Очевидно для всех, что та политическая система, которую в современном дискурсе именуют "демократией", далеко не является народовластием в подлинном смысле этого слова. Реально она представляет собой олигархический или, иначе говоря, плутократический строй, поскольку фактическая власть в "демократических" государствах принадлежит денежным мешкам, легально или нелегально спонсирующим политические партии в целом и отдельных представителей этих партий в частности. "Левые" партии зависят от денежных мешков в такой же степени, как и "правые"; реальная "левизна" чревата потерей финансирования и уходом с политического поля. Поэтому разница между "левыми" и "правыми" партиями сводится в практической политике к минимальному декору. "Правые", пробуржуазные партии используют, апеллируя к электорату, популистскую риторику. "Левые", пронародные партии защищают в реальности интересы буржуазии. Для тех и других облапошивание избирателей становится неотъемлемым принципом существования. Ничего другого в современной "демократической" системе и быть не может, поскольку такова её конструкция, служащая интересам буржуазии.
Ясно, что само слово "демократия", употребляемое в отношении подобного политического механизма, есть идеологический трюк и манипуляция. Декларируется, что власть в этой системе принадлежит народу, хотя фактически это не так. То, что мы имеем, это "электократический" строй, при котором органы власти утверждаются народным волеизявлением. Противоположностью "электократии" выступает "кратократия", при которой действующая власть пролонгирует себя без консультаций с народом, будь то в случае наследственной монархии (автократии, самовластия) или в случае советской системы, где передача власти новому генсеку осуществлялась более или менее коллегиально. Принципиально электократическая система более демократична. В отличие от кратократии, она предоставляет народу хотя бы какой-то голос. Однако электократия не гарантирует народовластия. Самый вопиющий пример недемократической электократии (ныне повсеместно дискредитированный и отвергнутый) - система имущественных, образовательных или иных цензов, лишающих права голоса значительную часть, а то и большинство граждан. Кроме того, электократия сама по себе бывает фиктивной, при которой выборы носят формальный, предрешённый характер, будь то в силу недопущения конкурирующих кандидатов или подтасовок электоральных результатов. Квазиэлектократия является с необходимостью квазидемократией. Но реальная электоратия не является с необходимостью реальной демократией. Более того, этого не происходит нигде в современном мире. Всеобщее избирательное право является необходимым, но далеко не достаточным условием демократии. Право избирать де-факто бесполезно, если вы не испытываете доверия ни к одному из кандидатов, если вы не разделяете программу ни одного из кандидатов, если вы никак не можете контролировать его деятельность, если в действительности кандидаты зависят от спонсоров, а не от вас. Право быть избранным де-факто бесполезно, если реальной возможностью участвовать в политической компании обладают только ставленники денежных мешков.
Безоговорочно, построение нормально работающей электоратии является необходимым первым шагом к обеспечению народовластия. В свою очередь, электократия (а следовательно и демократия) может быть построена только в ЛИБЕРАЛЬНОМ и ПРАВОВОМ государстве. Правовое государство отличается от полицейского тем, что имеет эффективную и независимую судебную систему, руководствующуюся законом, а не телефонным правом, которая, в частности, способна предотвратить потенциальные нарушения избирательных прав в виде фальсификации результатов, снятия неугодных кандитатов и т. д. Правовое государство само по себе требует известной степени либерализма. Как минимум, оно предполагает гласность, т. е. возможность инициативных граждан привлекать публичное внимание к нарушениям правозаконности. Недостаточно полагаться только на бюрократические механизмы обеспечения правопорядка (т. е. на жалобы и апелляции в вышестоящие органы), поскольку, во-первых, механизмы эти медленны и неуклюжи, во-вторых, обесцениваются возможностью сговора вдоль властной вертикали. Но гласность - только один из аспектов либерализма. Последний важен сам по себе и в гораздо более широком смысле. Прежде всего, электократия требует общей свободы слова, ибо каждый кандидат должен иметь возможность высказывать свою политическую программу. Но и это лишь малая часть необходимых свобод. Смысл либерализма состоит в легальности любых видов деятельности, которые не наносят ущерба обществу. Если два индивидуума, добровольно и к обоюдному удовольствию, вступают в гомосексуальное сношение, обществу не может быть никакого дела до их личной жизни. Если индивиддум добровольно употребляет марихуану, обществу не может быть никакого дела до этой его привычки. Либерализм является необходимым следствием гуманизма. Каждый человек индивидуален и ищет счастья своими путями. Если мы запрещаем какие-то практики, приносящие удовлетворение отдельным людям и при этом не имеющие негативного влияния на остальных граждан, мы тем самым уменьшаем совокупное количество счастья в обществе и увеличиваем совокупное количество страданий, фрустраций. Противоположная либерализму, прогибиционистская позиция (эвфемистически позиционируемая как "консервативная") с необходимостью и с очевидностью мизантропична. Не случайно прогибиционисты маскируют своё кредо под "консервативными", "традиционалистскими" и тому подобными личинами. Либерализм, стало быть, ценен сам по себе, безотносительно электократических и демократических идеалов. Но также он ценен как условие электократии, а следовательно демократии. В прогибиционистском государстве над каждым гражданином висит дамоклов меч кривосудия. Чем больше запретов - тем проще привлечь любого индивидуума за что-нибудь нелегальное, будь то чтение запрещённых книг, исповедование запрещённой религии, практикование запрещённых форм сексуальных сношений или употребление запрещённых препаратов. Печально известный принцип "был бы человек, а статья найдётся" представляет собой химически чистое, откровенное выражение прогибиционистской идеологии. Ввиду его расхожести, многие считают, что иначе и быть не может, что "силовые" органы неизбежно следуют этому принципу по своей "силовой" природе. Но в действительности произвол обусловлен теми законодательными актами, которые правоохранительным органам предписывается исполнять. Прогибиционистские, как и любые другие, законы возникают ВНЕ правоохранительной системы. Морально ответственные, совестливые сотрудники органов правопорядка сами становятся их жертвами и заложниками. Более того, они закономерно вымываются из правоохранительной системы, уступая место лицам нечистоплотным и непорядочным. Вместе с этим, расхождение этических и юридических принципов через криминализацию социально безвредных поступков само по себе провоцирует расцвет коррупционных практик. Если законы морально предосудительны, то коррупция в части неисполнения этих законов становится, как минимум, морально приемлемой, а в каких-то случаях - морально необходимой. Аморально брать деньги от убийцы, желающего уберечь себя от тюрьмы. Но если угроза заключения нависла над продавцом марихуаны или держателем борделя, саботаж уголовного кодекса становится меньшим злом, чем следование ему. Проблема в том, что это открывает скользкую дорогу к тотальному разложению устоев. Преступивший закон, хотя бы и в самых благих целях, подвисает на крючке потенциального шантажа. В то же время он теряет табу на противозаконные действия. Он уже не отвергает их автоматически, а принимает к обдумыванию. В какой-то момент мораль может пасть вслед за буквой закона.
Парадоксальным образом, прогибиционисты, прилагающие все усилия к питанию коррупции, в риторике своей апеллируют к строжайшему блюдению законности и правопорядка, изобретают новые статьи уголовного кодекса и ужесточают существующие, зачастую под рукоплескания истеризованной толпы. Необходимо разоблачать противоречия между прогибиционистской демагогией и её реальными, практическими последствиями. Применительно к построению демократического общества такие последствия очевидны. Прогибиционистские законы позволяют действующей власти легально устранять "неудобных" кандидатов. Потому что на каждого из них найдётся статья. Правоприменение прогибиционистских законов с неизбежностью избирательно, поскольку невозможно поместить в места заключения всех фактических нарушителей, множество которых совпадает со множеством граждан. Прогибиционистское государство не бывает ни демократическим, ни правовым.
К прискорбию, ни одна из так называемых западных "демократий" не является либеральным государством в полном смысле этого слова. Массовые преследования распространителей и потребителей "лёгких наркотиков" по существу являются прогибиционистскими политическими репрессиями, несовместимыми с либеральными принципами. В самом определении "лёгкие" предполагается, что данные вещества не вызывают непреодолимой, патологической зависимости, а следовательно являются "наркотиками" лишь юридически, но не фактически. Более того, предполагается, что эти вещества не более опасны, чем легально потребляемые табак и алкоголь. Несмотря на консенсус в отношении сухого закона, который ныне считается бессмысленным и коррупционным, большинство поддерживает, под воздействием масс-медийной промывки мозгов, аналогичные меры в отношении анаши или ЛСД. В США гонения на марихуану имеют прямой и существеный эффект на результаты выборов, поскольку инкарцерации, а следовательно длительному лишению избирательных прав, под предлогом борьбы с наркотиками, подвергаются почти исключительно демократические избиратели (афроамериканского происхождения). Другой не менее вопиющий пример - драконовские законы против так называемых "педофилов", подавляющее большинство которых в реальности контактирует с сексуально созревшими подростками 14-18 лет, причём сами "преступники" во многих случаях едва уступают переступить порог совершеннолетия.
В целом, тем не менее, политические системы западных "демократий" достаточно либеральны для обеспечения нормального электорального процесса. Отсутствие реального народовластия объясняется не дефицитом либерализма, а узурпацией электократического механизма буржуазией.
Единственно возможный путь к народовластию состоит в модификации электократической системы с целью выведения её из-под буржуазного контроля. Сами по себе выборы необходимы. Прямая демократия невозможна в современных многомилионных государствах. Даже если организовывать регулярные референдумы по разным вопросам, функции оперативного управления общественной системой требуют делегирования полномочий отдельным лицам. Кроме того, регулятивные функции в современных обществах чрезвычайно сложны и многообразны. Их осуществление требует специальных, экспертных знаний, а потому не может разрешаться посредством всеобщего голосования. Вопрос, следовательно, в том, чтобы избираемые органы власти исполняли волю народа, а не пожелания денежных мешков.
Что для этого необходимо? Первейшая мера лежит на поверхности и совершенно очевидна. Политические партии не должны зависить от спонсоров. Это означает, что их деятельность должна финансироваться государством и только государством. Политическая реклама должна быть запрещена, поскольку она предоставляет преференции самым богатым. В идеале партии вообще не должны иметь финансовых средств. Все ресурсы для их деятельности должны предоставляться в натуральном виде. Собственно говоря, необходимых материальных ресурсов всего два: помещения для партийных собраний и командировочные средства для их участников (транспорт плюс пребывание в гостинице). В дополнение к этому, делегаты должны освобождаться от трудовых обязанностей на период участия в плановых съездах. Для региональных собраний возможно ограничиться помещениями, предполагая что транспортные расходы малы, а в гостиницах нет необходимости. Излишне предоставлять каждой партии помещения на постоянной основе. Одни и те же форумные залы могут использоваться в разное время разными партиями, если продумана и законодательно зафиксирована справедливая система их чередования.
Второе условие - каждый избиратель должен иметь возможность найти партию, которую он будет готов поддержать (а в идеале в неё вступить). Поэтому, партий в избирательном бюллетене должно быть не пять и не десять, а несколько десятков. Более того, все эти партии должны реально влиять на итоги выборов, а не только способные занять первое место или, как минимум, преодолеть процентный барьер. Установление процентного барьера должно быть конституционально запрещено, как противоречащее демократическим принципам, поскольку оно фактически лишает влияния на политический процесс всех тех граждан, взгляды которых не совпадают со взглядами нескольких крупнейших партий, тем более, что как правило именно эти меньшинства представляют собой наиболее активную и сознательную часть электорального спектра. Кроме того, процентный барьер служит недопущению на политическое поле новых партий, а следовательно поощряет безнаказанную коорупцию среди имеющихся, потому что всё равно "голосовать больше не за кого". Тем более не соответствует демократическим принципам мажоритарная система, при которой победитель по округу забирает все голоса. При такой системе жизнеспособны оказываются только две крупнейших партии (в социологии это называется законом Дюверже), как, скажем, демократическая и республиканская в США, и обе в скором времени неотвратимо коррумпируются. В идеале мажоритарная система должна быть запрещена Конституцией, как и процентный барьер. Из тех же соображений необходимо законодательно установить минимальный размер парламентских органов каждого уровня, например 500 для федерального, 200 для регионального и 100 для местного, чтобы минимизировать долю голосов, с которой каждая партия может провести в соответствующий парламент хотя бы одного представителя.
Более того, для самых маленьких партий необходимо предусмотреть передачу голосов более крупным. Механизм очень прост. Каждая партия предоставляет в избирательный орган ранжированный список союзников. Если она набирает меньше необходимого процента для хотя бы одного депутатского места, её голоса передаются первой по ранжиру партии, которая прошла в парламент.
Если же отдельных граждан не устраивает ни одна из существующих партий, они должны иметь возможность легко и без затруднений зарегистрировать свою собственную. Здесь, конечно, должна быть разумная мера. Партии не могут быть численностью в три-пять человек. Они должны представлять интересы достаточно большой группы лиц. Решившиеся на создание партии должны иметь за плечами определённый круг единомышленников. С другой стороны, на начальном этапе затруднительно объединить людей из разных регионов. Поэтому разумно установить, что всякая партия создаётся изначально на региональном уровне и должна объединять, как миниум, 100 человек. Следующие несколько региональных отделений образуются присоединением к головной организации, с согласия, разумеется, её избранных лидеров. После набора определённой квоты регионов, партия приобретает федеральный статус, проводит федеральный учредительный съезд и избирает общее руководство, которому передаются функции утверждения новых отделений. С этого же момента или, возможно, по достижению другой, несколько большей, квоты регионального представительства партия получает право участия в федеральных выборах. В масштабе сегодняшней России можно установить первую квоту в 10, а вторую - в 20 регионов. То есть федеральная партия должна иметь минимум 1 тысячу членов, а федеральная партия с правом участия в выборах - минимум 2 тысячи членов. Что касается региональных и местных выборов, к ним должны допускаться все зарегистрированные в регионе партии. Практика сбора многотысячных подписных листов в пользу каждой из партий должна быть конституционально запрещена как антидемократическая, ибо фактически она измеряет не реальную поддержку, а финансовые средства для организации подписчиков, а также представляет опасность вмешательства в ход выборов через бракования подписей от нежелательных партий. Зарегистрированная численность партий в соответствующих регионах должна быть необходимым и достаточным условием регистрации на выборах.
Важно, однако, вести реестр членства самым серьёзным и гласным образом, чтобы препятствовать регистрации фиктивных партий, а с другой стороны - отказам в регистрации по незаконным поводам. Чем больше гласности - тем меньше почвы для злоупотреблений. Членство в партии должно быть публичным актом. Полный реестр партийного членства должен быть доступен через интернет каждому гражданину, чтобы представлять реальный круг активистов каждой из партий. Также должен вестись публичный реестр партийных программ, включая старые, архивные версии, а также реестр голосований каждого депутата от каждой партии в каждом законодательном органе. Основанием для приёма в партию должно быть заявление гражданина в регистрирующий орган (что-то типа подразделения паспортного стола), завереное согласием уполномоченных членов партии. Аналогичным порядком, а также на основании данных о смертности, лишении гражданства и т. п. должно регистрироваться выбытие из партии.
При этом, по-прежнему, число партий может быть очень большим, так что невозможно внести их все в избирательный бюллетень разумных размеров. Для таких ситуаций разумно установить, что в бюллетень вносятся 100 или, самое малое, 50 крупнейших, а остальные могут быть вписаны избирателем вручную (как это широко практикуется в США).
Подводный камень последовательной многопартийности - злонамеренное узурпирование партийных названий партиями, которые не имеют отношения к соответствующей политической программе, т. е. аналог захвата доменных имён в интернете, именуемого "киберсквоттингом" Например, группа буржуа основывает "коммунистическую" партию, которая реально проводит ультраправый курс, но привлекает голоса наивных левацких избирателей. Для противодействия этому трюку необходимо обязать партии к использованию сложных названий, желательно из трёх смысловых элементов, как минимум два из которых являются прилагательными, а одно может быть прилагательным или "знаковым" существительным, например: "марксистская социалистская рабочая партия" или "либеральная демократическая партия "Яблоко".
Чем упорядоченнее, автоматизированнее механизм регистрации партий, проведения съездов и участия в выборах - тем легче и реальнее осуществлять партийную деятельность усилиями добровольцев, без отрыва от основной профессиональной деятельности и без помощи благожелательных спонсоров, которые рано или поздно потребуют плату за участие. Это принципиальный момент: партийная жизнь должна быть организована таким образом, чтобы её могли осуществлять волонтёры. Только такая система может обеспечить реальное народовластие. Но она может функционировать только благодаря государству и при его активном участии. И только либеральное и правовое государство способно поддерживать демократическую партийную систему без махинаций, подтасовок и злоупотреблений.
Какие политические шаги нужно предпринять прогрессивным силам, чтобы воплотить эту систему в жизнь? Оставляя в стороне технические моменты, нужно ответить на один, но принципиальный вопрос: как отобрать власть у теневых кукловодов-плутократов, манипулирующих электократическими партиями? Необходимо ли идти по революционному или по реформистскому пути? Какой из них более реалистичен и реалистичен ли хоть один? Очевидно, что буржуазия не откажется от теневой власти по доброй воле. У меня нет исчерпывающего, однозначного ответа на этот вопрос Но на какой бы путь мы ни встали, в долговременном измерении система народовластия может поддерживаться только теми людьми, которые понимают принципы её функционирования и самосохранения. Если народ демократически решит отказаться от народовластия, будь то напрямую или опосредованно, через принятие опрометчивых решений, которые окажутся губительными для демократического механизма, все усилия преобразователей общества пойдут коту под хвост. Более того, любые общественые инициативы обречены на провал без поддержки масс, неважно проводят ли их реформаторскими или революционными методами. А чтобы иметь эту поддержку - необходимо приобщать массы к прогрессивным идеям. Так или иначе, мы не можем избегнуть массированной агитиационной работы. И прежде всего нам необходимо добиться понимания среди лидеров левых партий и движений, правомочных выдвигать и реализовывать требования о реформировании электократической системы сторону её демократизации.
Отдельно стоит сказать о проблеме совмещения демократических принципов с патриотическими. В массовом российском сознании демократия стойко ассоциируется с предательством интересов государства и народа, с развалом страны и установлением компрадорского режима. Антиоранжистская агитация в период президенства Путина строилась главным образом на патриотических мотивах: "демократическая оппозиция" проплачена Западом и подряжена довершить распил страны. Возможно, в этом есть доля правды. Нельзя отрицать, что в буржуазной электократии, ложно именующей себя "демократией", оппозиционные партии могут быть подкуплены геополитическими противниками. Но происходит это как раз потому, что "демократия" мнима. Партии представляют не избирателей, а спонсоров, которыми могут быть собственные буржуа, а могут быть дяди из заграничных разведок. Исключение спонсоров из партийной жизни лишает враждебные спецслужбы инструмента влияния. С другой стороны, отсутствие демократии совершенно не гарантирует территориальную целостность и устойчивое развитие, не предотвращают разбазаривание природных и иных национальных богатств в пользу правящей верхушки. Бесконтрольность власти закономерно порождает коррупцию и неэффективность управления, которые приводят к ослаблению экономики и народному недовольству. К моменту своего распада, несмотря на значительные либеральные реформы, СССР не имел ничего похожего на электократию западного типа. Власть принадлежала номенклатурным бонзам, часть которых ступила на путь сепаратизма, а другая часть не смогла им эффективно противодействовать. Самим своим фактом самораспад СССР, второй по мощи мировой державы, способной противостоять проискам любых внешних врагов, красноречиво свидетельствует о недостаточной надёжности советской системы в долговременном масштабе, независимо от того, предпочитаем ли мы демократию или "железную руку" как идеальную форму правления. Рано или поздно железная рука ослабевает. Автократ умирает, а его преемники оказываются неспособны удержать кормило власти. Система, в которой высшая власть транслируется от вершины к основанию, а не от основания к вершине, по природе своей неустойчива, поскольку кризис в единственном элементе системы, а именно в венчающем её звене, может оказать разрушительное и необратимое влияние на систему в целом. Горбачёв - хрестоматийный пример "слабого звена", оказавшегося стечением судеб на вершине политической иерархии и повлекшего гибель супердержавы. В других случаях, например с Гитлером, "сильное звено" может не рассчитать амбиции, с теми же трагическими последствиями для государства и народа.
Демократия сама по себе не открывает дорогу сепаратизму, при условии, что полномочия региональных органов власти конституционально ограничены региональными вопросами, а сепаратистские поползновения с их стороны безусловно интерпретируются как преступные, выводящие инициаторов из правового поля. Вопросы демократии и сепаратизма лежат в разной плоскости. Первый - это вопрос о том, как фомируется высшая власть в существующем государстве. Второй - о том, как могут быть изменены границы государства. В преследовании сепаратизма законными средствами нет ничего антидемократичного.
С другой стороны, многие либералы считают право на сепаратизм одной из фундаметальных свобод. Политическая беспристрастность подобной точки зрения весьма сомнительна. Свобода сепаратизма вообще не является личной свободой. Это свобода фиктивного коллективного субъекта, объединяющего тысячи, а то и миллионы лиц, проживающих на некоторой территории и имеющих в реальности совершенно разные политические взгляды. То факт, что территория входит в состав большого государства, а не образует малое, не имеет никакого отношения к личным свободам. Свободы могут соблюдаться в большом государстве и нарушаться в малом. Мне не известны либералы, которые отрицали бы необходимость преследования фальшивомонетчиков, поскольку свободное печатание денег всеми желающими лицами сделает невозможным нормальное функционирование финансовой системы. Но действия сепаратистов - это такая же попытка разрушить государственный организм. Почему к сепаратистам следует относиться лучше, чем к фальшивомонетчикам? Реакционные государства делают всё возможное для своего укрепления. Почему же прогрессивное, народовластное государство, которое, хочется верить, когда-нибудь будет создано, должно закладывать под себя бомбу замедленного действия, допуская и попустительствуя сепаратистским поползновениям? Оправдание сепаратизма через либерализм, весьма популярное в среде западной "прогрессивной" общественности, что-то из области "необходимо освободить маленький свободолюбивый народ из-под гнёта большого тоталитарного народа", в подавляющем большинстве случаев шито белыми нитками и служит конъюнктурным политическим целям. Активисты соответствующих публичных компаний либо оболванены, либо нечистоплотны. Исключение теоретически представляет государство колониального типа, в котором коренное население присоединённых территорий ущемлено в правах и свободах. В таком случае справедливо требовать от метрополии уравнения или отделения. На практике, впрочем, даже и эта ситуация не однозначна. Как показала история деколонизации, пришедшие к власти суверенные бокассы оказывались сплошь и рядом гораздо хуже белых наместников. К тому же, подобные государства практически ушли в прошлое. Если же "эксплуатируемый" малый народ и "эксплуатирующий" большой де-юре и де-факто равны в правах, никакого морального оправдания сепаратизм не имеет. Патриотизм, таким образом, не противоречит либерализму, как не противоречит он и демократическим принципам.