Мацерас Анна : другие произведения.

Вот иной раз нырнешь в холодильник, а там ничего.

Кроме полбутылки шампанского и полбанки икры - Ни. Че. Го.

Зато свободна я, как ветер. Я - фрилансер! полгода как стартанула... точнее, меня стартанули – налегке, с хорошими рекомендациями и без ничего.

Только и было у меня тогда, что полбутылки и полбанки... странно, а это, кажись, те же самые?

Смутно вспоминаю, как полночи открывала эту полбутылку. Та бутылка стояла насмерть. Вот сейчас, если и эта начнет сопротивляться - стало быть, та же самая...

Так вот, любой, кто хоть раз был джентельменски выкинут на поиски десятки... пардон, стартовал во фриланс, тот знает, что есть самое лучшее в этом деле.

Это То, что Ты Не Работаешь Тут Постоянно.

Видишь эти бледные тени, которых перепугался бы сам Мастер Теней?

Это штатники, пропащие люди, на лицах которых не тает снег.

И я в их ряды - ни-ни, дальше первого рубежа.

Первый рубеж, он же последний - это переговорная.

О-о-о-о, я знаю толк в переговорных! По цвету жвачки, прилепленной к столешнице, по обивке офисных стульев, по рельефу на стенах я могу определить точно, пошлют ли меня сейчас или дадут-таки сперва пучок капусты.

Впрочем, по этой переговорной сказать было нечего. И переговорщик, сидящий напротив меня, был ей под стать: невыразительно серый, линялый, как если бы его костюм постирали, не проверив, нет ли там кого нужного.

- Нам не...обходимо надо, – он именно так и сказал, – чтобы в договоре особо прописано было обязательство попредставлениюнаиболееполнойинформации...

"А ловко придумано, дерзкий дизайнерский ход, – возя карандашом по бумаге и кивая, размышляла я, - эдакое яркое пятно в таком сером углу... минуточку. Что ЭТО?!"

Переговорщик все бубнил и жевал собственный язык, а я, зверски щипнув себя, убедилась, что, во-первых, не сплю. И, во-вторых, в углу лицом вниз лежит некто.

Дистрофичные руки, покрытые редким ворсом.

Метра полтора отменно тощих ног - то ли в джинсах, то ли в дырках.

"Гриндера" или "камелоты" – не разбираюсь, но нечто высокое и мрачное, как Нотр-Дам.

Куртка это или что... джинсовые тряпки, скрепленные ржавыми булавками.

- Это что у вас, – неестественно вальяжно прерываю я своего визави, – уборщица в отпуске?

Он уставился на меня тупо, похоже, не понял, но скривился, как от лимона:

- Что? Почему? - и снова заговорил. Я заткнулась, ибо в его руках была ручка, а этой самой ручкой он должен был подписать мои финансовые претензии.

"Жопа какая-то, – думала я довольно равнодушно. - Но, как учит нас гештальт, какое нам до нее дело? Ну, переговорная, ну, мертвый панк в углу. Зашел просто так. Прилег отдохнуть".

В этот момент обоняние заявило резко и без вариантов: это мертвый панк. Быть может, даже сам Сид Вишес. И лежит, судя по запаху, прямо с 1979 года или когда он там отмучился. Или когда я начала мучиться.

Переговорщик же о чем-то со мной договорился, пригласил зайти через послезавтра, выдал аванс и исчез.

Странно у них тут", – пряча деньги в карман, решила я и направилась туда, где можно все разузнать.

В курилке стояли, подпирая попами штукатурку, три девахи и мощная старуха, ровесница ядерной бомбы. В кружевном жабо, с длинным мундштуком в белоснежных зубах.

При моем появлении все стихли, точно ожидая, чтО я скажу.

Я так и сказала:

- Странно у вас тут.

Мощная старуха, приспустив густо накрашенные веки, осведомилась полубасом:

- А у вас, деточка, кто?

Застать меня врасплох нелегко. Невозможно. Нельзя. И потому я ответила старухе честно:

- Панк.

- А, понятно, – вякнула одна из девах, глядя на золотую булавку в моем ухе.

Тут до меня, быстро соображающей и думающей, дошло нечто:

- Он что, давно там лежит?

Они поглядели на меня, точно решая, стою ли я того, чтобы шевелить языком. А потом, видимо, решили, что стою, ибо зашипели-зашуршали все разом:

- У тебя-то еще что, слава богу...

- Вот у меня, помню, первый раз...

- Это ж разве да...так, пустяк...

- Постойте! - взмолилась я, тряся поднятой рукой. - У вас панк дохлый в переговорной воняет. Это по-вашему, пустяк?!

Наступила тишина, а старуха, щелкнув мундштуком, произнесла:

- Деточка, как у вас с психикой?

Я подумала, повспоминала и промямлила, что до прихода к ним не жаловалась.

- Сейчас проверим, – пообещала она, – итак, дело в том, что этого панка - или кто там у вас, – видите только вы.

- Да вы что? А пойдемте сходим. Даже если вы его не увидите, то почуете однозначно.

Старуха пожала плечами, притушила сигарету и сказав что-то вроде: "Если вам от этого полегчает", пошла со мной в переговорную.

По дороге я начала серьезно волноваться: а ну как сейчас никого не увижу? Все бы ничего, можно было обратить в шутку, но ведь девки и старуха уже слыхали, что что-то их юрист видит в углу. А кому в нынешней нестабильной ситуации нужны ненормальные юристы?

Вспоминая с пятого на десятое гарантии гражданам при оказании психиатрической помощи (не обижать, кормить, выписывать газеты, журналы и соблюдать рамадан, коли заблагорассудится), я засунула голову в приемную.

Панк был на месте. И вонял по-прежнему.

- Ну, что? - не без злорадства осведомилась я, глядя на старуху.

Та не ответила. Тяжело вздохнула, прикрыла дверь и сказав "Пойдемте покурим", увела меня.

Курить мы не пошли, мы пошли в бухгалтерию.

Мощная старуха оказалась главбухом этой богадельни. Ее рабочий стол, как и полагается при безбумажном производстве, был завален кипами бумаг. На одной из них стояла бронзовая фигурка, судя по скрученности и острым углам, изображая балерину.

Удивительно. Учитывая старухин нос крючком, пронзительные глаза и замашки диктатора, в качестве пресс-папье более ожидаемым был бы череп. С затылком, пробитым пулей.

Старуха долго приглядывалась ко мне, точно прикидывая на глаз степень моей адекватности, а потом решилась:

- Дело в том, – сказала она, пряча глаза, – что в этом углу каждый видит какой-то труп. И у каждого он свой.

- То есть вы настаиваете на том, что там ничего нет, – уточнила я.

- Почему же, есть. У вас панк. У Людмилы, моей подчиненной (помните, с такими по-макароньи длинными ногами) - полуголая девица с короной на голове. У Юляши - барышня в концертном платье, прикованная к роялю. У нашего курьера - Люк Скайуокер...

- А у вас? - не подумав, брякнула я и тотчас засмущалась.

Однако репрессий почему-то не последовало. Старуха посмотрела на меня с сожалением - мол, что с нее, убогой, взять, и пожала плечами.

... – Не задают Альбине таких вопросов, – выговаривала мне чуть позже Алёна (у которой, как выяснилось, в углу лежала девчонка в кимоно, а сама она была кадровиком). - Что за дела? Понятно, я, третий дан, чемпион Москвы среди юниоров, но то ж - дзюдо. Что кадры, что дзюдо - мне лично параллельно, просто жалко.... а у нее - балет, это понимать надо. Дело всей жизни.

- А ты с чего взяла, что у нее балет?

- С того, что не дура, и глаза в голове, а не в жопе, – огрызнулась она. - Фигура, лицо, манеры. А главное, когда она первый раз в этот чертов угол глянула, то вроде бы ничего, а потом полдня в своей комнатухе антраша крутила или чё там у них. И слезы лила, как из дождевателя.

- Ну, это как раз понятственно, – прошелестел кто-то, в дыму невидимый.

- А труп настоящий? - домогалась я истины.

- А то, – ответили мне, – воняет ведь.

- Тогда почему он у всех разный? - продолжала я придираться. - И потом, почему ваш переговорщик его не видит?

После этого вопроса наступило молчание, которое прервала Людмила. Уже в обед, в столовой, шепотом:

- Отвечает Алёна.

- Потому что больно он всем хочет нравиться, этот труп, – охотно пояснила Алёна (видно, думала об этом долго и много), – а переговорщик его не видит, реально.

- Вот именно, – подхватила я, – а почему?

- Быть может, потому что он с детства мечтал стать переговорщиком? - пискнула какая-то девчонка, ранее не замеченная. И все как-то сникли, затихли, и ушли работать.

А я стояла, перебирая кипу кредиток с космическим лимитом, и размышляла: а хорошо, что мой сид вишес умер.

Ну его.