Хранительница Эльда разбирала пахучую горку трав. Ещё светло - закатное солнце заплутало среди кряжистых дубов в Роще предков, но нужно поторопиться. Вот-вот подкрадутся сумерки, и она не сможет отличить одну травку от другой. Стара Эльда, и зрение уже не то, что раньше. Глаза видят мир другим: не бурую дубовую кору, а лица. Не стволы, а фигуры человеческие: вот одна - пахарь усталый на соху опёрся. Или другая - девица потянулась яблочко сорвать. А эта - мать бережно к сердцу ребёнка прижала. В первый раз, как затуманилось и дрогнуло всё перед глазами, испугалась было. Подумала: уж не болезнь ли какая. Потом поняла - дар от Хозяйки за вековую службу. Справедливо, ибо отдала она годы жизни, ясный взгляд, здоровое тело Благословленному краю. Близок долгожданный покой. Скоро вплетутся её руки-ветви в плотный листвяной полог над сухим и ласковым песком.
Вот стебли горлянки. Нужная трава, особенно при простудах и обморожении. Нутряной жар или жидкость скверную из тела прогнать. И эта же трава может людей разлучить, навсегда отвернуть сердце от милых прежде мест. Не за ней в лес шла - за ягодой для сладких пирогов. Девкой стала её дочка, черноволосая хохотушка Ирма. Праздник будет. Но остановилась перед высокими сине-зелёными стеблями, увенчанными жёлтыми метёлками, да и сорвала. Будто кто-то в бок толкнул: запасай, не дожидайся нужды. Женщина перехватила шнурком пучок горлянки и всмотрелась, выискивая среди деревьев особенное. То, в котором признала Хранительницу Зельду, ушедшую к Предкам в те времена, когда она, сиротка Эльда, ещё девичьего наряда не примеряла. Под наплывами коры увидела ту, которая перед смертью вручила заботу о Крае. Так и приходит Хранительница к Зельдиному дубу, совета и благословления просит. Заметила: если под крону собранную траву положить, то в миг перед сумерками негожая завянет, а лечебная особой силой напитается.
Мягкие невысокие побеги прильнули к самому стволу, словно защиты от жаркого солнца искали. На них и опустила Эльда сноп горлянки и, задумавшись, корзинку с ягодой поставила. Отошла на пять шагов и ждать стала. Недовольно шевельнулись ветви, ветерок в листьях воркотню поднял. Эльда замерла: почудился ей суровый голос умершей Хранительницы. Как девчонка, покаянно голову склонила, руки под передник спрятала.
Тоскливо птица прокричала.
Скрутились вечерние тени, уползли в молодую поросль - испугались чего-то.
Мрак пал на Рощу, да такой густой, что показалось: плотный чёрный плат над миром растянули.
И вдруг будто кто-то этот платок за углы схватил и тряханул.
Содрогнулись и застонали дубы.
Земля вспучилась и треснула.
Из разломов багрянцем полыхнуло.
Где-то далеко-далеко на тысячи голосов прокричала беда.
Боль эхом в сердце отдалась.
Следом тишина пришла, и была она такой страшной, что Эльда без чувств упала.
А как глаза открыла, увидела, что мудрая вечная Роща в который раз встречает лиловый вечер, купая в нём разморённую за день листву.
- Эх, нажалила мошка лесная, кровь в жилах забродила. Теперь отворять нужно, а то видения-мороки замучают, - решила женщина и потянулась за травой и корзинкой.
Глядь, в плетёнке - чёрные угольки. А вялая горлянка изумрудными соками налилась, тугие стебли выпрямила.
Эльда ворот рубахи рванула, воздух ртом хватать стала. Зловещее знамение это. Не будет сладкого пирога для дочкиного праздника.
Ну что ж, коли так. Не поспоришь с Предками. Но в обиду дитя своё она не даст. Если до страшного дело дойдёт, с самой Хозяйкой поспорит, потягается. Нужна старая Эльда Краю - пускай все за неё встанут.
Что с корзинкой-то опоганенной делать?.. Предки всемогущие! Исчезли угли. Полна она алой ягоды, с любовью матерью для ребёнка собранной.
Женщина подхватила поклажу и в деревню заспешила.
Какие славные пироги вышли! Пышные, нежные, с глянцевитой корочкой. Старухи первыми отведали тающие во рту куски с распаренными ягодами и сказали: сладка и горяча будет Ирма, и жить ей с мужем в любви и ласке. Эльдина дочка зарделась, уткнулась матери в плечо и выкрикнула: "Не нужен мне никакой муж!" И никто не заметил, как сияют счастливой слезой серые глаза. Но, видать, старухам всё известно: заулыбались сморщенные рты, которые когда-то, давным-давно, выпалили перед гостьями эти же слова. Только соседская бабка не порадовалась, опустила платок пониже, рукой заслонилась. В прошлом году вытекла начинка из пирога на внучкином празднике. До сих пор никто не глянул на бедняжку. А Ирму-свиристелку в это же лето, поди, сговорят. Через три года шуметь на улице весёлой свадьбе.
Одарили будущую невесту богато: Хранительницу уважали и побаивались. Хоть и знали, что не может Эльда ни во зло, ни для своей выгоды поколдовать, но сторожились. Мало ли чего. Ирма скакала, как бельчонок, у короба с лентами и платками. Мать показывала гостьям девичий наряд. Они обмирали и охали, разглядывая вышитые цветы: подуй ветерок, и шевельнутся лепестки, скользнут с листьев капли росы. Да, не поскупилась Эльда. Даже в избе светлее стало от бисерной россыпи да переливчатых ниток. Бабка-соседка губы поджала и глаза отвела: ох, сговорят девчонку раньше её Дежки. Будут внучке вслед шептать: неудачница, нелюбь, неумеха. Ой, да как тут на месте усидеть? Как слышать о счастливой доле чужого ребёнка и знать, что свой обречён? Старуха за спины товарок спряталась, а потом незаметно выскользнула.
В девичий наряд облачали в баньке. До этого Ирма, похожая на шуструю стремительную ласточку, три дня всё мыла и скоблила. Останься какая-нибудь грязинка - будет судьба сорная: с бедами да болезнями. С песнями снята детская рубашонка и передничек. Из семи шаек девица облита настоями трав.
Мамонька на колени опустилась, в сапожки из мягкой кожи дочку обула: пусть жизненная дорога длинной будет.
Старшая женщина на селе рубашку кружевную, что речная пена, набросила: будь нежна и любима.
А за ней остальные гостьи подошли: верхняя рубаха, тёплая, шерстяная, - пускай твой дом не остывает; кафтан, цветами изукрашенный, - да не переведётся добро; кушак, строченный золотыми и серебряными нитями, - для чрева плодоносящего. И связки монист и оберегов - здорова будь!
Осталось только в косу ленту вплести. Их в коробе множество - со всех сёл и даже из городища. Сколько парней неженатых, столько и лент. Должна девка не глядя одну вытянуть - судьбу свою.
Эльда сердито оглянулась: где соседка с дарами?
А запыхавшаяся бабка уже берестяной ящичек протянула: вот, выбирай, Ирма, себе долю.
Девушка дрожащие пальцы под узорчатую крышку запустила и замерла. С чьего двора лента?
Женщины тесно обступили, задышали в уши, носы чуть ли не к ящичку сунули...
Ах! Какая удача, какое счастье!
Ирма глаза открыла: в руке змеился алый шёлк с позументами. Нарут ... Красивый и наглый сын ювелира из городища.
Эльда прищурилась и задумалась, вспомнить попыталась - вроде не присылали ленту родители беспутного парня. Куда такому жениться ... В прошлом году хотели было окрутить сына, так он из дома сбежал и три дня на Ледащем болоте отсиживался.
А соседка бочком, бочком - из баньки прочь. Поменяла она шёлковые тряпочки. Дежкино горюшко дочке Хранительницы подбросила.
На берегу стол от угощения ломился. Всё село собралось посмотреть, как Ирма детство провожает.
Бросила она снятую в баньке одежонку в Волчий ручей. И поплыли серые холстинки к Крайнему морю.
Поклонилась новая невеста честному народу. Будет она прилежной да трудолюбивой, деток родит-воспитает. А кому - так сейчас все узнают. Объявиться перед всеми должен хозяин ленты и будущий муж.
Гости из городища особняком держались. Первый раз они на девичьем празднике - почтение Хранительнице оказать. Когда полыхнул в чёрной косе алый шёлк, ювелир и его жена изумлённо переглянулись. Но волю Предков не оспоришь. Да и зачем? Честь это неслыханная - с Хранительницей породниться. Глядишь, остепенится за три года их чадо. Свадьбы дожидаючись, может, холостяцкие чудачества позабудет. Ну что это такое - уже три раза должен был на правёж за непочтение к людям идти. Три раза ювелир мошну развязывал и откупался от обиженных. Но Предкам серебра не предложишь, они другую мзду потребуют. А у них ещё три дочери ...
Вытолкнул ювелир сына из толпы. Парень словно себя не помнил, чуть не упал, на ясноокую зарумянившуюся Ирму глядя. Люба, ой люба ему девка. Рядом с такой всё позабудется: и проказы с друзьями, и вылазки в дом знакомой вдовушки, и странные ночи на Ледащем болоте. Сунул руку за пазуху - за подарком - и даже тяжёлый мешочек не сразу нащупал, так разволновался. А суженая скромно глаза опустила - густейшие ресницы страстные тени на миндальную свежесть щёк бросили. Зато разулыбались до ушей по-детски пухлые губы.
Подружки налетели - поздравлять. А Эльда так и не перестала хмуриться. Словно заёмным, ненастоящим праздник был. Вспомнилось видение в Роще. И почудился исполинский чёрный платок, который накрыл и Ручей, и людный берег, и заливистое дочкино торжество ...
Дежка из шумливой толкотни выбралась. Не про неё общая радость. Даже сейчас, когда всё веселятся, за шею маленькая сестрёнка уцепилась, тычет скользким носом в щёку, лысоватой макушкой праздник заслоняет. Подняться на мост через ручей да с шаткой высоты на гуляние полюбоваться ...
Эльду будто вязальной спицей под сердце кольнуло. Хотела же кровь себе отворить, избавиться от лихоманки из-за укусов лесной мошки. Нет, захлопоталась ... Терпи теперь, майся тревогой да мороком. Может, и обойдётся всё. Вон, девичий хохот всех вокруг смеяться заставил: и вечно хмурый ворчливый ручей, и угрюмый от одиночества лес, и селян, и холодно-надменных гостей из городища. Обвела взглядом звонкое разноцветье и повернулась ... Рванулся крик, да застрял в горле от внезапной судороги.
Дежкина сестрёнка потянулась к игручей радуге в водяных брызгах. А девушка на парочку - Ирму да Нарута - засмотрелась. Задумали, видно, сговорённые под шумок улизнуть да поближе познакомиться. Проворонила Дежка малышку-непоседу: вывернулось дитя из рук. И лёгким пёрышком на бурливые воды скользнуло. Какой-то миг белела головёнка в густой синеве волны, а потом скрылась. Сестра бросилась грудью на низкие перильца, забилась, закричала. Да толку-то. Никто её не услышал.
Эльдино оцепенение в клочья разлетелось. Побежала вдоль берега. Помчалась, полетела. Только бы успеть. Горе-Хранительница. О своём в последнее время душа болела - вот и расплата за отступничество подоспела. Чем угодно, но только не детской жизнью готова она за ошибку ответить.
На бегу в Дежку-разяву, как стрелой из лука, мыслью ударила:
- Спускайся скорей, у Ручья дитя отбивать будем.
Зол и жаден младший брат величавой Реки. Не упустит добычи. Но и Эльду не зря Хранительницей кличут.
Недалеко от пышногривых порогов остановилась. Распустила кушак, повязку стянула. Отхватила кинжалом край рубахи и прядь седых волос. Повела руками, и вспыхнул на песке огненный круг.
Дежка притащилась, ноги волоча. Ну что это за девка - ни ума, ни проворства.
- В круг ступай. Чего глаза вытаращила?
Девушка даже слова вымолвить не смогла - горе и вина дыхание сбили.
Эльда тем же кинжалом по руке её полоснула.
Хлынула молодая алая кровь на песчаную охру.
Побледнела девка, но вытерпела, не вскрикнула.
- Мониста и обереги сымай. Серьги не забудь. Чтоб ни крошки металла на тебе не было.
Руками разорвала Дежкину рубаху, выпростала девичью гладкую плоть из одежды.
Девка на колени опустилась, начала суетливо обминать липкую песчаную кашу.
Эльда и свои украшения сняла, увязала всё вместе, между делом вырвав курчавый локон с Дежкиного затылка. Это плата за обращение к Хозяйке.
- Теперь в воду ступай. Иди, пока с головой не скроешься. Не бойся, не утопнешь. Но помучаешься, этого не избежать. Выдюжишь - с сестрой вернёшься. Назад повернёшь - некого будет в Роще Предков похоронить. Не отдаст Ручей тело. А тебе к воде путь навсегда станет заказан. Иди ...
Девушка с кровавым комом в руках покорно пошла к Ручью. Вскоре скрылась в разгневанной волне русая макушка.
Эльда взмахом руки пылающий круг в один костёр собрала. Кинула в пламя дань за колдовство. Стала ждать.
А как иссякло пламя, спаяв костровище в мутную лепёшку, из воды Дежка показалась. Вышла с малышкой на руках.
Всю ночь Хранительница возле ребёнка просидела, отпаивала горлянкой. Вот и пригодилась трава-то, благословленная Зельдиным дубом. Быстро отступал ледяной холод, которым пропиталось тельце; уходило мёртвое безвоздушье из груди. На миг лишь глаза прикрыла - морок тут как тут. Привиделась Хозяйка:
- Отдай дитя ...
- Не могу. Моя вина - отвлеклась, не уследила.
- Так нужно было. Это плата за зло.
- Чьё зло?
Эльда очнулась и достала ещё горсть горлянки. Рассвет скоро - тот самый миг, когда болезнь вернуться может.
А сероглазую Ирму где-то всю ночь носило. И спросить не у кого, разве что у яблонь в саду или лесной опушки.
***
Щедрые утренние росы омывали Благословленный Край, вздымались туманом у подножия Горы, ластились прозрачной поволокой к суровому Волчьему Ручью. Счастливый Нарут шагал домой. Щурился на слепящие снега вершины, потягивался так, что праздничная рубаха трещала. Хороша сговорённая девица. Такая красивая, что глаза слепнут. Весёлая. И поёт заливисто. Очень хотелось кушак на тонюсенькой девичьей талии развязать, да нельзя - сразу убьют. Три года ждать нужно, пока дозреет Ирма, руки-прутики округлятся и смогут и кадушку с водой поднять, и мужа крепко к сердцу прижать. Задрожит, заколышется при движении спелая грудь ... Наруту впору к вдовушкиному дому бежать от своих мыслей. Но не побежит. Жених он теперь сговорённый. Звенела радость в молодецком сердце, кружилась голова в любовной одури. Пока обочь Ледащее болото не показалось.
Год назад он воспротивился отцовской воле, удрал туда, где точно икать не будут - на проклятое болото. Изумительно красиво было оно - сияющие огромные цветы среди переливчатой травяной зелени. Сапфировые островки чистейшей воды, над ними - занавес лунного тумана. Алмазные сполохи бродячих огоньков. Он сын ювелира, смысл и цену игры красок понимал. Но вокруг болота - мёртвый лес. Даже дичь дальше сухих верхушек не летала. А он пробрался к самому зыбкому месту и между тремя бархатными кочками, как на трон, уселся. Покачивалась исполинская колыбель, и то ли грезил он, то ли в мыслях плутал. Потом батюшка объяснил Наруту, что его чудные видения - отравление болотным воздухом.
- О чём думаешь, Нарут? - хрустально звеня, спросил звёздный хор.