"У каждого в жизни должна быть своя тайна". Что мне ваши переживания.
Я сидел на лавке у цирка, на площади Победы, рядом со старым Чаком.
- А? Что? Что случилось? Почему... - спросил я удивленно.
- Ничего не случилось. Ты что - забыл? Я же тебя предупреждал. За один раз мы можем побывать только в одном из дней прошлого. А завтра, если ты не возражаешь, мы продолжим наше странствие в тысяча девятьсот двенадцатый год. Сегодня уже поздновато, тебе пора домой. Да и я, честно говоря, утомился немного.
Чак и вправду выглядел утомленным, истощенным. Глаза у него позападали, четче обозначились морщины на лице, их словно стало больше. Путешествие в прошлое стоило, наверно, ему больших усилий. А восемьдесят лет - это не двадцать.
И хотя мне очень хотелось узнать, что было дальше, я с сочувствием взглянул на него и сказал:
- Ага. Мне нужно уже идти...
Хотя идти мне было совсем не надо. Родители еще с работы не пришли, наверно.
Чак улыбнулся. Он всё понимал.
- Спасибо тебе...
- За что мне... - покраснел я. - Это вам спасибо. Я же ничего не делал.
За то, что согласился путешествовать со мной в мое прошлое. А делать еще придется, не волнуйся, - таинственно подмигнул мне, поднимаясь и подавая руку. - До завтра! В то же время, что и сегодня. Сможешь?
- Смогу. А как же. До свидания.
Он уже собрался идти и вдруг задержался:
- И еще, Степа. Давай договорился. Ты ни о чем лишнем не будешь расспрашивать, хорошо?.. Я тебе расскажу сам все, что нужно. И не ходи за мной. Не пытайся узнать обо мне больше, чем я тебе рассказал. Пусть между нами будет тайна... Я вообще считаю, что в жизни каждого человека должны быть свои тайны, своя загадка, что-то еще нераскрытое. Без этого неинтересно жить на свете. Ну как? Договорились?
- Договорились.
- Ну, тогда бывай!
- До свидания!
Он перешел улицу и, поднявшись по ступеням, исчез в гастрономе.
И лишь тогда я вдруг почувствовал и понял, что со мной случилось.
У меня похолодело в груди.
Ой!
Да я же только что был в прошлом. В дореволюционном тысяча девятьсот двенадцатом году. В проклятом царизме, о котором я только из учебников истории знаю, да из художественной литературы, кинофильмов, телевизионных передач.
Я обессиленно снова опустился на лавочку. Ноги меня не держали.
Что же это такое? Да разве это возможно? Да разве такое бывает?
Это же только в книжках и в кино люди в прошлое попадают. А в жизни из настоящего только в будущее дорога лежит, назад дороги нет. Это всем известно.
Ой!..
Может, я с ума сошел?
Нет, не верю! Ненормальные о себе никогда так не думают. Ненормальный всегда абсолютно нормальными считают.
Значит, гипноз. Или что-то подобное.
Но какая же сила в этом гипнозе, или что оно там такое.
Ну совершенное ощущение реальности. Живая жизнь да и всё.
Так четко я видел и Чака-гимназиста, и бывшего клоуна Стороженко, и прилизанного Слимакова, и мастера Иосифа, и его тетку, и весь тот бурлящий базар, и витрину Бублика-Погорельского, и маленькие трамвайчики, и все-все остальное.
Не знаю, сколько я просидел на лавочке возле цирка, пока полностью не пришел в себя. А помог мне в этом голод. Я вдруг почувствовал, что очень хочу есть.
Я вскочил и побежал на троллейбус.
Вопреки моим ожиданиям, маму была уже дома. Но она была так утомленна и так поглощена своими заботами (она очень добросовестная, самолюбивая и очень старается, чтобы не быть в отстающих на фабрике), что не обратила внимания на мое возбуждение. Только сказала:
- Что же ты, Стёпочка, бегаешь голодный? Смотри, совсем отощал.
Маме я, конечно, ничего не сказал. Да и папе, когда он пришел, тоже. Разве они бы поняли? Они бы еще, чего доброго, не пустили меня завтра на встречу с Чаком.
А как же! Чтобы какой-то подозрительный дед душу их сынку баламутил! Гипнозом или кто его знает чем какие-то галлюцинации навевал!
Единственный на свете, кому бы я мог открыться - это дед Гриша. Но дед был далеко, в селе. И я только мысленно поговорил с ним перед сном:"Такое вот, видите, случилось со мной, вы и не поверите, дедушка, хоть бы лиха какого не приключилось" - "Не бери дурное в голову, а тяжелое в руки", - сам себя успокоил я себя дедовыми словами и заснул.
Мне ужасно хотелось, чтобы уже настал завтрашний день. И эта нетерпеливость гнала меня и во сне, что мне даже ничего не приснилось. Только заснул, как уже и проснулся утром.
В классе мне сразу бросилось в глаза, что все какие-то то ли перепуганные, то ли взволнованные чем-то, перешептываются, глаза круглые, щёки горят.
"О! - кольнуло меня. - Может, они о Чаке узнали, о моём с ним путешествии в прошлое". И так мне страшно стало. Но на меня никто не обращал внимания, не смотрел даже.
Я начал прислушиваться и наконец-то понял, что Лесик Спасокукоцкий принёс в класс слух о какой-то таинственной новости, Будто бы он нечаянно подслушал в учительской разговор классной руководительницы Лины Митрофановны с завучем Верой Яковлевной. Они говорили о том, что в ближайшие дни в их классе что-то произойдет, что-то особенное и чрезвычайно важное, потому что Лина Митрофановна была очень-очень взволнована и говорила:"Да,да, я вас понимаю, это же такая ответственность, такая ответственность. Я понимаю..."
Но что же произойдет Спасокукоцкий не услышал, потому что Веря Яковлевна его заметила:"А тебе что здесь надо?" И он пулей вылетел из учительской в коридор.
- Эх ты, лопух! Не мог спрятаться где-нибудь и дослушать. Гипотенуза! - осуждающе упрекал его Игорь.
"Что же это такое нас ждет?" - терялись в догадках все.
- Контрольная по математике! - выпалила Таня Верба. - Инспекторская! - бледнел, как сметана, Кукуевицкий.
- Прививка против гриппа. Вот такими иголками! - перепугано округлил глаза Лёня Монькин.
Один только я абсолютно равнодушен к таинственной новости. Что мне эта новость. когда у меня есть своя тайна, ещё и такая, какая им никому не снилась! И о какой никто из них (теперь я уже был уверен) и понятия не имел...
И так мне сделалось весело, что я не удержался и на перемене подошёл к компании, неожиданно произнес:
- Пара гипсовых венер! Пара гипсовых венер! Одна - Наполеон, а вторая - Архимед!
Кто-то хихикнул, кто-то захохотал, но большинство смотрело на меня ошарашенно, ничего не понимая.
- Тьфу! - перебив меня, воскликнул Игорь Дмитруха наконец. - Ты что, очумел? Что ты мелешь?
- Вот Муха! Вот даёт! - закричал Спасокукоцкий.
- Да ну тебя! Тут такие серьёзные дела, а он... - выкрикнула Тося Рябошапка. И все дружно накинулись на меня.
- Безобразие! Весь класс волнуется, переживает, а ты...
Я только улыбнулся. Но что я мог им сказать?
И я молча переждал, пока они выговорятся.
Я их понимал. Может, если бы у меня не было моей тайны и кто-то другой вот такое отмочил, я бы вместе со всеми на него накинулся.
Но у меня была моя тайна. И она не давала мне спокойно сидеть. Она, как говорит дед Гриша, сверлила мне дырку в животе. Она подгоняла минуты, нетерпеливо ерзала вместе со мной за партой.
На каждом уроке я только и слышал:
- Наливайко, не крутись!
- Не крутись, Наливайко!
- Наливайко, что ты крутишься?
- Перестань крутиться, Наливайко!
Так вот наконец-то докрутился до конца уроков. И - скорей домой.
Не буду врать - домашние задания выполнять мне не хотелось. Очень. Страшно. Хоть плачь.
Но я пересилил себя. Я обещал Чаку, что приду только после того, как сделаю уроки. И хотя он не проверял бы меня никогда, но я не смог его обмануть, не мог - и всё. До того он был такой загадочный, может, и мысли умеет читать, кто его знает.
Сел я и, ощущая, что во рту у меня аж горько от этих уроков, начал грызть гранит науки. И пока последнее домашнее задание не выполнил, не встал.
Потом наскоро пообедал - и айда на площадь Победы, к цирку.
В это раз я пришел раньше Чака. Пришлось подождать минуть десять.
А вот наконец появилась знакомая фигура.
- Привет, Стёпа! Ну как?
- Здравствуйте! Прекрасно! Всё хорошо.
- Уроки сделал?
- А как же! - с чистым сердцем признался я.
- Ну так что? Продолжим? Готов?
- Как штык!
- Ну тогда - внимание! - Чак взял меня за руку, слегка сжал - и будто электрический разряд пробежал по моей руке.