Лыськов Руслан Анатольевич : другие произведения.

История Луки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Эпизод второй. История Луки.
  (отрывок из романа)
  
  Авиньон. Франция. 1348 год. Январь.
  
  Уже третий день метет метель. Ледяной пронизывающий ветер бросает охапки белого снега то на узкую извилистую мостовую, то на бревенчатые тротуары, то уносит дальше во мрак, туда, где неясной громадой угадывается папский дворец. Нет больше ни неба, ни земли, ни города. Все исчезло, растворилось в белесой ледяной пустоте. Одна лишь белая пыль властвует над миром. И нет от нее никакого спасения. Она набивается во все щели, настойчиво стучит в окна стынущих домов, сметает с пустынных вечерних улиц все, что еще не успело укрыться.
  Зима вступила в свои права, и, кажется, что не будет ей ни конца, ни края. И что нет на белом свете ни одной силы, способной одолеть ее.
  Доктор Лукас Боннар заворожено смотрит сквозь небольшое слюдяное окно на неистовый танец зимы. Причудливые узоры покрывают стекло, и хочется коснуться пальцами этого удивительного ледяного рисунка. На широком подоконнике, удобно свернувшись калачиком, спит кот. Животное улыбается во сне и тихо мурлычет, когда доктор рассеянно проводит пальцами по мягкой пушистой шерсти.
  Наклонившись поближе к стеклу, и почти касаясь его губами, доктор выдыхает теплый воздух и видит, как узоры, словно в страхе, исчезают, растворяясь в вечернем сумраке.
  Лукас Боннар вдруг вспоминает ту бесконечно далекую зиму. Такую же снежную и холодную. Ему тогда было всего десять.
  Однажды ранним утром он проснулся от ощущения, что в мир опустился праздник. Маленький Лукас, шлепая босыми ногами по холодному дощатому полу, подбежал к окну и не узнал родной двор. Все было укрыто белоснежным слепящим снегом. Лукас прыгал от радости, обнимал старшего брата Энзо, маму, сестренок. Поспешно одевшись и, выбежав во двор, он с нескрываемым восторгом и удивлением трогал белую пушистую массу, касался ее губами. Потом он вместе с другими ребятами бежал по уже протоптанным дорожкам к пустырю, где находился пологий, но довольно длинный спуск, который заканчивался у самой реки. Ребята веселились на пустыре до позднего вечера, позабыв обо всем. Они съезжали с горки, бросались снежками, лепили снеговика, строили многочисленные ходы и лабиринты. Именно тогда впервые сердце Лукаса наполнилось до краев странным волнением, предчувствием чего-то неопределенного, но очень важного. Ему хотелось, чтобы этот день никогда не заканчивался. Но день все-таки подошел к концу. На город медленно опустилась ночь. В домах зажги огни. Снег продолжал тихо опускаться на землю, поблескивая в тусклом свете звезд и луны. Лукас, весь мокрый от пота, счастливый и голодный, шел домой, лавируя между сугробов, и почему-то знал, что этот день запомнится ему на всю жизнь.
  За слюдяным окошком снег все сыпет. В небольшом камине потрескивают дрова. Где-то под половицей шуршит мышь. В столовой служанка Клара - невысокая круглолицая, с короткими пухлыми пальцами, гремит посудой. Лукас, наконец-то отворачивается от окна и устало опускается в высокое удобное кресло возле камина. На низком столике справа, лежит медный колокольчик. Доктор некоторое время задумчиво смотрит на него, а потом, словно нехотя берет колокольчик в руки и звонит. Почти сразу же скрипит дверь и в кабинет входит слуга - высокий темноволосый молодой человек лет тридцати. Глаза его выпуклые и большие, блестят в мерцающем свете камина. В них нет ни робости, ни страха - лишь внимание.
  Слуга молча стоит и ждет.
  - Тео, скажи Кларе, чтобы накрыла стол здесь. Я буду ужинать в кабинете.
  Слуга медленно кивает.
  - Вода готова?
  -Да, месье.
  -Хорошо. Пойдем.
  Доктор устало поднимается, выходит из кабинета и вместе со слугой направляется к рукомойнику.
  Лукас стягивает через голову нарамник. Потом, медленно расшнуровав завязки, сбрасывает прямо на холодный пол темный пурпуан. Следом в образовавшуюся кучу грязной одежды летит рубашка.
  Слуга пытается, было, помочь своему хозяину, но доктор решительным жестом останавливает его.
  -Не стоит, Тео. Я сам. Ты не представляешь, в каких местах я сегодня успел побывать.
  Слуга медленно опускает руки и внимательно смотрит на своего хозяина.
  - Месье, как вы и просили, в воду я добавил целую бутылку коньяка.
  - Спасибо, Тео. Я готов.
  Доктор Боннар протягивает смуглые крепкие руки, покрытые темными волосками, над тазом. Тео неспешно льет воду. Терпкий запах виноградного спирта распространяется по комнате. Доктор тщательно моется, фыркая от удовольствия.
  -Ох, хорошо. Давай повыше. Вот так. Замечательно.
  Тео улыбается и выливает остатки воды на длинные темные волосы своего хозяина.
  -Месье, бриться будете?
  -Завтра, Тео, завтра, - говорит доктор, тщательно вытирая покрытые серебристой щетиной щеки белоснежным полотенцем, и внимательно рассматривает себя в небольшом вогнутом зеркале.
  Тео подает свежее белье и доктор быстро, энергично одевается.
  - Грязную одежду голыми руками не бери, - тихо говорит Лукас Боннар слуге.
  - Обязательно одень перчатки.
  -Слушаюсь, месье.
  -А теперь ужинать.
  Доктор, посвежевший после водных процедур, направляется в кабинет, где его ждут бобы под чесночным соусом, яблоки, сыр и ржаной хлеб. Слуга наливает в высокий бокал виноградный сок и доктор Боннар с одним глотком выпивает все до последней капли. Слуга тут же подливает сок. Лукас ест с аппетитом, но без спешки.
  -Как у нас дела? Что нового?
  Тео отвечает не сразу. Задумчиво смотрит куда-то в сторону. Потом, словно опомнившись, устало улыбается, смотрит на своего хозяина:
  -У нас, слава Богу, без новостей. А то знаете, в последнее время что ни новость - то прямо беда какая-то.
  Доктор понимающе кивает, тщательно пережевывая бобы.
  В дверь кабинета раздается робкий стук. Доктор одновременно со слугой поворачивают головы. Кованые петли жалобно скрипят, и в проеме показывается голова девушки.
  - Месье, можно войти?
  - Да, Клара. Что случилось?
  -К нам гости, месье. Если мы не откроем - они, ей Богу, вынесут ворота.
  Доктор Боннар берет в руки салфетку и вытирает губы.
  -Разрешите, месье?
  Тео вопросительно смотрит на доктора.
  -Да. Скажи, что я сейчас подойду. Только в дом, ни под каким предлогом никого не пускать. Кто бы там ни был. Даже пусть там стоит сам папа римский. Понятно?
  -Я все понял, месье.
  Тео тихо выходит, аккуратно прикрыв за собою дверь.
  Лукас Боннар прислушивается к удаляющимся шагам. Потом слышит, как скрипит входная дверь.
  На часах - без четверти одиннадцать. Лукас встает из-за стола и подходит к камину. Дрова уютно потрескивают, озаряя комнату красноватым светом. Лукас берет в руки кочергу и поправляет дрова в камине. Тысячи искр моментально рассыпаются в разные стороны, но быстро гаснут, растаяв в прохладном и вязком воздухе комнаты. В зеленых, прозрачно-изумрудных глазах доктора, отражаясь, весело пляшут маленькие огоньки.
  Хочется спать. Закутаться в старенький, пахнущий мылом, шерстяной плед и постепенно погрузиться в сладкое небытие. Без тревог, без навязчивых мыслей и без сновидений. Доктор Боннар закрывает глаза и так стоит не двигаясь, прислушиваясь к неясному, почти призрачному, рокоту голосов снаружи. Доктор делает несколько медленных глубоких вдохов-выдохов и чувствует, как по телу разливается мягкая сила. Усталость постепенно тает, словно снег на ярком полуденном солнце. Лукас Боннар знает - еще несколько минут покоя, и он будет в полном порядке. Но этих нескольких минут у него нет. Доктор слышит приближающиеся торопливые шаги. Возле самой двери стук шагов на мгновение прекращается. Но уже в следующее мгновение раздаются настойчивые удары в дверь.
  -Да? Войдите.
  В проеме дверей показывается голова слуги.
  - Вы позволите, месье?
  Доктор ничего не отвечает - лишь коротко кивает.
  - Месье, к вам посетитель. Некий Виктор Потье - слуга мадам Рибо.
  -Что ему нужно?
  -Он просит срочно его принять. Он говорит, что дело очень важное.
  Лукас Боннар улыбается одними губами. Вздыхает. На правой щеке появляется ямочка, что придает лицу что-то юношеское, даже мальчишеское.
  -Пусть подождет меня на улице - я сам к нему выйду.
  Тео притворяет за собою дверь. Петли снова задумчиво скрипят. Доктор еще некоторое время стоит неподвижно, уставившись на огонь. Кажется, он пытается вспомнить что-то очень важное. Но, в следующее мгновение, словно опомнившись, проводит ладонью по лицу - пытаясь избавится от оцепенения.
  Доктор открывает дверь настенного шкафа, достает небольшой стеклянный пузырек с мазью. Набрав специальной ложечкой некоторое количество мази из флакона, доктор тщательно втирает мазь в кожу лица и рук. Потом Лукас Боннар складывает все на место и, закрыв шкаф на ключ, направляется к выходу. Уже взявшись за начищенную до блеска дверную ручку, доктор вдруг оборачивается к висящему на стене распятию и быстро крестится.
  
  - Что вам угодно?
  Лукас Боннар внимательно смотрит на низкорослого, широкоплечего мужчину средних лет. Поздний гость застенчиво улыбается и поправляет темную от влаги котту, подвязанную широким декоративным поясом. Большую круглую голову укрывает широкий серый капюшон. Плечи густо присыпаны снегом. Лицо раскраснелось, то ли от ветра, разгулявшегося не на шутку, то ли от спешки и волнения. В маленьких темных глазах тревога.
  - Месье доктор! Меня зовут Виктор Потье - я являюсь управляющим в доме достопочтенной мадам Рибо.
  - Она почувствовала недомогание сегодня после обеда...
  -А что, у мадам Рибо не нашлось посыльного?
  - О, месье доктор! Вы же знаете, какие сейчас времена. Только вчера не смогли приступить к своим обязанностям семь слуг.
  Потом, как бы спохватившись, Виктор Потье торопливо добавил:
  -Месье, вы не думайте, у мадам Рибо всего лишь легкое недомогание. Похоже на простуду. Но вы понимаете - в свете последних событий...
  Виктор Потье кашлянул, приложив к пухлым губам скомканный платок.
  - Мадам Рибо слегка напугана. Она настоятельно просит вас оказать услугу и посетить ее.
  Небольшой внутренний двор, полностью замело. А снег все продолжает падать. В тусклом рубиновом свете фонаря, висящего на высоких деревянных воротах, мелькают миллионы снежинок.
  Доктор оборачивается к слуге.
  -Тео, приготовь мне сумку и лошадей.
  -Месье доктор, не извольте беспокоиться о лошадях.
  Управляющий делает шаг вперед.
  - На улице нас ждет карета. Свежая тройка мигом доставит вас туда, куда следует.
  - Хорошо. Извольте подождать меня здесь, месье. Извините, что не приглашаю вас в дом.
  - Да, да. Я все прекрасно понимаю.
  Виктор Потье широко улыбается, обнажив кривые желтые зубы.
  Доктор заходит в дом. Тео подносит одежду и помогает доктору одеться. Поверх нарамника Тео привычным жестом набрасывает длинное кожаное покрывало, с разрезом для головы. Покрывало доходит до самых каблуков. Тео тщательно застегивает каждую пуговицу на покрывале, потом помогает доктору надеть перчатки.
  - Сумка готова?
  -Да, месье.
  - Я поеду один.
  Тео на мгновение замирает. Широкие, сросшиеся на переносице брови, удивленно приподымаются.
  - Месье, а как же я?
  - Ты останешься дома. Клару без моего ведома не отпускать. Да и сам никуда не ходи. Понятно?
  -Да, месье. Но вам, возможно, понадобиться моя помощь...
  - Давай маску.
  Тео растерянно протягивает доктору Боннару странную маску с большим птичьим клювом и круглыми стеклянными глазами.
  - Травы в клюв положил?
  -Да, месье.
  -Отлично.
  Лукас натягивает маску на голову, тщательно заправляя края за высокий воротник покрывала.
  -А теперь шляпу.
  Голос доктора, приглушенный маской, звучит тихо.
  Тео помог одеть доктору широкополую кожаную шляпу.
  -Месье, может быть, вы все-таки измените свое решение, и я отправлюсь с вами?
  -Ты остаешься дома. Сумку.
  Тео поспешно подает доктору Боннару большой темный саквояж и делает шаг назад.
  - Благослови вас господь, месье.
  Слуга крестит спину уходящего доктора.
  Лукас Боннар выходит во двор, где его, с плохо скрываемым нетерпением, дожидается Виктор Потье.
  
  Карета мягко катится по чистому белому снегу. Лошади несутся по ночным улицам во весь опор. Из широких ноздрей валит густой пар. Виктор Потье погоняет лошадей, крепко сжимая вожжи в руках. Лицо его закрыто от ветра широким шерстяным шарфом. Управляющий то и дело косится через плечо на доктора, который сидит неподвижно, прижавшись к высокой деревянной спинке. Широкополая шляпа, плечи и саквояж Лукаса Боннара покрылись снегом. Доктор смотрит сквозь круглые стекла маски на ночной город, вдыхая аромат мяты и лаванды. Слуга заботливо положил сухие веточки внутрь птичьего клюва маски. Доктору хочется спать, еще больше хочется выпить обжигающе горячей настойки, собственноручно приготовленной из земляничных листочков и меда. Здания похожи на темные невесомые тени. Они смотрят на ночные улицы чернильно-черными мертвыми глазницами - окнами. Узкие извилистые улицы пустынны и одиноки.
   Где-то впереди, слева, за белесой пеленой метели, доктор замечает острые шпили папского дворца.
  Уже через несколько минут экипаж выезжает через никем не охраняемые городские ворота из города. Карета несется по набережной, вдоль крепостных стен. Лукас Боннар отворачивается от вселяющего тревогу и беспокойство, погруженного во мрак города, и смотрит на широкую белую полосу Роны, покрытую тонкой пленкой льда. Впереди, неясной громадой, словно из пустоты появляется каменное тело моста. Мост святого Бенизета, пересекающий застывшую реку, похож на огромного раненного животного - изгибающуюся в предсмертных муках змею.
  Доктор вглядывается во мрак, пытаясь разглядеть огни на часовне святого Николая. Хоть какое-то присутствие человека. Но огней нет. Лишь темный мертвый камень.
  Карета съезжает с набережной, снова ныряя во мрак одной из многочисленных улиц. Город опять смыкается над головой доктора. Лукас Боннар закрывает глаза и сразу же проваливается в вязкий сон.
  Доктору снится, что он дома. Кто-то бесконечно долго скребется в дверь. Унылые монотонные звуки наполняют весь дом. Но никого из слуг почему-то нет. Дом пуст. Лукас Боннар накидывает на плечи халат и медленно идет туда, откуда раздается звук. Доктор отодвигает засовы, распахивает дверь и видит на пороге своего кота Тикки.
  Но доктор знает - Тикки мертв. Неделю назад Тео принес мертвое обезображенное тело кота домой. Слуга нашел животное прямо под воротами. Какой-то изверг, которых в последнее время в Авиньоне полным-полно, забил Тикки до смерти.
  Тем же вечером доктор вместе со слугой похоронили кота за домом в саду.
  И вот мертвый Тикки стоит на пороге. Его серая треугольная мордочка испачкана темной кровью. Одного глаза нет, а второй поблескивая в лунном свете, смотрит на своего хозяина. Тикки трется о ногу, и доктор чувствует ледяной холод, исходящий от тела животного...
  - Месье! Месье доктор!
  Лукас Боннар испуганно открывает глаза.
  - Месье доктор, проснитесь. Мы уже приехали.
  Виктор Потье осторожно касается затекшей руки доктора.
  Сон быстро отступает Его ледяные щупальца поспешно прячутся в ночном мраке.
  
  - Прошу вас. Мы уже приехали.
  Лукас Боннар осторожно спускается на снег, осматривается.
  Они находятся посреди широкого двора. В двухэтажном особняке напротив тускло светится только одно окно.
  - Месье доктор, прошу вас следовать за мной.
  Они поднимаются по скользким широким ступеням. Виктор отпирает тяжелые двери. Доктор и управляющий оказываются внутри дома.
  -Где же все слуги?
  Виктор Потье как-то странно косится на доктора, а потом тихо произносит:
  -Кому как ни вам знать, месье доктор. Они там, где скоро окажемся все мы.
  Виктор Потье вдруг заходится сухим кашлем. Прокашлявшись, он вытирает бледные губы тыльной стороной ладони. Потом осеняет себя крестным знамением.
  -Никого не осталось. Почти все умерли. Некоторые просто убежали. Лишь я один в доме остался. Я и мадам Рибо.
  Виктор зажигает несколько свечей. Мрак пятится, отступает на несколько шагов. Зал озаряется тусклым желтоватым светом. В доме холодно и неуютно. Кажется, что в этих комнатах давно никто не живет. Воздух пахнет пылью и плесенью.
  - Прошу наверх.
  Они поднимаются по деревянной лестнице на второй этаж. Виктор Потье останавливается перед одной из комнат, бросает быстрый взгляд на доктора. В этом мимолетном взгляде Лукас Потье видит то, что не смог увидеть на протяжении всего времени общения с управляющим. Доктор видит страх.
  Виктор осторожно, без стука приоткрывает дверь и делает шаг в сторону, приглашая доктора войти. Лукас Боннар заходит в комнату и сразу же чувствует пробивающийся сквозь аромат лаванды и мяты, сладковатый запах гниения.
  Мадам Рибо лежит на высокой постели. По всей комнате расставлены свечи. Желтая роса воска скатывается вниз, образуя небольшие светлые лужицы. Мадам Рибо лежит неподвижно. Лишь маленькие блестящие глаза следят за вошедшими. Лукас Боннар подходит к постели и опускает на пол свой саквояж.
  -Здравствуйте, мадам. Я доктор. Меня зовут месье Боннар.
  Доктор слышит, как из вороха грязного белья раздается смешок.
  -Доктор, ваше приветствие сейчас актуально для меня, как никогда раньше.
  Мадам Рибо говорит тихим хриплым голосом.
  -Как вы себя чувствуете, мадам? Что вас беспокоит?
  Виктор Потье стоит за спиной доктора молчаливой тенью.
  Мадам Рибо приподнимается на локте. Доктор видит бледное лицо старухи, окаймленное седыми прядями. Из-за ворота рубашки видна впалая грудь. На миг на груди вспыхивает яркой ядовито желтой искрой, нательный крестик.
  -Очень сильно болит голова...
  Мадам Рибо странно тянет каждое слово. Тихий усталый голос похож на голос пьяного человека.
  -Постоянно хочется спать. Но я не могу уснуть, доктор. Я не могу уснуть. И причина совсем не в боли. Мне кажется, если я усну, то уже ни когда не проснусь. Я не могу думать, я не могу молиться. Я ничего не могу. Только страдаю. Прошу вас, доктор, помогите мне.
  Голос мадам Рибо звучит все тише. Кажется, словно мадам Рибо отдаляется от доктора все дальше и дальше.
  Так постепенно иссыхает ручей под палящим солнцем.
  Доктор непроизвольно делает небольшой шаг в направлении к кровати.
  - Мадам, даю вам слово - я приложу все свои профессиональные усилия, для того, чтобы помочь вам. А теперь скажите мне - как давно вы почувствовали недомогание?
  - Месье доктор, снимите вашу страшную маску.
  Лукас Боннар пропускает слова мадам Рибо мимо ушей.
  -Мадам, прошу вас отвечать мне по возможности точно. От этого зависит успех лечения.
  Когда вы почувствовали недомогание?
  -Сегодня после обеда. Я отослала своего управляющего найти новых слуг. Когда он ушел, я прилегла отдохнуть. Долго не могла уснуть. Но когда уснула, мне приснился страшный сон. Словно мой старый слуга Жак подкрался ко мне и сдавил мою голову своими огромными лапами. С каждым мгновением он давит все сильнее. Боже! Я проснулась от собственного крика. Ужасно болела голова.
  Лукас Боннар обернулся и вопросительно посмотрел на Виктора Потье.
  -Жак умер три дня назад, - тихо сказал Виктор.
  -Мадам, мне надо осмотреть вас.
  Мадам Рибо дернулась, словно ее тело свела судорога.
  -Нет! Нет!
  -Мадам, прошу вас...
  Лукас старается держать себя в руках.
  -Если вы хотите поправиться, вы должны беспрекословно выполнять все то, что я вам говорю.
  -Нет!
  Мадам Рибо тянет одеяло к шее. Тонкие костлявые пальцы с грязными ногтями белеют от напряжения.
  Доктор Боннар пытается еще что-то сказать, но внезапно мадам Рибо охватывает страшный приступ рвоты.
  Виктор Потье молча подбегает к кровати и подставляет непонятно откуда взявшийся оловянный таз.
  -Это всего лишь простуда, доктор.
  Мадам Рибо вытирает мокрые губы полотенцем.
  -Это всего лишь простуда. Дайте мне ваших порошков, и завтра со мной все будет в порядке.
  Мадам Рибо опять рвет. Она страшно изгибается над тазом.
  Одеяло скатывается вниз и доктор Боннар замечает на шее черные, размером с грецкий орех, чумные бубоны.
  Виктор смотрит на доктора. В глазах управляющего - нескрываемое отчаяние.
  
  
  Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу:
  Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости...
  
  Домой Лукас Боннар вернулся около трех часов ночи. Хотелось завалиться в кровать прямо в маске, кожаном покрывале и мокрых насквозь сапогах. Но доктор, преодолев губительную лень, сбросил с себя всю защитную амуницию. Сонного слугу доктор к себе не подпускал.
  Потом Лукас Боннар отправился в одну из комнат, специально отведенную для физических упражнений и принятия ванн. Доктор полностью разделся и забрался в большую дубовую бочку с горячей водой. Тео молча смотрел на замершего в блаженстве доктора.
  -Месье, вы будете ужинать?
  Лукас медленно отрыл глаза.
  -Нет, спасибо, Тео. Есть я не хочу. Приготовь мне постель и можешь идти спать. Кто-то приходил сегодня?
  -Ваша постель уже готова.
  Выдержав паузу, слуга добавил:
  - Да, месье. У нас сегодня еще были посетители.
  Доктор устало опустил веки.
  -Ладно. Ступай. Утром все расскажешь.
  -Спокойной ночи, месье.
  -Спокойной ночи.
  Лукас Боннар откинул голову на край бочки.
  Слуга положил полотенце на скамью и вышел из комнаты.
  Горячая вода постепенно снимала напряжение. Лукас несколько раз окунулся с головой. Потом принял удобное положение и постарался полностью расслабиться.
  
  ...Лукас с ужасом и отвращением смотрит на мертвое животное, которое трется о его ноги. Тикки пытается войти в дом, но Лукас отпихивает кота носком сапога подальше от двери. Кот непонимающе озирается и опять приближается к порогу. Доктор с силой закрывает дверь, дрожащие пальцы не хотят слушаться. Лукас Боннар бежит на второй этаж, в спальню. Но животное уже там. Кот трется о резную ножку стола. Потом, задрав сломанный хвост, направляется к своему хозяину. Лукас почему-то знает - если кот укусит его или кого-то из слуг - этот укус будет смертельным. Доктор открывает окно, потом осторожно подхватывает животное обеими руками за грудь.
  -Тикки, Тикки... - в страхе шепчет доктор, медленно подходя к окну.
  Кот урчит от удовольствия. Пытается коснуться мордочкой руки доктора. Подойдя к окну, Лукас Боннар резким движением выбрасывает животное во двор.
  Сердце готово выскочить из груди. От ужаса перехватило дыхание. Доктор осторожно высовывается из окна. Высота второго этажа довольно большая - два-три туаза. Лукас Боннар видит распластавшегося на каменной дорожке кота. Животное лежит неподвижно. Доктор вздыхает с облегчением, но в следующее мгновение с ужасом замечает, что тело кота начинает судорожно подергиваться. Тикки пытается встать на лапы. Видимо, позвоночник от страшного удара поврежден, потому что животное ползет только с помощью передних лап. Задние лапы бессильно волокутся по земле. Тикки оглядывается по сторонам, кажется, он принюхивается. Потом медленно ползет к входной двери. Доктор вдруг понимает, что там, внизу, не его любимец Тикки. Это какой-то бездушный, дьявольский, механизм. В нем спрятана заведенная пружина, которая толкает это создание делать то, что оно делает. Делать независимо от окружающих обстоятельств. С неотвратимым, бесстрасным упорством.
  Доктора охватывает ледяной ужас. Он пытается куда-то бежать, но тело не слушается. Словно к ногам и рукам прикованы тяжелые гири. Доктор пытается вдохнуть, но что-то словно сжимает его грудь...
  Лукас Боннар просыпается. Он по-прежнему сидит в деревянной бочке. Вода еще не успела остыть. Лукас Боннар испуганно смотрит на часы - без четверти четыре. Он спал всего несколько минут. В доме тихо. Лишь мерно тикают большие напольные часы. Где-то под половицей скребется мышь. За окном завывает ночной ветер. Лукас выбирается из бочки и насухо вытирает тело широким полотенцем. На цыпочках направляется к лавке с одеждой. На полу остается цепочка влажных следов. Натянув просторную рубашку, Лукас Боннар отправляется в спальню.
  Постель обжигает холодом. Лукас сворачивается калачиком, прижимая худые угловатые колени к груди. Постепенно чистые, пахнущие мылом и сухими травами, простыни нагреваются от тела. Лукасу хочется укрыться с головой, чтобы стало еще теплее, уютней. В камине потрескивают дрова. Красноватые тени неслышно пляшут по комнате. Лукас Боннар знает - как только он закроет глаза, эти неясные тени превратятся в загадочных невиданных зверей. Они приходят каждой ночью в эту комнату. Приходят для того, чтобы однажды, забрать доктора с собою, в свой загадочный мир. Доктор приоткрывает глаза, но звери в одно мгновение становятся обычными прозрачными тенями, теплыми неясными фигурами на стене. Несколько минут полудремы в бочке с водой прогнали настоящий сон. Навязчивые, тревожные картины минувшего дня, словно мотыльки на свет, слетаются в голову, не давая забыться во сне. Лукас понимает, что если он не прогонит эти мысли - до утра ему не уснуть. Доктор усилием воли пытается остановить бесконечный поток сумеречных видений.
  Он старается осознанно ни о чем не думать. И постепенно это ему удается. Бесконечная цепь размыкается и вот вокруг остается лишь одна пустота. Лукас Боннар засыпает, словно провалившись в бездонную темную дыру. Сегодня его больше не побеспокоят ни мертвый кот, ни другие кошмары. Он крепко спит, закутавшись в теплое пуховое одеяло. И красноватые невиданные звери безмолвно стерегут его сон.
  
  Утром началась оттепель. Всего за несколько часов снег почернел, сжался, словно в страхе под неяркими лучами холодного усталого солнца. А потом начал таять - бесповоротно и окончательно. По серому небу скользят тяжелые грязные, похожие на тающий снег, облака. Низкое солнце иногда появляется над темными величественными стенами папского дворца, но лишь для того, чтобы сразу же исчезнуть в потоке туч.
  
   В городе властвует мистраль. Он дует неистово, с неиссякаемым ожесточением. Деревянные вывески вдоль узких улиц яростно скрипят в пазах. В пустынных садах сонные низкие деревья жалобно наклоняются под непрекращающимся напором мистраля. Кажется, что они творят молитвы перед лицом господа, выпрашивая себе покой, долгий зимний сон. Но покоя нет. Остатки пожелтевшей листвы срываются с веток и уносятся в никуда.
  Глубокие канавы вдоль улиц переполнены многочисленными отбросами. Снег сошел, обнажив все нечистоты, бесстыдно выставив их на всеобщее обозрение. Вся эта гниющая масса шевелится. Тысячи крыс снуют среди этих испражнений города. Крысы не боятся никого и ничего. Они деловито расхаживают по блестящей мостовой и ждут новой порции угощений.
  Людей на улицах города очень мало. Иногда, грохоча большими коваными колесами, по мостовой проносится карета и быстро исчезает за поворотом. Вот, мелко семеня короткими кривыми ножками и прикрывая лицо широким капюшоном, проходит монах. Он постоянно останавливается, оглядываясь назад. Вдруг из-за поворота появляется странная процессия. Монах быстро прижимается к стене, прячась в тени невысокого каменного здания. Потом ныряет в подворотню. Процессия продвигается прямо посереди улицы. Возглавляет ее совсем юный священник. Ветер постоянно срывает с его головы капюшон, обнажая совершенно лысую круглую голову. Впалые щеки священника покрыты угольно черной щетиной. Длинные крючковатые пальцы судорожно сжимают грубо оструганную перекладину креста. За священником медленно следует повозка, запряженная невысокой крепкой лошадкой. Вслед за повозкой, понуро наклонив голову, идут двое горожан совершенно дикого вида. Лица людей перевязаны широкими дырявыми платками. Изможденные красные глаза блестят, слезятся на ветру. Эти люди несут в руках длинные деревянные багры, опираясь на них при ходьбе. Замыкает процессию пара упитанных дворняг. Собаки держатся на небольшом расстоянии. Когда животные приближаются слишком близко, один из горожан оборачивается и вяло замахивается багром, шепча про себя проклятия. Собаки прижимают хвосты к задним лапам, немного отстают, но все же шага не замедляют, продолжая трусить следом.
  Странная процессия двигается медленно и в полном молчании. Открытая повозка гремит и подпрыгивает на брусчатке. Повозка полностью загружена какими-то грязными свертками, тряпьем. Иногда кажется, что все содержимое повозки вот-вот соскользнет на мостовую. Процессия то и дело останавливается возле небольших куч бесформенного тряпья. Священник, наклонившись вперед, устало осеняет себя крестным знамением. Потом вопросительно смотрит на людей с баграми, пока кто-то из них не выходит вперед. Человек подхватывает багром бесформенную груду и, крякнув, ловко, одним движением отправляет ее на повозку. Процессия двигается дальше.
  После того, как повозка скрывается за поворотом, из тени подворотни снова показывается коротконогий монах. Постоянно оглядываясь, он пересекает улицу и дальше продолжает свой путь. Поднявшись вдоль одной из улочек, он поворачивает направо и оказывается на небольшой площади. На некоторое время монах останавливается, внимательно рассматривает непривычно пустынную площадь, потом, постоянно держась правой стороны, семенит вдоль невысокого дощатого забора. Довольно быстро преодолев все препятствия, монах подходит к высоким деревянным воротам одного из дворов и, вытерев широким рукавом сутаны раскрасневшийся нос, осторожно стучит маленьким кулачком в калитку.
  Дверь долго никто не открывает. Но монах продолжает настойчиво стучать. Наконец на двери звякает задвижка. Открылось небольшое оконце. Из-за ворот раздается недовольный голос.
  - Что вам угодно?
  Монах торопливо сбрасывает капюшон, пальцы касаются лысины.
  -Мир вашему дому!
  Голос монаха высокий, почти женский.
  - Меня зовут брат Гийом. Я из обители святого Петра. Прибыл к хозяину этого дома, по срочному поручению.
  - Брат Гийом, отойдите от калитки на два шага назад, так, чтобы я мог вас хорошо рассмотреть.
  Приглушенный голос из оконца тверд и спокоен.
  - Да-да, я вас понимаю.
  Монах смущено улыбается и поспешно отступает на несколько шагов.
  Оконце на двери со стуком закрывается и через некоторое время на воротах лязгают засовы. Дверь приоткрывается и монашек, словно кот, ловко проскальзывает сквозь образовавшийся проем.
  Брат Гийом оказывается на небольшом чистом дворике. Слева высится двухэтажный дом с высокими темными окнами и покатой черепичной крышей. Справа от особняка расположен небольшой бревенчатый флигель. Возле флигеля, под навесом, стоит небольшая черная карета. Прямо посреди двора горит большой костер. Сизый дым, под натиском ветра стелется вдоль земли, обволакивая все вокруг. Довольно большая куча дров высится недалеко от костра, ожидая своего часа.
  -Что вам угодно, брат Гийом?
  Высокий слуга, держа в руках небольшое полено, вопросительно смотрит из под широких кустистых бровей. Это Тео Верт - слуга доктора Боннара.
  Монах улыбается, обнажая кривые желтые зубы. Улыбка больше похожа на оскал больного хищника.
  -Уважаемый... мм...
  - Меня зовет Тео.
  - Да. Тео. Я пришел со срочным поручением к доктору Боннару. Есть ли он дома?
  Монах делает несколько шагов по направлению к особняку.
  - Прошу вас, брат Гийом - оставайтесь возле калитки.
  Тео предупреждающе вытягивает руку в кожаной перчатке.
  - Доктор Боннар дома. Он вас обязательно примет. Вы можете объяснить суть вашего вопроса?
  Монах еще шире начинает улыбаться.
  - Суть вопроса? Да, могу, конечно. Если вы выйдете за пределы этих ворот - вам сразу же будет понятна суть моего вопроса.
  Тео невозмутимо кивает.
  -Минуту. Я доложу доктору. Прошу вас подождать.
  -Да, да. Конечно.
  Слуга удаляется в дом. Монах складывает пухлые ладони на груди и с интересом начинает рассматривать внутренний дворик.
  Через минуту скрипнула входная дверь. Монах встрепенулся, поправил сутану. Доктор Боннар неспешно вышел на каменное крыльцо. Одет он в кожаные остроносые сапоги без каблуков, узкие теплые штаны-чулки, и легкий пурпуан темно синего цвета. Узкие рукава подчеркивают юношескую стройность фигуры. И только темные внимательные глаза, испещренные множеством мелких морщинок, седеющие пряди у висков выдают совсем не юный возраст доктора Лукаса Боннара.
  - Здравствуйте. Что привело вас в мой дом?
  Монах смиренно кивает головой.
  - Да благословит вас господь, достопочтенный месье Боннар. Я прибыл к вам из обители святого Петра, что на Роне. Меня послал к вам наш настоятель, преподобный отец Антуан...
  -Гм. На сколько мне известно - уже лет двадцать настоятелем в монастыре святого Петра пребывает преподобный отец Клеман. Или я ошибаюсь?
  -О месье...
  Монах скорбно опускает глаза.
  -Уже шесть дней как отец Клеман преставился господу нашему. Да хранит господь его светлую душу.
  Монах осеняет себя крестным знамением.
  Доктор вопросительно поднимает бровь. В его глазах на мгновение мелькает что-то похожее на растерянность. Но Лукас Боннар быстро справляется со своими чувствами и в следующее мгновение уже смотрит на монаха отрешенно и внимательно.
  -Более того. Не преподобный отец Антуан был приемником отца Клемана.
  Лукас Боннар хмурит брови.
  -А это что значит?
  -Дело в том...я прошу прощения достопочтенный месье Боннар...
  Брат Гийом застенчиво переминается с ноги на ногу. Под сапогами хрустят опилки.
  -...Может быть, вы позволите мне войти?
  -Простите, но по известным причинам, я не могу вам этого позволить. Будет лучше, если мы переговорим здесь.
  -Да, да. Я вас прекрасно понимаю.
  Брат Гийом опускает глаза.
  -Дело в том, что весь путь от монастыря я проделал пешком.
  Лукас Боннар оглянулся и посмотрел на стоящего в тени навеса слугу.
  - Тео принеси брату Гийому стакан глинтвейна.
  -Спасибо вам месье Боннар. Вы очень любезны.
  Слуга возвращается довольно скоро. В руках он держит серебряный поднос со стаканом. Брат Гийом облизнул, словно змея, полные губы и взял стакан обеими руками.
  Поднеся стакан к лицу, монах жадно вдохнул аромат, прикрыв глаза. И лишь после этого сделал большой глоток.
  Лукас Боннар сдержанно улыбнулся. Морщинки вокруг глаз словно ожили. Острыми лучиками они потянулись к вискам.
  -Брат Гийом, вы что-то говорили о приемнике покойного отца Клемана...
  -Да, месье. Еще раз спасибо за вашу доброту. Глинтвейн просто бесподобен. Я сразу же почувствовал прилив сил как телесных, так и духовных. Ну так вот, шесть дней тому назад преподобный отец Клеман, бессменный настоятель нашего монастыря скоропостижно скончался. Ему было семьдесят три года, но здоровьем он обладал отменным. В прошлый вторник отец Клеман заболел. Болезнь протекала стремительно. Утром наш настоятель был полон сил, а к ночи уже лежал на смертельном одре. Упокой господь его душу.
  Монах возвел очи горе и опять осенил себя крестным знамением.
  -Но свято место пусто не бывает. На следующий день у обители святого Петра был уже новый настоятель - отец Луис. Бедный отец Луис не успел провести даже молебен. Его постигла та же страшная участь. На второй день болезни отец Луис покрылся страшными язвами. Лицо его почернело. И в страшных муках, которых не пожелаешь даже богопротивным еретикам, новый настоятель скончался.
  И вот, преподобный отец Антуан уже два дня, как новый настоятель нашей многострадальной обители. Собственно, именно он послал меня к вам с просьбой посетить наш монастырь.
  -Понятно.
  Лукас Боннар озадачено потер правый висок.
  -А как чувствует себя отец Антуан?
  - Слава богу, хорошо. Он целыми днями находится в своей келье. Не выходит оттуда и ежеминутно возносит господу горячие молитвы во спасение нашего монастыря, да и всей паствы.
  -Но для чего я нужен отцу Антуану, если он в добром здравии?
  - Дело в том, что из ста восьми послушников в монастыре осталось только восемь. И то, у двоих уже проявляются все признаки страшного недуга.
  Брат Гийом испугано посмотрел на доктора.
  -Хорошо. Передайте отцу Антуану, что я прибуду в монастырь сегодня к полудню.
  - Спасибо вам месье Боннар. Да хранит вас господь.
  Монах кланяется, держа в руке пустой стакан.
  -Тео, проводи брата Гийома.
  Доктор поднимается по ступеням и заходит в дом.
  Слуга забирает стакан из рук отца Гийома. Потом отрывает дверь и монах, широко улыбаясь, выходит на улицу.
  Закрыв калитку, Тео направляется к костру. Подхватив стакан двумя пальцами, слуга бросает его прямо в огонь. Олово начинает быстро плавиться. Стакан на глазах меняет форму, превращаясь в большую матовую каплю.
  
  Слуга разбудил доктора Боннара довольно поздно - около десяти утра. Лукас словно вынырнул из глубокой мутной воды. Он с трудом разомкнул тяжелые веки. Воспоминания о минувшем дне сразу же бесконечной лентой заструились в голове. Но доктор усилием воли постарался избавиться от навязчивых мыслей. Он энергично поднялся с кровати, сбросил с себя рубашку и голышом пошел в комнату, где его ждала бочка с водой и свежее белье. Вода быстро смыла остатки сна. Настроение улучшалось с каждой минутой. Лукас Боннар, насвистывая веселую пастушью песенку, тщательно вытерся полотенцем, оделся.
  - Тео, что у нас сегодня на завтрак?
  - Яблочный пирог и кофе со сливками. Есть также холодная ветчина.
  - Отлично.
  Доктор с довольным видом потер ладонями. Но ограничимся лишь пирогом и кофе. Я буду завтракать в кабинете.
  Потом, немного помолчав, доктор добавил:
  -Надеюсь, вы с Кларой никуда не выходили?
  -Нет, месье. Клара, правда, все рвется в мясную лавку. Но я смог удержать ее от этого неразумного шага.
   За завтраком доктор читал книгу и поглядывал в окно, иногда отрывался от чтения и задумчиво смотрел в окно, чувствуя, как бьется неукротимый мистраль о стены дома. От вчерашнего белого волшебства не осталось и следа. Снег полностью растаял, обнажив покрытую слоем нечистот и грязи, землю. Но у них во дворе все было чисто и убрано. Слуга даже успел посыпать дорожки опилками. Но запах из города все равно проникал к ним. Он чувствовался даже в доме, не смотря на то, что Тео по указанию доктора постоянно жег во дворе большой костер и по всем комнатам были разложены сухие букетики лаванды.
  Доктор Боннар как раз заканчивал завтрак, когда услышал во дворе какую-то возню. Доктор подошел к окну и увидел возле калитки невысокого коротконогого монаха. Тот что-то пытался втолковать невозмутимому Тео. Доктор Боннар знал, что рано или поздно, ему придется отправиться и в монастыри. Он тихо вздохнул и пошел допивать кофе.
  Тео опять вызвался ехать с доктором, но Лукас Боннар категорически запретил ему выходить из дома.
  - Пойми, Тео, - терпеливо разъяснял доктор своему слуге, - если ты поедешь со мной, эта поездка может закончиться для тебя плачевно. По моим наблюдениям, болезнь коснулась трети населения нашего многострадального города. И, попомни мои слова - это еще не предел.
  -Господи! Месье, мне кажется, что наступает конец света.
  Тео в страхе смотрит на своего хозяина.
  - Поговаривают, что на южном побережье все поселения, даже города совершенно пусты. Все люди вымерли, словно мухи. Улицы усеяны мертвецами и нет ни одной живой души. А в море по воле волн дрейфуют корабли-призраки, на которых полно различных товаров, золота, но совершенно нет людей.
  -Откуда ты узнаешь все эти сплетни?
  Доктор Боннар готовит свой саквояж, аккуратно складывая туда пузырьки с лекарствами.
  - Я же просил тебя не выходить из дому.
  - Месье, прошу прощения, но я всегда в точности следую вашим инструкциям. Со двора я не выходил с начала прошлой недели. А общался я сегодня утром с Жаком, слугой нашего соседа, достопочтенного месье Мало. Мы вели разговор через ограду. Жак, кстати, свободно перемещается по городу и, слава богу, с ним все в порядке.
  - Тео, ты беспросветно глуп.
  Доктор Боннар снисходительно улыбается, глядя на своего слугу.
  - Нельзя равняться на худшее. Твой знакомый Жак играет с огнем.
  В дверь постучали. Дверь тихо скрипнула и в проеме показалась маленькая голова Клары.
  - Месье, вы позволите?
  -Да, Клара, входи.
  Девушка зашла в кабинет и осторожно прикрыла за собою дверь.
  -Месье, доброе утро! Я хотела уточнить сегодняшнее меню, а также сообщить вам, что наши запасы уже подходят к концу.
  Доктор на миг замер, перестав складывать пузырьки, склянки и инструмент. Потом всем корпусом повернулся к служанке. Кожа кресла жалобно скрипнула.
  -Тео, Клара...
  Голос доктора Боннара звучал тихо и устало.
  -Я понимаю, что очень тяжело быть заточенным в четырех стенах, пусть даже временно. Но я повторяю вам в тысячный раз и, кстати, не устану повторять - если не хотите быть запертыми навечно в четырех деревянных стенах гроба - не покидайте дом ни под каким предлогом. Будем надеяться на то, что все эти неудобства временны.
  -Но как же вы, месье? Вы не боитесь за свою жизнь?
  В испуганных глазах Клары блестят слезы.
  Доктор Боннар вздыхает. Но не от жалости к себе, а от непонимания.
  
  ...Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство...
  
  В монастырь святого Петра, что на Роне, доктор Лукас Боннар выехал к одиннадцати часам. Тео приготовил легкую двухместную карету с небольшим кожаным козырьком и подвешенным на прочных ремнях кузовом. Лошадь Тео выбрал самую резвую.
  Надежно закрепив саквояж на специальной подставке кареты, слуга помог доктору облачиться в кожаное покрывало, маску и шляпу. Когда Луис Боннар усаживался на место возницы, слуга, как будто что-то вспомнив, убежал в дом. Вернулся он быстро. В руках Тео был небольшой сверток.
  - Что это?
  -Месье, мне так будет спокойнее.
  Тео развернул сверток. Это был чинкуэда - божественная пятерня, небольшой остро отточенный клинок треугольной формы. Чинкуэда доктор Боннар привез два года назад из длительного путешествия в Италию. Но до сих пор ему ни разу не пришлось воспользоваться этим оружием. Но чинкуэда конечно не пылилась на стене. Лукас Боннар раз в неделю использовал "божественную пятерню" во время часовых упражнений по фехтованию.
  Тео закрепил клинок снизу, под сидением возницы.
  -Месье, вам потребуется всего лишь опустить руку вниз и чинкуэда окажется в вашем распоряжении. И дай бог, чтобы вам не пришлось ним воспользоваться.
  
   ... В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далёк от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами...
  
  Доктор Боннар правит по пустынным городским улицам. Придерживая резвую лошадь, доктор съехал к площади, потом повернул налево. Улица, постоянно петляя, тянется вверх, под горку, постепенно становится все более узкой. Темные каменные стены, кажется, вот-вот сомкнутся над головой, грозя раздавить путника.
  Небольшая карета с трудом проходит один крутой поворот за другим. Наконец улочка упирается в небольшой деревянный мост. Подковы глухо стучат о бревна. Карета быстро пересекает мост и оказывается на еще одной площади. Дальше путь лежит к городским воротам и к набережной. Монастырь святого Петра находится в часе неспешной езды от города. И доктор рассчитывает попасть туда к полудню.
  Город насквозь пропитан удушающим запахом. Букет душистых трав, которые положил слуга в клюв маски, совершенно не спасают от ядовитых миазмов. Доктор Боннар, несмотря на богатый врачебный опыт, не может привыкнуть к этому всепроникающему смраду. Так пахнет смерть.
  Полуразложившиеся трупы с черными, словно выпачканными в саже лицами, во множестве лежат вдоль улиц. Несколько добровольных бригад, в обязанности которых входит транспортирование несчастных в последний путь, конечно, не справляются со своими обязанностями. Виною этому - несколько объективных причин. Главная причина состоит в том, что этих бригад катастрофически не хватает. Люди умирают в таком количестве, что близкие просто не успевают их хоронить. Сил хватает только на то, чтобы вынести усопших на улицу и оставить там, на божью милость. А бывает и такое, что горожане умирают целыми семьями, да так и остаются в своих домах, пока тошнотворный запах не возвещает о страшной беде. И даже члены добровольных похоронных бригад, которые казалось, лишь от одного отчаяния не способны заболеть, все-таки заболевают и умирают в страшных муках, точно та же, как и большинство обычных горожан.
  Доктор Боннар едет медленно, постоянно придерживая лошадь, которая так и норовит пуститься вскачь. На глаза доктору постоянно попадаются безобразные кучи тряпья. В них с трудом можно было узнать человеческие тела. Ветер в яростном упорстве силился сорвать с застывших человеческих тел остатки одежды. Лукас Боннар заставляет себя смотреть на все вокруг равнодушно. Ведь он врач. Он все это уже видел, и будет видеть еще не один раз. Но что-то внутри не дает возможности до конца отрешиться от всего этого. Странная тревога, ощущение надвигающейся непоправимой катастрофы неумолимо сжимает сердце. Это чувство похоже на огромную волну. Невидимую для глаза, неслышимую для слуха, но от этого не менее ощутимую и страшную. Усилием воли Лукас Боннар старается избавиться от навязчивого ощущения. Он пытается отрешиться, старается думать о чем-то другом. Но это у доктора не очень получается. Рано или поздно мысли, словно по кругу, возвращаются к исходной точке. Волна опять накатывает, и сердце сжимается от тягостных, вязких предчувствий.
  Улица постепенно становится шире. Мрачные темные дома сменяются холодными и такими же темными садами. Вдалеке, за верхушками грязных и скользких от дождя деревьев, устало тянутся к серому небу остроконечные крыши церквей и особняков. Сады сменяются пустыми торговыми рядами. До городских ворот уже подать рукой. Лукас Боннар принимает левее и поворачивает вниз, к Рыночной площади. Вдруг он замечает странное движение впереди. Доктор тянет поводья на себя, придерживая лошадь.
  Через всю площадь двигается странная процессия. Около пятидесяти человек, идут друг за другом нестройной колонной. Люди одеты в длинные одежды белого цвета, исполосованные, висящие рваными лоскутами. Некоторые мужчины полуобнажены. Кажется, они совсем не обращают внимания на пронизывающий до костей ветер и холод. В руках у каждого плеть. Люди во все горло орут церковные гимны, при этом, что есть силы, стегая себя плетьми по спине, груди. Белые рубашки у многих пропитаны алой кровью. Но люди не обращают на раны внимания. Крики, песни и свист плетей наполняют площадь.
  
  ...как умножились теснящие меня!
  Многие восстают на меня...
  
   Со всех сторон колонну окружают зеваки, в основном женщины и старики. На лицах большинства людей - смесь страха и любопытства. Причем, любопытства больше. Женщины испугано крестятся, но никто не уходит с площади.
  Искаженные эхом слова доносятся до Лукаса.
  
  ..многие молвят о душе моей:
  нет у бога избавления для него!..
  
  Пение постепенно переходит на крик. Слова долетают до Лукаса Боннара то в полную силу, то постепенно затихая.
  ..Но ты, господи, - щит мой,
  Ты - слава моя, ты возносишь главу мою...
  
  В воздухе висит непрекращающийся ни на мгновение противный свист плетей.
  Доктор Боннар сильнее натягивает поводья и лошадь, недовольно фыркая, останавливается.
  Толпа медленно движется мимо кареты. На доктора никто не обращает внимания. Люди полностью поглощены собой, религиозным экстазом и болью. Лукас Боннар пытается заглянуть в глаза проходящих мимо людей. Именно в глаза, а не в лица. Те чувства, эмоции, переживания, которые написаны на лицах, чаще всего обманчивы. Человек всю жизнь учиться этому обману. И тому, кому в конце концов удается подменить истинные чувства, на суррогаты, подделки - слывет дипломатом, даже мудрецом. Но глаза никогда не врут. Их блеск, или чаще всего отсутствие блеска, невозможно подделать.
  Доктор заглядывает в глаза проходящих мимо, орущих и что есть силы хлещущих себя людей, и видит лишь страх. Страх смерти.
  Некоторые зеваки, поддавшись общему настроению, тоже начинают петь, присоединяясь к толпе. Люди срывают с себя одежду и бросают под ноги.
  -А, вот доктор!
  Крик раздается справа. Лукас Боннар поворачивает голову и видит пожилую женщину с заплаканными покрасневшими глазами. Полное, рыхлое лицо искажено злобой.
  -Не спасет тебя твой чертов клюв...
  Слова с узких посиневших от холода губ слетают, словно пощечины. Женщина говорит негромко, но Лукас Боннар отчетливо слышит каждое слово.
  - Там же будешь гнить, где все лежат. Ты думаешь, что сможешь залатать прореху? Ха! Как бы ни так! Этот старый мешок оказывается весь в дырах! Он скоро лопнет! Он уже лопнул! И вот все вытекло наружу!
  Женщина заходится в кашле. Прикрывая губы широкой ладонью, женщина складывается пополам. Она силится еще что-то сказать, но непрекращающийся приступ кашля мешает ей.
  Зеваки в страхе расступаются. Вокруг женщины быстро образовывается пустое пространство. Люди косятся на доктора с опаской. Но ни кто не произносит ни единого слова. Нестройная колона бичующихся проходит мимо, направляясь к бульвару Святого Роха. Многочисленные зеваки плетутся следом.
  Через несколько минут площадь пустеет. Остаются только два человека. Приступ кашля все не проходит. Женщина, опустившись на колени и закрыв лиловое лицо ладонями, изгибается от боли. Лукас спрыгивает с козел и подходит к несчастной. Присев рядом с нею на колено, он берет женщину за руку, чувствуя через тонкую кожу перчатки жесткость, тяжесть. Лукасу кажется, словно он прикоснулся к твердому неодушевленному предмету. Женщина с силой отдергивает руку. Узкие губы дрожат от боли и злости.
  -Уйди!
  Женщина выдавливает из себя единственное слово и снова заходится в приступе кашля.
  -Все будет хорошо. Я доктор. Я помогу вам.
  Лукас Боннар старается говорить спокойно. Не выдавая волнения.
  Зайдя немного за спину, он пытается наклонить женщину вперед, и одновременно ослабляя завязки на платье. Женщина сперва сопротивляется настойчивым, но мягким рукам доктора, но потом, обессилев от боли, все-таки наклоняется вниз. Ее сразу же рвет. Лукас Боннар сдерживает первое желание отшатнуться в сторону. Он продолжает придерживать женщину правой рукой под живот, а левую положив на спину, не давая разогнуться.
  -Вот так. Молодец. Сейчас вам станет легче.
  Кашель постепенно прекращается. Женщина бессильно садится прямо на мостовую. Из глаз текут слезы.
  Лукас Боннар берет женщину за руку и осторожно тянет вверх.
  -Все хорошо. Вставайте на ноги.
  Женщина послушно поднимается.
  -Где вы живете? Как вас зовут?
  - Лиза. Меня зовут Лиза.
  Женщина вытирает мокрые дрожащие губы тыльной стороной ладони.
  Доктору хочется прикрыть нос рукой. Веточки лаванды и мяты не могут ослабить ужасный запах, который исходит от женщины.
  - Идите, идите своей дорогой.
  Лиза смотрит на доктора, но тому кажется, будто женщина смотрит сквозь него - сквозь маску, лицо. Сквозь дома, деревья, городские стены. Смотрит куда-то далеко-далеко.
  - Она проснулась? Она, кажется, проснулась...
  Женщина не опускает глаз. Но потом вдруг отворачивается. Широкие плечи мелко дрожат.
  - Успокойтесь, Лиза. Я хочу вам помочь.
  - Благодарю вас доктор. Вы мне уже помогли. Я вам очень признательна.
  -А теперь идите. Прошу вас, идите.
  Лукас Боннар пропускает слова женщины мимо ушей. Он осторожно кладет руку в перчатке женщине на плечо, снова чувствуя под пальцами странную жесткость.
  -Лиза, как вы себя чувствуете?
  -Плохо. А вам какое дело до моих чувств? Что вы ко мне лезете?
  Женщина резко поворачивается к доктору. Слезы грязными ручьями текут по пунцовым щекам.
  Лукасу на короткое мгновение кажется, что это вовсе не слезы, а кровь.
  - Вы такой правильный. Помогаете всем. А может ваша помощь и не нужна вовсе? Может, я умереть хочу? А вы лезете, лезете, лезете. Где же вы раньше были?
  Лиза говорит тихо и медленно, словно выплевывая каждое слово из себя. Узкие посиневшие губы дрожат от напряжения. Через бледный мясистый лоб пролегла косая морщина, состарив и без того немолодое лицо.
  
  Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла;
  точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария.
  
  Голос Лизы вдруг срывается на крик. Потом превращается в причитания и вой. Лиза плачет, прикрыв лицо руками. Доктор замечает кривые искусанные ногти с темными полосками грязи. Лукас Боннар не двигается. Он молча слушает ругательства и плач.
  -Она не больна. Она точно не больна.
  Мысли проносятся, словно искры - вспыхивая и сразу же исчезая.
  -Но откуда рвота? Рвота и кашель. Это нервное.
  Доктор отступает на один шаг назад, для того чтобы лучше разглядеть женщину.
  - Лиза, успокойтесь, прошу вас. Если вы пожелаете, я могу отвезти вас домой.
  Но женщина не отвечает. Отвернувшись от доктора, она продолжает рыдать.
  На площади кроме них нет ни единого человека. Даже шум толпы и яростный свист плетей постепенно затих, растворился, исчез где-то там, среди влажного серого камня домов. Лишь неутихающий, неистовый мистраль, словно вторя плачущей женщине, тихо завывает в ветвях кипарисов и магнолий. По серому грязному небу несутся ошметки облаков. Облакам нет ни конца, ни начала. И кажется, что никогда больше там, в вышине не появится чистого синего неба.
  Доктор медленно поворачивается, и идет обратно к карете. Он безуспешно пытается дышать ровно, глубоко, спокойно. Все-таки пытается.
  
  Карета выехала через городские ворота вниз, к набережной и понеслась во весь опор прочь от города. Справа неспешно несет свои воды Рона. Река, окаймленная пожелтевшим сухим камышом, похожа на извивающуюся ленту из свадебного наряда бедной невесты.
  Местами вода подходит к самой дороге, оставляя на размягченных комьях земли грязную бурую пену. На реке нет ни лодок, ни рыбаков. Один лишь ветер играет потемневшими волнами, и вода, сопротивляясь ветру, уныло и зло шипит, ударяясь о плоский берег. Дорога, в точности повторяя плавный изгиб Роны, уходит вправо. Потом постепенно, словно нехотя раздваивается. Лукас Боннар лишь слегка натягивает левую вожжу, и лошадь послушно бежит в сторону леса. Карета въезжает в лесную чащу. Густые кроны высоких деревьев сразу же смыкаются над головой, образуя пологий темный свод. В лесу свежо и зябко. Ветра почти нет, лишь там, в вышине, среди изогнутых ветвей слышен его мягкий шепот. Монастырь святого Петра находится сразу же за лесом, на небольшом пологом пригорке. Лес этот, тянется вдоль Роны на добрую тысячу туазов. Именно в этих местах, поговаривают, отлавливают лучшую дичь и находят самые аппетитные трюфеля, для папского стола. Дальше, за лесом, начинаются виноградники, которые находятся во владении монастыря.
  Карета легко катится по лесной дороге. Воздух пахнет дождем и прелыми листьями. Хочется снять тяжелую неудобную маску, но доктор сдерживается. Лишь покрепче сжимает вожжи. Наконец, впереди между широкими стволами деревьев, Лукас замечает бледный просвет. Лес подходит к концу. Подсознательно хочется быстрее добраться до границы дубовой чащи. Лукас слегка приподнимается на козлах, высматривая сквозь запотевшие стекла маски открытое пространство. Лошадь тоже чувствует близкий отдых и слегка ускоряет бег. Копыта звонко стучат по твердой, скользкой земле. Ремни кареты жалобно скрипят каждый раз, когда колесо попадает на кочку или сухую ветку.
  В сумеречном лесу, среди тишины и молчаливых, излучающих покой и умиротворенность, деревьев, Лукасу Боннару вдруг начинает казаться, что все случившиеся с ним - страшный сон. И нет ни чумы, ни смертей, ни боли и отчаяния. И мадам Рибо никогда не умирала. И бичующиеся - всего лишь плод фантазий уставшего от трудов доктора. Лукасу Боннару представляется, что сейчас он выедет из этого леса и возле монастыря его встретят удивленные радушные монахи. И окажется, что у отца настоятеля всего лишь сезонное обострение желудочной язвы.
  Карета наконец выехала на опушку леса и покатила под гору. Впереди, на одном из пологих холмов, располагается обитель святого Петра. Монастырь более похож на неприступный замок. Высокие каменные стены с узкими бойницами, многочисленные островерхие башни, поблескивающие золотыми крестами, земляные валы вокруг стен - все это не оставляет никаких сомнений в том, что неприятелю взять эти стены приступом нет никакой возможности.
  Кажется, что монастырь просто однажды возник вместе с этими холмами, не являясь творением рук человеческих.
  Как только карета выехала из леса, опять задул мистраль. Лошадь постоянно наклоняла голову вниз, пытаясь защитится от пробирающего до самых костей ветра.
  Лукас Боннар вжался в сидение и тоже наклонился вперед.
  Высокие неприступные стены монастыря постепенно приближаются, словно вырастая из под земли. Наконец карета выехала на узкий деревянный мост, и остановилась перед воротами. Доктор спрыгнул с козел и потянулся всем телом.
  Приехали.
  
  Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом
  
  Лукас Боннар взялся за массивную колотушку, которая висела на небольшой, но тяжелой цепи и что есть силы, ударил несколько раз о круглую металлическую пластину, прибитую тут же, на воротах. Звук получился громкий и неприятный.
  Там, за воротами, было тихо. Никакого движения или шума - лишь настойчивый шепот холодного ветра. Лошадь нетерпеливо позвякивала сбруей, переступая с места на место. Лукас обернулся и успокаивающе провел рукой по большой мускулистой шее лошади.
  Доктор постучал еще раз, потом взялся за ручку и, дернул дверь на себя. Полукруглая деревянная дверь легко поддалась, беззвучно открывшись. Резко запахло дымом. Лукас от неожиданности сделал шаг назад, но потом, оглянувшись на лошадь, решительно шагнул в полумрак проема. Пройдя под аркой ворот, доктор оказался на довольно широком монастырском подворье. Посреди двора находится небольшой колодец, выложенный серым плоским камнем. Рядом с колодцем, на низкой деревянной скамеечке стоит тяжелое жестяное ведро, и цепь от ведра плавно покачивается на ветру, издавая мягкий тихий звон.
  - Маленькие серебряные колокольчики из детства.
  Подворье усыпано грязной и влажной от дождя соломой. Дверь в монастырскую трапезную - низкую одноэтажную пристройку возле правой крепостной стены, настежь открыта. Чернота выливается из дверного проема на порог, на каменные ступени и течет дальше, по всему подворью. Сапог вдруг цепляется за что-то. Лукас Боннар смотрит под ноги и видит окоченевший труп кошки. Доктор осторожно обходит тельце.
  - И здесь то же самое.
  Доктор Боннар вдруг вспоминает сон. Сердце в груди начинает яростно колотиться.
  Страх, словно раненное животное, медленно подползает на боку, почти касаясь невидимой лапой сапог.
  - Что-то здесь не так.
   Лукас, пытаясь избавиться от наваждения, размышляет о том, что надо каким-то образом завести коня на подворье. Но ворота закрыты на большой кованый засов, с которым возиться нет ни возможности, ни желания.
  - Куда все подевались? Почему так тихо?
  Мысли яркими огненными вспышками проносятся в голове. Привычным усилием воли доктор пытается остановить вязкий поток.
  Доктор медленно пересекает подворье и направляется к увенчанной остроконечным шпилем башне.
  - Здесь что-то произошло. Может, пока не поздно, поскорее уносить ноги?
  Доктор замечает посреди подворья уголья от нескольких больших костров. Жиденькие струйки сизого дыма лениво тянутся к небу. Судя по всему, костры еще вчера горели.
  - Так. Костры жгут для того, чтобы защитится от чумных миазмов.
  Уже взявшись за ручку двери, доктор боковым зрением замечает справа какое-то движение. Лукас на мгновение замирает, потом резко поворачивается.
  Под небольшим навесом, среди аккуратно сложенных дров, прямо на влажной земле сидит человек. Длинная сутана выпачкана в грязи. Человек сидит, прислонившись спиной к поленьям. Он не шевелится, лишь пронзительные зеленые глаза внимательно следят за каждым движением доктора.
  В этом немигающем взгляде есть что-то такое, от чего волосы на голове доктора начинают шевелиться.
  - Боже...
  Доктор Боннар медленно приближается к сидящему человеку. За несколько шагов доктор останавливается. Ужасное зловоние чувствуется даже сквозь маску. Но, совладав с собой, доктор все-таки подходит ближе и опускается на колено.
  -Вы меня слышите?
  Лукас Боннар попытается придать своему голосу уверенность.
  Человек продолжает сидеть, не двигаясь. Доктор смотрит в лицо незнакомцу и ощущает, как жизнь, словно кровь из смертельной раны, вытекает из сияющих глаз.
  -Больно. Боже мой, как больно.
  Голос незнакомца похож на шелест сухой травы.
  -Все ясно.
  Доктор поднимается и направляется к въездным воротам.
  Он привязывает коня к кованой решетке ворот. Потом снимает с подставки саквояж с медицинскими принадлежностями и идет обратно в монастырь. Возле колодца доктор останавливается и, достав из саквояжа большую оловянную чашу, наполняет ее водой.
  -Постарайтесь выпить воды.
  Доктор подносит чашу к потрескавшимся губам незнакомца. Тот делает несколько глотков. Бледное полное лицо незнакомца искажается от боли. Судорога волной проходит по телу. Ногти впиваются в мокрую землю. Из горла вырывается стон.
  - Еще?
  Незнакомец лишь утвердительно опускает белесые ресницы. Доктор осторожно прикладывает чашу ко рту и незнакомец жадно пьет. Вместе с водой в незнакомца словно вливается энергия жизни.
  Он бессильно опускает голову на грудь. Потом, собравшись силами, снова поднимает глаза.
  -Как давно вы больны?
  -Два...два дня. Боже, как ужасно болит голова.
  Незнакомец говорит тихо, спокойно, почти меланхолично. Но от этих слов у доктора, много повидавшего на своем веку, начинают дрожать руки.
  -Мне больно говорить. Оставьте меня в покое.
  Доктор осторожно берет правую руку сидящего человека. Кончики пальцев и ногти совершенно черные. Достав из саквояжа стеклянный пузырек, доктор высыпает его содержимое - серый, похожий на ржаную муку, порошок, в стакан с остатками воды. Потом вливает лекарство незнакомцу в рот.
  Лицо человека искажает гримаса боли, но он все-таки судорожно проглатывает содержимое стакана.
  - Все будет хорошо. Я доктор. Меня зовут месье Боннар.
  Лукас Боннар старается придать своему голосу оптимизм и бодрость.
  Доктор осторожно проводит руками по телу незнакомца в области шеи, подмышек и паха.
  -Как вас зовут, брат?
  -Господи, когда вы оставите меня в покое? Я хочу спокойно умереть.
  Незнакомец говорит тихо, странным образом растягивая слова, словно пьяный.
  -Я пытаюсь помочь вам. Скоро вам станет легче. Как вас зовут и где вся братия?
  - Луис. Меня зовут брат Луис.
  Доктор Боннар, прощупывая шею, чувствует под пальцами что-то твердое и круглое. Хочется снять перчатки - в них ужасно неудобно, но доктор сдерживает себя.
  Доктор осторожно, стараясь не причинять боли, отвязывает шерстяной шаперон на шее монаха, откидывает назад пелерину. Обнажив худую, поросшую редким рыжим волосом шею монаха, доктор видит черные бубоны, размером с греческий орех.
  Монах тихо стонет.
  -Если вы хотите мне помочь, отрежьте эти дьявольские наросты. Я знаю, я слышал - их прижигают или отрезают. Но я страшусь огня. Просто отрежьте.
  -Брат Луис, я вам помогу. Все будет хорошо. Скажите, где братия?
  Монах издает какие-то странные скрипучие звуки. Его маленькие, глубоко посаженные глаза пронзительно смотрят на доктора, не мигая. Лукас Боннар замечает в правом глазу монаха, прямо на расширенном темном зрачке прилипшую рыжую ресничку.
  Доктор Боннар вдруг понимает, что странный скрип - это смех. Брат Луис смеется.
  -Они попрятались в своих норах. Они надеются, что их минет чаша сия. Даже его высокопреподобие несколько дней не появляется на свет божий. Вот только никому не дано избежать кары господней. День гнева уже пришел.
  Тонкие струйки слез текут по небритым бледным щекам.
  Монах, наконец, закрывает глаза и устало опускает голову на грудь.
  Начинает действовать обезболивающее.
  Доктор поднимается с колена, машинально отряхивает покрывало от прилипших стебельков соломы. Лукас Боннар застегивает ремни на саквояже. Потом направляется в сторону монашеских келий.
  Жилища монахов располагаются в низкой длинной пристройке, со стороны южной стены крепости, в дальнем конце подворья. Рядом с кельями находится высокая круглая башня с широкими каменными ступенями у подножия - это место обитания преподобного отца настоятеля.
  Доктор Боннар поднимается по ступеням, открывает входную дверь и оказывается в полумраке прихожей. На стенах горят масляные фонари в затейливых кованых подставках.
  -Святой отец? Вы здесь?
  Лукас поднимается вверх по деревянной лестнице.
  -Святой отец?
  Внезапно до Лукаса доносится скрип за одной из дверей. Доктор подходит вплотную к двери и дергает за ручку. Заперто.
  -Святой отец, вы здесь?
  -Именем господа, кто вы?
  Голос за дверью звучит глухо и испугано.
  -Я месье Боннар. Доктор. Прибыл по приглашению его высокопреподобия отца Антуана, настоятеля сей святой обители.
  -Господи, слава богу! Месье Боннар, я и есть отец Антуан.
  
  Что бы при лечении - а также и без лечения - я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной
  
  -Святой отец, где вы?
  Лукас Боннар подошел к широкой массивной двери, из-за которой раздавался голос настоятеля. Попробовал ее открыть. Дверь не поддавалась.
  -Нет-нет! - поспешно ответил настоятель, - Я не могу выйти к вам, сын мой.
  -Святой отец, ко мне сегодня утром прибыл с поручением от вас брат Гийом...
  -Да-да! Я отправлял его к вам с просьбой срочно прибыть в нашу скромную обитель.
  -Святой отец, монастырь пуст. Нет ни единой живой души. Я встретил лишь брата Луиса. Он болен..
  -Господи! На кого ты нас оставил в эти последние дни!
  Лукас Боннар с неприязнью уловил в голосе настоятеля нотки театральности.
  -Он жив?
  -Да, жив. Пока. Но...Я не встретил больше никого из братии. Святой отец вы сможете выйти? Я доктор и могу вас уверить - в данный момент вам ничего не угрожает.
  Голос за дверью ответил после некоторой паузы.
  -Хорошо. Я выйду из кельи, только вы отойдите к дальней стене.
  -Да конечно.
  После того, как доктор отошел к противоположной стене, и остановился рядом с масляной лампой, лязгнул засов, и двери в комнату со скрипом открылась. Остро запахло мочой.
  Преподобный отец Антуан был невысоким довольно полным мужчиной средних лет, с румяным круглым лицом. Маленькие, немного раскосые глазки испуганно глядят по сторонам, словно отец настоятель ожидает какого-то подвоха от своего гостя. В пухлых коротких пальцах преподобный отец держит сухую веточку гвоздики. Он постоянно прикладывает цветок к, по-ребячески вздернутому, носу.
  -Вы уж простите меня, сын мой. Но обстоятельства... Вы могли лицезреть все собственными глазами.
  Преподобный отец развел руками в стороны, как бы показывая размер проблемы.
  Доктор стоял неподвижно и слушал.
  - Страшная беда постигла нашу землю. Пришли те последние дни, о которых говорится в святом писании. Ужасная чаша сия не миновала и нашу обитель. Из ста сорока восьми монахов почти ни кого не осталось. О послушниках и прочих я даже говорить не буду. Кто разбежался, спасаясь от кары господней, но большинство умерло страшной мученической смертью. Я знаю - несколько монахов укрылось в своих кельях и, проводя все время в непрестанном бодрствовании и молитве, пытаются спастись. Я тоже беспрестанно возношу молитвы господу во спасение всего рода людского и не покидаю свою скромную келью...
  Преподобный отец воздел очи к высокому потолку, который украшала замысловатая лепнина, торопливо перекрестился. В тусклом свете ламп блеснули драгоценные камни на пальцах.
  - Да-да, сын мой. Молюсь ежеминутно, по примеру его святейшества, который, подавая нам всем пример подвижничества и смирения, не выходит из своей кельи уже почти месяц.
  Отец настоятель опять поспешно крестится. В его жестах присутствует какая-то неуловимая робость. Словно этот человек не тот, за кого себя выдает.
  Лукас Боннар чувствует все возрастающую неприязнь к преподобному отцу Антуану. Ему хочется сказать какую-то колкость, но доктор сдерживает себя.
  - Сын мой, я наслышан о вас как об искусном лекаре. Говорят, что даже этот страшный недуг чума - подвластен вам.
  - Ваше высокопреподобие!
  Голос доктора холоден и сух.
  - Вы должны понимать, что слухи, как правило, слегка искажают действительность.
  -Ну-ну, сын мой, не скромничайте.
  В пухлой руке тихо постукивают янтарные четки. Отец Антуан напряженно улыбается, но в маленьких терракотового цвета глазках поблескивают искорки страха.
  Несколько долгих мгновений доктор и отец Антуан молча разглядывали друг друга. Первым не выдерживает настоятель.
  - Месье доктор, ваша маска... она немного смущает меня. Вы не могли бы ее снять?
  Лукас Боннар стоит не двигаясь. Помещение хорошо натоплено, но Лукас Боннар чувствует, как по телу, раз за разом проходит ледяная волна.
  -Нет? Ну, бог с вами.
  Отец Антуан делает шаг вперед.
  - Ваше высокопреподобие, вы просили меня приехать к вам. Я полагаю, вам нужна моя помощь. Или есть другая причина?
  - Да, конечно-конечно. Может быть, вы присядете?
  Отец Антуан указывает на резное кресло из кипариса, слева от доктора.
  - Вы уж простите меня за вынужденное отсутствие гостеприимства.
  - Не беспокойтесь, святой отец,
  Лукас опускается в кресло, ставит саквояж у ног.
  - Когда я прихожу в дома, хозяевам, как правило, не до гостеприимства.
  -О, да-да.
  Отец Антуан улыбается одними губами.
  -Сын мой, вы прекрасно видите, что происходит. Сбываются пророчества о последних днях. Безжалостная саранча жалит людей. И нет людям никакого спасения. Гнев господний не щадит ни кого - будь то последний грешник, или благочинный монах из божьей обители. За последние несколько недель наш, в общем-то, процветающий монастырь, превратился в пустые стены. Понимаете? В пустые стены! Да, несколько братьев все еще молятся во спасение душ в своих кельях. И я беспрестанно молюсь. Но, боюсь, нам осталось совсем недолго ждать ужасного финала.
  Настоятель еще на один шаг приближается к Лукасу Боннару.
  - Доктор, я хочу, чтобы вы помогли нам. Я хочу, чтобы вы помогли мне.
  Святой отец переходит на быстрый шепот.
  - Помогли выжить. Я знаю - это в ваших силах. О вашем искусстве врачевания ходят легенды. Я более чем уверен, что в эти легенды - правда. Помогите святой церкви, и ваша помощь навек запечалится в скрижалях вечности. Ну и мы, конечно, сможем щедро отблагодарить вас.
  В глазах отца Антуана переплетаются страх и надежда. Он сверху вниз, смотрит на доктора, пытаясь угадать ответ.
  - Ваше высокопреподобие. Можно я задам вам всего один вопрос?
  -Что? А, да-да, конечно, сын мой. Я постараюсь ответить на любой ваш вопрос.
  - Когда я проходил через подворье обители, я видел изувеченный труп кошки. Кто это сделал и зачем?
  -Ага, это.
  Настоятель отмахивается, облегченно вздыхает.
  -Вам, как впрочем, и всем цивилизованным людям, должно быть известно, что эти богопротивные создания являются источником распространения страшной заразы. Они, словно верные слуги дьявола, приносят проклятие туда, где появляются сами. Если раньше мы еще могли терпеть эту нечисть, то сейчас, в такие дни мы отсекаем все нечестивое, все мерзкое и богопротивное. Я дал распоряжение выловить всех тварей и уничтожить. Но, к сожалению, эта мера оказалась несвоевременной. Страшная зараза уже успела попасть в эти стены и укоренится здесь.
  Отец Антуан крестится, воздев очи горе.
  Лукасу Боннару захотелось подойти к отцу Антуану и что есть силы ударить его в лицо.
  -А вас, святой отец, не посещала мысль, что тут дело вовсе не в кошках?
  -Да какая разница, сын мой? Сейчас нужно более всего думать о спасении людей. Мы с вами в этом очень похожи. Вы, лекарь, печетесь о спасении тела, а мы, то есть святая церковь, ведает спасением душ.
  Лукас Боннар почувствовал неприязнь и ярость в его душе сменяются на усталость и безразличие. Он понял, что какие бы слова он сейчас не произносил, как бы не убеждал своего собеседника - ничего не изменится. Отца Антуана невозможно переубедить. Это все равно, что пытаться что-то доказать камню или дереву.
  Лукас Боннар несколько раз вдохнул-выдохнул. Потом медленно поднялся. Резная ножка кресла пронзительно скрипнула о паркет. Доктор заговорил и голос его, тихий, приглушенный маской, был удивительно спокоен и любезен.
  - Ваше высокопреподобие. Я, конечно, постараюсь выполнить вашу просьбу. Но, опасаюсь, помощь моя для тех несчастных, которые уже заболели, будет заключаться лишь в попытках уменьшить их страдания. Выздоровление будет зависеть лишь от воли господней.
  -Нет, нет, сын мой. Я вас прекрасно понимаю. Но давайте будем думать о тех, кого не коснулась страшная болезнь. А тех, кто заболел, оставим воле господней.
  -Вы хотите, чтобы я дал вам лекарство, или какое либо снадобье, которое поможет вам избежать чумы?
  -Да, сын мой. И могу вас уверить, я не останусь в долгу.
  Настоятель широко улыбнулся, обнажив короткие желтые зубы. Потом добавил.
  -Вы, сын мой, должны понимать, что я больше не о себе пекусь, а о том, чтобы наша многострадальная святая обитель не осталась обезглавленной. Понимаете?
  -Да, конечно. Не о себе.
  Настоятель пропустил последнюю реплику доктора мимо ушей, продолжая приветливо улыбаться.
  Доктор со стуком поставил саквояж на стол, расстегнул ремни.
  -Вот эти пузырьки содержат лекарство, которое значительно облегчит боль. Растворив в стакане воды одну ложку порошка, давайте выпить это снадобье тем несчастным, которые уже заболели. Это, по крайней мере, уменьшит их страдания. А вот это...
  Доктор извлек из саквояжа небольшую бутыль.
  ...для профилактики. Принимайте за полчаса до приема пищи по одной ложке.
  Настоятель подошел к столу и поспешно схватил бутыль.
  - Спасибо вам сын мой. Я не останусь перед вами в долгу. Вот, возьмите.
  Отец Антуан выудил из складок сюрко кожаный кошель.
  - Возьмите, возьмите!
  -Ваше высокопреподобие. Но это еще не все.
  -Что? Что еще?
  Отец Антуан внимательно уставился на доктора.
  -Кроме настойки, которую я вам дал, вы должны ограничить себя в еде и питье, а также общении с другими людьми. Последнее, впрочем, вы уже выполняете.
  -О да, сын мой.
  -И еще. Основным блюдом для вас должен быть чеснок. В любом виде. Употреблять его вы должны как можно чаще. Вот тут себя как раз и не нужно ограничивать. Чеснок убивает вредные миазмы чумы наравне с очистительным огнем.
  -Значит чеснок? Все буду выполнять согласно вашим распоряжениям. Благодарю вас, сын мой. Вы оказываете святой церкви огромную услугу.
  
  По серому холодному небу несутся грязные обрывки облаков. Солнца не видно. Лишь белесое тусклое пятно, просвечивая сквозь облака, устало ползет на запад, к шумящей холодной реке. Начинается дождь.
  Ледяные капли с молчаливым упорством бьют по тугой коже накидки, по крупу продрогшей лошади, по раскисшей мертвой земле. Неутомимый мистраль все дует, срывая с уснувших деревьев остатки листвы и бросая ее в приближающиеся сумерки. Мир погрузился в странное оцепенение. Раскидистые старые дубы под натиском ветра безразлично наклоняют ветви к земле. Ветер, застревая в густой кроне, недовольно шумит, пытаясь выбраться из западни. И, в конце концов, выбирается, но лишь для того, чтобы оказаться среди распростертых ветвей следующего дерева.
  С реки несет холодом. Темные свинцовые волны пенятся, ударяясь друг о друга. Среди темной воды, словно маленькие белые кораблики, плывут остатки льда, становясь все меньше, превращаясь в темную воду.
  Лукас Боннар отворачивается от реки, пытаясь хоть как-то укрыться от ветра. Доктор продрог до костей. Пальцы на руках и ногах окоченели. Лукас Боннар думает о том, как доберется до своего дома, примет горячую ванную с ароматными успокаивающими травами, выпьет кружку другую дымящегося глинтвейна и проведет остаток вечера перед камином, с книгой в руках, не думая ни о чуме, ни о монастыре святого Петра, с ее обитателями, ни о чем другом.
  - Господи, все-таки как мало надо живой душе. Всего несколько часов побыть в родных стенах, восстановить силы. А уже потом можно и дальше в бой.
  Сумерки быстро опускаются на мир. Где-то впереди, за бурой широкой тенью холмов и верхушками деревьев, за острыми пиками крепостных стен и дворцов, маячит город. На всем пути от обители, доктору не встретилась ни одна живая душа. Хотя раньше, даже в холодные зимние месяцы, такие как сейчас, на пути постоянно попадались крестьянские повозки, папские посыльные верхом, пешие странствующие монахи кармелиты в длинных темно-коричневых рясах, богатые кареты, запряженные отборными жеребцами и в сопровождении конных воинов ну и так далее. Сейчас же, дорога к городу была совершенно пустынной.
  Становилось все холоднее. Лужи покрылись тонкой прозрачной коркой льда. Дождевые капли, маленькими острыми льдинками, косо секли остывший густой воздух, опускались на землю и уже не таяли.
  - Сегодня ночью опять будет снег.
  Доктор постоянно заставляет себя смотреть на окружающий мир, не погружаться в свои мысли. Но усталость медленно, но верно превращается в вязкое, липкое безразличие.
  Уже совсем ничего не хочется.
  - Для чего я все это делаю? Для чего я подвергаю себя постоянному риску? Не могу помочь тем людям, которые мне симпатичны, но помогаю неприятным и лживым.
  Ледяные капли становятся снегом. Впереди постепенно приближается темная громада города.
  Карета выезжает на набережную и вот уже быстро несется вдоль высоких каменных стен. Городские ворота похожи на пасть огромного фантастического зверя. Чернильно-черное пятно на темном фоне.
  Город заглатывает путника в свое ненасытное чрево, для того, чтобы медленно, но верно переварить, высосать все жизненные соки.
  Карета въехала в городские ворота. Лукас Боннар не боится города. Он почему-то уверен - для этого каменного животного он не представляет интереса. Не то чтобы он не по зубам зверю. По зубам, еще как по зубам. И не таких переваривали. Но Лукас Боннар чувствует - город просто не питается такими, как он.
  Копыта звонко стучат по мостовой. Лошадь, почувствовав скорый отдых и близость дома, торопится. Дорогу она прекрасно знает. Доктор лишь слегка придерживает ее, чтобы карета случайно не налетела на зазевавшегося прохожего. Хотя городские улицы пустынны. Лишь однажды доктор остановился, пропуская вперед похоронную процессию, возглавляемую сгорбленным старым монахом. Низкая двухколесная повозка везла полдюжины окоченевших человеческих тел, которые были завернуты в тряпки и сложены друг на друге, словно бревна. Монах, который вел лошадь, не обратил на доктора никакого внимания. Как будто его и не существовало вовсе. Лишь старуха, которая медленно плелась позади повозки, на мгновение подняла темное сморщенное, словно вяленая груша, лицо и рассеянно посмотрела на доктора. Потом медленно опустила глаза. Казалось, на этот короткий взгляд она потратила большинство своих сил. Лукас Боннар смотрел вслед процессии, пока фигуры не превратились в неясные тени на холодных стенах домов.
  К своему дому доктор подъехал к семи часам. В окнах флигеля - как раз там, где жила Клара, тускло дрожал уютный красно-оранжевый огонек. И от этого мягкого теплого света в окне, на душе стало спокойно и радостно.
  Лукас Боннар спрыгнул с козел, сам отворил ворота и завел лошадь во двор.
  Не дожидаясь Тео, доктор сбросил с себя прямо на землю отяжелевшее от влаги кожаное покрывало, шляпу и маску. Осторожно, стараясь не касаться внешней стороны, доктор снял перчатки и бросил их в ворох одежды.
  Ужасно затекла шея, и болели плечи. Лукас Боннар потянулся всем телом. Несколько раз наклонился к земле, разминаясь.
  - Как хорошо!
  Доктор подошел к горящему посреди двора костру и протянул озябшие руки, пытаясь согреться.
  Во флигеле Клары скрипнула дверь. Кутаясь в узкий льняной кафтан, и подслеповато щурясь, появился Тео. Лукас Боннар сразу же заметил в его глазах огоньки растерянности. Сердце у доктора на мгновение споткнулось.
  
   Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому
  
  Но в следующий миг сердце, словно испугавшись непредвиденной остановки, заторопилось, зачастило, выстукивая с удвоенной скоростью.
  -Что случилось?
  Лукас Боннар внимательно смотрел на слугу. Голос доктора - тих и спокоен.
  - Месье, наконец-то вы приехали. Кажется, Клара заболела.
  Сердце споткнулось еще один раз, но почти сразу же забилось размеренно. Лишь маленькая острая иголочка, появившись где-то там, глубоко, уже никуда не исчезла.
  Тео, часто мигая, испуганно и торопливо рассказывал.
  -Месье! Она почувствовала слабость еще утром. Почти сразу же, как вы уехали. Но, говорит, не придала этому значения. К полудню ей стало совсем худо. Сильно разболелся живот, ну и так далее.
  -Что именно, так далее?
  -Лихорадка, рвота и понос. Я сразу же дал ей лекарство, все согласно вашим инструкциям. И сам выпил. Ей стало немного легче. Говорит, что живот не так болит.
  -Она у себя?
  -Да, месье.
  -Ты что там делал?
  -Сидел возле нее. Месье, мы вас так ждали. Боже, какое горе!
  Лукас Боннар выпрямился.
  -Приготовь платок, теплую воду, полотенце. Там, в карете мой саквояж. Все это - во флигель. Но сначала я хочу умыться.
  Тео убежал на кухню. Совсем скоро он вернулся с кувшином и полотенцем. Из кувшина густо валил белый пар. Лукас Боннар тщательно умыл лицо, шею, руки. Потом подхватил полотенце и указал подбородком на флигель Клары.
  -Все подготовь. Мне подай платок. Ты, кстати, как себя чувствуешь?
  -Слава богу, хорошо. Я уже прислушиваюсь к себе, вздрагиваю от каждого покалывании. Господи...
  -Ну ладно. Ты иди.
  -Да-да, месье. Прошу прощения. Отвлекаю я вас.
  Тео подал доктору чистый платок. И убежал выполнять поручение.
  Лукас Боннар повязал платок на лицо в виде маски, оставив открытыми одни лишь глаза. Перекрестившись, доктор решительно направился к двери флигеля.
  Клара сидела на постели, свесив босые ноги. Широкие ступни слегка касались дощатого пола. На Кларе была лишь льняная камиза. Пухлые предплечья и грудь словно светились бледным внутренним светом. Короткие пальцы сжимали край одеяла. В комнате было жарко, даже душно. Остро пахло чесноком и кислой капустой. Лицо Клары, осунувшееся, бледное, в крупных бисеринках пота выражало больше испуг, чем боль.
  -Что же у тебя тут так жарко?
  Доктор пытался говорить непринужденно, даже весело. Подойдя к девушке, он присел на корточки и заглянул ей в глаза.
  -Ну, рассказывай. Что беспокоит?
  Клара попыталась, было, прикрыться одеялом. Но потом, смущенно улыбнувшись, опустила руки. Прозрачные тени на стене стремительно прыгнули к окну и исчезли во мраке.
  -Месье, как хорошо, что вы приехали. Я целый день только вас и дожидалась.
  Тоненькие блестящие струйки слез покатились по щекам.
  -Я, наверное, скоро умру?
  -Ну-ну, успокойся.
  Доктор осторожно прикоснулся пальцами к шее девушки.
  -Еще с утра меня слегка подташнивало. Я не обращала внимания. Но потом живот так разболелся, что мочи нет. И тело все ломить начало. Я вашу настойку выпила. Сразу полбутыли. Как вы, месье, велели. Но не очень помогло. Наоборот...
  Клара слабо улыбнулась, пожав плечами.
  -Сразу же все обратно вернулось. И понос начался. Вы уж месье извините за подробности.
  -А голова болит?
  -Нет, месье. Не болит. Знобит вот только и кости ломит. Но уже, правда, легче.
  -А ну, красавица, открой ротик, и покажи язык. Да, вот так. Умница.
  Клара, испугано вытаращив глаза, и вытянула язык.
  -Все, можешь закрывать.
  Доктор поднялся. Стал задумчиво прохаживаться по комнате. Клара испугано следила за всеми его движениями. Подойдя к стене, доктор замер на мгновение, потом резко развернулся на низких каблуках. Скрипнула кожа сапог.
  -Ты что сегодня ела? На завтрак.
  Клара растеряно посмотрела на доктора.
  -Капусту. Капусту с грибами. Я новую бочку открыла.
  -Квашеную?
  -Да, месье. Квашеную.
  -Тео.
  Доктор повернулся к двери и крикнул.
  -Тео!
  Скрипнула входная дверь. В проеме показалась голова слуги.
  -Я здесь, месье.
  -Принеси-ка мне капусты с грибами из нового бочонка.
  Тео испугано посмотрел вначале на доктора потом на Клару.
  -Капусту? С грибами?
  -Да. Именно капусту с грибами. И обязательно из нового бочонка, который утром вскрыла Клара.
  -Слушаюсь, месье.
  -Давай-ка, поживее.
  Голова исчезла. Через минуту еще раз скрипнула дверь, и Тео вошел в комнату с широкой серебряной тарелью в руках. По комнате сразу же распространился кислый противный запах. Тео поднес тарель с капустой доктору, опасливо покосившись на Клару. Лукас Боннар одним движением снял с лица платок и наклонился над содержимым тарели. Лицо доктора исказила гримаса отвращения. Подхватив двумя пальцами щепотку капусты, доктор поднес ее поближе к глазам. Потом повернулся к слуге.
  -Ты набирал капусту сверху бочонка?
  -Да, месье.
  -Отлично.
  Доктор бросил щепотку капусты обратно на тарель. Вытер пальцы о платок. Потом отошел к небольшому окну. И вдруг весело расхохотался. Тео и Клара непонимающе смотрели на доктора.
  -Боже мой, Клара. Кажется, ты еще долго будешь травить нас своей стряпней.
  Доктор смеялся долго и громко. Низкие раскаты смеха отражались от бревенчатых стен. Даже огни свечей, словно поддавшись неожиданному и редкому в последнее время веселью, мелко подрагивали. Казалось, они тоже смеются, только беззвучно, по-своему, так, как умеют.
  -Месье, я что, не больна?
  На бледном лице Клары промелькнула тень надежды.
  -Подойди-ка сюда.
  Доктор поманил пальцем Клару.
  -Иди, не бойся.
  -Видишь эти молочные пенистые прожилки? Вот причина твоей болезни.
  Доктор опять зашелся смехом.
  -Так это не чума?
  Губы Тео растянулись в широкой улыбке. Кажется, он понял.
  -Господи...
  По щекам Клары потекли слезы. Она бросилась к доктору, упала на колени и принялась целовать его руки.
  -Ну, ну, ну. Встань. Я, слава богу, не его святейшество Климент IV. Нечего мне руки целовать.
  Доктор осторожно взял Клару за руки и усадил на кровать.
  -Господи, господи, господи, - только и повторяла Клара.
  -Жить будешь долго. Если только, конечно, не будешь есть эту вонючую дрянь.
  Доктор весело смеялся, и смех подхватили сначала Тео, а потом и сама Клара. Слезы продолжали течь по ее щекам, но это уже были слезы облегчения.
  Вся накопившаяся за день усталость, все напряжение, невысказанные страхи - все это превратилось в смех.
  Доктор опустился на кровать рядом с Кларой, обнял ее за бледные открытые плечи.
  Лукас Боннар вместе со своей служанкой подпрыгивали на кровати и хохотали как дети. Тео стоял напротив. Он держал в руках тарель с капустой, таращил глаза, корчил ужасные гримасы, пока новый приступ смеха не заставлял его складываться пополам.
  Доктор Боннар, Тео и Клара смеялись, глядя друг на друга. Смеялись громко и заразительно. И больше ничего в этой комнате, в этом городе, в всем королевстве, даже во всей вселенной в эти мгновения не существовало. Ничего, кроме этого раскатистого смеха.
  
  Ночью опять приморозило. Порывы холодного воздуха со слепым упорством бросают о стены дома охапки белого снега. Небольшое слюдяное окошко подрагивает. Иногда кажется, что кто-то чужой стучится в него. Стучится тихо и навязчиво.
  Густая и вязкая тьма опустилась на островерхие шпили церквей и дворцов, на угловатые черепичные крыши, на грязные темные улицы. Тьма поглотила все. И нет от нее никакого спасения. Она проникла во все дворы, дома, подвалы, двери, окна, во все щели.
  Кажется, что тьма никогда не оставит эти места.
  Уже далеко за полночь. В комнате тепло и сухо. В небольшом камине уютно потрескивают дрова. Лукас Боннар, накинув на плечи просторный шерстяной кафтан, сам обошел все комнаты и погасил свечи, оставив гореть, словно из жалости, лишь несколько свечей на письменном столе. Тикки обосновался в кресле, возле камина. Кот свернулся калачиком, спрятал треугольную усатую мордочку под лапку и тихо мурлычет от удовольствия. Лукас Боннар хотел, было, опустится в кресло. Но, увидев Тикки - лишь устало улыбнулся и сел на стул возле окна.
  Хочется спать, веки отяжелели, но доктор все не ложился. Не смотря на усталость, он чувствует невероятный прилив сил. Словно он целый день нес на плечах огромный, тяжелый мешок. Нес под крутую гору. И вот сейчас, наконец, он добрался до вершины горы, сбросил с плеч неудобную тяжесть и смог вздохнуть свободно, полной грудью.
  Доктор осторожно касается прозрачно-оливковой поверхности окна, чувствует под пальцами холод и влагу.
  -Я не думаю о дне вчерашнем, потому что его уже нет. Этот день канул в ту бездну, из которой появился. Я не думаю о дне завтрашнем, потому что этого дня еще нет. И никто не скажет наверняка, что он наступит. Я живу сегодня и все мои мысли о сегодня.
  Я счастлив? Не знаю. Возможно, счастлив. Ведь что такое счастье? Обретение смысла жизни? А может счастье - это просто идти по своему пути?
  Но почему же этой ночью я не могу уснуть? Почему я сижу у окна, гляжу во мрак, и мне кажется, что я что-то все-таки не успел сделать?
  
  октябрь 2010
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"