Елена Юрьевна по средам дежурила в блоке начальной школы. Это были дни, которые приносили только головную боль. Вовсе не из-за кучи малы, которую устраивали на переменах младшеклассники. Весёлое месиво скорее радовало учительницу - все в детстве, как щенки, любили возню, громоздились, наскакивали друг на друга, переживали радостные минуты "жизни в стае". Однако она с суровым лицом разгоняла школьную мелкоту: ещё травмируются ненароком или витраж разобьют.
Елену Юрьевну беспокоил, да что там беспокоил, прямо изводил упорный взгляд девчушки на скамеечке у огромных кадушек с фикусами. Казалось, что через неестественно белёсые глаза ребёнка за школьной жизнью наблюдает кто-то не принадлежащий к роду человеческому, страшный и безжалостный. Наблюдает и делает выбор. Ощущение близкой беды наваливалось плитой, делало ноги ватными.
Елена отирала потный лоб и виски, клала под язык валидол и начинала сомневаться в своём психическом здоровье. Ну разве можно так воспринимать ребёнка! Ведь это всего лишь неухоженная девочка, худенькая и анемичная. Ничего не поделаешь, одинокий ребёнок у фикусов вызывал даже не брезгливость, какая случается, когда под ванной обнаружишь мокрицу, а настоящий страх.
Елена поинтересовалась у молоденькой учительницы второго "б": из какой семьи девочка, как успевает в учёбе, с кем дружит. С удивлением узнала, что Катя прибыла в конце прошлого года, просто заявилась на урок. Её личное дело возникло в общей папке, а фамилия - в электронном списке учащихся. Больше ничего Ирина Витальевна сказать не смогла. Какое сейчас ей дело до белобрысой тихони, если совершенно замучил токсикоз первой беременности?
Елена ещё больше встревожилась, посоветовала учительнице наладить общение ребят с девочкой. Не годится ей сидеть одной у фикусов, смотреть совиными глазами, которые предвещали несчастье...
Вот что она сейчас подумала?! Ну не сумасшедшая ли? До пенсии по выслуге лет ещё далеко, а она уже выгорела на этой изматывавшей работе. И Елена Юрьевна твёрдо решила обратиться к неврологу.
А потом увидела: возле странного ребёнка появились подружки. Подумала, что Ирина Витальевна не безнадёжна, как это может показаться поначалу, что Катя втянется в школьную жизнь и перестанет пугать потусторонней отстранённостью и таким же потусторонним знанием в бледно-голубых глазах.
Сегодня возле девочки собралась целая толпа ребятишек из разных классов. Её губы размеренно двигались, а у рта, на первый взгляд, витало в воздухе нечто тёмное, вроде нитей.
Елена, чувствуя знакомую тошнотную боязливость, поправила очки. Нет ничего, почудилось. Просто ребёнок рассказывал детям что-то увлекательное - вон, даже не шевельнулся никто, все внимательно слушали.
Учительница подошла ближе, так что можно было разобрать в обычном школьном гаме голос, по тембру похожий на пересыпание сухих песчинок. Она почему-то была уверена, что Катя знала о подслушивании, хотя и не глядела в сторону Елены Юрьевны. Знала, и девочку это устраивало.
- И вот её дядя умер. Плохо умер, повесился... - монотонно и гладко, как по-писаному, вещала Катя, а дети словно позабыли дышать. Да и Елене показалось, что шальная перемена и школьный холл переместились далеко, в другое измерение, а она вместе с какой-то малышкой только что обнаружила висельника в тёмном коридоре.
- Верёвка о железный крюк тёрлась, а он скрипел. Руки удавленника дёргались, будто Машу схватить хотели: дай мне воздухом хоть секунду подышать, боли не чувствовать. Ноги взбрыкивали, да без толку - от петли уже не сбежишь. Лицо чёрной кровью налилось, зубы ощерились и раздвинулись, выпустили наружу вздутый язык. Маша смотрела на лужу под дядиными босыми ступнями и чувствовала, что и по её ногам стекает струйка. Но с места тронуться не могла. Так и стояла, пока покойника не скрыла темнота. Чудилось Маше, что он силился мёртвые глаза открыть. И если откроет, то беда: увидит Машу и с собой утянет туда, где живых не бывает... - Катя прервала рассказ, уставилась невидевшими глазами в ребят, которые плотным полукругом встали возле неё. Тёмные нити от её рта протянулись к ребячьим головам. И возле Елениного лица заколыхалось нечто подобное - сейчас забьётся в ноздри, рот, проникнет в мозг...
- Тут хлопнула дверь, это мама пришла, свет включила, - продолжила Катя, дети дружно и шумно перевели дыхание. - На её крик понабежали соседи, вызвали полицию. Началась толчея возле висельника. Все про Машу забыли. А когда на минуту коридор опустел, дядя-покойник шевельнулся, повернулся на верёвке к Маше. Его веки приоткрылись, показались тускло-жёлтые белки глаз. Он поднял руку и указал скрюченным пальцем на Машу.
Рассказчица вытянула худенькую ручонку с не по-детски длинными ногтями и чуть не ткнула в лицо Кристинки из класса Елены Юрьевны.
Это отрезвило учительницу, вырвало её из морока, который опутал душу и голову. Елена обняла за плечи ученицу и чуть ли не потащила её из холла в класс. Кристинка не хотела идти, не слушала увещеваний педагога:
- Нечего всякой ерундой заниматься, лучше материал по естествознанию повтори, я могу вызвать тебя к доске.
И на уроке девочка была невнимательной, какой-то опустошённой, словно что-то безвозвратно покинуло её.
А Елена измучилась исчезнувшим воспоминанием: уводя свою ученицу из холла, она заметила что-то очень значимое, важное для всех, но что именно?..
После уроков за Кристинкой пришла бабушка. Девочка медленно собрала вещи в рюкзачок и встала, уцепившись за учительский стол, словно бы не желая покидать класс.
Елена Юрьевна удивилась: обычно ребятишки пулей вылетали из кабинета, радуясь свободе.
Бабушка велела девочке идти вниз и ждать её у выхода, а сама стала задавать учительнице вопросы ни о чём, попутно жалуясь на здоровье и всё на свете.
Кристинка обиженно посмотрела на взрослых и скрылась за дверью.
Елена постаралась сохранить вежливость во время беседы, хотя голова после рабочего дня взорвалась болью, а предчувствие беды перешло в настоящее удушье. Она сняла взмокший шейный платок и расстегнула блейзер.
За окнами послышался многоголосый вопль. Елена бросилась к окну и сначала ничего не смогла понять.
Дети и взрослые отчаянно кричали, разбегались кто куда, а возле крыльца грызлась свора громадных псов. Из-за чего-то розового, красного, голубого. Вроде девчачьей курточки и рюкзачка.
- Где охранник? - гневно спросила Елена и отстранила рукой Кристинкину бабушку, которая сопела ей прямо в ухо.
Через миг ещё бодрая, при макияже, в модных джинсах бабушка кулём осела возле окна.
Учительница не успела отреагировать на бабкино состояние, потому что её глаза нашли охранника, который выбежал из двери, покрепче перехватив дубинку.
В тот же миг одна тварюга мгновенно отделилась от своры, в нереальном полёте преодолела несколько метров и располосовала клыками горло охранника. Он рухнул навзничь, сжимая рукой алый фонтан. Дубинка покатилась по плиткам, выложенным весёленьким орнаментом. Похолодев до потери чувствительности и рассудка, учительница подумала, что этому орнаменту всегда не хватало красного цвета.
Крики прекратились, словно ужас запечатал всем рты, и в тишине стали слышны рык и урчание псов. Как по команде свора распалась и разлетелась в разные стороны, оставив на плитках разорванную, разлохмаченную груду.
Елена увидела, как тварь, убившая охранника, унесла в пасти красный рукав курточки. Из него торчала красная ладошка, колыхалась, словно махала на прощание.
Ни к селу ни к городу в голове Елены всплыло то, что она безуспешно силилась вспомнить раньше: на перемене, уводя Кристинку, обернулась и поймала взгляд этой чёртовой Кати из второго "б". Девочка улыбалась, ощерив мелкие тёмные зубы, а в её прозрачных глазах плескались кровавые отсветы. Она знала всё, что должно случиться. Елена была в этом уверена.
Большой город легко и быстро переваривает любые новости, даже самые трагичные. Через неделю об ужасном происшествии уже не говорили. И школа тоже быстро вышла из ступора. А мелкая ребятня даже стала играть в "дикую стаю". Следствие забуксовало, а потом и вовсе застряло в загадочных обстоятельствах: следов собак-убийц так и не нашли. Но ведь где-то же было их логово или хозяйский двор, откуда они вышли на охоту? Почему растерзали именно этого ребёнка?
Елена Юрьевна костьми легла, чтобы её класс с наименьшим вредом для детской психики пережил горе потери, чтобы бесконечные беседы о правилах безопасности не сделали из ребят малолетних параноиков, но вместе с тем извели под корень детскую беспечность - в наше время иначе нельзя.
А ещё у неё был свой девятиклассник, сынок Сашка, бесстрашное существо с прожорливой глоткой, бездумной головой, тягой к приключениям и абсолютно устойчивой к переживаниям и стрессам нервной системой. На рассказ матери он отреагировал философским "не повезло девахе", отказался что-либо обсуждать и занялся своими гаджетами. Вот за него-то материнское сердце исходило тревогой едва ли не больше, чем за несмышлёнышей-второклассников, которые хотя бы не разучились слушать взрослых.
Дежурства Елены Юрьевны перенесли на пятницы. Недели две она не встречала чёртовой Кати в холле. Потом девочка появилась на лавке в кругу сверстников. Её тонкий подвижный рот чуть скривился в усмешке, когда она увидела учительницу. Глаза на секунду полыхнули и сразу же погасли, словно успокоили и подманили: ничего страшного, подходи ближе, я обычная девочка, хотя ты меня не любишь и выдумываешь всякую ерунду.
Елена Юрьевна хотела уйти с места дежурства, и пусть бы потом её за это наказывали: здоровье дороже всего, ей ещё сына поднимать. Если уж так травмирует обычная школьная сцена, то лучше не наблюдать её вовсе. Ну не объяснять же заместителю директора, что, по её мнению, этот ребёнок - вестник самой смерти?
Меж тем ноги сами принесли Елену Юрьевну к фикусам. Зашелестел пришепётывающий, свистящий голосок:
- Машу похоронили с высоко поднятым саваном, чтобы не были видны чёрные следы от руки, которая её задушила. И ещё врач сказал, что в теле не осталось ни капли крови. Убийцу, конечно, не нашли. - Катя обернулась и вскинула бледно-голубые глаза на Елену. - Только с тех пор в селе стали погибать люди. Выйдут вечером в магазин, или во дворе прибрать, или просто ворота запереть, и не возвращаются. Находили их задушенными, а рядом - следы детской обуви. Зимой и летом одинаковые. А за несколько дней до смерти люди слышали стук в окно, подходили, но никого не видели. Или им звонили в тёмное время суток, но в снятой трубке была тишина. Это погибель к ним подбиралась, метила их...
Катина рука стала медленно подниматься, и Елена с ужасом поняла: вот сейчас чёртово дитя укажет на кого-нибудь, и после случится беда с кем-то из ребят или с ней самой. В голове зашумело, задрожали руки. Нужно что-то сделать: закричать на девчонку, может, ударить её, или просто разогнать ребят. Нужно, нужно!..
У Елены потемнело в глазах.
И тут раздался недовольный голос Ирины Витальевны:
- Воронцова, ты почему дневник наблюдений не сдала? И деньги на тетради по английскому не принесла. Кстати, я просила тебя передать родителям, чтобы они пришли в школу.
Белёсый взгляд неторопливо переместился на учительницу, огладил её выступавший живот, скользнул по шее.
- Что ты на меня уставилась? - взорвалась Ирина Витальевна. - Я из своего кармана должна за тебя платить? Завтра без родителей на уроки не пущу, так и знай!
Елена совершенно оправилась от мгновенно поразившего её нездоровья и даже осудила молоденькую коллегу. Какой бы мерзкой ни была эта Катя, ругать ребёнка не за что - все вопросы о деньгах только к родителям. Даже на взрослых кричать неприлично, а здесь ребёнок. Да и для Ирининого дитятки материнская злоба всё равно что яд, нервные клетки пострадают.
И тут грянул звонок.
Ребята словно очнулись и потянулись в кабинеты.
- Ирочка, да не волнуйтесь вы так, пожалейте своего малыша, - стала увещевать коллегу Елена Юрьевна.
- Достало просто всё, - призналась Ирина Витальевна. - Суют ко мне в класс бичовское отродье, а потом требуют, чтобы все в полном составе на платный английский ходили, ритмикой занимались... Вот, завуч сказала сдать на проверку дневники наблюдений по естествознанию. А этот дневник стоит шестьсот рублей!..
Елена сделала было предостерегающий жест, мол, не в присутствии же ребёнка такие дела обсуждать, но заметила, что лавочка пуста.
Учительницы понимающе переглянулись и пошли в свои кабинеты.
Елена неизвестно почему обернулась. Её коллега входила в класс. А из холла на неё смотрела чёртова Катя. Палец с длинным ногтем был направлен в спину Ирине Витальевне.
Елена вдруг снова почувствовала слабость в ногах и, не дожидаясь Катиного взгляда, быстро скользнула в дверь.
Урок математики удался: дети тянули руки, просились в доске, как орешки, щёлкали задачки. Елене помешало ощутить себя довольной пустое место, где раньше сидела погибшая Кристинка. Занять его так никто и не решился, словно все ждали, что она однажды откроет дверь класса.
Внезапно в одном из кабинетов раздался визг. Елена уже знала в каком. Вопли вырвались в коридор, от топота содрогнулся пол.
Елена кинулась в кабинет второго "б". Ребятишек уже след простыл, и слава Богу.
Ирина Витальевна с истекающими кровью пустотами на месте глаз наносила по воздуху удары громадными портновскими ножницами, которые хранились в кабинете для уроков труда, металась, силясь кого-то зацепить. После каждого взмаха, который не настигал цели, вонзала со всей силы ножницы себе в живот, поворачивала их в ранах, стараясь воткнуть глубже. Молча, в тишине, не считая чавканья плоти.
- Ира! - дико и страшно закричала Елена.
Иссиня-меловое лицо с алыми кругами повернулось к ней, сливового цвета губы растянулись в улыбке. Елена подалась назад, но упёрлась спиной в коллег, которые тоже примчались на крики. Они напирали и буквально её толкали в руки сумасшедшей.
Елена поняла свою ошибку - нельзя было кричать, нельзя было мешать бесноватой молотить воздух ножницами. Лучше всего было бы запереть её в классе и вызвать охранников. А сейчас придётся умереть...
Но сумасшедшая поскользнулась на слизистом комке, который валялся на линолеуме там, где кончалась дорожка, упала ничком, поползла в сторону.
Елена каким-то болезненно-обострённым восприятием успела отметить синюю радужку раздавленного глаза.
Учительнице всё же удалось совладать с собой, оттолкнуть визжавших коллег и захлопнуть дверь. Придавив её спиной, Елена заплакала навзрыд.
Школу закрыли на несколько дней следственных действий под предлогом карантина по ОРВИ. Елена Юрьевна рассказала следователю всё как было, кроме своих видений и мыслей о настоящем виновнике ужасных событий. Она не могла посоветоваться даже с матерью - ну кто бы поверил ей, кто бы не подумал о каком-нибудь психозе? А если заикнуться начальству, то после всего недолго и без работы остаться.
Через два дня перед возвращением к учёбе провели производственное совещание, на котором прочли лекции медики и психологи. Елена выслушала всю тягомотину вполуха: два часа назад она не дозвонилась сыну, и тревога буквально искусала её сердце. Где шастает охламон? Не случилось бы чего...
Наконец совещание закончилось. Елена побежала в кабинет, но возле холла остановилась. Почему-то было страшно свернуть за угол, оказаться в просторном, светлом помещении, с пышными растениями в горшках и кадушках, с солнечными искрами в тонком тюле на окнах, с пейзажами в золочёных рамках на стенах. Интерьеру уютной, богато оборудованной и обставленной школы не хватало строгости и простоты. Иногда он наводил на мысли о пышном гробовом убранстве.
И тут же раздался шелестевший голос.
Елена зажала уши руками и зажмурилась.
Нет, только не это!..
Нет!
Кто-то задел её локоть.
От прикосновения Елену зазнобило.
В груди образовалась ледяная пустота, а поначалу гулко и часто забившееся сердце замерло и словно раскололось.
Кристинка навестила любимую учительницу?
Ирина Витальевна пришла закончить оборванный разговор? Или довершить начатое - вонзить ножницы?..
- Что с вами, Леночка? - басовито спросила замдиректора Галина Петровна. - Мигрень удар нанесла? То-то я видела на совещании, что вы виски трёте. Пойдёмте ко мне, лекарство дам.
Елена, ещё не веря глазам и ушам, что возле неё не скопище покойников, не адова Катя, а громогласная и резкая Галина Петровна, уткнула лицо в её широкое мощное плечо и разрыдалась.
- Да будет реветь-то, - грубовато, но от чистого сердца проворчала заместитель директора. - Обо всех ушедших не наплачешься. Страдать по живым нужно. О себе заботиться. Пойдёмте, у меня лекарство хорошее есть.
Елена подняла заплаканное лицо. Рыжая Галина Петровна участливо кивнула ей.
А пришепётывающий голос не умолкал, вещал о чём-то ужасном, роковом, неотвратимом.
- Проводите меня до кабинета... пожалуйста... Галина Петровна... - попросила Елена.
Это была не просто просьба о помощи. Это была проверка собственной вменяемости. Увы, Елена представить не могла, чем обернётся её хитрость.
Грубоватая Галина Петровна восприняла "проводить" по-своему: схватила Елену за руку и поволокла за собой по привычке, как таскала к директору нарушителей школьных порядков. Но тут же остановилась и рявкнула:
- Это что ещё за сборище?!
Елена выглянула из-за её плеча.
На лавочке сидела чёртова Катя, а перед ней стояли Сашка и его закадычные друзья. Рука девчонки указывала на сына.
Елена опустилась на колени без сил, но Галина Петровна даже не заметила этого. Вся в праведном негодовании - ведь сообщили же всем, что школа закрыта, - она подняла крик, шуганула парней из холла, схватила Катю за воротник старенькой вязаной кофты не по росту и тряханула:
- Сейчас буду звонить твоим родителям! Ребята большие, ничего с ними не случится, а ты, школьная мелочовка, будешь у меня в кабинете сидеть, пока за тобой не придут. А ну марш вперёд!
Елена поднялась и белыми от ужаса глазами проследила за Галиной Петровной, которая толкала ребёнка перед собой.
- Мам, ну чего ты?.. Мам, а мам?.. - заканючил испуганный за мать Сашка. - Пойдём домой, ладно?
- Ты какого чёрта припёрся в школу? - грубо спросила Елена, несмотря на то, что неё едва шевелились губы.
- Так ты сама мне позвонила! Я занят был, не ответил, а потом подумал: а зайду-ка за тобой, - обиженно ответил Сашка. - Лёха со Стёпкой за компанию...
Елена зарыла глаза и покачала головой, прошептала:
- Я покажу тебе компанию...
И Санька почему-то даже не огрызнулся. Не спросил у матери, почему она не зашла в свой класс за вещами и верхней одеждой, а отправилась в туфлях по свеженькому снежку, навстречу ветру-первозимку без куртки и пальто. Только вызывающе посматривал на удивлённых прохожих: ну, решил человек прогуляться налегке, кто ему запретит и какое кому дело? Он попытался накинуть на Елену свою куртку, но она попросила: "Не трогай меня. Так легче". И Сашка понял мать, отстал. Правда, неизвестно, что именно понял.
Он из своих сбережений расплатился за проезд в троллейбусе, купил булок и молока в киоске возле дома. Усадил мать на кухне, включив все четыре конфорки плиты, налил в таз горячей воды. Позвонил отцу в другой город, где он был на вахте, - мать приболела, но всё под контролем. И бабушке позвонил - всё хорошо, просто прекрасно. Выполнив сыновьи обязанности, поел и улёгся вздремнуть. Для него инцидент был исчерпан.
Елена согрелась, попарила ноги, выпила тёплого молока. О чём рассказывала парням чёртова Катя? То, что она предрекла смерть её ребёнку, Елене было более чем понятно. Но внимание адовой девчонки перетянула на себя Галина Петровна. Как поступить? Предостеречь тётку, которая, несмотря на грубость, любила свою работу, детей, коллег? Но может статься, что Галина Петровна, которая захватила кусочек времени всеобщего атеизма, не поверит ей и сочтёт сумасшедшей. А это означает потерю работы! Более того, потерю свободы и ограничение дееспособности. Заточение в психушке. Пусть даже жизнь замдиректора оборвётся, боевитая и скорая на поступки тётка успеет навредить Елене.
А как же человечность? Любовь и помощь ближнему? То, чему всю профессиональную жизнь Елена учила ребятишек. Ведь если не противопоставить адскому дитяте святое... то для чего вообще существует этот мир?
Елена прошла в комнату сына, уселась на пол возле его дивана и стала смотреть на безгрешный лоб, щёки, уже утратившие округлость, губы, по-мужски чёткие, густой пушок, который вот-вот превратится в юношеские усики.
Сашка... Папина гордость, бабкина слабость и её вечная любовь. Никому и ни при каких условиях она не отдаст своё дитя. Пусть её распылят в аду, не отдаст!
В комнату вкрадчиво вползали сумерки, тихонько поглощали минуты и часы, но для Елены самым важным было то, что она и её ребёнок вместе.
Одна за другой раздались телефонные трели - это наверняка коллеги хотели сообщить о смерти Галины Петровны. Но Елена трубку не возьмёт. Не сейчас.
- Мам, ты чего? - удивился разбуженный звонками Сашка. - Слышишь, телефон надрывается?
- Сынок, скажи, о чём тебе рассказывала маленькая девочка, которая сидела на лавке? Сегодня в школе, до того, как вас прогнала Галина Петровна? - спросила Елена, собирая всё терпение, отпущенное ей в жизни, всю отвагу и сосредотачиваясь на одной цели - заслонить от беды своего ребёнка.
- Чего? - протянул Сашка, уже впавший в состояние вечной подростковой раздражительности. - Ты, мам, понимаешь, что говоришь? Чтобы я да слушал маленьких девочек!..
Сын взмахнул длиннющими мосластыми ногами и соскочил с дивана. Сел к ноутбуку и исчез для всех из этого мира. Елена по опыту знала, что его сейчас лучше не трогать, иначе грянет скандал на пустом месте, который может помешать ей защитить сына.
Она позвонила коллеге, с которой приятельствовала. Учительница английского языка слёзно поведала о страшной гибели Галины Петровны. Суровая, трезвомыслящая заместитель директора, укротительница подростков, непререкаемый авторитет среди коллег и старшеклассников, спрыгнула с балкона тринадцатого этажа высотки. Причём умудрилась так изменить траекторию полёта, чтобы угодить прямо на кованую изгородь. Сразу не умерла, перехватывая мощными ладонями прутья, попыталась подняться вверх, стараясь сдёрнуть грузное тело с зазубренных верхушек, которые торчали у неё из спины. Всё вокруг оказалось залитым кровью и жижей из порванного кишечника. Две свидетельницы упали в обморок, прибывшие полицейские заблевали снег. Прикончили Галину Петровну не чудовищные травмы. Её удушило то, что не хлынуло с кровавой кашей из широко разверстого рта, а застряло в глотке. Это был лиловый кусок плоти. Как стало известно позже, её собственный язык.
Елена еле выдержала, пока англичанка всё рассказала, просморкалась и прорыдалась. Ничего, переживёт. Ей не нужно думать о спасении своего ребёнка.
Потом Елена поговорила с матерью и мужем, которые узнали о событиях из телевизионных новостей, постаралась успокоить их. С супругом даже пришлось пререкаться: он давно требовал, чтобы Елена ушла из школы. Но она привыкла быть рядом с сыном - сначала в яслях, потом в детсаду и, наконец, в школе.
Слава Богу, сегодня мишенью чёртовой девки стал другой человек. А что будет завтра?.. Перевести Сашку в другую школу? Не поможет - адово дитя достанет его у подъезда, на троллейбусной остановке, да где угодно.
Выход один - нанести удар первой, не дожидаясь трагедии. Подкараулить Катю и... отправить её на сковородку к чертям. Это будет не убийство, ибо адово дитя не человек. Это будет самозащита загнанной в угол матери, которой судьба не оставила выбора.
Елена потеребила крестик на груди. Сейчас все поголовно крещёные. Наверное, из-за увеличения паствы Господь не успевает за всеми уследить. Правильно говорили: на Бога надейся, а сам не плошай.
Елена рванула золотую цепочку, спрятала крестик в карман. Позвонила школьному секретарю, которая часто работала на дому из-за хворого ребёнка: может, в её домашнем компе есть сведения об учащихся?
Верно поступила, секретарь сразу назвала Катин адрес. Только вот беда: такого дома и улицы в городе не оказалось. Елена проверила по всем доступным в интернете картам.
На ночь глядя заявились Сашкины друзья, и вся не унывающая ни при каких условиях компания села резаться в какую-то игру. Елена прислушалась к разговору:
- Слышал, что с Окалиной Пердовной случилось? - спросил Лёшка.
Погибшая преподавала в старших классах.
- Ага, - ответил сын. - А я собирался химию сдавать. Вдруг вместо Окалины какую-нибудь бестолочь пришлют? Прощай высокие баллы...
- Завтра на венки будем собирать, - деловито сообщил Стёпка.
- А то! - откликнулся Лёшка.
- Хорошему преподу не жалко, - подвёл итог учительской жизни сын.
Может, в сознании подростков просто нет места ужасу, который приходит из-за черты, отделяющей жизнь от смерти? Преградой ему юношеский цинизм и безверие. Может, так и нужно - быть циником, эгоистом, ни во что не верить и никого не любить? Ибо вера и любовь вяжут тяжкими узами, порабощают... поглощают человека, заставляют его ставить на кон свою жизнь.
Сашка выскочил из комнаты, поставил на плиту чайник, подмигнул матери и скрылся.
На свисток вышел Стёпка, самый рассудительный и спокойный из друзей.
Елена решилась спросить у него про чёртову Катю. Кому, как не ему, можно доверять и не ожидать прикола, подвоха или хамства.
- Степан, а о чём вам сегодня рассказывала девочка до того, как вас прогнала Галина Петровна?
Стёпка бездумно уставился на неё красивыми зелёными глазами - наследством матери, оперной певицы.
Елена была бы рада услышать, что не было никакого разговора, никакой девочки. Тогда ей нужно просто пойти к врачу, отлежать положенное время в больнице, никого не подкарауливая и не убивая.
- Она всякую ерунду говорила про какую-то Машу, - ответил Стёпка и уничтожил Еленины надежды. - Типа эта герла ещё всем покажет. И вам тоже.
Подросток принял из рук Елены банку растворимого какао и, насвистывая, отправился к друзьям.
Елена приоткрыла форточку, глотнула холодного, с мельчайшими снежинками воздуха.
В темноте сияли окна соседних домов, в них текла обычная жизнь. А Елена чувствовала себя отлучённой от всего. Она должна побороться за то, чтобы окна её квартиры не затянуло навсегда мраком небытия.
Елена так и не прилегла в эту ночь.
Утром ушла до Сашкиного пробуждения. Ничего страшного, не младенец. Проспит, не позавтракает - его проблемы, пусть до обеда поголодает. Это такая чепуха по сравнению с тем, что с ним может случиться.
В сереньком, едва брезжущем свете ноябрьского утра все казались просто обезличенными, неживыми фигурами - дети, взрослые.
Елена спряталась за толстенным стволом клёна и стала наблюдать. Почти всех учеников привезли родители. С родными появились и те, кто жил в соседних домах. Детей оказалось очень мало - оно и понятно, три смерти подряд заставили задуматься о необходимости перехода в другое учебное заведение.
Чёртова Катя из второго "б". Порождение ада. Дерьмо, от которого плохо всем. Из-за которого страшной смертью гибнут люди.
Девочка подошла прямо к стволу дерева. Она явно знала, что за ним дрожала от ненависти и страха Елена, сапоги которой словно вросли в мёрзлую землю.
Катя выглянула из-за дерева.
Елена даже руки поднять не смогла, не то что вытащить из сумки охотничий нож мужа. Впилась взглядом в лицо девчонки. Что-то с ним не так!
Через миг поняла: вместо глаз в голове были сквозные дыры, здоровенные, заветренные, через которые тонкими лучами сквозил свет проезжавших по шоссе машин.
- Что тебе нужно? - еле шевеля губами, спросила Елена, хотя это ей самой было нужно, чтобы адово дитя сдохло, исчезло!
Катя только скривила чёрные губы. Расстегнула кургузое пальтишко скрюченными руками, похожими на куриные лапки. Под ним не оказалось одежды.
Пальтишко упало на снег, и у Елены перехватило дыхание от зрелища: всё тело ребёнка было покрыто страшными ранами.
Катя хрипло засмеялась, склонила к плечу голову, откинула тощую косичку. На её шейке чернел вздутый рубец.
Елена поняла, что это петля, которая до кости впилась в плоть.
Девочка подцепила что-то за плечом, подняла вверх конец верёвки.
- Не может быть, этого просто не может быть! - стала твердить Елена.
- Может... - раздался голос, похожий на пересыпание сухого песка.
Губы ребёнка остались неподвижными, звуки исходили из разрезанной верёвкой шеи. Чёртова Катя, кривляясь и дёргая верёвку, медленно подняла руку.
"Вот и всё", - подумала Елена.
Утро рассыпалось серой трухой, которая погребла Елену.
- Женщина, что с вами? - спросил незнакомый мужской голос. - Вам плохо? Скорую вызвать?
Щёку Елены царапала кора клёна, колени превратились в ледышки. Цепляясь за ствол, она поднялась, ответила:
- Всё хорошо, просто голова закружилась. Не беспокойтесь, пожалуйста.
Елена тихонько заковыляла по улице. Где ей дожидаться смерти - дома, на работе, на улице?
Окна школы изливали в утренний сумрак искусственный свет. Только несколько из них выглядели чёрной заплаткой - во втором "б" и её классе.
- Мам, где твой берет и сумка? - спросил Сашка, который неслышно подобрался со спины. А ведь должен быть на уроках.
"Никогда не думала, что иногда быть жертвой лучше, чем избежать опасности, - мелькнуло в голове Елены. - И пусть. Зато сын будет жив. А я уж постараюсь, чтобы никто его не достал. С той стороны". Но она сказала сухо, без тени ласки в голосе:
- Ступай на уроки. Я пойду домой.
- Ну уж нет, - заявил Сашка. - Пойдём вместе. И не спорь со мной.
Елена равнодушно пожала плечами.
На кухне Сашка долго возился с чайником, пресекал попытки матери самой позаботиться о себе. А чай оказался совершенно отвратным - маслянистым и горьким.
Еленины глаза закрылись, тело одеревенело. Но уши слышали обрывки фраз, когда Сашка звонил отцу:
- Всё как надо... Приезжай.
Всё как надо. Чай после работы, молоко от простуды. Какое-то лекарство. Сын всегда заботился о матери, хотя был ближе отцу. "Заговорщики", - так она называла мужа и сына. А они смеялись - да, заговорщики.
Сашка и маленьким сопротивлялся всему, что исходило от Елены: ласке, требованиям соблюдать порядок во всём, воспитанию аккуратности, трудолюбия. А когда стал подростком, вовсе отстранился от матери. Не ценил её, обижал невниманием. Возможно, презирал. Прошёл все стадии отторжения, как и супруг.
Почему она думает об этом? Спать...спать...
Елена широко открыла глаза: потолок из наборных плит с коричневыми потёками возле трубы, которая вела к раковине. Три койки со спавшими женщинами. У одной руки пристёгнуты ремнями. Елена неожиданно для себя усмехнулась: редко кому удаётся проснуться три раза за одно утро в разных местах. В своей постели, под деревом на улице и... здесь, в больничной палате.
Всё ясно. Не было никакой чёртовой Кати и её гадких пророчеств. Не указывала она на того, кого пометила смерть. Была тяжкая душевная болезнь. Шизофрения. Как долго она мучила семью своей хворью? Муж не выстоял, стал работать вахтами. А сын оказался преданным. Таким ли уж преданным? Но сейчас это не имеет никакого значения.
С пустой, звеневшей головой Елена по требованию медсестры подставила руку для укола, проглотила таблетки, отправилась в кабинет к врачу.
Импозантный мужчина разговаривал по телефону. Помахал ей кистью руки - садитесь, мол.
- Сейчас я занят, давай встретимся через недельку, скажем, одиннадцатого декабря, - сказал он кому-то.
Шум и звон в Елениной голове переросли в какафонию.
Она пошла к школе убить чёртову Катю пятнадцатого ноября! Как такое могло случиться? Где она пробыла почти две недели? Неужто здесь, в психушке?
Врач о чём-то спрашивал, а Елена молчала, смотрела на него и не видела участливого лица.
- Ну хорошо, говорить об этом вы не хотите. Но можете хотя бы описать несчастного ребёнка? - попросил врач.
Елена открыла рот... и не смогла сказать ни слова.
- Ладно, - пробормотал врач, быстро вышел, а через минуту вернулся.
Елена не поверила своим глазам: он привёл за руку белобрысенькую девочку с нервным тонким ртом, бледно-голубыми, почти белыми глазами. Ребёнок выглядел измождённым, анемичным или... порочным. На тонкой шее бугрился страшный рубец. Но не след от верёвки, въевшейся в плоть, был страшен, а глаза - всё знающие и понимающие.
Откуда в больнице эта тварь? Если врач держит её за руку, значит, она не порождение больного рассудка? Или сам доктор - морок? Тогда и весь мир - персональная иллюзия каждого человека. Можно терпеть, но можно и взбунтоваться, потребовать правды или добиться её самому.
- Это она! Чёртова Катя! - хотела закричать Елена.
- Это она, - сказала девочка. - Тётя хотела меня убить, колола ножницами и душила верёвкой.
- Где ты встретилась с этой тётей? - задал вопрос врач.
- В школе. В том районе, куда мы переехали, - ответило дьявольское отродье.
- Не верьте ей! - На шее Елены вздулись от напряжения жилы, но изо рта не вырвались ни звука.
Адово отродье ещё что-то рассказывало, а Елена пыталась выдавить из себя хоть один звук, понять, врёт Катя или кто-то похожий на Елену совершил убийство в прошлом. А ответить за него придётся ей и сейчас.
Или не врёт? Ведь она собиралась прикончить тварь!
От бессилия бросило в пот. Ладно, гадёныш, ты запечатала рот, не дала сказать ни слова, чтобы обличить тебя, но есть ещё одно средство. Твоя метода - ткнуть мертвячьей рукой в человека и указать путь смерти. И справиться с тобой можно. Получай то, что принесла из ада! Получай страдания и небытие!
Елена подняла руку, которая словно была в три пуда весом.
Девчонка испугалась и завизжала.
Ага, тварь! Хватит, погуляла здесь, понатворила дел, сгубила столько людей!.. Пришло время рассчитаться.
Пальцы Елены дрожали, но она всё тянула и тянула их к лицу девчонки.
Ну же, за кем из них сейчас стоит смерть?
Чьими глазами она видит жертву?
Кого послушает?
И чёртова Катя, эта маленькая мразь, сдалась! Рухнула на пол, свернувшись клубком, зашлась в крике.
Её тело теряло плотность, крик рассеивался в пространстве.
Сквозь прозрачную Катю прошли ноги санитаров, проехали колёса каталки.
***
Елена вышла из больницы в начале весны.
Набухшие почки источали терпкую свежесть, небо слепило праздничной синевой. Только всё почему-то казалось не таким, как раньше. И одежда, нужно признаться, была жуткой, незнакомой и неудобной. Нищенские обноски, сроду бы таких не надела. Но ей сунули именно их. Неужели родные отказались от неё и даже не принесли ничего переодеться? Елена по рассказам других пациентов знала, что такое бывает, когда душевнобольной причинит вред семье и окружающим. Что же натворила она сама? Никто так и не навестил её. Тоска сжала сердце, а на ветру заслезились глаза.
Куда ей теперь? Кому она нужна? Неужто теперь, после всех мучений, её судьба - одиночество?..
Огромная толстая женщина оглядела Елену и отошла, как от заразной.
И это почему-то развеселило, да ещё как! Будто в книжке перелистнули страницу. Тоска улетела вместе с ветерком, захотелось улыбаться, подпрыгивать - всё от секрета, который известен только Елене. А эта великанша-то скоро помрёт! Пусть она сейчас побрезговала стоять рядом, но скоро уляжется. В гроб уляжется. Причём по частям, которые будет невозможно сшить.
Елена указала на тётку пальцем и зашагала себе дальше, чувствуя свою значимость, силу и радуясь этому. Вон какая-то школа. Нужно туда зайти.
Школьные двери распахнулись и пропустили маленькую худенькую девочку с косичками мышиного цвета.