По дороге, ведущей на пик, задрапированный пушистыми перьями облаков, катилась дребезжащая повозка, ведомая старым осликом. На козлах сидел старичок с белоснежными бородой и усами, время от времени натягивая вожжи или бормоча что-то на иврите.
Впереди за очередным поворотом возникли очертания фигуры в черном: покатые плечи, тонкая кисть, сжимающая ветвь, скрываемое под длинным балахоном не было видно.
---Тпруу.
Старик остановил повозку, поравнявшись с человеком, и пригласил его дать отдых уставшим ногам и составить ему компанию.
Лучи полуденного солнца выхватили из тени изящные черты юного лица, спрятанного под капюшоном. Таинственный странник принял добродушное приглашение и занял место рядом с возницей.
Минуты, проведенные в молчании, подталкивали старика завязать беседу, что он и сделал.
---Куда направляешь, путник?
---Туда, где солнце садится.
---Что ищешь в краях далеких?
---Ответа на тайны и мысли.
---Я вижу, поэт ты юный...
---О старче, ты прав, я слагаю...
---Стихи о прекрасном дамам?
---О жизни, о счастье, о воле...
---Свободны лишь птицы, поющие в небе.
---Но и им не избежать клетки оков...
---Видно что-то известно тебе,
не хватает прожитых мною веков...
Мимо проплывали изогнутые стволы деревьев, ублажающие взор своей зеленой листвой, а за разноцветной палитрой садов виднелись убаюканные вечной мерзлотой макушки гор. Замолчавший путник-поэт откинул капюшон, набрав в легкие воздуха и сдавив внутри стон боли.
---Что-то бледен ты, хоть на дворе лето.
Уж не болен ли ты, юный странник?
Чует сердце, что был обижен кем-то...
иль не прав, и мне чудится это...
Молвил путник, укутанный в черное, подбирая слова, чтобы понятым быть верно:
---Я любил и был за это наказан,
не хотел одиночеством жить и стихами,
и теперь удалиться прочь я обязан,
в сердце раненный чувства врагами...
Черный плащ мне теперь покрывалом,
А в руке эта грубая ветка,
Загляни мне в глаза, папаша,
Вот беспутства мне данная метка.
Повернул он лицо влево, и смахнул старец слезу, катящуюся по щеке. Юный скиталец был слеп. Приговор оказался слишком ужасен, и молчание воцарилось надолго...
Что потом случилось, не знаю, но говорят, что с тех пор по ночам раздается чарующая песня, приносимая ветром с горных вершин.