Магда Ева Ларионовна : другие произведения.

Один только шаг

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Казалось бы, всё в жизни Павла Эврова складывается как нельзя лучше: он молод, хорош собой, имеет успех у девушек, заканчивает Морскую Академию и у него есть реальный шанс остаться в Питере, сделать карьеру на балтийском флоте, вот только на душе у молодого человека в последнее время неспокойно, тягостно. Прежние планы и надежды разъедает ржавчина сомнений: а что дальше? зачем всё это? Для чего? Ведь главное разочарование - это он сам. Случайная встреча с бывшей одноклассницей Ирой Стасовой - тихоней и скромницей - неожиданно заставляет его посмотреть на окружающий мир, на свою прошлую жизнь другими глазами. Да и сама одноклассница теперь далеко не Јсерая мышка", но не это главное - он не вспоминал о девушке с выпускного вечера, а теперь сразу почувствовал в ней родственную душу. Но в самый решающий момент Павлом снова овладевают сомнения... Сможет ли будущий морской офицер найти в себе достаточно мужества и силы духа, чтобы преодолеть себя, достаточно решимости, чтобы сделать главный шаг в своей жизни - шаг в счастливое будущее?

  
   Один только шаг
  
   Лирико-сентиментальная новелла
  
   Мы снова встретились с тобой...
   Но как мы оба изменились!..
   Года унылой чередой
   От нас невидимо сокрылись.
  
   Ищу в глазах твоих огня,
   Ищу в душе своей волненье.
   Ах! Как тебя, так и меня
   Убило жизни тяготенье!..
   М. Ю. Лермонтов
  

I

   День был солнечным и ясным. Редкие, лёгкие облака неподвижно зависли в голубом, глубоком небе и медленно, незаметно таяли. Воздух лениво замер, словно заворожённый пронизывающими его солнечными лучами. И деревья, окружавшие Павла, поражали его своей неподвижностью; лишь редкий листочек из огромной зелёной семьи изредка оживлял картину своим робким движением и вновь затихал. И только благодушное море неустанно волновало свою поверхность, подгоняя к берегу маленькие водяные холмики, увенчанные белыми гребешками пены, и тихо плескалось внизу о камни.
   Павел стоял у каменного парапета, воздвигнутого над высоким берегом и пристально, можно даже сказать любовно, смотрел на раскинувшуюся перед ним водную стихию. Именно страсть к морю, с его манящими романтической неизведанностью просторами в решающий момент определила судьбу молодого человека. Благодаря ей, - таинственно-опасной и бесконечно прекрасной он, в отличие от многих своих сверстников-выпускников, не долго терзался мучительной дилеммой: кем быть, чем заниматься по жизни.
   Вода так же была для него символом чистоты и свободы. Но никакой романтики. Просто взрослая жизнь, в которую он смело с бескомпромиссным энтузиазмом шагнул по окончанию школы, оказалась не такой, какой она ему виделась сквозь призму юношеского эгоцентризма...
   - Хорошая это штука - море, - неожиданно раздался подле Павла несколько тягучий, с сипловатой хрипотцой голос.
   Молодой человек покосился в сторону и увидел подле себя некоего гражданина в заношенном измомятом пиджаке, надетом поверх старой майки и в ветхих, не знавших утюга штанах. Павел, всегда щепетильно относившийся к внешнему виду, невольно одёрнул полы своей исключительно чистой и тщательно отглаженной формы. Он был обескуражен внезапным появлением нищего; как это можно было так задуматься, чтобы не услышать приближающегося человека? Он уже собирался отойти от незнакомца, как тот продолжил оглашать свои умозаключения и молодой человек остался.
   - Вот смотришь на него порой: и оно представляется, что твой котёнок - игривый, ласковый, так и хочется по загривку погладить; а в другую минуту гремит, рычит, как голодный зверь, желающий поглотить свою жертву. Но, - мужичёк кашлянул, - в отличие от человека, оно никогда не притворятся, не лжёт. Оно и от других требует предельной искренности и отваги, оно помогает освободиться от пристрастий, даёт возможность жить полной жизнью и, при этом, оставаться самим собой. Но вот каков ты?
   Море каждого испытывает на прочность и от каждого требует полной самоотдачи. В него входить надо, как во Святая Святых - с чистым сердцем, а иначе ничто тебя не спасёт. Иногда, прежде чем пуститься в дальнее плаванье, нужно на суше сквозь такое горнило пройти, и самому себя понять: каков ты? Да-а, - вздохнул напоследок старик, - от себя не убежишь. - Сказал и пошёл дальше, так ни разу и не взглянув на Павла, словно не видел его вовсе, словно говорил это исключительно для самого себя.
   Павел несколько растерянно смотрел ему вслед, испытывая странное ощущение. Его словно холодной водой окатили: неожиданно, но вроде бы и не страшно в такой тёплый день, но отчего-то захотелось закричать: где же выход?!
   А ещё он любил весну. В его бунтующем воображении весна была созвучна юности. И становилось немного жаль, что сегодняшний день - один из последних в мае. Возможно именно поэтому улыбка, смягчавшая решительные от природы черты молодого человека, была едва заметной, а в глазах, помимо надежды, таилась грусть с лёгкой примесью тоски. Павел пристально всматривался в морскую даль, словно надеялся там, где горизонтом сходятся небо и вода, узреть разгадку своего вопроса: где, в чём искать правду, смысл жизни? Да и есть ли он вообще - смысл?
   - Паша?.. Паша! - сначала робко и с сомнением, а потом радостно и уверенно прозвучал за спиной молодого человека чей-то чистый и звонкий, как у героинь старых советских фильмов, голос. Павел резко обернулся и увидел в нескольких шагах от себя девушку в лёгком летнем платье. Белое платье, нежно-золотистый загар кожи, струящиеся по плечам, спине светлые волосы и лицо, сияющее почти восторженной и немного удивлённой улыбкой. "Хм-м... Интересная штучка". Что-то в облике девушки показалось Павлу подозрительно знакомым; кажется, он видел её прежде. Но где и когда? А она уже бежала ему навстречу - лёгкая и нежная, как сказочная фея, соскользнувшая с лепестка лилии... Фея из тайной мечты...
   Впрочем, в женском вопросе Павел давно перестал быть романтиком; на нём, красивом и умном парне, девицы висли гроздьями. Общение с противоположным полом, казалось, до конца вытравило из него не только поэта, но и прозаика; он стал скептиком, в какой-то степени циником. Чтобы избавиться от внезапного наваждения, молодой человек невольно встряхнул головой. И тут в его глазах мелькнуло недоумение, - "Ирка?!" Сердце его нервно дёрнулось, но он лишь решительно сдвинул брови и выставил подбородок вперёд.
   - Неужели это ты?! - сколько радости, искреннего счастья и ещё чего-то неуловимого отразилось в этих словах, вернее не в них самих, а в голосе, интонации, в выражении лица девушки; казалось, померкни сейчас солнце, никто вокруг этого не заметит, получая достаточно света от этого лучистого существа. - Неужели это все-таки ты? Если бы ты знал, как я рада тебя видеть! - Почти шептала она, глядя на него большими, темными, с синевой, глазами.
   В отличие от девушки, Павел не выказал особой радости от нечаянной встречи и вел себя, как мраморное изваяние, которому и не положено иметь никаких эмоций и чувств. Он сверху вниз смотрел на старую знакомую, - прекрасная незнакомка из "тайной мечты", оказалась банальной одноклассницей, - и озадаченно молчал. С одной стороны, он не мог понять, с чего она так бурно радуется их встрече? Они никогда не были особенно дружны, не говоря уже о большем. А с другой... С другой, что ни говори, за шесть лет, так незаметно промелькнувших со дня окончания школы, Ирка Стасова во многом изменилась, и однозначно в лучшую сторону.
   Тоненькая и стройная, она выглядела моложе своего возраста (лично он ни за что не дал бы ей больше девятнадцати - двадцати лет) и, пожалуй, даже лучше, чем тогда, на выпускном вечере. Хотя, сколько там он обращал на нее внимания! Да он ее попросту не замечал. Теперь же она стояла перед ним такая... интересная... более чем. Оказывается, у нее не только носик хорошенький, но и ноги красивые! Но, что самое главное, она не была похожа ни на одну из его знакомых - бывших, настоящих... Надо же! Десять лет проучиться с человеком чуть ли не за одной партой и не подозревать, что рядом с тобой настоящее сокровище.
   - ...Пашка! Как ты изменился, - словно вторя его собственным мыслям, вдохновенно говорила Ира, - я вначале даже сомневалась: ты ли это? Но у кого еще может быть такая осанка?..
   Павел слушал её восторженный лепет вполуха. Он сердился на себя: его взгляд постоянно отвлекался от главного к мелким деталям, а мысли были какими-то нелепыми, поверхностными. Он думал о её платье, о том, что оно выглядело бы совсем простым, если бы не оригинальная вышивка, с левой стороны окаймляющая декольте, о том, что неглубокий полукруглый вырез и отсутствие рукавов позволяли любоваться нежной гладкой шеей и влекущими плечами... Да-а, одноклассница!
   Всё в её облике было незатейливо, трогательно и так похоже на прежнюю Иру Стасову - тихоню и скромницу: в волосах - симпатичная заколка, на руке маленькие часики, небольшая сумочка и легкие босоножки. Но, в то же время, было что-то новое... Толи в этих отпущенных на свободу волосах? Толи в фигуре? А может в лице?.. В ней самой? что-то... Павел ни как не мог уловить той самой сути перемены.
   А она все так же смотрела на него восхищенными, ясными глазами и говорила, говорила, а он слушал её и молчал. Иногда он кивал, приподнимал брови и прищуривался, словно пытался разглядеть получше. Как будто всё еще сомневался, что это стоящее перед ним создание и есть та самая Ирка-бука и молчунья.
   - ...Я очень рада тебя видеть! Тебе так идёт эта форма. Я все эти годы ломала голову: куда ты определился? Значит, всё-таки морская Академия? А то кого не спрошу - никто толком про тебя не знает. Одни говорят одно, другие - другое... Ой! Что ж это я так заболталась? - вдруг спохватилась Ира.
   Она, наконец, сообразила, что всё время говорила она одна, и что, пожалуй, наговорила много лишнего, но ничего не могла с собой поделать: ей отчаянно хотелось продлить время этой встречи. Набрав в лёгкие побольше воздуха, она спросила:
   - Ну, а ты как поживаешь? Нравится тебе город?
   - Да так себе, неплохой, - ответил он с долей иронии в голосе, - кому может не понравиться Питер или мятежный Кронштадт? Чувствую себя почти революционером...
   - Революционеры были в основном из простых матросов, - засмеялась Ира и кивнула на его погоны. - А ты?..
   Он мрачно хмыкнул:
   - А я - почти адмирал.
   - Ну, и как? Трудно здесь?
   - Да нет, нормально... Как и везде. А вообще интересно.
   - Это хорошо. Самое главное в жизни - найти свое место, где ты можешь себя реализовать, где тебе интересно, где... по душе... - все менее и менее уверено говорила Ира.
   Она почувствовала, что ее слова звучат, как казенное напутствие плохой учительницы. Да и вообще, весь их разговор - лишь набор серых, банальных и ненужных фраз. Все не то! Не так, не так она себе представляла эту встречу. По счастью, Павел этого, кажется, не замечал.
   - Да... А я тебя тоже едва узнал, - признался он, - не ожидал...
   Ира принуждённо улыбнулась, - она испытывала чувство глубокой досады на саму себя; напрасны ожидания, надежды, все её молитвы...
   - Ну, а из наших кого-нибудь встречал? - спросила она весёлым, пропитанным звенящей бодростью голосом.
   - Наших? Мало. В прошлом году, в декабре, перед самым новым годом, Ширина видел, еще раньше - Янку Степину. А так...
   - А я многих видела. Не со всеми, правда, разговаривала, да и то... Так давно было... - Она протяжно вздохнула и сделала легкий жест своей изящной рукой с тонкими пальцами, как бы говоря: вообще все так давно было.
   Они постояли, немного помолчали, думая каждый о своем и в то же время об одном и том же. Как и Павел, Ира мысленно вернулась в школьные годы, но для нее это было равносильно тому, чтобы вспоминать все о нем...
   А он... он попытался увидеть ее форменном платье за партой, но у него ничего не получалось. Перед глазами появлялись другие девчонки из класса - все, кроме нее... Впрочем, нет. Он помнит ее! Помнит, с каким вдохновением она читала стихи на уроках литературы, классных собраниях и школьных вечерах. Никто не мог этого делать так, как она! Павел мысленно улыбнулся, - ему неожиданно стало весело. Весело и легко.
   Ира Стасова - "серая мышка", которая постоянно носила одну и ту же причёску - "аля-конский хвост" и коричневую форму ниже колен; но, выходя к доске или на сцену, она полностью преображалась; куда девались её вечная неловкость и неуклюжесть? Плечи её расправлялись, каким-то непостижимым образом обнаруживалась стройная шея. Но главная метаморфоза происходила с её лицом и глазами; казалось, они светились вдохновением, и весь её облик излучал силу и уверенность. Она приковывала к себе внимание, завораживала внимательного слушателя многоцветными интонациями своего голоса, который на момент чтения тоже менялся: становился глубже, ровнее, звучнее... В такие минуты Павлу казалось, что невзрачная одноклассница превращалась в почти красавицу!
   Но внимательных слушателей, кроме него, как правило, находилось немного. Чем вдохновенней она читала, чем больше эмоций вкладывала в исполнение, тем откровенней над ней потешались, - не в чести у школьной братии были возвышенные чувства и благородные порывы. А Павел, хоть и не разделял общего отношения, старался не афишировать себя в качестве поклонника её дара.
   Он искренне порадовался за Стасову, когда она первый раз в восьмом классе победила сначала на общешкольном, а потом - на общегородском конкурсе чтецов, - она тогда читала Пушкина, отрывок из "Песни о Вещем Олеге". Но дальше тайного признания таланта и уважения к девочке у него не пошло. В обычной жизни она не отличалась особой привлекательностью. А он уже тогда был ценителем "истиной красоты". И воплощением этой красоты для него была совсем другая одноклассница. Вера Дараева - девушка не только красивая, но и современная, раскованная, весёлая и очень популярная среди старшеклассников - именно она была властительницей его дум...
   Впрочем, однажды - лишь однажды - он не сдержался и врезал некоему зубоскалу за насмешки над "поэтессой". Потом сразу же пожалел об этом, испугавшись, что Стасова может неправильно истолковать его поступок. Но она всё поняла правильно. Просто поблагодарила, и всё обошлось без проблем.
   Когда Павел понял это, то почему-то испытал досаду: "И это всё? - лишь "спасибо"?"
   А теперь, глядя на эту девушку, он задавался вопросом: как он мог забыть её? Забыть совершенно? Ведь именно благодаря ей, он влюбился в поэзию! "Ну, хоть это-то помню, - подумал молодой человек. - Впрочем, не важно".
   - Ты знаешь, - продолжала Ира задумчиво, - мне сегодня с самого утра казалось, что что-то должно произойти. Что-то очень значительное... Но такого я не ожидала... - она мельком взглянула на парня и, пожав плечами, прибавила небрежно: - Сам знаешь - всегда приятно встретить старого знакомого.
   Павел тоже пожал плечами и хмыкнул. Странные чувства, вызывала в нем эта девочка (а иначе не скажешь, если сравнивать его - высокого, крепкого, возмужалого, и ее - такую изящную и хрупкую). Ее открытая радость при встрече, взволнованная эмоциональность и так мало похожая на прежнюю Стасову плавность и женственность движений разбудили в нем что-то новое. Она с самого утра ожидала чего-то значительного? Что ж, у него сегодня тоже день был не такой, как всегда - ему сегодня было особенно тошно. Вот так просто, как будто без всяких причин тоскливо, тускло и отвратительно на душе.
   Он никогда не носил розовых очков и не наделял окружающий мир невозможными для него характеристиками. Благодаря полученному воспитанию, Павел, уже в самом нежном возрасте знал о существовании страданий, смерти и подлости, и, как ему казалось, был готов к любым поворотам судьбы. Отдалённая перспектива возможных неприятностей его не страшила и перед трудностями он пасовать не собирался. Своим жизненным девизом юный Паша Эвров выбрал слова из известной песни: "Не будем прогибаться под изменчивый мир, пускай он прогнётся под нас". Он свято верил, что так оно и будет и что, занимая определённое место в обществе, возможно преобразовать этот мир, сделать его чище, добрее.
   Родители всячески поддерживали в сыне эту идею и старательно насаждали в его сознании культ учёбы: "Чем лучше ты, сынок, будешь учиться, тем больше шансов у тебя будет сделать хорошую карьеру, занять значимое место в жизни. Ну, а потом влиять на неё, улучшать, совершенствовать". И Павел старался изо всех сил. Во втором и третьем классах он мечтал быть кем-то вроде отважного Грея - покорять стихию, помогать нуждающимся и колесить по белому свету. Но со временем ради "светлого будущего" он распрощался со своей идеей стать "настоящим морским капитаном". Грёзы о судьбе великого реформатора не давали ему покоя. Только реальность, очень скоро и безжалостно развенчала его тщеславные планы.
   Во-первых: из уроков истории ему стало ясно, что в своих мечтах о преобразовании установленных порядков жизни он далеко не пионер; что именно от таких особенно ярых "старателей" российскому народу пришлось перенести немало горя и страданий. А во-вторых, он неоднократно убеждался, что искреннее желание добиваться справедливости и счастья для других, как правило, довольно плохо сказывается на тех, кто это желание возымел. Выяснилось, что творение добрых дел частенько даёт не только осечку, но и сильную отдачу. "Не делай добра, не вымостишь дороги в ад" - мрачно пошучивал он.
   Постепенно Павел пришёл к одному неутешительному выводу: качество жизни с каждым годом стремительно росло, а состояние самого человека катастрофически ухудшалось. Люди становились похожими либо на жирных сонных мух, которых легко отлавливать, которым легко придавать любое направление движения, либо на клубящуюся в тёплом воздушном потоке мошкару - бессмысленную и неуправляемую. Ни в том, ни в другом состоянии их невозможно организовать на что либо по-настоящему значимое, созидательное, полезное.
   В конце концов, окончательно разуверившись в способности не только одного индивидуума, но и целого народа, изменить ситуацию на земле к лучшему, единственный для себя выход Павел увидел в море. Его детская мечта - колесить по бескрайним водным просторам - к большому неудовольствию родителей, несколько видоизменилась и вылилась в реальный жизненный план. В десятом классе он неожиданно для них решил стать морским офицером.
   На тот момент ему казалось, что море отводит человека от многих проблем, в том числе и проблем выбора между белым и чёрным, добром и злом, правдой и ложью... Конечно, в душе он по-прежнему оставался на стороне света, добра и правды. (В каком-то смысле Павел всё-таки был идеалистом: он ненавидел притворство, фальшь, двуличие.) И море, по его мнению, давало реальный шанс остаться порядочным, благородным человеком - "белой костью" в нравственном и моральном смысле.
   А что такого? Да, ему хотелось быть лучше других людей. Недаром его любимым литературным героем был Андрей Болконский, мечтавший в своё время о славе, о необычайной, выдающейся судьбе.
   Теперь же, мечта его заветная, уже практически свершилась. Он получил желаемое: ещё год и он готовый специалист, может отправляться в "открытое плавание" - полностью самостоятельное и взрослое. А он чувствовал себя потерянным, не понимающим к чему следует стремиться, на что равняться?
   И вдруг эта неожиданная, почти нелепая встреча с бывшей одноклассницей, с которой за все школьные годы они едва ли обменялись десятком фраз. Глядя на неё, Павлу почему-то казалось, что перед ним находится не просто человечек из прошлого, - старая знакомая, одна из многих, - а очень близкая, родная душа... И почему-то на душе становилось очень хорошо, тепло от мысли, что они знакомы, что она есть на этом свете... Но, испугавшись этих неожиданно нахлынувших на него размышлений и чувств, он сжал зубы и нахмурил брови. Мраморное самообладание.
   - Ну, а ты как поживаешь? Где-нибудь учишься или уже работаешь? - спросил он деловито.
   - В мединститут поступила... Вот интернатура начинается.
   - Мединститут?.. - протянул Павел. Он так удивился, что на время даже позабыл о роли загадочного Сфинкса. - Странно.
   - Что же здесь странного? Куда мне следовало поступать? На бухгалтера? Я с цифрами всегда была не в ладу.
   - Причём здесь бухгалтерия, цифры? В театральное...
   Ира с изумлением уставилась на него.
   - Смеёшься? - она нервно хохотнула и невольно приложила ладони к щекам - краска немедленно стала заливать её лицо.
   - Нисколько. Мне всегда казалось, что ты неплохо держишься на сцене... - возразил он. Возразил искренне, но, заметив внезапный румянец и изумлённое волнение в глазах девушки, смутился, как будто неожиданно проговорился о собственной тайне.
   - Так неплохо, что все смеялись, - едва слышно прошептала Ира.
   Он снова небрежно пожал плечами...
   - Дикари смеялись, те, кто и по сей день ничем кроме ужастиков и боевиков не интересуется. Но не все ж такие.
   Ирина ничего не сказала на это. Она бросила на Павла взгляд - несколько растерянный и заинтересованный, и сразу же уставилась на стоящее рядом дерево. "Нормальные люди"... Почему ни он, никто другой из нормальных, ни разу не сказал ей подобных слов раньше, когда решалась её судьба? Это бы вдохнуло в неё уверенность.
   Мысль о сцене казалась девочке настолько безумной, что она не дерзнула даже озвучить её вслух, не то, что попытаться осуществить. Даже единственная подруга, родители, знавшие о любви Ирины к театру, так и остались в неведенье о её собственной мечте о театральной карьере... Теперь, конечно, всё улеглось, она смирилась с неосуществимостью своих чаяний, сумела найти им достойную альтернативу. В конце концов она искренне полюбила дело, которое выбрала в качестве своей будущей профессии. Но сам факт, что кто-то, кроме неё самой, смог разглядеть в ней актёрские задатки, не укладывался в голове! А то, что этим человеком оказался Павел, - самый красивый, умный и популярный юноша в старших классах, который к тому же никогда не смотрел в её сторону - и вовсе потряс её до глубины души.
   - И кем хочешь быть? Я имею в виду ...
   - Я поняла - специализацию... - а ей так хотелось ещё поговорить о театре, о том, как ему удалось разглядеть в ней актрису? Но... - Перед тобой стоит будущий педиатр. Можно сказать: уже настоящий.
   - Ну, что ж, отлично. Надеюсь, для тебя это был осознанный выбор, работа по душе? С детьми ведь надо работать... душевно?
   - Да... - усмехнулась она, - осознанный, более чем... А с детьми надо просто уметь работать.
   - Жизнь всё расставляет по своим местам, - философски заметил Павел, как будто вынес приговор: никакая ты не актриса, ты - докторша. И хоть Ира любила свою будущую профессию, хоть и считала её гораздо более благородной, нужной, чем актёрство, ей почему-то стало обидно от этих слов.
   - Только вот ведь, какая штука: наши представления о жизни и сама жизнь, вещи порой прямо противоположные, - со вздохом промолвила она.
   Быстрый проницательный взгляд чёрно-угольных глаз обжигающей молнией скользнул по лицу девушки.
   - Мне показалось или в словах действительно прозвучало сомнение?
   - Надоело все, если честно.
   - Что так? Дети пошли не те?
   - О чём ты? Взрослые в горячке становятся, как младенцы, а уж больные дети во все времена одинаковы... Да они тут и не причём. Просто жизнь какая-то... - Ира нервно засмеялась: поймёт ли он, о чём она говорит? - Или жизнь не такая или я сама... не совсем такая, как думала о себе...
   - Всё не так, как представлялось за школьной партой?
   Ира кивнула.
   - Несправедливость - царит и правит на каждом шагу... - она вздохнула, замолчала и опять отвернулась к "знакомому" дереву.
   Павел внимательно смотрел на девушку, он был всё так же серьёзен, но, уже не хмурил бровей. Внутри у него бушевала настоящая буря, буря, над которой поднималась заря: ведь Ирина говорила именно о том, что давным-давно терзало его самого. Пять лет Академии и аспирантура немало способствовали окончательному избавлению от иллюзий. Он понял, что люди повсюду одинаковы; что на флоте соотношение добропорядочных и подлых граждан примерно такое же, что и на суше. А главное, что его собственное нутро смердело и разлагалось ничуть не меньше, чем весь этот окружающий мир...
   - Преподаватели, берущие взятки, - принялся он перечислять известные претензии к жизни, причём делал это намеренно небрежно и легковесно, - не брезгующие ни деньгами, ни вещами, ни... - В этот момент Ира быстро повернулась и серьёзно, с интересом посмотрела ему в глаза. Павел продолжил: - Ни самими студентками... А особенно здесь кое-кто любит попользоваться своим положением. Верно?
   - Да... Да, всё так. Именно так! А как посмотришь на некоторых однокурсников - тошно становится.
   - Пользуются положением своих родителей?
   - Их деньгами. Несчастные те больные, которые попадут к ним на лечение...
   - М-м да-а... - содержательно молвил Павел, а Ира продолжала горячо:
   - Некоторые ребята бьются, стараются, а их всё равно на экзамене заваливают. При желании, сам знаешь, это всегда возможно сделать. В лучшем случае, нужно пересдавать по нескольку раз; но большинству приходится находить деньги и платить, в противном случае - просто отсеивают...
   Я сама, знаешь, как трудно поступала? Готовилась, как каторжная. Уйма денег на репетиторов ушла. Думала, ум и знания - единственный залог успеха... Ха-х! Глупая. Сколько нервов, слез, унижений... Поступить удалось только со второй попытки. Вернее... впрочем, не важно - поступила. А "блатные" сами ни в зуб ногой, поступают с "зелёным светом" и "хорошо" всегда имеют... Правда теперь, не знаю, - хорошо это или плохо, - но всё воспринимается уже не так остро; как будто пообтерлось, попривыклось... Тем более, что рот откроешь - вылетишь из института, со свистом! Но от бездействия, от собственного бессилия становится противно.
   - А, по-моему, всё идёт, как надо, - резюмировал Павел.
   - Взятки, подлоги, вымогательства?! - Ира была более чем изумлена.
   - У нас, в России, всегда так было, есть и, наверное, уже не изменится - дальше будет. В противном случае, куда же тупеньким да крутеньким деваться? У них ведь не только мозги плохо работают, у большинства и руки, поди, не оттуда растут. А так все уравнены в возможностях: у кого есть мозги, - те шевелят мозгами, у кого их нет, те шелестят "бумажками".
   - Мне кажется, что в последнее время шелест "бумажек" в куда большем почёте, нежели беззвучная работа мозгов.
   - Но, кому надо, тот всё равно доучится и выйдет в люди. Ты ведь не вылетела из института? Хотя, я уверен, взяток никогда не давала.
   - Нечем было, - буркнула Ира.
   - Зуб даю: даже если бы и было чем - не стала бы, - он удивился той уверенности, которая прозвучала в его голосе, но, главное, той несомненной убеждённости в правоте своих слов, которая в этот момент питала его сердце. - И ничего, - прорвалась. Потому что голова есть на плечах...
   - Да моя голова тут вообще не причём!
   - Интересное заявление для студентки.
   - Знаешь, сколько на нашем курсе ребят было, ничуть не глупее, а чаще много умнее, талантливее меня, а всё одно срезались. Мне просто в самом начале... можно сказать повезло.
   - В смысле?
   - У меня однажды было семь пересдач по патологии. Никак не могла курсовую отстоять. Я весь материал по этой теме вдоль и поперёк знала, но доцент каждый раз находил предлог, чтобы сказать: "Придёте в следующий раз". Помню: сессия заканчивается, я на гране отчисления, а он так мило улыбается и разводит руками, "всё в ваших руках, детка". Это была его любимая присказка... Думала совсем пропала.
   - И как же тебе удалось разрулить ситуацию?
   - А мне и не удалось... - Ира ненадолго замолчала и, нахмурив брови, задумалась: вспомнилось ей, как сокурсницы советовали ей сходить к доценту домой "для пересдачи". "От тебя не убудет, а из института не вылетишь". Её до сих пор передёргивало от одной мысли о подобном способе заполнения зачётки.
   - Бабушка выручила. Говорит: чем слёзы понапрасну лить, в церковь сходи. Я пошла, заказала просительный молебен. И...
   - Что заказала? - перебил Павел.
   - Просительный молебен... - несколько смущённо произнесла Ира и бросила на парня оценивающий взгляд: стоит ли говорить дальше? не спугнут ли его её слова? Но решила не малодушничать; пусть уж сразу всё о ней узнает и сразу решает, как быть... - Ну, это когда у тебя есть серьёзная проблема, с которой ты сам не в силах справиться или горе, или какой-то неразрешимый вопрос, то ты прибегаешь к помощи кого-то из святых, Богородицы или Самого Христа... Им заказывают молебны...
   - А-а-а! - иронично протянул Павел; ему было неловко услышать подобное заявление от молодой девушки, тем более старой знакомой, в прошлом обычной школьницы. - И ты так поступила?
   Ира медленно кивнула: да.
   - И что доцент? - сменил гнев на милость? Сразу осознал свою неправоту и больше никогда не домогался несчастных студенток, а о взятках вообще забыл!
   Девушка серьёзно, даже строго посмотрела на молодого человека.
   - Нет, не угадал. Он попал в больницу с острым приступом аппендицита, - её губы тронула невольная улыбка, - сразу на следующий день после молебна и ровно за час до очередной моей пересдачи.
   - Да ладно!? - покрывая бравадой внутренне смятение, произнёс Павел; он несколько стушевался под прямым взглядом её светлых и ясных глаз.
   Ира с достоинством кивнула: можешь не сомневаться.
   - А дальше?
   - Конечно, это всё звучит почти фантастически, но курсовую я сдавала через день декану... Более жирной и крупной пятёрки, скажу я тебе, у меня в зачётке не было. А доцент, вернувшись на кафедру, больше ко мне не придирался. Всё. Теперь ты видишь, что во всей этой истории нет моей заслуги?
   Павел медленно покачал головой. Рассказ Стасовой его заинтриговал, если не сказать больше: он был потрясён и обескуражен. С одной стороны, он не мог до конца поверить в реальность, вернее в законную последовательность описанных событий, но и подозревать Ирину в мифомании было просто нелепо. Не такой она человек, чтобы рассказывать небылицы. Но он так же понимал, что всему этому должно существовать вполне разумное, рациональное объяснение. Скорее всего, эти два факта - заказанный и отслуженный молебен и болезнь нечистоплотного доцента - простое совпадение.
   - Знаешь, если это так действенно, то тебе следовало запатентовать этот способ, - наконец изрёк он.
   - Боюсь едва ли мне удалось бы доказать чистоту изобретения. Слишком широко этот "эксклюзивный метод" применялся у нас на Руси в средние века, и даже в двадцатом столетии, да и сейчас, как видишь, находятся личности...
   - М-да... Впрочем ты, наверное, права: внедрять в массы это средство всё таки не стоит. А то все, кому не лень, станут в церковь бегать: денежку в "кассу" заплатил, поп за тебя молитву прочитал и ты в ажуре! Но если...
   Павел произнёс короткую тираду на высокой ноте, но, встретившись взглядом с Ирой, он замолчал. Впервые с момента их встречи в её глазах сквозь явное разочарование проступало нечто похожее на боль. Это неприятно, гораздо сильнее, чем он мог ожидать от себя, задело молодого человека; его охватило острое чувство неловкости и стыда.
   - Прости, - поспешно и сердито произнёс он, - это было цинично и пошло... Но я не собирался смеяться над твоими... взглядами... Просто меня порой заносит...
   Ира поспешно кивнула.
   - Я понимаю...
   - Извини... А с другой стороны, - всё-таки не выдержал он, - если всё действительно было так, как ты говоришь, и стоит только сходить в церковь... Почему же люди до сих пор продолжают бегать по разным гадалкам, экстрасенсам, обращаться за помощью к колдунам и шаманам, вместо того, чтобы взывать к Богу? Помолился - и ответ тут же незамедлительно пришёл...
   Ира оказалась в затруднительном положении; сердце её горело, душа рвалась наружу, стремясь к пояснениям, к тому, чтобы поделиться собственными знаниями, опытом, чувствами. Но разум настаивал на том, что он всё равно не поймёт её аргументов, не примет доводов. А ещё она боялась ему наскучить, боялась его оттолкнуть.
   - Потому что Бог - не волшебная палочка, - наконец, с трудом выговорила она. Но лишь только она произнесла эти слова, как почувствовала некоторое облегчение, словно кто-то милостиво ослабил шнуровку очень жёсткого и тесного корсета; дальше говорить было проще. - Он, прежде всего, печётся не о земном благополучии - всё материальное временно, - а о спасении души человека. Он помогает нам в том, что делает нас лучше, чище, добрее, милосерднее... Если бы Он исполнял так просто все желания каждого человека, то представляешь, какой бы бедлам начался? А чего хочет неочищенная душа? Страшно подумать!
   - Большинство хочет простого человеческого существования. Дос-тат-ка.
   - Люди хотят быть достаточными без Бога, а это невозможно. Они всегда будут чувствовать недостаточность чего-то, будут пребывать в постоянном поиске, суете... И никогда не познают счастья. Обращаясь же к Богу надо быть готовым к тому, что твоё желание исполнится не сразу, не так, как ты себе вообразил, а может и вовсе не исполнится... потому что пойдёт тебе на вред...
   - Ну да, а то, что вред причиняется другому - нормально!? - Павел пожалел о сказанном, ещё не успев произнести фразу до конца, но Ира, к его удивлению, не обиделась на выпад.
   - О каком вреде ты говоришь? Разве то, что доцент на несколько дней выпал из привычной гонки, оторвался от суеты, от ажиотажа, порождаемого страстью наживы и иллюзией безнаказанности - это вред? Не всё в жизни так просто, как порой кажется... на первый взгляд...
   Разговор оборвался неожиданно и на самом взлёте. Оба понимали это и испытывали некоторую неудовлетворённость, как если бы, прыгнув из самолёта с парашютом, вдруг зацепились за крыло и бесславно повисли, вместо того, чтобы воспарить над землёй. Но, вместе с тем, каждый из них понимал, что они пока не готовы к таким "совместным прыжкам" и едва ли смогли бы в полной мере насладиться полётом и правильно приземлиться, не навредив себе.
   Некоторое время они стояли молча: Павел хмурил брови, Ира кусала губы, - сердце её с трепетом отсчитывало каждый удар. Девушка понимала, что любая секунда, дополняющая протяжённость неловкой паузы, повисшей между ними, рискует стать последней в их встрече. Ей было радостно от того, что он извинился за своё ёрничество, что попытался расспрашивать дальше, но она так же подозревала, что сделано это было скорее из вежливости, нежели от истинного интереса. Не желая более терять время и ожидать пока он сообщит, что торопится и уйдёт, равно, как и продолжать мистическую тему, она предпочла вернуться к прежнему разговору. Только бы продлить радость, пусть даже обманную, временную, нахождения рядом с ним...
   - Если бы в институты, а тем более в медицинские, принимали только тех, у кого есть сердце да голова на плечах. А не... - вымолвила она таким тоном, словно только что произнесла фразу о нерадивых сокурсниках и их будущих пациентах, словно не было разговора о доценте, о Боге и Его высшем промысле... - А! Что говорить? И как все изменить?...
   - Едва ли мы можем существенно повлиять на ход событий, - ответил Павел, в точности подхватив её тон, хотя, тоже испытал необъяснимое разочарование и сожаление, от того, что она вернулась к прежней теме.
   - Вот это-то и ужасно! - более горячо, нежели можно было ожидать в данной ситуации, воскликнула Ира. - Скорей бы все закончилось и работать, чтобы быть самостоятельной и самой хоть что-то изменять к лучшему. Хоть что-то...
   "Девочка, да ты совсем еще ребенок, если до сих пор хочешь добиться правды и справедливости в этом мире, в этом обществе! Ты и в школе воевала с теми, кто поступал не по совести, даже учителей не боялась..." - Он улыбнулся, вспомнив ещё один эпизод из их прошлого.
   С ними в классе учился парень - Колька Жуков. Он был неглуп, но несколько медлителен, страдал сильным заиканием, потому и получал по многим предметам явно заниженные оценки. Одноклассники часто шептались между собой, осуждая учителей за необъективность. Но лишь у тихони-Ирки хватило духу высказать претензию в глаза самой строгой из преподавателей - школьному завучу, которая вела у них алгебру и тригонометрию.
   Обычно народ старался лишний раз даже не попадаться на глаза Виктории Тарасовне, а тут во всё услышание прозвучал выпад: почему "три", а не "пять"? Или, хотя бы, не "четыре"? Ведь он ни в чём не ошибся! И почему оценка снижается за плохую дикцию, вместо того, чтобы учитывать знания и старания человека? И почему все учителя, словно сговорившись, ставят человеку "твёрдую тройку" за устные ответы, когда за письменные работы он регулярно получает "хорошо" и "отлично"?
   Эта безрассудная эскапада мало что поменяла в судьбе бедолаги Жукова, а вот на успеваемости самой Стасовой отразилась значительно: выше "твердой троечки" она у математички почти никогда больше не имела...
   "Ладно школа, - думал Павел, глядя на бывшую одноклассницу по-прежнему непроницаемым взглядом; раздражительное недовольство и искреннее сочувствие не на шутку скрестили шпаги на арене его сердца. - Но теперь: "изменить к лучшему"! Слишком много наивности для двадцати трёх лет. Ведь столько же тебе сейчас? Ты, кажется, была шестилеткой? Нелегко тебе в жизни придётся". И всё же, при всей разнице во взглядах, в душе Павел не мог не восхищаться теми искренними порывами, которые двигали бывшей одноклассницей, а ныне "будущим" или "почти настоящим" педиатром Ирой Стасовой.
   Впрочем, в школе он помнится, тоже уважал эту отважную девчонку; но даже не подумал хотя бы раз прийти ей на выручку. Когда мстительная завуч подлавливала её на уроках, намеренно задавая самые трудные и коварные вопросы, он сидел помалкивая, - ему было что терять! Аттестат с отличием, перспектива поступления в престижный институт, работа, на которой он сможет помогать по-настоящему нуждающимся людям... А Стасова... что Стасова? Она всего лишь хорошистка, которая из-за нелепого конфликта превратилась в троечницу...
   Павел отвёл глаза, как будто боялся, что Ира прочтёт его мысли, прочтёт и примет их за настоящие, - сегодняшние.
   Когда в конце десятого класса выяснилось, что их местный "Дон Кихот" в юбке, получила по алгебре и тригонометрии две "удовлетворительных" среди годовых оценок, Павел испытал острое презрение к себе и откровенную жалость к Стасовой. Но довольно скоро он попытался стряхнуть с себя всякое чувство вины и неловкости. В конце концов, почему его это должно волновать больше, чем саму пострадавшую? По всем признакам Ирка приняла этот факт, как должное - ни один мускул не дрогнул на её бледном отрешённом лице. Ведь он ей ничем не обязан и, помимо их двоих, в классе училось ещё тридцать человек! И совесть никого не мучила за безучастие...
   А потом он случайно забежал в опустевший с окончанием последнего урока класс, - забрать забытый в парте дневник.
   Стасова сидела на своём месте ссутулившаяся, одинокая и, спрятав лицо в ладони, плакала. Заметив вошедшего Павла, девушка быстро вытерла глаза, щёки, взяла свою сумку, торопливо покинула кабинет...
   Посылы совести были подавлены в зачатке. Какое ему было дело до слёз простушки Стасовой, когда у школы его ждала девушка-мечта!? Взял дневник из парты и, не глядя лишний раз по сторонам, - прямиком на улицу...
   Два летних месяца Павел провёл на море, у тётки в Пицунде. Не было ни минуты, чтобы он не думал о своей любимой однокласснице, не мечтал о ней, не страдал от вынужденной разлуки. По возвращении домой его ждала неожиданность. Очень большая неожиданность... В одиннадцатом классе он уже не мечтал ни о чиновничьей карьере, ни о преобразовании мира; учился значительно хуже... Намеренно хуже... Родители не могли понять: что случилось с их послушным и талантливым мальчиком?..
   И вот теперь он недоумевал, где были его мозги? где было его сердце? Как мог он пропустить столь важные события в собственной жизни и даже не подумать связать принятие судьбоносных решений с этой застенчивой девчонкой?! Куда там! - он тогда с ума сходил из-за предательства Дараевой и старался гнать мысли о собственном малодушии...
   Но теперь его внутренний мир был совершенно иным. Ему отчаянно хотелось в это верить. Хотелось верить в себя лучшего, в способность собственной души к поступкам действительно жертвенным и бескорыстным. И он верил. Рядом с ней даже невозможное казалось возможным.
   Ирина... какая она хрупкая, беззащитная, легко уязвимая. Не создана она для борьбы; не по силам этим нежным плечикам нести на себе все тяготы этой безумной жизни. Павлу захотелось обнять ее и нежно прижать к самому сердцу, чтобы помочь, чтобы принять основную силу ударов судьбы на себя. Он-то крепкий, он выдержит любой удар, любое испытание... ради нее. Но это потом, все потом, когда они будут вместе, а сейчас нельзя и виду подать.
   А вдруг все это ему лишь кажется? Вдруг Ира рада не тому, что встретила именно его, Павла Эврова, а просто - старого знакомого, одного из многих. Она - натура творческая, эмоциональная, впечатлительная... И будь на его месте кто-либо другой из одноклассников, ей было бы все равно?..
   Пройдет совсем немного времени и он, перебирая в памяти каждую минуту их встречи, каждое слово и взгляд Иры, конечно же, поймет, что был не прав. И как потом будет жалеть... Но это, действительно, будет лишь потом, а сейчас...
   - А ты знаешь, Вера Дараева и Денис Меньков... (Помнишь, был такой в старших классах?) Так вот, они поженились, - как-то без особого энтузиазма в голосе произнесла Ира.
   - Да? - так же тускло безэмоционально произнёс Павел.
   - У них уже доченька есть...
   - Хм. Молодцы, - Павел прищурил глаза и отвёл взгляд в сторону, - его тоже чем-то ужасно заинтересовало ближайшее от них дерево.
   Не то что бы эта тема до сих пор оставалась для него болезненной, просто неприятного осадка, оставшегося после разрыва, было вполне достаточно, чтобы больше никогда в жизни не касаться её. Он уже давно перестрадал, в муку перемолол все свои чувства к красавице-однокласснице, которая некогда неожиданно и вероломно предала его. И конечно же он помнил Менькова, - парня закончившего школу на два года раньше их, на которого собственно расчётливая Дараева и променяла его Павла Эврова. Но так уж сложилось, что эта неприятная тема сама его коснулась; и теперь он знал о своей бывшей пассии нечто такое, чего кисейная барышня Стасова, по всей видимости, даже предположить не могла.
   - А недавно еще Ольга Рожкова замуж вышла и Наташка Арисова, и Савка собирается... - мечтательно продолжала перечислять браки среди бывших школьников Ира. - Даже не верится.
   - Ну почему же? Все в порядке вещей, - равнодушно произнес Павел, в душе всегда жалевший, что время так быстротечно и что детство слишком незаметно ушло в прошлое.
   - Да, но, кажется, только вчера сидели за патами, мирно решали задачки...
   - А по вечерам бегали на дискотеки и целовались по углам. Если только целовались...
   Ира опять смутилась, усмехнулась и, прикусив губу, пожала плечами.
   - Ты прав... Ты прав, но все же тогда мы были детьми.
   - Ну, я бы не стал этого утверждать так основательно. Нельзя о других судить только по себе.
   При этом он весьма красноречиво посмотрел на Ирину: а некоторые и по сей день не очень-то повзрослели, - говорил его взгляд.
   - Почему "по себе"? Я не по себе сужу! Вернее... не только по себе, - возмутилась она. Ей отчаянно хотелось оправдаться, хотелось заставить его посмотреть на неё без снисходительности, как на зрелую, взрослую женщину, но вместо этого выходил лишь "жалкий лепет оправданий". Она разозлилась на саму себя, и настроение стало портиться безнадежно.
   Павел же напротив - приходил во всё большее расположение духа; словно в пику её попыткам выглядеть респектабельной и независимой, он хмыкнул небрежно и продолжил:
   - А для некоторых единственной мечтой едва ли не с начальных классов было... Гм... - скрывая нелепую неловкость, он кашлянул. Не получилось, не сумел закончить фразу. Он бросил на собеседницу быстрый взгляд и ещё раз кашлянул; молодой человек с изумлением отметил, что не может позволить себе свободно вслух жонглировать циничными истинами, и, более того, ему было приятно само желание щадить чьи-то чувства.
   Он знал, что красавица Дараева недолго прожила со школьным Аполлоном Меньковым, этим некогда подающим надежды спортсменом, победителем всевозможных соревнований и спартакиад, сыном директора самого богатого в городе завода по производству сельскохозяйственной техники "Подшипник", с тем самым, который в конце злосчастного лета с победоносным видом проходил мимо поверженного соперника - Павла Эврова, и крепко прижимал к себе счастливо хохочущую Веру... Увлекшись каким-то проходимцем, Вера, бросила мужа, годовалого ребёнка и умчалась вслед за новой любовью, не такой спортивной, не такой титулованной, не такой привлекательной, но зато куда более мажорной, состоятельной и авторитетной в городе. Эта "любовь" подсадила её на наркотики и пристроила в одном из собственных подпольных борделей...
   Но сейчас молодому человеку не хотелось говорить ни о чём грязном, трагическом. Он набрал в лёгкие воздуха и произнёс:
   - Для некоторых главным было - обзавестись своей семьей...
   - Ну, а у тебя как дела на этом фронте? Не женился еще? - спросила Ира с нервной усмешкой и замерла в ожидании ответа, глядя на Павла почти молящими глазами; она словно заранее надеялась услышать нечто определенное. Ему даже показалось, что девушка перестала дышать; но он, впрочем, как и все мужчины в мире, просто недооценивал свою знакомую. Ведь у нее не только дыхание замерло, но и сердце перестало биться в ожидании того, что он скажет. Еще мгновение - и оно опять застучит в груди с новой, радостной силой.
   - Нет, - ответил Павел с неизменным спокойствием, - еще не женился.
   - Вот и молодец! Вот и правильно! Нечего раньше времени ярмо на шею вешать. Ты еще ох как можешь девушкам головы кружить! Наверное, не одна по тебе с ума сходит?
   Ира была недовольна произнесёнными словами. Не считала она брак глупостью, а семью ярмом. Но, в противовес недовольству, ей было весело. И она засмеялась. Откуда-то набежал ветерок и ласковым порывом оживил ее блестящие светлые волосы, а зеленые листья кленов дружно зашептались между собой. Наверное, они заметили, какими глазами смотрел Павел на это вспыхнувшее на солнце "белое золото", поняли, как ему вдруг захотелось прикоснуться, пропустить эту драгоценность сквозь пальцы...
   Конспирации ради, он опять старательно нахмурил брови, хотя в груди у него что-то так нестерпимо распирало и щекотало, что он готов был расхохотаться.
   - Ну а девушка у тебя есть? - спросила Ира; глаза её сияли, а губы расплылись в несколько неуверенной, но вместе с тем открытой и невероятно обаятельной, милой улыбке.
   "С ума сойти! - подумал Павел, - и она ещё удивлялась тому, что я заподозрил в ней актрису? Ирка-бука, молчунья, "поэтесса"!... Да она просто создана для того, чтобы пленять мужские сердца одним своим взглядом, одной только полуулыбкой лишать рассудка".
   - Есть... - ответил Павел то ли весело, то ли сердито. "И не одна", - хотел прибавить он, но удержался.
   Мало ли, что она может подумать... Разве расскажешь вот так, сразу, что девушек вокруг него действительно немало и даже очень хорошеньких, и что со многими он встречался, да только все это... не по-настоящему? И ничего в груди от тех встреч не осталось, только стучит, стучит, как в барабане. А! Что говорить! Все пустое! Ничего похожего на то, что испытывает он сейчас рядом с этой девушкой из прошлого, с девушкой, с которой они прежде почти не общались, и которая, неизвестно по какой причине, так явно обрадовалась этой их нежданной встрече... И тут у Павла в горле образовался ком.
   "А что если... Неужели?.. Неужели я ей нравился?" - подумал он почти с ужасом.
   Нелепость и очевидность этой догадки настолько ошеломили гордого молодого человека, что он едва не потерял самообладание. Едва. Но как только почувствовал, что эмоции выходят из-под контроля, он призвал на помощь своё самообладание и вновь стал походить на каменного Сфинкса.
   Ира задала ему еще несколько вопросов, рассказала, что их семья переехала на новую квартиру (зачем рассказала?). Но мало-помалу ею опять стала овладевать неуверенность в себе, как и всегда в присутствии не обращавшего на нее никакого внимания одноклассника Пашки Эврова. Она видела, что он вовсе не рад их случайной встрече и что за все время разговора, где была вынуждена вести совершено не свойственную ей ведущую роль, он едва ли хоть раз улыбнулся. Пусть ради приличия... Правда на какое-то мгновение ей показалось, что всё-таки это не так, но потом она сама всё испортила; зачем нужно было задавать этот глупый вопрос о браке? Наверное, она для него, как прежде, лишь пустое место. И ему на нее наплевать.
   "А на что же ты, глупенькая, еще надеялась?" - спросила себя девушка.
   Она прикусила нижнюю губу и посмотрела на часы. Но это вовсе не означало, что ее интересовало время. И Павел это знал. В этом мимолетном движении он угадал прежнюю Стасову в момент ее неуверенности в себе и мысленно улыбнулся: все-таки он о ней что-то помнит и знает!
   Но чему же ты, Пашенька, радуешься? Ты чувствуешь в себе что-то новое, тебе хорошо, как никогда, и кажется, что только теперь начинаешь жить? Но в чем дело? Уж не эти ли глубины темно-серых таинственных глаз, не эта ли милая улыбка и пленительная неуверенность случайно встреченной знакомой-незнакомки виновники тому?
   Ты можешь не отвечать. Ты должен действовать! Да не стой же ты, как истукан, перед этой несчастной девчонкой, не терзай ее своим многозначительным молчанием и холодной наружностью. Никто не спорит, ты прекрасно умеешь владеть собой, скрывать свои чувства, - настоящий подводник, - но в данный момент это неуместно! И напрасна твоя попытка за ледяной оболочкой удержать горячий источник чувств, рвущихся наружу. Еще немного времени... еще мгновение... НО!..
   - Ну, что ж, мне, пожалуй, пора, - виновато улыбаясь и не в силах скрыть разочарования, медленно произнесла Ира. Не смея более смотреть парню в глаза, она вновь уставилась на "любимое" дерево. - Я и так заболталась... За...задержалась. Да и у тебя время отнимаю.
   - Да ничего...
   - Ну, мне пора. Извини. Пока.
   - Пока... - ответил Павел как-то неуверенно и немного испугано. Ему, вдруг, показалось, что солнце, едва появившись на востоке и еще не успев полностью подняться над горизонтом, закатывается обратно. Но ему не хотелось в это верить. Он не должен этого допустить: - Подожди... А?.. А как ты здесь оказалась и куда так спешишь?
   - Спешу? Да... Спешу... Это... Все это случайно. Я к тётушке приехала...На несколько дней: она в больнице была... Чистая случайность...
   - А!..
   - Ну, я пошла.
   - Да-а... - Павел растерялся, - а?.. Постой... - Ира сделала робкий шаг назад. - Подожди!! - выкрикнул он торопливо.
   Она вопросительно посмотрела на молодого человека.
   - Подожди, - неуверенно протянул он, отчаянно соображая, о чём бы ещё её спросить.
   С моря снова подул ветер. Тепло, порывисто налетел он на неловкую пару, дохнул в лицо Павлу, нежно обнял Ирину, опять поиграл с её волосами. Она подняла руку, чтобы убрать со щеки растрепавшуюся прядь. Павел поймал взглядом её кисть... с быстрым вниманием прошёлся по пальцам, посмотрел девушке в глаза.
   Она вопросительно подняла брови.
   - А ты... ты встречаешься сейчас с кем-нибудь? - неожиданно для самого себя произнёс Павел. Хорошо ещё, что в последнее мгновение спохватился и не брякнул: не замужем ли ты?
   По всей видимости, Ира не ожидала от него подобного вопроса; она несколько растерялась, но быстро взяла себя в руки.
   - Нет, не встречаюсь... - ответила она просто, но потом, посмотрев на бывшего одноклассника, прибавила: - я никогда ни с кем не встречалась.
   - Да ладно!? - возразил молодой человек. - "Никогда не встречалась". Хочешь сказать, что все мужики вокруг тебя слепые?
   Ира пожала плечами.
   - Просто мне никто не нравился. Никто... - она не договорила.
   Короткий проницательный взгляд ее манящих и одновременно грустных глаз... Как ударной волной, Павла обдало жаром. "Никто, кроме тебя", - говорил её взгляд. Не красневший с двенадцати лет молодой человек, неожиданно почувствовал, как удушающая горячая волна заливала его шею, щёки, уши... Ира смешалась.
   - Прощай... - едва слышно произнесла она. Зачем она произнесла это слово? Не любила она этого слова со всей его безысходностью, со всем трагизмом. Если бы можно было взять его обратно...
   - Прощай... - Эхом повторил Павел. Повторил, точно на автомате и тут же пожалел о сказанном.
   Он не позволил бы ей уйти. Он заговорил бы с ней еще. Он удержал бы её... но эта глупая краска нелепого стыда... это прощальное слово... этот взгляд... Павел понял, что этот проникающий в душу взгляд тоже был прощальным.
   А она, уже быстро удалялась от него по тенистой аллее парка. И бесполезно было надеяться, что обернется, - она никогда этого не сделает, если ее не окликнуть. В классе об этом знали все... Он помнит. Оказывается, он многое о ней знает и помнит! Как теперь знает о самом себе, что в глубине души всегда относился к Ире Стасовой не просто с уважением, а с самой настоящей симпатией и нежностью...
   А тебе не кажется, Павел, что вместе с этой девушкой ты сейчас теряешь самое главное в жизни - БУДУЩЕЕ? Ну, что же ты тогда стоишь? Сделай ей в след хотя бы шаг! Один шаг - и она будет с тобой!
   Но он по-прежнему оставался неподвижен, как ему казалось были неподвижны вокруг него и воздух, и солнце, и небо... Он их не чувствовал. Они для него попросту не существовали.
   А ее ветер уносил вдаль, и деревья шумели ей в след. А может, они ей что-то говорили? Может, просили хоть на миг, на один только миг забыть о гордости, отбросить в сторону неуместную сейчас принципиальность и оглянуться? То есть помочь ему сделать тот самый шаг, который отделяет их друг от друга и от счастья.
   Но нам всегда что-то мешает услышать в жизни самое главное.
   А уже завтра вечером она должна будет ухать из города. И тогда, опомнившийся Павел тщетно будет искать ее по всем гостиницам...
   Может, они больше никогда не увидятся в этой жизни...
  
  
   II
  
  
   Но не зря говорят, что земля мала для двоих. И не исключено, что они еще встретятся лет этак через десять... или двадцать...
   Возможно, пройдет больше четверти века с этого дня, прежде чем два существа найдут друг друга в океане бесконечно сменяющихся дней. У каждого из них будет своя семья, взрослые дети и даже внуки... И лучшие годы жизни - юность, молодость утонут в безвозвратном прошлом, и все вокруг изменится почти до неузнаваемости.
   Иным, чем во времена детства, будет их родной городок, и парк перед школой совсем изменится. В нем почти не останется старых громадных деревьев, да и те, за редким исключением, вовсе уж дряхлые.
   Наверное, именно в этом парке, у одного из этих деревьев и произойдет еще одна случайная встреча...
   На скамейке, под облаченным в золотое осеннее великолепие ясенем, сидит тихая и привлекательная для своего возраста женщина. Она никуда не спешит и, похоже, пришла сюда отдохнуть или вспомнить о чем-то. Её темно-голубой плащ, прекрасно смотрится на фоне окружающего желтого океана листьев веселым ярким ковром, устлавшим землю.
   Присмотритесь внимательней: может быть, вам знакомы эти большие, но утратившие былой блеск глаза и это печальное от невзгод и разочарований лицо с усталыми морщинками. Может, вы узнаете эту женщину, как узнал ее случайный прохожий?
   Статный, хорошо сохранившийся мужчина лет пятидесяти, глубоко дыша от волнения, подходит к сидящей на скамейке женщине, останавливается перед ней... и смотрит почти с недоумением. Она в свою очередь поднимает удивленные глаза, стараясь понять, что нужно этому человеку?
   - Ира?! - наконец пытается произнести мужчина, но сильный голос отказывается ему служить в этот раз и застревает в пересушенном от волнения горле.
   - Паша?.. Паша... - почти со стоном вырывается у нее из груди, она поднимается ему навстречу, но тут же замирает...
   Они долго будут стоять друг против друга в оцепенении.
   "Неужели это ты? - говорят их глаза. - Неужели?.."
   Только теперь, глядя друг на друга, они до конца осознают, как много времени минуло, и что многое потеряно в жизни НАВСЕГДА. И лишь теперь особенно остро почувствуют, что они уже совсем не те, что прежде, что оба здорово постарели. И именно сейчас поймут, что все двадцать семь лет жили лишь для этой встречи. Миллионы шагов от одного свидания к другому, да немного выдохлись по пути...
   ...Они стояли и смотрели друг на друга... и молчали... Мысли роем проносились в их головах; о стольком можно было бы рассказать, но слишком многое вставало между ними.
   "А помнишь?!" - так хотелось бы им сказать друг другу эту фразу, с которой в их жизни могло бы начаться нечто большее, чем просто разговор, но не скажут, потому что они многое помнят - целая жизнь воспоминаний, - но ничего общего, ни одного совместно прожитого и пережитого дня, после той злосчастной встречи, не отыскать им в своей памяти, словно провели все эти годы на разных континентах.
   Да все одно. Разве способны слова в полной мере передать то, что творится в глубинах твоей души? И как отразить голосом всю гамму переполняющих тебя переживаний, если весь свет слышит тебя иначе, чем ты сам? А Павлу не нужно, чтобы и в этот раз Ирина поняла его неверно. Да и следует ли что-то говорить? Ничего ни говорить, ни делать не стоило. Им и без того теперь открылось нечто важное, то, о чём вслух невозможно сказать.
   "А может это любовь? - спросит кто-то. - Та самая, настоящая, воспетая в бесчисленных стихах и поэмах, прицельно рассмотренная в бессчётных романах и почти в деталях показанная в кино... Может быть, но сказать это наверное теперь едва ли получится. По крайней мере, словами...
   "Ты прости меня, Ирушка, прости. Я так виноват перед тобой. Но я сам наказал себя. Я жестоко поплатился за свою слабость и трусость. Да, да! Трусость! Теперь я не боюсь этого слова: Трус! Я ведь тогда сразу понял, что ты для меня... Что только ты мне нужна, что без тебя вся моя жизнь будет пустой. Вернее, не понял, а ощутил это, но не удержал тебя, побоялся... Чего побоялся?.. Потом я долго искал тебя... И в Питере, и у нас в городе, но со старого места вы переехали, а куда никому не было известно... Позже, через одноклассников я узнал, что ты вышла замуж... И все... Через год и сам женился.
   Родная моя, все эти годы я помнил тебя, девушку в белом платьице и с доверчивыми глазами...
   Пересматривая школьные фотографии, я, казалось, впервые после той встречи замечал на них тебя... Было и радостно... и больно.
   Я видел тебя во сне... Мне не хотелось верить, что время властно и над тобой. А когда я вспоминал о тебе, то, как будто, и сам становился молодым... Обман... Я обманывал себя. Я старался не думать, что где-то там далеко, ты тоже меняешься с годами; решаешь повседневные проблемы, растишь детей, кормишь мужа обедами, а я к этому не имею никакого отношения.
   Иногда эти мысли были для меня невыносимыми и походили на приступы удушья у хронического астматика, потом все стихало. Я даже начинал верить, что забываю тебя, успокаивался, был доволен жизнью, как и всякий вокруг... Но потом вдруг что-нибудь, какая-нибудь деталь, мелочь напоминали мне о тебе, о той нашей встрече, и все начиналось сначала. Ты не хотела меня отпускать.
   Я и сейчас помню твои глаза, как они тогда светились радостью и надеждой... И твой последний взгляд... Я ясно вижу твои внезапно ожившие на ветру волосы... А теперь в них седина, они заколоты на затылке, но все еще такие же блестящие. А глаза!.. Как они изменились... Тяжело тебе приходилось в жизни, нелегко. А я был так далеко... Прости меня...
   Когда у меня родился сын, я в первый раз держал его на руках, такого крохотного, я подумал, что ведь это мог быть и наш с тобой сын! Но ты даже не подозревала о его существовании. Впрочем, как и я ничего не знаю о твоих детях...
   Сотни раз представлял нашу с тобой встречу, наш разговор, о чем он будет... А вот теперь и слово произнести не могу. Но ты же понимаешь меня? Ты все понимаешь... Какие у тебя глаза!.. Сколько я потерял от того, что ни разу не заглянул в них за столько лет, в твои мудрые и печальные, усталые и чарующие, в твои прекрасные глаза..."
   - Прости меня, Ира... - лишь это и скажет Павел. А Ирина улыбнется в ответ: она давно простила...
   - А у меня есть сын. Я назвала его Павлом...
   Как все закружилось вокруг и поплыло... Дыхание перехватило, сильная боль в груди. Что с вами, Павел Александрович? Своей старшей дочери вы дали имя Ирина? Не думайте об этом сейчас. Вы лучше посмотрите, как быстро бегут по небу облака. Они такие легкие и неуловимые. Видите? А как они сказочно белы, а небо удивительно синее...
   Синее? И платье у Иры... У среднего возраста женщины Ирины тоже синего цвета, и в глазах появился синий огонек...
   ...Неожиданно набежит прохладный ветерок и закружит над их головами в желтой кроне царственного ясеня, и окутает золотым дождем грустную пару... И листья, медленно падая с усталых ветвей, тихонько будут петь им венчальную песню.
   Сколько листьев,.. сколько дней,.. сколько звуков...
   Но эта музыка так тиха, что мы и не знаем, услышат ли ее те, для кого она звучит...
  
   III
  
   ...Павел неподвижно стоял, ничего не чувствуя и не слыша, кроме пульсирующего стука в висках, и смотрел на удаляющуюся фигурку.
   Ее белокурые рассыпанные по плечам волосы были послушны ветру, также волнующему легкое светлое платье. И сама она казалась такой легкой, что вот-вот оторвется от земли и умчится, окутанная воздушной туманной дымкой, и растает, как растаяли в небе белые облака, и исчезнет навсегда.
   А Павел стоял и смотрел... Он был не в силах сделать хоть одно движение, хоть один шаг.
   Но у него всё еще оставался шанс, несколько мгновений, пока она не скрылась из вида, пока они все еще молоды, пока не пошли те двадцать семь лет, пока вся их жизнь еще впереди. Он еще мог сделать один шаг, чтобы не упустить, чтобы удержать свою судьбу.
   Что она там говорила о неразрешимых проблемах, о затруднительных ситуациях, о молебнах?.. Стоит только заказать? Стоит только сделать один шаг...
  
   IV
  
   Отдалённый плеск волн и освежающий морской ветер несколько смягчали беспощадность июльской жары, но под сенью могучих старых деревьев даже в полдень царила нежная умиротворяющая прохлада.
   Павел сидел на одной из скамеек в городском прибрежном парке. Скамейки были сделаны в лучших традициях советских времён: с широкими дощатыми сиденьями и такими же удобными спинками. Закинув нога за ногу и, положив руку на верхний край скамьи, Павел наблюдал за двумя славными девчушками приметно четырёх - пяти лет.
   Вздёрнутые носики, светлые кудряшки и лёгкий румянец на щеках, белые кружевные панамки и нежно розовые платьица - на первый взгляд малышки были совершенно одинаковыми.
   - Ваши девочки? - присаживаясь возле Павла, спросил пожилой мужчина.
   На нем была тонкая белоснежная рубашка и словно только что отутюженные брюки из качественного светлого льна, что весьма располагало к началу общения. Элегантные босоножки в тон брюк и белая шляпа, которую незнакомец заблаговременно снял, обнажая абсолютно голый, блестящий, загорелый идеальной формы череп, - всё вместе это так же производило впечатление респектабельности и благополучия.
   - Наши, - с лёгким кивком-поклоном и любовной улыбкой в каждой черте лица ответил Павел. В глазах его светилась такая нежность и гордость за дочерей, что незнакомец невольно усмехнулся.
   - И как же вы их различаете? На первый взгляд они совершенно одинаковые.
   - И на первый, и на второй, и на третий; внешне они очень похожи, - характерами разные. Мы думаем, вернее, надеемся, что впоследствии это соответственно изменит и их внешний вид. И мы сможем различать, кто есть кто, не приглядываясь к их повадкам.
   - Да, дети - цветы жизни... Но в наше кризисное время остро ощущается, какое это дорогое удовольствие. А вам "повезло" вдвойне. Даже, я бы сказал, втройне. Девочки требуют особого внимания и затрат.
   Прежде чем ответить, Павел принуждённо улыбнулся, посмотрел по сторонам, - взгляд его несколько потяжелел, - и глубоко вздохнул.
   Три года назад, как только закончились обязательные пять лет службы, ему пришлось принять непростое решение. Не без внутреннего надрыва, но со свойственной ему бескомпромиссностью, он отказался от выхода в море. Написал рапорт об отставке и уволился с балтийского флота. Их родственники жили в другом городе, и в вопросах ухода и воспитания детей приходилось рассчитывать только на собственные силы. Взвалить близняшек только на жену, ему не позволяли ни совесть, ни сердце. "На суше тоже морская служба", - с бравадой в голосе заявил он.
   Но это была не единственная жертва, на которую пошёл молодой мужчина ради семьи. Он отказался от работы в обожаемом им городе на Неве и перевёлся в ветреный Новороссийск, - от местного порта, ему с супругой предоставлялась двухкомнатная квартира. Редкая удача и грех было ей не воспользоваться... Впрочем, он ни разу ни о чём не пожалел: квартира (после четырнадцати квадратных метров в общежитии) оказалась просто роскошной; комнаты изолированные, просторные и светлые; кухня и ванная не требовали переделок, что с их весьма скромным бюджетом было как нельзя кстати. Да и район попался тихий, - рядом детский сад и парк, в котором они полюбили гулять всей семьёй.
   - Дети во все времена, прежде всего, нуждаются в любви и опеке. А финансовые и бытовые проблемы - ничто по сравнению с душевными и физическими затратами. И мы считаем, что главная обязанность родителей - это нравственное воспитание детей. Вот это действительно проблема в наши дни.
   - За нравственность хлеба не купишь. А современные дети требуют особенных привилегий. Это пока они маленькие, можно ещё как-то слукавить, выкрутиться, купив какую-нибудь дешёвенькую свистульку. А вот когда подрастут и насядут на вас со своими запросами, тогда вы за голову схватитесь. Поверьте, я знаю, что говорю! У меня у самого двое детей и двое внуков... "Папа - на джинсы! Дедушка - на плеер... Папа - на машину... дедушка - на новый телефон... на то, на это, и вот это..." Что вы качаете головой? Вы не согласны со мной?
   - Вот для этого, как раз и необходимы те самые нравственные законы, чтобы ограничивать ненасытную страсть человека к потребительству, устанавливать пределы его желаний.
   Откинувшись назад, на спинку лавочки, мужчина раскатисто захохотал.
   - Да и лукавство в воспитании плохой помощник, - внешне невозмутимо продолжил Павел. - Быть может, сразу распознать хитрость дети и не смогут, но рано или поздно они отплатят вам той же монетой.
   - Да бросьте вы все эти страшилки! - воскликнул насмешливо мужчина. - Весь этот моралите-з, мы с вами не на собрании в церковно-приходской школе, и вас не слышит батюшка-настоятель... Пределов человеческому "хочу" нет! Его могут остановить либо обстоятельства, либо... - он сделал подготовительную паузу и значительно посмотрел на своего молодого собеседника, - либо его собственная воля... питаемая надеждой на ещё большие вознаграждение - удовольствия...
   Павлу всё меньше и меньше нравился этот отутюженный, холёный и самоуверенный собеседник. Больше всего на свете ему сейчас хотелось, чтобы вместо этого чужака с ним на лавочке оказалась его жена, чтобы он держал её за руки, а она рассказывала ему новости из поликлиники. И чтобы эти новости были хорошими.
   - Какими бы ни были желания и возможности человека, - размеренно возразил Павел, - он не может ими пользоваться неограниченно, не навредив прежде всего себе. И задача родителей, как раз в том и состоит, чтобы объяснить ребёнку, что всё, что чрезмерно - вредит ему.
   - А кто устанавливает эти нормы - что в меру, а что уже нет? Все люди разные и желания у них разные и способности, и возможности, - усмехнулся мужчина. - Как же определить эту границу, и кто должен это сделать?
   - Вообще-то, эти законы ещё в Ветхом Завете прописаны. Для нас же есть Евангелие... - быстро взглянув на собеседника, Павел вывел: - в конце концов, человеку дан внутренний закон - закон совести, Высший глас, говорящий в душе каждого. Если к нему прислушиваться, то проблема вполне решаема...
   Мужчина посмотрел на Павла с сочувственной иронией, замешенной на сознании полного собственного превосходства...
   - Но, зато - тем и хороши двойни, - изрёк он снисходительно, - что проблемы не растягиваются во времени; как говорится, отстрелялись зараз и всё.
   Павлу совсем не интересно было продолжать полемику; почему-то этот тип всё больше раздражал его. Но, повинуясь какому-то мальчишескому порыву, он с нажимом сообщил:
   - А мы не намерены останавливаться на двоих детях.
   Незнакомец удивлённо приподнял брови, но подачу не принял.
   - Вы всё время говорите о себе во множественном числе, это...
   - Привычка, знаете ли... - с некоторым смущением возразил Павел. - А точнее сказать - состояние души. - Он сразу взял себя в руки, заговорил мягче, теплее. - Мы с супругой тоже во многом схожи: вкусы, привязанности, суждения, поэтому даже порознь часто говорим от имени друг друга...
   - Вы, наверное, неразлучны?
   - Стараемся, по возможности, - Павел пожал плечами, - но в браке, сами знаете, отношения особенные: двое на неком мистическом уровне становятся единым целым и уже не важно - порознь их физические оболочки или вместе.
   - А ваша жена сейчас далеко?
   - Нет, она скоро должна к нам присоединиться, мы здесь ожидаем её возвращения...
   - Папа!
   - Папа! Посмотри, что мы нашли!
   К скамейке, на которой сидели мужчины, подбежали девочки. Одна из них в вытянутой прямо перед собой руке, как знаменосец флаг, несла в обломок сухой ветки.
   - Ой! Здравствуйте! - хором прокричали сёстры, приветствуя незнакомого дядю.
   - А мы вот что нашли, - первая девочка протянула отцу находку и быстрым внимательным взглядом осмотрела его собеседника. - Правда, он похож на утконоса!
   - Нет, он больше похож на пеликана, - деликатно возразила вторая.
   - Нет, на утконоса! - настаивала первая.
   - Ну, во-первых, это не он, а она, - пояснил отец. - Ведь это же ветка, значит, девочка. Она - моя...
   - Нет, она - не твоя, и девочкой она была, когда на дереве росла...
   - А теперь она упала и превратилась в мальчика! - дополнила вторая сестра.
   - Что-то я не пойму, как это? - озорно прищурился Павел.
   - Какой же ты, папа, непонятливый! - всплеснула руками та, что держала деревяшку.
   - Это же кусочек ветки, - вторила ей сестра.
   - Ветка обломилась, заначит, теперь это её сынок - обломок...
   - Заначит, он уже мальчик!
   Мужчины дружно расхохотались.
   - У ваших девочек прекрасное логическое мышление! - сквозь смех заметил пожилой мужчина. - И как же зовут эти прелестные создания? - обратился он к малышкам.
   - Меня - Марина, а её - Мая, - твёрдо ответила первая девочка.
   - О! Чудесные имена и оба на букву М. Это что-то значит?
   - Да, это потому, что наши папа с мамой любят море и месяц Май, - улыбнулась вторая девочка - Мая.
   Павел слушал объяснения своих дочерей и продолжал широко улыбаться.
   - Марина - это в честь буквы МОРЯ, а она - в честь буквы месяца Мая. Ма-ая, - поддразнивая сестру, протянула Марина. Та не растерялась и быстро скорчила ей в ответ рожицу.
   - Ну, что ж, - сказал мужчина, вставая, - очень приятно было познакомиться, но мне пора. Дела, знаете ли, ждут.
   - И мне приятно!
   - И мне тоже! - наперебой загалдели девочки.
   - Берегите своего утконоса, - шутливо пожелал пожилой незнакомец сестричкам.
   Павел поднялся с лавочки и протянул руку.
   - Всего хорошего, - и они обменялись рукопожатием.
   Незнакомец, ещё не разжимая пальцев, посмотрел через плечо Павла, и сказал:
   - И всё-таки, наших женщин невозможно понять - никакой кризис им нипочём, - Павел оглянулся и увидел идущую по дорожке в их сторону миловидную молодую женщину. Приятные открытые черты лица, сияющие радостью глаза и ладная фигурка, делали её очень привлекательной, а выступающий под платьем животик, вызывал умиление. Павел широко улыбнулся. - Напрасно вы так реагируете. - Возразил мужчина. - Такое безрассудство не имеет оправданий!
   - И что же безрассудного вы узрели в этой особе?
   - А вы посмотрите: во что она одета?
   - Очень мило одета, - с некоторой заминкой проговорил Павел, - просто и со вкусом.
   - Вот именно - просто! А ведь с её внешностью, она могла бы найти себе партнера посостоятельней; тогда бы не пришлось носить дешёвые тряпки с рынка.
   Павел нахмурился, но ничего не сказал.
   - А так пренебрегать собственной красотой, рисковать здоровьем! И ради чего? Ради кого?! Того, кто не в состоянии её обеспечить? Какое может быть счастье, если оно не базируется на достаточно крепкой материальной осно... - он не договорил.
   - Ой, мама! - раздался из-за его спины бойкий голосок.
   - ...ве... - выдохнул он окончание, словно остатки воздуха потерявший верёвочку шарик.
   - Мамочка идёт! - с радостными криками одинаковые девчушки бросились к молодой женщине.
   Мужчина несколько раз моргнул, и несколько растерянно посмотрел на своего молодого собеседника.
   - Всего хорошего, - повторил Павел решительно и строго.
   - Всего... - мужчина поспешно кивнул и торопливо, не оглядываясь, направился прочь в противоположную от женщины сторону.
   Павел быстро шагнул навстречу жене.
   - Ну, что? - с нетерпеливым волнением в голосе спросил он, стараясь не показывать своего подавленного, после состоявшейся беседы, настроения. Вернувшись обратно к скамейке, он усадил женщину и сам разместился подле неё.
   - Всё хорошо, я же тебе говорила, - окинув его озорным взглядом, туманно ответила супруга.
   - Не ругались, что так поздно пришла на первый осмотр?
   - Ругались, конечно, но совсем чуть-чуть. Я сразу дала понять, что поступила так сознательно и нисколько их не боюсь.
   - Да, уж ты можешь... Ну, а что же они сказали, кто там будет? Мальчик, девочка...
   - Я попросила не говорить пол.
   Павел посмотрел на жену: ну что же ты? - говорил его разочарованный, как у ребёнка, которому сказали, что сегодня он не будет смотреть мультики, взгляд.
   - Не смотри на меня так; нам в прошлый раз клятвенно обещали мальчика, а родились две девочки.
   - На втором УЗИ они уже определили двойню.
   - Но только я с самого начала говорила, что это будут девочки...
   - Но ты же у меня - рентген, а не женщина.
   - ...Точно так же, как и сейчас говорю, что будут мальчики... - так же невозмутимо продолжала молодая мать.
   - Откуда ты знаешь... - начал, было, Павел и умолк; он удивлённо посмотрел на жену. - "Будут"?!
   Никакой голос рассудка, здравого смысла не мог омрачить ощущение сияющего счастья, отражавшегося в глазах женщины; она радостно закивала головой.
   - У нас опять двойня... Но на этот раз, я уверена, - это мальчики.
   - Ирка! Ирочка, моя!! - Павел кинулся обнимать жену. - Но откуда такая уверенность?
   - В чём? В том, что будут мальчики или в том, что их двое?
   - Не важно... - он ещё крепче прижал жену к себе.
   - Ты правда рад? - спросила она, немного погодя.
   Павел не отвечал. Он погладил живот Ирины, задержал свою тёплую и крепкую ладонь на его выпуклой поверхности. Марина и Мая тоже пристроились рядом с родителями и их ладошки моментально оказались на животе у мамы.
   - Значит, у нас будут братики? - спросила Марина.
   - Это они там прячутся? - с удивлением сказала Мая.
   - Они там растут, - кивнула мать.
   - Когда они вырастут, то мы подарим им нашего утконоса!
   - Пеликана!
   - Нет, пусть уж этот остаётся утконосом, а пеликана вы ещё поищите, - предложил Павел. - Поскольку братиков планируется двое, то и подарков должно быть два.
   - Чтобы они не спорили, кто с ним будет играть? - уточнила Мая.
   Родители дружно кивнули и рассмеялись.
   - А папа дома отчистит, ошкурит их и покроет лаком.
   Девочки побежали на поиски нового трофея. Ира проводила дочерей нежным взглядом и посмотрела на мужа.
   - Я, конечно, понимаю, как нам будет тяжело, ведь это такая ответственность, нагрузка... но...
   - Замолчи, - он бережным движением пальцев отвёл в сторону её челку, набежавшую на любимые глаза. Его переполняли эмоции, - Ты - моё... вы - моё достояние. - Он склонил её голову к себе на грудь. - Ты и наши дети! Сколько бы их ни было.
   - Спасибо тебе, спасибо.
   - Ничто так не украшает женщину, как интересное положение.
   - Едва ли многие с тобой согласятся.
   - Какое нам дело до многих? Главное ты скажи: ты-то сама не жалеешь, что... - Павел запнулся. Ему было трудно произнести то, что камнем давило сердце.
   - Что? Что ты хотел сказать?
   - Ты не жалеешь, что связала свою судьбу со мной? Ты не считаешь, что... ошиблась с выбором?
   Ира внимательно посмотрела в лицо мужа, но он упорно отводил глаза.
   - Что за странные вопросы, Паша? Тебя самого одолевают сомнения? Ты жалеешь, что мы... что опять будут...
   - Прекрати! Они не будут, они уже есть и это наши дети, и я их уже люблю...
   - Тогда что тебя смущает?!
   - Мне хочется знать: не жалеешь ли ты о том, что связала свою судьбу с человеком не самым состоятельным.
   Ира категорично зажала его рот ладонью.
   - Я не знаю, что наговорил тебе тот человек, так поспешно ретировавшийся с моим приходом, но всё это полная чушь. Полная, безоговорочная и категоричная чушь.
   - С чего ты взяла, что это он наговорил?
   - С того, что я отлично знаю тебя, - Ирина посмотрела на мужа долгим, безгранично нежным взглядом. - Я люблю тебя, люблю и каждый день не перестаю благодарить Бога за то, что Он подарил мне такое счастье - жизнь с тобой.
   - Слава Богу за всё? - он вопросительно, но уже без тени смущения и страха заглянул в её лицо.
   - Да, за всё. Я не представляю, как бы я жила без тебя.
   - А я без тебя? Что бы стало со ной, с моей жизнью, если бы позволил тогда тебе уйти.
   Павел посмотрел на жену серьезно. Рядом с ней он научился по-настоящему радоваться жизни, принимать самого себя таким, каков он есть на самом деле, научился верить в лучшее и не только верить, но и ежедневно трудиться над собой, .
   - Давно хотел сказать... Спасибо тебе...
   - Мне-то за что?
   - За то, что помогла мне тогда сделать первый шаг... Если бы ты не оглянулась, я так бы и остался стоять, как истукан... Подумать только: один только шаг отделял меня от новой жизни, от счастья...
   - От трудного счастья.
   - От самого счастливого счастья.
   - Нет, ты сам это сделал: когда я оглянулась, ты уже бежал ко мне...
   - Тогда точно: слава Богу за всё.
   - За один только шаг...
  
  
   1992 год.
   Редакции: январь 2008г.; май - июнь, октябрь 2010г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Страница26
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"