Идем в музей. "А ты мог бы совершить подвиг?.. По-моему, мог бы". Январское вооруженное восстание арсенальцев. Последние слова старого Хихини. "Завтра в четыре".
Я стоял рядом со старым Чаком в скверике на площади Богдана Хмельницкого. Голова у меня немного болела от удара цепом, но шишки не было. - Ты на девушку не обижайся, - улыбнулся Чак. - Она же думала, что мы издеваемся над Хихиней, защищала его от мальчишеских насмешек.
- Да я не обижаюсь. Я всё понимаю, - улыбнулся Я, почёсывая ушибленное место. - А этот Хихиня симпатичный. Понравился мне.
- И мне тоже. Хороший дед.
- А что это он про своего предка говорил?
- Ты же слышал:"Сгоняйте в тысяча шестьсот сорок восьмой, узнаете секрет зелья-веселья".
- Это он серьезно?
- Кто его знает?
- Но, может... А? - с надеждой глянул я на старого Чака.
Мне так понравилось это путешествие а прошлое. И так безудержно хотелось узнать секрет смех-травы, зелья-веселья, что делает людей веселыми и беззаботными, добрыми и остроумными на всю жизнь. А также счастливыми. Может же, и правда существует этот секрет и растет где-то в лесу или поле смех-трава, только людей не знают о ней.
Эх! Как бы оно мне сейчас пригодилось, это зелье-веселье!
Берегись тогда, проклятый Дмитруха! Безразличны мне были б твои насмешки, жужжание твоё мерзкое!
И ваше хихиканье подлое, Монькин, Галушкинский, Спасокукоцкий и Кукуевицкий!
ЭХ! Я бы тогда...
Чак как-то загадочно улыбнулся и сказал:
- Ну, хорошо... Будь здоров, Стёпа! Мне уже пора.
- До свидания. А когда увидимся? - робко спросил я, нарушая нашу договоренность.
- Не знаю, не знаю... - неуверенно ответил Чак. - Если нужно будет, я тебя разыщу.
И снова, как только он отошел от меня, то сразу потерялся из виду.
В отличии от нашей школы, где все уроки у нас были в одном классе, тут, в Киеве, ввели так называемую кабинетную систему. Это значит, что один урок в одном классе, другой - уже во втором, третий - еще в одном и так далее. Только прозвенел урок, бери вещи в охапку и айда, чтобы не опоздать. Потому что и позавтракать нужно, и сбегать, может, кое-куда. Оно, конечно, интересно (в каждом кабинете своя обстановка, свои научные приборы, своя аппаратура), но нужно всё время надо смотреть в оба, чтобы не растерять свое имущество.
Постоянно слышно:
- А где моя зоология?
- Ой, я кеды потерял!
- Люди! Тетради моей никто не видел?
Самые любимые мои уроки - это физкультура и труд. Кроме того, что они просто мне нравятся, люблю я их еще и потому, что на них никогда не плетусь в хвосте. Даже наоборот. И физкультурник Николай Еремеевич, и учитель труда Александр Иванович часто говорят:
- Вот берите пример с Наливайко! Молодец, Стёпа!
Игоря Дмитруху даже передергивало всего от этих слов. Но сделать он ничего не может. Несмотря на то, что его брат известный спортсмен, по заграницам разъезжает, я и бегаю, и прыгаю лучше Игоря. А про уроки труда и говорить нечего.
Уроки труда у нас с девчонками раздельные. Девочки в классе С Ириной Владимировной фартуки и "ночнушки" (ночные рубашки) шьют, а мы в мастерской с Александром Ивановичем слесарим. И Дмитруха, прямо скажем, в этом деле плетется в хвосте. Видно, дома никогда молотка в руках не держал. И Валера Галушкинский не очень большой умелец, и Спасокукоцкий и Кукуевицкий, да и Лёня Монькин (хотя этот немного лучше). А меня папа с мала приучал. И в мастерской я чувствую себя, как рыба в воде. И это игорево "Муха" в мастерской звучит как-то не очень слышно и даже не обидно.
Когда Сурен впервые пришел на урок труда, я уж так старался, так старался, как никогда. Но желаемого эффекта не вышло. Сурен то ли невнимательности, то ли ненароком сильно ударил себя по пальцу, даже под ногтем почернело, страшно смутился и уже реагировать на мои трудовые подвиги не мог.
Игорь Дмитруха неожиданно воспользовался этим:
- Муха, смотри, старается! Ишь! Аж капля на носу. Вот не люблю таких выскочек.
Спасокукоцкий и Кукуевицкий захихикали.
Не произвел я желаемого впечатления. Не вышло. Снова Игорь был сверху.
Прошло три дня после того, как я попрощался с Чаком. Он не появлялся. Мне уже даже начало казаться, что всё это мне приснилось, что никаких встреч с Чаком, никаких путешествий в прошлое не было.
Сегодня утром на первом уроке Лина Митрофановна сказала:
- Дети! Мы с вами должны показать нашему армянскому другу Сурену наш славный город, должны познакомить его со славной историей древнего Киева. Согласны?
- Согласны! - хором ответили мы.
- Начнем сегодня. Сегодня у Сурена как раз нет съёмок. И начнем мы с завода "Арсенал", который вписал в историю нашего города славные революционные страницы. После уроков мы с вами идем на экскурсию в Музей боевой и революционной славы завода "Арсенал".
Последние слова Лины Митрофановны произнесли особенно торжественно. Она вообще была немного артисткою, наша Лина Митрофановна. высокая, стройная, красивая, она откидывала назад голову, когда говорила что-то важное, и голос её при этом звенел, как на сцене.
Я обрадовался.
Я вообще люблю разные экскурсии, люблю всё новое, особено историческое. Наша Мария Степановна, учительница в селе, тоже часто устраивала нам экскурсии - и на сахарный завод, и по местам партизанских боев, и в Киев мы ездили, и в Лавре были, на Выставке достижений народного хозяйства. Но в музее завода "Арсенал" я никогда не был.
Ехали мы шестьдесят вторым автобусом. Людей был полный автобус. Весь наш класс сбился на задней площадке. Нас с Тусей Мороз прижали к окну. Я обеими руками держался за поручень, и когда автобус подкидывало (а вы знаете, как подкидывает на задней площадке), напрягал все мышцы, чтобы спиной удержать людей и чтобы не придавило Тусю. Правда усилия мои мало что давали. Туся то и дело ойкала и морщилась.
- Скажи, а ты бы мог совершить подвиг? Если бы война была, революция или что-нибудь такое? - неожиданно спросила она меня тихо, покраснела и, не ожидая моего ответа, сама за меня сразу ответила: - По-моему, мог бы... А вот я, наверно, нет... Я такая боягузка. И так боли боюсь. Ой! Когда болит, всегда плачу.
Я смутился. И еще с большой силой уперся руками. Но автобус снова подкинуло, и Туся снова ойкнула.
Игорь Дмитруха и Валера Галушкинский при каждом толчке, наоборот, весело верещали, хохотали и что-нибудь выкрикивали:
- Космический корабль "Икарус-62" вышел на орбиту!
- Проходим верхние слои атмосферы!
- Нагрузки возрастают.
- Братцы, я чувствую невесомость! Мои ноги не касаются пола!
- Мои ноги, ноги, ноги не касаются пола! - запел Игорь Дмитруха.
- Не касаются пола мои ноги! - подхватил Валера Галушкинский.
Наконец в динамике послышался голос водителя:
- Площадь Героев "Арсенал"! Шестой "Б", выходите быстрее! Не задерживайте автобус.
Мы высыпались , как горох из мешка.
Я не раз проезжал и проходил этой площадью, но теперь как-то по-особенному смотрел и на станцию метро "Арсенальная", и на памятник - пушку на постаменте, и на сам "Арсенал" - на эти навсегда оставленные для истории побитые пулями два нижних этажа, а над ними, из такого же красного кирпича, два верхних, недавно надстроенных.
Над входом в музей - барельеф: сражаются у заводских стен арсенальцы. И мемориальные доски.
- Заходим, заходим! Организовано! Парами! И не кричите, не бегайте, ведите себя, как пристало пионерам! Заходим! - командует Лина Митрофановна.
У маленького столика при входе, на котором лежит толстенная книга отзывов, нас встречал экскурсовод - приветливая черноволосая женщина.
Высокие сводчатые залы. Экспонаты. Музейная тишина.
И вдруг вверху над нами что-то загудело: у-у-у-!
- О! А что это? - удивленно спросил Дмитруха.
- Станок, - улыбнулась экскурсовод. - вверху над нами цех. Это же завод.
- Да я просто так спросил. Я и сам знаю, что такое станок, - сказал Дмитруха, но видно было, что, конечно, он сразу не догадался. Да и действительно, тяжело было догадаться. В этой абсолютно музейной обстановке, среди экспонатов, среди старинных вещей, документов, стендов как-то не представлялось сразу, что над нами современный цех завода, где возле станков стоят рабочие, такие, как мой папа, который в этот момент тоже стоит у себя в экспериментальной мастерской у станка.
Экскурсовод начала с далекого 1764-го года, когда был основан киевский "Арсенал".
Я слушал и разглядывал экспонаты. На первом стенде гвозди, которые применялись при строительстве "Арсенала". Здоровенные, "ручной ковки" (каждый гвоздь выковывать надо было!). Кирпич. На каждом кирпиче клеймо - "Снежко" (ишь, пробился в историю, фабрикант).
Вьючное седло системы Грум-Гржимайло для перевозки горной артиллерии. Красивое седло!
А дальше другая продукция завода - штыки, кинжалы, сабли.
Самовар, из которого пили чай рабочие-арсенальцы.
Следующий зал. Оружие! Аж глаза разбегаются. Ружья, винтовки, пулеметы, пистолеты.
А экскурсовод рассказывает уже про Октябрьское вооруженное восстание арсенальцев.
- Вечером 27 октября 1917 года в помещении театра Бергонье (теперь там театр имени Леси Украинки) проходил объединенный пленум Киевского Совета рабочих и солдатских депутатов с участием представителей от частей гарнизона, профсоюзов и фабзавкомов. С большой радостью была выслушан доклад победе Великой Октябрьской социалистической революции в Петрограде. И 27 октября Киевский комитет РСДРП(б) обратился к рабочим и солдатам Киева, призывая их поддержать Октябрьский переворот в Петрограде...
Я слушал и думал:" Ну кто, кто мне поверит, что я сам, собственными глазами видел этот театр Бергонье, - двухэтажный, с длинным, на весь тротуар, козырьком над входом, такой непохожий на сегодняшний театр имени Леси Украинки?! Никто мне не поверит!!"
А экскурсовод продолжала рассказывать. Как героически боролись арсенальцы в октябре семнадцатого за власть Советов. Но победой рабочих и солдат воспользовались буржуазно-националистическая Центральная Рада, которая взяла курс на отрыв Украины от Советской России, на развязывание братоубийственной войны. Нанеся восстанию предательский удар в спину, Центральная Рада установила режим кровавой диктатуры. Но под руководством большевистской партии в Киеве с новой силой развернулось борьба против контрреволюции.
В Харькове состоялся Первый Всеукраинский съезд рабочих и солдатских депутатов, который провозгласил Украину Советской республикой. Революционные войска двинулись на Киев, где засела Центральная Рада. Наступление развивалось успешно, и в середине января войска приблизились к Киеву.
15 января под руководством ревкома, возглавляемым Андреем Ивановичем, в Киеве началось вооруженное восстание, центром которого снова стал завод "Арсенал".
- А теперь посмотрите диораму "Январское восстание 1918". - Экскурсовод нажала кнопку, и в глубине второго зала вспыхнул свет.
Мы очень удивились. Всё было как живое.
На переднем плане настоящая мостовая, мешки, бочки, колеса, перевернутый сломанный ларёк с вывеской "Иконная лавка Киево-Никольского собора", чугунные люки, деревце. И весь этот живой предметный план переходит незаметно в огромную, на всю стену, полукругом картину. А на этой картине - панорама восстания.
В центре - баррикада, трамвайная платформа, на ней повстанцы. Слева - церковь, тот самый Никольский собор (так называемый "Малый Никола"), а за ним высилась звонница "Большого Николы" - Войсковой Никольский собор, что стоял на месте нынешнего городского Дворца пионеров.
Перед собором афишная тумба, распряженная пролетка с откинутым верхом, рядом на коне повстанец. Около него совсем маленький мальчик с корзиной.
За баррикадою в глубине - этот самый знаменитый, побитый пулями двухэтажный угловой корпус "Арсенала", где и разместился сейчас музей. Весь в дыму, в огне.
Справа - разрушенная стена с амбразурой. На стене порванная афиша "Энеиды". В проломе стены установлен пулемет, возле него два солдата, один с Георгиевским крестом на груди. Стреляют из пулемета по броневику, по казакам, что, размахивая саблями, рвутся на конях на баррикаду.
За баррикадой старушка в платке перевязывает раненого. Женщины сражаются вместе с мужчинами. И юные повстанцы тут же...
Бомм!
Это ударили в колокола на звоннице "Большого Николы", или...
На миг потемнело у меня в глазах... И сразу исчез музей, экскурсовод, Лина Митрофановна, весь наш класс. Задвигалось всё на баррикаде и вокруг неё. Забабахали выстрелы, застрочил пулемет. Цокают казачьи кони по мостовой. Закипел бой...
Я успел заметить на баррикаде своего знакомого - бывшего арсенальца, а потом пиротехника Федора Ивановича Смирнова, седовласого, с черными бровями и черными, по-молодецки закрученными вверх усиками. Из-под расстегнутого пальто с бархатным воротником выглядывала белая накрахмаленная рубашка. Федор Иванович размахнулся и ловко кинул под колеса броневика гранату. Броневик остановился.
Неожиданно на баррикаде выросла высокая костлявая фигура деда Хихини.
Без оружия, с пустыми руками, переступив через баррикаду, двигался дед навстречу казакам.
Вот уже один из казаков взмахнул саблей. Но старый Хихиня ловко перехватил своей огромной рукой его руку, дернул - сабля со звоном упала на мостовую, а сам казак, стянутый дедом с коня, свалился на землю.
- Эх ты! - засмеялся дед, наступая ногой на поверженного врага. - Казак! Кизяк ты, а не казак! Только звание казака мараешь! Против народа воюете, господам предались. Приспешники. Да я б...
Дед не договорил, схватился за грудь, сквозь потекла кровь. Вражеская пуля попала ему в грудь. Он зашатался и, словно исполинское могучее дерево, медленно опустился на землю.
- Дедушка! - бросился я к нему. - Дедушка! Дед открыл глаза
- А-а, это ты, не удивился он. - Вот видишь дожил я таки до революции. И теперь спокойно умираю.
- Не умирайте! Не умирайте, дедушка! - закричал я.
- Эх, вернуться бы мне хоть на миг в свое детство. сказать бы дядьке Николе, что .. сбылись слова Тараса Шевченко...
- А вы разве знали Шевченко?
- То-то и оно, сынок, - улыбнулся Хихиня. - В восемьсот пятьдесят девятом он же на Приорке жил, по соседству...
Внезапно казак, которого дед стащил с коня, задвигался, вытащил револьвер и...
"Скажи, а ты мог бы совершить подвиг? По-моему мог бы" - молнией полыхнули в моём сознании слова Туси Мороз.
Я подскочил и, защищая деда, кинулся на казака.
- Не стреляй!
Но в тот же миг прозвучал выстрел.
Что-то ударило меня в грудь. Бом...
- Да ты что? Кричишь как полоумный. Толкаешься. Вот Муха! - услышал я насмешливый голос Валеры Галушкинского. Спасокукоцкий и Кукуевицкий дружно засмеялись.
Я растерянно оглянулся. Отовсюду на меня смотрели веселые глаза одноклассников.
- Ну, что вы! Ну, замечтался мальчик. Подумаешь1 - сказала Макаронина. - Со мной тоже такое бывает.
А я отчаянно думал:"Как же это так? Как же это произошло? Выходит, я уже сам, без Чака, могу путешествовать в прошлое?..."
- А это макет рабочего места почетного токаря завода "Арсенал" Владимира Ильича Ленина, - торжественно сказал экскурсовод. - 23 апреля 1923 года рабочие "Арсенала" послали В.И.Ленину телеграмму о том, что на общезаводское собрании постановили включить его в списки работников почетным токарем-металлистом токарного цеха.
"Надо сказать папе, ему будет приятно. Он же тоже токарь", - подумал я. И вдруг вздрогнул.
У стендов с фотоаппаратами "Киев", нынешней продукцией "Арсенала", стоял... Чак.
Я открыл рот и сделал шаг к нему, но он молча кивнул, предупреждающе сдвинул брови и покачал головой, мол, подожди, не подходи, потом.
И я сдержался, не подошел, только молча улыбнулся и кивнул ему.
И лишь когда экскурсия закончилась, и Лина Митрофановна вывела нас из музея и сказал, что можно ехать домой, я подбежал к Чаку, который тоже вышел из музея и стоял на углу у афишного стенда.
- Здравствуйте!
- Здравствуй!
- А как вы тут очутились?
- Да узнал, что вы сюда едете, и сам пришел. Захотелось вернуться хоть на миг в те дни.
- Так вы тоже были со мной на баррикаде? А почему я вас не видел?
- А я за патронами побежал.
- А деда Хихиню видели?
- Уже неживого. Тогда же я не знал, что это дед Хихиня. Рассказали мне потом, что, когда я бегал за патронами, какой-то могучий дед стянул казака с коня, но был застрелен и какой-то мальчик возле него... Я потом видел - их обоих похоронили в парке в братской могиле. Там теперь памятник.
- А знаете, что он мне сказал... - И я поведал Чаку о последних минутах старика.
- Так хотелось бы выполнить последнюю волю деда Хихини, - вздохнул я, с надеждой глядя на Чака.
Чак, кажется, не среагировал на мои слова.
- Как там у тебя в школе? - спросил он. - Как успехи?
- Ничего.
- Двоек нет?
- Нет.
- А троек?
- Тоже нет.
- Смотри! Молодец! А как у тебя завтра со временем?
- А что? - загорелся я.
- Да ничего. Если ты не очень занят, могли бы встретиться. А?
- Ой! С радостью! А что такое?
- Да ничего. Разговор есть. Приходи к цирку, как всегда, в четыре. Согласен?
- Согласен.
- Ну беги домой. Уже так поздно. Бывай!
Мне казалось, что никто не заметил моей встречи с Чаком. Но на другой день, когда я пришел в школу, Туся Мороз сразу же меня спросила:
- Что, твой дедушка Гриша приехал, о котором ты рассказывал?
- Не-ет! - протянул я. - Откуда ты взяла?
- А какой же это дедушка был вчера в музее?
- Просто... Знакомый.
- Симпатичный. Улыбка у него приятная.
- Ха-ха! - захохотал Игорь Дмитруха, который услышал наш разговор. - Симпатичный!.. Дед! Ха-ха! Как по мне, то все они несимпатичные! Развелось их столько, проходу нет. В трамвай и троллейбус сесть нельзя - всё забиты старыми дедами и бабками. Поучают. Ну их!
- Дурак! - возмущенно выкрикнула Туся. - как тебе не стыдно. Сам же дедом когда-нибудь будешь.
- Ни-ко-гда! - отрубил Дмитруха. Совсем не собираюсь жить до старости. Чтобы едва ноги переставлять? Да ни за что!
- Вот дурак! - Туся даже покраснела от возмущения.
Звонок на урок прервал дискуссию.
Жаль, что Сурен этого не слышал. Не было его поблизости, При Сурене навряд ли произнес бы Игорь свою антистариковскую речь. Сурен очень любил своего деда Акопа.
В один из первых дней он рассказал нам о своем деде. Не было Дмитрухи в тот день в школе.
Дед Акоп был кавалером всех трех орденов Славы. Всю войну прошел, от Волги до Берлина. И рейхстаг брал. Настоящим героем был дед Сурен.
А один раз, когда Сурен тяжело заболел (родители его тогда были в Ташкенте), дедушка Акоп среди ноги поехал в родное село, потом несколько часов в непогоду шел в горы к знакомому народному целителю, а утром вернулся всё-таки с нужными травами. И это несмотря на то, что после ранения у него очень болят ноги.
Когда Сурен рассказывал, у него слезы блестели на глазах.
И то, что он с такой нежностью говорил о своем деде, еще больше расположило мое сердце к нему.
Я очень жалел, что не успел ничего сказать Игорю, растерялся. Я люблю старых людей. И не только потому, что люблю своего дедушку Гришу. Просто я как-то быстро нахожу общий язык с дедушками и бабушками. Мне с ними интересно. Они же столько знают, столько интересного могут рассказать. И, по-моему, они более внимательны, чем простые взрослые, к нашему брату, школьнику.
Просто взрослые всегда чем-то озабочены, всегда заняты, всегда им некогда ("Ой, отцепись, некогда", "Потом", "Мне сейчас не до этого!"). А старые дадут ответ на любой вопрос, охотно расскажут всё, что знают. Они только ценят внимание и вежливость. Вежливо обратись к пожилому - никогда не откажет. Безмозглый этот Дмитруха со своими разговорами.