 |
Берегитесь, когда бескрылые расправляют крылья.
У вас бывают странные сны? Вязкие, зыбкие, при попытке выбраться из которых само естество заходится в истерике? Казалось бы, что проще: подчиниться и плыть по течению навстречу неизбежности. Ведь любой сон имеет свойство заканчиваться. Но липкий иррациональный страх заставляет цепенеть, будто кролика перед удавом, когда перед лицом в сотый раз проступает потрепанное, обтянутое потрескавшейся кожей колесо фортуны. Пять секторов. Грязно-белый, охряный, тускло-голубой, алый и - самый желанный - бутылочно-зелёный, дарующий пробуждение. Выбора нет. Остается лишь протянуть руку и остервенело запустить колесо, отчаянно надеясь проснуться. Минута, другая. Рулетка замедляет ход. Под ржавой стрелкой неспешно проплывают сектора. "Ну же, ну! Пожалуйста, пожалуйста!", - молит она пересохшими губами, надеясь, что обойдется. Надсадный скрип несмазанного механизма режет слух, но ей уже всё равно. Зелёный! Шумный вздох, почти всхлип. Свобода... Но Вселенной не хочется отпускать свою игрушку. Стрелка дергается, точно живая, вмиг оказываясь над белым сектором. Пол уходит из-под ног, и Женька с головой погружается в мутную воду.
Когда её далеко не любезно вышвырнуло "на поверхность", легкие хотелось выплюнуть вместе с морской водой, клокочущей в глотке. Но вместо этого пришлось шарахнуться в сторону - злобно щерящийся в дверном проеме взъерошенный подросток от души запустил прямо в нее массивной амфорой, а затем опрометью рванул прочь. Разлетевшаяся о стену керамика шрапнелью прыснула во все стороны и, судя по многоголосной ругани, а еще жгучей боли, достигла цели. Жаль, оглядываться было уже недосуг: тот, в кого её зашвырнуло на сей раз, со всей возможной прытью бросился вдогонку мальчишке, наплевав на рассеченные осколками затылок и ухо. Он был не просто зол - чистая ярость, замешанная на жгучей ненависти, не давала ей даже шанса вздохнуть полной грудью, а вот ему явно прибавляла энергии. Его спутники, четверо взбешенных скандинавоподобных мужчин в длинных кольчужных "рясах", да при оружии, настроения соратника определенно разделяли. Страшно было даже представить, что сотворят они с мальчишкой, буде поймают. Только и юный наглец был не лыком шит. И куражился от души! Юркий, легкий, парень вихрем носился по огромному каминному залу, опрокидывая под ноги преследователям стулья, лавки, канделябры, покуда не сумел прорваться к сокрытой за гобеленом двери и не захлопнул её за собой. В замке издевательски щелкнул ключ.
- Ах ты ж тварь предрассветная! - грохнул по двери кулаком воин со свежесломанным носом, а затем обернулся к её "носителю". - Энар, возможно, ты...
- Возможно, - Женька не видела, но почувствовала, как сложно ему сохранить невозмутимость. - Отойди, еще пришибет ненароком!
Длинные музыкальные пальцы, словно по клавишам фортепиано, пробежались по рельефу дверного полотна. Массивного, добротного. Казалось, выбить такое не следовало и пытаться. Он и не пытался. Лишь передернул плечами, сплел пальцы перед грудью в замок и... дверь просто снесло воздушной волной, вместе с петлями и частью каменной кладки. Пожалуй, следовало бы изумиться, но сил на это уже не было.
В открывшемся проеме сквозь пылевую завесу виднелась винтовая лестница, уходящая куда-то ввысь, и преследователи неожиданно расслабились. Мягко и практически бесшумно, они по очереди взбежали по крутым ступеням, задержавшись лишь перед залитой солнечным светом верхней площадкой. Коротко переглянулись, обменявшись одним им понятными знаками, после чего трое обнажили кинжалы, а один извлек из заплечной сумы странного вида кандалы. Первым в башенную комнату, так и не разомкнув пальцев, ворвался её "носитель", следом, быстро рассредоточившись по периметру, плавно скользнула вооруженная троица. А уж за ними, нарочито поигрывая кандалами, неторопливо прошествовал последний, с заплетенной в короткую косу рыжей бородой.
- Ну что, набегался, ублюдок? - глумливо скривил он губы. - Пора и честь знать! Ты ведь не дурак, Гарвей, верно? Понимаешь, что бежать тебе некуда? Клянусь Тёмным богом, позволишь добровольно себя сковать, и твоей отступнице-мамаше даже сохранят жизнь!
Но прижавшийся спиной к окну мальчишка лишь коротко и зло расхохотался. Одной рукой он половчее перехватил тяжелые каминные щипцы, явно собираясь продать свободу подороже, а второй вслепую расшатывал оконную щеколду.
- Будь у вас моя мать, драгоценные, вы бы приволокли её с собой и предъявили еще на входе! А так пошли прочь, эвисовы отродья! Это жертвенное мясо вам не по зубам!
Щеколда поддалась, щипцы полетели в переговорщика, а подросток рыбкой сиганул в распахнувшееся окно. Вот только за окном его ждал отнюдь не верный конь или мягкий газон. За окном искрились снежными шапками горные пики. Осознать всё безумие ситуации не вышло, потому что над ухом громко помянули бездну и ткнули пальцем в быстро удаляющуюся огромную белую птицу:
- Быть не может! Обернулся, тварёныш! Все за ним, живо!
Хорошо, что её истошного визга никто не слышал, а уж отборности мата позавидовали бы даже папины сослуживцы, коим, со слов папы же, читали при штабе спецкурс! Однако когда тебя сбрасывает вниз с обрыва на скалы, иначе реагировать было бы странным! Женька даже не поняла, в какой момент падение внезапно сменилось парением, а затем и стремительным полётом. Но когда рядом бесшумно заскользили четыре гигантских пестрых филина... Ну уж нет, сознание, генерирующее столь отборный бред, здоровым быть точно не может! Завтра же коллегам пред ясны очи! ЭЭГ - отлично, КТ - прекрасно, МРТ - с контрастом, пожалуйста! Отыщут ли там реальную органическую патологию - большой вопрос, и денег, отложенных на покупку стиральной машины, безусловно, жаль, но так дальше продолжаться не может!
Господи, да что ж за напасть-то такая, а? Последние два месяца даже минутная дрёма провоцировала развитие очередного кошмара! Начинались они практически одинаково, а вот потом... Всё время новые люди, внутри которых она оказывалась заперта, будто джинн в лампе. Невиданные, наверняка никогда не существовавшие города. Странный латынеподобный чужой язык, который она почти научилась понимать, скорее интуитивно, чем буквально, но все же. Вот только хуже всего были чужие всепоглощающие эмоции и чужая боль. Сколько раз её "носители" были убиты с особой жестокостью? Десять? Пятнадцать? Да только за последнюю неделю трижды! А сколько раз убивали сами?! И вот опять!
Бред, вздор, абсурд - но она едва не взвыла от бессильного отчаянья, глядя, как настигнутую белую сову вспарывают острейшие когти, как кружатся в воздухе снежно-кровавой метелью еще несколько мгновений назад безупречные крылья, а истерзанная птица вдруг оказывается залитым кровью обнаженным мальчишкой с разодранной в клочья спиной.
Уже со стороны Женька наблюдала, как, ловко подбросив в воздухе бессознательное тело, а затем демонстративно легко перехватив его когтями, ее "носитель" устремился на восток. Кровь пролилась - и кошмар разжал липкие объятья. На сей раз.
Пробуждение было ужасным. Голова болела просто зверски, а суставы выламывало так, словно её только что спустили с дыбы. Что, впрочем, было немудрено, учитывая, что уснула она прямо на кухне, скукожившись в старом кресле, да еще и с томиком стихов Евтушенко в руках. Сейчас книга немым укором валялась под столом в луже пролитого кофе. Часть страниц уже успела изрядно им пропитаться и теперь возмущенно топорщилась. Ну, хорошо хоть любимая чашка осталась цела! Попытка дотянуться до неё, не вылезая из кресла, успехом не увенчалась. Пришлось подниматься на ноги. В ушах отчаянно зашумело, волной накатила тошнота. Женька только и сумела, что отчаянным рывком оказаться у кухонной раковины. Пустой желудок скрутило в тугой узел, но головная боль чуточку поутихла. А паранойя пошла на новый виток. Впрочем, паранойя ли? Не нужно быть доктором медицинских наук, чтобы собрать имеющиеся симптомы в единый пазл. И оттягивать визит к Павлу Андреевичу сущее безумие. Но смириться с мыслью, что все усилия, все мучения, через которые она прошла пять лет назад, пошли прахом, а теперь и могут повториться...
Хорошо, что Димка не видит ее такой. Нервная, погруженная в рефлексию жена, просыпающаяся по ночам от собственного крика, едва ли привела бы его в восторг. Благо, он уже третий месяц безвылазно обретался в Киеве на цикле вторичной специализации по травматологии, ну а наскрести оптимизма на ежедневное часовое общение по телефону ей пока удавалось. О том, как она будет выкручиваться с Нового года, думать не хотелось совершенно. Но к онкологам она пойдет. Завтра же. Сразу после обхода. Или после обеда. Словом, как поток больных иссякнет.
Мысленно прикрикнув на собственную трусость и устранив учиненный беспорядок, Женька неспешно двинулась в мужнин кабинет. До сборов на работу оставалось целых два с чертвертью часа. Их с лихвой хватало, чтобы написать-таки месячный отчет и оформить "веселыми картинками" лекцию для коллег по гриппу. И лучше уж занять себя делом, чем заново погрузиться в очередное кровавое безумие. Тем более что мальчишка все еще стоял пред внутренним взором. И его было невероятно жаль.
Понедельник не задался с утра. Не успела Женька переступить порог отделения, как тут же была атакована сестрой-хозяйкой. В иные дни улыбчивая и миролюбивая, нынче Людмила Максимовна просто искрила негодованием, призывая кары небесные на головы больных из тридцать восьмой палаты, в одну ночь умудрившихся сорвать в ванной кран и вывести из строя совсем еще новый бойлер, благодаря чему праздничного водопада удостоилась сестринская инфекционной реанимации. Сейчас внеплановый потоп в принципе удалось локализовать, но должен же кто-то возместить понесенные убытки?! На резонный вопрос: при чём здесь, собственно, она, и почему проблемой не озадачена заведующая отделением, а еще лучше зам главного врача по административно-хозяйственной части, Женьке столь же проникновенно поведали, что Ольга Юрьевна легла на сохранение, а посему, дражайшая Евгения Сергеевна, ближайшую недельку-другую вы очень даже причём. Крыть было нечем. Пришлось браться за телефон. Благодаря помощи Божией и такой-то матери, сантехники явились уже через десять минут. К обеду обещался прибыть Сам. Солнцеликий, лучезарный и ангелопободный главный хозяйственник. И энтузиазма сей факт отнюдь не вызывал.
Начавшаяся с запозданием пятиминутка тоже радости не прибавила. За ночь отделение пополнилось двенадцатью страждущими, пятеро из которых находились в состоянии ближе к тяжелому, а двое были переведены в реанимацию. Помимо сего трое виновников сантехнической эпопеи превентивно удрали через окно второго этажа. Вишенкой на торте был больной из первого бокса, которого вдобавок к сальмонеллёзу посетил алкогольный делирий, по причине чего он уже третий час задушевно беседовал с "женщиной, бреющей в ванной ноги" и всё более злобно требовал официанта. Нужно ли говорить, что умаявшиеся за смену сёстры тоже несли откровенную галиматью, отчаянно путая палаты, фамилии больных и суточную динамику. Оставалось лишь надеяться, что давешние назначения выполнены ими в точности, а не в таком же режиме полутранса. Ругаться Женька не любила. Еще больше не любила отчитывать сотрудников. Но, видимо, ее лицо было столь красноречиво, что дневная смена в один миг умчалась сверять журналы с листами назначений, а старшая медсестра, прежде чем ретироваться, молча положила перед ней блистер успокоительного.
И оно, чёрт возьми, пригодилось уже во время обхода! Если со своими, взрослыми, больными она могла договориться пусть не без труда, то малой кровью, от юных яжематерей хотелось сбежать на Луну! Нет, детей Женька нежно любила! И даже, пересилив свой страх перед чадами младше года, прошла вторичную специализацию по детским инфекциям. Но, к её прискорбию, к сертификату детского инфекциониста инструкция по общению с родителями детей не прилагалась, равно как и железнодорожный состав, наполненный безграничным терпением. Приходилось приноравливаться. Вновь и вновь повторять разрешенные на период лечения продукты и способы их приготовления, учить мамочек выпаивать детей из шприца, разводить безлактозную смесь, пользоваться тест-полосками для определения уровня ацетона в моче. В десятый, а то и в сотый раз объяснять, что жареная свининка с жареной же картошечкой никак не оптимальное питание для пятилетнего ребенка с реактивным гепатитом на фоне инфекционного мононуклеоза и что даже окроплённый святой водой домашний виноград не входит в диету при ротавирусном гастроэнтерите. А факт знакомства с главным врачом совершенно не влияет на течение болезни Лайма! И дядя-депутат тут тоже не помощник, честное слово, боррелиям без разницы его партийная принадлежность!
В ординаторскую она добралась совершенно вымотанная. Несмотря на добрую пригоршню таблеток, головная боль отступать не спешила, а перед глазами плыли круги. Внеся коррективы в листы назначений, Женька тоскливо уставилась на гигантскую стопу историй болезни. И нежелание приняться за эпистолярный труд пересилило страх перед предстоящим звонком.
- Смольный на проводе! - Павел Андреевич был верен себе. - Ты по делу, рыбка моя, или, страшно сказать, соскучилась?
- По делу, - получилось почти жизнерадостно. - Я так соскучилась, что мне жутко местечко на МРТ понадобилось! Через недельку, на завтра, так чтобы сегодня.
- Я так и знал! - притворно ужаснулся онколог и тоном сварливого старика уточнил: - Опять мне своих больных сватаешь?
- Боже, упаси! Ни в коем случае! Себя.
Воцарившаяся на том конце трубки короткая заминка была прервана спокойным:
- Уверена?
- Нарастающая общемозговая, - голос дрогнул, запнувшись о стоящий в горле ком. Коротко остриженные ногти глубоко впились в ладонь. - Изменение вкуса. Кошмары. Периодически тремор.
- Понятно. - От его уверенного тона стало неожиданно легче. - Вот что, голуба моя. Радиологам я позвоню. И время выбью, не сомневайся. Правила ты знаешь. Томовист в аптеке есть. Пятнадцатимиллилитрового флакона на такую синицу, как ты, хватит. На премедикацию наскребем. Время пришлю в смс. Не дрейфь, прорвемся!
Он уже положил трубку, а Женька так и осталась сидеть, прикрыв глаза рукой. Отступать было некуда. И она решительно погрузилась в писанину.
Примерно через час телефон разразился птичьим щебетом. "Без пятнадцати четыре. Всё согласовал, направление оставил. Около четверти пятого прибуду лично". К счастью, времени на новый виток рефлексии уже не было: по неписанной традиции, отоспавшиеся до десяти утра местные страдальцы вкупе с добравшимися из района жаждали немедленных консультаций. За их спинами немым укором маячили родственники уже госпитализированных больных. Только прорваться вне очереди не удалось бы и мыши - вход в отделение бдительно контролировался санитарками. Консультативный аттракцион дважды разнообразил приезд бригад скорой помощи. Угрюмые "скоряки" в воистину нецензурном молчании протаскивали на санпропускник носилки с больными, скороговоркой озвучивали эпидемиологический анамнез и объемы введенных растворов, вручали сопроводительные листы и с энтузиазмом приговорённых спешили возвратиться к понедельничному безумию. Осуждать их было не за что.
Людской поток иссяк к половине второго, но вернуться к написанию дневников так и не вышло: явился упорно зазываемый с раннего утра психиатр. Пришлось плестись на совместный осмотр. О злополучном визите главного хозяйственника вспомнилось за полчаса до окончания рабочего дня. Слава Богу, со старшей сестрой отделению повезло! Умница Леночка не только радушно приняла дорогого гостя, но и совершенно обаяла, напоив чёрным чаем с конфетами и домашним печеньем, не забыв при этом выклянчить рабочих для внепланового косметического ремонта. Повезло и с аптекой, в которой не было очереди. Только в лабораторно-диагностическое отделение Женька всё равно едва не опоздала - ноги были точно ватные, голова отчаянно кружилась, а сердце решительно задалось целью проломить грудную клетку.
Спасибо, радиологи не стали лезть в душу, ограничившись кратким доброжелательным инструктажем. Премедикация подействовала быстро: судя по сухости во рту, Павел Андреевич не поскупился и выкроил из личных запасников сибазон. Но вместо спокойствия нахлынула мрачная решимость. Аппарат завёл свою разнотональную песнь, а она лежала с закрытыми глазами, беззвучно моля Вселенную дать ей еще пожить. Пусть не до старости. Пусть год, пять, десять! Но уйти, как мечталось, без боли, во время сна! Видно не судьба...
На введение контраста жутко затошнило, мир вокруг завертелся волчком. "Тревожный" пульт противно холодил руку, даруя возможность прекратить всё в любой момент. Но смысл? Чуть погодя в отдалении зазвучал голос онколога. Неужто уже прошло полчаса? Или Лисовский притопал раньше? Оставалось лишь ждать.
- Просыпайся, красавица! Приехали! - раздалось над ухом весёлое, и женщина нехотя раскрыла глаза. Молодой рентген-лаборант был ей незнаком, как и она ему, и тот флиртовал напропалую. Однако его беззаботный трёп воспринимался белым шумом. Несколько шагов в сторону экранированного закутка радиологов, и намётанный взгляд прицельно выхватил очередной срез на мониторе. Метастаз было множество. Больших и совсем еще маленьких, различной формы и размеров, но подсвеченные контрастом "короны" с перифокальным отёком сомнений не оставляли. Как она умудрилась обуться, надеть обручальное кольцо, выйти в коридор и прислониться затылком к стене, Женька не помнила. В голове гремел набат. Жизнь закончилась. Начиналась пытка.
Домой она дошла, когда совсем стемнело, и, с трудом стянув купленные неделю назад ботинки, долго и непонимающе таращилась на пропитавшиеся кровью носки. Сколько же часов она бродила по городу, не разбирая дороги и абсолютно не чувствуя боли в растёртых ногах? С Лисовским они расстались около шести. Спасибо, утешать и врать напропалую, пытаясь внушить ложный оптимизм, он, как всегда, не стал. Лишь расставил акценты и озвучил все возможные варианты течения событий. Пусть исход и был один. Оставалось решить для себя - сдаться без боя сразу или еще побарахтаться, попытавшись подобрать химиотерапию из одобренных Министерством препаратов. Либо и вовсе прорваться в программу дорегистрационных клинических испытаний очередной фармацевтической сенсации. Шанс был призрачным, метод - двойным слепым рандомизированным, а потому нарваться на плацебо с её везением было бы... Нет, не подобно смерти. Самой смертью. Но прежде нужно было сказать Димке. И, хуже всего, отцу. Он и так едва поднял голову после того, как не стало мамы, пусть и прошло уже семь лет.
Маме было всего сорок пять, когда, вернувшись с очередного тяжелого вызова на подстанцию, она приняла из рук фельдшера кружку с горячим чаем, после чего вдруг побледнела, схватилась за грудь и сползла по стене, с искаженным от боли лицом. Ее спасала собственная же кардиобригада. Водитель гнал так, что, казалось, старенькая "Газель" рассыплется по кускам. Довезли. Но она ушла на операционном столе. Шок и кровопотеря сделали своё дело. Расслаивающая же аневризма аорты оказалась столь обширна, что не верилось, как человек мог так долго терпеть и, более того, работать.
Отец тогда запил по-чёрному, наплевав на службу, а затем и вовсе полез в петлю. Женька, которая в тот месяц только вышла на интернатуру и сама едва держала себя в руках, домой вернулась вовремя. В самый раз, для того, чтобы с неведомой до той поры в тщедушном теле силой содрать великовозрастного идиота с табурета и от души отхлестать по щекам. Следом были долгие часы совместных слёз, уговоров и пьяного покаяния, но на утро отец поехал в наркологию добровольно. Ей же самой впору было госпитализироваться в клинику неврозов, да только времени на жалость к себе в плотном графике не сыскалось.
Так и жила до возвращения на заочную базу, давя стресс глубоко внутри, покуда в одно чудесное весеннее утро не пошла за компанию с подругой-гинекологом на маммографию. "Для профилактики", - невозмутимо объявила за день до этого Юлька, аккуратно выписывая направления для них обеих. - "Мы же всё-таки девочки, а девочки должны себя беречь". Внезапно обнаруженная в правой молочной железе Женьки опухоль произвела эффект разорвавшейся гранаты. Выполненная на следующий день биопсия лишь подвела красную черту. Кто надоумил её вместо областного онкоцентра остаться в своём, районном? Тогда-то она и познакомилась с Лисовским, который довольно быстро из лечащего врача превратился в доброго друга. А мысли о том, что было бы с ней, не подставь ей плечи отец с Павлом Андреевичем, Женька гнала и по сей день. Во имя радости в их глазах она, стиснув зубы, стерпела всё. И операцию, изуродовавшую грудь, и жесточайшую химиотерапию, и ожоги от терапии лучевой. Густые каштановые локоны оставались на подушке пучками. Однако и тогда она не позволила себе рыдать, самостоятельно остригшись под машинку, выклянченную у сестер. Пусть, чёрт возьми, без своих кудрей она окончательно превратилась в тощую бледную нелепицу! Главное, в её глазах царила Жизнь!
Такой её и увидел Димка через несколько дней в кабинете Лисовского. На кой ляд туда ввалился набычившийся дежурный хирург расположенной по соседству с онкологией ЦРБ, Женька не знала и до сей поры.
- Павел Андреевич! - довольно сердито начал неучтивый визитер, но вдруг уставился на девушку совершенно круглыми от удивления глазами. - Здравствуйте, Же... Простите, Евгения Сергеевна!
- И вам не хворать, Дмитрий Алексеевич! - в первый раз за долгие месяцы засмеялась она.
К тому времени они были знакомы целых три года, впервые столкнувшись в предоперационной ургентного оперблока областной больницы, где Женька подрабатывала с первого курса. Заступившая на смену после занятий девушка мылась на операцию в качестве операционной медсестры, он - размывался после ассистенции. Не обратись к ней Димка с вопросом: куда девать изгвазданный в крови хирургический халат, она бы даже не обернулась, сосредоточенно обрабатывая руки в тазу с первомуром. А обернувшись, поняла, что пропала. Огромный, косая сажень в плечах, бородатый незнакомец с усталым прищуром пронзительно синих глаз поразил её до глубины души. И лишь глубоко за полночь Женька смогла удовлетворить своё любопытство. Всеведущие анестезистки курили на лестничной клетке и были только рады посплетничать с наивной пятикурсницей о "замечательном мальчике", интерне-хирурге третьего года Дмитрии Алексеевиче Новицком, вместо столичной карьеры избравшем местом распределения какую-то районную больничку на периферии. Но мечта так и осталась мечтой. Через год объект ее тайного обожания получил вожделенный сертификат, торжественно обмыл его со всем оперблоком и отбыл в большую и взрослую жизнь. Казалось, следовало плюнуть, растереть и забыть - вон, и без него кавалеры косяком круги наворачивают, да не забылся. И вот, на тебе!
"Узнал, узнал, узнал!" - плясало тогда в голове восторженное. Не отрезвлял даже врожденный скепсис, упорно твердящий, что на такую бледную немочь разве что подслеповатый маньяк позарится.
- Чем обязан? - сухо осведомился тем временем онколог.
- Кому?! - опешил Димка. Похоже, он и вправду запамятовал, зачем пришёл.
- По всей видимости, вам, - насмешки Павел Андреевич себе не позволил, но выдворить со своей территории непрошеного гостя явно хотел. - А раз не помните, проводите-ка девушку до палаты! Ей пока не по силам столь дальние дефиле в одиночестве.
Женька зарделась до корней волос, а старый знакомец только и нашёлся, что кивнуть и решительно протянуть ей руку. Вот с тех пор они рука об руку и шли. Вопреки всему и всем.
Как теперь сказать ему? Как поведать, что так бережно и старательно взращиваемое счастье вот-вот грохнет с полки хрустальной вазой и разлетится в пыль? Уши заложило от нарастающего внутричерепного давления, дурнота накатывала волнами. Шалый взгляд метнулся к висящей над входной дверью иконе. Еще прабабкиной, "Семистрельной". И решение пришло, словно пальцами щелкнул кто-то невидимый. Пусть трусливое, чёрт возьми, но иначе... Фотография протокола МРТ удалась кадра с одиннадцатого - мешал интенционный тремор, уже привычно нарастающий ближе к ночи. С таким же трудом она и была отправлена. Благо, что мужа в сети не оказалось.
Собрать последние крохи сил, а затем добрести до дивана в гостиной, было сродни подвигу, но Женька справилась. Прохладный флок принял её в мягкие объятья, мир завращался, словно бешеный, и так долго и тщательно сдерживаемая истерика вырвалась наружу. Впервые за семь с лишком лет она рыдала из жалости к себе. Громко, отчаянно и самозабвенно, задыхаясь и кашляя, захлёбываясь и содрогаясь всем телом. А после внезапно уснула.
Чёртово колесо больше не страшило. Реальность была страшнее. И Женька уверенно, с неведомым доселе лихорадочным азартом рванула ближайшую ручку. Алый - и вокруг нее сомкнулась стена беснующегося багрового пламени. Сюда её еще не заносило. От нестерпимого жара заслезились глаза, разом начала тлеть одежда и, кажется, вспыхнули волосы. Раскаленный воздух жидким железом прокатился по трахее. С обугленных губ сорвался сдавленный хрип, и её с головой накрыл огненный вал. Словно сама Вселенная отвесила затрещину за дерзость: ишь, мол, нахалка эдакая, бояться ей уже нечего!
В какой момент всепоглощающие боль и животный ужас сошли на нет Женька не заметила. Лишь отрешенно наблюдала, как ее "носитель" скоро, но с достоинством, шагает по раскинувшемуся над бурной рекой воздушному переходу к невероятному в своём совершенстве собору. Тонкое кружево белого с голубыми прожилками мрамора, причудливым узором оплетающее гладкие стены, арки с изумительной скульптурной отделкой и рифлеными колоннами из благородного камня, взметнувшиеся в небо крылья-шпили, высокие стрельчатые окна, чем-то напоминавшие перья, - словно огромная птица тщилась подняться в закатное небо. Расплескавшийся же осенним золотом и королевским пурпуром парк у подножья собора и вовсе превращал церемониальное строение в нечто воистину волшебное. И чем ближе становился собор, тем совершеннее казался. По небу неслись легкие облака, и когда тень сбегала со стен, линия за линией обнажалась нежная лазурная ребристость, точно волны сходили с прибрежного песка.
Женька едва сдержала разочарованный вздох, когда её "носитель" велел следовавшим за ним по пятам гвардейцам остаться вне, а сам скользнул сквозь тяжелую дверь, забранную посеребренной решеткой, в сумрачный баптистерий. Иначе именовать открывшееся взору помещение она не могла. Низкий сводчатый потолок, покрытые позолотой и пестрящие мрачной мозаикой стены, щедро украшенная барельефами купель в центре, а над ней тоненькая фигурка вздымающей руки горе женщины в одиноком луче света. Но, верно, Женька что-то оценила не так, поскольку её "спутник", преклонив колени с беззвучной молитвой на устах, щедро зачерпнул из купели маслянисто блестящую жидкость и полил ею ноги статуи, лишь затем легко мазнув пальцами левой руки по своему лицу. От густого и пряного аромата неведомых благовоний перехватило дух. В глазах задвоилось, а рассудок словно затуманился, сливаясь с тем, внутри кого она пребывала. Её "носителем" вновь был молодой мужчина. Крепкий, сильный духом и волей. Осознающий свой долг и не манкирующий им. Не чуждый оружию, но предпочитающий ему клинок дипломатии. И если не вглядываться пристально в само естество его, за незыблемым спокойствием почти незаметной была заткнутая вглубь неизбывная тоска. И тревога. Почти отчаянье. О ком-то близком и родном. Верно, о нём и молился он сейчас, до боли стискивая бронзовый край купели. Лишь срывающиеся с запястий на стылый пол тяжелые капли вели счет времени, а чужая молитва дурманила не хуже доброго вина. Но вот он легко взвился на ноги, торопливо отряхнул колени, огладил и без того ладно сидящий мундир. И словно в ответ мыслям его в глубине баптистерия распахнулись створки двери. Мощные потоки солнечного света, хлынувшие из центрального нефа собора, ослепили чище софитов. Её. Мужчина же, как ни в чём ни бывало, с мальчишеским проворством устремился по скользким ступеням вниз, прямиком к ожидающим его одиннадцати статным вельможам и щупленькому благообразному старику, в коем без труда угадывался служитель церкви. Чуть поодаль, в боковом нефе, бесстрастно перебирала чётки высокая статная женщина преклонных лет в скромном лиловом одеянии.
Стоило ногам Женькиного "спутника" коснуться мозаичного пола, как старик оказался перед ним. Узкие цианотичные губы тронула мягкая улыбка.
- Свет небу твоему, Арнстайн из дома Бьяргнор! Благодарим, что прибыл ты на зов наш! - он поднял руку в благословении.
- Да будет долог полёт твой, Готард из дома Линдхольм! Совет призвал - и я исполнил волю его, - ровный приятный тенор Арнстайна был преисполнен почтительности. И одной Женьке было ведомо, какая буря сейчас бесновалась в нём. Кем бы ни была стоящая в стороне незнакомка, причиной тому была она.
- Смирение сынов угодно Богу нашему Единому и Всеславному! Но пусть же глаголят не уста человеческие, ибо лукавы суть, но непорочные души, дарованные Им!
В выцветших глазах старца загорелся фанатичный огонёк истинно верующего. Аккуратно придерживая накинутую поверх шерстяной альбы причудливо расшитую столу, он направил стопы свои к осененному киворием странному изваянию. Мужчины последовали за ним. Но чем ближе становилась статуя, тем сильнее охватывал Женьку необъяснимый трепет. Чудилось, еще немного - и её дрожь передастся "спутнику". Никогда еще, право, не доводилось ей видеть столь откровенно живой скульптуры! Высеченное из мрамора лицо словно бы непрерывно менялось: взмах ресниц - и пред тобой мужчина средних лет, две глубокие морщины пролегают на челе его, черты лица мелки и тонки, губы же сурово сжаты, миг - и на них играет улыбка, а совсем юное лицо хранит выражение покоя и безмятежности. Ещё миг - и чудится, что высокий лоб скрадывает подобие герцогской шапочки. Шаг, другой - и лик его сокрыт за полумаской из птичьих перьев, а тонкий нос вдруг обращается загнутым птичьим клювом. Лишь простертые навстречу идущим длани оставались неизменны. Точно радетельный отец распахнул объятья детям своим.
Неожиданно напевный и завораживающий речитатив старого служителя еще больше погружал её в транс. Истовая молитва, искренняя и древняя, как сама жизнь, взвивалась ввысь, клубилась в воздухе, точно живая, звала и манила за собой. Одна за другой из груди мужчин вырывались полупрозрачные, мягко мерцающие в закатном свете совы. Кружили минуту-другую вокруг колонн кивория и опускались у ног замерших в религиозном благоговении владельцев. Выспреннюю важность вельмож словно смыло дождём. Усталость, недовольство, ирония, скука, заинтересованность, тоска, злость, грусть... Переполнявшие их чувства стали почти осязаемы. Безучастным не был никто. Такие разные и такие схожие, в расцвете лет и те, кого уже успела поцеловать старость, сейчас они были едины. Здесь и вправду нельзя было солгать. Хотя бы потому, что солгать себе невозможно.
Самой же Женьке минута за минутой становилось все более скверно. Несть числа тому, сколько раз она, из сна в сон, пыталась пробиться сквозь удерживающие её внутри "носителя" границы, чая скорое пробуждение, и всякий раз терпела неудачу. Сейчас же словно чьи-то невидимые руки беспощадно выталкивали её наружу. Казалось бы, куда уж проще - поднажать малость и покинуть тесную клетку чужой плоти. Но нет! Вот ведь вычура человеческой сути: стоило надежде забрезжить на горизонте, как из глубин сознания мрачно сощурилась подозрительность. Что если, поддайся она искусу, пути в реальность уже не отыщет? Впрочем, а так ли уж худо окончить дни свои не на больничной койке, а затерявшись средь собственных грёз? И она вдруг решилась, бросаясь вслед за покинувшей тело Арнстайна совой. Рывок был сильным, а падение столь скорым, что будь это наяву, она расшибла бы колени в кровь. Не распластаться по мраморной плитке вышло, лишь крепко вцепившись в первое, что очутилось под руками. В столь поразившую ее статую, которая, вопреки здравому смыслу, оказалась по-человечески теплой. Неведомо почему Женьку передернуло. Торопливо разжав пальцы, но не учтя откровенно дрожащих ног, она плюхнулась прямо на ступени перед статуей. Но больше всего поразило иное: её собственное тело было материальным не более чем рассветный туман. Одно хорошо, присутствующие в соборе люди её явно не видели. Вот, право, был бы номер!
Готард же тем временем завершил ритуал и замкнул образованный мужчинами круг, мягко почёсывая между перьев сердито вертящую головой собственную эфемерную птицу.
- Братья! - начал он строго, и все взоры обратились к нему. - Нас собрал здесь вовсе не праздный повод! Тяжкое время грядет для всех нас. Нынче в полдень верховная медиора вошла в дом мой, дабы наполнить его скорбью. Оттого и призвал я всех вас пред лик Бога нашего. Прошу тебя, сестра Альдис, поведай Совету то, что открыла мне нынче!
Церковник любезно протянул руку даме в лиловом и ввел её в круг.
- Вальд Леннарт умирает, - без экивоков известила та, с достоинством выпрямившись ровно в центре. - Мы, сколь могли, продляли дни его жизни, но более это не в нашей власти. Не успеют осыпаться последние листья с деревьев, как придёт пора молодому лейфу стать гарантом процветания земли нашей, - женщина почтительно склонила голову, обратив свой воистину рыбий взгляд на Арнстайна.
Тот же стоял, точно громом пораженный. Белый, как стена, он едва сумел совладать с собой, наконец-то тихо, но явственно отчеканив:
- Услышано и засвидетельствовано!
- Услышано и засвидетельствовано! - эхом ему отозвались прочие.
- Благодарим тебя за вести, сестра Альдис, - выступил вперед остальных рослый сероглазый брюнет, всею своей повадкой напоминающий бывалого воина. Щегольский парадный мундир смотрелся на нём не более уместно, чем кружевной жилет на волкодаве. - И более не задерживаем.
- Как будет угодно Совету! - оскорбленно сверкнула очами верховная медиора и нарочито неторопливо устремилась к выходу.
Стоило сомкнуться за ней створкам центральной двери, как мужчина продолжил:
- Дабы избежать велеречия здесь присутствующих, начну с главного. Отыскали ли дитя, должное стать даром великому Эвису? - он поднял руку, пресекая поднявшийся гомон, и тяжело уставился на церковника. - Как вышло, что мальчишка оказался вне Обители и его не хватились за столько ар, выяснять нынче некогда. Успеется.
Готард недовольно поджал губы:
- Сколь мне известно, брат Гуннар, Орден уже призвали верные Богу своему. За тем, чтобы изловить мальчишку, дело не станет, будьте покойны! Виновные же в недосмотре и укрывательстве, несомненно, понесут заслуженную кару.
- Быть посему! - Гуннар явно не собирался выпускать инициативу из рук. - За сим второй вопрос. Кто та, что разделит с тобой ношу правления, Арнстайн? Или, быть может, придворные шаркуны всё решили за тебя?
- Отчего же, - на скуластом лице лейфа проступило бледное подобие улыбки, но в глазах застыла тоска. - Пока на челе моём нет венца, я еще хозяин слову своему. Желающих сосватать мне девицу пожеманнее, поглупее да побезвольнее предостаточно, тут вы правы. Да только выбор уже сделан. Ни для кого не является тайной, что келеститовые рудники пустеют день ото дня. Жилы упорно уходят глубоко в горы. Через септиму календ, а быть может и раньше, чрезмерно дальние ходы могут обрушиться рабочим на головы. Именно потому для Керсилиона нынче особенно выгоден союз с Виетой. Залежей руды на землях, кои сулят в качестве приданого за внучкой короля Болдрика, более чем достаточно, дабы ближайшую сотню ар забыть о проблеме напрочь. Помимо же келестита, мы получим невозбранный проход к Рдяному морю и усилим свои позиции на севере. А посему женой мне станет Айра Брайн.
И такова была сила в голосе молодого мужчины, что возобновившийся было ропот утих сам собой. На Арнстайна глядели так, словно видели впервые. Кто-то весело и заинтересованно, кто-то с отеческим одобрением, а кто-то и с откровенной злобой. Подтверждением тому были и призрачные птицы, явственнее всего отражая настроения хозяев: искренняя доброжелательность, словно изнутри, озаряла их солнечно-золотистыми сполохами, злость же пестрела от ярко-алого до буро-черного. И сокрыть оные чувства было никак нельзя.
- Да будет так! - наконец опомнился Гуннар.
Совет нестройно поддержал.
Дело своё старый воин сделал, а потому вернулся в круг, дозволяя и прочим озвучить тревожащие их проблемы. Главное было сказано.
Поднявшиеся далее вопросы пошлин, экспорта товаров, продвижения войск, дипломатические отношения, равно как и подготовка к зиме, Женьку уже не трогали. И без того голова шла кругом.
Совет завершился, когда на небосклоне засияли звёзды. Теперь лица людей освещали лишь серебряные лампы, непрестанно горящие в нишах капелл, да отсверки истинных эмоций в совах. Но вот вновь зазвучала молитва, и птицы одна за другой влились в хозяев. Занятно, что на неё призыв больше не действовал. Мужчины по очереди стали покидать собор. Сквозь огромные окна было хорошо видно, как в сиянии выбравшейся из-за туч щербатой луны взмывают в небо огромные совы. Ей же ничего не оставалось, как избрать путь себе самой. Сон завершаться не спешил, и Женька решила последовать за Арнстайном.
Взбираться по ступеням самой было чудовищно тяжко, но она справилась, хоть дыхание и сбилось, а в боку немилосердно кололо. На счастье, лейф вновь задержался в баптистерии, дабы собственноручно возжечь вокруг купели лампады, так что она успела отдышаться.
Оставленные вне собора гвардейцы определенно продрогли на пронзительном ветру, но роптать не стали, вытянувшись во фрунт и браво таращась на начальство.
- Знаю, долго вышло, - виновато вздохнул Арнстайн. - Ваши уже, небось, сменились давно?
- Ничего, ваша милость! - добродушно ухмыляясь, ответствовал старший. - На нашу долю нагретого вина хватит!
- Тогда вперед!
Удалые воины быстро перестроились, так что один с фонарём в руках маршировал впереди лейфа, два по бокам и двое же шествовали позади, бдительно вглядываясь в окружающий мрак. До сверкавшей во тьме огнями огромной крепости они добирались немногим дольше получаса. Пароль - отзыв, и тяжелая решетка, отделяющая переход от крепостного двора, поползла вверх. Дежурная стража, весело скалясь, отсалютовала Арнстайну оружием, он столь же приветливо отшутился, и Женька вдруг окончательно осознала, что молодого лейфа здесь любят. Для местных вояк он был не просто сыном вальда, он был своим.
Гвардейцы оставили своего господина лишь перед входом на жилые этажи. Арнстайн же, словно в нерешительности, еще долго топтался в начале залитого светом коридора. Какие мысли бродили сейчас в его светло-русой голове - Бог весть. Но вот он решительно сжал кулаки и сколь мог спокойно зашагал вперед.
Искомыми покоями оказалась просторная опочивальня. В камине с треском полыхали дрова, наполняя комнату теплом и мягким рыжим светом. Окно закрывали тяжелые портьеры. На вычурном столике у окна громоздились склянки, флаконы и пучки лекарственных трав, что лишь подтверждал тяжелый многосложный запах, плотным шлейфом развевавшийся в прогретом воздухе. На просторной кровати под светлым балдахином лежал седой как лунь изможденный мужчина лет шестидесяти с небольшим. Точнее Женька прикинуть не бралась - болезнь, как известно, никого не красит. Волевое лицо мужчины, такое неожиданно знакомое, еще хранило отпечаток былой красоты. "Отец Арнстайна!" - осенило вдруг женщину. Занятно, но он напоминал ей кого-то еще.
Подле кровати на низеньком стуле сидела прелестная девушка лет двадцати с книгой в руках. Видимо, нежданный визитер оторвал её от чтения вслух, поскольку она рассеянно хмурилась, заложив пальцем страницу.
- Свет небу твоему, вальд Леннарт! - молодой лейф говорил нарочито беспечно, даже с улыбкой. - Как продвигается чтение истории Инвиктианских земель?
- Довольно сносно, - начал было седовласый, но надсадно закашлялся, зажав рот шелковым платком, на котором немедля заалели брызги крови. Арнстайн мгновенно оказался рядом, помогая ему приподняться, тем самым облегчив приступ, а, по его завершению, осторожно устроил отца на подушках.
- Теа, дитя... оставь нас! - не сказал, прохрипел вальд.
Скорбно поджав губы, девушка покорно отложила книгу и вышла. Арнстайн же присел на край кровати, не выпуская руки больного из своей.
- Сколько мне осталось? - на искаженном мукой лице Леннарта жили одни глаза.
- Отец!..
- Сколько? И не вздумай морочить мне голову, Арне! Я прекрасно знаю, зачем собирался Малый совет!
- Календа. Быть может, немногим более.
- Кого ты назвал?
- Айру Брайн.
- Умный мальчик!.. Ты всегда был... моей надеждой, - восково-бледные пальцы что есть мочи сжали одеяло. - С тобой наш край еще поживет. Об одном прошу, не позволяй помрачить свой разум жалости. А тебе его, уж поверь, будет невероятно жаль. Но жертва должна быть принесена. Иного не дано. Когда на кону благоденствие государства, цена одному ничтожно мала.
- Ты так говоришь, словно тебя не станет уже нынче!
- На всё воля великого Эвиса! А теперь ступай. Да сестру позвать не забудь. Её голос не позволяет мне сорваться в Бездну.
- Как пожелает вальд! - Арнстайн поднялся и почтительно поцеловал отцовскую руку.
Он вышел так стремительно, что Женька едва успела проскочить в проём следом за ним. Названная Теа, опустив глаза, стояла у противоположной стены коридора. Едва затворилась дверь, как девушка бросилась брату на грудь и беззвучно разрыдалась, а тот только и нашелся, что прижать её к себе да ласково гладить по затейливо переплетенным косам. Но вот она пришла в себя, отстранилась, тщательно утёрла слёзы и, так и не проронив ни слова, бесшумно устремилась в отцовские покои.
Женька же вдруг поняла, что лежит во тьме на диване, а валяющийся где-то в изголовье телефон отчаянно трезвонит.
Принять вызов удалось не сразу: нашарить между подушек истошно вопящее чудо техники было полбеды, а вот заставить сработать сенсор, когда мелкая моторика как у инсультника!..
- Да.
- И давно ты знаешь? - Димкин голос был спокойным и чудовищно хриплым. Снова курит. Даже сквозь динамик можно расслышать, как жадно втягивает дым.
- Часов шесть как, - вышло почти бесстрастно.
- А заподозрила? - вновь ровно и тихо. Уж лучше бы орал!
- Недели три назад.
- Почему не сказала сразу? - Женька кожей чувствовала, как играют сейчас на его лице желваки.
- Потому что не верила сама! Дим...
- Дура, - устало и обреченно припечатал муж, и она вдруг поняла, что буря миновала. - Я приеду послезавтра. Билеты уже забронировал.
- Посреди цикла?!
- Заплачу и приеду. А заартачатся и отчислят - невелика беда. Один хрен ассистенций мало, одну теорию в уши льют!
И вот кто еще из них после этого лицо, не обремененное интеллектом?! Лжёт ведь напропалую! Ей ли не знать, каких усилий, нервов и денег стоило ему выдрать эту путёвку у руководства в обход еще троих кандидатов! Травматолог был нужен больнице, как воздух, но начмеду слишком нравилось стравливать между собой врачей, чтобы упустить шанс столкнуть лбами всю хирургию. Так что, вернись Димка без заветного сертификата, и без того "нежные" внутриотделенческие отношения грозили перерасти в откровенные боевые действия. А посему...
- Глупости, Дим! Я справлюсь! - заявила с таким лихим оптимизмом, что впору самой себе орден вручать. За отвагу и слабоумие. - Пока дообследуюсь, пока терапию начну, а там как раз и ты аттестуешься!
Контраргументов услышать не вышло, поскольку всё сильнее распирающая голову боль взорвалась вдруг таким салютом, что телефон улетел куда-то в сторону окна, а её вырвало прямо на пол. Положительным моментом было только то, что коврам в их доме места не было. В остальном же... Оставалось лишь выяснить, как много услышал и понял Димка.
- Новицкий? - получилось заискивающе и очень жалобно. - Я тут немножко телефон уронила...
- Я понял, - отозвался после паузы так холодно, словно отдавал распоряжения за операционным столом. А уж там он не позволял вольностей никому. - Всю информацию с диска МРТ мне в почту. Сегодня же. Проконсультирую у нейрохирургов. И дружку твоему онкологическому позвоню, не сомневайся. Родителям ничего не говорим. Не доставало нам инфарктов на нервной почве. Продержись день. Люблю.
- И я тебя, - шепнула она в уже погасший телефон и внезапно даже для самой себя криво ухмыльнулась.
С ума сойти, Новицкий, общающийся с Лисовским по доброй воле! Нонсенс, ей-богу! Жаль, не удастся присутствовать при сем эпохальном событии! Впрочем, разослать друг друга в закатные дали они всегда успеют. Только едва ли станут, пока дело касается непосредственно неё. А раз так, то и она киснуть права не имеет. Как бы ни было паскудно. Тем более, кто сказал, что война уже проиграна, когда силы и диспозиция противника известны не до конца?! Женька решительно сжала кулаки. Быть может потому она и чувствует себя жертвой высшего произвола в своих же снах, раз в жизни реальной так боится вырваться за рамки собственных страхов? Не зря ведь говорят, что сны - лишь небывалые комбинации бывалых впечатлений! Вдруг, сумей она повлиять на происходящее во сне, организм согласится-таки поднять резервы и выцарапать у судьбы отсрочку на годик-другой? Если отталкиваться от этого, сегодняшнее преодоление навязанных сознанием границ даровало пусть призрачную, но надежду. Впрочем, покопаться в дебрях собственной психики времени ей еще хватит с избытком, вся ночь впереди. А вот паркет сам себя не вымоет, равно как и диск сам себя не отправит.
Жаль, что такие простые ранее действия, сейчас требовали едва ли не каторжных усилий. Особенно тяжко было глядеть в монитор компьютера. С горем пополам отрегулировав яркость экрана, она вдруг обнаружила, что совсем недавно по скайпу звонил, а затем и писал отец.
"Привет, ребёнок! В гости на три дня приезжают тётя Лена с Юрочкой. Завтра. Поставили перед фактом. Рад я примерно так же, как и ты, но один отдуваться не буду, так и знай! Отпишись, что прочла!".
В ответ на столь жизнеутверждающую новость Женька только и смогла, что чертыхнуться. Вот ведь, что называется, беда не приходит одна! В прямом смысле этого слова, ибо мамина родная младшая сестра была бедствием воистину стихийным, а уж её пока единственный и оттого избалованный до безобразия внучок Юрочка - шестилетним всадником апокалипсиса с большим потенциалом! И совсем несложно догадаться, кто на сей раз станет для ребенка бессменным аниматором на все вечера, а помимо этого должен будет стоять у плиты, непременно под бдительным контролем тётки. Оставалось лишь придумать, как объяснить родственникам свои отклонения в здоровье. Ну не беременной же прикидываться, в самом деле! Тем более что вранья на такую щекотливую тему папа ей точно не простит. Что ж, опять, по всей видимости, придется импровизировать!
"Привет! Прочла, усвоила, свыкаюсь с неотвратимостью катастрофы. Явлюсь примерно к половине шестого. Утром сообщи, что нужно докупить. Засыпаю на ходу, прости! Спокойной ночи!", - короткое сообщение набиралось до ужаса медленно, но к видеозвонку она была точно не готова.
Время близилось к полуночи, а проклятый диск отдавал информацию крайне неохотно. Запустив едва слышно плей-лист с Рахманиновым, она уткнулась лицом в сложенные на столешнице руки. И сама не поняла, каким образом оказалась прислонившейся щекой к остро пахнущей гарью разноцветной коже. Видимо, вконец истощенный организм просто не мог не использовать выдавшийся шанс на отдых, а в ответ получил очередную порцию безумия. Ну да чем быстрее начнется, тем скорее можно будет вырваться!
Сызнова белый - и глубокий омут с готовностью принял разгоряченное тело, чтобы отпустить лишь тогда, когда от нарастающей гипоксии перед глазами поплыли круги. Тем слаще был звенящий от мороза воздух. Откуда-то вкусно тянуло дымом, свежей выпечкой и прелой листвой. Жаль, что худющий проворный мужичонка, ставший её временным вместилищем, семенил куда-то по открытой каменной террасе, выходящей во двор не то цитадели, не то орденского монастыря - уж больно много внутри него в свете факелов сновало как совсем обычных франтоватых военных, так и монахов. Если, конечно, именовать таковыми всё тех же атлетов в тончайших кольчугах, напоминающих монашеское облачение. А мужичок тем временем свернул за угол, ловко разминулся в дверях с угрюмой дородной старухой, тащащей куда-то доверху наполненную золой бадью, и прошмыгнул в просторное, дочиста выметенное и выбеленное царство котелков и поварёшек. Стоило ему замереть и повести вокруг взглядом, как к нему тут же подскочила румяная стряпуха и с вежливым полупоклоном подала наполненную румяными булками плетеную корзинку, которую сей же час накрыла салфеткой из белёного льна.
- Благодарю, Нелле! - у её "вместилища" был на удивление глубокий бархатистый баритон.
- Дык не за что, - расплылась в улыбке тётка. - Не хочет ли брат Франде взять с собою еще чего?
- Нет, этого вполне достаточно, - улыбнулся тот одними уголками губ. - Согрейте вина с травами к полуночи. Со своим сбором. Холодает.
- Всенепременно! - стряпуха приобрела еще более довольный вид. - Не извольте беспокоиться!
Она говорила что-то еще, но что именно - было не разобрать, поскольку брат Франде немедля устремился прочь. Странные узенькие коридоры, по которым тщедушный монашек сокращал путь, сменялись один за другим, а Женька старательно пыталась вырваться наружу. Рывок за рывком, упорно, без счета - и она вдруг кубарем покатилась прямо на середину совсем небольшой комнатушки, довольно ярко освещаемой роящимися в развешенных по стенам светильниках белесоватыми огоньками. Одну из стен комнаты, а вернее было бы назвать её кельей, всю занимали стеллажи с книгами и свитками. В правом от стеллажей углу пряталось узкое ложе, в левом же разместилась миниатюрная копия столь поразившей её в соборе статуи. Благо, здесь она предпочитала оставаться неизменной, храня черты полубога-полуптицы. Несколько в стороне от статуи располагался вяло тлеющий дровами камин. Немалую же часть комнаты занимал массивный стол, за которым восседал человек, коему более пристало бы командовать армиями, чем взывать к высшим силам, однако именно на это указывало его скромное холщовое одеяние и тяжелая орденская цепь на шее. Мощный, породистый до кончиков ногтей, в свои преклонные годы он приковывал женский взор куда похлеще смазливых модельных Женькиных современников. Сейчас его внимание целиком и полностью поглотил массивный фолиант с пожелтевшими страницами, занимающий едва не полстола. Время от времени орденец близоруко щурился, бисерно выписывая в малую книжицу нечто, кажущееся ему чрезвычайно важным. Но на шмыгнувшего, точно мышь, к столу Франде, обратил внимание тотчас. Тот же аккуратно переставил на полку стопу книг, водрузил на их место корзинку подле блюда с фруктами и, словно между делом, сообщил:
- Старший брат, пятерка Пламенного вернулась. Ведущий ждёт дозволения предстать с донесением.
- Зови, - немедля поднялся и вышел тот из-за стола.
Келейник, а кем еще могла быть столь доверенная персона, почтительно поклонился и шмыгнул за полог, чтобы через минуту-другую вернуться уже со спутником. Им оказался статный молодой мужчина, облаченный в уже знакомую кольчужную рясу. Он нарочито смиренно преклонил колени и опустил очи долу, верно, чтобы Старший брат не заметил пляшущих в них чертей. Если ему и исполнилось тридцать, то совсем недавно. Не красавец, но было что-то привлекательное в этих чуть раскосых зеленых глазах, ямочках на щеках и мягких чертах лица, кои не портили ни грубый старый шрам, наискось пересекающий спинку носа, ни обветренные губы, ни окаймляющая лицо короткая борода.
- Препозитус Йёрген, благословишь ли грешного брата своего? - донеслось до слуха Женьки кроткое, и она просто обомлела. Быть не может! Энар! Вот так встреча!
Названный же Йёргеном тем временем опустил узкую длань на русые вихры:
- Благословен будь, брат мой! Тёмный бог услышал мои молитвы. Я желал видеть тебя - и ты предо мною! Удачен ли был путь твой? - Он обернулся к келейнику. - Франде, последующие полхоры меня нет ни для кого, кроме государевых слуг. Проследите, чтобы нас не потревожили.
- Как будет угодно Старшему брату! - Франде смотрел на своего господина с воистину собачьей преданностью и, что удивительно, напускным подобострастием это не выглядело.
Стоило келейнику затворить за собою дверь, как молодой маг оказался на ногах, бесцеремонно плюхнулся в кресло, сцапал со стола массивную гроздь винограда и принялся поглощать ягоду за ягодой, практически не жуя. Пальцы его заметно дрожали.
Препозитус лишь укоризненно покачал головой, пододвинул ему сдобу и занял кресло напротив.
- И когда же, изволь поведать, ты последний раз ел?
Энар задумчиво прищурился.
- Пожалуй, вчера около полудня. Или вечером?.. Словом, было не до того!
Судя по выражению лица, Йёрген всерьёз раздумывал, не отвесить ли охламону подзатыльник, но ограничился строгим порицанием:
- Доиграешься, племянничек! Высушишься до дна - ни одна медиора тебя из Бездны не вытащит.
- На всё воля Тёмного бога! - беспечно пожал плечами Энар и жадно приник к протянутому дядюшкой стакану с золотистой жидкостью. - Главное, мальчишку я приволок! - Он нахмурился. - Все силы, дрянь эдакая, вымотал! Шустрый, как куница! Добрую хору по переходам да залам нас гонял. Турвиду пяткой нос своротил, Одвару руку прокусил!.. Ты полагаешь это забавным?! - в сердцах подался вперед, вперив обиженный взгляд в насмешливо фыркнувшего Старшего брата. - Поглядел бы я на тебя, ежели б сие невинное дитя на твоих глазах из летника прямо в небо сигануло!
Поперхнувшись от изумления воздухом, препозитус побагровел и с огромным трудом выдавил:
- Цел?
- Жив, - зло констатировал Энар, словно оный факт служил ему личным укором. - Щенка кто-то инициировал! И на крыло он встал отнюдь не вчера! - грохнул кулаком по столу и мстительно добавил: - Только неба ему уже не знать. Так что из Кленовой башни не улетит и не сбросится - защитный купол я возвёл. И в медиорат вестника отправил, недоставало еще, чтобы подох раньше срока.
Откашлявшийся Йёрген утёр брызнувшие из глаз слезы и сурово зыркнул на племянника из-под нахмуренных бровей:
- Призвавшие свидетельствовали?
Тот лишь досадливо скривился:
- Призвавшие уже ни на кого не укажут. Их лишили рассудка. И пусть поглотит меня тьма, если это не дело рук нашего жертвенного агнца! Кто-то изрядно потрудился, чтобы обучить мальчишку, и словно под землю провалился вместе с преступившей!
Казалось, препозитус в один миг стал едва ли не согбенным старцем, будто на плечи ему свалилось непосильное бремя.
- А сие уж не нашего ума дело. Пусть их. Предиум оцепили еще до вас, нынче обыщут, допросят слуг. Вы сделали главное: жертвенный дар в обители и Слияние состоится в срок. - Голос его вновь набрал силу. - Епископу Готарду я напишу. Но прежде желаю взглянуть на мальчишку лично.
- На всё воля препозитуса! - Энар водрузил на стол пустой стакан и вдруг едва заметно поменялся в лице. - Однако чту своим долгом предупредить, что медиоры наверняка уже принялись за работу, так что... - Он совсем скуксился.
Показалось ли Женьке, или, прежде чем возвести очи горе, служитель веры помянул Бездну?
- Ты послал вестника Хайди, - процедил, наконец, сквозь зубы. - Что ж, бранить я тебя не стану, но объясняться с ней изволь сам.
Маг лишь обреченно кивнул. Кем бы ни была доселе неведомая Хайди, но, видимо, даже моровое поветрие было желаннее, нежели общение с ней.
Деревянная стеновая панель бесшумно скользнула в сторону, открывая узкий тёмный проход в неизвестность. Мужчины почти синхронно вскинули руки, и под низким потолком немедля закружились всё те же, что и в светильниках, живые огни. Невидимая, Женька всё равно старалась ступать как можно осторожнее, почти крадучись, настороженно вслушиваясь в доносящиеся из-за стен весёлые голоса, брань, речитатив молитв и звуки льющейся воды. Шагающие же впереди неё Энар с Йёргеном за всю долгую дорогу не проронили ни слова. Но вот потайной ход принялся забирать круто вверх, каменный пол сменился ступенями, а затем и вовсе вывел на открытую всем ветрам башенную площадку, крытую полупрозрачным куполом, который старательно огибал густо сыплющийся с ночного неба снег. Луну закрывали тяжелые тучи, но площадка просто утопала в магическом свете. В центре неё размещалось некое подобие высокой кушетки, на которой на животе лежал по-прежнему бессознательный нагой юноша, вокруг же деловито хлопотали четыре ладные девицы более всего походившие на сестёр милосердия. Одна из них, пухленькая и миловидная, с выбившейся из-под апостольника льняной прядью и залитым потом лицом, стояла, прикрыв глаза и положив на голову парня руки. От пальцев её струилось мягкое голубоватое сияние. Вторая сноровисто отсекала окровавленные кожные лоскуты и очищала ткани от загрязнений. Третья тонкой струйкой лила на раневую поверхность странного вида фосфоресцирующую жидкость. Четвертая же пристраивала отмытые ткани обратно, ловко сшивая их с обнажившимися рваными мышцами. И Женька могла бы поклясться, что иглы в её руках не было! Тоненькая нить свободно проходила сквозь живую плоть, надежно смётывая края неким подобием паучьей сети.
Первой мужчин заметила именно блондинка. И к напряжению на её лице примешалась истинная ярость.
- Тыыыы! - взвыла, как разъярённая кошка, вперив мечущий молнии взгляд прямо в Энара. Препозитуса она предпочла не заметить. - Пламенный, поглоти тебя Бездна! Да как ты вообще посмел сюда притащиться?! Хоть понимаешь, скудоумный, что натворили вы с дружками?! Вы его алигеру покалечили! Тело заживет, а что с душой прикажешь делать?! Забыл, как я тебя с того света тащила?! Так вот, помяни моё слово: закончим, и я тебя своими же руками придушу! - медиора орала, плевалась словами, но с места так и не двинулась. Больной был важнее.
Молодой же маг и бровью не повел, лишь ухмыльнулся криво:
- На то воля твоя, сестрица! Только у тебя свой долг, а у нас свой. А посему дозволь уж Старшему брату взглянуть в лицо моей добычи!
Минуту-другую Хайди сверлила брата ненавидящим взором, после чего словно через силу процедила:
- Глядите и проваливайте. Только быстро. Я и так едва его держу.
Дважды просить Йёргена не пришлось. В три шага он оказался рядом, за волосы повернул юношу бескровным лицом к себе, приподнял веко пальцем, пристально вглядываясь в болотно-зеленую с карими искрами радужку, едва заметную за расширенным зрачком, и, наконец, приложил ко лбу крохотный медальон с вплавленным в серебристый металл зелёным же кристаллом. От соприкосновения с кожей мальчика кристалл на глазах сменил свой цвет на молочно-белый. Препозитус удовлетворенно хмыкнул, развернулся на каблуках и вышел, едва ли не силой увлекая за собой Энара, сердито играющего в гляделки с сестрой.
Женьку же, как бы ни горько ей было снова оставлять этого такого чужого и в то же время поразительно близкого мальчишку, словно на аркане тянуло мужчинам вслед. А потому, осторожно погладив бледную щеку, она уже собиралась направиться прочь, как вдруг поймала на себе вполне осознанный, только мутный от боли взгляд, а вокруг запястья её обхватили, чтобы тут же разжаться, холоднющие пальцы.
Сердце в призрачной груди едва не остановилось. Парень её видел. И для него она была материальна. Вот только заниматься анализом очередной выходки подсознания придётся потом. С трудом поднявшись на ноги, она почти опрометью бросилась по ступеням вниз. Поворот, другой, третий, на развилках всё время направо, - и она вдруг осознала, что заблудилась. Без толку пометавшись по переходам с десяток минут, Женька обессилено привалилась к стене. Чтобы тут же податься в направлении, где звучал голос Энара.
Совсем рядом в широкий сумрачный коридор, расписанный то ли легендами, то ли житиями святых, выходил крошечный проём в стене, сокрытый от праздного взора линялым пологом. Вот подле него-то и стоял сейчас изумлённый Пламенный, а к нему навстречу несся тоненький до прозрачности большеглазый мальчик лет десяти-двенадцати, счастливо улыбаясь во весь щербатый рот.
- Я нашёл! Я тебя нашёл!
В один миг он оказался рядом и радостно вцепился в кольчужный рукав мужчины.
- Рикке! Ты опять сбежал? - Энар укоризненно вздохнул и ласково провёл по короткому ёжику волос ребенка.
Мальчишка же удивительно по-взрослому насупился:
- А что мне прикажешь делать, ежели ты пропал на целых три луны? Мог бы и предупредить, братец! - шмыгнул сердито носом, сразу выдав свой истинный возраст. - Я уж было решил, что с тобой что-то случилось! Вот и...
Он не договорил, потому что мужчина порывисто заключил его в крепкие объятья.
- Главное, что с тобой теперь ничего не случится! - в красных от усталости очах мага горела злая решимость. - Эвис получит должный дар, а ты будешь жить. Для этого я сделал довольно. А нужно будет, сделаю еще.
От жуткого осознания Женьку словно в прорубь окунуло, но Вселенная сочла, что довольно терзала её сегодня, впервые за долгие месяцы позволив провалиться в крепкий сон без сновидений.
В отличие от мира иллюзорного, реальный пестрел осенними красками, как попугай, встопорщивший перья. Мелкий сеющийся дождь придавал шуршащей под ногами листве особый, карамельный блеск. Рассветное солнце недобро щурилось в просветы мчащихся прочь облаков, тоже, видимо, недовольное нуждой вставать спозаранку и начинать бесконечный трудодень. Прохожих было совсем немного. Сонные, силящиеся вырваться из липкого сиропа раннего утра люди старательно кутались в плащи и куртки. Кое-то еще пытался оградиться от мороси зонтами, но всепроникающая сырость шансов на сохранение тепла не оставляла. Сама же Женька спрятаться от влаги не пыталась. Главное, что войлочная шляпка-трибли надежно защищала волосы, с прочими же неудобствами можно было легко смириться. После сна в голове было до безобразия гулко, но организм истово благодарил Небо за такую неслыханную роскошь как почти полноценный отдых. Ну и что, что сидя за столом и в обнимку с клавиатурой! Даже боль ворочалась где-то в отдалении и пока щупальца не распускала.
Совсем рядом шумно протрясся пустой трамвай нужного маршрута, и до остановки пришлось почти бежать. Полтора часа пешей прогулки были бы хороши вечером, сейчас же, во что бы то ни стало, следовало добраться до лаборатории к семи. Рыже-коричневая каша из раскатанных колёсами машин листьев сыто чавкала под ногами, вызывая ассоциации с болотной топью. Поскользнувшись перед задней сдвижной дверью, Женька неловко взмахнула руками, но сумела-таки ухватиться за поручни и, подтянувшись, оказалась внутри. Не доставало только растянуться посреди улицы на радость зевакам, вон как разочарованно отворачиваются! Так и подмывало в ответ показать им язык, но взрослая женщина внутри неё взяла верх над шкодливой девчонкой, порой причиняющей массу проблем.
От короткой эмоциональной вспышки противно заломило виски. Пришлось сесть, благо, свободных мест ещё было предостаточно. Чтобы отвлечься, в очередной раз перебрала стопку направлений. Нет, вроде бы ничего не забыла. Главное теперь побыстрее разделаться со счастьем сдачи анализов и успеть оказаться на рабочем месте до пятиминутки. Больничный брать чертовски не хотелось. По крайней мере, пока. Тем более что заменить еще и её было совершенно некем. Ну, право, не вешать же всех собак на врача отделения ВИЧ-инфекции, у которой и без них был забот полон рот и хронически переполненные койки! Инфекционная же реанимация в расчет не принималась вовсе. Они и так поочередно тащили на себе суточные дежурства по всему инфекционному профилю и надежно прикрывали спину с четырех часов вечера до восьми утра. Оставалось лишь уповать, что заведующую выпишут раньше запланированного. Но надежда на это была откровенно иллюзорной.
За запотевшими окнами мелькал серо-коричневыми мазками город с кричащими пятнами вывесок магазинов, рекламных баннеров и билбордов. По мере приближения к центру трехэтажные панельные хрущовки постепенно сменились блочными десятиэтажками. Слева забелела мраморной облицовкой музыкальная школа, отнявшая в своё время семь долгих лет бесшабашного детства. Фортепиано из дома исчезло уже спустя полгода с момента получения выстраданного свидетельства, а вот любовь к классической музыке дала ростки лишь после окончания интернатуры. Мама бы порядком удивилась новообретенным интересам дочери!
Мимо трамвая под вой сирены и с бешено вращающимися проблесковыми маяками пронеслась "Рено" четырнадцатой педиатрической бригады. И, судя по скорости движения "скорой", подарок кому-то везли основательный. Уж не ей ли? Надо бы и вправду с лабораторией поскорее расквитаться! А мысли упорно возвращались к собственным сновидениям, ставшим столь пугающе последовательными и реалистичными, что оторопь брала. Интересно, оставят ли они её по завершению химиотерапии или лишь остановятся в динамике? Было бы жутко снова вернуться к тому времени, когда сны не несли в себе ничего, кроме кровавого хаоса. Нет, сейчас они тоже не преисполнились добротой и идеями пацифизма, но нежданно-негаданно даровали чувство причастности и вызывали поразительно сильное желание вмешаться. К тому же мальчишка этот... Что за чертовщина, ей-богу?! Уж не материнский ли нереализованный инстинкт снизошел так некстати? Она ведь даже имени его не помнила! Как назло, в голове всплывали лишь странные ассоциации с великими анатомами, а вот почему и с кем конкретно?..
- Улица Дружбы народов! - объявил в хриплый динамик остановку водитель, и Женька торопливо взвилась на ноги, за что тут же поплатилась головокружением.
Браня себя, на чем свет стоит, она с внутренним трепетом лавировала между столь же взбудораженными людьми, стремящимися как можно скорее покончить с пребыванием в юдоли печали и безысходности, иначе именуемой Калининским районным онкологическим центром. К счастью, на забор крови она прибыла в срок, и очередь из двенадцати человек совсем не пугала. Девчушки-лаборанты работали необычайно ловко и уверенно, каждому найдя свои слова и подход, а потому её черед подошёл быстро. Говорить об испорченных химиотерапией венах было моветоном, поэтому Женька лишь вытащила руку из рукава свитера и закрыла глаза, стараясь обдумать объем закупки продуктов на вечер и к приезду мужа. Себе-то она почти не готовила, один чёрт пораженный мозг сводил все вкусы к горьковато-сладкому, а вот взрослого мужчину следовало кормить, не только сытно, но и разнообразно. Список выходил внушительным. Ну да не беда, такси пока ещё никто не отменял, равно как и круглосуточные магазины. Дурно другое: с отца вполне станется потребовать ночёвки дочери в родительском доме, а учитывая, сколько месяцев она от сей чести отбрыкивалась... Впрочем, вечер так и так обещал стать катастрофой.
Семейные посиделки Женька терпеть не могла. Когда-то давно, когда еще были живы мама и бабушка, им удавалось привнести в них если не радость, то чувство единения поколений. Дом тогда каждый раз наполнялся дурманящими ароматами бесчисленных пирогов, один другого краше, и массой разнообразных вкусностей - плодами творений обеих кулинарок-мастериц. Множественные же родственники с неизменно шумными чадами оккупировали совершенно все комнаты, старательно разглядывали фамильный фотоархив и упражнялись в велеречии. В ту пору на жизнь смотрелось куда как проще, и самой большой трагедией была разбитая двоюродным братом фарфоровая кукла. Сейчас же каждая из вынужденных встреч напоминала пляски на останках, ибо непременно проходила под эгидой перемывания костей, как живым, как и уже покинувшим сей бренный мир родственникам и знакомым. Но приходилось терпеть, улыбаться до сведенных скул и старательно сглаживать углы.
Мрачные мысли были прерваны тихим:
- Доктор, вы не спите? Мы всё! - васильковые глаза лаборантки смотрели удивительно участливо.
- Спасибо, девочки! - ухмыльнулась она смущенно и аккуратно сунула в стол банку хорошего кофе. - За руку лёгкую! - тут же пресекла попытки возмутиться. - Мы теперь часто видеться будем!
Родимое отделение встретило тишиной и эталонным порядком, коий нарушала лишь открытая нараспашку дверь в реанимацию и мерный писк кардиомониторов оттуда же.
- По какому поводу праздник? - поинтересовалась она у деловито проносившейся мимо старшей. И предчувствия не обманули.
- Ботулизм. Родителей и деда около трех утра привезли, а тринадцатилетняя дочка-внучка у подружки ночевала, с час назад доставили, самая тяжелая. Все на трубе. Антитоксин уже в пути.
- Чего вкусить-то изволили?
- Лещей непотрошеных дед впрок навялил, и для себя, и по приятелям раздал. Мы привезенную с больными рыбку и набранные анализы к транспортировке укомплектовали, да Игорь Васильевич уже сменился, так что на направлениях только ваших подписей не хватает. А эпидемиологи обещали к половине девятого быть.
Что сказать? Комбо! Её "счастью" не было предела. И день вновь понесся, как норовистый рысак по перепаханному полю. Напоминание о встрече зазвенело в четыре так неожиданно, что вконец издерганная Женька с полминуты ошалело пялилась на экран телефона, силясь вспомнить о чём конкретно идёт речь. И лишь затем принялась торопливо собираться, перед самым выходом зарядившись обезболивающим.
Рассчитанного заранее времени вполне хватило, чтобы приехать вовремя. Руки оттягивали увесистые пакеты, поэтому в дверной звонок пришлось, как в старые добрые времена, ткнуться носом. Где-то внутри дома истошно вопил старик Марс, еще от калитки улавливающий прибытие любимой когтеточки. Ему вторил жизнерадостный детский альт.
- Привет, ребенок! - отец поспешно ухватил пакеты и звонко чмокнул её в лоб. - Устала? Раздевайся!
- Привет, пап! Устала, но потерплю.
Она с грустью отметила, что отец стал совсем седым. Даже усы белее белого. А со стороны кухни уже приближался непотопляемый крейсер в чёрном платье с гигантскими маками.
- Евгеша, детка! Здравствуй, дорогая! Здравствуй, милая! - восклицания перемежались бесчисленными лобызаниями. - Серёжа, ты что ж за дочкой-то не смотришь? Это ж надо до чего худющая да зелёная стала! Говорила я тебе, уморит её этот столичный умник, и вот, на тебе!
От вспыхнувшей злости Женька едва не забыла дышать.
- Тётя Лена! Да что вы, в самом деле! Лучше скажите, где Юрочка? - старательно изобразила доброжелательный интерес, и тётушка умилённо заохала, призывая ребенка сей же час выйти и поздороваться с тётей Женей.
И притопавший из зала мальчик поздоровался. В своей, эксклюзивной манере.
- Твоё всамделишное имя мне надоело! - сходу заявило курносое недоразумение, расчетливо сощурилось и важно раздуло щеки. - Я буду называть тебя Джинн, и ты будешь исполнять мои желания!
- А с чего бы вдруг такая честь? - от столь вопиющего хамства брови помимо воли поползли на лоб.
- Я так хочу! - привычный ко вседозволенности и сиюминутному исполнению любых прихотей, пацан даже сомнения не допускал, что его капризы являются непреложной директивой для всех вокруг. Любопытно, право, а в школу бабуля за внучком тоже потащится, дабы его права не ущемляли и обязанности свели до минимума?
- Надо же? А я нет!
- Он просто новый фильм посмотрел, так что надо бы... - попробовала предотвратить катастрофу тётка, но оскорбленный в лучших чувствах Юрочка уже набрал воздуха в грудь, приготовившись закатить образцово-показательную истерику.
Ситуацию, как ни странно, спас кот. Он и вправду был безумно рад появившейся на пороге хозяйке, а потому приволок с собой самое ценное на его взгляд - большущую, слегка поддушенную, но живую мышь - и торжественно возложил к Женькиным ногам. Мышь подобралась, нахохлилась, пошевелила усами и что есть мочи припустила в сторону гостевой спальни. За ней следом, встопорщив шерсть на загривке, бросился Марс, а через мгновение и Юрочка, разразившись зычным:
- Ого! Круто! Хочу!
Раздавшийся за этим из спальни грохот наталкивал на мысли о том, что подрастающее поколение всем своим упитанным организмом вначале снесло торшер, а следом за ним и цветы в горшках, обильно расставленные по подоконнику.
Схватившая за сердце при виде мыши тётушка отмерла и поспешила на рёв ненаглядного внука. Папа со вздохом потопал за ней, прихватив за руку и Женьку, как самую компетентную в оказании первой помощи. Слава Богу, масштабы трагедии ограничились ссаженными ладонями и коленками да синяком на лбу, и спустя двадцать минут щедро обклеенного пластырями горе-героя умаслили пирожными и усадили смотреть мультики. Уговаривать кота спуститься с потолочного карниза коллективный разум счёл бессмысленным, очень уж грозно выглядело утробно рычащее шестикилограммовое угольно-черное чудище с круглыми светящимися глазами.
За сим старшее поколение предпочло потихоньку ушмыгнуть на кухню, дабы снизить градус стресса при помощи кофе с ликёром. Женька же решила как можно скорее разделаться с готовкой и допросом, коий непременно будет ей учинен при первой возможности. И ожидания не обманули: стоило смолоть кофе и поставить на огонь турку, как тётушка пошла в атаку.
- Евгеша, а почему ты одна? Дмитрий намеренно нас игнорирует?
Искренняя взаимная нелюбовь между тетёй Леной и Димкой зародилась еще на этапе представления семье, и со временем только разрасталась, приобретая всё новые и новые точки преткновения. За глаза муж и вовсе именовал ненавистную родню тёщезаменительницей, не упуская возможности уесть её в беседе что воочию, что по скайпу. Обычно Женька изо всех сил старалась перевести их общение в мирное русло, да видно не в этот раз.
- Отчего же? - улыбнулась невинно. - Завтра он обязательно ко мне присоединится.
- Дима возвращается? - тут же удивился папа. - Он на поезде? Если нужно, я поеду, встречу!
- Да, пап. По работе нужно вопросы решить, вот и выдернули. А в котором часу прибывает, я и сама не знаю, пока не звонил.
- И где же это обретался наш светоч разума, что оттуда нужно возвращаться на поезде? - не сочла нужным снизить градус напряжения родственница.
Скулы свело судорогой. Хорошо, что отец правильно оценил её прищур и переключил внимание на себя.
- Он на курсах в Киеве обучение проходит. Чтобы не только обычные операции делать, а еще и как травматолог... Кости там вправить или металлической пластинкой их скрутить, сустав заменить. Всё семье лишняя копейка. Авось подкопят, машину нормальную купят, не век же на пятёрке рассекать!
- Лучше б о детях подумали! - после рюмки ликера да под зефир тетя Лена стремительно хмелела. - Шестой год как женаты, девка четвертый десяток распечатала, а дитя так и не прижили! Евгеша, твой умник не дефектный часом? Ты б его в область свозила, что ли! А лучше нормального мужика нашла. Не известно еще, что он там на своих курсах да дежурствах вытворяет! И с кем!
От нарастающей с каждым словом слепой ярости внутричерепная гипертензия достигла пика. До ванной она рванула так, как не бегала даже стометровку в юности. Ледяная скважинная вода остудила пылающие лоб и щеки, снизив до среднекритичного и эмоциональный накал. Немного отдышавшись и старательно прополоскав рот, она вернулась на кухню только чтобы забрать телефон и, молча, пошла к выходу.
За ней следом выскочил папа, что-то пытаясь объяснить. Женька не слушала. Дрожащие руки с трудом застегнули пуговицы пальто, но со шнуровкой ботинок она справилась успешно. Хорошо, до трамвайной остановки было рукой подать, и трамвай подошёл практически сразу. Она уже почти подъезжала к центру, когда позвонил Димка.
- Привет, вредина! А я уже в купе, сейчас отправляться будем. Если всё получится, то завтра к десяти буду дома.
- Привет, злокозень! - от его полушутливого тона на сердце стремительно теплело. - А я от папы еду. На нас... гости снизошли. Только мы с тобой к ним не пойдем. Много чести.
- Что-то случилось? - разом насторожился муж.
- Ерунда! - как же здорово, что он не видел её кровожадной ухмылки. - Скажи лучше нужно ли тебя с вокзала забирать? Папа спрашивал. И что приготовить к твоему приезду?
- Сам доеду. А приготовить мне... еды! Нормальной домашней еды! Но так, чтобы яйца, колбаса и макароны в перечне отсутствовали напрочь! Веришь, на сто лет наелся! О, твоего борща хочу! Только постного, а то после маминого на прошлых выходных до сих пор поджелудочная в глубоком обмороке.
- Принято! - от души засмеялась Женька и вдруг опомнилась. - Так, счастье моё, мне выходить, так что если захочешь поболтать, то набери меня после девяти.
- Вот еще, - фыркнул Димка в трубку, но чувствовалось, как он улыбается. - Я спать буду, пока такая возможность есть. Ладно. Наберу, когда зайду домой. Люблю!
- И я, очень-очень! - ответила уже на ходу.
Вечер определенно улучшался. Последующие два с половиной часа прошли в активных хлопотах, но они приносили лишь умиротворение. Занятно, что и разлитая головная боль приподнятого настроения не портила. Трижды звонил папа, потом тётя Лена, только трубку она упорно не брала. Слишком не хотелось рушить найденный с таким трудом баланс. И спать легла около десяти в твёрдом намерении полностью погрузиться во всё шире отрывающийся новый мир. За окном трепала ветки непогода, в душе же воцарился хрупкий покой.
Ветер ярился и здесь. Острый, студёный, он непрестанно стонал и рыдал на разные лады, кружился со снегом в дьявольской пляске, вынуждая и без того измученную полётом птицу напрягать последние силы, чтобы не сбиться с курса и не позволить упасть драгоценным седокам. Женька чувствовала, как минута за минутой неумолимо ослабевает её носитель. Такие нежные и пушистые на вид, снежинки иглами впивались в широко раскрытые глаза, доставляя немыслимую боль и заставляя его регулярно моргать и вертеть головой. Но вот среди бесконечного, воистину таёжного леса, колышущегося далеко внизу, показалась заснеженная поляна, на краю которой настороженно темнел силуэт островерхого каменного дома с добротной печной трубой. К дому справа лепилась дровяная кладка, под сенью леса скрывались несколько низеньких бревенчатых строений и замшелый сруб колодца. Тонкая декоративная изгородь вокруг усадьбы покосилась под тяжестью снежного слоя, а в двух местах и вовсе была проломлена. Верно, лосями, приходившими полакомиться корой молодых фруктовых деревьев, доказательством чему служили белесые проплешины на тонких стволах. А вот присутствия человека это место было лишено уже давно.
Жилистые когтистые лапы глубоко погрузились в сугроб у самого порога, чтобы едва не насмерть промерзшие и заиндевевшие женщина и маленькая девочка смогли как можно скорее оказаться внутри. И лишь когда за ними закрылась дверь, её спутник позволил себе превозмочь сковывающую слабость и обернуться человеком. Постоял, привалившись боком к стене, унимая разлившуюся по телу мерзкую дрожь с ознобом, и с мрачной решимостью двинулся к поленнице, ссаживая проламывающимся настом кожу на босых ногах. Женьку терзали глубокие сомнения, что насквозь отсыревшие и вдобавок покрытые ледяной глазурью дрова смогут разгореться и даровать хоть немного тепла. Однако, сложенные в горниле кухонной печи ладной стопкой, они вспыхнули мгновенно, стоило мужчине повести над ними собранными в щепоть пальцами. Пристроив закутанную по самый нос в меховое одеяло девчушку в кресле почти подле заслонки, он вознамерился было спуститься в таившийся в самом углу комнаты лаз в подвал, когда на плечо его легла мягкая ладонь.
Полыхающие в свете свечей щёки на мертвенно-бледном лице женщины наталкивали на отнюдь не благостные мысли. Равно как и лихорадочно блестящие карие глаза и мокрые то ли от растаявшего инея, то ли от испарины рыжие волосы, облепившие лоб и шею.
|
