I.
Там темнота. Там с черного обрыва
Зовет к оливам звезд июльский зной.
Кому знакомы страсти в спелых нивах
Под сочною медвяною Луной?
О, губы дев в ночи мягки и сладки
Тверды сосцы грудей и кругл живот
Я помню ткань разорванной рубахи
И двух сердец безудержный полет.
Ты думаешь, мой брат, мы не страдали?
Ты, может, прав. Но оглянись назад -
Мы наши чаши смело поднимали,
Не зная, что в них - брага или яд.
Ты думаешь - нелепо и ненужно
Меня мои надежды подвели,
Когда я разорвал небес окружность
И тело угадало боль земли?
И я лежал на шкурах и на шалях,
А голоса в горячечном бреду
Без умолку, без удержи шептали:
"Ты не уйдешь". Я знал, что не уйду.
Я лег - одним, когда сияли звезды,
А встал - другим, когда пришел восход.
В разорванную связь поверить просто,
Но нелегко поверить в мой уход.
Но клубы темной пыли поднимали
С барханов ураганы в небеса,
И те, кто шел за мною - заплутали,
А я остался в выжженных песках.
II.
О память, память! Очерти границы
Забвению и дару вспоминать.
Я был свободен, словно Божья птица,
Но голос Бога запрещал летать.
Я мог уйти в народ и строить храмы,
Я мог вести царей путем своим.
Но Бог внутри имел иные планы,
И я покорно подчинялся им.
Так потянулись дни моих хождений
По Иудее пыльной и больной -
Когда вослед бродили, словно тени,
Ученики - мои, но не со мной,
Когда я плакал о ворах на плахах
И нищим говорил о Божестве,
Когда я мог вещать зверям и птахам,
Но подарить молчание толпе
Но помнил ли я это в час финала?
Что вспомнил я, когда порвался путь,
Когда большое снова стало малым
И растворились имена и суть?
Не золото ворот Ерусалима,
Не крики и приветствия толпы,
Не то вино, которое мы пили,
Не те хлеба, что преломляли мы -
Я помнил нашу славную общину
Обитель, что осталась лишь во сне.
Скажи мне, брат - ведь мы когда-то жили,
Свободные, как ветры в вышине.
Там были с нами женщины и дети,
Веселая печаль и свет костров,
И мы любили всех людей на свете -
Какой же дивной та была любовь!
Та жизнь ушла - так все, увы, уходит.
Но помните и вы в свой смертный час,
Что у небесной кромки на восходе
Обитель наша ждет невестой нас.
III.
Там темнота. Там темные пещеры
И длинные персты манят из тьмы
Скажи мне, брат, не смогший мне поверить,
Что за концом агоний встретишь ты?
Предательство - да что оно, Иуда?
Распятие - да что оно, Пилат?
Поверьте, я встречал людские судьбы,
Больнее и страшней моей сто крат.
Да мало ли предали в Иудее?
Да мало ли распял жестокий Рим?
И что такого, братья, я содеял,
Чтобы теперь меня боготворить?
Вы скажете: ты - больше, чем святой.
Что в имени моем? Надежда, святость?
Поверьте, я шептал его когда-то,
И шепот отдавался пустотой.
Но там, за краем всех моих страданий,
Рассекшим небо лезвием клинка
Я встретил мир таких же испытаний,
Но длящихся не сутки, а века
И я шагнул в кроваво-черный сумрак,
Где стынет лед на треснувших губах,
Где тщетное зовется словом "мудрость",
А высшее зовется словом "страх".
IV.
О небо, изогнись протуберанцем,
Светила, измените путь и ход!
Я чувствую - в высотах бьются стансы,
Поэзия, зовущая вперед.
Я чувствую, как темные тела
Плывут сквозь злую ночь по длинным дугам.
Я чувствую, как времени игла
Проходит через плоть мою с натугой.
Судьба моя отныне умерла.
Судьба моя простерта в бесконечность.
Вверху нет света звезд, и путь не Млечный, -
А сумрачный - манит в обитель Зла
По лестницам, по коридорам душным
Я побреду туда, где жжет тоска,
Где мучаются умершие души
Не в силах избавленье отыскать.
Отец, зачем пришел я в эту мглу,
К последнему пристанищу покоя?
Что я открою здесь, чем помогу
Сим бедным сирым, брошенным Тобою?
О смерть моя - зачем я умирал?
О жизнь моя - зачем ты прекратилась?
Затем лишь, чтобы боль внутри родилась, -
Страшней любой, которую я знал?
V.
Молчание вокруг порвется вдруг,
Стенание вонзится в выси клином,
И я услышу крик бессчетных мук
И голоса, что слиты воедино:
"Шагни в мой дом, что стал моей тюрьмой,
И отопри тяжелые засовы.
Услышь меня - и я пойду с тобой
Пойду сквозь эту тьму, покорный зову".
И я шагал в бесчисленные залы
Бесчисленные клетки отмыкал
Я открывал проходы и порталы
И пленников и пленниц выпускал
Бессмысленность - идти по преисподней
С безудержным биением в груди,
И - словно шлейф горящий и холодный -
Бесчисленные души позади.
Пласт за пластом, рубеж на рубеже,
Круша замки, оковы и преграды -
Я знал - я их ломал в своей душе,
В своей душе ломал основы ада.
Что видел я, о чем рассказ веду -
Неведомы сюжета повороты.
Я видел духов, стынущих во льду,
И духов, погибающих в болотах.
Но гордости неведома природа,
И многие отстали от толпы.
Я звал с собой лишь тех, кто ждал свободы,
А прочие - остались ждать судьбы.
VI.
Я чувствовал столетья за спиною
Хотя вокруг не минуло и дня.
Чего искали шедшие за мною?
Чего искали звавшие меня?
У мертвых - больше нет страстей и волей,
Но может быть прощенье и покой.
О видел бы ты, брат, холмы и долы,
Заполненные призрачной толпой!
Молчание вставало словно стены,
И факел боли рос и опадал,
И зеркала грозили мглой и тленом,
И мгла и тлен грозили из зеркал.
Там мы брели в лесах из бритвы и лезвий,
Там жалили песок и валуны.
И мы взывали - где хранитель бездны,
Хозяин этой сумрачной страны?
Мне виделся арфист мильонорукий,
Играющий на арфе без краев:
Для каждого - струна тончайшей муки,
И каждому - страдание свое.
Но я глядел - в ответ глядели тени.
И вдруг я осознал в какой-то миг:
Здесь каждый - сам творец своих мучений,
Здесь нет того, кто мучает других.
Перед толпою павших и проклятых,
Перед толпой, не смеющей просить,
Я понял крест страшней креста распятья:
Заблудшим душам небо вновь раскрыть.
VII.
За мной! Бегом! Наверх! Не отставайте!
По коридорам, лестницам, ходам!
Вы этого хотели? Получайте!
Дары такие с радостью раздам!
Оставьте страх! Печаль бросайте за борт!
Почувствуйте, как выси вас зовут! -
И толпы душ за мною словно табор
Вломились из полночья в синеву
И хлынувшее небо беззаботно
Заполнило сиянием тела.
Запомните! Примите! Вы - свободны,
Свободны от страдания и зла!
Не знаю я, куда их рой умчался,
И где они - в раю иль на земле,
Но только я мгновенно оказался
Завернутым в полотна на столе.
Я отвалил тяжелые каменья
И вышел из гробницы в тихий сад...
Вы думали - я бред, я наважденье,
А я всего лишь ваш оживший брат.
Я приоткрыл вам тайну мирозданья,
Такую, что страшна и самому...
Теперь, Фома, не верящий касанью,
Поверишь ли рассказу моему?
15-16.03.97