"Ну что ж, они - люди, как люди. Ну, легкомысленные...
Ну что ж... и милосердие иногда стучится в их сердце...
Обыкновенные люди"
М. Булгаков
"И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой?
Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему?"
Бытие 4.9
"Я - брат твой"
Н. Гоголь
История наша начинается до огорчения банально - а именно в магазинной очереди...
Был слякотный ноябрь. Что-то около семи часов вечера. За окнами металось крошево снега пополам с дождем, холодный воздух, влетая в хлопающие двери, смешивался с теплым человеческим дыханием, густел и серо-грязным туманом нависал над месивом из людей, сумок и ожидания.
В таком обрамлении мы и застаем нашего героя - Бориса Сергеевича Одихмантьева.
Что сказать о нем... Средний рост, средний возраст - лет тридцать с небольшим, пальто, шляпа, портфель и пустая пока еще хозяйственная сумка. Рисуя его портрет, художник употребил бы много коричневой и серой красок.
Впрочем, лицо Бориса Сергеевича было по-своему привлекательно, но чтобы узреть сей факт надо было приглядеться, а в очереди, кто же приглядывается? Все угрюмо смотрят в затылок впередистоящего и столь же угрюмо молчат. Таков обычный порядок вещей, однако в представленный ноябрьский вечер он оказался нарушенным - за спиной нашего героя звучали два женских голоса:
- Написала я заявление, написала, - прорезался первый, высокий со слезой. - Уж месяц прошел и что толку? Говорят: ждите, ищем. А я, Надежда Григорьевна, по глазам вижу - смеются. Мол, куда ты дура лезешь. Брат у тебя взрослый мужик, холостой... Где-нибудь любовь крутит...
- А хоть бы и крутит, - второй голос был степенней, рассудительней. - Пусть его. Может жизнь наладит. Семью создаст.
- Какая семья! Он же тюфяк - тюфяком... Сколько уж лет на титаномагниевом комбинате, а все мастером, даже не старшим. А ведь диплом с отличием. От него дома - пользы, как от козла молока... И ведь не хотела я его отпускать в это "Раздольное". Не хотела. Сердцем беду чуяла. Верите, Надежда Григорьевна, как он вернулся - я к нему, а он... точно меня и нету. Неделю, как в воду опущенный ходил, а потом пропал...
Тут Борис Сергеевич невольно оглянулся. Женщины, одна с покрасневшими глазами на милом, чуть простоватом лице, и другая - ростом пониже и годами постарше, разом замолчали, посмотрев на него с откровенной враждебностью.
Герой наш сконфузился и, обругав себя за неэтичный поступок, принял первоначальную стойку. И пока он медленно движется вдоль прилавка, внутренне готовя себя к тому восхитительному моменту, когда можно будет сказать продавцу: "Дайте мне пожалуйста...", автор берет слово дабы объяснить некоторую странность его поведения.
Нет, не страдал господин Одихмантьев чрезмерным любопытством, как это может показаться из вышеприведенного эпизода. Не страдал. Скорее уж наоборот. И единственная причина, заставившая его обернуться к женщинам, заключалась в слове "Раздольное". Дело в том, что в школе, где Борис Сергеевич преподавал математику, произошел аналогичный случай - у учительницы пения так же таинственным образом исчез брат - работник все того же титаномагниевого комбината. И натурально, через неделю после возвращения из упомянутого дома отдыха.
Вот так. Ни более, ни менее. И теперь, когда все встало на свои места и эпатажный поступок героя получил должное объяснение, автор считает свою миссию законченной, тем более, что Борис Сергеевич уже успел сделать необходимые покупки, вышел из магазина и торопливо двинулся к автобусной остановке. За ним, читатель.
За ним!
Будучи холостяком, Борис Сергеевич одиноко проживал в однокомнатной квартире на пятом этаже пятиэтажного дома. Дом тот был старый, еще хрущевской застройки, естественно без лифта и, что тоже естественно, при полном отсутствии звукоизоляции. Два эти фактора, сами по себе далеко не радостные, в случае с нашим героем имели дополнительный горький привесок именуемый Алексей Аристархович Краеугольный, в миру просто Леха. И был тот Леха соседом Бориса.
Поскольку автор принужден рассказать и о нем, то постарается отделаться одной фразой. Вот она: музыкант-неудачник, спившийся с круга после автомобильной аварии, из которой вышел с потерей одной ноги, ныне живущий на мизерную пенсию по инвалидности.
Следует далее признать, что соседа своего наш герой не любил. Точнее говоря, терпеть не мог. Ибо характер соседушка имел вздорно-скандальный или скандально-вздорный, что одинаково плохо. В дни получения пенсии по обыкновению напивался, орал черт знает что, из-за плохой звукоизоляции легко транслируемое в тишайшие покои Бориса Сергеевича, протрезвев же стрелял мелкие деньги, не имею привычки отдавать. Но этого мало. В конце концов изоляцию с успехом заменит подушка, на худой конец вата в ушах, хоть это и не эстетично; просьбы о кратковременном беспроцентном кредите можно игнорировать, но была еще одна особенность в их взаимоотношениях, тяготившая нашего героя безмерно. В тот краткий период времени после аварии, когда жалость - все-таки калека - взяла вверх, он подрядился покупать продукты питания и на горькую Лехину долю. Жалость давно исчезла, смятая суровой реальностью, но обязанность сохранилась. Борис злился, ругал себя за мягкотелость, но отказать не мог. Не умел...
Вот и сейчас, поднявшись на свой этаж, он позвонил соседу и передал тому бутылку молока, булку ситного, три суповых пакета да пару банок рыбных консервов.
Леха покупки принял, тут же расплатился - был при деньгах, но дверь не затворил, а, напротив, открыв ее пошире, спросил:
- У тебя, Сергеич, телик пашет?
- Вроде да...
- Слушай, пусти посмотреть. У моего, понимаешь, кинескоп сдох, а сегодня ЦСКА с Динамо рубятся.
- Право, не знаю, - Борис Сергеевич футбол не переносил, к тому же чувствовал себя совершенно разбитым, а впереди маячила проверка контрольной у целой параллели. Однако, взглянув в страстные Лехины глаза, вздохнул. - Впрочем, приходите, буду рад.
- Вот и спасибочко! Так я через полчаса приковыляю...
За дарованный ему получасовый миг свободы, наш герой переоделся, разогрел недоеденный завтрак (колбаса жаренная с вермишелью), превратив его в доеденный ужин, а затем включил телевизор.
Местная станция спешила закончить передачу, перед включением ЦТ. Шли последние объявления. На экране возникла фотография мужчины средних лет и диктор сочувствующим голосом объявил, что разыскивается пропавший. Всех, кто знает о его местонахождении просят... ну и так далее.
Борис мельком взглянул на незнакомое лицо и поспешил в коридор на нетерпеливый звонок соседа...
... Прошло еще минут двадцать. В комнате перед телевизором Леха бурно переживал перипетии матча, а хозяин квартиры неподвижно сидел за кухонным столом, имея пере собой раскрытую ученическую тетрадь.
Ему не работалось.
И причина была отнюдь не в суете вокруг футбола. Борис не обращал никакого внимания на стук Лехиного костыля и молодецкие его выкрики - работа в школе научит и не такому - но был снедаем мыслью о пропавшем, чей лик совсем недавно смотрел на него с экрана. И даже не мыслью, а неким предположением, совершенно, кстати, беспочвенным, однако не дающим покоя. Наконец, решившись, он выбежал из квартиры, промчался лестничными маршами (благо, вниз) и заскочил в стоящую у подъезда будку таксофона.
Ему чертовски повезло - таксофон работал.
Наш герой набрал служебный номер своего бывшего ученика, ныне занимавшего ответственный пост в милиции и после коротких расспросов, узнал, что разыскиваемый - таки да! - работник печально известного комбината за неделю до исчезновения вернулся из дома отдыха "Раздольное".
Вот оно!
Борис Сергеевич Одихмантьев медленно поднимался по лестнице, не замечая ни оплеванных, заваленных мусором ступеней, ни смрада кошачьей мочи. Рука его скользила по истерзанной перочинными ножами деревянной плоти перил, чего раньше, в силу врожденной брезгливости, он себе никогда не позволял, а в ушах, да чего там в ушах - в душе! - звучала бессмертная музыкальная тема из "Волшебной скрипки", ставшая народной, благодаря телесериалу о Ш. Холмсе.
Наш горой ощущал в эти минуты сладкое и щемящее прикосновение к ТАЙНЕ...
А в квартире бушевал футбол и Леха. Два ноль в пользу Динамо и "эти сукины дети снова атакуют (прошу обратить внимание всех фанатов славной армейской команды - цитата взята из Лехи. Автор в футбольных делах индифферентен) А судья-то, судья! Козел он, а не судья!" - конец цитаты.
Думая о своем, наш герой лишь кивал в ответ на гневную филиппику соседа и лишь однажды, когда тот загнул нечто совершенно многоэтажное, поморщился точно от зубной боли и тихо посетовал:
- Ну, что ж это вы, Алексей Аристархович... Как же это... Ведь интеллигентный человек... Музыкант, - и, повернувшись, скрылся в кухню. А там, за шиворот удерживая себя над контрольными по геометрии, не слышал, как внезапно смолк телевизор, оборвав трансляцию на полуслове, как проковылял к выходу сосед, не слышал, как тот вернулся и потому вздрогнул от неожиданности, когда пятерня длинных, с обломанными грязными ногтями пальцев легла на раскрытую тетрадь.
Перед столом стоял Леха. Стоял, прижимая к груди трубу.
- Ты это...Ты, - он пытался что-то сказать. - Ты послушай...
И труба припала к губам, и маленькая кухня наполнилась Сент-Луис блюзом.
Играл Леха нехорошо, дурно играл. Но все равно это был Сент-Луис блюз. Томительный и прекрасный...
Алексей Аристархович взял последнюю ноту, повернулся и, сгорбясь над костылями, двинулся прочь. Его вывернутые лопатки ходили под пиджаком.
Наш герой долго смотрел вслед соседу, потом вздохнул и пододвинул тетрадь. Его звала ЦЕЛЬ. В такие минуты мужчины суровы.
На следующий день, в преддверии осенних каникул, наш герой испросил себе отпуск без содержания, и любезный директор не только разрешил ему отлучку, но и имея в активе бывших учеников, произвел два телефонных звонка, в результате коих Борис Сергеевич сделался счастливым обладателем путевки в дом отдыха титаномагниевого завода "Раздольное" и билета на самолет до Сочи. Вечером того же дня, он занес продукты питания соседу, попрощался с ним и отбыл на юг...
... Юг, он и в ноябре - юг. Даже, пожалуй, поюжнее, чем в июле. Так говорят. Не знаю. Не бывал.
Обосновавшись по-царски, в одноместном номере, господин Одихмантьев спал и ел в свое удовольствие, гулял у моря, участвовал в играх и забавах наравне со всеми, словом, вел жизнь истинно отдыхающего. Однако, при всем том он не расслаблялся ни на минуту, сверхзадачей имея разгадку тайны тройного исчезновения.
Но человек предполагает, а бог - располагает. В пустых хлопотах промелькнуло четверо суток. На любые расспросы работники дома отдыха пожимали плечами: сколько тут перед глазами проходит, разве всех упомнишь... И наш герой уже совсем отчаялся, да помог случай. На пятый день разбитная горничная убиравшая номер, бросила с коротким смешком:
- А вы у Ленки-официантки спросите. Она-то их знает... Ее кавалеры. Все трое к ней клеились...
- Это точно? - не поверил своей удаче Борис.
- Точно, точно. До дома ее провожали, - услышал он в ответ и не стал гадать чего в голосе горничной было больше: праведного негодования или страстной мечты оказаться на месте лукавой соблазнительницы.
- А как же мне с ней встретиться?
- Вот уж чего проще, - фыркнула девица, - Обедать пойдете, поглядите. Она там одна блондинка. А можете по имени позвать. Прибежит.
Так, кстати, и случилось. Единственная белокурая официантка откликнулась на зов и, подойдя, улыбнулась:
- Чего желаете?
О, желал наш герой многого, а, глядя на удивительно приятное лицо и стройную фигуру, почувствовал, что его желания стремительно возрастают, однако, нашел в себе силы сдержаться и скромно попросил о встрече в неофициальной обстановке, сославшись на некое абстрактное "дело". Ему было назначено на восемь, у входа в парк, что полукольцом обнимал дом отдыха.
Ровно в восемь они сошлись. Лена ("А как по отчеству?" "Просто Лена") явила пример четкой мужской пунктуальности, доказав, что и официантки могут быть если не королями, то по крайней мере, королевами.
Прогулка их была полна очарования....
Автор сознательно ограничивается одной фразой, чтобы читатель мог самостоятельно пофантазировать на заданную тему. Взовите к памяти, улыбнитесь чуть иронично, чуть грустно, прищурьте глаза... Хорошо, чтобы вечер и настольная лампа и Вы наедине с собой...
Ну, вот и вспомнили...
Кстати, хочу заметить, что Борис наш Сергеевич забыл о трех пропавших. Забыл напрочь и легко.
В довершении прогулки зван он был к чаю. И чай этот с трогательным, домашнего изготовления печеньем, окончательно покорил его. И лишь, когда часы устало пробили полночь, наш герой вспомнил о времени.
- О, уже поздно. Должно быть я вас утомил...
- Нисколько. Вечер был чудесным... Я не заметила, как он пролетел.
Что сказать?... Их прогулки продолжались еще семь дней, точнее, семь вечеров (двенадцатидневная путевка, сосчитать легко). И с каждым разом Борису Сергеевичу становилось все тяжелее расставаться с Бель Элен, пока, наконец, не случилось то, что должно было случиться.
Это была их первая ночь...
Это была их последняя ночь.
Назавтра наш герой улетал в свой Энск.
- А я тебя сразу заметила, - прошептала Лена, когда настал черед словам. - У тебя было такое таинственное лицо, словно ты разведчик или сыщик.
- Нет, я учитель, - поторопился с ответом Борис и покраснел, благо темнота в комнате скрыла сей факт от женских глаз.
- Да хоть бы и сыщик, - Лена еще теснее прижалась к нему. - Хоть бы и сыщик. Скрывать мне нечего, вот она - я, вся.
И в немудреных ее словах заключалась, воистину голая правда.
Их ночь длилась долго и рассвет не торопился наступать. Когда же он затеплился над горами и морем, наш герой, коему замечание о сыщике напомнила неосуществленную сверхзадачу, отважился спросить о трех пропавших.
- Ты ревнуешь? - Лена рассмеялась. - Напрасно, милый. У меня с ними ничего не было. Просто гуляли... Ты - другой.
И Борис Сергеевич поверил. Кстати, автор тоже. Таким голосом не лгут.
- Писать мне будешь? - спросил он (герой, а не автор, разумеется) и в ответ услышал:
- Нет, не люблю.
- А в гости приедешь?
- В гости? Приглашай.
- Запиши мой адрес.
- Мне он известен.
- Откуда?
- Угадай...
Борис на миг задумался.
- Ты просто заглянула в мой паспорт, когда он лежал на регистрации, - улучил он плутовку.
- Верно, - созналась та, ужасно почему-то развеселясь.
Наблюдая через иллюминатор за серебряными дисками пропеллеров, наш герой с некоторым даже облегчением признался себе, что сыщик из него не вышел. Признался, успокоился и стал думать о Лене, гадая выполнит ли она свое обещание. Надежду вселяла история с адресом - раз узнала, значит приедет. Порадовавшись столь приятному умозаключению, он сладко потянулся и заснул, все-таки бессонная ночь.
Клевал Борис Сергеевич и в автобусе из аэропорта, лишь дома, после душа, проснулся окончательно. Он распаковал чемодан, аккуратно разложил его содержимое по своим местам, заварил свежий чай, выпил его и понял, что заняться ему совершенно нечем. Работа ждала лишь завтра, за окном стояла отвратительная погода, по ТВ гоняли детские передачи, домашняя же библиотека нашего героя была скудна и вся читана перечитана. И тут он вспомнил о соседе. Вспомнил, сложил на тарелку несколько привезенных с юга фруктов и отправился в гости к Лехе.
На звонок ему никто не ответил, но дверь Лехиной квартиры оказалась приоткрытой и Борис Сергеевич шагнул через порог.
Леха лежал на кровати. Был он трезв и худ необычайно, до прозрачности в лице. Увидав Бориса он слабо ухмыльнулся.
- О, сосед прибыл. Во время бляха-муха...
- Что случилось?
- Да, ерунда, понимаешь. Как ты уехал, дня через два я в магазин решил спуститься. Хлеб кончился... А там очередь. Ну, помяли меня немного. Все бы ничего, да эти суки костыль сломали. А без костыля, сам понимаешь, какой я ходок. Короче, довели меня до квартиры два чувака и оставили, да еще и деньги отобрали. Вот лежу. Запасных-то костылей нет.
- А соседи?
Леха только плечами пожал
Тут Борис вспомнил о дарах юга и протянул тарелку.
- Угощайся...
- Фрукты - это хорошо, - Леха надкусил яблоко. - Только ты бы, Сергеич лучше картошку сварил. Ежели, она у тебя имеется...
Через полчаса кухонной суеты Леха уже пил куриный бульон, благо в запасах нашего героя отыскались кубики - концентраты, на столе перед ним парила вареная картошка, густо политая подсолнечным маслом и посыпанная кольцами лука. Борис же Сергеевич умчался в аптеку добывать новые костыли...
Пара дней усиленного питания и Леха вошел в норму, да так, что по получению пенсии вновь напился и буянил. Словом, все вернулось на круги своя и круги эти, безостановочно вращаясь, отсчитали те фатальные семь дней, что отделяли момент прибытия от исчезновения всех троих таинственно пропавших клиентов "Раздольного".
Настал день восьмой.
Начался он, между прочим отвратительно, ибо Борис Сергеевич был дежурным учителем в смене и одно это не сулило ничего хорошего. Кроме того, в расписании, как на грех, стояли самые трудные классы, а после изнуряющих шести уроков имело место тягостное заседание методсекции, следом за которым возник стихийный педсовет - выяснилось, что ученица седьмого класса на пятом месяцу беременности. И в довершении всего Бориса Сергеевича осчастливил своим визитом Леопольд Аркадьевич Згурский, шумно требуя сатисфакции за двойку по алгебре у "моей дочечьки Александриночки" Дочечька стояла тут же, зыркая на нашего героя глупыми, злыми глазами.
В восьмом часу вечера и в омерзительном настроении Борис Сергеевич добрался до квартиры и, открывая дверь, мечтал лишь об одном: залечь в ванну, а из нее переползти на диван.
Горячей воды не было.
Ну, и пусть, обречено подумал наш герой. Его не хватало даже на злобу. Ну и черт с ним, пойду спать... Он снял наконец тяжелое демисезонное пальто, швырнул его на вешалку и прошел в комнату.
У письменного стола, опершись щекой на руку, сидела Лена.
Вот и галлюцинации начались, подумал одуревший педагог. Привет, приехали...
- Здравствуй, милый, - сказала галлюцинация мягким голосом. - Обещала и как видишь здесь...
Лишь после этих слов, Борис бросился к гостье и зарылся лицом в ее душистые волосы...
Ну, ладно. Ну, пусть пять минут потешиться. Воля ваша, уважаемый читатель, но пять минут он заслужил. Пять минут не более. По их истечению автор намерен указать герою наряд противоречий в сложившейся ситуации. Ну-с, во-первых где зимняя одежда дамы? На улице, между прочим, то ли конец ноября, то ли начало декабря, а стало быть градусов десять ниже нуля, не меньше. На Елене же кроме сарафана - ничего. Засим хотелось бы знать, как она в квартиру проникла? Борис ей ключа не передавал, автор тоже. А без ключа... Сами понимаете.
Все. Пять минут прошло... Начали!
- Но как ты сюда попала... И в таком виде? - прошептал наш герой, на миг оторвавшись от возлюбленной - большего автор от него добиться не смог.
Лена открыла глаза и кончиком языка потрогала онемевшие от поцелуев губы.
- Успокойся, милый, - проговорила она. - Я отвечу на все твои вопросы. Затем и появилась. Только не перебивай. Слушай и постарайся воспринять все спокойно.
Затем, взяв Бориса за руку, почти насильно усадила рядом с собой.
- Ты готов?
Наш герой мужественно кивнул
- Тогда, - Лена чуть помедлила. - Вот тебе самое главное. Я - инопланетянка и зовут меня Цирин. Моя родина - планета Дарк очень далека от Земли, в другой галактике, той, что вы называете Малым Магеллановым Облаком. Мы - очень древний народ, на миллионы лет опередившие вашу цивилизацию. Владеем личным бессмертием и способны мгновенно перемещаться на любые расстояния.
Все это она выпалила без остановки, не отрывая глаз от лица своего визави, должно быть опасаясь за здравость его рассудка.
Но наш герой почти без потерь преодолел этот трудный участок - у него лишь однажды закружилась голова, когда он попытался представить расстояние, разделяющее две планеты. Что касается веры в правдивость слов Лены - Цирин, то она оставалась у Бориса непоколебимой.
- Нам знакомо множество цивилизаций, - продолжала между тем астральная подруга. - От совершенно негуманоидных, кстати, одна из них бурно развивается на дне метанового океана Сатурна, до почти таких, как наша. Однако на знакомстве все и заканчивается, даже едва заметные отклонения сводят на нет возможности полноценного контакта. Ты и представить себе не можешь, как наличие второй - сменной головы у Тракенов или трехножие у Зан-харов повлияли на тамошние философию, этику, культуру, не говоря уже о физиологии, - Цирин передернула плечами, словно вспоминая о чем-то неприятном. - Лишь на нескольких планетах обитают люди. Такие же как ты и я. К сожалению ни одна из этих цивилизаций не достигла в своем развитии уровня Дарка. Когда это стало очевидной истиной, был принят План. Суть его в том, чтобы переселить к нам несколько жителей от каждой планеты дать им наше знание и бессмертие. Затем, когда подойдет нужный момент, вернуть на родную планету. Чтобы там они могли стать учителями... Помнишь ли ты вечно неработающий телевизор на тумбочке в моей комнате?
Борис несмело кивнул. Что-то такое он припоминал.
- Так вот, - Цирин сделала серьезное лицо. - То был не телевизор, а специальный аппарат, соединенный через подпространство с Главным Аналитически Мозгом Дарка. Трое, о которых ты спрашивал, побывали у меня в гостях, прошли проверку, а затем, получив наше приглашение, отбыли на Дарк. Ты тоже эту проверку прошел...
- Это что же, - встрепенулся наш герой. - Они за нами следили? Все время?
Его нравственности и понятиям приличия был нанесен ощутимый удар.
Чуть заметный румянец тронул щеки Цирин.
- Во-первых не "они", а "она" - машина, а, во-вторых, в ту ночь она была отключена.
Борис перевел дух.
А звездная посланница продолжала.
- Как только стало известно, что ты прошел проверку, я тут же помчалась к тебе. Сидела, ждала и радовалась. Ведь теперь мы сможем быть вместе. Всегда.
Согласитесь, уважаемый читатель, применительно к вечной жизни, это слово приобретает буквальный смысл...
Цирин прикрыла рукой на глаза Бориса и шепнула:
- Смотри...
И Борис увидел...
Кстати, какие картинки ему открылись, автор не знает - перед его глазами очаровательная дама-инопланетянка ручкой не водила, так что остается одно - судить о представленном герою по лицу самого героя. А оно светлеет, делается восхищенным и чуть обалдевшим. Ну - ну...
... Видение кончилось. Борис Сергеевич вновь оказался в привычной земной обстановке. Но рядом была Цирин, живым подтверждением тому, что виденное не сказка.
- Мы отправляемся завтра на рассвете, - сказала она. - В шесть утра. Так назначено.
Восторженный неофит согласно кивнул и обнял небесную подругу...
Поздней ночью, что-то около пяти часов по местному времени, Борис неожиданно проснулся. Рука Цирин лежала на его груди, а щеку омывало ее дыхание. В незашторенном окне сверкали звезды, напоминая об ожидаемых счастливых переменах в судьбе, а светящиеся стрелки будильника утверждали, что ждать этих перемен осталось недолго.
Наш герой улыбнулся, закрыл глаза и внезапно понял, что спать не хочется. Более того, с удивлением он осознал, что настроение у него не такое уж радостное, как показалось спросонья. Вовсе нерадостное. Угрюмое настроение.
Борис сел в кровати, взял сигарету и глубоко затянулся.
Потряс головой...
Потер лоб...
Но даже эти кардинальные и ранее безотказно действовавшие средства не помогли. Состояние духа осталось на грани замерзания.
Рядом часто задышала и шевельнулась Цирин. Он скосил взгляд и увидел ее открытые глаза.
- Что с тобой, милый? - прозвучал встревоженный голос. - Тебе нехорошо?
- Все нормально. Спи любимая.
Земную женщину подобная фраза успокоила бы полностью и она, повернувшись на другой бок, уснула бы, оставив мужчину наедине с его тяжкими думами.
Земную... Но подле нашего героя была даркианка.
- От чего ты говоришь неправду? - Цирин приподнялась на локте а потом села рядом. - Я же чувствую, - она обняла его за плечи, прижалась чудным своим телом и, точно мать с ребенком, продолжала. - Успокойся. Все будет хорошо. Вот увидишь...
Любого мужчину, в том числе и с планеты Дарк, такая фраза, да еще и прикосновение теплых женских рук успокоили бы. Или по крайней мере, заставили подумать о другом и действовать соответственно.
Любого... Но подле Цирин был Наш Герой (да, да, с большой буквы и оба слова.)
Борис смотрел перед собой, пытаясь понять в чем причина душевного дискомфорта. Наконец, сказавши "Я ненадолго", он вылез из постели и отправился на кухню пить холодный чай, но уже после первых глотков почувствовал настоятельную потребность заменить буроватый напиток рюмкой водки, что за отсутствием последней было совершенно невыполнимо. Имелся, правда, чисто теоретический вариант - обратиться к соседу Лехе, но...
И тут Борис вздрогнул.
Борис вскочил из-за стола.
Борис заходил из угла в угол кухни.
Шагал, круто уворачиваясь от острых мебельных углов, при том, что двигался, сугубо на "автопилоте", ибо и кухни толком-то не видел - перед глазами маячило худое, с многолетней щетиной, лицо соседа.
Леха... Алексей Аристархович Краеугольный - вот кто оказывается был причиной его тоски. Вот кто не давал покоя...
А вы никак помыслили - ностальгия? Березки ля рюс и "наличники резные на личике Рязани"? Хорошо кабы так! Сколь изящно смог бы я воспользоваться этим, тонко живописуя треволнения души Борисовой. Чего бы не накрутил, не навертел, постаравшись сугубо... Ан нет. Все сошлось на алкаше. Врать же не приучен, извиняйте...
Ударившись коленом об угол табуретки, наш герой, наконец-то, остановился. Перед ним в раме дверного проема, одетая только в южный загар, стояла Цирин. Взгляд ее полнился тревогой.
- Какая ты красивая, - прошептал Борис. - Ах, какая ты красивая
- У тебя дурное настроение, - послышалось в ответ. - Боишься предстоящего перелета?
- Нет.
- Сомневаешься в том, что я говорю правду?
- Нет, нет.
- Все еще ревнуешь меня к тем троим?
- Нет, боже мой, конечно же нет.
- Тогда что с тобой происходит?
- Не знаю... Чушь какая-то в голову лезет. Ерунда.
- Расскажи, - Цирин шагнула к нему. - А хочешь я прочту твои мысли?
- Нет! О, нет! - предложение это показалось нашему герою столь противоестественным, что он отпрянул назад, угодив точнехонько на табуретку (Откровенно говоря, автор лично позаботился о том, чтобы Борис Сергеевич, представлявший в данную минуту всех нас, земную, если хотите, цивилизацию, не оказался на полу в пасквильной и противоестественной позе. Двигать же мебель внутри собственного рассказа - что может быть проще?)
Итак, наш герой угнездился на табурете, имея супротив себя нагую инопланетянку... Виноват, ошибся. В какой- то момент, автор занятый перестановкой кухонной мебели, не углядел когда, Цирин облеклась в серебристо-голубой комбинезон, впрочем весьма тщательно облегавший тело.
- И все же объясни, что тебя беспокоит? - голос космической девы был полон сочувствия, и Борис, устыдясь своей ретирады заговорил: "Это все Леха. Алексей Аристархович, то есть. Сосед мой... Он, понимаешь..." И далее слово в слово была пересказана уже известная читателям история. В ней уместились и автомобильная катастрофа, и периодические запои, и "Сент-Луис блюз", и возвращение из "Раздольного". Всему нашлось свое место. Все разложил Борис на свои полки. Разложил и замолк, созерцая представшую перед ним картину.
Шутки в сторону. Со всей очевидностью, на том уровне откровенности, когда обманывать себя бессмысленно, он понял, что сосед без него подохнет с голоду. Как собака.
Понял и затосковал обречено.
А Цирин молчала. Она все поняла и молчала. Покусывала губы.
Наконец проговорила:
- Этот, как его... Леха... твой друг?
- Да ни в коем случае! - взвился наш герой. - Он жернов на моей шее! Мое проклятие!
- Значит...
- Ничего это не значит! Ну, не могу я его бросить. Понимаешь, не могу!
Дикость какая, - думал он при этом. Неужели все так и кончится?
Надо признаться, - автор ошарашен не менее своего героя. Он ловко рассчитал сюжет - не бог весть что, но и не без изюминки, дело уже идет к хепиэнду, и тут на тебе, Леха! Влез и попутал все карты!
Однако, если быть честным, автора беспокоит не столько сложившаяся ситуация, ни даже судьба самого рассказа - бог с ним с рассказом, придумаем что-нибудь похлеще! Нет, ему, автору, то есть мне, черт возьми! не нравится собственная позиция, точнее отсутствие оной, ибо на вопрос: что бы сделал я, окажись на месте героя - ответа нет. Отговорка же типа: вот окажусь и подумаю - суть паллиатив, и как таковой не принимается. Не тот счет.
Потому-то поступок Бориса Сергеевича автору мучительно непонятен. И не только автору.
Цирин не сдавалась:
- Но это не логично, - рассудительно произнесла она, приглашая нашего героя в выси абстрактных истин. - Сравни: с одной стороны человечество, чьим учителем ты можешь стать, а это шесть миллиардов человек и сколько среди них несчастных, ждущих твоей помощи, а с другой...
- Все так, все так! - с жаром согласился Борис, не дав подруге договорить. - Я и сам из-за этого маюсь. Что человечество, он даже мизинца твоего не стоит, чертов сукин сын!
Надо отметить, что набор из трех последних слов был у Бориса свет Сергеевича пределом ругательского лексикона. Обычному гражданину для достижения адекватности потребовались бы куда более энергичные выражения.
- Оставь мой мизинец в покое! - запальчиво проговорила Цирин. Видимо упоминание этой части ее тела в едином контексте с Лехой показалось ей донельзя обидным. - Я предлагаю тебе задуматься над выбором: человечество или Леха, - имя соседа она произнесла с поистине космическим презрением. - Подумай!
Наш герой подумал и тихо проговорил:
-Наверное, я редкостный кретин... Понимаешь Лена, - волнуясь, он назвал даркианку земным именем. - Понимаешь, Лена, человечество, оно где-то там, - его руки изобразили нечто неопределенное. - Я его честно говоря и представить себе не могу. А Леха, он рядом. Через стену. Куда от него денешься...
И Борис замолчал, проклиная свое немотство, мучительно чувствуя, что объяснить так ничего и не сумел.
Казалось, прошла вечность...
Звонок будильника, поставленного на шесть, точно хрестоматийный петух, известил, что настало время ухода...
- Может-быть-ты-останешься? - на одном дыхании выпалил наш герой.
- Не могу, я обязана вернуться, - Цирин плакала, не скрывая слез. - Прощай, любимый.
Вокруг нее вспыхнуло золотистое сияние, закрывая дорогой до боли силуэт.
Неподвижный, точно пригвожденный к месту, наблюдал Борис за представленной метаморфозой, как вдруг, дверь холодильника распахнулась и из кухонной сей машины, точно из лифта, стремительно шагнул высокий, широкоплечий мужчина в элегантном костюме-тройке.
- Хтар! - резко выкрикнул он. ("хтар" по даркийски означает "стой!" - могли бы и сами догадаться и не задавать глупых вопросов) - Хтар ген! (То есть "стой немедленно")
Золотистое сияние погасло. Экс-путешественница с изумлением смотрела на гостя из холодильника. ("Бирюса", первая модель) Что же до нашего героя, то он, без преувеличения говоря, превратился в мужской вариант известной мадам Лот.
- Ситуация "Ч", - сурово ответствовал выходец из холодильника. - Впрочем, вам по табельному расписанию данная ситуация неизвестна... Давайте-ка присядем. Разговор будет непростой, - он обвел глазами кухню и под требовательным его взглядом колченогие табуретки - уродливый продукт активности местной мебельной фабрики - превратились в удобные кожаные кресла.
Да, завидно. Такого чуда я, как автор, совершить не могу. Ну, подвинуть табуретку, ну, достать билет на самолет, или - предел возможности - путевку за полцены в "Раздольное", это еще могу. А вот чтобы наши табуретки, да в роскошные кресла, - воля ваша, уважаемый читатель, - это только инопланетяне могут. А у меня и денег таких нет...
... Все герои разместились с удобством и долго молчали. Однако, каждый при этом, молчал на свой манер.
Значительным и весомым было безмолвие Верховного Координатора. Точно вакуум виртуальными частицами полнилось оно признаками власти и властности.
Затаенная обида сквозила в немоте Цирин. Затаенная обида на неполноту информации и слабым звучанием надежды, что прибытие столь солидной персоны сможет вывести ситуацию из тупика.
Что касается нашего героя, то он молчал просто. Без подтекстов, значений и смыслов. Молчал и глядел в угол под раковину, на валявшегося там дохлого таракана. Ощущал он себя при этом столь же потеряно и неуютно.
Он настолько углубился в это занятие, что вздрогнул, услыхав голос Гаррета:
- Итак, вы решили отказаться от нашего предложения?
Борис молча кивнул, похолодев от идиотской мысли, что сейчас его похитят и силой увезут на Дарк.
- Глупости, - лениво заметил Верховный Координатор. - Для чего вас умыкать, любезный Борис Сергеевич? Неужели вы верите в досужие байки о зеленых человечках, что захватив доверчивых землян, проделывают над ними всякие неаппетитные опыты? Право, не ожидал...
- Безусловно, не верю! - сердито бросил наш герой, раздосадованный тем, что Гаррет, посмел прочесть его мысли, не спрося на то разрешение. Цирин бы так не поступила...
- Все дело в различии функций, - Верховный Координатор ответил доброжелательно, но твердо. - Цирин может полюбопытствовать, о чем вы думаете, я же - обязан знать. Тому есть высшие причины.
Услыхав последнюю фразу, наш герой присмирел и нахохлился. Он ждал продолжения, заранее готовясь к самому неожиданному.
И продолжение последовало:
- Причиной отказа, - прозвучало в напряженной тишине. - Является некто Леха... ваш сосед.
- Его зовут Алексей Аристархович, - хмуро поправил Борис. - И если хотите с ним что-нибудь сделать...
Договорить он не успел, прерванный раскатистым хохотом космического гостя. Даже Цирин и та заулыбалась
- Ох уж, эти земляне, - отсмеявшись, заметил Верховный. - Чего только в них не намешано... Успокойтесь, ничего с вашим Алексеем Аристарховичем не случится. Да и речь, собственно говоря, не о нем, о вас. От имени Совета Координаторов Дарка я имею честь предложить вам должность Хранителя Знаний.
- Мне? Почему?
- Вы прошли отбор.
- Как? Что за отбор? Я ничего не понимаю, - чистосердечно признался Борис Сергеевич.
- Между тем, все очень просто. Вы стали единственным из всех четырех, прошедшим дополнительный тест, - Гаррет поморщился. - Не люблю я этого слова, какое-то оно механическое. Лучше сказать искус.
- Тест... Искус, - Борис в отчаянье помотал головой. - Мне по-прежнему ничего непонятно.
- Постараюсь объяснить подробней, - Верховный Координатор величественно оглядел окружающий мир, словно представлен он был не кухней, а большой аудиторией в каком-нибудь межзвездном университете. - Начну с того, что рассказанное Цирин лишь часть Плана. Большая, но часть. Та, что известна на Дарке всем. Однако лишь посвященные, а их круг очень узок и от народа они удалены, знают, что есть основная программа. Да, мы отбираем представителей от каждой цивилизации и с их согласия селим на Дарке, где они, получив бессмертие и наши знания, ждут возвращения на родные планеты. Ждут, уверенные, что этот час наступит. Ждем и мы, только в отличие от них, не просто ждем, а пытаемся определить, когда та или иная цивилизация достигнет уровня, при котором станет возможным передача знаний.
- И как же вы это определяете? - вложив в вопрос остатки иронии, спросил наш герой. - Замеры делаете, или как?
- Хороший вопрос, - удовлетворенно кивнул головой Верховный. Иронию в голосе оппонента он проигнорировал - Первоначально существовала сложная система социо-психологических исследований. Но со временем она упростилась. Остался всего один тест, или как я люблю это называть - искус. Он прост, но универсален, имя под собой фундаментальную научную теорию. Вы, повторюсь, этот искус прошли. А в вашем лице - все человечество.
Самоирония - лучший способ не сойти с ума, и наш герой усмехнулся.
- Вот уж не думал, что смогу быть поручителем за шесть миллиардов. Впору возгордиться.
- Гордиться тут особо нечем, - прозвучал в ответ отрезвляющий голос Гаррета. - Выбор пал на вас случайно, ибо единственным требованием при отборе кандидатов заключалось в том, чтобы человек, проходящий искус, соответствовал среднему стандарту. Не гений, но и не тупица, не злодей, но и не ангел. Лицо из толпы...
После таких слов Борис Сергеевич хотел уж было обидеться, но передумал, осознав истинность сказанного. Ну, какой я герой, подумал Наш Герой и вместо выражения обиды задал чрезвычайно волнующие его вопрос:
- Вы вот все "искус", да "искус"... А в чем он, что-то я не пойму.
- Искус вы прошли, отказавшись от полета на Дарк, - безмятежно проговорил Верховный Координатор.
- Всего-навсего?
- Да. Таково было условие.
- Странное условие. И совершенно нелогичное...
- С первым определением я готов согласиться. Действительно, для непосвященных это странно. Что же касается второго - готов поспорить. Логика есть и, смею заверить, железная.
- Объясните, - потребовал наш заинтригованный герой.