Аннотация: Скрипел пером библиотекарь, и буквы складывались в слово: "Заря тринадцатого века от воплощения Христова. Согласно данным уточненным, когда столица замолчала, стоял свирепый Год Дракона -- двадцатый год с его начала..."
Скрипел пером библиотекарь, и буквы складывались в слово:
"Заря тринадцатого века от воплощения Христова. Согласно данным уточненным, когда столица замолчала, стоял свирепый Год Дракона -- двадцатый год с его начала..."
...Труба звенит, играют флаги. Пасется конь, уставший топать. Огнем костров усеян лагерь, и небо застилает копоть, скрывая трассеры снарядов. Ревут военные машины. Был взят Пекин в кольцо осады непобедимым Темуджином. (Теперь он звался Чингисханом, на страх униженным соседям). Долбят дубовые тараны врата, окованные медью.
Не золотой и не зеленый, не голубой с ультрамарином. Трепещет красный флаг с драконом на башнях древнего Пекина! Своей известные отвагой уже десятки поколений, бойцы сражаются под флагом - кидани, ханьцы и чжурчжени. Смолы кипящей водопады, их результат - ожог тяжелый. И с черным порохом снаряды на мелкочасти рвут монголов. Не умолкают стрелометы!
Обычный день в годину бедствий. Но знает всяк - неладно что-то в могучем Цзиньском королевстве.
Дворец.
Вдали от Темуджина, страданий, ужаса и крови, совет собрали мандарины.
-- Что день грядущий нам готовит? -- спросил один. -- Какие вести? Что с нашей станется державой? Мы победим? Падем ли вместе, навек овеянные славой?...
-- Слова - достойны древних греков! Но мы находимся в Китае, -- Елюй Чуцай, библиотекарь, ему с насмешкой отвечает. Потомок свергнутого рода, внук императорам забытым. -- Увы, мой друг, нас три народа, мы быть не можем монолитом. Едины только внешним видом, и даже в этом тайном круге мы раздираемы обидой, одни - цари, другие - слуги. Мне опостылели интриги. Я сам из свергнутого клана. Служил чжурчженьскому владыке? Служить придется Чингисхану. На нас лицом они похожи, они свободные, как птицы. Пускай кочевники - так что же? Им тоже хочется учиться.
Чжурчженьский принц, бледнее снега, ему ответствует с улыбкой:
-- Ты ошибаешься, коллега, и велика твоя ошибка. Знай, в эти самые минуты, сюда, в Пекин, войскам на помощь, идут свирепые тангуты, чтоб разогнать степную сволочь. Нам завтра снова с ними драться, тангутам -- завтра биться с нами, но здесь -- война цивилизаций, не мясорубка с дикарями. Не движет ими знаний голод, но лишь приказы Чингисхана. Когда орда ворвется в город, что скажешь им, от крови пьяным? Когда огонь щадит не станет страницы книг, дворцы и школы, сказать посмеешь, что кидани -- есть братья старшие монголов?! Змея становится драконом, когда змею другую душит. Мы -- люди Книги и Закона, они -- с одним железом дружат. Они с бумагой незнакомы, нам - Слово памятником будет. Бродя в степи, не знают дома, как будто звери, а не люди. Как трынь-траву их носит ветер в безумных странствиях далеких; они беспечные, как дети; как дети глупые - жестоки. Болтают много о свободе, но мы-то знаем -- постоянно, как тень за ними рабство ходит, они - рабы своих каганов! Монгол умрет и не воскреснет. Черны душой, пустая вера. Поют свои тупые песни -- в них нет ни рифмы, ни размера. Вот неталантливое племя! Нам эти песни слушать тошно. За нами будущее время, им -- навсегда остаться в прошлом! Оставь в покое прах державный. Спроси себя, Елюй Чуцая -- ты был один из многих равных, иль раб, меняющий хозяев?!
-- Не знаю, друг. Не стану спорить, -- Чуцай ответил, опечален. -- Едины в радости и в горе, мы снова встретимся?
-- Едва ли. Едины в слабости и в силе, пускай мы много не успели, но мы погибнем так, как жили - с мечом в руке, с мечами в теле.
* * * * *
..."УРА!" кричите Темуджину! Поход закончился успешно! Посол явился из Пекина - с капитуляцией, конечно. Уже готов спрятать луки в колчан монголы-ветераны. Ведут посла под белы руки в шатер к великому кагану. Чингис устал наложниц тискать и погонять своих холопов. Доволен хан - победа близко! Сейчас - Китай, потом - Европа!...
-- Приятно оказаться правым, -- промолвил хан, сверкнув глазами. -- Так что, великая держава вдруг оскудела храбрецами? Признай, вы крепко сбились с курса! Не смей упорствовать в обмане!
Посол спокойно улыбнулся:
-- Я смерть принес тебе в кармане.
Фонтаном брызг раскрылись вены -- замрите, слушайте поэта! Сверкнули звезды сюрикенов, как будто в космосе кометы! Как от нехватки кислорода на лунный камень реголита, упали стражники у входа, потоком звездочек пробиты. Во взрыве потонули крики, в земле дымить остался кратер... А где же был Чингис великий, убийца и завоеватель? В штаны наделавший, простите, вопил, свернувшись под кошмою, когда его народный мститель разил недрогнувшей рукою...
Потом ужасные тангуты в тылу ударили и с флангов. В войну, заваренную круто, вмешались воины Чипангу. И вот, подвержены расколу и проклиная перемены, бежали подлые монголы - они вернутся, несомненно...
Но тот, кто вырвал сучье вымя, не мог остаться безымянным! Как звался он? Какое имя носил убийца Чингисхана?! Кого воспеть сумеют нарны, чжурчжени, ханьцы и кидани? Кого владыка благодарный в своих молитвах упомянет? Кому - салюты катапультой в любом году по сорок вспышек? Кого из камня высек скульптор, кто стал героем тысяч книжек?! Чью арку даже без биноклей увидят в странах отдаленных? Какой роскошный иероглиф украсит цзиньские знамена?! Кого не примут рай и пекло, кто духом в космосе летает?!...
Елюй Чуцай, библиотекарь, стал императором Китая. Монгол прогнавший до Казбека, скончался тихо утром ранним, в конце тринадцатого века.