Бордель как обычно был забит под завязку. Танцовщицы крутились на шестах, демонстрируя все свои прелести и разогревая вновьприбывших на более смелые подвиги. Ребята, собравшиеся у помоста, весело гоготали и одобрительно посвистывали, сопровождая выход очередной девушки. Марк подошел к барной стойке и присел на высокий крутящийся стул. Через некоторое время подтянулся и Джерри. В углу, за большим круглым столом сидели парни из второй роты, и Марк кивнул им. Они шумно поприветствовали его в ответ, не выпуская из рук стаканов с выпивкой и не прекращая обжимать молоденьких шлюшек. Джерри неприязненно покосился на них: дома у него осталась сестра примерно того же возраста. Марк лишь усмехнулся, его семья погибла при одной из ночных бомбардировок семь лет назад, когда ему было двенадцать. Он пристроил руки на стойку, которая была залита каким-то вонючим коктейлем, пробормотал проклятие и крикнул бармену.
- Эй, Фил! Ты что вместо борделя свинарник решил тут устроить?
- А, да это же наши храбрые молодые бойцы! - Фил вынырнул из-за стеллажа с бутылками, как черт из табакерки, - Здорово, Марк, здорово, Джерри, что-то вы зачастили в последнее время
- Похоронный билет нам выписали, дружище! Завтра снова на передовую, а ты не отвлекайся, три тщательнее свою палубу. За что мы тебе деньги платим?
- Слабохарактерный ты стал какой-то, Фил, - хохотнул Джерри. - Теряешь авторитет. Кто тут у тебя так нагадил и не убрал?
- Ерунда! - отмахнулся бармен. - Желторотики отходили от боевого крещения.
Марк задумчиво почесал подбородок:
- Слышал я, туго им пришлось: пол батальона положили под пулеметы из-за дурного офицера, который вывел их на километр южнее, чем было надо, прямо на капониры у Пригорья. Хорошо хоть старшина один толковый оказался. Собрал и вывел выживших к своим.
- Что за офицер то? - спросил Фил.
- С учебки прислали вместе с пополнением.
- Ох уж мне эти офицеришки с учебки! Какой дурак их в бой сразу посылает, да еще с батальоном таких же... - возмутился Джерри.
- Говорят, сын какого-то известного хрена-политика из Столицы, - сказал Марк.
- Вот черт дернул его на передовую!
- Так что ты, они там все патриоты. Поди, хотел отомстить злобным врагам за поруганное отечество. Отомстил, блин, и червей накормил!
- Так им и надо, козлам! Выжил бы он, папаша мигом бы прислал самолет и домой вернул, потратился на психологов и годовой отдых где-нибудь на морском курорте и гордился бы, сволочь: сын политика - герой, бил врага и себя не жалел, а о том, что положил кучу пацанов необстрелянных, никто бы и не пискнул.
- Ничего, отмокли ваши желторотики выпивкой, дай бог каждому. Сейчас с девочками отдыхают.
- Что, до главного не дозрели? - удивился Марк.
- Да какое им главное? - возмутился Фил, протирая тряпкой очищенную от пустых бутылок и грязных стаканов стойку. - У большинства из них бабы ни разу не было, а ты - главное.
- Ладно, принеси нам пока чего-нибудь выпить, а то от этих разговоров в горле пересохло.
На стойке перед ними появились два чистых стакана и бутыль рома.
Солдаты захохотали:
- Да уж, Фил. Этим мы утолим жажду в два счета.
Стакан опустошался за стаканом, и мир становился добрее и приветливее, а завтрашний день далеким-предалеким. Барная стойка, пустые рюмки, початая бутылка, тлеющие в руках сигареты и их горький дым, постоянный полумрак и полуголые девицы - они чувствовали себя здесь, как дома, потому что свой настоящий дом они забыли очень давно. Этот образ сгорел в пламени войны, и от него не осталось даже пепла. Бордель с глупым и длинным названием "Спи спокойно, солдат!" заменил им дом на длинный военный год, и сейчас, сидя здесь, они были практически счастливы. Не хватало только одного.
- Думаю, Фил, пришло время для главного, - сказал Марк.
- Может в этот раз не стоит, - как-то неуверенно возразил Фил, - И так уже два раза на этой неделе.
- Еще скажи, старый дурак, что тебе нас жалко, - пробубнил Джерри.
- Может и жалко, - тихо ответил бармен.
Марк отрицательно махнул рукой:
- Ни хрена тебе нас не жалко. Если было бы, то ты безоговорочно принес, что просят.
Фил последний раз умоляюще посмотрел на них:
- Я думаю, девочки лучше помогут вам расслабиться.
- Сам трахай своих девочек, - хохотнул Марк.
- Так я уже, кто же приводит их в боевую готовность.
- Заткнись, ублюдок, - Джерри бросился на него с кулаками, но Марк вовремя перехватил его и усадил обратно.
- Спокойно, дружище! - похлопал он Джерри по плечу. - Старая дурацкая солдатская шутка. Многим нравится.
- Я - не многие!
- Уж мы то знаем! - улыбнулся бармен. - Хороший ты парень, Джерри, удивляюсь я тебе. Столько лет на войне, а, поди ты, до сих пор моралистом остался.
- Пошел ты!
- Ладно, будет вам ваше главное, подождите минут пять.
- Дуралей ты, Джерральд! - пробормотал Марк, когда Фил ушел, - Все никак в толк не возьмешь. Война - она же для всех одна. Мы, солдаты, воюем на передовой, девчонки эти малолетние - здесь, сволочь, Фил, за своей барной стойкой - у каждого своя война. Представь только, что бы было, если не было б не девок, ни таких торгашей, как Фил. Молчишь? А я скажу тебе: крышка нам была бы. Сотню раз погибли за эти годы, потеряв последний стимул для существования. Ведь у нас нет ничего больше кроме таких засраных борделей, где можно уснуть без боли и страха, где можно уснуть и видеть сны. И пойми, их война намного честнее и правильнее, потому что они борются за свое существование, за то, чтобы выжить, а за что воюем мы? За развалившуюся страну, в которой с начала войны правительство менялось миллион раз, за то, чтобы не дать таким же бедолагам, как мы, пройти еще на километр вперед или выцарапать у них полкилометра выжженной, нашпигованной тоннами железа и залитой галлонами крови земли? Нет, мы воюем за такие дни, как сейчас, за эти паскудные дни фальшивого счастья, иллюзий и заоблачных мечтаний.
- А может, мы воюем за победу?
- Победу? - Марк зашелся истеричным смехом, - Победу, говоришь ты? - он схватил Джерри за воротник гимнастерки, притянул к себе и зашептал, глядя в глаза. - Не вздумай больше повторять это слово: ребята в роте услышат - ноги тебе переломают, не посмотрят, что свой, а то чего доброго, шило в бок воткнут, подумают - издеваешься, - Марк отпустил его. - Я то знаю, что ты по дурости и наивности неизлечимой болтаешь, а старики наши не поймут. У них жены с детьми там остались и не видели они их много лет, да и смирились с тем, что не увидят никогда больше. Человек, сволочь, вообще ко всему привыкает. Хотя давай посмотрим с другой стороны. Вот война закончилась, что ты будешь делать? Ты же не знаешь ничего, кроме смерти, и ничего, кроме как убивать, не умеешь. Да, конечно, мы с тобой можем по звуку различить калибр несущегося нам на головы снаряда или по гулу в земле определить тип движущейся техники, но что это тебе даст на гражданке. У тех же стариков остались семьи, дети, у них была работа, дом. У нас же ничего этого нет, ничего не связывает нас с довоенной жизнью.
- Я согласен, - угрюмо кивнул Джерри, - но почему бы не наладить эти связи, ведь можно доучиться, получить высшее образование, найти работу, жениться в конце-концов!
- Да, все что ты говоришь правильно и логично, но вопрос не в правильности, - Марк сделал небольшую паузу и грустно улыбнулся. - Вопрос в том, сумеешь ли, хватит ли у тебя сил, после того, как ты треть своей жизни, всю свою молодость провел в окопах, походных лагерях да транспортных эшелонах, из женщин знал только шлюх, а из развлечений - выпивку и игру в карты, перестроиться на новый лад. Ты сломаешься, сопьешься, станешь наркоманом, да еще в придачу изгадишь жизнь какой-нибудь девчушке, с которой свяжешься. Нет, мой боевой друг, это тупик. Десять лет длится эта проклятая война. Десять лет - это целая жизнь, и нет ей конца и края. Всем она надоела, никто и не помнит с чего она началась, а мы все лупцуем друг друга по инерции, по привычке, даже, потому что это единственное, что мы помним, и это забыть нельзя.
Повисло тягостное молчание, но тут подоспел Фил и поставил перед ними два высоких красивых стакана на подносе.
- Заткнись, будь другом! Мы это слышим каждый раз, когда ты его приносишь.
Джерри некоторое время сидел молча, погруженный в собственные невеселые размышления, а потом взял стакан и в несколько глотков осушил его. Марк не стал отставать и последовал его примеру.
- Теперь идите в комнату отдыха, - сказал Фил. - Дорогу помните, чай не впервой.
Пошатываясь, два солдата отправились в дешевую ночлежку, что была при борделе. В узком коридоре, заполненном тусклым светом запыленных лампочек, Джерри дернул Марка за рукав и спросил:
- Мы можем жить без этого?
- Не городи ерунды, - отмахнулся Марк. - Ты же сам прекрасно знаешь, что этот коктейль физической зависимости не вызывает, если хочешь, можно от него отказаться.
- Но мы никогда не откажемся.
- Да, черт возьми, - воскликнул Марк, - да! Потому что это единственный светлый момент в нашей никчемной жизни, среди грязи и крови, пусть даже таким способом, но по-другому мы уже не можем возродить что-то хорошее в своей проржавевшей душе.
- Как так можно жить, когда хорошего в сердце не осталось ни капли и его приходиться вливать в себя с какой-то пакостью?
- Ничего, друг, успокойся. Завтра мы отправимся на передовую, и мир снова станет простым и понятным. Эх, говорил же ротный, что нельзя давать солдату на войне слишком длинные увольнительные, а мы обматерили его тогда, дураки. Но сейчас это не важно, ибо нас ждут приятные сны.
Ночлежка представляла собой большой зал, сплошь заставленный кроватями, прям как в доброй старой казарме. В ней было тихо и темно, солдаты, принявшие Дримворк-коктейль спали без задних ног, не издавая ни звука. На лицах их был покой и просветление, некоторые улыбались. Марк быстро прошел к кровати у окна, он никогда не любил этого зрелища. Джерри устроился на соседней, немного повозился и через несколько минут задышал ровно и глубоко. Из маленького окна лился бледный лунный свет, водопадом стекая в убогое помещение, выхватывая, словно прожектор патрульной машины, куски пространства из темноты: часть стенки с обвалившейся штукатуркой и неровной каменной кладкой, край чьей-то кровати с давно не стираным постельным бельем, полусгнившие деревянные полы, потолок, посеревший от сырости и обросший клочьями паутины.
Марк повернулся на бок и уснул.
...В офисе был будничный кавардак, люди сновали туда-сюда, что-то кричали друг другу и жарко спорили, мягко постукивали кнопки клавиатур под умелыми руками, стояла жуткая духотища, кондиционеры явно не справлялись со своей работой, и, как назло, нельзя было открыть окна, потому что офис стоял в центре, и уличные шум тогда грозил заглушить все остальные звуки. Марк откинулся на спинку стула, ослабляя тугой узел галстука, намного подумав, стянул его с шеи и положил на дальний край стола. Затем он расстегнул две верхние пуговицы рубашки, хлебнул уже успевшей стать теплой минералки, надел наушники, в которых играла тихая мелодичная музыка и снова принялся за дурацкий отчет. Остался жалкий десяток страниц, и с делами на сегодня покончено. Можно поиграть с ребятами по сети в какую-нибудь командную стрелялку, дожидаясь конца рабочего дня. Через несколько минут его похлопали по плечу, он снял наушники одной рукой, другой, продолжая набивать текст.
- Марк, тебя шеф вызывает.
- Меня? - сильно удивился он.
- Ну не меня же! Он просил зайти к нему через полчаса.
- Ладно, - ответил Марк, про себя думая, что неплохо бы было, если ему поручат что-нибудь посущественнее этой бумажной волокиты.
Ровно через полчаса Марк стоял перед кабинетом шефа, дожидаясь своей очереди на вход. Наконец оттуда вышел надушенный франт с чемоданчиком, и секретарша ему кивнула, заходи мол. Шеф сидел в своем кресле и разговаривал по телефону. Когда Марк вошел, он махнул ему на стул, стоящий рядом с его столом. Шеф договорил, положил трубку и приветливо улыбнулся.
- Мистер Стентон, здравствуйте!
- Здравствуйте, шеф, вызывали?
- Надо полагать, что да, раз вы здесь, - он усмехнулся. - Давно за вами наблюдаю, молодой человек, и вот, решил, что ваш потенциал нельзя тратить так бездарно. Теперь вы будете занимать должность моего личного представителя, и первым делом отправитесь в командировку в Фермовы шахты. Разрешите возникшую там проблему с персоналом, они чудят что-то в последнее время.
- Когда вылет? - еще не до конца веря услышанному, спросил Марк.
- Послезавтра, а до этого отдохните, как следует, наберитесь сил. Вот здесь, - он протянул папку с бумагами, - все необходимое. Вам никто не будет ни в чем препятствовать. Содействовать, скорее всего, тоже, сами понимаете - шахты, но все козыри у вас на руках. Проведите расследование и выясните причину волнений. Ну, вот, пожалуй, и все, - шеф встал.
- Спасибо, я постараюсь не подвести вас.
- Уж постарайся! И запомни: если все пройдет удачно, тебя ждут большие перспективы.
Они пожали друг другу руки, и Марк вышел.
Свершилось! Он получил настоящее задание, и три года бумажной волокиты прошли не зря. Карьерный рост в Фермион Ворлдглобалкорпорейтед сулил многие привилегии. Даже сейчас, на должности секретаря среднего звена, он имел неплохой заработок, собственный дом и машину. Но дело было не только в деньгах. Корпорация Фермион была надеждой всего человечества. Безотходные технологии, альтернативные источники энергии и синтезаторы пищи - вот чем занималась их компания. Они решали самые древние проблемы человеческого рода, они могли подарить людям мечту, мир завтрашнего дня, и Марк не мог не участвовать в этом. Фермиевы шахты были центральным звеном всей системы: в них добывали ранее не известные кристаллы, с помощью которых удалось создать энергетические станции нового уровня и огромной мощности. Добыча их была крайне опасна и вредна, поэтому шахтеры часто бастовали, требуя льгот и повышения и так не маленькой зарплаты. Но ничего! Все проблемы решаемы, а Марк знал о быте шахтеров не понаслышке.
Вернувшись на рабочее место, он собрал все необходимое, отсалютовал остающимся коллегам и отправился на подземную парковку. Его новенький черный Пежо уже дожидался на выезде из гаража - обслуга работала просто превосходно. Марк положил кейс с бумагами на боковое сиденье, устроился поудобнее и запустил двигатель. Машина мягко выехала из здания, и медленно покатила по забитым улицам городского муравейника. Транспорт шел сплошным потоком, как и люди на тротуарах. День клонился к вечеру, и солнце уже уползло за шпили небоскребов из стекла и бетона. Наконец, он выбрался за черту города, и машина понеслась по широкой автостраде. Поток воздуха врывался через открытое окно, приятно обдувая лицо. Поля по бокам дороги пылали всевозможными красками цветников, а лесополосы огораживающие город, играли в лучах заходящего солнца первозданной зеленью. Марк возвращался в пригородный котеджный поселок, где располагался его небольшой уютный дом. Саманта, наверное, готовила ужин, под размеренную болтовню телевизора, и ждала его, иногда поглядывая в окно.
Два дня вдали от проблем и суеты, проведенные с любимой, что может быть лучше? Машина, убаюкивающее шурша покрышками, несла его к счастью, а впереди была целая жизнь...
***
Как всегда в грузовике трясло. Их болтало из стороны в сторону, как при морской качке. Приходилось сидеть, уперевшись друг в друга ногами и плечами, а спиной прижимаясь к неровному железному борту. Хорошо хоть за плечами были полевые рюкзаки со снаряжением, которые во время транспортировки не разрешалось снимать - все мягче, если умеючи. Автоматы лежали на коленях: солдат всегда должен быть готов к бою. Пот катился градом, колыхающийся над головой брезентовый тент не впускал внутрь не глотка свежего воздуха. Впереди грузовика грохотал траками танк, заглушая все прочие звуки вокруг. Сзади сквозь узкую щель тента были видны только клубы пыли и тупое рыло ползущего следом тягача. Тяжелый запах керосина и снарядов кружил голову, видно, их перевозили в этом грузовике несколько дней подряд, и ими пропиталось все вокруг. Никто не спал. Когда отправляешься на передовую, все нормальные человеческие потребности как-то забываются.
Марк сидел, тупо уставившись на свои ноги в сапогах, и вспоминал сон.
Странно, неужели я действительно хочу так жить, думал он. Иметь спокойную нудноватую работу, неплохой постоянный заработок, дом, машину, девушку. Хотя, кто об этом не мечтает на войне? И, одновременно, время, в которое вернулся, последние месяцы старой жизни. Да, мне тогда было не девятнадцать лет, а только девять, но во сне ведь возможно все. Даже ходить на работу, о которой понятия не имеешь.
Кто бы в мире не хотел исправить те роковые события, приведшие к бойне! В мечтах все просто, в жизни куда сложнее. Нарастающие волнения в шахтах, попытка мирного урегулирования терпит неудачу, восстание и его подавление объединенными вооруженными силами, взрыв, Осевой Комплекс Фермиона стерт с лица земли, а половина планеты угроблено. Мечта обернулась проклятьем. Мировая Коалиция ищет виноватых и разваливается, как карточный домик на ветру. Выжившие страны борются за последние крохи кристаллов ферма. Мир тонет в пучине войны, из которой нет выхода. Беспросветность и лишь один луч света во тьме - дримворк-коктейль, сильнейший синтетический наркотик, вызывающий только психологическое привыкание, всасывающийся через пищеварительный тракт, оказывающий общее седативное действие и возбуждающий мозговые центры долговременной памяти и образного мышления. Полнейший уход от реальности на несколько часов, опасный тем, что можно не вернуться, и прецеденты уже были, но многие только мечтали об этом. Мир грез куда привлекательнее мира настоящего: так было всегда.
Грузовик переваливался на колдобинах разбитой дороги. Они ехали уже около трех часов, оставался еще один. Посреди грохота транспортной колонны Марк вдруг уловил знакомый свист, и через секунду все заглушил звук разрыва. Их круто бросило вправо, грузовик слетел с дороги, проехал еще метров десять и остановился. Солдаты моментально повыпрыгивали из кузова на сырую и вязкую землю заброшенного поля. Водитель пытался газовать, но машина лишь все глубже зарывалась колесами в раскисший после недавнего дождя чернозем. Снаряды ложились ровно по дороге, транспортные грузовики и бронетехника стремились как можно быстрее уйти из-под обстрела, съезжая на обочину. Солдаты разбегались еще быстрее. Марк и Джерри прижались к земле и смотрели, как, то тут, то там снаряды попадали по машинам. Горели раскуроченные танки и бронетранспортеры, падали подсеченные осколками люди. Скоро площадь обстрела увеличилась, артиллерия стала лупить по полю. Снаряд упал совсем рядом, присыпав их землей, и они переползли в образовавшуюся воронку от греха подальше. Земля дрожала от непрекращающихся взрывов, все вокруг заволокло едкой пороховой гарью.
- Надо укрыться, - крикнул Джерри Марку. - Похоже, это надолго.
- Да уж! Места хреновей не сыскать, - согласился он и осторожно выглянул из-за края воронки. - Впереди под дорогой бетонный желоб. Достаточно глубоко чтобы не раздавило взрывом.
- Пойдет.
Они двигались перебежками по пять метров, заранее выбирая место для следующего укрытия, будь то воронка или просто глубокая канава.
На середине пути Джерри ткнул Марка в бок:
- Смотри!
По полю в сторону леса, расположившегося в полукилометре от дороги, бежали солдаты.
- Проклятье! - ругнулся Марк. - Эти бестолочи сами себя погубят.
Взрывы выбивали из толпы людей, но то уже были не удары артиллерии. Там находились минные поля на случай, если враг прорвет линию обороны и попрет вперед. Это знали все, кроме отупевших от страха желторотиков. До леса не добежал никто.
Марк и Джерри лежали на дне очередной воронки и пережидали особенно сильную волну обстрела. Высоко в небе кружила черная точка самолета-разведчика, похоже, он и координировал артудар. Марк вспомнил всех родственников пилота до седьмого колена, и Джерри тоже не остался в долгу. Наконец, они добрались до бетонного желоба примеченного Марком. В нем уже сидело несколько человек: три старика и один желторотик. Под ногами хрустел слой вонючего ила, нанесенный протекавшим здесь некогда ручьем. Марк положил автомат и привалился к стене: можно было передохнуть. Снаружи ухали об землю болванки, кричали раненные и умирающие. Джерри достал из-за пазухи фляжку, отхлебнул немного и передал Марку, тот тоже сделал пару глотков и вернул обратно. Затем они закурили, и горький табачный дым был для них слаще свежего воздуха. Один старик учил желторотика различать снаряды по звуку, и у того уже начало немного получаться: глядишь, выйдет толк, выживет салага. Двое других обсуждали какую-то бабу и ее достоинства по сравнению с другой.
Марк улыбнулся Джерри:
- Снова выбрались, дружище!
- Снова, - подтвердил он, хмыкнув.
- Значит, есть у нас какая-то цель в жизни. Сколько уже народу полегло в подобных передрягах, да и более мелких, а мы с тобой все носим кости по земле. Глядишь, и правда, не просто так воздух портим.
- Это точно!
Они смеялись, и не было в мире ничего честнее этой простецкой радости, радости людей, выживших там, где еще больше людей погибло.
Время текло медленно, как густая сметана в тарелке с супом. Обстрел продолжался, но уже более вяло, разрывов стало куда меньше, чем прежде.
Джерри прислушался и выругался:
- Газовыми забрасывают, сволочи! Чуть не проморгали.
Они сняли каски, молча расчехлили противогазы и быстро натянули их себе на головы. Началось самое страшное время: игра с судьбой в "повезет-неповезет". От многого зависела их жизнь сейчас: хорошо ли подогнан противогаз, нет ли в нем повреждений, не сдадут ли нервы. "Газовая пытка" - паскудная вещь, но сегодня было куда лучше, чем обычно, когда ты лежишь на открытом месте и не можешь двинуться, не боясь получить осколок в живот. В любом случае желоб был в низине - и это было плохо. Джерри буквально чувствовал, как газ сползает вниз, растекается по телу, пытаясь забраться под спасительную защиту противогаза. Это были лишь глупые эмоции, но от них погибла не одна сотня человек. Он знал это, потому и не дергался. Любой страх можно обуздать, иначе он убьет тебя. Особенно на войне. Удары сердца, гулко отдающиеся в голове, отмеряли секунды, линзы запотели изнутри, и мир вокруг подернулся дымкой.
Джерри вспоминал дом.
Когда его призвали, была весна, и цвела сирень, окутывая своим дурманящим ароматом все вокруг. Ночи были особенно теплыми, и цикады затевали свои концерты, едва солнце касалось горизонта. Окно в ванной было раскрыто настежь, и свет из него падал на кусты шиповника и ярко-желтые тюльпаны, росшие у дорожки. Джерри стоял и смотрел на свое отражение в зеркале. Уже короткообстриженный, чистовыбритый, в новом обмундировании. В глазах его читалась глубокая тоска. Как не хотелось ему идти на смерть, когда повсюду бушевала жизнь. Этой ночью он не сомкнул глаз, а просто лежал и смотрел на темные силуэты вещей в своей комнате. В углу стоял большой письменный стол, над ним висели полки с книгами, на другом столе располагался компьютер последней модели. За окном на дороге светил фонарь, отбрасывая тени яблоневых ветвей на стены комнаты и разрисовывая их загадочным узором. За дверью скрипнула половица, и вошла Кетти. Он не стал притворяться спящим, а позвал ее к себе. Они проболтали три часа, вспомнив, казалось, все детство, все шалости и проказы. Брат с сестрой хохотали до колик в животе, потому что слезам найдется место всегда, а вот радоваться и смеяться в самые тяжелые моменты жизни может далеко не каждый.
Джерри ушел из дома на рассвете, когда восток лишь только начал светлеть. Мать стояла на крыльце и плакала, ибо такова их вечная материнская доля, а Кетти была рядом и смотрела ему вслед, прижимаясь к ней и успокаивая. Сбор призывников был назначен на главной площади города. Их построили, произнесли длинную нудную патриотическую речь и стали рассаживать по машинам. Новобранцев провожали родные и любимые, а Джерри весело помахала на прощанье маленькая девчушка, которая вряд ли понимала, что происходит. Дорога уносилась вдаль, оставляя позади светлое беззаботное детство.
Джерри тяжело вздохнул: как давно все это было, а вспомнишь, и кажется, словно вчера. Но он сам изменился, и изменился мир. Путь назад был заказан. Оставалось только плыть по течению, в надежде на то, что рано или поздно дорога вновь приведет его к дому.
Время прошло, а он все еще был жив. Грохот обстрела стих, и везде царила непривычная тишина. Марк насвистывал какую-то мелодию, которая с трудом пробивалась через фильтры противогаза. Старики играли в кости, параллельно травя похабные анекдоты. Желторотик нетерпеливо уставился на часы, хмыкнул и сдернул с головы противогаз. Вот так они и погибают: от глупости своей безрассудной, из-за страха паскудного или беспредельной самонадеянности. Просмотр новостей с фронта в теплоте дома с набитым желудком - это одно, сам фронт - совсем другое. Парень успел сделать три вдоха, прежде чем лицо его свело судорогой. Он закашлялся и схватился за грудь. Старики мгновенно оценили ситуацию: схватили и понесли его наверх к дороге, где газ уже успел распасться. Парень не успел наглотаться, как следует, и ожог дыхательных путей был не сильным. Жить будет, решил Джерри. Он посмотрел на Марка, тот кивнул, и они тоже стали выбираться из своего укрытия, подхватив автоматы.
***
В руках у Джерри было три карты: бубновый туз, дама черви и крестовая шестерка. Козырями в этой партии были пики. Он заказал две карты: если возьмет их - выиграет. Джерри поднял глаза и осмотрелся. Ребята сидели глубоко задумавшись, видимо, проводили в своей пьяной голове нехитрые расчеты, как бы за вечер не остаться без получки. У каждого стояло по стакану с выпивкой, а в пепельнице тлели сигареты. Марка поблизости не было. Полчаса назад он решил разнообразить свой отдых понравившейся девушкой, она была не против.
Пятеро спасовали, остался один. Это был Мартин из сто восьмой, отчаянный парень: никто не мог взять в толк, как ему удалось не угробиться за все свои четыре года, но сегодня безрассудство это было явно во вред. Он порядочно надрался, и теперь туго соображал. Первый ход был за Джерри, и он пошел с туза. Мартин уставился на свои карты, прошептал проклятье и выложил девятку той же масти. Одну карту Джерри взял, последовал черед дамы - и снова успех, шестерка же без проблем перекочевала в руки погрустневшего Мартина. Джерри усмехнулся и сгреб со стола полагающийся ему выигрыш. От предложения сыграть еще раз он наотрез отказался.
За барной стойкой было малолюдно: всех офицеров согнали в штаб, придумывать план по ликвидации пятикилометрового прорыва на Брижской линии. Джерри устроился на стуле и заказал у молоденького бармена, подменявшего сегодня Фила, порцию виски. Свет играл на гранях стакана с доброй выпивкой. Джерри закрыл глаза и сделал хороший глоток.
Дримворк-коктейль, принятый за игрой начинал действовать, и он отправился на боковую. Пробираясь сквозь скопища спящих тел, Джерри наконец-то нащупал пустую кровать и повалился на нее без сил, но стоило ему только устроиться поудобнее, как дремота отступила, а на ее место пришла поразительная четкость мысли и восприятия. Джерри даже стало страшно от того, что он вдруг увидел вокруг себя.
Он лежал в помещении, которое не казалось больше родным и знакомым до мелочей. Теперь это была отвратительная хибара, полуразвалившаяся лачуга, помойка человеческих душ, склад тлеющих, но все еще живых тел. Комната была пропитана запахом сырости и пота. Солдаты храпели во сне, скулили, плакали, сипели, бормотали что-то нечленораздельное, звали кого-то, смеялись, переживая свои наркотические сновидения. Где-то в конце коридора капала с проржавевшего крана вода, за стенкой сбоку скрипела кровать, и раздавались притворные стоны наслаждения. По перегону за дорогой прогрохотал железнодорожный эшелон, стуча колесами на стыках рельс и протяжно завывая гудком. Темный и тихий город, раскинувшийся за окнами, притаился в ночи, будто его и вовсе не было. Высоко в небе гудел самолет. Может быть наш, а может быть их - какая разница.
Джерри лежал и думал.
Если люди способны жить вот так, значит им это нравиться, значит, в этом нет ничего противного их человеческой природе. Говорят: "Война никогда не меняется!" - но это не верно. Не меняются люди, и совершенно не важно, чем они лупят друг друга: дубиной, или ядерными ракетами. Пока есть хоть одна причина, по которой они терпят все это, пока есть хоть одна отдушина для уставшего разума - они будут терпеть, терпеть и надеяться, что все изменится само собой, но никогда не приложат хоть каплю усилий, чтобы положить конец этому сумасшествию.
Сон подобрался незаметно, как подлый враг, сгреб его в свои крепкие объятья, не отпуская и не давая вздохнуть.
... Клочья седого неба уносились прочь, чтобы уступить место новым. Вокруг на сотни километров раскинулась степь, покрытая серой растительностью и редкими населенными пунктами. Мерный перестук колес и покачивание вагона выдавали то, что они еще едут, хотя по пейзажу за окном это определить было проблематично. Джерри лежал на верхней полке плацкарта и читал какую-то безделицу под неярким светом лампочки, встроенной в стену у изголовья. На нем была чистая и непривычная после стольких лет гражданская одежда. И вообще: он ехал домой, потому что не было больше никакой войны, ни страха, ни боли - все было хорошо, так, как никогда ранее.
Джерри соскочил с полки и пошел по коридору к тамбуру. Люди в вагоне большей частью спали, кто-то разговаривал вполголоса, а некоторые просто смотрели на унылые однообразные пейзажи, проносящиеся мимо. В курилке стояло несколько человек. Едва Джерри вошел, его тотчас же поприветствовали рукопожатиями и угостили неплохой сигаретой.
- Откуда будешь, служивый? - поинтересовался высокий светловолосый мужчина лет тридцати.
- Из сто пятой пехотной, - ответил он.
- А! Пехота, - мужчина улыбнулся. - Мы из тридцать восьмой танковой. С вас должок, господин пехотинец!
Джерри усмехнулся:
- Да уж, куда бы мы без вас под Стогмой делись.
- Верно мыслишь, а мы вот вспоминали Рельнский Перешеек. Хорошая заваруха была: лоб в лоб, как в старые добрые времена, без всяких там тактических ракет, стратосферных бомбардировщиков и прочей ерунды, которая норовит исподтишка поджарить зад.
- Постойте, а мне говорили, что на Рельне положили всех, вплоть до резервов.
Танкисты засмеялись, Джерри тоже, осознав свою глупость.
- Да уж, раз вы здесь, - он виновато развел руками. - Куда теперь собираетесь? Домой?
- Для нас теперь везде дом, - ответил смуглый парень, стоящий в углу и прислонившийся головой к стеклу тамбура. - Да и ты скоро будешь с нами, главное не бойся. Все не так страшно, как кажется.
- Я не совсем понимаю...
- Придет время - поймешь, а это, кажется, твоя остановка.
Джерри выглянул в окно. Они проезжали какой-то пустынный городок на улицах которого не было ни единой живой души. Поезд начал сбавлять ход и через несколько минут остановился перед перроном маленькой станции.
- Что-то не похоже это на мой дом, - сказал Джерри, повернувшись к танкистам.
- Да ну? А не ты ли говорил когда-то, что дом там, где тебя ждут.
- Я, но откуда вам это известно.
- Не важно, тебя ждут здесь, Джерральд. Выходи.
Дверь вагона отворилась, и он вышел под мелкий холодный осенний дождь, что моросил не прекращаясь с самого утра. В самом деле, чуть в стороне у станции стояло три человека: мать, Кетти и отец, погибший в автокатастрофе двенадцать лет назад. Странно, его лица он почти не помнил, но здесь видел отчетливо, словно живого.
Джерри пошел к ним, уже ничему не удивляясь. Они стояли, не двигаясь, словно статуи, изваянные из мрамора, и ждали пока он подойдет ближе.
- Здравствуй, сын, - тихо сказала мать, слегка улыбнувшись. - Вот ты и вернулся, но скажи, что ты принес с собой.
- Я принес добрую весть: война наконец-то окончена.
- Это мы знаем, но ты должен понимать, что окончание одной войны означает лишь скоро начало другой, - возразил отец. - Не важно - сколько времени пройдет, но она придет, и все начнется с начала, хотим мы этого или нет. Война закончится только тогда, когда с лица земли сгинет последний человек. Что еще ты можешь сказать нам?
- Я принес мир и спокойствие нашей стране. Наряду с миллионами таких же солдат я ковал для вас победу. Многие сгинули, единицы дошли до конца, но теперь можно жить, не боясь, что завтрашний день не наступит.
- Это только слова, брат, красивые и правильные, но веришь ли ты им? - спросила Кетти. - В этой войне нет победы, особенно для нас, простых обывателей. Война останется с тобой до самого конца. Ты будешь жить, и жизнь твоя станет битвой с самим собой и с прошлым, которое не отпустит тебя. Мне очень жаль, но это суровая правда.
- Я вернулся сам, откуда не многим суждено было вернуться. Разве этого мало?
- Ты уже не тот человек, что я провожала на фронт на рассвете, - ответила мать. - Ты принес с собой смерть, кровь на твоих руках, но ты убивал, чтобы выжить самому - это твое оправданье.
- Ты принес с собой гнев, - продолжила Кетти, - гнев на тех, кто загубил твою юность, кто был в окопах на противоположной стороне, и кто раз за разом посылал тебя в бой. В тебе так много ненависти, что не осталось места для любви. Ты стал другим - этому нет оправданья.
- Ты принес с собой страх, - окончил отец, - но не только страх перед смертью. Он гложет каждого из нас и каждого в конечном итоге убивает. В тебе засел страх перед жизнью, и это хуже всего. Все это время твоя жизнь была будто под залогом, но, получив ее через столь долгое время, ты забыл, что с ней делать. У тебя нет будущего в мирной жизни.
- Ты должен вернуться на поезд, - грустно сказала мать. - Знай, мы будем любить тебя всегда, каким бы ты ни был. До свиданья, сынок, ибо все мы рано или поздно встретимся.
Поезд начал отходить от станции и потихоньку набирал ход. Джерри побежал за вагоном, вскочил на подножку и оглянулся. Трое стояли на перроне и махали ему вслед. Он тоже махнул рукой на прощанье.
Кто-то схватил его за шиворот рубашки, втянул в вагон и начал трясти, крича прямо в лицо:
- Что, паскуда, хреново? У, сучье отродье, немедленно предъяви документы.
Это был контролер с лицом ротмистра Винке Штома. Он все кричал, хлыстал Джерри по щекам, ударил пару раз под ребра и требовал непонятные документы...
Джерри упал с кровати и больно ударился локтями об пол. В бок немедленно ткнулся нос солдатского ботинка. Он скорчился от боли и затих, пытаясь собрать мысли в кучу, затем открыл глаза и осмотрелся. Между кроватями шныряли бойцы в масках и расталкивали пребывающих в наркотической эйфории солдат. Также там были несколько ротмистров и офицеров высшего звена. У всех на рукавах красовался треугольный герб "Службы военного надзора", которая была расформирована три года назад. Это означало только одно - новое правительство решило вспомнить старые добрые традиции.
- Очухался, падла? - спросил снова очутившийся рядом ротмистр. - Документы!
- Что ж это вы, ротмистр, решили предать солдатские обычаи. Помнится еще неделю назад вы нажирались тут до чертиков и были падки на местных красавиц, - усмехнулся Джерри, за что тут же отхватил кулаком по зубам.
- Молчать! На передовой у меня все сгниете. Два месяца. Безвылазно. Я вам покажу хорошую жизнь. Кровью и потом будете смывать свой позор.
Джерри презрительно сплюнул кровью на пол, а проигравшийся вчера Мартин, стоящий теперь рядом, сказал не таясь:
- А ты, наверное, старый козел, свой позор как обычно в штаны припрятал, - он сделал шаг к ротмистру, но его моментально скрутили двое надзорных, приложив при этом прикладом по голове. - Душить таких надо в колыбели, - прошипел он, перед тем как его уволокли наружу.
У Джерри забрали документы, нацепили наручники, как на какого-нибудь базарного вора, и повели по знакомым коридорам на улицу. Рядом шел с разбитым и опухшим лицом Марк. Он тяжело дышал и прихрамывал на левую ногу.
- Разве так можно? - спросил тихо он. - Последнюю радость отбирают, сволочи. Как же так? Как теперь жить?
Надзорные громили все вокруг, гремели разбивающиеся бутылки, трещала ломаемая мебель, визжали полуголые девицы. В углу у барной стойки плакал, размазывая кровь по лицу, молоденький бармен, так легко обманутый старым ублюдком Филом
Когда всех вывели, несколько надзорных взяли огнеметы и спали бордель с длинным и глупым названием "Спи спокойно, солдат!". Огонь весело трещал на деревянных балках крыши, пожирая место, заменившее им дом, ставшее частью искалеченной убогой души.
Солдаты понуро брели под конвоем по тихим улицам города. Их погрузили в грузовики и отправили на передовую искупать непонятные грехи.
Небо на востоке медленно светлело. Начинался очередной день войны.
***
Приказ о распространении синтетического наркотика, именуемого Дримворк-коктелем, подрывавшего боевой дух солдат и плохо сказывавшегося на их физической готовности, был введен правительством накануне.
Марк Стентон погиб через трое суток при штурме стратегически важной высоты, как значилось в рапорте о кончине.
Джерральд Скаймен дезертировал, но был схвачен в районе шоссе Р6 и осужден военным трибуналом на смертную казнь. Его расстреляли седьмого октября в восемь часов вечера.
Первого ноября закончилась война. Солдаты бросали оружие и расходились по домам, потеряв последний смысл подобной жизни.
Мир воцарился на долгие годы, но, конечно же, не навсегда.