Лурье Нотэ : другие произведения.

Зов сердца

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ о выдающемся еврейском писателе на языке идиш Шолом-Алейхеме.


ЗОВ СЕРДЦА

БЫЛЬ

  
   Под низким сводом недорогого ресторана маленькой копенгагенской гостиницы звучал разноязычный говор. То за одним столом, то за другим голоса становились громче, возбужденнее. С тревогой обсуждалось очень важное, а для большинства трагическое событие -- вой­на между вильгельмовской Германией и Россией, вспых­нувшая четыре дня назад.
   Несмотря на то, что хозяйке удалось втиснуть в ма­ленький зал еще несколько длинных столов, мест не хватало.
   Русским беженцам из Германии уже довелось хлеб­нуть немало горя, и они, чувствуя себя в безопасности, с возмущением рассказывали об унижениях, которым их подвергали, о том, с какими трудностями было со­пряжено бегство, жалели об утраченном имуществе.
   В самом углу зала, несколько поодаль от соседей, сидела молодая черноволосая и черноглазая миловид­ная женщина с бледным, худеньким мальчиком лет пя­ти-шести. Мягкий льняной чубчик малыша прилип к вы­сокому круглому лбу, а из больших голубых глаз кати­лись слезы. Мальчик негромко всхлипывал, а женщина, обняв его за плечи, пыталась успокоить и не могла.
   Завтрак в тарелках, стоявших перед ними, оставался нетронутым.
   Женщина беспокойно оглянулась на споривших, по­том встала и направилась к буфету, в надежде купить для ребенка сладостей и хоть этим его утешить.
   Вернувшись, она, удивленная, замерла. Мальчик, громко смеясь, стоял на стуле и тянулся руками к смеш­ному ушастому зайцу, которого сосед по столу, видно, только что смастерил из своего носового платка.
   Человек этот, так легко успокоивший ребенка, был средних лет; длинные русые волосы и добрые, будто лу­чившиеся улыбкой глаза на приветливом спокойном ли­це как-то выделяли его из общей массы взволнованных, взбудораженных людей.
   Мальчик никогда так радостно не смеялся, как те­перь, хотя длинные ресницы его были мокры от слез.
   -- А теперь давай кушать, -- сказал незнакомец.
   -- Сядь, Витя, -- несмело проговорила женщина, словно боялась что-то нарушить.
   -- А когда ты все съешь, -- продолжал незнако­мец, -- я расскажу еще очень интересную сказку.
   Витя стал есть, а мужчина умолк, словно вслушивал­ся в разговоры за соседним столом.
   Время от времени мальчик поднимал голову и смот­рел на своего соседа.
   "Удивительно, как быстро этот человек завоевал до­верие ребенка, -- подумала женщина. -- Ведь Витя так боится людей, а с соседом вдруг сразу сблизился, будто тот был его давним старшим другом".
   -- Это ваш ребенок? -- вежливо спросил незнако­мец, обращаясь к женщине.-- И далеко ли путь держи­те? Ведь в этой гостинице почти все -- только проездом.
   Мягкий, участливый тон, приветливая улыбка распо­ложили женщину к этому человеку, и она ответила:
   -- Нет, не мой... А едем домой, в Россию.
   -- В Россию... -- повторил незнакомец, будто обра­довавшись. -- А чей же он?
   -- Наших друзей... Но... об этом долго рассказы­вать.
   -- И все-таки расскажите... Ребенок тоже из России?
   -- Да. В Сибири родился.
   -- В Сибири? -- Незнакомец придвинул свой стул ближе к женщине, выжидающе взглянул на нее, будто услышал привет от родных.
   -- Мать этого ребенка, еще совсем молоденькой, принимала участие в революционном движении, - заго­ворила женщина.-- Была членом Одесской организации РСДРП. Вскоре после замужества ее выследили, суди­ли и сослали в Сибирь. Там у нее и родился Витя. Через несколько лет ей удалось бежать за границу.
   -- Где же она теперь?
   -- Где она... -- женщина вздохнула. -- Бедняжка еще в Сибири тяжело заболела. Почти год промучилась. Не­давно умерла.
   -- Пройти через все испытания, вырваться на свобо­ду и умереть. Да еще совсем молодой, -- проговорил он с такой горечью, с таким сочувствием, словно несчастье случилось с очень близким и дорогим ему человеком. -- А где же Витин отец?
   -- В Сибири. Он ведь тоже был сослан.
   Эта история глубоко взволновала незнакомца. Он с грустью посмотрел на Витю.
   -- Куда же вы везете ребенка? Витя встал из-за стола.
   -- К родителям его матери в Одессу. Незнакомец взял мальчика за руку, и тот доверчиво прижался к его коленям.
   Оглянувшись, женщина вдруг заметила, что вокруг них собираются люди и все они, кто с любопытством, кто с уважением и любовью, смотрят на ее собеседника.
   -- А кто вы? -- растерявшись и пытаясь скрыть сму­щение, спросила женщина.
   -- Я тоже из России.
   -- Из каких мест?
   -- Из Переяслава, Касриловкн, Воронково, Одессы, Гайсина, Боярки, Киева, Лубен, Хащеваты... -- улыба­ясь перечислял он.
   -- Тогда кто же вы, кто? -- пробормотала женщина.
   -- Неужели вы не читали Шолом-Алейхема?! -- ото­звался за ее спиной кто-то.
   -- Ну как же не читала?! Читала, конечно, чита­ла! -- воскликнула она, пристально глядя на своего со­седа. -- Так вы -- Шолом-Алейхем! -- И, взволнованная этой приятной неожиданностью, горячо продолжала: -- Вы знаете, меня и ее, Витину маму, так захватила в Сибири ваша книга. Прекрасная книга "Тевье Молочник". Мы так гордились мужеством Годл и, поверите ли, обе плакали над страданиями героини, будто мы заново пережили всё, и тяжелое и светлое. В Годл мы узнава­ли самих себя. А разве такие самоотверженные борцы, как Перчик, не были рядом с нами? Как точно, как жизненно, как правдиво описаны их чувства, их борьба, их ссылка в Сибирь!
   Словно к родному внуку, привязался Шолом-Алей­хем к Вите. Всякий раз, входя в холл гостиницы, он приносил мальчику подарки, придумывал игры для него, рассказывал веселые сказки, начиная их словами:
   -- Сказки должны быть веселыми. Лучше смеяться, чем плакать. Даже доктора говорят: смеяться детишкам очень полезно...
   Шли дни. Женщина с мальчиком ждала парохода, которым собирались ехать на родину.
   Писатель тоже оставался в гостинице. К нему дол­жен был после лечения вернуться старший сын Михаил, болевший туберкулезом. Шолом-Алейхем очень волно­вался, дожидаясь Михаила, чувствовал себя совсем разбитым, часто подходил к столу, брал графин и наливал полный стакан воды.
   -- Почему вы так много пьете? -- спросила его как-то женщина.
   -- Это все моя болезнь, -- ответил Шолом-Алей­хем. -- Меня мучает жажда. Я пью столько, что, кажет­ся, целого моря было бы мало. -- И, словно смутившись оттого, что невольно жалуется, тут же продолжил шут­ливым тоном: -- Одно могу сказать: хотя судьба забро­сила меня в чужую страну, в чужой край без всяких средств к существованию, я уверен, что с голода не умру. Умру я от жажды. А это лучше. Пусть не говорят: "Шолом-Алейхем умер от голода..." Фи!.. От жаж­ды -- гораздо оригинальней. Голодной смертью умирает множество евреев, от жажды только один -- Шолом-Алейхем.-- Он улыбнулся, подошел к буфету и попросил налить стакан воды со льдом.
   К вечеру стало известно, что прибыл наконец паро­ход и женщина с ребенком завтра отъезжают в Россию. Шолом-Алейхем, сильно взволнованный, почти не отхо­дил от Вити. Втроем пошли погулять к гавани.
   -- Видишь пароход, Витя? -- грустно сказал Шолом-­Алейхем. -- На нем ты завтра от меня уедешь.
   -- Я не поеду! -- отчаянно выкрикнул мальчик, вце­пившись ручонками в плащ Шолом-Алейхема, и потянул его назад, в город, подальше от порта.
   -- Ты обязательно должен ехать, Витя! И я тоже скоро туда приеду. Вот увидишь, какая это чудесная страна. Там много дремучих лесов, широких привольных полей, смотришь, и конца-краю не видно. Там большие, шумные города и тихие села, утопающие в вишневых садах. На крышах хатенок живут важные аисты, а небо... о... совсем не похожее на это, что сейчас у нас над головой,-- оно там яркое, даже больно смотреть, и в этом голубом небе носятся ласточки! -- Шолом-Алей­хем говорил с такой щемящей тоской и с такой лю­бовью, что мальчик завороженно смотрел на него, ин­стинктивно чувствуя и восторг, и боль своего большого друга.
   Некоторое время шли молча.
   Поеживаясь от влажного, пронизывающего ветра, женщина тихо, с грустью проговорила:
   -- Там, я слышала... опять погромы.
   -- Не печальтесь, -- встрепенувшись, словно опом­нившись, обернулся к ней Шолом-Алейхем. -- Вы увиди­те, возродится из пепла Россия, станет свободной. Я убежден, скоро взойдет солнце над нашей страной, над ее истерзанным народом, над всеми нами.
   Он говорил так искренне, так убежденно, что ей ста­ло легче на душе.
   ...Утром они, как обычно, встретились в холле. Увидев своего дорогого старшего друга, Витя бросился ему на­встречу. Шолом-Алейхем подхватил мальчика на руки.
   Женщина растроганно смотрела на них. Она понима­ла, какой тяжелой будет разлука.
   -- Меня очень тревожит ваше предстоящее путе­шествие, -- обратился к ней Шолом-Алейхем. -- Дорога не безопасна. Как бы чего не случилось... Что тогда будет с мальчиком?
   -- Ничего не поделаешь. Я должна ехать. У меня задание... Да и ребенка...
   -- Ребенка пока оставите у меня. Пройдет это лихо­летье, и мы с ним вместе вернемся.
   -- Нет. Это невозможно, -- ответила женщина. -- Покойная взяла с меня слово, что я сразу же отвезу Витю к ее родителям.
   Шолом-Алейхем усадил мальчика на диван и, озабо­ченный, принялся ходить из угла в угол, что-то обдумы­вая. Потом остановился, круто обернулся к женщине и воодушевленно проговорил:
   -- Раз вы непременно должны взять Витю с собой, то я кое-что придумал.
   Он подсел к подоконнику, вынул блокнот и принялся писать.
   -- Это письмо? -- спросила женщина.
   -- Нечто похожее. Если с вами что-либо случится, -- а в вашем положении, вы сами прекрасно понимаете, это не исключено, -- Витя может остаться где-то в доро­ге совершенно один. Вот и пишу к незнакомым людям, которые окажутся рядом. Письмо с деньгами мы поло­жим в карман его куртки.
   -- Отлично, прекрасно задумано! -- сказала жен­щина, до глубины души тронутая этой необычайной чут­костью и добротой.
   Шолом-Алейхем, сидя у окна, старательно выводил большие четкие буквы. Письмо он писал на четырех языках: еврейском, русском, немецком и английском.
   В своих посланиях незнакомым людям он просил: если они найдут одинокого ребенка в порту, или на же­лезной дороге, или еще где-либо, пусть помогут добрать­ся к нему, писателю Шолом-Алейхему.
   В конверт с письмом он вложил сто франков.
   Женщина плотно застегнула карман Витиной куртки на две пуговицы и строго-настрого приказала, чтобы он к карману не прикасался. Да он и не смог бы без посто­ронней помощи расстегнуть тугие петли.
   Своей выдумкой писатель остался очень доволен. Он даже повеселел.
   ...Под вечер Шолом-Алейхем провожал женщину с мальчиком к пароходу. И снова глаза его были печаль­ны. Ни на шаг не отпускал от себя ребенка. По дороге Шолом-Алейхем купил букетик гвоздик и дал их Вите.
   -- Отвези эти цветы к нам на родину,-- сказал он, с таким глубоким волнением всматриваясь в синюю даль, будто видел свой родной край, который так безза­ветно любил. Словно перед ним открылась земля, по которой ходил его Тевье и по которой с запада на восток, до самой Сибири, шли в ссылку его Годл и Перчик. Ему представились зеленые холмы и сочные луга, где встречался он с юной, очаровательной Бузей. Где они гуляли, зачарованные лунной украинской ночью. И, вспоминая родную свою землю, свое Воронково, где каждый уголок был ему знаком и дорог: поросший ка­мышом ставок, колодезь, возле которого ненароком встречались девушки и парни,-- чувствовал себя моло­же душой. Если б он мог вот сейчас сесть на пароход вместе с женщиной и ребенком и поехать домой! Если б он мог повиноваться только зову своего сердца...
   Но он должен дождаться Михаила. А того все нет и нет. Неужели болезнь прогрессирует?..
   У трапа столпились пассажиры. Женщина выжидаю­ще взглянула на Шолом-Алейхема. А он, не в силах противиться охватившей его печали, взял ребенка на ру­ки и, шепча ему ласковые слова, уверяя, что скоро, очень скоро они встретятся, гулял с ним по причалу, бережно заслоняя от ветра.
   Этот голубоглазый ребенок, родившийся в Сибири, куда сослали его Годл, мог быть ее сыном. Да он и был сыном таких людей, как Годл и Перчик: судьбе угодно было тесно связать его героев с подлинной жизнью, с людьми такими же, как эта женщина и мальчик.
   Пароход уже готовился к отходу, и мерный гул его машины стал слышен на причале. Густой дым повалил из трубы к розоватому небу -- там, вдали, уже касаясь оранжевым краем неспокойного моря, садилось солнце.
   Пассажиры стали подниматься по трапу.
   -- Вам пора на корабль,-- сказал Шолом-Алейхем женщине и крепко прижал к себе малыша.
   Этот мальчик был ему ближе родного. В нем виде­лось ему продолжение тех прекрасных, благородных людей.
   И еще многие другие чувства, ради которых писал, для которых жил, волновали в эти минуты Шолом-Алейхема. Но все сокровенное оставалось сейчас в ду­ше, а говорил он спокойно и буднично:
   -- Я вам завидую... Завидую... несмотря ни на что, вы возвращаетесь на родину.
   И женщина, понимая, как много скрывается за эти­ми скупыми словами, мягко коснулась руки писателя. Тогда он сказал:
   -- Я надеюсь... Нет, я уверен, что за Россией будущее. А с ней и будущее нашего народа. Минуют беды и горе, рассеются черные тучи. И солнце непременно над нами взойдет! И я скоро вернусь...
   Пароход отошел от причала.
   А там вдали все еще полыхал пожар. Горело небо, бросая кровавый отблеск на свинцовые волны, которые гнал по морю яростный ветер.
   На опустевшей пристани одиноко стоял Шолом-Алейхем. Ветер парусом раздувал его плащ, полоскал длинные русые волосы, а он все махал рукой, с глубокой тоской глядя на удаляющееся судно.
   И оттуда, с парохода, тоже смотрели на него, и каза­лось, невидимые нити тянулись с этого берега к друго­му, такому далекому и такому уже близкому.
   1938
   Перевод автора и Анастасии Зорич
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"