Макарова Маргарита Ивановна : другие произведения.

Покер

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Политические фэнтези.
  ГЛАВА 1. СОВЕЩАНИЕ
  
  - Война!
  - Что война?
  Андрей ходил по комнате, нервно посмеиваясь. Платок военной раскраски, пятнистый, маскировочный, повязанный по-рокерски, прикрывал немногочисленные светлые волосы. Лысина не особенно его смущала. 38 лет - возраст, подходящий для беспечального расставания с частью волос.
  - Да никто ничего не поймет! Понимаешь? И мы сразу убьем всех зайцев, - Бордуков опять нервно хохотнул и потер руки.
  - Да успокойся ты. Каких зайцев? О чем ты?
  - Война - это выход. Достойный! И мы еще патриотизма нагуляем. Державу вспомним!
  - Какого патриотизма? Какую державу?
  Алексей явно не хотел ничего понимать. Он благодушно и расслабленно сидел в кресле. За ним во всю стену растянулась карта бывшего советского союза.
  Собственно, ему было все равно.
  Лишь бы не исчезло то, что появилось недавно и так трепетно было ценимо им. Да всеми ими.
  Комплекс нищеты преследовал их всех. Даже когда они осознавали его, ничего не могли поделать с желанием похвастаться, покрасоваться, попользоваться, тряхнуть мошной.
  Он не был фанатом масонства, в отличие от своего брата. Просто обладал наследственным правом решающего голоса. И это право обязывало. Обязывало не то чтобы решать, но хотя бы присутствовать при решении насущных вопросов.
  Он с тоской посмотрел в окно, потом перевел взгляд на охотничьи болотные сапоги Бордукова. Тяжелые отвороты оттягивали кожу вниз, манжет утяжелял фигуру, и Андрей казался еще меньше, чем он был на самом деле. Виллер про себя усмехнулся. Со своим ростом брат вечно комплексовал.
  'Вот неймется человеку, - подумалось Алексею, - ну что так суетится-то. Все же нормально, все идет по плану, везде всё спокойно, все держится под контролем.' Думать, по какому именно плану он не стал. Виллер и не знал, есть ли вообще хоть какой-то план. Но Бордуков всегда находил выход из любого положения и придумывал такие развороты сценариев, какие ему лично и в голову бы никогда не пришли.
  Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся. Его ждала новая любовница. Не то чтобы новая, но и не старая... Все считали ее красивой. И умной. Хотя... На его личный вкус она была немного криклива. Не то что предыдущая гимнастка. Виллер хмыкнул, вспомнив как она радовалась фейерверкам под окнами. Крутанулся в кресле. Спинка угрожающе скрипнула.
  - Ты бы хоть кресла тут поменял, - недовольно посмотрел он на родственника. - Того и гляди шею на них сломаем.
  - Мы не сломаем шею, если начнем войну вблизи расположения сочинской олимпиады.
  - Я не понимаю... Ты что, хочешь начать войну? А кто будет воевать? - Алексей явно никак не присутствовал и не мог включиться в происходящее и говорящееся в этом месте и в этом времени.
  Рыбьи глаза Берипаски выпучились на суетящегося Андрея. Его надбровные дуги еще больше выдвинулись вперед. Казалось, он не слышит, или слышит, но тоже не понимает. Во всяком случае, фигура его ожила, он сделал полный поворот от карты, потер виски. Движение это было привычным, о чем свидетельствовали мелкие пупырышки-прыщи на коже и покраснение, с которым он время от времени боролся. Он даже двинулся было к бурно двигающемуся по комнате в маскировочном одеянии Андрею, но потом нерешительно остановился. Его голова зависла посреди движения, и покатый, резко уходящий назад лоб стал похожим на сдутый ветром череп школьного неандертальца.
  - Да мы убиваем сразу кучу зайцев. - Сапоги скрипнули угрожающе. Азиатские глаза Бордукова посмотрели задорно. Выпуклые круглые щеки, как спутниковая круглая антенна-тарелка, повернулись в направлении начатого встречного движения и стали отражением таких же щек Берипаски.
  - Зайцев... А что? Это же не охота с ружьями. Как мы все это провернем?
  - А ты что хочешь? - Бордуков забегал по комнате, косынка, повязанная на макушке, съехала набок, и он стал похож на одноглазого пирата.
  - Надо немедленно что-то решать с Сочи, Андрей прав, - Порохов, хоть и сидел тихо все это время, внимательно перелистывая каталог каких-то строений, но, как оказалось, прислушивался к разговору. - Иначе никто не сможет ничего сделать... Мы повисли над корзинкой с мячом...
  Фраза была расплывчатой и незаконченной, она обволакивала вечерним туманом, выплывшим из хвойного леса на брошенное и заросшее ничейное поле болотистого Подмосковья.
  - Ну почему вы так сразу, - самый старый сидел прямо на столе. Он выглядел моложаво и старался быть вполне на уровне этих новых для него парней. Брынвалов тянулся изо всех сил, - его жена была сестрой-близняшкой стоящего у карты Владимира. Возраст надо было маскировать под уверенностью, спортивностью и оптимизмом. - Давайте еще время потянем. Может, что и сварганим.
  - Нет, там уже все слишком запущено, еще подтверждение не получили, а непонятно, куда что девалось.
  Это было известно всем. Никто даже не вздохнул.
  - Я вот что удивляюсь...
  - А не надо удивляться... Нечему... Олимпиада нам нужна была давно - пора к цивилизации приобщаться! А то сидим тут, как дикие звери...
  - Но ведь есть Англия...
  - Какая на хер Англия! То, что вы детей туда поотправляли, только наркоманов у нас прибавило...
  - А ты видел, что китайцы сделали? Ты проекты их видел?
  - Ну что с Сочи ничего не получится - это даже не обсуждаемо...
  - А как хорошо все начиналось... - Порохов улыбнулся. Нос немного навис над подбородком, говоря о том, что характер его был всегда слабым.
  - Еще ничего не закончилось! - Скрип сапог усилился. Он стал воинственным, как будто это уже поперли военным маршем на окраины Сочи чьи-то ополченцы.
  - Но как ты заставишь Грузию воевать?
  - Электричество... Вспомни, когда пара ЛЭП была взорвана, как они сидели в темноте, какие были шелковые... Выключу на пару дней. Так они сами побегут винтовки просить! Лампочки ильича - это тебе не сыр в овце...
  - Да грузин этим не удивишь. У них по неделе электричество в этом году выключается на пару месяцев. Как Жвания хапнул 70 млн, так и все пропало.
  - Удивишь, не удивишь, а мы им даже и платить не будем. С рук едят, пусть и войнушку делают по заказу. Когда им надо, мы чиним, гоним, даем, а теперь надо нам. Обычный шантаж. Все надо возвращать! Долги надо платить.
  - Неужели мы не можем сделать обычную канализацию... Но ведь сегодня не девятнадцатый век, - Брынвалов улыбнулся натужно, отчего морщины на красной шее стали заметнее и спортивнее.
  - Да перестаньте вы барином тут рассуждать, - Порохов сделал меланхоличный жест, пытаясь поднять руку вверх, журнал, лежащий у него на коленях пополз вниз, он перехватил его другой рукой и замолчал, глаза снова приобрели задумчивое и тусклое выражение.
  - Или опозориться хотите на весь мир?
  - Кое-кто не учил историю в школе. Сочи - это субтропики, а зимняя олимпиада - это снег. - Вечный партнер, друг и враг Порохова - Фронтанин весело блеснул глазками, начиная забавляться разбросом тематических равнодуший этого совещания. Он с любопытством посмотрел на военизированного рок-пирата-Бордукова.
  - Батюшка вы мой! Не вам, ох не вам, с вашим 'снежкомом' в зоне вечной мерзлоты говорить об истории, образовании, культуре и здравым смысле!
  - Брат, Москва - это не зона!
  - Но холод тот же, да и изменений ноль. Новая брусчатка средних веков - это еще будущее, или уже прошлое?
  - Кое - кто путает географию с историей...
  - Давайте не будем хотя бы препираться!
  - Не препираться надо, а выпутываться.
  - А что тут выпутываться - надо просто перенести олимпиаду.
  - Ты рассуждаешь как аутсайдер.
  - И?
  - Ты - инсайдер, иль кто? Что значит перенести, а легенда для... Так нельзя... Мы не овцы...
  - Мы бараны...
  - Мы шахтеры...
  Все дружно рассмеялись.
  - Мы что - песню сочиняем?
  - Да верно - мы шахтеры - движущая сила цивилизации.
  - На счет 'движущей' я бы не стал торопиться...
  - Главное - куда двигать!
  - Главное - как!
  - Главное - что!
  - 'Все выше, и выше, и выше'... - почему-то вспомнил и запел Веллер.
  - Главное, чтобы все стояло...
  - У кого?
  - Для чего?
  - А все лежат...
  - А ты верёвку намыль.
  - Придется, если не разработаем сейчас план.
  - Ну хоть ругаться не надо...
  - Да пусть воюют наёмники!
  - Под видом грузин!
  - Но грузины должны тоже воевать.
  - За электричество и газ они сделают все... Даже по канату пройдут...
  - Нам не надо по канату, нам нужен танец с саблями...
  - И пойдем на осетин...
  - А может, на Абхазию?
  - Абхазия уже была. К тому же, там и так все раздолбано с той войны. Что показывать-то будем?
  - А что ты хочешь показать?
  - Как что, войну... Трупы, разрушенные дома...
  - Да, да, точно, главное, чтоб новости не сходили с экранов, и, попутно, мы будем вести патриотическую пропаганду...
  - Типа - Россия не сдает свои города, не предает своих граждан.
  - Страна вздрогнет и оживится, народ ощутит дыхание...
  - Главное, продержаться подольше, чтобы не сразу олимпийский комитет начал пересмотр... Надо, чтобы американцы это предложили.
  - Ну кто догадается, что война идет, чтобы отказаться от зимней олимпиады в Сочи?
  - Не смешите меня... Какая может быть зима в Сочи?
  - Опять?
  - Да, но некоторые об этом не знали...
  - Зима есть везде.
  - Главное, чтобы она не стала вечной...
  - Чтоб стояло...
  - Все...
  - У нас?
  - У них...
  - У кого это?
  - Ребята... А помните Брефа в белом галстуке? В Вашингтоне... Как мы пили там за Сочи...
  - Теперь выпьем за победу в войне...
  - На эти деньги мы могли бы...
  - Тебе что денег мало? - Бордуков снова забегал, замельтешил. - Зато мы поднимем дух, мы заставим народ вспомнить, что они живут в великой стране... Что мы победили фашистов!
  - Ты еще турок вспомни и французов...
  - Может, тогда и футбол выиграть?
  - Да, точно! - Андрей обернулся к Виллеру. - Надо футбол! Сделать победы... Пусть сценарий напишут, согласуют с командами, разыграют все по нотам... Тогда у нас будут и футбольные победы, и победы в войне... Все это заставит говорить в мажоре... А не в миноре... В позитивной энергичности...
  - Бред... - белая футболка с пестрым рисунком появилась в дверях.
  Вичваркин счастливо улыбался. Чашка кофе неожиданно была у него в руках.
  - Ты еще не знаешь в чем дело...
  - Какая разница - все равно берд... У кого сейчас наш лайнер? Я хочу на недельку с женой...
  - Ой... Да какая у тебя жена, мы и так знаем.
  - А вам какое дело... Своих жен посчитайте...
  Из-за двери появился бородатый, чуть сутулящийся Робинович... Он виновато улыбнулся и снова исчез.
  - У него все... - кивнул ему вслед Бордуков. - Робинович сегодня ключник.
  - А снаряды?
  - Что снаряды?
  - Ты в своем уме, при чем здесь снаряды?
  - Они будут настоящие?
  - Нет, макаронные, из уховой лапши! Ну как ты думаешь? Игрушечные что ль? А трупы в театре закажем? Да что вы за детский сад такой!
  - Да они и так на складах взрываются. А мы их все на город обрушим... Хоть немного меньше пожаров будет.
  - Надо привлечь к этому делу Украину и американцев... Пусть нас поддержат Германия и Франция...
  - Да, создадим общую шумиху... Потом они нам бойкот... Снятие и перенос олимпиады... И - вуаля... Мы чисты как младенцы, плюс уничтожение снарядов... Плюс... Возбуждение патриотизма... Плюс - мы молодцы... Уважение к власти, как проявившей силу, решимость и непрогибаемость... И спасти своих граждан это вообще... Да еще против всех...
  Бордуков тараторил как заведенный.
  - Слышь, а осетины?
  - А осетины вырастут сами, - вдруг вспомнил старую сказку председатель. Он улыбнулся. - Народятся новые... И вообще, грузины, осетины, абхазцы, - это все один народ...
  - Только они этого не знают....
  Дружно смеясь, совещание стало выдвигаться в коридор.
  - А что, председатель неплохо все придумал!
  - Отстроим им их Цхинвале... иль как там его...
  - Да глупости - сами отстроят... Чего еще строить... Народу надо будет чем-то заниматься... Мне вот домик лучше построить надо...
  - Ещё?
  - Не... Ну пообещать-то - пообещаем... А там пока то, да се...
  - Лучше уж... Цхинвале, чем в Сочи канализацию строить...
  - Больше не надо высовываться.
  - Сам сказал, чтоб все стояло.
  - Стояло. Но не стыдно.
  - Это как?
  - Культурно, вежливо...
  - Как это?
  - Да никак...
  - Аааа... Понял, ты о размере?
  - Берипаска, ты всегда учился как идиот...
  - Да сам молчи - доктор физ.-мат. наук, - сам даже не знаешь, где это МГУ находится!
  - Ребята не ссорьтесь... Главное, чтобы об этом знали другие.
  Все снова дружно рассмеялись.
  - А где наша сатир Рабинович?
  - Обрабатывает, небось, секретаршу чью-то...
  - Пора менять наш секретариат... А то никаких новеньких нет...
  - Хорошая идея.
  Коридор был пуст.
  - Да! И войну надо начать в первый день олимпиады в Китае...
  - Точно... И чтоб типа обиделись... Там... Типа надо будет снять наших спортсменов за... ээ...
  - За допинг...
  - Точно...
  - Ну это мы доработаем.
  - Послушай, председатель, ты это все на рыбалке придумал?
  - А то, - радостно потёр руки пират-азиат-Бордуков. - Наследственное масонство фурычит, это тебе не рестораны открывать и лекарства толкать наивным пенсионерам.
  - Кто куда, а...
  - А Виллер к Кикаладзе...
  - Вам смешно, а как я ей объясню, что ее мама - Грузия будет воевать с нами?
  - Разве ей можно что-то объяснить?
  - А ты ее кузину на каком-нибудь конкурсе на первое место толкни.
  - Ты ее тоже посадишь в думе?
  - А что, отличный способ расплачиваться с любовницами.
  - Скоро у нас не только секретариат, но и дума будет сбором девок...
  - Ну и чем плохо? Феминизм...
  - Так стоять не будет...
  - В думе-то зачем?
  - Что надо, то поставим...
  - Кому?
  - Себе!
  - Пальцы веером?
  - Страну с колен!
  - Ничего нового, ничего...
  - Ребята... А что... Завтра, может, махнем на рыбалку?
  Бордуков был явно возбужден.
  Все знали фатальную зацикленность председателя на походах, но никто не обратил внимания, что впервые с этим предложением он обратился ко всем.
  - А что мы там делать будем? Избавляться от тел?
  - Чьих? Осетин?
  - Любовниц...
  - Нет, я больше с девушками не связываюсь, - Виллер потер почему-то руки, повторив жест председателя. - Я теперь женатыми интересуюсь... Типа - взаимная симпатия...
  - Да, любовь дело серьезное.
  - Главное - бесплатное...
  - Да мы всю Европу интегрируем с нашим газом... Они нам сейчас все подпоют, теперь мы короли, подомнем под себя всех, - Андрея распирало, глаза сверкали, щеки тряслись. - Что они будут делать без нашего газа...
  - Это верно.
  - А если там много погибнет?
  - Кого это интересует... Тем лучше. Война есть война, она должна выглядеть убедительно... Мы еще тер. акты сделаем - типа Грузия... И вообще, ну не нравятся мне они...
  - Делай что хочешь... только...
  - Только делай сам.
  - А красивая идея была - Красная поляна и все такое.
  - Вот 'такое' и осталось.
  - И все нам.
  - Разберемся.
  - Масонство - братство - ребята - нас рать.
  - Да, только срать надо компактно.
  - Ну ты еще бога вспомни.
  - И моральное самосовершенствование.
  - Цинизм - двигатель прогресса.
  - А подзагрузились мы классно.
  - Это ты про что - про Сочи?
  - Ну не судьба, что теперь поделать!
  - Поляна-то осталась.
  - Только накрылась.
  - Осталась - не осталась - дело накрылось... Почему я всегда один выпутываться должен? Виллер возьми на себя футбол...
  - Накрылось, иль нет, главное, чтобы все было шито-крыто.
  Виллер вздрогнул.
  - А ведь дети недовольны.
  - Чем?
  - Им нечего делать.
  - А ты хочешь их на танках отправить?
  - В тур по Европе...
  - Да ладно...
  - Пусть учатся, пока мы живы, как надо.
  Здание погружалось во тьму. Тут не было ни сторожей, ни вахтеров. Все было на электронике и системе сигнального оповещения. Братья масоны не терпели вмешательства в их тайные тайны и не ждали гостей.
  Прямо перед входом стоял золотистый ниссан.
  - Дочка приехала, небось, опять собаку выгуливать здесь будет.
  Виллер скривил губы и обнажил неровные зубы, часть из которых была вставной.
  - Марина, ну что, сколько можно-то? Я же сказал тебе, - он заглянул в окно, девушка с распущенными белыми волосами занимала место у руля и даже не повернула головы.
  - Вылезай.
  Странная тишина ответила из темной машины. Участники совещания тоже настороженно замолчали сзади. Алексей схватился за дверцы, они не открывались. Небольшая щель в неплотно закрытом окне пропускала длинную тонкую антенну.
  - Это у тебя что?
  Виллер дернул за провод, и к его ногам прямо на асфальт упало длинное серое устройство. От удара оно сработало, и раздались голоса участников только что закончившегося собрания.
  - Война! Вот что нас спасет, - бодрый голос председателя, размазанный по мокрому асфальту, заставил всех вздрогнуть.
  Голова девушки медленно двинулась вслед за вытащенной антенной, всё больше и больше опускаясь на боковое стекло, и, наконец, кровь поползла по окну, не оставляя сомнений в ее подлинности и принадлежности.
  - Ррррр, - вдруг раздалось с заднего сидения машины.
  Огромная голова бордосского дога Барбоса злобно нацелилась прямо в смешно округлившиеся раскосые, азиатские глаза Бордукова. Виллер молчал.
  - Нас кто-то слушал.
  - И записывал.
  
  ГЛАВА 2. РАСПИЛЕННОЕ ПИАНИНО
  
  Странно, но во дворе, перед крыльцом ничего не было.
  Ничегошеньки!
  Ни щепки, ни подсвечников, ни клавиш, ни молоточка, ни педали, ни струны.
  Ни одной части расквашенной, и раздолбанной, распиленной, и сломанной, вывороченной с корнем, и, наконец, брошенной тут, перед крыльцом, посреди двора, - ни единого куска старинного пианино, с которым она воевала последние три дня - не было. Она свалила остатки сломленного и побежденного врага перед домом холмиком разбитого мусора.
  И вот эта куча исчезла.
  Бесследно!
  Распилить старое пианино, - мысль возникла внезапно, как молния, озарившая темный, погруженный в депрессию мозг, ярким, странноватым светом дармового небесного электричества.
  Или это сносило крышу совсем?
  Молния. Вспышка. Мысль.
  Часто ли решение приходит так внезапно?
  Всполох! И красное бесформенное пламя скачет у вас посреди комнаты. Алина недавно видела это во время грозы. Что это было? Попадание молнии в дом? Шаровая молния? Галлюцинация?
  Но дом остался стоять, рождая сомнения в подлинности увиденного. Ничего не сгорело и не поджарилось. Все было на местах. Даже крыша. Лишь фантастическая картинка бесформенного красного пламени, возникшего вдруг, ниоткуда, посреди темной комнаты. Пламя существовало мгновение, как будто кто-то ставил эксперименты с природным электричеством, и раз, два, - пробки перегорели.
  В эту ночь рухнул ноутбук. Он долго стоял горячим, не включался, хотя вентилятор жужжал. Экран был безмолвным. Темным. Черным. Безответным. По всей вероятности, это была цена за шоу шаровой молнии.
  Бесформенная масса мысли о необходимости избавления от хлама, от ненужного ей старого инструмента, давно вышедшего из строя, - копошилась и извивалась в мозгу, пока не заполнила, как медуза, весь объем клеточек черепной коробки.
  Ну, все, хватит, - сказала себе Алина.
  Стоит, занимает место. Это место не в доме, это место во мне. Я буду дышать этим освободившимся местом. Свободным местом, которое сейчас занимает развалившийся инструмент в моей душе.
  Пусть это не мой дом, но и не помойка. Не хочу жить на помойке, в куче хлама, пусть и антикварного. Хотя почему не мой дом? Так нельзя. Этот дом уже почти месяц как мой. Я въехала в него, купив у... Неважно...
  Почему они оставили пианино? Не взяли. Да зачем тащить инструмент в Америку? Там своего хлама хватает.
  Огромное, старинное.
  19 век.
  'Траутвейн'.
  Разноцветные клавиши были из настоящей кости. Желтоватые, розоватые, синеватые, - каждая имела свой оттенок. Как цветомузыка.
  Расстроенное, и вряд ли уже настраиваемое, с провалившимися несколькими клавишами.
  Дети наверняка были в восторге учиться на нем, - ноты запоминались еще и цветом. Оттенком. Не только по расположению в октаве.
  Вот 'фа' - она была оранжевой.
  Не совсем оранжевой, как плитка на модной кухне.
  Нет...
  Она была цвета слоновой кости, и лишь чуть-чуть имела окрас в середине клавиши. Немного оранжевый.
  А 'ре' - была голубоватой. Немного... Но наблюдательному ребенку, сидящему днями за этим инструментом, этого вполне хватало бы, чтобы навек запомнить, - это 'ре' - голубоватое.
  Алина подумала, что нелегко было долбившему эти клавиши мальчику, или девочке играть потом на обычном, стандартном инструменте, где все клавиши были одинаковые, белые. Они для юного музыканта становились бесцветными, лишались ауры, запаха и настроения. Без всякого характера, они вдруг оказывались чужими, внешними, не принадлежащими к миру звуков, родных и любимых, домашних и теплых. Привыкнув к этому инструменту, ребенок, наверняка, становился музыкальным импотентом. Слишком радужная и теплая была тут музыка, со своим цветом, со своим настроением и временем года.
  Клавиши с трудом поддавались. Надо было сильно стукнуть по каждой, чтобы услышать глухой звук струны, исходящий из внутренности деревянного гроба. Как будто покойник плакал и стонал, чудесным образом откликаясь на толчки молоточков, обшитых войлоком.
  Алина не видела детей. Не видела и родителей. Дом она взяла через посредника. Недалеко от Москвы и сына. Вполне можно было доживать жизнь, и может быть, когда-нибудь понянчить внуков, если пошлет бог, тут на природе повозиться с малышами, угощая их свежей ягодой, выращенной на грядке без химического удобрения. Это была ее мечта. Внуки.
  Зачем оно стояло тут, это пианино?
  На этот вопрос она ответить не могла. Оно занимало место будущей детской кроватки. Вряд ли можно учиться на нем постигать музыку, - только испортить детям слух и пальцы. Да и кто будет долбить молоточками устаревшего фоно, когда лучше сразу сесть за компьютер и моделировать музыку без ломки пальцев.
  Алина решила его распилить.
  Вынести его - это дело не решаемое.
  Как вообще сюда его затащили - оставалось загадкой.
  Двери в доме были узкие. Наверное, крыльцо переделывали, или строили позже, после того, как инструмент оказался в доме.
  Да и дорого выносить.
  Да и где сейчас было найти таких богатырей, что способны были не только поднять его, но и вытащить вон.
  Темное дерево было красиво. Лишь крышка облупилась от времени и нефункционального использования. Круглые следы от чашек, или стаканов, щербинки и потрескавшийся лак свидетельствовали о долгой и неудачной истории умерших в недрах инструмента звуках.
  Грусть о собственной зазря растраченной жизни всплывала при взгляде на эту крышку, потерявшую свой блеск, лоск, цвет и рисунок дерева.
  Как крышка саркофага, - почему-то подумалось Алине.
  Она тут же усмехнулась.
  На крышку гроба не ставят стаканы с горячим чаем и кофе, не используют, как стол для тарелочек с мороженным и кусочками пирога. Вряд ли кто-то ест на крышке гроба.
  Но, хотя, и такое нельзя исключать совсем.
  В этой жизни чего только не бывает. К примеру, гробовщик, или бомж, регулярно захаживающий в чей-то семейный склеп, или потомок владельцев склепа...
  Владельцы склепа...
  Можно ли так сказать о покойниках? О тех покойниках, которые там лежат. Владельцы склепа - это, видимо, те, кто владеет этими покойниками. Хм, как можно владеть покойниками? Это же не мертвые души Гоголя. Вопрос, правда, интересный. Являются ли потомки умерших - владельцами тел своих предков?
  Сама идея владения мертвыми телами показалась сейчас до безумия смешной.
  Тогда чем распоряжаются владельцы склепов? И кто эти владельцы? Мертвые, или живые?
  Царство мертвых обладает склепом, или мир живых командует покойниками? И то и другое звучало абсурдно...
  Вот она, Алина, не могла ведь пойти и, просто так, захоронить себя в склепе английских королей.
  Английские короли - это кто?
  С этим пианино мысли разъезжались в разные стороны.
  Но ведь, правда, чем её труп хуже трупа английского короля? Вдруг ей бы тоже понравилось лежать в Вестминстере?
  Наверное, это не понравилось бы владельцам склепа.
  Тьфу, ты, черт, опять эти владельцы. Ну не покойникам же. Живым родственникам, которые не хотят, чтобы рядом с их дядюшками лежало нечто из подмосковной деревни, решившее распилить к тому же старинное пианино. Английские короли столько веков чтут свои традиции, своих... ээ... Свое старое барахло, которое они называют антиквариатом.
  Вот уж точно не смогла бы жить в Букингемском дворце, - снова почему-то вспомнилось Алине. Как в склепе.
  Да и сами англичане цеплялись за свою королеву, как за фамильный, фирменный склеп. Народ-собственник целого склепа - Букингемского дворца. Сделать национальным брендом фамильный королевский склеп - неплохая идея. Идея пусть мертвая, но работает. Главное, - он приносит деньги, туристов. Люди любят смотреть антиквариат, ходить по музеям, смотреть на восковые фигуры мадам Тюссо.
  Да что говорить об англичанах!
  На нашей Красной площади стоит склеп. Интересно, кто его владельцы. Государство? Социум? Наследники? Родственники? Наверняка им не понравилось бы, что я заняла место мумии. Или же пристроилась бы в Вестминстерском аббатстве 19 склепом. Рядом с Генрихом 7 и Елизаветой.
  А говорят, что мертвые равны. Если нет равенства после смерти, и королеву хоронят в Вестминстере, а её, Алину...
  А пирамиды? Прошло три-четыре тысячи лет и владельцев этих склепов уже не сыскать. Покойников раздали по музеям. Значит, все же не они владельцы склепов.
  Да разве это важно, где лежать мертвым?
  Главное, жить не на помойке отбросов чьих-то ушедших жизней.
  Вот это старое пианино ей не было нужно, и она не хотела рядом с ним находиться ни минуты лишней!
  Пусть жизнь ушла, но что-то осталось, и все это - пусть будет её, Алинино!
  Кто был владельцем музыкального склепа она не знала. Что ушло, то ушло. Этот гроб с клавишами она собиралась отправить на кладбище! И как можно дальше от себя! Вдруг, вместо этой рухляди в ее доме появится новый, живой, булькающий и курлыкающий маленький внук, или внучка, которые будут радостно носиться по дому и разваливать все остальное, заставляя ее забыть о количестве ошибок, о задолбаной жизни, которую она прожила не так, и не по правилам.
  Столько ошибок...
  Просраная жизнь...
  Прошлое уже отступило, лишь возвращалось этим темным монументом, склепом, пирамидой, памятником умершей под крышкой музыке.
  Бедный инструмент. Его жизнь вряд ли была лучше жизни самой Алины.
  Гаммы, надоевшей чередой скакали по струнам, грустивших о божественном откровении, о прикосновениях гения, а не о физических упражнениях для рук. А пальцы все возвращались, и возвращались к не получившемуся месту, снова, и снова барабаня в том же самом порядке, дёргая одни и те же струны, пытаясь изобразить те же самые сочетания.
  Мысли о гаммах тянули за собой воспоминания о затычках для ушей. Даже воображаемые, молотящие, бездарные звуки рождали страшные желания уничтожения.
  Великолепное бронзовое литье украшало фасад инструмента. Подсвечники из зеленоватого металла еле - еле держались парами с двух сторон на фронтальной стенке. Шестигранные штативы прорезал извилистый узор, который прерывался посередине овалом с кривым перекрестком внутри. То ли это был крест, то ли крутящийся фейерверк циркового представления. Две лилии-короны обрамляли овал сверху и снизу. На концах штативов круглились тонкие бронзовые тарелки и маленькие изящные чашечки-рюмочки. В узких, с выпуклыми бочками ёмкостях навсегда запекся воск от давно сожженных свеч. Два штатива, изящной виньеткой искривляющиеся в своей середине, легко поворачивались на одном общем винте, распределяя свет.
  В позапрошлом веке это блеклое мерцание свечей должно быть было актуально, и кто-то далекий и незнакомый, зажигая каждый вечер свечу, вовсе не думал о романтических свиданиях и отблесках живого пламени в глазах любимого и красном вине, а просто бренчал на разноцветных клавишах, шурша и перелистывая ноты в сафьяновых кожаных переплетах, рассматривая изящные портреты звезд шоубиза 19 века.
  Бронзовые педали поблескивали, как модные штиблеты спрятавшегося в ящике щеголя. Резные боковушки, напоминая колонны афинских храмов, легко преломлялись, искажая стиль классицизма невнятной круглой бляхой, в которую, наверняка, любили играть маленькие дети, используя ее как окошко.
  Всё вместе огромным крокодилом занимало половину большой комнаты крохотного домика.
  - Пилить!
  Эта мысль укоренилась как решение и день ото дня набирала энергетику, подпитываясь импульсами, поступающими из глаз.
  День пришел.
  Она выпилила внутренности и решительно вынесла их во двор, бросив прямо перед крыльцом.
  Теперь только боковушки и задняя стенка с арфой все еще стояли у окна. Легче инструмент не стал. Его невозможно было даже сдвинуть с места, хотя внизу были колесики.
  Топор вмешался в дело решительно. Оставшиеся стенки были сражены, и в этой битве старое немецкое пианино было повержено ниц в буквальном смысле слова, упав арфой на пол, и при этом, чуть не задавив саму Алину.
  Она не ожидала, что оно так быстро сдастся.
  Пальцы и локоть были в крови. Струны оставили свой след, когда она пыталась прислонить металлическую часть к стенке.
  - Впрочем, ладно, если пилить дальше, то пусть лежит.
  Арфа ударилась о пол с такой силой, что штыри впечатались в пол.
  Струны срезонировали и раздался звук.
  Это был печальный аккорд, стон покойника, так и не испытавшего экстаза от прикосновения гения, от исполнения своего предназначения. Этот звук, почти органной силы и пафоса - был слышен на всю деревню.
  - Да, - подумала тогда Алина. И сказала это вслух. - Так и человек живет, живет, думает, - вот она, гениальная виньетка жизни, вот сейчас, сейчас на мне сыграет гений, я услышу, наконец, сакраментальное, увижу прекрасное, испытаю восторг экстаза, постигну истину бога...
  Черт, какой высокий стиль, - прервала себя Алина и положила топор рядом на пол.
  Но мысль, что человеческая жизнь так же бездарно и незаметно исчезает и уничтожается начала круговые движения.
  - В чем я тут вижу сходство? - Алина вдруг поняла, что запуталась.
  Жизнь. Человек. Пианино.
  Ну да, берут пианино все кому не лень, усаживают детишек, не считаясь с возможностями, желаниями, талантами и даром божьим. И вот, пианино прожило зря, зря его делали столько людей, и потом таскали с места на место. Оно умерло, так и не услышав того, для чего было рождено. Не испытало. Потому что люди глупы, тупы, амбициозны и не слушают голос внутри себя. Не слушают себя и не любят себя.
  Так и жизнь.
  Человек...
  А что человек?
  Да притворяется всю жизнь, подстраивается под правду социума, начальника, мужа, детей, коллектива. Друга, подружек...
  И вот.
  А что - вот?
  Все равно остается один.
  Но из-за лжи он не прослушал, не услышал, потерял голос божественного предназначения.
  Своего.
  И не сделал того, для чего был рожден.
  В погоне быть, как все, не стал собой.
  Алина представила ту девочку, которую мама усаживает за инструмент - играй, дочка. И когда приходят гости, она снова усаживает, и гости просят, - а ты можешь песенку сыграть? И довольная мама кивает головой, да, мол, дочка может. И дочка вяло бренчит замороженными пальцами, не испытывая ни удовольствия, ни трепета. И потом, еще спустя годы, она приводит жениха, или просто знакомого молодого человека и садится за пианино, играя ему романс, спотыкаясь на неправильно взятых нотах, и снова проигрывая это же самое место.
  Алина поморщилась.
  А парень со скучающим видом и не отпуская улыбки кивал и ждал, когда же можно потрогать девушку за сиську.
  На этом карьера инструмента заканчивается. Дочка выходит замуж. Гости к матери больше не приходят, самой девушке уже не до нот. Не до клавиш ей, правда, намного раньше. Когда еще начинается хождение по свиданиям, и смена декораций с мальчиками. И мать ходит встречать ее и искать, где, под каким кустом она стоит с очередным кавалером и целуется. Девушки, они такие глупые.
  А нужно только одно...
  Так, ну хватит.
  Алина встала и подошла к поверженному врагу. Попыталась приподнять.
  Оказалось, враг лишь притворился мертвым. Он и не собирался умирать. Оно лежало неподвижно, эхо от шагов разносилось по всему дому, но арфа и задняя стенка инструмента были неподъемны!
  Алина открыла комод, достала деньги. Что же. Надо искать армию помощников.
  Деревенский магазин был недалеко.
  - А что это? - недоуменно спросил молодой, смуглый грузчик, вызванный продавщицами из подсобки.
  Алина недоуменно уставилась, не понимая вопроса.
  - Что' - в смысле - что? Вынести - что, или пианино - что? - спросила она парня.
  - Ну помнишь, я тебе фотографии показывала, я сижу и играю музыку. Помнишь фотографии? - вмешалась продавщица. Она вглядывалась в его лицо, изображая руками фотографию и то, как она делает пальцами по клавишам.
  Парень нерешительно кивнул. Видно было, что он так и не понимал, что надо будет тащить. Опасливо он посмотрел на Алину, потом на продавщицу. Да, картина жизни азиатских республик получила вдруг реальные, осязаемые краски.
  Он вытащил мобильник и стал звонить. Через полчаса у дома Алины собрались пять смуглых приезжих из когда-то братских республик. Они легко подняли труп и вынесли его во двор. Пять человек весело при этом щебетали на своем непонятном языке.
  Резонансная стенка с бронзовой арфой легла у крыльца накрыв кучу пиленого и разрубленного благородного дерева. Мелкие белые и цветные клавиши оживляли эту мрачную картину, создавая эффект рассыпавшейся нитки жемчуга.
  Утром перед крыльцом все было чисто. Алина даже застыла в проеме двери, забыв перекрыть вход для ускользающего из дома тепла.
  Кому могло понадобиться распиленное пианино?
  Что за дьявольщина?
  Она спустилась с крыльца и открыла калитку. Забор был из рифленого железа и вряд ли кто-то, просто так, увидев свалку во дворе, залез и вытащил все это.
  Дорожка, уныло протянувшаяся вдоль села, была пуста. Нерешительно она сделала несколько шагов к соседнему дому.
  Спросить?
  А что спрашивать?
  Вы не видели, как исчезло мое распиленное пианино?
  Звучит как-то не очень. Под сомнение ставились и здравый рассудок и здравый смысл, и существование самого пианино в распиленном виде. И уж, тем более, кому оно на фик нужно?
  Она медленно пошла к магазину, раздумывая не столько об исчезновении мусорной кучи, сколько о том, почему ее это волнует?
  Ну почему, почему... Как все непонятное волнует умы, так и она... Оправдание было найдено, Алина ускорила шаги.
  Рядом с продовольственным были открыты ворота строительного склада. Не думая, она отправилась прямо к мужикам, что неторопливо играли своими новехонькими мобильниками у входа.
  Было забавно видеть в узловатых руках деревенских мужиков новейшие модели гаджетов.
  - У меня со двора пианино украли, - начал было Алина и тут же осеклась. Хоть это и звучало по сумасшедшему, но надо следовать истине. - Распиленное.
  - Распиленное?!
  Мужики подняли головы и уставились немного ослепшими от напряжения глазами.
  - Да.
  - А кто его распилил?
  - Я.
  - Ты что, клад искала? - почему-то сразу перешли на 'ты' представители продвинутой деревни.
  - Хэй, навоз мне кто привезет? - В воротах склада показалась дачница из соседнего поселка.
  - Ну я. Куда вести? Адрес и телефон давайте.
  Общество уменьшилось на одного.
  - Нет. Оно было старое и расстроенное.
  - Чем? - хмыкнул тот, что был повыше.
  - Может, решили, что клад искала и утащили? Раз ты его распилила...
  - Да не было там никакого клада!
  - Так продала бы.
  - Кому это развалина нужна? Его и задаром никто бы не взял бы.
  - Задаром не взял, а утащить утащили, - ехидно заметил самый маленький с красными припухшими глазками.
  - Да бомжи на дрова унесли. Чего ты волнуешься? Раз оно тебе не нужно...
  - Нет, не нужно. Но залезть через забор, унести распиленное пианино...
  - Ну?
  - Зачем? Я бы его и так отдала.
  - Точно тебе говорю, бомжи на дрова.
  - Дрова рядом лежали, что пианино лучше горит что ль? Особенно арфа.
  - И арфу тоже унесли? Сколько у тебя, тетка, инструментов дома!
  - Арфа у пианины внутри! В коробке!
  - Типа два в одном?
  - Она и звучит, когда по клаве бьешь.
  - Что пианино с клавиатурой было?
  - Как компьютер, - огрызнулась женщина.
  - Может, мусорщики? Послушай, тетка, может они тебя будить не хотели?
  - А может, это тимуровцы? Ты же выбросить хотела этот мусор?
  - Да.
  - Вот они и помогли, забрали его.
  - А звезда где? - включилась Алина в эту игру. Было ясно, что тут разгадку не найти.
  - Какая звезда?
  - Ну, звезда. Тимуровцы только людей со звездами обслуживали, заслуженных. Все Гайдары такие, они со шпаной не связываются.
  - Ладно, мать, ты чего воду мутишь?
  - Да интересно мне, куда пропало пианино.
  - Распиленное?
  - Да.
  - В милицию сходи.
  - Зачем? Оно не имеет ценности.
  - Может, у кого-то трансинструментофилия? Анатомию пианины будет изучать на образце.
  - Да нет, просто решили, что там клад, раз ты его распилила, и продолжили поиски.
  - Да ну вас. Вам бы только хаханьки.
  - Пианинный маньяк орудует в нашей деревне. Он похищает распиленные трупы пианин.
  Громкий хохот раздался вслед Алине.
  - Да чего ты суетисся, небось на цветные металлы твою арфу сдали! - вслед прокричал один из юмористов с мобильником.
  - А щепки? - обернувшись, буркнула Алина.
  Она двинулась обратно к дому.
  Загадка, даже переварьированная кучкой мужиков, осталась загадкой. Распиленное пианино не могло, по идее, понадобиться никому. Ну арфу, арфу могли унести, но щепки, клавиши, пыльные молоточки... Это зачем? Может, правда, решили, что я искала клад. Раз распилила, значит что-то искала.
  Осень шла в этом году с гнилыми листьями. Желтизна миновала это время года и осыпала старую листву коричневой и зеленой. Запах византийского нового года стал запахом тления, сырого тления умирающего хлорофилла.
  Алина села на скамью перед своей калиткой. Загадка исчезновения ненужного хлама зацепила ее мозг, она не могла ни отключиться от нее, ни забыть.
  Она снова встала и подошла к соседским воротам. Мастер по металлу, она, поселившаяся тут недавно, еще не видела его, но шум работы с железом слышен был почти постоянно. Он варил, пилил, заливал. Сильный прожектор горел, мигая, во дворе и ночью.
  На звонок открыл невысокий седой человек. Зеленый комбинезон прикрывал более теплую одежду. Сомнительной чистоты берет смешно примостился на макушке. Длинные седые волосы, серые, лохмами, как у киношной бабы яги, свисали до плеч. Нет, даже длиннее.
  Он и не подумал завязать их в хвост, или как-то собрать. Седая щетина опушила дряблые щеки. Острый нос, такой же, как и глаза, нацелились на Алину. Очки усиливали точность настройки.
  В руках у него было ведро с замесом цемента. Пустое. Из-под замеса.
  - Я ваша соседка, Алина. Вы ночью не слышали шум? Случайно не видели кого-нибудь?
  - Что-то случилось? - по-еврейски, вопросом на вопрос ответил седовласый.
  - Я распилила пианино.
  Откровенно констатировала Алина. Она сказала это тихо, стараясь не смотреть в глаза очкарику. Звучало как диагноз. Она и сама вдруг ощутила ненормальность своего поступка. Пианино не пилят. А что с ним делают?
  - И? - резко выдохнул он.
  - Пропало.
  - Так оно ведь вам не нужно было, раз вы его распилили.
  - Да. Но странно. Почему? Зачем? Непонятно. Бомжи, дрова, но дрова рядом лежали.
  - А вы давно тут?
  Вопросы сыпались из трудяги как из рога.
  - С месяц.
  - А прежние куда делись? Вы их родственница?
  - Нет.
  - Хотите зайти, попить чая? - что-то в хитрых глазах волосатика показалось ей настораживающим. Он так смотрел, как будто знал все. И не только куда делось ее пианино.
  Сосед молча посмотрел и двинулся от калитки в глубину двора. Ведро он поставил у ворот.
  Весь двор был завален железом. Решетки, столбы, прутья. Большой бак со следами бетонного раствора был пуст. Видимо, то ведро было последним из этого замеса. Небольшой навес вмещал текущую работу. Сарай, полуразвалившийся, некрашеный, с трубой кирпичной печки призывно распахнул чуть покосившуюся дверь. У самого забора, в дальнем углу полыхал костер.
  Он уверенно вошел внутрь, не оглядываясь и не делая приглашающих знаков. Вдоль стен были полки с инструментами. Среди топоров, пил, гвоздей и шурупов, непонятных для Алины приборов и прибамбасов, - агрегатов для сварки, стоял раскрытый ноутбук. Он работал. Экран светился голубоватым светом, на фронтальной странице были новости мэйла.
  - Люди совершают иногда странные поступки. Но очень редко. В основном все очень просто. В 90% действий людей - мотивация поступков настолько тупа, что это делает уровень эволюционного развития людей идентичным уровню дворовых собак - пожрать, потрахаться, спрятаться, с****ить кость.
  Алина застыла от такой отповеди. Ничего себе!
  - Вы...
  Она хотела что-то сказать, но не стала. Сама по себе ситуация вдруг предстала совсем в другом свете.
  Сумасшедшая ищет сумасшедших.
  Сумасшедшая дура, распилившая вдруг пианино, с чего, зачем, - ищет воров, которые украли распиленное в щепки пианино, с чего - зачем?
  Он щелкнул по кнопке электрического чайника. Пододвинул табурет.
  Зачем он привел её?
  - Даже в детективах, если вы читаете эту литературу, мотивация преступлений не поднимается выше типа того - 'Илья Степанов задумался. Он понимал, что сегодня Светлана дома одна, потому что Сергей попался на удочку и уехал в несуществующую командировку. Наконец-то он сможет получить то, что хотел! Его руки затряслись, и он нервно полез за сигаретами'. Вы читали такое?
  - А потом расписывается на трех страницах как он её... ээ... отымел, но она выжила и вызвала ментов. Да читала когда-то.
  - Врага убили. Муж вернулся. Миру Мир, - подхватил сосед, и внезапно улыбнулся. - Я Игорь, - вдруг вспомнил он как его зовут. - Значит, вы распилили пианину?
  Он достал с полки две чашки. Положил в них по пакетику липтона. Аккуратно налил кипяток. Чашки были разные. Одна с изображением мадонны, тускло поблескивала перламутром. Он взял ее себе. Вторую, - с копией гогеновских подсолнухов, - поставил перед Алиной. Сахарница была заварочной кружкой, китайской, с драконами. Он глотнул чая. Глаза забегали по столу в поисках сладкого. Он достал целлофановые пакеты с карамелью и вафлями. Алина тоже не могла пить чай без чего-то вприкуску. Пусть это даже был и кусочек сахара.
  - Ну да, - повторил Игорь, - распиленное пианино. Творческое начало должно быть расчленено. Это тенденция последних лет. Тенденция конца света. Процент сумасшедших неуклонно растет. Люди едят людей. Теперь - это уже семейная норма.
  Женщина не знала, что сказать. Вот как она выглядит в глаза других. Оправдываться она не собиралась. Распилила и распилила.
  - Вы такой умный, - это было все, что она смогла выдавить из себя.
  - Я не умный. Раб своих привычек и слабостей. Признаю это эври дэй. Перманентно. Минорно.
  - Но кто все-таки мог украсть? Может бандиты? Бандиты!? - с надеждой в голосе повернулась к Игорю Алина. Она сидела спиной к окну и не видела, как солнце освещало оранжевые стволы сосен, привнося нужную гамму красок в эту гниющую осень.
  - На хрена нужны тупонегативные персонажи?
  - Ну а кто тогда? Кто?!
  - Сумасшедший настройщик роялей. Весь в бинтах. Сосед.
  Он снова сделал глоток, взял вафлю.
  - Китайцы их стырили, чтобы сдать как цветные металлы. Или, опять же бомжи, или алкаш-сосед.
  Алина снова посмотрела на свой чай. Заварка распускала цвет как дым. Пакетик можно было вытаскивать.
  Все это она слышала у магазина. Напрасно она сюда пришла. Теперь придется разговаривать. Слушать. Всякий бред.
  - Обломки рояля забрал себе студент, который собирал деньги на эксперимент по вивисекции над самим собой.
  Игорь рассмеялся. Видимо, это была шутка.
  - Вдруг бандиты?
  Алине ничего не приходило в голову. Происшествие вывело, выбило ее из колеи настолько сильно, что существование этого пианино в ее домике стало несравнимо с его отсутствием.
  - На фига все должны быть преступниками, следователями, или жертвами? Мир многограннее.
  Игорь встал.
  - Бандиты не воруют роялей.
  - Пианин, - механически поправила женщина.
  - Тем более, - сделал паузу сосед. - Распиленных. У них склад ума другой Стыбрить рояль проблемно. Сбыть его - еще проблемнее. Соотношение затрат сил и полученной пользы очень неравное. На такое может пойти человек, который решит украсть то, что ненужно. То есть человек боится закона. Как бы защищает себя на случай поимки, - ну я посмотрел и подумал, что вам же все равно не нужно. Бандиты просто войдут во двор и вынесут дверь. Деньги. Прочее. Стырить рояль проблема. Это машина, это шум. Следы покрышек и прочий шлак. Оно не стоит того. Он снова втянул в себя горячий чай и с сомнением впервые посмотрел на Алину с улыбкой.
  - Я бы не стал, - продолжил он. - Это должен быть человек либо с отклонениями в психике...
  - Либо? - прервала его убийца пианино.
  С некоторых пор она не могла вынести, когда говорили про отклонения в психике.
  - Либо имеющий болезненную привязанность к расчлененному Пэ.
  Игорь назвал инструмент так привычно и по родному, - 'ПЭ', - как будто он называл его так все детство. И юность. И большую часть жизни.
  - Ну, скажем, он когда-то подарил его хозяевам, с условием, что те будут бережными, ну там детей учить. Ибо на этом Пэ играла давно почившая лав. А тут идет мимо и видит Пэ тупо распиленным. А это его память. А ее тупо распилили за ненужностью. Вот и забрал. И стал еще более одиноким, и стал еще более... Еще сильнее ненавидеть людей. Ибо они тупы.
  Кажется, истина начинала проникать в мозг Алины. Она уже не боялась каждого следующего слова Игоря, что он снова назовет ее сумасшедшей. Смутная догадка, предположение, искра, слабая, как фонарик на последнем издыхании батарейки, рождались у нее в голове. Но, не может этого быть. Это было почти так же сумасшедше, как то, что она распилила пианино. Даже еще сумасшедшее.
  - Он, возможно, попытался составить его обратно. Поставить где-нибудь у себя. Иногда память у человека - это всё, что у него есть светлого в жизни.
  Игорь наморщился.
  - Патетически сказал. Цинизм сейчас модно и норма. Но некоторые вещи заворачивать в циничную форму - удел быдла.
  Молчание повисло.
  Алина не знала, что сказать, и надо ли спрашивать. Она лихорадочно соображала. Очевидно было только одно - человеку как-то не по себе. При этом ему не по себе больше, чем ей. Ей, распилившей пианино, как это ни странно звучит, и у которой распиленное пианино пропало со двора. Это было вообще из области фантастики.
  - Я тут недавно смотрела передачу, там актер, ну уже и не актер, просто старый человек, крутит свой старый фильм, когда-то сто лет назад он сыграл рыцаря, или богатыря в сказке. Вот такие воспоминания? И он даже на пробы все ходит. Хотя прошла целая жизнь, семьи не сложились, дети отвернулись. Ничего не делает.
  Она напряглась, изо всех сил пытаясь перевести разговор куда-то в сторону, в экран, в чужую жизнь.
  - Ключевое слово в твоем примере - СВОЙ. Этот человек болезненно эгоцентричен. Он завязан на прошлом. Причем на СВОЁм собственном. 'Я', которого уже нет. Оно уже не актуально, а ОН все носится с этим, с афишами, плакатами, газетными вырезками. У артистов это часто бывает.
  Он замолчал.
  - А бывают в жизни периоды, которые оставили после себя самое светлое внутри. Но ты их не можешь вернуть никакими усилиями.
  - Но ведь нельзя жить воспоминаниями.
  - Да никто и не живет воспоминаниями! - прервал Игорь попытавшуюся что-то сказать Алину. - Все люди просто живут. ЖИВУТ. А что-то из их памяти помогает им скрашивать серое.
  - Я тоже долго хранила мои афиши. С моей выставки. Лишь когда сюда перебиралась, - все выбросила.
  - Ключевое слово - МОИ. Вы понимаете, в каком русле тут надо думать?
  - Хорошо, а вот если взглянуть с другой стороны. Почему этот человек отдал свои воспоминания, если они ему так дороги? Или - почему соседи просто не вернули ему пианино?
  - Он отдал потому, что для него это означало что-то хорошее. Запросто соседи могут говорить, что вот детей учить хотим, а пианино везти издалека и дорого. И он отдает им инструмент.
  - Может он и не хотел, чтобы вот так просто воспоминание было рядом, всегда перед глазами?
  - Не знаю, - вдруг отступил сосед. - Может, этот инструмент играл музыку матери его? Кто знает...
  - А тут поиграли детки и бросили инструмент. И не вернули, и с собой не взяли. А вдруг они были талантливы? А много ли сейчас талантов на сцене? Нет вообще.
  Женщина чувствовала себя неловко. Настолько неловко, как будто она вошла в чужой, только что вымытый дом, вошла не одна, а со стаей грязных собак, и вот все они ходят и носятся по паркету, и пачкают шелковые дорогие ковры. Она вздохнула.
  - Если бы ты была олигархом, ты бы стала, при наличии собственных чад, заниматься поисками каких-то талантливых детей?
  - Наверное, нет. Думаю, нет. Стала бы своих пристраивать. Хотя пристраивать на сцену... Что там делать, если у тебя нет таланта?
  - Все это разговоры. Россия сейчас - мощная сырьевая база. Человек, который управляет газом, - управляет и мясом. А город - всего лишь муравейник. Тут главная ценность - мясо и крыша. И то и другое продается за бабло.
  - Но ведь это несправедливо.
  Алину удивляло обилие определений, сыпавшихся из человека в комбинезоне - 'унисекс'. Но он не смущался. Вернее, смущался, но, чувствовалось, совсем не того, что он говорил. Может, он хотел что-то спросить, но разговор все никак не шел в том направлении, которое он бы хотел избрать.
  - Глупо мерить все линейкой справедливости.
  - Но ведь дети сильных мира сего, им ведь скучно, раз они лезут на сцену не имея способностей... Наверняка они хотят власти. А старики их не пускают. Думаю, там наверху зреет заговор. Заговор молодых против стариков. Скучно как все.
  - А вы подожгите дом, - повеселитесь. А если все сгорит, - это позволит ощутить много эмоций, которые развеют скуку.
  - Очень асоциальный ход. Я и так опаздываю. Опаздываю на целую жизнь.
  - Опаздываете? Вы работаете? - Игорь с сомнением оглядел женщину.
  - Нет.
  - В синтаксическом наборе свободного человека очень странно слышать слово - 'опаздываю'.
  - Но ведь ... - Алина не знала, что сказать.
  Разговор напоминал ток-шоу, где ставки были - распиленное пианино, просраная жизнь, растраченная на обманы и подстраивание под жизни и мнения других.
  - Но ведь, может, они правы? И мы просто ленивые, жалкие обыватели, которые почесывают свои яйца у экранов телевизоров?
  - У вас есть яйца?
  - Ну, вот смотрите, что говорит Бибров. 'Простолюдин с удовольствием прочтет какую-нибудь гадость, ведь он должен знать, что он худосочный, жиденький и жалкий не виноват в своих горестях, а виноват кто-то другой'.
  - Вас это реально волнует?
  - Что?
  - Ну, то, что говорит Бибров?
  - Но ведь обидно. Люди, которые сидят... Верхние люди - ведь это все блатное, сыновья и дочки... Чьи-то... А может, они и правы? И жизнь - всего лишь игра, и они выиграли?
  - Игра - это когда шансы равны. А когда не равны - это мошенничество.
  Чай стоял давно остывший. Видно было, что то, что он вдруг говорил чужой, только что встретившейся ему женщине, было результатом долгих размышлений, напряженной внутренней работы над собой.
  - Возможно, мы доживем до смены власти и заговора молодых.
  - Молодежь, которая убьет старую власть, чтобы сделать новую, в итоге придет к тому же - управлению людьми, для которых самое важное - мясо и крыша. Грустно.
  Он посмотрел в окно на дымящийся в дальнем углу сада костер.
  - А ты распилила пианино...
  - Но оно было мне не нужно.
  - Матушка, есть триллионы и миллиарды вещей, о которых можно сказать, что они не нужны. К сожалению, человеку мало что нужно вообще. В основном, яркие игрушки, - опять тихо прозвучал его голос. Будто разговаривал он сам с собой.
  - А что тогда реально надо? Вот человеку, что реально надо? Хотя бы одежда...
  - Свобода! Свобода от рамок мнений окружающих о тебе. О тебе и твоей жизни. Человек не умеет любить себя. А если человек любит себя, он в любой одежде выглядит человеком.
  - Что значит, любить себя?
  - Любить себя далеко не каждый умеет. Кто в состоянии любить себя - тот в состоянии любить других и любить вообще. Но это умеет далеко не каждый.
  - Игорь, ты думаешь, в этом счастье?
  - Да. Поэтому и люди несчастливы. Они не могут любить свой дом, семью, близких, друзей, работу. Они не умеют правильно оценить себя, свое тело, дело, время...
  - Что значит любить себя? - Алина вдруг поняла, что вот они ответы на ее вопросы, куда делась ее жизнь. Она снова повторила свой вопрос, но уже как эхо, просто вдруг осознав, что этот косматый длинноволосый, седой дядька - настоящий философ, и понял смысл жизни.
  - Любить - значит смотреть на себя своими глазами, а не чужими. Ценить - опять же своими глазами, а не глазами друзей, родителей, толпы, соседа, у которого круче тачка, а у тебя такой нет, и от этого ты несчастен.
  - И в этом суть власти?
  - И ее тоже. Почти. Суть власти в том, что люди хотят заниматься своими делами, пока за них будет кто-то принимать решения. А власть тоже люди, тоже хотят заниматься своими делами. Должно пройти еще много времени и естественных трансформаций, прежде чем весь этот пазл уложится во что-то гармоничное.
  Алина молчала.
  - Сам человек должен быть себе властью. А не кто-то другой.
  - Да человек и не способен принимать решения. Раз он, по-вашему, не любит себя и весь зависит от стада.
  - Это верно. В этом проблема. Никто ничем ничего не воспринимает. Не видят реальности. Не чувствуют ее. Не понимают перспективу и потребности развития. 110% населения земли воспринимают только ОДНИМ органом чувств - Глазами Окружающих. Что вы обо мне думаете? Что обо мне подумают?!!! Как бы мне сделать так всё, чтобы быть хорошим, ведь я плохой... О!
  Игорь опять встал.
  - Чтобы обо мне думали, что я хороший? - улыбнулась Алина.
  - А что это за мысли у меня в голове??? Ведь никто так не думает! Ни дай бог, кто узнает, что я так думаю! Меня посчитают сумасшедшим... Со мной не будут говорить... Меня не будут любить... Правильно ли я поступаю? Как бы поступил на моем месте... И вот такое мышление занимает 110-200% всего, что происходит в голове человека. Никогда не замечала? Последи за своими мыслями. Когда ты пилила пианино, что ты думала? Это занимает тысячи человеческих голов, этим пропитан каждый шаг... Каждое мнение... Измерение себя в каждый момент при помощи чужих правил... Плохой я, или хороший? Достоин я, или недостоин? А как такого любить, если он всего лишь один из стада, один из слепков, одна из копий, не имеющая ни собственного мозга, ни желаний, ни чувств? То есть чувства может быть и есть, - но лишь одно - страх не быть таким как все!
  - А что же тогда - можно все?
  - Так они разрешают себе все, если есть гарантия, что все будет шито крыто в открытом доступе. А внутри тусовки - все в шаблонах, в правилах, в 'один за всех и все за одного!' Понимаешь, о чем я говорю?
  - Хапнуть, или хапнуть побольше? - вдруг рассмеялась женщина. - Но то, что ты говоришь, - вдруг на 'ты' перешла и Алина, - но то, что вы говорите, - поправилась она, - ведь это полный хаос. Раз можно все - делай что хочешь, кради, убивай, бей, насилуй, воруй. А как же законы разума, законы вселенной?!
  - Не я сказал. Ты сама. Законы вселенной. А кто их исполняет? Разве они абсолютны?
  - Да, - уверенно произнесла Алина. - Они абсолютны. Я сама ковырялась в книгах на досуге.
  - И что? Законы вселенной не могут быть в книгах.
  - Не могут, но ведь не зря из тысячелетия в тысячелетие, из религии в религию людям долбят одно и то же - не укради, не убей, не прелюбодействуй, - в христианстве, в Коране - страшитесь дня, когда ни один человек не принесет пользы другому и когда нельзя будет откупиться. Индуизм - опять о правде и добре, буддизм - снова то же самое...
  - А каббала?
  - Что каббала?
  - Каббала сейчас модная религия 'верхних'.
  - Но она неверна. И противоречие на поверхности, в системе познания.
  - Эээ, матушка, все религии неверны. Они даны были просто для того, чтобы мы выжили, как система законов, абсолютных законов, до которых никому нет дела.
  - А до чего есть дело?
  - Да вот до той самой системы правил, впаянной с детства. Чего она стоит? Она действительно стоит того, чтобы всю жизнь в ней жить?
  - То есть, прогресс в том, что мы все до сих пор живы и здоровы?
  - Да бог с тобой. Стадо обезьян тоже сейчас было бы живо. А человечество без контроля давно превратилось бы в такое стадо.
  - Погоди... Погоди...
  - Да ты сама вдумайся, посмотри глобальнее. Убивать - не убивать и т. д. То, что ты сказала. Нет ничего проще, чем одного, или несколько человек, которые управляются кодексом чужих правил в голове, заставить пойти убивать кого-нибудь.
  - То есть, если ближайший социум ворует и убивает, то для человека не проблема пойти и убивать?
  - Ты знаешь, даже если ближайший социум этого не делает, то очень легко впаять в голову кому-нибудь, что те это сделают, или уже делают, или делали, но скрыли, понимаешь?
  - Ну да, если внутренние законы релятивны, и их вообще нет... и вся ориентация - что скажут и подумают люди...
  Игорь держал паузу.
  - И вот она, революция...
  - Да что угодно. Ярлык может быть любым. Война, революция, массовые беспорядки. Теракты. Посмотри - теракты, как правило, предшествуют, чаще всего, большой войне. И масса управляется очень просто. Просто нужно показать пальцем на других людей и сказать - вот они, плохие! Они виноваты. Они убили других людей и убьют тебя! А ты живешь правильно. А они тебя убьют. Спаси себя скорее.
  - Теракты?
  - То есть, чтобы сделать массу народа озверевшими, мгновенно родить тысячи добровольцев, нужно очень сильно ранить. Теракт - это странное явление. Оно не в духе солдата. Это толчок.
  - А воровство?
  - Тебе-то что до воровства? У тебя есть, что взять? Воруют у тех, кто имеет то, что украсть.
  - Ну, наши олигархи, - разве это не воры?
  - Они же не у тебя своровали.
  - Не у меня, а у планеты, у моих внуков. Планета все-таки общая.
  - Опять ты лезешь со своей справедливостью. Кто имеет что украсть, тот боится воров.
  - Скажи это моей нищей соседке в городе. У нее двери железные.
  - А мы люди, сами по себе, хищные твари. Мы умеем только жрать. Если посмотреть на ценность человека глазами природы, то это полный трэш. Хуже нет. Болезнь. Штамм.
  - Трэш что такое?
  - Трэш, это стиль тяжелого металла. Отличается агрессивным ритмом.
  - Но ведь недра, ресурсы всё это идет черти на что! Дочка Кобчака ходит на работу и говорит, что ей мало, ей нужно много денег! Что без денег ей страшно. Она так и говорит - мне надо много! Я тут по телеку ее смотрела.
  - И что можно исправить? Пусть идет себе. Это то, о чем вы знаете. Есть много вещей, которые ужаснули бы вас в сто раз сильнее, от того, что куда идет. Хищника ведь не нужно разжигать. Кто, по-вашему, хищник?
  - Кто? Надо контролировать лучше.
  - А как же законы вселенной? Даже, блин, ЗНАЯ эти законы... ЧТО вы можете ИСПОЛНИТЬ для вселенной???? Нету никаких законов - вот в чем суть.
  - То есть как? Значит, можно убивать и воровать?
  - Да так. Законы эти не заложены внутри человеческого организма, есть немного, но до 4 лет. Потом все улетучивается, и человек начинает жить, ориентируясь на одобрение большинства. И становится элементарно манипулируемым, как кукла.
  - Что могу? Я могу рассказать эти законы. Ведь можно?
  - Алина, опять ключевое слово - Можно... Почему вас так волнует, что можно, а что нет? Пока это будет НУЖНО - это будет. Почему вас не волнует вопрос - ЗАЧЕМ это НУЖНО? Зачем вообще нужно убивать и воровать и т.д.?
  - То есть надо убивать самых хищных? - улыбка скривила тонкие губы, давно не видевшие никакой косметики.
  - Сложный разговор. И самое, наверное, досадное, что, как и все разговоры, это просто разговор и ничего более. А как вы определите и с помощью чего вы определите, кто из них хищный, а кто нет?
  - Ну кто больше нахапал. Не знаю.
  - Просто максимальные ценности у людей измеряются денежными знаками. Или материальными вещами, поэтому и есть воровство. Раз иметь - это круто.
  - Не знаю. Тогда нужно менять ориентиры. Вот религии и пытались это сделать. Не зря все они состоят из ограничений. Чтоб ограничить в человеке зверя.
  - Человек и есть зверь. Не ограничить, а сделать человека!
  - Значит, надо делать человеков, - Алина улыбнулась.
  - Надо. Да надо. А как? Вот женщины. Женщины вообще странные существа. Столько веков - одно и то же. Лет до 40-ка они почему-то носят в голове идею, что для того чтобы стать полноценным человеком, нужно подстроится под какого-нибудь мужика.
  Это было так точно подмечено. Алина подумала, что хорошо быть старой и спокойно сидеть и разговаривать, не думая о том, как она выглядит и что у нее на лице не так. Действительно, до 40. Хотя...
  - Да, есть законы, есть ценности. А люди - как жуки - собирают в норки всякий хлам. Они это не считают хламом. Это система ценностей. Эти ценности кто-то может добыть, а кто-то нет. Кому-то лень. А кто-то просто ворует. При этом думает, что так надо, он крут. Вот и мышиная возня вокруг шмотья и прочего...
  - Но почему это нужно? Почему и зачем это нужно? Ведь прекратить все можно в один момент. Все известно - кто и как. Сделать все открытым. И пазл срастется.
  - Или денежных знаков, - заторможено продолжил Игорь свою фразу, он встал и подошел к окну. - Или жратвы. Или арбузных корок в мусорном баке. Зоны влияния. Границы. Территории. Прочая хрень.
  - Но почему нужно?
  - Да как ты не понимаешь! - вдруг Игорь закричал. - Надо все это довести до абсурда! До очевидного абсурда! Когда из-за потомков и отпрысков 'верхних' не останется ни литературы, ни искусства, ни кино, ни песен. Ни науки. Ни экономики. Уже сейчас мы слушаем мумий, которых слушали в детстве! Это абсурд!
  - Абсурд абсурдом - но ничего не меняется!
  - Не меняется - значит, не для всех он очевиден. К тому же, учитывай, что верхние люди - они тупеют от эйфории и достатка, они не умеют думать. Им сытно, довольно, все хорошо, и всего полно, есть что посчитать кротикам, и норка суха. Они не видят реальности. Или видят ее фантасмагорией!
  - Так они никогда ничего не увидят! Раз они тупы...
  - Балда! Так это увидят другие! В этом и смысл. В наглядности абсурда! Или как ты собираешься вдалбливать новые ценности истинных законов вселенной? Это ведь не заложено в биологии человека. Он их не чувствует желудком, пенисом, маткой, не видит глазами. Или ты дубинкой будешь... Абсурд! Наглядность абсурда и тупости, очевидность вырождения и тупика. Вот зачем это нужно. Если ты живешь в цивилизации хищников... Все должны это увидеть и осознать! А не бежать, как водилось, за бывшими комсоргами, задрав штаны. Человечество - цивилизация хищников... - еще раз повторил он.
  - Или вирусов, - Алина встала.
  Она чувствовала себя смертельно усталой. Догадки, куда делись щепки от пианино, оставались догадками. Но это было уже не так и важно.
  - Пойду я. Заходите и вы ко мне.
  Игорь вышел ее провожать. Костер догорал. Краем глаза женщина увидела валявшийся в пепле черный предмет. Очертания его в точности напоминали подсвечник.
  - А вообще вы правильно сделали, что разобрали эту штуку. Не пойму только, почему...
  Он замялся и замолчал. Алина проследила его взгляд. У самой калитки ее зеленого забора сидел пес. Он прижался к щели и тихо постанывал. Время от времени он полизывал свой бок, на котором зияла рана.
  - Доберманиха.
  - Собачка!
  - Ну, кто будет лечить? Вы, или я? - деловито спросил Игорь и изучающе наклонился над собакой.
  - Надо повязку сделать. На пузе порез. Боитесь собак?
  Алина дотронулась до уха собаки. На шее у нее был черный ошейник. Золотая цепочка свисала, оборванная, до земли. На ней висела косточка. Тоже золотая.
  - Могу перевязать. А там посмотрим.
  Женщина открыла калитку и взглянула на доберманиху. Та понятливо пошла за ней к дому.
  - Только не выбрасывайте, если что. Я мастер выхаживать собак. Мне тогда стукните.
  - Пилить не буду.
  Собака и женщина исчезли за дверью бывшего приюта распиленного уже теперь пианино.
  
  ГЛАВА 3. ПЯТНА НА АСФАЛЬТЕ
  
  'Я не могу больше с этой женщиной общаться. Нет. Меня уважать перестанут. Скажут, как я общаюсь... С такой вот... Жуть'.
  Марина сидела перед экраном компьютера.
  Парни, форумы, сообщества, подруги. Больше парни. Она привыкла общаться с противоположным полом. Кокетство - стало нормой поведения. Она не знала, как по-другому.
  Делать было нечего. Отец не собирался никуда уезжать в ближайшее время. Новые знакомства маячили только с профиля сайта. Старые друзья брата еще иногда звонили, но скорее это были звонки с того света, чем с этого. Или на тот свет.
  'Наверное, я стала для них тоже покойником. Брат умер. Так глупо погибнуть! Он не подумал, как я буду тут без него. Куда и как...'
  Отец не много уделял ей времени. Официальная семья, новые и старые любовницы... Они иногда приезжали в Москву и останавливались у нее дома.
  А что я могу им сказать, а что я могу ему сказать?
  Не надо мне этой грязи?
  Как я могу это сказать, если я сама незаконная дочка. Если бы не эта грязь, сидела бы в своих Чебоксарах и любовалась бы ковриком на стенке, которому сто лет! И братик бы колымил бы на машине...
  Колымил бы. Разве он умел водить? Профессионалом он ведь не был.
  Как их тогда понесло! Как они были рады, что оказались в Москве. На коне, вернее на конях, всё можно, все есть, делай что хочешь!
  Почти что хочешь...
  Брат. Андрей Кожевников. Да фамилия у них была материна. И росли они в Чебоксарах.
  Как же так получилось, что все, что она могла - это... Что?
  Нет, это неправда, она не одна.
  Завтра за ней заедет Дмитрий. Или она за ним. Он тонкий, умный, настоящий. А сколько у нее поклонников! Да она хоть сейчас могла свистнуть, и куча народа готова была подставить ей...
  Или подставить её...
  Подставить ей... Почему такая горькая неудовлетворенность?
  Она закрыла глаза и снова увидела скользкую дорогу и разбитый череп брата. Брат, неугомонный, безудержный, надежный, настоящий мужик, большой и сильный, красивый и... Такой настоящий... И вот это месиво на мокрой дороге... Это месиво не может быть её братом, не может быть настоящим. Это всё кино...
  Это он, он, собрал всех. Вокруг него всегда был смех, веселье, позитив! Он всегда мог вернуть настроение, вернуть улыбку, надежду... Сам он улыбался открыто, красиво, девки сходили с ума...
  Ну, надежда, допустим, ее и не покидала.
  Но сейчас она осталась одна. Совсем одна.
  Мать жила в Москве. После смерти сына она переехала в их общую с братом квартиру.
  Ночные гонщики. Найтрэйсинг.
  Андрей Кожевников - стритрейсер.
  Он создал этот клуб, он собрал ребят, он... он... он... Он делал репортажи, фильмы, он организовывал мероприятия, он создавал моду, все кругом бурлило, он был идеологом, и стал бы вождем... Вождем золотых безумцев, которым плевать на правила...
  'Сузуки - Лиана' врезалась, по-крестьянски, в 'МАЗ'. В грузовик. В обычный, простой... Обычный, простой, как дважды два, как... Бомж...
  Что скажут друзья. Что они подумают. Для Марины уважение 'своих' было сверхзадачей. Всем можно было рискнуть только ради этой цели, но не мимо нее.
  Ради крутизны, ради уважения... Быть в центре, или хотя бы в круге...
  Брат как раз оказался на встречной.
  Лишь со скоростью ветра на свидание с горизонтом летел он, но смычка неба с землей оказалась берлинской стеной, которую забыли китайцы разрушить...
  Господи, что я думаю, совсем рехнулась, при чем здесь берлин и китайцы?
  Врагов у него не было...
  Андрей...
  Красивое лицо, полоски на висках. Выбритые дорожки. Как у тигра. Большой нос, широкое лицо, красивые зубы, открытая улыбка. Вьющиеся, жесткие волосы. Большие уши, растопыренные в разные стороны. Подбородок с ямочкой и такой... Выдающийся вперед... Настоящий, мужской... Мягкие губы... О них мечтали сотни девок...
  Он и ей сделал права. Нет, не он. Друг его. Да, точно. Тогда, на днюхе, ей было 19. Она сказала, - хочу права. Сашка встал, а через час она держала в руках новенькую корочку, свежепахнувшую краской. Кожевникова Марина. Водитель класса...
  Сколько они с братом гоняли по ночной Москве. И ничего...
  Не дрейф, сеструха! Он был старше на 3 года. Но всегда был покровителем. Учителем. Вдохновителем.
  Прав тот, кто имеет право! А эти муравьи ползают лишь потому, что у них ничего нет. И это не зря! Провидение, оно не просто так нам с тобой выдало по разнарядке и машину класса люкс, и деньги, и право! И мы еще будем впереди всех...
  Где впереди? На кладбище?
  Бутылка красного стояла открытой. Пробка покачивалась на клавиатуре при ударах пальцами. Красное стекло бокала поглощало цвет итальянского вина. Полусладкого.
  Андрюшка всегда смеялся... Ты еще сахарку положи. Деревня. Кто пьет полусладкое? Надо пить сухое.
  Три месяца прошло. Иногда она забывала, что его больше нет. Думала, что вот куда-то... А куда... Куда она могла поехать одна? Куда?
  Она боялась даже спуститься в гробницу этих чертовых египетских фараонов! Да что в гробницу! Спуститься в метро!
  Автобусы! Кто сейчас ездил на автобусах? Пенсионеры. Одни пенсионеры.
  - Мы едем так, как хотим! Потому что мы на коне! - опять в мозгу звучал голос брата.
  - Мы правы всегда, нам должны уступать дорогу, я - главный! Остальные завистники!
  - Мы едем так, как хотим. А если у них ничего нет, и они неудачники, пусть не вылезают из метро! Не лезут под колеса...
  - Мы едем... мы правы, нам должны уступать... завидуют, пусть завидуют молча...
  Голос, как кошмар, барабанил по перепонкам, исходя откуда-то из внутренних отделов мозга, заполняя клеточки живота, желудка и селезенки... Мягкий, с хрипотцой голос 'святого'... Почему друзья прозвали его 'святым'? Почему?
  Стадо юных сракеров без головы...
  Марина нагнулась и заткнула уши. Это был уже другой голос. Она не хотела его слышать. Нет, не так. Просто они всегда были веселы! Они умели наслаждаться жизнью, а мелким, никчемным неудачникам это не понять. Как надо жить и радоваться жизни!
  Радоваться жизни? Жить, или радоваться?
  Жить...
  Жить, или умирать?
  Ночные гонщики.
  Специальные молодые люди, что пуляют по ночным улицам.
  Она улыбнулась. Кто и когда их так назвал?
  Сколько они людей передавили. Сколько сбили они разметчиков дорог. Встреча на 'Баррикадной', и вперед. С часа ночи город наш.
  Город наш. Права. Без правил.
  Иметь права и не иметь правил.
  Это мечта для любого. От этой идеи, от этой мысли сносило голову, сносило мозги, сносило чувства и...
  Иметь право жить без правил!
  Быть выше правил, быть вне правил, самому диктовать правила. Что бы ты ни сделал, тебе за это ничего не будет!
  Вот к чему стремились все! Но только они, круг избранных, имели это, претендовали на это, и могли так жить.
  Адреналин. Героин. Кокс.
  Всё это не шло ни в какое сравнение с опьянением вседозволенностью! Безнаказанностью!
  Свободой!
  Вылез из метро - давить его! Неудачник. Кто вспомнит о нем, он ничего не значит. Ничего не понимает. Его место - подворотня...
  Разбитый череп брата. Шансов у него не было. Ничто не могло его спасти. Мозги были разбросаны везде...
  По останкам машины...
  По всему салону...
  По асфальту...
  Мозги были разбросаны... Как в насмешку...
  Думай теперь... Думай...
  Размазал мозг, теперь думай им, как бутербродом...
  Или логика в другом?
  Не пользовался, так и не надо... Не нужны мозги, так живи так... А так - не получилось...
  Лишь пятна на асфальте.
  Брат, хохотун, весельчак, позитив, само веселье... Он ничего не боялся...
  Шрам на руке напомнил о себе тянущей болью. Стекло вонзилось ей в руку. Андрею было 18. Это была его первая машина. Девушка дотронулась до локтя. Шрам красной, уродливой полосой коробил кожу, стягивая нервы.
  Радоваться жизни.
  Никто не должен мешать радоваться жизни. Радоваться, как Андрей, наслаждаясь каждым мигом.
  Марина снова наклонила бутылку. Красное стекло поглотило тайну уровня жидкости.
  Может и хорошо, что сразу погиб. Трудно было представить его в инвалидном кресле. Рядом с метро. Торгующим носочками.
  Откуда эта картинка? Да он скорее бы умер, чем пошел торговать носочками к метро.
  Гордость, гордыня, радость, потребление.
  А где домработник?
  Пришлось взять домработника. Мужчину. Женщина боялась Тимку.
  Зачем она взяла этого дога? Бордосский дог. Тогда это казалось весело. Он все сносил, все ломал. Все разрушал. Дверь, забор, калитку. Машину. Даже машину помял. Когда видел, что въезжаю во двор. Огромный. Зависает, как кот, где заснул. Как статуя.
  Надо как-то дальше жить. Надо выстроит приоритеты. Выстроить. Сделать план. Что главное?
  Выйти замуж?
  Красное стекло бокала бликовало, играло яркими отсветами на клавишах и кольцах. Вино растворяло мысли, растворяло реальность, растворяло экран, растворяло заботу и страх, тревогу.
  Откуда тревога? Она - сестра своего брата, веселее их не бывает. Не было.
  Может, уйти с работы?
  Зачем ходить каждый день, если отец и так давал денег?
  А как же круг?
  Все помешались. Нельзя было выпадать из круга.
  Круг стал замкнут. Деньги были и так. Были возможности. Ездить. Смотреть. Зачем ходить куда-то, и что- то делать?
  Все сбесились с этой... С этой дочкой Брежнева. Это все после нее... Незримо, негласно все боялись, что дети станут простыми алкашами... Простыми бездельниками...
  Страх, страх, что все рухнет, что выпадешь, потеряешься, выйдешь из обоймы и уже будешь выходцем, нет, не так, будешь внешним, тем, для кого создают эти правила и законы.
  И уже не погонять по ночным улицам, сбивая дорожников...
  Погоняло, гонщик, охотник, дичь.
  Да нет, Андрей не охотился, просто гонял.
  Кого?
  Себя?
  Их?
  Машину?
  Кто дичь, где добыча?
  Кто жертва?
  Она прикрыла глаза.
  А брат... Брат погиб...
  Черт, хватит. Надо было поехать в клуб. Там бассейн. Но пить до бесчувствия мартини с шампанским, потом падать в бассейн, чуть придя в себя, снова пить... Нет... Она больше не могла...
  В прошлый раз простудилась... В воду плюхнулась прямо в джинсах. Вода холодная...
  Тимка скучал... Бордосский дог. Зачем она его завела? Или это была идея брата?
  Ну да, все самое лучшее, самое большое, самое быстрое, самое дорогое.
  Андрей 'святой'. 'Святой'.
  Марина пожала плечами.
  Значит - что. Первое - выйти замуж.
  Нет, замуж она успеет. Успеет.
  Время бежит быстро. Она сама не заметила, как стала кокетничать со всеми кругом. С этим надо что-то делать. Так бывает. Когда брат есть старший. И он реально брат, а не 'ботан' - сестра начинает кокетничать со всеми подряд... Гормоны играют и требуют выхода...
  Соц сети мелькали сообщениями. Только на этом профиле у нее была тьма поклонников. Лучший фотограф 'максима' делал ей фотографии для сайта. В студии. С фотошопом.
  Да. Она молода, красива, но что с того? Всё должно быть гипер-супер, продуктом от лучших профессионалов. Специалистов. Высшего класса.
  Я самая красивая, с самыми художественными фотками, с самым богатым отцом.
  Плюс на плюс не может дать минус.
  А вот Андрей погиб.
  В чем логика? Где законы математики? Где справедливость? Где последовательность жизни?
  Андрей был лучшим, у него была лучшая машина, он был самым веселым, красивым, смешливым и... Его все любили.. И она любила... И оказалось, не знает, просто не знает, что без него делать. Привыкла быть хвостиком.
  Столько плюсов... Одни плюсы. И жирная черта прочерка. Росчерка... Как общая черта итога. Плюс это, плюс то, плюс еще это, итого - долг оказался огромным. И Андрей заплатил по счету. Жизнь за эйфорию, за безмозглость, за радость жизни, за позитивчик. Как будто тот, кто все дал, подытожил и взвесил, - а вот то, а за это чем готов заплатить? Ах вы хотите и дальше радоваться... Ну тогда - пятна на асфальте...
  Как она не пыталась доказать, что сама может все сделать, но что она может сама сделать?
  Это их пиар агентство.
  Рекламировать коньяк для дам и подростков. Тьфу. Чайники для чайников.
  Хотелось уехать. Хотелось побыть одной.
  Хотелось, чтобы вокруг не смолкал смех. Не смолкали разговоры.
  Как это совместить?
  Она сидела одна перед экраном, постоянно стуча по клаве, отвечая, развлекаясь, болтая...
  Дом.
  Вот что! Надо доделать дом. Двор не ухожен. Ворота сделала, а вот цветник нет. Она вспомнила жалкие ромашки и ноготки, что торчали в траве за убогой оградкой из булыжников. Плиты были свалены кое-как, заднее крыльцо вообще не было оборудовано ступеньками. Нужен дизайнер.
  Отец кинул ей этот дом - делайте!
  Кинул дом. Кинул квартиру, кинул... Родственник. Своих не бросают. Они будущее. Клан - это и есть единая Россия, КПСС, справедливая Россия, что там еще? Партия, будущее, тыл, стабильность. Всё в клане, в клановости, в связях, в родстве.
  Будущее. Собрания ложи надоедали хуже пареной репки. Болтовня. Болтовня. Решения. Какие могут быть решения, если она ни в чем не участвовала. Слава богу, хоть взносы платить ей не надо было.
  Власть - ерунда. Уехать в путешествие? А как же работа...
  Радоваться жизни. Это всё, что она хотела.
  Что скажут друзья? А куда она вернётся? Она останется одна.
  Одна - нет... Только не сейчас. Кто она без своего круга, без друзей, без клана. Друзья... И друзья брата.
  Она подняла голову. Посмотрела на комнату. Чайная получилась ничего. Темное дерево, обшивка стен, красные кожаные диваны, угол, кресла, кожаный столик. Все, в целом, ничего.
  Не шик. Пол пришлось делать из ширпотреба. Но коттедж строила не она. Ничего другого тут по-быстрому уже не сделаешь.
  А так хотелось собрать друзей. Не быть одной. Побыть одной.
  Черт!
  Дядьки, тетки, все кругом братья и сестры. Что круто, что нет.
  Кто это придумал?
  Ведь кто-то придумывал, что модно, а что круто?
  Брат, он мог! Он сразу стал заводилой, и никто не мог диктовать ему моду! Он был первый! Он собрал клуб. Свои и только лучшие, на лучших машинах.
  Богат, смел, красив, крут, бесстрашен!
  Девушка наклонила голову. Светлые волосы упали ей на щеки. Вино разливалось цветом по коже, розовея на кончике носа. Она подняла ладони и заткнула уши.
  Дурак.
  Глупо, бессмысленно, дико - звучало само по себе в ушах.
  Бессмысленно.
  Так тупо погибнуть, мозги, которыми не пользовались, - как масло, пятнами на асфальте...
  И ничто не спасет.
  Счастье? А что счастье?
  Новая машина давала радость на месяц. Новые серьги - на неделю. Новый поклонник на три дня.
  Потом все начинало надоедать. Поклонник больше всех.
  А чему им поклоняться? Ей? Или папке? Золотому тельцу? Близости к верхушке пирамиды? Чему? Власти, деньгам, чему? Возможности карабкаться быстрее?
  Явно не ей.
  Секс. Да это хороший предлог завести знакомство. Хорошее знакомство.
  Иллюзия.
  Секс - это секс.
  Подставить своё тело под чужое, с сомнительной возможностью получить удовольствие.
  Какое там знакомство. Почему-то сексом все и заканчивалось.
  И заканчивалось с сексом.
  А где они - знакомства? Интересные люди, богатые, независимые поклонники, с которыми бы она чувствовала себя настоящей леди? Настоящей женщиной, а не шлюхой, чуть подороже тех, что стоят на шоссе...
  И где это удовольствие? И сколько его надо ждать? Истрепать тело, буду как эта старуха, никакая пластика не спасёт.
  Один тут написал - дом и машину за тебя.
  Брат... Вот с ним бы она была сейчас не в канаве.
  Нет, так нельзя, если в канаве она, то где тогда те, что на другом конце мира?
  А ей какое дело? Главное, как будет жить дальше она.
  А где этот домработник? Куда все делись сегодня?
  Надо поехать, поужинать.
  Надо купить шкуру в чайную. Вместо ковра. Бордовая обивка диванов и кресел. Шкура будет черно-белая. Пятнистая. Так сделал бы Андрюшка.
  Так, хватит.
  Зачем только ездила в Грецию. Санторин. И что? Ну, похвасталась, что была там. Делов - то. Истрепала себе нервы. Все впечатления - как ругалась в гостинице за халат и тапочки.
  И опять ничего, никаких встреч, никаких новых лиц, никакого будущего.
  И куда делась собака?
  Дом... Дом... Дом... Щербинка... Совсем рядом с кольцевой. Пять минут - и ты в Москве. Почти в центре. Удобно.
  Так план. Какой будет план. Дом, достроить дом, доремонтировать. Выйти замуж. Не знаю. За кого?
  Бутылка заканчивалась. Надо было вставать и идти на кухню. Свет фонаря попадал в окно и смешивался со светом люстры. Разноцветные блики бегали по комнате.
  Надо еще мебель. Что-то старинное, чтоб все увидели и обалдели.
  Пальцы ловко стучали по клавиатуре. Записки легко и бездумно разлетались по сайту.
  Толк, какой толк писать, если все не имеет никакого толка.
  А в чем он, толк?
  В новой работе?
  А если тихая жизнь, ребенок, обычный муж, провинция.
  Нет, это не для нее. Карьеру, чтобы все поняли, что она умница, красавица, что она стоит много сама по себе.
  А сколько она стоит? Сколько ей вообще надо?
  Зачем она вообще ходит на работу?
  Она привыкла много тратить. Деньги - это свобода.
  Ах да. Чтоб отец был доволен, чтобы не остаться вне круга друзей. Чтобы никто не сказал - с такими возможностями ничего не делать! Да она просто медуза! Вот я бы на её месте... Я бы уже...
  А что уже... Кругом все только занимают места, согретые теплым задом своих родителей...
  Первое правило - не платить. Денег много не бывает. Это самое главное!
  Я богат - потому что никогда не плачу.
  Марина вспомнила выражение лица отца, когда он это говорил.
  Ну да. Правильно, - она, дочка Виллера, она это носит, ездит, имеет, - значит это реклама, значит - платить не надо, ей должны платить...
  Денег много не бывает...
  А чего бывает, интересно, много?
  Любви? Будет и любовь.
  Брата? Брата больше нет совсем.
  Звонок, резко прозвучавший под черепной коробкой, оказался звонком в ворота.
  Странно. Звонят.
  А где домработник?
  Марина с трудом поднялась. Она нажала кнопку связи.
  - Открой.
  Отец приехал. Опять привез, небось, свою кралю. Еще одну шлюху, что будет ему рожать. Клан должен быть большой. Власть не должна уйти из клана. Детей должно быть много. Женщин...
  Как они все это тянут?
  И женщины, и дети... Это даже не гаремы... Это деревни, поселки любовниц...
  Кто получше детишек народит...
  Большое зеркало в прихожей вдруг напомнило ей, что она непричёсанная. Надо бы забрать волосы в хвостик. Отец не любит, когда она такая лохматая.
  Но куда все подевались?
  Тимка. Где эта собака? Дрыхнет где-то в углу!
  - Тимка!!!! - крик, как последняя попытка привлечь к себе внимание, понесся вверх по лестнице на второй этаж.
  Гулкое эхо разнеслось по дому. Открашенный и заново отделанный дом звучал как музыкальный инструмент.
  Тьма выглянула в дверь освещенного коридора. Виллер вошел и посмотрел на дочь.
  - Ты тут что делаешь?
  - Хм, что я могу делать дома?
  Отец странно изучающее разглядывал её. Как будто проверяя, она ли это.
  - А где твой пес?
  - Не знаю. Может, побежал за котом во двор? А почему ты спрашиваешь?
  - Выйди во двор и найди его.
  - Да ладно, пап, сам придет, когда захочет.
  Ноги подкашивались. Глаза слипались, бутылка вина давала о себе знать.
  - А где твоя машина?
  - Где может быть моя машина? В гараже. В доме.
  - Пойдем, проверим.
  - Да что такое-то? Ты, может, еще и ремонт будешь ревизировать? Сам все оплачивал, сам и принимать будешь?
  Виллер молча шел по коридору к выходу в гараж.
  - Пап, я хочу спать, ты привез что ль кого? Так устраивайтесь сами, я пойду спать.
  Марина с тоской оглянулась на свою новую чайную комнату.
  - Где твоя машина?
  - В гараже.
  Виллер больно сжал руку девушки. Белые высвеченные волосы упали и рассыпались по плечам. Наспех собранный хвостик не выдержал рывков родича. Он крутанул ее, развернув лицом к двери гаража. Тонкая рука потянулась к медальону. Детская привычка теребить что-то от боли и волнения.
  - Да опусти ты руки. Смотри!
  Отец ногой распахнул дверь. Гараж был пуст.
  Картинка не сразу дошла до сознания блондинки. Она сильнее стала тереть медальон.
  - Ну что? Ну, наверное, домработник взял. В магазин.
  - В магазин?!
  - Да.
  Минуту отец и дочь молча смотрели друг на друга. Марина улыбалась, губы пытались изобразить добродушную улыбку.
  - А собака где?
  - Ну, не знаю я. Спит где-то! - нотки раздражения в голосе резанули ухо Виллеру. Глаза его вздрогнули вместе с ресницами.
  - Дура.
  Виллер был мягким человеком. Это слово прозвучало у него по-женски, не грубо. Он прошлепал резкие звуки, сглаживая их смысл и не производя впечатления ругани.
  Марина шла от гаража не оглядываясь.
  - В твоей машине труп. - Ей вслед прозвучали слова, которые все-таки заставили остановиться.
  Труп, труп, труп, - стучало в пьяном мозгу. Это слово было так пугающе. Размазанные по машине мозги, труп... Труп...
  Пятна на асфальте. Мозги на асфальте. Андрей уже мёртв.
  - Чей тогда труп? - этот вопрос сам вырвался наружу.
  Отец молчал.
  - Чей? - эхом первому вопросу содрогнулся воздух голосом девушки.
  - Твой.
  Глаза остановились. Голубые глаза, обычно такие кокетливые, искрящиеся весельем и уверенностью в себе. Привычные к мужскому вниманию. Привычно приписывающие это внимание себе самой. Королева мужских компаний. Сестра брата, сестра Андрея... Сестра лучшего... Сестра 'Святого', заводилы - царица...
  - И собака...
  - Тимка погиб?
  - Нет, Тимка как раз в машине сидит.
  - Один?
  - С трупом.
  - С чьим?
  - С твоим.
  Чувствовалось, что вопросы надо прекратить. 'Это добром не кончится', - подумала Марина. Как пьяный не видит пьяного, так глупый не видит трезвого. Нет, не так. Но не важно. Что-то тут было не так. А как надо - понять было трудно. Главное, надо было вывернуть на радиальную. А всё шло по кольцевой.
  - А машина чья?
  - Твоя.
  Не получалось. Опять мкад.
  - А где она?
  - В машине.
  Разговор явно не клеился. При этом оба это понимали.
  - Где моя машина?
  - Как она попала к ложе? Если ты тут спокойно сидишь напиваешься!
  - Где?
  - Машина у ложи.
  - А кто труп?
  - Ты.
  Молчание повисло, как симптом портала в другой мир, или, как минимум, в другой дом. Желтый.
  - Я - труп? - наконец выдавила из себя Марина и посмотрела почему-то в гараж, где не было ничего.
  - Ну, твой. Я не знаю, все решили, что твой.
  - А почему ты здесь?
  - Проверить. Твой телефон молчал.
  - То есть?
  Серьезность в глазах, мелькнувшая на миг, снова засоловела туманом красного итальянского.
  - Я сразу понял, что это не ты. Но решил никому не говорить.
  - Почему?
  - Потому что надо выяснить, почему тебя убили.
  - Убили?
  - Да.
  - Так я не разбилась?
  Другой смерти девушка и не представляла.
  - А собака?
  - Собака жива.
  - Где он?
  - Да вот твоя собака.
  Отец и дочь оглянулись на звук голоса.
  Шагов не было слышно. В электрическом просвете входной двери стоял Дмитрий.
  Митя. Шеф. Любимый, пиарщик. Дмитрий Лазаньев. Сын экономиста и физика. Раздумывающий о смыслах жизни. Полная противоположность брату.
  - Хочу предложить вам упрощенную формулировку обобщенной теоремы Купманса для многоконфигурационных волновых функций.
  Лысая голова его была обмотана шарфом. В руках он держал поводок и Тимку. Тонкие губы изогнулись в улыбке.
  - Привет, дорогая, как ты тут? - он прошел мимо молчаливых двоих по коридору. - У вас тут, я вижу, проблемы. Двери нараспашку.
  - Ты как?
  - Ты забыла, я отвечаю на вопросы, заданные шепотом.
  Марина прошлепала мягкими, розовыми тапочками за уверенным, спокойным Митей.
  Почему он всегда так уверен в себе? Это притягивало, подкупало, заставляло подражать.
  Дмитрий спустил кобеля с поводка. Тот спокойно ринулся к хозяйке.
  - Да ты, я смотрю, в соц сетях все болотишься.
  Парень плюхнулся в кожаное кресло рядом со светящимся экраном.
  - А собака в это время бегает по улицам большого города...
  - А где, всё-таки мой домработник?
  - Нет, она жива, - раздался из коридора голос отца. - Да пусть там выясняют, кто это.
  - Представляешь, меня убили! - решила соответствовать Дмитрию девушка.
  Хотя мысли путались, реальность мешалась с виртом.
  - Пойдем, найдем твоего домработника.
  - Да он вечно где-то прячется. Чего его искать.
  - Домработники, дорогая моя, не для того чтобы играть в прятки, а для того, чтобы быть при доме, как домовые.
  - Так домовые как раз прячутся и воруют хозяйские носки, - радостно рассмеялась девушка, почувствовав, что среда, знакомая и понятная ей, вернулась. - Я читала об этом в детстве.
  - Ты давно сидишь и пьешь?
  - Почему ты спрашиваешь? Тебе хочется знать, сколько времени ты упустил? Знакомая игра продолжалась.
  Митя открыл дверь кухни. Он толкнул её ногой, небрежно, не приложив много усилий. Как бы смахивая муху, что сидела на строчке, которую он как раз собирался прочитать.
  - Сегодня что, - день открытых дверей? Второй мужчина за вечер распахивает передо мной двери собственного дома.
  - Смотри!
  - Хм, и это я уже сегодня слышала, - захихикала девушка, шагнув внутрь пластикового красного пространства.
  На шахматном, бело-черном полу сидел парень. Синий комбинезон на нем немного помялся, сморщился, и выглядел мокрым.
  - Шурик, к нам гости! Вот ты где.
  Красный стол на серебристых ножках, красные шкафы, красная раковина, - всё это уютно гармонировало с темной, красной, бордовой, в цвет кожаных диванов в новой чайной, лужей на полу. Происхождение ее вызывало сомнение только у того, кто только что пил итальянское красное вино из пурпурных бокалов старинного стекла.
  - Труп.
  - Да он просто пьян, собака. Вот кто моё вино пьет!
  - А может ты его спьяну? И не помнишь?
  - Что тут у вас?
  В дверях появился Виллер.
  - Труп, - в который раз за сегодняшний вечер звуковые вибрации сложились в это короткое слово.
  
  ГЛАВА 4. СТЕКЛЯННАЯ КРЫША
  
  Рождение Алексея Виллера решено было отпраздновать по всем правилам. В ресторан решили не ходить. Большой дом вполне мог разместить всех.
  Собственно, это был и не дом его, как таковой, а дача. Так они называли это здание между собой. Пока тут происходили небольшие встречи, тут никто постоянно не жил, но участок числился за Виллером.
  Возможно, он придерживает его для очередного родственника, - говорили в знающих кругах, - который вдруг всплывет, и он сплавит ему этот, возведенный без всяких проектов, приснившийся ему однажды дом.
  Собственно, все дома в Подмосковье, вновь построенные, мало чем отличались друг от друга. Ну, может, там башенка чуть больше, тут этажей чуть выше, там стеклянная веранда, а тут ее нет. Все это было похоже на рисунки в детских книгах.
  Идея дома - была настолько одинакова у всех, всплывших теперь наверх, что и дома-то повторяли друг друга, примеряя на себя и один материал, и один фасон.
  Да и жить разрозненно, вдали друг от друга и от охраны, мало кто отваживался себе позволить.
  Но этот дом, дом Виллера, был особенный.
  Стоял он укромно, совсем недалеко от Москвы.
  Высокая, зеленая стена ограждала его от шума машин.
  Всем известно, что воздух средней полосы был не чета парижскому, или, тем более, венскому, не говоря уж о лондонском воздухе Гольфстрима, содержащего чистоту и йодированную свежесть океана и, чуть ли не питающую рыбными котлетками счастливчиков, вдыхающих это чудо.
  Подмосковье и Москва тонули в грязной экологии выбросов.
  Лишь болота старательно собирали в себя грязь и давали влажность, что усмиряла нервные колебания аксонов, усыпляя впечатлительные клетки иллюзией погружения на дно трясин.
  За стеной была аллея, тенистая роща, где никто никогда не гулял. Просто это был еще один кусок, отделявший и разделявший миры.
  Пункт охраны включал двоих.
  Небольшие таунхаусы стояли по периметру.
  Внутри этих участков каждый дом тоже был выделен своим перпендикуляром-изоляцией, хотя участки и были крошечные. Ограждения периметров было непроницаемым.
  Забор скрывал все. Машины въезжали в ворота охраны, в ворота собственного участка, и владелец погружался, впитываясь и всасываясь, как в черную дыру, в дверь, и поглощался неведомым пространством объема этих домов, сделанных, как из одной книжки детских сказок, прочитанных в одном детском саду.
  Одногрупные проекты единого детского сада - так, наверное, можно было бы охарактеризовать все эти дома, выстроенные вдруг, взявшимися из неоткуда неизвестно кем.
  Впрочем, неизвестны они были лишь обитателям деревни, живущим тут, по соседству, и ходившим купаться на озеро рядом с поселком.
  Вот тут старожилы могли удивляться и недоумевать на полную катушку. Владельцы кирпичных этажерок и не думали гулять и купаться. Они даже и о магазине не вспоминали. Лишь ямы, огромные ямы, наполненные мусором, хламом, стеклом, отбросами, прибавлялись вокруг забора, прямо тут, за оградой, в лесу, в непосредственной близости от гостей-невидимок.
  Единое теплоснабжение и горячая вода, газ и телефон, что, впрочем, было уже излишне, отличало дома за забором от кривоватых домиков села.
  Машина въехала в ворота. При взгляде на цель путешествия, Виллер внутренне усмехнулся. Все-таки эта крыша была совсем другая, не похожая на соседские.
  Это был храм. Шатровые, черные, узкие, готические, устремленные вверх, конусовидные крыши были украшены золотом. Золотые пики металлических набалдашников устремлялись в небо.
  Пять нарядных башен, окружали стеклянный купол центральной части здания. Шар, полушарие, как половина глобуса, была составлена из трапеций стекла и накрывала главный зал этого дома.
  Эту крышу не видно было за деревьями, заборами и домами. Она была внутри поселка, хорошо защищенная от взглядов посторонних.
  Никто и никогда не должен был догадаться, что именно тут, за обычной зеленой стеной, находится главный дом для тайных совещаний масонов высоких степеней. Именно в этот дом из красного кирпича с овальными готическими окнами приходили те, кому ни к чему были лишние глаза и уши.
  Виллер взглянул на стеклянный купол. Он смотрелся нереально и фантастично. Под этим куполом и находилось главное помещение, ритуальное, построенное по всем правилам масонских канонов.
  Только для избранных.
  Всё, что происходило в этом зале, было закрыто для всех.
  Тайна решений масонского круглого стола не должна была стать известной никому.
  Тайны решений.
  Виллер вошел в зал. Круглый, с шахматным полом, с круглым столом посередине. Никакой мистики.
  Сам стол в точности копировал легендарный круглый стол короля Артура. Двенадцать ножек. Двадцать четыре сегмента, раскрашенных зеленой и белой краской. Пятьсот девяносто в диаметре, два сантиметра толщиной. Облупившаяся позолота украшала стол по краям, - дань современным веяниям стиля.
  Продукты завезли частично уже приготовленные, частично в сыром виде. Как не сохраняй тайну, но кушать хотят все, даже тайные масоны, хранящие количество своих градусов как самый большой секрет.
  - Мы больше не можем так существовать!
  В зал стали проходить члены верхнего круга. Замкнутого и недоступного для масонов мелких.
  Сегодня тут не было совещания. Хотя каждая встреча приносила новые столкновения между кланами, стоящих у руля.
  Виллер вышел посмотреть, когда будет накрыт стол.
  Одни и те же лица. Одни и те же истории, все это начинало надоедать.
  Больные почки перспективно маячили ему пересадками, но пиво он все равно любил, и не собирался отказываться от него. И он с удовольствием налил себе кружку и отошел к накрываемому столу.
  Он устал от томительных и ненужных разговоров.
  Доставляло удовольствие лишь считать, считать и считать.
  Еще плюс, еще плюс. Еще плюс...
  Вся эта игра во власть, в руководство народом казалась ему мышиной возней развлекающихся подростков, или даже карапузов. что играют в песочнице и орут кто, кому и когда водить.
  Виллеру главным во всем этом деле казалось - иметь.
  При этом не иметь что-то конкретное. А ИМЕТЬ! Иметь счет, иметь цифры, которые должны иметь постоянную тенденцию к росту! Или хотя бы не уменьшаться!
  Цифры, обозначенные в электронном, бумажном, весовом виде. Вид должен быть внушительным и ценным.
  На столе уже появились закуски. Виллер посмотрел на список привезенных продуктов, вин и блюд.
  - Тар-тар из тунца.
  - Микс из свежих овощей
  - Салат -гнездышко, с копченой уткой.
  - Трио фуа-гра.
  Алексей усмехнулся, ну как же без фуагры. Они ж за людей себя перестанут считать, если жрать без фуагры.
  - Карпаччо из телятины.
  - Ветчина 'хамон'.
  - Салат с сыром моцарелла.
  - Устрица фин де клер.
  - Устрица белый жемчуг.
  - Креветки с горячим ананасом.
  - Томаты фаршированные южным рататуем.
  Глаза скользнули ниже, к десертам и сладкому.
  Швейцарский торт из ручного шоколада и малины.
  Да этот торт он любил, он был красный как внутри так и снаружи. Красный шоколад и красные ягоды внутри, свежие и сочные.
  Сладкое... Сам Виллер не любил сладкое. Но этот шоколад малиновый можно было поесть.
  Выпивка как всегда была обильной и ничего нового тут не предвиделось.
  Вряд ли кто уедет сегодня ночью, все будут сидеть до утра и ждать, что некие откровения свалятся им на голову от того, что они обильно польют себе внутренности едой и алкоголем.
  - Ну как после блокадного Ленинграда, честное слово, - подумалось Алексею, и он вновь посмотрел на пополняющийся стол. Свежевыжатые соки, которые так до утра и останутся свежевыжатыми...
  С этой секретностью доходило до абсурда... Сок свеж, когда его выжимают у тебя на глазах. Да и какие секреты тут могли обсуждаться?
  Олигарх вздохнул. Все ему казалось уже таким известным, мелким и привычным, приевшимся...
  И только бегущая цифровая строка в банковском счету оживляла на некоторое время его взгляд.
  Шампанское гранд вин сек Луис...
  Виски 'Чивас Ригал'...
  Он снова налили себе пива.
  Водка, только для Бордукова.
  Все эти изыски были бы с легкостью многими из присутствующих заменены на соленые огурчики и селедочку на резаном яичке, вареную картошечку и укропчик.
  Но не здесь.
  Здесь соблюдались каноны, здесь могли приехать в любой момент проверяющие и контролирующие.
  Приехать без звонка. Без предупреждения.
  И, если сбор был, он не должен был походить на простую полку в русской бане - для этого существовали другие места и другие компании.
  Оргии... оргии... оргии..., недельные оргии, сопровождающиеся обильными возлияниями, стали привычными, никому не удивительными. Лишь мелькающими, мельтешащими...
  Десятки девушек обслуживали всю эту какофонию радостей, простых и незамысловатых, жизненных и плотских.
  - Вот стану богатым, и у меня будет много выпивки и девок! - не раз думал и сам он, когда еще подростковые поллюции портили свежие простыни его чистоплотной матери.
  Вечеринка уже пошла своим ходом. Еда накладывалась, вино разливалось. Громкие разговоры уже слышны были со всех концов стола.
  - А тебе что? Чай в пакетике? Пиво в мешочек, и девочки в нарезке? - Недовольно оглянулся на Алексея Бордуков.
  - Зачем нам армия? Вот скажи, зачем нам армия? - Берипаска вяло смаковал салатик.
  - Ну как, нельзя же без армии. Вдруг нападет кто?
  - Это шутка? Да кто нападет? Скорее всего, они сами друг друга перестреляют. Эти тупые солдаты и заплесневевшие генералы уже не способны отличить курок от дула!
  - Нет, ну должна быть армия, так же нельзя.
  - Да мало ли что нельзя! И что можно. Тебе до этого есть дело?! Ты мыслишь, как простой совок! Мы не можем больше тратить деньги на содержание армии. Зачем нам это?
  - Для.. я не знаю... всегда так было.
  - Было и прошло. Нам - главное экономить! Власть должна получать все. А остальное урезается до минимума. До самого низкого минимума. Главное, чтоб не вопили, а если будут вопить, то пусть вопят тихо.
  - Да новости можно любые соорудить. Сказочников у нас полно.
  - Можно пересказывать английские новости, - хмыкнул Рабинович. - Про больных детей. Про родившихся близнецов, там по семь штук... Это умилительно и классно отвлекает.
  - Не учи ученого.
  - Армия, больницы, - все это ни к чему.
  - Всё пускаем на самотёк. Пусть, что стоит, то стоит. Что рушится, то рушится.
  - Мы будем строить только дорогое жилье! К чему нам проститутки и бомжи?
  - Свиньям - свинячья жизнь.
  - И смерть.
  - Да, подумаешь, если здание рушится, всегда можно найти виноватого сантехника.
  - Не учи ученого, главное срезать, срезать и срезать финансирование всюду.
  - Нет, ну так нельзя, дороги же надо делать.
  - А зачем?
  - Ну как зачем?
  - Ты по ним ездишь?
  - Ну езжу.
  - Не смеши. Ты из Лондона не вылезаешь.
  - Ну зачем так.
  - А что так?
  - Да бросьте вы, все наши дети там учатся...
  - Если могут, - хихикнул Рабинович.
  - Ну а если не могут, то хотя бы язык учат.
  - Если умеют говорить, - опять злорадно хихикнули в ответ.
  - Да ладно вам, - главное, чтобы там было все готово. Тут надо оставить только трубу.
  - Что за труба?
  - Нефть.
  - И газ.
  - Ну да.
  - Все что надо на этой территории - это обслуга и добыча, трубы газа и нефти.
  - Какой ты милый, а куда ты денешь всех?
  - Кого всех?
  - Да плевать на всех, эти люди ничего не понимают, они голосуют за нашего зюзю, и думают что власть меняется... слушают...
  - Ну ясно, ты думаешь, никто не догадается?
  - Да куда там? Кто-нибудь догадался, когда Пинцин бросил партбилет своему брату на стол, что он лишь готовит имидж оппозиции и сменит его через...
  - Ну это мы тогда здорово придумали...
  - Ну это обычный прием смены...
  - Обычный, нет ли, а мясо для пушек пришлось повозить... столько ребят собирали, чтобы было кому изображать..
  - Ничего... Сейчас у нас все это на поток, по первому зову 'наши' будут где угодно.
  - Это несерьезно.
  - А что серьезно?
  - Зато дешево.
  - И душевно.
  - Ну да, вступил в ученический ранг и делай с ним что хошь...
  - На дурака не нужен нож...
  - Ну хватит, все-таки что-то мы будем делать? Хотя бы для видимости?
  - Да ничего подобного! Мы должны делать только видимость! Иллюзию!
  - Как это?
  - Только голограмму! Галлюцинацию, что что-то происходит. Партия - съезд, программы, стройка, кредиты...
  - А на самом деле... создавать иллюзию.
  - Да слышали мы уже.
  - Ну слышали, а они должны видеть! Главное отвлекать.
  - Развлекать.
  - Шуметь.
  - О чем угодно.
  - Да, точно.
  - Война, национальные проекты, НАТО, Украина, что угодно...
  - Да погоди... а что будет со страной?
  Дружный хохот показал, что выпито уже изрядно.
  - Ты что? Романтик?
  - Да нее, он перепил.
  - Какой страной?
  - Ну страной...
  - Ну вымрет потихоньку, тебе-то что? Наши дети и внуки будут все пристроены с хорошей недвижимостью, с хорошим образованием, с хорошим капиталом, с хорошим английским, там, с гражданством и льготами...
  - Главное что?
  - Что?
  - Дотянуть...
  - До чего?
  - До последней капли крови.
  - Чьей крови?
  - Все-таки этому больше не наливать.
  - До последней капли нефти.
  - Так она и так через 50 лет закончится.
  - Ну вот, недолго надо прокантаваться, а там хоть тут пусть трава не расти...
  - А куда деньги вкладывать? Ты думаешь, Майорка резиновая? Половина французского побережья уже наша, куда, что покупать?
  - А я хочу в Бразилию, в Бразилию, в Бразилию... А я хочу в Бразилию, к далеким берегам... - неожиданно запел Берипаска.
  - Только 'Дон' и 'Магдалина', только 'Дон' и 'Магдалина' ходят по морю туда... - легко подхватил Протанин.
  - Надо ехать, искать новые земли. Пусть Волков едет в Рио и скупает там землю.
  - Точно! - вдруг поднял голову от салата Порохов. - Не зря туда фашисты бежали. Всё закончится, и нас там никто не найдет! Создадим там резервацию русских аллигаторов, откроем фермы крокодильи...
  - Да не слушай ты его. Скупка должна идти централизованно. Правительство ездит, централизованно покупает. Поедут, встретятся там, договорятся.
  Разговор иссяк, Бордуков посмотрел вверх.
  Черное небо нависало в стеклянном куполе, серая пыль, осевшая на внешнюю сторону стекла, скрывала состояние открытости пространства вселенной.
  - Я думаю, что не в этом цель, - пьяно пробурчал он уже под нос.
  - Почему? Если 33 градуса масонства заканчиваются двуглавием Рокфеллера и Сороса, то главная цель - нажива, и экономическая стабильность, и порядок.
  - Ты забыл, ты всегда торопишься.
  - Что я забыл? - Бордуков обидчиво надул глаза, как маленькая рыбка, которой не досталось корма.
  - Ты забыл, что масонство, в своем происхождении, не коммерческая организация.
  - Ты хочешь сказать, что нам могут дать по мордам?
  - Еще про 99 градус расскажи. Иль ты можешь похвастать, что знаешь кто это?
  - Допустим уже знаю.
  - Если допустим, то пусть это останется при тебе, если знаешь, то скажи.
  Разговоры замолкли, все заинтересованно смотрели в сторону Виллера.
  - Я думаю. Это все просто.
  - Да что просто-то?
  - Что 99 сидит в Англии никто не спорит.
  - Кто основал французское масонство? Стюарты. Они открывали ложи, при этом градус был всего лишь до 25 - и при этом открывали как оппозицию.
  - Ну?
  - Так откуда шло? Из Англии, от королевской семьи.
  - Это так только сказано. Ты что думаешь, если мы врем - не врут источники?
  - Ну и?
  - Кто из поколения в поколение столько веков мог передавать по наследству свой градус, при этом быть в безопасности, не думать, что ему завтра нечего будет есть?
  - Кто?
  - Тот, кто находился под постоянной охраной и находился на постоянном государственном и национальном обеспечении, и при этом имел минимум обязанностей. Это король Англии..
  Все дружно рассмеялись.
  - Ну это же видимый человек. А верховный масон должен быть скрытым, тайным, подводной властью.
  - Так он и есть скрытый. Ты мог бы предположить что принц Чарльз, этот старый маразматик, и есть верховный масон мира?
  - Ты хочешь сказать, что мы подчиняемся... что мы находимся под руководством тупорылого Чарльза?
  - Да... и Уильяма.
  - Не может быть.
  - А Билдербергская комиссия... Основанная в 1954 году. Кто ее основал? Принц! Опять королевская семья! Все оттуда.
  - И что?
  - Да тогда становится понятным демонстративное убийство Дианы, на глазах у всех усыпили как собаку.
  - Именно.
  - А Кеннеди?
  - При куче народа, на ярком ясном солнышке убивают, и концов не найти.
  - Ну допустим, Чарльзу тогда было 15.
  - Не возраст для руководства.
  - Зато была жива его бабка.
  - И что? Чем им Кеннеди-то помешал?
  - Сам подумай. Ирландец, из ирландского клана. У них там свой орден есть - против английских королей...
  - И что?
  - Ты вообще учился чему-то, или где?
  - Ну, допустим, не в Англии, как Капица...
  - Не важно... Куда Кеннеди смотрел? Курс-то был на сближение с СССР! Если бы две мощные страны, послевоенные, а это был 63 год, сильные, спортивные, только что выигравшие войну, сблизились, то сейчас было бы только два языка - русский и американский.
  - Английский...
  - Не важно...
  - Ты думаешь, он по-американски не понимал?
  - Кто? А, принц... да нет же...
  - А что?
  - Тут другой интерес. Страны большие, с большим населением, с большой биомассой, сблизившись и взяв какой-то общий курс, - куда бы послали масона 99 градуса, сидящего в вонючем Букенгеме в Лондоне?
  - В жопу!
  - Точно. Принц Чарльз сейчас был бы в жопе...
  - И не в Камиллиной...
  - Тооочно...
  - Но он же дурак!
  - А почему он должен быть умным? Он же наследственный. За долгие столетия род выродился.
  - Да, но погоди, ведь во время войны Англию разбомбили...
  - Дурак ты, а как ты думаешь, зачем этот Эдуард седьмой таскался в Германию и тусовался там, среди Гитлера и немецких масонов?
  - Что?
  - 37 год...
  - А это тот, что ради Симпсонов отказался от престола?
  - Типа да...
  - И что?
  - Что, что, шкуру он спасал английского масона 99 градуса! Договаривался, чтоб королевскую семью не бомбили...
  - Может он договаривался как раз где надо бомбить! Лишний народ никому не нужен.
  - Хм... А чужие лавры Чарльзу покоя не давали... Кеннеди убрали, а принцессу себе по типу как Жаклин Кеннеди завел... С харизмой, красотку...
  - Да. Плагиат, сплошной плагиат... Как убийца имитатор.
  - Насмотрелся фильмов...
  - Так что выходит, мы в подчинении у придурка, что женился на старой любовнице?
  - И убил собственную жену...
  - Ну тут я его как раз понимаю.
  - А ты думал, что глава - древний мудрый старец, что сидит хоббитом в пещере и правит миром?
  - Ну не такой же идиот.
  - Как же он Англию так запустил?
  - Хм, может он тоже в Бразилию свалить думает?
  - Да ему плевать на Англию... Королевская семья считает себя немцами, а не англичанами... До 1917 года эта династия носила название Саксен - Кобург -Готской. После начала Первой мировой Георг Пятый от всех немецких титулов, чтобы не терять популярность, отказался.
  - Тяжелый случай.
  - А тебе не плевать на страну?
  - Ну я не немец...
  - Это не важно, - важно что...
  - Значит, не даром идет такое выстраивание, по типу колониальной Англии... Ностальгия у него...
  - А у тебя нет? Победы кто покупал?
  - Объединять слабых для спиртового масонства, как некоммерческой организации - это перспективно - и мешать объединению сильных - как тогда, в 63.
  - Тооочно...
  - Но погодите...
  - Что теперь делать?
  - А что?
  - Может нам выйти оттуда?
  - И на красной площади нас всех убьют, как Кеннеди и Диану...
  - Что тебя вообще не устраивает?
  - Игра в одни ворота.
  Шум необычной мелодии нарушил наступившее вдруг молчание.
  - Что? - прокричал Виллер в трубку. - Где? Кто? Опять?!
  - Опять у нас у ложи труп, - произнес он спокойно.
  - Чей?
  - Моей дочери.
  - Опять?!
  
  ГЛАВА 5. СТРАШНАЯ НАХОДКА
  
  Голубые глаза были широко раскрыты. Может, они были и не голубые. Цвет потускнел, они затуманились. Но, почему-то, казалось, что они были именно голубыми. Заостренный носик, изящно торчавший на посиневшем лице, был направлен в сторону, как бы указывая направление, - мол, там - он, - убийца. Белые волосы, ухоженные, с мягкими прядями, аккуратно разметались по траве, вплетаясь в стебли и листья.
  Девушка лежала в нелепой позе.
  Наверняка, живой бы ей и голову не пришло бы так развалиться. Одна нога ее была согнута в колене и подвернута под другую, вытянутую прямо, неестественно прямо, так прямо, что даже носочек туфли, казалось, вытянулся в прямую линию ноги, невероятно длинной и ровной. Чулок на ней не было. Не было и ничего остального. Ни одежды, ни белья.
  Одни туфли.
  Но туфли были явно не по сезону. Поздняя осень с сырыми вечерами, вряд ли позволила бы долго и безболезненно ходить в открытых, замшевых, голубых туфлях по слякотным тротуарам, ступать в лужицы, тут и там разлитые обильным серым покрывалом на грязную землю и асфальт. Это были туфельки одного дня, парадные, такие, чтобы выйти, все сказали - 'ах', и уйти, либо немедленно сесть, и не топтать землю небесной замшей, украшенной золотым бантиком у края туфельки. Золотой маникюр изящного пальчика, выглядывавшего в прорезь узкого носка, поблескивал среди травы, удивляя муравьев ненужной для них помпезностью.
  Лицо было круглое, рот полуоткрыт. Скулы выступали из овала резко, выдавая модельную внешность, любимый формат фотографов. Грудь, потеряв свои формы, очевидно и изначально небольшие, совсем приклеилась к грудной клетке, структура которой выступала под посиневшей кожей голого тела. Худые берда, бритое, гладкое лобковое место, пирсинг на пупке...
  Худые руки, с маленькими кистями, раскрылись навстречу небу, пытаясь ухватить жизнь всей шириной объятия.
  Но безуспешно.
  Тонкие посиневшие пальчики уже ничего не могли удержать.
  Ни дыхания, ни пульсации сердца.
  Юбка валялась рядом. Красная шотландка. Складки все еще хранили следы утюга. Она лежала в двух шагах от тела. Блузка, наверное, это была блузка, белая и кружевная, чуть выглядывала из-под складок красной клетки.
  Одна серьга лежала на груди, в складках свернутой шеи. Огромная, с желтыми камнями, она ненужно поблескивала тут, на фоне травы и мертвого синего тела, как странное, инопланетное, непонятно для чего и откуда взявшееся существо.
  Стекло играло в заходящих лучах осеннего солнца, словно вызывая на связь далекую планету и передавая сигналы ушедшей, умерщвленной души и тела. Блеск этот пульсировал, как импульсы неизвестных и невидимых для землян колебаний, но легко улавливаемых там, вдали, на кольцах какого-нибудь Сатурна. Передатчик сверкал, душа отходила, импульсы отсеивались, разделяясь на свои, вселенские и местные, звериные, недостойные покидать эту планету и не нужные космосу и галактике.
  Доберманиха, несмотря на свою ранку, бодро бежала среди травы, мало обращая внимание на возникшее вдруг, так неожиданно и страшно, мертвое тело. Она даже не потрудилась обнюхать незнакомое, чужое существо. Доберман - не охотник, и его не тянет к добыче, или к трофеям. Она бодро прошествовала к кусту, рьяно тыкая носик в рыхлую осеннюю землю, учуяв там грызуна. Собака подпрыгнула, тыкнулась и начал копать.
  Но ранка, видимо, не так уж и зажила, и доберман обернулся к Алине, как бы вопрошая, почему все так стало трудно и недоступно, даже простые радости рытья земли.
  Алина подошла к ней и попыталась прицепить поводок. Это была обычная веревка, которую она смогла найти, разбираясь в сарае. На ржавом гвозде на стенке.
  Человек редко реагирует на происходящее в реальном времени. Обычно настоящие эмоции приходят чуть позже, когда все клетки мозга успеют получить картинку и включат смысл увиденного - вот он труп, вот оно несчастье, вот это горе, вот это смерть.
  Так и теперь, Алина посмотрела на это тело, и даже нелепые мысли сверкнули своей неуместностью в сознании - 'как могла девушка надеть красную шотландку с голубыми замшевыми туфлями'...
  Картинки, одна нелепее другой мелькнули вдруг, и исчезли. Механически, рука сама потянулась в карман за мобильником. Телефон местного отделения милиции был в списке контактов.
  - Тут труп. Тут девушка.
  - Что за девушка?
  - Я не знаю... труп. На новорижском. Шоссе...
  Позвонить и вызвать милицию было делом трех минут.
  Теперь надо было дождаться их приезда.
  Алина посмотрела на собаку. Та была довольна. Лишь повязку время от времени пыталась укусить и погрызть. Но тут было все предусмотрено. Крепко связанный шарф был четко сшит по объему тела и прикрывал ранку вместе с повязкой.
  Представление о том, как тут надо себя вести всплывало медленно вместе с отрывками из фильмов о Шерлоке Холмсе, Пуаро, и мисс Марпл. Литературные детективы давали четкие указания - траву не мять, ничего не трогать, тут могут быть следы.
  Алина грустно посмотрел на небо. Лишь бы не полил дождик. Она поежилась, плотнее закутавшись в зеленый плащ мужского покроя. Плащ был теплым. Внутри была мягкая и двойная фланелевая клетчатая подкладка и карманы. Он тоже висел в сарае и оказался очень удобным в деревенской жизни.
  Шоссе было недалеко. Но очевидность появления трупа отрезала возможность подхода к дороге. Ясно было, что девушка могла тут появиться только из машины. Вряд ли кто -то тащил труп через все поле из деревни, к шоссе.
  Доберманиха оглянулась на хозяйку. Чувствовалось, что она привыкла слушаться и играть на прогулках, но с новым сопровождающим не знала как себя вести.
  Сделав несколько шагов по примятой траве, Алина остановилась. То, что она увидела, было похоже на кадр из триллера в давно забытом фильме Хичкока. В ушах даже послышалась музыка, которая, обычно, нагнетает настроение ужаса и мистики кровавых убийств.
  Серди кустарника лежала маленькая девочка. Белый платочек сбился, и косички, перевязанные красной ленточкой, мокли тут, на земле, как будто они не должны были сначала быть завиты в локоны невесты, а потом свернуты в пучок старенькой бабушки, а потом уже... вот так просто валяться в земле.
  Белые брючки и синий свитер промокли и впитали в себя траву и грязь. Тёмное пятно на спине расплывалось неровными краями, обозначая центр, самый темный, с кровавым сгустком.
  Алина подняла руку и прикрыла рот.
  Хотелось кричать.
  Повтор ощущения, повтор находок, вдруг дал толчок для мозга, и он мгновенно в этот раз осознал - что вот - перед ней лежали два трупа.
  Два трупа, не на кладбище, не в больнице, а тут, рядом с новорижским шоссе, в километре от деревни, лежали в 6 метрах друг от друга.
  Убитые!
  Убитые одним и тем же человеком! Или несколькими людьми.
  Девушка и девочка, маленькая девочка. Ребенок!
  Как же так, как такое могло случиться.
  Страх не подступил. Нет. Страха не было. Был ужас, ужас от того, что где-то ходило нечто ужасное, способное на вот такое, на убийство, и после всего 'это' могло ходить, жить, дышать, улыбаться и любить других девушек, таких же смешных и красивых, надевающих клетчатые красные шотландки с голубыми замшевыми туфельками. Мысль, что человек, способный воткнуть ножик в спину ребенку, маленькой девочке с косичками, продолжил свое бытие по земле как ни в чем ни бывало, увеличивала картину трагедии до масштабов вселенской катастрофы.
  Остолбенение прошло, Алина заметалась, не зная что делать.
  Новый звонок в милицию полетел вслед предыдущему, вызывая уже на два трупа, на труп маленькой девочки и обнаженной девушки.
  - Никуда не отходите, уже едут к вам. Только больше никого не убивайте.
  Черный юмор этих людей внезапно подействовал успокаивающе.
  Алина посмотрела на добермана. Собака вдруг оживилась и стала быстро бегать вдоль шоссе. Надо было бы остановить ее, позвать, привязать свою веревку, но как это сделать? Она не знала, как ее зовут, и как ее позвать. Несколько попыток на - 'на-на-на', 'чмок-чмок', 'песик, подойди ко мне моя хорошая', - прошли безрезультатно.
  Вдруг собака внезапно остановилась. Она села прямо в мокрую траву, подняла свою коричневую мордочку и истошно завыла.
  Алина подобрала длинные полы плаща и пошла к своему нервному найденышу. Трава доходила ей почти до пояса, и приходилось раздвигать ее руками.
  - Ну что тут у тебя, малышка?
  Страшная мысль, что тут еще один труп верталась в голове, но собаку надо было как-то уводить из этого страшного места, а она не слушалась.
  Надо было уходить отсюда, и пусть лучше милиция сама потом звонит ей, уточняя, где лежат эти трупы. Реальность опять поползла под черепную коробку, и она не хотела оставаться тут ни одной секунды больше.
  Вдруг показалось, что надо только проснуться, вернуться в настоящую жизнь, добрую, где пахнет сладким чаем, лимоном, колбасой и жаренным луком с картошкой. Борщом, наконец.
  Она подобралась к собаке. Среди травы лежал бумажник, раскрытый, показывая свое содержимое и фотографию владельца.
  'Владимир Николаевич Арсеньев'.
  Прочла она на пропуске, или абонементе, заложенном за прозрачное отделение кошелька.
  Главное не трогать, ни до чего не касаться, - суетливо подумалось женщине, и она поторопилась привязать свою веревку к ошейнику с золотой косточкой.
  Произошло это явно вовремя - милицейский газик подравнялся с Алиной. Из него вышли трое.
  - Алина Горова? Вы вызвали полицию?
  Собственно, они и не спрашивали, уже и так все было ясно, они шли по траве, по направлению к первому трупу.
  - Вы ничего не трогали?
  Вопросы продолжали сыпаться, как из рога изобилия.
  - Вот тут документ, - прокричала женщина, но никто ее не услышал. Голос перехватило.
  Еще одна машина подрулила к обочине. Синяя семерка резко тормознула, чуть не впечатавшись в серый уазик.
  - Горова, чего это тебя сюда занесло? - давно знакомый голос напоминал что-то ушедшее и забытое.
  - Не что, а кто. Собака привела.
  Из машины влезли двое. Молодой человек был невысоким, в круглых очках, сидящих на краешке носа, как пенсне. Второй, постарше, был одет в зеленую куртку и мятые брюки.
  - Ёооопт, вот незадача. Я разные ботинки надел! - вдруг воскликнул он, начав спуск с обочины дроги.
  - Алёшка! Ты откуда взялся?! - радостно закричала Алина. Она почувствовала облегчение и спокойствие - в эту минуту, жуткую минуту соприкосновения со смертью, пусть чужой, но такой голой и ранней. Рядом в разных ботинках расхаживал бывший одноклассник, смешной и рассеянный Алешка Исаев.
  - Алешка, скажешь тоже. Меня давно уже кличут Николаичем, - все так же радостно и громко продолжал Николаич. - А ты по грибы что ль собралась? Иль трупы как грибы собираешь? Ну, мать, как я твое сообщение услышал, аж чуть штаны не потерял, два трупа, и она с собакой. Да как ты тут оказалась-то?
  Николаич-Алешка не замолкал.
  Милиция делала свое дело. Приехала еще одна машина, показались носилки.
  - А у нас уже три дня в поисковике лежит девушка белокурая. Твоя похожа. 'Изба - 1'. Смотришь, поди, по телеку?
  - Неет. А что она из 'Избы - 1'?
  Женщина оглянулась на то место, где лежало посиневшее тело блондинки.
  - Нет, не смотрю, - повторила она, - ни разу не смотрела. Так тут вроде рядом где-то эта 'изба' и находится. Что, прям оттуда, увезли и убили?!
  - Потапенко, Леонид, знакомься, мой ученик. Следователь. - Николаич махнул в сторону очкарика.
  - А это Алиса, тьфу. Алина. Помнишь как мы тебя Алисой дразнили? Ты и правда Алиса. Забрела в страну чудес.
  - Не чудес, а в зазеркалье. Это разные вещи.
  - А что ты стоишь-то там? Сдвинуться не можешь? Потапенко, позвони ка ты сестричке, пусть приезжает в Опалиху на опознание.
  - Да тут собака нашла документы. Бумажник. Она как нашла, так и завыла.
  - И чего она завыла? Вид денег привел ее в такой восторг?
  - Или их отсутствие?
  - Да я не знаю, есть там деньги, или нет.
  - Мать, рано мы приехали, не успела ты как следует осмотреться.
  - Да если бы мы еще помедлили бы, она тут еще поле трупаков нашла бы.
  - Отстань от нее, это не она нашла, видишь, она тебе говорит, - собака.
  - А собака у нас кто?
  - Собака это собака. Почему ты, Потапенко, ищешь во всем скрытый смысл?
  - Значит, ты вот так шла, и вдруг собака нашла трупы?
  - Да нет, Леш, она нашла бумажник и стала выть, а трупы она и не заметила.
  - Не заметила? Хорошая у тебя собака.
  - А что ты хочешь? Она на живых должна лаять, а не на мертвых. Враг - он враг пока живой.
  - Это верно, хороший враг - мертвый враг. А мертвого врага нечего и замечать.
  - Замечать - не замечать, а враг есть враг, хороший он, или плохой.
  - Романтик, врагов хороших не бывает.
  - А мертвый?
  - Мертвый есть мертвый, без разницы, хороший он, или нет.
  - Вы что, так всю дорогу спорили?
  Алина все еще стояла над документом, собака сидела рядом.
  - Ну, если мертвый был хороший, - не унимался Потапенко, - то он и есть хороший.
  - Ну, погоди, тогда получается, что и мертвые все еще делятся на врагов и друзей. А ведь они - мертвые.
  - А, по-твоему, мертвые перестают быть людьми?
  - Вы уже перебираете.
  - Мертвые...
  - Скажи, они не люди...
  - Ну да, люди что ль?
  - А кто тогда они?
  - Трупы.
  - Но это может быть труп хорошего человека, а может быть труп плохого.
  - Тебе не надоело?
  - Ты еще о кладбищах...
  - Так ведь и солдаты лежат в одной земле, что фашисты, что противник, как умерли, так и сравнялись...
  - С землей...
  - Ты когда собаку завела? Не помню, чтобы ты была в школе собачницей.
  - Да, это не моя собака, - Алина попыталась отойти от документа, но не тут то было. Доберман никакими силами не хотел уходить от этого места.
  Она тянула ее за веревку, бралась руками за ошейник, та лишь пригибалась к земле и, в конце концов, совсем легла на землю.
  - Это что у тебя за цирк собака выделывает? Иль она такая меркантильная?
  - Говорю же, не моя собака, пять дней назад прибежала, раненая, вот ранка затянулась, пошли прогулять, все-таки доберманиха, порода.
  - Что порода?
  - Ну, бегать должна, ходить.
  - Так не охотник же.
  - Ты что, доберманы самые быстрые собаки, вроде...
  - Так она сама к тебе прибежала?
  - Да.
  - Куда?
  - Да я тут дом купила, сыну квартиру оставила. Пока нормально.
  - Значит, ты решила полностью уединиться и зажить жизнью отшельника в огороде, и вдруг к тебе в калитку постучала собака?
  - Типа того... Да, сначала пианино исчезло...
  - Какое пианино?
  - Распиленное.
  - Как это? - Потапенко даже перестал осматривать траву, и уставился на женщину.
  - Обычно. Я распилила и вынесла во двор, а оно пропало.
  - Так ты думаешь, что это бандиты как раз? Что тут всех поубивали? Сначала пианино унесли, а потом, чтобы скрыть преступление убили свидетелей?
  - Вы что, совсем охренели? Оба.
  - - Да, мужики, девочка подходит под описание.
  - Какое?
  - Да тут внучка у одной бабульки пропала. Не присматривают... И при этом она вообще думала, что родители ее увезли...
  - Как родители увезли?
  - Вот такая бабушка. Думала, что дочка приезжала вечером, и внучка в машину спряталась и уехала.
  - Как спряталась?
  - А позвонить нельзя было дочери?
  - Да не берет дама трубку.
  - Может, тоже где-то трупом лежит.
  - Жуть, что вы говорите, оба.
  - А что, ты думаешь, эта, в туфельках, не могла быть ничьей мамой? Небось, стояла на шоссе и деньги дочке посылала к какой-нибудь бабушке.
  - Алеш, я конечно не очень внимательно смотрела, то там одни туфли под 500 евро будут, столько на шоссе не зарабатывают.
  - А в 'Избе-1'?
  - Ну, допустим, туфли-то к юбке не подходят. Значит, они были у нее одни!
  - Странно, что вы тоже это заметили, - Алина с удивлением посмотрела на Потепнко.
  - А может, у нее просто не было вкуса? - Николаич усмехнулся. - Не все же бывали в зазеркалье, как ты Алина.
  - Может, и так.
  - В любом случае картина ясна. Девушку выкинули из машины, а девочка увидела и стала ненужным свидетелем. И ее убрали тоже.
  - Ты же сказал - она из 'Избы-1'. Передача вроде идет еще. Там же камеры, как ее могли убить под камерами?
  - Да она уже давно выбыла. Но связи остались...
  - Странно все-таки, трупы у шоссе.
  - А что такого необычного?
  - Возле шоссе...
  - Да ну и что? Будь я преступником, я бы всегда сбрасывала бы трупы возле шоссе. Всю жизнь мечтаю так труп сбросить.
  - Ты что-то совсем тут озверела. Сколько ты тут уже стоишь-то, пока одна была?
  - Минут двадцать.
  - Ладно, и с нами уже сто лет.
  - Потапенко, ты показания с неё снял?
  - Сняли мы с нее, все сняли. Запишем, завтра утром привезем.
  - Пошли, мы тебя до дома с этой собакой доведем. Доберман - искатель трупов.
  - Погоди, а чьи тогда документы? Что же преступник остановился, выбросил труп, убил свидетеля и кинул тут документы, чтобы было кого искать?
  - А что тут искать? Документы мы сейчас проверим - чьи, но у меня такое чувство, что тут не все так просто, как кажется на первый взгляд.
  - Или еще проще.
  - Как это?
  - Ну, может, убийца потерял документы, случайно, пока труп тащил.
  - Как он мог потерять документы? С именем и фоткой.
  - А может, тут рядом еще труп где-то? Владельца документов как раз.
  - А может, подкинул? Чтобы подставить этого парня, Аникина, или как там его.
  - Арсеньев.
  - Да, точно, Владимир Арсеньев.
  - Ну, ты даешь! Как ты с такой памятью ментом...
  - Ты это уже спрашивал... Да если бы человек все помнил, ты представляешь, на сколько хватило бы клеток его мозга? Быстро бы исчерпал свои мозги и загнулся бы... А диск, он один...
  - И не жесткий...
  - И не внешний.
  - Жесть...
  - Ладно, тут дальше без нас управятся. Вот что, - Потапенко обернулся к человеку в форме. Выясните, не было ли тут на этом месте аварии какой.
  - Когда?
  - Труп-то, какого времени?
  - Неизвестно, надо экспертизу делать.
  - Так, минутку! Когда ты говоришь, нашла свою трупоищейку?
  - Пять дней назад.
  - Вот! Точно! Пять дней назад и наша девушка пропала.
  - Так ты думаешь, это документы убийцы?
  - Без всякого сомнения!
  
  ГЛАВА 6. ЧЕЛОВЕК - ГАЗ
  
  Кокс все еще рулил.
  Марина улыбалась.
  Хорошо сегодня оттянулись. Какие молодцы эти 'пираты', что вывезли ее в клуб. Могли, конечно, и погламурнее клуб выбрать, но что поделаешь.
  Она весело захохотала.
  - Довольна?
  Петр обернулся и чуть не воткнулся в ворота.
  - Рули, рули, маэстро, а то будет кто-то другой ходить по клубам, а мы будем лежать смирненько в морге. Холодненькие, как оливка в мартини.
  - Ты сколько кокса взяла?
  - А тебе не все равно?
  - Что здорово торкнуло?
  - Какой ты тупой, кто-то у нас в гостях.
  Машина отца темнела прямо за воротами.
  - У тебя гости.
  - Вижу, не слепая.
  - А как же с ночевкой? Я надеялся уже не уезжать.
  - Никуда и не поедешь. Отец - не муж, в кровать не полезет.
  - Уверена?
  Девушка расхохоталась, весело, громко, болезненно.
  - Нет, ну как же секс? Секс - не кокс, его много не бывает. Мы что, сегодня спать не будем?
  - А ты хочешь с Виллером?
  - С волосатым камнем?
  Марина снова засмеялась. Сейчас ей было ничего не страшно. Ни камень, ни волосы, ни поучения Виллера.
  - Камень не бывает волосатым.
  - А Виллер оброс. Мутант, видимо.
  - Что же ему волосы с головы сбрить что ль?
  - И быть просто камнем.
  - Надгробным.
  - Фууу..., мальчики, вы мне надоели, - глаза кокетливо блеснули, они метали искры, возбуждение, энергию.
  Ребята уже вошли в дом, и даже забыли, что тут есть кто-то, чья охрана и шофер были на улице.
  - Дура!
  Виллер сидел в красном кресле новой чайной и строго смотрел на дочь. В руках у него был мундштук от кальяна.
  Марина не ожидала, что вот так наткнется на отца. В глубине сознания она наделась, что он, либо привез кого-то и занят в верхних спальнях, либо уже давно и мирно рассматривает сны о газопроводах.
  При этой мысли она хихикнула.
  - Господи, что за дура. Ты что ж думаешь, я тебя в Москву с братом взял, чтобы ты что? Ты где была?! Я не могу тебе дозвониться?
  - Он выключается постоянно. Что я могу поделать?
  Девушка все еще стояла на пороге комнаты.
  Высокие каблуки желтых лакированных сапог, достигающих колена, смотрелись по-охотничьи. Короткое черное лаковое полупальто казалось наброшенным на голое тело.
  - Ты, как шлюха. Как тебе пришло в голову так вырядиться? Ты что, не можешь нанять себе человека?
  Алексей Виллер медленно прошелся тяжелым взглядом темных глаз по фигуре дочери.
  - Ты где была? Куда ты такая ходила?
  Виллер снова припал к кальяну. Веки его немного набухли.
  - Как канарейка.
  - Да никуда, только в клуб. Ну, посидели немного. Потанцевали. Да что случилось-то?
  - А машина твоя где?
  Только сейчас Виллер заметил двух парней, что стояли у дочери за спиной.
  - Это кто?
  - Не важно.
  - Пока я тебя тут ждал, двое пришли, сказали, что останутся на ночь. Это как?
  - Да что случилось-то?
  - Не мудрено, что машина опять с трупом и собака...
  Виллер вдруг остановился.
  Он как пришел, в черном длинном пальто, скорее напоминающим плащ, так и сидел в нем. В этом длинном и легком одеянии на фоне красной кожи он смотрелся патриархом, кардиналом, отцом всего сущего.
  Девушка ничего не могла с собой поделать. Она неудержимо залилась смехом.
  - Опять моя собака кого-то загрызла?! Вот молодец! Я же тебе говорила, с собакой мне не страшно ничего.
  - С такой - да. Чего тут бояться. Она сама трупы вывозит.
  Виллер снова затянулся.
  Полы плаща-пальто разошлись. Черный кантик по-женски обрамлял это монашеское одеяние. Черный шарфик закрывал горло.
  - Ты бы хоть шарфик снял, - хихикнула Марина и обернулась на ребят.
  Она расстегнула свой плащ и небрежно бросила его на кресло. Короткое блестящее платье на стразовых лямочках чуть прикрывало тело.
  - Зачем? Тебе прикрыться нечем? Мой шарфик много не прикроет.
  Он вытащил из кармана пачку купюр. Бросил их на стол. Они скользнули по гладкой поверхности лакированной кожи.
  - Держи, тебе на булавки. До конца месяца на большее не рассчитывай.
  Он здорово похудел после болезни. Щеки, которые раньше круглились веселыми ямочками - впали, глаза провалились.
  - Я тебя в Чебоксары отошлю. Столько проблем с тобой. Ты бы хоть запирала дом как следует. Почему машина доступна черти кому? Почему ни у кого еще не убили дочку в ее машине, а у меня уже второй раз? При чем одну и ту же.
  - Что опять мой труп?
  - Да.
  Алексей понуро откинулся на спинку дивана. Снова пыхнул.
  - Па, я кофе сделаю, а?
  Она энергично рванулась с кресла, два парня пошли было за ней на кухню.
  - Какое тебе кофе, ты и так вся в кокаиновой пыли.
  - Да ладно тебе.
  - А опиум в кальяне?
  Девушка охнула и остановилась.
  Скандал набирал обороты.
  Было уже все равно, услышат эти двое все слова, или им хватит только того, что они уже слышали.
  - Уже поздно.
  - Ты чем собираешься заниматься? Ты так и будешь по танцулькам бегать? И...
  - Я хочу попробовать в политику...
  - Что? В какую еще политику?!
  - Ну в партию, в справедливую... единую... мда...
  - Это еще что? Нечего там делать женщинам. Бабы должны готовить, сосать, и рожать.
  - Врать я могу. А что еще в политике надо?
  - Вот и ври, ищи себе мужа, А не обслуживай всех подряд...
  - Господи, да что на тебя нашло? Это же друзья Андрея!
  - То, что...
  Виллер остановился. Он дотронулся до виска. Волосы низко спускались на лоб. Приходилось аккуратно зачесывать их назад, приглаживать и укладывать.
  Марина снова уселась на кресло, подобрала ноги, чувствовалась, что действие кокса проходило, отступало, накатывался сон и головная боль.
  Но деться было некуда.
  - Возьми меня в Белград. Черногорцы, говорят, видные мужики. Югославы...
  - Дура!
  - Да что все дура-то и дура.
  Парни старались не попадаться лишний раз на глаза. Петр стоял у окна, второй остановился у выхода.
  - Почему тебя убивают? С кем ты связалась?
  - Да ни с кем я не связывалась.
  - А кто эти парни?
  - Это друзья Андрея. Они с братом еще гоняли, - повторила Марина. Она и сама не поняла, что смысл и значение слов уже начинали ускользать от курителя опиума.
  - Аааа... ясно, безголовые...
  - Ну что сразу безголовые...
  - А кто еще стремиться поскорее умереть?
  - Да вовсе они не стремятся умереть. Просто адреналин...
  - Лучше бы проверила, чем они на самом деле занимаются, а то третий в это время угнал отсюда твою машину и собаку... и...
  - Да они за меня жизнь каждый отдаст.
  - За тебя?
  - Да за меня.
  - Отдаст жизнь?
  - Да, - устало кивнула головой девушка. - Эти пираты отдадут за меня жизни.
  - Ну если их хорошенько привязать и быстро расстрелять.
  Виллер рассмеялся. Он не ожидал от своей дочери такой романтичности.
  - Это не правда. Ты ничего не знаешь.
  - А что тут знать? Что ты сидишь, пьешь. Вот где ты сейчас была?
  - Клуб 'Идол'. Богато, роскошно, хорошая публика, праздновали день рождение Яны. Все были. Самые, самые, - ей снова показалось, что она уже это говорила.
  - Шизофрения. До чего вы дошли. У вас у всех шизофрения. Балаболка. Какие самые, самые? Что ты несешь? Что может быть в таком месте роскошно? Шумовые эффекты? Или Дима Билан?
  - Шлюхи.
  - Вот именно. Все телочки были в стразах, чтобы пацанам перед друганами не было стыдно. С такой кралей и днем не стыдно пройти.
  Марина посмотрела на себя.
  Блестящие бретельки платья сползли с плеч. Она и сама едва держала вертикальное положение даже сидя на диване.
  - А может это маньяк? Или поклонник?
  Пауза заполнила все темные углы красной чайной.
  - Или ритуал такой? - она посмотрела на теряющего нить разговора Виллера.
  Девушка была худенькой, грудь отсутствовала. Хрупкие плечи и узкая грудная клетка в сочетании с широкими бедрами делали фигуру непропорциональной.
  Она постоянно переживал из-за этого.
  Каждый кусок застревал у нее в горле, потому что все сразу нарастало на попе, а верх так и оставался маленьким и кукольным.
  Приходилось отказываться даже от сладкого.
  - Ну думай, думай, кого ты встретила в 'Идоле'? Кто мог приехать сюда, взять машину, посадить туда собаку с трупом и, подъехав к ложе, все там оставить?
  - Что опять на том же месте? - белокурые волосы рассыпались по плечам, она откинула их назад, усталым движением попыталась собрать в узел.
  - Знакомых я там мало видела.
  - Кто знал, что ты поедешь в клуб?
  - Да все знали.
  - Кто все?
  - Я всем сказала.
  - Когда?
  - В инете сказала.
  - И кому ты сказала?
  - Всем...
  - Я устал.
  - Ты останешься?
  - Завтра надо ехать. Будем снимать сварку первого пролёта трубы...
  - А я завтра пойду в спа-салон.
  - Иди, иди.
  - А может, это твое?
  - Что мое?
  - Может, все эти убийства, может, они привязались ко мне из-за тебя?
  - Зачем тогда они убивают других?
  - Ну, чтобы подготовить...
  - Что значит подготовить?
  Петр зашевелился в углу. Он направился к выходу в поисках кухни. Обернувшись и уловив вопросительный взгляд девушки и друга, тихо прошептал - 'кофе'.
  - Марин, ты просто не представляешь, ты только подумай, вот ты - дочка хозяина огромной фирмы, выходишь на улицу и попадаешь в руки быдла. Что они с тобой сделают? Да за те деньги, которыми ворочает твой отец, то есть я, они из тебя ремешки порежут и каждый ремешочек продадут отдельно.
  Виллер вдруг заговорил о себе в третьем лице.
  - Кому?
  - Да кому угодно.
  Хозяин газа не отрывался от кальяна. Он не поднимал глаз.
  - Хоть бы шторы на окна повесила.
  - Ну, завтра поеду покупать.
  - Сколько может эта тягомотина тянуться?
  Все казалось нелепым сном.
  Происшествия не укладывались у нее в голове.
  Как можно было увести такую страшную собаку?
  Бордосский дог, его в принципе нельзя никуда сдвинуть с места, он как пони, а страшен он до невероятности.
  - Либо его усыпляли, либо кто-то отлично знает моего пса, - она произнесла мысль вслух, хотя и не хотела этого делать.
  Она не успела додумать логику событий, как отец снова закричал.
  - Неужели ты не в состоянии сделать что-то, чтобы хотя бы собаку твою не воровали? Ну как можно допустить, чтобы такую страшную собаку - охранника - воровали? Это в каком уме надо быть? Что ты за растяпа? Лохудра! У тебя даже те деньги, которые я тебе даю уходят между пальцев!
  - Послушай, ну вдруг это от тебя идет? Вдруг это связано с фирмой?
  - А вот тот, что в прошлый раз привел твоего пса домой, это кто?
  - Ну ты скажешь тоже. Это мой бывший начальник. Димка Лазаньев. Он тоже собрался на фоне кризиса в политику податься.
  - В какую политику? Ты хоть немного подумала, отчего сделали такой помпезный съезд партии? Почему сейчас давят и давят снова на единую, единая и единственная.
  - То есть как?
  - Так, дорогуша моя, не готовы мы к демократии.
  - А как же?
  - Так же... Когда все раскроется, будет уже не до партий.
  - Да что раскроется-то?
  - Все это куда идет? К новой волне изоляции. Страна снова сейчас попадет под железный занавес, потому что сумма кредитов, которые мы наворовали у запада... Колоссальна.
  - Как наворовали? Мы же им газ...
  - Ага...
  - И вот ты сказал, завтра по делам поедешь.
  - Да, поеду. Положим там перед камерами две трубы в чистом поле, сварим их и покажем на фотографиях и по телевизору и всё.
  - Зачем это? Как же маркетинг?
  Виллер улыбнулся. Вставные зубы показали свою искусственную ровность.
  - Маркетинг, когда тебе под эти фотографии кредиты дадут. Маркетинг, когда штрихи на карте нарисовал - а тебе миллионные кредиты.
  - А как же...
  - Да ты еще спроси про Хурта центр.
  - Да, Хурта центр.
  - И Хурта центр, и шумиха вокруг него, - все создается искусственно.
  - Так ты что не собираешься строить там этот... это...
  - Да, сейчас, разбежался, построил там на свои кровные ля дефанс.
  - Это что?
  - Как же ты ездила-то? Ла Дефанс.
  - Да знаю я что такое ля Дефанс. В Париже его построили в 50-60 годах.
  - Когда у нас хрущевки строили.
  - Вот именно.
  - Что именно?
  - Что когда мы не построим - это все...
  - То что?
  - Да мне плевать, мой контракт заканчивается.
  - А что потом?
  - А потом... Купим сейчас большую фазенду в Бразилии, заведем себе рабынь изаур...
  - А Щуськинское месторождение? А труба через Балтику?
  - Все это сказки для европейских банков.
  - А южный мцири?
  - Спроси еще про газопровод в Нигерию. Про сверсахалинский газопровод. Про 4300км.
  - Да.
  - Что да? Дура, я тебе говорил, найди себе дело, ищи мужа, а ты по танцулькам.
  - А что по танцулькам...
  - Все, шумим мы, шумим, но всему этому скоро придет конец. Потому и суеты столько. И там пунктиры, и тут пунктиры... И там строим, и тут будем добывать, и тут можем построить, и тут... и Венесуэла, и там...
  - А... я не верю... так вы все грабанули.
  - Гребанули.
  - А газ, газ-то есть? Ведь газ, он же существует на самом деле? Или газ, - это тоже сказки?
  - Господи, да чему же ты в школе училась? Только на члены вешаться?
  - Но вот эти пунктиры.
  Вся стена между окон была занята огромной картой. Два бронзовых антикварных подсвечника висели по бокам, с двух сторон, но настоящая подсветка была сверху.
  Вот, - Марина подошла и щелкнула пальцами с крашенными длинными ногтями по голубым линиям.
  - Что, - устало откликнулся Виллер, он сделал это как человек, который все уже давно знает, которому нечего сказать, или услышать нового, который сам просчитал все варианты и выбрал единственный, возможный, верный для него. Остальное он уже не очень и хотел бы услышать.
  - Вот смотри, - она включила свет над картой.
  - Что?
  Миллер даже не посмотрел.
  - Ну вот.
  - Как я устал. Ты вообще, представляешь себе, что я кручусь, как белка в колесе, чтобы изобразить видимость успешности? Чтобы получить кредиты, чтобы все думали, что у нас все окей...
  - А у нас?
  - А у нас старые трубы, все советские трубы на 60 процентов изношены, их пора менять, скоро аварии будут следовать одна за другой.
  - А газ? Газ-то есть? Или его тоже нет?
  - Газ...
  - Да.
  - Газ... старые буры на 60 процентов себя исчерпали... все, что сейчас есть, может очень скоро рухнуть, с той скоростью с которой мы все это гоним...
  - А новые, вот пунктиры...
  - Да ты посмотри на эти пунктиры...
  - Ну, отличные пунктиры...
  - Дура... - в который раз повторил он это слово за сегодняшний вечер, - Баренцево море, как там строить? Черное море почти все надо пересечь.
  - Значит все, все это... лишь для того чтобы...
  - Чтобы получить кредиты у западных банков.
  - Ну, если мы обворовали запад, то здесь нам нечего боятся... Нас тут не тронут.
  - Не думаю. Сюда ведь эти деньги тоже не пошли... Поэтому Бразилия. Бразилия. Бразилия... Фазенды побольше, там даже фашистов не выдали...
  - Неужели все так плохо?
  - Ну если останемся здесь, то назад в СССР. Одна партия, цензура, царь.
  - А мы?
  - Ну все как и было. Занавес. Недовольных в лагеря. Сама подумай, реально, первым делом не трубы по дну моря прокладывать надо, запад - дураки полные, что в это поверили. Ну, - Виллер снова затянулся, - мы умеем убеждать, кому надо от кредитов отстегнули, все как всегда.
  Он вздохнул.
  - А что?
  - Сжижать газ. И продавать, и поставлять, и транспортировать его в сжиженном виде. Строить подводные трубопроводы и обслуживать их - дороже самого газа будет.
  - Но как же вы сумели их убедить?
  - Сила обаяния.
  Виллер вдруг рассмеялся.
  - Понимаешь, они верят в прозрачность. Они верят в русскую мафию, верят в сказки про медведей, верят... тупые... Да как было не поверить, если в Германии до сих пор электричество на буром коксе вырабатывают.
  - А во что верить будем теперь мы?
  - Думаю... Бразилия... либо снова великий СССР. И занавес. Но будет нелегко. Хуже, чем раньше. Теперь от нас отвернуться все.
  Марина отошла от карты. Потом снова подошла и содрала ее со стены. Кнопки посыпались на ковер, и она с сожалением посмотрела, как они направились в разные стороны.
  - А как же... что же..
  - Ну как же... как обычно...
  - Что?
  - Что?
  - Как все это закончится?
  - Ну разрабатывают сейчас два сценария. Немного стрельбы, мясо для баррикад уже есть...
  - А потом что?
  - А там уже певать... скорее всего мы уедем... Ладно, я поеду.
  Он пошел к выходу, но оглянулся на девушку.
  - Развела тут зверинец, - пробурчал Виллер и вышел из комнаты.
  Марина посмотрела ему вслед. Закрыла глаза. Возбуждение сменилось апатией и безразличием.
  Ужас заполнял ее тело.
  Она никогда не была смелой. Всегда загораживалась братом. Вот он был смельчак. А она нет.
  Страх часто преследовала ее.
  Страхи, неуверенность. Несмотря на легкость характера и частую смешливость и несерьезность, она постоянно была напряжена внутренним страхом.
  Нет, она ни разу не была под обстрелом.
  На нее ни разу не покушались, не похищали ее, не шантажировали, не требовали выкуп, или помощи, не просили подогнать вертолет с автобусом денег. Никто ее не насиловал и не резал.
  Но возможность такого жила в ее мозгу яркими картинками, мелькая калейдоскопом того, что могло бы быть, если бы такое случилось.
  Это преследовало в снах, наяву, постоянно.
  Она никуда не могла спрятаться от страха.
  Он заставлял ее то безудержно веселиться, то грустить, плакать, пить, танцевать, кокетничать, и смеяться, чтобы забыть и отогнать от себя навязчивые страхи, черные щупальца ужаса.
  Беспокойство, страх, паника, что она не то сказала, не так одета, не туда идет, - все это порождало настроение суеты, заставляло что-то делать, куда-то идти, бежать, забываться...
  Она посмотрела на телефон. Трубка валялась рядом с диваном. Видимо отец, пока сидел и ждал ее, звонил.
  Она тыкнула в цифры, и на том конце раздался мелодичный звонок.
  - Алле, - знакомый голос с надломом, от которого мурашки расплывались по телу, прозвучал сонно и приглушенно.
  - Димка, мне так тут одиноко.
  - В 4 часа утра одиноко бывает только на трамвайных путях.
  - Почему это? - устало хихикнула Марина.
  - Потому что трамваи еще не ходят.
  - Откуда ты знаешь?
  - Говорят...
  - А кому же тогда одиноко?
  - Путям и одиноко.
  - Как им может быть одиноко, если их два?
  - Кого два?
  - Пути.
  - Откуда ты знаешь?
  - На камне написано было. Волосатом, - вдруг вспомнила она слова Петра и хихикнула опять.
  - А камень тот на путях лежал.?
  - Да ну тебя, я тут такое узнала...
  - Что?
  - Не могу сказать, если я тебе расскажу, тебя надо будет тогда убить...
  - Ну, убей, только расскажи.
  - Нет...
  - А что тогда звонишь? Узнать расписание трамвая?
  - Я не езжу на трамвае.
  - А куда тогда?
  - Не куда, а на чем.
  - Ладно, я спать пошел.
  - А куда ты пошел спать?
  - На трамвайные пути.
  - Дурак ты, Димка, я тут такое узнала...
  - Да слышал я, на путях камень...
  - Волосатый.
  - Так обрей его, пусть почувствует себя как все.
  - Не камень, а фирма отца...
  - Фирма твоего отца - наш непоколебимый столб?
  - Да, непоколебимый столб оказался пизанской башней... Которая рухнет нам прямо на голову...
  - На голову... Это у кого она есть...
  - Мить, а ты не знаешь, где моя собака?
  - Я не пойму, ты, что собаку гулять одну отпускаешь?
  - Нет, но понимаешь, опять...
  - Что?
  - Опять ее нет.
  - Как нет?
  - Ну опять кого-то убили в моей машине.
  - Машина - убийца.
  - Ты посмотри в окно, там еще моя машина не стоит? Может и собаку милиция никуда не увезла.
  Дмитрий жил прямо напротив здания масонской ложи. Окна выходили на парковку.
  - Да, стоит твоя машина, - пробормотал он через минуту. - И сыщики там сыщут. И собака твоя, кажись, не усыплена, сидит в машине.
  - Может, приедешь?
  - Собаку привезти? Или себя?
  - Хотя бы собаку.
  Она положила трубку и тут вспомнила о 'пиратах'.
  - Все, мальчики, идите домой, завтра договорим.
  - А что? Да ладно тебе, мы тут поспим. Куда еще тащиться.
  Ребята и не собирались никуда уходить. Один уже мирно спал, вытянув ноги на красный итальянский кожаный столик.
  - Слышь, а что твой отец тут загибал? - Петр сонно прищурил глаза.
  - Опиум у него в кальяне был. Обкурился.
  Когда раздался сигнал в дверь, Марина почти спала. Она уткнулась в подушку с вышитым индийским узором, и красное кресло поглотило ее на некоторое время вместе со страхом и усталостью. Ребята рядом храпели.
  - Да, неплохо утроилась, - промычал Лазаньев, впитываясь входом в дом. - Тебе надо доплачивать мне за выгул твоего бордо.
  - Мой бордо сам выгуливается.
  - Или его выгуливают покойницы. А что, может он некрофил?
  - Фу, какая гадость.
  - А что ему остается, если хозяйка постоянно в отгуле.
  - Ну я исправлюсь.
  - Ладно, пошли спать. Только я с вами, с собаками спать не буду.
  - Ну ладно, ляжешь на диван рядом.
  - На еще какой-то диван? - Лузанов снисходительно хмыкнул на двух ребят, сопящих в чайной.
  Второй этаж встретил их тишиной. Зеркала отражали постельную неразбериху и диванную сущность розовой спальни.
  - Как я устала сегодня, - улыбнулась девушка и подошла к кровати, бордо бодро вспрыгнул на мягкое пушистое покрывало.
  - Спать, наконец-то спать.
  Марина потянула одеяло, пытаясь стряхнуть здоровенного пса.
  На подушке показалась белокурая голова, волосы аккуратным хвостиком свешивались на розовую простыню.
  - Что это?
  Ничего не понимая, девушка попыталась разглядеть невероятную реальность, и дотронулась до плеча лежащей.
  Казалось, она заглянула в зеркало, почему-то оказавшееся у нее на подушке. Тот же нос, те же губы, тот же овал лица. Это была она, только спящая, и почему-то вторая.
  - Я что - свихнулась что ль совсем? Это кто?
  - Это труп, Марин.
  - Опять?
  
  ГЛАВА 7. ОРГИЯ В ДРЕВНИХ ПАЛАТАХ
  
  - А у нас сегодня на столе икры бадейка, тушеная индейка, стерляжья уха, телячьи потроха, - Бордуков оглянулся на Берипаску, толкающего его под локоть. - И такой вот пищи, - продолжил он, не останавливаясь и не отвлекаясь на подталкивания, - названий тыщи, при такой снеди, как не быть беседе...
  С другого конца стола вдруг поднялся Александр Хохин.
  - Бразрес! Давайте патриарха помянем!
  - А чего этого педофила поминать? Все себе, все под себя греб.
  - С чего ты взял? Он мне пару раз мальчонку давал.
  - А куда он трупы закапывал? Кто знает?
  - Ты мне лучше ответь, что делать с детскими приютами теперь будем?
  - Да, это он здорово придумал, открыть себе православные приюты для детей сирот. Целую сеть детишек для секс услуг. Любой мафиози позавидовал бы такой смекалки.
  - Да что ты несешь! Это вековые традиции церкви!
  - Да мало ли, но наш был не дурак...
  - Хоть и Фома.
  - Фома - не Фома, а что классно, бабло не надо отрабатывать! Сейчас пустим его отпевание, похороны, панихиду, девятиднев, сорокоднев, - все новости забьем!
  - Еще лучше было бы - положить его в мавзолей, рядом с Лениным, и круглосуточное вещание оттуда...
  - Пока кровавые мальчики из тела бы его не полезли...
  - Да, вот человек, слаб человек, не мог без мальчиков...
  - Выпьем за слабого человека Фому, сумевшего доставить себе-таки, любимому, удовольствие.
  Брынвалов поднял бокал с шампанским.
  - Ты мне скажи, а что с учетом этих детей? Как нам теперь... в численности... что?
  - Да что? Это же сироты... Захотели - убежали, беглые дети всегда убегают снова и снова... Поверь, патриарх был гений! Не зря организовал такую штуку...
  - И потом, кто пустит ментов в православные приюты детские?
  - Ну, а он там... Хоть кто-то после него возвращался?
  - Да, переборщил вчера патриарх с телом младенца... переборщил... Не надо было так рьяно... Пост все-таки...
  Веселые улыбки растянули губы участников застолья.
  - Так он за этим занятием и помер?
  - А ты как думал?
  - Так, погоди, он что - с мертвыми уже занимался?
  - И с мертвыми...
  - А куда труп дели?
  - Ну как обычно, там у него порядок строгий. Трупы в Переделкино не валяются, поверь... На улицах...
  - А где валяются?
  - В подвале.
  Подошедший Бреф прервал разговор.
  - А куда Волков дел... Где...
  Он неопределённо махнул рукой, не зная что показать, горло, или нос.
  - Да там, в голубом кабинете, там все лежит.
  - Пойду еще кокса на душу приму. Ребята! Бразерсы! - Укропова явно перло. - Как хорошо, что мы такие умные!
  - А в чем тут ум?
  - Ну что самолетик наркоты пригнали! Не зря Волков в Индию сгонял! Это моя идея была!
  Лицо Хохина подергивалось, щеки покраснели, глаза сверкали.
  - Да ладно, у нас тут и так хватало.
  - Ерунда! Хватало! Где хватало-то? Это все домашнее, чистейшее, класс! Без всяких добавок, прямо с грядки!
  - Что с грядки?
  - Дурак! Опиум с грядки, коксик с грядки, грибочки с грядки, так...
  - Ну ты весь перечень огласи...
  - Может, разделим? Пусть каждый с собой возьмет. Что мы так и будем в сюда таскаться за дозами?
  - То-то все удивятся, что-то народы в Кремль зачастили, а по телеку никого не показывают. Ни съемок, ничего, только Берипаска с мешком.
  - Как дед мороз...
  - Да, тоооочно, скажем, что за подарками ходим...
  - Ага, скажут, алмазный фонд разворовывают...
  - Ну что? Какой алмазный?
  - Забей...
  - Кого?
  - Забей...
  - Кого забить-то?
  - Ни кого, а что?
  - Что забить?
  - Ладно, сходи еще пырхни, и отстань.
  - Ну, правда, что мы с мешками будем тут - надо разделить и унести все из Кремля...
  - Вот, вот. Идет Пудрин, а за спиной у него мешок...
  - С грибами...
  - Дурак, с кокаином...
  - Ага, лучше будет, если будем сюда притаскиваться и нажираться...
  - Да, обдалбываться до усрачки и потом часами сидеть с вытаращенными глазами, не в силах даже и пошевельнуться, и пускать слюни себе на грудь...
  - Тооочно, и это зрелище показать по телеку...
  - Распавшийся на атомы Пудрин.
  - Собирает слюнки в коробочку.
  - По поводу?
  - Ты уже перебрал...
  - Фигня, сегодня праздник...
  - Какой?
  - Да. Собирает слюни... по поводу...
  - Какому?
  - Ну как... Ээ, что у нас сегодня?
  - Поминки?
  - Кризис.
  - Тооочно, кризис...
  - А что он слюни собирает?
  - А где наша аргентинка?
  - Погоди, а что он там кроме кокса привез?
  - Да, огласите весь список пожалуйста.
  - Слышь, я всегда удивлялся. Почему у патриарха никогда детей не было...
  - А что тут удивительного?
  - Ну, как, все-таки монах.
  Все дружно заржали...
  - Ага, монах...
  - Нет, мальчики, прекратите эти разговоры, они меня возбуждают.
  - Нет ну, правда, монах, монах, а ну хоть половинку ребенка бы родил...
  - Нижнюю.
  - Да... Ну, иль какую...
  - Сидит на своем золотом троне и трогает мальчика...
  - Это что?
  - Да я его в последний раз таким застал...
  - А что ты туда холил-то?
  - За благословлением...
  Смех снова прервал поток слов.
  - А тебе не страшно было к нему ездить? Вдруг бы он и тебя...
  - Я же не мальчик...
  - Ну, он не только педофил...
  - И зоофил...
  Хохот опять взорвал стол.
  - Девочка.
  - Ну, я живым ему и не дался бы...
  - А каким?
  - Только мертвым.
  - Интересно, потребил бы Фома живого большого Пудрина?
  - Или мертвым?
  - Думаю, сразу бы в подвале закопал...
  - Нафига ему полежалый Пудрин, когда у него свежачок был.
  - Новенькие, молоденькие только что народившиеся...
  - Сиротки.
  - Бесхозные...
  Хохин хлипнул и тут же заржал.
  - Ты чего?
  - Мне детишек жалко...
  Смех сегодня лился рекой.
  - Надо почаще Волкова устанавливать дружественные отношения с Индией посылать.
  - Каждый месяц...
  - Какой кокс...
  - Домашний...
  - Да ребята! Давно так не торчал...
  - Зря вы, надо бы почистить подвал, вдруг все это всплывет?
  - Что?
  - Подвал патриаршего дома?
  - Дурак! Скелеты детские!
  - А я всегда думал - почему у него детей нет...
  - Ну и что, надумал что-нибудь?
  - Ну как... я все понял!
  - Что?
  - Ну что... Когда крещение принимал, - он, видать, жутко возбуждался на вид младенцев... Они такие новенькие, кожа гладенькая, такие хорошенькие, как только что сделанные.
  - Ты говорил, что нет у него детей.
  - Так не тем батюшкой, когда в... Батюшкой был... Когда крестил... Понимаешь? Ну купель там, все такое... И вот берёт он младенца и опускает его в воду... А у самого встает... И так ему хочется погладить этого младенца, потрогать, поковырять всякие нежные дырочки...
  - Фууу...
  - Не фу... Дурак...
  - Они такие нежные... И все... У него стояло, стояло.
  - Да, какие мы все разные...
  - Люди все разные.
  - Он их так и имел, сиротинушек-то. Сначала в купель, мыл там, купал, а потом...
  - Представляю, как он малышке говорит своим церковным голосом, - ну потерпи, во имя господа нашего богааааа... - Басом пропел Протанин.
  - Но не каждый может позволить себе то, что действительно хочет.
  - Кроме патриарха...
  - Не, он мне давал мальчонку... Зря вы так, это стоит того.... Все-таки в этом есть что-то такое...
  - Аромат свежести.
  - Новизны...
  - Божественное.
  - Я так вижу эту картинку... Сидит Фома на своем золотом троне... И на коленях у него маленький мальчик плачет... А он делает его и делает, а тот плачет, плачет... И тогда патриарх дает ему таблеточку, тот успокаивается и все спокойно доканчивается...
  - Вы что сговорились тут возбуждать меня?
  - Разрешите мне тост!
  Бордуков опять решил что-то сказать.
  - Давайте выпьем за установление теплых, дружественных отношений с теплой, дружественной страной, и такой великолепной женщиной. За Кристину Фурдес Де Пиршнер!
  Аргентинка услышала свое имя и подняла голову.
  - Черт, мы о ней совсем забыли!
  - За установление безвизового режима путешествий между гражданами Аргентины и России! Мы рванем туда, они сюда!
  - Да здравствует говядина и вино!
  Кристина улыбалась. Щеки дамы, сожженные горячим солнцем южной Америки пылали. Даже слой пудры не мог этого скрыть.
  Черные огромные глаза удивленно смотрели на застолье.
  Она ничего не понимала по-русски, но переводчика, что сидел рядом, кто-то напоил.
  - Испаньола, - испаньола. - она крикнула это резковатым голосом, раздвинув свои пухлые губы в широкой улыбке.
  Длинные каштановые волосы, были старательно уложены и спускались вдоль щек, чуть прикрывая морщины, появлявшиеся при улыбке.
  Да, ей было уже за пятьдесят, но она тщательно следила за собой, и ее фигурке могла позавидовать любая девушка.
  - Вот дид хи сэй? - она обратилась к сидящему рядом с ней Волкову.
  - Хи сэй, зет, вы, очень красивая женщина...
  Волков был уже красен. Язык заплетался. Он чувствовал себя героем дня. Все закончилось так удачно, поездка завершилась, все, что надо было в Индии, удалось быстро привезти, не надо было там тянуть время, и тут экраны телевизоров удалось быстро закрыть отпеванием и погребением патриарха. Он явно мог быть свободен надолго.
  - Вы из вери бьюти.
  Он наклонился к волосам аргентинки и замер, увидев ее черные глаза совсем рядом.
  - Черт возьми, Волк, ты что ориентацию потерял?
  Над их головами раздалось дружное ржание настоящих мужчин.
  - Мадам, позвольте показать вам Кремль, когда вы еще увидите такую красоту.
  - И встретите таких настоящих мужиков!
  - Вы что, ребята?
  - Вау, какая женщина.
  - Ю а богиня!
  В голосе Пудрина чувствовалось неподдельное восхищение, аргентинка заулыбалась, воспринимая комплименты даже на непонятном ей языке.
  Она встала, следуя за приглашающим жестом Хохина. Тот поправил очки.
  - У вас великолепная говядина. Просто нежнейшая говядина!
  - Ю хав вандефул мит, вайн...
  - Анд вумен!
  - Ю а зе квин.
  - Ес. Ю а зе квин ауа хатс.
  Женщина улыбалась.
  - Хотите посмотреть сокровища алмазного фонда при свечах?
  - До ю вонт то си мьюзеум нау?
  Кристина закивала головой. Она оживленно рассматривала окруживших ее мужчин.
  - Не стоит прогибаться под изменчивый мир, - картавя и шепелявя запел Хохин известную песню. - Пусть лучше он прогнется под нас...
  - Волоков, что там привез еще? Ты можешь толком сказать, а? А то жрем одно, а там, может, что еще есть? - тормошил с правой стороны его Протанин.
  Волков поднял голову, провожая взглядом удаляющуюся группу.
  - Ну, кокаин, опиум. Гашиш, гашишное масло, халва, бханг, героин, кетамин, грибы, датура...
  Он хотел что-то сказать ещё, но заметил, что потерял собеседника.
  - Пить с бабами, - недовольно бурчал ему с другой стороны Бобайс, - выслушивать их бухой бабский юмор, хохотание. Да нафик мне такое счастье... Надоело мне все это...
  Из коридора послышался вскрик.
  Потанин рванулся с места, по дороге уронив пару кресел, выбежал в коридор.
  В проеме двери мелькнула голова аргентинки. Рыжие волосы свесились, ее уносили на руках, втягивали в маленькую красную гостиную, она почему то цеплялась за косяки.
  - Эй мужики, что там у вас?
  Он бросился за ними.
  - Смотри-ка, как хочет, - прокомментировал Хохин, - сейчас она узнает, что такое настоящие мужики... Исстрадалась вся...
  Женщину положили на золоченный столик. Она орала, произнося резкие испанские слова.
  - Ну и язык у них, что за 'р', как рычание собаки.
  - Может, ей рот скотчем залепить?
  Хохин ударил аргентинку по лицу.
  - Молчать, сеньора, поняла?
  Она снова завопила, он ударил сильнее.
  - Молчать. Поняла?
  - Покажи, покажи сиську. Я хочу ее сиську увидеть.
  Фиолетовый шарф упал на пол, малиновее платье задралось выше колен.
  - Да сними ты это платье совсем.
  - Давай медленно и печально.
  - Вхожу уже, вхожу, - начал привычные движения Хохин, - Вхожу медленно и печально, сообразно обстановке.
  Укропов повернул голову женщины к себе.
  - Ну, давай, крошка. Давай, открой ротик.
  Аргентинка снова заорала,
  - Ах ты, шлюха вонючая, - он силой пихнул ей свой член в рот, - давай соси, шлюха, Фурдес.
  - Погоди, погоди, соски ей выверни, чтоб не рыпалась больше.
  Протанин наклонился и зажал ей соски. Женщины взвыла.
  - Ок, ок, ты делаешь что скажем, - ок?
  - Соси, - снова вдавил свой член ей в рот Укропов, - ну давай! Активнее, активнее, толкал он ее лицо все глубже и глубже
  - В гланды...
  - Да эту сеньору, Шур, любая вокзальная шлюха заменит, у нее кратер с ведро, и рот под член.
  Женщина снова застонала.
  - Да какое ты можешь удовольствие доставить, сраная шлюха, у меня на тебя даже не встает, - Протанин снова закрутил ей соски, сжав их двумя пальцами. - Умри шлюха.
  - Я тебе сейчас резиной по губам.
  - Сперму с губ вытри.
  - А давай ее в два ствола отдерем, может, это как раз то, о чем она мечтала всю свою жизнь, и мы дадим ей это.
  - Давай.
  - Нет, я не смогу отцентровать её сейчас. Не попадем.
  Женщину кидали с кресла на стол, переворачивая ее и так и этак.
  - Все-таки она страшная... И старая, - Протанини мучился, у него ничего не получалось.
  - Да ей просто повезло, что получила такое удовольствие.
  - Неее, - наконец совсем отступил Протанин, - не стоит, значит не стоит... Не люблю кошмары...
  - Ну это тебе не свежачок, уж за пятьдесят тетке, а за свежачком в детские приюты. Пока они там еще...
  
  - Погоди, сейчас я ей еще на прощанье подарок сделаю.
  Хохин перевернул ее на столе и с силой всадил ей в задницу член.
  Аргентинка заорала, не выдержав боли.
  - Все-таки надо было ей рот скотчем заклеить.
  - Сходи, позови, может, кто еще говядинки аргентинской хочет попробовать.
  - Да, ребята, выглядело впечатляюще.
  - А то.
  - Ну конечно! Эра крутых перцев!!!
  - И не говори, браза!!!!
  - Вали отсюда, на фик ты тут кому нужна, старуха, - Укропов шлепнул женщину по голому заду.
  - Аккуратнее, у нас сегодня был молчаливый анал.
  - Да.. Нехилый анекдотец...
  - Все бабы одинаковы, что мажористая, одетая от Армани, что простая, деревенская дыра, они все шлюхи.
  Женщина пыталась собрать свои одежды, пока один из героев не толкнул ее ногой. Она опрокинулась на пол. Он поставил ногу в лакированном ботинке ей на живот.
  - Молчи.
  Огромные черные глаза испуганно смотрели, волосы спутались, между ног телка кровь.
  - Что у вас тут происходит?
  В комнату вошел Волков.
  - Скучаете?
  - Разве скучать получается, когда столько народа, да еще и цирк приехал, - Укропов махнул головой на пол.
  - Ну, вы даете.
  - Да ничего особенного, я тебе скажу, как обычная дворовая хабалка.
  - Ну, соберите ее, завтра надо в самолет положить, не закапывать же ее в подвале патриарха.
  - А что. Она вполне сойдет за ребенка.
  - Да ладно вам. Вы не прибили её совсем?
  - Ты что, только доставили головешке удовольствие. Она нам еще должна...
  - Не расплатиться ей вовек.
  - Вот вы где...
  Дверь была раскрыта. Бордуков даже не посмотрел в сторону растянувшейся на полу голой аргентинки. На ее животе все еще стояла лакированная нога Протанина.
  - Нам тут звонят.
  - Ну и что?
  - Колокол? По Фоме?
  - Герцен?
  - А кто его разбудил?
  - Петухи.
  - Иии... Уже петухи, а Вий так и не пришел...
  - А фик его знает, кто его разбудил, но мне вот тут на мобильник звонят и требуют.
  - Эту лохудру?
  - Так мы еще за нее и выкуп получим.
  - Да нет же. Они говорят, что если мы не выплатим им что-то там такое... Короче, они могут... Короче. Ребята, у них все наши совещания, все записи, видео. И даже вот этого эпизода...
  - Какого эпизода?
  - Да вот я сидел сейчас по мобильнику наблюдал, как вы эту чернявку имели.
  - Это не мы ее, а она нас...
  - Не важно, главное, что у них тут камеры.
  - У нас камеры тоже на всех найдутся.
  - Вот дебилы. Они засняли все.
  - Ну и?
  - Да кто этому поверит? И куда они все это денут?
  - Изнасилование в Кремле, убийство младенцев патриархом, наркотики в президентском самолете - кто этому поверит? Ты в своем уме, Бордуков?
  - Слушай, а давай ее в ухо попробуем?
  - Вызовите вы горничных, пусть они займутся дамой.
  - И что?
  - Нам надо что-то делать.
  - Да успокойся ты, бразерс, нас никому и никогда не победить!!!! Мы крутые перцы!!!!
  - Ну ладно, нам тут срок дали...
  - А мы им срока не дадим...
  - Погоди, погоди, а ты помнишь... Эту машину.
  - Какую?
  - Ну дочка Виллера. Диктофон в машине...
  - Точно, надо Виллера вызвать, пусть дочь везет, что это вообще...
  - Разберемся, со всеми разберемся...
  - И обещают младенцев выкопать.
  - Достоевщина какая-то...
  
  ГЛАВА 8. САММИТ 20-КИ
  
  - Все равно ее придется потом убрать.
  - То есть, как убрать?
  - Ну не сразу, конечно. Потом... Найдем способ и место...
  - Но зачем? Она ведь... Ее ведь тоже можно было взять из ваших... К чему нам такие... Такие...
  - Шоу, ваше величество, должно продолжаться, сами понимаете... А так будет, что смотреть...
  Королева откинулась на спинку кресла. Плетеная корзинка для бумаг была завалена фотографиями невест для Чарли. Столько времени было посвящено выбору. Оказалось - выбираем мертвую невесту.
  Принц, принцесса... Свадьба...
  - Пусть, лучше всего, чтобы это была довольно простая, глупенькая девушка, я сам займусь этим... И чтобы глупость была ее очевидна для всех.
  - Что значит, очевидна для всех?
  - Чтобы не разгадала нашу тайну, Ли, сами понимаете, нам лишние свидетели не нужны.
  - Да какая разница, - в сердцах всплеснула руками королева, - если вы все равно ее убьете.
  - Пусть будет шоу, но чтоб не лезла, куда не следует. Красивую, простенькую дурочку...
  - А дети, - вдруг напряглась Елизавета. - А дети... Или что - детей не будет?
  - А что я могу сделать? Если Чарли евнух, я за него детей не рожу. Плохо присматривали за моим ребенком...
  - Тогда, может, невесту вашу? Из ваших?
  - Из кого - из моих? Из бастардов? И как вы ее представите своим журналистам?
  Собеседник королевы поднялся с кресла. Костюм его немного помялся, но голубая рубашка была идеальна. Золотое пенсне строго смотрело на поникшую и как-то всю обмякшую королеву.
  Ему доставляло наслаждение планировать на десятки лет вперед, подсчитывая свои доходы и приобретения. Главное - его прибыль. Прибыль - это и есть прогресс, цивилизация, наука. Он чувствовал себя настоящим кукловодом. Ощущение власти над жизнями, над деньгами, над судьбами...
  Вот и судьба английской монархии была у него в руках... Но это все мелочи...
  - Дети, дети... - сделал паузу собеседник королевы. - Ну разумеется дети должны быть. Английская монархия должна давать здоровых и сильных детей. Ну родит эта девица от кого-то. Пусть парочку родит...
  - А что будет с детьми?
  - Дети тоже будут уничтожены...
  - Как?
  - А как вы себе это представляете? Что я посажу на английский престол каких-то чужих ребятишек? Как только с вами будет все решено, и вы уйдете... - он произнес слово 'уйдете', как будто не хотел говорить слово 'смерть'. Для него смерть и убийство было синонимами. 'Уйдете' - звучало естественно и натурально - и это, по его соображениям, должно было успокоить королеву.
  - Я уйду? - глаза Елизаветы расширились, капельки пота проступили сквозь слой пудры.
  - Вы уйдете, да, - то всю ячейку принца Чарли придется постепенно убрать - детей уберем раньше самого принца.
  - А невесту еще раньше...
  - Сразу после свадьбы?
  - Как детишки начнут подрастать, да там решим по ходу дела... Главное, чтобы ничего не просочилось в прессу... Для того я и существую, чтобы подумать обо всем...
  
  Сколько лет прошло после того разговора? Много... Четверть века...
  Розове платье королевы почему-то серело в зеркале, тускнея от синеватого вечера, мрачно заползающего в спальню Букингемского дворца.
  Елизавета посмотрела на столик. Морщинистая рука потянулась за простенькой ниткой жемчуга. Да, именно небольшая нитка жемчуга прекрасно будет сочетаться с кризисом и подчеркнет, что она... Что она...
  Что она - что?
  Последняя королева английской монархии...
  Последняя настоящая королева английской монархии... Кровная королева... Потомок... Королева по крови...
  Королева - девственница...
  Как ее великая предшественница - тезка.
  Слово - есть слово.
  Не иметь детей, взять бастардов.
  Почему они так настаивали на этих бастардах? Ну что тут непонятного - изгнать чужаков из верхних эшелонов. Никаких чужаков наверху.
  И мать ее продала... Нет, не так, их купили. Сохранили... В обмен на наследование трона чужими детьми... приемными...
  Пот проступил поверх пудры, как и тогда... С возрастом приступы болезни переносились все тяжелее и тяжелее...
  Перфирия...
  Кому сказать - никто и не слышал о такой болезни... Наследственная болезнь английских монархов. Чисто королевская болезнь... Она то выскакивала, то пропадала... Но браки внутри рода не редкость - болезнь поражала все чаще и чаще...
  Колени задрожали, пот струился уже не только по лицу...
  Королева села в кресло перед зеркалом... Симптомы... Она приспособилась к болезни...
  Но так и не приспособилась к миру...
  А что она могла? Что могла сделать ее мать? Чем они могли ответить этому уверенному, говорящему сквозь зубы, на полутонах...
  Зато монархия существует...
  Но это уже не их монархия...
  И так и не пришлось подержать своего ребенка на руках... Приложить его к груди...
  Роскошь...
  Для английской королевы это оказалось роскошью...
  Елизавета обернулась на комнату... Мрачная, старинная мебель, позолоченные бронзовые рамы...
  Склеп? Достояние? Роскошь?
  Ротшильды любят коллекционировать весь этот старый хлам...
  - И я, как коллекционный экземпляр, доживаю свой век в их коллекции антиквариата, - горько усмехнулась королева - девсвтенница...
  Последняя...
  Надо брошь. Тут слишком как-то просто. Розове платье без всяких деталей требовало брошь на плечо...
  А что будет дальше?
  - Какое мне собственно до этого дело... У меня нет ни детей, ни внуков... - она прошлась по комнате, посмотрела на закрытую дверь.
  Все уже так погрязло в негативе, во лжи, в неправильности, уже невозможно ничего сделать... Ничего рассказать...
  Как сказать правду?
  И кому?
  Кто поймет из них, простых и примитивных, что можно выбирать невесту для смерти? Выбирать девушку - невесту, зная, что после свадьбы ее ждет смерть, смерть, как только решат, что роль выполнена до конца, что роль исчерпана...
  А ведь пыталась этой девчонке прояснить... Пыталась... Елизавета провела по волосам и тут же отдернула руку, - седые волосы уже были уложены в привычную за столько десятилетий прическу королевы...
  Диана ничего не понимала, ничего не хотела знать, ничего не воспринимала, как ограничитель движения...
  Как можно былое объяснить, что ее часы в других руках... Живет, пока играет предназначенную ей роль...
  А кто решает, когда роль завершена...
  Внуки, рожденные, чтобы быть куклами... Когда наступит их черед?
  Чарли... Чарли...
  Первенец... Его все баловали... Все было позволено первому наследнику-бастарду-приемышу... а он отбил себе яйца...
  Любовь к лошадям - печально закончилась для него еще в 12 лет... Вместе с надеждой на внуков...
  Лошадей любили и Ротшильды...
  Королева открыла верхнюю тумбу стола и стала перебирать заколки... Камни сверкали, слепили, заставляли забываться...
  Оргия первой брачной ночи - сыграла на руку - слуга Чарли - стал отцом Уильяма... В пьяном угаре они и не заметили, что между ними девушка...
  Все прошло хорошо...
  Второй сын тоже был к месту... Гарри...
  К месту... Какому месту? К месту на сцене...
  О королевской семье должны говорить... Писать, помнить... Шоу должно продолжаться....
  Дети... Прикипела она все-таки к этим мальчикам... А они не ротшильдовские... Значит их уберут, как только придёт время....
  Сказка о золушке...
  Что эти люди знают...
  Выдумывают всякие небылицы, а что они знают о суровости дворцовой жизни? Когда либо ты, либо тебя...
  А был ли у нее выбор?
  Был ли выбор у матери, когда она согласилась на брак дочери девственницы и усыновление чужих бастардов?
  Чтобы стало с ними, если бы они отказались?
  Солнце выглянуло из-за серых туч - она поморщилась...
  Отказаться... И что тогда? Выжившая из ума старуха, больная перфирией? Сумасшедший дом - вечная клиника?
  Сказка о золушке закончилась свадьбой. Свадебная карета была похоронной...
  Не слишком ли высокая цена за то, чтобы просидеть жизнь в этом Букингемском дворце и быть королевой?
  Глупость... Какой вопрос... Миллионы отдали бы все, чтобы быть на её месте!
  Осталась бы я жива сама? - мысль пронзила мозг, но лишь страх появился в глазах.
  Сожалеть она не будет, что сделано, то сделано...
  Безумный взгляд встретился со своим отражением...
  Что стало с моими глазами... Почему в них поселилось безумие?
  Порфирия...
  А сами Ротшильды... Заполонили мир своими бастардами - и что?
  Конечно, - когда все деньги мира в твоих руках... Можно купить и английскую корону...
  - Ну нет, она сама не кукла, она настоящая... А куклы это они - их бастарды... - Это их дети... Не мои.
  Она почти прокричала это в лицо своему отражению.
  Вот она роскошь-то - иметь здоровых детей, нянчить их на своих руках, прижимать их к своей груди, следя как мягко и нежно причмокивает дитё у...
  Здоровая мать и здоровое дитя... Роскошь, которую нельзя купить, нельзя создать, нельзя заработать, нельзя украсть, нельзя...
  Чем она так прогневила бога, что он не дал ей этого? Настоящего, подлинного, не разыгранного, ощутить ребенка внутри своего живота, его первый толчок ножкой, биение его сердца, увидеть его слезы на ресничках... Поменять ему пеленки...
  Увидеть улыбку своего родного...
  Увидеть отражение себя в его глазах...
  Увидеть свои губы и глазки в новом маленьком, народившемся...
  Увидеть... Нет, узнать себя в его поступках, словах... Чувствах...
  Что надо старой одинокой женщине?
  Она приколола брошь. Вот теперь хорошо...
  Кризис оживил всех... Сегодня надо принимать бастардов - съехались дети, внуки, - кузены - одним словом...
  Проклятие...
  Когда бог хочет наказать - он лишает разума...
  Это неправда...
  Глупый не знает о том, что он глуп... Жестокий не подозревает о том, что он агрессивен, жадный думает, что он экономный...
  Люди живут в окружении хлама своих старых ненужных вещей, которые они никогда в жизни не возьмут в руки.
  Когда бог хочет наказать - он...
  Почему она всегда не могла избавится от ощущения, что она хуже всех? Что над ней все смеются? Смеются даже над ее короной...
  Когда бог хочет наказать - он лишает человека роскоши...
  Здоровая мать со здоровым ребенком...
  Ничего не скрывать и не скрываться... Страх...
  Да, вот это слово - точно - страх - не отступал ни на минуту...
  А за что, казалось бы уже чего боятся? Дожить как есть...
  Она села и прикрыла глаза рукой, не побоявшись испортить уложенные и налаченные локоны.
  Плебеи... Что они могут знать о нашей жизни...
  Журналисты радуются, когда пропихивают в газету, как горяченькое, заранее подготовленное для них шоу...
  Иногда так хотелось рассказать правду... А почему бы и нет? Ведь жить осталось... Сколько ей самой осталось уже жить? Год, пять? Десять?
  Рассказать всю правду о приемных детях, о конце английской монархии, об обмане, об опасности, о смерти, что ждет этих двоих чужаков - лишних детей Дианы - лишних - рожденных лишь для шоу, обреченных быть куклами в спектакле Ротшильдов...
  Она старательно прикрепила брильянтовый цветок. Розовое платье оживилось. Простое, чуть приталенное, не длинное...
  Продались... Продать монархию... Продать право наследия...
  Нет, они купились... А кого бы она могла родить? Наследственность... Еще одного порфирика?
  Она вытерла потные ладони.
  Вот она необходимость носить перчатки - кто останется равнодушным к вечно потным рукам королевы... Если подросток пожимает руку мокрыми пальцами - это нормально, но когда взрослая женщина... Нарушенная вегетатика - один из симптомов порфирии... Сумасшествие - другой... Солнечный свет... Боязнь солнечного света...
  В комнату вошел Чарли...
  - Там Ротшильд, как хозяин ходит...
  Выходить раньше начала приема не хотелось... К чему?
  - Я иду...
  И вся королевская гвардия, и вся королевская рать не может шалтая болтая, не может шалтая болтая собрать...
  Вот именно... Вся королевская гвардия... Вся прислуга и все гвардейцы королевы, - все... вся голубая гвардия...
  Она вспомнила эти пьяные оргии принца... Свадьба не стала исключением. Пьяной оргией закончилось все, и появился Уильям... Диана тогда и не сообразила, кто в ком...
  Но что это меняло?
  - Ваше величество, - в спальню вошел Ротшильд. Высокий, седой, с вытянутым лицом, этот Ротшильд не нравился ей больше всех остальных.
  Елизавета опустилась в кресло у окна, Ротшильд занял место напротив.
  - Вопрос вот в чем, - начал глава великого клана, так и не дождавшись приветствия...
  - В чем? - все-таки раскрыла рот Елизавета.
  - Королева, пора подумать о смерти.
  - Что это значит?
  - Это значит, что надо менять порядок престолонаследования.
  - Чем вас не устраивает этот?
  Глаза королевы злобно блеснули. Видно было, как пульсирует жилка у нее на виске.
  - Чарльз, - он как ребенок, вы сами знаете, он не может быть после вас, а Уильям и Гари - они чужие.
  - А для чего надо было их тогда рождать?
  - А шоу?
  - А умирать?
  - Мы все когда-нибудь умрем - кто-то раньше, кто-то позже...
  - И что вы хотите?
  - Сделаем, чтобы права на престол имели и женщины, и мужчины в равной степени, чтобы не пропустить Анну.
  Тут королева была согласна. Младшие сыновья были ей особенно неприятны. И особенно неприятен был Эдвард - самый младший - бастард сидящего перед ней Ротшильда - его родной Нэт и ее Эдвард были как близнецы - братья.
  А наследство Гари и Уильяма - опять все вам отойдет?
  - Мне отойдет все. Не сомневайтесь, - Ротшильд хмыкнул. - Сами понимаете, - прибыль - главная добродетель человека. И без этого никуда.
  - А не слишком ли вам было Спенсер хаус? Для модных демонстраций могли бы и поскромнее выбрать домик, а не наследственное поместье английских дворян.
  Злобные сумасшедшие глаза Елизаветы выпучились, она не могла сдержать гнева...
  - Но вы сами заказали принцессу.
  - Но вы сами обрекли ее на смерть изначально.
  - Но я мог бы еще и потерпеть, а вам приспичило...
  - Но она же отсудила все...
  - Но зачем вы разрешили Чарли принять мусульманство?
  - Да ладно вам болтать об этой глупости, это всего лишь безвредная шутка...
  - Не представляю, как вы смогли бы это объяснить, когда Диана поведала бы об этом английским журналистам...
  - Да о мусульманстве Чарли знает каждый второй...
  - А почему вы так не любите моего Эдварда?
  - Какое вам дело? Я выполняю договор - ращу ваших детей...
  - Королева - да все уже сами растят детей, а я вас содержу...
  - Кого? Чарли все деньги проезжает в своих поездках...
  - А вы хотите, чтобы он занимался ЭТИМ с детишками прямо в Букингеме?
  - А я должна терпеть Камиллу рядом?
  - Ну вот видите, как все хорошо сходится. Вы не терпите Камиллу, а Чарли находит себе детишек...
  Глаза Елизаветы налились кровью...
  - Ладно, пора на прием встречать наше шоу.
  Ротшильд похлопал королеву по плечу, слегка усмехнулся...
  В этот момент женщина ненавидела весь мир...
  
  Полутемный зал, овальный, с высокими сводами, лишь слегка намеченными и обрисованными светом, уходил тенями ввысь, напоминая, что каждый тут лишь гость, гость, или песчинка, историческая случайность, нелепая ошибка, появившаяся благодаря чьей-то своенравной прихоти всего на мгновение. Мгновение это могло быть дольше, или короче, но длительность его была несравнима с жизнью этих сводов - свидетелей многих событий, историй, преступлений и смертей.
  Небольшой стол, казалось, утонул в темных просторах древнего подземелья. 20 человек - участников саммита - сидели чинно, хотя и несколько неловко себя чувствовали. Полностью обнаженные, украшенные лишь золотыми цепочками, или часами - но мало кто оставил на себе эти детали внешних условностей. Ротшильд и королева занимали центр стола, принц Чарльз сидел немного поодаль. Ангела Керкель улыбалась, чуть растягивая уголки губ, сверкая глазами и предвкушая мистику запретных действий, что неизбежно должны были произойти в ближайшие часы. Большой нос Варкози немного дергался, он суетился, оборачивался, оглядывал всех. Он вставал и садился, как будто желал продемонстрировать свои достоинства всем и каждому, кто еще не успел их разглядеть. Королева даже не поворачивала головы в его сторону. Негритянский президент старался улыбаться, но в его глазах, время от времени, проскальзывал ужас. Он боялся не выдержать испытания этой тайной вечерни, тайного ужина 20-ки, ради которого они все и собрались тут, в Лондоне. Принц Чарльз ухмылялся. Видно было, что он уже достаточно принял, - красный нос говорил о паре бутылочек из подвалов дворца.
  - Мы такие разные, но все же мы вместе! - воскликнул Ротшильд. Его слова отчетливо повторило эхо сводов.
  - Начнем ритуал.
  Несколько голых прислужников вошли в зал, раздавая мороженое. Красное, оно алело в стеклянных стаканчиках, играло в свете тусклого настольного освещения.
  - Поблагодарим поставщика свежего источника молодости и долголетия. Сегодня кровь младенцев доставил русский Волков. А это, - он поднял стакан с кровавым мороженым, - мое главное угощение.
  Волков осторожно взял ложечкой немного замороженной массы. Кровь была сладкой и немного горчила. Самого вкуса крови почти не осталось, все забивалось сладостью и каким-то привкусом. Кокаин...
  - Что может дать нам возможность почувствовать себя над толпой? Почувствуйте истинную вседозволенность. Кровь младенцев - дает нам молодость и здоровье! Кушайте, - мы одна команда! - Ротшильд, похоже, уже начал испытывать действие добавленных веществ.
  Королева ела мороженое, с неприязнью посматривая на Ротшильда. Он давно чувствовал себя в этих стенах как дома. Она ненавидела, когда он командовал на ее обедах. Впрочем, до ее блюда еще не дошло.
  - Главный секрет долголетия английских монархов, - сегодня вы все попробуете его.
  В центре залы уже вовсю горел костер. Огромная вытяжка была сооружена над котлом, в котором уже кипела вода.
  Королева встала и подошла к котлу. Только теперь все заметили, что на ней железные трусы.
  Волков не удержался, уголки губ поползли вверх, глаза черного президента Америки опять наполнились ужасом. Средневековая картина всего происходящего напоминала ему историю про рабство, про негров, про древние племена, про рассказы о племени людоедов.
  Он взял еще стаканчик с мороженным. Ротшильд одобрительно кивнул.
  Королева вскинула руки и три раза хлопнула в ладоши. Хлопки получились вялыми и несколько старческими. Непонятно вообще, кто их мог услышать.
  Но, двери, отворились, и к костру, котлу подвезли две клетки.
  Все поднялись. Никто не хотел упустить ни единого момента из этого средневекового действа.
  В клетках спали дети.
  Это были разные дети, от полугода до 3-4 лет. Видимо, им дали снотворного, и они мирно посапывали на полу, застеленном мягким клетчатым пледом.
  Елизавета улыбнулась. Старческие глаза немного осоловело, но деловито осмотрели детей. Она дала знак, и клетки открылись. Движение пальцев, и из одной клетки достали самого маленького и...
  Тут произошло неожиданное... Ротшильд махнул черпаком, и доза кипятка обрушилась на малышей.
  - Ааааа, - завопили вдруг проснувшиеся малыши.
  Он махнул второй раз, и второй порция полетела во вторую клетку...
  - Вот тех, на кого попало, - тех в котел...
  Королева трогала, щупала, перебирала орущих малышей, как мясо, как товар на рынке. Чувствовалось, что эти дотрагивания и прикосновения ей доставляют физическое удовольствие.
  Она облизнулась. Глаза наполнились радостью.
  - А этих оставьте на завтрак, - она преградила доступ в клетку.
  В клетке орал ошпаренный и проснувшийся малыш.
  - Ничего, поорет и перестанет, его и тех остальных - на завтрак.
  Запах вареного мяса уже разносился по все зале.
  Котёл был широкий, но невысокий. Несколько ламп были направлены на булькающее содержимое котла. Там, во всплесках горячего бульона мелькали головы, руки и ножки только что спавших, а теперь ставших ужином детишек.
  Оставшихся детей увезли. Королева медленно пересекла зал и уселась, в ожидании, за стол.
  - Куда же вы, куда же вы, а танец?
  Ротшильд взял за руки принца Чарльза. Варкози присоединился и удлинил этот ряд. Двадцать человек соединились в цепочку вокруг котла с булькающим и согревающим котлом.
  - Бубны!
  - Что, - оглянулся Джейкоб.
  - Вы забыли бубны.
  - Ах да, постоянно забываю...
  Тут же рядом с костром и котлом, горкой лежали бубны.
  Новый круг вооруженных инструментами людей начал свое движение вокруг готовящегося ужина.
  - Мы разные, но вместе!
  - Мы разные, но вместе, - хором повторяли все вслед за Ротшильдом.
  - Мы непобедимы!
  - Мы непобедимы!!!
  - Никого чужого!
  - Никого чужого!!!
  - Мир для Ротшильдов!
  - Мы можем все!
  - Нам можно все!!!!!
  Они стучали в бубны, и поднимали руки в верх, в такт стуку и крикам. Голые, 20 мужчин и три женщины, подрагивая своими телами и целлютом, радостно ударяли в желтоватую человеческую кожу на барабанах и вытягивались перед котлом, ожидая подтверждения того, что они могут все.
  Эйфория и возбуждение заливали тела.
  - Первая порция для королевы! - Ротшильд подкатил тележку к котлу.
  С быстротой заправского официанта, Чарли разложил по тарелкам вареных младенцев.
  Все дружно расселись и принялись пробовать королевское угощение.
  Вино, как и полагалось - красное - к мясу, - было обильно разлито по высоким бокалам из древнего стекла. Позолота искрилась в полумраке.
  Ротшильд усмехался.
  - А теперь, еще по бокалу чистой крови!
  Кокаин и специи дополняли солоноватый вкус.
  - А теперь - попробуем живых! Ввезите клетки.
  Снова клети с детьми появились посреди залы. Ротшильд вытащил одного и протянул Черлускони - это вам на пятерых - живого ешьте!
  Он раздал всем и осмотрел собрание. Крики раздираемых детей заполнили воздушное пространство, врезавшись в свободное промежутки между атомами. Участники саммита рвали, грызли младенцев, кто зубами, кто вилками, кто ногтями выковыривая части младенческих тел. Кто-то пытался надеть младенца на свой член.
  Крики и кровь - фонтанировавшая во все стороны - стали кульминацией приема.
  Голые, кровавые, испачканные и перемазанные детской кровью и внутренностями - приглашенные радостно улыбались - они испытывали подлинные чувства восторга и ощущения высшего разума.
  Ротшильд поднял бокал.
  Королева осушила свой, и устало оглядела жующих гостей. Женщин было трое. Она не любила присутствие женщин. Запах женских тел, вид грудей, потные, - они вызывали у нее омерзение. Совсем другое дело - дети. Вкусные и нежные.
  - До пяти лет самые вкусные, - почему-то пробормотала она, ни к кому не обращаясь...
  - Вы хотите что-то сказать?
  Елизавета ничего не хотела говорить. Она плотно покушала, и умиротворяющая истома разливалась по телу, от выпитого и съеденного, от кокаина усилилась работа рецепторов - железный пояс девственницы стал ей мешать. Она расстегнула его, и конструкция со звоном упала на пол.
  - Все едят мясо детей! Кто любит вкусное и нежное мясо! - она пробормотала, глядя прямо пред собой и поддавшись порыву занять удобное положение - подняла ноги на стол.
  - Мадам, - тут же дотронулся до нее Черлускони, - вы так устали. Вам пора отдохнуть.
  Ротшильд подмигнул итальянцу.
  - Что такое королевский ужин, если сама королева не попробована.
  Елизавета закрыла глаза - было приятно и щекотно чувствовать прикосновения потянувшихся к ее старческому и девственному телу мужчин. Она блаженно улыбнулась.
  Немедленно место на столе было освобождено. Туда уложили голую королеву.
  Под смех и крики, они прошлись по ней, входя и выходя в старческое девственное влагалище, трогая клитор и деловито переходя к лежащим рядом Ангеле Веркель и аргентинке.
  - Надо было сюда еще жену Варкози взять, а то не очень-то возбудишься на этих старух.
  - Нет, в следующий раз надо собрать клуб романтической опробации детей. Ребенка убить, а потом все остальное.
  - Мясо ребенка очень вкусное и нежное, - Чарли все не мог насытиться, - его можно приготовить на пру и без специй.
  Он обращался к новичку Волкову.
  - А ребенка убить, а потом пробовать - у младенца беззубый рот... Так приятно... - не выдержал Черлускони.
  - Ну, - смутился Волков, - может лучше молоденькая девушка?
  - Да гадость - это твоя вонючая щель.
  - Ну да, - вдруг согласился Волков. - Младенец берет в рот и сосет как соску...
  - Лучше мертвыми, - встрял в разговор Ротшильд. - Живые сопротивляются и орут. Надо убить, а потом все остальное.
  - Добровольно ведь никто не будет сосать, - улыбнулся Черлускони.
  - А у нас, - продолжил Ротшильд, - организация без насилия... - он выразительно оглянулся к Варкози...
  Мужчины допивали вино, в залу внесли порции красного мороженого.
  - Вот пример, - решил блеснуть Волков, - можно легко трахнуть мертвого теленка, но никак нельзя трахнуть живого - это уже статья 117.
  - А куда надо совать? - вдруг задал наболевший вопрос японец.
  - Да ищи любую понравившуюся дырку.
  - Вот, вот, - Чарли повернулся к Волкову, - мертвых трахать не противозаконно.
  - Очень вкусный еще получается паштет из плаценты, - вдруг вспомнил Чарли. - А можно все внутренности промыть, съедают все...
  - Плацента остается источником белка, витаминов и минеральных веществ.
  - Ну не знаю...
  - Научить тебя как лучше готовить отработанных мертвых детей, я потом книгу напишу - о вкусной, здоровой и питательной пище...
  - Вот кровь, - взял новый стаканчик со сладкой кровью Варкози, - в большом человеке 5 литров крови... В ребенке значит меньше.
  - А что такое плацента?
  - Ты что уже все забыл? Плацента - это орган прикрепленный к слизистой оболочке матки и обеспечивающий питание плода
  - После рождения ребенка, плацента отторгается женским организмом, но это можно есть - очень вкусно.
  Черлускони похлопал королеву по голому заду. Елизавета2, разомлев от любимой пищи и мужских прикосновений, мирно дремала прямо на столе.
  Чарли улыбнулся.
  - Волкову надо сказать, чтобы нам прислал еще самолет с кровью и младенцами. Это самая диетическая еда. Мне надо все-таки выпустить книгу про... С рецептами. Вот, к примеру, пирог с плацентой. Отличный рецепт. Бабуля очень любит.
  - А что ты улыбаешься, может она этой едой убивала в себе желание... Кто знает...
  - Да, русские развели приютов, - вам надо решать проблему с детишками. Привозите, мы их откормим.
  - Нет, вы послушайте - пирог с плацентой. Потребуется плацента. 6 пластинок бекона, 170 г красного вина, 1 яйцо, соль и перец по вкусу. Далее... 3 чесночные дольки...
  - Да что говорить, если в церкви все дают и дают тело христова... Тело младенцев значительно гигиеничнее...
  Мужчины рассмеялись.
  - 3 чесночные дольки, - Чарли хлебнул из бокала красного вина, багровые усы остались у него на губах. - Обязательно 2 головки шалота, мелко нарезанные, зеленый лук и еще взять пирожковое тесто. Теперь с помощью ножа с узким лезвием и острым концом удалить все кровеносные сосуды, вскрыв плаценту с широкого конца, где легко найти главную вену...
  - Слушай, теперь я понимаю почему ты разговариваешь с растениями, - Черлускони опять похлопал королеву, в этот раз по дряблому образованию бледной груди. - Привык разговаривать с завтраком...
  - Ее можно просто вытянуть, приложив определенные усилия...
  - Да брось ты, эти дети все равно никому не нужны, куда их деть? Тем более сейчас. Родителей нет, работы нет, жилья нет, денег нет... Так хоть можно пожить подольше.
  - А кто-нибудь исследовал - что там полезного?
  - Достаточно посмотреть на королеву - все живет и живет.
  - То же самое надо сделать и с остальными сосудами.
  Ангела Веркель встала со стола. Она подсела к Варкози.
  - Нарезать плаценту узкими полосками, посыпать их солью и перцем, и замачивать в вине как минимум 6 часов. Примерно из половины мяса сделать фарш. И смешать его с нарезанным чесноком и шалотом.
  - Наверное, если обкладываться плацентой, - это очень хорошо для кожи, - вдруг протянула Веркель, улыбнувшись маленькому Варкози.
  - Выстлать форму тестом, на дно и по краям положить бекон, затем поместить в форму смесь из фарша и оставшихся полосок мяса.
  - Черт, он так рассказывает, - кивнул на находящегося в какой-то необъяснимой прострации Чарли, - у меня аж слюнки потекли. Японец встал. - Пойду, положу себе еще порцию.
  - Завтра завтрак будет - крикнул ему вдогонку Ротшильд.
  - Все накрыть тестом и намазать его яйцом. Запекать все это нужно в прогретой духовке, - Чарли затараторил, воспользовавшись тем, что никто его больше не перебивает. - При температуре 190 градусов, примерно, в течении часа. Потом дать остыть, на стол подавать с пресными крекерами и украсить зеленым луком.
  - Послушайте, а что делать с кризисом?
  - Какая тебе разница?
  - Из плаценты получается еще очень вкусный паштет.
  - Еще можно приготовить младенца так же, как и молочного поросенка, только поросенок - это фе, а у младенцев мясо еще нежнее и чистое.
  - Надо нам еще собраться как-нибудь, в ближайшее время.
  - Нужен большой фарфоровый поднос, либо на вертеле...
  - Надо будет приготовить ребенка на пару в следующий раз, или потушить нежное мясо в сметане... Вкуснятина...
  Черлускони облизнулся и налил себе вина.
  - У младенца крови не больше стакана, - вдруг вспомнил о крови Ротшильд.
  - А что все-таки кризис?
  - Судьба, мой друг - вертлявая путешественница, сегодня одно, завтра другое. Деньги я все собрал, посмотрим.
  - Нам надо придумать герб поклонников симпатичных мертвых ребятишек. Наше сообщество не откапывает детские трупы на кладбищах...
  - А в прошлый раз мне понравились ручки и ножки деток, приготовленные в гриле.
  - Да... Очень вкусно... Обсасываешь каждый ноготок...
  - Мертвые дети очень сексуальные и вкусные.
  - Если хочешь сначала попробовать мясо ребенка, - то никаких специй и соли, - повернулся Чарли к Волкову.
  
  Поль Грин смотрел на клетку. Пятеро ребятишек спали. Спали прямо на подстилке, что бросили им туда, когда вывезли из залы с котлом.
  Он был повар. Повар Букингемского дворца. Как он был рад занять эту должность два дня назад. Что теперь делать?
  Оставлять все как есть, и оставаться тут, - для него это был не вопрос.
  Для начала надо проверить охрану. Он ринулся в комнату с компьютерами наблюдения. Тихо приоткрыв дверь, он увидел охрану. Четверо парней, пристроившись друг к другу, мирно спали, абсолютно голые, они тесно сплелись, не оставляя сомнения, чем собственно они тут занимались. На столе стояло блюдо с едой. В куче мяса видны были маленькие пальчики...
  Одежда их валялась на полу. Так же, как и их хозяева, ребята охраны Букингемского дворца развлекались. Несколько экранов показывали мирную картину задремавших на диванах, уставших от разговоров и проблем хозяев вечеринки.
  Ничуть не сомневаясь, Поль подошел к аппаратуре. 'Надо записать, не уходить просто так', - эта мысль стучала в висок, вместе с криками и плачем детей.
  Флешка была у него в кармане. Десять минут - и последние записи королевского приема были в кармане повара. Он ринулся к выходу. Небольшой фургон стоял прямо у двери. Это было смешно, - но нигде не было никакой охраны, - все гуляли, зеркально копируя своих владельцев.
  Поль вернулся в кухню, достал одного ребёнка. Нет, так он будет слишком долго грузиться. Надо брать сразу двух.
  Он взял чистую скатерть и одело. Завернув двоих малышей в тряпки, он вынес их в машину и вернулся за следующими.
  Светловолосый мальчик проснулся и заплакал. Лицо его было обожжено кипятком, оно покраснело, золотистые волосы кудрявились над чистым, не тронутым лбом.
  Наконец, все пятеро были размещены в фургне.
  Он выехал из дворца и завернул за угол.
  Ночные улицы Лондона были пустынны. Погони вроде не было. Никто не включил сигнализацию. Везде было тихо.
  Вряд ли они отпустят его, если найдут. Вряд ли они побоятся подключить полицию. У них везде свои люди... Это королева, масоны, Ротшильд...
  Всего лишь несколько минут раздумывал он, облокотясь на руль. Куда ехать и где спрятать детей - он не знал - в голове было пусто.
  - Что случилось? - английский язык с небольшим акцентом зазвучал прямо у него за окном.
  Рядом с машиной стоял долговязый, худой иностранец и размахивал перед его лицом удостоверением журналиста.
  - Вы не могли бы рассказать, как прошел прием? Я тут караулю с вечера, и так хотелось бы...
  - Они их едят, - слова посыпались из повара, как горох в кипящую воду...
  - Кого?
  - Они едят младенцев...
  - Что?
  - У меня запись всего, что они делают, как они убивали и ели детей. В фургоне у меня живые дети, которых они оставили на завтрак.
  - Так вы сбежали и детей спасли?
  Журналисту не надо было долго объяснять. Он схватывал все на ходу. Раздумывать и решать времени не было.
  - Так, я сажусь в свою машину, вы едете за мной. Я отправлю вас в Россию на нашем самолете - вместе с камерами. Спрячу вас, а там решим, что делать с пленкой.
  - Вы русский?
  Спросил Поль Гриин и последовал за ним.
  
  ГЛАВА 9. КРАХ СЕРОГО КАРДИНАЛА, ИЛИ МАТРАС ДЛЯ МАСОНСКОГО ОБЩАКА
  
  - Лучше таджики и негры, чем эти русские, - Волков послюнявил губы. Неровные зубы обнажились в похотливом оскале. Черноватые и неухоженные - они были нелепы у этого маленького и тусклого человечка, похожего на червяка - переростка.
  Бордуков рассмеялся, вспомнив пьяного Волкова. Президент-хасид - это было очень смешно и вполне в его духе, в духе Бордукова, который привык играть на всех и на всем. Он представил себе Волкова в большой черной шляпе и с длинными, свисающими, сальными пейсами, болтающимися вдоль вытянутых щечек.
  Этот вид маленького человечка в огромной, шляпе был так забавен, что Бордуков даже задумался об аналогии с грибами...
  Да, действительно, какой гриб напоминает этот актеришка, что так старательно и важно исполняет роль решающего дела...
  Сморчок...
  Нет... Коровку...
  Нет, коровка толстенькая, крепенькая... Сыроежку... О, точно... Или даже бледную поганку...
  Хотя нет, даже поганки полезные, а этот... А денег жрет - будьте здрасьте...
  Андрей криво усмехнулся, его усмешка прозвучала неожиданно громким смехом на полупустой станции Подмосковья.
  Сын удивленно взглянул на него.
  - Что, на сухарик вот погрызи, - зло проговорил Бордуков, не глядя на сына, и протянул мальчику пакет.
  Длинные волосы были собраны в хвост, борода округло прикрывала его щеки, размывая границы этого пухлолицего, щекастого экземпляра, к тому же, обладающего узкими азиатскими глазами.
  Неизменный камуфляжный прикид в этот раз внизу имел короткие шортики, обнажавшие загорелые массивные икры...
  Постоянно на выездах, в разъездах, в походах, на рыбалке...
  Он Андрей Бордуков - серый кардинал русского масонства - он стоял за всеми купленными яхтами, домами, виллами, он был хранитель масонского общака, и он много на себя не тратил. На его пальчиках ватными куклами плясали Робиновичи, и Протанины, и Берипаски, он давал указания кому дать, у кого взять, кому жить, кому умереть, какой заводишко получит зарплату, какой - нет.
  Деньги, общие деньги страны, а, вернее, общие деньги масонства, русского отделения - были у него, в его руках, в полном его распоряжении. Он тратил их на что хотел и на то, что считал важным.
  Правда важность возможностей не приносила ему счастья.
  Страх, беспокойство гнало его вперед, страх за деньги, за их сохранность выгоняло его из дома, заставлял идти, нести рюкзак, таскать детей, разводить костер, и пить... Пить и пить...
  'Охота к перемене мест весьма мучительное свойство', как сказал древний классик, на самом деле свидетельствует лишь о невозможности и неумении сосредоточиться...
  Он достал маленький шкалик из сумки. Водка была уже открыта. Он слегка отпил, открутив пробку.
  - Ну что, - снова обратился он к сыну, так же обросшему как и он. Хвоста, правда, не было, но темные волосы уже спускались на лоб и плечи. - Хочешь сухарики? Может пончиков?
  Вопрос прозвучал опять зло, как-то не по-доброму. Резко и отрывисто произнося слова, Бордуков выработал манеру разговора, скачкообразную, прерывистую, несвязную. Если внимательно приглядеться, то становилось ясно, что думает он о другом, что он не здесь, что вечное беспокойство съело эту душу давно и с потрохами.
  - В конце, все равно, останется только один, - протараторил Бордуков и подошел к окошку с пончиками.
  Уличное привокзальное кафе было уютно обустроено зеленым, прозрачным, поликарбонатовым навесом, под которым стояли три коричневых пластиковых столика с парой стульев того же материла и цвета.
  В низком окне - витрине была видна внутренность этого подмосковного бистро. Автомат для производства пончиков было было видно как на ладони вместе с внушительной поварихой.
  Два пса, - маленький и рыжий, и большая толстая старая самка, вертелись тут же под ногами, внимательно вглядываясь в лица пожирающих пончики, вкладывая в добывание куска насущного всю свою сообразительность и смекалку.
  - Ну дай этому кусок пончика. Только толстозадой не давай, дай мелкому, - закругляя буквы и звуки в сыпящиеся мелкие камешки слов, скороговоркой произнес Андрей.
  - Да что, он пончик что ль есть будет? - вяло засомневался сын, - видно было, что подчинятся отцовским приказам ему надоело, но от его желания тут ничего не зависело.
  - А ты не сомневайся, они тут привычные, кидай.
  Мальчик кинул полпончика рыжику, тот радостно стал разжевывать кусок молодыми молочными зубками.
  - Вот видишь, - Бордуков снова достал початую бутылку из пакета, плеснул немного в пластиковый стаканчик из под чая сына. - А ты хотел толстозадой дать.
  Щенок стал виновато лизать мокрый нос большой самки, как будто пытался извиниться за слова круглого говорливого Андрея.
  - Людишки, - буквы закруглились и посыпались на асфальт...
  - Что? В автобусе до плотины доедем?
  Бордуков увидел подошедший транспорт, в который медленно стали загружаться люди.
  Пригородный автобус был оборудован электронной вертушкой, как в метро, водитель заряжал пластиковые карты - как в банке, - усмехнулся Бордуков, - очередь медленно впитывалась внутрь.
  Выходили еще медленнее. Требовалось несколько секунд, чтобы автомат проглотил карточку-билет, и вертушка сработала на выход.
  Средние двери автобуса штормовали пенсионеры. Тут были двойные вертушки, двойной барьер заграждения, и старые люди никак не могли сообразить, куда что прикладывать и что нажимать. Кто-то не проходил с тележкой, кто-то сам не мог протиснуться в разделяющий на две половины вход аппарат контроля.
  Люди молчали, стараясь не наступать на ноги соседей, никто не жаловался. С трудом поместив в себя желающих доехать до плотины, автобус тронулся, легко закрыв двери, защищенные двойным шлагбаумом автоматических перегородок.
  - Людишки, - снова хихикнул Бордуков, - иииии... Нет на этой быдловозке мы не поедем. Может, вызовем себе вертолет.
  Телефон внезапно взорвался мелодией далёкого детства.
  'Взвейтесь кострами синие ночи.... Мы пионеры - дети рабочих', - надрывался мобильник.
  - Что случилось? Навигатор при мне, вышлите мне вертолет, - зло крикнул в телефон Бордуков.
  - Андрей Андреевич, в Перми взяли золото.
  - Что?
  - В Перми, при перевозке на вашу завалинку... Ну на потайную избушку, в зимовье, куда вы велели все золото свозить...
  - Ну и что?
  - Взяли три фургона золота.
  - Бреф, что за чушь ты мне городишь. Кто мог взять мое золото?
  - Андрей Андреевич, я...
  - Что я, что ты мне мелешь чушь?!
  - Я не виноват, я все делал, как вы велели, я снял навигаторы с машин, и мы возили скрытно.
  - Не мямли Бреф, говори как есть.
  - Украли...
  - Да кто украл-то? Ты, Бреф, чокнулся что ли?! Кто еще может воровать в нашей стране, кроме нас?!!!
  - Да поймите вы, Андрей Андреевич, я не знаю. Я тут рядом с вами, подъехал.
  На станцию выворачивал большой внедорожник. Затемненные стекла не позволяли разглядеть пассажиров и наполненность машины.
  Дверь распахнулась, и на заднем сидение показалась голова, а потом и вся фигура Брефа.
  Андрей потянул сына за собой
  - Пошли.
  Внутри салона было все оборудовано под офис. Тут был стол, кресла, компьютеры. В дальнем углу без звука работал телевизор.
  - Что случилось?
  - Да при перевозке украли золото.
  - Звони туда, свяжись немедленно с местными ментами, отправь туда наших, отдел по расследованиям, пусть там все перевернут.
  - Понимаете, Андрей Андреевич, очередная партия со слитками ехала в укромное место, ну... Вы сами знаете, и вдруг машина пропала, а вы ведь знаете, сами приказали навигаторы снять, чтоб никто не мог проследить, куда мы золото возим, а эти, как почувствовали, что мы их убрать хотим...
  - Не болтай, звони...
  - Алле, - Бреф прилип к телефонной трубке.
  - Да, и награду пермичам пообещай, за 10 тысяч этого вора сдаст каждый. Пусть по всем СМИ объявят, что мол, так и так, и фотографию покажут.
  - Хорошо.
  - Включите пеленгатор связи, ну есть же у него мобильник, ну что, не мне вас учить.
  - Да уже группа вылетела наша.
  - Да там, скорее всего, твои люди нагадили.
  - Что значит - твои люди, Андрей Андреевич?
  - Ну кто у тебя там во главе отделения?
  - Наши, надежные.
  - Ну, еще ниже копни, сам посуди, возим мы золото, возим, каждый выходной возим, ну кто-то и решил, воруют, мол, для себя, вот и спереть решил.
  - Да нет, там вроде как инкассатор чокнулся.
  - Да брось, местному инкассатору больше, чем на бутылку и не надо, а тут кто-то из молодых, да ранних, думает у масонов золото можно своровать. Как найдем, шкуру с них спустим. Обложить район, каждую щель закрыть, что б мухи не проскочило. Они не знают, с кем связались.
  - Андрей Андреевич, а как же золото, что...
  - Что - что?
  - Ну что мы уже отвезли на вашу завалинку?
  - Всех, кто возил туда, запереть, убрать, уничтожить, чтобы и духу не было от этих людей... Пусть лежат, никто их не найдет.
  - Вы в Москву сейчас?
  - Нет, держи связь, я тут еще колдыбасюсь. Мы с сыном еще запас вольных впечатлений не получили.
  Бордуков открыл дверь. Его взгляд упал на экран телевизора.
  - Хм, А Болотин американца черной икрой угощает?
  - Да, вчера блинами кормил, - подтвердил Бреф. - С чёрной.
  Бордуков уселся, рассматривая сюжет новостей.
  - А это ничего, что добывать и продавать чёрную икру у нас в стране запрещено? - вдруг почему-то вспомнил Бреф, уныло следя за вчерашним сюжетом на экране. - Не надо было этого показывать.
  - Ерунда... У нас всегда матушка-Русь жила по обычному праву. А не по писанному, по юридическому... Ещё в Древней Руси все просили судить по правде, а не по закону. А обычное право всегда дозволяло высшим людям мира сего кушать по-особому, по верхнему, деликатесы, - кругловато затараторил Бордуков, стараясь произвести впечатление на сына. Сын даже не смотрел на экран.
  - Зачем тогда писать законы? - занудствовал Бреф.
  - Ну ты еще кремлевский распределитель вспомни...
  - Да я так...
  - Да что ты пристал, положено писать и пишем... Да кто эти законы помнит? А вот премьер, угощающий заморского гостя нашей икрой - это народ поймет.
  - Но премьер нарушает законы государства, в котором он сам премьер...
  - Как там 'Опель', - перевел разговор Бордуков, видя, что сын и не слушает их разговор.
  - А что насчет 'Опеля', Андрей Андреевич?
  - А что насчет 'Опеля'?
  - Ну, мы будем его брать?
  - А ты думаешь, мы зазря столько взяток раздали? Чуть ли не всю германскую армию чиновников подкупили?
  - А бельгийцы?
  - Да не пройдут бельгийцы, не дрейф Бреф. Я бельгийцам полэрмитажа подарил.
  - В каком смысле?
  - В прямом, вот выставку туда оправил, и потом так, по частным рукам, кому надо, раздал.
  - Я думал, вы копии туда отправили.
  - Ну да...
  - Что - ну да?
  - Бреф, ты тупой, или только вид делаешь?
  - Я не понимаю, просто, зачем нам 'Опель', если... Может, возможно картины, и то...
  - Что-то?
  - Ну, Эрмитаж, может, лучше было просто продать эти вещи из Эрмитажа?
  - Бреф, Бреф. 'Опель' - это что такое?
  - Что такое 'Опель'?
  - Да, ну вот, что такое 'Опель'?
  - Ну, куда мы вложим средства.
  - Дурак, 'Опель' - это прежде всего пиар! 'Опель' - и вдруг наш, советский, тьфу, русский... Эти западные чокнуться! У них кризис, а мы у них Опель скупаем.
  - А надо ли? Завод сейчас убыточный, а в перспективе - семь лет и все пересядут на маленькие электромобили...
  - Пусть знают наших!!!
  - А как же Эрмитаж?
  - Да кому нужен этот Эрмитаж! Кому нужен этот старый хлам, кроме старика Ротшильда! Только ему, старому выродку, и собирать старье, изжившее уже себя много лет назад.
  - Я думал это копии...
  - Ну, конечно, вчера наксерил зеркально, сегодня отправил.
  Слова выкатывались из Бордукова бойко, мелко, как горошинки, круглые пульки, но видно было, что думает он совсем о другом.
  Его мобильник опять взорвался давно забытой пионерской мелодией.
  'Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры, дети рабочих'...
  - Ну, что нового?
  - Пока ничего, золото ищем, но заказчиков, кто инкассатора на дело подбил, нашли.
  - И кто же это?
  Бордуков подмигнул Брефу.
  - Грузчики из аэропорта, кто золото грузил.
  - Что, мое золото грузили простые грузчики? Всех допросить, узнать, куда они инкассатору этому скрыться велели, и всех потом убрать, и, главное, чтоб про завалинку ни ни...
  - А ты говоришь, копии, - со смешком обратился он уже к Брефу. - Ты бы им еще копии из алмазного в 91 году подсунул.
  - Я не знал.
  - 'Опель' сразу поставит их на место, как только 'Опель' будет наш, мы сможем их поставить на место, они вот где все у нас будут, это уже не золото партии.
  - А может, стоит все-таки запас поменять хотя бы в доллары?
  - Как ты думаешь, отцы наши были не дураки. Партийную кассу в чем держали? В золоте!!!!
  - Но немного валюты не помешало бы.
  - А в какой валюте ты предлагаешь держать нам нашу кассу? Ну прямо скажи - в долларах. Не сегодня - завтра, где будет этот доллар? Где и в чем? А мы еще наше золотишко вознесем, вот погоди, 'Опель' будет наш, и рубль поднимется, и наши денежки будут надежно спрятаны... Все будут надежненько ждать нас на нашей завалинке...
  Андрей решительно снова открыл дверь и вынырнул наружу, в реальность автобусной станции маленького подмосковного городка. Сын спрыгнул за ним.
  - Ну ты езжай, следи за всем, мне докладывай, и не сомневайся...
  Большая, неуклюжая машина с трудом выехала с пригородной автобусной станции, немного задев автобус и неудачно припарковавшийся у газетного киоска автомобиль.
  - Эк, его, - хихикнул Бордуков, его широкое лицо расплылось в улыбке.
  Но беспокойство все-таки вернуло ему хмурое выражение.
  Он вдруг вспомнил как в 91 году рвался к кассе партийных денег, как, наконец, молодой еще мальчишка, двадцатилетний, получил все в свои руки, и сразу же начал раздавать по человечкам своим, как вот этими вот руками он создал всех сегодняшних, так называемых, олигархов, как все, ну да, практически все деньги были розданы, и лишь немного тогда осталось для кормления городов-клещей, таких как Норильск.
  Как радовались они все, тогда еще молодые, совсем молодые люди, оказавшись наверху...
  Без всякого сожаления он расчищал себе дорогу к карману партии. Главное ведь что, - главное - деньги! У кого деньги, у того и сила!
  Теперь эта сила была вся у него!
  Он был хозяином.
  Но кто-то же должен править страной. Не Болотину же на откуп здесь все отдать. Ему вообще на все плевать.
  Да плевать на Болотина. Вся казна была у него. Как тогда, когда он раздал своим друзьям деньги партии...
  - А эти старики... да что старики... ну какие они хозяйственники! Хозяйственники они вишь ли были. Дороги строили, заводы, село...
  Да сами они село... Пиар надо делать стране, пиар. Чтобы все знали, что такое русские.
  Вот футбольные победы, - вот он молодец, ну поставили они несколько матчей - но ведь как престиж поднялся. Короче главное пиар, престиж, чтобы при слове русский замолкали все, кругом стали бы тише говорить, прислушивались бы к мнению... Нашему мнению...
  Бордуков хмыкнул...
  Главная ведь цель - сохранять статус кво - ничего не менять.
  А если ничего не менять - то ничего не изменять, ничего не строить, ничего не порождать, ничего не переселять, - все должно быть так, как есть. Главное наши - нефть и газ. Ну и мы. И пиар.
  А у нас построить - да все равно никто ничего хорошего не построит, да кому строить-то?
  Таджикам что ль строить?
  Ха-ха... Эти западные у меня еще попляшут. У них кризис, а у меня еще денег полно... Жопой есть можно!
  Андрей рассмеялся своей удачной шутке. Опять почему-то вспомнил себя молодого, худого, энергичного. Впрочем, энергичен он был всегда, но тогда в 20 лет он был худ, честолюбив, рвался наверх, и не куда-то, а на самый верх... Потомственное масонство - это гены... Никуда не деться...
  А эти старики... даже не знали, что делать...
  А ничего и не надо делать...
  Ничего...
  Нефти нам и так хватит прокормить вымирающее быдло...
  Скоро все сопьются...
  Боже мой, когда этот народ умел работать? Ну, когда? Только и могут что пить и пить, как с ними жить...
  Он оглянулся на сына, снова вошел в станционное кафе. Что было делать? Вызывать вертолет и ехать в Москву и оттуда... Да зачем?
  Как же костерок, вечер на свежем воздухе, картошечка, запеченная на костерке с дымком и угольками, уха, жареные грибы...
  Больше всего на свете он любил грибы... Жаренные с картошечкой... Водочку у костра...
  Бордуков подошел к окошку станционного уличного буфета.
  - Дайте что ль булку с мясом и стаканчик.
  Повариха презрительно смерила его взглядом.
  Этот взгляд был вполне внушителен и разозлил Бордукова.
  - Ну что тут у нас ниже уровня моря ходит, а взгляды бросает, как кит на малька, дорогуша, ты тут поостерегись, ты ведь не знаешь, кто тут есть кто...
  - Неужели мертвец с кладбища?
  Сзади возник молодой человек с огромной черной собакой. Морда собаки не внушала сомнений, что сожрет любого, кто войдет в ее пасть. А пасть была большая... Вся спина пестрела порезами, аккуратно замазанными зеленкой.
  - Это еще что за явление вампира народу?
  - А кто вампир?
  - Ну, с такими псами нельзя безнаказанно ходить... - Бордуков попятился.
  - А кто вам сказал, что вас не накажут?
  Повариха в ларьке положила пирожок Бордукова в печку разогревать.
  - А что меня наказывать? - вдруг заторопился Бордуков. - Власть надо ругать, Болотина, Волкова. Вон в стране кризис, зарплаты не платят, а три тысячи журналистов ловят каждое слово кучки дураков.
  - Да что ты мне говоришь, СМИ... Разве они дорого стоят? Они все могли бы туда и не ездить... ведь не там все решается... и ты ведь это знаешь?
  - Откуда мне знать. Волков сказал, Болотин сделал, а я что, я вот автобусиком, а у богатых свои причуды, нам их не понять... Я человек маленький...
  - А зарплаты и платить небось уже нечем... После того, как все разбазарили...
  - Ну небось тройка миллиардов-то осталась...
  - Может, у кого осталась, но явно не для нас...
  - Вот ваш с мясом, - салфетка с пирогом появилась перед носом Бордукова. Он полез за кошельком.
  Телефон снова прорезал тишину деревенской станции ярким звуком забытой в детстве мелодии. Андрей отвернулся от прилавка и от страшного пса, залитого зеленкой.
  - Да, что еще-то?
  - Андрей Андреевич, сколько было у вас золота в матрасе безопасности?
  - Идиот, что ты меня спрашиваешь. Сколько ты уже на завалинку в Пермь отправил? Вот и считай!
  Механически Бордуков вытащил мелочь из заднего кармана маскировочных коротких штанишек. Так же механически он протянул в окошко толстой поварихе две сотни за пирог. Он механически взял стакан, отошел к столику, положил рядом мясную выпечку, налил из початой бутылки четверть стакана.
  - А это кто у вас? Девочка? - почему-то обернулся он к парню с собакой-монстром.
  - Кобель, - басом ответил тот и отвернулся.
  Бордуков залпом выпил свою водку.
  Поднял салфетку с пирогом. Но тот был слишком горячий. Даже сквозь салфетку обжигал руки, не давая возможности донести его до рта.
  Он дунул на руку, потом на пирожок, потом снова налил себе в стакан.
  Новый автобус зарулил к небольшой толпе, что ожидала его. Автобус, как и предыдущий, открыл две двери. Пенсионеры ринулись к двойным шлагбаумам с своими карточками. В передней двери выстроилась очередь на покупку карточек у водителя.
  - Вы видели, чем автобусы оборудовали? - почему-то снова возник хозяин собаки.
  - Кибернетика, - кивнул Бордуков. - А этим людям все бы лишь бы бесплатно. Цены снижай - повышай они все равно будут недовольны - им вообще все бесплатно, да еще бы и на тарелочке с голубой каемочкой.
  - Кибернетика? - почему-то переспросил парень.
  - Ну да, вон какие автоматы поставили, и остановки считают и считывают их с карточек. Теперь ни водители не смогут в карман за билеты положить, ни зайцы не проберутся....
  - Это да. Только это против правил.
  - Каких?
  - Противопожарных.
  Непонятно было, шутит парень с собакой, или нет.
  - Почему?
  - Да ловушка это. Если что - сгорит весь автобус.
  - Лучше бы пару автобусов пустили на эти деньги по маршруту. Чем такую аппаратуру на деревенских автобусах ставить, в переполненные, - маленькая старушка хотела быстро и одной фразой успеть сказать всё. Она тянула за собой тележку, но там что-то шевелилось и мяукало.
  - А вы бы еще с грузовиком в автобус влезли, вам и танкера не хватило бы, - хохотнул Бордуков вслед.
  Новый звук наполнил станцию.
  - Внимание пассажиры, билеты на 26 маршрут покупаются в автобусе, в автобусе установлен турникет. В кассе прошу билеты не спрашивать.
  - Какая забота у нас о пассажирах... А говорят, у нас о людях не думают.
  Бордуков взял, наконец, свой пирог в руки и донес его до губ.
  Небольшой кусочек исчез в темноте его рта. Челюсти зашевелились, медленно перетирая и разрывая попавшуюся добычу, отправляя смоченные и раздавленные части дальше, в глубь бордуковского организма, вниз, в кишечник, в водоворот составов и кислот, которые продолжат дело переработки и насыщения, и, в целом, жизнедеятельности данной особи этого вида.
  Мобильник снова напомнил о давно ушедшем времени советского номенклатурного беспредела.
  - Алле, ну что нашли инкассатора и золото?
  - Андрей Андреевич, заимка ваша пуста... Андрей Андреевич...
  Бордуков замер, вдруг внезапно перестав жевать, полуоткрыв рот, и выпучив глаза. Он замер на полуобороте, на полуглотке...
  - Алле, алле, - раздавалось в трубке, - Андрей Андреевич...
  Несколько мгновений Бордуков не шевелился. Потом странно крутанулся на полусогнутых коленях и упал, откинув пирожок в сторону, сохраняя направление своей вытянутой руки с початой закуской.
  Бродячая собака подбежала и унесла остатки еды, вкусно пахнувшие мясом, на ходу прожевывая и глотая, махая хвостиком и головой, стараясь не потерять ни крошки.
  - Андрей Андреевич, что мне делать? - все еще раздавался голос растерянного Брефа из трубки бывшего пионера Андрея Бордукова. Золотой матрас безопасности соскользнул в небытие...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"