Святая
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Святая
Сегодня особенный день. Вся семья будет заискивать перед Полей. На столике уже горела масляная лампа, зажжённая мамой. В мутном свете было видно, что ходики показывали девятый час. А темень так и льнула к окну, занавешенному кисеёй.
Вошла мама, молча протянула узелочек. В нём неразменный серебряный рубль для святой Аполлинарии*. Поля должна пойти к отцу Виктору, отдать денежку-жертву на храм. Ещё нужно осторожничать, чтобы не попасться конному отряду. Дознаваться не станут, схватят и бросят в тюрьму, которая тоже изба, только большая и длинная.
Поля ненавидела свой родной городишко от того, что в нём всё: жилища, две фабрики, пуговичная да спичечная, храм, тюрьма, больница, школа - были деревянными. Поэтому так хотелось сбежать в город с большими каменными домами, где, наверное, нет сугробов, которые душили избы зимами, и улиц-болотин, затягивающих по весне и осени.
Поля похлюпала носом, сравнивая заснеженный городок со своей судьбой. Темно, холодно, и никуда не денешься.
И вот теперь ещё иди и относи деньги, собранные со всей улицы для святой, которая жила пятьдесят лет назад и навязала горожанам наказы терпеть и умирать. Ни то, ни другое Поле было не по нраву. Но что делать, она не знала. Без денег не убежишь. А где их взять? Только на следующий год её могут взять на фабрику.
Поля разревелась. Потом встала, умылась ледяной водой из кувшина и пошла завтракать.
Мама разложила хлеб, варёную картошку и начала молиться.
Поля сидела, опустив ресницы, и закипала от ненависти к молитве, вытертой до дыр клеёнке, к низкому потолку и гребням сугробов, которые прилипли к окнам со двора. Больше всего бесили сухие мухи, которые лежали между рамами. Вот и она как сухая муха, гроб которой - её родная изба.
- Поля! - требовательно и плаксиво сказала мама.
Поля открыла глаза. Скользнула взглядом по лицам деда с бабкой, матери и отца, спросила:
- О чём молить святую?
- Землицу бы под могилки там, где не топит, - пробормотала бабка. - В сухонькое лечь.
- Мёртвым всё равно, - буркнул отец. - Коня бы купить. Можно возрастного. Телега есть, извозом займусь.
- Сашуню разыскать нужно! - заплакала мать.
- В большой город с каменными домами хочу! - воскликнула Поля и снова закрыла глаза в ожидании: ну, сейчас начнётся.
И ошиблась.
- Поля, детка моя, на кого ж ты нас бросишь-то? - залебезила мама. - Разве ты не помнишь, что говорила святая Аполлинария? Тебя ж в её честь назвали. И отец Виктор благословил. В обмен на чудо явления.
Поля скрипнула зубами: при "разговоре" со святой, то есть раскрашенной статуей, она просила за всех, кто жил на её улице. Клала серебреник** на золочёное блюдо. А потом все ждали чудес явления. И они случались. Горожане получали требуемое, но вот на пользу им дары святой почему-то не шли.
Полина семья всё нищала, несмотря на то, что в сарае иногда появлялись куры, одно время была и корова, а в доме сменили крышу, расставили новые лавки, навесили шкафцы. Даже коня Буланко унесло половодьем в реку. Отец почти сутки провисел на дереве над чёрной водой, пока его не вызволили.
И шестнадцатилетнего брата Сашуню отец Виктор заставил отдать в храмовые послушники. Поля горевала, как по покойнику. Но что она могла сделать против воли родителей?
А потом они получили известие: братик сгинул.
Поля глянула на лавку рядом с собой, где раньше сидел за едой Сашуня. Разве попросит она святую о безбедной жизни в каменном городе, когда брат неизвестно где?
Мать облегчёно вздохнула. Отец и бабка стали хмуро чистить картофелины.
Поля вышла из дома и словно стряхнула с себя вечную нужду, боль и несогласие. Утренний сумрак, едва посветлевшее небо в лохмотьях чёрных облаков показались ей приятными и бодрящими. Воздух был густо замешен на дыме топившихся печей, но Поля с удовольствием стала дышать полной грудью. Потом глянула на снег в крапинках сажи и заторопилась прочь с родной улицы.
Конный отряд она услышала издалека. Вернее, вопли кого-то схваченного. Вот так и живи, как между молотом и наковальней: в храм молящим Аполлинарию нужно прийти с утра, зато по темноте запросто угодить в руки конникам, которые блюдут в городе порядок. Они слыли не защитниками, а беспощадными злодеями.
Поля шмыгнула поближе к чьему-то палисаднику. Авось не заметят её рядом с ветками и сухими будыльями. Она стояла не шевелясь, пока конница, забрасывая её комьями грязного снега, проносилась мимо.
И вдруг сильные руки схватили её сзади за плечи, шею кольнул нож.
Поля хотела закричать, но конница была уже далеко. Попусту орать - рисковать жизнью. Нужно откупится серебреником. Родителям и соседям скажет, что была в храме. Никто же не увидит, что она только возле побудет?
Безжалостные, словно железные пальцы сдёрнули пальтишко, стали шарить по телу. Они показались ещё холоднее, чем зимний мороз, от которого не спасало платье.
- Внутри, в кармашке пальто. Там, где ватная подкладка, - шепнула Поля.
Грабитель довольно гыкнул и вытащил узелок с монеткой. Ударил по затылку так, что Поля повалилась в разбитую копытами грязь на дороге.
Очнулась она от гула голосов. Первым делом подумала о том, что теперь не соврёшь, дескать, была в храме и просьбы святой передала, соседи могут спокойно ждать чуда явления. И только потом пришли мысли о родителях. Они огорчатся, мама ещё и заболеть может. А так скорей бы оказаться в своей клятой-переклятой избе, устроить голову на подушке, тонкой, как блин. Всё лучше, чем комковатая дорога.
Голоса родителей возникли на миг сквозь боль и слабость, затем пропали в глухой тьме.
В другой раз она открыла глаза при свете лампы в просторной комнате, на полу. Напротив сидел хмурый усатый человек и грозно смотрел на неё. Он сказал, когда Поля попыталась сесть:
- Ну, признавайся, как договорилась с подельником обокрасть улицу. Люди тебе свои мечты доверили, по полушке деньги собрали и отдали твоей матери... А ты, дрянь...
Поля сначала не поверила, что слышит такое. Ответить не смогла, словно из груди выкачали весь воздух.
- Может, ты без серебреника из дому вышла? Мать с отцом обману научили? - загрохотал усатый.
Затылок полыхнул от боли. Поля свалилась на постеленную мешковину.
Чьи-то руки ощупали её голову, к ране приложили холодное и мокрое. Слух то появлялся, то исчезал.
Поля так и не узнала, сколько дней провалялась на мешковине. Её кормили, садили на ведро какие-то женщины. Пытались с ней разговаривать.
Однажды она решила: всё, хватит.
За дверью послышался шум, кого-то проволокли по коридору. А через некоторое время вошёл один из конников, поставил кресло и тут же вышел при появлении прежнего усатого тюремщика.
Он снова хмуро оглядел её.
Поля, не дожидаясь вопросов, попыталась сказать, что ни она, ни родители не виновны, но расплакалась. От слёз возникла жуткая резь в глазах.
- Я ни о чём тебя не спросил и позволения говорить не дал, - сердито сказал усатый. - Что бы ни произошло тогда на улице, вина твоя безмерна. Неразменный рубль... Сокровище! И ты так беспечно отнеслась и к нему, и к твоей обязанности! Людям плюнула в душу, лишила их чуда явления!
Поля зарыдала.
- Перестань! - прикрикнул усатый. - Воем ничего не изменишь. Ответь на два вопроса и можешь быть свободна. Станешь говорить? Или я ухожу, а ты оставайся здесь.
Поля закивала, видя, как мир снова расплывается перед глазами.
- Первый вопрос: почему ты сошла с дороги?
- Конники... - прошептала Поля.
- Конники?! - вскинулся усатый. - Конники ловят воров и убийц! Порядок в городе берегут!
- Кто по темени из дому выйдет, в руки конников попадёт... - уже увереннее сказала Поля. - Я всегда прячусь перед праздником святой Аполлинарии.
- Понятно. Наслушалась всяких россказней, - усатый поднялся из кресла и стал мерить шагами каморку. - Ну да, молящие сами должны сокровище в храм принести, без сопровождающих. Но шарахаться от конников - большая глупость. Кто-то шёл за тобой в темноте, скрадывал, как дичь. И напал в подходящее время. Посмотри, вот это нашли у тебя в руке. Видно, ты вцепилась в рукав вора и вырвала клок.
Усатый протянул узкую манжету с белой пуговичкой.
Поля закрыла глаза и покачала головой. Её сердце оледенело. Она хорошо знала эту пуговицу, которую пришила сама на голубую рубаху Сашуни, когда он отправился в храм. Прежнюю брат потерял.
- Так я и знал, - ответил загадкой усатый и вышел.
В каморку сунулись две расторопные бабёнки и быстро переодели Полю в чужое платье и пальтишко, накинули на раненую бритую голову платок.
Когда её вели в сени, Поля уловила обрывки сердитых речей усатого:
- Сам сатана не разберётся с этими слободскими. У них же родство выше закона, порядка и веры...
Значит, усатый не перестал подозревать Полю. Из-за белой пуговицы.
И точно! Едва она доковыляла до дому, как бросилась в свою комнатёнку. Шкатулку с рукоделием выпотрошили. Значит, обыскивали избу. Три оставшиеся пуговицы исчезли.
Только теперь Поля вспомнила про родителей.
Но дом был пуст. Пуст и холоден, как покойник.
Хлопнула дверь в сенях, и Поля радостно крикнула: "Мама!"
Но это была соседка. Она жадно всмотрелась в Полю и, сверкая глазами, рассказала, что бабка померла тотчас после ограбления, и положили её в плохом, сыром месте; родителей увели в темницу, а потом отпустили. Но сначала пропал отец, потом исчезла и мать. Пёс оголодал и сорвался с цепи. Его попервости гоняли мальчишки, потом он куда-то делся. Скотину и птицу поразобрали соседи, но возвращать не станут: ограбление и так их обездолило. Почитай, за три месяца пол-улицы вымерло. И всё из-за Поли! И что она собирается делать? Как жить будет? Допустят ли её теперь до молящих святую?
Поля сказала: "Голова болит" - и так посмотрела на соседку, что она потихоньку, задним ходом стала выбираться из осиротевшего дома.
А Поля уселась на кровать и уставилась на крашеную загородку.
Вот как. Теперь она одна. И ничего у неё нет.
Сатана бы взял эти неразменные рубли! За каждый из них казна при обмене забирала много денег, Поля не знала, сколько именно. Серебреники получал храм для святой, и неизвестно, куда они потом девались. Ну не статуе же они были нужны!
Что же ей делать?
Полино сердце болело не столько о родителях, как о брате. Теперь она одна у него осталась. Кто ж вызволит его из беды, как не родная сестра? Пуговицы, рубашка... Они точно Сашунины. Отобрал кто-то или с тела снял?..
Поля закрыла лицо руками и разрыдалась. Но когда отняла ладони от глаз, увидела, что они сухие. Вот как... Уже и слёз не осталось.
Она покидала в отцову котомку вещи, несколько картофелин, завалявшихся в подполе. Хлеба бы, да где его взять? Оглядела избу. Раньше она казалась постылой, а сейчас Поля снова чуть не заплакала, таким сиротским выглядел её родной дом.
Только вышла из калитки, как её окружили ребята, которые вместе с ней ходили в школу. Посмотрели хмуро, как на преступницу.
Поля робко молвила: "Доброго дня". Поприветствовала, точно взрослых. Но дети ей не ответили. Зато когда она, опустив голову, скользнула мимо, получила в спину удар. Наверное, бросили куском льда. А ещё раздался голос, который невозможно было узнать из-за лютой злобы:
- Воровская гнида! Повесить бы тебя, как вашего Трезорку.
Поля вздрогнула: пёс был любимцем Сашуни и сам любил брата без памяти. Она на миг остановилась, но потом медленно пошла дальше. Пусть не думают, что испугалась. Вот вернётся с братом и ещё покажет им.
Горе и обида от напраслины что-то изменили в Поле. Шаг сделался твёрже и решительней, она уже не обходила наледи и сугробы, не боялась упасть. Отшвыривала ногой конские яблоки, не жалась к заборам.
В храме должны объяснить, куда подевался Сашуня. Она обязательно отыщет его живым или... Живым, конечно же!
Скоро показалась большая изба с куполом. В их городке дерево чернело и гнило очень быстро, а вот храм стоял словно только что рубленный. Возле деревянной же ограды вместо толпы нищих сидел один старик. Наверное, службы сегодня не было.
Поля решила сразу не входить, сначала осмотреться. Подсела к нищему и сказала:
- Что-то народу сегодня нет.
- Так плачет святая. Льёт слёзки наша радость и спасение, - живо откликнулся нищий.
- Плачет? - удивилась Поля. - Это же статуя.
- Ты что говоришь, нечестивица! - повысил голос старик. - Живая она! Как есть живая!
Поля отодвинулась: от нищего очень скверно пахло.
- Обидели нашу святую матушку, рану нанесли неизгладимую, - продолжил сокрушаться старик.
На его веках с редкими ресницами выступила мутная влага.
- Не было ещё такого, чтобы на её милости люди ответили неблагодарностью. А тут... - старик придвинулся к Поле и взвыл: - Неразменные рубли не смогли собрать! Вернуть крохотную часть того, что получили от благодетельницы!
- Ру-у-бли? - протянула Поля. - И много рублей не собрали?
- Так почитай, с пяти улиц недостаёт, - ответил старик. - Тати поганые, кого ограбить посмели! Мрёт теперь нечестивый народ в наказание. А заступница слёзки льёт, себя терзает за паршивцев.
Поля озадаченно промолчала.
Пять улиц - половина их городишки, который затерялся среди сугробов или грязи, меж редких хуторков и лесов с ещё более редкими заимками. В нём только власть - конники - и храм были не похожи на всё остальное. Они имели силу. И вот на неё нашлась другая...
Поля неожиданно для себя задала вопрос старику:
- А если бы не украли, народ бы перестал помирать?
Глаза нищего глянули холодно и остро. Он выкрикнул:
- Нечестивица!
Поля встала и скользнула в открытую дверь храмовой избы.
В тесноте, душной от приторного дыма свечей, запаха горящего масла, возвышалась статуя святой Аполлинарии, которая, склонив голову, ласково смотрела на нескольких коленопреклонённых женщин.
Поля опустилась на лиственничные плахи, натёртые воском, поодаль от женщин, рядом с проёмом в стене, откуда выходили послушники во время пения гимнов, стала осматриваться и прислушиваться.
Женщины плакали и тихонько молились.
За нишей, в которой стояла статуя, что-то звякнуло, словно чисто и нежно пропело стекло. И ещё раз.
Поля огляделась и, не поднимаясь, двинулась в проём.
Она увидела отца Виктора, который держал в руке крохотный стаканчик с водой. Священник взял другой такой же стакан и подлил воды в первый. Она тотчас стала красной. Отец Виктор добавил ещё чуть-чуть, и жидкость в свете масляных ламп полыхнула густым багрецом.
Потом отец Виктор совершил то, что рассудок Поли отказался понять и принять. Жидкость была набрана в странный предмет, напоминавший грушу со стеклянным клювиком. Священник поднёс клювик к стене и сжал предмет.
Поля услышала слезливый, испуганный хор голосов:
- Ах, плачет матушка!..
- Горе нам, горе! Кровью плачет!
Поля замерла. Вот как! Не святая плачет, а отец Виктор дурачит людей.
Всплыло в памяти, как однажды Поля, молясь за семью и соседей по улице, подняла взгляд на статую. В это время со свечами вышли послушники и затянули свои заунывные песнопения. И в этом-то смутном свете она заметила, что вместо зрачков у святой пустота.
С этим совсем не сходилось то, что она увидела в своё первое моление. Вовсе не улыбку, а страдание, которым обернулась раскрашенная ласковость статуи. Поля ещё тогда пожалела её: легко ли пятьдесят лет выслушивать стоны, просьбы, жалобы, не смея показать ни одного своего чувства? Ну это конечно, не будь Аполлинария деревяшкой. Но ещё Поля помнит нежное прикосновение к голове во время молитвы. Она тогда чуть дышать не позабыла от восторга.
Промчался сквознячок - видимо, кто-то открыл дверь. Послышался шёпот:
- Не получается, отец Виктор!
Священник вышел, и до Поли донеслось:
- Я же говорил, что проявление сути элемента зависит от умения пробудить и освободить его дух. И только тогда серебро станет золотом...
Поля ещё долго стояла на коленях, пока не стихли причитания женщин. Потом поднялась и вышла в храм. Бросила презрительный взгляд на статую.
А это ещё что?! На лаковых щеках святой блестели прозрачные слёзы.
Поля тряхнула головой, отгоняя видение, двинулась к дверям. Оглянуться не захотела - хватит с неё всяких чудес.
Нищий ещё сидел у ворот. Он хмуро глянул и злорадно спросил:
- Помолилась, нечестивица?
Поля не ответила и побрела куда глаза глядят.
Нищий догнал, ткнул её в спину и сказал:
- Возьми-ка горбушку, нечестивица. Вижу ведь, что голодна. И ещё приходи по вечеру к темнице. Там будет на посту кое-кто тебе нужный. Не придёшь - очень пожалеешь.
Поля развернулась к старику. Он сунул её в руку тряпицу и споро, очень споро для старика, заспешил прочь.
Хлеб оказался вкусным, несмотря на запах от тряпицы.
Поля отсиделась за чьим-то амбаром - ветра нет, холод терпимый. Когда стало смеркаться, по улице промчалась конница. Поля поплелась к тюрьме.
Возле ворот с будкой прохаживался с винтовкой за спиной стражник, держа руку на эфесе сабли.
- Эй, проходи мимо! - крикнул он.
Сердце Поли зачастило, а ноги стали ватными. Она не захотела поверить своим ушам и стала хватать ртом воздух.
- Кому сказал?! - грозно рявкнул стражник и шагнул к ней.
- Сашуня... - прошептала Поля и кулём осела на грязный снег.
Да, это был её брат. Повзрослел за полтора года, вытянулся, раздался в плечах. Или не Сашуня, а просто похожий на него человек? Старший брат любил её и никогда бы не стал так глядеть - досадливо и злобно.
- Иди за будку, - велел стражник и стал оглядываться через плечо во все стороны.
Поля еле встала и на ватных ногах прошла за будку.
- Ты чего притащилась? - стал отчитывать её брат. - Еле выбралась и снова в застенки захотела?
- Я... тебя искала... - еле выговорила Поля, не в силах высказать всё, что было на душе.
- Нечего меня искать. Домой ступай или ещё куда. У меня новая жизнь. А помешаешь - тебе лучше станет, если будешь знать, что меня сгубила? - сказал Сашуня.
- Но как?.. - спросила Поля.
- Как, как... Ты прежняя Полька, которая во всё свой нос суёт. Не захотел я в храм идти. Не указ мне отец с матерью и этот отец Виктор. Познакомился с дуралеем, который должен был проходить испытания в отряд конников, но забоялся. Обменялся с ним одеждой и метрикой. И вот теперь я стражник. На будущий год конником стану. Так что если хочешь мне добра - ступай и никому про меня не говори, - сердито сказал брат. - И так из-за дурацкой пуговицы неприятности. Хорошо, что смог доказать: такие на нашей фабрике делают, у любого можно их найти.
- Ты знал? - Поля изо всех сил удерживалась, чтобы не разрыдаться.
- Про тебя что ли? Знал, конечно. И про родителей. Ничего не поделаешь, власти вас подозревали. Так что ступай отсюда и больше ко мне не приближайся, - отрезал брат.
- Но они исчезли, Сашуня... - прошептала Поля.
В помирающем свете лампы из будки она увидела, что на миг лицо Сашуня дрогнуло. Но он грозно сказал:
- Закон есть закон, порядок есть порядок. А у меня долг - блюсти их.
И, дёрнув плечами, повернулся к ней спиной.
- Трезорку мальчишки повесили, - неизвестно к чему прибавила Поля.
Брат не ответил, встал, задрав нос и сурово вглядываясь в темноту.
Поля тихо пошла прочь. Несколько раз оглянулась - Сашуня даже не посмотрел в её сторону. Тогда она, не в силах совладать с обидой, подобрала ледышку и бросила в уличный фонарь, в котором теплился такой же тусклый огонёк, как во всех избах городишки, - луна и то ярче.
Звякнули стёкла, раздался остервенелый лай собак. Оглушающе рявкнул выстрел. И сделан он был не в воздух - рядом с Полей вжикнула пуля, вгрызлась в сугроб.
"Сейчас конники примчатся!" - подумала Поля и припустила со всех ног домой.
Они и примчались. Только где им найти Полю, если на дальних улицах фонарей нет, а в чернильных тенях заборов легко спрятаться. Она отдышалась только у калитки. Подумала: "Моего имени брат точно не назовёт - побоится. Да, одни боятся испытаний, другие - того, что обман раскроется".
Дверь в сени была не заперта. Поля не вспомнила, закрывала ли она избу. Пнула половичок - под ним загремели запасные ключи.
В полной темноте прошла в кухню, нащупала лампу и серные спички. Смутило тепло - кто-то топил печь. Родители? Но отвратный запашок подсказал, что это не они, а новая беда.
И точно - в полудохлом свете увидела старика-нищего и... Сашуню. Но нет, это был парень постарше, с глуповато-глумливым взглядом голубых глаз.
- Ну что, поговорила с братом, нечестивица? - хохотнул нищий. - Заходи, встречай новых родственников. За стол садись, повечеряй.
Только тут Поля заметила крынку с молоком и горбушку. Стоя у стола, вцепилась зубами в хрустящую корку, потом чуть не захлебнулась первым глотком молока. И только дожёвывая остатки, спросила с набитым ртом:
- Чего вам тут надо?
Парень загоготал было, но с опасением покосился на старика. А нищий вдруг заговорил без всяких "нечестивиц" и прочей храмовой блажи:
- Потолковать нужно. И если столкуемся, вместе отправимся в каменный город. Ты же туда всё время хотела?
Поля застыла: откуда бы нищему знать о её мечте? Потом дёрнула плечом. В этом городишке все хотели в каменный город. Может, и правда там жизнь другая.
Она села на отцов стул и ответила:
- Хотела и перехотела. Брата теперь у меня нет. Родителей искать стану.
- Все мы в своё время найдём своих родителей. Оно само придёт, это время, - отозвался нищий.
Да, старик много знал. Значит... Полино сердце пронзила игла сиротского горя. Она превозмогла боль и сказала некстати, только для того, чтобы о её чувствах не догадались двое нищих. Или разбойников.
- А отец Виктор - обманщик.
- Да не обманщик он, учёный. Неудачливый, но всё же учёный. Скрылся в обетованном месте. Изучает свойства материи. Ну и дурит народ ради своей цели, - живо ответил старик.
- Какой цели-то? - спросила без интереса Поля, думая о своём.
- Хочет мир изменить, - рассмеялся старик. - Только не понимает, что это сделать может лишь тот, кто его создал.
Поля пропустила мимо ушей его слова о мире.
- Это наш-то городишко - обетованное место? - возмутилась она.
- Как есть обетованное, - серьёзно ответил нищий. - Оно все другие питает. Вот что ты знаешь о неразменных рублях? Почему святая принимает их только из рук таких, как ты?
- Это все знают. До отрыжки надоело слышать про рубли. Думаю, на самом деле они просто переходят из казны в храм и обратно. А те, кто свои копейки и полушки в эти рубли вложил, нищенствуют. Вот вам и порядок, вот и закон - соблюдать, чтобы всё оставалось по-прежнему, - зло ответила Поля, удивляясь, почему вдруг ей стало важно доказать что-то нищему.
Прогнать вон - да и все дела. Или уж смириться с судьбой, если разбойники её попытаются прикончить.
- Тебе сколь годков-то, красавица? - спросил старик.
- Пятнадцать. - Поля удивилась вопросу.
Она никак не могла понять, в какую сторону старик хочет повернуть разговор.
Незваные гости переглянулись, нищий покивал каким-то своим мыслям.
- Да, так и должно быть. Именно пятнадцатилетняя дева... Именно наречённая Аполлинарией. Тогда слушай: на неразменный рубль ничего нельзя купить. Он редкость, чудо. Но его можно обратить в золото, - высказался старик и стал внимательно наблюдать за Полей.
- Вот же чушь! - воскликнула она. - Ещё расскажи, что люди бедствовали, голодали, а потом явилась святая Аполлинария с корзиной этих рублей и одарила страждущих. Ну, расскажи эту сказочку для деток. А ещё лучше ответь: откуда эти рубли у Аполлинарии?
Нищий нахмурился так грозно, что Поля подумала: а ведь не простой он старик, привык властвовать - ишь, взглядом попытался погасить её возмущение.
Старик сказал:
- Ты готова с нами отправиться в каменный город? Не бойся, ватага*** у нас мирная - мы лишь берём то, что по праву всем принадлежит - эти твои нелюбимые рубли. Не убиваем, не насильничаем. Без нас тебе в город не попасть.
В Полю, наверное, сам сатана вселился. Она сказала резко, словно обрубила свою связь с прежним миром:
- Да!
- Только нам нужно с собой ещё отца Виктора прихватить, - сказал нищий так обыкновенно, словно речь шла о походном мешке и топоре. - Против его воли, конечно.
Вставшая было со стула Поля уселась:
- Отца Виктора?!
Парень захохотал. Старик махнул на него рукой и заговорщицки склонился к Поле.
На следующий день она отправилась в храм. Нищих возле ограды прибавилось - всё сплошь мужчины в рванье с облезлыми шапками, положенными наземь - для подаяний. В них не было и полушки****.
Поля прошла мимо храма к длинной избе с крохотными оконцами - там обитали послушники. С одним из них она столкнулась у двери.
- Ты! Девица! Тебе сюда нельзя! - крикнул он, вытаращив глаза.
- Мне срочно нужен отец Виктор, - заявила Поля. - Кажется, я знаю, куда подевались неразменные рубли с пяти улиц.
Послушник опрометью бросился было к маленькой избе, которая находилась поодаль длинной, но вернулся, вытолкал Полю за ворота храма и снова побежал к жилью отца Виктора.
- Только не забудь, буду говорить, если он придёт один! - крикнула ему вслед Поля.
Нищие, словно опасаясь скандала, расползлись в стороны.
Быстрым шагом пришёл отец Виктор. Поля впервые видела его с непокрытой головой.
- Ты? - удивился священник. - Говори же скорей! Ведь это был твой брат, так? Паршивец сбежал ещё полтора года назад, я говорил твоим родителям. И надо же - стал вором!
- Не знаю ничего про брата, - холодно ответила Поля. - Вон тот старик знает, кто украл. У него в мешочке что-то бренчит. Сам он глаза прячет, сокрушается. Думаю, признается во всём вам.
Отец Виктор ринулся за ограду. Поля и сама не поняла, что произошло. Миг - и нет никакого священника, только нищие волокут товарища, закутанного в рваньё. Видно, бедолага лишился силы и духа от болезни.
Поля получила от старика бумажку и снова отправилась в храмовый двор. На её стук высунулся тот же самый послушник и снова разверещался пойманным зайцем.
- Отец Виктор просил меня принести книгу Полудополюса, - сказала она. - А ещё велел не тревожить его с полчаса. Он сердит. Рвёт и мечет.
Послушник побежал к домику священника и вернулся назад с тяжёлой книгой. Из страниц торчали закладки, испещренные записями.
Поля сунула книгу в дорожный мешок и пошла вслед за нищими.
Теперь Полина изба стала напоминать разбойничий притон. В подполе томился отец Виктор, в кухне и светёлке расположились бывшие калеки и нищие. Они вели себя смирно, вполголоса шутили, обходились без имён, хлопали подельника по плечу, когда хотели ему что-то сказать.
Два раза было сунулись с расспросами соседи, но Поля их быстро отвадила сказкой о том, что ей-де конники велели докладывать, кто заходил и о чём спрашивал.
Отца Виктора, конечно, искали. Но у него были послушники, числом четырнадцать. И многие из них хотели занять его место. Оно, как известно, пусто не бывает. Всё понятно с этим храмом.
Дверь подпола была плотно подогнана к половицам, нельзя было разобрать, о чём говорили священник и предводитель разбойников. Но Поля нашла способ подслушать - через трубу в стене, при помощи которой проветривался подпол.
- Я тебе обещаю всё, что пожелаешь, - говаривал старик.
- Ты уже обещал и не сделал, - отвечал нищий. - Отпусти, от меня ничего не дождёшься.
- А я умею ждать, - пугал его похититель.
Старик поднимался из подпола и читал книгу, которую передала ему Поля.
На третий день заточения священника прибыла весть, что конники обыскивают избы, громят всё, что подвернётся. Лица ватажников посуровели. Весёлые дядьки, гораздые на шутки и добрые к Поле, превратились в настоящих головников***** - решительных и жестоких.
Голос отца Виктора замолк, да и старик к нему больше не спускался.
Собрались уходить. Старик подозвал Полю и попросил:
- Помоги, заклинаю всем святым для тебя. Расскажи, что видела и слышала тогда в храме.
Поля собралась с мыслями:
- Когда священник обманывал молящихся кровавыми слезами, вошёл послушник и сказал: что-то не получается. Отец Виктор велел высвобождать дух. Вроде так. А где отец Виктор?
- Его дух теперь свободен, - сухо ответил нищий.
- Зачем вы его убили? Никуда с вами не пойду, - возмутилась Поля.
- И не надо. Не ходи. Куда тебе, девице, с такими головниками, как мои ватажники. Тебя защитники закона и порядка... порешат. Может, твой же брат пристрелит.
Поля хотела вцепиться пальцами ему в глаза, но старик оказался достаточно ловок, чтобы уклониться. Кто-то набросил на неё армяк, ударил по старой ране, и Поля потеряла сознание.
Очнулась она в крохотной избёнке, скорее всего, на какой-то из заимок. В окно с разбитым стеклом была видна стена леса, залетали хлопья снега. Полю хорошо укрыли тулупами, но её трясло так, что стучали зубы. Рядом дремал парень, похожий на Сашуню. Он открыл глаза и весело сказал:
- Хорошо, что проснулась. Я было подумал, что уже всё, окочуришься.
- Ты на моего брата похож... - прошептала Поля.
На время она решила забыть, что разбойники - причина всех её бед.
- Знаю, - ещё больше развеселился парень. - А вот кабы вместо него к тебе пришёл, опознала бы разницу?
- Конечно, - ответила Поля. - Мой Сашуня ни за что бы ватажником не стал. Он умный.
- Умнее всех, - подтвердил парень. - Родных в застенки, сам - в конники. А то мыл бы полы да пел гимны в послушниках.
Из его глаз исчезло веселье. Они вновь стали глумливыми.
- Тебя как зовут? Не прозвище, имя? - спросила Поля.
- Ну, Емельян, - расплылся в улыбке ватажник.
- Отпусти меня, Емельян, - попросила Поля. - Не хочу я сейчас в каменный город. Не хочу с вами.
- А чего же ты хочешь, Аполлинария? - спросил ватажник тихо и серьёзно.
- Домой. В свой городок, в места обетованные. Заработаю денег на фабрике и попытаю счастья снова. Но без разбою и разбойников.
- Вот как? - сказал Емельян и добавил шёпотом, оглядываясь на окно: - А если помогу, ты меня быстро забудешь?
- Для всего света - сразу же. А сама буду помнить, пока не помру.
- Смотри не обмани, - откликнулся ватажник.
Он вытащил из-за пазухи небольшой свёрточек. Поля узнала его.
На стол со звоном высыпались серебреники. Числом пять.
- Так это ты меня ограбил? - спросила Поля.
Емельян вытянул мослатую руку. На рубашке не хватало манжеты и пуговицы.
- Простишь? - спросил он.
- Прощу, - твёрдо откликнулась Поля.
- Ну тогда до свидания, - грустно попрощался ватажник, отёр рукавом армяка слезу и быстро вышел.
Он показался на самом деле расстроенным, словно бы Поля была его сестрой. И ей предстояло помереть.
Поля решила не дожидаться темноты и осторожно уйти сразу же за ним. Подошла к монетам на корявой столешнице. Пять маленьких лун, которые вобрали в себя труд, судьбу людей половины города. А ещё надежды или просьбы. Полю словно пронзила молния. Она распростёрла руки, затряслась, накрыла своим телом монеты. Потом выпрямилась. Пот с неё не тёк - струился. В глазах затухал блеск молнии.
Поля не стала открывать их, она и так знала, что больше не сможет смотреть на белый свет. Да и зачем? Всё видно и без помощи зрения - вот на столешнице целая горка неразменных рублей, вот в избушку вошли все ватажники. Поля могла бы сказать, кто где стоит и как на неё смотрит. Старик - с алчностью. Емельян - с жалостью и страхом. Другие - с восторженной верой, растерянно, в замешательстве. Каждый ведь по-разному понимает и принимает чудо.
- Чтобы изменить элемент, нужно пробудить его дух! Другим, человеческим, - подняв палец вверх, сказал старик и, поймав себя на излишнем многословии, замолчал. Он накинул на Полину голову платок, заставил её сесть, сказал:
- Отдохни, Аполлинария. Впереди у нас долгий путь. Ты нужна людям. У тебя много работы. Очень много.
Поля знала, что все его слова - ложь. Увы, она могла только отдавать, черпать из себя и дарить. А такие, как старик, будут всё присваивать. Изменить кого-то другого - за пределами её возможностей.