Аннотация: Статья была опубликована в приложении "Окна" в Тель-Авиве 4 февраля 2010 г.
Раскрываю рабочий блокнот после трехнедельного отсутствия в Стране и с недоумением смотрю на последнюю запись: "Давид Лурье..." и номер телефона с иерусалимским кодом. Записано моей рукой, видимо, впопыхах, в день вылета. Вспомнить, кто и зачем мне это продиктовал, не удается, вопросы знакомым ничего не проясняют. Остается узнать у самого иерусалимского абонента. Нет, отвечает, он мне не звонил. Почему у меня его номер телефона? "Возможно, потому, что я сын Нотэ Лурье? Был такой еврейский писатель в Одессе". "А какая твоя разница, - говорю себе по-одесски, - кто продиктовал номер, если на проводе сын Нотэ Лурье?!" И уславливаюсь о встрече.
Мой папа, если попадалась еврейская книга - на идише или в переводе на русский, - непременно ее покупал. Любую. Из солидарности. Даже журнал Вергелиса выписывал одно время, хотя самого редактора не жаловал и называл "этот паскудняк". Когда я приехала в Одессу после пятнадцатилетнего пребывания в Сибири (эвакуация, университет, отработка диплома), стоял декабрь 1956-го и на слуху были имена еврейских писателей, недавно вернувшихся из ГУЛАГа: Губерман, Друкер, Вайнерман, Нотэ Лурье - последнего почему-то называли непременно с именем.
Возможно, я с кем-то из них встречалась - в редакции или в издательстве, но личного знакомства не было. В памяти сохранились два эпизода. Мой коллега по областной газете фельетонист Александр Петрович Шнайдер, которого вся Одесса знала под псевдонимом
Карп Полубаков, дружил с кем-то из этих писателей. И он рассказал историю, тогда показавшуюся фантастической. Мол, его друг переписывается с каким-то русским парнем, который увлекся идишем, и помогает ему осваивать еврейский язык. О ком именно шла речь, я забыла.
А вот вторая история. С подругой Галей мы отправились на пляж "Дачи Ковалевского", одесситы знают эту прибрежную местность, там еще дом отдыха писателей был... Она полезла в воду, хотя по морю такие противные волны катались, коварные... И тут же об этом пожалела: хочет выбраться из воды - и не может. Стала выбиваться из сил, а звать на помощь, дуреха, стесняется: близко от берега, все видят. Какой-то мужик, немолодой, но крепкий, смекнул неладное, бросился в воду и помог Галке. Это был еврейский писатель из недавних узников ГУЛАГа, но кто именно, тоже забылось.
Оказалось, в обоих случаях это был Нотэ Лурье. Теперь - после встречи с его сыном - знаю. Кстати, тот русский парень, Саша Белоусов, женился на еврейке, и они с детьми совершили алию из своего Саратова в Израиль. Он работал здесь на радио, я видела его однажды в Реховоте, на вечере памяти еврейского поэта Самуила Галкина. К сожалению, Белоусов - русский идишист рано ушел из жизни.
Группу одесских еврейских литераторов арестовали вскоре после расправы над Еврейским антифашистским комитетом. (Нотэ Лурье сняли с поезда, когда он возвращался из поездки в один из колхозов области. Это было 14 мая 1950 года). На них завели уголовное дело Љ 5025. Читая публикацию одесского исследователя Лилии Мельниченко, я обратила внимание на то, что писатель Нотэ Лурье выделяется среди своих несчастных подельников: он не соглашался признать себя "американским шпионом" и никого не оговаривал. Только писал длинные, обстоятельные жалобы в разные инстанции, пункт за пунктом доказывая свою невиновность. В этих его обжалованиях видна искренняя вера в то, что "наверху" произошла ошибка и что там непременно разберутся и накажут кого следует за умышленную клевету и введение в заблуждение партии и правительства.
Такой наивный был? Возможно. Эта мысль пришла мне в голову, когда стала читать подаренное Давидом Лурье главное произведение его отца - "Степь зовет". Роман вышел в 1977 году в Москве тиражом 50 тысяч экземпляров. Издание юбилейное, (писателю исполнилось 70 лет), но далеко не единственное. Роман, впервые опубликованный в 1932 году на идише, принес автору славу "еврейского Шолохова" и многажды издавался в переводах на русский и другие языки народов СССР. А в 1941 году вышла вторая его часть, названная "Небо и земля", которая тоже была одобрена и много переводилась.
Так вот, я начала читать - и испытала, мягко говоря, некоторое смущение: не читается! Вот как представили книгу издатели: "Роман "Степь зовет" - одно из лучших произведений еврейской советской литературы тридцатых годов. Он посвящен рождению и становлению колхоза. Автор вывел в романе галерею образов необычайной сочности, очень тонко показав психологию собственников и ломку этой психологии. Книга написана правдиво, с большим знанием людей и отражаемых событий. Роман проникнут духом интернационализма".
Спустя какое-то время я все же вернулась к отложенной "Степи" и дочитала после того, как ознакомилась с сочинение следователя майора Гришанина, где произведению "второго Шолохова" дана прямо противоположная оценка. Это ж надо было так извернуться, исхитриться, поменять местами плюс и минус, белое и черное, чтобы на месте "духа интернационализма" оказался "дух национализма"! Еврейского, разумеется. А несчастный автор в своем обжаловании подсчитывает, сколько у него в романе положительных героев из евреев, сколько отрицательных и сколько тех и других из украинце и русских. Кафка отдыхает! Это было бы очень смешно, если бы не было так страшно. Впрочем, скорее всего, у следователя, товарища Гришанина, не было ничего личного - работа такая, как выражаются ныне киллеры.
Откуда родом Нотэ - Натан Михайлович Лурье? Как складывалась жизнь этого человека до того, как черт его догадал податься в писатели, да еще еврейские, да еще во время великих перемен в стране, где по выражению Цветаевой, все поэты жиды, в смысле - парии и изгои?
Его дед был раввином в Паневежисе. Однако к моменту рождения Нотэ (январь 1906 года) семья жила уже в совсем другом месте: в одной из земледельческих еврейских колоний на Украине. Вот что пишет сам узник ГУЛАГа о своем пути в писатели:
"Родился я в маленькой и очень бедной еврейской деревушке в 30 километрах от Гуляй Поля. Отец был раввином. Жили от своего скудного хозяйства. Имели огород, корову, птицу. Земли не имели. Один год учился в школе. Началась махновщина. Целые еврейские деревни были сожжены, население зверски уничтожено. На моих глазах творились ужасы. С 13 лет я вынужден был начать самостоятельную жизнь. Вместе с другими односельчанами я попал в Ростов-на-Дону. Поступил на мыловаренный завод чернорабочим. С 1921 по 1922 год работал в Запорожье на маслобойке чернорабочим. Была засуха. Маслобойка закрылась. Полубеспризорником, странствуя по разным городам, оказался в Минске. Меня определили на сельскохозяйственную ферму "Курасовщина". На ферме была комсомольская ячейка. Проводилась воспитательная работа. Передо мной открылся новый мир. В мае 122 года я вступил в комсомол и стал активным участником бурной комсомольской работы. Выполнял разные нагрузки, состоял в ЧОНе, писал в стенную газету. Днем мы - ферменники - работали, вечером занимались.
Осенью 1923 года комсомол направил меня на подготовительный уцрс в Минский еврейский педагогический техникум. В техникуме я принимал еще более активное участие в комсомольской работе, печатал статьи, очерки в газетах. В 1926 году поступил во 2-й Московский государственный университет на еврейское отделение педфака. Занимаясь в университете, я в то же время работал. С 1927 по 1929 год - ответственным секретарем журналов "Пионер" и "Юнгвальд" ("Молодняк") - орган ЦК ВЛКСМ на еврейском языке, с 1929 по 1931 год - выпускающим газеты "Эмес" ("Правда") на еврейском языке. Окончив в 1931 году университет, япереехал в Одессу. Работал преподавателем литературы в машиностроительном техникуме (1932- 1935 годы), собственным корреспондентом газеты "Эмес" по Одесской области, завотделом еврейских литературно-художественных передач Одесского областного радиокомитета, завлитотделом газеты "Одессер арбайтер" ("Одесский рабочий"). С 1938 года занимался исключительно литературной работой".
Вот так получился на свою беду еврейский писатель Нотэ Лурье.
Остается добавить, что он был делегатом Первого всесоюзного съезда советских писателей, где выступил с речью о молодой советской еврейской литературе, и двух первых писательских съездов Украины. Что с октября 1942-го до конца 1945-го находился в действующей армии, сначала был рядовым бойцом, а затем - ответственным секретарем дивизионной газеты. Между прочим, отцовский билет члена СП (Љ164), выданный в июле 1934 года, Давид Лурье привез в Израиль в числе семейных реликвий, его писательский архив перед отъездом отнес в Одесский литературный музей. Умер Нотэ Лурье в Одессе на 81-м году жизни.
Алекс Лурье, единственный внук писателя, живет в Германии. Я получила от его родителей адрес сайта, который он открыл в Интернете к 100-летнему юбилею деда, поместив туда его произведения, а также документы и фотографии из семейного архива.
Алекс считает себя литератором - не писателем, у него острое, современное перо. Короткая переписка с ним помогла мне утвердиться в догадке: Нотэ Лурье выстоял в мерзостях следствия "по делу", которого, по сути, не было, и не заложил никого, потому что он себя не закладывал! То есть его колхозный еврейский роман не был просто заказной поделкой: он так видел и так верил. Этот бохер из черты оседлости не был циником, он даже скептиком, к сожалению, не был. И роман "еврейского Шолохова" следует сегодня воспринимать не как литературную "нетленку", а как документ своего времени. Причем документ, касающийся не столько истории коллективизации, сколько истории советского писательства. Вот под каким углом я дочитала - уже с интересом - "Степь зовет". О чем и сообщила по Интернету Лурье-внуку. Он ответил:
"Дед не был ни циником, ни скептиком - это вы уловили точно, он был очень благодарен соввласти за те возможности, которые она перед ним открыла, и старалсяблагодарить при каждом удобном случае, при этом не пускаясь на низости - как-то: участие в кампаниях по осуждению тех или иных персон, и доносы. Не говоря уже про сдачу окружающих на допросах. Это не самый высший уровень гражданской смелости, но многих - большинство - и на это не хватало. Недеяние не есть противодействие, но оно куда достойнее прямого пособничества. Думаю, что этими же соображениями было обусловлено и его литературное молчание в последние годы жизни. Он не хотел вспоминать публично, ибо это должно было привести к неутешительному анализу и, следовательно, к каким-то выводам, на которые уже никаких сил не было, - и так приходилось жить с большим числом незамоленных грехов, свойственных любому деятелю советской элиты тех лет. Ну и конечно, страх. Кого-кого, а это поколение напугали более, чем качественно".
Да, страх не отпускал этого человека до конца дней. Если кто-нибудь из иностранцев, посещавших Одессу, хотел с ним встретиться, Нотэ уходил из дому или с дачи, если дело было летом, и скрывался до тех пор, пока опасные, как он считал, гости не убирались прочь. Даже если такая встреча была официально рекомендована партийным начальством Одессы или Киева. Ведь и ему и другим фигурантам дела Љ 5025 инкриминировали шпионаж в пользу заграницы, в частности на основании встречи в Одессе с визитером "оттуда", санкционированной писательскими центрами Москвы и Киева. Уликами служили также публикации в зарубежных изданиях. Просоветских, но зарубежных! Тексты передавали не лично, а через Еврейский антифашистский комитет? Тем более налицо измена, ведь ЕАК разоблачен как прислужник вражеского Джойнта!
Нотэ Лурье, по рассказам хорошо знавшего его идишского писателя Михаила Лева, живущего ныне в Реховоте, был смолоду весьма пригож - высокий светловолосый богатырь, добрый и трудолюбивый.
В прибрежной зоне города, где получили в свое время наделы одесские писатели, его дачный участок выделялся красотой и ухоженностью. Подумалось: оставался бы он в той земледельческой колонии и стал бы, скажем, агрономом - наверняка хорошим. А в разговоре по телефону слышу от Давида Лурье: "Отец под конец жизни очень переживал, что ушел подростком от родителей. Почитывал отцовский сидур, который бережно хранил. Теперь его храним мы..."
На сайте в честь 100-летия со дня рождения деда Алекс Лурье поместил "Необходимое предисловие публикатора". "Я любил и люблю своего деда и твердо убежден, что Интернет-публикация будет лучшим памятником ему и его творчеству - чтобы помнили", - пишет он. Сравнивая не только СССР, но и советскую литературу с Атлантидой, утонувшей в одночасье, он рассуждает далее: "Речь идет о явлении. Эта литература питалась не только социальным заказом и конъюнктурой - все это произошло с ней уже на излете. А в первые годы было много подлинного, искреннего энтузиазма и беззаветной веры. Вот только много лет спустя выяснилось, что верили неправильно. Не просто верили в не тех богов, сколько не в богов вообще. Но это все выяснилось потом, когда результаты были испытаны на собственной шкуре... Советскую литературу можно называть наивной, выдающей желаемое за действительное, но только с ее помощью можно узнать, что было действительным - и что желаемым - в те годы..."
К сожалению, я не умею читать по-еврейски, однако неплохо понимаю разговорную речь (подольский вариант, не литвацкий). Есть в идише почти непереводимые или трудно переводимые выражения, поговорки, "вертелех" (словечки) - фольклор, короче говоря. И тут подстрочник не поможет, переводчик должен знать или хотя бы понимать язык оригинала и хорошо владеть языком перевода... Как это возможно, чтобы в текстах выходца из еврейской среды, сына и внука раввина, совсем отсутствовала национальная интонация? А что если у Нотэ Лурье что-то такое было и пропало? Авторизованный перевод "Степи" сделан Татьяной Лурье-Грибовой (дочерью однофамильца автора - еврейского писателя схожей судьбы Ноаха Лурье) и Ривкой Рабинович. Обе они хорошо знали и русский язык, и идиш, однако при переводе могли опустить речевые и бытовые приметы штетла, дабы не выламываться из принятого тогда большинством писавших на идише принципа творить новую, общесоветскую литературу - не еврейскую, а просто на еврейском языке. Но вот еще одно имя - Анастасия Зорич, одесская писательница, которая перевела повесть "История одной любви" и несколько рассказов Нотэ Лурье. Я хорошо ее помню: яркая была женщина, свойская в общении, однако ее саму впору было переводить с русского на русский. Увидев в каком-то ее сочинении фразу: "Мне в 18 лет голова не болела", других я уже не раскрывала. И это наша Ната смогла бы передать идишистскую специфику автора?!
"Вероятно, что-то и пропало. Во всяком случае, он сам на то неоднократно жаловался", - соглашается внук.
Тот же Миша Лев (94), по сей день пишущий на идише, причем его книги и статьи публикуются как на языке оригинала, так и в переводах, в свое время был ответственным секретарем журнала "Советиш Геймланд", в редколлегию которого входил и Нотэ Лурье. Он считает, что Вергелису, этому "казенному еврею", многое можно простить за "Собибор". Тут вот в чем дело. О Собиборе - единственном концлагере, где восстаие узников закончилось победой, и о военнопленном лейтенанте Печерском, руководителе этого восстания, писалось сразу после войны немало. Но даже слова "евреи" ни в одном из тех текстов не было. Вергелис же, оказывается, обладал полномочиями цензора относительно публикаций на идише и дал в своем журнале добро на статью Михаила Лева, где сказано, что тот лагерь смерти на территории Польши был сугубо для евреев и что восстанием руководил лейтенант-еврей. Таким образом, легитимация вышедшего вскоре романа того же Лева "Собибор" была обеспечена!
Написал свои воспоминания об этом героическом восстании, где узники перебили своих мучителей, и сам Александр Печерский. На родном для него идише. А перевел их на русский язык Нотэ Лурье, о чем, как я выяснила, ни сын, ни внук писателя не знали.
Статья уже была написана, когда неожиданно, почти из небытия, пришли на мой e-mail две фотографии Натана Михайловича Лурье, каких я не видела ни в доме его сына, ни на сайте его внука. Прислал Александр Черный, бывший оператор Одесской киностудии, живущий ныне в Хадере и делающий успешные, мне кажется, шаги в израильском кино. Узнав, над чем я работаю, Саша сказал: "У меня должны быть где-то старые пленки, я этого писателя снимал. Надо поискать". Через несколько дней после этого разговора я узнвю, что старые негативы найдены, но плохо сохранились, только два кадра уцелели. А сняты они были в 1980 году у писателя дома. Саша Черный вспоминает, что тогда в Одесском литературном музее затевалась вроде выставка, посвященная еврейским писателям города. Но почему-то не состоялась...