Глава 1

Бадди II доедал стул. Трещало дерево, в пыльном воздухе гостиной витали клочки обивки, брызгали по сторонам щепки - антикварный стул времён короля Людовика превращался в груду обслюнявленных обломков. Воспользовавшись тем, что увлечённый вандализмом пёс, не заметил моего появления, выхожу обратно в коридор, аккуратно прикрыв дверь.

Дворецкий Джордж на втором этаже, в своей комнатке, гладит белую сорочку чугунным утюгом.

- Бадди, снова пробрался в дом.

Джордж ставит утюг на подставку и обращает ко мне испещрённое морщинами, вытянутое, как у лошади, лицо. Лоб мыслителя идёт складками.

- Надеюсь, сэр, он не успел натворить дел?

Сквозь деревянные перекрытия дома доносится рычание, треск. Звуки приглушены, но, тем не менее, ясно различимы. Дворецкий Джордж и глазом не ведёт. Грустно признавать это, но в последние год-два мой слуга начал сдавать.

- Сожрал ещё один антикварный стул, третий за полгода. Если дело так пойдёт и дальше, мы будем обедать сидя на полу, по-восточному поджав под себя ноги.

В моих словах укор, но судя по каменному лицу моего дворецкого, укол не достиг цели.

- Жаль стул, - произносит он, - стоит заметить, что сейчас такой добротной мебели не делают.

Киваю.

- У ублюдка, стоит это признать, хороший вкус. Предпочитает красное дерево, любому другому.

Мы замолкаем, глядя в глаза друг-друга. Рычание и треск, доносившееся с первого этажа, смолкли.

- В гостиной ещё один стул, пианино, обеденный стол и персеидский ковёр, - почему-то шепотом говорю я.

Джордж протягивает руку, смыкает длинные пальцы на ручке утюга.

- Прискорбно, сэр, но кухарка сегодня взяла отгул. В свои лучшие годы, я бы пожалуй рискнул связаться с Бадди, но сейчас у меня немного шансов.

Я понимаю, что Джордж имеет в виду. Корстерширский дог это мышцы, мощнейшие челюсти, огромные зубы, не дающие пасти закрыться до конца, постоянно свисающие вниз нити слюны, маленькие налитые кровью глаза, скверный характер. Кошмар размером с годовалого телёнка.

С Бадди II могут совладать двое: кухарка Элизабет, и моя жена Маргарет. Ни я не старина Джордж, не смогли завоевать уважения зверя, не смотря на все наши льстивые, трусливые попытки.

- Где Маргарет?

- Я видел её в саду. Мадам рисует закат. Должен заметить, сэр, у вашей супруги открылся настоящий талант.

Я улыбнулся. В последние годы Марго всерьёз увлеклась пейзажной живописью, наверное, для профессионалов её рисунки и не хороши, но я приходил в восторг от скромной красоты Графства Элефекс, заключённой в деревянные рамки.

Три самые лучшие, по мнению жены, работы, висели в гостиной на первом этаже. Ещё одна картина в спальне, и, наверное, с десяток картин, мы раздарили родственникам жены и гостям. Медленно приближаясь по гравиевой дорожке к супруге, вглядываясь в незаконченную картину на мольберте, я внезапно почувствовал ком в горле. Я не художник, и не художественный критик, что важнее, но даже я смог понять, что на этот раз Марго прыгнула выше головы. Если все её предыдущие работы были, хоть талантливыми, но всё же поделками провинциального самоучки, то нынешняя работа сделала бы честь и столичному мэтру.

Марго удачно выбрала место. Она стояла под яблоней, спиной ко мне, лицом на запад. Наша усадьба была построена на холме, от ног Маргарет начинался пологий спуск, упирающейся в невысокую каменную изгородь, ограждающую наши небольшие угодья. Дальше, по зелёным вересковым полям, до самого горизонта, извивалась грунтовая дорога. За горизонт, медленно, величаво, опускался огромный шар солнца. Кучевые облака окрасились алым, будто их залили кровью, а развалины старинного замка на далёком холме, вспыхнули огнём.

Я старался ступать бесшумно, но Маргарет почувствовала моё приближение. Обернулась, отвела волосы со лба, улыбнулась. На фоне закатного солнца, русые волосы превратились в сияющий нимб. Я почувствовал, как сильнее забилось моё сердце - неплохо, после пятнадцати то лет брака!?

- Привет. Как твой четверговый бридж у полковника?

Я наклонился и поцеловал супругу в щёчку. На скуле был маленький красный штрижок, след масляной краски.

- Старый пройдоха мухлюёт, я почти в этом уверен. Ещё немного и я поймаю его с тузом в рукаве.

Марго рассмеялась, тихим грудным смехом.

- Ты опять проиграл?

Я кивнул.

- Три раза. Хорошо, что перестал играть на деньги, а то бы нам пришлось искать жильё поскромнее.

Я отстранил жену в сторону и опять всмотрелся в картину. В ней есть волшебство, а ещё есть тревога. Этот закат, замок, дорога.

- Как тебе? - с напускным равнодушием спрашивает Марго.

- Эту картину мы никому не подарим.

Я чувствую, что мои слова ей приятны.

- Нужный свет держится не более десяти минут каждый день, поэтому работа над картиной продвигается медленно. Я хочу сделать всё как следует, - Жена поворачивается к мольберту, поднимает руку с кисточкой, - Я освобожусь через несколько минут.

- К тому времени, наша гостиная превратится в склад обломков.

Марго хмурится, откладывает кисточку.

- Бадди опять забрался в дом?

- Ага, ты меня знаешь, я и на пушечный выстрел не подойду к твоему зверю. Кухарка взяла отгул, а мой дворецкий слишком стар для всего этого.

В голубых глазах жены мелькает раздражение.

- Я не понимаю, почему ты Бартоломью, так опасаешься Бадди? Пёсик свиреп с виду, но в душе агнец.

Я прыскаю:

- Твой цербер смотрит на меня, как на нечто среднее между почтальоном, кошкой и стулом. Его сдерживают только смутные подозрения, что я как то связан с тобой и кухаркой.

В глазах Марго лёд. Есть женщины, которым гнев к лицу, Марго из их числа. Я невольно любуюсь своей половинкой, кажется за годы брака, она совсем не изменилась - всё та же стройная, русоволосая девушка, лишь слегка раздобревшая в районе талии. Иногда мне кажется, что наша неспособность завести детей, пошла во благо браку. Марго не превратилась в полную, усатую мегеру, донельзя раздражённую детьми, хозяйственными заботами, и не путёвым мужем. Вместо этого она посвятила свою жизнь мне, и своим маленьким хобби. Говорят, что дети цементируют брак, но чаще они его разрушают.

Марго бросает полный сожаления взгляд на незаконченную картину, потом переводит взгляд на оригинал, и было собирается идти в дом, как что-то привлекает её внимание. Она щурится.

- Это что повозка?

Острый взгляд художника разглядел то, что я смог рассмотреть только несколько секунд спустя. Возможно дело в разнице в возрасте, глаза супруги моложе моих на двенадцать лет. Наверное, я тоже, как и Джордж, начинаю сдавать.

- Кажется это двуколка? - неуверенно говорю я, вглядываясь в точку на горизонте. - Наверное свернёт к полковнику или...

Марго приставляет ладонь ко лбу, еле слышно замечает:

- Кто-то несётся, как сумасшедший.

Я прикусываю язык. Должен был сам обратить на это внимание, дорога в том месте яма на яме, и это "кто-то" рискует сломать рессору, колесо, или собственную задницу.

Затаив дыхание мы ждём. Двуколка пересекает развилку и несётся к нам, постепенно увеличиваясь в размерах.

- Кажется, я узнаю двуколку судьи Симпсона, - говорю я, хотя для меня двуколка всего лишь смутное пятно, прячущееся в вечерних тенях.

Марго качает головой.

- Нет. У судьи вороной, а тут скорее гнедая масть.

- А, точно...

Солнце почти скрылось за горизонт, оставив лишь красный полумесяц. Среди холмов залегли чёрные тени. Незнакомый возница и не думает снижать скорость.

Марго убирает ладонь ото лба, бросает короткий взгляд на холст, и на мгновение мне кажется, что она схватит кисть, чтобы двумя точными мазками запечатлеть двуколку на вечерней дороге. Вместо этого она находит мою ладонь, и переплетает свои пальцы с моими.

- Он выехал из заката, - тихо говорит она, скорее всего цитируя какое-либо неизвестное мне стихотворение.

Вырастающий в размерах возница начинает казаться мне смутно знакомым. Маргарет меня опережает:

- Это Пибоди. Констебль.

Присвистываю.

- Что ему могло понадобиться в столь неурочный час?

Марго сильнее сжимает мои пальцы. Лето идёт на убыль, вечера становятся холодными, и пальцы моей жены кажутся ледяными.

- Наверное, что-то случилось, - говорит она, по-прежнему не отрывая взгляда от приближающейся двуколки.

Искренне сомневаюсь в этом. Графство Элефекс самое спокойное, благочинное, патриархальное место в мире. Здесь никогда ничего не случается. После моей бурной молодости, это настоящая тихая гавань, где можно чинно дожить свой век.

Тем не менее, возница констебль Пибоди, без всяких сомнений. Теперь и я это вижу. Служитель закона подпрыгивает на деревянной скамье, сжимая в руках поводья и хлыст. Его тыл, наверное, превратился в один большой синяк. От гнедого валит пар.

Заметив нас под яблоней, в саду, Пибоди сворачивает с дороги ведущей к воротам, и несётся прямиком к каменной изгороди. Его прыжки на скамье принимают опасный характер. Марго охает, глядя на то, как бравый констебль едва не вылетает с двуколки на каком-то особенно разухабистом ухабе.

Он тормозит, откинувшись на деревянной скамье и натянув поводья до упора. Гнедой жеребец замирает в самый последний момент, едва не проломив грудью камни ограждения. У него дурные, налитые кровью глаза, и пена в пасти.

Констебль Пибоди в весьма несвойственной ему манере, спрыгивает на землю и одним лихим прыжком перемахивает в сад. В вечернем воздухе далеко разносится треск материи. Марго охает и тихо произносит:

- Он порвал брюки.

- Никогда не думал, что наш констебль способен на такие акробатические номера. Наверное, и впрямь что-то случилось.

Лопнувшие по шву брюки несколько снизили скорость передвижения констебля, и к нам он поднимается быстрым шагом. По мере его приближения, моё удивление возрастает. Пибоди Воксон типичный провинциальный констебль самого спокойного в империи графства, он тучен, неповоротлив, безынициативен, похож на сонную муху. Но только не сегодня! По склону к нам поднимается его полная противоположность: в глазах огонь, из ушей валит дым, усы шевелятся. До сегодняшнего дня я и не подозревал, что наш вальяжный констебль способен на столь быстрые перемещения в пространстве.

Он замирает в шаге от нас, стягивает шляпу, которую каким-то чудом не потерял во время бешеной скачки, и наклоняет голову. Мы лицезрим редкие потные волосы, и плешину на макушке похожую на след цензуры.

- Миссис Хиггинс. Мистер Бартоломью.

У него такая громкая отдышка, что я слышу скрип оконных петель дома. Оглядываюсь. В окне второго этажа маячит дворецкий Джордж. Забавно, у меня такое чувство, что, несмотря на расстояние, он прекрасно слышит каждое произнесённое в саду слово.

- Добрый вечер Пибоди, чем обязаны столь поздним визитом?

Констебль теребит поля шляпы, его взгляд останавливается на моём лице. Набирает в грудь воздуха и произносит:

- Убийство!

Солнце окончательно садится за горизонт, земли графства Элефекс погружаются во тьму. Ноги констебля подкашиваются, и на миг мне кажется, что после этого трагического слова, он рухнет без чувств. Но нет, это всего лишь секундная слабость. Напротив, констебль выглядит радостно взбудораженным, проснувшимся, быть может, впервые в жизни.

Поздним летом на юге Империи темнеет быстро. Черты лица Пибоди тают в наступающей ночи. Маргарет говорит:

- Давайте пройдём в дом.

Лавируя среди мебели таким образом, чтобы всегда оставаться к Марго грудью, Пибоди усаживается на предложенный стул. С удивлением смотрит на остатки кресла, и тут же отводит взгляд. Сегодня вечером его непросто шокировать.

Маргарет выводит Бадди II из дома, и наливает Пибоди стакан воды. Он благодарно кивает и выпивает его до дна. Зубы выбивают на стекле дробь. Со стуком поставив стакан на стол, он вытирает губы тыльной стороной ладони, обводит нас взглядом. В его глазах огонь настоящей полицейской ищейки.

- И кого, позвольте спросить, убили? - спрашиваю я.

- Билли Эванса, он работал помощником в скобяной лавке.

Маргарет охает и подносит руки ко рту, будто ловя готовый сорваться с губ крик. В коридоре скрипят половицы, готов поспорить Джордж, спустился по лестнице и прислонил пук седых волос торчащих из уха, к двери.

Я присаживаюсь на ручку последнего оставшегося целым кресла, скрещиваю руки на груди.

- Вы уверены, что это убийство? Существуют несчастные случаи, которые при определённых условиях, могут напоминать убийство. Некоторые неуравновешенные личности накладывают на себя руки.

Он качает головой.

- Ему всадили нож в сердце. Орудие убийство не найдено.

Он почти улыбается.

- Последний раз убийство в наших краях было в 1896 году, больше двадцати лет назад. И вот снова такой...

- Ужас, - холодно подсказывает Марго.

Пибоди смотрит на мою жену с удивлением, кивает:

- Я и хотел сказать ужас, кошмар, просто в голове не укладывается, - голос его вибрирует от возбуждения.

- Кто мог это сделать? - задумчиво, как бы в сторону, произносит Марго.

Пибоди подпрыгивает на стуле.

- Так именно поэтому я и здесь!

Я хочу сказать, что у меня есть алиби, но вовремя прикусываю язык. Такого рода юмор, моя жена не одобряет. Делаю удивлённое лицо, хотя уже всё давно понял, и спрашиваю:

- Я не совсем понимаю, какое отношение это имеет к нам?

Пибоди кипятится:

- Но как же, произошло убийство, нужно срочно найти и изолировать убийцу! Нам нужен медиум, а всем в округе известно ваше бурное прошлое, - он взмахивает рукой и едва не сбивает пустой стакан со стола, - Все эти истории, рассказанные за карточным столом полковника, они знаете ли, крепко врезаются в память!

Марго бросает на меня не слишком ласковый взгляд. Смущённо кашляю.

- Надеюсь, вы понимаете мистер Пибоди, что мои истории это скорее старческие байки, чем реальные случаи из жизни.

Констебль широко, от уха до уха, улыбается.

- Байки это удел людей вроде меня, ни разу не покидавших границы графства. Вы мистер Бартоламью, дело другое. Мир вы повидали. Делали всякое. Не думал я, что скажу это, но сегодня мне нужна Ваша помощь.

Качаю головой.

- В каждом округе графства есть свой медиум, приставленный к службам правопорядка. Он получает жалованье, а я не думаю, что вы мистер Пибоди собираетесь мне заплатить. Во времена моего, как вы изволили сказать, бурного прошлого, я был вольным медиумом, свободным стрелком, так сказать. Люди мне платили деньги, за то, что я общался с отблесками близких им людей. Иногда меня привлекали к полицейским расследованиям, но и в этих редких случаях, заключался контракт, по которому я получал определённую сумму денег.

Пибоди роняет улыбку.

- Если дело в деньгах, думаю, городской совет что-нибудь придумает, - растерянно мямлит он.

- Мои услуги стоят недешево, - отрезаю я, и, увидев потерянное лицо констебля, смягчаюсь, - Послушайте Пибоди, медиум Кроули не хватает звёзд с неба, но суточный отблеск он увидит без всяких проблем. Уверяю вас, нет никакой необходимости, в моём участии. Более того, это некрасиво, забирать хлеб у коллеги.

Констебль покачивает головой.

- Я бы так и сделал мистер Бартоломью, уверяю вас, но дело в том, что медиум Кроули вчера уехал в соседнее графство. Он получил телеграмму, что его мать очень плоха, и немедленно отбыл на двенадцатичасовом поезде. Никто и подумать не мог, что его услуги понадобятся, после стольких-то лет...

Пибоди извлекает грязный носовой платок и промокает пот со лба.

- Ближайший медиум на службе Её Величества находится в Дерри, это более пятидесяти миль, я потеряю уйму времени, вызывая его телеграммой, или отправившись за ним самолично. Тело Билли нашли час назад, он был ещё тёплый, и каждая потерянная минута уменьшает наши шансы поймать убийцу по горячим следам. Если убийца из местных, он может сбежать в другие края, а приезжий просто растворится на просторах Империи.

В принципе, наш констебль, говорит правильные вещи. Вот только дело в том, что я дал слово. Украдкой смотрю на супругу.

- Мне очень жаль, мистер Пибоди, но всё не так просто, как вам кажется. Однажды, много лет назад, я поклялся, что завяжу со своим прежним образом жизни. Я дал слово жене, и самому себе. Фигурально выражаясь, я повесил зелёные очки на гвоздь. Сжёг мосты. Завязал.

Маргарет подходит ко мне, и кладёт руку на плечо. Заглядывает в глаза.

- Иногда, - тихо говорит она, - нам приходится нарушать собственные клятвы.

Я поднимаюсь на второй этаж, захожу в собственный кабинет, и вижу Джорджа вытирающего пыль с моего саквояжа.

- Я взял на себя смелость сэр, собрать необходимое оборудование.

У моего слуги каменное лицо, но зная его много лет, я понимаю, что Джордж в душе поёт. Возможно, это просто игра теней, но мне кажется, что морщин на его вытянутом лице стало чуть меньше.

Провожу пальцами по чёрной коже саквояжа и чувствую, что сердце ускоряет свой бег. Столько воспоминаний! Целая жизнь, погребённая под грудой спокойных, мирных лет.

Щёлкаю латунными замками, и раскрываю саквояж. Похожими саквояжами пользовались доктора лет десять назад, но мой хранит не скальпели и лекарства. В специальных отделениях стоят колбы с повышающими восприимчивость травяными настоями, заживляющими мазями, и реагентами, отпугивающими призраков. Достаю наугад две колбы и смотрю их на свет: на дне розовой осадок, на стекле следы настоя, на узкой жёлтой бумажке выцветшая надпись на латыни.

- Все настойки испортились от времени, - замечает Джордж и в его голосе проскальзывает разочарование.

- Неважно, свежий отпечаток я увижу и без стимуляторов.

Достою черепаховый футляр для очков, открываю, аккуратно, не дотрагиваясь до стёклышек, достаю очки в тонкой серебряной оправе. Бережно протираю круглые зелёные стекляшки замшей и убираю обратно.

Джордж смотрит на мои действия с благоговением. Проходит к столу, выдвигает второй ящик и достаёт мой револьвер. Протягивает мне его рукояткой вперёд.

- Как в старые добрые времена, сэр?

Прячу улыбку в усы.

- Точно Джордж. Точно.

Разламываю револьвер пополам, проверяю патроны. Оружие слегка пахнет ружейным маслом, оно в идеальном состоянии и работает, как часы. Стыдно это признавать, но я чувствую возбуждение, нарастающее в душе. Как ребёнок в предвкушении Рождества с его елкой, Сантой и подарками.

Прячу револьвер в карман плаща. Захлопываю саквояж.

- Дайте мне десять минут сэр, на сборы. Нет. Управлюсь за девять.

Джордж идёт к двери, даже и не думая спросить, нужна ли его помощь.

- Джордж.

- Да, сэр.

- Захвати булавку, у нашего друга Пибоди брюки разошлись по швам, что создаёт неуместный комический эффект.

- Хорошо, сэр.

Дворецкий выходит из кабинета. Подхожу к окну и смотрю на собственное отражение в стекле. Я вижу стареющего буржуа, с аккуратно подстриженными, седыми усами. Человек, привыкший к комфорту. Домашний. Плюшевый. Мягкий. Боже, неужели этому человеку и впрямь не хватает своей прошлой, буйной жизни?

Так как Пибоди Воксон совершенно загнал коня, мы решаем воспользоваться моей двуколкой, а повозку констебля кто-то из моих слуг пригонит ему завтра утром. На все сборы ушли минуты. Джордж с помощью природной ловкости и булавки, навёл относительный порядок в одежде констебля. Я поставил саквояж под сиденье, автоматическим движением проверил револьвер в кармане и оглянулся на Маргарет. Она слабо улыбнулась. Видно, что жестокое убийство выбило её из колеи. Джордж занимает место кучера, Пибоди устраивается на сиденье и демонстративно смотрит на часы.

Я подхожу к Марго и, зарывшись в её русые волосы, целую в шею.

- Знаешь, что самое страшное? - она отстраняется и смотри на меня широко раскрытыми глазами, - Что убийцей может оказаться человек, которого мы все хорошо знаем.

Киваю.

- В любом случае, найди ублюдка!

Луна, выглянувшая из-за туч, осветила дорогу, и Джордж с самого начала задаёт неплохой темп. На дом и Маргарет стоящую о калитки, я оглядываюсь только один раз. Я люблю свою жену, но рыбалка и охота это чисто мужские занятия.

Пихаю констебля локтём в бок.

- Давай Пибоди, выкладывай подробности!

Джордж навостряет уши, по-прежнему следя за дорогой. Наша двуколка несётся сквозь залитую лунным светом равнину, отбрасывая длинную чёрную тень. Небо усыпано мириадами звёзд. По правую руку вырастают развалины замка.

Пибоди Воксон заметно оживляется, на круглое, одутловатое лицо выползает улыбочка. В чисто мужском обществе констебль чувствует себя уверенней.

- В восемь часов вечера, на пустыре у реки, там, где лет семнадцать назад сгорел старый постоялый двор, который теперь отстроили напротив церкви, бабахнул фейерверк!

Я решил, что ослышался.

- Бабахнул кто?

- Фейерверк! - торжественно повторил констебль, оглядывая меня с Джорджем весёлым взглядом, - Ещё было светло, но грохот взрыва был хорошо слышен в городе, а многие жители заметили вспышку и огненный цветок, распустившийся в небе. Первым на место добрались мальчишки. Том Хайерсон сын сапожника, и Роберт Камерон сын трактирщика, они и нашли труп.

Чувствовалось, что Пибоди готовит рассказ к многократному употреблению.

- Через десять минут на пустыре был весь город, Билли Эванс лежал на боку, мертвый, с колотой раной в груди. На земле под ним я нашёл следы крови, значит, когда его сердце ещё качало кровь, он находился на пустыре. Уверен пустырь - это место убийства!

Стоило признать, Пибоди мне нравился всё больше и больше.

- Следы на земле, если они и были, искать бесполезно.

- Затоптали, - киваю я.

- Точно! Билли тем днём заменял хозяина в скобяной лавке, в какое именно время он исчез неизвестно, но старший Эванс говорит, что табличка ЗАКРЫТО висела на двери, уже в два часа дня. Сам хозяин скобяной лавки, лежал целый день дома с жестоким приступом ревматизма.

- Что с фейерверком?

- Самая странная часть головоломки, - Пибоди чешет подбородок, - в метре от тела Билли лежал использованный фейерверк, похожий на пыж от охотничьего ружья. Плотный картон, этикетка с названием "Небесный гром", цена 90 фунтов.

Я присвистываю.

- Дорогая игрушка.

- И дефицитная в наших краях. В скобяной лавке такие точно не продают, отсутствует спрос.

Спина Джорджа напряжена, уверен мой слуга не пропустил ни слова из нашего разговора. Пибоди смотрит вопросительно.

- Как вы думаете, - заискивающе спрашивает он, - что всё это значит?

Пожимаю плечами.

- Сейчас рано делать выводы.

Мне всегда было интересно, как будут выглядеть полицейские расследования, если отблески исчезнут? Или исчезнут люди способные их видеть. Что тогда будут делать констебли вроде Пибоди? Искать отпечатки обуви? Выковыривать засохшую кровь из-под ногтей жертвы? Опрашивать свидетелей? Сколько невиновных людей отправится на скамью подсудимых, только потому, что детектив неправильно сопоставит улики? Сколько убийц будут бродить на свободе, уверенные в том, что им ничто не угрожает, если они хорошо заметут следы?

Такой мир меня пугал.

Я помнил Билли Эванса. Не слишком хорошо. Он относился к тому типу парней, что врезаются в память дамам, а не джентльменам. Смазливый блондинчик с пустыми голубыми глазами. Скорее всего, в убийстве замешан ревнивый муж, отвергнутая поклонница, или молодой соперник за руку девушки. На самом деле, во все времена, люди лишали жизни других людей по одним и тем же мотивам.

Умирающее лето дарит холодные вечера и студёные ночи. Я плотнее закутываюсь в плащ и откидываюсь на спинку сиденья. Пибоди решает, что я занялся мозговым штурмом, и замолкает, вглядываясь в тёмную дорогу, в уверенности, что я укажу на убийцу, как только мы въедем в городок. Меня смущает фейерверк. Пибоди прав, это странная деталь головоломки. Есть в этом какая-то театральность не присущая местной деревенщине.

Мы едем сквозь тёмные земли графства Элефекс. Одна из главных причин того, что здесь так редки преступления - это самое редконаселённое графство Империи. Глухомань. Редкие фермы, миниатюрные городки, усадьбы. Можно идти часами по местным дорогам и не встретить не одной живой души. Местные люди, очень спокойны, медлительны, если не сказать, ленивы, рассудительны. Они не созданы для преступлений. С другой стороны, зачем кому-то приезжать в наши края, чтобы убить Билли?

Вдалеке, среди тёмной равнины, разгорается электрическое зарево. Мы приближаемся к городку Смолвиллю, население девяносто шесть человек. Вернее девяносто пять.

Пибоди Воксон начинает нетерпеливо ерзать на скамье, и, разумеется, булавка расстёгивается и вонзается в ягодицу. Констебль охает, и всю оставшееся до Смолвилля время тратит на приведения своего гардероба в порядок.

Мы спускаемся по склону к старинному крытому деревянному мосту, с гербом городка на перекрытии. Смолвилль лежит перед нами, как небольшая, хорошо смастерённая, изящная, освещённая вещица. Одна улица, в конце которой белая церковь, дощатая мостовая, трактир, постоялый двор, каменные двухэтажные дома под черепицей. Год назад в Смоллвиль провели электричество, и его единственная улица, а равно и пустырь у реки, хорошо освещены. В графство Элефекс приходит прогресс. Медленно, но верно - вчера свет, сегодня убийство.

Складывается впечатление, что кто-то взял городок и потряс его таким образом, чтобы все жильцы скатились в одно место. Пустырь у реки. С такого расстояния, жители Смолвилля кажутся однородной волнующейся массой.

Джордж не сдержавшись, присвистывает. Пибоди ухмыляется.

- Этой ночью, мало кто будет спать спокойно в своих постельках.

Мы въезжаем на мост, копыта стучат по дереву и звук далеко разносится по воде. Нас замечают, я вижу знакомые лица поворачивающуюся в нашу сторону, и однородная масса жителей распадается на отдельных людей. Джордж сбавляет темп передвижения, и к пустырю мы подъезжаем неспешно. Я чувствую, как кожаный саквояж упирается мне в голеностоп и ощущаю себя моложе лет на пятнадцать. Джордж распрямляет плечи, и сутулость, появившаяся у него в последние годы, как по волшебству исчезает.

Когда двуколка замирает на месте, констебль спрыгивает на землю с резвостью белки, заметившей орех. Но взгляды горожан обращены не к нему, а ко мне. Над пустырём повисает звенящая тишина.

Встаю на подножку. Киваю всем и каждому.

- Не сказать, что сегодняшний вечер выдался добрым! - громко говорю я.

Над толпой разносится вздох. Будто по сигналу, начинает причитать женщина. Я знаю всех жителей городка до единого, и меня знают все. За прошедшие годы, я стал почти своим. Почти местным. Но сегодня на меня смотрят иначе, я ни друг и не добрый сосед. Сегодня вечером сэр Бартоломью Хиггинс - медиум.

Спрыгиваю на землю и вытаскиваю из-под сиденья саквояж, который большинство жителей городка, видит впервые в жизни. Толпа передо мной расступается, открывая путь в середину пустыря. Вижу лица людей, которые за последние пятнадцать лет стали моими друзьями. В их глазах та же отстранённость, что и у других. Мировой судья в отставке, кивает мне бычьей головой, и протягивает широкую лапу.

- Удачи Бартоломью.

Трактирщик Пегг Саймон хлопает по плечу.

- Надеюсь, отблеск с тобой заговорит.

Преподобный отец Томас Уилсон, возвышающейся над толпой, так же, как и его церковь возвышается среди остальных городских построек, осеняет меня крестным знамением и басит:

- Господь с тобой, сын мой!

Они все меня боятся. Так было, есть и будет. Я вижу то, что им не подвластно. Я могу говорить с отблесками мертвых людей. Я могу узнать тайну, которую мертвец, не смог унести с собой в могилу. Я могу ткнуть пальцем в близкого вам человека и сказать, что он убийца. И самое плохое, что это будет правдой.

Пибоди забегает вперёд и показывает на землю.

- Билли лежал здесь, тело мы увезли в морг, но лежал он здесь.

Джордж идет сзади меня. Я слышу, как скрипят его новые кожаные туфли. Пояснения констебля излишни, я вижу отблеск. Мёртвый Билли Эванс, как бы прорастает сквозь тело Пибоди. Слуга закона был прав, работника скобяной лавки, убили именно на этом месте.

Ничем не выдавая того, что я уже заметил отблеск, ставлю саквояж на землю. Медленно обхожу по кругу место убийства. Пибоди смещается в сторону, и теперь я вижу отблеск целиком. Билли Уилсон одет в хлопковую рубашку с закатанными рукавами, парусиновые брюки с подтяжками и в старые, потрескавшиеся от времени, ботинки. На левой половине груди разрез, и красное пятно, похожее на кляксу от чернил.

Отблеск прозрачен и время от времени рябит, как бы исчезая на миг и снова появляясь, тем не менее, я знаю, что в Империи всего несколько человек способны так хорошо видеть суточный отблеск без очков и стимуляторов.

Завершив круг, нагибаюсь над саквояжем и достаю черепаховый футляр для очков. Медленно надеваю зелёные стекляшки в серебряной оправе, и, прищурившись, смотрю на отблеск. Я могу обойтись без очков, но предпочитаю ломать комедию. У медиумов старой школы это в крови, мы привыкли набивать себе цену.

- Ты его видишь? - не выдерживает констебль Пибоди Воксон.

Киваю. Теперь, когда я смотрю на мир сквозь зелёное стекло, отблеск приобрёл объём, чёткость, я хорошо различаю его спокойное лицо. Отблеск Билли Эванса сохраняет красоту оригинала, но лицо бледное, взгляд пустой, сквозь отблеск проступают жители Смолвилля, а подошвы прозрачных ботинок висят в паре сантиметров от земли. Билли Эванс похож на призрака, но таковым не является.

Подхожу ближе. Проследив за моим взглядом, все собравшиеся на пустыре люди смотрят на то место, где парит отблеск. Они не видят Билли, и не услышат его слова. Только мои вопросы.

- Здравствуй Билли.

Это фраза ритуал, предназначенная больше для зрителей, чем для самого отблеска. Билли никак не реагирует на приветствие. Существует мнение, что отблеск это душа человека ненадолго задержавшееся на земле. Уверен это не так. Отблеск это не душа человека, и, даже, не отблеск его души. Мое мнение таково - это память человека, не больше. Сухие факты его жизни, вплоть до последних секунд. Никаких эмоций, только ответы. Я могу спросить Билли о любом дне его детства, и он перескажет события, которые при жизни, не смог бы воскресить в памяти. Но сейчас меня интересует не начало жизни Билли Эванса, а его последние часы.

- Ты видел человека, вонзившего в тебя нож?

- Да.

- Кто этот человек?

Жители городка замирают, как манекены в витрине магазина. Голос Билли монотонен, безучастен, он лишён красок эмоций. Они все так говорят. Билли отвечает:

- Мне неизвестен этот человек. Сегодня днём я увидел его впервые в жизни.

Столпившиеся на пустыре люде не способны услышать голос мертвеца, поэтому я говорю:

- Он не знает убийцу. Преступник не из местных.

Проносится вздох облегчения. Честно говоря, у меня самого камень спадает с души. Мир не перевернулся с ног на голову, среди моих друзей, знакомых и соседей, по-прежнему нет убийц. Люди начинают переступать с ноги на ногу, перешептываться. Я кожей чувствую, что градус напряженности спадает. Поправляю очки.

- Расскажи, что сегодня с тобой произошло? Как ты очутился на пустыре? Откуда появился убийца?

- Когда сегодня утром, я пришёл в магазин, он уже был там. Пролез внутрь, хотя никаких следов взлома я не заметил. Я прибирался в магазине, когда почувствовал чужое присутствие. Поднял голову и увидел отражение в зеркале, испугаться не успел, он зажал мне рот тряпкой пропитанной хлороформом. Я потерял сознание. Очнулся связанным по рукам и ногам с кляпом во рту. Я был в некоем тёмном, тесном помещении пропахшим машинным маслом. Первая мысль - меня заперли в сундуке. Прошло много времени, я потерял счёт минутам и часам, мои руки и ноги затекли, сначала они болели, а затем я перестал их чувствовать. Кляп мешал дышать, и одно время я впал в панику, убедив себя в том, что задыхаюсь. Наконец я услышал шаги, крышка сундука открылась, и я увидел прямоугольник неба. Незнакомый мужчина в шляпе наклонился ко мне, и буквально вытащил на землю. Он очень силён. Ещё один незнакомец присев на корточки, устанавливает на земле фейерверк. Только теперь я понял, что всё это время был заперт в багажнике автомобиля. Авто чёрное, всё покрыто дорожной пылью, а номерные знаки заляпаны грязью.

Человеческая память избирательна. Когда все последние годы я ностальгировал по жизни вольного медиума, то совсем забыл, как жутко выслушивать чужие истории смерти. Говорю, немного севшим голосом:

- Опиши этих людей.

- Силач, вытащивший меня из багажника, ростом под два метра, одет в серый дорожный плащ и мятые чёрные брюки. Лицо крупное, спокойное, толстые губы, нос с искривленной перегородкой, фетровая шляпа заломлена на затылок, русые брови. Второй незнакомец одет так же, как первый, что смотрится странно, будто они братья или работники одной фирмы. Он находится в стороне и его лицо мне не удаётся рассмотреть, только рост - выше среднего, и широкие плечи.

- Что было дальше?

- Силач положил меня на землю, и разрезал выкидным ножом верёвки на ногах и руках. Потом встал надо мной, убрал нож в карман брюк, и стал смотреть, как я растираю затёкшие кисти рук. Он сказал, что я могу вытащить кляп изо рта, только на помощь мне лучше не звать. Он откинул в сторону полу плаща, и я увидел пистолет в кобуре. Мне было очень страшно. Он него веяло угрозой. Я огляделся по сторонам и узнал пустырь у реки, мы были ниже города, и нас не могли увидеть из окон или с улицы, но я всё равно надеялся, что кто-нибудь заметит нас, и меня спасут. Мужчина с фейерверком достал карманные часы на цепочке, отщёлкнул крышечку и, посмотрев время, сказал: пора. Силач протянул мне конверт из вощёной бумаги. "Внутри письмо, я хочу, чтобы ты его прочитал. Потом можешь быть свободен". Я не поверил ему, но всё равно взял конверт. Конверт не заклеен, внутри сложенный пополам лист белой бумаги. Я развернул его. Это письмо.

- Кому оно адресовано?

- Сэру Бартоломью Хиггинсу, медиуму.

Услышав своё имя, я вздрагиваю. Сам не узнаю свой голос, когда каркаю:

- Что написано в письме?

Джордж смотрит на меня удивлённо. Констебль Пибоди нетерпеливо притоптывает ногой. Билли монотонно, слово в слово (я уверен в этом), пересказывает мне текст письма:

Уважаемый, сэр Бартоломью Хиггинс, медиум

Уверен, что Вы не смогли устоять перед искушением, и решили тряхнуть стариной, а значит, сейчас стоите на пустыре перед отблеском несчастного юноши. Думаю, Вы уже догадались, что Билли Эванс ничто иное, как почтовый ящик, а вы тот единственный адресат которому предназначено это письмо. Я знал, что ваша супруга не одобряла и не одобряет ваши занятия, а значит останется дома, когда вы в обществе констебля и верного слуги, помчитесь распутывать это дело. Довожу до Вашего сведения, что в этот самый момент, когда вы слушаете текст письма, я стою возле Маргарет Хиггинс, и лезвие моего кинжала упирается ей в горло. Однажды, много лет назад, Вы и ваш проклятый талант, лишили меня женщины, которую я любил. Сегодня я великодушно дарую Вам шанс, которого Вы мне не дали. У Вас есть выбор, если вы застрелите констебля Пибоди Воксона, в течение минуты, после выслушивания письма, я подарю вашей жене жизнь. Если вы не захотите становиться убийцей, которых выводили на чистую воду, в течение большей части жизни, я перережу глотку Маргарет. Даю слово Короля Хургары, что я помилую женщину, если вы уложите констебля выстрелом в лицо. Примечание: стрелять надо наверняка, в голову, никаких щадящих выстрелов в ноги или туловище делать нельзя. В толпе окружающей Вас есть один человек с глазом Фуарги, и я узнаю о вашем решении сразу же, как только вы его примете. Напоминаю - одна минута. Промедление смерти подобно!

Думаю, Вы сейчас жалеете, что сунули нос в мои дела, тогда давно на Востоке. Думаю, Вы слышали, что я всегда плачу по счетам, но верно не прислушивались к этим словам. Иногда я откладываю месть на долгие годы, только потому, что у меня очень, очень много дел. Но вот, наконец, я смог и Вам уделить минутку своего драгоценного времени.

С уважением, Себастьян Мур

P.S. Те три пули меня не убили.

Обвожу взглядом толпу. Незнакомых мне лиц не замечаю, но это ровно ничего не значит, глаз Фуарги можно подцепить к человеку и незаметно. Билли Эванс заканчивает:

- Силач протянул мне руку, а когда я вложил в ладонь письмо, ударил меня ножом в сердце. Упал на спину и увидел расцветающий в небе цветок. Красиво.

Билли замолчал. Я вглядываюсь в лица, окружающих меня людей. Если понять через чьи глаза, меня сейчас видит Король Хургары, у меня появится малюсенький шанс. К сожалению, одной минуты для этого недостаточно.

Констебль Пибоди заглядывает мне в лицо.

- Что случилось? - волнуется он, - Вы так побледнели!

- Пибоди, - тихо говорю я, глядя ему в глаза, - мне очень жаль, что так вышло.

Достаю револьвер из кармана плаща, и стреляю ему в правый глаз. Служитель закона падает, как подкошенный. Кричит в толпе женщина и я, не опуская руки с револьвером, оборачиваюсь вокруг своей оси. Люди отступают назад, на лицах шок, недоумение, испуг; круг образованный жителями городка моментально увеличивается в диаметре. Я вижу преподобного отца, который осеняет себя крёстными знамениями, и верно думает, что в меня вселился бес.

- Мне очень жаль, - громко повторяю я, - но мне не оставили выбора!

Джордж не отступает от меня, как прочие, но от удивления его рот распахнут, а вставная челюсть едва не вываливается в грязь. Все морщины на его лице, становятся в одно мгновение горизонтальными, а само лицо вытягивается ещё больше.

- Закрой рот Джордж, и иди к нашей двуколке. Объясню потом. Маргарет в опасности.

Надо отдать слуге должное, Джордж подбирает челюсть и направляется к повозке. Я смотрю на жителей поверх дымящегося ствола револьвера.

- Предупреждаю, - с угрозой в голосе говорю я, - тот, кто захочет мне помешать, получит пулю в лоб.

Иду следом за Джорджем и кольцо зрителей перед нами, размыкается. Люди пришли поглазеть на место убийства, но никак не рассчитывали, стать свидетелями второго убийства. Два убийства за день, немного перебор для такой глуши!

Начинают рыдать и всхлипывать женщины, мировой судья отступает с моего пути, но смотрит угрюмо. Старого чёрта не так легко выбить из колеи!

- Что происходит? - мрачно интересуется он.

Начну объяснять и мне придется задержаться. Тут в двух словах не объяснишь. Молча, прохожу мимо. Слышу, как кто-то в толпе, говорит шепотом:

- Мне кажется, он спятил.

Общеизвестно, что очень многие медиумы с годами, дряхлеют умом. Это наша профессиональная болезнь, так что версию о моём безумии, охотно примут на веру. Как бы дела не повернулись, мне не пить больше чая с этими людьми.

Джордж усаживается на место возницы, подбирает вожжи, я запрыгиваю в двуколку, падаю на скамью рядом с дворецким, и бросаю в пук седых волос, торчащих из уха:

- Гони домой!

Оглядываюсь на пустырь, в его центре мерцают теперь два отблеска. Толпа колышется и подаётся вперёд, шок от содеянного мной постепенно проходит, ещё несколько мгновений и многим людям придет в голову "светлая" мысль меня обезвредить.

Джордж привстаёт на сиденье, гикает дурным голосом и стегает поводьями по спине коня. Мы стартуем в облаке пыли и камней летящих из-под копыт и колёс. С грохотом проносимся через мост, и удаляемся от города, постоянно набирая скорость. Тем не менее, я хватаю Джорджа за плечо и кричу:

- Быстрее! Быстрее!

- Позвольте поинтересоваться, сэр, - кричит Джордж, подпрыгивая на сиденье и ежесекундно рискуя прикусить кончик языка вставными зубами, - что происходит?

- Мальца убили из-за меня, ему дали перед смертью прочитать письмо адресованное мне. Понимаешь? Он убрал местного медиума фальшивой телеграммой, зная, что констебль обратится за помощью ко мне! Фейерверк был нужен для того, чтобы тело нашли точно в запланированное время. Он знал, что Маргарет ненавидящая мою старую работу, останется дома, и сейчас с ней. Сказал, что убьет ее, если я не застрелю констебля! Оставил мне хреновый выбор. Это месть. За мои старые делишки.

Как не странно, впечатление такое, что Джордж меня понимает. Кивает седой головой.

- Никогда не слышал о том, чтобы отблеск использовали для передачи послания. Это очень коварно, сэр.

Ударяю кулаком по скамье.

- Это всё была ловушка! А я в неё попался!

- Мы оба попались, - грустно добавляет мой дворецкий.

Двуколка подпрыгивает на кочке и приземляется на дорогу, едва не разваливаясь на части. Скрипят рессоры и старые кости Джорджа.

- Кто этот он? - спрашивает слуга.

- Это было до нашей с тобой встречи, наши пути пересеклись на Востоке. Он получил три пули, а я познакомился с прекрасной женщиной. Старая история, я и думать о ней забыл. Что это!!

Мой последний выкрик адресуется зареву на горизонте. Без напоминаний, Джордж стегает взмыленного коня, и тот ещё быстрее вращает земной шар копытами. Сквозь мрак ночи проступает огненный палец.

Я с такой силой сжимаю рукоять пистолета, что кажется, ещё миг, и он рассыплется в пыль. Мне кажется, что огонь слишком медленно вырастает в размерах, хотя мой дворецкий развил сумасшедшую скорость. Уже видно, что горит моя усадьба. Мой и Джорджа дом. Наша тихая гавань.

Слуга охает и в свете приближающегося огня мне видны слёзы блестящие в глазах.

Палец огня упёрся в чёрное небо. Дым заслонил звёзды. Огонь ревёт, выжирая мой дом изнутри и снаружи. Мы подлетаем к воротам имения, и тормозим, едва не переворачивая двуколку.

- Что же это такое, - потерянно шепчет Джордж, - Что же это?

Пламя взмывает на высоту пятиэтажного дома. Всё видно, как днём. Сад тоже горит, я вижу горящие яблони и вспыхнувший, как спичку мольберт. Нечего и думать войти в дом, теперь это просто каменная коробка внутри столба огня.

Я замечаю тёмное тело, лежащее в опасной близости от огня, спрыгиваю с двуколки и бегу вверх по гаревой дорожке. Дорожка и земля вокруг изрыта следами автомобильных колес. Два, а может три автомобиля, были здесь совсем недавно.

По мере приближения к огню жар нарастает, и на моём лице проступает пот, когда я различаю, что тело возле огня это Бадди II, с простреленной в двух местах грудью. Замираю на месте и оглядываюсь.

Джордж, отставший от меня, кричит и показывает куда-то в сторону. Оглядываюсь и замечаю на склоне холма, лежащее тело в голубой ночнушке. Отблеска рядом нет. Хороший знак. Наверное.

Пытаюсь побежать, но ноги внезапно перестают меня слушать. Иду медленно, волоча ноги, как будто мне все девяносто. Джордж замирает на дорожке.

Марго лежит на боку, правый рукав ночнушки порван и я вижу длинную свежую царапину. Не столько присаживаюсь, сколько падаю рядом. Револьвер ныряет в траву. Переворачиваю жену, и укладываю её себе на колени, убираю волосы со лба. Глаза закрыты, под левым отливает красным огромный кровоподтёк, но Марго дышит, я чувствую её сердцебиение всем своим телом! Прижимаю Марго к груди, зарываюсь лицом в её волосы, которые сейчас пахнут дымом. Не стоило мне сегодня оставлять тебя, любимая.

Поскрипывая туфлями, подходит Джордж.

- Как она?

- Жива, но без сознания.

С громким треском, внутрь дома проваливается крыша. Оглядываюсь на пожар. Себастьян Мур не просто спалил мой дом, он сжёг мою жизнь.

Джордж покашливает.

- Осмелюсь напомнить, сэр, что скоро здесь будут люди, которые постараются вас задержать. Не лучше ли будет...

Красноречивое многоточие повисает в воздухе. Устало качаю головой.

- Нет, Джордж. Я устал. Лет десять назад, пустился бы в бега не раздумывая, но теперь я слишком стар для этого. Слишком цивилизован. Другие медиумы допросят отблеск Билли, и мои мотивы станут ясны, хотя убийство констебля мне с рук не сойдёт. Надеюсь, мне дадут по минималке, и на свободу я выйду не слишком дряхлым дедом. В любом случае, - я глажу Марго по волосам, - её я сейчас бросить не могу.

Глава 2

Меня поместили в тюрьму Дерри.

Это столица графства, но по сути тот же Смоллвиль, только с несколько большим числом жителей, дерущих носы, перед жителями соседних городков. В городской тюрьме привыкли к козокрадам, местным зоофилам, и злостным неплательщикам алиментов. На меня смотрели, как на спятившего маньяка, чьи руки по локоть в крови некрещеных младенцев. Когда запирали в одиночную камеру, в коридоре стояли два констебя, а шериф Марлоу смотрел на меня сквозь прищур, держа руку на рукояти пистолета в кобуре.

На стене камеры были написаны два слова углём, одно ругательство, другое ЖИЗНЬ. Между ними поставлен знак равенства. Если бы у меня имелся кусочек угля, подписался бы.

Лёг на нары и провалился в сон. Впервые за много лет мне приснился отец. Во сне я был на кладбище, темнело, небо затягивали низкие грозовые тучи. Я не хотел идти к его могиле, но ноги сами меня понесли, как это бывает во сне. Могильный камень просел в землю, покосился, треснул в центре, оторвав имя от фамилии: сэр Малкольм- Хиггинс. В земле прямоугольная глубокая яма. Заглядываю внутрь. Отец стоит по колено в бурой воде, голова поднята и на меня смотрит бледное улыбающееся лицо. Сэр Малкольм Хиггинс машет мне рукой.

Просыпаюсь мокрый от пота, не сразу понимая, где я собственно нахожусь. Мрак, сгустившийся в камере, источает угрозу. Поднимаюсь с деревянных нар, чувствуя боль во всём теле. Достаю из кармана пузатые серебряные ходики на цепочке, и долго вглядываюсь в циферблат. Четверть восьмого. Скорее всего, сейчас вечер следующего, за убийством дня.

В коридоре раздаются шаги, щёлкает выключатель и открывается, обитая металлом дверь.

- Бартоломью Хиггинс, на выход!

Меня допрашивает шериф Марлоу. Рыжий констебль тщательно записывает мои показания, высунув изо рта кончик языка. Он похож на школьника конспектирующего лекцию.

Шериф больше не смотрит на меня, как на монстра и руки его сложены на столе, а не щупают рукоять пистолета. Судя по всему, отблеск Билли Эванса допросил другой медиум, и убийство констебля предстаёт теперь в несколько ином свете.

Мне дают прочитать свои показания, и поставить подпись. Шериф Марлоу вздыхает, и смотрит на меня мрачно из-под кустистых бровей.

- Итак, сэр Бартоломью, - говорит он, - вы застрелили представителя власти, потому что некий Себастьян Мур, обещал зарезать вашу жену. Но с чего вы взяли, что этот человек сдержит слово и убьет Маргарет Хиггинс, если вы не застрелите Пибоди? Иными словами, с чего вы взяли, что это не пустая угроза?

Я не знаю, что сказать шерифу, никогда в своей жизни ни сталкивавшемуся с такими людьми, как Король Хургары. Любые мои объяснения, будут казаться надуманными, как байки старика.

- Видимо, мне нужен адвокат.

Шериф криво улыбается, наклоняется над столом, сцепив пальцы в замок.

- Думаю, вам надо запастись терпением.

Лежа на неудобных нарах, вспоминаю Хунгару. В последние годы я набрасывал собственные воспоминания, планируя позже объединить их в мемуары. Бумага сгорела, но наброски сохранились в моей голове. Главы, посвященные Хунгаре всегда мне не нравились, и теперь я размышлял, как описать город, одновременно похожий на наш цивилизованный мир, и одновременно (и в этом его опасность) совершенно нам чуждый. Живущий по своим законам. Похожий то на прекрасный сон, то на кошмар. Безумный. Непредсказуемый. Изумительный.

Хунгара это...

Я задремал под утро, и тут же резко проснулся, разбуженный чувством неведомой опасности. В моих ногах клубился туман. На глазах туман соткался в человеческую фигуру, висящую в полутора метрах над землёй. Я разглядел бледное прозрачное лицо, с кровавой раной на месте правого глаза, странно деформированные руки, и ноги соединяющееся вместе, сильно вытянутые и загнутые внизу, на манер перевёрнутого вопросительного знака.

Призрак был едва различим, прозрачен и слаб. Его единственный глаз посмотрел на меня, губы зашевелились, но не единого звука не раздалось в тишине камеры. Это был Пибоди Воксон, собственной персоной.

Некоторое время я, потрясённый, рассматривал призрак убитого мной человека, а затем отвернулся к стене и уснул. Меня охватило странное спокойствие, теперь, когда последняя надежда на благополучное завершение дела исчезла, можно больше не волноваться об адвокате, присяжных и суде.

Призрак днём не исчез. Теперь он висел в углу камеры, медленно набирая плотность и меняясь. В течение дня фаланги его пальцев несколько удлинились, а в единственном глазу зажёгся красный огонёк. Иногда он пытался мне что-то сказать, но с губ его не срывались звуки. Пока.

Жить мне оставалось не больше семи дней.

Происходили необычные вещи. Меня больше не вызывали на допросы, ко мне не приходил адвокат, и на все мои вопросы, констебль три раза в день приносящий еду на подносе, отмалчивался. Я не знал, что с Марго и Джорджем, мне не разрешили передать на волю письмо и любые визиты ко мне были запрещены.

Так прошли два самых тоскливых в моей жизни дня.

На третий, дверь в мою камеру открылась, и рыжий констебль до этого записывавший мои показания, сказал:

- Сэр, Бартоломью Хиггинс, на выход.

Когда я выходил из камеры, призрак Пибоди покинул облюбованный угол и потянулся следом. Рыжий констебль никак не прореагировал на его появление.

Меня провели в кабинет шерифа, но за столом шерифа Марлоу, на его стуле, сидел незнакомый мне молодой человек. Констебль подвёл меня к столу, усадил на стул и поспешно вышел из кабинета. Теперь мы остались втроём: я, незнакомый мне молодой человек и призрак Пибоди, обосновавшийся над моим левым плечом.

Мужчина напротив разительно отличался от провинциальных полицейских, он был одет в дорогой костюм тройку, сидевший на нём, как влитой и явно сшитый на заказ. Волосы были уложены в идеальный пробор, зафиксированный лаком, на пальце левой руки массивный золотой перстень с топазом. С красивого лица на меня смотрели умные голубые глаза.

На вид ему было не больше двадцати пяти лет, и хотя я был уверен, что вижу его впервые в жизни, что-то неуловимо знакомое было в его облике.

Мужчина напротив улыбнулся, показав мне крепкие белые зубы.

- Добрый день, мистер Бартоломью. Закурите?

Он протянул мне раскрытый золотой портсигар, и я, секунду поразмыслив, выудил из него тонкую коричневую сигариллу. Мне пришлось нагнуться над столом, прикуривая от бензиновой зажигалки. Рука незнакомца пахла кремом для кожи, а ногти идеально обработаны пилочкой.

За проведённые в тюрьме дни, я стал вонять потом, а лицо моё покрылось хрустящей седой щетиной. Тем не менее, я продолжал сохранять спокойствие человека, которому больше не на что надеяться.

Затянулся и выпустил в потолок струю ароматного дыма.

- Прежде чем представится, - сказал холёный незнакомец, - я хочу уточнить один момент.

Он раскрыл папку, лежащую перед ним на столе, и вынул листок с моими показаниями.

- Всё здесь сказанное, правда?

Я ограничился кивком.

Он сощурился, разбирая мелкий почерк констебля.

- Вы говорите, что человека стоящего за всем этим, зовут Себастьян Мур и вы познакомились на Востоке?

- Совершенно верно.

- В своём письме, он упоминает какую-то женщину и три пули, которыми его ранили. У вас был конфликт, и последние события это запоздалая месть?

- Точно.

- Могу ли я предположить, что тогда, на Востоке, вы были знакомы с Себастьяном Муром?

Он задает этот вопрос спокойным тоном, но у меня чувство, что ответ для него важен.

- Можете предположить и будете совершенно правы.

- Вы лично видели, короля Хургары?

- Да, как вас сейчас!

Незнакомец довольно улыбается, и, достав из визитницы, прямоугольник белого картона пасует мне его по поверхности стола. Читаю:

Адам Джонс

Старший следователь

АНБ

В правом углу герб империи, вытесненный золотом.

Вглядываюсь в старшего следователя внимательнее, определённо, он похож на своего отца.

- Инспектор уголовной полиции Брайан Джонс ваш отец, не так ли?

- Да.

- Мы с ним были знакомы.

Кивает.

- Я знаю, я рос на рассказах о ваших с ним приключениях.

Ничего удивительного в том, что сын моего старинного друга, сделал головокружительную карьеру в столь молодом возрасте. Если он унаследовал хватку отца и ум матери, то его ждут блистательные вершины. "Агентство национальной безопасности" - ну надо же!!

- Как поживает отец?

Адам мрачнеет.

- Не так хорошо, как хотелось. Как только вышел на пенсию, сильно сдал. Врачи говорят, что у него рассеянный склероз, помнит события тридцатилетней давности лучше, чем вчерашние.

Покачиваю головой. Образ дряхлого склерозного старика никак не хочет вытеснять образ зрелого, крепкого, уверенного в себе мужчины. Время беспощадно.

- Итак, Адам, давайте перейдём к делу. Что старший следователь АНБ делает в нашей глуши? Я далёк от мысли, что вас привела моя с отцом дружба.

- Я хочу предложить вам сделку.

Адам Джонс откидывается на спинку стула, смотрит серьёзно, выглядя в этот момент старше своих лет.

- У меня очень серьёзные полномочия, и я могу вот так, - он поднимает руку и щёлкает пальцами, - вытащить вас из тюрьмы. Дело закроют, суда не будет, и вы станете чисты перед законом, как банный лист.

- Должен признать, звучит заманчиво. Но что вы потребуете взамен?

Он улыбается.

- Думаю, вам это понравится. Вы поможете нам поймать Себастьяна Мура.

Адам Джонс говорит долго, а я внимательно слушаю, не перебивая.

Всё началось со слухов, циркулирующих в криминальной среде, на которые компетентные органы, поначалу не обращали внимания. У преступников своя мифология, свои герои и свои страшилки. "Невидимка" был скорее страшилкой, чем героем, которой пугали друга - друга самые матёрые преступники Империи. Безжалостный, коварный, умный, рассчитывающий свои планы в мельчайших деталях, король преступного мира, невидимый кукловод, дёргающий за сотни нитей. Никто не знал, как он выглядит, но все знали, что дорогу ему лучше не перебегать. Ходили леденящие душу истории о том, как "Невидимка" расправляется со своими врагами. Слухи. Легенды. Мифы.

Постепенно, стали замечать, что криминальное лицо Империи, меняется. С главами преступных группировок, отличающихся неуживчивым характером, как то очень уж часто стали происходить несчастные случаи. Громких преступлений стало меньше, и складывалось впечатление, что преступность уходит в тень. Одновременно, в разных частях Империи, люди занимающие посты в учреждениях власти, стали приходить к выводу, что за многими преступными группировками стоит один и тот же человек. Наверх пошли рапорты, и к слухам криминального мира стали прислушиваться. Сначала никто и предположить не мог, как серьёзно обстают дела, и АНБ "Невидимкой" не занималась. Всё изменилось, когда один высокопоставленный член кабинета министров, покончил с собой, предварительно отправив письмо в полицейский департамент. В письме он признался, что многие годы был объектом шантажа и угроз, принимая политические решения, которые ему диктовались неизвестными людьми, в серьёзности намерений которых у него не было не малейших сомнений. Допросили его отблеск, и пришли в ужас, оказывается, многие медиумы были у "Невидимки" на крючке, и озвучивали совсем другие показания, нежели те, что на самом деле говорили отблески. В таком разе под сомнения ставились смерти политиков за последние годы, выглядевшие совершенно естественными. Попытались распутать клубок, но подозреваемые исчезли, как по мановению волшебной палочки, ни оставив после себя ни следов, ни отблесков.

Подключилось АНБ, привлекло лучших медиумов страны, способных допросить четырехмесячный отблеск, стало копать и в свою очередь, пришло в ужас. Картина выходила жуткая. Долгие годы, исподволь, оставаясь в тени, осторожно, но и жёстко, всей внутренней политикой Империи, и в меньшей степени её внешней политикой, управлял человек, чьё существование совсем недавно считали выдумкой. Он строил свою власть на запугивании, виртуозном терроре, и в то же время на способности озолотить нужного человека. Этот человек пустил щупальца во все аппараты власти, сам обладал огромной властью, при этом оставаясь неуязвимым по одной единственной причине - он был невидим. Все нити способные привести к нему, безжалостно обрывались, исчезали люди, а иногда, когда отблеск не мог сболтнуть лишнего, тело находили, с содранной кожей или без гениталий, языка и конечностей. "Невидимка" построил свою Империю на крови и ужасе, и многие свидетели предпочитали тюрьму даче показаний против его приспешников.

При АНБ организовали специальный отдел с неограниченными полномочиями, включили в него лучших специалистов, но за три года своего существования, результаты были не так, чтобы очень впечатляюще. Узнали, что "Неведимка" появился в Империи дет десять тому назад, что звали его Себастьян Мур, и приехал он с Востока, а именно из Инэдии, где занимался такой же преступной деятельностью, но в несколько меньших размерах. Первоначально он занимался контрабандой наркотиков с Востока, но постепенно запустил свои руки во все отрасли преступного бизнеса, при этом походило на то, что в лицо его никто, или почти никто не видел. Он связывался с нужными людьми, через своих помощников и было похоже, что эти помощники преданы ему до гробовой доски.

Попытались раскопать его прошлое на Востоке, но узнали не многое. Видимо перед отбытием на островную Империю, Себастьян тщательно зачистил концы. Несмотря на продолжительное отсутствие в самой Инэдии и, особенно в столице Хунгаре, его именем продолжали пугать детей.

АНБ разослало секретные директивы во все полицейские участки страны, с требованием рапортовать наверх обо всех делах, когда упоминается имя Себастьяна Мура, и принялась ждать, как рыбак, одновременно закинувший сотню удочек, ждёт поклёвки.

Адам Джонс разводит руками.

- Собственно так, я здесь и оказался.

Старший следователь АНБ говорит серьёзно, о серьёзных вещах, но меня не покидает ощущение, что для молодого человека это игра в прятки. Никаких личных мотивов, и никакого понимания того, что за пиранью они пытаются поймать.

- После того, как стало известно о его существовании, "Невидимка" утроил собственную осторожность, свернул, по всей видимости, некоторые операции, и стал выжидать. Три года он осторожничал, однако в последние недели, отошёл от собственных правил. Были убиты около десятка людей, так или иначе мешавших ему или его деятельности, в течение последних лет. У нас складывается впечатление, что он начинает приводить в действие план, о деталях, и масштабности которого, нам остаётся только гадать. Мы надеялись, что развив такую бурную деятельность, король преступного мира совершит ошибку. Возможно, уже совершил.

Адам смотрит на меня с выражением. Усмехаюсь.

- Считаете, что его ошибка, я?

- Он оставил вам жизнь, рассчитывая на то, что вас запрут в тюрьме, а ключ выкинут. Убийство констебля, в Империи карается сурово, пусть даже вы и спасали жизнь жене. Однако, я даю вам свободу, и шанс поймать негодяя. За три года, вы единственный знакомый нам человек, который видел "Невидимку" в лицо. Да. Я думаю, он совершил ошибку.

Я отворачиваюсь от Адама Джонса и целую минуту смотрю в окно. Думаю. Даже в окно кабинета шерифа, вставлена решётка. Я вижу серое небо разбитое, на равные квадраты. Будто смотришь на собранную детскую головоломку.

- Адам, ты говорил, что отец рассказывал тебе о наших с ним приключениях?

- Да.

Поворачиваюсь, и смотрю в голубые глаза.

- Он что упоминал, мою тупость?! Говорил, что Бартоломью Хиггинс глуп и несообразителен?

Адам, не понимающий, куда я собственно клоню, качает головой.

- Если вы хотите, чтобы Бартоломью вам помог избавить Империю от паразита, стоит быть с ним честным. Это справедливо, так?

- Думаю, это и впрямь будет справедливо, - задумчиво тянет Адам.

- Я убил констебля, и совершил это на глазах целого городка, где меня знает каждая собака, а вы, Адам, говорите мне, что дело закроют, и я буду чист перед законом! Думаю очень легко бросаться подобными обещаниями, зная, что человек перед вами обречён.

Адам Джонс театрально поднимает правую бровь.

- Что вы имеете в виду?

Указываю пальцем на призрак Пибоди Воксона.

- Не стоит разыгрывать удивление, Джонс, вы прекрасно видите призрак.

Теперь он не разыгрывает удивление, Адам и в самом деле удивлен. И немного смущён.

Откашливается.

- Я приношу извинения, отец упоминал, что вы наблюдательны, но это если честно превосходит моё понимание. Как вы догадались, что я вижу призрак?

- Легко. Вы на него не смотрели. Человек не способный видеть отблески и призраков, интуитивно их чувствует, хотя и не отдаёт себе отчёта в том, что собственно он чувствует. Это пресловутое шестое чувство. Обычный человек бросил бы взгляд на вплывшего в комнату призрака, и тут же бы перевёл взгляд на меня, однако вы столь сильно боялись выдать свою осведомлённость, что смотрели куда угодно, только не на моё левое плечо. "Третий глаз" передаётся по наследству, у вашего отца его не было, но видимо был у вашей матери, которую я плохо знал. Талант скудный, насколько я понимаю в таких вещах. У вас расширены зрачки, по всей видимости, вы принимаете стимуляторы, одни их этих современных, синтетических, способных повышать чувствительность медиума в десятки раз.

Он хлопает в ладоши.

- Браво. Снимаю шляпу. Должен признать это впечатляет. Тем охотнее я хочу заполучить вас в нашу команду.

- Если хотите, чтобы я помог вам поймать "Невидимку", вы должны согласиться на несколько моих условий. Во-первых, - я начинаю загибать пальцы, - мне нужны гарантии, что дело об убийстве констебля закроют. Во-вторых, я хочу встретиться с женой. В третьих, мне нужен мой дворецкий. В четвёртых, я хочу принять ванну и сменить свой гардероб. Все мои документы сгорели, на их восстановление уйдёт время, которого у меня нет, а значит снять деньги с банковского счёта не получится. Мне нужны наличные. И наконец, пятый пункт, без которого первый теряет всяческий смысл. Мне нужно обещание, что вы используете все резервы АНБ, чтобы избавить меня от этого!

Я указываю пальцем на висящего в воздухе Пибоди. За прошедшие дни, констебль растерял большую часть человеческого облика, лицо вытянулось вниз, нижняя губа оттопырилась, показав прозрачные острые зубы. Глаз горит огнём. Из прострелянной глазницы стекает кровавая слеза. Пальцы удлинились, прибавив по несколько фаланг, а ногти заострились.

Адам задумчиво разглядывает призрака.

- Гарантии насчёт убийства констебля я дать не могу. Это вне моих полномочий. Вам надо говорить с Полковником, а для этого надо приехать в столицу. Со своей стороны, заверяю вас, что приложу максимум усилий, чтобы убедить Полковника, в вашей полезности для дела. Деньги я вам дам. Ваш дворецкий Джордж сейчас в Дерри. Ваша супруга сейчас у родителей в соседнем графстве, мы можем завернуть туда по дороге в столицу, но ставлю вас в известность, что Маргарет Хиггинс мы допросили, и ваше свидание будет, по сути, тратой времени, которого у вас не так много осталось. Я не знаю, существует ли способ избавить вас от этой напасти, но я не слишком большой специалист в подобных вопросах. Уверяю вас, что за последние годы, наука шагнула далеко вперед, и наше агентство находится на переднем рубеже технической революции. Если есть способ "отвязать" призрака, мы его найдём.

Протягиваю Адаму Джонсу руку.

- Меня устраивают ваши условия.

Обмениваемся рукопожатиями.

- Как думаете, сколько у вас в запасе времени? - спрашивает Адам, кивая в сторону призрака.

- Дня четыре у меня есть. Может пять. Сложно сказать, я никогда не занимался магией, и даже не знал никого, кто занимался бы привязыванием призрака. Это большая редкость в наши дни, и, по слухам, подобная процедура стоит целое состояние.

- Сложные заклинания?

- Не только. Колдун "привязывающий" призрака, теряет часть жизненной энергии. Практически, он лишается нескольких лет жизни, а человек достигший успехов в колдовстве, обычно пребывает в том возрасте, когда начинаешь ценить каждый день жизни, не то что год. Честно говоря, меня эти соображения удивляют. Кто мог сделать это с Пибоди? Неужели "Невидимка"?

Адам Джонс покачивает головой.

- Тут я могу внести некоторую ясность. В личном деле Пибоди Воксона, упоминаются его родители, в частности говорится, что его мать занималась ведовством. Видимо она и сделала "привязку" призрака сына к его вероятному убийце. С точки зрения матери поступок оправдан, и нескольких лет своей жизни, ей для такого дела было не жалко.

- Она...

- Умерла много лет назад, ещё до вашего приезда в графство.

Задумчиво разглядываю безмозглое лицо бывшего констебля. Скоро призрак нальётся силой, станет слышен его голос, и острые, как бритва когти вопьются в плоть. Призрак не слишком сложно изгнать, но сделать это можно только тогда, когда он полностью проявится, и сам процесс займёт некоторое время. Достаточное для того, чтобы он успел распотрошить человека к которому "привязан".

- Глаз Фуарги, - вспоминаю я, - у кого-то в толпе на пустыре был "глаз Фуарги". Посторонних я не заметил, так что это был кто-то из местных. Это магия оставляет отчётливый след, можно найти и допросить этого человека. Глаз можно подцепить незаметно, но всё равно нужен физический контакт, состоявшийся в тот же день, что и убийство. Он мог заметить подозрительного незнакомца, и...

Адам меня перебивает.

- Мы допросили и осмотрели всех жителей городка. Никаких следов подсаженного "глаза Фуарги" обнаружено не было.

- Вы допросили всех?

Он грустно улыбается.

- К сожалению, всех, кроме одного. Преподобный отец Томас Уилсон в тот вечер бесследно исчез.

Мы понимаем друг друга без слов.

- Концы в воду, - говорит Адам.

- Он не любит оставлять следы, - добавляю я.

Существует небольшая вероятность того, что преподобный отец был человеком "Невидимки", но я так не думаю. Томас Уилсон был переведён в наш приход семь лет назад, и за эти годы пустил корни в землю. Стал неотделим от церкви. Думаю, его выбрали из-за большого роста, позволяющего следить за происходящим поверх голов, и потому, что он собственно преподобный отец. Уж кто-кто, а служитель церкви, обязательно будет присутствовать на месте убийства.

- Поверьте мне сэр Бартоломью, мы не теряли времени даром. Другого следа нет. Только вы. И ваше прошлое.

Адам протягивает портсигар.

- Расскажите о вашей встрече с Себастьяном Муром.

Прикуриваю от бензиновой зажигалки старшего следователя, и снова ощущаю запах крема для кожи. Невольно вспоминаю Брайана Джонса, отец с сыном в чём-то похожи, а в чём-то полные противоположности.

- Это было очень давно.

- В каком году?

Невольно улыбаюсь.

- Когда мне было столько лет, сколько вам сейчас Джонс, я мог вспомнить в каком месяце какого года, перестал писать в постель, но сейчас, все прожитые годы сливаются в одну длинную жизнь. Это было давно. Лет двадцать пять - тридцать назад. В те годы я много путешествовал. Недавно я вычитал в одном медицинском журнале, что страсть к путешествиям, это разновидность психической болезни. Наверное, я был болен. Не мог провести на одном месте больше месяца, постоянно переезжал с места на место, зарабатывая на жизнь своим умением видеть "отблески". Скажу без ложной скромности - я повидал мир. Причём не те декорации, что привыкли видеть туристы, я бродил за кулисами.

Адам Джонс замирает на стуле, с зажигалкой в руке. Незажженная коричневая сигарилла свисает изо рта. Он слушает внимательно, а перед моим взором, из тумана воспоминаний встают золотые купола мечетей.

- Когда я прибыл в Хунгару, то считал себя прожженным, опытным путешественником, видевшим многое, и утратившим способность удивляться. Я ошибался. Не знаю, может за прошедшие годы Хунгара и стала цивилизованным городом, но тогда, столица Инэдии лишь прикидывалась европейской столицей. Хунгара жила по своим законам. Это был прекрасный и одновременно ужасный город. Не знаю, как можно описать впечатления от колыбели взрастившей своего Короля. Хунгара это...

Во внутреннем дворике тюрьмы стоят два чёрных громоздких автомобиля марки "Герцог". На капотах одинаковые блестящие фигурки крылатых женщин, замерших в полёте. Хромированные решётки радиаторов, блестят в полуденных лучах солнца. Возле автомобилей пять человек в строгих серых костюмах, с характерными выпуклостями под пиджаками. В тени тополя стоит Джордж, смотрящий на меня со своей всегдашней невозмутимостью.

- Добрый день, сэр, - приветствует он меня, так, будто мы не виделись несколько часов, и за это время я не успел никого убить, и попасть в тюрьму.

Киваю.

Адам Джонс сбежавший следом за мной по ступенькам крыльца с резвостью молодой гончей взявшей след, хлопнул в ладоши.

- Не будем терять время, - указывает пальцем на ближайший ко мне автомобиль, - вам с дворецким туда.

Молодец с зубочисткой во рту услужливо открывает дверь. Усаживаюсь на заднее сиденье обтянутое кожей, на окнах тёмные занавески, Джордж устраивается рядом, поскрипывая ревматическими суставами.

- Должен заметить, - произносит он, - выглядите вы не лучшим образом.

Похлопываю Джорджа по плечу.

- Всё что мне нужно, это горячая ванна, бритва и комплект чистого белья! А всё это, мои новые друзья обещали мне предоставить.

Молодец с зубочисткой захлопывает дверь, поворачивается на каблуках и шагает к водительской дверце. Я успеваю заметить коричневую кожаную кобуру под пиджаком с автоматическим пистолетом.

- Что происходит? - шепотом спрашивает дворецкий.

Молодец с зубочисткой садится за руль, а рядом с ним устраивается Адам Джонс. Он оборачивается и подмигивает мне.

Остальные солдатики набиваются во второй автомобиль, рокочут моторы, и сиденье подо мной начинает дрожать, как спина зверя изготовившегося к долгому бегу. На крыльце стоит шериф, мрачно взирающий на наш отъезд. По всей видимости, он не рад тому, что не увидел на мне наручников. Рыжий констебль начинает отпирать металлические ворота.

Адам наклоняется к нам с Джорджем.

- Насколько я понял, вы двое доверяете друг другу безоговорочно. А значит, вам есть, что обсудить. Занавески лучше не открывать пока мы не покинем Дерри.

Он улыбается и задёргивает шторку между задним и передним сиденьем. Теперь мы отделены от всего остального мира плотной тканью, едва пропускающей солнечный свет. Автомобиль трогается. Джордж поворачивается ко мне.

- Сэр, что происходит? - повторяет он свой вопрос.

От верного слуги, ставшего за многие годы другом, секретов нет. Я рассказываю всё. Когда заканчиваю, колёса машины громыхают по мосту, а ускорение вдавливает меня в спинку сиденья. Мы выехали из города.

Джордж шлёпает губами, "переваривая" мой рассказ. Взгляд упёрт в шторку отделяющую заднее сиденье от переднего. Спрашивает:

- Призрак Пибоди Воксона, он и сейчас рядом с тобой?

Отодвигаю шторку на окне и выглядываю на улицу. Призрак мчится рядом с автомобилем, будто привязанный на невидимый канат.

- Ага. Только при свете дня он совсем прозрачный, и разглядеть его сложно, как стеклянную поделку в аквариуме с водой. Но это ненадолго.

Возвращаю шторку на место. Джордж покачивает седогривой головой.

- Не слышал, чтобы призрак кто-то смог отвязать от себя.

- Я тоже. Но, тем не менее, верю, что способ существует, и я его найду.

- А если нет?

Пожимаю плечами.

- Потрачу оставшееся мне время на поиск "Невидимки". Спою свою лебединую песню.

- Спешу заметить, - Джордж разворачивает плечи, - что я присоединю свой голос к вашей песне.

- Спасибо Джордж, я в тебе и не сомневался. Надеюсь, это будет дуэт, который запомнится.

Расчувствовавшийся слуга украдкой вытирает слезу.

- Джордж, мне хочется узнать, что было после того, как на меня надели наручники.

- Конечно, сэр, я понимаю ваше любопытство. Леди Маргарет перевезли в Смолвилль, к доктору Питерсону, и, пока я был рядом, она так и не пришла в сознание. Вас увезли в Дерри, и я решил, что мой долг быть рядом с вашей женой, раз быть рядом с вами у меня не получается.

Киваю. Направление мыслей у Джорджа правильное.

- Однако уже на следующий день, за леди Маргарет приехал отец, и забрал её домой. Он сказал, что ни он сам, ни его дочь в моих услугах не нуждаются. Это было сказано в жёсткой, бескомпромиссной форме. Извините сэр, я не смог его переубедить.

- Тебе не за что извинятся, верный друг. Просто неприязнь к зятю, распространилась и на его слугу. А сама Марго?

- Она спала. Доктор Питерсон сказал, что сон лучшее лекарство от шока. Её перенесли в специально оборудованный дилижанс и увезли в поместье родителей. После этого я поехал в Дерри, где узнал, что к вам в тюрьму никого не пускают. По правде говоря, я попал в затруднительную ситуацию - все мои сбережения сгорели в доме, документы тоже сожрал огонь, к счастью меня приютил хозяин гостиницы Поль Вером, с которым я познакомился на ежегодном конкурсе сельхозкультур графства, в позапрошлом году. У нас вышел небольшой спор по поводу выращивания тыкв, но, несмотря на наши разногласия, мы расстались довольные друг другом. Аргументы, приводимые в споре, произвели впечатление на обе стороны.

- Разносторонность твоих интересов Джордж, поражает.

С горделивым поклоном, он принимает комплимент.

- Поль был столь любезен, что выделил мне комнатку в своей гостинице и открыл кредит в ресторане. Я каждое утро стал навещать тюрьму, надеясь, что запрет на посещения снимут, пока сегодня днём, вернувшись в гостиницу, не увидел двух парней из Агенства.

В спокойном тоне проскальзывают драматические нотки. Джордж пережил несколько крайне неприятных дней. Сжимаю плечо друга.

- Кто-то пожалеет, что прервал наш пенсионный отдых Джордж. Обещаю. Наши пороховницы полны пороха, и мы сумеем отомстить!

Дворецкий задирает подбородок.

- Сэр, - торжественно произносит он, - они выбрали не тех старичков!

Отдёргиваю занавеску на окне, снаружи мелькает однообразный залитый солнечным светом пейзаж: вересковые пустоши. Проносится деревянный указатель: ВЫ ПОКИДАЕТЕ ГРАФСТВО ЭЛЕФЕКС. Я покидаю графство таким же, каким приехал сюда пятнадцать лет назад: без жены, без пенни в кармане, и с крайне туманными перспективами. Невольно, наваливаются воспоминания. Как всё начиналось? Где настоящее начало моей истории?

Мемуары Бартоломью Хиггинса, медиума в седьмом поколении (отрывок)

Отец нашёл меня на чердаке, среди пыльных сундуков, старых книг, издырявленных пулями кирас, кусками ржавых доспех, засиженных мухами портретов родни в деревянных рамах, и прочего хлама, который в детских глазах имеет статус сокровищ.

Он смахнул широкой ладонью пыль с сундука и сел рядом со мной. В потоке солнечного света льющегося из круглого чердачного окна, затанцевали пылинки.

- Ты пробрался в бабушкину комнату.

Это не был вопрос. Простая констация факта.

Я уныло кивнул.

- Ты увидел её отблеск?

- Да.

- У тебя были зелёные очки?

- Я взял с собой бутылочное стекло, но оно не пригодилось. Я увидел её невооружённым взглядом.

Отец поглядел на меня с любопытством.

- Совсем немного людей в мире способны увидеть отблеск невооружённым взглядом, без препаратов, и после сорока дней.

Я взглянул на отца снизу вверх.

- Ты можешь?

- Да.

- Сочувствую.

Я отвернулся от отца и принялся изучать паутину, сияющую на солнце серебром.

Тяжелая отцовская рука легла мне на плечо.

- Не стоит относиться к этому, как к проклятью. Это дар. Просто надо знать некоторые правила.

- Какие правила?

- Твоя мать сердита на тебя, за ослушание, но я даже рад тому, что ты пробрался в бабушкину комнату. Я понимаю, почему ты это сделал, и доволен, что пришло время нашего с тобой разговора.

Я украдкой взглянул на лицо отца. Обычно улыбчивое, оно в эти секунды было серьёзным.

- Как думаешь, кого ты видел в комнате бабушки?

Я удивился.

- Как кого? Бабушку конечно!

- Нет, - рука отца переместилась с моего плеча на голову и взъерошила волосы, - Ты видел отблеск бабушки. Запомни - отблеск! Это две большие разницы! Отблеск это не слепок бабушки, чудом задержавшийся на земле. Это не дух, приведение, или, не дай боже, призрак. Это не её душа, а всего лишь память человека.

Я пожал плечами.

- Какая разница. Человек это и есть память!

Отец покачал головой.

- Есть большая разница между этим, - он приложил руку к своему лбу, - и этим, - отец переложил руку на сердце.

- Не понимаю. Всем известно, что отблески говорят правду. На этом построена вся твоя работа, все полицейские расследования, и вообще весь наш мир!

- Конечно, - мягко согласился отец, - отблеск не может солгать. Он скажет, кто его убил, как и когда. Вспомнит любую деталь своей жизни. Любой факт биографии. Но есть правила медиумов, которые мы неукоснительно соблюдаем. Мы никогда не спрашиваем отблеск о личном. О его эмоциях. О том, кого он любил при жизни, а кого ненавидел.

Я вскинулся. В глазах защипало, а лицо отца сделалась нечётким, как на старых портретах предков, нас окружающих.

- Бабушка сказала..

- Я не хочу ничего знать о вопросах, которые ты задавал её отблеску, и об ответах тобой полученных, - грубо оборвал меня отец, - Правила появились не случайно. Запомни сынок, очень часто сам человек не знает о себе всей правды. Мы врём сами себе. Наша голова заполнена пустыми обидами, и если забрать у нас сердце, останется только ненависть. Запомни сынок, и больше никогда не повторяй этой ошибки, если не хочешь больше слышать чудовищных вещей - отблеск это голова человека, а не его сердце.

Автомобиль остановился на перекрёстке, возле дорожного указателя. Отдёрнулась шторка и Адам Джонс, положив локоть на спинку сиденья, перегнулся к нам.

- Мистер Бартоломью, напоминаю вам, что поездка к вашей жене, является, по сути, тратой времени. Прошу вас одуматься, и поехать прямиком в столицу, где мы объединим усилия, чтобы поймать "Невидимку".

- Мистер Джонс. Сэр. Вы способны видеть призрак играющий роль дамоклова меча, и как никто другой понимаете, что возможно жить мне осталось несколько дней. Я должен её увидеть.

Глава 3

Отец Маргарет при ходьбе опирался на тяжёлую трость с набалдашником в виде головы пса, каждый раз при виде меня, пальцы на голове собаки бледнели, и я не мог отделаться от мысли, что тесть хочет огреть меня тростью по спине.

Сэр Джозеф Эберкромби меня не любил, этому было много причин, и не последняя заключалась в том, что зять младше его лишь на десять лет. Этот массивный, состоятельный господин, никогда открыто не показывал неприязнь, тем не менее, я всегда знал о его отношении, и он знал, что я знаю. Это был своего рода нейтралитет, который сегодня был хрупок, как никогда.

Бледные пальцы, сомкнувшиеся вокруг набалдашника трости, недобрый взгляд из-под кустистых седых бровей, плотно сжатые губы. Тесть принимает нас в гостиной, обстановка которой для всего мира - ретро, а для нас с Джозефом Эберкромби - модерн.

- Я думал, ты Бартоломью, в тюрьме.

Прежде чем ехать в родное поместье Маргарет, я вынудил Адама сделать остановку в ближайшем городе. Мы задержались в гостинице, куда мне привели парикмахера. Я принял ванну, мои седеющие волосы уложили в причёску, а усы вырвали из объятий щетины. Джордж, прекрасно знающий мой размер, купил мне полный гардероб джентльмена собравшегося в долгую дорогу. Мы перекусили, и я вдруг понял, что тяну время. Визит в родное поместье жены, пугал меня по непонятным причинам.

- Меня отпустили.

На скулах тестя обозначились желваки.

- Я знаю, что ты сделал.

- Убил человека, чтобы спасти вашу дочь.

Он кивнул, сверкнув пятнистой лысиной.

- Я это ценю, - мрачно сказал Джозеф Эберкромби, - но также не забываю, почему её жизнь оказалась в опасности.

Наши взгляды встретились. Тесть мощный старик, нагоняющий страх на прислугу и соседей, но со мной этот номер не проходит никогда. Я не опускаю глаз. Это ещё одна причина его неприязни.

- Маргарет в порядке?

На мгновенье мне кажется, что трость мелькнёт в воздухе, плотина рухнет, и на меня обрушится поток упрёков. Этого не происходит. Тесть джентльмен ещё более старой закалки, чем я.

- Физически да, но я боюсь, происшедшее оставит неизгладимый след в её душе.

Бросаю взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж.

- Я хочу её видеть. Сейчас.

- Конечно, - в голосе тестя сожаление, - ведь ты её муж.

Поднимаюсь по широким дубовым ступеням, и толкаю дверь в спальню супруги. Маргарет Хиггинс в постели. Она лежит неподвижно, под пуховым одеялом, и смотрит на балдахин. На звук открывающейся двери никак не реагирует.

Неожиданно для самого себя, я тихо прикрываю дверь и иду к кровати на цыпочках.

- Привет Марго.

Роскошные волосы супруги убраны в розовый чепчик, худые руки лежат поверх одеяла, бледностью лицо спорит с подушкой, а синяк под глазом превратился в жёлтый полумесяц. У меня перехватывает горло.

Сажусь на стул и беру руку Марго в свою. Она вздрагивает, выдёргивает руку и подтягивает её к подбородку. В обратившимся на меня взгляде, на секунду мелькает ужас, затем они вновь становятся спокойными. Ненормально спокойными.

- Извини Бартоломью.

Голос Маргарет слаб, это почти шепот. Тень прежнего голоса.

С трудом выдавливаю из себя улыбку, надеюсь, что ободряющую.

- Ничего страшного.

Она вновь переводит взгляд на балдахин. Я замечаю на её бледном предплечье синяк по форме напоминающий мужскую ладонь. Моя правая рука сжимается в кулак.

- Мне всё рассказали, - тихо говорит она, - Я знаю, что ты убил констебля Пибоди Воксона.

- У меня не было выбора.

- Знаю. Это меня и пугает. Ты даже не видел другого решения.

- Его не было. Я не мог допустить, чтобы тебя убили.

Она заглядывает мне в глаза.

- Я жива только потому, что другой человек умер. Почему ты думаешь, что я более достойна жизни, чем он?

- Потому что я тебе люблю.

- Ты даже раскаянья не испытываешь, и совесть тебя не мучает.

Невольно бросаю взгляд через плечо. Моя скорая расплата висит под потолком, медленно вращаясь вокруг своей оси, как заторможенный волчок. Я не горжусь тем, что совершил, но приведись мне выбирать снова, повторил бы всё в точности также.

Пытаюсь подобрать слова, чтобы объяснить, и не могу.

Марго смотрит сквозь меня, или напротив, заглядывает внутрь, в потаённые глубины, куда она старалась не заглядывать все годы нашего брака.

- Что они сделали? - говорю я совсем не то, что следует.

- Не волнуйся за мою честь, - холодно говорит Марго, - она цела. Ублюдков я интересовала не более разменной монеты. Они ворвались в дом, застрелили горничную, меня ударили в лицо, и я потеряла сознание. Очнулась на улице, в окружение мужчин в чёрном, лица которых закрывали маски.

- Они все носили маски?

- Да.

- Ты не поняла, кто у них был за главного?

- Человек в чёрной маске. Он стоял поодаль, возле чёрного автомобиля, и походило на то, что все действовали с оглядкой на него. Я помню происходящее урывками, как плохой сон. Мужчина прижал меня коленом к земле, и бросил короткое: "не рыпайся". В его руке нож, а глаза сквозь прорези в маске смотрят на человека возле автомобиля. Вспыхивает дом, и в свете огня я замечаю женщину на заднем сиденье автомобиля. Она сидит ко мне спиной, и я вижу только копну рыжих волос, мужчина в чёрной маске наклоняется к женщине, выслушивает и, распрямившись машет рукой. Убийца убирает колено с моей груди, складывает нож, убирает его в карман и треплет меня рукой в кожаной перчатке по щеке. Больше ничего не помню, наверное, потеряла сознание.

- Этот мужчина в чёрной маске, он какой - высокий, низкий, средний? Ты не запомнила, может кто-то обращался к нему по имени?

Марго вздыхает.

- Мне задавали все эти вопросы. Я не помню, говорю тебе, всё как обрывки ночного кошмара, а тот мужчина у авто, просто тёмный силуэт впечатанный в память. Он запомнился огромным, но думаю, память играет со мной дурную шутку.

- Да. Наверное всё так.

Себастьян Мур среднего роста.

Марго внимательно смотрит на меня.

- Что такого ты ему сделал, что он решил так отомстить?

Чувствуется, что этот вопрос она задавала себе не раз. Он мучает её. Однако она с трудом поднимает руку, когда я открываю рот, чтобы рассказать.

- Не хочу сейчас это слышать. Я устала, мне хочется побыть одной. Прибереги рассказ до завтра.

Рука падает обратно на одеяло.

- Милая, - тихо говорю я, - мне надо уехать по делам. Сегодня.

Она закрывает глаза.

- Тогда расскажешь мне об этом, как-нибудь в другой раз. Сейчас я хочу отдохнуть.

Наклоняюсь над кроватью и целую жену в щёчку. Никакой реакции, впечатление такое, что я целую манекен. Глаза закрыты. Дыхание выравнивается.

- Я люблю тебя, Маргарет.

- И я тебя люблю, - голос супруги лишён эмоциональной окраски, - До свидания, Бартоломью.

Встаю со стула и, развернувшись, иду к двери. Призрак Пибоди не успевает убраться с дороги, и я прохожу сквозь него, как сквозь маленькое облачко. Меня обдаёт холодом, и я успеваю заметить, как губы констебля раздвигаются в гнусной улыбке. Зубы стали острей и длинней.

Берусь за ручку двери и слышу голос Марго.

- Почему мы никогда никуда не ездили?

Оборачиваюсь. Жена лежит в постели с закрытыми глазами, одеяло на груди поднимается в такт дыханию. Этот вопрос адресуется мне, или она говорит во сне?

- Нам было хорошо в графстве Элефекс. Мы были счастливы.

- Понятно. А я думала, тебе просто опостылел весь белый свет.

Замираю на месте, не зная, что на это сказать.

- Пока любимый.

- Пока любимая.

Выхожу в коридор и приваливаюсь спиной к закрывшейся двери. Только сейчас замечаю, что левая рука до сих пор сжата в кулак. Открываю ладонь и смотрю на отпечатки ногтей, похожие на красные полумесяцы.

Рядом со мной, прямо сквозь бордовые обои, проходит Пибоди Воксон. В его улыбке читается злорадство.

Спускаюсь на первый этаж. Из глубокого кресла, опираясь на трость, поднимается мой тесть.

- Как она?

- Уснула.

Он смотрит на меня со странным выражением, медленно кивает.

- Сон это хорошо. Сон это лекарство. Правда, ей теперь часто снятся кошмары, с чёрными людьми.

Адам Джонс встаёт с дивана, он тоже как-то странно на меня смотрит. Видимо у меня есть сейчас что-то в лице.

- Нам пора ехать.

Согласно киваю. Джозеф Эберкромби оборачивается к капитану АНБ.

- Молодой человек, - произносит он не терпящим возражений голосом, - не могли бы вы оставить нас на минуту одних.

- Разумеется, я буду ждать вас сэр возле машин.

Адам проходит в коридор, берет протянутую слугой шляпу, пригладив волосы, надевает её и дотрагивается двумя пальцами до фетровых полей.

- Моё почтение, сэр.

В распахнувшейся на мгновенье двери мелькает вымощенный булыжниками двор, автомобили, дремлющий на заднем сиденье Джордж. Всю картину заливает красным закатное солнце.

Опираясь на трость, хозяин дома ковыляет ко мне. Замирает в шаге. Смотрит на меня внимательно.

- Я понимаю, что ты чувствуешь, - тихо говорит он, - Догадываюсь, что собираешься делать. Хочу пожелать удачи.

Протягивает широкую ладонь. Мы обмениваемся рукопожатиями.

- Позаботьтесь о ней.

- Конечно.

Джозеф Эберкромби уверен, что видит меня живым последний раз. Старый лис умён.

Бросаю взгляд на потолок. Марго, лежащая в постели, и выглядящая, как бледная копия моей жены, никогда бы этого не одобрила, поэтому я даю обещание её отцу.

- Я достану человека стоящего за этим. Обещаю.

Мы едем сквозь ночь. В темноте, как большие острова среди моря мрака, лежат освещённые электричеством города. Некоторые мы объезжаем, оставляя в стороне, сквозь другие проезжаем, снижая скорость до поло женных сорока миль в час. Я сплю урывками, часто просыпаюсь, с завистью посматривая на Джорджа, спящего, как младенец. Мне снятся кошмары.

Я вижу человека в чёрной маске. Во сне он снимает маску с лица, и я вижу бледное лицо Пибоди. Констебль улыбается, показывая острые, как иглы зубы, засовывает палец в пробитую пулей глазницу и рисует на щеках боевую кровавую раскраску. К нему подходит Маргарет, обнимает за плечо и целует в губы. Я слышу смех отца. Снова, необъяснимым образом, оказываюсь в Хунгаре. Улицы завалены трупами, воют собаки, среди хаоса войны, по улице, идёт Марджа. Она приближается ко мне, улыбается, пытается что-то сказать, но у неё ничего не получается. Воздух вырывается сквозь перерезанное горло, и вниз по смуглой коже стекает кровь. Её лицо начинает меняться и сквозь чужеземную красоту, проступает оскаленная морда призрака Пибоди.

В очередной раз просыпаюсь. Отодвигаю шторку на окне и выглядываю наружу, призрак летит рядом с машиной, кувыркаясь в потоках воздуха, как пловец в волнах. В темноте, он кажется более реальным, чем днём, но я с облегчением замечаю, что вижу сквозь него звёзды. Час призрака ещё не пробил. Пока.

Задёргиваю шторку и откидываюсь на сиденье. До меня доходили слухи, что "привязанный" к человеку призрак высасывает силу, я чувствую себя разбитым, но всё это можно списать на неудобный сон в автомобиле. Зато слухи о том, что призрак способен проникать в сны человека, к которому "привязан", оказались правдой. Чем дальше, тем будет хуже. Это самая страшная месть убийце, которую только можно вообразить. Мне надо срочно придумать, как от него избавится.

Водители меняются каждые три часа, это снижает риск попасть в аварию, и даёт возможность двигаться практически безостановочно. Адам Джонс не теряет бдительность, да и все остальные агенты АНБ не выглядят расслабленными. Под приборной панелью нашего автомобиля я замечаю дробовик в специальном креплении. По дорогам Империи движется маленький, вооружённый до зубов отряд, готовый к любым неожиданностям.

В десять часов утра я задаю Адаму вопрос:

- Вы думаете, "Невидимка" попытается напасть?

Адам Джонс пожимает плечами.

- "Невидимка" был в маске, когда напал на вашу жену. Он не хотел показывать ей своё лицо, а значит, был уверен в том, что вы застрелите констебля. Он не собирался вас убивать, просто хотел засадить вас в тюрьму и "подцепить" призрака, который разорвёт вас через несколько дней. Убить вас сейчас, значит, по его мнению, облегчить вашу участь. Вырвать вас из когтей призрака. Что перевесит в его сознании, чувство самосохранения, или чувство стиля? Станет он менять первоначальный план своей мести? Сочтёт вас опасным? Я не знаю. Одна из проблем моей работы заключается в том, что действия "Невидимки" не-пре-дска-зуемы. Поэтому, - Адам любовно поглаживает деревянный приклад дробовика, - я готовлюсь к наихудшему варианту развития событий.

Джордж рывком выпрямляется на сиденье, выпучив глаза и уставившись на нас с таким удивлённым выражением, что мы понимаем - спросонья он не понимает где находится.

- С добрым утром, Джордж.

Он смотрит на меня, и моментально преображается.

- Доброе утро, джентльмены.

Адам улыбается.

- Доброе утро, Джордж, как тебе спалось?

- Не могу сказать, что автомобильное сиденье хорошая замена кровати, но, тем не менее, я чувствую себя отдохнувшим. Где мы сейчас едем?

- Мы недавно проехали Кронфолк, до столицы чуть более шестисот миль.

Джордж выглядывает в окно.

- Это графство Кронсон?

Адам кивает.

- Точно так.

Джордж ёрзает на сиденье.

- Слышал я, - задумчиво говорит дворецкий, - в этих местах была засуха. Могу ли я предложить джентльмены, в таком разе, остановится и "напоить землю влагой наших тел"?

Адам хихикает и хлопает водителя по плечу. Малый с зубочисткой, о котором я успел уже узнать, что его зовут Марк, и он немногословен, притормаживает и направляет "Графа" на обочину. На лице мелькает улыбка. У Джорджа есть потрясающий талант, ничего особенного не говоря и делая, он моментально располагает к себе новых людей.

Мы спускаемся по насыпи, с удовольствием разминая затёкшие ноги, делаем своё дело, которому слова Джорджа придали оттенок благородства, и поднимаемся обратно. Джордж закуривает трубку, Адам угощает меня сигариллой и протягивает кулак с торчащим из него огоньком. Марк вытаскивает изо рта измочаленную зубочистку, смотрит на неё секунду, перебрасывает через плечо и вставляет в рот новую. Люди из второго автомобиля следуют нашему примеру: спускаются по насыпи и "борются с засухой".

Дорога пустынна в оба конца. На синем небе кучерявые облачка, похожие на обкусанных овечек. Где-то верещит сверчок. Проносится крупная, с палец величиной, стрекоза. Нюансы не заметные из окна автомобиля.

На горизонте появляется точка, которая минуту спустя увеличивается в размерах и становится маленьким грузовичком. Адам Джонс разглядывает его, прищурившись, рефлекторно поправляя кобуру с пистолетом.

- Не стоит нам отсвечивать посреди дороги, - говорит он, - это опасно.

Марк обходит автомобиль и занимает водительское место. Двигатель он и не думал заглушать. Джордж вытряхивает трубку, вздыхает, и, сложившись пополам, садится на заднее сиденье. Я сажусь рядом. Хлопают дверцы автомобилей, и Адам Джонс напряженно смотрит в зеркало заднего вида.

Мы рвём с места, и капитан АНБ, немного расслабляется только тогда, когда грузовичок снова превращается в точку на горизонте.

- Глухое место, - поясняет он, хотя мы и не задаём никаких вопросов, - Хорошо для нападения.

Наклоняюсь вперёд.

- Раз существует опасность нападения, хочу получить назад свой револьвер.

Адам качает головой.

- Боюсь это невозможно. Из вашего оружия был застрелен констебль, и оно приобщено к делу.

- Тогда выдайте мне и моему слуге другие револьверы. Я неплохой стрелок, а Джордж, так и вовсе чемпион университета по стрельбе.

Джонс смотрит на старика дворецкого с сомненьем, и тот горделиво отворачивает лацкан пиджака, демонстрируя потускневший от времени значок.

- Простите за прямолинейность, но в этом автомобиле оружия, как у дурака фантиков. Почему не вложить пару образцов в крепкие и умелые руки?

- Мне очень жаль, - врёт сын моего старого друга, - но я не уполномочен выдавать вам оружие. Этот вопрос вам надо будет решать с Полковником.

Джордж хмурится, как ребенок, которому не стали давать леденец. Я обращаю внимание на то, с каким пиететом, Адам произнес "Полковник".

- Вы уже второй раз упоминаете этого Полковника, кто он такой?

- Его зовут Ревко Коллинз, но и враги и друзья, зовут его по званию. Полковник. Он глава нашего отдела, и все мы подчиняемся ему напрямую. Думаю, вы поладите, к манере Полковника общаться и к его внешнему виду надо привыкнуть, но у вас есть нечто общее: ненависть к Себастьяну Муру.

- Личные счёты?

Адам печально улыбается.

- Более личных счётов и придумать сложно. "Невидимка" убил его жену, а его самого изуродовал.

Я вспоминаю истории, ходившие по Хунгаре, в пору моей молодости, и вдоль позвоночника пробегает вереница мурашек.

- Как это произошло?

- Полковник был один из первых людей в АНБ, который понял, какую опасность собой представляет Себастьян. Он организовал наш отдел, набрал в него людей, выбил финансирование и продавил почти неограниченные полномочия. Он открыл сезон охоты. Он развалил несколько операций "Невидимки", узнал его имя и то, откуда он собственно появился в наших краях. Он насолил "Невидимке", и тот решил его примерно наказать.

Однажды вечером, когда Ревко Коллинз со своей красавицей женой, поехали в театр, их карету, в тёмном переулке, остановили люди в масках. Всё произошло очень быстро. В окно вставили раструб трубы, и, используя насос, внутренности кареты обдали фонтаном серной кислоты. Молодая жена скончалась от болевого шока. Ревко выжил. Он смог вылезти из кареты на мостовую, и, хотя почти ослеп, пытался стрелять в убегавших ублюдков. Он не попал, но выстрелы услышали и его спасли. Это было два года назад. Полковник ослеп на один глаз, перенёс десяток операций, и не появляется на людях без стальной маски. "Невидимка" ошибся, он не запугал врага, а превратил его в пышущую ненавистью, умною и безжалостную машину, знающую только одну цель - поймать Себастьяна Мура. Полковник научился осторожности, он никуда не выходит из Управления, тщательно проверяет своих людей и отбирает в отдел только холостых бойцов. Поверьте, джентльмены, если кому и суждено найти Мура, так это полковнику.

Всё утро я смотрю в окно. Мы проезжаем огромные поля, засеянные самыми разными сельхозкультурами, едем вдоль стеклянных теплиц в милю длиной, рядом с фермами, дворы которых заставлены техникой: дизельными комбайнами, сеялками, тракторами. По мере приближения к столице Империи, дороги становятся шире, ровней, оживлённей. Почти нет гужевого транспорта. По ровным асфальтовым шоссе, несутся автомобили: лёгкие грузовички, седаны, кабриолеты. Мы проезжаем фабрики, коптящие небеса десятками длинных, каменных труб. Мы пересекаем знакомые реки, по новым, удобным, широким, каменным мостам, пришедшим на смену деревянным. Мы проезжаем деревни, которые внезапно превратились в индустриальные города: закопчённые, грязные, пыльные, каменные, с грибом смога закрывшим небо. Мы останавливаемся перед шлагбаумами, пропуская десятки паровозов, тянущих за собой товарные составы, или деревянные двухэтажные пассажирские вагоны, элит класса. Вдоль дорог линии электропередач, их много, и если, посмотреть на мою Родину с высоты птичьего полёта, она, наверное, покажется оплетённой паутиной.

На обед мы заворачиваем в придорожное кафе нового, незнакомого мне типа. На закатанной в асфальт площадке, останавливаются автомобили, а их обслуживают официантки на роликовых коньках. Посетители едят прямо в машинах, с специальных подносиков. Все это смотрится, на мой взгляд, бредово, но в нашем случае, более безопасно, чем традиционное кафе. Хотя глядя на то, как свободно себя чувствует, делая заказ, Адам Джонс, я задумываюсь: может это теперь традиционно?

Мы заказываем четыре порции жареных куриных ножек, овощной салат, чай и вишнёвый пирог. Джордж задумчиво провожает взглядом обтянутый тканью юбки зад блондинки, уносящей наш заказ. Ролики шуршат по асфальту. Джордж озвучивает свои и мои мысли:

- Мир изменился.

Адам кивает с гордость, будто лично он приложил руку ко всем изменениям.

- Мы живём во времена перемен, - изрекает он.

- На востоке, проклинают человека, когда желают ему жить во времена перемен, - не удерживаюсь я от замечания, которое звучит, как брюзжание старика.

Джонс пожимает плечами.

- Перемены бывают разные. Те, что облегчают нам жизнь, мне нравятся.

Рассматриваю толстого водителя соседнего авто, он вгрызается зубами в огромный бутерброд, и крошки сыпятся на его огромный живот.

- На окраинах Империи, где вы прожили последние годы, эти изменения почти, или совсем незаметны, но теперь, приближаясь к столице, вы будете поражены. За последнее время наука и техника шагнули далеко вперёд, что не могло, не отразится на повседневной жизни. Взять например медиумов, - Адам Джонс указал на меня, и, после небольших сомнений, на себя, - двадцать лет назад достаточный талант, для работы в полиции, был у небольшого количества медиумов. Не более пяти процентов от общего числа. Теперь, когда разработали великолепные синтетические стимуляторы, это количество выросло в разы. Если у человека есть хотя бы, минимальная способность видеть отблески, он теперь способен на короткое время, путём приёма препарата, увеличить её в сотни раз. Мы укомплектовали медиумами, все отделения полиции в Империи. Мы успешно боремся с преступностью, сводя убийства на нет, или превращая их в редчайшие случаи. Сегодня в своём арсенале мы имеем оружие, о котором раньше даже мечтать не могли.

- Говорят, синтетические препараты ведут к привыканию, - говорю я, снова с раздражением слыша, в своих словах старческое брюзжание.

Адам снисходительно улыбается.

- Когда поехали первые паровозы, стали говорить, что они пугают коров пасущихся на лугах, и те перестают доится. Прогресс всегда пугает, но правда в том, что прогресс это свет! Синтетические стимуляторы открыли перед нами новые горизонты, скажите Бартоломью, сколько раньше было медиумов с способностями к магии?

- Единицы.

- Верно. Обычно способности к магии проявляются у женщин. Чаще всего у человека развивается какая-то одна способность, кто-то способен предсказывать будущее, кто-то может найти человека по фотографии, или рисунку, у кого-то способность к телепатии или телекинезу. Такие люди раньше были редки, как бриллианты. Один на миллион. На два миллиона! Эти люди воротили нос он государственной службы, заламывали астрономические цены, за свои услуги и вообще...

- Были вольными стрелками, - с горечью говорю я.

- Извините Бартоломью, меня за эти слова, но времена вольных стрелков канули в лету. И я этому скорее рад. Ваши времена превращаются в легенду, бронзовеют на глазах, приобретают романтический ореол. На самом деле это были грязные времена, и вы это знаете, как никто другой. Сколько существовало медиумов с плохой репутацией? Они врали, скрывали важную информацию, заламывали цену, хитрили, лгали, обманывали. Зачастую их было сложно, невозможно призвать к ответу. Теперь человек обращается в государственный институт, где ему предоставляет услуги лицензированный медиум, за действия которого несёт ответственность государство! С медиумов слетел нимб романтического одиночки, но население от этого только выиграло.

Две девушки привозят наш заказ. Дежурные улыбки на молодых лицах будто нарисованы. Джонс шуршит банкнотами, расплачиваясь. Мне нечего ему возразить, то, что он говорит про нас, правда. Мы были молодыми, наглыми засранцами, дерущими нос. Мы считали себя элитой. Избранными. Кастой "медиумов". Наверное, потому я и ушёл на покой, что почувствовал перемены. Современный "медиум" это что-то вроде клерка в конторе, или рядового полицейского. Никакой романтики, и низкая зарплата.

Устраиваю поднос на коленях. Он сделан из прессованной бумаги, и в нём есть углубления для тарелок и бумажного стаканчика с чаем. Отпиваю глоток. Чай отдаёт соломой. Удивлённо рассматриваю огромную куриную ногу, истекающую жиром. Аккуратно кусаю. Про такое мясо говорят - сразу пристаёт к рёбрам. Если питаться такой пищей пару лет, талия станет шире плеч. Кошусь на Джорда. Дворецкий отрывает искусственными зубами мясо, тщательно пережевывает и гадливо кладёт обратно, на тарелку. Косится на меня. Если будет время, в столице, надо сходить в ресторан "У Короля", или "Элизиум", или в "Герцог де Суан". Не может быть, что эти образчики великолепных кухонь, закрыты.

Адам Джонс и Марк едят с видимым удовольствием.

Выглядываю в окно, прозрачный констебль кружится в метре над крышей автомобиля. Может он как ласточка, чувствует приближающийся дождь?

Вечером мы и в самом деле въезжаем под грозовые тучи, дождь идёт сплошной стеной, сверкают молнии. Видимость ухудшается, и мы вынуждены снизить скорость. За окнами царит тьма, капли дождя монотонно барабанят по крыше, шуршат дворники по лобовому стеклу. Свет фар освещает мокрый асфальт и косые штрихи ливня.

Где-то в этой мокрой тьме притаился мой враг. "Невидимка". Себастьян Мур.

Мемуары Себастьяна Мура (отрывок)

Начать хочу с отца. В конце - концов, кто мы все, как не продолжения собственных отцов?

Оглядываясь назад, смотря с высоты прожитых лет, взглядом опытного, циничного, прожженного старика, я всё равно понимаю, что с отцом мне повезло. Его звали Уильям. Он запомнился мне высоким, красивым, уверенным в себе мужчиной. Думаю именно таким человеком он и был.

Мой отец являлся владельцем самой крупной чайной плантации на севере Инэдии. Это был жёсткий, умный, предприимчивый делец. Подозреваю, что состояние отца было огромным, хотя и не шло ни в какое сравнение с моими сегодняшними миллионами. Детство мое было безоблачным. Я ни в чём не нуждался, но отец мой, не сбрасывал воспитание со своих плеч на плечи нянек и матери. Он был умён. Припоминаю такой случай.

Мы с отцом верхом на лошадях объезжали плантацию. Мне было едва десять лет, но я уверенно держался в седле. Хотя справедливости ради, стоит заметить, что подо мной был весьма спокойный коняшка.

Стоял солнечный, тёплый, летний день. Зелёные полосы чайных кустов, в удалении складывались в узоры, придававшим плантации сходство с гигантским зелёным ковром. В синем небе висели пики гор, увенчанные снежными шапками. Вид был похож на иллюстрацию к книге сказок. До сих пор, каждый раз, делая глоток ароматного инэдийского чая, я вспоминаю счастливые деньки собственного детства.

Мы приблизились к группе рабов и надсмотрщиков, столпившихся на небольшой полянке. Отец спешился с коня, бросил поводья ближайшему рабу, склонившему голову при появлении хозяина, и, поправив кобуру с револьвером, зашагал к толпе. Я семенил следом. Рабы расступились, и я увидел в центре вытоптанной босыми ногами площадки, голого человека, распятого на двух деревянных столбах вкопанных в землю. Человек висел к нам спиной, но я заметил клеймо на плече в виде чайного листка в треугольнике, отметил высокий рост, развитую мускулатуру плеч и спины, а также красную кожу, чуть менее красную в районе ягодиц.

Мне показалось, что я узнал раба прислуживающего в кузнице, но полной уверенности у меня не было. Краснолицые были для меня все на одно лицо.

Я с любопытством оглянулся. Рабов было человек пятнадцать - мужчины, женщины. Все они стояли уперев взгляды в утоптанную землю. Грязные спутанные чёрные волосы. Клеймо Дома Мура на плече. Вонь немытых тел.

Охранников трое и жуткий Радж Улыбка рядом с распятым рабом.

Отец кивает Раджу, почти, как ровне. Тот возвращает кивок. Щёки Раджа взрезаны и, кажется, что на его смуглом лице застыла улыбка.

- Попытка бегства, - скупо роняет Радж, и приподнимает правую руку. В пыли извивается длинный кожаный кнут.

Отец оглядывается на меня, ждет, когда я подойду и встану рядом, опускает руку мне на плечо, мягко сжимает пальцами ключицу.

- Можно начинать.

Внезапно я понимаю, что наша конная прогулка в этот солнечный день, не была случайна.

Лицо Раджа дергается, и шрамы на его щеках поднимаются ещё выше. Настоящая улыбка раздвигает улыбку фальшивую. На мгновение наши взгляды встречаются, и я невольно прижимаюсь к ноге папы. Мне тут же становится стыдно, и я выпрямляюсь. Я белый человек, хозяин, господин; мне негоже боятся раба.

Радж поворачивается к распятому рабу, отводит руку с кнутом назад. В толпе вскрикивает и начинает плакать женщина. Мышцы на спине беглеца каменеют. Надзиратель в белоснежной форме, удобнее перехватывает карабин, взгляд направлен в толпу. Я знаю, что под формой красное тело с клеймом, мой отец любил повторять, что лучшие надзиратели получаются из заключённых.

Движения кнута мой взгляд не улавливает, я слышу два хлёстких удара похожих на выстрелы и вижу две набухающих кровью полосы на спине раба, складывающихся в букву Х. Радж Улыбка выписывает в пыли вензеля кнутом, с удовлетворением рассматривая дело рук своих.

Взмах кнута, свист рассекаемого воздуха, удар..удар..ещё удар... Распятый на деревянных столбах мужчина орёт, как дикий зверь. Для меня, десятилетнего пацана, он и есть дикий зверь. Я привык относится к инэдийцам, как к недочеловекам, поэтому зрелище расправы воспринимаю спокойно. Впрочем, никакого особого удовольствия от вида полосуемой спины мужчины я тоже не испытываю.

Красные буквы Х накладываются одна на другую. Кровь течёт по спине. Мужчина перестал кричать, обмяк на веревках, уронил голову на грудь. Женщина плачет навзрыд, её держат за руки другие рабы. Женщина молодая - жена или сестра.

Когда спина раба превращается в кровавое месиво, мой отец произносит:

- Достаточно.

Радж Улыбка тут же останавливает занесённую для удара руку, и скручивает кнут в два пыльных, в крапинках крови, кожаных кольца.

Отец делает шаг вперёд, обводит толпу строгим взором.

- Я добр к вам. Кормлю, предоставляю крышу над головой, защищаю, берегу, лечу, если вы болеете, всячески забочусь. Это, - он указывает пальцем на исполосованную кнутом спину, - то же забота. Урок. Важный урок. На воле вас ждут опасности, ждёт смерть, скорая и мучительная. Быть беглым рабом - это приговор! Даже если вас поймают на другом конце страны, вас привезут ко мне в кандалах, потому что все знают: я плачу за своих беглецов золотом, не потому, что я злопамятен, а потому что забочусь о тех, кто только помышляет о побеге. К ним я сейчас и обращаюсь - забудьте! Отбросьте эти помыслы, ибо ни к чему хорошему они не приведут. За ваши ошибки заплатят родные и близкие вам люди. Радж...

Радж Улыбка делает три быстрых шага вперёд, и, схватив всхлипывающую женщину за волосы, выдирает её из рук рабов. От боли и неожиданности женщина громко кричит, и от её криков, раб, распятый на деревянных столбах, приходит в чувство. Он медленно поднимает голову и пытается оглянуться через плечо. Я вижу профиль с переломанным носом, заплывший глаз, и обветренные губы с пузырящейся на ней кровью.

- Она твоя Радж.

Женщина кричит ещё громче, пытается вырваться, но Радж Улыбка держит её крепко за густые чёрные волосы. Настоящая улыбка вновь раздвигает границы улыбки искусственной.

Надзиратель в белоснежной хлопковой форме, устраивает ложе карабина на сгиб локтя, смотрит внимательно, но рабы окружившие место наказания и не думают шевелиться.

Отец резко разворачивается на каблуках и шагает к лошади, я - следом.

Когда толпа скрылась среди зелёных чайных кустов, отец пустил коня шагом.

- Как думаешь сын, почему рабы не попытались помешать Раджу провести наказание?

Я фыркаю:

- Они рабы. Мы хозяева. Им это даже в голову не приходит.

- А почему не приходит?

Я смотрю на отца удивлённо. У него серьёзное лицо, не похоже, что шутит.

- Потому что таково положение вещей.

- А почему оно таково?

Я ёрзаю в седле.

- Ну... не знаю...

- Подумай. Там, - он машет рукой за плечо, - были мы с тобой, был Радж, и два надзирателя. Всё. Рабов было человек двадцать. Такое же соотношение сил на всей нашей плантации: четыреста рабов и едва полсотни надзирателей. При желании они могут стереть нас в порошок, в любое время дня и ночи.

Я чувствую, как мурашки бегут по моей спине. Подобные мысли никогда мне не приходили в голову.

- Почему они это не делают?

Задав вопрос отец свешивается с крупа коня и внимательно смотрит мне в глаза.

-Они боятся.

На смуглом лице сверкает улыбка. Отец теребит мне волосы.

-Правильно. Страх - вот самые лучшие кандалы! Надо культивировать страх в людских сердцах, холить и лелеять. Глупцы на юге, строящие из себя прогрессивных господ, дающие своим рабам чуть больше свободы и самосознания, на самом деле показывают слабость. Нельзя быть хозяином, которого слуги и рабы, не боятся, это может привести к бунту. Если ты сам не хочешь вызывать в сердцах людских ужас, окружи себя людьми способными внушать ужас.

- Как Радж?

- Точно! - было затуманившееся лицо отца, вновь просветлело. - Мои рабы никогда не восстанут, потому что страх перед неминуемым наказанием вбит им в подсознание. Такие люди как Радж, способны внушать животный ужас. Тебе надо научится находить таких людей и приручать. Это не так сложно, как может показаться. Люди подобные Раджу, люди с изъянами...

- Люди с "улыбкой", - задумавшись, прервал я отца.

Он кивнул.

- Можно это и так назвать. "Улыбка".

Отец посмаковал слово во рту, хихикнул, продолжил:

- Они одиноки, им не хватает людского общения, даже если они сами и не подозревают об этом. Надо показать им, что их "улыбка" - то, что отталкивает других людей, вызывает у тебя лишь безмерное уважение. Тогда этот человек будет твой. Если у тебя будет один такой человек, можешь держать плантацию. Если десять, можешь завести страну. Сотня Радж, и ты можешь основать Империю!

- Ты пап это серьёзно?

- Конечно! Если пятьдесят человек держат в страхе четыреста, почему не повторить эту модель в других масштабах? Люди слабы, существуют множество рычагов, чтобы управлять ими.

- Например?

Отец остановил чёрного, как смоль жеребца. Развёл руками.

- Подкуп, лесть, угрозы, страх. Почти каждый обычный человек опутан связями. Это жены, мужья, дети, родители. Сделай так, что человек поверит в то, что близкому ему человеку грозит опасность, и этот человек сделает всё, что ты ему велишь. Потом всё равно убей близкого ему человека и пусти слух по земле, что человек тебя ослушался. Повтори это несколько раз, и твоё имя станет приказом. Одно твоё имя будет внушать страх и ужас. Так строятся Империи. Ты этого хочешь?

Отец смотрел на меня серьёзно, ожидая ответа. Даже сейчас, много лет спустя, я не уверен, какой именно ответ он хотел от меня услышать.

Всю ночь мы ползли сквозь дождь, а утром, взошло солнце, тучи рассеялись и мы увидели встающий на горизонте Даногард. Столицу Великой Империи. Город холмов, рек, отличных ресторанов, и красивых женщин. Я не был здесь семнадцать лет. Целую жизнь.

Среди холмов, по которым был раскидан город, клубится туман. В небесах висит коромысло радуги. Солнце сверкает на металлических крышах высотных зданий. На фоне разноцветной радуги, темнеет чёрная точка. Я вгляделся. Заметив мой интерес, Адам пояснил:

- Это дирижабль, переделанный в ресторан. Очень дорогое и пафосное заведение. "Седьмое небо". Дирижабли, в качестве транспортного средства, не оправдали возложенных на них ожиданий, но вот в качестве ресторана парящего над столицей, они вполне ничего.

Я киваю, стараясь не выказать удивления. Ресторан в облаках? Да подумаешь!

Мы въезжаем в город по западному мосту, который я вижу впервые в жизни. Он широкий, автомобили едут по четырём рядам, а за ограждением сделаны тротуары для пешеходов. Внизу катит воды судоходная Виктория, полная барж, пароходов и маленьких юрких катерков.

Мы пересекаем мост и тут же упираемся в пробку из автомобилей, грузовиков и автобусов. Скорость падает до скорости пешехода, идущего вразвалку. Нас окружает какофония диких звуков: рокот моторов, крики, гудки клаксонов, шуршание покрышек по дорожному покрытию. Джордж вращает головой.

- Боже, - говорит он, - я и не думал, что существует столько машин!

Когда мы в последний раз были в столице, по мостовым ездили кареты, а на каждый автомобиль показывали пальцем и за ним, следом, бежали мальчишки. Во всём нашем графстве Элефекс, машин меньше, чем на этой улице. Внезапно, мне на плечи опускается груз прожитых лет. В нашем графстве время стоит на месте, какой-то консервант в воздухе я полагаю, влияющий и на людей. Я ощущал себя молодым, до сегодняшнего дня, когда собственными глазами увидел, что моё время стало историей.

Очень медленно мы проезжаем проспект, полный людей спешащих на работу. Первое, на что я обращаю внимание это головные уборы. Два десятка лет назад бал правили цилиндры, теперь они почти не встречаются, их место заняли котелки и федоры. Такое впечатление, что население столицы стало меньше ростом. Потом я замечаю молодого человека во всём чёрном, с круглыми зелёными очками на носу. Потом вижу девушку с красными волосами, поправляющую квадратные очки с зелёными стёклами.

Адам Джонс перехватывает мой взгляд. Ухмыляется.

- Это неомедиумы. Обычные люди, следующие влияниям моды.

То, что они обычные, я и сам понимаю. Никто из них не обращает внимания на призрак Пибоди Воксона висящий над нашим автомобилем.

- Думаю, вам будет интересно узнать, - продолжает Адам, - что медиумы старых времён, так называемые вольные стрелки, сейчас очень популярны. Поставлены несколько спектаклей о ваших приключениях, написаны книги. Молодёжь привлекает репутация одиноких "волков". Жорж Мелиес снял знаменитый фильм "Дом призраков", в котором потрясающе реальная картинка. Рекомендую посмотреть.

Мы проезжаем ресторан, фасад которого выполнен в псевдоготическом стиле, на вывеске написано: ОТБЛЕСК АРИСТОКРАТИИ. В окна вставлены зелёные стёкла.

Я вглядываюсь в дома, с трудом узнавая улицы. Джордж сжимает мою руку, кивает головой.

- Бар "Под Мостом" всё еще существует.

Я улыбаюсь. Это все равно, что встретить знакомого в толпе чужих людей.

Медленно мы приближаемся к центру города. В крайнем ряду ползёт кляча, запряжённая в телегу с мусором. Она стара и худа. Лопатки готовятся прорвать кожу на спине, ей трудно дышать от выхлопных газов. Параллельно ей, по тротуару бегут двое мальчишек, норовящие ткнуть её палкой в бок. Поспешно отворачиваюсь.

На перекрёстке вижу свежий отблеск. Дня два, не больше. Мужчина стоит возле погнутого фонарного столба, на лбу вмятина, из ноздрей и рта текут струйки крови. Его взгляд смотрит в бесконечность. Сквозь ноги видны осколки стекла - фара или лобовое стекло.

Свежую аварию мы видим два квартала спустя. Отблесков тут нет. Легковой автомобиль стукнул красный двухэтажный автобус. На улице стоят зеваки. Толстый полицейский рулеткой, что-то меряет на дороге. Мы медленно объезжаем столкнувшиеся машины, и тут же увеличиваем скорость. Дорога дальше свободна.

Мы проезжаем семь кварталов и, наконец, останавливаемся возле огромного здания из серого кирпича. Марк сигналит и высокие металлические ворота открываются. Въезжаем внутрь.