Евгений называл себя довольно просто. Не Женей, не Женечкой, не Гешой, а ЕвГением. При знакомствах, когда нужно было представляться, он всегда ненавязчиво подчеркивал ударением вторую "Е" и выделял "Г", словно боясь, что её пропустят. Конечно, он никому не говорил, что считает себя гением, но в мыслях, даже не сокровенных, а в простых повседневных мыслях, он себя называл величайшим ГЕНИЕМ, пока ещё не признанным, но уже почти где-то рядом со всемирной славой.
ЕвГений был величайшим поэтом или писателем в не столь отдалённом будущем. Так он считал, придумывая сюжеты грядущих произведений. Момент излития мыслей на бумагу казался ЕвГению высшим смыслом Бытия, единственной целью жизни, в которой нужно просто обязательно оставить нечто шедевральное. В этом моменте было что-то эротическо-гламурное, брутально-сексуальное, интимно-космическое, в нём заключалась вся невысказанная Вселенская высшая мудрость. Он пытался вложить в каждую строчку максимум сжатой информации, которая принесёт страждущему читателю настоящее откровение духовного пира, даст наслаждение пафосным звучанием рифмы.
Ему нравилось играть словами, растаскивая их на буквы, вычленяя потусторонний смысл. Сам процесс написания походил на смакование фраз, предложений и слогов, словно на ритуал сомилье при снятии пробы с марочного вина. Он перекатывал на нёбе безударные гласные, полоская горло раскатистыми, слегка грассирующими звонкими согласными, выплёвывая глухие и проглатывая роскошный аромат сладостных звуков, отдающих неповторимый букет увядающих окончаний.
На открытый документ Ворда лились потоком чёрные закорючки, окаймлявшие белый лист узорами буквенной вязи и полосочки разрастались со скоростью нескольких страниц в минуту. Всё это происходило без напряга, без какой-либо внутренней напряжённости, присущей начинающим писателям. Протухшую фантазию не приходилось стимулировать новыми ощущениями изменнённой реальности или релаксирующе-убаюкивающими восточными мелодиями, пробуждавшей осмысленные образы фантасмагорического сознания. Высокая поэзия выходила из-под пера ЕвГения, распиная ямбы и хореи, четверостишья и троестрочья речитативных и мелодичных строк.
Он писал вдохновенно, отрешённо, абстрагируясь от всея. Словоформы рождались из ниоткуда, из самого дыхания Вселенной, плавно меняя направленность фабулы в русло угодное автору, прогибаясь под его волю и становясь лишь послушной игрушкой в руках Мастера.
Заранее заведённая на просторах Интернета страничка Живого Журнала с нетерпением ждала его произведения. Конечно, первый попавшийся стих он бы не стал выкладывать, потому тщательно выверенный до мелочей образец лучшего шестнадатистрочного творения был отредактирован на наличие всех возможных закорючек запятых, размашистых точек, нелепых точек-запятых, раздавленных двоеточий, лежащих дефисов и стройных восклицательных знаков.
Через сорок минут вернувшись в собственноручно отконтроэсэнно-контроэменный стих в ЖЖ он увидел ЭТО! Пересыпь "кг/ам" и гнусного мата в неравных пропорциях с отборными ругательствами на странном, просто диком языке. Самым безобидным комментарием к гениальному стиху оказалась малопонятная фраза на как-бы-русском языке, где фонетическая составляющая написания доминировала над всеми правилами, узаконенных в словарях Ожегова, Даля и Розенталя. Эта фраза повергла в шок, вырвала остатки разума, безжалостно растоптав, подобно жириновцам, низвергнувших пресловутый гамбургер из МакДональдса на асфальт.
Безумное словосочетание букв "аффтар выпий йаду" стало последней каплей, наполнившей чашу ЕвГения. Он подскочил к системному блоку, с размаху круша ногой упавшую клавиатуру и скидывая монитор на пол. Из корпуса повалил дым, перерастая в язычки пламени, уничтожая все романы, повести, рассказы, эссе, новеллы, стихотворения и поэмы на жёстком диске. Только на столе нетронутым островком испещрённого талантом гения остался лежать черновой вариант стихотворения, накарябанный на клочке туалетной бумаги: