?
  - А ты брала?
  - Я нет, а ты?
  - А я брал, конечно же. - Я достал маленькую бутылку с водой и протянул Алисе.
  - Спасибо.
  Пока она пила, я украдкой разглядывал ветку, на которой сидел. Не осталось ли на ней веревки.
  - Слушай, а этот мужик, который тут повесился, тоже этим занимался? Ну сексом с шеей?
  - Нет, - сказала Алиса, отдавая мне бутылку. - Он просто повесился. Без секса. Повесился ради повешенья. У него девушка была, она его бросила и стала с другим гулять. Он расстроился от этого, приехал из своего города к Глушаковым. Посидел с ними, поел-попил водки с пивом. Потом сказал, что хочет в лес прогуляться, отрезветь. Ушел и не вернулся. Его потом давай искать все. Решили, что он уехал. А однажды нашли на этом дереве повешенным, когда много времени прошло. Светка говорит, ее отец хотел спилить дерево, вроде как принято спиливать, если кто повесился на дереве, но оно реликтовое и за это бы крупно оштрафовали. Пришлось оставить. Тогда отец из камней сложил типа памятника - вон ту горку, видишь? Светка мне все описала, как дойти. Хотя описала не понятно, видишь как мы долго искали. Вот по горке я и узнала.
  - Хорошо описала, что мы лазили два дня не известно где, найти не могли.
  - Ну я заплутала немного. Надо было идти и думать о зле, о смерти. Тогда бы это дерево услышало наши мысли и подманило. Так и вышло! Я все время думала о смерти, о том как люди лежат в холодных могилах... дерево услышало мои мысли.
  Меня передернуло, но я быстро взял себя в руки. Алиса такая смелая! Я же тоже должен был достойно выступить. Поэтому сказал как можно безразличней:
  - Ладно, нашли главное.
  - Теперь это будет наше дерево! Будем приходить сюда и сидеть! Возьмем кошмариков всяких почитать! Классно! Но только никому ни слова про это место, ладно?
  Мне не очень хотелось сидеть на дереве, где несколько лет назад болтался труп. Алиса умела нагнать страху. Но я просто кивнул, соглашаясь - да, отличная идея. Мы стали приходить на наше дерево при любой возможности. Брали с собой еду, а книжки не брали, потому что Алиса сама выдумывала истории, каких и в книжках не прочитаешь. Это дерево по-особенному действовало на нее, она могла бесконечно заплетать паутину своих рассказов. Смотрела вдаль невидящим взглядом, и с губ ее слетали какие-то магические фразы, которые рисовали перед моими глазами другие миры. Чудовищ, героев, космические корабли, принцесс с диковинных планет. И снова чудовищ.
  - Ты здесь так хорошо рассказываешь! - Однажды заметил я. - Дома не так.
  - Смерть вдохновляет. - Ответила она.
  - Как это?
  - Не знаю. Я чувствую здесь смерть. Чей-то последний миг... в который он пожалел о своем поступке. Бешеная жажда жизни, как всплеск. Но уже было поздно, он не смог освободиться. Я все это чувствую. И это меня... волнует. Я вся дрожу внутри. Как будто открывается дверь через меня в другой мир. Оттуда все эти истории. Льются, льются...
  - Ты иногда говоришь, как в книге... не как обычно... Запиши свои истории, будет книга. Ты станешь писателем. Будет хорошая книга, все ее станут покупать!
  - Я не хочу. Писать... не хочу. Зачем? Я же рассказываю тебе.
  - Только я услышу? Жалко.
  - Не жалко. Эти истории для тебя.
  
  Алиса... я вырвал себя из воспоминаний, хоть это было непросто. Воспоминания делали ее ближе, будто она рядом, кажется, стоит у меня за спиной. Нет, нет... я говорю о ней, будто ее нет на свете. Так не пойдет. Надо действовать! В душе я все еще ждал, что откроется дверь и на пороге появится Алиса. Уставшая, злая от того, что я сижу в ее комнате, роюсь в ее ноуте. Буду ждать этого и дальше. Но и действовать тоже.
  Я сел за ноут. О! Сообщение в группе волонтеров. Целых два!
  Karamb: "Вчера утром прочесывали окрестности Замка на Маяке. Нашли разряженный мобильный Кати Мирошниченко. Алиса была с нами. Потом около двенадцати ушла, сказала, что нужно в институте появиться. Больше я ее не видел. Поспрашиваю у ребят. Пока не паникуйте там дома, она девушка взрослая"
  Lila_bee: "Что не паникуйте?! Уже волонтеры пропадают, я в шоке!!!... Катя Мирошниченко и Слава Черных тоже пропали когда, все ждали... ждали... не паниковали... и где они теперь??????? Она вообще с Маяка сошла???... Кто-то в курсе???!!..мобильник вчера левый нашли, уже обсуждали это! Это не Кати! Он там сто лет валялся! Не гоните дэзу!!!"
  Я раздумывал, что написать, но появилась новая запись:
  Karamb: "Ну все, Лила пришла и начался истеричный срач, как всегда. Лила, вы хоть раз сами выходили на поиски? Или ваша задача сеять панику и орать погромче в интернетах? Откуда такая инфа про мобильник??? Вы лучше меня знаете?"
  Я ждал какое-то время. Писать уже ничего не хотелось. Лила Би снова настрочила много текста со знаками препинания. Кто-то еще влез успокаивать ее. Теперь они строчили втроем. Но все не по делу. Свои обычные разборки. Кто круче и кто кого переорет. Тролли, короче... я нашел страничку Сани Киселева и написал ему свой телефон, имя и попросил позвонить, как только сможет. Посмотрел фотки. Неужели это ее парень? Длинный как шея жирафа, худой. Матерый походник из тех, кто по три месяца с гор не спускается. Нет, вряд ли. Алиса и суровая романтика спальника и жареных на костре сарделек? Не смешите мои тапочки. Она таскалась по горам с этими волонтерами всего лишь гоняясь за тайной. Эти все загадочные исчезновения людей что-то шевелили у нее внутри. Открывали дверь, через которую приходили ее истории. Я знаю. Я так хорошо ее знаю... На паре фоток со странички Киселева я увидел Алису. Девчонки, пацаны стоят на фоне Маяка. Видать волонтеры эти самые. Алиса в джинсах и синей спортивной кофте. Киселев на обеих фотках был с ней рядом, но они не выглядели парой. Лапы свои походные он ей на плечи или на талию не пристраивал. Может, дружат просто. Но что-то большее - не верю. У Алисы был парень, когда ей исполнилось семнадцать. Она встречалась с ним где-то полгода. Ночевала у него часто. Мы стали с ней меньше общаться, она была с ним слишком занята. Я видел фотки, где они вместе. Даже если на фотках было много людей, все равно бросалось в глаза, что эти двое - пара. От Алиски будто лучики света к тому парню тянулись. То, как она улыбалась. То, как она смотрела на него. То, как она... позволяла себя держать за руку или за плечо. Она сама никогда никого не обнимала. Прикосновения к другим людям ей были неприятны. И если я видел, что она кому-то дает к себе прикасаться, то наверняка у нее был секс с этим парнем. Просто сто пятьдесят процентов.
  Про того парня - как-то все сошло на нет само собой. Она постепенно к нему остыла. Перестала брать трубку, стала прятаться от него. Я спросил, в чем дело. Она ответила - "Любила и как-то все раз - и прошло. Когда человека лучше узнаешь, любовь почему-то проходит. Так жаль... как будто он меня обманул тем, что не такой, как я придумала. Хотя он же не виноват. А мне все противно теперь. Все что с ним, про него - противно. Понимаешь, о чем я?"
  Я тогда еще не понимал. Но кивнул - да, Алиса, конечно понимаю.
  Внизу раздался голос отца. Я тут же вскочил и кинулся в гостиную.
  - Ну что, про Алису ничего не слышно? - Спросил я.
  - А что должно быть слышно? - Отец был спокоен и меня это взбесило. Мать гремела тарелками, поскорее накрывая на стол, чтобы успеть наложить еды, пока он моет руки. Она очень гордилась, что у нее к приходу отца всегда горячий ужин.
  - Пап, ну она же пропала! - Едва сдерживаясь, произнес я. Он натянул свои тапки и отправился в ванную, на ходу бросив:
  - Алиса взрослая девушка, перестань за ней приглядывать, Антон! Вернется, когда нагуляется. У нее личная жизнь.
  Я выдохнул и уселся за стол. Мать навалила в тарелку пюре и куриные ноги и поставила передо мной.
  -Мама! - Позвал я. - Ну почему вы так? Она же ваша дочь. Так нельзя! Черт...
  - Салатик положи.
  - Мам!
  - Антон, ты глупостями себе голову забиваешь. Она же сказала, что задержится со своим бойфрендом.
  - Что? Когда? Когда она сказала? Ты мне этого не говорила!
  - Разве? Подожди, не ешь, пока папа не пришел.
  - С каким бойфрендом? Когда она тебе это сказала?
  - Когда... когда... вчера с утра кажется. Они поехали куда-то в палаточный городок на восточный берег.
  - Что за парень?
  - Антон, ну много она мне рассказывает, а? Откуда я знаю?
   Пришел отец и сел за стол. Можно было начинать есть.
  - Кстати, могла бы и позвонить. - Заметил отец, принимаясь за еду.
  - Мать говорит, она уехала с кем-то в палаточный городок.
  - Сказала тебе? - Он посмотрел на мать. Она кивнула. - Ну вот, Антон.
  - Ну, понятно. - Сказал я. - Вот только ты, мам, мне не сказала это когда я спрашивал, и я уже там панику в интернете навел. Она меня убьет, когда увидит, что я лазил в ее ноуте... Ладно, главное, что все с ней в порядке.
  - Я говорила, просто ты не помнишь. Говорила же, что она с кем-то уехала!
  - Ну ты так говорила, как будто это ты так думаешь, а не... ой, ну ладно. Все. Уехала и уехала.
  Какое-то время мы ели молча. Мне кусок не лез в горло, я все думал, как она разозлится, когда увидит, что я с ее аккаунта писал в группе волонтеров эти панические вопли.
  - У вас странные отношения. - Пробормотала мать. - Слава, салатик бери, с оливковым маслом.
  - У нас? У нас с Алисой?! - Спросил я с вызовом. Эта тема всплывала у матери снова и снова.
  - Галя, перестань. - Вмешался отец.
  - Сегодня к тебе приходила хорошая девушка. Ты с ней встречаешься? - Спросила мать, якобы переводя тему, но на самом деле продолжая ее. - Мне она понравилась. Одноклассница?
  - Не встречаюсь. Просто переспал с ней до твоего прихода.
  - Так, Антон! - Отец бросил вилку и угрожающе на меня уставился. Я его не боялся. Он никогда не поднял на меня руку, только вот так вот смотрел страшным взглядом. Пока я был мелкий, это действовало, но теперь мне было фиолетово.
  - А что? - Я поднял брови. - Сплю с девушками. Что плохого?
  - Не надо об этом говорить. - Пробормотал он, снова берясь за вилку. - Мать права, Алиса плохо на тебя действует. Всегда так было. Теперь я вижу, что она права.
  Мать удовлетворенно молчала, поглощая свой салат. Она вечно сидела на диетах, хотя и так была худой, как жердь.
  Я заводился. Признаться, в последний год я стал очень дерзким и думаю, дело было не в Алисе а в том, что я повзрослел и в голове мой многое поменялось. Раньше неприязнь к родителям была очень туманной, через призму Алисы. Да, она на меня влияла. Но теперь я и сам видел, что родители мои не идеальны. Казалось, они все делают, чтобы меня драконить. Я не мог с ними и минуты нормально общаться.
  - Вот интересно. - Едва сдерживаясь, сказал я. Когда я бесился, то всегда старался говорить тихо. - Интересно, какая тут связь? Между тем, что я трахался с девчонкой и тем, как Алиса на меня якобы влияет? Я что-то не могу разобраться.
  - Она тебя портит. Всегда тебя портила. - Тихо сказала мать, не поднимая глаз.
  - Нет! Ты ее не знаешь! Ты ее ненавидишь, поэтому так всегда говоришь! - Я уже сорвался на крик. Плохо дело...
  - Я видела. - Мать посмотрела на меня каким-то странным взглядом. От нехорошего предчувствия у меня йокнуло сердце. - Я видела, как вы целовались.
  Теперь сердце мое обвалилось. Я пялился на мать, открыв, как рыба рот, и не мог произнести ни звука. В голове моей судорожно метались картинки. Лес. Темно. Нет, ее не могло быть там! Она врет! Нет!
  - Что? - Спросил отец. Вилка замерла у него на полпути ко рту. - Что ты говоришь, Галя?
  - Видела. Перед тем, как он уехал на каникулы. Они стояли возле ее комнаты и целовались ночью. Я была права, всегда была права, а ты меня не слушал!
  - Антон?! Это правда, Антон?!
  Я швырнул вилку на стол и вскочил.
  - Нет! - Рявкнул в лицо матери. - Нет, ты врешь!
  Развернулся и быстро рванул по лестнице в свою комнату. Только когда захлопнул дверь и повернул замок, перевел дыхание. Сердце колотилось, как молот в груди. Я сел за стол и уставился в монитор своего ноута. На свое отражение. Ну и лицо у меня было! Ладно, ладно, все в порядке. Видела она, как я целовал Алису на прощанье. Ничего такого. Буду стоять на своем, что ей показалось. Что это было не то, что она подумала. Было же темно! Помню, скрипнула половица внизу, но мне в голову не пришло, что мать подглядывает. Как же мы ее не заметили?! Но там ничего такого не было. Просто поцелуй. Несколько секунд. Что она там могла разглядеть снизу, да еще в темноте.
  Подумаю об этом завтра, как Алиса говорила. Нужно с ней обсудить это дело, но она как чужая стала с моего приезда. Быть может, ей видеть меня противно.
  Я включил комп, вошел через свой аккаунт в группу волонтеров. Киселев ничего не ответил. Я пока решил не писать ему, что Алиса нашлась. На стене продолжался срач. Я немного почитал про потеряшек в обсуждениях и понял, что никакой новой инфы нет. Обсуждать нечего, потому все и грызутся, соревнуясь в тупом остроумии. Заняться нечем им что ли.
  Кто-то прислал запрос на добавление в друзья. О-о, Степаныч. Этот маньячина. Отлично. Добавляю его и все мои пацаны какбэ изумятся. Не добавлю, изумится Степаныч, а я еще не готов к спаррингам с ним. Да пофигу. Я нажал - "добавить". Хоть эту проблему нужно закрыть. Зашел на страничку Степаныча. Он везде с собакой. Моська у него какая-то небольшая, беспородная. Обнимается с ней на фотках. Видать, любит животных. В друзьях два каких-то очкарито у него висят. Может, бывшие одноклассники. И жирная девка, не очень молодая. Ну и я теперь. Господи, какой же он унылый чел. И чего я такой добрый?
  Отвлечься не удавалось. Бывают же такие дерьмовые дни - все сразу навалилось. Полез анекдоты почитать, но голова вообще варить не хотела. Сейчас бы пивка баночки три принять, и лечь спать. Завтра суббота, короткий день в школе. Хороший у меня вечер пятницы выдался. Подружился с самым чмошным чуваком из класса. Трахнул девку, которая мне совсем не нравится, но которая будет на мне теперь виснуть. Полазил в компе сестры, за что огребу хороших пирожков. И пива нет.
  Я достал мобильник и набрал Мышу.
  - Дааа? - Протянул он.
  - Ты чо там делаешь?
  - Я... сейчас, погодите минутку...
  - Не один что ли?
  - Да подожди. Отошел вот на балкон. Тухну тут у одной козы. Позвала в гости, думал чпокнуть ее, а тут предки в другой комнате. И подружка ее приперлась. Сидим клипы смотрим, капец. Приходи.
  - Не, я с предками погавкался чутка.
  -Что, не пустят?
  - Неохота идти никуда. Приходи ты. Посидим у меня, пивка попьем.
  - У тебя есть?
  - Принеси.
  - Денег в обрез, я тут шампанское с конфетами приволок этой дуре, они уже втоптали его.
  - Да ладно тебе, я отдам. Приходи.
  - Ну ладно. Скажу, мне по работе звонили, вызвали.
  - По какой еще работе, Мыша?
  - Я тут протер, что типа работаю. Ладно, давай, Антох, через пол часика подскачу. Тут все равно глушняк.
  - Сигарет прихвати.
  Я положил трубку и снова уставился в монитор. Что делать полчаса? Из гостиной доносились голоса родителей. Наверняка опять ссорятся. Главное, чтобы отец не приперся для беседы. Хотя он, наверное, в таком шоке от слов матери, что не решится пока. Будет матери говорить, что ей показалось, сделает мою работу и все устаканится. Отец умеет замыливать неудобную информацию. На работе он перец, его считают жестким и серьезным чуваком, но я всегда подозревал, что он трус. Гнал от себя эту мысль, старался его авторитет сохранить в своей голове, но потом смирился. Отец - это страус. Глову в песок сунул и ничего не вижу, ничего не слышу. Ну а что? Удобно!
  Однажды, когда я был еще маленький, Алиса мне прочитала сказку, где у старика умерла жена, оставив его с дочкой. Старик женился на новой бабе, у которой уже была своя дочка. И вот эта бабища невзлюбила падчерицу. Всячески ее чморила, а дочку свою облизывала. В конце концов попросила старика отвезти падчерицу в лес и там бросить. Что он благополучно и сделал. Вот ведь отец! Собственного ребенка взять и в лес свезти, потому что жена так сказала. Алиса прочитала мне эту сказку и сказала, что в нашей семье так же. Только у мачехи не дочь, а сын. То бишь я. Мне обидно было это слышать. Я с жаром ее заверил, что нет, Алиса, я не дам им тебя в лес отвезти. И вообще сказки выдумка. Теперь я понимаю - Алиса была права насчет того, что в нашей семье все похоже на эту сказку. Мать ненавидит Алису, отец пляшет под дудку матери. Они оба были бы рады, если бы Алиса куда-нибудь исчезла с глаз долой. И это никак не исправить. Мать что-то такое дает отцу, ради чего он всегда на ее стороне. Раньше я не понимал, что это. Теперь знаю. Мать как-то по-особенному любит отца. Как героя. Как победителя. Она не видит в нем труса, которым он является. И ради этого он на задних лапах будет плясать вокруг нее, и тявкать в ту сторону, куда она покажет. Мне не просто было разобраться в этом. Но пытаясь понять, что происходит в нашей семье, я постоянно за всеми наблюдал, с самого детства. Теперь я вижу каждого из них насквозь. Кроме Алисы. Ее мне никогда не понять.
  Я думал, что хорошо знаю Алису, но два года назад убедился, что это не так. Мы с ней были уже большие. Отец давно перестал запирать ее в кладовку за провинности. Они просто орали друг на друга, он мог дать ей пощечину, на этом ссоры заканчивались. Но однажды в кладовку загремел я. Впервые в жизни. Мы с пацанами напились в слюни на днюхе у Серого. Ему кто-то из родни подогнал литров пятнадцать домашнего вина, мы позвали девок, засели у него на квартире, ну и напились так, что только ползать могли. Я проснулся часа в два ночи на улице под деревом. В голове чистый лист. Ни мобильного, ни денег. Пошел домой потихонечку. Мать с отцом не спали. Вообще-то мне надо было возвращаться домой в одиннадцать, такие тогда у нас были правила. Я почти никогда не задерживался, а если не успевал, то звонил и предупреждал. Конечно, они переволновались в эту ночь! Отец без лишних слов схватил меня за шиворот и швырнул в кладовку. Когда он меня тащил, я заметил на лестнице Алису и подумал, что теперь у нее появилась возможность отплатить мне добром за добро, так сказать. Я был уверен, что вскоре она меня выпустит! В кладовке было не особо тепло, и свет не работал. Не хотелось тут всю ночь просидеть на продавленном старом кресле и дышать пылью. Тем более, что чувствовал я себя хреново. Раньше, до того как отец расширил дом, в кладовке хранились закрутки и мешки с картошкой. Теперь все банки перекочевали в новый подвал, который сделали в оранжерее, а кладовка использовалась только для хранения сломанного хлама. Мать не умела расставаться с вещами, даже когда они уже совсем ни на что не годились. Короче, я уселся в это древнее советское кресло и стал ждать Алису. Так и заснул. Проснулся, когда отец открыл дверь и позвал меня. Было уже утро.
  - Ну что, ты подумал к чему приводят твои пьянки? - Мрачно сказал он. Мать оттолкнула его и кинулась ко мне.
  - Ты замерз тут, Антоша?! Пойдем, я горячую ванну тебе набрала, чаек налила.
  Я понуро поплелся в ванну, зная, что родители смотрят мне в спину виноватыми глазами. Ну как же! Своего малыша на целую ночь в кладовке заперли! Но меня больше волновало другое - почему Алиса не выпустила меня? Я не обиделся, нет. Просто это было странно.
  За завтраком она не смотрела на меня. Быстро выпила кофе, взяла сумку и ушла, не дожидаясь меня, хотя обычно мы вместе с ней ходили. После школы мы дома были одни до прихода родителей. Когда я пришел домой, то, увидев ее туфли у дверей, сразу поднялся к ней и постучал. Она открыла, все еще не смотрела на меня, просто отодвинулась, позволяя войти.
  - Ну ты как вообще? - Спросил я. - Чего такая хмурая?
  Она молчала. Я сел на кровать, она уселась за стол и излишне внимательно занялась разглядыванием своего выключенного компьютера. Тогда у нас еще были компьютеры, а не ноуты.
  - Я знаю, почему ты не выпустила меня. - Мне хотелось ей помочь. - Ты волновалась за меня, да? Разозлилась, что я так поздно вернулся. Я понял. Ни капли не обижаюсь.
  Она изумленно повернулась ко мне.
  - Волновалась?! Нет!
  - Нет? Ну ладно, нет так нет.
  - А что, ты думал, я выпущу тебя?
  - Ну... да.
  Она усмехнулась. Глаза ее стали злыми.
  - Я не собиралась, Антон. И мне все равно, во сколько ты там вернулся. Я просто хотела, чтобы ты посидел там ночку. Хоть раз. Как я!
  Я опешил, но не подал виду.
  - Хм... ну я тебя понял.
  - Что ты понял?! - Голос ее дрожал от едва сдерживаемой ярости.
  - Я понял. - Миролюбиво повторил я. - Ты хотел, чтобы я себя почувствовал в твоей шкуре. Типа того, да?
  - Да!
  - Ладно.
  - Что ладно?!
  - Я там посидел в темноте, как ты. Меня тоже наказали, как тебя. Я понял, почему ты меня не выпустила. Наверное, ты права.
  - Ты что, дурак?!
  - Почему?
  Нет, ее голос дрожал не от ярости. Только сейчас я заметил, что у нее в глазах стоят слезы.
  - Я тебя ненавижу так же, как и их. Вас всех ненавижу! Ты думал... - она судорожно сглотнула, сейчас точно расплачется, только не это! - Думал... что я твой друг, да? Так хорошо устроился! Папочка с мамочкой тебя облизывают, с Алисой ты дружишь! Всеобщий любимец! Но ты ошибся! Ошибся про меня! Я рада была, что тебя закрыли! Это был... это был лучший день в моей жизни! Тебе ясно?! Ясно?!
  Ну и тут, конечно, ее прорвало. Она разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Я тут же подскочил, схватил ее в охапку и прижал к себе. Она все плакала и плакала, громко, истерично, вся шея у меня была уже мокрая, но я терпел этот водопад слез, гладил сестру по спине и молча ждал, когда она сама успокоится. Прошло лет сто, прежде чем она перестала вздрагивать, голос ее стал тише, тише... а потом она сама порывисто обняла меня за шею, прижалась сильней и прошептала:
  - Прости, прости меня!
  - Ничего... - Прошептал я.
  Мы сели на кровать. Она сняла наволочку с подушки и стала вытирать ею лицо. Потом вытерла мне шею.
  - Я плакала всю ночь. - Сказала она тихо. - Потому что знала, то ты там один, ты ждешь меня. И хотела к тебе пойти, но заставляла не идти...
  - Алиса... Алиса... я уснул через десять минут и до утра проспал. - Улыбнулся я. - Это все не важно.
  - Мне хотелось всегда, чтобы ты был не брат, а сестра.
  - Зачем?
  - Чтобы я могла им отомстить. Сделать больно. Я бы... я бы отвела тебя в лес и бросила там. Или сделала бы еще что-нибудь плохое. Они тебя любят, это бы их убило. Мне бы очень этого хотелось... Но с тобой я не могла так сделать. Не могу сделать тебе ничего плохого.
  - За что отомстить? Почему ты так?
  - За... я не знаю. - Она беспомощно развела руки. Посмотрела на меня. - Не знаю, что тебе сказать. Не спрашивай.
  Меня вырвал из воспоминаний звонок внизу. Нужно перехватить Мышу, чтобы родители не увидели у него пиво. Я сбежал вниз, но не успел. Мать уже открыла дверь. Мыша ей нравился, он умел нравиться взрослым теткам. Такой весь из себя вежливый и деликатный. Симпатичный. Мать мне его всегда в пример ставила, а я посмеивался.
  - Мишенька, здравствуй! Проходи пожалуйста, - заворковала мать.
  Мыша отвесил ей пару комплиментов насчет того, как она стройна, она расцвела. Я дождался, пока он разуется, взял его рюкзак, и мы поднялись ко мне.
  Достали из рюкзака пиво, я подвинул журнальный столик, поставил на него ноут.
  - Ну что, клипы будем смотреть? - Я подмигнул Мыше.
  Он расхохотался.
  - Насмотрелся уже. Зайди в контакт, я Юльку гляну, если она в онлайне, может к ней заскочу после тебя. Надо слить баллоны где-то.
  - Что за девки, у кого ты был?
  - Да курицы одни. Ты их не знаешь. Познакомился у Серого во дворе с ними, когда пиво пили в ту субботу. Дай комп.
  Он поставил ноут себе на колени и стал что-то строчить. Я развалился на подушках и потягивал пиво.
  - Что с родоками? Поцапался? Отпустят тебя погулять?
  - Неохота.
  - Зови сестру, пусть с нами пивка попьет.
  - Нет ее. Уехала куда-то гулять еще вчера.
  - Фигасе. Жаль.
  Мыша всегда неровно дышал к Алисе, но пару раз я серьезно дал ему понять, что ему не стоит даже думать о ней в таком ключе. Иногда мне казалось, что Мыша частенько забегает ко мне лишь за тем, чтобы увидеть Алису. Может, считал, что его неотразимость, в конце концов, и на нее произведет впечатление.
  - Она с Киселевым что ли уехала?
  - Не знаю. А он при чем?
  - Ну она же с ним тусит. Он рассказывал.
  - Ты его знаешь что ли?
  - Так он же мой сосед считай. В соседнем подъезде. К брату приходит, они вместе учились.
  - И что? Что он рассказывал?
  - Ну что он с Алисой гуляет. По-полной. В палатке там зажигали они в лесу.
  - Бред. - Я отмахнулся.
  - Да говорю тебе! Он рассказывал! Я удивился еще - он дрыщ такой.
  Я вздохнул.
  - Что-то до хрена я сегодня узнал, чего не хотел знать.
  - В смысле?
  - Да я о своем.
  - Чо ты мрачный такой? Пойдем шпили-вили устроим к Юльке? Я скажу, чтобы подружку взяла, а?
  - Не хочу.
  - Да ты чего, чувак? Девочки! Мы же с тобой уже мужики, нам надо для тонуса! Если начал, то уже останавливаться нельзя, прибор заржавеет!
  - Да я уже.
  - Чего уже? - Заржал Мыша. - Лысого погонял что ли?
  - Ты дурак, Мыш. Ко мне Мальцева приходила после школы.
  - Да ты что??? Ну и как она? Какие сиськи, а?! Ты видел?!
  - Неплохие. А ты откуда знаешь?
  - Ну так... много кто знает! И не по одному разу!
  - Ты с ней что ли встречался?
  - Пару раз встречался, ага.
  - Она рассказывает, что только взрослым мужикам дает.
  - Ключевое слово - "дает". Вот, черт, Юлька не в сети... а у меня ее номера нет.
  - У тебя на уме только бабы.
   - А у тебя нет что ли?
  - Пошли, покурим в окно. Вонять, конечно, будет, но мои не сунутся сегодня ко мне.
  Мы открыли окно, распечатали пачку сигарет и закурили, выдыхая струйки дыма в темноту.
  - Все как-то быстро. - Сказал я.
  - Что?
  - Ну секс. Раз, два - и все. Даже лень начинать. Вроде как... девки же так быстро не успевают.
  - Просто ты дурень, Антоха, - хохотнул Мыша. - Ты просто неопытный дурилка. Надо же отвлекаться.
  - Как?
  - Ну... о чем-то думай постороннем. Вспомни формулу какую-нибудь из физики. Домашку, блин, в башке порешай.
  -Ты нормальный вообще?
  - Да я не прикалываюсь! Отвлекаешься башкой, и дольше получается. Поэтому меня девки и любят, что я знаю как-что правильно делать. Мне брат подрассказал всяких фишек, на которые девки реагируют. Вообще отлично все теперь. Кстати, тебе вообще классно - у тебя же сестра старшая, ты ее порасспрашивай, что нравится девчонкам. Вообще из первых рук, так сказать, все узнаешь. Она же взрослая, все знает.
  - Да какая она взрослая...
  - Ну все поболе опыта, чем у тебя.
  - У нас с ней... не те отношения, чтобы я ее спрашивал о таком.
  Я выкинул окурок за забор и снова вернулся на диван.
  - Вообще даже не в этом дело. Не во всех этих фишках, чтобы девкам нравилось. - Пиво уже начало меня расслаблять, и мне захотелось пооткровенничать. - Просто... что-то все не то. Не то, что я думал будет.
  - Ну а что ты думал?
  - Не знаю. Тебе не бывает после противно?
  - После чего?
  - Ну после того, как кончил уже.
  - Да нет. - Он пожал плечами. - Можно полежать чутка, поболтать и снова за дело.
  - Значит ты меня не поймешь. - Я вздохнул и допил остатки пива.
  - Ты какой-то не такой стал, Антох. Как Петька. Чета вздыхаешь о неземном, мутно у тебя все. Ты чего? - Мыша с интересом посмотрел на меня и дал еще банку пива. - Ты типа философ теперь, да, Антонио? Ты ж нормальный пацан был!
  Мне очень хотелось рассказать ему все. Чтобы хотя бы через слова пережить все снова. Все, что я гнал от себя, все, что разрывало меня и сводило с ума несколько месяцев подряд. Но я знал, что никогда этого не сделаю. Мыша не поймет. Быть может, Петька понял бы, но... да нет, и Петька бы не понял, он слишком правильный. Никто бы не понял. Я навсегда с этим один. Все-таки я думал, что за лето справился, чувства притупились. Но сегодняшний день все расставил на свои места. Я осознал, что просто запихнул эти чувства в маленький шкаф, как делает Алиса со своими вещами, которые не в состоянии аккуратно сложить. Придавил этот шкаф чем-то тяжелым, чтобы чувства не могли вывалиться. И решил, что их нет. А сегодня дверь открылась и весь этот хлам вытряхнулся в меня снова. Я не смогу собрать его заново, не смогу снова спрятать. Но как с этим жить - я тоже не понимаю.
  - Мне бы хотелось влюбиться. - Неожиданно сказал я. Сказал с какой-то злостью и сам этому удивился.
  - Влюбиться? Зачем?
  - Чтобы... просто мне это нужно. В какую-нибудь нормальную девочку.
  - Ну это не трудно. Встречайся с кем-нибудь постоянно, постепенно и влюбишься.
  - Говоришь, это так просто бывает?
  - А как еще? Я бы тоже мог. Но мне лень. Это же придется с одной только. Я лучше хорошенько нагуляюсь с разными девчонками, а потом выберу лучшую, и буду с ней встречаться. Любовь-морковь, романтика.
  - Думаешь, можно выбрать любую, сказать себе - ну все, в эту я влюбился - и сразу влюбишься? - Иронично спросил я. - Ты, Мыша, может, разбираешься в том, как правильно сунуть и о чем подумать, чтобы дольше не кончать, но про любовь у тебя полный туман в башке.
  - Хм, а у тебя? Специалист что ли? - Усмехнулся он.
  - Может быть. - Заносчиво отозвался я. Пиво реально развязывало язык. Сейчас трезвая часть меня изо всех сил этот мой язык держала, чтобы я не ляпнул лишнего.
  - Ты с кем-то замутил там на каникулах, да?! - Догадался Мыша. - Ну рассказывай!
  - Нет. Даже ни разу не целовался ни с кем за лето. - Честно признался я.
  - Ну и лось.
  - Да. - Легко согласился я, радуясь, что мне удалось придержать свой предательский язык.
  - О! А чего это у тебя Степаныч в друзьях?!! - Воскликнул Мыша. - Что за хрень?
  - Потом объясню. Проверить кое-что надо.
  - Это из-за бати, да? Он на тебя надавил?
  - Ну, где-то рядом. - Туманно пробормотал я. - Расскажу позже.
  Мы выпили по третьей банке пива, разглядывая фотографии подружек Мыши в контакте, потом еще покурили пару раз, и Мыша ушел домой.
  После его ухода заглянула мать. Поморщилась, унюхав запах сигарет и заметив пустые банки из-под пива, но ничего об этом не сказала. Наверное, она меня тоже любит как отца - как героя и победителя. А героям всем можно, даже курить.
  - Антош, ты уже ложишься? - Спросила заискивающим голосом?
  - Да. - Буркнул я и сбросил на пол покрывало. - Расстилаю уже.
  - Давай я банки выкину. - Она принялась собирать мусор со стола. - Как там у Миши дела?
  - Все хорошо. - Я посмотрел на нее с вызовом. - Слушай, зачем ты сказала отцу про меня с Алисой?
  Она поджала губы, глаза забегали, будто она не знала, что сказать. Потом выдавила:
  - Извини. Не надо было это делать. Я знаю, это не твоя вина.
  - Ошибаешься. Моя. Это я ее поцеловал. Первый.
  - Антош, я все понимаю. Поверь мне. Я знаю, чтоб бывают такие девочки, что...
  - Да какие?! Мама, какие такие девочки?! Ты столько лет нам впаривала, что у нас СТРАННЫЕ отношения! Ну ты понимаешь о чем я... впаривала это, хотя и в помине ничего такого не было! Но, знаешь, ведь за столько лет и собаку можно научить говорить "мяу"! И вот - так вышло, как ты хотела! Я как-то поверил со временем в эту мысль! Ведь родители не ошибаются, правда же?!!
  - Антон! Ты сейчас говоришь... какие-то глупости!
  - Да ведь ты это начала!
  - Я знаю, ты разозлился на меня. - Успокаивающе произнесла она. - Я ошиблась. Не правильно все поняла.
  - Разве? Как ты неправильно все поняла? По-моему очень даже правильно!
  - Ой, ну что там правильно? Чмокнул ее в щеку на прощание... а я тут развела трагедию. Отец прав, я себе накручиваю вечно на пустом месте.
  Я молчал и наблюдал за ней. За ее растерянностью, за ее смущением. Как странно... когда это произошло? Когда я стал видеть ее глазами Алисы? Когда я перестал любить ее? Ведь в детстве я ее любил. А теперь эта женщина лишь раздражала меня. Моя мать всегда была права, ей удавалось видеть суть. Алиса изменила меня. Забрала меня у них. Ей это удалось. Алиса хотела, чтобы я была сестрой, а не братом, как в той сказке. Она хотела украсть меня у родителей. Но я брат. И она забрала меня иначе. Какая-то неприятная мысль впервые шевельнулась у меня в голове. Я не хотел этой мысли, но она начала заполнять меня.
  Мать, что-то пробормотав на прощанье, вышла, не выдержав моего взгляда. Но я уже не на нее смотрел, я смотрел в себя. На эту мысль...
  Медленно опустившись на кровать, я перестал сопротивляться. И жесткая лапа сдавила сердце в комок. Алиса... все это было лишь для того, чтобы отомстить родителям. Только за этим я был ей нужен. Неужели это правда? Она только лишь использовала меня! Я никогда не обижался на нее, что бы она ни делала, ни говорила. Я думал, что мы слишком близки, чтобы было хоть что-то, за что я не смогу ее просить. Но сейчас мне впервые стало по-настоящему больно. В тот день, перед моим отъездом, она поняла, что забрала меня. Что я принадлежу ей. Она добилась своего. И тут же оставила меня. Поэтому не звонила и не отвечала на звонки, когда я уехал. Я не решался ей писать, потому что не знал, что она чувствует, что в ее голове. А потом, когда вернулся, понял, что я для нее пустое место. Все кончилось. Кончилось в тот момент, когда для меня началось. Во мне стала закипать злость, досада... но тут же все это погасло. Я не мог ее ненавидеть. Я снова... я снова ее понимал. Алиса...
  Эта последняя весна что-то с нами делала. Все получалось само собой. Я стал каким-то скованным с ней, больше не решался прикасаться к ней, хотя раньше легко это делал. В марте выдалась очень теплая неделя. Серый с Петькой наловили рыбы, и мы отправились вечером на Маяк, пожарить эту рыбу на решетке. Мои пацаны, я с Алисой и пара знакомых девчонок. Выпили вина, поели рыбы, а когда стало совсем темно, просто жгли костер. На Маяке нельзя жечь костры, это типа заказник или заповедник, но лесник дядя Леша хороший приятель моего отца, так что мы иногда могли себе позволить такую вольность. Тем более, мы всегда за собой убирали и только на одной поляне сидели. У нас дежурное место было, так сказать.
  Помню, стало тепло-тепло. Как будто лето совсем близко. Хотя понятно было, что холод еще вернется. Я смотрел, как пляшет пламя и лениво переговаривался с пацанами. Серый с Мышей сгоняли в город, и притарабанили еще вина. Алиса сидела рядом. Ее чутка разморило от алкоголя, она прислонилась ко мне и, кажется, задремала. Я приобнял ее, чтобы ей было удобней. Так уже сто раз было, ничего такого, как мать думала, в этом не было. Сестра часто меня брала под руку, если мы долго стояли на остановке, или даже клала голову мне на колени, когда мы сидели у костра. Как я уже говорил, Алиса с трудом переносила прикосновения посторонних людей, мужчин, но я другое дело. Мы же брат и сестра. Вот только в этот раз все как-то вышло иначе. Ее голова лежала у меня на плече. Я повернулся, чтобы взять сигареты у Серого, нос мой на секунду ткнулся в волосы Алисы. И ее запах... шампуня, волос, весны... запах девочки. Что-то во мне перемкнулось, короче. И я почувствовал то, что не должен был. Как-то физически среагировал. Не как на сестру. Ну вы понимаете.
  Конечно, я не стал терпеть этого. Ну не честно как-то. Она мне доверяет, я ее маленький братишка. А я буду сидеть и ЭТО чувствовать. И думать об Алисе, как о девочке. Так нельзя. Я взял себя в руки, разбудил ее, сказал, что у меня плечо затекло. И даже чуть-чуть отодвинулся, чтобы она меня не касалась. Потом долго думал, нужно ли ей сказать об этом? Но как о таком скажешь? Я решил, что сделаю все, чтобы такое больше не повторилось. Постараюсь избегать прикосновений. Вышло, конечно, не так, как я предполагал. Это как "не думать о слоне". Ты все время себе говоришь, что не надо о нем думать. И выходит, что только о нем и думаешь. Вот поэтому между нами и пошел какой-то напряг. Не сказать, что неприятный. Просто будто струну натянули, и она вот-вот лопнет. К тому же Алиса невольно провоцировала мои нехорошие мысли. Сейчас я думаю - может специально? Но нет, вряд ли. Как-то ночью она позвала меня покурить. В комнатах мы тогда еще не курили, мать ругалась. В родительской спальне довольно громко работал телевизор. Мы тихонечко опустили лестницу на чердак и поднялись туда. Я был в одних джинсах. Алиса принялась что-то искать в ящике, в углу. А я подошел к окну, приоткрыл его и закурил. Она неслышно приблизилась. Я протянул ей зажигалку, она подкурила.
  - Ты стал такой большой, - прошептала она, выпуская колечки дыма. - Я сейчас смотрела на тебя и поняла, что если бы не знала, что это ты, то решила бы, что у окна стоит какой-то взрослый парень. Ты уже выше меня!
  Хорошо, что было темно. Она не заметила, как я покраснел от смущения и удовольствия. "Взрослый парень"... И снова мне от того, что она так близко, стало не по себе. Но ничего, темнота и все такое. Я бы справился. Но она вдруг выбросила в окно сигарету, обняла меня сзади за пояс и прижалась всем телом.
  - Ты самый хороший на свете. Ты это знаешь? - Спросила она. - Я будто согреваюсь с тобой.
  Раньше я бы тоже сказал ей что-нибудь приятное. Раньше мы могли бы так запросто стоять хоть целый час. Но не теперь! Я, пожалуй, слишком резко, развернулся, высвобождаясь из ее рук и спросил:
  - Зачем ты это делаешь?
  - Что? - Растерялась она. Я тут же пожалел, что не сдержался. Ну что я за идиот! Она же не специально, она ничего не знает! Самое время во всем признаться, сказать, что ей больше не следует меня трогать, но как?! Как?!
  - Алис... - мягко произнес я, стараясь сгладить свою грубость. Но тут же осекся. Что дальше?
  - Что? - Настороженно переспросила она.
  - Я не знаю, как тебе сказать. - Я шумно выдохнул сквозь сжатые губы. Да уж, ситуация. В таком тупике я еще не оказывался. И я выдал самую дурацкую фразу из всех возможных. Я сказал:
  - Алис, я уже не ребенок.
  - Я знаю.
  - И ты тоже.
  - Я в курсе, ага.
  - И...
  - Что?! Я тебя чем-то обидела что ли? Я не хотела...
  - Нет, ты меня не обидела. Просто... не надо меня больше трогать, когда я полуголый.
  Тишина стала прямо-таки звенящей. Я видел лицо Алисы довольно отчетливо, ведь свет из окна падал на нее, а не на меня (какое счастье). Она открыла рот. Потом закрыла, видимо, передумав говорить.
  - Ты понимаешь, о чем я? - Многозначительно спросил я.
  - М-м... Да. - Коротко бросила она. И снова тишина. Потом она сказала, как ни в чем ни бывало:
  - Пошли? А то вдруг они в туалет выйдут, а лестница спущена. Воплей будет!
  Она развернулась, собираясь уходить, но я перехватил ее за локоть и удержал.
  - Ты обиделась, Алис?
  - Нет. - Тихо сказала она. - Я... мне просто нужно переварить.
  Потом повернулась и спокойно посмотрела на меня.
  - Антон, все нормально. Правда. Хорошо, что ты сказал.
  - Точно?
  - Да точно, точно.
   С этого дня она перестала брать меня за руку, обнимать, виснуть на мне. Теперь мы оба избегали прикосновений, даже случайных. Но от этого становилось только хуже. Мы привыкли, что все это нормально, что между нами нет физических преград, а теперь приходилось следить за собой. И это все было из той же оперы - "не думать о слоне". Только теперь она тоже думала о том, чтобы о нем не думать. Кажется, мы все время, что были вместе, только этим и занимались. Не думали о слоне. Нас будто заматывало в кокон. Мы все меньше стали проводить времени с друзьями, и все больше наедине. Снова ходили гулять на гору. Бродили по тропинкам целыми днями. Сидели под нашим любимым деревом висельника, ели бутерброды с сыром и яблоки. Наверное, этим мы хотели вернуться в детство... черт, не знаю, как объяснить - вернуть ту невинность что ли, которая была когда-то между нами. И в тоже время мы просто уходили ото всех, чтобы быть наедине. И в этом, сейчас я могу уже признаться, был особенный кайф. Я и она. Одни. В нашем коконе. Со всеми этими натянутыми струнами. Мы верили, что удержим эти струны. Просто немножко поиграемся. Просто дойдем до предела, от которого можно вернуться, сделав вид, что ничего не происходит - и вернемся.
  Все ее фразы стали для меня полны особенного смысла. Однажды она едва не наступила на змею. Завизжала и бросилась в кусты. Я успел перехватить змея. Поднял его над землей и засмеявшись, крикнул:
  - Да это же просто ужик. Смотри!
  Потом присмотрелся, увидел зубы и сказал:
  - А, нет, правильно боялась. Это гадюка.
  Выпустил змеюку в траву.
  Алиса смотрела на меня расширенными от ужаса глазами.
  - Ты держал гадюку! В руках!
  - Ну, они просто похожи. Ничего, наши гадюки не особо ядовитые.
  Теперь в глазах Алисы появилось что-то другое
  - Есть хоть что-нибудь, чего ты боишься? - Восхищенно прошептала она.
  Мне хотелось ответить: - "Есть. Я боюсь себя, когда ты вот так на меня смотришь". Но я лишь пожал плечами и промолчал.
  Пришел май. Наш кокон стягивался с каждым днем, но мы все еще думали, что точка невозврата далеко. И мы справимся. Поиграем еще чуть-чуть, совсем немного. Хотя я не знаю, что там думала Алиса. Просто в то время казалось, что мы одно. И мысли у нас одинаковые. Я плохо спал по ночам. Меня тревожили какие-то туманные образы. Вернее, один образ. Я знал, чей он. И гнал его от себя, закрывался. Не впускал в себя мысли о ней. Они были как река. А я как плотина, удерживающая эту реку. Только одной мысли я разрешал входить в меня - завтра новый день, и завтра мы снова будем рядом. В школе я буду пялиться в окно, ожидая, когда закончатся занятия, потом пойду к ее институту, и вот мы вместе, вместе до самого вечера.
  Алиса подала документы на работу в лагерь. В конце мая она уезжала. Я собирался поехать с ней, это был последний год, когда я подходил по возрасту для лагеря, но мать ни за что не хотела меня отпускать с Алисой. Нам предстояло вскоре расстаться на все лето. Мы это знали, быть может, поэтому и позволяли себе эти странные игры. Быть вместе. Знали, что в последний момент, когда отступать будет некуда, мы просто разъедемся. А там лето, все завертится вокруг, новые друзья, новые места. И все забудется, будто и не было.
  Нам почти удалось. Если бы не ее ссора с отцом. Мы думали, что все будет ровно, день за днем. Улыбки, прогулки, тепло нашего кокона. И грань, которую мы чувствуем, и которую не перейдем. Нельзя было допускать лишь одного - чтобы Алисе я вдруг понадобился как раньше. Чтобы спрятаться во мне. Потому что нам нельзя было прикасаться друг к другу. В эти последние дни - особенно. Все слишком изменилось между нами. Мы видели уже давно друг друга - иначе, не как раньше. Да, я бы, конечно, обнял ее. Она бы плакала у меня на плече. Я бы гладил ее по спине. Нежность, сочувствие, все дела. Но запах ее волос... и ее тело так близко, тело, о котором я думал уже давно ИНАЧЕ. Нельзя...
  Но так вышло.
  Подумать только - ведь я на следующий день уезжал! Мы почти дотянули до финиша!
  Это была суббота. С самого утра отец цеплялся к Алисе по пустякам. Она сдерживалась какое-то время, но, в конце концов, не выдержала и крикнула ему что-то. Я был в своей комнате, ремонтировал наушники и не расслышал, что именно она ему сказала. Но услышал звук пощечины. У меня в голове что-то выключилось. В глазах потемнело. А потом я стал видеть себя со стороны. Мое тело подскочило и выбежало из комнаты. Слетело со ступенек, кинулось к отцу и начало его избивать. Удар в челюсть и отец отлетает к холодильнику. С размаху ногой по почкам. Отец скручивается, как эмбрион. Кто-то тащит меня за локоть, кто-то плачет. Я возвращаюсь в свое тело так же резко, как вышел оттуда. Тяжело дышу. Мать отпускает меня и кидается к отцу.
  - Ты никогда больше... - я все еще задыхаюсь. - Никогда больше не ударишь ее! Иначе я тебя убью!
  Они оба - и мать, и отец, смотрят на меня снизу. На миг мне становится их жалко. Но это секундная слабость. Я поворачиваюсь к Алисе. Она все еще зажимает щеку. Смотрит на отца. Потом поднимает взгляд на меня. В глазах вопрос.
  - Идем, прогуляемся. - Говорю я и кивком зову за мной.
  На улице мы стоим какое-то время молча. Смотрим вдаль.
  - Куда пойдем? - Спрашивает Алиса.
  - Я не взял деньги. Давай зайдем к Серому, я перехвачу что-нибудь и сходим в "Источник" попьем коктейлей. Мне надо типо снять стресс.
  - Подожди секунду. - Она смело вернулась в дом. Я прислушался, но голосов не услышал. Вряд ли они решатся ее тронуть сейчас. Через три минуты Алиса вернулась, в руках у нее была сумочка и мои вещи. Она протянула мой мобильный и бумажник.
  - Я тоже взяла деньги, думаю, нам хватит.
  Мы пошли в город. Некоторое время молчали. Потом она не выдержала:
  - Прости. Я знаю, ты не хотел его бить.
  - Прекрати. - Мягко сказал я. - Я молчу не поэтому. Я всегда буду защищать тебя. Просто... мне надо переварить, как ты говоришь.
  - Хорошо.
  В "Источнике" было много народу, но как раз столик в углу освобождался. Мы подождали, пока официантка уберет и сели друг напротив друга. Я смотрел в окно. Рука Алисы лежала на столе. Я видел ее краем глаза. Мне хотелось накрыть ее своей, дотронуться, сжать ее. Хотелось, чтобы Алиса села рядом, хотелось обнять ее. Как раньше. Но я знал, что этого больше никогда не будет.
  - Завтра я уеду, - вырвалось у меня. - Как ты останешься с ними?
  - Всего неделю. Потреплю. Буду хорошей девочкой.
  - Точно?
  - Точно.
  Я посмотрел на нее. Она тут же опустила глаза.
  Нам принесли меню. Как раз вовремя. Мы заказали мохито. Потом еще по одному. Потом еще. Болтали о чем-то отвлеченном. Она рассказывала о лагере, в который поедет. Я расспрашивал подробности, будто мне, и правда, это было интересно. Постепенно алкоголь расслабил нас. И я зачем-то спросил:
  - Чего вы сцепились-то сегодня? Что ты такого ему сказала?
  Она помолчала, разбалтывая трубочкой лед. Потом бросила на меня быстрый взгляд и снова уставилась в стакан.
  - Я сказала... сказала, что знаю, что он убил мою маму.
  - Что?! Зачем ты это сказала?
  Она вздохнула.
  - Мне кажется, что это так.
  - Но... это... почему ты так думаешь?!
  Алиса была уже пьяна, движения ее стали немного резкими. Надо будет ей заказать кофе.
  - Алис? - Позвал я. - Ну?
  - Ты понимаешь, я же тогда была маленькая. Мне было всего два года. Когда умерла мама. Я никогда тебе не рассказывала... но ты ж не спрашивал.
  - Как я мог спросить?
  - Ну мог бы. Мне хотелось кому-то рассказать. А кому, если не тебе?
  - Расскажи сейчас.
  - М-м... нечего особо. Ведь это только мои мысли. Просто... В общем, мы тогда жили на Севере. Я совсем этого не помню. Вообще дети в два года ничего не запоминают, память только где-то после четырех начинает оставаться. Поэтому я и сомневалась всегда. Короче, мы жили на Севере. Кое-что помню. Помню, что снег был постоянно на улице. Какие-то санки, я закутана до ушей, не повернуться. Меня кто-то везет. Короче, какие-то смутные отрывки из детства я все-таки помню. Так что... рассказывать-то особо нечего.
  - Рассказывай! - Напряженно сказал я.
  - Я всегда знала, что твоя мать - не моя. Может, они и не пытались этого скрывать. Хотя можно же было. Я была такая маленькая, привыкла бы, что Галина моя родная мать, а свою бы забыла. Да я и так не помню родную мать. Смутно-смутно, больше по ощущениям. Ты знаешь, у меня есть бабушка, по матери. Мы с ней на праздники созваниваемся. Она на Севере так и живет. Бабушка мне и рассказала, как моя мама умерла. Она поскользнулась во дворе и разбила себе голову об какой-то там инструмент. Сразу умерла. Несчастный случай. Потом я еще слышала, как отец по телефону кому-то эту же версию рассказывал. Но с его слов я еще узнала, что была рядом с матерью, когда та умерла.
  - При чем же тут отец?!
  - Отца якобы не было дома, была только я.
  - Вот видишь!
  - Да, да... ты скажешь, я все выдумала. Я ж выдумываю вечно всякие истории.
  Я молчал.
  - Но, Антон... как это объяснить... я ведь помнила!
  - Что помнила?
  - Что-то помнила... пока была маленькая. Я что-то помнила и за это ненавидела их. Галину и отца. Была какая-то причина. Но я все забыла! Я помню, что постоянно плакала и боялась их, когда была совсем маленькой. Потому что помнила что-то. А сейчас - да, ты скажешь - Алиса дура и выдумщица. Потому что мне нечего сказать!
  - Но ведь... ты сама говоришь, в два года ничего не запоминается.
  Она покачала головой.
  - Мне нечего сказать. Это внутри меня. Какое-то знание. Каждый раз, когда я смотрю на Галину и отца, я чувствую... какое-то бессилие, какое-то отчаяние что ли.
  - Алис...
  - Знаю. Тебе нечего сказать.
  Она была права.
  - Просто... что если я видела, как он убил ее? И это отложилось где-то в подсознании. Поэтому я их так ненавижу.
  - Но при чем тут тогда моя мать?
  Она пожала плечами.
  - Ну она просто мачеха. И с ним заодно. Он же сразу женился, получается, на ней. Сразу после смерти матери.
  Она бросила на меня затравленный взгляд.
  - Прости, что я на тебя это вывалила. Это мое, мои мысли. Может все и не правда. Я верю, что вспомню когда-нибудь... но, может, все это я выдумала. Прости. Это же твои родители.
  - Хватит вечно просить прощения, Алис. Они и твои родители тоже.
  - Нет.
  Я покачал головой, но спорить не стал.
  - Попроси еще мохито.
  - Нет. Давай лучше кофе.
  - М-м...
  - Алис... перестань. Мы уже пьяные.
  Она обиженно надулась, но спорить не стала. Я попросил официантку принести кофе. Алиса взяла сигарету и закурила. Положила зажигалку. Рука снова осталась на столе. Я не понял сам, как положил свою руку сверху. Проскользнул пальцами по ее коже и обхватил запястье. Такое тонкое, нежное... у меня закружилась голова.
  - Я знаю, что надо сделать. - Сказал я, отвлекая себя. - Знаю, как вытряхнуть из твоей головы все эти опилки.
  - Как? - Спросила она
  - Давай договоримся. Ты все это лето не будешь думать об этом. Вообще.
  - Я всегда об этом думаю. Много лет. Не смогу.
  - Сможешь. Как только мысли об отце будут всплывать, ты тут же думай о чем-то другом. Ну... как будто мысли это река. А у тебя в голове плотина, которая их не пускает.
  Она расслабленно улыбнулась.
  - Антон, ты прям психолог.
  - С тобой научишься.
  - Ладно. Не буду думать. А что потом?
  - Ну а потом, осенью, снова разрешишь об этом думать.
  - И что тогда?
  - Тогда ты вспомнишь все, что хотела. Сейчас ты сама себе мешаешь. Я об этом слышал в какой-то передаче. Когда человек нервничает и у него много эмоций, он как бы блокирует объективную информацию. Надо полностью успокоиться, отвлечься. И тогда ответ придет сам собой.
  Она нахмурилась.
  - Эй, Антон, это ты?! Говоришь, как профессор.
  - Да я сам в шоке. Ну так как? Ты так сделаешь?
  - Да. - Легко согласилась она.
  - Да?! - Удивился я.
  - Ну почему бы и нет. Может ты прав.
  Она смотрела на мою руку. Все еще державшую ее запястье.
  - Буду все лето думать о тебе. И не думать об отце. Это легко.
  Я одернул руку, совершенно непроизвольно. Будто она мне капнула расплавленного воска.
  Наши глаза встретились.
  - Не страшно. - Прошептала Алиса одними губами, будто сама себе. Но я услышал. - Завтра утром ты уедешь. А сейчас мы встанем и пойдем домой спать. Можно говорить что угодно, правда же?
  - Нет. - Прошептал я. - Нельзя.
  - Почему?
  - До утра много времени.
  Она отвела глаза. Этого она уже не могла выдержать. Официантка принесла кофе. Я попросил счет.
  Алиса взяла чашку, я заметил, что ее руки дрожат. Мы пили молча. Зная, что когда кофе будет допит, мы встанем и уйдем отсюда. Кокон сжимался с каждым глотком. Он уже душил нас. Стало так тесно в этом коконе, что не оставалось места для маневра. Чтобы вырваться. Мы упустили тот момент, когда это можно было сделать. Заигрались. Два привязанных друг к другу прочными нитями обреченных зверька.
  Мы вышли из кафе. Уже темнело. Когда дойдем до Маяка, станет совсем темно.
  - У нас нет фонарика. - Бесцветным голосом сказала Алиса.
  - Смотри, луна. Будет светло.
  Я взял ее за руку, и мы медленно пошли в сторону горы.
  - Тебе холодно? - Спросил я. Мне показалось, что Алиса немного дрожит. Она отрицательно покачала головой. Я остановился и повернулся к ней.
  - Эй! Что с тобой?
  Она подняла глаза. Потом посмотрела куда-то в сторону и пробормотала:
  - Все нормально. Я... волнуюсь что ли.
  Я взял обе ее руки, притянул ее к себе и обнял за плечи. Я больше не боялся ее волос. Так мы и стояли какое-то время.
  - Нас кто-нибудь увидит, - прошептала она, обнимая меня за пояс.
  - Ужас. - Согласился я.
  - Ты хоть чего-нибудь боишься? - Усмехнулась она.
  - Тебя. Себя. Завтрашнего дня.
  - Я тоже.
  - Идем.
  Я заставил себя отпустить ее, и мы снова зашагали к подножию горы. К тем тропам, которые знали даже ночью.
  Позвонила мать. Как ни в чем ни бывало, спросила, где мы и придем ли к ужину. Я ответил, что мы будем поздно. И ничего больше объяснять не стал. Мать что-то пыталась сказать о том, что завтра рано вставать, но я уже сбросил.
  Вечер был очень теплый, почти лето. Но я едва сдерживал себя, чтобы не стучать зубами. Нервы были на пределе. Старался не думать о том, куда мы идем, и что мы будем делать. Мы дошли до леса, не сказав больше друг другу ни слова. До нашего дерева было далеко, но мы шли именно туда, не договариваясь, мы знали куда идем. Стемнело, луна еще не взошла достаточно высоко. Мы шли и шли по знакомым широким тропам, а потом свернули на узкую, которую проложили сами. Быть может, одни мы по ней и ходили. Вот ручей, крохотный, но земля вокруг как болото. Почти вслепую мы перешли по бревну, которое положили посреди ручья еще год назад. Я помогал Алисе и случайно схватил ее слишком высоко. Тут же одернул руку.
  - Извини.
  - Ничего...
  Мы замерли. И вдруг рассмеялись.
  - Черт, что мы вообще делаем, а? - Сквозь смех спросила Алиса. Я привлек ее к себе. Она прижалась и положила голову мне на плечо.
  - Мы стоим в ручье. - Пробормотала она. Да, действительно. Я снова взял ее за руку и повел через заросли.
  Наша поляна. Луны не было видно, но поляна будто бы светилась сама по себе. Только дерево темнело громадиной. Дерево висельника. Наше дерево. И кучка камней у кромки леса. Было совсем не страшно. Мы подошли к дереву и некоторое время просто стояли и пялились на него. На ту ветку, на которой, как мы решили когда-то, висел мертвец. Алиса сильнее сжала мою руку.
  Мы сели под деревом и стали смотреть на поляну.
  - Расскажи мне какую-нибудь историю. - Попросил я.
  - Какую?
  - Все равно. Когда ты здесь, у тебя все время придумываются истории. Может, ты даже напугаешь нас.
  - Историю о том, как злая падчерица привела своего маленького братишку в темный лес? - Спросила она.
  - Да. Это хорошая история. Рассказывай.
   Я повернулся к ней и медленно снял с нее кофту. Поцеловал в плечо. По ее телу пробежала дрожь. Но она стала рассказывать.
  - Сестра привела его к дереву висельника. Темной ночью. Когда всходила луна...
  Я прижался лицом к ее шее. Не целовал, а лишь впитывал запах ее кожи. Алиса была как магнит, притягивала меня, мое тело к себе. В голове не оставалось никаких мыслей. Только эта жажда... потом, когда у меня были другие девочки, я все ждал этого чувства, которое испытал, прикасаясь к Алисе. Чувства, которое заполняет тебя полностью, вытесняя все мысли. И ты не думаешь о том, что нужно делать дальше. О том, а захочет ли она? А правильно ли я делаю? О чем она думает? Уже пора или еще рано? С чего начать и чем закончить? С другими этой жажды не было.
  Я стал осторожно, едва касаясь, целовать ее шею, мочку уха, висок... растягивая секунды. А она рассказывала, едва сдерживая дыхание:
  - Его сестра оказалась ведьмой. Но он не знал этого. Он радостно гулял по поляне и думал, что это простое дерево... я тебя люблю.
  Я целовал уголок ее губ и эта фраза слетела незамеченной. Я слишком был увлечен ее губами... и эту фразу я понял лишь несколько секунд спустя. Я замер. И отстранился. Она не дала мне времени, ее руки уже обхватили мою шею, а ее губы прижались к моим. И... я подумаю об этом завтра. Мысли снова вылетели из головы. Я просто отдался ей. Ее движениям, ее ритму, ее желанию...
  Мы лежали на траве и целовались, переплетясь, как две лианы. Я касался ее бедер лишь через платье. И только для того, чтобы сильнее прижать ее к себе. Я гладил ее спину, ее обнаженные руки, шею. Ладонями впитывая тепло ее кожи. Когда мы уставали, то просто лежали и смотрели друг на друга. Луна давно взошла, и освещала наши лица. Мы были словно два призрака с сияющими глазами и бледной кожей. Мы улыбались друг другу. И молчали. Не говорили ни слова, но говорили так много. Наши поцелуи перестали быть порывистыми. Стали нежными, изучающими, рассказывающими... обо всем, что нас мучило в эту длинную томительную весну. И что мешало спать ночами. Настойчиво вплеталось в сны.
  Это длилось несколько часов. Я не прикоснулся к тем частям ее тела, которые были скрыты под платьем. Мне это и в голову не пришло. Было достаточно просто ее целовать. Не знаю, достаточно ли было этого ей. Наверное, да, ведь она не повела меня дальше, хотя я знал, что опыт у нее кое-какой уже имелся. В тот момент все это не имело никакого значения. Мы были счастливы.
  Нет! Кажется, что-то такое было... как же я забыл?! Да... когда мы возились, ее платье, довольно узкое, случайно завернулось, и она обвила меня освободившейся ногой, прижала к себе слишком тесно... оторвалась от моих губ, посмотрела вопросительно. Я покачал головой, интуитивно поняв, что это бесполезно. Мне даже думать об этом нельзя было, все бы сразу закончилось. Она поняла и шепнула: "извини". Освободила хватку. Я тихо засмеялся, уткнувшись ей в шею.
  Земля остыла, мы стали замерзать. Пора было уходить. Но это значило - расстаться на целое лето. Мы не могли. Все никак не могли заставить себя подняться. Только настойчивые звонки матери смогли вырвать нас из этого сладкого дурмана. Пришлось взять трубку и сказать, что мы скоро вернемся.
  Дома, казалось, все спали. Да, теперь я знаю, что мать сидела в темноте на первом этаже, мы просто ее не заметили. Был какой-то звук, но нам было не до этого. Значит, мать видела, как я целовал Алису перед тем, как отпустить. Целовал не как сестру. Хорошо хоть, что мы расстались молча.
  Я уезжал рано утром. Мы с отцом позавтракали, потом стали укладывать мои вещи в машину. Я все ждал, что Алиса выйдет, хоть и боялся этого. Мне хотелось зайти к ней, обнять ее на прощание, но мать и отец постоянно путались под ногами. Алиса не вышла из своей комнаты. Мы с отцом уехали.
  Все лето у бабушки прошло в каком-то тумане. Как будто я настоящий остался там, с Алисой, а здесь была только моя пустая оболочка. Я звонил сестре, писал в интернете, но она ни разу не взяла трубку и ни строчки не написала мне сама. Я подумал, что она жалела о том, что было, и хотела все это перечеркнуть. Как иначе объяснить ее молчание? Больше всего меня пугало то, что она перечеркивает все сразу, даже то, что я ее брат. То, что нас связывало много лет. Неужели одного вечера достаточно, чтобы все разрушить? И я снова не злился на нее, я снова ее понимал. Как всегда. В ее голове все сложнее, чем в моей. Такая уж она. Я жил день за днем. Ходил с местными пацанами и с двоюродным братом на пляж, ловил рыбку, по ночам пил пиво на пляжном танцполе. Только внутри у меня все было серым. Никто этого не замечал, я не показывал, прятал это в себе. Веселился со всеми, хотя мне было не весело. Девочки совсем не волновали меня. И это стало заметно, мой брат не раз пихал меня в бок и шептал - "Антоха, ты педик что ли?! Ты чего вообще?!" Пришлось выдумать историю о том, что у меня дома была девушка, мы расстались, и я переживаю. Ни на кого смотреть не могу. Все в компании отнеслись к этому с неожиданным пониманием. Вот только для девочек я стал еще более желанным - ну как же, такая романтика. Разбитое сердце, блин. Девки странные существа. Им непременно надо покорять неприступные вершины, а иначе им не интересно. Подавай им романтичных страдающих героев. Но у меня все было по-настоящему. Я никого не хотел видеть, кроме Алисы. После нее все, что мне могли дать девочки, казалось унылым и скучным.
  Я засыпал всегда с мыслями о ней, даже если напивался до вертолетов. Почему, я спрашивал у себя, почему она не хочет общаться? Что я сделал не так? Ведь она сказала, что любит меня, я это помнил! Почему же все закончилось?
  Но даже если я что-то сделал не так, допускаю... у меня опыта мало... если ей что-то не понравилось - то неужели эта малость, может моя неуклюжесть, разрушила все то огромное, что между нами было?! Грош цена такой любви.
  Да нет же, я не обижался. Просто хотелось разобраться. И я дико тосковал. Не физически, нет. Мне бы просто обнять ее. Что-то сделать для нее, что-то сказать... побыть рядом, и чтобы она смотрела на меня так же, как в тот вечер.
  Однажды мы сидели ночью на веранде в детском саду. Я, брат, несколько пацанов и девчонок. Мы часто приходили сюда. Болтали, смеялись, рассказывали анекдоты, пили пиво. Ну и, конечно, целовались с девчонками под шумок. Я-то нет, я без девочки в то лето был, как уже сказал. Брат встречался с полной девицей Светой, а я таскался с ними вечерами третьим лишним. Иногда Света приводила свою подружку, тогда мы были как будто бы две пары. Хотя сейчас я даже не вспомню ни как звали ту девицу, ни как она выглядела. Просто какая-то девчонка, что сидела рядом со мной. В тот вечер компания собралась большая, мы заняли всю веранду, усевшись, как воробьи, на перилах. Я слушал байки одного пацана, который всех веселил обычно, и глазами лениво наблюдал за парочками. Некоторые целовались довольно откровенно. При этом парни во всю шуршали у девок под майками. И девки были совсем не против. Я подумал, насколько же моя Алиса отличается от всех этих девок! Она не такая. С ней такого никто себе не позволял. Вернее, она не позволяла. Она же вся такая неземная. А все другие такие обычные. И тут, в этот самый момент голос в моей голове сказал: "Да откуда ты знаешь, какая она? И что она делает сейчас. Быть может, сидит так же на какой-то веранде в своем лагере и какой-нибудь вожатый из старшего отряда так же мнет ее тело под майкой. Она такая же, как все. Она в пятнадцать лет делала то, что ты в шестнадцать еще даже не пробовал. Ты целовал ее губы, шею, плечи, а ведь она хотела большего. Просто ты сам не решился. Такая твоя Алиса"
  В этот вечер Алиса упала с небес, на которые я ее затащил. Но от этого стало только хуже. Потому что теперь во мне проснулось что-то новое, животное. По сути-то все это время я игнорировал ее тело. Старался не думать о нем, не хотел оскорблять этим даже саму память о ней. Но теперь... я позволил себе вспомнить то, от чего закрывался. Если раньше я возвышенно и тайно страдал, то теперь я стал бешено ее хотеть. Как самку. Это настолько отрывало мне голову, что я даже решил поехать и найти ее в лагере. Меня остановило только то, что ей это уже не нужно. Она забыла обо мне. И все бессмысленно.
  Я оказался прав. Когда я вернулся в конце августа, предвкушая встречу с ней, надеясь, что произойдет чудо, и Алиса все еще моя, правда обрушилась на меня как ушат ледяной воды. Она стала чужой. Она не встречалась со мной взглядом. Она отвечала односложными фразами. Я принял эти новые условия. Условия, по которым меня больше не было в ее жизни.
  После этого я и решился на то, чтобы переспать с девочкой, ну с той подружкой Светки Мальцевой. Мне хотелось попробовать - как это. Хотелось, чтобы новые ощущения захватили меня. Хотелось доказать себе, что я не ребенок. Потому что в глазах Алисы я стал это видеть - я ребенок, а она взрослая.
  Наверное - да. Наверное, я начал на нее злиться.
  К черту, к черту весь этот мусор из головы! Надо спать.
  Я еще раз проверил почту и контакт. Ничего нового. Да и какая разница - Алиса завтра вернется. Причин для паники нет. Выключил компьютер. Выставил будильник на мобильнике, чтобы проснуться пораньше и сделать уроки, хотя бы письменные. И лег спать. Я давно уже научился выгонять из себя ненужные мысли. Просто думаешь о чем-то другом, заставляешь себя о другом думать. Я лежал, смотрел на светящиеся стрелки настенных часов, и думал о Степаныче. О том, как живется такому человеку как он, у которого из друзей только нелепая собака. Интересно, где его мама? Почему он приехал только с отцом? Они оба и правда странные - папаша и сынок. Просто персонажи из фильма ужасов. Того, в котором семейка лесорубов-маньяков жила в лесу и крошила случайных путников. Подходящие герои для историй Алисы. Алисы?! Какой Алисы?! Не знаю такую... итак, Степаныч... нужно познакомить сестру с ним. Можно даже взять его к нашему дереву... Ну хватит, Антон! Она больше не пойдет к этому дереву с тобой! Вот черт, напиться бы так, чтобы лечь и уснуть. И вообще не думать.
  Стрелка часов ползла медленно-медленно. Сон не шел. Внизу хлопнула дверь, я настороженно прислушался. Неужели вернулась?! Какое-то время тишина. Потом легкие шаги по лестнице. Уф-ф, ну вернулась, слава богу.
  В мою дверь постучались. Я растерялся. Спросил:
  - Алис, ты?
  Дверь открылась. Она какое-то время стояла в проходе и смотрела на меня. Свет из окна освещал ее довольно четко. На ней было светлое легкое платье. Бретелька спустилась с плеча. Алиса машинально ее вернула на место. Волосы собраны в хвост.
  - Я замерзла. - Пробормотала она.
  Раньше я бы позвал ее в постель, но теперь как-то... неуместно что ли. Не знал, что сказать. Боялся спугнуть ее, боялся, что она уйдет.
  Она сама подошла и села на кровать. Я почувствовал ее запах, какую-то ее ауру что ли... такую знакомую.
  - Иди ко мне. - Мои губы сами это произнесли, я не собирался!
  Она забралась под одеяло, тут же обняла меня, придвинулась потеснее, спрятала голову у меня на груди, обхватила ногой мои бедра. Я был совершенно ошарашен. Гладил ее осторожно по волосам. Все мои недавние звериные мысли о ее теле испарились без следа.
  - Ты замерзла?
  Ноги у нее были холодные.
  - Сейчас согреюсь.
  Так мы и лежали какое-то время. Этого времени мне хватило, чтобы собрать мысли в кучу. Собрать и отложить в сторону. Потому что я все-таки чувствовал ее грудь, которая прижималась к моей. Тонкая ткань платья оказалась плохой защитой. Я слегка отстранился от нее, чтобы она не поняла... ну что я ее уже хочу. Она пришла ко мне как когда-то в детстве, чтобы я ее согрел. Мне не хотелось ее спугнуть. Но я что-то не правильно понял. Потому что она снова ногой настойчиво придвинула меня к себе. И мне, получается, скрывать что-то было уже бесполезно.
  - Где ты была? Я волновался, хотел тебя искать. - Спокойно сказал я. Ну да, вот такой стойкий оловянный солдатик. Болтаю тут с тобой о жизни, хотя ты все уже поняла.
  Она вздохнула как-то томно и подняла голову. Наши губы встретились. Теплые, влажные ее губы... всему же есть предел. Мне хотелось целовать ее очень нежно, я так по ней соскучился. Все мои животные фантазии показались мне бредом. Она все еще на небесах, куда я поселил ее. И она всегда там будет. Я бы снова всю ночь просто целовал ее. Но сегодня она была какая-то порывистая, не такая как раньше. Ее губы стали настойчивыми, дыхание сбилось. И меня это, конечно же, тоже потащило, потащило дальше... руки сами спустили бретельки ее платья, а потом и само это платье... это была какая-то самка, просто самка, не Алиса. И я хотел эту самку так, что темнело в глазах. Всего секунду я дал себе на то, чтобы смотреть на ее обнаженное тело, а потом набросился на нее, она сжала меня ногами и... когда я вошел в нее, я тут же выдохнул:
  - Алиса...
  Это была не какая-то самка, это была она. Я чувствовал ее. Моя. Не мог двигаться быстро, растягивал эти секунды, снова, как тогда. Хотя теперь, конечно, иначе. Теперь наконец-то по-настоящему. Она... она... моя...
  У меня было мало времени, я знал. Но все советы Мыши насчет того, что надо думать о чем-то постороннем... я мог думать только о ней. Я в ней растворялся. Это совсем не секс, это совсем не так! Или... вот для чего люди делают это?! Да просто же с ума сойти можно...
  И как бы я ни старался удержаться, оно нарастало, нарастало и - бум-с.
  Что-то вспыхнуло в голове на секунду, оглушило и вмиг погасло. Резко стало холодно. Я лежал лицом в подушку. Пульс внизу живота. Встал. Пустая комната, открытое окно. Это был сон?!!! Что за хрень?!! О нет... Алиса...Алиса... Алиса... нет! Ну где же ты?! Ну как же так?! Мне захотелось выть от досады. Это был сон...
  Я думал, такая дрянь больше не происходит со мной. Ну чтобы во сне вот так... пришлось вставать и переодеваться.
  Потом я закрыл окно и снова забрался под одеяло. Как же все ярко было! Она же была вот здесь, только что! Казалось, я даже чувствую аромат ее духов. Но это обманки памяти, знаю. Некоторое время я снова пялился на стрелки часов. Неужели вот так все могло быть на самом деле, с ней. Если бы мы до этого дошли? Как бы я хотел, чтобы она была сейчас рядом... как остро мне не хватает ее! Я застонал и обнял подушку. Неужели все могло бы быть так? Я вспомнил ее тело, ведь за тот миг, что я смотрел на нее, я запомнил все до мельчайших подробностей. Хрупкая и изящная... как фарфоровая куколка... нет, фарфор белый, а она смуглая. Немного смуглая, от загара. Но в свете луны - все равно фарфоровая. Страшно дотрагиваться, вдруг сломаешь. И такая теплая внутри. Куколка... Алиса...
  - Антон?
  Я вскинул голову. Она сидела на стуле, обхватив колени. Все так же голая. Смотрела на меня.
  В голове судорожно заметались мысли. Не сон?! Где она пряталась?!
  - Ты где была?
  - Тебе нельзя кончать, ты сразу просыпаешься. - Устало пробормотала она.
  - Чего? В смысле? Иди сюда, ко мне.
  Она встала, помедлила, а потом забралась ко мне под одеяло. Я снова обнял ее. Не сон...
  - Хорошо, что ты здесь. - Прошептал я, растворяясь в этой неге.
  Алиса была податливая и теплая, как кошка. Я гладил ее, теперь уже везде. Целовал. Сам закинул ее ногу себе на бедро, как ей нравилось.
  - Нет, - прошептала она, немного отстраняясь. - Ты снова проснешься.
  Я поднялся на локте и посмотрел на нее.
  - Как проснусь?
  - Наверное, слишком сильный всплеск адреналина или еще чего. Когда кончаешь. И это тебя будит. Я просто не знала. - Она приподнялась и поцеловала меня в щеку. - Я тоже этого хочу, но не хочу, чтобы ты просыпался. Побудь со мной.
  - Это что, сон что ли? Ты мне снишься? - Недоверчиво пробормотал я.
  - Да.
  - Да ну, как это...
  Я осмотрелся. Комната как комната, все самое обычное, такое же, как раньше.
  - Ты меня разводишь, да? - Улыбнулся я. - Это опять твоя история.
  - Нет. Честно, нет!
  Я снова лег рядом с ней.
  - Расскажи, ты где была? Мать сказала, ты ездила в палаточный городок на море.
  Она молчала.
  - Алис! Я правда волновался.
  - Я... не знаю. - С неохотой произнесла она.
  - Что не знаешь?
  - Не знаю. Почти ничего не помню. Нас помню...
  - Что с тобой?
  Она повернулась ко мне. Я немного отодвинулся, чтобы видеть ее лицо.
  - Ничего не помню... - упавшим голосом повторила она. В ее голосе, да и вообще в ней было что-то странное. Я это заметил еще раньше, но не задержался вниманием. Понятное дело, был занят другими вещами...
  Я положил ладонь на ее плечо.
  - Ты здесь, со мной. Все хорошо.
  Она снова посмотрела в потолок. Вздохнула.
  - Мне тепло с тобой. - Прошептала. Опять посмотрела на меня. И добавила: - найди меня, пожалуйста.
  - Я не понимаю, Алис.
  - Да, да... ты не понимаешь. - В ее голосе проскользнуло раздражение. - Я тебе докажу, что это сон.
  Она стянула с нас одеяло и вдруг села на меня верхом. Я не решался пошевелиться. Мне хотелось продолжить разговор, я чувствовал, что с ней что-то не так... но кровь из головы ушла в другое место, когда она села на меня. Стало не до болтовни. Я смотрел на нее, читал на лице то, что она чувствует, оттенки ее эмоций. И понял, что теперь у меня достаточно времени. Может, поза такая, а может я отвлекался на ее лицо. И это было какое-то новое чувство, прекрасное... видеть, что ты причина ее наслаждения. Мое желание было все опутано нежностью к ней. Я бы хотел, чтобы это длилось и длилось... но Алиса была другого мнения. Она стала двигаться быстрее, мне хотелось остановить ее, но я не решался, понимая, что этот ритм сейчас важен именно для нее. Конечно, тут я уже стал задумываться о плакатах времен СССР, которые просматривал недавно в интернете. Помогало слабо, но все-таки помогало. Но вдруг Алиса вся выгнулась и застонала так сладко, так томно, что... какие нахрен плакаты. Я понял, что произошло. И отпустил себя.
  И снова вспышка, какой-то немой щелчок и... пустота. И ПУСТОТА! Я лежу один в постели! Окно открыто! И ни следа Алисы!
  Я вскакиваю, включаю свет. Озираюсь недоуменно. Нет, ее здесь не было! Это сон! Это чертов настоящий сон!!! Она же говорила! Как такое может быть?! У меня едет крыша?!!
  Мой взгляд падает на постель. Если я усну снова? Я увижу ее? Она опять вернется? Я выключил свет и сел на кровати. Сердце колотилось, как отбойник. Что же это происходит?! Ну как уснешь в таком состоянии... В голове всплыла какая-то давняя история, которую рассказывала Алиса. Или нет, она ее читала мне! У нас была книжка со страшными историями. Или легендами. Там был рассказ о женском духе, который приходит по ночам к мужчинам, занимается с ними сексом и выпивает их жизнь. Суккуб! Круто... вот круто-то. У меня едет крыша, но я бы душу продал, лишь бы уснуть и снова встретиться с Алисой. Снова это все... уснуть, уснуть, надо снова непременно уснуть!
  Но мысли роились и волновали меня, тысячи мыслей. И воспоминания о ее теле. Чем сильнее я хотел, чтобы она оказалась рядом, тем дальше от меня шел сон. Под утро я впал в какую-то полудрему, удерживая себя изо всех сил, зажмуриваясь, чтобы не видеть наступающий рассвет. Он отдалял, отдалял меня от Алисы... ночь кончалась. Я гнался за этой ночью, но знал, что безнадежно отстаю... наверное в какой-то момент мне удалось почти заснуть, потому что я почувствовал ее волосы на своем лице, ее губы... знал, что все это лишь на секунды, потому что я сейчас проснусь... ее голос шептал мне в ухо какие-то слова, но я не мог уловить их, слишком много усилий, чтобы оставаться во сне. А потом услышал:
  - Найди... найди меня, пожалуйста... найти меня.
  Мои руки вскинулись и обхватили воздух, когда зазвенел будильник.
  Я сел на кровати. В голове моей резко прояснилось. От страсти не осталось и следа.
  Алиса в беде. С ней что-то случилось!
  Я вскочил, натянул джинсы. Постоял, справляясь с головокружением. А потом пошел вниз. Мать возилась у плиты.
  - Отец сегодня пораньше ушел. - Сказала она. - Будем сами с тобой завтракать. Ты чего поднялся так рано?
  - А ты чего не одета? Тебе же на работу через полчаса.
  - Суббота же.
  - Алиса не вернулась еще?
  - Да что-то нет. Я уже сама волнуюсь.
  Я усмехнулся, но промолчал.
  - Тебе со сгущенкой или с вареньем оладушки?
  - Не знаю. Все равно. - Я отмахнулся и пошел в душ. Быстро почистил зубы и искупался. Когда вернулся, мать уже накрыла на стол. Мы сели завтракать. Мне кусок в рот не лез, но я, чтобы отвязаться от матери, кое-как затолкал в рот пару оладьев и выпил кофе. Потом пошел к себе. Сел за ноутбук. В голове была пустота. Надо же с чего-то начинать! Надо как-то искать ее! Может, пойти на работу к отцу? Как-то расшевелить его? Но смогу ли я достучаться до него после того, как мать рассказала ему о поцелуе? Они оба думают, что я одержим сестрой. Как мне доказать им, что она в беде?! Как заставить поверить?!
  Я открыл пустой текстовый файл и написал:
  1. Она уехала с мужчиной (скорее всего, добровольно)
  2. Она пропала на Маяке, как те другие.
  Я задумался. Что еще? Какие еще будут версии, Шерлок?
  Медленно напечатал:
  3. Какая-то третья версия
  Берем по пунктам. Сначала самое простое. Она уехала с кем-то. Может, просто сбежала из дома. Я поднялся и пошел в ее комнату. Там было холодно, еще холоднее, чем у меня, хотя окно закрыто. Нужно сказать матери, чтобы включила котел. Я остановился на пороге и меня пронзила неприятная мысль: "Алиса сюда никогда не вернется". Я добавил про себя: "Потому что она уехала от нас". Но это была ложь. Я прикрыл ею ту мысль, которую не хотел слышать. "Алиса умерла".
  Холодная, остывшая комната сестры выглядела осиротевшей и какой-то... печальной.
  Алиса погибла, поэтому приходит ко мне по ночам. Да как я мог вообще так думать?!!
  Но те двое потеряшек - погибли. Все в городе говорят об этом. Живые люди не пропадают без следа. Нужно почитать подробности, я все это слышал краем уха. Но стоп! Нет-нет, Алиса жива. Она уехала с кем-то. С тем мужчиной. Ведь он был? С тем, из-за которого она меня забыла, не отвечала на звонки. Причина была в мужчине! Поэтому я и пришел в ее комнату. Не расслабляться!
  Я открыл ее шкаф, ожидая, что вещи вывалятся на меня. Но нет, конечно особого порядка не наблюдалось, но не все так запущено, как я ожидал. Мне нужно было найти ее сумку, которую она брала, когда куда-то уезжала. Я искал эту сумку, надеясь, не найти. Не нашел. Одежды у Алисы было полно, я бы не смог понять, взяла ли она что-то. Но убедил себя, что в шкафу не так много вещей, как обычно. Значит взяла. Это хорошо... просто отлично... пусть она будет с тем, другим, лишь бы жива.
  Ну вот. Все. Ты успокоился? Успокоился. Нет. Ну то есть да. Конечно, это больно.
  Я вернулся в свою комнату и взял телефон. Людке придется напрячь свою память.
  Я набрал номер подруги Алисы и стал ждать. Надеюсь, она уже проснулась. Эти студентки с платных институтов могут себе позволить косить лекции.
  - Да? - Сонный голос. - Антон? Ну что там Алиса, вернулась?
  - Нет еще. Ты что, спишь?
  - Да так... уже встаю.
  - Мне нужно у тебя спросить кое-что. Постарайся вспомнить.
  - Что?
  - Ты говорила, что у нее был какой-то мужчина перед лагерем. Да?
  - Ну.
  - Что она говорила о нем?
  - Я же сказала вчера. Что любит его.
  - Нет, что-нибудь еще. Ты же говорила, он женат и все такое. Вспомни точно ее слова. Точно!
  - Ой, ну... я не помню.
  - Люда, она может быть с ним. Просто сбежала из дома. И тогда все в порядке. Но если нет, подумай сама! Если она потерялась, как те двое на Маяке?! А мы будем сидеть и ждать новостей. Так же нельзя! Нужно убедиться, она с ним! Жива-здорова!
  - Антон, она, правда, ничего конкретного не сказала. А мне неудобно было расспрашивать. Ну... сказала "Я его люблю, но это какое-то безумие. Так нельзя".
  - И все?
  - Да.
  - Но ты же говорила, он женат и намного ее старше. Ты же это говорила.
  - Я говорила, да. Но это потому что я так подумала! А она этого не говорила.
  - Вот ты гонишь... мне не надо твои догадки.
  - А, еще сказала одно...
  - Что?
  - Сказала "Мне с ним тепло".
  Трубка выскользнула у меня из руки и упала на пол. Я смотрел на телефон, слышал голос Людки, но не мог заставить себя пошевелиться. Никого не было. Никакого другого мужчины. Медленно подняв трубку, я нажал на сброс и сел за стол. Потом стер версию номер один.
  Я был оглушен. Такое странное чувство. Мне было страшно, потому что видел версию номер два. Но в тоже время... вы сами понимаете. Я все лето жил с чувством потери. И тут узнаю такое. Сейчас бы уснуть. Увидеть ее снова. Мне так много нужно ей сказать!
  Но я должен ее искать. Никто больше не станет этого делать, пока не будет слишком поздно. Чертова версия номер два! Целая толпа бродила два месяца по Маяку, но никого не смогла отыскать! Какие мои шансы?
  Внизу в дверь позвонили. Мать открыла. Я настороженно прислушался. Теперь я все время буду ждать плохих новостей... Нет, просто новостей. Может, это полиция. Пришли сказать что... нет-нет-нет. Стоп этим мыслям.
  Ну почему, почему я не могу достучаться до родителей?! Почему они не чувствуют беды, когда я ощущаю ее каждой клеткой?! Хочется бежать, что-то делать, но что?!
  - Антош, пора выходить! За тобой друг пришел!
  Какой еще друг, трудно что ли сказать кто?!
  Я натянул футболку, взял школьный рюкзак и вышел. Конечно, в школу я не собирался сегодня, но надо было уйти из дома, чтобы мать не цеплялась. К тому же у меня были дела на улице. Не все вопросы можно порешать сидя за монитором.
  Вот так сюрприз! Мало мне их... на пороге грудой стоял Степаныч и таращился на меня.
  - Привет, Антон! Я вот зашел за тобой, мимо шел.
  Ага, мимо. Километр не круг для бешеной собаки.
  - Классно. - Я выдавил улыбку. - Мам, это Олег, его папа фрески делает в замке.
  - Приятно познакомиться! - Расцвела мать. Она всегда интересовалась делами отца и знала о Степаныче-старшем и его талантах. - Ты к нам как-нибудь заходи на ужин.
  Он же зайдет, подумал я. Вот кто за язык тянет?!
  Мы вышли на улицу и молча пошли по дороге.
  - У вас тут клева. - Сказал Степаныч своим бесцветным голосом. - Прям под горой живете. Можете погулять пойти, как в парк.
  - Так себе парк, люди пропадают. - Пробормотал я.
  - Ну так да. - Вздохнул Степаныч. - Батя мне рассказывал. Мне он не разрешает ходить на гору. Там эти приезжают, владельцы. Буянят сильно, напиваются. Не сам Кондратьев, а сынок его, дурной совсем. Может они этих парня с девушкой, которые пропали, и... того.
  - Да, всякое может быть. - Отозвался я, а сам подумал - так-то вы с батей твоим больше на маньяков тянете, чем гламурный Эдичка Кондратьев.
  - Слушай, Степаныч. - Я решил избавиться от него, наконец. - Я в школу не иду. Ты сам давай. Мне просто надо было для матери сделать вид.
  - А чего? Прогуливаешь что ли?
  - У меня дела.
  - Какие? Я тоже могу с тобой!
  - Ну... это личное. Ты иди, скажи училке, что зашел ко мне, а я приболел и дома остался. Прикрой там меня.
  - Да ну ее, эту школу. Не хочу тоже.
  - Ты пойми, у меня дела! Я не развлекаться иду!
  - Ничего. Я рядом постою, пока решать дела будешь. Разборка какая, да? Я пригожусь.
  - Да какая там разборка, - я махнул рукой и почему-то признался: - моя сестра пропала. Просто пропала и все. Мне нужно ее найти.
  - Как те на Маяке? - Приглушенным шепотом спросил Степаныч.
  - Не знаю, - отмахнулся я. - Ничего не известно. Вообще ничего.
  Степаныч о чем-то задумался, чуть пар из ушей не повалил. Потом выдал:
  - Я тебе помогу. У меня собака есть обученная.
  - Та твоя собака? На фотке я видел в контакте. - Пренебрежительно бросил я, но Степаныч не улавливал оттенки настроения и, кажется, не обиделся. Напротив - воодушевился.
  - Да! Это Мошка! Редкая порода, бладхаунд.
  - Хорошее имя для собаки... долго думал?
  - Мошка-то не простая собака, обученная.
  - Палку приносит?
  - А ты откуда знаешь?!
  - Интуиция, блин...
  - Ну она еще по следу может идти. Она у полицейских работала. Папы друг один нам ее отдал. Она даже умеет находить по запаху людей!
  - А чего ее отдали-то тебе, такую собаку ценную?
  - Да, там... в беду она попала. В капкан какой-то. И лапу ей пришлось отрезать. А без лапы она инвалид считай. Ее усыпить хотели, но батя сказал - давайте я заберу, Олежке будет забава. Ну так-то она бегает хорошо, приноровилась! Я ее к доктору водил на перевязки, мазал ей мазью. Батя дорогую мазь купил, хорошую. И лапу мы вылечили Мошке. Она на трех теперь бегает резво, не догонишь! Меня очень полюбила, за то, что я выхаживал ее. Собаки они как люди, добро чуют и понимают.
  Я посмотрел на Степаныча уже иначе.
  - Ну ничего себе. Правда что ли полицейская?
  - Ага. Правда. - С гордостью ответил он. - Хорошая собака. Хоть и на трех лапах.
  - Слушай, а ты бы предложил волонтерам, ну тем, которые ищут на горе потеряшек, свою собаку. Чтобы она поискала.
  Он вздохнул.
  - Да батя им говорил. Но они не захотели. Говорят, с собакой уже ходили. Нашли за деньги какого-то человека с овчаркой. Она искала - не нашла. Хотя оно и ежику понятно - дожди же были уже, после дождей след смывается, собаке его уже не взять. Я много читал про эти все дела, когда Мошку взял. Хотя бладхаунд дольше других пород след чует, это доказанный факт. Но вот твоя сестра если недавно пропала, ее точно можно поискать!
  - Ну да. Может быть. Хотя сомневаюсь, что она на Маяке где-то. Она там все тропинки знает, знает, где обрывы и ходить нельзя.
  Разговор о волонтерах напомнил мне о Киселеве.
  - Так что, пойдем за собакой? - Воодушевился Степаныч. - Проверим на всякий случай!
  - Потом, попозже. Надо с человечком одним пересечься.
  Я набрал номер Мыши и попросил узнать для меня телефон Киселева. Через минуту он скинул мне смской. Я тут же набрал.
  - Привет! Я брат Алисы.
  - А, привет! Ты писал вчера в контакте? Я только в два ночи пришел.
  - Мне нужно с тобой поговорить. Сейчас. Куда подойти?
  Он неохотно назвал мне адрес, сказал, что выйдет к подъезду. То, как он со мной разговаривал, как-то сразу меня к нему плохо настроило. Ну и, конечно, его вранье про Алису. Я вспомнил длинного худого дрыща с фотографий и кулаки сами собой сжались. Ладно, пусть Степаныч идет со мной. Для внушительности. Может он туповат, но туша его внушает уважение.
  Через четверть часа мы уже сидели в знакомом с детства дворе - с Мышей тут машинки возили в песочнице по малолетству. Ждали Киселева. Пришлось дважды ему перезванивать, пацан не спешил совсем. В конце концов, спустился, дожевывая бутерброд. Мы со Степанычем сидели на скамейке у подъезда, я нервно курил, не знаю уже какую сигарету за утро, а Степаныч молчал, будто уважая это мое нервное состояние. Он гордился, что я его взял на такое важное дело и меня это раздражало. Для него все было забавой, а для меня пропастью. Пропастью бессилия. Ему не понять. Никому не понять.
  - Ну чо там, Алиса так не вернулась? - Спросил Киселев, сунул в рот последний кусок бутерброда и скрестил руки на груди.
  - Сядь. - Бросил я.
  - Да я постою, у меня времени пять минут, надо в универ топать.
  - Сядь, говорю!
  Он сел.
  - Расскажи, знаешь, где она? Родители волнуются.
  - Да я откуда знаю!
  - Ну ты же ее парень. - Я не удержался от издевки. - И что же, не знаешь, где твоя девушка?
  - Кто сказал, что я ее парень? - Смутился Киселев.
  - Так ты же и сказал. Или нет?
  - Ну мы... вроде как собирались встречаться. Ну... в теории, так сказать.
  - В теории? - Я пытался себя взять в руки, но этот чувак реально меня бесил. - Люди говорят, не в теории. По крайней мере, с твоих слов.
  - Да нет, нет... так... вместе ходили на Маяке, как-то сблизились... ну как друзья.
  - Как друзья, да?
  - Ну типа того. У нас ничего не было, не подумай. Мы дружили.
  - Так какого хрена ты тогда рассказываешь всем... - тут я все-таки взял себя в руки. Перевел дыхание. Не время выяснять отношения. - Ладно, это не важно. Черт... это реально не важно.
  - Мне правда надо идти.
  - Охренеть! - Я снова вспылил. - Человек пропал, с которым ты - дружил! И тебе надо идти???
  - Да не пропала она. Чего она пропала? Девчонка гуляет где-нибудь. Успокойся.
  - Где гуляет? Ты в курсе?
  - Она мне не отчитывается.
  Я помолчал, приводя себя в чувство. Прочь эмоции и весь этот шлак. Надо холодную голову. Киселев терпеливо ждал.
  - Слушай. - Уже спокойней сказал я. - Ты же волонтер, да?
  - Ну да, мы ходим.
  - Три человека пропали на Маяке, да?
  - Да.
  - Алиса тоже пропала. Возможно, так же, как и они.
  - Это исключено, поверь мне.
  - Почему?
  - Ну... те были не местные. Одна местная девка, но с ней понятно и так. Маяк не знали. Вероятней всего упали в расщелину какую-нибудь. На западной стороне полно таких мест, мы даже не можем их обследовать, потому что тут оборудование специальное нужно, скалолазы. Деньги надо, чтобы их нанять. Ребята пробуют сбор денег организовать в контакте, чтобы можно было нанять скалолазов и там все проверить. Хоть кости вытащить, чтобы родные могли похоронить. А Алиса... ну она же наша. Местные там не ходят. Какой дурак потащится на "скалки". Там делать нечего. Троп нет. Туда только случайно кто-то мог забрести, типа этих приезжих. Которые наши горы считают прогулочными парками.
  - Да, я знаю, она бы туда не пошла. - Согласился я. - Но не факт, что те трое упали в расщелины. Как они вообще потерялись? Ты же знаешь подробности, расскажи!
  - В контакте, в нашей группе прочитай. Там все есть.
  - Чувак, - с нажимом произнес я, - ты что, не понимаешь? Моя сестра пропала! У меня есть считанные часы, чтобы ее спасти, если это еще возможно! Ты сидишь здесь. И все знаешь про тех потеряшек. А я должен идти домой и рыться в контакте?!! Может, ты расскажешь мне все-таки?
  - Пойми, эти истории не связаны с Алисой! Она местная, они не местные!
  - Я слышал!
  - Он слышал, не глухой! - Вдруг подал голос Степаныч. - Ты, парень, время-то не трать наше. Расскажи, что просит человек, да и пойдешь себе своей дорогой.
  Киселев какое-то время хлопал глазами на Степаныча, вроде только что увидел его. Вид Степаныча и его угрожающая интонация возымели больше действия, чем мои доводы. И Киселев смирился.
  - Ладно, ладно... это вам не поможет, точно говорю. Слушайте. В начале лета пропала первая девушка, Аня, семнадцати лет. Она наша, местная. Всю ночь тусила с друзьями в "Ванильном небе". Перепили коктейлей, может даже наркоту какую намешали. По-пьяни поссорилась со своим парнем, разругалась с друзьями. Говорят, она совсем в неадеквате была, когда убежала из клуба. Друзья замешкались, решая что делать, бежать за ней или нет. Она успела за это время поймать такси. Сказала таксисту, что ей нужно к подножью Маяка, якобы она там живет в дачном поселке, это недалеко от твоего дома, я так понимаю.
  - Да, да.
  - Ну там самая нормальная тропа начинается на Маяк. Таксист даже подумать не мог, что девке надо не в поселок, а на гору. Повез ее. Она попросила остановиться возле круглосуточного магазина, купила бутылку вина. Пока ехала, звонили ее друзья, просили вернуться, она истерила, материлась в трубку. Сказала, что едет кончать самоубийством. Таксисту не обратил на это внимания, думал, она просто психует. Хотя, что с этих таксистов взять, им пофигу на людей, лишь бы поездка была оплачена. Его допрашивали потом в полиции, он только плечами жал - говорил, что не думал, что она серьезно про самоубийство. Привез он ее в поселок примерно в четыре ночи. Высадил ее и уехал. Он последний, кто видел ее. Что с Аней дальше произошло - никто не знает. Она просто исчезла. Телефон она отключила еще когда ехала в такси, так и не включала больше. Есть косвенные улики, что она не осталась в поселке, а поднялась на Маяк. В первые дни ее искала полиция, прочесывали поселок и гору. Нашли полупустую бутылку вина возле валуна на тропе, метрах в пятисот от начала подъема. Наверное, она сидела на камне и пила вино. Потом оставила бутылку и пошла дальше.
  - Как она ее открыла? Без штопора? - Спроси я, вспомнив, как мы когда-то мучились с Алисой, прихватив вино в лес, но не взяв штопора.
  - Да хрен знает. Наверное, ключами продавила пробку. Ты что, так не делал никогда? Я видел эту бутылку на фотке, пробка была продавлена внутрь, плавала в бутылке.
  - Может, она была не одна? Кого-то встретила в поселке? И они вместе пошли? Маньяк какой-нибудь...
  - Ну да, - усмехнулся Киселев. - В четыре ночи там просто толпы людей ходят. И сплошь маньяки и убийцы. Дачных бабок выслеживают. Нужное место, нужное время. Давай я просто расскажу что и как, а ты уже потом сам версии строй, у меня времени в обрез. Хотя все версии уже давно рассмотрены, если бы в контакте читал, таких вопросов бы у тебя не появилось. Короче... короче, про Аню ничего больше не известно. Никаких ее следов не нашли. Тела не нашли. Можно предположить, что она выпила для храбрости половину бутылки вина и поднялась выше. Свернула на "скалки" и там сбросилась. Или просто сорвалась случайно. Всю ночь пила, потом еще вином догналась - это не удивительно.
  - Если сбросилась почему же тела не нашли?
  - Ты сам давно на "скалках" бывал? Там расщелина на расщелине, валуны. Спуститься в эти расщелины нереально. Каждую осмотреть нереально. Даже скалолазам. Ну может и реально, но очень это дорого выйдет. У полиции же нет бесплатных скалолазов в штате. Родители Ани не потянут всю сумму. Вот если деньги соберем, тогда можно будет о чем-то говорить. Тело по-любому где-то в расщелине, других вариантов нет. Если бы она пошла на восток или на север - то уже давно бы нашли. На востоке нет обрывов, полого все. На севере если сброситься, то просто в долину упадешь, да и все. Там отвесная скала. Тело бы давно нашли. А вот "скалки" - это хаос. Так что в случае поисков Ани - это вопрос денег и времени.
  - Ладно, ясно. А вторая девушка?
  - Девушка постарше, Катя. Ей двадцать пять лет. Приехала из России с младшей сестрой, двумя подружками и двумя парнями. Они отдыхали в конце июля в доме отдыха Строителей. Катя из компании была самая старшая, остальным всем лет по двадцать. В общем-то, ребята были друзьями ее сестры, Катя просто за компанию поехала. Ребята решили пойти в однодневный поход на Маяк. С ночевкой побоялись, лесники же гоняют. Отправились с утра налегке прогуляться, а вечером вернуться. Сразу дошли до святого источника, набрали воды, потом просто по лесу болтались, поели в сосняке, костер не разжигали. Когда солнце стало садиться, решили возвращаться по главной тропе. Но Кате приспичило еще раз сходит к святому источнику, баклашку воды налить, потому что она за день уже выпила все. Она верила во все эти святые дела, что вода лечебная и полезная. Все уже устали, не хотели подниматься. Договорились, что она быстренько сгоняет наверх, наберет воды и сама спустится с горы. Тропа широкая, потеряться сложно. Не знаю, почему компания позволила Кате одной идти к источнику. Ведь уже темнело. Может, она авторитетом своим надавила, она же была старше. Может, просто все устали и хотели домой, лень было спорить.
  - А может они поссорились, случайно убили ее и спрятали труп. А теперь рассказывают, что она просто одна ушла к источнику и не вернулась. - Вставил я.
  - Тебе бы детективы писать, пацан. - Покачал головой Киселев. - Конечно всех допрашивали, у полиции и такая версия была. Но там все прозрачно. Когда ребята спустились, они по телефону созванивались дважды с ней. Она говорила, что сбилась с тропы в темноте. Видит какие-то огни.
  - Огни города?
  - Не знаю, толком не ясно ничего. Ребята все надеялись, что она выйдет на тропу, им казалось, что там сложно потеряться. Как всегда - приезжие недооценивают коварство наши невысоких гор. В три ночи телефон перестал отвечать, батарейка села, видимо. Ребята подождали до утра, надеялись, что девушка решила переждать темноту и на рассвете поискать тропу, а в восемь, поняв, что Катя так и не вернется, сообщили в полицию о ее исчезновении.
  - Тоже ни трупа, ничего, да?
  - Ага. Нашли только мобильник в районе обрыва. Но там если человек сорвался - его бы уже в долине нашли, некуда больше лететь. Выходит, она все-таки дошла туда. А куда потом - не известно. Может, тоже на "скалки" случайно свернула и сгинула в расщелине. Ночью там оступиться нефиг делать.
  - Да ладно, луна светит, все видно.
   - Разные дни бывают. Иногда темно, хоть глаз выколи.
  - Не знаю... на "скалках" все былое от мела и лысое, ни деревьев, ничего. В темноте видно. Лес кончается задолго до расщелин, я там сто раз бывал. И по темноте шарились с пацанами там в прошлом году. Опасные места как на ладони видно!
  - Ты сто раз бывал, тебе это все понятно. А если человек впервые пришел, то запросто может свалиться. В любом случае - лучше версий нет все равно. Все упирается в "скалки".
  - Бред. Никаких вещей там не нашли, никаких следов.
  - Ты если умный такой, иди в контакт озвучь свои мысли. Люди тебе все объяснят. Мы ногами все исходили, мы проверяли на месте все версии. А тут появился Антон и на пальцах все объяснил. Ты офигенный чувак, как я посмотрю!
  - Ладно, ладно. Расскажи, как с парнем вышло.
  - С парнем... С ним вообще непонятки. Тоже молодой, двадцать один год, Славик зовут. Тоже остановился в доме отдыха Строителей с приятелем. Тоже из России приехали. Утром встал, сказал, что пойдет на Маяк побродить. Они там уже были накануне, видать он решил, что это такой парк. Друг приболел, поэтому остался дома. Славика с легким рюкзачком видели жители дачного поселка. Он действительно шел по тропинке к подножью Маяка. Больше никто не видел его и не слышал. Телефон он забыл дома, поэтому даже временных границ, когда он исчез, невозможно отследить. От Ани на горе осталась бутылка с вином, от Кати телефон. От Славы вообще ничего не осталось. Парень просто испарился.
  - Ага. Тоже на "скалках", да? Только теперь средь бела дня. Днем надо очень хотеть упасть, чтобы упасть.
  - Может он хотел. Кто его знает. Хотя вроде не было никаких причин, мы изучали его жизнь, его личность
  - Как? По страничке в контакте?
  - Почему бы и нет? О человеке можно многое узнать, о его жизненных позициях и все такое, о круге общения. С его матерью общались по телефону, опять же. Она очень благодарна, что мы его ищем. На полицию в наше время надежды мало, люди друг другу сами должны помогать.
  - То есть, это все? Это все, что вы знаете? - Спросил я. - Столько времени прошло, а вы ничего не нашли?
  - Мы искали! Облазили там все что можно!
  - Может, они не на горе пропали?
  - Спустились и уже внизу их кто-то зацепил? Нет, это маловероятно. Говорю же - любые возможные версии уже рассматривались, не изобретай велосипеды. Умные люди думали над этим.
  - Мне это ничем не помогло.
  - Я же говорил. Алиса не из этой истории.
  - Пожалуй...
  - Если ты так волнуешься, напиши заявление в полицию. Пусть родители напишут.
  - У меня нет времени, мне кажется, что вся эта волокита... да и родители не хотят. Они не верят, что она пропала.
  - Ну вот. Родоки не парятся, а ты тут бегаешь. Накрутил себе просто. Расслабься! Может она уже сегодня вернется.
  Я кивнул.
  - Ладно, спасибо тебе все равно. - Я первый протянул ему руку. Он как-то виновато кивнул, пожал руку мне, Степанычу, и бодро потопал в сторону остановки. Но внезапно остановился. Повернулся и сказал:
  - Слушай, Антон. Я сегодня встречаю сестру Кати на вокзале, она приедет с парой друзей, хотят еще раз сходить на гору, поискать следы Кати. Если хочешь, с нами пошли. Встречу их в двенадцать, размещу, а часа в три уже поднимемся. Подтягивайся в поселок, к тропе.
  - В три? Не знаю. Может быть. - Неопределенно ответил я. Волонтерские походы не внушали мне особого доверия. Я в одиночку мог прошерстить Маяк от и до.
  Киселев кивнул, помедлил еще секунду, будто не решаясь что-то сказать, но так и не сказал. Ушел.
  
  Уставившись на заплеванный асфальт под ногами, я долго молчал, забыв, про Степаныча. Тот возился, кряхтел, деликатно покашливал. Потом не выдержал и сказал:
  - Да-а, жуть какая. Люди пропадают у вас тут.
  Я посмотрел на него.
  - А когда вы с отцом приехали? - Спросил я.
  - Ну... в мае кажется. А когда девушка первая пропала? В июне, да? Я и не слышал. Мы обустраивались тут, ремонтик делали. Я обои клеил сам. Времянка досталась нам после каких-то алкашей, еле отмыли. Какие ж люди свиньи бывают!
  - Да, в июне... - с расстановкой произнес я, вглядываясь в Степаныча, но потом отбросил нехорошие мысли. Вернее - пока отодвинул.
  - Твоя сестра точно не пропала! - Решил успокоить меня Степаныч. - Я вот прям уверен. Ты не переживай.
  - Да уж.
  - Мать с отцом первые чуют, если с ребенком что плохо. Если твои родители не ищут, значит все хорошо с ней.
  - Ага, - пробормотал я, не слушая его.
  - Да, это правда так. У меня когда мамка жива была, всегда знала, если я в беду попал. Раз пошел с ребятами купаться на озеро, доплыл до островка. А обратно - никак. Ребята все уплыли, а я остался. Они не очень дружили со мной, потому что я был толстый. Сказали, что назавтра придут и меня заберут, раз я сам не могу доплыть. Что пускай я посижу на островке без еды ночь, может, похудею. А мне-то восемь лет всего было. Страшно было, когда стало темнеть. Островок пустой, там только несколько кустов росло. Вода плюхает по берегам, будто кто вылазит из нее. Я сел плакать под куст. А мамка как почувствовала, стала меня искать. И отыскала! Потом говорила, что резала морковку в суп, и вдруг сердце сдавило тревогой. Она сразу поняла, что я в беде, пошла меня искать. Пацанов увидела, заставила все рассказать, где меня бросили. Пошла к озеру, доплыла до меня, успокоила. И мы вместе обратно поплыли.
  Я повернулся к Степанычу.
  - Офигеть какая трогательная история. У тебя их вагон, я смотрю. - Не смог сдержать издевки.
  - Это не история, это правда все.
  - Я понял, понял. Слушай, ты... в школу может, пойдешь?
  - Нет, я останусь с тобой. Буду тебе помогать искать сестру.
  - Да не надо. Я погорячился. Наверное, она просто гуляет где-то.
  - Я тоже так думаю. Но лучше точно узнать.
  Я устало вздохнул.
  - Пожалуй, пойду с родителями поговорю, а ты иди в школу. Потом домашку мне продиктуешь по телефону, хорошо?
  Кое-как удалось мне избавиться от Степаныча с его удушающим сочувствием и грустными историями. Он неплохой парень, не спорю. Но мне сейчас хотелось остаться одному. Хотелось уснуть и снова увидеть Алису.
  Алиса в беде. Я знаю это точно. Но никто не слышит меня. Я не могу сказать им - она в беде, потому что снится мне и просит о помощи. А с этим совершенно один. Но где она? Я поднялся и бездумно побрел в сторону горы, которая возвышалась над городом. Гора в шубе деревьев. И там, на этих огромных пространствах, что прятались под зеленым мехом - как найти мне Алису? Пропавших людей искала полиция, волонтеры много раз прочесывали лес. Но так и не нашли. Что могу сделать я один? Это бессмысленно.
  Но я верил, что инстинкт приведет меня туда, куда нужно. Алиса хочет, чтобы я нашел ее, она подскажет мне куда идти. Я верил во всю эту мистику. И знал, что это бред. Но все равно я шел и шел. Вот мой дом, потом дорога сворачивает к поселку. И ныряет в лес у подножья горы. Влажный, пахнущий прелой листвой лес. Он будто живой, будто я нырнул в пасть к хищнику. Я слышал и ощущал его дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох. Ветер шумит листовой. Ведь они тоже чувствовали это, те люди, которые не вернулись с горы? Лес проглотил их. Влажная пасть сомкнулась, как сейчас смыкалась за мной. Я невольно остановился и повернул голову, надеясь, увидеть поселок, выход из леса, но я слишком далеко уже зашел. Откуда этот страх? Чушь какая-то. Я сжал кулаки и пошел вперед. В детстве я несколько раз пересматривал фильм про Джона Болтона. Мне казалось, нужно быть как он. Теперь я давно уже не ребенок, но все равно, по привычке, когда страшно, я вспоминаю этого придуманного каким-то сценаристом картонного персонажа. И это придает сил.
  Я побрел по тропе. Выше и выше. Миновал узкую едва различимую дорожку, которая вела в наше с Алисой тайное место, но не свернул на нее, отправился дальше. Тропа шла к северному отвесному обрыву. Мы иногда бывали там с Алисой или с пацанами. Сидели на самом краю, бросали вниз скорлупу от фисташек и смотрели на долину. Алиса говорила, что там хорошее место, место силы. Оно дает энергию. Алиса чувствовала всякие такие места, или выдумывала, что чувствует. Нужно просто посидеть там немного. Зачем я шел на север? Алисы там не было, я знал. Но я все равно поднимался по тропе, цепляясь за камни и кусты. Вглядываясь в просветы между деревьев. Минут через сорок я добрался до вершины. Небольшое плато, заросшее чахлой травой и скалистый край обрыва. Я подошел и сел на знакомое место, свесив ноги в пропасть. Прикрыл глаза, ожидая, когда успокоится дыхание после подъема. Потом посмотрел на раскинувшуюся внизу долину. Когда-то давно я панически боялся высоты. Алиса отважно подходила и садилась на самый край, а я не решался. Она смеялась надо мной. Мне помог Джон Болтон. Я представил, что я это он и однажды спокойно подошел к обрыву и уселся рядом с Алисой. Больше я никогда не боялся. Сестра спросила меня, как мне удалось побороть страх. Я рассказал ей про Джона Болтона. Думал, она рассмеется, но она посмотрела на меня печально и сказала - "Он же не настоящий. Его придумали. Поэтому он не может умереть. А ты можешь". Я ответил: "Ты тоже. Но ведь сидишь здесь". Она прошептала: "Если я умру, никто не заплачет". Я промолчал. Мне хотелось сказать, что я заплачу, но показалось, что мальчик не должен так говорить. Я взял ее за руку. Она хотела каких-то слов, и я произнес: "Ты никогда не умрешь, я же за тобой приглядываю".
  Сейчас я сидел тут один. Долина дышала мне в лицо ароматом нагретого сена. Можно снова закрыть глаза и представить, что Алиса рядом. Взять ее за руку. Я расслабился на миг, но этого хватило, чтобы остро почувствовать, что Алисы больше нет. Ее вообще нет. Нигде. За этим я шел сюда?! За этим?! Чтобы понять, что все бессмысленно?! Ее нет, но никто не заплакал! Она все знала еще тогда. Никому нет дела. А я... я не Джон Болтон. Я мальчишка, который ничего не может сделать со всем этим.
  Внезапно я осознал то глубокое чувство одиночества, с которым она жила всю жизнь. Всегда. У нее был я, но я не слышал и не до конца понимал ее боль. Поэтому даже рядом со мной она была одинока. Мне нужно было... что мне нужно было сделать? Понять ее по-настоящему. Не говорить "Алиса, приди в себя. Алиса, ты себе накручиваешь. Алиса, все не так, все дело в тебе". Просто принять ее чувства. Все тонкие струны, что звучали у нее внутри - услышать их.
  Это понимание пришло ко мне яркой вспышкой. Я вскочил. За этим я здесь?! Мимолетным видением перед глазами моими мелькнула наша поляна. И дерево. Место, которое много значило для Алисы. Смерть и темнота всегда манили ее. Волновали. Я замечал это, но думал, это очередная ее причуда. Почему я не пошел сразу туда? Почему не свернул к поляне?! Ведь даже не прошел, а протащил себя силой мимо тропинки к дереву! Что я боялся там найти? Нет-нет, эту мысль нужно гнать. Ее даже думать нельзя!
  Я быстрым шагом двинулся прочь от обрыва, в лес. Все время прямо. Спуститься в поселок и не думать. Не думать об этом дереве!
  Обратная дорога заняла намного меньше времени, потому что я очень торопился. Срываясь на крутых местах, царапая руки о кусты можжевельника. Прочь из этого леса, прочь с горы. От страшных мыслей. Она бы не поступила так со мной, никогда! Я бежал, но воздух становился вязким, как во сне. Кусты цеплялись за одежду, будто лес не хотел выпускать меня. Мимо дорожки к поляне я несся на всех парах. Нет, я не просто бежал. Я... убегал!
  Только вырвавшись из леса, я, наконец, перевел дыхание. Очень хотелось курить, но сигарет в кармане не оказалось. В поселке был магазин, мы часто затаривались там колбасой и пивом, когда собирались с пацанами посидеть на горе. Там и куплю курево.
  Я пошел к магазину. Что делать дальше? Вырвавшись из леса, я не чувствовал облегчения. Что-то манило меня туда снова. Я знал что - как я могу быть спокоен, если так и не убедился, что Алиса не висит на нашем дереве?! Эта мысль не отпустит меня, пока я не проверю все сам. Но, господи, как же страшно... нужно уснуть и опять увидеть Алису. Поговорить с ней. Как уснуть? Я на взводе. Какие-нибудь таблеточки бы сонные. Но я не знал, как называется снотворное и продадут ли мне его в аптеке. Без фармы мне не удастся заснуть до поздней ночи. Да и ночью как спать, если Алиса жива, если она где-то ждет меня?
  Сонная толстая продавщица улыбнулась мне, как старому знакомому. Я попросил сигареты и протянул деньги.
  - А тут нет аптеки поблизости? - Спросил я зачем-то, будто не знал, что нет.
  - В городе только.
  - Ну в городе-то я знаю... - мой взгляд скользнул по бутылками, выставленным в холодильнике, и мне пришла в голову удачная мысль. Пиво! Если как следует накачаться, я усну! Меня всегда тянуло поспать после пары бутылок пива. Я купил сразу четыре, чтобы наверняка. Выпью залпом сколько смогу и отключусь. Придет ли Алиса, если я буду пьян? Должна! Ведь вчера я тоже лег спать после того, как напился с Мышей.
  Закинув пакет с бутылками за плечо, как мешок, я снова отправился к тропе на Маяк. Я должен прийти к нашему дереву. Убедиться, что Алисы там нет (конечно ее нет!). Уснуть. Увидеть Алису. Конечно же я ее увижу! И вытряхнуть из нее хоть какую-то информацию, о том, где она. Где она?!!
  Мой бодрый марш невольно замедлился, когда я снова переступил границу леса. Мне было страшно идти туда. С каждым шагом моя уверенность в том, что я не найду на дереве Алису, таяла. Ноги становились тяжелыми и непослушными. И какая-то ватная пустота скручивалась в животе...
  Не к месту мне снова вспомнилась одержимость Алисы смертью. Откуда у нее появилась такая маниакальная привязанность к этому дереву?! Да, меня тоже притягивала поляна, но лишь потому, что там многое было связано с Алисой. Там было много Алисы... и я не задумывался о том, что место, где повесился человек, не самое подходящее для моих свиданий с сестрой. Я отгораживался от мыслей о самоубийце, в детстве старался садиться на ветку, которая подальше от ТОЙ САМОЙ ветки (мы разглядели на одной из веток что-то похожее на потертость от веревки, хотя может накрутили себе просто). Но Алиса всегда забиралась именно на нее. Машинально поглаживала рукой гладкий ствол, когда в очередной раз начинала рассуждать о том, что чувствовал тот человек перед смертью. Сначала ее интересовали только последние секунды, агония. Но со временем мысли ее пошли дальше. Ей стало любопытно, что привело самоубийцу к решению убить себя. Почему он выбрал именно это дерево. О чем он думал, идя через лес к поляне. Мне становилось не по себе, когда она начинала фантазировать об этом, но никогда не перебивал ее. Ее рассказы чем-то завораживали меня. Будто она проникала в мысли человека, которого давно уже нет.
  - Ничего не исчезает бесследно, - говорила она, устремившись взглядом куда-то вдаль. - Тело человека распадается на молекулы, врастает в землю и травы, в червей, которые его пожирают. Но не исчезает. А что же с мыслями, чувствами? Они тоже должны оставаться. Быть может, впитываются в камни. И в это дерево. В эту ветку. Его больше нет, этого человека, но мысли его остались. Может, они проходят сквозь меня, когда я сижу здесь. И сквозь тебя. И оставляют эту... печаль. Ты чувствуешь странную печаль, когда приходишь сюда? Чувствуешь, что это особенное место?
  - Нет, - говорил я, стараясь сбросить с себя наваждение, - это просто поляна. Алиса, тебе бы романы писать.
  - Это не просто поляна. Если человек хотел убить себя, он искал место, которое подходит для этого. Быть может, он и не хотел себя убивать. А просто шел, размышляя о своем, прогуливался по лесу. А потом попал сюда. И в нем родилось это страшное решение...
  - Ну да. Прогуливался с веревкой и мылом в кармане. Без всяких левых мыслей. Воздухом дышал. - Усмехнулся я.
  - Мы не знаем, как все было. Возможно, он нашел эту поляну. И только на другой день вернулся сюда с веревкой.
  - Алис, может, это вообще выдумка, не было никакого самоубийцы.
  - Это не выдумка! - Разозлилась сестра. - Я в том году спрашивала у бабы Веры из поселка. Она сказала, что был повешенный.
  - Бабе Вере лишь бы языком почесать. Она же старая, ей скучно, поговорить хочется. Ты у нее спроси, были ли инопланетяне на Маяке - она тоже скажет - были, конечно, внучка! Строем ходили туда-сюда!
  - Антон, прекрати, это правда! Я вот специально найду в библиотеке газеты за то время и посмотрю.
  - Ну да, будут в центральных газетах писать про наше захолустье, что кто-то там повесился в лесу...
  - Я найду способ узнать точно!
  - Не надо...
  - Не надо?
  - Я просто хочу, чтобы ты не думала об этом. - Мягко сказал я. - Не важно, был висельник, не было. Мне не нравится, когда ты о нем говоришь.
  - Ты просто боишься, - Алиса снисходительно покачала головой.
  - Да. Я просто боюсь.
  Я боялся за нее. Я всегда за нее боялся. Будто знал, что рано или поздно, она попадет в какую-нибудь историю. Если так жадно ищешь темноту, темнота сама идет тебе навстречу. И вот...
  Какие неподходящие мысли. Сейчас, когда я иду туда. Но надо быть сильным. Холодное сердце и все такое. Джон Болтон... какая хрень. Вся эта киношная хрень, она так далека от реальной жизни! Какое, к черту, холодное сердце, если она может быть там... и это необратимо. Если она там - необратимо... я сдохну, как собака под этим деревом, просто сдохну. Она была всей моей жизнью, с детства, была только она. Все остальное лишь фон. Мы как близнецы! Разные, но половинки друг друга. Она душа, а я тело. Тело, которое прячет, защищает эту душу. Я ее оболочка. Она мое дыхание.
  Я остановился на повороте к поляне. Положил пакет и сел на камень. Посмотрел вверх, на кроны деревьев и на небо. Не могу сказать, что я верил в бога. Что-то там такое есть, я всегда это знал, но не хотел задумываться. Иисус, дед с бородой на облаке или какой-нибудь вселенский разум без тела. Не важно. Важно лишь то, что ОНО имеет власть над всем. И с этим ОНО можно договориться. Ведь люди всегда поднимали головы к небу и заключали сделки. Сейчас я чувствовал себя беспомощным и жалким. Слабым. И мне хотелось заключить сделку. Самое время. Потому что если я выйду на поляну и увижу на дереве Алису, будет уже поздно. Нельзя изменить то, что ты уже увидел. Но пока еще есть время.
  - Не знаю, что тебе предложить, у тебя же все есть. - Прошептал я. - Нужно что-то дать, быть может, не важно что? Ну хочешь... хочешь, я пообещаю, что никогда больше не буду курить, если Алисы нет на дереве? Обещаю! Ни одной сигареты в жизни! Это подойдет? Смотри! Сейчас мне очень хочется курить, но я не буду, больше никогда!
  Я достал пачку сигарет, и пиво. Распечатал сигареты, открыл банку пива. Налил пиво в пачку. Потом приподнял камень, под которым сидел и засунул под него пачку.
  - Смотри, видишь? Это наша сделка.
  Я сел на камень и, выпил несколько глотков пива. Как-то сразу успокоился. Страх ушел. Теперь я мог идти на поляну. Теперь я знал, что Алисы там нет.
  Допив пиво, я бросил пустую банку в пакет. Посмотрел на небо, сказал: "Спасибо". И уверенно пошел к поляне.
  На самом деле тропы не было. Мы ориентировались по камню, возле которого нужно было свернуть в лес, потом идти прямо, миновать ручей, а потом выйти к поляне. В детстве мы почти каждый день ходили по этому пути, поэтому тропа немного проглядывала. Мы никогда не встречали других людей на поляне. Почему-то случайные путники и туристы не доходили сюда. Казалось, только мы одни бывали в этом месте. Никаких следов других людей мы не встречали. На других полянах частенько оставались банки из-под пива, пластиковые бутылки, окурки, бумажки. На нашей - нет. Ни разу за много лет.
  Я давно не был на поляне. Последний раз - в ту памятную ночь с Алисой, перед тем, как я уехал на каникулы. Но вот что странно. Сейчас, идя по знакомому пути, я отчетливо видел, что кто-то ходил здесь до меня, и не раз! Трава была притоптана. Не сильно, но тропа вполне просматривалась! Я не мог поверить, что кто-то чужой отыскал путь к нашей поляне и ходил туда много раз. Достаточно много, чтобы осталась тропа! Наша поляна стала чьей-то еще? Нет... нет-нет. Вряд ли. Значит Алиса! Но зачем? Что она там делала одна? Я был уверен, что без меня она туда никогда не ходила. По крайней мере, раньше. Ей нужен был собеседник, чтобы рассказывать свои фантазии. Хотя откуда мне знать это наверняка?
  Вот и ручей. Едва заметный, но вокруг него всегда грязь. В прошлом году мы перекинули через жижу небольшое дерево и в основном старались ходить по нему, чтобы не испачкать обувь. Дерево лежало на прежнем месте. Я перешел на сухое место, но дальше не пошел. На краю болотца земля была влажная, но достаточно плотная, чтобы на ней остались следы. И следы были! Разные! В основном смазанные, но я разглядел, по крайней мере, три разных рисунка обуви. Недавно был дождь и следы почти полностью размыло. Это еще что такое?! Откуда здесь толпы людей?! Что за флешмоб?!
  Но ответ пришел сам собой. Волонтеры! Наверняка Алиса показала им это место, когда ходила с ними искать потеряшек! Прошелся вдоль ручья, внимательнее приглядываясь. Хотел найти следы от сандалий Алисы. Весной мы с ней вместе выбирали в интернет-магазине спортивные сандалии. Я помнил, что на пятке был круг. Она всегда надевала их, когда мы шли в лес. Но нет, уже ничего невозможно было разглядеть. Только между двумя кустиками остался четкий след. Но не Алисы. Два треугольника - рисунок подошвы - глубоко отпечатался в давно подсохшей грязи. Видимо, кусты защитили след от дождя. Ручей обмельчал, влага ушла, но след остался. Кто-то глубоко увяз... наверное испачкался. Я знал этот рисунок, кроссовки "эйр фитнес", их рекламировали постоянно. Кроссовки для девочек с какой-то специальной штукой на подошве, чтобы ходить и одновременно подкачивать мышцы на попе. Алиса тоже хотела такие, но у нас весной они еще не продавались. Интересно, кто из волонтеров такую модную новинку добыл. У Алисы день рождения в ноябре, я хотел подарить ей эти "эйр фитнес". И... подарю. Конечно подарю.
  Ладно, хватит играть в следопыта. Немного кольнуло, что наше тайное место топтали чужие люди, но я понимал Алису. Она хотела найти ребят, поэтому показала им поляну. Ей всегда казалось, что поляна привлекает зло. Может, она думала, что найдет кого-то на дереве... мне нужно было идти туда и не найти там саму Алису.
  От ручья до поляны было десять минут быстрой ходьбы. Я дошел быстрее. Раздвинул густые кусты. И увидел. Дерево. Господи, просто дерево! Спасибо кто ты там на небесах. И прощайте сигареты навек!
  Я был готов разрыдаться от счастья! В меня будто влили энергетик. Я подскочил к дереву и обнял толстый ствол. Спасибо, дерево, спасибо! Оно было такое тепло, как живое. Конечно живое, оно же дерево. Но теплое, как человек. Может, Алиса права. Может, душа того, кто висел на нем, теперь жила в этом стволе. И он был мне самым близким другом сейчас. Он тоже помнил тепло тела Алисы. Живой Алисы. Конечно живой. Пусть этот кошмар закончится, а я знаю, что он закончится. И мы с Алисой снова придем сюда. Сядем на траву, прижавшись, спиной к теплому стволу. И я расскажу ей обо всем. И даже об этих слезах, расскажу, обещаю. Только бы поскорей...
  Но Алиса была рядом уже сейчас. Ее отделяла от меня только тонкая грань реальности, за которой начинался сон.
  Я сел под дерево и достал оставшиеся банки с пивом и жадно присосался к первой. Я и правда хотел пить. Нужно верить, что она снова придет. Нужно просто верить, не задумываясь о том, что все это бред. Да, такая странная жизнь. Происходят необъяснимые вещи.
  Однажды Алиса прибежала ко мне в комнату ночью, ей уже было лет четырнадцать, и сказала, что видела домового. Я посмеялся и постарался ее успокоить. Мы уснули вместе. Но когда мы пришли дня через три к дереву, она снова стала про это рассказывать. Было часа три ночи, она спала в своей комнате. Что-то внезапно разбудило ее. Она лежала, глядя на едва светившееся в темноте окно, и не понимала, что ее разбудило. А потом увидела силуэт. Не успев еще вполне проснуться, она не сразу испугалась и какое-то время просто бездумно разглядывала очертания тьмы на фоне окна. Она увидела длинные острые уши, большую голову. Несуразно узкие плечи. Разум ее постепенно просыпался, и до нее дошло, что очертания существа не могут быть человеческими. Но как же это возможно?! Все еще не веря глазам, она приподнялась на локте, настроила зрение и теперь рассмотрела по-настоящему. Чуть не описалась от страха (так и сказала)! Перед ней стояло костлявое высокое существо с большой головой и светящимися глазами. Алиса открыла рот, чтобы закричать, но не смогла издать ни звука. А потом... потом существо это просто испарилось. Стало таять на глазах, сквозь него проявилось окно... а потом просто окно и ничего больше. Оно исчезло!
  Алиса долго лежала на кровати, глядя в потолок. Пытаясь понять, было ли это просто видение, обман зрения. А потом пришла ко мне, чтобы рассказать об этом. Я убеждал ее, что ей просто показалось спросонок, но она стояла на своем - все было на самом деле, это домовой. Несколько дней она ходила под впечатлением. Искала в интернете похожие случаи, носом тыкала меня во всякие форумы и статьи. Восторженно кричала - "Видишь?! Видишь?! У них так же! Это существует!". Когда страсти ее поутихли, и я решил, что сестра забыла обо всем, она выдала:
  - Ты понимаешь, как это важно?! Я не верила в этих домовых, но теперь знаю, что они существуют. Я не верю еще во много всяких мистических штук, но что если и они существуют?! Инопланетяне, колдовство, призраки и всякое такое! Мир какой-то другой, не такой, как нас учат в школе! Это же... это просто грандиозно!
  Я вспомнил ее слова, когда приканчивал третью банку пива. Что если она права? Что если все это существует? Призраки... Алиса, приходящая ко мне во сне. Алиса, которая придет ко мне сейчас.
  Хмель полностью завладел моей головой. Но я взял последнюю банку и, борясь с тошнотой, выпил и ее. А потом лег на траву, закрыл глаза. Усну. Сейчас я усну. Пожалуйста, это просто необходимо.
  Но сон не шел. Я слышал трескотню кузнечиков. Кто-то ползал по моей руке. Реальность никак не желала отпускать меня. К тому же тошнило. Пиво давило на мочевой пузырь, пришлось вставать и чутка полить почву. Опять лег. Теперь уже полегче. Но сон не шел... эти кузнечики! Как бы их выключить?!
  Снова букашки поползли по руке. Наверное, муравьи решили через меня проложить маршрут с дерева на землю. Я дернул рукой, чтобы прогнать их и тут же удивленно раскрыл глаза.
  Алиса! Она сидела на траве рядом со мной и водила колоском по моей руке.
  - Алиса... - только и смог выдохнуть я. Тут же схватил ее в охапку. Теплая, хрупкая, моя... дал себе минуту. Или две. Потом отстранился, взял ее за плечи. Она была очень бледная и какая-то безжизненная что ли... в глазах пустота. Мне стало не по себе.
  - Ты здесь, Алис... как ты? Как ты себя чувствуешь?
  - Нормально. - Произнесла она. - Холодно.
  - Здесь тепло. Разве холодно?
  Она обхватила меня за шею и потянулась к моим губам.
  - Нет, нет стой! - Я отодвинулся. - Не надо больше этого, я же проснусь.
  - Так мне теплей.
  - Алис, ты... ты жива? Скажи мне правду. - Эти слова сами сорвались, но я не хотел знать ответ. Замер, внутренне сжавшись.
  - Не знаю.
  - С тобой что-то случилось? Тебе нужна помощь? Где ты сейчас? По-настоящему, где?
  - Я не знаю... уже не пойму.
  - Но ты же приходишь откуда-то!
  - Ищу тебя... прихожу когда нахожу. Сейчас нашла.
  - Ты... ночью ты была другая. Что-то изменилось? Ну пожалуйста, настройся! Ты будто сонная...
  Я слегка встряхнул ее. Взгляд стал более осмысленным. Но все равно она плохо выглядела. Что-то стало хуже чем ночью. Я не хотел это замечать, гнал от себя это знание. Нет-нет, Антон, тебе показалось, она такая же как ночью. Просто при дневном свете кажется чуть бледней.
  - Я хочу тебя найти. Где ты? Хоть что-то, прошу тебя! Хоть что-то вспомни! Кто с тобой? Откуда ты приходишь?! Как тебе помочь?!
  Она прижалась ко мне.
  - Дай согреться... я замерзла, очень.
  Ее тело было теплым, как и ночью.
  - Что ты знаешь, хоть что-то... - простонал я. - Я скоро проснусь и где мне тебя искать?!
  - Другой человек знает, но он не говорит. - Сказала она неожиданно осмысленным голосом. Я замер. Ну наконец-то!
  - Кто другой?!
  - Не знаю... не понимаю... я как-то... вижу лица, знаю кто это, но забыла. Знаю, но забыла. Какой-то другой человек. Я его прошу выпустить меня, но он не хочет. Это плохо. Это так плохо... Хочу к тебе. Хочу к тебе, все время. Только это хочу.
  - Господи, Алиса, кроха... ты здесь, со мной, оставайся... ты ведь помнишь кто я? Как меня зовут?
  - Нет.
  - Но... ты что, потеряла память? Ты где-то бродишь, ничего не помня? Но почему ты приходишь ко мне? Если не помнишь, кто я?
  - Тепло. Ты тепло. Мое.
  - Я твой брат, Антон!
  Снова отстранив ее, я посмотрел ей в глаза. По-прежнему пустота.
  - Вспомни меня...
  - Не понимаю.
  - Посмотри на это дерево! На поляну! Ты помнишь здесь все?
  Она посмотрела по сторонам, щурясь, будто ей мешал свет.
  - Да...
  - Ну видишь, ты же помнишь что-то!
  - Плохие вещи. Здесь.
  - Да, да, здесь повесился какой-то чувак, и ты все время об этом говорила.
  - Нет.
  - Нет?
  - Нет, нет, - торопливо пробормотала она, будто прислушиваясь к чему-то. - Я здесь была. Я все узнала. Здесь... мерзко пахнет. Отвратительно. Я здесь...
  - Здесь?! Ты - здесь? Сейчас, по-настоящему, ты где-то здесь?
  - Не знаю. Нет, что-то другое... я не помню. Люди...
  - Ладно, ладно, к черту поляну. Расскажи хоть что-то про другого человека, который знает, где ты.
  - Холодный. Очень холодный. Я прошу его отпустить меня. Но... у меня не выходит.
  - Тебя кто-то похитил?
  - Не знаю.
  - Ну хоть что-то, Алиса, хоть что-то скажи мне!!! Ты здесь, на Маяке?! Или совсем в другом месте?!
  - На Маяке? - Она нахмурилась, будто пытаясь вспомнить что-то. - На Маяке... что-то есть.
  - Значит здесь, да? - Голос мой упал. Если она здесь, ее никто не прячет. Никто не скрывает. Если она здесь, то...
  - Ты же жива, правда? - Чуть слышно спросил я.
  Ее ресницы дрогнули.
  - Ты уходишь... - прошептала она. - Ты сейчас проснешься... не уходи.
  Я схватил ее покрепче, зная, что она права и через секунду ее не станет... мысль о том, что она закопана на Маяке была слишком страшной, эта мысль рвала меня из сна. Но как удержаться...
  Никак. Я распахиваю глаза и вижу ту же поляну. Но без Алисы. В голове наковальня. Ноги ватные. Внутри у меня страшное чувство пустоты. Как будто сердце вынули и в дырку ветер дует. Кое-как поднимаюсь и, едва держа равновесие, бреду к лесу. Какое-то время брошу среди кустов, ища... что? Могилу?! Это слишком. К горлу подступает комок. Падаю на колени и плачу. Встаю, бреду прочь от поляны. Надо трезветь, надо срочно трезветь. Какой-то человек, кто-то знает! Включи мозги, Антон!!!
  В каком-то полуобморочном состоянии мне удается миновать ручей, выйти на тропу и спуститься в поселок. Бессилие... вот что самое страшное! Это сводит меня с ума.
  Выйдя из леса, я сразу увидел Киселева и компанию. С ним были три парня и девушка. Парни набирали воду в колонке, а девица сидела на камне и вытряхивала кроссовок. Мой взгляд сразу зацепился за этот кроссовок. "Эйр фитнес"! Вот кто топчет Маяк треугольниками на подошве! Девушка была не знакомая, я вспомнил, что Кисель говорил о приезде сестры одной из потеряшек.
  Мне хотелось пройти мимо, но Киселев конечно же подозвал меня.
  - Что с тобой, Антон? - Он изумленно уставился на мое лицо.
  - Выпил немного. - Отмахнулся я. - Пойду спать домой.
  - Ничего себе... ты на ногах не держишься.
  - Нормально все.
  - Не пойдешь с нами на гору?
  - Что там делать, я только оттуда. Что, думаете там эти ваши так и сидят все эти недели? Ждут, когда вы их найдете? - Я криво усмехнулся.
  - Потише. - Сконфузился Киселев. - Это Илона, сестра Кати. Не надо при ней так...
  - Да глупости эти ваши походы. Время только теряете.
  - Мы хотим дойти до Замка. Попросимся внутрь, осмотримся там.
  - Зачем?
  - Ну есть мысль... вдруг там держат Катю и двоих других? Мало ли... сын Кондрата наглухо безбашенный чел. Мало ли что ему в голову пришло. Увидел девушку в лесу, затащил к себе позабавиться.
  - Фигня. У меня ж там батя работает. Там нет никаких тайных подвалов, где можно держать пленников. Батя все сам строил.
  - Слушай, - оживился Кисель. - А может, ты мог бы с ним договориться? Чтобы он нас пустил?
  - Да он не согласиться. И он уж дома, наверное.
  - А кто в Замке сейчас?
  - Охранник и какие-нибудь рабочие ковыряются. Скорее всего так. Вас туда никто не пустит, даже не пытайтесь.
  - Ладно, разберемся. - Насупился Киселев. - И без тебя все решим.
  - Давайте. - Я пожал плечами. Однако мысль о Замке засела у меня в голове. Нужно хорошенько насесть на отца, я увижу, если он начнет петлять. Этот Кондратов, сын депутата, построившего Замок - и правда, та еще заноза в заднице. Помню, в том году он пару раз стрелял лис на горе, хотя там заповедник и охота запрещена. Народ возмущался, в газете писали, но ему все по барабану, папаша отмазал. Бред, конечно, что Алису держат в замке. Отец бы знал. Бред.
  Я оставил Киселева с его компанией и пошел домой. Выбросил в контейнер на остановке пакет с мусором. Раньше мы все пустые банки, бутылки, бумажки бросали в лесу, где-нибудь под кустом, но Алиса каждый раз поднимала из-за этого шум и читала лекции о том, что мы гадим там, где живем. Постепенно и я, и пацаны привыкли все уносить с собой. В этом даже был какой-то пафос. Типа, вот, мы, местные не сорим в лесу, а от туристов постоянно свалки остаются. Мы гордились своей сознательностью. Алиса сумела как-то так подать свои лекции, что стало казаться, что это круто - следить за чистотой в лесу. В нашем лесу!
  По дороге к дому я достал телефон и посмотрел входящие, которые проспал. Я отключил звук, когда сидел под деревом, чтобы чей-то звонок не разбудил меня и не забрал от Алисы. Звонила мать, звонила Мальцева, звонил Мыша. Серый оставил смску "где гуляешь?". Мальцева написала: "Забыл меня? Я соскучилась...". Вздохнув, я убрал телефон обратно в карман. Чего я ждал? Что позвонит Алиса? Чудо! Чудо! Как было бы здорово, если бы все разрешилось так просто. Она позвонила. И сказала, что уехала. Даже если бы сказала - я никогда не вернусь. Пусть так, лишь бы жива. Я устал от этой страшной неизвестности и необходимости делать что-то, чего не знаю. Идти туда, куда не знаю. Спасать ее от чего не знаю.
  Ворота не заперты, значит, отец дома, он каждый раз забывает повернуть замок. По субботам отец уезжает с друзьями на охоту или идет с ними в кабак пропустить пивка. Может, сегодня тоже уйдет. Но пока дома, есть возможность поговорить. Сейчас мне хотелось упасть на свою кровать и уснуть, пока не пройдет хмель, но нет, нельзя.
  Я вошел в дом, разулся. В гостиной бормотал телевизор. Отец сидел на диване и потягивал коньяк. Обычно он не пил в одиночестве.
  - Привет, пап, - бросил я.
  - Здорова! Где был? Мать звонила, беспокоилась, ты трубку не берешь. Уже думал тебя искать.
  - Гулял. Узнавал про Алису.
  - Она звонила.
  - ...что?!!
  - Что-что? Звонила. Сказала, что уехала в Красный с другом и домой не собирается, просила денег прислать.
  Я осторожно присел рядом с отцом.
  - Это правда?! Когда она звонила?!
  - Да утром еще.
  - Но... этого не может быть. Как?!
  Отец был уже навеселе. Придвинулся ко мне и обнял за плечи.
  - Да не переживай ты, сын. Вернется. Вернется твоя... сестра.
  - Я не переживаю, - буркнул я, высвободившись из его пьяных объятий. - Просто странно. Пропала. А теперь позвонила. Что она еще говорила?
  - Да ничего. Только денег просила. Мать ей отправит, что ж делать.
  - А где мама?
  - С розами своими возится. На завтра у нее заказ. Видишь, бизнесвумен она у нас.
  - Значит с ней все в порядке... - пробормотал я.
  - Да в порядке, ясен пень. Продаст несколько букетов, купит себе новые туфли. Хочу, говорит, сама на свои побрякушки зарабатывать, не все ж на мужней шее...
  - Я про Алису.
  - А, да. В порядке она. Она не пропадет, ты ж ее знаешь. Зубастая такая. Вся в мать.
  - Да... ладно, пап, я пойду к себе, уроки надо поделать.
  - Нет, ты погоди, погоди, я поговорить хотел.
  - Ну чего.
  - Как отец с сыном хочу поговорить. Ты от нас с матерью вечно бегаешь, как волчонок стал. Алиса тебе свет в окошке. И всех готов забыть ради нее. А ведь мы тебе родители.
  - Все не так.
  - Так, так.
  - Мать выдумывает.
  - Нет, ты не закрывайся. Тут матери нет. Я как мужчина с мужчиной хочу с тобой поговорить. Без материных истерик чтобы. Мы же можем, как взрослые говорить? Вот ты мне тогда дал по лицу, помнишь?
  - Извини...
  - А я не извиню. Не извиню я. Я, может, тобой гордиться стал после этого. Потому что ты как мужик поступил. Ты за сестру свою заступился. За девушку. Это поступок мужика, а не мальчика. Я понял тогда - вырос сын. В доме теперь два мужчины, а не один. Я все понял. Каждый отец однажды понимает это. Хочешь коньяка? Я знаю, ты уже брал у меня из бара, не отворачивайся. Давай налью.
  - Нет, пап. Я пива выпил уже... не хочу.
  - Пива? Ладно. Ладно, мешать не надо. Все надо в меру. Молодец тогда, что отказываешься.
  Он плеснул себе в бокал и залпом выпил. Взял с тарелки кусок колбасы, положил в рот и долго задумчиво жевал.
  - Я пойду, пап.
  - Стой. Я еще и не начал говорить. - Чуть слышно произнес он. Повернулся ко мне, положил руку на мое плечо. - Ты знаешь, Антон, ведь я тебя уважаю. Ты сам не знаешь, как я тебя уважаю. Ни одного человека в мире так не уважаю, как тебя. Ты настоящий потому что. Знаешь это?
  - Ага.
  - Ты можешь ко мне всегда прийти, обо всем рассказать. Посоветоваться. Я всегда на твоей стороне буду. Потому что очень уважаю.
  - Знаю, пап.
  - И мне больно. И обидно, что ты закрылся. Ты больше к Алисе тянулся, чем к нам с матерью. Чуть ли не с пеленок. Это непонятно и обидно. Будто мы не близкие тебе.
  - Мне хотелось, чтобы вы Алису тоже любили. - Не удержался я, хотя не хотел вступать с ним в разговор.
  - Э-э... тут все сложно. Сложно. Она мать никогда не принимала. А мать твоя - жена мне. Мне что, разорваться? Если бы Алиса поласковей к матери, все было бы иначе.
  - Я знаю, но... все равно. Вы же взрослые, она ребенок. Была.
  - Ты ее жалел, да? Как более слабую, ее ты жалел. Я понимаю. Ты такой. И уважаю это. Хоть и обидно за себя, и за мать. Мне трудно было из-за Алисы. Метаться между вами. Мать вечно требовала, чтобы я Алису усмирил, а что я мог сделать? Она и ко мне как волчонок. Она сама по себе, на нее никто не мог влиять. Только тебя подпустила. А мать... знаешь, что говорила? Что Алиса хочет тебе навредить. Особенно когда ты маленький был. Мать боялась ее люто. Что она с тобой сделает что-то. Я, конечно, знал, что это все бабьи глупости, мать просто ревновала. Для матери сын это все. Это больше чем муж. А ты к матери всегда спиной, все за Алисой хвостиком ходил.
  - Мне было ее жалко...
  - Да, да, понятно это. Понятно. - Он отвернулся и стал смотреть в телевизор. Я решил, что он забыл обо мне, и можно ускользнуть, но не тут-то было.
  - Ты же не только жалел ее, да? - Внезапно сказал он. - Это же правда... то, что мать сказала. Что весной она вас застала... правда же?
  Я долго молчал. А потом с вызовом произнес:
  - Да, это правда.
  Я ждал, что он вспылит, разозлится, приготовился защищаться, но отец вроде даже расслабился.
  - Ну вот. Ну и ладно.
  - Ладно? - Удивился я.
  - Хорошо, что ты честно сказал, не юлил. Значит, доверяешь мне.
  - Почему бы и нет. - Пробормотал я себе под нос.
  - В этом все дело - в доверии. Если ты доверяешь мне, значит, и я могу тебе доверять. И я тебе хочу помочь, сын. - Он снова посмотрел на меня: - Ты любишь ее? Алису? Любишь как женщину?
  Я онемел. Что я ему должен ответить?! Я сам никогда не задавал себе этого вопроса и не отвечал на него. Даже не задумывался о том, что такое любовь. Но ответ вырвался сам собой:
  - Да.
  Отец удовлетворенно кивнул и улыбнулся.
  - Да... - повторил он за мной. - Я это и так понял. Потому что ты мой сын, ты такой же, как я. А она - так похожа на свою мать. Ты знаешь, сын, что я в жизни любил только ее мать, Анечку. Как же я ее любил! Алиса - точно как она. И конечно ты влюбился. Мы с тобой одинаково видим. И ты влюбился в Алису...
  - Но ее мать не была твоей сестрой.
  - Это так. - Отец снова многозначительно кивнул. - Но и Алиса тебе не сестра.
  - Как это... - растерялся я.
  - Да. Она не сестра тебе. И ты можешь любить ее.
  - Она... как не сестра? У нас разные матери, но...
  - Алиса мне не дочь. Не дочь. Вот так вот.
  Я молчал, не зная, что сказать. Он продолжил:
  - Анечка была беременна, когда мы познакомились. Я работал инженером, меня после института в их глушь направили, в те времена куда послали, там и работаешь. Такие времена, да... и вот я, городской пацан, молодой совсем, попал на Север. Я коньячку еще дерну, ты не против? Я уже пьяный, ты прости, но трудно это все вспоминать.
  Он снова налил коньяка и так же быстро выпил. Прожевал колбасу. Я терпеливо ждал, хотя внутри у меня кони скакали.
  - Вот я попал туда, Антошка. Трудился. Мучился, что вдали от дома. И тут Анечка. Она из лесной деревни пришла к нам в бригаду на работу устраиваться, поварихой. Красивая - невозможно. Все мужики вокруг нее вились, но она ни с кем. Ни-ни. Только мне глазами стреляла. Стали мы с ней гулять. В клуб ходили вместе, в кино по пятницам. Она мне быстро призналась, что ждет ребенка. Не сказала, от кого. Какая-то, видать, у них история в деревне вышла некрасивая, поэтому она и перебралась к нам. Намекнула, что отец ребенка женатый. Получалось, она матерью-одиночкой готовилась стать. Срок еще был маленький, не видно ничего. Могла бы меня обмануть и сказать, что мой ребенок. Но не такая она была. Она меня полюбила, и не хотела врать. Такая вот принципиальная была девочка. Дерзкая, смелая - как Алиса твоя. Мне все равно было, что у нее чужой ребенок в животе зреет. Я не мог уже без нее никак свою жизнь представлять. И сказал - женюсь на тебе, ребенка своим назову. Так мы и поженились. - Он вздохнул.
  - Что дальше?!
  Рука его потянулась к бутылке.
  - Папа, не пей! - Попросил я. - Расскажи, что было дальше!
  Он послушался и одернул руку.
  - Дальше... дальше жить мы стали. Дали нам небольшой домик деревянный, отдельный. До этого-то я в бараке с мужиками жил. Мы стали хозяйство налаживать. Все было так хорошо... будто в сказке. Вроде и шалаш, а рай в нем. Когда с любимым человеком живешь, везде рай, это правда. Она занавески нашила на окна, коврики у бабки купили самотканые. Мебель кое-какую. Смотри, Антон, вот мы живем сейчас с вами в этом большом доме. Машина во дворе стоит такая, каких тогда и не видел никто, и не представлял. Вон телевизор на стене висит, как целый кинотеатр у нас на Севере. И что? Нет тут уюта. Нет тепла. Жарко от батарей. А тепла нет... уныло. Серо. А там - входишь в домик наш - и будто в теплую постель с холода нырнул. Хорошо. Как же там было хорошо! Потому что мы с ней любили друг друга. Думаю поэтому. Я бы все это богатство бросил, лишь бы вернуться в тот дом. К Анечке... - Отец снова вздохнул и взъерошил волосы, будто сгоняя с себя наваждение. Стал рассказывать более спокойно: - потом Анечка родила дочку. Мы долго думали, как ее назвать. И придумали имя - Алиса. Как в сказке "Алиса в стране чудес". Решили - пусть жизнь ее будет чудесной. Хорошая девочка родилась. Мне она понравилась сразу, как на руки ее взял. И я был рад, что все думают, что я отец этого ребенка. Гордился. И сам я стал в это верить. Ребенок нам только добавил счастья и радости. Я еще крепче полюбил Анечку. Думал, со временем она еще сына родит мне. Назову его Антон. Чтобы все были на А - Анечка, Алиса, Антошка. Я хотел, чтобы твоей матерью была она. Она, понимаешь? Эти три года, что мы жили втроем, я будто на крыльях летал. Каждый день как в раю. Просыпался с радостью, засыпал с грустью, что день закончен. Но и с надеждой, что другой будет еще лучше предыдущего. Мне бог дал три года такого счастья, Антон, какого у других людей и на три дня не наберется. Поэтому я живу теперь спокойно и никуда не дергаюсь. Было большое счастье. Такого не будет больше. И это справедливо. А потом... - Он вздохнул и на несколько секунд замолчал. Когда продолжил, голос его звучал трезво и печально: - Потом все сломалось. В один день. Я виноват, мнительный был, накручивал себе... не верил, что все может быть так хорошо. Можно было как-то это все обойти, я не знаю... быть мудрее что ли. Но я молодой был. В общем, вышло так, что из родной деревни Анечки приехала ее родственница и рассказала ей что-то такое, от чего Аня сникла. Затосковала. До сих пор не знаю точно, в чем была причина. Какой-то слух до меня дошел, будто родной отец Алисы, тот женатик, погиб на лесоповале. И я решил, что Анечке об этом сообщили. И от этого она стала грустной. А я стал подозрительными и ревнивым. Анечка всегда писала стихи. Я не особо интересовался, не знаток я поэзии. Но теперь стал рыться в ее записях и нашел один стих, который меня ранил до глубины души. Конечно, я его не вспомню, но смысл расскажу. Что-то о том, что она годы в разлуке с любимым, с другим живет, но сердце все равно тянется к нему, прежнему, и по ночам закрывая глаза, она его постоянно вспоминает. Меня это просто взбесило. Что же, вся любовь ее ложь?! Притворство?! А на самом деле она по нему тоскует? Я не удержался и выдал всю свою обиду Анечке. Она пыталась объяснить, что стихи не о ней, что это все выдуманная тема, для красивости. Признаюсь, я не особо слушал ее объяснения, но потом, через много лет, я постарался вспомнить ее слова. И мне кажется, она сказала, что стих этот написала очень давно, еще до меня. Еще когда школьницей была. То ли я не услышал этих ее слов в тот момент, то ли не поверил. Но она это сказала. Меня злость и ревность ослепили и оглушили. И между нами какая-то трещина пошла. Я стал выпивать, чтобы заглушить боль. Задерживаться на работе. Перед новым годом мы с бригадой собрались выпить в кафе, отметить. Напились все изрядно. С нами были несколько женщин, сотрудницы. Среди них Галя, кассирша, что зарплату нам выдавала. Мы с ней потанцевали медленные танцы, разговорились. И что-то потянуло меня к ней... все это хмель, конечно. Трезвый бы я так не сделал. Короче, проснулся я утром не дома, а у нее в общежитии. С ней в кровати. Ситуация неприятная. Но я думал, она понимает - я женат, у меня дочка. Мало ли - напился и расслабился, бывает. Я же ничего не обещал. В общем, унес я ноги от Галины и смиренно потопал домой. Анечка ничего не сказал, не упрекнула. Как ни в чем не бывало завтраком накормила. И мы сделали вид, будто и не было ничего. Я очень был ей благодарен. Вот мудрая женщина. Но потом снова стала меня паранойя мучить. Почему жена не спросила, где я ночевал? Почему не устроила истерику? Может, ей просто плевать, раз ни капли ревности в ней нет? Эта глупость опять меня толкнула к Галине в постель. Галка была девушка очень ласковая, все время говорила мне какой я хороший и все такое. Прям герой ее романа. Так я и таскался к ней месяц, потом другой. За теплом, которого дома не было. Хотелось почувствовать, что хоть кто-то меня любит. Я уже убедился себя окончательно, что Ане я не нужен. Анечка терпела мои измены и молчала. А я все ждал, ну когда же, когда она хоть слово упрека скажет! Но нет. Жена моя любимая оставалась вежливой, заботливой и какой-то прохладной. Я бы бросил Галину, если бы Анечка хоть как-то себя проявила. Показала, что ей больно, что она переживает, боится потерять меня. Но нет... Галина стала для меня отдушиной. Ублажала меня в койке, слушала мои жалобы на жену, жалела, утешала. Настоящий товарищ. Но любить - нет, не любил я ее. В сердце моем только Анечка жила. Какой же я был слепой! Когда человек любит, он замыкается на себе, своих чувствах. Так замыкается, что перестает видеть того, кого любит. Только свои чувства - обиды, злость, страсть - а что другой чувствует - это в стороне остается. Не правильная любовь. Нельзя так. Если любишь, Антон, не смотри внутрь себя, хоть этого очень хочется. Никогда не смотри внутрь себя. Смотри на любимую, на ее чувства. Заботься о ней. Только о ней, никогда о себе. Только так можно сохранить любовь. Только это и есть любовь - настоящая. Любовь не терпит эгоизма. За эгоизм любовь бьет. Очень больно. Я тогда этого не знал. Любил свои чувства, а не Анечку. И... Анечку у меня забрали. Мир будто посмеялся мне в лицо. Мир мне сказал - вот, что ты теперь скажешь? Как ты будешь любить свою любовь, если Анечки у тебя больше нет?
  - Что было дальше? - Взволнованно спросил я. - Как она умерла, мать Алисы?
  - Ты знаешь, что она умерла? Алиса тебе рассказала?
  - Да
  - Что она рассказала?
  - Просто, что мать умерла... она была маленькая, не помнит.
  - Конечно, не помнит, - с каким-то облегчением кивнул отец. - Алиса совсем кроха была. Я бы тоже хотел забыть тот день. Но как? Как это стереть из памяти?
  Я замер. Мне стало страшно. Неужели отец признается, что убил эту женщину?! Я не хотел этого слышать! Но я должен был...
  - Тот день... самый страшный. Страшно когда ты так мучил человека, когда ты о стольком не сказал. Когда ты любил и убивал это в себе, стараясь побольнее ранить того, кого любишь. А потом - раз!.. и уже поздно. В один миг. И уже ничего не скажешь. Не объяснишь. Не бросишься на колени, моля о прощении. Все! Хочется кинуться за этим человеком, догнать его, чтобы все сказать. Если бы я стоял на обрыве пропасти и услышал о смерти Анечки, я бы не задумываясь шагнул в пустоту. Но я сидел за большим деревянным столом и хлебал щи с мужиками. До сих пор помню вкус этих щей. Никогда больше не ел их, никогда. Вкус потери. Страшной, невозвратимой.
  Я вскочил и бросился домой. Не верил, не верил! Санки Алисы возле поленницы. Расступившаяся толпа людей, кровь на снегу возле ступенек. Была секунда, когда я решил, что ослышался там, в столовой. Что говорили не про Анечку, а про Алису. И в эту секунду... в эту стыдную секунду я даже испытал облегчение. Представляешь? Но потом, на носилках я увидел накрытое тело. Слишком большое для тела ребенка... прости, я не могу это описывать. Ты и так понял.
  - Я не понял! Почему она умерла?
  - Она... несчастный случай. Поскользнулась на ступеньках и упала. У нас возле ступенек обычно такие железные штуки были врыты в землю, о которые нужно было вытирать подошвы от грязи. И Аня... она упала головой на эту штуку. Там еще был такой выступающий конек... Врачи сказали - вряд ли спасти можно было. Господи, это мне было наказание. Раньше я всегда чистил ступеньки от снега и посыпал песком. А когда загулял, все меньше и меньше времени дома бывал. Если бывал, то пьяный. Совсем забросил все хозяйственные дела. Ступеньки стали скользкие. Накануне Анечка мне говорила, что надо почистить их, потому что Алиса постоянно падает. Алиса гуляла в шубке, да и маленькая, как плюшевый медвежонок. Ей эти падения не приносили вреда. Я не особо переживал. И вот что из этого вышло... Анечка как чувствовала... если бы я послушал ее, если бы почистил чертовы ступеньки, ничего бы такого не случилось. Недавно мы с Алисой ругались, и она крикнула, что это я убил ее мать. Да, она права... я убил ее.
  - Несчастный случай, - пробормотал я. - А ты рассказывал об этом Алисе?
  - Нет, я не хотел вспоминать это. Да и зачем об этом говорить... ей тоже было бы больно. Ведь она все видела. Вдруг вспомнила бы? Думаю, у нее какая-то психическая травма осталась на всю жизнь.
  - Как видела?!
  - Она была там. Бабка соседка услышала, что ребенок ревет, вышла посмотреть. Алиса обнимала лежащую на снегу мать и плакала. Видать, она играла во дворе с санками, потому что одета была в шубку, как на прогулке. Или, может, они с Анечкой вышли куда-то пойти. И Анечка упала на глазах у Алисы. Упала и не встала. Бабка взяла Алису на руки, та повторяла постоянно: - "Мама упала".
  - Какой ужас... - Прошептал я. - Надеюсь, она это забыла и никогда не вспомнит.
  - Я тоже. Но подсознательно такое навсегда остается в человеке, понимаешь? Понимаешь, почему она такая? И я ничего с этим поделать не могу. У меня чувство вины каждый раз, когда я на нее смотрю. И... злость. Алиса как напоминание о том, что я виноват в смерти Анечки. О том, что я предавал Анечку. О том, что моя жизнь закончилась, когда Анечка умерла. Если бы ты не родился, я не знаю какой бы смысл был жить дальше. Я для тебя живу. Пойми, сын... для тебя только. Ты как солнце пришел. Как обещание что все будет хорошо.
  - А мама? Моя мама?
  - Мама хорошая. Но я виноват перед ней тоже. За то, что не смог полюбить, как Анечку любил. Мама родила мне тебя, хотя бы за одно это она достойна всего лучшего, я об этом не забываю. Да и помогла она мне тогда здорово. Галина...
  - Так это она, моя мать - та самая Галина? Она была твоей любовницей?
  - Да, она. Все переплетено, видишь как. Галина меня поддержала в трудные времена, когда я с Алисой один остался. Анечку похоронили, а у меня на руках маленький ребенок. И такое отчаяние в сердце, что сил не было никаких заботиться о дочке. Даже вставать по утрам стало подвигом. Галина приходила, помогала с Алисой. Заботилась о ней. Она не знала, что Алиса мне не родная. Да я и сам не думал об этом. Сейчас я понимаю, что лучше бы мне было отдать Алису родственникам Анечки, у нее мать с отцом жили в деревне. Не очень они ладили с Аней, но внучку бы взяли, я думаю. Мне не надо было оставлять Алису. Но никто не знал, что Алиса не дочь мне. Да и... когда ребенка с рождения воспитываешь, начинаешь его своим считать. У меня и мысли не было о том, чтобы убрать из своей жизни Алису. Эта часть Анечки должна была навсегда остаться со мной. Я был уверен, что смогу о девочке позаботиться. Но я ошибался. С каждым годом я видел, какая она сложная, трудная. И что она как грех какой-то... вернее, как напоминание о грехе. Я не мог с этим бороться. Слишком много всего... было между нами. Слишком много воспоминаний. Я не потянул Алису. А Галина вскоре после смерти Анечки родила тебя, Антоша, и я женился на ней. Когда ты родился, я понял, что родной ребенок это нечто совершенно иное. Это то, что действительно связано с твоим сердцем. Любовь к родному ребенку - не от головы идет, не от чувства долга, не от любви к матери этого ребенка. Эта любовь как слепой инстинкт. Она просто есть и полностью тебя подчиняет. Когда я взял тебя на руки в роддоме, впервые взял, меня почему-то пронзило чувство сожаления о том, что я оставил у себя Алису. Странно, да? Но это было, такое осязаемое, острое чувство. Будто предчувствие, что я потеряю тебя из-за нее. Что ты будешь платой за мой грех перед Анечкой. Ведь я зачал тебя, получается, когда Анечка еще была жива. И должен тебя отдать. Как в сказках этих, знаешь... нужно отдать своего первенца за свой грех. Откуда взялось это чувство, ума не приложу, ведь Алиса в то время и сама еще была крохой. Но все так и случилось. Алиса тебя забрала. Подчинила себе. Мы с Галиной тебя обожали, мы как будто гнались за тобой всю жизнь и не могли догнать. Алиса уводила тебя от нас. Год за годом. Кто бы мог подумать, что так выйдет. Мать боялась, что Алиса тебе навредит, покалечит или даже убьет. Но все получилось по-другому да? Она увела у нас твою любовь. Вот такие дела... но я хочу сказать тебе, Антон - ты не должен мучиться из-за этого всего. Поэтому и признаюсь - тебе одному - Алиса тебе не сестра. И если ты любишь ее - не терзай себя больше тем, что это не правильно. Может она твоя судьба. Может ты и родился лишь за тем, чтобы быть с нею.
  Потрясенный, я долго молчал, глядя в пустой бокал отца, будто в магический шар. В этом шаре сменяли друг друга картинки. Кровь на снегу, брошенные санки, глаза маленькой Алисы.
  - Она... тоже не знает? Не знает, что ты ей не отец? - Спросил я глухим голосом после долгой паузы.
  - Нет. Никто не знает, даже твоя мать.
  - Но... черт, почему же ты не сказал об этом раньше?!!
  - Какая разница?
  - Большая! Ведь может она и уехала из-за того, что... потому что я ее брат. Потому что хотела это все прекратить. Потому что я ее брат!
  - Думаешь, ей это важно? Ее это не останавливало раньше.
  - Раньше ничего не было. - Прошептал я. - Не было того, от чего надо было бы бежать.
  - Я опять виноват? - Расстроился отец. - Я всегда виноват.
  - Перестань. Просто когда она позвонит снова, скажи ей обо всем! Может, она захочет поговорить со мной.
  - Хорошо.
  - Мне надо... надо обо всем подумать. Я пойду к себе.
  - Да, иди. Отдохни, на тебе лица нет.
  - Еще бы...
  - И хватит уже бродить по Маяку, нечего там делать.
  - А, кстати, кто там сейчас в Замке на охране? Туда пошли волонтеры с сестрой одной потеряшки. Они думают, что там в подземелье каком-нибудь держат девушек, которые пропали. Это же... бред?
  Отец рассмеялся.
  - Там нет никаких подземелий. Как же эти походники надоели...
  - Но люди же на самом деле пропали.
  - Антон, ну какое пропали?! Это чушь собачья! Пацан набрал кредитов у себя в городе, сюда приехал и "исчез".
  - Откуда ты знаешь?
  - Знаю! Прячется где-то, отсиживается. Его видели в Междуречном пару раз. Когда эти пропажи начались, Кондрат напряг ментов, чтобы они выяснили что и как. Все-таки у него Замок на Маяке, не хватало еще, чтобы эти полчища ищеек-самоучек все лето там лазили и мусорили. Менты работать умеют, если хорошие люди попросят. Ну и быстро нашли этого мальца. Не ходил он ни на какой Маяк. Сказал приятелю, с которым приехал, что пойдет на Маяк гулять. Взял рюкзак свой с вещами. И сразу метнулся на автостанцию. На Маяке он и не был, даже рядом не стоял. В Междуречном шифруется от коллекторов. Даже матери ни разу не позвонил, такая вот молодёжь в наше время. Родители с ума сходят, а они в свое удовольствие живут.
  - Это... правда?! - Удивился я. - Но почему тогда никто об этом не сообщил? Ну, что один из потеряшек нашелся!
  - Ты думаешь, менты много чего сообщают общественности? Ошибаешься. Они не обязаны отчеты давать. Кондратов просил узнать, они узнали - и дело с концом. Криминала нет, парень жив-здоров. Его проблемы с кредитами - его личное дело.
  - А девушки? Еще две девушки пропали!
  - Так же и девушки, скорее всего. Может, с парнями сбежали. Говорю же, сейчас это все просто - бросить близких и родных, слова не сказать, и уехать прожигать жизнь. Смотри, как с Алисой вышло - ты тут с ума сходишь два дня, а ей дела никакого нет. Если бы деньги не кончились, она бы и не объявилась. Такое поколение, Антош, такое поколение.
  - Может, ты узнаешь у Кондрата про девушек, может он тоже знает? Я видел сегодня сестру одной из них. Она приехала из другого города искать. Я бы сказал ей, что все в порядке, чтобы она не беспокоилась. Жалко же... переживают люди.
  - Спрошу. - Равнодушно бросил отец. - Ты только сам, от греха подальше, не броди на Маяке. Некого там искать. И этим своим приятелям скажи, пусть не суются. Сын Кондрата, бывает, на охоту выдвигается, по белкам пострелять, пальнет случайно, беды не оберешься.
  - Ладно. Я просто из-за Алисы...
  - Из-за Алисы... Нормально все у твоей Алисы. Себя лучше береги.
  Я поднялся на второй этаж, но не дошел до своей комнаты, свернул в комнату сестры. "Разбудил" ее ноут и минут пять просто смотрел на плавающую заставку. Потом ввел пароль. Хотелось зайти в группу поисковиков в контакте, написать, что парень жив, чтобы матери его передали. Но потом подумал - стоит ли влезать в чужие дела. Наверняка, он все-таки дал знать матери, что с ним все в порядке, и он просто затаился на время. Это же его личное дело. Как же лучше поступить... а вдруг, он так и не связался с матерью? И она сходит с ума от беспокойства, как я за Алису. Но как ей написать? Вдруг переписка в контакте мониторится этими коллекторами?
  Я достал телефон и набрал номер Киселева.
  - Да! - Тяжело дыша, крикнул он в трубку.
  - Как у вас там дела? В Замок попали?
  - Нет, конечно. Идем на вершину, посмотрим еще раз расщелины сверху. В замке зверюги эти охранники, с собаками. Один дед, хрен бы с ним. А второй молодой, кроме матов не знает слов никаких. С ротвейлером. Даже не выслушал, только орал. Был бы дед один, мы бы договорились. Сволочи. Ты с отцом говорил?
  - Слушай, я что хотел спросить... ты в курсе про пацана пропавшего? Знаешь, что с ним?
  - А что? - Насторожился Киселев.
  - Вроде как он не пропадал. Отец сказал, что он просто нахватал кредитов, сбежал и сейчас в Междуречном отсиживается.
  Киселев молчал, шумно дыша в трубку. Видимо, они поднимались по самому крутому участку.
  - Чего молчишь? - Не выдержал я. - Ты знал что ли?
  - Да, я знаю. А ты об этом помалкивай.
  - Так чего же ты... а мать его знает?
  - Знает, знает. Все нормально. Молчи только, не надо парня подводить, это его дела.
  - Выходит, он не терялся... а девчонки? Может и они тоже?
  - Не знаю про девчонок. Ничего такого мне не известно. Сестра Кати не стала бы тащиться в такую даль, если бы семья знала, что Катя просто в бегах, правда же? Ладно, Антон, вечерком созвонимся, я то ребята уже догнали, не хочу говорить при них.
  - Да, я понял. Давайте, удачи.
  Ну вот. Неплохой сегодня день. Два человека нашлись, хотя я ничего для этого не сделал. Алиса и этот пацан. У меня на душе стало даже как-то спокойно и хорошо.
  Я еще не знал, что в этот день найдутся еще два человека. И не знал, что найдут их я сам. Сейчас мне казалось, что этот тяжелый день почти уже закончился, на самом деле он только начался. Я сидел в удобном кресле Алисы. Глядя на рабочий стол Алисы. На папку в виде раскрытой книжки. И надпись под ней "мои рассказы". Эта надпись включила в моей памяти целую цепочку воспоминаний. Именно с них по-настоящему начался этот день.
  Алиса писала короткие рассказы. В основном про вампиров и всякую кладбищенскую нечисть. Надо признаться, эта часть ее жизни меньше всего меня интересовала. Иногда она читала мне вслух свои творения, и я интуитивно понимал, что они бездарны. Алиса умела интересно и завораживающе рассказывать истории, которые рождались в ее голове. Особенно когда мы сидели на нашем дереве. Но когда она пыталась записывать эти истории дома, сидя в удобном кресле, стуча своими тонкими пальчиками по новой клавиатуре - рассказы эти умирали. В них больше не было души. Алиса не замечала этого, она любила свои произведения, как родители любят своих детей. Но я понимал, что сестра моя никогда не станет писателем. Ясное дело, я бы ни за что не сказал ей об этом вслух. Эта сторона жизни Алисы совершенно меня не интересовала. Как-то она просказалась, что завела блог на Олмир.ком и выкладывает там свои рассказы. Просила, чтобы я тоже там зарегистрировался, комментировал то, что она пишет. Мне не хотелось врать и лицемерить. Я завел аккаунт на Олмире, каких-то пару приколов выложил в блоге, написал Алисе несколько комментариев под ее рассказиками и благополучно оттуда слился.
  Алиса проводила много времени в своем блоге. У нее появились виртуальные друзья, читатели. Кому-то нравилось то, что она пишет, хм. А может, нравилась аватарка, на которой Алиса была вся такая загадочная и мистическая. С яркой красной помадой на губах и черными волосами. Настоящая ведьма. Да-да, все дело было в аватарке. Не зря же поклонники ее таланта были сплошь пацаны. Я иногда заходил со своего аккаунта посмотреть, с кем там она успела задружиться. Как-то раз мы собрались погулять, а Алиса все никак не могла оторваться от своего ноута. Я подошел к ней и заглянул, чем же она там занимается, но она тут же захлопнула крышку и сердито на меня фыркнула. Я успел заметить, что была открыта страничка Олмира.
  - Что за секреты? Я твои вирши сто раз читал, - рассмеялся я.
  - Это же блог!
  - Ну и что.
  - Ну блог - это как дневник. Я же не только рассказы туда копирую, но и свои мысли пишу. Некоторые даже личные, только для себя, закрытые записи. Так что не суй нос когда я пишу!
  - Что ты такое пишешь, что нельзя читать? Про мальчиков пишешь?
  - Не твое дело! Может и пишу! - Упрямилась Алиса.
  - А про меня?
  - И про тебя.
  - А что про меня пишешь?
  - Пишу, что ты лысый пингвин, который не понимает моего творчества!
  Этот блог! Именно о нем я вспомнил, когда увидел на рабочем столе папку с рассказами Алисы. Что она писала там на самом деле? И писала ли в последние дни? Месяцы? Когда я уехал? И до этого тоже - писала ли она? Обо мне... А может, я узнаю, с кем она уехала. Этот человек не мог же появиться случайно, в один день.
  На самом деле мне, конечно же, хотелось прочитать, что она писала обо мне. Почему оставила меня. Я хотел увидеть себя ее глазами. Что со мной не так? В чем я виноват? Ради этого знания я готов был совершить подлость - прочитать ее дневник. Если записи закрыты, я не смогу увидеть их со своего аккаунта. Но сейчас передо мной лежал ноутбук Алисы. И, судя по всему, у нее не было привычки выходить из своих аккаунтов. Очень, очень хочется на это надеяться!
  Я дрожащей рукой набрал в адресной строке олмир.ком. Ну же... пожалуйста! Если не вбит пароль, я не смогу его подобрать. Она не такая дура, чтобы везде ставить один.
  В углу странички высветилось "Добро пожаловать, Элис Тау!" Слава небесам. Я вошел в блог и уставился на первую страницу. Меня охватил дикий азарт и любопытство, смешанное со страхом. Я долго не мог взять себя в руки, чтобы прочитать ее пост. Последний пост, который она оставила всего четыре дня назад. Да, я надеялся, что она заходила сюда после отъезда, писала о том, где она, но нет. Четыре дня назад была сделала последняя запись. Со значком замочка. Значит, закрытый от всех.
  "Придется это сделать. Мне придется это сделать. Так страшно... будто я обрезаю все нити. И что будет после этого? Лучше бы ничего не было. Вернуть бы эту пустоту. Она меня так напрягала, но теперь я знаю - в ней был покой. Зачем... зачем... что я услышу, когда во всем признаюсь, обо всем расскажу? Что для меня важнее сейчас? Надо понять для себя - что для меня важнее. Но если все оставить как есть... тогда я сама не смогу. Это будет двойная ложь. Глядя в эти глаза я всегда буду вспоминать то, о чем промолчала. Ложь себе. Ложь этим глазам"
  Я перечитал еще раз, но так ничего и не понял. О чем она?! Чьи глаза? Что она совершила такого, о чем не хочет молчать? Я что-то упустил, пока был у бабушки? Что-то произошло? Какой я дурак... мне казалось, что отъезд Алисы связан со мной, но может дело не в этом? У нее какие-то свои неприятности?
  Я стал отматывать дальше, смотреть предыдущие записи. Они были какие-то пустые. Про подругу и ее парня. Про поход на Маяк. Про Киселева, который ходит за ней хвостом и раздражает. Во всех этих записях не было Алисы, не было ее души. Будто она писала, лишь бы что-то писать. Лишь бы... отвлечься от другого, что ее волнует по-настоящему. Я очень хорошо знал сестру, чувствовал ее состояние даже в строках, которые она писала. И угадал... запись двухнедельной давности:
  "Выброшу все из головы. С этого ж дня. Просто буду жить, как жила. Растворяться в повседневности. И никаких, никаких мыслей больше! Все, закрою дверь. Если получится - навсегда". От чего или от кого она закрыла дверь? От меня? Очень похоже. Ведь обо мне в этих ее повседневных записях не было ни слова, будто меня и нет. Но и другого парня тоже нет. Может, она решила вообще не писать ни о чем, что ее волнует?
  Мне некогда было перечитывать все эти ее описания природы и жития малоинтересных мне людей. Я хотел найти про себя! Но как? Листать страничку за страничкой? Я посмотрел на тэги. "Сказки", "природа", "люди", "мечты" и так далее... писала ли она вообще обо мне? Мой взгляд уперся в тэг "мое". Что это? Что-то личное? Но я уже знал. И нажал.
  И тут же... "Антон", "Антон", в каждой записи! "Мое" - это я. "Мое" - это я...
  Рука стала бешено искать пачку с сигаретами в ящике стола, но я вспомнил - нет, все. Я больше не курю. Как можно было так малодушно забыть?! Нет-нет, придется самому справляться теперь с личными торнадо. Я посидел какое-то время, упершись лицом в ладони. Немного успокоился. Голос в голове шепнул: "Не читай, это же не для тебя". Но кто бы смог остановиться на моем месте?!
  И я начал. Выхватывая по абзацу то тут, то там. Жадно, торопливо. Из этих осколков рисуя для себя историю нас двоих, которую она давно уже нарисовала.
  "...Помню тот случай. Я сидела на диване и смотрела мультики. Он еще плохо ходил, только от стула до стула. Топал своими сандаликами так важно, будто он тут везде хозяин. Такой маленький, а хозяин. Меня это злило. Мешал своим топотом. Мать и отец были на кухне. Я прошептала: "Антоша, иди ко мне". Поманила его и улыбнулась. Он доверчиво потопал к дивану. Когда он подойдет, я толкну его посильнее. Он упадет, ударится, расплачется, а я скажу, что он шлепнулся случайно. Пока он не научился говорить, можно делать с ним что угодно. Мне всегда хотелось его толкнуть, чтобы он упал. Я сдерживалась, ведь меня почти никогда не оставляли с ним наедине. Но сейчас идеальный момент. Антон подошел к дивану, ухватился за край и поднял глаза. Смотрел на меня и улыбался. Я не улыбнулась в ответ. Он протянул мне руку, что-то проворковал на своем детском наречии. Я сжала зубы и с силой толкнула его в плечо. Как плюшевый медведь, он отлетел и кувыркнулся на спину, ударился головой о ножку стола. Мне стало страшно, что он что-нибудь повредил, и мне влетит от отца. Лучше бы просто ущипнуть побольней! Я напряженно ждала. Сейчас он разорется. Антон сел, недоуменно озираясь. Потом глаза его остановились на мне. Большие карие глаза. В них стояли слезы, готовые вот-вот выплеснуться наружу. Лицо некрасиво скривилось перед плачем. Я приставила палец к губам и сказала "Тсс! Не реви! Отец побьет меня из-за тебя!" Он будто понял. Шмыгнул носом... и не стал плакать. Слезы вытекли из его глаз, оставили два следа на пухлых щеках и капнули на ковер. Не заплакал. Разве такие мелкие дети понимают, что им говорят? - подумала я тогда. Старалась думать холодно и отрешенно. Но внутри было больно-больно. Будто это я упала и набила шишку, а не этот ребенок. Так случалось, когда я в сердцах, со злости ломала игрушку, что подарил мне отец. Отрывала у куклы голову, швыряла куклу в унитаз. Потом я плакала. Потому что мне было жалко куклу не как игрушку, а как живого человека. Она не виновата. Она бедненькая слабенькая куколка, а я ее убила. Сломала. Она же не виновата, что мне ее подарил отец"
  "...Меня совсем не расстраивало, когда я видела, как сильно они его любят. Он их маленький принц, гордость. Меня это не беспокоило. Потому что мне не нужна была эта их любовь. Но их любовь к нему мне была нужна. Я часто лежала перед сном и представляла, как заберу у них его. Этого маленького принца. Я видела в их глазах огромную скорбь. Похудевшие щеки Галины. Черную косыночку у нее на голове. Эта черная косыночка... она была очень важна. Я видела очень отчетливо голову Галины в косыночке, с небрежно торчащей прядью серых волос. Не знаю, почему именно серых, Галина всегда красилась в блондинку. Но от горя ее волосы непременно посереют. Станут мышино-русыми. Так мне казалось.
  Я почти не трогала маленького Антона. Пару раз ущипнула, но он не заплакал. Забирала у него новые машинки и ломала их. Он не расстраивался, думал, я так играю. Называл меня "Иса", протягивал мне руку. Дошло до того, что когда отец покупал ему игрушку, Антон приносил ее мне, чтобы я сломала. Я перестала ломать, чтобы не доставлять ему удовольствия.
  На самом деле я ждала, когда он подрастет. Когда они слишком сильно привыкнут к нему, привяжутся. Ведь он с ними всего три года, может этого не достаточно, чтобы они слишком сильно страдали, если его потеряют. Пусть он поживет с ними еще, пусть любят его еще больше, больше..."
  "... Так странно... мне кажется, я ничего не помню из прошлого, но иногда картинки сами собой всплывают перед глазами. Оказывается - помню. Но где-то глубоко. Помню, как меня отпустили с ним гулять. На глазах у родителей я обращалась с ним хорошо, а о том, как я обижала его у них за спиной, он им не рассказывал, видать просто не понимал. Поэтому мне стали больше доверять. Иногда отпускали гулять с ним во дворе. В те времена Галина работала, потом еще по хозяйству всякие дела. У нее просто не было выбора - приходилось использовать меня время от времени в качестве няньки для ее принца. Мы гуляли. Я катала его на коляске. На улицу не разрешали выходить, но однажды я не послушалась, погрузила Антона в коляску и вывезла за ворота. Лес был совсем недалеко. Я никогда не ходила туда одна. Стало страшновато, но я не могла остановиться. Не думаю, что у меня созрели коварные мысли насчет того, чтобы в тот же день завезти туда Антона и оставить. Скорее, это была разведка. Мне хотелось довезти коляску до леса как можно скорее, пока нас не хватились, и сразу вернуться, чтобы никто не узнал, что мы выезжали со двора. Я почти бежала, толкая перед собой коляску с уже довольно тяжелым толстым малышом. Коляска стала ему мала, но ему нравилось кататься. Антон радовался скорости и восторженно визжал. Вот мы почти уже у леса... я вижу тропу, которая теряется между кустами, убегая к деревьям. Мне хочется пойти дальше, но я не решаюсь. Антон поворачивается и кричит мне весело:
  - Иса, песик!
  Песик... В тот момент я поняла, что Антон немного глуповат. Он действительно не понимает, что некоторые вещи могут быть опасными. Страшными. Что когда я его щипаю, это не для веселья. И что когда к нам приближается "песик" размером с хорошую козу, когда этот "песик" обнажает клыки и рычит - это тоже не обещание праздника.
  Я замираю, парализованная ужасом, время становится вязким, медленным. В голове тысячи быстрых-быстрых мыслей. Самая громкая из которых - бежать! Оставить коляску с Антоном и бежать!
  Антон радуется и веселится. Антон - между мною и "песиком". Я медленно-медленно присаживаюсь за коляской, прячась от глаз пса. Это то, что я делаю разумом. Правильное решение. Со всех сторон правильное. А после разум мой отключается. И тело действует отдельно от меня. Тело протягивает руку и хватает здоровенный камень... потом резко поднимается и с яростью швыряет этот камень в пса. Раздается глухой удар, потом скулеж... я не вижу куда исчезает собака, но когда прихожу в себя, собаки уже нет.
  Антон молчит. Я молчу. Потом он начинает рыдать. Впервые он плачет от того, что я совершила. От моего поступка. Впервые он плачет по моей вине. Сквозь слезы он выкрикивает:
  - Иса злая! Иса злая! Иса дура!
  А я с отчетливой пронзительностью осознаю, до чего странный и непредсказуемый этот мир. Потом я разворачиваю коляску, и качу ее в сторону дома..."
  "... Мне долгое время казалось, что он коварный. Что он очень хитрый. Хитрее Галины и отца. Особенно когда он уже стал говорить. Он их посланник, чтобы меня сломать, окончательно сломать. Но никому не удастся меня сломать! И я очень ему сопротивлялась. Я ненавидела себя за слабость, когда он улыбался мне. По мне как будто разливался сироп от его улыбки. Сладкий и теплый. Ненавидела себя, когда наблюдала за ним из окна. Мне так хотелось выбежать и поиграть с ним! Он все время находил какие-то интересные забавы. Например, собирал жуков, в деревянном ящике строил для них городок из всякого мусора типа спичечных коробков. Я тоже хотела наблюдать, как жуки вползают в картонные здания. Приходила к его ящику вечером, тайком, когда Антон ужинал. Хотела убить жуков, чтобы он расстроился, но жуков было жалко. Поэтому я, просто понаблюдав за ними, выпускала их на свободу. Это не огорчало брата, на другой день он находил новых. Назло Антону, я пыталась сделать свой городок для жуков, но у меня не хватало усидчивости и терпения вырезать всякие дверцы и окошки в коробочках, мой городок всегда был хуже. К тому же я не могла сама отыскать жуков. Раньше брат звал меня играть с ним, я всегда отказывалась и грубила, и он отстал от меня. Теперь мне хотелось, чтобы он снова меня позвал. Я бы покривлялась, но пошла. Особенно когда приходили его друзья поиграть в мяч. Мне тоже хотелось играть в мяч. Мои подружки возились с пупсиками и детскими кухнями, от этого я скучала. Я хотела бегать с мячиком, играть в жмурки. Но Антон не звал меня больше. В этом я видела порочность и коварство его характера. Ведь он наверняка знал, что я хочу играть в его компании и специально не приглашал меня. Мстил.
  Я тоже ему мстила. Иногда заходила к нему перед сном и рассказывала ужасные истории про мертвецов, про людоедов и всякую нечисть, которая живет в лесу на Маяке, а по ночам шастает по домам, ищет маленьких мальчиков. Чтобы утащить их спящих, на гору и там всю ночь медленно с аппетитом пожирать их плоть. Когда я услышала, что Антон с восторгом и интересом пересказывает мои сказки своим друзьям, я поняла, что мой план сделать из него испуганного неврастеника, писающего в постель, с треском провалился. Несколько дней брат ходил за мной и клянчил новых историй. Но я была нема как скала. Хотя бы этим я могла ему сделать плохо. Он снова от меня отстал. И я снова расстроилась. Мне нравилось выдумывать для него страшилки, ведь на самом деле мне это нравилось. И смотреть в его темные блестящие глаза. Быть с ним рядом.
  В то время я еще не поняла этого, но он занял слишком много места в моей голове. И, возможно, в моем сердце тоже. Просто он же был враг. И я изо всех сил старалась удержать в себе ненависть к нему. Ненависть, которой по-настоящему никогда и не было...."
  
  "... Снова не могу заснуть. Снова вспомнились эти истории про детство. Вроде бы давно забытые, хм. Нужно записывать все, что я всплывает в памяти. Антон вроде уснул, ненавижу когда он тихо подкрадывается, заглядывает через плечо, чтобы посмотреть что я пишу. Это же дневник, это личное.
   Вчера я спросила у отца о том, как погибла мама. По-хорошему спросила, без криков и претензий. Он скривился и отмахнулся от меня. Буркнул только "несчастный случай, упала и головой ударилась". Это ответ?! Несколько лет назад я слышала, как он рассказывал кому-то по телефону об этом. И в тот раз он сказал: "Она в обед собралась с Алисой на прогулку, они вышли на ступеньки, она поскользнулась и упала. И головой об ту железку стукнулась". С кем он говорил? Я подумала, что с какими-то родственниками. Так я узнала, что присутствовала при смерти мамы. Но я ничего не помнила! После подслушанного телефонного разговора отца, я каждую ночь пыталась вспомнить, что же тогда было? Как все случилось? Но не могла. Слишком давно, слишком маленькая... но ведь все, совершенно все что происходит с человеком, записывается в его памяти! Нужно просто забраться поглубже - и достать. Как? Вот как? В интернете прочитала в какой-то статье, что если побольше работать с памятью, извлекать оттуда то одно, то другое, то память становится более гибкой и подвижной, легче отдает информацию. Я стараюсь почаще вспоминать детство, нас с Антоном. Потому что это приятно... в детстве то, что приятно - было связано только с Антоном. Остальное - скандалы дома, проблемы в школе - я вспоминать не хочу, пусть это там и останется. Смерть мамы... я тоже вспоминать на самом деле не хочу. Мне страшно. Но... я должна. Знаю, что в моей жизни все изменится, если я вспомню тот день. Потому что из того дня, я это знаю точно, просто чувствую каждой своей клеточкой - из того дня до сих пор ко мне тянется черная-черная страшная лапа... Все плохое. То, что не дает мне нормально жить... Поднимает какую-то болотную тину во мне. Страха, ненависти... Иногда мне кажется, когда я в каком-то особенно мрачном настроении, когда я лежу на подушке и не могу сомкнуть глаз, что в тот день я посмотрела в глаза самой смерти. Быть может, смерть пришла за моей мамой. Но там была еще и я. И смерть посмотрела мне в глаза. И в глазах смерти я увидела, какой страшный конец меня ждет саму. Через много лет. Это фантазии... дурацкие, да? Наверное, я прирожденная готка. Антон все время мне это говорит. Но это не совсем так. Мне нравится жизнь. И мне очень хочется жить! Но... я знаю что-то страшное о себе. С трех лет я это знаю. Поэтому смерть привлекает меня. Страх привлекает меня. Тьма. Нужно изучить то, что тебя ждет, чтобы смириться. И не так сильно бояться. Я устала жить с этой тревогой и предчувствием чего-то ужасного.
  Эта тревога отпускает меня лишь ненадолго. Когда я рядом с Антоном. Некоторые вещи из детства я помню всегда, никогда не забывала. Однажды отец запер меня на ночь в кладовке. Это было обычное наказание, меня все время туда сажали, если я психовала. Они думали, что меня это пугает. Поначалу да - пугало. Пугало просто до сумасшествия. Всю ночь я чувствовала, как из мрака ко мне тянутся страшные щупальца. Но со временем я поняла, что это хорошая тренировка. Впустить в себя страх, отдаться ему. Перестать сопротивляться. И понять, что страха больше нет. Когда меня с вечера запирали, я по привычке колотила в дверь и орала, делая вид, что наказание меня очень расстраивает. Но это было чистое актерство. Просто я не хотела, чтобы они поняли, что мне совсем не страшно в кладовке. И не придумали что-нибудь похуже. Я вела себя с отцом и Галиной очень дерзко и смело, но никогда не забывала, что я в их власти. И они могут сделать со мной все что угодно. Я в них видела это - все что угодно! Они оба не любили меня. Иногда мне казалось, что они выжидают, когда я совершу что-нибудь особенно гадкое, разозлю их как следует. И тогда их руки будут развязаны. Я успокаивала себя только тем, что если они меня убьют, то их посадят в тюрьму. Вряд ли они хотят в тюрьму. Но сломать мне руки и ноги они запросто могут. И сказать потом, что это я сама случайно откуда-нибудь свалилась. Сейчас мои детские опасения кажутся довольно забавными. Но тогда для меня это было реальностью. Может... может в детстве я была не далека от истины. Ребенок же чувствует все интуитивно, безо всякой посторонней шелухи.
  В ту ночь, когда меня снова заперли в кладовке, за мной пришел маленький Антон. Я отчетливо помню свое удивление, когда увидела его. И тепло его руки. И это странное незнакомое мне чувство защищенности. Он маленький мальчик. Мой враг. Но в нем была какая-то хорошая светлая сила. Брат привел меня за руку в свою комнату и положил спать в свою постель. Я закрыла глаза и сделала вид, что быстро заснула. Но я плакала с закрытыми глазами. От огромного чувства облегчения. Будто в моей жизни, такой тревожной, трудной, напряженной и злой, я вдруг получила несколько часов отдыха. Впервые. В эту ночь во мне проснулось новое чувство. Я еще не знала, как оно называется. И, быть может, не нужно давать ему названия. Я лишь знаю, что именно в ту ночь оно родилось в моем сердце"
  "Ездили сегодня всей толпой на море. Иногда мы с Антоном собираем в кучу наши компании - я своих девок, он своих пацанов. Это весело. Набрали пива, сосисок всяких. На маршрутке доехали до Нижних Скалок. Прошли подальше, мимо нудистов. Я предлагала остаться с нудистами, но все покривлялись. Стесняются, видите ли. Причем пацаны еще больше стесняются. Ну понятно - они помладше, сопляки еще. Только на словах такие мачо-мачо. В общем, прошли нудик и ушли за скалу. Там пожарили сосиски, напились пива. Я забралась на камень-островок, легла на полотенце и смотрела, как все бесятся в воде. От пива хотелось спать. И какое-то романтичное настроение напало. Смотрела на Антона в воде. Какой же он разный... резвится как щенок со своими приятелями. Обычный подросток. Но в нем есть что-то еще, чего никто не знает. С ними он разговаривает на этом своем дворовом наречии. Всякие словечки... а со мной - совсем иначе. Как взрослый. И по-другому, вообще по-другому. Они не знают, какой он. Иногда мне кажется, что он даже старше меня. Где-то в голове. Более рассудительный. Это в нем мне нравится... очень. Если бы он не был моим братом, интересно... я бы могла сидеть с ним здесь на камне. Уткнувшись носом в его загорелое плечо. Чувствовать запах его нагретой кожи. Я стараюсь гнать от себя такие мысли. Может, его мать виновата? Может она, со своими намеками... Иногда мне кажется, что она просто видит со стороны больше, чем я сама. Ну, в отношении нас с Антоном. Меня жутко бесит, что она это может замечать. Главное, чтобы Антон этого не понял. Если он почувствует, что я люблю его... ну вот, я это сказала - люблю его. Сама себе. Но все равно - ну... люблю его как брата. Конечно. Ха-ха... если он это заподозрит - будет катастрофа. Будет просто ужас.
  Когда я встречалась с Данилом, я впервые поняла, что к Антону у меня какое-то... ну не правильное чувство. Нет, я всегда знала, что люблю его. Но было достаточно, что мы все время вместе. Просто идеально. А Данил разбудил во мне женщину. Все эти желания. И все изменилось. Когда мы занимались сексом с Данилом, у меня в голове был Антон. Это просто какая-то дичь, я знаю. Даже писать об этом страшно. Галина себе накрутила, что я хочу соблазнить ее сына, испортить его и окончательно отдалить от родителей. Какая же она дура! Мне давно плевать на нее, на отца. На то, чтобы им как-то там досадить. Это все детство! Я просто люблю его. Безо всяких коварных планов, просто люблю... Хочу его целовать, как целовала Данила. А он еще ребенок. И мой брат к тому же... Из-за этой любви, из-за этого влечения я стала его бояться. Каждый свой жест, каждое слово приходится теперь взвешивать.
  Все что мне остается, смотреть на него издалека и вздыхать, отдаваясь этой неге. А когда он рядом - снова играть в игру "мы с тобой милые детишки". Но это не очень помогает. Все это притворство. Я чувствую, что он от меня отдаляется. Не знаю почему. Раньше мы на море бесились от души. Ныряли за мидиями, играли в догонялки под водой. Он всегда давал мне прыгать с плеч. Садился под водой, я вставала ему на плечи, он выскакивал, и я прыгала. Или я забиралась ему на шею, он носил меня, держа за ноги, а потом сбрасывал в воду. В этом году все прекратилось. Он стал избегать моих прикосновений. Вообще в воде чаще играет со своими пацанами, со мной ему больше не интересно. И меня это напрягает. Что я сделала не так? Почему ему неприятно ко мне прикасаться?"
  
  "Все как-то странно. Странно чувствую себя. Будто восторг. Такой восторг, который немного оглушает. Эйфория. Не хочу об этом писать, хоть это и закрытый пост. Потому что... не знаю, может все не правда, может я выдумала себе. Мне кажется, он меня любит так же, как и я его. Какое отчаяние!!! Об этом не расскажешь подружкам! Не поболтаешь ни с кем. Аленка мне постоянно говорит про своего Сашу. Как у них все прекрасно, как он ей признавался в любви, какие у них планы. Какой он в постели. Все-все подробности. Я все время слушаю и молчу. Она спрашивает - а чего ты ни с кем не встречаешься? Пытается меня вытащить в компанию своего Саши, чтобы я познакомилась с его друзьями. А мне не хочется. Я хочу все время проводить с Антоном. Все как всегда, но теперь между нами что-то такое... такое... от чего у меня совершенно сносит голову. Аленка смеется надо мной, потому что я все свободное время провожу в компании малолеток, друзей Антона. Говорит, что мне пора вырасти. Но я же там только из-за Антона... Я не могу ни с кем встречаться, просто не могу. Ведь нет никого, кто так бы обо мне заботился, как он. С кем я чувствовала бы себя в безопасности. Кто понимал бы меня. Мы с ним будто бы каждую минуту танцуем свой тайный танец друг вокруг друга. Танец, скрытый ото всех, и даже от нас самих... мы никогда-никогда не говорим о нас. О том, что происходит. Порой мне кажется, что я все выдумала, что все это лишь в моей голове, а Антон не знает. Но он знает! Я это чувствую. Хочется летом поехать с ним к бабушке. Мы были бы там совершенно одни (бабушка не в счет), без родительских подозрительных глаз, но Галина никогда этого не позволит. Каждый день я вижу в ее глазах ненависть ко мне и страх. С ней я тоже танцую какой-то свой танец. И приз в этом соревновании ее сын. Но я - честно - я готова забыть все прошлое! Если бы она... что она? Отдала мне Антона? Бред. Бред. Бред. Что я вообще несу? Он мой брат. Я постоянно забываю об этом. А ведь все дело в этом, а не в Галине.
  Недавно мне пришла мысль - мы могли бы с Антоном уехать и жить одни. Уехать туда, где никто не знает, что мы брат и сестра. Но, во-первых, Антон должен хотеть этого сам. Нереально ему об этом говорить. Вдруг я ошибаюсь, и он не видит во мне женщину, как я надеялась? Во-вторых, он еще несовершеннолетний и зависит от Галины. Нужно ждать. Не знаю, сколько я еще выдержу рядом с этими вампирами - мачехой и отцом. Если бы не брат, я бы уехала уже давно. Отец уже намекал мне пару раз, что на первое время даст денег, чтобы я могла снять квартиру и найти работу. Учиться заочно перевелась бы. Но не в нашем городке. Отец хочет, чтобы я отправилась куда-нибудь подальше. А ведь подальше - это и от Антона тоже..."
  "Не хочу уезжать, не хочу уезжать в этот чертов лагерь, но отец заставил меня записаться вожатой! А что если Антон... если он познакомиться с какой-нибудь девочкой летом? Его Мыша уже вовсю спит с девчонками, они уже не такие уж дети. Это будет ужасно! Я снова стала злой и вредной, как в детстве. Смотрю на брата волчонком. Хотя недолго, секунды две, потом улыбаюсь снова. Не могу не улыбаться рядом с ним. Ненавижу ненавижу ненавижу отца!!! Мне кажется, они с Галиной сговорились сделать все, чтобы оттереть меня от Антона! Отец очень настойчиво дал понять, что после лета я должна буду переехать отсюда! У него есть знакомый в универе в Красном. И меня туда переведут осенью. Типо, это престижный вуз. Они просто хотят от меня избавиться! Ни за что! Если и уеду из дома, то сниму квартиру где-нибудь неподалеку. Хотя если отец пригрозит оставить без денег... ладно, плевать. Подумаю об этом осенью. Сейчас я не могу думать ни о чем кроме того, что все лето не буду видеть Антона".
  "Антон уехал. А я собираю потихоньку вещи для лагеря. Хожу как зомби. Едва переставляю ноги. В голове вата.
  Вчера сидели с ним в кафе, пили мохито. Я рассказала ему про смерть матери. И что подозреваю, что ее убил отец. Конечно, я не верю в это сама, не верю на все сто процентов. Но ему сказала, будто верю. Не знаю зачем... может, хотела оправдаться перед ним за то, что ненавижу его родителей. Антон сказал умную вещь. Насчет того, что нужно выкинуть мысли о проблеме из головы на все лето. А осенью ответ придет сам собой. Я решила так и сделать. Все лето буду гнать гнать гнать от себя эти мысли. Сомневаюсь, что вспомню тот день, когда умерла мать - мне было всего два года. Я просто на самом деле хочу забыть о прошлом. Чтобы осенью быть другим человеком. Помириться с Галиной и отцом. Стать вежливой и внимательной девочкой. Чтобы они не прогоняли меня из дома. Чтобы я могла жить рядом с Антоном. С чистого листа все начать! Я правда, правда, обещаю, не буду больше ругаться с Галиной, стану во всем ей помогать, с сегодняшнего дня и начну!
  Потому что я не могууууууу потерять его!!! Я не смогу жить вдали от него!!!! И не могу написать здесь, что было вчера!!! После того, как мы вышли из бара... и когда пошли на Маяк... я не могу об этом писать. Это МОЕ. Слишком МОЕ. Это лучшее, что было в моей жизни!!!
  И поэтому я сегодня весь день как пьяная. Даже не осознала еще, что он уехал. На целых три месяца! Утром стояла у окна, спрятавшись за занавеской и смотрела, как отец грузит вещи Антона в машину. Руки дрожали, все внутри дрожало. Но я не могла выйти. По мне все сразу было бы ясно. Перед тем, как сесть в машину, Антон повернулся и посмотрел на мое окно. Меня было не видно, я знаю. Но он знал, что я там и смотрю на него. Когда они уехали, мне хотелось плакать, но я не стала".
  "Боже, боже... утром мне уезжать... после разговора с Галиной, я не знаю, смогу ли вернуться... она все видела!!! Она видела, как мы целовались в ту ночь на лестнице. Когда вернулись с Маяка! Как же она орала! Хорошо, что дома не было отца! Хорошо, что он не слышал этого! Конечно, Галина решила, что я соблазнила, окрутила ее маленького невинного мальчика. Конечно, она во всем винит меня! Раньше я бы тоже набросилась бы на нее, быть может, мы бы даже подрались, но теперь все иначе. Мне жизненно необходимо удержаться здесь! И я... я плакала, умоляла ее простить меня. Я поклялась, что больше не приближусь к Антону, что стану жить своей жизнью, что перестану даже общаться с ним. Ее удивила эта перемена во мне, я видела, как она растерялась. Никогда я не разговаривала с ней так. Я сказала, что просто не готова еще жить одна и попросила один только год, а потом я уеду. В общем, я пообещала ей, что не буду трогать ее сына. Она мне поверила. Я не знаю... ну а что мне еще оставалось??? Как теперь быть? Хотелось позвонить Антону и все ему рассказать, но как он отреагирует, узнав, что мать нас застукала??? И если Галина узнает, что я ему звонила? К черту все! Как же они меня достали... ладно, ладно, не буду ему писать, звонить, не буду общаться с ним. Лишь бы остаться здесь. Когда он вернется, все будет ясно. И будет ясно, нужна ли я ему. Пусть это будет проверкой наших отношений. Поменяю сим-карту, чтобы он сам не мог мне звонить. Как же все гадко, противно... его я тоже ненавижу. Ненавижу! Всю эту семейку! Ненавижу! Он загорает там на море, а я должна в одиночку все расхлебывать с его мамочкой...
  Никогда я не чувствовала себя такой одинокой. Никогда. Никогда. Ненавижу этот лагерь!"
  "Старалась не писать о нем ни словечка. У меня получилось, верно? Вторая смена заканчивается, послезавтра домой. Он еще не скоро вернется. Но я чиста перед Галиной, я не общалась с ним, не переписывалась, не звонила. Да я даже номер его не знаю, он остался на прежней симке. Если бы знала, то не удержалась...
  Надеюсь, Галина успокоилась. Я звонила домой пару раз, разговаривала с отцом. Боялась, что он знает, но Галина не проговорилась. Вроде все нормально, и меня пока не выселяют. Антон еще не скоро вернется, у меня будет время наладить отношения с Галиной. Уверена, что смогу! Если я захочу, то могу любого обвести вокруг пальца. И подумаю, что делать.
  Он забыл меня? Интересно, он писал мне? Может, у него уже какая-то девочка. Это я, как дура, наматываю сопли на кулак почти два месяца. Как дура, все так же сильно его люблю. Даже сильнее... здесь каждая беседка и каждый уголок парка помнят мою грусть".
  "Сегодня ходили опять искать пропавших ребят. Киселев такой придурок! Делает вид, что главный. Водит группу по известным всем маршрутам туда-сюда. Что они хотят найти таким образом??? Я хотела ему сказать про нашу с Антоном поляну, но не стала. Не знаю почему. Будут топтаться там лапами своими, лазить везде. Потом дома я подумала, что это эгоистично. Вдруг там есть какие-то следы тех ребят? Нужно хотя бы самой пойти посмотреть. К тому же я ни разу не была там с того прощального вечера с Антоном. Вот, теперь появился повод"
  "Шла сегодня по лесу одна и думала о том, что какая же я дура ходить в одиночку! Теперь, когда пропали люди, лес стал казаться небезопасным местом. Хотя в голове я это понимаю, но сердцем не принимаю. Это же мой лес, моя гора, я каждую кочку тут знаю. Что может быть опасного? Опасней моего дерева в этом лесу ничего нет. Дерево... с ним что-то не так. На самом деле. Я его чувствую. Оно будто притягивает плохое. При чем, оно само по себе не плохое, но если у тебя внутри что-то темное, дерево для этого темного магнит. Я уже писала, на нем несколько лет назад повесился человек. Когда его нашли, он уже весь истлел и разложился. Потому что к этому дереву никто, почти никто не приходит и не может его найти. Человек висел там в одиночестве много-много дней. А может и недель. Пока кто-то не набрел на поляну. Кто-то, у кого внутри тоже было темное. Кто-то, кого дерево к себе позвало.
  Меня оно тоже позвало в тот день, когда я нашла его. Потому что у меня внутри тоже есть темное. С детства. С того дня, когда на меня посмотрела смерть, что пришла за моей мамой. Звучит жутковато, да? Но я не боюсь дерева. Потому что оно ни при чем. Все плохое - оно внутри человека. Бояться нужно себя.
  Антон говорит, что я прирожденный философ и вечно роюсь там, где ничего на самом деле нет. Он не чувствует таких вещей, жаль. А может, я все придумываю. Эти вещи ведь не проверишь на практике.
  Сегодня я пошла туда. Говорила себе - для того, чтобы искать следы пропавших девушек и парня. На самом деле - чтобы снова оказаться там, где я в последний раз была счастлива. На днях был разговор с отцом. Он узнал, что я "спуталась", по его словам, с поисковиками и брожу по горе. Разозлился, запретил. Я пообещала, что больше ни шагу на Маяк. Я уже слишком много им наобещала. А когда много обещаний - их невозможно все выполнить. Они тебя спутывают по ногам и рукам.
  Я задержалась возле ручья. Стояла там долго, вспоминала тот вечер. А потом заметила следы. Там кто-то ходил до меня, как странно. И эти люди не знали, что за кустами лежит бревно, по которому можно пройти, не замочив ног. Я впервые вижу, что кто-то сюда дошел кроме меня и Антона. Конечно, закралось подозрение насчет пропавших людей... может, это они тут ходили? Мне стало жутко. Вдруг там, на дереве, кто-то висит?! Истлевший... Я хотела развернуться и бежать домой. Или хотя бы позвонить Киселеву, позвать его. Но передумала. Скорее всего, это просто моя фантазия. Я прошла вдоль ручья, чтобы унять страх. И заодно посмотреть, нет ли еще следов. Мы никогда не ходили вдоль ручья, всегда просто переходили по бревну и шли к дереву. Оказывается, можно было пройти и в других местах, я их нашла. Вот так живешь, ходишь по проторенному пути и не подозреваешь, что этот путь не единственный. Возможно, я ошибалась, думая, что у дерева никого не бывает кроме меня и Антона. Потому что метрах в тридцати я нашла еще следы. Почти уже не видимые, их можно было принять за случайные ямки, но это были следы, я уверена. И - да, я испугалась еще больше. Люди в заповедном моем уголке... что бы это значило?
  Но все-таки я дошла до дерева. Напоминала себе девчонку из фильмов ужасов, которая настойчиво ломится в дом с привидениями, зная, что оттуда никто не возвращается. Есть в человеческой психике нечто такое, что толкает в пасть к монстру. Подлый голосок нашептывает - это не пасть, это просто пещерка, иди, деточка. Название этому глупость.
  На поляне было пусто. И на дереве никто не висел. "Господи, слава богу..." - я сказала это вслух, потому что - реально - была уже на таком взводе пока дошла, что ноги онемели.
  Села под деревом, туда, где мы валялись с Антоном. И на меня напала какая-то вялость, нега. Какое-то спокойствие. Я прикрыла глаза. Мне казалось, дерево гладит меня своими ветвями, обнимает меня, как обнимал Антон. Конечно же дерево ничего такого не делало, но в те секунды я на самом деле верила своим ощущениям. Дерево соскучилось по мне. Нашептывало мне что-то успокаивающее и тревожное своей листвой. Убаюкивало. Укоряло за то, что я так долго не приходила к нему. Дерево не доброе и не злое. Оно как чудовище из сна. Ты не знаешь, как оно поступит с тобой и чтобы спастись, тебе нужно раскрыться для него. Сопротивление бесполезно, от этого только хуже. Дерево - это что-то иное, нездешнее. Ты принимаешь его, открываешь свою тьму для него. И оно соединяется с тобой, становится твоим союзником. Частью тебя. Пьет твою темноту...
  Там, под его кроной, мне приснился сон. Яркий, как вспышка, короткий, но взорвавший что-то в моей голове. Я вскочила, распахнув глаза так широко, что заболели веки. Минуты две я просто стояла и бездумно моргала, пытаясь справиться с хаосом в голове. Антон был прав. Как же он оказался прав! Все это лето я не думала о прошлом, я была занята лишь своей любовью к брату, своими страданиями и сомнениями. И вот теперь... замок с грохотом разорвался и прошлое распахнулось, словно дверь. Оглушив меня...
  Все не так! Все было совсем не так, как я придумала себе! Господи... это было как озарение! Я всегда это знала, всегда помнила, но оно лежало глубоко, под тоннами новых воспоминаний.
  Немного успокоившись, я снова села под дерево. Долго думала, очень долго. Что мне с этим делать? Как поступить? Теперь, когда в моей жизни есть Антон, все это мне уже не нужно... но оно есть. И с этим что-то нужно сделать. Например, забыть. Зачем, зачем я вспомнила?!!
  Я вырвалась из плена своих мыслей, когда уже начало темнеть. Не стоило находиться здесь в такое время. Я осмотрелась. Солнце ушло из леса и лес заглядывал на поляну темными глазами. У меня появилось зудящее неприятно чувство, что я здесь не одна. Вернее, оно было все время, но светило солнце, я могла от этого чувства отмахиваться. Теперь же по спине моей поползли мурашки. Мне показалось, что на ТОЙ САМОЙ ветке кто-то висит... мне показалось, что я вижу его боковым зрением. Нужно повернуть голову и посмотреть. Убедиться, что это игра воображения. Ведь так и есть! Но я не могла себя заставить. Нет... там никого нет, я знаю, я же видела. Но я не хочу туда смотреть.
  Я порывисто встала и пошла в сторону тропинки. Не оборачиваясь. Темнота зарослей казалась дружелюбной и безопасной по сравнению с этой поляной. Когда я нырнула в эту темноту, сердце мое стало биться ровнее. Возле ручья я снова вспомнила о следах. Было довольно темно, я не стала останавливаться. К тому же мне не давала покоя какая-то назойливая мысль. Мне было не до нее, я все копалась и копалась в своем недавнем сне, но мысль эта все-таки процарапала себе дорожку. Выйдя из леса в поселок, я вдруг вспомнила, что когда сидела под деревом, в ужасе от мыслей о мертвеце на ветке, мои глаза были прикованы к башенке из камней на краю поляны. Эта башенка была прямо передо мной, на прямой линии. Она всегда там была.
  Но вот только... на этот раз ее не было. Я смотрела туда, где она была. Но ее больше не было! Кто-то разобрал ее. Получается, пока я была в лагере, кто-то был на моей поляне.
  Это ровным счетом ничего не значит. Что такого? Кто-то забрел на поляну, разбросал камешки. Ну и что. Но голос в моей голове прошептал: "Дерево притянуло к себе чью-то тьму". От этого мне снова стало страшно. Намного страшнее, чем когда я думала о мертвеце".
  
  "Сегодня сидела с ребятами в кафе, у нас был очередной сбор. Киселев вещал свои бредовые идеи. У него две версии - или на горе завелся маньяк, или всех троих пострелял сын Кондратьева, когда вышел пьяный на охоту. Чушь несусветная. Отец говорил, что на горе никто никогда не охотился. На кого там охотиться? Пара замученных зайцев бегает по кустам, да десяток белок на елках. Однако про маньяка я все-таки задумалась. Вспомнились следы у ручья. Кто-то ходил на поляну летом! Кто-то там был, я точно знаю. Но потом я вспомнила, что следы были разные. Точно разные! Недалеко от нашей обычной переправы - совсем небольшие, не больше моих. А подальше - скорее всего от мужских ботинок. Возможно, лесник туда забрел. Вообще из меня такой следопыт...
  Я в пол уха слушала Киселева. Потом так же остальных, которые поддакивали ему и облизывали его идеи. Мне не хотелось вступать в дискуссию. Все они казались мне теперь кучкой каких-то недалеких болванов, которые играют в разведчиков. Я думала о своем, о сне, который приснился мне под деревом. Вернее - не о сне. А о воспоминании. В последнее время я только об этом и думаю. Но посреди этих всех моих мыслей неожиданно всплыла фраза, сказанная все тем же внутренним голосом (может, это признак шизофрении? Ведь шизофреники слышат голоса). Этот голос сказал: "Это не одна сказка, это три разных сказки". Я растерялась, сначала не поняла, о чем это. А потом до меня дошло. Ведь я все-таки частично слышала то, что обсуждали ребята. И мозг мой, наверное, немножечко работал в этом направлении. Это идея показалась мне очень ясной и верной, поэтому я громко сказала:
  "Они не связаны друг с другом! Эти трое! Это разные истории!". Киселев уставился на меня как на говорящую тумбочку. Другие тоже были недовольны. Они так умно тут рассуждали - а я влезла. Но меня уже понесло:
  - Так и есть! - Сказала я. - Представьте, что каждый из них пропал по своей причине. К примеру - что если парень просто сбежал! Решил исчезнуть! Уехал в другой город и живет там себе спокойно. Бывает же, что человек хочет отдохнуть от родни, от друзей, от девушки. Это вполне возможно! Поэтому мы и не можем найти никаких признаков этого человека на горе. Его просто не было на горе! А девушки... предположим, одна сорвалась со скалы, несчастный случай. Просто мы не отыскали останков. Другая... ну с другой тоже что-нибудь свое случилось. Может, ее похитили. Не важно, смысл в том, что это разные истории!
  Киселев тут же принялся меня, конечно, перебивать и объяснять что я дура. Смысл его текстов был в том, что не бывает таких совпадений. Чтобы почти одновременно пропали трое на небольшом пространстве, почти одинакового возраста и по разным причинам. Но я высказала свою мысль и тут же потеряла к происходящему интерес. Господи, в мире чего только не бывает... но спорить я не собиралась, мне хватало и своих проблем.
  Антон. Завтра приезжает Антон. А я все еще не решила как вести себя. И что делать с тем, что я знаю. Ведь теперь дело не только в том, что было между нами. Стараюсь поменьше бывать дома. Теперь, когда там будет он - мне вообще страшно появляться. Я же не могу ему сказать, что пообещала Галине не приближаться к нему. Он пойдет разбираться с ней и будет только хуже. Не знаю что со всем этим делать, не знаю... хочу его увидеть, но боюсь. Я даже не знаю, как он жил все это лето, что у него было... была ли у него девушка. Наверняка была! Он обиделся на меня за то, что не звонила и не писала. Я бы точно обиделась и из мести с кем-нибудь стала встречаться. Все люди одинаковые... не хочу этого знать"
  "Это ужасно, это просто ужасно... я не знала, что будет так трудно. Он вырос, загорел, коротко подстриг волосы. Я даже не узнала его со спины когда он приехал! Думала, какой-то приятель зашел за ним... А когда он на меня посмотрел... господи, сколько укора было в его глазах! Я стараюсь больше никогда не встречаться с ним взглядом. И никогда, никогда не оставаться с ним наедине. Ухожу с утра и прихожу поздно вечером, когда он уже у себя. Не смогу с ним говорить, если он поймает меня где-то одну. Сразу расплачусь. Такое напряжение... веду себя как старшая сестра, которой нет дела до младшего брата, у которой своя взрослая жизнь. Но он рядом, в этом доме. И когда я ложусь спать, я знаю, что он за стеной. Я чувствую его каждую секунду. От этого становится очень спокойно. Но как-то больно. Мне кажется, что мы разошлись, совсем разошлись... в разные стороны. Он и не пытается со мной общаться. Почему? Ведь он не знает о моем договоре с матерью. Думает, я во всем виновата? Думает, я забыла его? Наверное... наверное он очень обиделся. Я же не хотела, чтобы мы стали совсем чужими! Мне просто нужно было придумать, как поступить... иногда мне хочется, чтобы он все-таки попытался поговорить. Хотя бы написал что-нибудь через интернет. Нет, мы иногда говорим натянуто - "как дела" и все такое. Будто чужие. Будто соседи. Он спрашивал про поисковиков, чем мы там занимаемся, я односложно отвечала. Но это все не то"
  "О-о, я сойду с ума с такой жизнью... надо что-то придумать. Надо что-то сделать. Но с каждым днем пропасть между нами все больше. И мне кажется, он больше не подпустит меня к себе. Быть может, он пожалел о том, что было? Ведь я так и не узнала, как он ко всему этому отнесся! Я вспоминаю тот вечер и понимаю, что вела себя как похотливая кошка! А ведь он еще... не совсем взрослый. Может, его это морально травмировало. Я просто дрянь... Хорошо, что все не зашло слишком далеко. Не очень-то приятно жить со знанием о том, что твоей первой девушкой была собственная сестра. Какая гадость.... Наверное, так он и думает обо всем - какая гадость.
  А я никого не смогу полюбить кроме него. Никогда. Я знаю точно"
  "Вчера напилась как сапожник. Полночи просидела головой в унитаз. Никогда мне еще не было так плохо. Но лучше так... это отвлекает. Короче, с Мышей общались в контакте. Мне кажется, Мыша ко мне клеится, но не важно. Я хотела ненавязчиво расспросить его про Антона. И этот придурок рассказал, что Антон встречается с какой-то девицей! И даже переспал с ней на днях, на вечеринке! Я... у меня просто сорвало крышу. Я сама во всем виновата, я сама его оттолкнула! И вот что вышло. Теперь у него девушка, как я и опасалась... и, в общем, я напилась. В одиночку. Выпила наверное почти бутылку водки. Иногда физические страдания кажутся даже приятными, по сравнению с тем, как болит разбитое сердце.... Фу, сколько пафоса... плевать! Плевать на Антона! Так даже лучше. Это доказательство того, что я ему не нужна. Значит, я могу начать жить с чистого листа. Без Антона. Без мыслей о нем. Это очень, очень хорошо. Теперь я свободна. Если захочу, я могу эту семейку уничтожить... теперь меня ничего не держит. Плевать. Я его все равно люблю. И поэтому... только поэтому ничего не сделаю. Пусть живут как хотят. Я их прощаю.
  Кажется, я еще пьяная... пишу всякий бред, да? Пойду посплю"
  "Я построила внутри себя стену, куда не пускала больше мысли о нем. Это очень искусственно. Не по-настоящему. Деланое равнодушие. Но оно помогает как-то ползти изо дня в день. Общаться с друзьями, ходить на лекции, натягивать улыбку на лицо, когда это необходимо. Я думала, что со временем боль утихнет. Ну что мне еще оставалось? Появились мысли о том, чтобы съехать на квартиру, а может и вовсе уехать в Красный, как хотел отец. Если жить подальше от Антона, я быстрее избавлюсь от этого.
  Но сегодня утром... обычно я ухожу раньше на лекции, а тут проспала. Подумала - да вообще не пойду, все равно скоро переводиться. Валялась в кровати, пока внизу не хлопнула дверь за Галиной. Я была уверена, что Антон уже давно ушел, и теперь я в доме одна. Спустилась в гостиную... и замерла от неожиданности. Антон сидел за столом с ноутбуком и чашкой кофе. Бежать уже было поздно. Поэтому я буркнула "Привет" и включила чайник. Побыстрее достала чашку, насыпала кофе, сахар. Сейчас закипит и уползу в свою комнату.
  Я заметила, что Антон не ответил на мое приветствие, раньше отвечал... Я спиной чувствовала его взгляд. Невольно обернулась, и мы встретились глазами. Меня будто молнией прошибло... его глаза... как он на меня смотрел... я не могу описать это словами. Он тихо произнес: "Алис..." и тут же осекся. Я так и не узнала, что он хотел сказать. Оторвала себя от его глаз, резко отвернулась. Закипел чайник.
  Подхватив свое кофе, я быстро поднялась к себе. Закрыла дверь, достала сигареты и выкурила одну за другой, три штуки, даже не открыв окно.
  Он мой, я увидела это в его глазах. Он всегда был моим! И это я разбила ему сердце. И это ему было больно. Ведь он ничего, ничего не знает! Каково ему... я думала только о себе, о своих чувствах! И теперь, когда я прочитала в его взгляде так много, пришло время действовать.
  Решение пришло само собой. Все сложилось, как паззл! Мы уедем. Я знаю, как сделать, чтобы он остался со мной, чтобы нам никто не помешал. У меня есть оружие! Или нет, не так. У меня есть козырь. Очень-очень жирный козырь.
  Нужно просто немного подумать, как все устроить. Нельзя ошибиться. Завтра... завтра же я это сделаю!"
  "Да, сегодня. Я не отказалась от своих планов. Всю ночь не спала, проговаривала десятки раз то, что должна сказать. Вроде бы все верно. Я все хорошо продумала. Выдержать нужную интонацию. Не перегибать палку. У меня будет только один шанс.
  Как же я волнуюсь...
  Если бы я все могла рассказать Антону! Но он никогда не узнает, в этом весь смысл. Если узнает, может не получиться. Мне же... мне нечем будет шантажировать. Черт, дурацкое какое слово... но это ради нас.
  И еще одно. Сначала я должна пойти на Маяк. Я не могу оставить это дело вот так вот... мне это давно не дает покоя. Мой дурацкий эгоизм. Нужно доделать это неприятное дельце, убедиться, что я ошиблась - или не ошиблась. Да, сначала Маяк. Потом мне уже будет не до этого, нам нужно будет уезжать как можно скорее. Если на Маяк не схожу, если не проверю - меня это будет преследовать. Снова чувствую себя дурой из фильма ужасов, которая лезет в дом с привидениями. Но что поделать - в этом вся я, как сказал бы Антон. Ладно, все будет нормально. Это не самая опасная часть моего мероприятия, приду - напишу".
  
  
  Больше не осталось записей. Я смотрел на последние строки, потрясенный. Алиса... я будто только что жил в ее теле. В ее голове. Я не хотел обратно! Не хотел выходить из нее, но вот она - последняя запись...
  Дрожащими пальцами я коснулся монитора, удерживая, удерживая ее... не исчезай!
  Алисы больше нет. Алисы больше нет. В моей голове тоже родился голос, который говорил со мной. Как говорил с ней. "Алисы больше нет..."
  По моим щекам потекло горячее, но я не плакал. Какой смысл плакать. Внутри меня открылась воронка, которая поглотила все мысли, все чувства, оставив только какую-то звенящую боль в каждом сантиметре тела. И особенно в груди.
  Я сидел так довольно долго. Время замерло. Первой мыслью, которая родилась в моей голове, была мысль о том, что есть такая болезнь - когда человек месяцами спит. Если бы я заболел этой болезнью, я бы видел Алису все время. Она бы пришла ко мне и осталась рядом.
  А потом голова снова заработала, я включился в реальность. Слезы давно высохли. Я встал, покачнулся и схватился за стол. Услышал свой голос, будто чужой:
  - Она не вернулась с Маяка.
  Потом я, уже осознанно, произнес эту фразу, громко, почти на истерике:
  - Она не вернулась с Маяка!
  И они солгали мне. Я медленно повернулся в сторону двери. Теперь нужно было включить уши. Включить всего себя, полностью.
  Из гостиной доносилось бормотание телевизора. Вернулась ли мать? Обычно она заходила ко мне в комнату поздороваться, когда приходила со своих дел, но сегодня не зашла. Сколько сейчас времени? Уже стемнело. Но как давно стемнело?
  Я оторвался от стола и пошел к двери. Спустился в гостиную. Отец дремал перед телевизором. На кухонном столе стояли неразобранные пакеты из магазина - наверное, мать уже пришла, поднялась к себе переодеться.
  Я подошел к отцу и грубо растолкал его. Он уставился на меня красными еще пьяными глазами.
  - Папа, ты мне соврал. - Как можно спокойней произнес я. - Зачем?
  - Что? - Не понял он. - Ты чего? Сколько времени? Я тут прикемарил...
  - Папа, ты соврал про Алису!
  - Что?
  - Она не звонила! Ты не разговаривал с ней! Зачем ты это выдумал?
  - Как не звонила? Звонила!
  На лестнице послышались шаги матери, но я не отставал от отца. Голос мой стал срываться.
  - Ты выдумал это! Я точно знаю!
  - Да нет же, спроси у матери!
  - И мать обманул!
  - Да нет! Она же с ней говорила.
  - Она?! Не ты?.. - теперь пришла моя очередь растеряться. - Но... я думал, что ты.
  - Чего вы там? - Устало спросила мать. Я оставил отца и подошел к обеденному столу. Мать принялась разбирать пакеты.
  - Мама, ты говорила с Алисой по телефону?
  Она замерла и подняла глаза. Лицо ее было осунувшимся и бледным. Постаревшим. Я понял, что давно не видел ее без макияжа, даже утром, когда я вставал, мать уже была накрашена и причесана.
  - Да, Антон. А что?
  - Зачем ты это придумала? Это не правда.
  - Это правда. Я с ней разговаривала. - Через силу сказала она. Казалось, слова даются ей с трудом. - Давай потом поговорим. Мне нужно приготовить ужин, поможешь?
  - Мама, сейчас!
  - Я устала, Антон. У меня такой день был... сегодня началась выставка, и я весь день на ногах. Мне сейчас не до Алисы.
  - Просто скажи правду, - настойчиво сказал я, - и я сразу от тебя отстану.
  - Я тебе сказала правду.
  - В тот день, когда Алиса пропала, она пошла на Маяк. И не вернулась оттуда. Я знаю это точно, я выяснил.
  - С чего ты взял. Да, может и ходила. Но она вернулась. Собрала вещи и уехала.
  - Я тебе не верю.
  - Дело твое. Мне... знаешь, я виновата, конечно. Мы с ней столкнулись тут, я про тебя с ней заговорила, запретила ей с тобой видеться и разговаривать. Она психанула. Вот и все. Ты же ее знаешь. Запихнула в сумку свою одежду и ушла.
  Это было похоже на правду, на то, что Алиса писала в дневнике. Я задумался, подозрительно следя за матерью. Та, как ни в чем не бывало, отвернулась к раковине и стала что-то мыть.
  - Но... тогда она бы написала что-нибудь. Хоть строчку. Вышла бы хоть раз в интернет. - Пробормотал я. - Хотя бы с телефона. И почему ее телефон не доступен... нет, здесь что-то не так!
  - Антон, если бы я не была уверена, что с ней все нормально, мы бы с отцом давно бы уже начали ее искать. - Отозвалась мать. - Она просто хотела заставить нас поволноваться. А когда поняла, что это не сработало, позвонила и стала требовать денег. Без денег-то долго не протянешь. Сама она зарабатывать не умеет, привыкла на всем готовом. Я думаю, она погуляет и вернется.
  - Как ты передашь ей деньги?
  - Отправила перевод сегодня, на паспорт.
  - Мама, если ты врешь... и если ее начнет искать полиция, ты же понимаешь, что они проверят. И обнаружат, что ты ничего не посылала.
  - Боже мой, Антон. Унялся бы ты уже, а? Мне даже разговаривать от усталости трудно. Почисть картошки хотя бы, я же не ломовая лошадь. Вы дома с отцом сидели и пальцем о палец не ударили за весь вечер!
  Я резко развернулся и пошел на второй этаж. Мать говорила убедительно, но мне казалось, что она врет. Все стало каким-то нереальным, как во сне. А может я, и правда, сплю? Хотелось поверить матери. Расслабиться. Но дневник Алисы... что такого могла ей сказать мать, чтобы сестра оставила меня, даже не поговорив?! Ведь у нее были совсем другие планы! Нет, это какой-то бред... какой-то обман... хочется верить, что Алиса жива, что она звонила. Но не вяжется. Почему-то я был уверен, что сестра (ах да, не сестра же...) не вернулась с Маяка. Эта мысль пришла извне, после того, как я дочитал ее дневник. Не моя мысль! Будто Алиса сама шепнула мне ее. И теперь, хотя разум мне говорил - все в порядке, все хорошо, мамочка так убедительна - в душе я знал, что это ложь.
  Я не смогу пережить еще одну ночь в неизвестности. Алиса приходила ко мне во сне - и она была все слабее и слабее. Какой я увижу ее на этот раз? И увижу ли?
  Я вошел в комнату Алисы, открыл шкаф. Вещи были свалены как попало. Юбки, куртки, платья, пальто - сорвано с вешалок и просто засунуто в шкаф. Какое-то время я растерянно смотрел на этот беспорядок, не зная, что взять. Скорее всего в шкафу все постиранное и не подойдет. Я открыл комод. В верхних ящиках белье, купальники, чулки. Тоже все чистое скорее всего. В нижнем перчатки и шапки. Наверное, перчатка подойдет, я видел в кино, что используют именно перчатку. Выбрал ту, которая выглядела самой потертой.
  В дверях послышался шум, я обернулся и увидел отца. Он по-прежнему был пьян, но силился держать себя в руках.
  - Ты чего тут делаешь? - Равнодушно спросил он. - Чего там с матерью-то, опять ее доводил?
  - Папа, ты знаешь адрес Степанычей?
  - Ну да. Зачем тебе?
  - Степаныч мой приятель, мне надо к нему зайти.
  - На ночь глядя? Уже времени сколько!
  - Очень надо. Я забыл ему кое-что отдать, по школе.
  - На Никулинской они живут, у бабки одной в восьмом доме. Я сам ему снимал времянку. Может завтра уже сходишь... мать ужин делает, помоги иди.
  - Нет, папа. На ночь есть вредно.
  Я проскользнул мимо него, зашел к себе, взял мобильник, бумажник, надел свитер и спустился в гостиную. Мать чистила картошку и демонстративно меня не замечала. Мне это было только на руку.
  - Стой! - Не удержалась она, когда я уже почти обулся. - Ты куда это собрался?
  - К однокласснику заскочить надо. - Бросил я. - Отец знает.
  - Не долго?
  - Нет, сейчас приду.
  Я выскочил из дома и с шумом вдохнул свежий ночной воздух. Ну вот, вырвался. Думал, будет труднее, обычно так поздно меня не выпускали.
  Никулинская улица совсем не далеко. Нужно идти в сторону школы, а потом свернуть в проулок. Я набрал номер Мыши.
  - Чо в школе не был? - Сразу спросил он.
  - Мне нужна твоя помощь. - Ответил я. - Приходи сейчас к дому Степаныча, Никулинская восемь. Возьми хороший фонарь.
  - Куда? Зачем? Степаныча щемить будем?
  - Нет. Пойдем искать мою сестру.
  - А-а... ладно. Хорошо, через минут двадцать подскочу!
  Потом я позвонил Клещову и Петьке, они тоже легко согласились приехать. До остальных дозвониться не удалось, ну и ладно.
  Ворота восьмого дома были заперты. Я заглянул в щель и увидел в дальнем конце двора небольшую времянку, в ней горел свет. Хорошо, что еще не спят. Хотя меня бы это не остановило. Я дошел до какой-то очень глубокой степени отчаяния, всякие там нормы и приличия меня волновали очень мало.
  Звонок отозвался заливистой трелью на весь двор. Где-то залаяла собака. В большом доме загорелся свет, на пороге показалась толстая высокая бабка.
  - Кого там черти принесли?! - Крикнула она неожиданно тонким голосом.
  - Мне Степаныча надо! Младшего! - Крикнул я в щель. - Мне уроки отдать!
  - Вот бесовы дети, - проворчала она, а потом крикнула: - Степанычи! К вам в гости пришли! Эй!
  Во времянке открылась дверь и мужской голос спросил:
  - Кто там?
  - К сыну твоему пацан!
  Через некоторое время из времянки выбежал Степаныч-младший и подбежал к воротам.
  - Эй, там кто? - С опаской спросил он.
  - Это я, Антон! Надо поговорить.
  Он открыл дверь и вышел ко мне в темноту.
  - Ты чего, Антон? Поздно же.
  - Мне нужна твоя помощь, прямо сейчас. Твоя собака.
  - Мошка? - Удивился он.
  - Да, да, - нетерпеливо ответил я. - Эта твоя Мошка. Ты же обещал помочь мне, помнишь? Сегодня обещал!
  Он молчал.
  - Эй, ты чего? Ты же не наврал про собаку? - Насторожился я. - Мне сегодня столько врали, что уже хватит...
  - Нет, я не наврал! Я просто думаю, что бате сказать. Поздно же уже.
  - Ну скажи ему... скажи... черт, я не знаю, скажи что-нибудь!
  - Ладно, я просто скажу, что ты пришел посмотреть Мошку, и мы прогуляемся немного с ней.
  - Отлично. А у тебя есть фонарь?
  - Есть, но небольшой. Я возьму. Ты хочешь пойти на Маяк? Ночью, сейчас?
  - Да. А ты что, боишься?
  - Нет... не знаю.
  - Сейчас еще ребята мои подойдут, будет не страшно. Ты же обещал!
  - Да, я сейчас приведу Мошку. Но нужна какая-то вещь твоей сестры, с ее запахом.
  - Перчатка подойдет?
  - Ага, наверное... ты знаешь, я же особо не искал с Мошкой людей. Я читал только про это. Ну и вещи всякие там прятал, чтобы она разыскивала, навык не потеряла. Но по-настоящему я никого не искал, поэтому я не знаю, получится ли.
  - Мы просто попробуем! Иди уже!
  Степаныч скрылся за воротами. Я нетерпеливо ходил туда-сюда, чувствуя уже сам себя этой поисковой собакой. Сейчас понюхаю Алисину перчатку и побегу ее искать. Зачем все это? Зачем? Если я иду на Маяк, то значит уже не верю, что она жива. Разве так можно?! С такими мыслями... но что если она упала куда-нибудь в расщелину, сломала ногу и лежит там. Она еще может быть жива! Да-да! Это вполне возможно! Я иду искать ее - живую!
  Какие-то люди показались в начале улицы. Когда они прошли под фонарем, я узнал Клещова, Петьку и Мышу.
  - Она что, правда пропала? - Сразу спросил Петька. - Ты думаешь, она как те... надо было еще днем поискать!
  - Не знаю, я ничего не знаю. Не спрашивайте. Просто пойдем все вместе.
  - А Степаныч зачем? - Спросил Клещов.
  - У него поисковая собака. Может, она возьмет след, если Алиса была недавно на Маяке.
  - Да ну, это чушь, - заявил Клещов. - Собаки эти. Бесполезно.
  - Ничего не чушь, - осадил его Мыша. - У меня дядька рассказывал, как собаки людей под завалами отыскивали, своими глазами видел!
  - Ну так то другое... - Начал Клещов, но Петька на него шикнул, и тот замолчал.
  - У меня есть два фонаря, - сказал Петька и протянул мне один. - Еще у Мыши фонарь. Нам хватит?
  - Надо было с утра идти искать, толку сейчас по потемкам, - снова забубнил Клещов. - А чего в милицию не заявили?
  - Слушай, ты можешь идти домой, если тебя это напрягает. - Спокойно сказал я.
  - И правда! - Поддержал меня Мыша. - Достал уже! Если Антоха решил сейчас, то есть причина!
  - Да, причина есть. Я прочитал в ее дневнике, что она собиралась идти на Маяк в тот день, когда пропала. Только что прочитал.
  - Там не было такого! - Выдохнул Мыша и тут же осекся.
  Я внимательно посмотрел на него, но в темноте сложно было разглядеть лицо.
  - В скрытых записях. Они не доступны никому кроме хозяина дневника. - Тихо сказал я. - А ты что, читаешь ее дневник, Мыш?
  - Ну так... иногда. А что такого? Мы с ней вроде как дружим. Тебе-то что?
  - Ничего. Как-то не замечал. - Пробормотал я, а сам подумал - если бы Алиса забыла закрыть какую-нибудь запись про меня, Мыша многое бы узнал такого, что его сильно шокировало. Эти дурацкие дневники опасная штука. И кто их только придумал.
  Ворота открылись, и на улицу выскочил довольно крупный пес с висячими ушами. А следом вышел Степаныч.
  - Привет, пацаны. - Неуверенно бросил он. Петька первый протянул ему руку, потом Мыша и Клещов.
  - А чойта у тебя за собака, чего она так странно бегает? - Спросил Клещов. В темноте он не разглядел, что у собаки три лапы.
  - У нее нет ноги. - Резко ответил я.
  - Чего это она без ноги?
  - Слушай, отстань от собаки! - Я начал злиться.
  - Она попала в капкан, когда ловили браконьеров. - Сдержанно ответил Степаныч. - И ей пришлось в больничке лапу отрезать. - Он приготовился защищать свою любимицу от насмешек, но все просто молча наблюдали за собакой. - Ну что, идем или не идем?
  Мы двинулись по дороге. Мошка довольно уверенно ковыляла рядом с хозяином.
  - Бедная собака, - произнес Петька. - А ее можно погладить?
  - Да, она очень добрая, - отозвался Степаныч. - Можешь даже ее за ухо подергать, ей нравится.
  - Ну, не буду, пожалуй, - Петька передумал. - Все-таки я чужой, мало ли что. Я тоже хотел в приюте взять собаку без лапы. Мне их так жалко стало, когда увидел в контакте, в группе. У них таких глаза у всех потерянные. У собак же должен быть хозяин, они же генетически заточены на то, чтобы хозяина любить и служить ему. Сидят в этом приюте и ждут, чтобы их кто-нибудь взял. - Он вздохнул. - Но мать не разрешила. Она боится собак. И, говорит, они воняют, мусора от них много на дворе.
  - А мой батя сразу мне разрешил. - Отозвался Степаныч. - Так бы ее усыпили. Батя добрый, животных любит, как и я. Мы моем ее шампунем специальным, она вообще не воняет. На диване спит со мной.
  Степаныч с Петькой оторвались от нас, и пошли вперед, продолжая обсуждать собачью тему. Я подумал, что со временем они могут подружиться. Не смотря на свирепый вид Степаныча, в душе он был таким же кротким и душевным, как Петька.
  Клещов и Мыша шли со мной. Клещов насупившись, а Мыша наигранно бодро. Мне казалось, ему немного не по себе от того, что я узнал, что он читает дневник Алисы.
  - Я думаю, она упала, сломала ногу и не может выбраться. - Каким-то преувеличенно веселым тоном сказал я, даже самому противно стало от того, как это фальшиво прозвучало. - Поэтому мы туда и идем.
  - Да, - согласился Мыша. - Скорее всего.
  Я знал, что Мыша не верит моей лжи. И я не верил его лжи. Но мы продолжали играть в эту игру. Обсуждали, куда она могла зайти. Вспоминали, где есть места, откуда можно неопасно и невысоко сорваться. Клещов слушал нас молча и за это я его ненавидел. Мне каждую секунду казалось, что он скажет что-нибудь такое, что разметает весь наш радостный песочный замок. Но он благоразумно молчал. По крайней мере, большую часть пути. Но когда мы вошли в поселок у подножия Маяка, выдал:
  - А трупы собака так же, как живых может находить?
  Его вопрос повис в воздухе. Какое-то время мы шли молча. А потом Мыша сказал:
  - Вот ты дурак, Игорь. Дурак. Зачем ты это спросил?
  - Я просто... просто интересно.
  - Просто интересно? Ты знаешь, как все устроено в мире? Все на самом деле как кино. Ты смотришь кино - люди там умирают. Но у тебя никто не умирает на самом деле в реальности. И не умрет. У каких-то знакомых может кто-то умереть, ты это видишь, переживаешь, боишься, что и у тебя такое случится. Но такое не случится. Потому что все вокруг тебя просто кино, не настоящее. Реален только ты сам. И у тебя ничего плохого случиться не может. Потому что кино тебя никак не касается. Надо всегда так думать, держать это в голове, тогда это становится твоей реальностью, и ты защищен.
  - Это какой-то бред, - насупился Клещов.
  Я похолодел, когда до меня дошло, что сказал Мыша.
  - Это говорила Алиса! - Воскликнул я. - Ты откуда это знаешь?! Это слова Алисы!
  - Ну да, да, - раздраженно согласился Мыша. - мы... болтали с ней иногда. Это она говорила. Переписывались в контакте. Что в этом плохого?
  - Ты к ней клеился. - Сказал я. - Точно!
  - Ну и что... послушай, это другое. Не так, как обычно. Я хотел с ней встречаться, по-настоящему.
  - Да ты ее младше, зачем ты ей, - бросил я. - Слушай, Игорь, иди к ребятам, мне надо кое-что сказать Мыше. - Попросил я. Клещов неохотно ускорил шаг.
  - Не надо только меня лечить, - предупредил Мыша.
  - Я и не собираюсь. Просто я как другу тебе хочу сказать, что ты не трать на Алису время.
  - А то что?
  - Ничего. У нее есть парень, уже давно. Так что все бесполезно.
  - Какой парень? Кто?
  - Ты его не знаешь.
  - Да ты на ходу выдумываешь.
  - Зачем мне это?
  - Постоянно такая фигня случается. Братья бычиться начинают, если кто-то к сестре имеет планы. Ты такой же, как все, - сквозь зубы произнес Мыша.
  - Дело не в этом. Ты не понимаешь...
  - Это тебя не касается, Антон. Она взрослый человек, я взрослый - мы как-нибудь решим.
  - Она его любит, ясно тебе? И все. И это не решается. Я просто тебя предупредил, чтобы ты знал. Если бы не это... вот поверь - если бы не это, я бы вообще не лез между вами. Просто вообще.
  - Так и не лезь.
  - Какой же ты придурок... с тобой по-человечески, а ты...
  - Это ты придурок.
  Некоторое время мы шли ничего друг другу не говоря. А потом Мыша вспылил:
  - Ты... Антоха, ты... вот я точно знаю, что она жива! Точно! А ты говоришь, что жива, а сам идешь искать труп! Я сразу понял!
  - Откуда ты знаешь, что она жива? - Я остановился и уставился на него. В глазах Мыши было что-то детское, обиженное, наивное... мне показалось, он сейчас заплачет.
  - Потому что... так не бывает. Чтобы умер кто-то, кого ты знаешь. Кого ты по-настоящему...
  Нет... нет-нет, я не хотел слышать это слово! Черт, не надо, не надо.
  - Кого ты знаешь. - С расстановкой произнес я, заканчивая его фразу.
  - Да, - упавшим голосом согласился он. - Кого ты знаешь. Я так и сказал.
  Мы сверлили друг друга глазами. Мыша-Мыша, что же мне с тобой делать, ведь ты мой лучший друг. Неужели тебе может быть так же больно как мне, когда ты думаешь о ней?
  - Она жива, я знаю это точно. - Прошептал он.
  - Она вечно выдумывала всякую чушь. Она была фантазеркой. - Жестко сказал я. - Люди иногда умирают. Даже те, кого ты знаешь... по-настоящему. И - да - я иду сейчас искать не живого человека. Но мне будет хуже чем тебе, если я найду то, зачем иду. Мне будет хуже. Если ты раскиснешь... кто поможет мне?
  Мыша молчал.
   - И... я надеюсь, что мы идем туда зря. И никого не найдем. Вот зачем мы туда идем на самом деле.
  Мыша произнес:
  - Ты сказал - "была"... "была" фантазеркой...
  - Да, я сказал "была"! Она пудрила мне мозги своими сказками дольше, чем тебе! И поверь - это все ее выдумки!! Если говорить себе каждую секунду, что человек жив, чуда не случится! Я это знаю! Если бы... если бы она поменьше жила в своих сказках, если бы не пряталась от меня, если бы я мог за ней присматривать, все было бы хорошо! И я не шел бы на эту чертову гору сейчас искать ее чертов труп!!!
  - Да что с тобой... хватит! Хватит это говорить! Это ты в своих сказках! Ты на пустом месте выдумал, что с ней что-то случилось!
  - Ага. Да. На пустом месте. Точно. Хотелось бы. Да только я хорошо знаю разницу между реальностью и сказочным бредом. Как обидно!
  Издалека раздался голос Петьки:
  - Вы чего там забуксовали?!
  - Пошли уже. - Пробормотал я и быстрым шагом направился к лесу.
  Ребята сидели на скамейке, возле тропы. Там, где днем я встретил Киселева и его друзей. Собака лежала у ног Степаныча, тяжело дыша. Петька включил фонарь, чтобы рассеять темноту. Лес нависал над нами черной громадиной, из него выползали влажные лапы холодного воздуха, касались наших лиц. От этих лап хотелось отмахнуться, спрятаться, но нам предстояло нырнуть к ним в объятия.
  - Давай перчатку. - Сказал Степаныч. Я достал из кармана перчатку Алисы и протянул ему. Он надел на собаку поводок, включил свой небольшой фонарик и неохотно пошел к тропе.
  - Ну, а вы чего? Идите сзади за мной. - Бросил он через плечо. Мы потянулись следом, включив свои фонари.
  - Если твоя сестра больше двух дней не была тут, Мошка вряд ли возьмет след, - пробормотал извиняющимся тоном Степаныч. - Сейчас узнаем.
  Он присел рядом с собакой и дал ей понюхать перчатку. Потому ткнул ее носом в землю и сказал "Ищи!". Мы замерли в напряженном ожидании. Собака какое-то время обнюхала землю вокруг, замерла, будто прислушиваясь к чему-то, а потом уверенно потащила Степаныча за собой по тропе.
  - Может быть, она уловила более ранний след, может это было не два дня назад. - Возбужденно шепнул мне Мыша. - Так что это ничего еще не значит.
  - Да, да, я знаю. - Сказал я просто чтобы ответить. Я ничего не чувствовал. Только пустоту. И может быть... смирение?
  Какое-то время собака тянула нас ровно по тропе. Я думал, что она пройдет мимо поворота к дереву, был уверен в этом! Ведь туда я сегодня уже заходил. И знал, что Алисы там нет. Но Мошка замерла в замешательстве возле камня, по которому мы ориентировались с Алисой, сворачивая к нашей поляне. Да, да, все верно. Собака просто уловила более ранний след, ведь Алиса писала, что ходила к поляне! Это очень чуткая собака, Степаныч же говорил. Хорошая собака. Качественная.
  Степаныч дал псине еще раз обнюхать перчатку.
  - Чего это она остановилась? - Насторожился Мыша.
  - Может Алиса сидела тут на камне, - предположил Петька.
  - Нет, это... тут есть еще одна тропинка, вбок, - пробормотал я и собака, будто меня услышав, потянула Степаныча в кусты.
  - Эй, может, туда не пойдем? - Крикнул мне Степаныч. - Заблудимся еще!
  - Не заблудимся. - Ответил я. - Я знаю, куда ведет эта дорога. Хотя можно и не идти, я там уже проверял.
  - Лучше проверить. - Вмешался Клещов. Он был не на шутку увлечен собакой, и ее способностями. Ну надо же! - Она же идет по следу! Значит надо проверить!
  Я пожал плечами. Придется показать им поляну.
  Собака четко вела по нашей с Алисой тропинке. Вот мы и дошли до ручья.
  - Стойте, тут грязь! - Выкрикнул я. - Я сейчас найду бревно, по нему можно перейти.
  - Черт, не свети в глаза, - проворчал идущий за мной Мыша.
  - Мошка след потеряла, тут вода! - Крикнул Степаныч.
  - Сейчас найдет. Я знаю куда идти. - Успокоил его я.
  Я первый перешел по бревну, посветил, пока переправлялись остальные. Когда мы вышли на сухое место, Степаныч снова дал собаке перчатку. Она быстро нашла тропу и потащила нас прямиком в сторону поляны. Я не ожидал никаких сюрпризов. В кармане джинсов завибрировало. Ну кто там еще...
  - Подождите минутку, отец звонит! - Крикнул я. А потом в трубку: - Алло?
  - Ты где?
  - Гуляем с пацанами.
  - Иди домой.
  - Чего? Я еще погуляю.
  В тишине леса раздался голос Степаныча:
  - Тут тропа кончается, куда дальше-то, Антон? Мошка в кусты меня тянет!
  Черт! Я же сказал остановиться, вот тупица...
  - Это кто там с тобой? Какая тропа? Ты где?!
  - Да Степаныч это. Гуляем с собакой. Я скоро приду.
  - Ты на горе? Ночью?!
  - Нет...
  - Ты на горе! Вы там что делаете? С какой собакой? Зачем?!
  - Слушай, я приду когда закончу. - Твердо сказал я, поменяв тон.
  - Антон... послушай, Антон... - Тон отца тоже поменялся. Стал заискивающим и просящим. - Ты сейчас возвращайся, сразу. Там не надо ходить! Я ж предупреждал тебя, сын... с собакой еще... не надо!
  - А то что? Что случится?
  - Опасно... этот Кондратьев... Они же выходят ночью пострелять. А вы там... вдруг пуля шальная. Иди оттуда сейчас же, сынок! Я прошу тебя!
  Я помолчал, раздумывая над его словами. От мысли о том, что кто-то может пальнуть случайно из темноты, стало не по себе.
  - Но я ничего не слышал, тут никто не стрелял. - Неуверенно пробормотал я.
  - Не стрелял, так будет. Опасно там! Иди домой, а? Я сейчас сам приду за тобой, ты спускайся с горы!
  - Нет, нет, я все понял. Я... я прям сейчас иду домой. Степаныча прихвачу и сразу спустимся.
  - Точно?! А то я выхожу уже!
  - Не, пап, точно. Матери не говори только. Я скоро буду.
  - Жду тебя тогда!
  Я медленно засунул трубку обратно в карман.
  - Чего там? - Нетерпеливо спросил Мыша. Клещов, Петька и Степаныч тоже подтянулись и стояли вокруг меня. - Кто стрелял?
  - Да батя истерит. Типа, Кондратьев тут по ночам стреляет, а мы тут ходим. Под пулю можем угодить.
  - Нифига себе... пойдемте отсюда, а? - Заволновался Петька.
  - И чо делать будем? - Спросил Мыша. - Так-то замок в другой стороне, думаешь, они сюда дойдут?
  - Нет. Вряд ли. - Ответил я. - К тому же мы с фонарями, нас видно. Если кто хочет, пацаны, возвращайтесь. Только, Степаныч, ты мне нужен с собакой. Останешься?
  - Да мы все останемся, - заверил меня Мыша. Я не был уверен, что Клещов с Петькой так уж горят желанием продолжить путь после разговора о стрелках, но они промолчали.
  В лесу стало как-то сразу неприятно. И так было не особо весело, но теперь уж совсем спину захолодило. Ходили слухи, что здесь охотятся обитатели кондартьевской новостройки, но я впервые услышал об этом от отца. И отец был реально взволнован, когда говорил это.
  - Степаныч? - Спросил я. - Ты как?
  - Да пошли уже. Поглядим куда Мыша ведет, а потом сразу домой. - Пробормотал он. - Вы, пацаны, прислушивайтесь... если кусты там зашуршат где... может они лежат с ружьями, ждут лис. Если пьяные, то могут пальнуть в нас не глядя. Они, может, не только на лис охотятся... батя сказал, они могут и людей постреливать, чтобы отвадить туристов. Чтобы гора полностью только их стала. Они ж при власти, им все с рук сойдет...
  - Блин, может днем придем? - Испуганно прошептал Петька. - Не, ну реально, пацаны... мне стремно как-то.
  - Чо, попа жим-жим, малыш? - Хохотнул Мыша.
  - Это все серьезно! - Не унимался Петька. - Это вам не шуточки!
  В тишине раздался тихий смех Степаныча.
  - Да вы чего, поверили? Я развел вас. Прикольно, да?
  - В смысле - развел? - Спросил Петька. - Про что?
  - Да нет никого сейчас в Замке. Батя сказал, они еще вчера уехали все. Только охранник там дрыхнет.
  - Вот придурок... - Злобно бросил Клещов и сплюнул. - Время нашел шутить.
  - Я просто пошутил.
  - Чо, сразу сказать не мог, что никого нет?! Нафига нагнетать?!
  - Ну я не специально. Просто вы такие все сразу серьезные. Хотел повеселить чутка.
  - Ладно, забыли. Дальше идем? - Спросил я.
  - Постой, Антох. - Мыша взял меня за локоть. - А твой батя?
  - Что?
  - Он что, не знает, что они уехали? Он же должен знать, да? Зачем же он тебя развел?
  Я удивленно посмотрел на Мышу.
  - Ну... может не знал?
  - Как такое возможно?
  - Никак. Может... Степаныч, может, они вернулись, а Степаныча отец не в курсе?
  - Да ладно, чего это не в курсе. - Возмущенно подал голос Степаныч. - Батя только недавно пришел с работы, темно уже было. Как раз, говорит, поработать можно было спокойно, без этой кодлы над душой. Они бухают там вечно, когда приезжают, шумят сильно, бате наливают, а он у меня не пьет, лечился он. Если бы они там были, батя б ушел раньше. Мы ели картошку с салом, и батя мне как раз сказал, что их нету!
  - Ой, ну что вы за это цепляетесь? Может папаша просто запугать Антоху хотел, чтобы тот свалил с горы. Кому разрешают ночью шариться по горе? Никому. Мне родоки башку отвинтят, если узнают, что я тут щас.
  Мыша по-прежнему держал меня за локоть. Мы смотрели друг другу в глаза, между нами будто летали слова, фразы, мегабайты фраз...
  - Да нет, - прошептал я, обращаясь только к Мыше. - Батя ни при чем.
  - Уверен? - Так же тихо отозвался друг.
  - Как это вообще...
  - Чего ты вообще подумал?
  - Фиг знает... блин, не знаю. - Он меня отпустил и побрел вперед по тропе. Ребята двинулись за ним.
  - Эй, эй, дай собаке дорогу! - Крикнул Степаныч, обгоняя его.
  Я какое-то время стоял, не в силах двинуться с места. Отец ни при чем. Точно. Просто... да, просто он хотел, чтобы я ушел с горы. Волнуется за меня. Но почему его напрягла собака? Его голос поменялся, когда я сказал, что у нас собака Степаныча! Ведь он мог знать, что собака полицейская... ой, что-то я совсем гоню. Идиот.
  Я сбросил с себя наваждение, в которое меня втащил Мыша и твердым шагом двинулся следом за друзьями.
  Мы шли к поляне. Конечно. В этом я и не сомневался. Собака взяла старый след Алисы. Мощная псина! Степаныча пацаны теперь зауважают. Петька от него отлипнуть уже не может. Даже Клещов впечатлился. Хорошо, это хорошо.
  Я расслабился, потому что знал, что на поляне Алисы нет. Да, я по-прежнему не знаю где она и что с ней. Но мне важно было хотя бы на час-другой перестать дергаться. Дальше - будет другой план. Я что-нибудь придумаю.
  Заросли расступились. Поляна была освещена луной, как в ту памятную ночь. Острая игла тоски кольнула меня и тут же отпустила. Все еще будет. В этот момент я поверил, что все хорошо. Дерево шепнуло мне это - так сказала бы Алиса. Правда - я чувствовал дерево. Каждый раз приходя на поляну, я ощущал теплый магнит, будто дерево манило меня. Но это не проходило через голову, раньше я не обращал внимания на это ощущение. А теперь - обратил. Дерево притягивает тех, у кого в душе тьма. Но во мне нет тьмы! В моей душе только Алиса и любовь к ней. Это - тьма? Нет...
  - Ого, я тут не был никогда! - Воскликнул Мыша. - Какое клевое место!
  Он сразу пошел к дереву. Я решил не говорить, что на нем повесился человек. Не тот момент. Остальные пацаны тоже потянулись за Мышей. Мы сели под дерево.
  - Почему собака сюда привела? - Спросил Клещов. - Надо поискать...
  - Что ты собрался искать? - Угрожающе пробурчал Мыша. - Успокойся уже.
  - Все нормально, пацаны. - Сказал я. - Алиса сюда ходила иногда. Просто старый след.
  - Так может она сюда пришла - и того... не вернулась обратно! - Клещов был неутомим в своих мрачных идеях.
  - С ней все хорошо. Теперь я это знаю. - Я незаметно коснулся теплого ствола дерева у себя за спиной.
  - Ну и супер. - Успокоено произнес Мыша. - Я тоже это знал. А прогулочка веселенькая вышла. Как в ужастиках. Честно говоря, я в какой-то момент слегка покакал кирпичами... со стрельбищами этими... Степаныч загнул, конечно.
  - Шутка до самого желудка. - Поддержал его Клещов.
  - Мошка! Эй! - Степаныч вскочил.
  - Чего это она?
  - Не знаю, может лису учуяла. Боюсь я... они бешенство переносят, вдруг куснет.
  - Она что, не привитая у тебя?
  - Привитая. Но все равно.
  Степаныч поднялся и, освещая себе дорогу фонарем, побежал через поляну к кустам, следом за собакой.
  - Блин... мне это чота не нравится... - чуть слышно пробормотал Петька.
  - Что там тебе не нравится?!
  Я напрягся. Мне это тоже не нравилось. Черт. Мне вообще это не нравилось.
  - Пойду гляну чо там. - Клещов, этот вестник тьмы, встал, включил фонарь и тоже побежал к кустам.
  - Собачечка охотится на белочек. - Успокоил нас Мыша. - Видали, сколько белок в этом году?
  - Или на лис. - Добавил Петька.
  - Тихо! - Рявкнул я, прислушиваясь. - Тихо...
  Мы замерли. Стали слышны голоса Степаныча и Клещова. Часть слов было не слышно, но некоторые долетали. Я услышал "роет...". Сердце обвалилось в пятки и осталось там лежать.
  - Пусть она не роет. - Раздался чужой голос. Я не сразу понял, что этот голос мой. - Мышь, пусть не роет. Пусть не роет... скажи им... скажи!
  - Эй, чувак, ты чего, - Мыша сжал мне плечо. - Тихо, ты чего?
  Я повернулся к нему и зашептал ему в лицо. Все тем же чужим голосом, чужими словами:
  - Пусть не роет. Останови. Останови. Прошу тебя! Уйдем! Все уйдем и забудем! Скажи им!
  - Антох...
  Из кустов раздалось!
  - БЛЯ!!!
  - ОСТАНОВИ ИХ! - Я схватил Мышу и стал трясти! - ОСТАНОВИ!
  - Да чего ты... - Мыша оттолкнул меня. - Пацаны, чего там?! Все в порядке?!
  - Идите сюда! - Крикнул Степаныч.
  - Я НЕ ХОЧУ ЗНАТЬ!!! - Заорал я. - Бросьте там все! Не надо знать!!!
  Из кустов раздались странные звуки. Я не сразу понял что это, но Мыша крикнул:
  - Кто там блюет?! Вы что, охренели?! Что у вас там?!
  Он подскочил, но я зацепил его за ногу, и он рухнул на землю.
  - Да бля, Антон!
  Он поднялся и двинулся на меня, с явным желанием дать мне по лицу, но почему-то замер.
  Меня не было. Я стоял в стороне отдельно от этого не моего больше тела. Будто снял одежду, давившую, душившую меня. Какой-то ад... тело что-то орало.
  - Ты что, ревешь? Эй! - Мыша наклонился и ударил мое тело по щеке. Один раз, другой. Но тело продолжало рыдать. И орать, постоянно орать эту фразу: - "Я не хочу знать!"
  Реальность превратилась в абсурд.
  Со стороны кустов Клещов вопил:
  - Дайте мне воды!!! Моя рука!!! Моя рука!!!
  Степаныч кричал:
  - Идите все сюда, быстро!!! Да идите же! Антон! Антон!
  Петька сидел, сжавшись в комок, и дрожал. Мыша пытался пойти туда где были Степаныч и Клещов, но я цеплялся за него, не отпуская. Продолжая рыдать - громко, надрывно, как-то по-животному.
  И только та часть меня, что вышла из тела и стояла в стороне - была спокойна. Мне нужно было разделиться. Необходимо. Чтобы не сойти с ума в эти самые страшные минуты.
  Мыше удалось оторвать от себя мои руки. Он навалился на меня и прошептал:
  - Это ты?! Да, ты?! Или твой батя?!! Алису... она там?!
  - Нет. - Выдохнул я.
  Он обхватил меня за шею и крепко прижал к себе.
  - Тихо. Успокойся, тихо. Я с тобой. Все. Все, Антон. Петька, иди проверь что там!
  - Я... нет, я не могу...
  - Вот черт! Тогда держи Антона.
  - Я не смогу...
  Клещов продолжал голосить что-то неразборчивое на другом конце поляны.
  - Отпусти. - Пробормотал я, высвобождаясь из его объятий. - Пусти.
  - Надо к пацанам, Антох.
  - Не надо... пожалуйста.
  - Надо.
  - Иди.
  - Сидит тут, ладно? С Петькой. Присмотри за Петькой. Хорошо?
  - Да. Я присмотрю. Не говори мне... только не говори. Если это она. Не говори. Скажи что не она.
  - Ладно. Это не она. Я знаю, что не она. Ты знаешь. Там вообще другое. Вообще. Белка... лиса укусила Клещова. Ясно тебе?
  - Да.
  - Все... все в порядке. Да? Сиди. Вон Петька сидит.
  Он осторожно поднялся, с опаской следя за мной. А потом развернулся и побежал к пацанам.
  Я с силой обтер лицо рукавом. Прижал ладони к глазам и замер. Сейчас я открою глаза. В своей комнате. В постели. Просто кошмарный сон.
  - Ёп... это что за... бляяяяяя... убери нахер фонарь! Не свети, я понял!!! Убери!!! - Голос Мыши заставил меня почти умереть. - Иди к ручью, бля, хватит блевать, иди к ручью, помой свою руку!!! Да убери ты фонарь! Убери собаку, бля, она же жрет!!! Пиздец... как звонить полицаям? Кто знает номер? Как звонить?! Убери собаку, уйдите отсюда! Привяжи ее!
  Я сквозь пальцы посмотрел на кусты. Сначала я по силуэту узнал Клещова, который, тихо поскуливая, пошел в сторону тропы, по которой мы пришли. Потом появился Мыша и странной походкой направился к нам. Я следил за ним не отрываясь. Он был неизбежностью, которая приближалась ко мне, и мне хотелось, чтобы он никогда не дошел. Никогда.
  Но вот он рядом. Садится на траву в метре передо мной. Обхватывает себя за плечи. Его всего колотит. Я сверлю его взглядом. Он это знает.
  - Петя, - дрожащим голосом, через усилие зовет он. - Петя, позвони в полицию. Я... не могу говорить. Скажи ты... чтобы ехали. Я... встречу... на тропе. Покажу куда идти. А ты... посидишь с Антоном.
  - Что сказать? - Испуганно спрашивает Петька.
  - Ты номер знаешь?
  - У меня в экстренных кажется есть... что сказать? Что... там?
  Мыша долго молчит. Потом его голова дергается в мою сторону, но он так и не решается повернуться.
  - Чей-то труп. - Быстро говорит он.
  - Чей?.. - хрипло спрашиваю я.
  - Я... не знаю. - Он поворачивается и наконец-то смотрит на меня. - Правда не знаю. Не видно... не видно знакомый это или не знакомый. Ты бы... наверное узнал. Ну... там... по одежде... там... плохо видно. Она раскопала только немного. Я... я не разглядел. Она стала жрать... черт...
  Он быстро отползает в сторону и его рвет на траву. Мы с Петькой ждем. Он заканчивает, возвращается на свое место.
  - Петя, ты звонишь? - Устало спрашивает он.
  - Звони. - Говорю я. А потом встаю и медленно иду в сторону кустов. Туда, где светится фонарь Степаныча.
  Все в тумане. Я как робот. Это надо закончить. Это реальность, с ней невозможно бороться, она победила. Перемолола меня на фарш...
  Запах... он появляется первым, еще до того как я раздвинул кусты. Он как стена. Я уперся в эту стену и едва не задохнулся. Такой плотный... я знаю, как пахнет от дохлых кошек на обочине. Однажды кто-то выбросил недалеко от дома большую собаку. Пахло очень сильно. Но сейчас... это липкий запах тут же проник в меня, запутался в моих волосах, одежде. От него не отмыться. Он какой-то жирный, вязкий...
  Но было что-то, что тащило меня вперед. Сквозь стену запаха. Ближе к источнику. Оглушающая, парализующая мозг надежда. На ошибку.
  Я раздвигаю кусты. Фонарь валяется на траве. Я вижу скрючившегося Степаныча, он обнял собаку и что-то шепчет ей успокаивающее.
  - Антон, она не ела, она ничего не ела! Ему показалось, она просто копала! - Умоляюще бормочет он, подняв голову.
  Я все еще смотрю на него. На собаку. Не могу отвести взгляд. Вижу лишь краем глаза что-то разрытое, вспаханное, потревоженное... Развернуться и уйти.
  Я падаю на колени. Сквозь этот запах... я тону в нем. А потом опускаю глаза. Какая-то склизкая грязь, клочки ткани, или не ткани. Нужно раскопать чуть больше, но... я не могу пошевелить рукой. Глаза понемногу привыкают к этой перемешанной серости и меня передергивает, до тошноты... я вижу руку. Сразу трудно понять, что это рука, но пять пальцев. Таких же серых, как земля, только немного другого оттенка. Я беру фонарь и подношу его к руке. Слышу судорожный вдох. Свой. Просто я слишком долго не дышал. И теперь снова смог.
  - Антон? - Осторожно зовет меня Степаныч. Мы встречаемся глазами. Его глаза такие страшные. Такие страшные... - Антон, это... она?
  - Н-нет. - С усилием выдавливаю я. А потом уже уверенней: - Нет.
  Я показываю ему пальцем на браслет на руке. Такой же серый как сама рука, такой же серый как земля. Но немого другого оттенка. Мы смотрим на браслет. Цепочка, а на ней всякие брелочки.
  - Это не она. - Говорю я, и только в этот момент понимаю, что я настоящий, снявший тело как одежду, только сейчас возвращаюсь обратно.
  - Браслет... браслет не ее. У нее не было.
  Но дело не в том, что у нее не было браслета. Он мог появиться. Просто она никогда не носила никаких побрякушек. Не знаю почему, нужно непременно спросить у нее.
  Я отхожу в сторону, не выдерживая больше этой пытки запахом. Степаныч продолжает сидеть возле трупа. Какое-то время я стою в темноте, прижимаясь лбом к стволу дерева.
  - Надо вызвать полицию! - Кричит мне Степаныч.
  - И скорую, - автоматически бормочу я. - Скорую надо, да? - Повторяю громче. - Что у Клещова с рукой?
  - Нет, он просто испачкался. Откапывал когда. - Отзывается Клещов.
  Через некоторое время с поляны раздается робкий голос Петьки:
  - Пацаны! Пацаны, что там? Страшно там?
  - Не ходи сюда! - Кричу я. Потом отлипаю от дерева и иду на поляну. Петька все так же сидит на прежнем месте, обхватив колени руками.
  - Ну, что там? - Опять спрашивает он когда я подхожу и сажусь рядом.
  - Мертвец. - Коротко отвечаю я. - Ты вызвал полицию?
  - Да. Мыша пошел встретить их, заодно Клещова подберет. - Он вздыхает: - Господи, как страшно-то... а что нам делать, Антон? Можно нам идти домой?
  - Иди, я подожду полицию и пацанов.
  - Ну я тоже тогда...
  - Нет, правда, иди. Ты же не видел ничего, зачем тебе тут сидеть? Батя тебе по шее надает, что ты шлялся тут ночью...
  - Это да... скорее всего... - вздохнул он, но тут же решительно добавил: - но я вас не оставлю.
  - Петьк, я серьезно - иди домой. Все уже сделано.
  - Да ну, не. И как-то стремно одному...
  - Вот дурень. Сейчас полицаев полный лес понаедет. Чего стремно-то? Надо успеть свалить отсюда пока они не приехали. Там пацаны где-то внизу. Иди.
  Мне хотелось от него избавиться и побыть хоть немного одному.
  - Ну тогда я пойду. - Наконец, решился он. - Заодно гляну как там пацаны. Может, с ними постою.
  Я кивнул. Мне стало легче, когда он скрылся из виду. Расслабившись, я облокотился спиной о ствол дерева и прикрыл глаза. Пустая голова, это так приятно. Как будто у меня внутри сделали уборку. Резко захотелось спать. Может я снова увижу во сне Алису...
  Наверное, я задремал и довольно надолго. Алиса не пришла, но зато вернулся Петька.
  -Антон! Антон! - Он стал трясти меня, вытряхивая из полудремы в реальность. - Там твой батя идет!
  - Что?! - Я вскочил, не до конца поняв что он сказал.
  - Батя твой тебя ищет! - Быстро заговорил Петька. Он задыхался, как будто после хорошей пробежки. - Я спустился уже до конца тропы... там слышу голоса... там пацаны, Клещов с Мышей... и батя твой с ними говорит. Спрашивает где ты. Они на морозе. Говорят, не знают, дома? наверное. Говорят, тебя не видели! Давай беги домой, пока он сюда не пришел! Я как услышал, сразу ломанулся обратно, тебе сказать!
  - Идет сюда? Или не идет?
  - Наверное, пойдет! Он им не поверил!
  - А полиция? Где?
  - Не знаю, может не приехали еще!
  - Пацаны сказали отцу про труп?
  - Не знаю! Я сразу побежал сюда! Давай быстро другой дорогой домой! Опередишь его, скажешь, что дома давно!
  - Нет...
  - Что нет?
  - Другой дороги нет. Я ее не знаю. Еще в темноте... черт, что же делать... Слушай... слушай, он не придет сюда, если пацаны ему не покажут путь. Откуда он узнает, что я именно здесь? Он не знает этого места! Пацаны не скажут, я точно знаю! Он думает, я со Степанычем, а Степаныча же с ними не было. Он не придет!
  - А вдруг придет!
  - Но... я же с ним столкнусь если сейчас пойду домой по тропе. Надо позвонить пацанам, спросить что там.
  - Пойдем, спрячемся хотя бы.
  - Да... да, пошли. Заберем Степаныча и подальше куда-нибудь забуримся.
  - А что, он все еще там? - Напрягся Петька. - Что он там делает?
  Я растерянно захлопал глазами. И правда - чего он там сидит? Может уже ушел пока я спал? Я совсем забыл про него.
  - Пошли к нему. - Стряхнув остатки сна, я двинулся к кустам. Петька, бормоча что-то испуганное, пошелестел травой следом.
  Мне не хотелось снова входить в зону запаха. Он расплылся по поляне, на этот раз я ощутил его намного раньше. Не доходя до кустов, я окликнул Степаныча. Он тут же отозвался и через несколько секунд вышел, ведя на поводке собаку.
  - Что ты там делал? - Спросил я. - Почему ты там остался, там же воняет.
  - Я не чувствую, у меня нос все время заложен, гайморит. - Ответил он, озираясь по сторонам. - А что, полиция уже приехала? Где все?
  - Нужно спрятаться, батя Антохи может прийти! - Возбужденно зашептал Петька, - пойдемте вот в те кусты засядем, оттуда поляна видна и... и не так близко к этому... мертвяку...
  - Погодите, - я достал телефон и набрал номер Мыши. Тот взял почти сразу.
  - Антох! Твой батя...
  - Я знаю! Петька сказал! Он уже ушел?
  - Пошел в лес! Мы сказали, что ты не с нами, но он пошел в лес все равно!
  - Он не знает эту поляну, если вы не сказали, то...
  - Не знаю, он ищет тебя, короче! Сиди там и не высовывайся пока! Вообще куда-нибудь отойдите в сторонку, уже полицаи подъезжают, звонили сейчас! Мы пока с Клещом скажем, что вдвоем нашли трупака, может ты и не всплывешь. Уведи пацанов и сам спрячься! Если батю твоего увижу, я позвоню, скажу где он.
  - Оки. Мы спрячемся пока.
  Я положит телефон в карман и жестом позвал пацанов за собой. Мы отошли метров пятьдесят от того места, где нашли труп и спрятались за кустами.
  - Степаныч, гаси фонарь. - Шепнул я. Он подчинился.
  - Ну, что дальше? - Спросил Петька. - Если полицаи приедут, нам не выбраться. Ты же не знаешь другую дорогу.
  - Надо прикинуть... - Я задумался. - Тут же нет обрывов. Можно крюк сделать и выйти на основную тропу как-то. Хотя через заросли... я так представляю примерно эту местность, разок на карте разглядывал. Нужно просто... м-м... отойти немного, а потом взять левее. И так идти все время.
  - Я слышал, в темноте человек ходит по кругу. - Заметил Петька. - Это связано с тем, что шаг одной ногой короче, чем другой.
  - Ну тут же недалеко. Думаю, мы не успеем сделать круг. К тому же у нас фонари.
  - Фонари нельзя. Увидят полицаи или твой батя. - Отозвался Степаныч.
  - Без фонарей темень... нереально идти вообще. Черт... да может пофигу, что батя узнает, что я тут был. Чего я паникую-то из-за этого... я лучше ему позвоню сам и скажу, что...
  - Стой! - Петька сжал меня за локоть. - Смотри, там кто-то с фонарем!
  Мы замерли, боясь даже дышать и стали следить за неясным светом, который маячил со стороны тропы.
  - Может, пацаны вернулись... - предположил Степаныч. Мы на него злобно шикнули, и он тут же замолчал.
  Свет становился ярче. И вот уже луч его настырно шарит по поляне, будто выискивая что-то. Нам кажется, что мы как на ладони, освещены с головы до ног, но это не так. Фонарь довольно далеко, а мы надежно спрятаны высоким кустарником. В лесу темно, но поляна освещена луной. Однако я не могу разглядеть человека, держащего фонарь.
  - Кажется это отец, - одними губами шепчу я, но пацаны слышат.
  - Не видно же, - так же тихо, почти беззвучно, говорит Петька.
  - Больше некому. - Обреченно говорю я.
  Мне почему-то становится страшно, кажется, что отец каким-то чудом знает, где именно мы прячемся, и идет к нам. Мозгами я понимаю, что нас не видно, и он не может этого знать. Так же понимаю, что мне нечего бояться, он ничего мне не сделает. Но все равно страшно. Может, это как игра в охотника и жертву. Когда ты жертва в этой игре - тебе по правилам полагается бояться, такая природа жертвы. Мне не хочется играть эту роль и я решаю выйти навстречу отцу, до того, как он найдет меня, но внезапно я понимаю, что отец идет не к нам... он сворачивает как раз там, где мы нашли труп. Мы там натоптали, и он пошел по примятой траве? Скорее всего, так и есть. Но на поляне никогда не было достаточно высокой травы, чтобы можно было вытоптать заметную дорожку, тем более такую, чтобы ее было видно в темноте. Или можно? Поляна большая, но отец от тропы (или это не он?) сразу свернул к тому месту, где лежал труп. Почувствовал запах?
  Петькины губы почти прижались к моему уху.
  - Ты сказал, он не знает эту поляну.
  Голос его дрожал. Я кожей почувствовал его страх.
  - Он не знает. - Эхом отозвался я.
  - Он знает. - Прошептал Петька. - И про... ТО он тоже знает...
  - Нет. Тихо... хватит.
  - А если это не твой отец? Если это убийца...
  Я сильно сжимаю запястье Петьки, заставляя его замолкнуть. Мне и самому до жути не по себе.
  Свет фонаря останавливается в кустах, примерно там, где разрытая могила. Мы напряженно ждем.
  - Кто-то идет! - Громко шепчет Петька. - Смотри, идет кто-то еще!
  Мы слышим голоса, потом видим свет других фонарей со стороны тропы.
  - Надо убираться подальше, - решаю я. - Пойдем в обход и выйдем на тропу внизу.
  - Темно же, как мы пойдем? - Спрашивает Петька.
  - Надо отсюда валить, пока нас не нашли, наверное это полицейские.
  Я уверенно ломлюсь в кусты, в глубину леса. Так или иначе, скоро будет спуск с горы, как-нибудь проберемся. Обрывов на этой стороне быть не должно, все пологое. Прорвемся.
  Меня догоняет Степаныч и молча сует в руку фонарь. Я иду быстро, напролом. Продираюсь через кусты, чудом не падаю в овраг, я как во сне. В голове сумбур. Кажется, что все это нескончаемый кошмарный сон. Полный трупов, отвратительных запахов и бьющих по лицу веток. Очень важно выбраться из леса, вырваться из лап этой горы, тогда сон закончится, я хочу все оставить позади. Я не думаю о тех, кто идет за мной, просто прокладываю путь из этого кошмара, прочь, на свободу.
  Саднит оцарапанное лицо. Путь кажется бесконечным. Какой-то момент отчаяния, когда я понимаю, что мы заблудились. Но отключаю голову. И просто иду. Вниз, надо все время стараться идти вниз, гора когда-нибудь кончится. Смириться. И просто помнить - всему есть завершение. И этому пути тоже. В конце меня ждет награда.
  Мир. Привычный мир. Который был до того, как пропала Алиса.
  В какой-то момент этого бесконечного мельтешения веток в луче фонаря, этих ударов по лицу, мысли все-таки возвращаются. Зачем я ухожу с горы? Почему не остался с пацанами и отцом? Куда я убегаю и от кого? И тут же приходит ответ. Чужим, но таким привычным уже голосом: "Алиса". Меня будто что-то ведет, какая-то сила тащит меня вниз, прочь с горы. "Алиса". Я как собака, идущая, несущаяся по следу. К ней, к Алисе, ведь она уже дома, дома. Ее не было в той страшной могиле, значит она дома. Иначе и быть не может. Я пережил этот ад и теперь конец фильма. В конце герой всегда находит то, что искал. Иначе зачем это все?
  Через вечность кусты расступаются, и я оказываюсь на асфальтированной дороге. Фонари освещают спящие дома поселка.
  - Мы выбрались! - Кричит Петька. - Ты так бежал, Антох! Ты чего так несся?!
  - Домой. - Пробормотал я. - Пойдем домой.
  - Пацаны, мне правда надо! Меня батя убьет! - С облегчением выдыхает Петька. - Правда надо...
  - Давай, быстрее, - говорю я. - И молчок. Я позвоню.
  Петька бормочет что-то извиняющиеся, жмет нам руки и, постоянно оборачиваясь на нас, быстро семенит по дороге. Мы долго смотрим, как его силуэт тает в свете редких фонарей.
  Я поворачиваюсь к Степанычу. Он топчется с ноги на ногу и сопит.
  - Ты чего не идешь? - Спрашиваю я.
  - Да хозяйка небось ворота закрыла уже. Будить ее, разорется. У тебя там сарайка во дворе, может, я перекантуюсь с Мошкой? До утра-то тут недолго уже.
  - А батя твой?
  - Да он умаялся за день и спит давно, его пушкой не разбудишь. Я как-то раз с Мошкой ходил пройтись вечером, потом через забор лезть пришлось. Хозяйка услышала, орала как подорванная, думала воры. А я боялся будить ее...
  - Ладно, пошли. Собаку во дворе привяжешь, ляжешь в моей комнате. А я у сестры.
  - А если сестра твоя вернулась?
  У меня внутри что-то взыграло от этих слов. Эти слова были лучшими, что я слышал за этот день. И за два. И вообще...
  - Тогда я с ней... в смысле, у нее там есть надувной матрас в комнате. Черт... да не важно. Пошли. Если она пришла, мы не будем спать. Мне так много надо ей сказать...
  Мы двинулись по дороге.
  - Мошка моя молодец, да? - Робко заметил Степаныч. - Она нашла девушку, которая потерялась. А никто найти не мог. А она нашла. Годная собака, правда же?
  - Это Алиса нашла.
  - Почему?
  - Собака шла по следу Алисы. Алиса нашла... могилу.
  - Ну... может. А где она сама тогда?
  - Дома.
  - Вернулась, да? Думаешь, вернулась? Нашлась?
  - А как же. Конечно, вернулась. Конечно.
  - Это хорошо... твоя сестра...
  - Она мне не сестра.
  - Не сестра?
  - Нет, не сестра.
  - Приемная, да?
  - Она мне не сестра... я хочу ей это сказать. Приду и скажу. Сразу же.
  - Может не надо? Если она не знает, то не надо может...
  - Надо. Это важно. Очень важно. Это все меняет...
  - Не знаю... у меня вот у тетки двоюродной двое детей было приемных. Так она не говорила им, они думали, что родные ей. А потом, когда выросли, кто-то сказал им из родственников. И что же? Они совсем от рук отбились, стали своих родителей искать, а тетка, которая вырастила их, которая как мать им стала, сразу по боку. Захотели родных, типо, это важнее - родных найти. Чем человек, который вырастил, воспитал.
  Я остановился и схватил его за грудки. Во мне горел какой-то нехороший огонь.
  - Я у нее родной, ясно тебе? Я один у нее. И никого больше нет.
  - Ну так... если она не сестра, то какой же ты родной, - растерялся Степаныч.
  - Она моя, моя! - Эти слова отрезвили меня. Я отпустил его, устыдившись внезапно напавшей на меня горячности. И тихо добавил: - Просто моя.
  В его глазах, в этих глупых пустых наивных глазах на секунду мелькнуло понимание! Такое глубокое, какого не видел я никогда и ни у кого. Одна душа увидела другу. В моей страсти, в моих эмоциях он каким-то природным своим чутьем угадал, о чем я говорю. Это было... невероятно!
  Мы стояли и смотрели друг на друга. Я открыл ему свою тайну. А он ее принял. Принял как есть.
  Когда-то давно, взяв за руку девочку, я понял, что навсегда это моя любовь. Сейчас, глядя в глаза почти чужому человеку, я понял, что навсегда это мой друг.
  - Ты ей это скажи. - Твердо сказал Степаныч. - Сейчас придем - и скажи.
  - Я скажу. Обязательно скажу.
  До самого дома мы не проронили больше ни слова. Мне было хорошо. От того, что он идет рядом. И собака его идет рядом. От того, что такой человек у меня теперь есть. Хороший человек.
  В доме горел свет. Я больше не боялся отца, вообще ничего не боялся. Наверное, Алиса вернулась. Иначе и быть не могло, ведь в могиле - не она. Я скажу ей, что люблю ее. Уже давно, почти всю жизнь. И это никогда не изменится. И ничего в этом плохого нет, ведь она мне не сестра. Скажу прям при матери. Зачем это скрывать?
  Степаныч хотел привязать собаку во дворе, но махнул рукой и потащил его за собой. Мы вошли в дом.
  Я понял сразу, что Алисы нет. Не было ее запаха. Раньше я не знал, что у нее есть свой запах, если не обнимать ее близко-близко, но теперь, не ощутив его, я понял, что Алисы нет. Аромат ее духов, который впитался в ее одежду и фантомом следовал за ней. К которому я так сильно привык, что не замечал, когда она была рядом. Я так давно не ощущал его, целую вечность... Алисы в доме не было.
  Кошмар не кончился. На меня навалилось парализующее чувство безнадежности. На секунду мелькнули какие-то страшные серые штрихи будущего... я так и не найду ее, так и не узнаю что с ней, день за днем, месяц за месяцем, навсегда... всю мою жизнь я буду ждать... лучше бы там, в могиле, была она. Я тут же отогнал эту чудовищную мысль, но разумом понял - да, это было бы лучше. Это спасло бы меня. Однажды я смотрел фильм. Потерялся ребенок. Прошло много лет, случайно нашли его останки. Полицейские сообщили родителям и те... благодарили. Будто бы радовались! Я не мог понять - как это? Ведь они узнали, что их ребенок мертв! Почему они благодарят?! У них же забрали надежду!
  Сейчас я понял. Это не надежда. Ад никогда не кончается, если ты не знаешь правды. Любой. Лишь бы правды. Это эгоизм. Это для себя. Просто возможность как-то жить дальше.
  - Пока не вернулась. - Сказал Степаныч. Он будто читал мои мысли. - Но вернется. Точно вернется. Хм, я думал, что она тут. Вернется попозже значит.
  - Когда? - Безжизненным голосом спросил я.
  - Завтра. А может быть даже сегодня. У меня раз Мошка пропала, потерялась, когда мы в парке гуляли. Так я отцу сказал - она вернется завтра. И вернулась! Когда я что-то знаю, оно всегда так сбывается.
  - Хорошо. - Согласился я. - Вон мои тапки, синие, надевай. Пошли я покажу куда лечь.
  - А Мошка?
  - Возьми с собой.
  - Ага... а вот знаешь, когда батя мне сказал, что мать вернется, я сразу понял, что нет. Я мелкий был, когда мать померла, батя не мог мне сказать, жалел меня. Он и запил-то после этого... Говорит - мать уехала по работе и приедет не скоро. А я сразу сказал - нет, не приедет. Вот просто знал! Знал и все тут. Как сердце чует.
  - Пошли.
  Из кухни вышла мать. Я совсем забыл о ней.
  - Папа где? - Напряженно спросила она. На ней уже была ночная рубашка.
  - Я не знаю. Мы со Степанычем гуляли на площади в центре. Он у меня переночует, а то хозяйка у него закрыла ворота.
  - А папу не встречал? Он пошел тебя искать.
  - Нет. Он звонил, я ж ему сказал, что сейчас приду.
  - Он сказал, ты был на Маяке.
  - Не, мы просто в поселке гуляли, чего бы мы ночью тащились на гору. А потом на площадь пошли пивка выпить.
  - А фонарь зачем?
   Я только сейчас вспомнил про фонарь, который по-прежнему сжимал в руке. Уставился на него удивленно.
  - Во дворе взял. Батя, может, забыл?
  - А собака у меня не вонючая, вы не беспокойтесь, - влез Степаныч. - Мы ее специальным шампунем моем. И блох нет. Но я могу ее во дворе привязать.
  Мать скользнула равнодушным взглядом по собаке и по Степанычу.
  - Надо папе позвонить, - равнодушно сказала она. - Он пошел тебя на Маяк искать. Что-то не берет трубку
  - Позвони еще. Мы спать.
  Я махнул рукой Степанычу, и мы прошмыгнули мимо матери. Пропустив Степаныча вперед по лестнице, я обернулся. Мать стояла на том же месте, ко мне спиной. Какая-то... отрешенная. Я много раз потом прокручивал в голове эту секунду. Пытался вспомнить, что я ощутил. Была какая-то картинка, смутная, страшная. Мелькнувшая лишь на миг. Как предчувствие. Эта ее поза... уснувшая... будто уснувшая...
  Смог бы я удержать ее? Хотел бы я удержать ее?
  Я отвел Степаныча в свою комнату, наскоро попрощался, прервав очередную историю из его жизни, которой он хотел поддержать мой моральный дух и отправился в комнату Алисы. На фоне всего того ужаса и напряжения, которое сегодня довелось мне пережить, я ощутил приятное волнение при мысли о сне. Сон мог привести ко мне Алису. Я дико устал, но желал не отдыха, а встречи с ней.
  Забравшись в ее кровать, укрывшись ее одеялом, я уткнулся носом в подушку. Я представил, что она рядом, стоит протянуть руку, и я смогу коснуться ее плеча, волос... в голове крутились хороводом кошмарные образы сегодняшней ночи, эта рука с браслетом. И мне казалось, что я снова ощущаю запах мертвой плоти... я гнал это от себя, тащил в голову Алису, чтобы она заслонила собой комки земли вперемешку с ЭТИМ, но не Алиса, а кошмары затягивали меня в воронку сна. И я провалился.
  А потом она пришла. Я стал задыхаться и в ужасе распахнул глаза. Она сидела на мне верхом, длинные волосы щекочут мне лицо, ее руки вцепились мне в шею. Я схватил ее за руки, пытаясь ослабить хватку. Какие-то слова, она все повторяла и повторяла их, но я мог разобрать их, захваченный борьбой за глоток воздуха.
  - Вся наша жизнь... вся наша жизнь... - шептала она, продолжая впиваться в мою шею. Ее руки были такими тонкими, как веточки, но мне никак не удавалось расцепить их.
  - Вся наша жизнь... сейчас!
  Я думал, что сломаю ей руки. Но хотя бы один вдох... последнее усилие! Отпустила...
  Я с силой вдохнул жадными легкими.
  - Вся наша жизнь... - прошептала она мне в лицо. - ПРОСНИСЬ!
  - Я... не сплю...
  - Проснись!!! Твои дети умирают!
  - Какие дети...
  - Проснись!
  - Я сплю? Сейчас? Я не знаю как, как проснуться?! Что мне сделать?!
  - Он боится тебя будить... я не знаю кто он... если он уйдет, то все... все! Все!
  Ее глаза сверкали в темноте. Она не была похожа на мою Алису, эта безумная ведьма с горящими глазами, но это была она.
  - Кто? Что мне сделать? - Я сжимал ее руки все сильнее. - Что мне сделать?! - Теперь я уже кричал. - Что?! Что?!!!
  Я проснулся от собственного крика. Вскочил на постели, испуганно озираясь. Комната серая от крадущегося в окно рассвета. У тумбочки с зеркалом стоит человек. Сердце мое испуганно забилось. Я не сразу понял, что это Степаныч.
  - Что... ты тут делаешь?! - Спросил я.
  - Тебе что-то приснилось? Ты кричал...
  - Почему ты здесь?
  - Мне что-то не спалось и я... Мошка волновалась.
  - Чего ты меня не разбудил?
  - Я боялся...
  "Он боится тебя будить... я не знаю, кто он... если он уйдет, то все..."
  - Не уходи! - Вырвалось у меня.
  - Я не ухожу, - Степаныч растерялся от моего тона. - Я просто...
  - Что ты хотел? Ты зачем-то пришел, говори! Говори, пожалуйста, это важно!
  - Я просто... вот подумал, Мошка волнуется. Мне показалось, твоя сестра в доме.
  - Нет... она что, вернулась?
  - Я хотел взять какую-то вещь с ее запахом. Поискать еще раз. Здесь.
  - Ее здесь нет.
  - Ну... да, конечно. Но Мошка так волнуется. Не дает спать. Пусть поищет и успокоится.
  - М-м... да, да. Хорошо. Пусть. Есть вторая перчатка. Или постой... погоди секунду!
  Я вскочил, выбежал из комнаты и вихрем скатился по лестнице. На полке с обувью я нашел босоножку Алисы. Вернулся в комнату, включил свет. Степаныч смотрел на меня виновато и немного настороженно. Наверное у меня тот еще был видок.
  - Подойдет? - Спросил я, протягивая босоножку ему.
  - Да. Обувь в самый раз. - Кивнул он.
  - Где собака?
  - В комнате закрыл.
  - Пошли. Только тихо, чтобы мать не услышала.
  - Кажется, она ушла час назад. Я слышал, дверь хлопала, а потом тишина.
  - Может, батя вернулся?
  - Нет, вряд ли. Тихо было, никто не ходил. Я чутко все слышу.
  - Ладно. Блин, его, наверное, в полицаевку забрали... как свидетеля, раз он там был. Ладно, потом, это все потом. Пошли за твоей собакой.
  Мошка поскуливала за дверью моей комнаты. Степаныч открыл дверь, и псина прыгнула в его объятья.
  - Я тут, тут, никуда я тебя не бросил, - он стал лобызать собаку, целовать в лоб и дергать за лапу.
  Я нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Ну быстрей же, черт! Если мать сейчас вернется?! Я не хотел думать что это может значить - "Алиса в доме". Сейчас я готов был поверить в любые чудеса, даже в том, что она все это время пряталась где-то здесь.
  Наконец Степаныч закончил ласки и сунул собаке под нос босоножку. Мошка конечно сразу метнулась в комнату Алисы, судорожно забегала, обнюхивая предметы. Мы ждали. Я без особой уже надежды - ну конечно в доме полно следов Алисы, они повсюду! Степаныч взял собаку за ошейник и вывел из комнаты, опять ткнул ее мордой в обувь. На этот раз Мошка побежала вниз по лестнице, мы за ней. В гостиной снова забегала по кругу.
  - Тут еще две комнаты, матери и отца, - сказал я. - Но бесполезно в них искать, там ее по-любому нет. Вообще глупая затея...
  - Пошли во двор. - Предложил Степаныч. - Может, Мошка возьмет след со двора.
  - И что? Куда этот след поведет? Понятно же, что Алиса ходила и в сторону горы, и в сторону остановки.
  - Давай попробуем, ну что мы теряем-то.
  - Давай...
  Я открыл дверь, и мы вышли вместе с собакой на улицу. По двору тянулся серый туман. Раннее-раннее утро, еще даже птицы не проснулись, только петух голосит где-то вдалеке. Воздух пахнет прохладно свежестью, которая бывает только по утрам.
  - Интересно, чего пацаны так и не позвонили, - задумчиво пробормотал я, доставая мобильный - вдруг пропустил звонок или смс.
  - Если их забрали как свидетелей, то могли и телефоны отобрать.
  - Это разве законно - забирать телефоны?
  - Не знаю. У меня забирали, когда я пацана побил. Хотя я не как свидетель... а может полицейские подумали, что пацаны подозреваемые?
  - Вот это будет полная жопа... куда это она побежала?
  Собака скрылась за домом. Мы кинулись следом. На заднем дворе был огород матери, сараи, оранжерея - жутко дорогая вещь, но когда в семье появились деньги, матери непременно захотелось исполнить свою мечту - цветочки выращивать зимой - и отец подарил ей год назад, на день рождения, эту возможность. Я бывал в оранжерее всего раз пять за все это время, меня цветы особо не интересовали, к тому же там всегда едко пахло какими-то химикатами, без которых цветы никак не хотели расти.
  Именно к зимнему саду побежала собака, низко приклонив голову к земле. Я заволновался. Алиса никогда не вторгалась во владения матери. Откуда же здесь ее следы? Хотя могла, конечно, зайти за чем-нибудь. Может, ей надо было с матерью поговорить, и она сюда ходила. В общем, это ничего не значит.
  Собака уперлась мордой в стеклянную дверь и заскулила.
  - Твоя сестра там! - Громко и многозначительно прошептал Степаныч.
  - Чего она скулит?!
  - Я не знаю. Просто просит дверь открыть.
  Мы подбежали. На двери конечно же висел замок.
  - Ключи где-то на кухне запасные, надо... - начал я, но вместо того, чтобы договорить, я оттолкнул собаку, поднял камень и швырнул в дверь... Стекло с шумом осыпалось несколькими большими кусками.
  - Ты псих что ли?! - Испуганно закричал Степаныч.
  Я камнем сбил остатки стекла, чтобы можно было безопасно пролезть и забрался внутрь. Нащупал свет, включил. Длинные столы с цветочными контейнерами вдоль стен, на другом конце помещения стол с садовыми инструментами и пустыми горшками. Кажется, ничего не изменилось с тех пор, как я мимоходом заглядывал сюда в последний раз. Алисы не было. И спрятаться тут негде.
  - Ну вот... - сказал я упавшим голосом. - Вот и посмотрели. Мать будет в шоке за стекло.
  - Никого нету? - Опасливо спросил Степаныч, заглядывая в дверь.
  - Сам посмотри.
  Мошка протиснулась между его ногами и забежала внутрь. Принялась по обычной своей манере повсюду носиться и нюхать углы. Я уже без особой надежды наблюдал за ней, одновременно прислушиваясь, не загремят ли железные ворота во дворе.
  Внезапно собака замерла возле стола. Будто тоже прислушалась. Потом заметалась, обнюхивая пол. В ее движениях появилось что-то дрожащее, азартное. Я насторожился.
  - Что ты там нашла, Мошка? - Крикнул Степаныч.
  Я предостерегающе поднял руку, приказывая ему замолчать. Мошка снова остановилась. Повела мордой по полу вокруг себя, потом с каким-то не собачьим удивлением посмотрела на нас. Вопросительно.
  - Ищи, ищи, Мошка! - Подбодрил ее Степаныч.
  Собака медленно опустила голову и прижала пол к носу, а затем, очень тщательно внюхиваясь, пошла в нашу сторону. Я подумал, что нос ее непременно оставит борозду.
  Собака остановилась на полпути, снова посмотрела на нас, как будто спрашивая разрешения, и принялась рыть дорожку из искусственной травы.
  - Да что там такое, - растерялся я. Ноги сами несли меня к тому месту, где остановилась собака. Степаныч наконец-то решился протиснуться в дверь и устремился за мной.
  - Забери ее! - Бросил я.
  Когда Степаныч отвел Мошку в сторону, я сел на колени и уставился на пол. Что я хотел там увидеть? Просто пластиковая поверхность "травки". Никаких следов, ничего. Я схватился за край дорожки и потянул ее в сторону. Отделилась только небольшая часть. И там, под ней... да я же помнил! Ведь был подвал, я помнил, что его копали, прежде чем построить зимний сад! И забыл. Даже не был там ни разу, в этом подвале. Все здесь территория матери. Мне не интересная территория.
  - Алиса в подвале. - Выдохнул я. - Нужен фонарь! И ключ. Тут замок в дверце.
  - Фонарь я оставил в прихожей, повесил на полку с плащами! - С готовностью отозвался Степаныч. - Я принесу! А ключ я не знаю где.
  - Я знаю!
  Мы бросились обратно в дом. Когда я выбирался через разбитую дверь, меня сильно порезало осколком стекла, который я не сбил. Но я заметил это позже.
  В доме я сразу кинулся на кухню, к полке, где мать, по ее словам, хранила все запасные ключи. Проклиная себя за то, что слушал в пол-уха о том, где именно она их оставляет, я повышвыривал все с полок, но так и не нашел их.
  Степаныч терпеливо ждал в дверях.
  - Нету! Нет ключей! - В отчаянии заорал я. - Нужно звонить матери! Черт... где мой телефон?
  - Ты положил в карман. Смотри, у тебя кровь...
  - Кровь?.. как открыть дверь? Куда вообще мать уперлась?!!
  - Антон?
  - Ну, чего?!
  - Почему твоя сестра в подвале? Закрытая? - Странным тоном спросил он.
  - Я не знаю, - отмахнулся я. - Не знаю. Может она заперла ее. Наказала. Раньше они так делали.
  - На несколько дней?!
  Я нашел номер матери в телефоне, нажал вызов и прижал трубку к уху. На пятом длинном гудке не выдержал и сбросил.
  - Мне нужен ключ!!! - В отчаянии крикнул я Степанычу, будто он мог как-то решить этот вопрос. - Где ключ?!
  - У тебя есть стамеска?
  - Найдем.
  Я повел Степаныча в сарай с инструментами. Здесь я бывал чаще, чем в зимнем саду матери. Ключ не понадобился, отец почти никогда не закрывал свои владения. Я включил свет. Степаныч стал рыться в инструментах.
  - Думаешь, выломать дверь? - Нервно спросил я.
  - Посмотрим. У меня рука крепкая, главное, подсунуть чтобы было куда.
  - Да, крепкая... выломай ее, ага. Чертова дверь! - Голос мой дрожал. Опять пришло ощущение, будто я раздваиваюсь. Часть меня остается в стороне и следит за моим телом. Слушает этот дурацкий голос. Видит мое перекошенное страхом лицо.
  Наконец, Степаныч выбрал то, что ему нужно. Я даже не смотрел что он взял, тут же бросился к выходу, скорее к зимнему саду, к подвалу!
  - Антон! - Степаныч едва поспевал за мной. - Погоди, Антон!
  - Да чего?!
  - Почему ты не позвал ее?
  - Что?!
  - Если думаешь, она в подвале - почему ты ее не позвал?
  Я остановился.
  - Что... я...
  Степаныч уставился на меня. А я просто открывал рот и снова закрывал. Так и не рождая звуков, слогов, слов...
  - Тебе нужно было ее позвать. - Вкрадчиво сказал он. - Она бы отозвалась, и мы точно знали, что она там.
  - Я не подумал про это. - Наконец, выдавил я. - Иди и сломай замок!
  - Ничего, ничего. Я когда волнуюсь, тоже туго соображаю. - Видимо, он меня успокаивал.
  - Пошли уже...
  Мы вернулись в зимний сад. Собака так и не отходила от двери в подвал. Царапала когтями пол и принюхивалась к щели. Степаныч присел рядом с ней и стал ковыряться отверткой, стараясь расширить пространство между дверью и полом. Я стоял у него за спиной и нервно грыз ногти. Не знаю, почему я не предложил ему помощь, почему все это время, пока он возился с дверью, я оставался в стороне.
  - Сейчас все будет, ты не волнуйся. - Миролюбиво пробормотал Степаныч, спиной чувствуя мое напряжение. - Тут дверь-то пустяковая. Я ее быстренько...
  - Наверное, она упала в подвал и сломала ногу, - все тем же дрожащим возбужденным голосом сказал я. - А мать не заметила и закрыла дверь на ключ.
  Степаныч повернул голову и посмотрел на меня.
  - Почему ты не позовешь ее?
  - Зачем?!
  - Ты ее позови, может она отзовется?
  - Нет...
  - Почему?!
  - Открывай дверь! Она... не отзовется.
  - Почему?.. - Начал он, но тут же брови его нахмурились. - Ты думаешь...
  - Нет! Пожалуйста, просто открой эту дверь!
  Степаныч вернулся к своей работе, взял какую-то железяку и просунул в щель. Подналег хорошенько и с хрустящим деревянным звуком дверь поддалась. Я тут же очнулся и бросился к нему. Мы подняли дверь. Из подвала пахнуло сыростью. Я уставился в темноту.
  - Там, наверное, есть свет, - предположил Степаныч.
  - Наверное... Не знаю, где. - Я снова впадал в ступор. Это состояние апатии, вялости, которое нападало каждый раз, когда я приближался, туда, где могла быть Алиса, за эти сутки стало уже привычным. Сейчас я просто сидел на коленях и бездумно смотрел в черноту под собой.
  - Алиса!!! - Вдруг крикнул Степаныч. - Алиса, эй! Ты там?!
  Я отшатнулся от дыры в подвал и потащил его за собой.
  - Чего ты орешь?! - Накинулся я на него.
  - Нужно было позвать ее, отпусти!
  - Видишь, она не отозвалась!
  - Ты должен был ее позвать!
   - Я не хочу. Не хочу, ясно тебе?!
  - Отпусти! - Он оттолкнул меня и только теперь я понял, что все это время я держал его за ворот рубашки.
  - Не ори больше...
  - Хватит, все... фонарь забыли? - Он поднялся. - Я сбегаю за фонарем.
  - Да...
  - А ты сиди тут. Я сбегаю.
  - Сбегай, сбегай уже!
  Мы с собакой остались одни. Мошка лежала на брюхе, опустив голову в темную дыру. Я сел рядом с ней. И тихо позвал:
  - Алиса!..
  Я знал, что она не отзовется. Откуда-то знал. Но это все, что я знал.
  Собка подняла голову и устало посмотрела на меня.
  - Алисы там нет? - Спросил я.
  Мне показалось, собака пожала плечами. Ее глаза были такие человеческие, такие понимающие в эту секунду, что я едва не рассмеялся от восторга. Глаза эти говорили мне: "Чего же ты ждешь, Антон! Спустись и проверь сам! Чего же ты ждешь?"
  Я оперся о пол и опустил ноги вниз. Высоко ли до пола, я не знал. Мы включили свет только в передней части зимнего сада, и сюда он едва доходил, совсем не освещая подвал. Я прыгнул наугад. Земля оказалась ближе, чем я думал, и ударила меня, будто я в нее врезался. Куда я спешил? Вот и шаги Степаныча.
  Он опускает мне зажженный фонарь. Моя рука вспотела, я едва не роняю его. Тени пляшут по стенам. Степаныч спускается ко мне.
  Я провожу фонарем по стеллажам с банками огурцов и варенья. Потом какие-то деревянные ящики. Груда тряпья, нога...
  Ноги... меня не слушаются. Но что-то толкает меня вперед, быть может, это Степаныч поддает мне скорости. Я иду, иду, иду целую вечность, в которую вложено мое будущее. Каждый шаг обваливает это будущее кусками в небытие... Будто айсберг срывается осколками в океан. И исчезает.
  Я вижу ветвистое дерево посреди нашего двора. Вижу белокурого мальчика с мячом. Вижу крохотную ладонь младенца. Вижу долину, раскинувшуюся у подножья Маяка. Это все мое... и над всем этим ее смех, ее сияющие глаза и ласка ее рук.
  Только ради нее я пришел в этот мир. Но ее ноги так безжизненно бледны... и у меня так мало шансов жить дальше.
  Последние ниточки, что связывают меня с моим будущим, с нашим будущим - рвутся, когда я заканчиваю свой путь. Она... которую я так долго и мучительно искал. Вот она. Здесь. Лежит передо мной. Спящая царевна на деревянных ящиках. Слишком спящая царевна.
  Я свечу ей в лицо. Глаза закрыты. Кожа какого-то странного цвета... Я не могу ее назвать "Алисой". Поэтому я и не звал ее, поэтому! Может, это снова не она? Снова не она?!
  По моим щекам течет горячее. Я наклоняюсь к ней. Какой-то предательский голосок в голове шепчет - нет, нет, ты же не поцелуешь мертвую, ты что?! "Но ведь это Алиса..." отвечаю я голосу. Мои губы прикасаются к холодным губам. Холодным...
  И тут меня отбрасывает! Будто пронзает током!
  - Она дышит!!! - Кричу я.
  
  В те дни мне казалось, что никто из родни не появлялся в больнице, что я все время был там один. У отца в городе жили братья и сестра со своими семьями, но всем им было не до Алисы, они пытались помочь отцу, которого задержали за подозрение в убийстве девушек. Врачи выгоняли меня вечером, а утром я снова приходит. Иногда со мной сидели Мыша или Степаныч. Мыша суетился, вылавливал врача Алисы, что-то выяснял, рассказывал мне. Степаныч просто усаживался со мной рядом на скрипучее деревянное кресло и молчал. Он не знал, что делать и что говорить в таких случаях.
  Я и сам стал не ахти какой собеседник. Ощущал себя воздушным шариком, из которого выпустили воздух. Наверное, это была усталость. Тяжелая какая-то, глыбой меня придавившая к земле. После того, как мы со Степанычем отыскали Алису, после всего, что я пережил - они, врачи, сказали, что не факт, что она выживет. Это меня окончательно добило. Не было сил уже ни волноваться, ни радоваться, что она все-таки еще жива. Не было сил даже думать. Я приходил с утра в больницу и сидел, тупым болванчиком, внизу, в фойе. Вечером меня просили уйти, и я возвращался в пустой дом. Но кто-то потом появился, да, кто-то же меня кормил... Пожилая женщина с выкрашенными в желтый цвет волосами. Я никогда не видел ее до этого, оказывается, это двоюродная сестра отца. Она поселилась в отцовской комнате. Со мной почти не общалась, ведь мы были чужими. Может, она пыталась, но у меня не было сил на вежливость и длинные фразы. Поэтому она лишь оставляла на столе ужин. Изредка я видел ее в больнице, она заходила узнать у врача как там Алиса. Врач разговаривал с ней, а со мной почему-то не хотел. Но мне нужно было знать только одно - жива она, или нет. Я издали следил за лицом врача, за лицом моей тетки. И понимал - пока жива. Ну и ладно.
  Конечно, было что-то еще. Все другие события, связанные с моей семьей - важные по сути, но незначительные для меня. Сейчас мне стыдно вспоминать о том, с каким равнодушием я выслушал новость об аресте отца. И о самоубийстве матери. Мой мир сузился до узкого тоннеля, в конце которого было лишь бьющееся сердце Алисы. Ничего больше не могло проникнуть туда. Насколько сильна была моя зависимость от нее, насколько огромна ее власть надо мной - родители, самые близкие мне люди, перестали для меня существовать в те дни, когда Алиса боролась за жизнь. Если бы в моей сестре еще оставалась ненависть к ним, если бы ее детская ярость все еще в ней жила - она бы поняла, что победила. Отомстила им за все те мнимые и явные обиды, что они нанесли ей.
  Сейчас я понимаю, что мое равнодушие к судьбе родителей было связано еще с тем, что и сам я был болен. С плечом, которое я порезал стеклом в зимнем саду, творилось что-то не ладное. А обмотал рану бинтом и забыл. Иногда кровь просачивалась сквозь бинт. Несколько дней я не принимал душ, просто по утрам надевал свежую футболку, сверху ветровку. Про бинт вообще не вспоминал. В больнице я не снимал куртку, было больно шевелить лишний раз рукой. Я все время чувствовал слабость и какую-то пульсацию в руке, но думал, всему виной просто моя усталость. Однажды меня из больницы забрали в милицию. Завели в кабинет, спрашивали о чем-то. Помню, я сказал - Алиса упала в подвал и разбила голову. Их это не интересовало, они хотели знать про отца. И о том, знала ли мать, что он участвовал в убийстве девушки. Наверное, знала, раз... я поднял глаза и сказал - "Наверное знала, раз повесилась".
  Следователь подошел ко мне и положил мне руку на лоб. "Парень, да ты весь горишь! Ты заболел что ли?!" - спросил он. Я сказал: "Нет". И упал со стула.
  Теперь мне не надо было приезжать в больницу по утрам, а вечером уезжать. Меня положили на несколько дней в палату. Привели руку в порядок. Достали из раны стекло, которое там осталось. На похороны матери я не попал, но это и хорошо. Наша семья на несколько недель стала объектом ненависти и презрения. Отец не участвовал в убийстве девушки с поляны, он лишь помог Кондратьеву, случайно подстрелившему ее на охоте, спрятать ее труп, но теперь жители нашего городка считали отца чуть ли не маньяком. Тем более, трупа было два, вторую девушку откопали рядом, и какое-то время молва приписывала и ее смерть делу рук моего отца.
  На третий день после того, как я загремел в больницу, ко мне пустили Мышу. Я вполне уже пришел в себя, сознание, одурманенное несколько дней высокой температурой и обезболивающими, прояснилось, осталась только слабость.
  Первым делом Мыша с порога сказал:
  - Она пришла в себя! Твоя тетка уже заходила к ней!
  - Мне тоже надо! - Я попробовал встать с кровати, но голова закружилась, и я откинулся на подушку.
  - Да успеешь еще, - по-доброму усмехнулся Мыша. - Ты сам-то выздоравливай. Тебе могли руку отпилить, ты прикинь? Вот ты дурень-то...
  Он сел на стул возле меня и долго молчал. Я тоже молчал.
  - Все наладится, Антох. - Наконец, сказал он. - Такая просто полоса. Плохая. Я... я на твоей стороне, ты не думай. Если кто что скажет - не слушай, да и все. Люди не разобравшись что и как болтают чушь всякую.
  - Да.
  - Тетка твоя сказала, что увезет вас с Алисой к себе, как только вы поправитесь.
  - Нет, мы никуда не поедем.
  - Не знаю, Антох... вам бы и правда на время уехать. Пока все не разрулится. Я-то знаю, что батя твой ни при чем. Ему просто Кондрат приказал, он и сделал. Что ему оставалось? Его бы самого замочили, если бы отказался... это все разрулится!
  - Откуда ты знаешь? Откуда знаешь, что все так было?
  - Я сам слышал. В тут ночь, помнишь, когда мы полицейских вызвали... батю твоего взяли сразу на поляне, он тебя искал. И он сразу сказал оперу, как было. Сразу рассказал, своими ушами слышал! Сынуля Кондрата забухал с чуваками и ночью вышел пострелять. Думали, заяц шуршит в кустах, а это девка та шла. Пальнули, подошли и офигели. Позвонили твоему бате сразу и сказали, чтобы он закопал труп. Это слова твоего бати, он так и рассказал! Нас в это время другой опер опрашивал, но я ухом в сторону твоего бати водил и все слышал. Потом вторую девку нашли рядом. И вот про вторую батя твой ничего не знал! Он удивился, когда ее стали откапывать, про нее никто не знал! Сейчас народ говорит - вот, не может быть, чтобы в одном месте два разных человека закопали трупы, таких совпадений не бывает! Ну и на батю твоего тоже валят... но я видел твоего батю в ту ночь, он не знал ничего про вторую девку, он сам в шоке был!
  - А эта первая девушка? Что она делала в лесу ночью? Одна? Ведь... это все только со слов отца. Да? Кондратьев же будет все отрицать!
  - Да его не поймали, он заграницей уже. А батя его депутат... тут фигово, конечно. Могут и на твоего все спихнуть. Хотя слухи ходят, что Кондратьев уже нежеланный во власти. Тут смотря как обернется. Главное, чтобы само убийство на твоего батю не повесили. Так-то понятно, что его запугали и вынудили прятать труп. Он и говорил там, на поляне - угрожали, он за семью боялся. А мать твоя...
  - А чего тетка не зашла ко мне? Я хочу спросить про Алису.
  - Не знаю. Может она в полицаевку поехала. Адвокаты там, все дела.
  - Мне нужно к Алисе.
  
  Поздно ночью я встал с кровати, кое-как натянул одной рукой джинсы и побрел по пустому коридору. Мыша объяснил мне, куда перевели Алису и сказал, что договорился с дежурной медсестрой. За то время, что он навещал меня, он успел перезнакомиться уже со всеми молодыми дамочками, что здесь работали. За столом дежурной медсестры на этаже Алисы сидела рыхлая девица лет двадцати пяти, в очках и жала на кнопки мобильника.
  Я, утомленный подъемом, оперся о стену и ждал, чтобы она обратила на меня внимание. Девица смерила меня равнодушным взглядом.
  - Антон?
  - Да. Миша сказал, что...
  При упоминании о Мыше лицо ее засветилось. И даже стало вполне симпатичным. С ума сойти, он же на тысячу лет ее младше! Как он ее уболтал?!
  - Да, Миша предупредил. Ты хочешь зайти к сестре. - Она стала само дружелюбие.
  - Можно?
  - Она спит наверное, но ты пройди. Только постарайся не будить.
  - Хорошо. Мне бы только посмотреть на нее.
  - В десятой палате. Она в платной лежит, одна, без соседок. Так что можешь пройти. Не шуми только!
  Всю мою слабость как ветром сдуло. Осталось только дикое волнение. Алиса!
  Я подошел к палате и тихонечко открыл дверь. Вошел. Палата была как уютная комната. Кто-то ее оплачивал, наверное, тетка. Нужно было проявить к этой незнакомой родственнице больше внимания, ведь она заботилась об Алисе.
  Над кроватью светился ночник. Алиса лежала на спине, укрытая до пояса тонким одеялом. Я подошел и сел на пол возле кровати. Осторожно взял Алисину руку и прижался к ней губами. Замер, закрыв глаза. Такая тонкая рука, будто тростиночка. Теплая кожа. Я вдыхал это тепло медленно-медленно, растягивая мгновения, пока хватает моих легких.
  Я бы сидел так всю ночь. Это все, что мне было нужно. Но рука дрогнула.
  - Антон... - Прошептала она чуть слышно. Мягко. Ее пальцы схватили меня и потянули к себе. Она откинула одеяло и через секунду мы уже лежали, обнявшись. Мир замер вокруг нас. И теперь, растворяясь в ее сонном тепле, в ее запахе, в ее шепоте я наконец-то осознал - она жива. Она есть! Она все еще есть...
  Жутко болела рука, на которой я лежал, но я не решался пошевелиться, боялся хоть на миг прервать нашу связь. Здоровой рукой я давил ей на спину, всей ладонью, чтобы прижать ее хрупкое измученное тело к себе еще ближе. Хотелось ни о чем не думать. Отдаться этому мигу, но мысли назойливо лезли в голову. Страшные мысли о том, что Алиса лежала в полной темноте, в холоде, под землей совершенно одна. Пока я спал, наслаждаясь снами о ней, пока бегал по горе, разыскивая ее (а ведь она была все это время в доме!). Пока я читал ее дневник. Она лежала там, внизу и ждала, что я спасу ее. Почему я не почувствовал этого?! Я не сделал всего что мог. И это моя вина - что она едва не умерла.
  Я вспомнил мой сегодняшний разговор с Мышей. Сейчас, обнимая ее, живую, я думал об этом разговоре. Фразы Мыши всплывали в моей голове как строчки из книги.
  "Танечка, медсестричка, говорит, она не должна была выжить, врачи говорят это чудо. Какой-то непонятный феномен"
  "Может, у нее будет что-то не в порядке с головой. На всю жизнь"
  "Она могла все чувствовать - холод, боль, но пошевелиться не могла"
  Когда он рассказывал мне все новости, которые узнал от знакомых медсестер, я еще не мог до конца осознать смысла его слов, мои мысли были лишь о том, что Алиса жива, Алиса пришла в сознание, и мне необходимо увидеть ее. Сейчас его слова стали реальностью
  Я отстранился и посмотрел на нее. Мы встретились взглядом. Это была она. Моя. Прежняя. Мне хотелось, чтобы она заговорила. Но я и сам молчал. Быть может, она ждала, что я заговорю первым. Это было сложно, ведь у меня были еще и сны о ней, которые я против воли все еще воспринимал как реальность. И то, что я прочитал в ее дневнике. У нее этих снов не было, и о дневнике она не знала. И нужно было отыскать какое-то равновесие между тем, что помнила о нас она - и помнил я. У меня было больше... И я сказал первый.
  - Никогда не делай этого больше.
  - Чего не делать?
  - Не решай что-то сама, без меня.
  Она опустила глаза и едва заметно улыбнулась. Потом снова спрятала лицо у меня на груди.
  - Со мной все хорошо, - прошептала она.
  - Я знаю
  - Тебе сейчас все рассказать? Рассказать что случилось?
  - Я знаю, я все знаю. Ты упала в подвал.
  Алиса помолчала какое-то время. А потом ответила немного изменившимся голосом:
  - Да, так все и было.
  - Прости, что так долго не мог найти тебя. Я думал, ты потерялась на Маяке, как те девочки и искал тебя там. Я тебе потом все расскажу.
  Мы замолчали. Я вдруг ощутил невероятную усталость. Может, это было от того, что обнимая ее, я впервые по-настоящему расслабился. Еще минута, и я бы уснул, сам того не заметив. Но Алиса снова заговорила:
  - Тебе грустно?
  - Нет, почему. Уже нет.
  - Из-за твоей мамы... и отца... тетя Марина мне все рассказала.
  - Нет, - быстро ответил я и почувствовал, как к горлу подступил комок. Я все это время гнал от себя мысли о матери, отгородился от них стеной. Но вопрос Алисы пробил в этой стене гигантскую дыру... и в меня хлынуло... я пытался сдержаться, но Алиса почувствовала мое судорожное движение. И прижала меня сильнее. Я уткнулся в ее плечо и беззвучно заплакал.
  - Прости меня, прости, - шептала она.
  Я хотел сказать, что она не виновата, при чем тут она. Ее ненависть к моим родителям в прошлом, я знал, что она давно со всем примирилась. Но конечно же ничего я сказать не мог.
  Через четверть часа в палату заглянула медсестра и сказала, что мне пора уходить. Я уже пришел в себя, умылся и просто сидел рядом с Алисой, держа ее руку. Мы даже ни о чем не говорили. Просто захотелось помолчать, побыть вместе, но пока еще ничего не говорить.
  Поднявшись, чтобы уйти, я все-таки спросил:
  - Тебе ничего не снилось? Какие-нибудь странные сны, когда ты была... в подвале. Когда была без сознания. Не помнишь?
  Я всматривался в ее глаза, зная, что увижу там правду. Но в них ничего не отразилось. Только легкое удивление.
  - Нет, а что? Какие сны?
  - Ты мне постоянно снилась, очень натурально, будто ты рядом. Так отчетливо... это даже было не похоже на сны.
  - И что там было? Что я делала во сне? - С интересом спросила она.
  - Ты... я не помню. Забыл.
  - Жаль. - Спокойно произнесла Алиса. Она и правда не помнила, я бы уловил в ее голосе и взгляде фальшь, я слишком хорошо ее знал.
  - Жаль, что ты не помнишь. - Ответил я.
  
  
  Я закрыл ноутбук и посмотрел на Степаныча. Я думал, он задремал. Мое повествование навеяло на него сон, какая ирония. Видимо, писатель из меня никудышный.
  Но нет, он не спал. Или проснулся, когда я хлопнул ноутом.
  - Прям настоящий роман, - пробормотал он, потягиваясь.
  - И как тебе?
  - Странновато. Вначале ты пишешь как пацан, а потом, постепенно как взрослый. Не выдержал ты стиля, автор. - Степаныч устало хохотнул.
  - Не знаю, почему так получилось. Может, в те дни я резко повзрослел.
  - Любой бы повзрослел. На тебя насыпалось-то сколько всего... Алиса, потом мать... и батю загребли. Послушай, а... мать-то твоя как раз в ту ночь, когда мы нашли Алису, да?.. все случилось в одну ночь. Жесть какая-то. Мать точно что-то знала про дела отца. Ведь да?
  - Наверное. Она очень любила его.
  - Это дерево и правда какая-то бесовщина. Как ей удалось к нему пробраться? Там же менты были...
  - Я думаю, они были внизу, там где мы нашли трупы. На дерево никто не обращал внимания. Честно говоря, я и сам не понимаю, как так вышло. Ее нашли быстро, она была еще теплая. Вытащили из петли, но было уже поздно. - Я усмехнулся. - Представляешь, я это услышал в очереди в банк где-то через полгода. Все мерзкие подробности... Две тетки обсуждали. Я... никогда этого не хотел знать. Вообще ничего не хотел знать про ее смерть. Мне казалось, что я виноват, что я мог как-то ее остановить. Что дело во мне... до сих пор я тащу этот груз. Мне кажется, все дело в том, что я ее не любил.
  - Да ну, брось ты. Ты-то при чем...
  - А кто - при чем? Зачем она так сделала? Ну даже если бы отца посадили - отсидел бы, вышел. Она бы дождалась. Он же сам не убивал никого.
  - Антон, но ведь он не вышел. Может, она знала, что не выйдет. Эти люди умеют подчищать за собой. Бывает так, чтобы убирают целые семьи, чтобы подчистить всех, кто мог хоть что-то слышать. Она поняла это. Может быть такое? Тебя трогать никто не стал, ты ребенок еще был. А вот под общую гребенку вполне могли убрать.
  - Думаешь, в этом дело?
  - Кто же знает как оно в самом деле, Антох. Мать твою уже не спросишь.
  - Хорошо, что она так и не узнала, что случайно закрыла Алису в подвале.
  - Точно... на нее и так много навалилось. - Пробормотал Степаныч. Я уловил в его голосе какую-то скомканность.
  - А хочешь, покажу фотки? - С преувеличенным оживлением спросил я. - Мы ездили в...
  - Слушай, а...
  - Жаль ты не смог поехать. Так и сидишь без отпуска?
  - А что было дальше?
  - В смысле?
  - Ну в твоей книжке? Ты на этом закончил?
  - Да. Дальше ты сам знаешь.
  - Нет, ну что рассказала Алиса? Почему она полезла в этот подвал? Что там случилось-то?
  - Ничего не случилось, он был открыт, она видимо упала в темноте.
  - А чего он был открыт, чего она свет не включила сначала?
  - Мать забыла закрыть.
  - Откуда ты знаешь?
  - Да какая разница? Теперь никто не узнает.
  
  - А Алиса не помнит?
  Я долго смотрел на него, до боли сжав зубы. А потом коротко бросил:
  - Нет.
  Взгляд Степаныча был чист и невинен. Но я давно уже знал, что за этими глуповатыми глазами скрывается острый ум и наблюдательность.
  - Ты у нее не спросил?! - Догадался он. - Так никогда и не спросил?!
  - Нечего рассказывать. Я... спрашивал, она так и сказала, что не заметила как все вышло.
  - Ты врешь. Почему ты не спросил?!
  - Если бы она хотела, она бы рассказала.
  - Но ведь она хотела! В больничке, в твоей книжке написано!
  - Тогда был не подходящий момент. И... да к черту все, мне просто больно это слушать. Я хочу все забыть об этом подвале. Когда я думаю, что она там одна... а я бегал наверху и не знал... ты что, не можешь меня понять?! Я просто не хочу это ворошить.
  - Ты целую книжку написал, чувак! Ты это ворошишь уже много лет! Бесконечно!
  - Книжка о том, как я ее искал. А не о том, как она упала в подвал. Это уже детали.
  Степаныч хотел сказать что-то еще, но присмотревшись ко мне повнимательней, решил, видимо, промолчать.
  - Мне завтра тебя везти в аэропорт, - я зевнул. - Надо поспать хоть чутка, протрезветь.
  - Да. - Согласился он, продолжая всматриваться в меня. Мне было неуютно от этого взгляда. Ему не стоило смотреть туда, куда я и сам боялся заглядывать. Это было... грубо. Я хотел, чтобы он оставил меня в покое.
  - Пошли спать. - Я поднялся, давая понять, что беседа окончена.
  - Да, - повторил он. А потом решился: - Антон, я хочу тебе все-таки сказать...
  - Ну?!
  - Она ведь с этим жила. Все это время. Твоя... сестра.
  - Не называй ее моей сестрой.
  - Все эти годы она же с этим жила. И ты не спросил ее?!
  - Ты как будто что-то знаешь, чего я не знаю! - С вызовом бросил я.
  - Да ведь и ты знаешь. Черт... тебе ее не жаль? Ты всю свою книжку пишешь, как защищал ее, как он ней заботился. Но самое плохое она несет одна. Антон!
  
  Слова Степаныча сделали свое злое дело. Весь день я был как в тумане. Сером липком депрессивном тумане. Сходил на работу на пару часов, потом играл с детьми, готовил обед и ужин, читал младшему перед сном сказку. И все это на автомате, как робот. То, что раньше доставляло мне радость, теперь стало тяжким грузом. Я стоял на пороге решения, которое следовало принять давно. И которое, быть может, освободит меня от прошлого. Мне нужно было пройти через эту последнюю страшную боль. Через знание.
  В одиннадцать позвонила жена.
  - Привет, солнышко. - С чувством сказал я.
  - Что? - Удивилась она моему тону. - Что это с тобой, Антон, что телячьи нежности? Разбойники совсем тебя достали? Плохо без мамки-то? - Она рассмеялась.
  - Да, они шалят бесконечно. Разбомбили песочницу сегодня, сломали велик Макса.
  - Максимка расстроился?
  - Нет, он же его и сломал. Боялся просто, что я по башке настучу.
  - Даешь им есть шоколад?! - С ироничной подозрительностью спросила она.
  - Нет!
  - Да ладно, конечно даешь! Поэтому они с ума сходят.
  - Ну пару конфеток... ты что, ребенком не была?
  - Они наверняка вычислили, откуда ты вытаскиваешь свою пару конфеток и все сожрали. Вот поверь мне! Они всегда находят шоколад, у них просто собачий нюх на это дело! Однажды я спрятала пакет с конфетами в бачок унитаза, вот просто ради любопытства - нашли! Ты можешь себе представить?!
  - В бачок унитаза... ну ты нормальный человек?!
  - Это был эксперимент!
  - Ты сама как ребенок.
  - Это же хорошо? Правда?
  - Правда. - Я вздохнул и все-таки решился: - послушай...
  - Что? - Ее голос стал настороженным. Она очень хорошо меня знала и понимала малейшие интонации. - Что-то случилось?
  - Мне... нужно поговорить с сестрой.
  В трубке повисло молчание.
  - Ты меня слышишь? Мне нужно поговорить с сестрой. - Настойчиво повторил я.
  - О чем ты хочешь с ней говорить? - Упавшим голосом спросила она.
  - О прошлом. О том, что произошло тогда, подвале. Мне нужно это знать.
  - Почему именно сейчас?
  - Не знаю. Время пришло. Надо было сделать это раньше, но я не мог решиться.
  - Может и сейчас не надо?
  - Почему ты так думаешь?
  - Потому что... все хорошо. Все ведь хорошо. Зачем ворошить прошлое? Антон, зачем?
  - Пожалуйста... мне это необходимо. Ты позволишь мне?
  Она ничего не ответила. Я молчал и ждал. Казалось, ее уже нет, осталась только эта тишина. А потом она сказала:
  - Обсудим это позже.
  - Когда? Когда ты приедешь?
  - Просто позже.
  Она даже не попрощалась. Какое-то время я слушал гудки, будто надеясь, что она может вернуться. Я не хотел заканчивать разговор на такой ноте! Нужно было что-то сделать, прямо сейчас.
  Я открыл ноутбук, подключился к скайпу и увидел, что Алиса в онлайне. Руки дрожали. Жена явно дала понять, что не хочет этого сейчас, но я не мог остановиться. Я написал Алисе:
  "Ты здесь?"
  Она тут же ответила:
  "Да"
  "Поговори со мной, я прошу тебя. Расскажи, что случилось в подвале, расскажи мне все"
  "Не гони коней"
  "Алиса!"
  "Что случилось? Что с тобой?"
  "Просто расскажи. В двух словах. Я хочу знать правду"
  "Ты столько лет не хотел ее знать"
  "Прости за это"
  "Когда любишь человека, хочется уберечь его от некоторых вещей. Поверь, тебе лучше жить без этой правды"
  "А тебе? Тебе легко жить с этой правдой одной?"
  "Я привыкла"
  "Я тоже привыкну"
  "Да, но что станет с нами..."
  "Все будет по-прежнему"
  "Не будет..."
  "Мне кажется, я знаю, всегда знал... кто виноват в том что с тобой случилось. Я идиот, что не позволил тебе тогда в больнице рассказать мне"
  "Вряд ли ты знаешь"
  "Это же мать? Да? Она?"
  "Дело не в этом. Не это плохо для нас с тобой. Помнишь, ты плакал когда мы заговорили о матери?"
  "И что?"
  "Почему ты больше никогда не заходил в мой скрытый дневник?"
  "Что?! Откуда ты знаешь, что я вообще заходил?? Я заходил, да, но просто чтобы отыскать тебя. Я хватался за любую соломинку. Прости, это подло, но... у меня не было выхода. Откуда ты узнала?"
  "Это легко. Ты иногда говорил что-то такое, что мог знать только оттуда, из записей. Я быстро поняла, что ты все прочитал"
  "Извини"
  "Это не важно. Мне интересно, почему ты больше ни разу не заходил? Я не поменяла пароль"
  "Зачем, я же говорю - просто искал тебя. Я бы не стал просто так..."
  "А я надеялась. Видишь ли, я давно уже написала все там. Все-все. И думала, однажды ты зайдешь и прочитаешь"
  "Ты написала обо всем?! О подвале?! Ты хотела, чтобы я прочитал? Но если тебе это было так важно, почему ты просто не рассказала мне?"
  "Ты же не спрашивал. Я думала, что ты догадываешься, что я по-прежнему все записываю в дневнике. И когда почувствуешь, что готов, ты зайдешь туда и прочитаешь"
  "Я могу это сделать прямо сейчас"
  "Да, можешь"
  "Ты уверена?"
  "А ты? Ты уверен, что будешь любить меня по-прежнему?"
  "Да"
  "Напиши мне что-нибудь, когда прочитаешь. Я не лягу спать пока не получу от тебя сообщение"
  "Я позвоню"
  "Нет, просто напиши. Ладно?"
  "Хорошо"
  Мне дико захотелось втянуть в себя никотин. Это желание вернулось впервые за много лет. Сейчас я бы выкурил сигарету, глядя в окно. Успокоил нервы. А потом, уже потом... Вместо этого я спустился вниз, налил стакан виски и залпом выпил. Организм решил, что это вода. Затем я заглянул в комнату сыновей. Максим спал, по-хозяйски раскинувшись на верхней кровати. Вокруг его подушки валялись смятые фантики от конфет. Видимо, пацаны и правда находят каким-то образом сладости, где бы я их не прятал. Может, зря жена так уж фанатично запрещает им есть шоколад. Младший умилительно обнимал во сне плюшевого медведя, которого Степаныч подарил ему три года назад. Я не удержался и погладил Илюшу по светлым мягким волосам. Максим всегда отличался бойким характером и независимостью, уворачивался от "телячьих нежностей", а вот к малышу у меня все время тянулись руки его приласкать. Жена смеялась и говорила, что Илюшка для меня как котенок. Я любил сыновей по-разному. Максимом я гордился, он был так похож на меня в детстве! А Илюшу мне хотелось оберегать. В нем будто отразилась душа моей сестры. Я знал, что он хрупок и уязвим. И он мог бы стать озлобленным волчонком, как она. Если бы не был счастлив и любим. Но он живет в коконе любви и по ночам, когда рядом нет меня или матери, у него есть его плюшевый мишка.
  Я вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Макс спал очень чутко и мог проснуться от малейшего шороха.
  Ну вот, теперь можно. Дети придали мне сил.
  Взяв ноутбук, я спустился вниз и устроился на диване. Каждый своим движением я оттягивал момент, когда войду в дневник Алисы. Я знал, что нужно торопиться. Ведь где-то, за тысячу километров от меня, моя сестра тоже пьет виски, нервно курит, глядя в окно и ждет моего сообщения. Я подумал, нужно прямо сейчас написать ей "все хорошо", освободить ее. Не важно, что я прочитаю потом. Но это тоже лишь оттягивание времени. И я решился. Там была только одна запись, которую я еще не читал. Я узнал дату и грустно усмехнулся. Так вот чем ты занималась в ту ночь...
  "Ты спишь. Напился и уснул. Ты был счастлив, я видела это в твоих глазах. Ты был так счастлив... я хотела рассказать тебе все накануне. Чтобы между нами не осталось тайн, но я не смогла отнять у тебя этот день. Твою безмятежность. Наш праздник. Ты всегда оберегал меня, теперь я сделаю это для тебя. Я все напишу здесь. Ты прочитаешь, если захочешь. Или не прочитаешь. Но мне просто необходимо куда-то это излить, я устала носить это в себе. Прости, если ты все-таки это читаешь...
  Все началось с твоих слов. Помнишь, мы пили мохито в кафе, я рассказала тебе о том, что подозреваю отца в смерти моей мамы? И что я присутствовала при ее смерти, но была слишком маленькой, чтобы запомнить это. Ты сказал мне, что я должна перестать думать об этом на какое-то время. И тогда воспоминания сами неожиданно вернутся. Наверное ты это сказал, чтобы просто отвлечь меня. Но знаешь, это сработало. Это так оглушительно сработало, что вся наша жизнь изменилась из-за этого. И все, что произошло потом - следствие того, что я все... вспомнила. Было легко не думать об этом. Ведь все мои мысли тем летом занимал ты. Только ты, ты в моей голове и больше ничего и никого. Однако мое подсознание помнило задание. Однажды я задремала под нашим деревом и где-то на границе сна и реальности - воспоминание о смерти матери выплеснулось на поверхность. Я была оглушена. Картинка проявилась так отчетливо, будто все произошло только вчера! Санки, поленница дров. Я детской лопаткой кладу в ведерко снег. Чтобы поставить ведерко на санки и отвезти снег за дом. Такая у меня игра. Варежки промокли и стали твердыми. Нос замерз. Я тру противной варежкой нос, чтобы согреть, но от этого он мерзнет еще больше. И даже царапается кусочками льдинок на варежке. Хочется заплакать от досады. Но меня отвлекают голоса. Недавно в дом вошла тетя, теперь мама с тетей вышли на порог. Мама кричит на тетю. Тетя кричит на маму. Я удивленно смотрю на них, забыв про нос. Мне интересно. Я сажусь на санки. Мама кричит тете, чтобы та уходила, но тетя не уходит. Мама спускается по лестнице, мне кажется, сейчас она возьмет тетю за шиворот и выставит со двора, как тогда выставила забежавшую к нам соседскую собаку. Я тихо хихикаю. Тетя толкает маму. Мама падает. Я вскакиваю и начинаю реветь. Тетя смотрит на меня испуганными страшными глазами. Мама не встает. У мамы дергаются ноги. Тетя садится рядом с мамой и какое-то время смотрит на нее. Потом встает и уходит. Мама не встает. Я подхожу к маме. У нее изо рта идет кровь. Я плачу еще сильнее, я почти уже ничего не вижу из-за слез. Я беру маму за руку, тащу ее, стараясь поднять. Ну вставай же мама, вставай, вытри рот. Но мама не встает. Она тихо и страшно хрипит. Это будто уже и не мама... мамы почти не остается... я плачу, плачу, прошу ее встать...
  Потом, следующее что я помню, много грустных людей. И черный гроб. Но мамы в нем нет. Там кто-то на нее похожий, как кукла. Но это не мама. Кукла. Мама наверное ждет дома. Я сижу на руках у папы и смотрю на грустных людей. Вижу ее, эту женщину. В черной косыночке, с серыми мышиными волосами. Я боюсь ее. Когда папа отпускает меня с рук, женщина подходит к нему и они говорят добрыми голосами. Я не понимаю, почему папа с ней так добр, она же ругалась с мамой. Она не нравилась маме. Я злюсь на папу. Я пытаюсь ему сказать, что женщина плохая. Но он не понимает меня. Я плачу от бессилия. Он обнимает меня. И по-прежнему добрым голосом говорит с тетей.
  А потом тетя стала жить с нами. Папа просит меня называть ее мамой. Я путаюсь. Ведь мама была другая. Как мама могла так измениться? Они меня зачем-то обманывают.
  А потом я забываю. Забываю все. Остается лишь страх перед женщиной. И моя злость. Я не помню причины, остается лишь следствие...
  Антон. Сейчас тебе больно. Я знаю. Остановись, если не хочешь читать дальше. Я пойму.
  Но если ты все еще здесь, я продолжу.
  Приехав домой, я нашла свидетельство о смерти матери. И я подсчитала. Ты родился через семь месяцев после того, как умерла моя мать. Я не знаю точно, что там произошло. Думаю, отец изменял матери с Галиной. Галина забеременела и пришла выяснять отношения к матери. Да, это был несчастный случай... но я до сих пор не знаю, можно ли было спасти мою мать? Если бы Галина не ушла, если бы вызвала скорую - возможно моя мать была бы жива! Я не помню, как долго сидела возле нее, но она умерла не сразу. Как Галина могла жить все эти годы рядом с ребенком, на глазах у которого она убила мать?! У меня не укладывается это в голове. Что она чувствовала, глядя на меня? Я навсегда стала живым напоминанием о ее преступлении. Ты знаешь, а ведь я ей стала сочувствовать, когда все вспомнила. Представляешь? Во мне совершенно не осталось ненависти. Совсем. Все дело в тебе. Да, твое появление стало причиной всего этого кошмара. Но твое рождение стало тем светом, которых мог всех нас примирить. Ты как ангел. Такой светлый и теплый. Принес нам любовь. Только мы не поняли этого. И каждый стал сражаться, чтобы забрать тебя себе. Свои воспоминания я захотела использовать, чтобы окончательно отнять тебя у твоей матери. Перед тем как я уехала в лагерь, она запретила мне общаться с тобой. Но теперь у меня появился веский аргумент, чтобы отнять тебя у нее обратно. Я решила ее шантажировать. Заставить отпустить тебя со мной. Я хотела полностью обладать тобою. Прости меня. Любовь... такая странная штука. Порой она толкает на более жестокие поступки, чем ненависть.
  Но я не думала, что все так далеко.
  В тот день когда я исчезла... в тот день я сходила на Маяк, решив проверить не там ли спрятаны трупы пропавших девушек. Ничего не нашла, только камни кто-то перетащил в лес и сложил там. Потом я вернулась домой, пошла искать Галину, чтобы поговорить. Она возилась в своей оранжерее. Доставала из подвала прошлогодние банки с вареньем. Я прямо с порога стала рассказывать ей о том, что я вспомнила. Мне хотелось ошарашить ее, чтобы потом, когда она будет беспомощна, выдвинуть свои требования. Я забираю тебя, и мы живем вместе. А она никак этому не препятствует. За это я готова была молчать и не рассказывать никому о ее преступлении. Ни тебе, ни отцу. Мне казалось, это хорошая сделка. Мне казалось, она согласится. Отдаст мне тебя в обмен на мою мать, которую она у меня забрала. Разве это не справедливо? Я просто хотела сказать ей, что прощаю ее. Пусть она просто позволит мне любить тебя. Разве это плохо, Антон?
  Что перемкнулось у нее в голове в тот момент, когда она услышала мой рассказ? Я не знаю. Возможно, если человеку однажды сходит с рук преступление, если однажды человек уже решил свою проблему, убив другого человека, он легко может это повторить. Скользкая дорожка начинает казаться надежной, если ты прошел по ней и не упал.
  В тот раз она убила мою мать случайно. Но в этот раз... в этот раз она точно знала, чего хочет. Я стояла у открытого подвала. Она слушала меня и была внешне спокойна. Продолжала выносить свои банки, будто мои слова совершенно ее не трогали. Я даже запаниковала - а что если мои воспоминания ложные? Что если все это лишь приснилось мне? Поэтому она так спокойна. Но я ошибалась. Я четко осознала это в тот момент, когда ощутила толчок в спину. В этом толчке было столько ярости, что на какую-то долю секунды я с облегчением поняла, что права. А потом в меня ударился пол подвала. Было не больно, просто я не могла дышать и в голове какая-то дрожь. Потемнело в глазах, я куда-то улетала, но потом мелко-мелко грудь моя стала расправляться, впуская маленькие порции воздуха. И тогда я поняла, что не могу двигаться. Я еще не осознала, что Галина меня убивает. Я ждала, что она одумается, поможет мне.
  Она спустилась и какое-то время разглядывала меня, прислушивалась к моему дыханию. Ну же, помоги, хотелось мне сказать, чего же ты ждешь. И тут я вспомнила. Вспомнила, как точно так же она склонилась возле моей умирающей матери. Все повторялось. И тогда мне стало по-настоящему страшно. Это конец. Это был конец... цикл завершился. Я жертва в этом кино. И я проиграла.
  Она оттащила меня в сторону и уложила на ящики. Я почему-то по-прежнему не могла пошевелиться, не чувствовала своего тела. Сквозь прикрытые веки я следила за ней, пытаясь понять ее мысли. Она стояла надо мной, будто размышляя что делать дальше. Ей было видно, что я еще жива. Куда-то отошла. Мысль о том, что она собирается меня добивать, приводила в ужас. В подвале было холодно, но я покрылась липким потом. Будто запертая в своем теле, я не могла даже кричать. Почему-то больше всего меня пугало не то, что она убьет меня, а то, что это будет какой-то болезненный способ. Задушит? Или зарубит? Что она сделает? Я хотела умереть сама, быстрее, до того, как она вернется. Умереть это как сбежать... Она вернулась с лопатой. Неужели она хочет закопать меня живой?!
  Поставила лопату у стены, постояла еще какое-то время надо мной. А потом пошла к выходу. Когда крышка подвала захлопнулась за ней, я вздохнула с облегчением. Ну насколько могла вздохнуть в своем положении.
  Не знаю, через сколько времени я потеряла сознание. Поначалу я боролась, пыталась заставить себя двигаться или хотя бы издать звук, но ничего не получалось. Я была в теле, но не управляла им. Я чувствовала холод, но как-то странно. Не как холод, а как нечто, что забирает у меня жизнь. Будто теряя тепло я растворяюсь и скоро меня совсем не останется. И я поняла, что важнее всего сохранить это тепло глубоко внутри себя. Не дать ему вытечь. Я стала проваливаться в какое-то пограничное состояние. Представляла себе всякие картинки, где я на пляже и солнце нагревает мое тело, и картинки эти становились так реальны, что я могла встать и ходить по песку, могла войти в теплую воду. Мое тело лежало в холодном сыром подвале, но я сама оказывалась в любом месте, которое могла себе представить. Если я очень старалась удержать картинку, тепло переставало выходить из моего тела так быстро. Мне показалось, что так я смогу удерживать в себе жизнь. Какое-то время. Потом на пляже наступил вечер. Солнце село, и там тоже стало холодно. Я не могла понять, почем мне не удается удержать день, ведь это всего лишь мое воображение. Но нет! За вечером пришла ночь. Пляж больше не спасал от медленного остывания. Я совершенно не управляла сменой дня и ночи! И внезапно я поняла - я не могу управлять этим потому что это не воображение! Я на самом деле перенесла свое сознание на пляж! На настоящий пляж, понимаешь! Пришла ночь. Она пришла по-настоящему. И... это колоссально! Это просто грандиозно! Лежа в подвале, я могу быть в другом месте! Как же такое возможно? - подумала я. Наверное, все возможно!
  Ночью мне не согреться. Я попробовала отыскать какой-нибудь домик с камином, но не получилось. Быть там, где я никогда не была в реальности - никак не выходило. Жизнь снова вытекала из меня вместе с теплом. Сколько времени у меня еще есть? Быть может, отпустить все... и пусть. Ведь Галина может вернуться, чтобы меня добить. Она оставила меня лишь потому что не нашла в себе силы закончить начатое. Понадеялась, что я умру сама. И я вспомнила тебя. Нет, я не хотела умирать! Ведь ты так и не узнал бы, что я люблю тебя!
  Я подумал, что можно что-то исправить. И направилась к Галине. В ее спальню. Это получилось очень легко. Я села на ее кровати. Она спала, наглотавшись каких-то таблеток. Забавно, я как-то напрямую стала получать обо всем информацию. Например, увидев на ее столе таблетки, я сразу узнала, что она все эти годы после смерти моей матери пьет их, потому что не может уснуть сама. Пока она крепко не уснула, я не могла до нее дотронуться, моя рука будто проваливалась сквозь нее. Но как только дыхание ее стало ровным и глубоким, ее плоть обрела для моей руки плотность. Я осторожно похлопала Галину по щеке. Она открыла глаза. Вскрикнула, села на кровати, отталкивая меня.
  - Не бойся. - Произнесла я. - Я ничего плохого не сделаю.
  - Как ты выбралась? - В ужасе спросила она.
  - Я не выбралась. Ты спишь. Скорее всего, я тебе снюсь.
  Она ощупала себя.
  - Ты морочишь мне голову.
  - Пожалуйста, вытащи меня из подвала. Я ударилась головой, я не могу пошевелиться, но я еще жива. Вытащи меня оттуда и вызови скорую. Скажи, что я сама упала.
  - Уйди от меня...
  - Пожалуйста! Ты же не убила мою мать, это был несчастный случай, я знаю. Но если ты мне не поможешь, это будет убийство!
  - Ты... я же не сплю, нет...
  - Да не важно. Просто иди в подвал и помоги мне. Помоги мне, я тебя прошу! Я буду молчать, обещаю! Ради Антона я буду молчать. Он тебя любит, я не хочу, чтобы он узнал про тебя такое.
  - Нет! Нет! Я не сплю! - Заорала она, закрыв лицо руками. - Я не сплю! Уйди!
  Я поняла, что она не слушает меня. И поняла, что сейчас она проснется, слишком она испугана.
  Да, через несколько секунд она по-настоящему села на кровати, недоуменно озираясь. Меня она уже не видела. Я подумала, что помня свой "сон", она все-таки одумается и пойдет в подвал. Но нет. Она перекрестилась, сказала "господи, прости" и опять легла. Мне хотелось снова войти в ее сон, но почему-то не получилось. Весь следующий день я, кажется, удерживала себя на пляже, я плохо запомнила это. Даже не помню, приходила ли она в подвал. Видимо, моя память начал уже тогда сдавать. Все стало зыбким, миражным. Я просто охотилась за теплом и все.
  Но я пошла к ней во вторую ночь. Снова я вошла в ее сон, и снова упрашивала ее спасти меня. Плакала. На этот раз она не была такой испуганной. Она сказала "Я тебя ненавижу, ты сломала мне всю жизнь, и теперь хочешь отнять Антона". Я пообещала ей, что забуду о тебе, что уеду, лишь бы она вытащила меня из чертова подвала. Нет, я конечно не собиралась так делать, я бы ни за что не отказалась от тебя, просто мне нужно было убедить ее оставить меня живой. Но она поняла, что я вру. Да если бы и не поняла - вряд ли это сломило ее. Слишком далеко все зашло. "Умри скорее, просто умри и избавь нас всех" - вот что она сказала мне во вторую ночь. "Всем будет лучше, когда ты умрешь", - сказала она. Я снова проиграла. Она очень злилась и проснулась. Ушла вниз, стала пить вино. Не хотела больше засыпать. Я не могла до нее добраться, пока она не спала. Да и сил не было.
  Холодно, было холодно. Мне нужно было найти тепло, солнце... и я вспомнила о тебе. Я смогу дотронуться и до тебя, если ты уснул. Ты меня согреешь. В тот момент я еще не осознала, но теперь понимаю - моя память начала таять все стремительней. Я забыла про подвал. Вернее, я знала, что я где-то лежу в темноте и умираю. Но я забыла о том, как Галина толкнула меня. И забыла, где я нахожусь. Кирпичики начали выпадать из стены... если бы я сразу пошла к тебе, а не к Галине. Пошла, пока у меня еще было достаточно сил и памяти. Быть может, я бы сказала тебе, что со мной случилось, и ты меня спас. Но я забыла...
  Помнишь ли ты эти сны? Тогда, в больнице, ты что-то спросил меня об этом, да? Но больше никогда не поднимал эту тему. Я не решилась тебе признаться, что все было на самом деле... я и сама тогда не до конца понимала, как это все происходило.
  Я пошла к тебе. Ты спал так крепко, и потому был таким настоящим для меня... мне стало теплее, чем от солнца. Твое тело по-настоящему меня согревало. Вот только ты быстро просыпался, сильные эмоции выбрасывают из сна... и я тебя тут же теряла. Ты помнишь это все, помнишь? Я хочу, чтобы помнил. Думаю, только ты удерживал во мне жизнь.
  Днем я снова отправила себя на пляж. После тебя солнца было уже мало, я почти его не чувствовала. Но все-таки удерживала себя на пляже, мне нельзя было возвращаться в подвал. Краем сознания я уловила, что приходила Галина. Спускалась, смотрела на меня. Я чувствовала ее мысли. Они были как холодные червяки. Чувствовала ее эмоции. Досаду, отчаяние. И бессилие. Она не могла себя заставить добить меня. Ждала. По-прежнему ждала... К тому времени я уже забыла кто такая Галина. Осталось только одно - она причина того, что мне плохо. Она может спасти меня, если захочет, или убить. Просто некая размытая личность. Тебя я пока еще помнила.
  Днем я почувствовала, что ты меня зовешь. И оказалась рядом с тобой на поляне. Нужно было скорее, скорее согреться об тебя, но ты все никак не засыпал. Я почти забыла кто ты, осталось просто притяжение к тебе, как к источнику тепла.
  Я была на поляне. Все что видела тогда, принимала лишь как картинки, не задумываясь. Но много позже я поняла, что видела некую изнанку мира. Ту, которую мы никогда не видим в реальности. Может лишь улавливаем слегка.
  Я видела дерево. Оно казалось сотканным из жадных клубящихся змей. Змеи манили, звали. И во мне было что-то, что отзывалось на их зов. Это зло? Ненависть? Не знаю. Что-то темное во мне тянулось к этим змеям. Но я была в равновесии. Любовь к тебе создала это равновесие. Дерево не могло забрать меня. Змеи поглощали лишь тех, кто был за гранью. Зло, боль, несчастье - вот их корм.
  Я это все сейчас выдумываю наверное... но тогда мне казалось, что именно так все и есть.
  Хотя я видела, что любовь тоже приводила к дереву своих жертв. Тот человек, который повесился на нем, помнишь? В своем сне (а как еще мне называть это состояние?) я поняла, что его привела сюда любовь. Почему же моя любовь меня спасала, а его - привела сюда чтобы убить? Не знаю. Может, есть любовь, которая тебя очищает, а есть, которая сбрасывает в бездну. Как ты думаешь?
  Потом я увидела две могилы. И скрюченные страшные тела в этих могилах. Я будто видела сквозь землю. И сквозь пространство. И сквозь время тоже - потому что я сразу видела истории этих тел. Этих людей. Чувствовала так обнаженно, изнутри, как если бы на меня обрушились обломки чужой памяти.
  Но как странно - и этих людей сюда тоже привела любовь. Она лежала в основе, в начале событий, из которых сложилась тропинка к дереву.
  Я увидела девушку, совсем еще девочку. Ссора в баре, какие-то наркотики, алкоголь. Ей больно, он сказал, что бросает ее. Почему-то... она его ждала из армии, он вернулся и рассказал, что там, на службе с кем-то встретился, с другой девушкой. Она пьяна. Села на такси и приехала к Маяку. Дерево уже поймало ее на крючок. Через ее боль. Позвало. Ее убили случайно. Это был праздник, все пьяны. Наверное, весь город пьян. Пять молодых парней вышли в лес пострелять. Потом я читала в газетах об этой версии - будто бы сын Кондратьева с друзьями пошел ночью охотиться и случайно застрелил девушку, а потом приказал нашему отцу избавиться от трупа. Ничего не доказали. Но так все и было, я видела это в своем сне намного раньше. Отец отнес ее к дереву и закопал на поляне. Как древний жрец, не осознавая этого, он отнес жертву к божеству. Дерево его поймало страхом. За тебя и за меня. Представляешь, он думал и обо мне тоже. Он испугался и за мою жизнь тоже. А я могла никогда бы об этом не узнать. Любовь к нам привела его на поляну и заставила стать преступником.
  Вторая жертва, соседка первой - ее тоже привела на поляну любовь. Я увидела их веселые лица - два парня, три девушки. Младшая и старшая сестра - в них все дело. Старшая - она просто забавлялась, играла вниманием того парня. Показывала свою власть. Зная, что младшая любит его. Это началось намного раньше, задолго до того, как они поднялись на Маяк. Но близость дерева делает все чувства сильнее, острее. Ты же сам это знаешь. Мы пошли к дереву, когда поняли, чего хотим друг от друга. Дерево доводит любое чувство до максимального его пика. Любовь. И ненависть. И ревность. Но все вытекает из любви, начало - всегда любовь.
  Я чувствовала ярость младшей. И почему-то ее подруги тоже. Парни лишь статисты. Там все сложно... один любит младшую, но младшая любит второго. А второй улыбается старшей сестре. Все обострилось, все их чувства, весь этот клубок. И они потеряли себя. Старшая что-то сказала младшей, что-то злое и жесткое. Младшая толкнула ее с высокого уступа, на котором они стояли. Шея, свернутая под каким-то страшным углом. Спина и сразу лицо. Младшая уже на крючке у дерева. Она не чувствует раскаяния. Подруга испугана, но она будет молчать. Парень видит в этом шанс оказаться полезным. Второй, тот из-за которого все разыгралось, он просто боится. Боится панически, его воля парализована. Не ответственности - ведь он не виноват - он боится того, что видит в глазах у младшей сестры. Если он заговорит, ее посадят, но она может выйти. На самом деле он просто трус.
  Они относят мертвую девушку к дереву. Идут бездумно, дерево само ведет их к себе. Первый парень пытается остановить их, говорит, что труп надо оставить там же, где он упал. Пусть кажется, что старшая отбилась от группы, заблудилась и сорвалась с валуна. Пусть ее случайно найдут! Но его никто не слушает. Ведь их ведет дерево. Младшая на крючке ненависти и ревности, подруга - на крючке зависти, второй парень - на крючке страха. А этот первый - он почему-то не зацеплен деревом. В нем нет ничего кроме любви к младшей. Любви и желания помочь. В нем нет темноты. Но он покорно идет с ними. У них нет лопаты, они забрасывают мертвое тело ветками, камнями, сухой листвой. И забывают дорогу в это место. Они и не знали ее никогда.
  Как-то все путано, да? Трудно описывать словами то, что я улавливала одномоментно, каким-то новым чувством, которое открылось у меня во сне.
  Я все это увидела, правду о поляне, дерево, но меня ничего уже не трогало. Это уже потом я вспоминала, анализировала. И не поверила бы, что все правда, если бы не столько совпадений с тем, что я узнала очнувшись в больнице.
  Дерево совсем не пугало меня. Мы так много проводили времени возле чудовища, что... знаешь, это, наверное, как если принимать по чуть-чуть яд. Привыкаешь и уже не отравишься. Или яд к тебе привыкает. Наконец ты уснул, увидел меня. Я обнимала тебя, чтобы греться. Потом ты проснулся и ушел. А я еще долго плакала под деревом. Погружала руки в змей и просила меня спасти. Мне оставалось уже недолго, я бы не протянула еще одну ночь, но мне так не хотелось умирать! Уходить... я чувствовала свое будущее, которое не проживу. И тебя в этом будущем. Тепло, в котором я могла бы купаться. Я уже не помнила кто я, кто ты, почему я умираю и как мне спастись. Было знание, что я могу попросить чего-то у дерева, но я не могла вспомнить, что мне нужно просить. Просто плакала и говорила: "Помоги". Наверное, в ту минуту дерево все-таки зацепило меня крючком. За мою ненависть. За ненависть к тому человеку, из-за которого я умираю. В чьих руках была моя жизнь. Дерево не могло меня спасти, но могло покормиться из моих рук.
  Наверное, я бы умерла раньше, меня почти уже не осталось к ночи. Но я повисла на крючке. Ненависть дергала меня за ниточки, как марионетку. Я вошла в комнату твоей матери. Она не спала, сидела, глядя на телефон, нервно стучала ногой. Страх и отчаяние делали ее такой уязвимой... не знаю, слышала ли она меня, ведь она не спала. Я стала шептать ей в ухо. Не помню что, что-то безумное. Набор слов, быть может не имеющий смысла. А может, какое-то заклинание. Или молитву. Я не помню. Но это были слова, которые заставили ее встать. Пойти в сарай и взять веревку. Дерево звало нас, манило, я чувствовала сильнейшее притяжение со стороны Маяка. Разум твоей матери отключился, она стала почти такой же безжизненной как я. Я все время шла следом за ней, пока она шла к дереву. Через поселок, через лес, по нашей тропинке мимо ручья. Я видела, как она... нет, я избавлю тебя от этих подробностей, что-то я слишком увлеклась. Когда все было закончено, когда дерево получило свою добычу, я, повинуясь какому-то порыву протянула руку и погрузила ее внутрь ствола. Быть может, я прощалась... Но внезапно меня пронзило, будто электричеством. И я увидела перед глазами какого-то мальчика в твоей комнате, собаку. И голос в моей голове прокричал: "Он все знает! Знает, где тебя искать!" Кто это был? Я видела его впервые. Впрочем, даже если бы я его знала, я бы все равно уже не поняла. Я стала почти как животное. И только эта вспышка надежды вдохнула в меня на несколько минут жизнь. Что я сделала? Не могу точно вспомнить. Я оказалась в доме. Мальчик не спал, поэтому невозможно было поговорить с ним, но зато спал ты. Я тебя разбудила, может я сказала, чтобы ты спросил у мальчика. Этого уже не помню. Провалилась куда-то в темную вату.
  Когда я пришла в себя в следующий раз, это уже было по-настоящему. В больнице. Мне сказали, что я упала в подвал, долго лежала там, и ты с другом меня нашел. Но только я помнила отчетливо каждый миг той моей потусторонней жизни. И знала, как все было на самом деле.
  Вот такая сказка на ночь, мой дорогой. Когда ты заплакал тогда в больнице, заплакал из-за своей матери, у меня в голове что-то переключилось. Я думала, что убила своего врага. Но оказалось - я убила твою мать... и я пообещала себе, что никогда не расскажу тебе об этом. Я и не расскажу.
  Если ты дочитал до этих строк... не знаю, может, я должна попросить у тебя прощения? Мне жаль тебя, я никогда не хотела причинять тебе боль. Но, милый, я бы поступила с ней так снова и снова. Даже с холодным сердцем, даже без ненависти. Есть вещи, которые разум отметает как жестокие, чудовищные. Но сердце почему-то говорит - это правильно. А что говорит твое сердце?"
  Мое сердце почему-то молчало. Я чувствовал себя так, будто многие годы носил тесную обувь, а теперь снял. Облегчение? Может быть. Конец тайнам. Конец этому страху перед тем, что она носит в себе. И что я вижу иногда в ее глазах. Остались только мы.
  Мне нужно было написать ей в скайпе, ведь она ждала. Нужно было освободить и ее тоже, как она освободила меня. Но бездушные строчки на экране - какой в них смысл. Я взял трубку и набрал номер жены.
  - Алиса, - сказал я, услышав ее дыхание, - в тот день отец сказал мне, что я родился только за тем, чтобы быть с тобой. И только это важно, только это...
  
  
  14.08.2014 Алина Политова љ
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"