Есть вопросы, которые часто задают сторонникам коммунистического анархизма, они довольно типичны. Ответы на данные вопросы приводятся ниже.
Нам представляется необходимым разрушить представление о коммунистическом обществе как о запредельном рае, где царит абсолютная гармония в человеческих отношениях, имеется невероятное материальное изобилие и фантастические технологии. Объявляя подобные вещи неизбежными качествами коммунистического общества, большевики и другие сторонники партийных иерархий, называющие себя коммунистами, отодвигают коммунизм в далекое будущее. В настоящем же полагают они, коммунистические отношения все равно невозможны ни в какой форме. В настоящем люди должны работать в поте лица на государство, которым будет руководить марксистская партия и укреплять это государство, с тем, чтобы когда-нибудь оно построило коммунизм. Ключевая идея марксистских коммунистических групп выражена принципом "отложенного удовольствия", как его обозначил Маркузе. Еще лучше эту мысль выразил Мао: "Десять лет упорного труда, десять тысяч лет счастья.' Стоит ли говорить о том, что ожидаемое счастье так никогда и не наступило.
Сладкой большевистской лжи о коммунизме мы противопоставляем борьбу за человеческую коммуну, не лишенную недостатков и противоречий, но вместе с тем достижимую, реальную, земную. Некоторые социальные эксперименты человечества, например коммуны Арагона в Испании 1936-1937 гг. приближались к этой реализуемой мечте.
'Почему вы выступаете за проект преобразования общества, который называете анархо-коммунистическим? Зачем это Вам?'
Мы - сторонники безгосударственного (анархистского) коммунистического общества по той причине, что признаем за людьми право на жизнь, право на свободу и право на равенство.
Что касается права на жизнь, то это естественное право, очевидное само из себя. Естественноправовой коммунизм всегда исходил из того, что все люди хотят жить, следовательно, имеют право жить. Вот что писал по этому поводу сторонник коммунизма Гракх Бабеф, чьи взгляды по многим другим вопросам мы, впрочем, не разделяем: '...Право жить - основное из всех прав, на Земле нет ничего более священного, оно незыблемо, покушаться на это право означает совершить величайшее из всех преступлений. Жить не значит страдать и изнемогать, не значит влачить жалкое существование и в сопровождении вечных спутников - нужды и лишений - кое-как брести от колыбели до могилы. Жить значит свободно проходить свой жизненный путь, получая на каждом его этапе то, что более всего отвечает нашему физическому и моральному складу'.
Под свободой мы понимаем возможность управлять своей жизнью, принимать решения самостоятельно в тех вопросах, которые касаются самого человека, и коллективно с другими людьми, когда эти вопросы касаются их.
Человек является коллективным существом. Он приобретает человеческие качества благодаря жизни в сообществе людей. Человеческие существа, воспитанные животными были животными, но не людьми, не знали человеческой этики, добра и зла, речи и разума. Люди не являются разрозненными атомами. Они связаны между собой тысячами связей: экономических, культурных, психологических. Отдельно от других "Я" не существует.
Поэтому мы, люди, всегда зависимы от других людей. Один человек может многое, но бессилен против воли миллионов, что его окружают. Никакой свободы от людей у нас нет и быть не может в силу самой нашей сущности. Вопрос, следовательно, лишь в том, какого рода отношения связывают 'Я' с другими. Эти отношения могут помочь нам стать свободными, а могут помешать.
Вот почему необходимо равенство. Анархисты убеждены в том, что любое неравенство между людьми разрушительно для свободы. В тех случаях, когда люди равны между собою, каждый имеет шанс убедить тех, с кем вместе живет и работает, в своей правоте. Можно отстаивать свои интересы, входя в соглашение с другими людьми, чьи интересы не являются принципиально непримиримыми. Но если люди не равны, если меньшинство эксплуатируют других, присваивают себе результаты коллективного труда, распоряжаются чужими жизнями и за счет этого живет в достатке, то с такими руководителями договориться о чем-либо невозможно. Ведь они заинтересованы в сохранении своего руководящего положения, и, соответственно, в сохранении приниженного положения всех остальных. С того момента, как они появились (а это произошло тысячи лет назад), наша жизнь и свобода в их руках. Они живут в роскоши посреди бедности, по своей прихоти ликвидируют целые отрасли производства, затевают войны. Ради них мы должны жить и умирать. Анархо-коммунистов такое положение вещей не устраивает. Оно, очевидно, несправедливо. Мы считаем, что все люди имеют право самостоятельно определять свою судьбу. Это означает, что никто - ни чиновник, ни олигарх - не имеют права приказывать нам, по каким законам жить. Общественный строй, при котором нет чиновников и государства, принято называть анархизмом.
Но, говоря о равенстве, мы не имеем в виду уравниловку. Люди не похожи друг на друга. Пусть каждый отдает обществу то, что может отдать в силу своих способностей и берет то, что хочет взять, исходя из своих потребностей. От каждого по способностям, каждому по его потребностям в меру экономических возможностей общества. Такой общественный строй называется коммунизмом.
Итак, с нашей точки зрения, существуют три высших ценности. Это жизнь, свобода и равенство. Они неразрывно связаны между собой. Право на жизнь неоспоримо, очевидно само из себя. Но жить, значит жить полной жизнью, свободно, не подвергаясь лишениям, пыткам, унижениям. Поэтому право на жизнь не реализуемо без свободы, без права самостоятельно определять свою судьбу в человеческом обществе, путем диалога с другими людьми. Свобода же, в свою очередь, невозможна, если нет равенства между людьми. Поскольку мы не видим возможности реализовать все эти права, кроме как в анархистском коммунистическом обществе, то являемся сторонниками коммунистического анархизма.
'Вы рассчитываете на создание общества, основанного, прежде всего, на сотрудничестве людей, а не на взаимной борьбе, как при капитализме. Но ведь люди не идеальны. С чего вы взяли, что создание такого общества вообще возможно?'
Разумеется, в условиях коммунизма люди не превратятся в ангелов. Они останутся людьми. Однако многообразие человеческой природы не укладывается в рамки тех принципов поведения, которыми люди преимущественно руководствуются в условиях капитализма - принципов конкуренции, господства и подчинения. Принцип современного общества 'каждый сам за себя' вовсе не является незыблемым. Люди жили в условиях общности имуществ и отсутствия государственной власти на протяжение десятков тысяч лет. Государство и собственность - это относительно новые явления, им всего несколько тысячелетий. Не исключено, что анархо-коммунистический строй - самый устойчивый из всех известных истории.
Даже в условиях имущественного равенства, общего распоряжения средствами производства и коллективного принятия решений конфликты между людьми не исчезнут полностью. Но они будут возникать гораздо реже. И, главное, не они будут определять ход истории. Так было, например, в русской сельской общине в 19 начале 20 го вв. Русский экономист Н.Воронцов отмечал, что в рамках общины индивидуальные интересы совпадали в большинстве случаев с коллективными. Например, когда все вместе работают на общем поле и от усилий всех зависит благосостояние каждого, то каждый заинтересован в процветании всех. Господствует принцип 'я помогу тебе сегодня, а ты мне - завтра'. Вполне естественно, что и решать вопросы производства в таком сообществе станут коллективно, на общем собрании, или на действующем в рамках наказов этого собрания совете. Именно в подобных сообществах культивируются обычно такие принципы, как самоуправление, сотрудничество, стремление к равенству и взаимопомощь.
'Как конкретно вы представляете себе такое общество?'
Самоуправляющиеся ассоциации коллективов станут производить лишь то, что действительно необходимо этим коллективам, соответствует их потребностям. Все, что независимые коллективы (самоуправляемые кварталы, местные коммуны) смогут произвести непосредственно для себя в собственных мастерских, будет произведено ими самими. В то же время коммуны будут связаны межу собою крупными совместными промышленными и научными проектами. Среди них будет совместное производство электроэнергии, строительство и поддержание в рабочем состоянии транспортных систем, совместное производство сложных машин, научное и производственное экспериментирование. Кроме того, будут и совместные культурные, образовательные и иные проекты. Большое коммунистическое общество - это коммуна коммун.
Так пытались построить анархо-коммунистическое общество в Арагоне в 1936-1937 гг., и довольно успешно (затем коммуны были разрушены сторонниками Испанской Республики). Сначала ввели самоуправление и общественное потребление ряда продуктов в отдельных коммунах. Потом, когда увидели, что это работает, спустя несколько месяцев, провели съезд коммун, который взял курс на анархистский коммунизм. Отдельные коммуны договорились о согласовании работ между собой и о создании статистического управления. Оно должно было получать информацию от самоуправляемых коммун о потребностях их членов, сообщать ее производствам, находившимся в совместном управлении коммун. Все свои потребности, которые каждая коммуна могла реализовать сама, она реализовывала сама. Все что выходило за пределы ее возможностей, должно было стать предметом производства, планировавшегося совместно с другими коммунами.
Это, однако, относится к области экономики. Более широкое описание анархистского общества находим у Кропоткина: 'Это общество будет состоять из множества союзов, объединенных между собою для всех целей, требующих объединения, - из промышленных федераций для всякого рода производства: земледельческого, промышленного, умственного, художественного; и из потребительских общин, которые займутся всем касающимся, с одной стороны, устройства жилищ и санитарных улучшений, а с другой - снабжения продуктами питания, одеждой и т. п. Возникнут также федерации общин между собою и потребительских общин с производительными союзами. И, наконец, возникнут еще более широкие союзы, покрывающие всю страну или несколько стран. Все эти союзы и общины будут соединяться по свободному соглашению между собой... Развитию новых форм производства и всевозможных организаций будет предоставлена полная свобода; личный почин будет поощряться, а стремление к однородности и централизации будет задерживаться. Кроме того, это общество отнюдь не будет закристаллизовано в какую-нибудь неподвижную форму; оно будет, напротив, беспрерывно изменять свой вид, потому что оно будет живой, развивающийся организм'
Почему для анархистов так важны вопросы организации управления, власти? Считаете ли вы, что вопросы собственности, того, кому она принадлежит, менее существенны?
Вопрос организации управления (вопрос о власти) и вопрос о собственности, это не два разных вопроса. Это один и тот же вопрос. Власть - это право принимать решения за других в том, что касается их жизни. А собственность, это право принимать за других решения, связанные с управлением конкретным имуществом (и доходами от его использования), с имуществом, которое произведено коллективным трудом. Таким образом, частная собственность - это частный случай власти. Частная собственность это ситуация, когда конкретный индивид, считающий себя самым умным или хитрым, или группа таких индивидов, присваивает себе право решать за других вопросы, касающиеся управления коллективно изготовленными предметами. Если же такая группа людей объединяется в государство, то получаем государственную собственность вместо общественной, как это было в СССР. Там орудиями труда, недвижимостью и природными ресурсами управлял и владел бюрократический аппарат государства.
В условиях частной или государственной собственности неизбежна эксплуатация. Средства производства находятся в руках меньшинства людей. Меньшинство принуждают работать на себя всех остальных, самовольно распоряжается результатами коллективного труда. Причем те, кто обладают властью политической, и те, кто обладает властью экономической (собственностью) либо совпадают в одном лице, либо кооперируются между собою. Любое государство, в любой стране, обладает огромным богатством, собственностью, недвижимостью, налоговыми поступлениями, активно вмешивается в экономику. Кроме того, оно гарантирует неприкосновенность богатства и доходов крупных собственников, а те взамен поддерживают его в финансовом отношении (иногда, и само государство выступает в роли крупнейшего из собственников) Исключений не бывает. Правда, необходимо отметить, что группировки, обладающие собственностью и властью, периодически вступают в борьбу друг с другом, и переделяют собственность. Как остроумно пошутил один современный российский писатель: 'вся история человечества за последние 5 тысяч лет - это ни что иное, как постоянный пересмотр итогов приватизации'.
Иными словами Вы не можете быть за господство одних людей над другими, но против собственности. Это исключено. Коммунизм, то есть общество без частной собственности, может быть только анархистским, или же его не будет вообще.
Анархо-коммунисты выступают за то, чтобы заменить иерархию самоуправлением. Греческий социолог Корнелиус Касториадис, чьи взгляды близки к анархизму, писал: 'Мы хотим самоуправляемое общество. Что это значит? Общество, которое управляет, а значит, руководит само собой. Но надо еще уточнить. Самоуправляемое общество - это общество, где все решения принимаются коллективом, которого эти решения касаются. Речь идет о системе, где те, кто осуществляет деятельность, те и принимают коллективно решение, что они должны делать и как это сделать в тех границах, которые налагает на них сосуществование с другими коллективами. Таким образом, решения, которые касаются работников цеха, должны быть приняты работниками этого цеха, решения, которые касаются работников нескольких цехов - собранием этих работников или их делегатами, избираемыми и сменяемыми, решения, которые касаются квартала - жителями квартала, решения, которые касаются всего общества - всей совокупностью мужчин и женщин, которые в нем живут'.
Иерархия, неравенство, господство человека над человеком появляются там, где возникает разделение труда в вопросах управления общественной жизнью. Господство человека над человека появляется там, где процесс принятия управленческих решений выходит из-под контроля общины и сосредотачивается в руках меньшинства.
'А что если сильный, талантливый человек берет на себя инициативу в том, что касается принятия решений? Или, если так поступает группа людей?'
Весь вопрос в том, чтобы тщательно провести границу между инициативой и принуждением. Когда одаренный, сильный, волевой человек берет на себя инициативу и что-то делает первым, то это - правильно. Тем самым он подает пример другим. Когда он проявляет инициативу и приглашает других ей следовать - это тоже правильно. Когда, наконец, он подает какую-то идею и агитирует за нее других - это его безусловное право. Однако, когда он говорит, что он будет решать за других, как им лучше устроить жизнь, потому что он умнее, сильнее и лучше других - это означает господство человека над человеком. На самом деле, даже если бы такой человек или группа людей хотели сознательно навредить всем остальным, они не смогли бы выдумать лучше.
Общество состоит из миллионов отдельных людей. Каждый человек - личность, индивидуальность со своими вкусами и предпочтениями, интересами и устремлениями, надеждами и разочарованиями. Кроме того, человек не статичен: на протяжение жизни он меняется. И никто, кроме самого человека не может сказать, что же ему нужно на самом деле. Всякий, кто за человека пытается решить, что этому человеку нужно, превращает его в вещь, подавляет его личность, разрушает его самобытность, самостоятельность и свободу.
Неважно, какими побуждениями руководствует диктатор или правящая группировка (партия), важно, какие последствия неизбежно вызывает их деятельность. Определить из единого центра, как жить массам людей, составляющих общество, значит навязать им нечто, что им чуждо, поместить их в прокрустово ложе каких-то схем - неясных, непонятных, и зачастую неприятных обществу. Отсюда неизбежность конфликта между правящей группировкой и всеми остальными. Касториадис отмечает: 'Никакие научные расчеты не помогут нам решить, что предпочтительно для общества в следующем году: больше досуга или больше потребления, более или менее быстрый рост. Тот, кто утверждает, что такое может быть просчитано какой-то отдельной группой специалистов - невежда или лжец. Единственный критерий, который имеет смысл в этих случаях, это то, чего собственно хотят составляющие общество мужчины и женщины. Только они, и никто другой, могут решить, как им жить и работать'.
А вот как описывал анархо-коммунист Всеволод Волин ситуацию, в которой оказалась правившая в России партия большевиков с лета 1918 г.: ''Коммунистическая' власть, которая, в силу принципа, концентрирует всё в своих руках, является... ловушкой. Гордая своим 'авторитетом', преисполненная чувством собственной 'ответственности' (которую сама на себя возложила), она боится всякого проявления независимости. Любая самостоятельная инициатива вызывает у неё подозрение, представляется угрозой... Ибо она никому не желает уступать бразды правления... И власть отвергает, давит эту инициативу или следит за ней с целью нанести решающий удар... Она претендует на то, что хочет и может 'руководить' бесконечно разнообразной деятельностью миллионов людей. Чтобы добиться в этом успеха, ей необходимо в один миг охватить всю неизмеримую, находящуюся в постоянном движении общественную жизнь: суметь всё узнать, всё понять, всё предпринять, за всем наблюдать, всюду проникать, всё видеть, предвидеть, охватить, наладить, организовать, повести... И она оказывается абсолютно бессильной в сфере эффективной реорганизации экономической жизни страны. Последняя переживает быстрый распад... В подобных условиях некомпетентность власти ведёт к настоящему краху экономики: остановке промышленного производства, разрушению сельского хозяйства, распаду связей между различными экономическими отраслями и нарушению экономического и социального баланса в обществе. Из этого неизбежно следует использование политики принуждения, особенно по отношению к крестьянам, чтобы заставить их любой ценой снабжать провизией города... Крестьяне прибегают к 'сопротивлению', и в стране воцаряется разруха. Труд, производство, транспорт, обмен и пр. дезорганизуются и впадают в состояние хаоса... Чтобы поддерживать экономическую жизнь страны на допустимом уровне, у власти остаются в итоге лишь принуждение, насилие, террор. Она прибегает к ним всё более широко и методически. Страна продолжает биться в тисках ужасающей нищеты и голода'.
'Но ведь в реальной жизни всегда есть отдельные люди - более деятельные, более активные, в чем-то даже более конструктивные, чем другие...'
Верно. Кроме того, бывают разные ситуации. Некоторые люди просто более компетентны в обсуждаемых вопросах, чем другие. В отношениях врача и пациента, учителя и ученика, первоклассного ученого и лаборанта присутствует все же некоторый элемент иерархии. Наконец, бывают ситуации, когда требуется очень быстро принять решение, ибо речь идет о сохранении человеческих жизней. Например, в случае ликвидации последствий катастрофы. И вполне возможно, что такие решения смогут принять лишь несколько людей, которым остальные вынуждены будут предоставить исключительные полномочия... Вероятно это будет сохраняться в той или иной степени в условиях коммунизма. Но важно, что все же преобладать в обществе будут иные, неиерархические отношения.
'Абсолютное уничтожение всякой несвободы наверное невозможно, писал американский журнал Anarchy - и те, кто требует достижения этого абстрактного абсолюта скорее всего догматичные фанатики, которых лучше избегать. Они возможные кандидаты в робеспьеры будущих царств террора. Однако между Сциллой фанатизма и Харибдой беспринципного реформизма лежит то, что мы считаем реализуемой и жизненной концепцией качественно более свободной и справедливой социальной системы. Подобная система не будет чиста и безупречна , но она потребует действительно радикального переустройства общества, которое будет заключаться в изменении баланса общественных отношений, она покончит с нынешним господством иерархических и авторитарных общественных отношений, заменит это господство самовоспроизводящейся системой неиерархических общественных отношений, которые могут быть названы... анархией'.
Важно стремиться к идеалу. Близкий к анархизму социальный мыслитель левый эсер Исаак Штейнберг считал, что даже в безгосударственном обществе сохранятся "кристаллы власти", обусловленные психологическими и организационными причинами. Даже если эти иерерхии строятся на полностью добровольных началах, они чреваты превращением в новые пирамиды власти. Штейнберг сравнивает свободное общество с раствором, в которой плавают маленькие кристаллики твердого вещества. Чтобы жидкость не кристаллизовалась целиком, ее необходимо постоянно перемешивать и удалять очаги кристаллизации. Каждый такой случай следует рассматривать отдельно, и следить за тем, что он не сделался причиной появления новых, устойчивых иерархий. Если не следить за этим процессом, то общество, объявившее окончательную победу "анархии", может, само того не заметив, превратиться в диктатуру. Поэтому Штейнберг говорил о создании безгосударственной федерации, постоянно борющейся с подобной "кристаллизацией".
'При анархии решение должно приниматься не большинством голосов, а единогласно, при учете всех мнений, на основе консенсуса. При капитализме это практически невозможно, и, кроме того, совершенно блокировало бы работу революционной организации, лишило бы ее возможности действовать оперативно и эффективно. Организация, построенная на анархистском принципе, оказалась бы бесполезной в борьбе против капитализма она действовала бы слишком медленно, поэтому необходимо придерживаться иерархического принципа организации. В организации должен быть центр, который способен быстро принять решения, необходимые для исполнения всеми остальными'.
Кто установил такой порядок, что при анархистском коммунизме решения непременно должны приниматься консенсусом? Это выдумка... Всеобщее согласие - вещь невозможная. Желательно приходить к согласию, когда принимаются жизненно важные решения. Но часто это невозможно, а действительность требует оперативно решить вопрос. Тогда решение принимается большинством. Сообщество, где все решения принимаются на основе консенсуса, скорее всего, будет похоже на концентрационный лагерь.
Из принятия решений большинством, в свою очередь, совершенно не вытекает необходимость для меньшинства подчиняться большинству. Достаточно, чтобы оно не мешало. Могут не участвовать в выполнении решений, могут критиковать их - но не имеют право противодействовать. Такой подход позволяет ликвидировать принуждение хотя бы внутри организации. Никто не заставляет людей делать то, что они не хотят. У них сохраняется право убеждать других в том, что принятые решения не были верны.
'В современном мире для борьбы с эксплуатацией и господством человека над человеком необходимо насилие. А для организации насилия опять-таки нужен централизованный аппарат. Только движение трудящихся, построенное по принципу армии, управляемой генеральным штабом, сможет разрушить институты буржуазного общества, захватить власть и использовать ее для блага самих трудящихся. И лишь потом станет возможен переход к коммунистическому обществу.'
Совершенно не из чего не следует, что успешная революционная организация должна быть централизованной. Есть свои тактические преимущества у децентрализации. К ним относится способность гибко реагировать на местах на быстро меняющуюся ситуацию. Кроме того, у децентрализованной организации нет уязвимого центра, ликвидация которого могла бы обрушить и парализовать все движение. Так в Польше в 1980-1981 гг. существовал огромный профсоюз Солидарность. В нем насчитывалось 10 миллионов человек, - четверть всего населения страны. Но в декабре 1981 г. польское правительство ввело военное положение и разгромило Солидарность. Не смотря на огромную численность, профсоюз оказался крайне уязвим, именно потому, что имел жесткую централизованную структуру. А в ее рамках все ключевые решения принимались несколькими сотнями профсоюзных чиновников. Кроме того, организации на местах не имели опыта решительных, самостоятельных действий. Властям достаточно было арестовать руководителей, а так же чиновников, поддерживающих связь между центром и различными региональными отделениями Солидарности, чтобы парализовать всю работу профсоюза. Напротив, в Венгрии в 1956 г. рабочие собрания и подконтрольные им органы координации (советы) победили государство без централизации. Афганские моджахеды из 10-15 разрозненных группировок разгромили централизованную армию Советского Союза в 1980-1987 гг. Союз вольных городов Италии разбил в XII веке армию Фридриха Барбароссы. В V веке до н.э. союз независимых полисов Греции уничтожил огромную армию централизованной персидской империи.
О том, как современное децентрализованное общественное движение может победить централизованную силу государства, свидетельствуют революционные события в Боливии в 2003 г. Вот что писали об этом движении (именуемом 'газовой войной') боливийские анархисты: "В "газовой войне" не было единого центра. Существовало множество центров, сходящихся вместе к одному-единственному центру, резиденции правительства, сметая силы государства и превращаясь в единую кочующую военную машину, продвигающуюся к центру государственной власти, разрушая власть. Эта военная машина состоит из многих центров активности и силы. Одним из них неожиданно стало движение крестьян-аймара из айлью (сельских общин), аграрных коммун и пастухов степи, которые захватывали дороги и перегораживали их камнями, исчезая перед самым появлением армии. Та приступала к разблокированию дорог, на что тратила большую часть дня. Таким образом аймара перерезают движение транспорта между городом Ла-Пасом и озером Титикака, с Перу, с Юнгас и Бени на севере и с Оруро, Кочабамбой и Санта-Крусом на юге. Эти акции не ведут к жертвам среди солдат репрессивных сил. Но государству наносится огромный экономический ущерб, поскольку затрудняются торговые перевозки из Ла-Пасом в остальную часть страны и на внешние рынки, и перевозки из внутренних районов страны и с внешних рынков в Ла-Пас... Шахтеры Уинуни предпринимают обходный маневр и стремительно продвигаются к Ла-Пасу в некоем подобии блицкрига или маневренной войны. Шахтеры выступают из Уинуни по направлению к Оруро, армия выступает, чтобы перехватить их на равнинах Сора-Сора, шахтеры обходят армию с флангов через холмы. Таким образом, они вступают в Оруро и занимают его, обходят армию с тыла... Основная часть контингента из 3000 шахтеров доходит до Патакамайи, где ее задерживает армия, а затем снова возобновляет движение вперед, пока не достигает Ла-Паса. Шахтеры несут динамит и старые ружья "маузер". Импровизированные воины. Настоящая военная машина. Кочевая жизнь и стремительность... Эль-Альто, огромный пригород (Ла-Паса, столицы Боливии - прим. пер.), временное прибежище крестьян-аймара, мигрантов с плато Альтиплано, бывших шахтеров, переселившихся из Потоси и Оруро, рабочих-механиков и текстильщиков, ремесленников, огромной массы молодежи, не имеющей работы, образования и надежды и находящейся в безвыходной ситуации, эмигрантов из Перу (...). Взрывная нищета, выброшенная городом вон. Сила, вобравшая в себя потенциал ответа. И был дан прекрасный ответ - ответ восставшего города. Огонь, динамит, камни, баррикады и траншеи ответили автоматическим ружьям, танкам, вертолетам армии и полиции. На убийства население ответило взрывом ярости и всеобщей самоорганизацией. Ночью соседи натягивали колючую проволоку между фонарями, чтобы помещать проходу солдат. Кварталы объединялись вокруг своих соседской ассоциаций, ставших центрами и руководителями борьбы. Каждый приходской колокол подавал горячие призывы, призывал обитателей на битву. Они организовывались по группам домов; были сооружены сотни баррикад и траншей. Динамит, принесенный шахтерами, послужил для того, чтобы взорвать железобетонные пешеходные переходы на главной улице Эль-Альто и помешать проходу танков, грузовиков и военных отрядов. Блокада очистительного завода ЯПФБ в Сенката, который производит горючее, жидкий газ, керосин и дизельное топливо, вызвала нехватку горючего для танков и армейских грузовиков. Это побудило военных сформировать караваны (один провалился, второй оказался относительно успешным), из танков, грузовиков и вертолетов. Они стоили многих жизней людям Эль-Альто и Ла-Сехи. И все же то было поражение армии, ведь ей пришлось организовать целую военную экспедицию, чтобы раздобыть хоть немного горючего... Ла-Пас (столица Боливии - прим. ред.) был атакован с четырех сторон. Крестьяне из окрестностей Ла-Паса, Юнгаса и Ачакачи продвигались к городу и мало-помалу почти неуловимо проникали в него... Что касается распространения информации в ходе конфликта, мы можем сказать, что оно осуществлялось не иерархически, а через газеты, радио - прежде всего, народные, квартальные и принадлежащие ассоциациям - и некоторые каналы телевидения. Оно было горизонтальным и осуществлялось по многим направлениям, идя отовсюду и во всех направлениях и обличая убийства и правительственные репрессии. В Ла-Пасе и по всей стране действует прекрасная система радио и связи "Эрболь", которая образует сеть радиостанций во всех внутренних районах страны и разъясняла различные события движения.'
Действуя подобным образом, боливийское социальное движение добилось своих целей, сместило действующего президента страны. В долгосрочном плане оно добилось и другой цели: национализации газовой промышленности, приносящей основные доходы стране. Другое дело, что более глубокой и последовательной социальной программы у движения не было. Но это уже совсем другая история.
'Вы вообще против наличия центра?'
Анархо-коммунизм предполагает отсутствие централизованного руководства в обществе и в революционной организации. Он неразрывно связан с принципом федерализма. Федерализм означает, что отдельные самоуправляемые коллективы свободно договариваются между собой о совместной деятельности.
Но анархо-коммунизм предполагает централизованную координацию усилий. Это означает наличие избранных от самоуправляющихся сообществ делегатов. Делегаты на своих совещаниях осуществляют координацию работ этих сообществ и решают технические вопросы, связанные с такой координацией. Каждый такой делегат действует строго в рамках наказа, данного его сообществом. Сообщество может его отозвать в любой момент. Это так называемая система советов, которая органично дополняет самоуправление на местах. Как писала Ханна Арендт - один из крупнейших социальных философов 20го столетия, в Венгрии 1956 г. мы видим ту же систему советов, что и в мятежном Кронштадте 1921 года, систему, которую большевики так опозорили, что теперь вряд ли кто понимает ее смысл и назначение. Так кронштадский ВРК (Временный революционный комитет) все ключевые решения приводил в действие только после совещаний делегатов с собраниями сообществ (городских кварталов, или коллективов линейных кораблей), избравших этих делегатов.
Именно низовые собрания являются носителями суверенного права принятия решений. Поэтому любое решение совета может быть ими в принципе отклонено. Вот что, к примеру, происходило недавно во Франции во время протестов против государственной реформы систем образования. Рассказывают рабочие-анархисты из Монпелье: 'Движение выросло из ряда ассамблей (собраний), которые постепенно стали массовыми и в ходе которых выработались структуры и идеи, прежде чем люди на самом деле перешли к действиям. Это позволило придать движению глубину и связность... Ассамблеи позволяли людям понять друг друга, вместе выдвигать идеи, до каких отдельные индивиды никогда не додумались бы. Это место встречи всех участников движения. Там возникают группы единомышленников, которые предпринимают акции, каких никогда бы не получилось, если бы все не собрались вместе. Там растет понимание того факта, что возможно организоваться без лидеров. Там, наконец, зарождается сознательная сила, способность анализировать положение вещей... Такие ассамблеи стали собираться в крупнейших залах и аудиториях французских университетов... Движение университетских ассамблей начало координировать свои действия в масштабах страны. Координационные собрания проводились еженедельно; каждый блокированный университет посылал по 7 делегатов, каждый бастующий - по 5. Каждый из них имел четкий наказ, обязательный для исполнения."
Те же самые принципы могут и должны работать в революционной организации трудящихся до и во время социальной революции. Те же самые принципы федерализма лягут в основу анархо-коммунистического общества.
'Вы говорите о восстании, бунте. В какой мере ваш революционный проект основан на насилии?'
Восстание - не бунт или, во всяком случае, не только бунт... Социальная революция подразумевает разрушение старых и строительство новых отношений, безгосударственного коммунизма. Мало свергнуть существующий строй. Разрушать относительно просто, а вот собирать новое общество - задача неизмеримо более сложная.
Иными словами, революция должна не только разрушать, но и созидать. Она не столько подавляет, сколько подрывает существующую систему отношений, заменяя их другими. Если революционное общество не сможет организовать самоуправление на фабрике, то фабрика вернется в руки менеджеров. Если не сумеет организовать федерацию коллективов и совместное планирование ими производства и потребления, то отношения между предприятиями вернутся к рынку. А если общество не сумеет организовать грамотное (само) управление, то все функции управления вернутся в руки государства. Потому что люди хотят жить и есть, и они имеют на это право, а революция, ориентированная на голое разрушение, им этого дать не в силах. Собственно, это и никакая не революция, а именно голый бунт, протест, вырвавшийся из сердец угнетенных, но неспособный изменить мир.
Чтобы протест стал революцией, люди должны, как говорил испанский анархист, революционер и боевик Буэнавентура Дуррути, "нести новый мир в своих сердцах". То есть, необходим мощный позитив, анархо-коммунистическая идея. Но люди, которые обладают такое идеей, не станут все бить и крушить вокруг себя, им это просто не нужно. Они, конечно, способны осуществить насилие и осуществляют его. Но лишь в тех масштабах, в которых это действительно необходимо для победы революции. Если же в обществе не будут на момент революции доминировать подобные идеи, то, во всяком случае, анархо-коммунисты должны продемонстрировать примеры правильного революционного поведения, примеры, которые могут убедить всех остальных.
Но тут есть еще кое-что.
Воспевание кровавых расправ не является методом самозакаливания трудящихся на пути к революции. Те, кто воспевает кровь, обычно не способны на революцию. Жестокость призвана компенсировать их бессилие, отсутствие реальной альтернативы. Или это месть, вызванная какими-то жизненными обстоятельствами. В любом случае, революционное движение не может быть основано на мести. Так нельзя построить новый мир. Все утонет в крови, все усилия обернутся даром, вместо революции получим какую-то судорогу, кровавый выкидыш.
Однако, с другой стороны, революция не может быть и не будет травоядной. Мысль о том, что можно совсем обойтись без насилия - в корне ошибочна. Если на вас наставляют винтовку, вы не можете сделать вид, что этого нет, потому что иначе вас убьют. Индийский мыслитель Ауробиндо Гхош, возражая Ганди, отмечал, что сила должна встречать жесткое противодействие. Во многих случаях невозможно взывать к совести убийц, намеренных уничтожить врагов и испытывающих сильное желание так делать. Например, мусульманское завоевание Индии в Средние века, геноцид армян, цыган, славян и евреев в годы мировых войн, события в Руанде и многое другие - все это ситуации, когда говорить о ненасилии бессмысленно и даже вредно. Так же нет смысла говорить о ненасилии в условиях гражданской войны, когда например, контр-революционеры белогвардейцы уничтожали целые непокорные им села вместе со всем населением. В подобных случаях отсутствие встречного насилия лишь распаляет фанатичных и жестоких убийц, приучает их к мысли о безнаказанности. Мы должны быть готовы к насилию.
Здесь важно пройти между Сциллой безудержного насилия и Харибдой пассивной покорности, между кровавым беспределом и заклинаниями вялого, бессильного пацифизма.
'Не могут рабочие и инженеры крупного предприятия приходить на собрание каждый день, для того, чтобы решать вопросы управления. Да и не все вопросы можно решить на таком большом собрании, иначе на их решение уйдет уйма времени. Поэтому какие-то вопросы все равно останутся прерогативой совета. Но, какие вопросы более, а какие менее существенны? И вообще, где проходит грань между координацией и руководством, между принятием ключевых решений, и решений, связанных с повседневными вопросами существования?'
А грань проходит там, где ее захотят и смогут провести кооперирующиеся между собою коллективы. Вероятно, в каждом конкретном случае она будет определена с учетом местной специфики. Возможно так же, что она будет периодически пересматриваться, с тем, чтобы не допустить кристаллизации власти, о которой писал Исаак Штейнберг.
Во время венгерской революции, в октябре 1956 г. в 18 цехах Чепельского металлургического комбината работало 30500 человек. Рабочий совет Чепельского металлургического комбината, представлял собой целую сеть местных заводских советов. Приблизительно 700 их членов работало на общественных началах. Эти советы кооперировались между собою в том, что касается вопросов управления предприятием в целом. Одновременно они делегировали несколько представителей в Центральный Рабочий Совет Будапешта (ЦРС). Но большинство ключевых решений об управлении предприятием по-прежнему принимались на уровне самого предприятия. Там же формировалась политическая позиция коллектива.
Как отмечает очевидец событий Уилл Ломакс, делегаты Советов редко выходили за рамки наказов, данных рабочими. Рабочие не любили делегатов, которые позволяли себе слишком большую самостоятельность.
'Но, все же, для того, чтобы одержать победу над врагом, нужна стройная организация. Как можно добиться ее, не имея централизованного аппарата, который будет заниматься вопросами управления?'
Для победы над нашим врагом - силами государства и капитала необходимы совсем иные вещи. Во-первых - практика самоорганизации и самоуправления, а во-вторых - идея-сила, то есть убеждение в необходимости формирования анархистского коммунистического общества. И все вместе вовсе не исключает стройной организации, но только организации горизонтальной, работающей на основе добровольной дисциплины, а не принуждения.
К тому же у нас нет выбора. Централизованная организация (партия, профсоюз) такова, что в ней, по определению, все ключевые решения принимаются центром. Несколько десятков человек, профессиональных менеджеров-управленцев, принимают решения о том, как действовать всем остальным членам организации. Они распоряжаются временем рядовых членов организации, отдают им приказы, контролируют их усилия, управляют финансами и прочими материальными ресурсами организации. Отсюда две проблемы.
Во-первых в рамках такой организации люди не учатся думать и действовать самостоятельно, они, напротив, привыкают подчиняться приказам. Масштабы этого явления таковы, что, как отмечал немецкий революционер Отто Рюле, компартия Германии и немецкие профсоюзы с их централизмом и подчинением нижестоящих организаций вышестоящим 'подготовили немецкий рабочий класс к фашизму'. Напротив, коммунизм - это общество всеобщего самоуправления, где люди в своих коллективах самостоятельно принимают решения после консультаций и споров на общих собраниях. Каким же образом партия или профсоюз могут привести к возникновению коммунистического общества, если фактически, они приучают людей к совершенно иным моделям поведения?
Во-вторых, в любой централизованной системе возникает противоречие, описанное Марксом применительно к капиталистическому обществу. Это противоречие между коллективным характером производства и частным способом присвоения. Действительно, верхушка централизованной организации самовольно распоряжается ресурсами всей организации, в том числе материальными и денежными средствами. А ведь эти средства - результат коллективного труда всех членов организации. Что не все средства верхушкой проедаются - не должно вводить в заблуждение. Капиталист обычно тратит лично на себя лишь небольшую часть доходов предприятия, а все остальное пускает в оборот, чтобы умножить прибыль. Разумеется, он, как и центральные управленческие структуры партии или профсоюза, по понятным причинам не заинтересован в том, чтобы трудящиеся непосредственно управляли средствами производства. Ведь это будет означать конец его привилегированного эксплуататорского положения. Любая централизованная организация есть организация эксплуататорская. Ее руководство в силу самого своего положения заинтересовано не в уничтожении эксплуатации и господства, а в их увековечивании. Думать иначе, полагать, что какие-нибудь 'добрые люди' смогут, захватив власть, использовать ее во благо всем остальных, а потом когда-нибудь сами, добровольно от этой власти откажутся, есть ни что иное, как примитивная монархическая иллюзия, вера в доброго царя.
Как отмечал Отто Рюле, коммунистическая революция может быть подготовлена лишь организациями, которые в самой своей структуре воплощают систему советов. Невозможно создать общество того или иного типа методами, не имеющими ничего общего с принципами работы этого общества. Иначе вот что происходит: вы оказываете воздействие на общество, и оно меняется, но меняется в соответствии с вашими методами воздействия, а не в соответствии с вашими мечтами о будущем.
Устойчивость любого общества основана на подобии всех его частей целому. Римская империя состоял из множества клеточек - колоний, муниципий и т.д.., которые с теми или иными вариациями повторяли структуру самого Рима-полиса. Эти структуры тяготели друг к другу и дополняли друг друга. То же самое верно для феодального общества. Оно было большой феодальной пирамидой во главе с королем или крупнейшими аристократами, но состояло при этом из множества маленьких пирамид - относительно небольших феодальных владений. Единство капиталистического общества так же поддерживается его однородностью, всеобщим господством принципов рыночной экономики над всеми прочими видами человеческих отношений. Поэтому если вы намерены строить новое общество посредством какой-то структуры или партии, работающей на основе принуждения и эксплуатации, вы можете лишь реформировать старое или построить новое эксплуататорское общество, но общество без эксплуатации и принуждения (к ней) вы не построите никогда.
'Массовые стихийные выступления, как, например, в Кондопоге может легко использовать в своих целях кто угодно. Хоть националисты, хоть буржуазия. Т.е. получается без руководства трудящиеся все равно не останутся. Следовательно, задача революционеров состоит в том, чтобы стать хорошим руководством, революционным'.
Наша задача - задача сторонников самоуправления, совершенно иная. Она как раз в том, чтобы помочь обществу выйти из того печального состояния, в котором оно находится сегодня. Проблема в том, что люди росли и формировались в рамках общества, где все время за них кто-то принимает решения: учитель в школе, мастер, директор завода, мэр, президент. Естественно, что люди не могут сразу, за один день, научиться принимать решения самостоятельно. Не могут сделать это в один момент. Но иначе они все равно не смогут устроить коммунизм, который есть самоуправление. А пока большинство людей не научилось решать все на своих собраниях, самостоятельно думать, дискутировать, находить взаимоприемлемые решения - коммунизма все равно не будет. Невозможно научиться плавать не плавая. Только решая вопросы общественного бытия на общих собраниях можно научиться решать их подобным образом!
Наши цели и цели марксистов прямо противоположны. Мы стремимся к тому, чтобы инициировать в обществе процессы самоорганизации, принятие решений коллективно, путем дискуссий на общих собраниях. Марксисты, стремясь руководить движением, увековечивают существующее положение вещей, когда одни люди (малое меньшинство) решают за других, как жить. Поэтому марксисты, везде, где приходили к власти, строили не коммунизм, а государственный капитализм, то есть просто одну из разновидностей капитализма.
Ленин считал, что наемные работники не на что не способны в принципе сами по себе, кроме борьбы за экономические требования на производстве. Поэтому, в более общих вопросах, как полагал Ленин, он и подобные ему личности, объединенные в партию, должны руководить работниками и принимать решения за всех. Однако именно рядовые рабочие, а не партия большевиков, придумали и воплотили в жизнь и Советы, и Рабочий контроль. Для марксистов-государственников большинство наемных трудящихся - тупое быдло. На самом деле - это ложь, люди способны мыслить.
Наша цель - создание, наряду с собраниями, анархистской организации трудящихся, которая сама по себе будет своего рода моделью (пусть и несовершенной) будущего общества всеобщего самоуправления. Такая организация не является ни политической партией, ни профсоюзом. Она никем не командует и никого не подчиняет себе. С одной стороны, она вмешивается в конкретные экономические, экологические и иные социальные конфликты на стороне обездоленного населения, трудящихся. Она должна будет своим примером показать в процессе борьбы классов, как можно коллективно, без вождей, без соглашений с государством и прочими эксплуататорами решать различные вопросы. С другой стороны такая организация станет распространять анархо-коммунистические идеи. Иными словами, она станет своего рода катализатором революционного движения, инициативным меньшинством. Подобная организация словом и делом отстаивает свою позицию в ходе различных социальных конфликтов. Но вот чего она категорически не должна делать, так это становиться на место нынешних олигархов, партий и прочих эксплуататоров, намеренных руководить массами.
'Современные трудящиеся привыкли повиноваться начальникам, конкурировать между собой за рабочие места. Неужели вы думаете, что изменения в человеческом поведении, о которых вы говорите, могут произойти мгновенно?'
Конечно, нет! Старые привычки долго сохраняются. Существует громадная социально-психологическая инерция. Чтобы закрепить изменения, нужны тысячи дней 'тренировок'. Изменения накапливаются - медленно, постепенно, а потом происходит скачек, прорыв. Скажем, за полгода народные собрания изменят людей ненамного, а потом поражения и инерция жизни могут затянуть их обратно. Для творческого преобразования человеческой природы нужны тысячи дней борьбы и труда! Но это - единственный путь.
'Допустим, революция по вашей схеме возможна. Ответьте тогда на вопрос: значит ли революция дезинтеграцию экономики, меньшую степень связанности между ее частями, чем есть сейчас, при капитализме?'
Давайте попробуем уйти от схоластических споров и обратимся к практическому вопросу: а как бывает, когда в реальности происходят революции? Тогда мы увидим интересную вещь. Старые формы управления обществом, в том числе и экономикой, хозяйством разрушаются. Разрушается единство нации, единство капиталистической экономики. Так было и в России 1917-1918 гг., и в Италии 1920, и Испании в 1936, и в Венгрии в 1956, и в Ираке 1991. Откуда может взяться единство нации, если одни регионы контролируются восставшими, а в других сохраняется господство капитала и бюрократии, сил военно-полицейской контрреволюции? Какое может быть единство экономики, если одни заводы (а равно и склады, магазины, жилые кварталы, часть инфраструктуры, электростанции и средства связи) захвачены трудящимися, а другая часть остается под контролем буржуев и чиновников? Естественным образом революция разрушает единство нации, национальной экономики, политики и культуры! Об этом, кстати, очень неплохо писал марксист Николай Бухарин: 'Анализ той части переходного периода, которую можно характеризовать как крах капиталистической системы, привел нас к тому положению, что иерархическая технико-производственная система, которая в то же время есть выражение социально-классовых отношений и отношений производства, неизбежно распадается на составные элементы. Как ни мал может (конкретно-исторически) оказаться этот промежуточный момент производственной революционной "анархии", тем не менее, он является необходимым моментом в общей цепи развития'.
Но мы осознаем, что без экспансии революции и обретения нового единства, победа революции невозможна. Ни в одной отдельной стране или регионе страны, ни тем более на отдельно взятом заводе революция победить не может. Так что, дальнейшее зависит от двух факторов.
Во-первых, от успехов революционной экспансии, от возможности революционным выступлениям и восстаниям, разрушающим капиталистическую систему разлиться во всю ширь. Во-вторых, от конструктивной составляющей движения, то есть от способности его субъектов - местных собраний и подконтрольных им советов управлять собственной жизнью и производствами и в кратчайшие сроки установить связи с другими хозяйственными и региональными субъектами на новой основе. Нужно будет договариваться друг с другом о совместном планировании общественного производства. Договариваться о координации действий в области хозяйства, инфраструктуры, военной деятельности. Вероятно, для этого придется создать органы, координирующие эту деятельность. Но они будут создаваться так, чтобы не нарушать право каждой местной общины (условное название) поступать самостоятельно и самодеятельно. Именно эту задачу и пытались решить автономные местные самоуправления в России 1918 г. пока их не раздавила Красная армия и большевистская бюрократическая государственная контр-революция.
Важно помнить о том, что нация, национальный (мировой) рынок и национальная культура есть продукты буржуазного развития последних веков. Ничего подобного до капитализма не было. Естественно, что после падения капитализма исчезнут и эти специфические явления, неразрывно связанные с ним. Им на смену придет планетарная (континентальная, ибо можно представить себе победу революции на целом континенте) сеть коммун. Они будут тесно связанны между собою сотрудничеством в культурной, хозяйственной и научной сферах.
'Но если общество будет расколото на сотни небольших островков, то тогда, между ними могут возникнуть отношения товарного рыночного обмена. Не означает ли это, что тот строй, за который выступаете вы, является на практике своего рода сочетанием рынка и самоуправления, 'рыночным социализмом'?'
Мы являемся противниками рыночного социализма. Мы отвергаем рынок, товарный обмен, отвергаем систему производства, при которой продукция превращается в товар, производится не для потребления, а для извлечения прибыли. Отвергаем конкуренцию. Мы не признаем за хозяйственными субъектами права конкурировать с другими и разорять их, поскольку считаем, что это право сродни праву грабителя поджидать свои жертвы в темном переулке с кастетом в руках.
Самоуправление, как доказывает опыт кооперативов за последние 150 лет, совершенно не совместимо с товарно-денежными, рыночными отношениями. Оно в условиях рынка неизбежно деградирует назад к системе, основанной на авторитарном управлении и эксплуатации чужого труда. Это - факт. Он не нуждается в доказательствах. Вместе с тем, следует понять, почему это так.
Основополагающим принципом капиталистической экономики является 'расти или умри'. Предприятие должно использовать любую возможность для роста и захвата все новых и новых рынков - иначе его обставят конкуренты, стремящиеся к тому же самому. Чтобы расти как можно быстрее, необходимы дополнительные вложения в производство. Из необходимости роста любой ценой вытекает и необходимость найма дешевой рабочей силы для срочного выполнения новых заказов. Ведь процедура принятия в самоуправляемый коллектив новых членов с равными правами - вещь долгая и трудоемкая. Сумеет ли новый человек притереться, приспособиться к коллективу, а коллектив к нему - это еще большой вопрос, который не решается за один день. А в условиях рынка и острой конкурентной борьбы необходимо как можно быстрее перехватить и выполнить заказ, иначе попросту его (или будущие аналогичные заказы) отберут конкуренты. В конце концов, самоуправляемые предприятия при капитализме подобно израильским коммунам (кибуцам) превращаются в своего рода коллективных капиталистов. Они манипулируют собственностью и нанимают рабочих. В случае Израиля это до недавнего времени были абсолютно бесправные и потому низкооплачиваемые полурабы палестинцы, сегодня их все больше сменяют бесправные рабочие-нелегалы из Китая и Восточной Европы.
В Испании на предприятиях кооператива Мондрагона существуют различные категории неполноправных работников. В современной Италии, в кооперативах дело зашло столь далеко, что там неоднократно происходили забастовки неполноправных работников. В конце концов, государство добилось запрета на проведение забастовок в кооперативном секторе - вещь совершенно немыслимая даже для традиционной современной либеральной демократии!
Наконец, конкуренция между кооперативами неизбежно ведет к череде проигрышей и выигрышей, разорений и накоплений богатств. Со временем возникает социальная поляризация, деление на бедных и богатых. Рано или поздно бедные коллективы разоряются, и их участники оказываются обычными безработными. В самом лучшем случае их наймут на работу в качестве обычных наемных рабочих, лишенных средств производства. В худшем случае они будут голодать. Опять возникнет противоречие между бедными и богатыми, между наемными работниками и собственниками. Чтобы защитить интересы богатых собственников потребуется государство.
Вообще, все кооперативы, самоуправляемые предприятия в Новое время с большей или меньшей точностью повторяют историю европейских цехов и ремесленных братств Средневековья. Цехи представляли собой самоуправляемые коллективы - объединения мелких собственников ремесленников - с общей кассой, мощными системами взаимопомощи, единой ценовой политикой и правовыми принципами, и даже (кое-где) с контролем над общей политикой города. Цехи в Средние века были основой городской экономики, ее становым хребтом, а не маргинальными явлениями. И все же данное обстоятельство не спасло их от разрушения. Цеховые мастера, расширяя дело, нанимали подмастерьев. Возникло деление на полноправных и неполноправных членов. Союзы подмастерьев вели борьбу за свои права, вплоть до забастовок, саботажа и терактов против владельцев средств производства. А сверх того возникали бедные и богатые цехи. В итоге вольные самоуправляемые европейские города превратились в арены ожесточенной классовой борьбы. Кроме того, самоуправляемые городские коммуны конкурировали друг с другом. И хотя им иногда удавалось создать союзы, эти союзы, как отмечает великий исследователь европейского Ренессанса Яков Бурхард, не были и не могли быть прочными. В итоге вольные города пали под ударами централизованных государств, абсолютистских монархий, а перед этим Флоренция успела разорить обитателей окрестных городов, превратить их в наемных рабов-пролетариев (чомпи) и подавить их восстание.
И не удивительно. Конкуренция между самоуправляемыми коллективами разрушает любую солидарность трудового класса, делает его неспособным к коллективным действиям. А значит, появляется необходимость в государстве, с его бюрократией. Возникает потребность в верховном арбитре, способном к регулированию общественных отношений, поскольку борющиеся между собой коллективы не способны договориться между собою об управлении обществом. Обруч государства должен сдавливать рыночное общество, чтобы оно не превратилось в хаос борьбы всех против всех и не погибло под собственными обломками. Это хорошо понимал еще Данте Алигьери, известный не только своими гениальными стихами, но и проектом социально-политического переустройства Италии. По мысли Данте сосредоточенная в руках самоуправляемых цехов и городов власть на местах должна была сочетаться с централизованной бюрократией верховной императорской власти. Мысль эту Данте высказал 700 лет назад. Однако же она отличается большой ясностью в сравнении с мутными и логически-противоречивыми теориями рыночного социализма или рыночного анархизма, авторы которых представляют себе управление рыночным обществом в виде некой добровольной безгосударственной или 'полугосударственной' федерации самоуправлений.
Рыночный социализм - это утопия в 1000 раз более фантастическая, чем анархо-коммунизм, да к тому же еще и вредная, поскольку она затемняет сознание людей, некоторые из которых совершенно искренне отвергают капитализм.
'Одно дело ваши пожелания, а другое дело реальность, которая может возникнуть после революции... Возможно в переходный период придется смириться с "рыночным социализмом'.
Социальная революция не происходит мгновенно. Поэтому еще испанские анархисты в начале XX го столетия ввели два важных понятия: коллективизация и социализация. Первое означает захват предприятий (земли, инфраструктуры, территории) трудовыми коллективами и коллективами жителей. Второе - объединение этих самоуправляемых единиц в единую систему коммунистического анархизма, в ассоциацию. Тогда коллективы станут совместно планировать что, как и для чего производить.
Задача анархо-коммунистического движения не в том, чтобы смиряться с рынком, а в том, чтобы добиваться скорейшей социализации. Чего категорически нельзя делать, так это ставить своей целью какие-либо мероприятия переходного периода. Цель наша - не рыночный социализм, который, собственно говоря, является фикцией, а безгосударственный коммунизм.
Коллективизация и социализация могут быть на практике разделены во времени. Но задача революционеров не в том, чтобы организовывать связи между коллективизированными единичными предприятиями на основе товарно-денежного обмена, а в том, чтобы помогать организовывать их на началах коллективного планирования, то есть добиваться социализации.
'Но ведь это невероятно сложная задача, особенно в условиях современного индустриального производства!'
Задумайтесь вот о чем. Допустим, трудовые коллективы оказались способны создать самоуправление на местах, установить контроль над промышленными предприятиями и территорией своего проживания. Это грандиозная социальная задача. Но, допустим, люди смогли ее решить. Мы знаем, благодаря опыту русской революции 1917-1921 гг., испанской революции 1936-1939 гг. и венгерской революции 1956 г, что это, в общем и целом, решаемая задача. А откуда тогда следует, что трудящиеся не могут в принципе решить другую сложную задачу: создание системы совместного управления ресурсами, совместное планирование производственной деятельности и распределение произведенного продукта в соответствии с потребностями членов этих трудовых коллективов? Коммуны Арагона в 1937 г. подошли вплотную к практике подобного рода.
Наконец, если трудящиеся сумели свергнуть правительство, то ведь для этого им требовалось координировать свои действия. Если они оказались способны на политическую координацию и солидарность, почему же они не могут координировать свою экономическую деятельность? Разумеется, эта задача - сложна. Она потребует сложных расчетов и долгих переговоров. Но ниоткуда не следует, что она не реализуема.
'Что же произойдет с наиболее ценными ресурсами, с нефтью, редкими металлами и т.д.? Не передерутся ли из-за них ваши коммуны. Сегодня хоть эти вопросы кое-как регулируются рынком и государством...'
Такая опасность существует. Но проблема как раз в том, что сегодня, да что там, уже сотни лет идут войны между государствами и корпорациями за контроль над ценными ресурсами. Эта борьба была одной из важнейших причин мировых войн. Наша цель - избавиться от мировых войн, порожденных конкуренцией, борьбой частных компаний и государств за ресурсы. Это означает создание системы взаимных договоренностей между коммунами.
'Допустим, капиталист не имеет права на собственность, может быть он ее вообще украл, как российские приватизаторы. Ну, а трудовой коллектив?'
Собственность отдельного лица, работающего на данном станке, или даже собственность трудового коллектива - это все равно частная собственность. Но существование частной собственности не имеет под собой никаких моральных оснований. Ибо во всякую вещь вложен труд гигантского числа людей, целых поколений людей. Пожалуй, лучше всего об этом сказал П. Кропоткин:
'В течение целых тысячелетий миллионы людей работали, расчищая леса, осушая болота, прокладывая дороги, устраивая плотины на реках. Всякий клочок земли, который мы обрабатываем в Европе, орошен потом многих поколений, каждая дорога имеет свою длинную историю непосильной работы, народных страданий... В настоящую минуту ценность каждого дома, каждого завода, каждой фабрики, каждого магазина обусловлена трудом, положенным на эту точку земного шара миллионами давно погребенных в землю рабочих и поддерживается она на известном уровне только благодаря труду легионов людей, обитающих эту точку. Каждая частица того, что мы называем богатством народов, ценна лишь постольку, поскольку она составляет часть этого огромного целого.
Миллионы человеческих существ потрудились для создания цивилизации, которой мы так гордимся. Другие миллионы, рассеянные по всем углам земного шара, трудятся и теперь для ее поддержания. Даже мысль, даже гений изобретателя - явления коллективные, плод прошлого и настоящего. Тысячи писателей, поэтов, ученых трудились целые века для того, чтобы выработать знание, чтобы рассеять заблуждения, чтобы создать ту атмосферу научной мысли, без которой не могло бы явиться ни одно из чудес нашего века. Разве в течение всей их жизни их не кормили и не поддерживали как в физическом, так и в нравственном отношении целые легионы всевозможных рабочих и ремесленников? Разве они не черпали силы, дававшей им толчок, из окружающей их среды? Всякая машина имеет в своем прошлом подобную же историю: длинную историю бессонных ночей и нужды, разочарований и радостей, второстепенных усовершенствований, изобретенных несколькими поколениями неизвестных рабочих, понемногу прибавлявших к первоначальному изобретению те мелкие подробности, без которых самая плодотворная идея остается бесплодной. Мало того: каждое новое изобретение представляет собою синтез, т. е. свод изобретений, предшествовавших ему в обширной области механики и промышленности. Наука и промышленность, знание и его приложение, открытия и их практическое осуществление, ведущее к новым открытиям, труд умственный и труд ручной, мысль и продукт материального труда - все это связано между собою. Каждое открытие, каждый шаг вперед, каждое увеличение богатств человечества имеет свое начало во всей совокупности физического и умственного труда как в прошлом, так и в настоящем. По какому же праву, в таком случае, может кто-нибудь присвоить себе хотя бы малейшую частицу этого огромного целого и сказать: это мое, а не ваше?'
Что их этого следует? Что общественная собственность - это не в коей мере не собственность трудового коллектива. Общественная собственность - это собственность всего общества. Это система, при которой федерация трудовых коллективов решает путем диалога что, как и для кого производить.
'Коммунизм не возможен без достижения материального изобилия. Если богатства не будут литься как из рога изобилия, то люди станут конкурировать за редкие и не всем доступные предметы. Нет, без изобилия невозможны отношения, построенные на принципе 'от каждого по его способностям, каждому по его потребностям'.
Коммунизм - не скатерть-самобранка, которая кормит и поит возлежащего на печи идиота. Коммунизм не выдуманное фантастами общество, где каждому предоставляется личный звездолет. Не рог изобилия, из которого вдруг, по мановению волшебной палочки на человека польются любые самые невероятные материальные блага. Даже если некоторые вещи станут технически осуществимы в ближайшую тысячу лет, ресурсы планеты и возможности природных экосистем ограничены. В любом случае нет смысла сейчас говорить о невероятных вещах и технологиях, а надо здесь и сейчас формировать новый тип человеческих отношений.
Коммунизм есть суровая гармония между трудящимися, а других (за исключением детей, стариков, больных и инвалидов) там не будет. Базовые материальные потребности людей в качественной одежде и питании, удобном транспорте и жилье, медицине и образовании будут удовлетворены. Современные достижения науки и техники вполне позволяют сделать все это. Просто нужно вместо боевых самолетов и кораблей, которые производятся тысячами, и каждый из которых стоит десятки миллионов долларов, строить жилые дома, школы, больницы, университеты, развивать общественных транспорт и т.д. Но вот аппетиты извращенцев, желающих восседать на золотых унитазах, никто удовлетворять при коммунизме не станет.
В отличие от сторонников Маркса, анархисты никогда не связывали возможность установления коммунистического строя с тем или иным уровнем развития экономики. Можно привести в качестве примера коммуны первых христиан. Экономическое развитие является существенным, но не единственным фактором, влияющим на поведение людей. Так, японский анархист Хатта Сюдзо утверждал, что анархо-коммунистический строй изначально может быть основан и на бедности, но её тяготы компенсируются духом братства и коммунитарной солидарности.
Ложными являются представления некоторых ученых XIX столетия, включая теоретиков марксизма о конкуренции между людьми, как, якобы, результате нехватки природных ресурсов. Исследования современных антропологов и психологов убедительно доказывают, на базе огромного фактического материала, что первобытные общества, живущие в условиях относительного материального изобилия, как раз являются наиболее конкурентными. А те, кто живет в очень тяжелых условиях, например бушмены, напротив, строят отношения внутри сообщества и между сообществами на основе взаимопомощи, а не конкуренции. Вот что пишет об этом российский ученый А.А.Казанков 'Cравнивая уровень гомицида (убийств - прим. Магид) у подвижных охотников-собирателей в экстремальной природной среде с одной стороны (бушмены Калахари и аборигены ЗП), и в благоприятной среде (аборигены некоторых районов Австралии - прим. Магид) - с другой, мы видим прямую положительную корреляцию между степенью благоприятности среды и интенсивностью межобщинных конфликтов.' Разумеется из этого не следует, что нужно стремиться к бедности. Просто обилие материальных благ ни в коей мере не является фактором, снижающим взаимную агрессию людей. Часто даже бывает наоборот!
Может показаться, что стремление непрерывно увеличивать материальное потребление является неотъемлемой человеческой чертой. В действительности оно лишь искусственно подогревается и растравляется крупными корпорациями. Безудержное материальное потребление не было фетишем для первобытных культур и для некоторых цивилизаций, которые сегодня считают высокоразвитыми. Свободные ремесленники античной Греции могли производить золотые украшения в больших количествах для скифских или персидских царей. Но если бы гражданин греческого полиса явился на народное собрание увешанный золотыми безделушками, его бы подняли на смех. Ибо в основе социального идеала греков лежали простота и непритязательность.
Процитируем современного французского социолога Андре Горца: 'Как только массы находят возможность получить то, что было привилегией элиты, все это (степень бакалавра, машина, телевизор) обесценивается. Порог нищеты повышается на одну отметку: создаются новые привилегии, недоступные массам. Непрерывно воссоздавая редкость (rarete) с целью воссоздать неравенство и иерархию, капиталистическое общество порождает больше неудовлетворённых потребностей, чем удовлетворяет их. "Норма роста разочарования легко превышает рост производства" (Иллич). Итак, надо атаковать... динамику растущих и всегда обманчивых потребностей, на которых рост держится. Надо атаковать соревнование, на которое экономический рост обрекает людей, заставляя каждого из них стремиться возвыситься над другими. Современное общество могло бы выбрать себе такой девиз: "То, что является благом для всех - ничего не стоит. Тебя будут уважать лишь в том случае, если у тебя есть нечто "лучшее", чем у других". Итак, чтобы порвать с идеологией роста, надо утверждать противоположное: "Тебя достойно лишь то, что является благом для всех. Только то заслуживает быть произведённым, что ни для кого не является привилегией и никого не унижает. Мы можем быть счастливы с меньшим изобилием, ибо в обществе без привилегий не будет бедных".
Материальные потребности составляют лишь часть человеческих потребностей и при определенных условиях не проявляют тенденции к росту. Частично механизм их подогрева был описан выше. А вот что пишет российский специалист по маркетинговым исследованиям N: 'Вплоть до начала 50х годов все было хорошо, как тут производители уперлись в стену - их товары в таком количестве, как им было необходимо производить для получения хотя бы минимальных прибылей, стали не нужны. И дело вовсе не в том, что их не имели возможность приобрести (большая часть населения могла себе такое позволить). Просто эти товары были потребителям не нужны. В результате проведенных исследований было определенно два ключевых поведенческих момента: 1) Покупатели по большей части довольствовались тем уровнем товаров, который у них имелся и мало интересовались 'новинками'. Они просто не видели необходимости в приобретении супер-навороченных новых ботинок или холодильников - их вполне устраивали старые; 2)Возросла стандартизация товаров, лишая их многих индивидуальны качеств, поэтому покупатели не выделяли товары отдельных производителей, различая их больше по потребительским свойствам, чем по названию или принадлежностью к определенной фирме-производителю. Столкнувшись с таким отношением к себе и своим товарам, воротилы бизнеса не на шутку струхнули. Ведь такое 'странное' поведение ставит их в дурацкое положение: развиваться можно, и нужно, и хочется..... но не можется. В ответ, корпорациями были выработаны принципы, которые и по сей день работают, развиваются и модифицируются: 1) Пропагандировать среди населения чувство недовольства тем, что они имеют. И всемерно побуждать к новым покупкам. 2)Обратиться к бессознательным желаниям и энергично их эксплуатировать. Именно с середины 50-х начинается массовое и успешное использование психоанализа в рекламе. Утверждается, что к приобретению товара побуждают чувства, таящиеся в глубинах мозга. Именно их и следует мобилизовывать при помощи рекламы.'
Коммунистический анархизм это общество, где человек безусловно зависим от отношений с окружающими людьми, от их мнений. Но в то же время, человек коммунистического анархистского общества не зависит от законов рынка или эксплуататоров, владеющих собственностью. Не зависит он и от людей, которые многократно сильнее его, ибо управляют общественными ресурсами и устанавливают правила игры (в коммунистическом обществе такой властной элиты просто нет). Он учится реализовывать себя в человеческой коммуне, учится общению и взаимодействию с равными себе людьми. Это залог того, что нашими вкусами и потребностями никто не сможет манипулировать.
Человеческая планетарная коммуна коммун есть мир свободы, а не общество, в котором сытые бездельники - этакие радикальные лентяи - наслаждаются роскошью. Но, для того, чтобы такой мир возник, необходимо учиться диалогу с другими, самоуправлению. И подобное (само) обучение будет продолжаться вечно, пока существует человечество.
1. Испанская Революция и Коммуны Арагона. Вадим Дамье. http://aitrus.narod.ru/esprev.html
2.Концепция либертарного коммунизма (Сарагосская Программа испанских анархистов). http://aitrus.narod.ru/zaragosprogram.htm
3.Газовая война в Боливии. Гильермо Сунсунеги. http://zhurnal.lib.ru/m/magid_m_n/bolivia.shtml
4. Их Экология - не наша. Андрэ Горц. http://zhurnal.lib.ru/m//magid_m_n/gorz2.shtml
5. Агрессия в Архаических Обществах. А.А.Казанков. http://www.krotov.info/history/20/kaza2001a.html
6. Забытый Интернационал. Вадим .Дамье. Москва 2005 г.
7. Основные вопросы организации. Отто Рюле. http://aitrus.narod.ru/RuleOrgQuest.htm
8. Капитализм Как Катастрофа. Марлен Инсаров. http://zhurnal.lib.ru/m//magid_m_n/capitalkatastrof.shtml