Алка с брезгливым ужасом рассматривала себя в зеркало. Ведь ещё три дня назад было всё нормально. А сейчас... Оплыли бока, вздулась грудь. Постоянная одышка обесцветила румянец. Веки налились желтоватой отёчностью. Хоть килограмм теней наложи - не вернуть взгляду глубину и загадку. А губы... Что за мерзкая клякса? Уродина. Дали б, гады, хоть выспаться по-человечески. Нет же - орут, гремят, носятся. День и ночь, день и ночь... Не-на-ви-жу!
- Алка, кофе будешь?
- Тошнит...
- Алка, чего разлеглась?
- Тошнит...
- Слыхали? Алка беременная!
Дряни, ох, какие дряни... Пятиэтажная кирпичная общага была беременна мерзостью: тушённой с сосисками капустой, жареным луком, пивом, дешёвым парфюмом, вечной стиркой и аммиачным запахом санузлов. А ещё сплетнями, соперничеством, драками, подлостью... Чтоб её разорвало...
Лязгает смотровое зеркало. Толстые пальцы мнут и давят.
- Двенадцать-тринадцать недель. Ну так что, когда последние месячные были?
- Три дня назад. Какие двенадцать недель? У меня никого ... я ни разу...
- Ты это своей маме расскажи. Не было никого... Ещё одна от святого духа залетела. Одевайся. Вот направление на анализы. Сдашь, придёшь на приём. Наденька, приглашай следующую.
Уличный шум вонзается в виски. Тяжёлой мягкой лапой сдавливает грудь духота. Господи, как воняет бензином и размягчённым жарой асфальтом. Ещё липкий противный смрад - несёт шаурмой из киоска. Солнце... Вездесущее и безжалостное. Хоть бы клочок тени. Боже мой, не скамейка, а раскалённая сковородка. Весь мир - кипящий котёл...
- Девушка, вам плохо?
Не нужно мне ваше участие! Идите куда шли, не подкидывайте дров в мой костёр...
- Может быть, неотложку вызвать?
Всё. Расплавленные внутренности хлынули из обугленных губ. Зашипели на асфальте. Зачадили.
***
Алка собирала вещи в большую сумку.
Подумаешь, всего один экзамен не сдала. Вот всё кончится, тогда и досдам. Как бы искать не начали... Только кому я нужна? Никто никому не нужен. Хотя как посмотреть... Вот эта врачиха из Центра планирования семьи. Она сразу поверила. Долго осматривала, таскала по кабинетам с неземным голубовато-белым освещением. Возила на каталке. Впивалась глазами в монитор УЗИ. Кусала губы и приглашала взмахом руки какие-то белые тени: поглядите! Велела прийти вечером. Чтобы убедиться, что всё в порядке. Но не есть и не пить с утра. Подумаешь...
***
В комнате темно. Пищат, как издыхающие в мышеловке грызуны, аппараты. Алка распята на койке иглами капельниц - не пошевелиться. Рядом белые тени. Бесшумно снуют, торопятся.
- Рекомендую оперативное родоразрешение. При таком темпе роста плода - за сутки с пятимесячного до девятимесячного срока - могут быть осложнения. Они нам нужны?
- Я ничего против не имею. Анализы показали странные результаты.
Сначала было всё равно, но потом Алку словно затопило тёплым сиропом. Радостным ожиданием. Она толкала тяжёлую дверь. За дверью находилось её счастье. Створки медленно распахнулись, и... грянул свет. Ослепил, поднял вверх. Когда Алка к нему привыкла, то почувствовала, что лежит на прежнем месте. Тело пустое... лёгкое. Рядом пищал котёнок. Ой, нет, ребёнок. Это ребёнок! Чей? Да её, Алкин.
- Неожиданно быстро. Только подумали об операции... и вот.
- Не говори, - ответил вроде бы знакомый голос, но уже с каким-то южным акцентом, - даже представить себе трудно. Может, девчонка не соврала... про непорочное зачатие? Не роды, а настоящий оргазм...
- Решай, Лейла, будет ли вскармливание естественным. Может, есть смысл...
- Да подожди, Артур. Дай в себя прийти. Ты хоть понимаешь, что у нас в руках? Моё, твоё будущее! Но не в этой стране.
- Остынь, рановато о будущем думать. Слишком много проблем. Вот и первая из них...
- Не думаю. Эмболия околоплодными водами? Сердечный приступ? Пожалуй, вот это...
В тишине чпокнула вскрытая ампула.
- Алла, сейчас мы тебе сделаем укольчик. Руку сюда, вот так. Ай...
Белая тень отлетела и комком осела на пол.
- Что за чертовщина? Не скули, жива осталась. Смотри-ка, даже выходное отверстие электрического разряда есть. Не ной, я сказал! Воспользуемся вот этим.
Над счастливым Алкиным лицом появилось облако, похожее на подушку. Вдруг оно задымилось и вспыхнуло. Женщина засмеялась: разве облака горят? Наверное, пора кормить ребёнка. Млечный путь, фотографию которого она когда-то видела в книжке, находился теперь внутри неё.
- Придётся приложить его к груди. Ну, чего стоишь?
- Сам подай. И вообще мне кажется, что дальнейшее бессмысленно. Пустим газ, возьмём клетки. Как и планировали сразу. А всё ты...
- Уверена, что баллон с газом не взорвётся в руках? То-то. Ну что ж, попробую. Так, опа... Электрическим разрядом не бьём? Когда с нами по-хорошему. Не поджигаем? Когда к мамке несут. Вот твоя родительница... Очень мило. Пойдём, Лейла.
Из Алкиной груди в младенческий рот лилось молоко. Счастливые мечты, ромашковый рай её детства, что-то бесконечное и вечное. Сейчас она накормит ребёнка и уйдёт отсюда. Куда? Не имеет значения.
***
За привокзальной площадью чернели уцелевшие дома давно покинутого посёлка. Печные трубы и обвалившиеся крыши щерились в небо, замшелые стены прятались за буйной полынью. "Когда же снесут этот бомжатник?" - спрашивали вокзальные служащие, заслышав вой сирены полицейских машин. А такое случалось часто.
- Смотри, Хрипой, девка!
- Чегой-то она прямо на земле разлеглась? Утро, роса.
- Так покойничкам простуда пох... Ночью, поди, пришла.
- Не! Живая! Только бледная. Глянь, в рубашке больничной. Простыню там же стащила.
Женщина открыла глаза, и Хрипой с напарником Рыло даже отпрянули. Словно хрустальная, небесная синева. Лучистые потоки любви. Не место этой девке здесь, не место. Ба, да она с дитём...
- Слышь, Рыло? Пошли-ка отсюдова.
- Погоди. Ты откуда здесь, милая? Звать как?
- Молчит. Наверное, из психинтерната смылась. Помнишь, зимой двух баб искали? Эта оттуда ж...
- Да ты чего, Хрипой? Их же там того! Стерилизуют, как кошек. Раз с дитём, значит, не оттедова. Ты тут побудь, а я до Сопли слетаю. Возьму у неё тряпок каких-нить. Ещё Савельича позову. Пускай он решает, как быть.
Хрипой нашёл ржавое погнутое ведро и уселся на него в тени бревенчатой стены. Закурил. Женщина, приподнявшись на локте, стала кормить младенца. Хрипой засмотрелся. Таяли в солнечном свете бесцельные и мутные годы, уносились с табачнымным дымом кражи, отсидки на зоне, драки, поножовщина и бесконечные запои. Куда-то ушли из памяти два покойника, которых Хрипой урыл лично, за просто так.
- Вот, Савельич, смотри сам. Может, оставим? По ходу - немая. Пусть на вокзале с нашими милостыню просит. С дитём больше дадут.
Савельич молчал, тёр короткопалой рукой под рубашкой, там, где у всех людей находилось сердце. По общему мнению, этого органа у смотрящего за вокзальными попрошайками вовсе не было. Хитёр и лют Савельич. А ещё мстителен.
- Эй, я шмотки принесла, - просипела Сопля, туберкулёзница. Худющее нечто с дряблыми, складчатыми щеками. И сразу зашлась в лающем кашле.
- Брысь, заррраза... Не видишь, дитё тут, - озлился Савельич. - Бабки из карманов! Ну? Живо! А ты, Сопля, вали отсюдова. Всем передашь, чтоб эту девку не трогали. Пусть одевается, деньги берёт и мотает куда подальше. Хрипой, проводишь. На полицейском посту Жердяю скажешь, что наша. Пусть билет без документов поможет купить. Усёк?
Женщина будто не слышала, смотрела на младенческое личико. Но ребёнок вдруг повернул головку и глянул на отшепенцев, на "дары", сложенные возле материнской головы. Обнажились беззубые дёсны крохотного рта. Батюшки, улыбается, что ли? Савельич ощутил небывалую лёгкость в груди. Сопля сама не заметила, как исчезла боль, рвущая лёгкие. Рыло разогнул скрюченную артритом ногу и ступил наземь...
***
Алка стояла у фонтана, зачарованная мелодичными всхлипами водяных струек.
Прошедшие годы разродились счастливым покоем. Уходили ленивые снегопады, меняясь на весеннюю кружевную зелень. Цветочно-травяные ковры и осенние лиственные пожары.
О чём ещё вспомнить-то? Ну, ошиблась разок. Закружилась в разгульном ритме жизни студенческой общаги. Забеременела и сама боялась себе в этом признаться. Врала всем подряд.
Зато теперь у неё Ванечка. Мальчик - солнечный лучик. Там, где он, всё хорошо, всё правильно.
Не болели ребятишки в детсадовской группе.
Внезапно, на удивление всему городку, отремонтировали дом, в котором Алкиной семье дали комнату, а позже квартиру.
Соседи-старожилы, те, кому уже за семьдесят, бодры, здоровы и приветливы.
Церковь вот недавно отстроили на бывшем пустыре. Новый храм, ненамоленный, а уже чудеса случались.
Вернулся живым и невредимым Петька из седьмой квартиры. А ведь был отправлен в одну из горячих точек даже в плену побывал.
Каждый день бегал по утрам врач-пенсионер Артур, махал им с Ванечкой рукой при встрече. Когда они только въехали в свою комнату, от бедолаги все доктора отказались - рак в четвёртой стадии.
Недавно в телепередаче говорили, что конец света ожидается. Вот ерунда-то! Не бывать этому. Алка знает, что таких, как её Ванечка, много. Живут себе в разных частях Земли и словно небо над собой поддерживают.
Вон идут - Ванечка и Костя. Сын и муж. Раньше его почему-то Хрипым звали. Лица заговорщицкие.
- Мама, мы вертолёт купили! Сейчас запускать будем!
- Выпросил... - смущённо улыбнулся муж. - Сказал, очень нужно. Мол, должен этот вертолёт встретиться с каким-то спутником, который может упасть неправильно, на город. Ну и чего, запускаем? А кто ж, если не мы, всех спасёт?..
Ванечка долго и пристально, не по-детски серьёзно, смотрел в праздничную синеву. Жужжание моторчика стало еле слышным, затем стихло. Игрушка словно растворилась в небе...
Нет, не вернётся на землю игрушечный вертолёт. Да оно и не нужно...