Поздний август был богат на дожди. Небо обрастало мшистыми облаками. Иногда ветру удавалось немного обсушить их, но капли всё равно постоянно срывались с листвы, оставляли на песчаных дорожках следы-дырочки. Вечера казались особенно невыносимыми. Стоило открыть окно, как настоящая осенняя хмарь вползала в дом, наполняя его запахом увядания и сыростью.
Не придёт Ольга. И завтра тоже. И послезавтра. Никита закрывал окно, брал книгу. Но не читалось. Он снова впускал ветер и дождь. Или надевал куртку и долго стоял на веранде, глядя в темноту. Ещё недавно он был так счастлив, что самому не верилось. Всё кончилось разом и навсегда.
Этой ночью, часа в три, нестерпимое одиночество выгнало в сад. Мрак посветлел. Или поседел? Снег в августе... Наверное, так и должно быть в мире, где нет Ольги. А может, наоборот. Никита зашагал по дорожке меж пегих от снежных хлопьев клумб. Ветер посуровел, стал хлестать по щекам слякотными ладонями. До чего же холодно. Не звали его и не ждут. Запрещено. Невозможно.
Никита толкнул ворота, ожидая услышать звяканье цепи на закрытом замке. Но тяжёлые створки распахнулись. Никита ступил в чуть припорошенную лужу, начерпал полные кроссовки. Как же он давно не выходил, если забыл про выбоину на подъездной дороге!
Ненастье прекратилось. На землю пал заморозок, сделав её стеклянно блестящей, искусственной и нереальной. Хрустя залубеневшими кроссовками, Никита двинулся вперёд. Показалось, что если он остановится, то примёрзнет к наледи и так и останется - одним из чёрных деревьев мёртвой аллеи.
Глаза различили светлый силуэт. Кто-то быстро и легко шёл навстречу. Русые волосы, лёгкое платье, босые ноги... Ольга стремительно приблизилась, но не дала себя обнять, замотала головой так, что обындевевшая причёска растрепалась. А потом сама обхватила одной рукой за шею, запечатав ему рот ладонью другой. Торопливо сказала:
- Ничего не говори! Тебе нельзя дальше!
Никита поцеловал хрупкие пальцы, вдохнул запах волос, ощутил под ломким мёрзлым шифоном острые позвонки. Сердце защемило от тревоги в широко расставленных голубых глазах.
- Я ненадолго, только предупредить - тебя ищут. Будь осторожен. Нет, спасайся! - чуть задыхаясь, произнесла Ольга.
- Не могу без тебя, - ответил Никита. Пар от дыхания вырвался из губ и осел на Ольгиных ресницах мельчайшими каплями, которые тотчас потеряли прозрачность, стали белыми.
- Спасайся! - отчаянно выкрикнула Ольга и оттолкнула Никиту.
Задубевшие кроссовки заскользили, и он не удержал равновесия. Взмахнув руками, тяжело и больно упал навзничь. Когда поднялся, Ольги уже не было. Показалось, что тьма, в которой она скрылась, смотрит на него. Никита отряхнул плотный иней, покрывший куртку и джинсы. Попробовал глубоко и часто дышать - не вышло. И пара у рта не стало. Из последних сил развернулся и пошёл назад, еле переставляя ноги.
За воротами с одежды потекли ручьи, а в кроссовках захлюпало. От нежданного снегопада осталась лишь сырость. Только на крыльце белели следы. Точнее, контуры следов. Но и они исчезли, пока Никита поднимался по ступенькам. Вспомнилось: "...тебя ищут..." Может, не стоит заходить в дом? Но куда ему податься - родных здесь нет, а знакомыми не удалось обзавестись. Никита нерешительно протянул руку к входной двери. Кончики пальцев выглядели обмороженными. Будь что будет. И он вошёл.
Проснулся во второй половине дня. Долго сидел на диване, потирая виски. Подошёл к зеркалу. Что это с ним? Подбородок, рот и часть щеки почернели. Такое же пятно на шее. И на каждой ладони... Боли не было - так, лёгкое саднение. Сам виноват. К вечеру под чёрнотой появилась отёчность, а вокруг обозначились багрово-синие вены. Чтобы не пропустить новых изменений, Никита уселся в кресло напротив зеркала, которое ещё вчера было целым. А сейчас так странно наблюдать приближение сумерек в паутине трещин. На миг показалось, что зеркальное кресло пустует. Никита опёрся на подлокотники, привстал. Всего лишь показалось. Никита замер - отражение исчезло. Поднялся - и увидел себя: исхудавшего, с трупными пятнами и вздувшимся лицом. Наверное, его "нашли". Через зеркало. Нужно двигаться, иначе он просто исчезнет.
Никита вышел в сад. Среди обожжённой заморозком листвы георгинов яростно горели новые соцветия. Астрам всё нипочём - нахально-ярких корзинок стало ещё больше. Двигаться, двигаться...
Никита бодро прошёл до ворот. Кованые створки были соединены цепью с громадным замком. За ними - рыжеватая грунтовка с тёмной сырой ямой на въезде и аллея кряжистых вязов. Листва, вызревшая, готовая пожелтеть на прощанье, была словно из пропитанного воском картона для кладбищенских венков. Никита повернул назад, к дому.
Да, его "нашли". Подловили. И пусть - он не мог не ждать Ольгу. Никита обернулся и посмотрел за ворота. Безлистые вязы протянули изуродованные ветви в надвигавшееся небытие.
***
- Всего полгода прошло, а она так изменилась, - сказал Виктор. Он сидел на корточках возле Ольгиной постели и держал истаявшие пальцы в широкой, как говорится, "надёжной" ладони.
- А всё это ваша экспедиция... Клуб шизиков... Охотники за привидениями! - не упустила возможности уязвить будущего (или бывшего?) зятя Ольгина мать. - И для чего вы с ними потащились?
- Она сама попросила. Кто ж знал, что у Оленьки такая слабая нервная система, - насупился Виктор.
- Нервная система, говоришь? - Нэлли Николаевна обрушила на Виктора свой гнев, хотя ей очень хотелось испытать прочность его макушки чем-нибудь потяжелее. - Нервная система! А стук в дверь и ходьба? А взрывающиеся лампочки? Не только у нас - все соседи свидетели. Стрелки часов в обратную сторону крутятся. По всему дому! Лифт по ночам порожняком гоняет.
Виктор осторожно положил Ольгину руку на кровать и встал, раздражённо глядя на Нэлли Николаевну. Она запричитала и заплакала:
- Доченька моя горемычная... Что ж с тобой сделали-то... всю жизнь исковеркали, доброго имени лишили. Во всём тебя винят. Требуют сдать сумасшедшую в дурдом, дескать, как Ольга умом тронулась, так всё и началось. В полицию обращаются, в ЖКУ заявления строчат.
Виктор обхватил голову руками и застонал. Потом прикрикнул на Нэлли Николаевну:
- Нечего у Ольгиной постели слёзы лить! Жива она. Жива и здорова. Я тоже могу куда надо обратиться, и ваши кляузники ответят за травлю. А проблему с её необычным состоянием мы решим. Этой же ночью. Мой знакомый изготовил прибор, который может отследить и поймать любую внетелесную сущность. А потом - хлоп и нету.
Нэлли Николаевна изумлённо уставилась на него.
- Ну что так смотрите? Я тоже верю психиатрам, в излишнюю восприимчивость, испуг и кататонию. Нужно использовать всё - вдруг сработает?
- На "вдруг" я не согласна! - заявила Нэлли Николаевна. - Поезжайте и разнесите к чертям тот дом, и сад, и могилу! Только пусть Оленька станет прежней!
Она вышла проводить Виктора и не увидела, что Ольгины глаза заблестели от слёз, а неподвижная прежде рука затряслась.
Ещё в июле Ольга слушала рассказ Стёпы, приятеля Виктора, который занимался паранормальными явлениями, затаив дыхание. Но по-настоящему её заинтересовали байки о похороненном не по правилам - у дома - мертвеце. Особняк в пригороде стал местом предательского убийства. Владельцы ближних домовладений спешно разъехались, когда убитый стал являться им днём и ночью. Ольга спросила у Стёпы, могут ли между людьми и призраками быть "отношения" - некое подобие ненависти и вражды, любви или дружбы.
- Думаю, для внетелесного губителен любой контакт с живым. Чем дальше дух от материи, тем сильнее. Физическое взаимодействие может даже уничтожить его, - ответил Стёпа и, указав рукой в небо, добавил: - И лишь там мы будем на равных.
А потом любопытство привело её в заброшенный дом в одиночку. У старого зеркала она позвала - просто так, мыслью. И Никита пришёл. С каждой минутой она понимала его всё больше. И поверила в "первый взгляд". Поверив, не смогла расстаться с Никитой. Когда её, оцепеневшую, оттащили от зеркала, все силы потратила на поиски - попыталась разрушить связь своего тела и души. А сейчас Никите грозит опасность. Похуже, чем смертельная... Ну что ж, она попытается прорваться через границу материального, и если нужно, то разобьёт, расколотит преграду, разделяющую живых и мёртвых. Только бы успеть... хотя бы предупредить... чего бы это ни стоило.
Этой ночью в Ольгином доме произошло много странных событий.
Старуха Ивановская насмотрелась сериалов, накапала себе корвалолу и завалилась спать.
Часа в три раздался скрип двери. Бабка, не открывая глаз, спросонок позвала:
- Мулька, кис-кис...
Мулька тяжело вспрыгнула ей на грудь.
- Опять, проклятая, таскалась по помойке... - забормотала бабка. - Кыш отсель! Погодь, тебя ж машиной задавило...
Отшвырнула Мульку, ощутив пальцами рёбра и скользкие внутренности.
Кошка зашипела у кровати.
Бабка еле дотянулась до ночника.
А в дверь уже втискивался раздутый до неузнаваемости, синелицый старик Ивановский. Из ушей, носа, через рот, стянутый белыми нитками, сочилась чёрная сукровица. Веки трепетали над пустыми провалами, потому что в морге два года назад глазные яблоки поместили во вскрытый череп.
Маринка Крюкова, жена дальнобойщика, на залитой светом кухне глотала кофе перед ноутбуком. Шестимесячная Ксюшка только что заснула в детской, теперь можно посидеть в Одноклассниках. Маринка на жизнь не жаловалась - работящий муж, новая квартира, дочка. Правда, рёва и капризуля, ни на минуту не отпускает. Дети хороши, пока спят. Маринка, не отрывая глаз от монитора, подтянула ближе вазочку с орешками. Ребёнок загулил. Не орёт, и ладно. Однако через некоторое время раздалось жалобное - ма-ма-ма-ма... или ва-ва-ва, не разберёшь. Послышались протяжные звуки какой-то песенки. "Чё за глюки..." - прошептала Маринка. Потом всё стихло. Она встала и прошла в детскую, включив свет в коридоре. Малышка лежала, повернувшись на бочок. "Спит моя красавица", - умилилась Маринка. Однако как холодно в детской! Нужно закрыть окно. Маринка увидела возле шторы чёрную фигуру. Ей показалось, что это та тётка, после смерти которой они купили квартиру. Точно, она - её портрет Маринка первым делом вышвырнула в мусоропровод. Тётка коснулась пальцем губ и скользнула к ней... Очнувшись на полу, Маринка поднялась и бросилась к дочке. И поняла, что разбудить ребёнка не удастся.
Григорий Петрович с вечера замучил и жену, и сына, и сноху. Ему всё было не так по одной простой причине: он не хотел умирать и жутко ненавидел всех, кому предстояло жить. Жена укрыла Григория Петровича до подбородка, но он в злобе сбросил одеяло на пол. Пижама расстегнулась, и впалый живот со свежими рубцами покрылся мурашками. В открытую дверь проникало бормотание телевизора. Григорий Петрович хотел крикнуть, но губы онемели, а грудная клетка налилась тяжестью так, что не вздохнуть. И ведь никто не войдёт! Отдыхают... Да простите же старого дурака и зайдите хоть на секунду! В это время экран зарябил и пошёл полосами, а звук сменился стоном и хрипением. Никто не шевельнулся, хотя раньше подобного не было. А через минуту Григорий Петрович в последний раз увидел свою семью, сидящую за просмотром никому не нужного сериала. Жена заквохтала и кинулась в комнату умиравшего. А Григорий Петрович с экрана успел подмигнуть сыну, прежде чем сжёг "Панасоник" и покинул этот мир.
Под утро Ольга поднялась с постели. Она знала, почему так легко и свободно даётся каждое движение. От этого знания разрывалось сердце. Нужно обязательно рассказать обо всём матери, Виктору, Стёпе и соседям. Повиниться. Принять во искупление жизнь на земле, какой бы она ни была. И небо с ней согласно - вон как устлан заснеженный двор августовскими цветами.