Аннотация: Когда проводят выборы, нужно выбирать. Пускай даже чудовищ, если они симпатичны. Если они обещают завтрашний день.
ВЫБОРЫ
Весь город на выборах. Люди обуваются - и идут. Садятся в свои машины - и едут. Они снова хотят изменить жизнь. К лучшему.
Я спрашиваю, что должно измениться в жизни.
- Сама жизнь.
Все загадочно улыбаются. Нервно дергаются.
Вот один человек, как бы получше меня. Её зовут Присцилла, если не врет. Вся такая необычная, из архитектурного. Присцилла Остапенко. Она часто гуляет со мной. Моя Остапка. Или не моя. Ничья. Ноль-ноль, ну вы понимаете.
Я списываюсь с ней. У неё аська в телефоне, и это хорошо, потому что я не люблю говорить ртом. Я быстро устаю и не умею болтать ни о чем. Если мне звонят, я начинаю психовать, становлюсь резким. Люди обижаются, я тоже.
Короче, я пишу ей что-то с утра. Какой-то абсурд. Хочу показаться ей прикольным. Пишу о карме в кармане и о карманниках. Играю словами, мне нравится.
- Сегодня не получится, - отвечает она. - Сегодня выборы. А потом все изменится.
Я напоминаю, что сегодня театр. Я уже взял билеты, хочу посмотреть спектакль.
- Сходи с кем-то. У тебя же есть, с кем сходить.
То есть? Пишу, что хотел бы с ней. Мне не нужен кто попало. Если так, то мне тоже неинтересно. Я останусь дома, почитаю книгу, перечитаю Павича.
- Мне пора. Папа уже завел лексус.
У её папы джип? Она не сказала - "тачку", "бибику", "колымагу". Это неслучайно.
- А ты будешь голосовать за Йожина?
Я рисую тысячу смайликов. Желаю ей удачи. Выхожу из аськи победителем. Но мне, конечно, горько. Я привык к Присцилле, моей Остапке. Возможно, даже полюбил, несмотря на её недостатки. Несмотря на сходство с Ренатой Литвиновой и ночные прогулки по городу. Такие вещи меня раздражают.
Йожин обещает крепкий сон ночью. Хотя бы потому за него стоит проголосовать.
Вот мой старик. Папаша без лексуса. Без какого-либо тарантаса. Он ходит по дому. Он больной, хотя у него ничего не болит. У него самые лучшие лекарства. И его любят доктора.
- С утра мне всегда тревожно, - говорит он.
Я говорю, что ему всегда тревожно. Я жарю себе яйца и ем их.
- До завтрака. А потом лучше. Но у меня все равно нет аппетита.
После завтрака он завтракает самыми лучшими лекарствами.
Я говорю, что сегодня выбирают Йожина. Отец кивает.
- По новостям показывали, как пропадают его противники. Находят головы, но они мало похожи на человеческие.
Где находят? И на что они похожи?
Папа пожимает тощими плечами. Недавно он качался, но затем удалил все бицепсы лекарствами.
- Йожин обещал вернуть людей в села, - говорит он. - Раньше все колхозничали в селах, поэтому было много еды.
Я говорю, что было хорошо.
- Но ведь в деревнях и селах все не поместятся. Кроме того, они не выживут без канализации.
Я улыбаюсь, представив, каково будет Присцилле без канализации.
- Будь я здоровым, - отвечает он, - я бы переехал в деревню.
Да-да, лекарства отнимают все силы. Я соглашаюсь и выхожу в город.
С городом у меня сложные отношения. Когда я был маленьким, а город - большим, он казался мне целым миром, если отбросить деревню, где нет канализации. Но со временем я значительно подрос, а город постарел и сгорбился. Люди засохли и пожелтели как листья. Шурша под ногами, они принялись ворчать исключительно о болезнях и пенсиях.
Их лица и улицы охватило отчаяние. Безумно перемигиваясь, глаза и вывески притянули друг друга. Как-то раз я зашел в любимый кинотеатр, однако туда уже запилили суши-бар, где курились кальяны и пережевывались шашлыки, а на экранах рекламировалась новая пиццерия.
Будь город европейским, старение пошло бы ему на пользу. Сюда бы приезжали туристы, чтобы хлебнуть старины. Опьянев, они водили бы хороводы вокруг архитектурных памятников. Они искали бы древние камни, чтобы поместить их в фотоальбомы.
Но какие камни на бетонном берегу, какие традиции в море ностальгии?
Дети города карабкаются на крыши. Не находя там ответов, многие бросаются вниз. Присцилла находила ответы в бутылке. Она пила мартини наверху и смотрела на огни, которые не греют. Затем подходила к самому краю и понимала, что живет не зря. Остапка больше дружила с городом, чем я.
Вот и сейчас многоэтажки наступают со всех сторон. Их глаза пусты. Я пячусь, но дома кругом.
Мне приходится идти напролом, я отталкиваю один дом, а в другой врезаюсь плечом. Они кричат от боли.
Я бегу до тех пор, пока не встречаюсь в метро с Гайдаренко. Он мой друг, и он ищет здесь сюжет. Гайдаренко пишет, но слишком медленно. Потому что гениально. Он такой один, иначе его достоинства обесценились бы.
- Я езжу в метро целую ночь, - говорит Гайдаренко.
Он ещё не ложился, поэтому день для него не наступил.
Спрашиваю, пойдет ли он голосовать.
- Меня устраивает нынешний президент, - говорит он. - Он никому не мешает.
Гайдаренко чиркает что-то в своем блокноте.
- Ещё немного, - говорит Гайдаренко, - и я допишу предпоследнюю главу третьей части. Тогда я размешу первую часть в интернете. Когда придумаю нормальное название.
Вчера он называл роман - "Звездные дневники", но его не устраивал намек на звезд. Я предлагал ему "Вселенских". Он сказал, что звучит слишком пафосно. А если назвать "Космическими", все подумают, что это фантастика.
- Я пишу литературу, - говорит Гайдаренко, - работаю в жанре литературы.
Он катается в метро с утра, чтобы ощутить, что чувствует его герой, который катается в метро с утра.
- Надо понять, о чем думает такой человек.
Я говорю, что герой может изучать рекламу или обувь людей. Если получится увидеть свое отражение, то подумает о себе.
- Стоп. Ты серьезно? - говорит Гайдаренко. - Чтобы придумать такое, мне не нужно выходить из дому.
Сейчас он начнет говорить о говне.
- Это же говно! Так думает каждый.
Он показывает на людей. Они не смотрят на нас, но явно подслушивают. Это заметно по шейным позвонкам.
- Мне важен ритм метро, - говорит Гайдаренко. - Ы-ы-ы-ы, ш-ш-ш-ш-ы-ы, топ-топ-топ-топ-топ. Я хочу написать эпизод в таком ритме. Читателю покажется, что он едет в метро.
Я говорю, что для этого не обязательно читать книгу.
- Видишь ли, - говорит он, - мастерство писателя в том, чтобы люди читали книгу, а не ездили в метро.
Я не согласен с Гайдаренко. Все зависит от того, куда людям надо.
- Я знаю, что надо нормальным людям.
Пассажиры вокруг напрягаются. По прическам видно.
- Такие расследования - это настоящий праздник. Который всегда с тобой. И нормальный писатель должен работать в эти праздники. Лишь тогда у него получится нормальный сюжет, который интересен нормальным читателям.
Не прощаясь, я выхожу на следующей станции. В сумке лежат "Звездные дневники". Книгу я так и не открыл, хотя часто читаю в метро. Я люблю этот ритм. Ы-ы-ы-ы, ш-ш-ш-ш-ы-ы, топ-топ-топ-топ-топ.
Я направляюсь к тому месту, где стоит автомобиль. В городе много таких мест, но здесь автомобиль стоит всегда. Это не иномарка и не россиянка. Машина не грузовая и не легковая. Не старая и не новая. Она самая обычная, но стоит на площади как вкопанная.
Кое-кто считает эту машину памятником, однако у неё есть владелец. Иногда он курит внутри, пьет кофе и смотрит на зевак. Когда ему надоедают, он закрывает авто и пропадает на долгое время.
- А что, если он просто не может завестись? - говорят люди. - Почему он не попросит о помощи?
Это бывший парень Присциллы. Впрочем, его не назовешь парнем. Он старый и глиняный с головы до ног. Когда-то он был певцом и учился в политехническом. Его любил весь город. Этот город такой серый, что любит ярких людей. Хотя бы слегка творческих, хотя бы на вид. А парень пел. Даже терпимо бренчал на гитаре, если не пересдавал сессию.
Присцилла называла его Големом. Когда она была маленькой, он приходил в её садик. Открывал рот - и пел. О женской любви. О лесбиянках. Дети не понимали, воспитатели тоже. Но хлопали стоя. Этот город уже тогда любил необычных людей.
Позже он повез Остапку на море. Он пообещал ей гостиницу, но это оказалась палатка на скалистом берегу Фиолента. Присцилла обгорела на солнце и вывихнула ногу. Она хотела домой, а Голем хотел отношений. Однажды он снял плавки и догнал её.
Остапка выросла на его концертах в подвалах. Голем удобрял её песнями. А потом начался кризис, и Голем распался. Потерял какие-то сефироты. Город продолжал его любить, но он перестал петь о любви. Присцилла ушла к фотографу, который запечатлел её наряженной на фоне трущоб и развалин. Все её друзья кричали от восторга, а громче всех кричал я, поэтому она пошла гулять со мной.
Автомобиль серый, как и раньше. Он стоит, но двигатель уже работает.
- Я ждал тебя, - говорит Голем.
Но я пришел сюда случайно. Просто хотел посмотреть на автомобиль, возле которого мы впервые встретились с Присциллой.
- Она Таня, - говорит Голем. - Я выведал у неё на море.
Рассказываю ему, что Остапка поехала голосовать за Йожина.
- Садись, - говорит Голем, - покажешь мне дорогу.
Они на лексусе, нам их не догнать. Тем не менее, сажусь в машину.
- А я уже проголосовал, - говорит Голем. - Теперь Йожин вышвырнет с площади мою машину.
Я говорю, что никто не узнает. Если Голем сам будет держать язык за зубами.
- Не собираюсь молчать. С давних времен я был против. Йожин глуп и некрасив. Впрочем, глупые люди не бывают красивыми.
Я прошу остановить машину. Разговор становится опасным.
Голем мотает головой.
- Мне нечего терять, - говорит он. - Кроме Тани.
Присциллу он уже потерял. Ещё на море.
Голем смотрит на меня, а не на дорогу. В его глазах непонимание. Затем смотрит на дорогу, а не на меня. Уже более осмысленно.
- Так вот же она!
Кто? По тротуару плетется парочка. Гайдаренко с женой. Голем отчаянно кричит и сигналит. Бросает машину на них, но Гайдаренко заслоняет жену своим телом.
- Таня! Таня...
Хватаю Голема за руку. Говорю, что это никакая не Таня. Но он не верит.
- Я нашла мужа в метро, - говорит жена Гайдаренко. - Он слился с блокнотом. А санитары не могли выдрать у него ручку.
- Я дописал главу, - говорит Гайдаренко. - Мой герой идет на выборы, но забывает, за кого голосовать. И тогда он садится в метро по привычке. Ездит - и смотрит на рекламу, обувь, людей. Он понимает, что совершенно не похож на них. Понимает, что не хочет голосовать ни за кого. И он подстраивается под ритм метро, которое несет его в то место, где нет избирательных участков.
Жена любовно прижимается к Гайдаренко.
- Просто мой герой меняется, - добавляет Гайдаренко.
- Таня! - снова зовет Голем из машины.
Я говорю, что Голем голосовал против Йожина.
- Мы тоже всегда проголосуем против, - говорит жена Гайдаренко. - Мы не хотим перемен.
- А ещё он урод, - говорит Гайдаренко.
Они уходят, а Голем сигналит им вслед. Я советую ему прекратить.
- Таня приходила на все квартирники, - говорит Голем. - Ей не сиделось дома. Она не могла жить без творческих людей. А я пел. Тогда все балдели от одной песни. Любовь на смертном одре. Я написал её практически сам.
Голем разгоняет свою машину, заметив впереди лексус.
- Ей нравилось, как я выгляжу. Она не смотрела на возраст. Главное, мои глаза, в них был смысл. Жалко, что они погасли.
Голем кричит лексусу:
- Верни мне Таню!
Потом ещё раз, намного громче.
Мы ждем, пока опустится стекло.
- Вы ошиблись номером, - говорит водитель джипа. Он похож на Йожина.
Голем обижается. Я пытаюсь предотвратить его столкновение с лексусом.
- Кто он такой, - кричит Голем, - чтобы говорить со мной в таком тоне!
Может быть, это и есть Йожин? Наш будущий президент.
- Я не голосовал за него, - говорит Голем.
Мне нравится его уверенность. Я спрашиваю, не хочет ли он в театр. Посмотреть сегодняшний спектакль. Без дальнейших отношений. Ведь он слишком стар, чтобы быть моим другом.
- А как же Таня?
Куда она денется. Я предлагаю выпить, чтобы было интереснее смотреть.
- Тогда мне нужно поставить машину, - говорит Голем.
Он разворачивается и возвращается на площадь.
Там всё забито людьми, которые проголосовали за Йожина, а теперь ждут изменений. Среди них мой старик и моя Остапка. Они стоят неслучайно близко друг от друга. Тем временем на сцене прыгает какая-то попса.
- Таня! - кричит Голем, выскакивая из машины. Он галопом несется к Присцилле.
- Мне казалось, - говорит Присцилла Голему, - что все кончено. Нам уже не по двадцать лет, чтобы начинать с двадцати.
Я напоминаю, что ей около двадцати. Она ещё может начать. Со мной.
Остапка улыбается и гладит меня по голове.
- В новую жизнь с новыми людьми.
Мне не нравится эта фраза. Ещё непонятно, победит ли Йожин.
- Экзитполы объявили его президентом, - говорит отец. - Мне уже не тревожно. Поэтому я здесь. Я больше не нуждаюсь в лекарствах.
Я поднимаю голову - и вижу вечер.
- Когда проводят выборы, - говорит отец, - нужно выбирать. Пускай даже чудовищ, если они симпатичны. Если они обещают завтрашний день.
Я спрашиваю, читал ли он "Звездные дневники". Он мотает головой. Я достаю из сумки книгу и раскрываю её.
- Темно, - говорит Присцилла.
Ничего, у меня хорошая память.
Я рассказываю, что в тридцать седьмом путешествии Йожину Громкому не удается покинуть Землю. Есть какая-то причина, однако я не силен в науке и технике. Вроде какие-то неполадки с соплами, например, насморк. Сопли текут рекой из ракеты. Не успевает Йожин взлететь, как тут же падает где-то в Африке или в Южной Америке. Вокруг прыгают одни кенгуру - они тычут Громкому голодных детенышей и выпрашивают у него деньги на грудное молоко.
Громкий спрашивает у кенгуру, куда его занесло, но в Танзании никто не говорит по-чешски. Даже по-русски никто не говорит. И тогда Йожину приходится самому давать имя стране. С третьей попытки он безошибочно называет Танзанию Танзанией.
Полдела сделано; Громкий заползает обратно в ракету и ставит себе кислородную капельницу. Закачивает в вены пузыри с воздухом. От этого ему так хорошо, что он счастливо хохочет. Ему даже не хочется домой к профессору Тарантино.
- Тот самый Тарантино? - спрашивает Присцилла.
Я говорю, что если она хочет того самого - будет тот самый. Я говорю, что утром в кабинет Йожина Громкого постучались кенгуру. Пока Громкий нежился в постели, их дети голодали до смерти.
Кенгуру требуют, чтобы Йожин стал их президентом. Все они приготовились голосовать за него. Танзании был нужен сильный лидер, чтобы начать процветать отовсюду.
Увы, Йожин не знает языка суахили. Он говорит по-чешски, что у него самого кислородное голодание. Говорит по-русски, что дома его ждет профессор Тарантино.
- У них любовь, что ли? - спрашивает Присцилла.
Я говорю, что такая же, как у нас с ней. Когда Громкий на Земле, они часто ходят гулять и часто ходят в театры. Я говорю, что в хорошей истории у героя должны быть недостатки. Йожин не полиглот и он задыхается без кислорода. Это недостатки. И это хорошая история.
Итак, кенгуру возвращаются в свою Танзанию ни с чем. Вскоре там начинаются выборы президента. Кандидаты не годятся даже в кенгуру. Проходит первый тур, второй... В третьем - перевыборы. До Громкого доносятся крики с площади, где протестует вся страна. Но он спит сном праведника. В его венах пузыри с воздухом, поэтому он легче тучи.
Через год его будит профессор Тарантино. Тот самый Тарантино, который любит Громкого. Кому-то может показаться, что у Громкого кислородное опьянение, а у него обычный отходняк. Он тянется к капельнице, но Тарантино перехватывает руку и мотает головой. Тарантино говорит, что он международный наблюдатель на выборах в Танзании.
Если бы не торжество демократии, Громкий и Тарантино никогда бы не встретились в Танзании. Громкий и Тарантино прославляют демократию. Они с удовольствием говорят по-чешски ни о чем. Потом говорят ни о чем по-русски. Потом говорят о ракете и её соплах.
Тарантино обещает починить ракету при одном условии. Он хочет, чтобы Громкий стал президентом Танзании. Он хитрый, а Громкий слишком подсел на кислород.
Как только кенгуру узнают о решении Йожина, они сразу перепечатывают бюллетени. Они отправляют детей на Килиманджаро за кислородом для будущего президента. Громкий побеждает с отрывом и надевает корону. А Тарантино чинит ракету и со спокойным сердцем улетает на родину.
Йожин начинает править, его портреты висят на основных баобабах улиц. Он подписывает все документы подряд, потому что не знает суахили. И потому что нуждается в кислороде. Кенгуру крутят им по-всякому, Громкий становится их рулем.
Однако никто не знает, что Громкий выстругивает из дерева акваланг. Кенгуру думают, что это статуя его самого, и не мешают Йожину. Они даже притаскивают ему спиленные баобабы.
В безлунную ночь Громкий убегает из президентской камеры и забирается на вершину Килиманджаро, где на ощупь наполняет баллоны кислородом. Потом на ощупь наполняет легкие кислородом. Потом ныряет вниз и плывет по пустыне как водолаз. Он плывет домой к профессору Тарантино...
Тем временем подходит Гайдаренко с женой. Сразу узнает нас, кивает и делает пометки в блокноте.
- Тихий президент лучше шумного, - говорит Гайдаренко. - Маленький лучше большого. Он не должен лезть в нашу жить.
Присцилла не согласна, мой отец тоже. Голем куда-то пропал.
- В Моравии все боялись Йожина, - говорит Остапка. - А зря, потому что он мой отец.
Остапка рассказывает, что когда её ещё не было в помине, Йожин жил в болоте. Его послала туда сначала одна девушка, а после - другая. Словачки не хотели отдаваться ему, и он довольствовался залетными пражанами. По Йожину давно плакала тюрьма, но он не знал этого. Он даже не знал, что такое тюрьма.
Йожин искал красивую девушку с красивой грудью. И нашел её в Визовице, где разворовывал колхоз. Она была единственной, а поэтому любимой дочкой местного председателя. Тот носил такую украинскую фамилию, что события вполне могли происходить где-то на Полтавщине. А скорее всего, там и происходили.
- Отца заносило на поворотах, - говорит Присцилла. - Благодаря порошку он оказывался в самых странных местах.
Однажды к нему прилетели Иваны. Их сбросили с самолета "Аэрофлота". Вроде русские, но по фамилиям - Пешак и Кошак. Йожин сразу принялся ими трапезничать, он не был расистом.
Иваны попросили не есть их, они предложили Йожину порошок. Однако Йожин по молодости лет ничего не понял. Он продолжил трапезу.
И тогда Пешак с Кошаком набили свои щеки порошком. Так учил их Гайдаренко, некий писатель с востока.
Йожин съел порошок вместе с Иванами, и тотчас перенесся куда-то на восток. В Визовице или на Полтавщину. С разворовывания колхоза и женитьбы на председательской дочке началась его политическая карьера.
Оказалось, что Йожину нравятся не только словачки. Он любил людей вообще, их вкус и запах. Всё - кроме голов. В них было слишком много костей, одни черепа.
Йожин знал, что делать с людьми этой страны. Знал, как победить безработных и пенсионеров. Что делать с докторами наук и медицины. Как использовать военных в мирной жизни. Для чего и кого растить детей. Он обещал перемены, которые всегда нужны людям. И не путал кнут с пряником.
Когда кто-то называл Йожина кровожадным людоедом, тому отвечали, что Йожин Сталин тоже был кровожадным людоедом. Однако при нем в стране были порядок и подъем, все работали и воевали.
- Как только родилась я, - говорит Присцилла Иосифовна. - Мы переехали в город, в котором партия сняла нам штаб-квартиру. Я выросла здесь, прикрываясь фамилией мамы.
Мой отец заявляет, что давно это подозревал. Присцилла похожа на Йожина, но не такая большая и лысая. Однако он не говорил никому. Боялся испортить наши отношения.
А её отец теперь правит целой страной.
- Пора сваливать из этой страны, - говорит жена Гайдаренко.
- Все намного хуже, чем мы ожидали, - говорит Гайдаренко.
Он давно собирается уехать, только не в Моравию, а в Богемию.
- Потому что мы с женой - богема.
У меня по-прежнему книга. Гайдаренко замечает надпись на обложке.
- Кто-то стырил мое название, - говорит Гайдаренко.
Предлагаю переименовать его "Звездные дневники" в "Метеоритные".
- Слишком апокалиптично, - говорит Гайдаренко. - Как-то...
Он не договаривает. Из толпы выныривает Голем, впивается в Гайдаренко зубами и утаскивает его на дно. На площади так шумно, что никто не слышит воплей моего друга.
- Голема создал мой муж, - говорит жена Гайдаренко. - Вылепил из глины, кормил чесноком и салом. Позже вложил ему в голову свои писульки и научил бренчать на гитаре.
Мой отец заявляет, что давно это подозревал. Голем похож на Гайдаренко, хотя и пишет похуже. Но он молчал, чтобы не испортить наши отношения.
- Голем всегда был каким-то глиняным, - говорит Присцилла.
- Теперь мне не с кем ехать в Прагу, - говорит жена Гайдаренко.
А народ продолжает веселиться: Йожин - наш президент.
Я говорю дочке президента, что мы пропустили спектакль.
Она качает головой и медленно отходит от меня.
- А я все равно пойду, - говорит она. - Мне есть куда.
Кто бы сомневался.
Я остаюсь один в толпе. В моих руках только "Звездные дневники".