Аннотация: Начало повести. Неисправленное. Написание продолжается.
СНЕЖИНКА НА ПЛЕЧЕ
...Так кто, кто из нас проник?
Я прячусь и ускользаю
Не замедляясь на миг
Тебя от себя спасаю
Так кто, кто же посетил
Тупик опасных секретов
Я знаю мне нужно уйти
Чтобы спасти
Я сделаю это.
Fleur "Я сделаю это..."
Белый снег...
Он шел по хрустящему белому снегу, покрытому легкой пеленой мелких хрусталиков. Дорога под его сапогами искрила...
В снегу оставались глубокие темные впадины следов, сплетающиеся в одну неровную цепочку: то возле черных кустов ежевики она сбилась в сторону, то обошла стороной высокую обледенелую сосну...
Луна светила голубоватым призрачным светом на длинные блестящие хвоинки, в темноте так напоминающие острые тонкие когти задремавшего филина...
Из-под сапог вылетали стрельчатые бледные снежинки и, медленно кружась, опускались к остальному снежному покрову...
В ночном заснеженном лесу было совсем тихо, лишь иногда хрустела где-то неподалеку ветка, или с хлопаньем взлетал из своего гнезда сыч, разбуженный какой-то неясной тревогой. Сыч не понимал, но подсознательно чувствовал - и поэтому был еще жив.
У самого горизонта небо начинало розоветь, и луна все больше пряталась в кружеве утренних облаков. Совсем неподалеку на востоке прокричал петух, знаменуя утро. Последние звезды на светлеющем небе постепенно гасли, и лес озарялся неясными бродячими тенями, подзолоченными скорым рассветом...
Даже если ты уйдешь, я все равно не смогу вернуть себе это небо. Даже если ты не оставишь следов на чистом и белом снегу, я все равно найду тебя, сколь далеко бы ты не ушел. Даже если ты опять прогонишь меня, я не смогу развеяться ночной тенью - я буду снежинкой, осевшей на твоем плече, первым теплым лучиком весеннего солнца, крошкой янтаря догоревшей осени...
Я буду снежинкой на твоем плече. Твой холод не даст мне растаять, став невесомой и печальной капелькой...
Такой белый снег...
У хала были глаза цвета зимней ночи. Темно-синие, окаймленные серебряным ободком. В таких глазах могло затеряться лето, если бы случайно в них заглянуло. Но там, где он ходил, лета никогда не бывало.
Если он не двигался (а он никогда просто так не двигался), то совсем терялся на фоне молодой зимы. Он был бел, как снег, и холоден, как снег. Его волосы были мириадами заледенелых добела паутинок, почти прозрачных и таких же тонких. В темноте они казались жидким серебром, пролившимся ему на плечи. Лицо хала было белой идеальной маской, неподвижной, но красивой до сверлящей боли в зубах. Не такое, как у фарфоровых декоративных кукол, а такое, какое бывает у только что выпавшего снега...
Одет Сши тоже всегда был в одежды только белых и серых тонов - холодный, пугающе-красивый. Настоящий зимний призрак - но никак не хала, каким он считался по рождению. Не дракон, живущий в ночных кошмарах людей и исчезающий с рассветом. Люди стали слишком мало спать, а петушиные крики перестали служить верным будильником...
Этой промозглой ветреной ночью Сши пришел в деревню на краю света. Деревню, спрятанную в далеких северных горах, скрытую в лесах, заметенную снегом и опавшей листвой. Многочисленные безликие города и притрушенные снегом пустыри остались далеко позади. На много миль назад за ним тянулся мертвый холодный след.
Сши пришел в деревню на краю света, а за ним шлейфом его отточенного серебряным мехом горностая плаща прилетели буйные злые снега, и дрожащая, вьющаяся у ног поземка, и первый серый лед, непрочный и опасный. Сама Зима пришла вслед за хала, ступая след в след, не выдавая себя прежде, чем не станет слишком поздно. А еще следом за Сши пришли и северные крупные волки - белые, как едва выпавший снег. Их вела Хорт, волчья богиня, бесплотный дух, порожденный ночными кошмарами и несбывшимися надеждами.
Деревня стояла на краю света. Одинокая, позабытая, затерянная. Цивилизация обошла ее стороной. Ее не могут найти ни люди, ни звери, ни призраки. Ее обитатели мало похожи на настоящих людей, они верят в своих богов, приносят им жертвы, видят цветные сны и разговаривают с душами умерших. Древние норданы... Их осталось очень мало, не больше нескольких десятков, и те медленно, но верно исчезают.
Деревня на краю света. Норданы верят, что если посмотреть с обрыва вниз, можно увидеть лицо своей смерти. Мало кто смотрел вниз, в темно-зеленую мешанину лесов и гор... а те, кто не испугался и все-таки глянул, уже никогда не возвращались...
Во дворах испуганно забрехали собаки. Всполошились птицы в сараях. Кони, белые и длинногривые, забили копытами в створки конюшни. Только люди - ни один человек - не вышли на улицу, посмотреть, что же случилось.
- Ты пришел слишком рано, - теплым ветерком прошелестело за его спиной. Из-под ног разноцветной стайкой вспорхнули сухие кленовые листья.
Сши удивленно обернулся. Кто-то посмел заговорить с ним! И в таком презрительно-насмешливом тоне! Это было странно и неприятно.
По щиколотки утопая босыми тонкими ногами в золотом лиственном ковре, напротив него стояла худенькая загорелая девушка с огненно-рыжими волосами, трепещущими на пригнанных им ветрах. Она непринужденно облокотилась на чей-то деревянный заборчик и с интересом, бесцеремонно рассматривала хала. Словно оценивала.
Девушка была одета явно не по погоде - в легкое черное платье из тончайшего шелка. Ее тоненькую шейку поздним плющом обвивала простая серебряная цепочка с крестиком. Глаза - большие, живые - совершенно не подходили к ее горящей осенними красками внешности. Словно она заменила их двумя гранеными осколками прозрачного льда. Прохладные, ветреные...
Девушка ожидающе улыбалась, рыжие прядки густой гривы волос падали на лицо, отчего она забавно щурилась. Казалось, ни сам хала, ни пришедшая за ним следом Зима, рычащая и неспокойная, не пугали ее.
- Уходи отсюда, ребенок, - прошипел Сши, в упор глядя на наглую незнакомку, едва ли достающую ему до груди, - здесь тебе не песочница.
Девушка нахмурила тонкие светлые брови, отчего у нее на лбу появились две крохотные морщинки, и наклонила голову вправо.
- Ребенок, играющий на минном поле, здесь скорее ты, - ее голосок прозвенел легко и непринужденно, словно издеваясь, - я задала вопрос и жду на него ответ.
Она не шелохнулась, не поменяла выражения лица - но в морозном воздухе над ними ощутимо запахло грозой.
- Что ты сказала? - никаких оскорблений, он даже голоса не повысил. Только глаза хала - ледяные до дрожи - побелели и застыли в неподвижности. Еще одно слово - и от нее не останется даже снежной пыли...
- Мальчик, это не твои земли, и ты здесь не хозяин, - ее слова казались колючими снежинками. Она разозлилась и добродушный морок распался сотней крылышек стрекоз, тысячей ястребиных перьев. Под черным сарафаном бешено разметали листву два рыжих лисьих хвоста. На плече девушки сидел, до крови вцепившись острыми когтями в нежную кожу, нахохленный темно-пепельный филин, готовый в любой момент сорваться с места и вырвать незнакомцу серебряные глаза.
- Кто ты? - раздраженно выдохнул Сши, пытаясь унять нарастающий внутри подобно снежному кому гнев.
- Ты здесь гость, поэтому представиться должен первым, - если бы он не был хала и никогда не имел детства, он бы мог поклясться, что она - его наихудший детский страх, воплощение всех его кошмаров и неудач. Если бы он не был хала...
Сдерживая ярость, мужчина сквозь клыки процедил:
- Я - Си"ш"шй"я, и я давно шел в эту деревню на краю света.
- Тогда ты должен был знать, что пока здесь живу я, здесь никогда не будет зимы, - она гордо откинула рыжие пряди с загорелого лица и неприятно улыбнулась, - меня зовут Холде. И тут обитают моя свита, мои воины и охотники.
Словно в подтверждение ее слов из туманистой серой мглы за спиной девушки вырисовались две фигуры. Хрустя опавшей листвой и неприязненно глядя на хала, к Холде подошла молодая кобылка, словно сотканная из чистого лунного света, и скалящий клыки большой белый пес с красными глазами.
- Ясно, - холодно усмехнулся он, - так ты гуро-рисса, ведущая Дикой Охоты, одна из дочерей Одина. Тогда понятно, в кого ты такая неукротимая. И почему же ты не даешь мне пройти?
- Это единственное место на земле, где всегда осень, - ее голос прошелестел сухой листвой, - здесь никогда не выпадал снег. Я слежу за тем, чтобы наша охота никогда не замерзала.
- С тобой непросто будет справиться, - холодно произнес Сши, - но пройдет несколько дней, и вся твоя листва покроется белым снегом.
Холде оскалилась, показывая ровные звериные клыки. Она могла одним взмахом лисьих хвостов превратить гостя в догнивающую хвою с шишками, но... он прав, слишком просто. И она не имеет права. Пока что. Пока не закончатся золотые дни листопада, и не наступит настоящая, жестокая осень.
Если спрыгнуть вниз с обрыва, можно улететь в небо. Парить над зелено-белым гобеленом раскинувшихся внизу заснеженных лесов, вдыхать свежий морозный ветер и потом, когда крылья устанут и разлетятся мириадами искр-перьев, устремиться к земле, и гаснуть, гаснуть последней бахромой опавшей листвы, замерзшей бабочкой, порвавшейся паутинкой...
Странные порой желания бывают у осени.
Девушка стряхнула наваждение и вновь посмотрела на хала. Он стоял неподвижно, словно примерзнув к земле, и изучал ее своими прозрачными льдистыми глазами. Холде замерзла, неописуемо замерзла, но не позволила себе расслабиться перед ним. Непростой противник. Снежный змей. Ну что он здесь забыл? Неужели ему мало целого мира?
- Иди домой, девочка, - наконец произнес Сши, - я не трону твоей драгоценной осени, пока она сама того не захочет.
Гуро-рисса презрительно фыркнула, дав понять, что она об этом думает, и все же отошла от заборчика. На том месте, где она стояла, золотистая виноградная лоза, покрытая сочными матовыми ягодами винного цвета, тут же засохла и скрючилась, а листья покрылись белым инеем. Глупый ребенок. Она не даст ему навести здесь свои порядки, слишком многое было потеряно, чтобы создать такой уединенный рай. Слишком многое.
Холде развернулась и направилась к своей кобылке. Не обернувшись. Не боясь, что он подло нападет со спины. Ее свита - не единственные существа, способные защитить.
Пес послушно поплелся за хозяйкой, весело помахивая белым пушистым хвостом, а филин, развернув круглую голову назад, еще долго сердито смотрел на замершего хала, ледяную статую среди огня осени. Мальчишка... а строит из себя великого героя-мученика. Сколько ему? Несколько тысяч лет? Да нет, скорее несколько сотен... Ребенок...
Холде грустно покачала головой, махнула рукой и жизнь в деревне снова возникла: зашумели торговцы, захихикали крепкие румянощекие девушки, заглядываясь на рыжеволосых молодцев, забегали по улицам дети...
Знали ли они, что буквально несколько секунд назад рядом с ними разговаривали двое Высочайших - покровителей стихий, могучих богов, свирепых охотников? Вряд ли. Единственное, о чем люди догадывались, но молчали, было то, что вечная осень вокруг - неспроста. И черные внезапные грозы - тоже. Знали и молчали. Так для них - правильней. Так безопасней.
Небо вспыхнуло темным серебром. Грозные тучи, словно волки-великаны, заволокли все небо, скрыв бледное осеннее солнце в своих раззявленных пастях. Где-то за ними, высоко в небе, громыхала запоздалая буря, орошая деревню и лес мелким дождем. Тоскливо слетали с деревьев огнистые листья и, коснувшись земли, превращались в бурые скомканные скелетики.
Вторя грозе, в лесу шел листопад. Желтые, янтарные, алые, пунцовые, оранжевые листья сплошным непрерывным потоком падали с покореженных веток, как огненный ливень, как кровавый снег. Казалось бы, уже и деревья должны остаться голыми, и неоткуда в лесу взяться новым листьям, но вечер накрывал серым покрывалом сумерек мир, а листопад все шел. Такое небывалое явление в месте на краю света...
Холде гневалась. Ей было непонятно, зачем здесь появился Зимний Змей. Он мог засыпать снегами всю землю, даже такие регионы, как Африка или Австралия, но пришел именно сюда! Или эта деревня осталась единственным местом, еще не заснеженным хала? Заповедник осени.
- Холде, перестань, - тихо приказал Акраим. Его приказов она всегда слушалась, не из-за того, что он был богом и ее мужем, а потому, что верила, - плохого он не посоветует. Но в этот раз...
- Холде, - мужчина говорил тихо и спокойно, не кричал, но девушку как холодной водой облили. Она встрепенулась, рассеяно огляделась. Вот он, ее Акраим - сидит себе спокойно в кресле у камина, закинув ногу за ногу и задумчиво глядя в беснующийся огонь; его длинные золотые волосы свободно раскинуты по плечам, пламя бросает разноцветные блики на загорелую темную кожу, а красивые желтые глаза сверкают в темноте.
Холде сидела тут же рядом, положив голову мужу на колени и позволив сильным и нежным рукам перебирать ее огненные короткие пряди. В комнате пахло горящей сосной, тающим на столе медом и дождливой сыростью. За окном темнело, и помещение заполнялось движущимися фиолетовыми тенями.
- Холде, останови листопад, пожалуйста.
Ну, зачем он ее просит? Как будто сам не может его остановить...
- Мне он нравится.
- Неправда. Ты просто злишься, - возразил Акраим. Поднял ее как пушинку и посадил себе на колени. Холде даже не заметила этого, находясь в какой-то прострации. Она прижималась к широкой мускулистой груди своего бога и думала о Сши. Он все никак не выходил у нее из головы. Дерзкий, наглый, самоуверенный, красивый ребенок! Кем он себя считает?!
- Я не злюсь. Нет повода, - ну, правда, не мог же Он так сильно ее задеть?
- Повод есть. Не хочешь сказать, какой? - нежно спросил Акраим.
Акраим - не просто бог. Не один из воинов ее свиты. Акраим - Волк черной полуночи, могучее извечное существо, охраняющее Дикую Охоту и посылающее ей вслед голодные грозы. Некогда бог давно исчезнувшего народа северных гор - теперь покровитель этой маленькой деревеньки на краю свету. И муж самой свирепой из своих осенних гроз, ведущей Асгардсрейи, древнейшей фэйри...
- Насколько я сильна? - неожиданно задала вопрос девушка.
- В каком смысле? - не понял мужчина. - Ты очень сильна физически.
- А не физически? - подозрительно уточнила она.
Акраим отстраненно посмотрел в танцующее пламя и вздохнул. Только не это. А ведь начиналось все так хорошо.
- Все мы слабы, когда речь заходит о нашей душе, - ласково ответил бог, - и обычные люди, и призраки, и боги. Наша душа - самое уязвимое место.
- У нас есть душа? - презрительно скривила губы в каком-то оскале Холде. Она резко вскочила с колен мужа и обвиняюще ткнула пальцем ему в грудь. Девушку распирали эмоции: и злость на ледяного Сши, и раздражение на мужа, не сумевшего ее понять, и усталость от самой себя и своей долгой жизни. Листья за окном заструились еще обильнее.
- Мы бездушны, - зашипела она, - мы как покойники, но еще ходим и чувствуем. Да и не разучились ли мы чувствовать за долгие годы жизни? Что ты чувствуешь сейчас ко мне? Разве любовь не завяла еще пять тысяч лет назад?
- Ну, что ты говоришь, - одними губами произнес Акраим, - неужели ты меня больше не любишь?
- Конечно, люблю, - слегка раздраженно бросила гуро-рисса, - но это уже не та любовь. Страсть, ненависть, страх - все это давно умерло. Осталась лишь привязанность, да и то по привычке. Я тебя люблю, Рима, но совсем по-другому.
- Почему-то мне больно это слышать, Хол, - мужчина упрямо посмотрел на нее, зло бьющую деревянный пол рыжими хвостами, - ты сейчас взволнована и не понимаешь, что говоришь. Поверь, наступит утро и наваждение пройдет...
- Нет, не пройдет, - девушка устало опустилась на пол и как-то сразу поникла - побледнели яркие волосы, померкли серые глаза, а на плотно сжатые губы прокралась мерзкая улыбка, - он теперь будет преследовать меня всю вечность. Его бешеный ледяной взгляд...
- Кто проник в твое сердце? - сухо поинтересовался Волк.
- Он не просто проник в мое сердце, - холодно ответила Холде. Пол вокруг ее босых ног медленно покрывался седой изморозью. Девушка помолчала, глубоко вдыхая запахший озоном воздух, и продолжила:
- Он заморозил его, превратив в кусочек голубого льда, такого же острого, как и его глаза.
В комнате воцарилась мертвая тишина, было слышно, как на улице заунывно воет ветер, разбрасывая листья и мелкие веточки по улицам, лупит в окна и двери дождь, крысиными лапками барабаня по крышам, скрипит старая древесина, впитавшая зеленую влагу...
Такой грозы норданы давно уже не видели.
- Чем же он так тебя задел?
- Не знаю, Рима! Я этого не знаю! - гуро-рисса заметалась по комнате, в жесткий рыжий мех ее хвостов впутывались травинки и щепки. - Он просто пришел сюда и возомнил себя хозяином. Этот ребенок решил, что может распоряжаться судьбой осени, как только ему заблагорассудится! А я говорю, в нашем крае не будет зимы!
- Ладно, я понимаю, - вечный листопад - это люди еще могут понять, - Акраим встал с кресла и подошел к окну, - но падающие вместо дождя с неба огненные струи размером с добрый веник явно вызовут нехорошие подозрения.
Холде испугано подбежала к единственному окну, наполовину зарешеченному черными стрелами, и вскрикнула. На улице творилось нечто невообразимое. Из глубин темного аметистового неба прямо на землю срывались редкие, но, тем не менее, громадные языки пламени. В местах, куда они падали, против ожидания появлялись не прожоги, а серебристые ледяные кружочки, словно следы от снежных окурков.
- Лисенок, остановись, - мужчина накинул ей на плечи тяжелый теплый плед и стал рядом. Девушка упрямо сжала губы, отчего они превратились в узкую белую полоску, но ничего не ответила. Едва не плача, она смотрела на безумства природы, ее природы, ставшей в один миг диким незнакомым зверем. Странным, чужим... он встречался с Холде взглядом, хищно щурился и рычал.
- Почему, Рима? - печально спросила она. Неужели она действительно испугалась глупой и пустой угрозы хала? Она... так просто сдалась?
- Милая, - Акраим обнял ее сзади за плечи и вдохнул густой пряный аромат ее волос. Они пахли... цветущим лугом в самом конце августа.
- Не бойся, - шептал он ей на ухо, - я же с тобой. Я не позволю никому тебя обидеть. Позволь... позволь мне увидеть это. Я хочу знать, Хол...
Девушка не ответила. Она до боли сжимала бледные тонкие пальцы мужа, такие горячие, и молча глотала горькие слезы.
"Потому что молчание это тоже Ответ на мой нелепый вопрос..."
Огненные струи перестали падать с неба. Листья все еще струились, но меньше, спокойнее. Небо засеребрилось, смыв кровавым закатом темные чернила и разогнав облака. Дождь пошел сильнее, напористее, как и всегда бывает в последние дни ноября. Приукрашенную инеем твердую землю затопляли мутные грязные лужицы.
Познание всегда происходит через единение. Единение неба с землей, огня со льдом, вечера с ночью...
Познание всегда приходит через боль.
Деревня тихо гасила огни, дороги развезло и они исчезли в сгустившемся мраке. Шумел дождь. В лесу выли волки, белые, нездешние.
...Ярко горела огнем листва под тонким стеклом ледяной воды.
Начало повести. Неисправленное. Написание продолжается.