Побег
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Впервые играл на Прикле, занял предпоследнее место
|
Побег
Узея неслась по тропинке к реке, не чуя ног. Вот же шельмецы, добрались до зрицала! Как ни прячь святыню, как ни стращай, а проказливые ребячьи руки всё равно дотянутся. Не дай Чур-обережник, расколотят.
Всю округу обежала, нигде нет детей, ровно как в воду канули. Лучше не думать о самом плохом. Вот сейчас она раздвинет стену черёмуховых ветвей, увидит чернявые головёнки, склонившиеся над зрицалом, подкрадётся тихонько, да и выхватит сокровище из ладошек. А уж потом выломит ветку и отходит ослушников - не для того, чтобы злость сорвать, а ради урока.
Отцветшие лепестки налипли на разгорячённые щеки, потный лоб. Ветви выдрали несколько прядок с простоволосой головы. Платок-то, поди, слетел сразу же за околицей. Ничего с ним не случится - Касьянов дар если кто и подберёт, то присвоить не решится. А вот если с детушками беда, самым дорогим, что осталось от мужа, то не уйти ей с реки. Сама себя накажет за недосмотр.
Заныло сердце, точно его коснулся холод речного омута. Нет на песчаной косе ни ребят, ни следов их ног.
Ох, горюшко! Повинным лбом -- в раскалённый песок, руки -- в растрёпанные косы. Драть, да посильнее, чтобы заглушить боль. А изо рта - вопль, чтобы предки услыхали.
И ведь откликнулся кто-то из той дали, куда живому ходу нет! Пришла мысль: возьми прорицало да глянь, что будет. Коли сейчас всё хорошо с детьми, так они непременно отразятся в видении.
Узея сразу успокоилась, подняла лицо, усеянное крупными песчинками, села на пятки, достала из-за пазухи сверкающий кругляш - прорицало.
Им, правда, пользоваться по пустякам запрещено. Сельчане сказали бы: ну, пропали детушки, так новых Чур пошлёт. Только в миг страшной опасности для всего села можно было глянуть в прорицало. Узею учили, что нарушение запрета может прогневить бога Чура, который в силах порушить весь мир. Но ребята забрали зрицало - а это разве не общее дело? Вот и повод, и оправдание.
Узея сосредоточилась, затянула на одном дыхании песню, а как захлестнуло её удушье и белый свет пред глазами померк, успела приложить ко лбу прорицало.
Сначала, как всегда, был туман. Когда он рассеялся, Узея увидела пустыню на месте крепких изб, тучных полей и статного соснового леса. Даже река обернулась оврагом. А сверху на обездоленный мир глядело хмурое небо. Такое же пустое и бесплодное - без облаков и солнца, как тусклое от времени оловянное блюдо.
Узея свалилась на песок без чувств.
А когда очнулась, нетерпеливо глянула на быстрые воды реки. Раз нет в показанном ни села, ни детей, то и ей быть на этом свете незачем. А прорицало она оставит здесь, на берегу. Может, его найдёт кто-нибудь более удачливый. Или канет оно в пески. Дай Чур, со всеми бедами, которое в себе хранит.
Узея зашагала к воде и даже не почувствовала, как сухая колючка, принесённая откуда-то ветром, впилась ей в пятку.
Холодная вода обхватила её лодыжки. Дальше. Намокли юбки и передник, стали тяжёлыми, потом заколыхались на волне, которая била в грудь. Дальше.
Отняла судьба Касьяна, забрала детей. Отвернулись от неё предки. Дальше.
И уже когда речная пена с резким запахом полезла в открытый рот, Узея услышала с берега:
- Мама!
Узея не поверила ушам, но попыталась обернуться. Пусть она не увидела детей в том, чему ещё только быть, но здесь и сейчас они зовут её удивлёнными и испуганными голосами.
И тут ледяная вода накрыла её с головой, невиданная мощь ударила под колени и поволокла вниз, в бездонную дыру цвета печной сажи.
- Смотри, Кир, мамка наша в реке! - сказал младший Вад.
- Мама, мама! - развопилась самая меньшая из детей Думка.
- Глаза протрите и замолчите! - прикрикнул на них старшой брат. - Мать вместе со всеми бабами лён полет. Нет никого на воде. Почудилось вам.
- Мама... - Думка не посмела ослушаться брата, но не хныкать не смогла.
Да и как не плакать, если своими глазами видела волну, которая взметнула на гребне богатые мамины косы?
А Вад согласно опустил глаза, стал ворошить пальцами ноги песок.
Думка и Кир почему-то не отрывали глаз от того, как они ныряют в сыпучем прибрежном золоте.
Ох ты ж! Гребок загорелой дочерна ноги вытянул сверкающий кругляш.
- Моё! - жалобно, но требовательно сказала Думка.
- Не трожь! - распорядился Кир. - Я возьму.
- А вот и нет! - рассердился Вад. - Я нашёл! Парой будет к тому, что есть!
Кир присмотрелся к вещичке и отстранил брата:
- Погоди. Может, она заговорённая.
- Да ну тебя! - вывернулся из-под его руки Вад. - Говорю, у меня такая уже есть.
Кир насторожился и потребовал:
- Покажи!
Вад неохотно достал из кармана сияющий кружок.
- Где взял? - спросил Кир, чувствуя, как тёплый ветерок стал ледяным и резким.
- У мамки в маленьком сундучке, - неохотно признался Вад.
А зачем ему врать-то? Кто первым взял, тот и хозяин. Закон. Только у старшого вместо закона - крепкие кулаки с пальцами-клещами. Вад на всякий случай отскочил подальше.
Кир обмер. Он уже давно знал, что мать - зрица села. О тайных вещах, хранившихся дома, слышал. И надо же - его меньшой, пронырливый и бестолковый Вад, стащил святыню! А коли зрица утратит сокровища, ей суждена смерть. Неведомая и опасная сила, которая помогала видеть сущее и будущее, утянет беднягу туда, где даже мёртвые предки не бывают.
Пока Кир стоял истуканом, его мысли метались. Наподдать Ваду, отобрать сокровища и искать мать? Может, она вместе с другими женщинами? Тогда нужно быстрее вернуть зрицало и прорицало на место. Авось всё обойдётся.
А если правы меньшие, которым привиделась мать, и её засасывает донный ил речного омута? Тогда что делать с проклятыми вещами? Старшой протянул ладонь и молчал до тех пор, пока вороватая ручонка не вернула прорицало.
- Мам-мам-а-а... - снова принялась ныть Думка.
Глаза Кира защипало от подступивших слёз. Он отвернулся, чтобы скрыть их, а потом рявкнул на младших:
- Чего встали, как овцы перед открытыми воротами? Бегом домой!
Малышня замелькала пятками, но возле кустов остановилась.
Кир сделал вид, что собирается догнать и наказать за ослушание.
Вад и Думка быстренько скрылись в зарослях.
Старшой, как был в одежде, ринулся в воду, несколькими сильными гребками достиг стремнины и нырнул.
Ледяная стужа сдавила грудь, злобный тихий посвист заложил уши.
Тёмная муть внизу. Не видно ни дна, ни тела.
Холодная струя обвила за шею и плечи, повлекла куда-то, перевернула, закружила.
Кир забил руками-ногами, рванул вверх, а может, и не вверх, а навстречу гибели.
К счастью, вынырнул и долго хватал ртом резкий, воняющий тиной воздух.
На берегу упал в песок и провалялся до тех пор, пока рубаха и портки не подсохли. И только тогда сунул руку в карман.
Надо же, материны сокровища на месте, в кармане, куда он их сунул перед тем, как броситься в воду.
И что теперь делать? Идти к старосте, признать грех за малым и бестолковым братом?
Сразу вспомнились слова отца, которыми он попрощался со старшим сыном: "Ты, Кир, теперь за мать и младших ответчик. Бди и не допусти ни беды, ни сраму". Вообще-то отцовский наказ вспоминать не требовалось -- непривычно суровый, без родительской ласки и гордости, он словно превратил Кирово сердце в камень. Кир сам понимал, как изменился после ухода отца, -- стал резким, грубым с домашними. Но это же от того, что иначе не совладать с избалованными младшими и матерью-потатчицей. А теперь ещё нужно оборонить их от гнева сельчан.
Вот только бы маму найти!
Каменное сердце вдруг треснуло с острой и пронзительной болью.
Кир замотал головой, подскочил и помчался к дому.
По опустевшей улице, по трём стражам возле их избы он понял, что дело плохо. А когда через распахнутую дверь сеней не увидел матери, вошёл на враз ослабевших ногах и опустился на колени, рядом с братом и сестрой, перед старостой и тремя дедами-ведунами.
Скосил взгляд на Вада -- на его тонкой шее дрожала жилка, по серой от страха коже текла струйка пота. Чувствует, гадёныш, что пришёл час держать ответ за воровство.
Как чужие, Кир услышал собственные слова, вырвавшиеся изо рта:
- Зрицало и прорицало у меня. Взял их ради любопытства. Вот они...
И протянул на тряских ладонях сокровища безвестно пропавшей матери.
Староста отшатнулся, выставив ладони перед собой - Чур, обереги от святотатства, переглянулся с ведунами, взглядом подозвал стражей, что-то сказал.
Кир потерял слух, только через слёзы увидел, как малая Думка стала тыкать пальчиком в сверкавшие кружки на его ладонях и что-то рассказывать. И как её подхватил на руки один из стражей, понёс прочь из родительской избы.
Рвануться вслед и отобрать сестрёнку помешал страшный удар по затылку.
***
Послушница-зрица, шестнадцатилетняя Думка, любила гулять по лысому, без единого деревца, холму возле Урочного Сохраннища. Туда её впервые привела старая "пустая" послушница, которую приставили к дитяте. Закутанная в тёмные тряпки старуха сказала:
- Вон за той горой твоё село и изба. Зачем зря реветь? Выучишься и отправишься домой, служить миру и людям.
- К маме хочу! К братикам! - вопила тогда Думка.
- Ты маме и братикам не нужна, - сердито говорила старуха, а в её выцветших глазах стояли слёзы. - Да и нет их, поди, уже в селе. Уехали к твоему батюшке за леса и моря.
- Нужна, нужна! - отчаянно визжала Думка.
- Не нужна, - твёрдо отвечала пустая. - Вот скажи, разве давали они тебе чудесными стёклышками играть?
Думка прекращала рёв и пускала носом пузыри в размышлениях: правда, стёклышки ей не давали. Братик Вад брал мамин сундучок, доставал сиявшие кругляши, вертел их и клал назад. Думке виделись странные вещи в нестерпимом блеске, но Вад отталкивал её руки, не давал не то что поиграть, даже близко рассмотреть диковинки.
А однажды в избу пришли старики, стали ругать и стращать её с Вадом. Явился старший брат, достал стёклышки. И Думка ясно увидела в них пожар, о чём и сказала старикам. За это её утащили в Урочное. Больше она родных не видела. Зато вдоволь могла рассматривать забавные вещицы.
Думка даже рассмеялась: надо же, какой дурочкой она тогда была! Кругляши-стёклышки!.. Невиданная сила знать скрытое от других людей - вот что такое сверкавшие неземным светом святыни. В этом она убедилась после того, как, вынудив старуху снова привести её на холм, увидела чёрный дым над горой. Далеко отсюда, в родном селе, испускал дух страшный пожар, предсказанный прорицалом.
Теперь у Думки ни родных, ни дома. Да они и не нужны ей. И Урочное Сохраннище не нужно с его вредными толковательницами, наставницами, будущими зрицами, "пустыми" и служанками. У Думки есть секрет от всех них. И как настанет час, только её и видели в Урочном или любом месте, куда могли отправить зрицу.
Ишь, чего им нужно - служить злым, требовательным чужакам. А законов-то и запретов понавыдумывали - за полдня не перечислить. Думка, конечно, их старательно запоминала, особенно поначалу. Верила, что они на самом деле нужны. Потом стала притворяться, что верит.
Только вчера главная толковательница побеседовала с Думкой. Пришлось стоять, склонив голову и потупив глаза, делая вид, что ни одно слово дородной властной женщины не пролетает мимо ушей.
Думка даже согласно кивала: да, мир со всеми людьми, тварями земли и вод так же хрупок, как вручённые зрицам сокровища. Его нужно беречь, и великая цель жизни каждой зрицы - сохранение этого мира. Для этого потребны многие жертвы вплоть до отказа иметь семью. Правда, раньше такого не было. Пока её мать, Узея, не поставила семейные заботы выше обязанности охранять зрицало и прорицало.
У Думки даже ресницы не дрогнули при имени матери. А вот когда толковательница, понизив голос, сама попросила нарушить закон, который запрещал использовать зрицало и прорицало для своих нужд, Думкины щёки порозовели.
Что это? Испытание - а так ли хорошо выучена послушница? А если... допустим, толковательница тяжко больна и ей нужно знать исход хвори, чтобы выбрать преемницу? Хотя просьба глянуть в прорицало может оказаться простой человеческой слабостью, любопытством, которое беспощадно вытравливалась из любой обитательницы Урочного.
В Думкиной голове мысли сплелись в клубок: одна опережала другую, третья догоняла, а последующая норовила вырваться вперёд. Была не была! И Думка достала прорицало из нагрудного мешочка.
И словно время пошло вспять. Снова перед ней полыхало пламя, только горело не её бывшее село, а весь край с Сохраннищем. И главной толковательницы в нём точно не было.
Думка давно своим умом дошла до мудрости: всё, что когда-либо случится с миром, будет ещё труднее, болезненнее и страшнее для сущего в нём. Но люди не хотят или не захотят принять это, им подавай лёгкие пути. Угодна та зрица, которая расскажет о хорошем. И она, опустив глаза, с робкой улыбкой вымолвила:
- Всё будет хорошо, матушка...
Толковательница не поверила:
- Ой ли, Думка?..
Думка уже прятала в мешочек прорицало, но при этих словах замешкалась. Главная ведь тоже не обычный человек, её не обманешь так просто. Пальцы наперёд воли поменяли вещицы, вытянули зрицало, и Думка поднесла блистающее стекло к лицу толковательницы.
- Смотрите сами, матушка...
Беды или вреда от этого не случится, любой, кроме владелицы, увидит лишь своё отражение. И только она может различить святыни. А вообще стороннему пользоваться ими нельзя: недаром же боги распорядились так, что живой твари видеть себя запрещено. И лишь вода да отшлифованный металл покажет всякому, кто он есть на самом деле, но и это не безопасно.
Главная отшатнулась.
Странное, лёгкое веселье ударило в Думкину голову. Ага, матушка-толковательница испугалась, точно простой человек. Стало быть, она и есть такая! И вознесла её над всем Урочищем только тьма выдуманных запретов и правил.
Однако Думка с робкой покорностью уставилась на свои босые ноги. Ну что это такое - послушниц заставляли ходить без обуви и терпеть другие лишения. Вот когда вырвется отсюда, первым делом наденет сапожки. Ой, а не опасно ли так думать подле толковательницы? Хоть она "пустая", как только что выяснилось, но ведь другие её секреты Думке неизвестны.
Она скорее почувствовала, чем увидела повелительный взмах руки толковательницы - ступай, мол, прочь.
В своей ненавистной келейке Думка достала сокровища и впервые призадумалась, почему они парные - к прорицалу полагалось зрицало, от которого вообще толку не было. В него, кроме себя, никого и ничего не разглядишь. По обряду, прежде чем увидеть будущее, нужно было полюбоваться собой. Зачем?
А если это просто глупость, выдуманная для того, чтобы зрицам было сложнее воспользоваться своим даром? Ну, как и все эти никчёмные правила?
Тут Думка вспомнила, как пыталась бежать из Урочного. Мала была и глупа. А ещё надоели запреты, вот и захотелось волюшки. И всякий раз её безошибочно находили то в лесу, где довелось заплутать, то у болота, где можно запросто погибнуть. Словно знали - вот здесь беглянку искать нужно.
Так может, зрицало и есть та ниточка, потянув за которую, доберёшься до любой послушницы? И концы этих ниточек - в руках матушки-толковательницы!
Эта мысль острым кинжалом рассекла последние путы, удерживавшие Думку в Сохраннище. Сегодняшней ночью она воспользуется прорицалом и убежит. В последний раз. Навсегда.
Думка еле дождалась, пока чёрное небо прозреет прищуренным оком луны. Ишь, выдумали главное правило - не глядеть на сокровища ночью. Беда, мол, случится. Как раз наоборот, зрицало с прорицалом работают лучше, чётче, яснее - не раз проверено. И завываний с поклонами не потребно, бери да смотри. Только молчи о том, что открылось - того случая, когда её оторвали от семьи, достаточно.
Думка сосредоточилась, но потом, досадливо сморщившись, сунула зрицало под токую циновку на лежанке, от которой за долгие годы её бока стали будто каменные. А пускай толковательница думает, что Думка находится в своей келье. На самом деле её след простынет на одной из дорог, ведущей прочь от Урочного. А вот на какой, она сейчас посмотрит.
Прорицало открыло ей раннее утро.
Быстро ж её хватятся!
Пустые послушницы двумя вереницами, словно осенние утки, потянулись по дорогам, которые вели к заново отстроенному селу, где раньше жила Думка, и к лесному городищу.
Значит, туда ей ходу нет.
Мелькнула река, спрятанная меж холмами, показались обтрёпанные шатры, чёрные останки ночных костров. То ли разбойники, то ли ещё какая голь перекатная.
Вот среди них Думка и спрячется! Попробуй найди её - кочующие разбойники, бездомные и разноплеменные, всегда враждебны к осёдлым родовитым людям. Чура не почитают, законам не подчиняются, к зрицам не обращаются - у них там свои предсказательницы-волшбицы, знахарки всякие.
***
Думка неприкаянно слонялась между шатрами. Убежать из Сохраннища оказалось самым простым. Только вот теперь щипало в носу от того, что здесь никому не нужна. Зриц кормили, почитали сначала в Урочном, потом в селе или городище. А среди галдящих, снующих по своим делам разбойников она никому не нужна. Признаться в том, кто она есть, не говоря уж о заработке на кусок хлеба, опасно - а ну как прорицало отнимут? Не будешь же побираться среди побирушек...
И всё же попробовать стоит, а то с голоду помрёшь.
Думка высмотрела, кто из голи одет получше и ведёт себя понаглее, подобралась к пятёрке мужчин поближе. От них так разило чем-то кислым и едким, что заслезились глаза. Но стало ясно: головники* чем-то озабочены, раздражены, того и гляди, сцепятся в побоище.
Думка опустила покрывало с головы пониже и достала прорицало.
Ага, повезло ей: святыня показала, как большая ладья с одноглазым стариком у правила догоняет лодку с нечистивцами, а одноглазый грозит им кулаком. Значит, рекой этим татям* или головникам не скрыться. Так пусть уходят оврагами, лесами, болотом. И Думку с собой прихватят. Теперь нужно заставить поверить ей.
Думка закатила глаза и с воплями рухнула под ноги ко всему привыкшим разбойникам, которые посмотрели на бившуюся в припадке, как на мусор, который густо покрывал землю, и собрались уходить.
"Вот же твердолобые", - посетовала мысленно Думка и завопила:
- Река -- смерть! Одноглазый - смерть!
Разбойники разом застыли, потом стали тихонько оглядываться.
Думка порадовалась своей догадливости.
Но дальше случилось то, на что она никак не рассчитывала. Надеялась, что бродяги заинтересуются её словами, поймут, что Думкины предсказания помогают им, стануть верить ей и во всём слушаться. А дальше Думка разбойников приберёт к рукам для свой пользы.
Но не тут-то было.
На голову ей свалился вонючий мешок. Грязь и пыль с грубой ткани засыпали глаза и рот. Жёсткие безжалостные ручищи обхлопали её тело, забрались даже в потайной кармашек рубашки.
Думка ощутила, будто ей сердце вынули - прорицало, святыню, которой не должны касаться чужие руки, извлекли из тайничка. Она хотела заорать, что тати поганые навлекли на себя беду и отныне прокляты, но не смогла - в рот попал кусок какого-то протухшего овоща, хранившегося в мешке.
Стала хвататься за край, чтобы освободиться, но запястья сжали железной твёрдости пальцы. Её поволокли куда-то, не давая встать на ноги.
Вступиться за беднягу, понятно, здесь было некому.
Превращение Думки, уважаемой послушницы-зрицы в скулившую от боли жертву, стало быстрым и от этого страшным для неё. Но когда бросили на землю и стянули с головы мешок, она набралась сил и сцепила зубы, чтобы не подвывать.
- Зачем эту захухрю* сюда притащили? - раздался над ней властный голос.
Думке он показался смутно знакомым.
- Да вот, господине, что у неё нашли, - ответил один из Думкиных обидчиков.
- А... Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Долго ж мы охотились за святынями этого края. А одна из них сама к нам пришла... - радостно отозвался "господине", на которого Думка отчего-то не смела поднять глаз. - Допросите её получше, где парная вещица, да и...
- Слушаюсь, господине Вадивад, - ответил мучитель и дёрнул Думку за волосы.
Решение назваться зрицей пришло неожиданно. Может, это хоть убережёт от пыток или смерти...
Но снова не повезло. Слишком плохо знала Думка тот мир, который, как ей казалось, был в её власти зрицы.
- Я послушница из Урочного Сохраннища! - выкрикнула Думка.
- А кем бы ты ещё могла быть-то? Кто из ваших краёв осмелится зрицало или прорицало в руки взять? - ехидно спросил этот Вадивад, сидевший в тёмном углу шатра, отчего Думка не могла его рассмотреть. - Да только ты теперь уже не послушница. По твоей же воле. Ты отступница. Знаешь, что с отступниками делают?
Увы, Думка знала. Сам Чур-обережник расправляется с той, что ослушалась древних законов. Так было с её матерью. Но ведь не могло случиться с нею самой! Думка ведь не покорная исполнительница, она никому не позволит распоряжаться своей судьбой. Только она своим умом дошла до тайн сокровищ, многое знает и умеет, чего не знал и не умел никто до неё!
Думку грубо выволокли из шатра. Когда откинулось полотнище, в луче света она успела увидеть рыжеватые бороду и усы Вадивада и презрительно сощуренный синий глаз. Второй, как и у одноглазого на ладье, был закрыт чёрной повязкой.
Её со связанными руками-ногами бросили под громадную высокую телегу, где корчились и хрипели такие же пленники.
Думка, извиваясь и подвывая от боли, попыталась выползти на свет, к людям, прочь от земли, загаженной испражнениями и кровью, но её остановил голос:
- Даже не пытайся... Лежи смирно, а то убьют и в реку скинут.
- А то смирных не убивают, - огрызнулась Думка, но затихла и отвернулась от разговорчивого пленника. Ещё не хватало силы на болтовню тратить. Да и поразмышлять нужно было...
Тень от телеги расползлась по земле, видно, время перевалило за полдень. Живот прихватило скручивавшей болью - уже сутки во рту маковой росинки не было. Ветерок хоть и забирался под телегу, а воняло страшно.
Сбоку раздался странный звук, будто на морозе разодрали полотно. Вонь стала ещё гуще. Думку затошнило.
- Терпи. Это покойничек позавчерашний лопнул, - прошептал прежний болтун.
Зубы Думки лязгнули, но глотка не справилась с потоком голодной рвоты.
Возле телеги затоптались босые ребячьи ноги, раздалось хихиканье. К пленникам, исходившим стонами, полетели куски рыбы.
Два связанных тела стали извиваться и перекатываться, стараясь подобраться поближе. Плечи, локти, лбы столкнулись в нелепых попытках ухватить подачку.
Думка тоже поворочалась с боку на бок, подтянула ноги, уселась.
Пища!
- Не вздумай! - предупредил разговорчивый. - Тот, что сегодня лопнул, два дня назад этой рыбы наелся...
- Что ж это за люди, если их ребятня пленных травит, - тихо и зло сказала Думка.
- Такие же люди, как везде... - отозвался Думкин собеседник. - Как ты сама... В чём-то хороши, в чём-то безобразны.
Думка не ответила, потому что ей стало так худо, как никогда не бывало. Она уронила голову на загаженную землю, и беспамятство закружило, утянуло в омут её душеньку.
Слышала только, как сквозь толщу воды, что кто-то шептал:
- По капельке на губы лей. Сомлела девка.
- Откуда она? Её руки точно работы не знали. А вот ноги как у странницы, которая не одно лето ходьбой землю меряет.
- Ну и?.. Не догадалась ещё?
-- Ох ты... Послушница, поди. Да за неё нам голов не сносить.
- Так она пустая.
Когда Думкиных ушей коснулось слово, которое она раньше произносила с презрением, её ресницы затрепетали.
В свете заката, который украдкой, неровной полоской, забирался под телегу, она увидела женщину в одежде бродяжек. Её руки сжимали маленький кувшин. А Думкин рот уже не пекла жажда. Женщина дала напиться уже по-настоящему, и Думка рухнула в сон.
Очнулась от того, что кто-то резал путы на ней. А потом чужие руки потянули с неё платье.
Мрази! Головники проклятые!
- Тихо, не мечись и не вздумай кричать, - предупредил голос. - Сейчас твою одёжку наденем на мертвяка, а тебя под видом помершего унесут. Спасена будешь.
- А может, ну её... - прошептала, видать, давешняя женщина. - Кириан велел тебя освободить, а не эту... ради тебя рискуем.
- Побойся Чура. Что мелешь-то? Девку или запытают, или натешатся с ней до смерти, да и выкинут в ближний овраг.
Думка не воспротивилась, когда её перевалили на рогожу и поволокли из-под телеги. Она успела увидеть неяркий рассвет, всей грудью вдохнут воздух, полный запахов дыма, кожи, навоза. Но это был воздух, а не густой смрад.
Потом на неё свалилась разившая мертвечиной тряпка. Думка было дёрнулась, но её предупредили:
- Терпи. Шелохнёшься - сама сгинешь и нас погубишь.
И Думка вытерпела всё, пока две женщины волоком тащили её по буграм дороги, траве с сучками и камнями. Отведать пинка по рёбрам тоже довелось.
Спасительниц остановил какой-то куражливый разбойник, стал поносить за то, что до свету тело не прибрали. Потом, видать, нанюхался и отстал. На прощание разбойник ещё раз наподдал Думке по плечу сапогом.
С крутого склона её почти скатили.
Думка освободилась от смрадного тряпья и уставилась невидящими глазами на силуэты двух худышек, которые пятились от неё. Когда в глазах прояснилось, она увидела, что это вовсе не женщины, а девки, почти девчонки. Но у одной горой выпирал громадный живот.
- Очухалась? - хрипло спросила та, которая, судя по голосу, приносила воду под телегу и помогала пленнику. - Ступай по тропинке через бурьян, придёшь к лесу. А там - вольному воля. Да смотри, больше не попадайся, иначе сразу прирежут. Ты же нашего Вадивада видела.
До Думки только сейчас дошло, что спасительницы боятся её, даже закрывают лица платками. И ещё они явно не прочь как можно быстрее уйти.
Думка, глотая слёзы, попыталась остановить их - расспросить, поблагодарить. Да и страшно было вновь оставаться одной.
- Да воздаст вам Чур за помощь и избавление, - сказала она. - Имён не спрашиваю, вижу, что не хотите лица показать. Но будьте милосердны...
Не слушая её, брюхатая сделала знак рукой своей товарке - уходим.
И в этот миг Думку словно пронзила молния. Лоб сделался ледяным, закаменел, точно его коснулась сама смерть. А перед глазами встал не овраг, заросший полынью, не девчонки в одежде нищенок, а шатёр с ковром на земле.
На войлоках, покрытых запятнанным кровью полотном, корчилась женщина, выдавливая из себя послед. Возле её ног лежал без движения почерневший младенец.
Темнолицая знахарка набросила тряпку на тельце, подхватила его и пошла к пологу шатра. Подняла край и почти ползком выбралась.
"Не хотела, чтобы её кто-нибудь видел", - догадалась Думка.
Мелькнули стороной костры, испускавшие последние дымы в ночи, другие шатры, поплоше и пониже, кони у деревьев, телеги, расставленные кругом, люди, спавшие на войлоках под открытым небом.
И маленький костерок, обложенный камнями, быстро, с тревожным треском поглощавший хворостины. Роженица на ветхой рогожке. Женщина, помогавшая ей.
Она сказала знакомым низким, хриплым голосом:
- Терпи, Зула, терпи, родимая. Не кричи, не буди лиходеево племя. Разозлятся, сделают что-нибудь плохое тебе или дитяте.
Зулу выгнуло дугой, она замычала долго и страшно сквозь закушенные губы, обмякла и затихла.
- Зула, сестрёнка моя, что с тобой? - с плачем спросила женщина и стала тормошить обомлевшую.
- А ну отойди от неё, - велела темнолицая знахарка, которая незаметно подошла к костру. Под её рукой топорщился плащ.
Глянув на роженицу, грозно проговорила:
- Вот тебе монета, поди, раздобудь крепкого вина. Да смотри, чтоб без примесей было. Не возвращайся, пока не надёшь, иначе твоей сестре не помочь. Видишь, отходит уже. Откупать у смерти будем.
Женщина бросила долгий отчаянный взгляд на беспамятную страдалицу, подобрала с земли монетку и метнулась в темноту.
А знахарка вытянула свёрток с тельцем и последом, бросила его около Зулы, нагнулась над ней, встала одним коленом ей на живот и с силой надавила.
Тоненько заплакал новорожденный. Знахарка взяла его, перерезала пуповину кинжалом, а потом занесла оружие над Зулой, так и не открывшей глаз. Подумала и убрала кинжал. И тут же скрылась в темноте с младенцем.
Думка сразу узнала то чувство, когда прорицало открывает тайны того, что будет - точно в омут затягивает, а потом выбрасывает в новый мир. Но ведь у неё отобрали святыню! Или чудесная вещица, сокровище, доставшееся ей как наследство от погибшей матери, оставила след в ней самой? Или это милость Чура, который простил послушницу за отступничество? Да неважно всё это. Главное - убедить сестёр, что против них будет совершено злое дело.
- Зула! - крикнула отчаянно Думка в удалявшиеся спины, не задумываясь об опасности.
Сёстры вздрогнули, как от удара кнута по спине... и вдруг бросились прочь.
Думка подхватилась бежать вслед. Ноги плохо слушались после верёвок, от шумного дыхания болели рёбра, но вперёд толкала мысль: спасти!
Она выскочила на верх обрыва и увидела, что девушки стоят перед ней на коленях, словно провинились и ждут наказания. Когда Думка приблизилась, они уткнулись макушками в пыльную траву. Но времени узнать о странностях повадок сестёр не было. Да и сил тоже. Поэтому Думка, даже не попытавшись отдышаться, стала говорить:
- Зула... и ты... слушайте... Зула, ты родишь сегодня... нельзя было таскать тяжести... среди вашего племени есть колдунья, знахарка... или как вы их зовёте... Она убьёт тебя, Зула... заберёт дитятю и отнесёт той, которая тоже должна родить... Пойдёмте вместе отсюда... Я знаю, в селе, где жила маленькой, такого злодейства не бывает. Спасайтесь!..
Зула горько плакала, вздрагивая всем телом. Её сестра промолвила:
- Прости нас, зрица чужого народа...
- Да что же это такое! - в сердцах вкричала Думка. - Бежать нужно, а вы в пыли ползаете!
Брюхатая замотала головой, так что сполз платок. На выбритой коже чернела наколка, какие иногда можно было увидеть у чужеземцев и какие запрещены во всех родах, - солнце, разделённое стрелой пополам. Из верхней половины струились лучи, из нижней - лился потоп.
И снова Думкиного лба коснулась ледяная ладонь неведомого. Уже у самых глаз колыхнулся враждебный стяг с половинчатым солнцем; упал на землю, пронзённый стрелой, бородатый воин, закатились под шлем знакомые синие глаза...
Думка отогнала видение таким усилием воли, что в ушах зазвенело. Нужно спасаться самой и помочь этим неразумным.
- Не можем уйти. Заложные мы, - ответила сестра Зулы.
Думка печально кивнула. Ей был знаком этот обычай.
- Пойдём, Орая, - прошептала Зула.
Несчастные встали, поклонились и отправились восвояси.
Думка бросила ненавидящий взгляд на далёкие дымы становища разбойников и побрела к лесу.
Теперь, когда ничто не мешало размышлять только о себе, можно было рассудить, откуда взялись видения. Такое было в новинку. Ну не можно зрице видеть сущее и будущее без святынь!
Думка решила исполнить обряд, чтобы повторить прорицание, испытать себя.
Но ничего не вышло.
Зато ветер донёс далёкие крики. Уж не хватились ли её в становище разбойников?
И Думка понеслась к лесу, не жалея ног.
***
Она уже забралась далеко в чащу, туда, где было сумрачно от тёмной хвои и густых теней громадных сосен, которые заслоняли небо. Мимоходом срывала какие-то травки, жевала кислую горечь. Наитие подсказывало ей, какую сунуть в рот, чтобы не пекло от голода в животе и не сохло горло от жажды. А когда не стало сил идти, Думка рухнула в папоротники.
Ну и чего добилась, сбежав из Урочного Сохраннища? Свободы? Вот она, свобода-то - скрывайся, оглядывайся на каждый звук: не идут ли по её душу разбойники. С одной стороны, даже сейчас не хочется возвращаться к полной правил и суровых ограничений жизни Сохраннища, с другой - её жизнь и теперь в чьих-то руках, сроду ничего не делавших по правилам.
Прорицало вот отняли... Словно часть тела оторвали. А от другой она сама отказалась. Ради того, чтобы в сапожках ходить...
Думка глянула на свои чёрные от грязи до колен, исколотые и изрезанные травой ноги, подол нижней рубахи, ещё смердящий от тряпок, которыми её закрывали.
Она резко вскочила, будто её подбросили. В Сохраннище вчера с утра начались поиски беглянки, сама видела в прорицале. Да, она обманула всех, направившись к разбойным кочевым людям. Но ведь в Урочном несколько зриц разных возрастов! Неужто им не открылось, что случится с Думкой? Или нет её в их видениях? Или она безразлична всем на свете? Может, и бежала-то она из Сохраннища, потому что знала когда-то в родительском доме любовь, тепло, заботу и хотела обрести их вновь?
Нет, не нужно сердцем кривить. Хотела сама себе быть хозяйкой: не служить никому, не тратить свой дар. Себялюбка она и самовольница.
А другие-то, незнакомые, лишь вчера встреченные люди не пожалели живота, чтобы её спасти от пыток и поругания. Чем она отплатит им?
Думка поднесла к глазам пустые руки. Когда-то в них было зрицало и прорицало, через которые она могла точно так же, как безымянный пленник и заложные Зула и Орая, помочь другим. Не за плату, не за доброе отношение, а потому что это правильно - помочь. Как каждому помогает Великий предок Чур.
Думку зазнобило, она стала тихонько подвывать. И тут снова что-то коснулось лба. Но не холод, не каменная твёрдость, а будто тёплой и мягкой ладонью огладили. Думка закрыла глаза, стремясь продлить этот миг - нежный и ласковый. Словно мать... Мама!..
Но приятные ощущения быстро прошли. И Думка вновь осталась один на один со своей бедой. Сжала пустые руки в кулачки и ударила ими о колени. Пусть того, что случилось, не изменить, она отныне будет поступать, как зрица, а не своевольная свербигузка.*
Жаль, прорицала нет. Но и без него сообразить можно, что неспроста глава лиходеев-разбойников Вадивад оказался неподалёку от Урочного Сохраннища. Сам сказал, что охотится за святынями. Подозрительно, что в заложных у него девушки из враждебного племени. Значит, сговорился о чём-то.
Ни в одно из сёл Думке идти нельзя. Не поверят отступнице, даже не примут. В Сохраннище тоже возвращаться нельзя. Один путь - найти одноглазого старика из видения. Он Вадиваду враг, стало быть, к нему можно обратиться. И воины с ним. И, поди, ладья на реке - не иголка в стоге сена. Можно подождать на берегу.
Думка зашагала назад из лесу, несмотря на то, что не отдохнула ничуть и шаталась от голода и изнеможения. Сама подгоняла себя - шевелись, трупёрда*.
Когда вскарабкалась на гребень оврага, откуда начался её путь на "свободу", от удивления позабыла о том, что мертвецки устала, того и гляди, упадёт наземь в беспамятстве.
На самом деле, по реке осторожно, на двух веслах из многих, скользила ладья. Уж не волшбица ли она? Только подумает, как всё исполняется. Да какая там волшбица, просто прорицания, как говорили правила, самой зрицы не касающиеся, всё же коснулись Думки. Наверное, в первый раз такое случилось со времён Чура.
Ладья приблизилась к берегу. В воду соскочили трое воинов с мечами.
Думка помчалась им навстречу, размахивая руками, но молча. Один из воинов быстро направился встречь ей, приблизился. И Думка поразилась блеску его глаз из-под нахмуренных бровей. Нехороший был этот блеск. Как на врага, смотрел на неё воин.
Он завёл руку за спину и вдруг быстро выбросил её вперёд.
Думка не успела разглядеть, что произошло, как оказалась в ловчей сети.
Ой, беда! Ой, горе ей!
Думка опустилась на землю. Не было слёз плакать, не было сил подняться и хоть слово сказать в свою защиту. Видно, такая её доля - покинув Сохраннище, отказавшись от судьбы зрицы, стать неугодной никому на белом свете.
Зашуршали под сапогами береговые песок и камешки. Со всех сторон окружили. Какие ещё мучения суждены? Или возьмут да отсекут голову?
Сеть сползла с неё. Кто-то глухо, но твёрдо сказал:
- Не замай, ребяты. Отнесите девку на ладью, пусть Ратур позаботится. Не врагиня она, за помощью к нам бежала.
- Не больно-то сейчас разберёшь, кто враг, а кто нет. Брат на брата восстал, свой против своего. Но тебе, Кириан, виднее. Берите её под микитки*, ребяты. Да осторожнее, кости ей не помните, - сказал один из воинов.
Думка глянула верх.
В вечернем сумраке над ней возвышался одноглазый из видения. Рядом, на шаг позади, его воины. И этот одноглазый оказался вовсе не стариком. Ветер чуть развевал полностью седые волосы, но синий молодой глаз с сочувствием взирал на неё.
- Вадивад... - тихо пересохшими губами произнесла Думка.
Одноглазый нахмурился, воины подступили ближе.
- Вадивад... хочет Сохраннище разорить... Святыни ему нужны, - продолжила она. - Пожар... видела. Прорицало отняли. Зулу убьют. Пленника уже убили... Наверное...