Аннотация: О торговле "живым товаром", утраченных надеждах, обитателях саккаш, и кое-что о методах ведения расследований в Санскаре. Иллюстрации будут приложены чуть позже.
ГЛАВА 3.
В то время, как изнеженные обитатели Небесного Града купались в неге, богатстве и роскоши, не ведая ни тяжелого труда, ни тревог, - жизнь простых людей-дикши, презрительно именуемых ваю "бескрылыми", была отнюдь не столь безоблачна и сладка. Бедная, истощенная земля, вытаптываемая миллионами трехпарных копыт скота; утлые юрты пастухов-кочевников, ведущих бродячий образ жизни, не способных накопить средств даже на простое образование своих детей; полные нищеты и отребья города-метрополии, тяжело дышащие гарью из множества труб фабрик и заводов, пропахшие характерным ароматом мясобоен и дешевыми винодельнями; притоны, разврат, воровство, плети работорговцев, ведущих оживленный торг с разнообразными провинциями, и поставляющих самый экзотический товар для вассалов Дархка - диктатора, ставленника Ай Рин, - лишенный обрамления облаков, Ваюр являл собой причудливое сплетение высоких технологий - и глубокого средневековья. Здесь люди говорили на множестве языков и диалектов, дрались, давились, толклись, решали мелкие вопросы - и вершили кровную вражду, порой лишь из-за одного неосторожного слова, и жили, как умели, - вот только в сроке жизни им было не сравниться с долгожителями-ваю: "властителям небесной империи" было отпущено более пятисот лет. Дикши и Тьяга - родственным расам людей - было отпущено едва ли больше ста тридцати. Коренастые и крепко сбитые, щеголяющие длинными бородами, и татуировками, кочевники-дикши отличались яростным, неукротимым характером, в то время как тьяга - оседлые горожане, молчуны-затворники, поклонники матриархата во главе с Великой Матерью-Маалой, предпочитали вершить свои дела с присущей им невозмутимостью. Не смотря на вынужденное сотрудничество, обе расы находились в привычном состоянии вражды друг с другом. Объединяли их вопросы торговли и выживания, деньги, но прежде всего - единая ненависть к тем, кто отверг их право единолично владеть их вотчиной - землей. Не смотря на минувшие столетия, память о пережитом унижении была свежа. И напоминанием о нем были крылатые мрачные тени, то и дело мелькавшие в небесах; карательные операции, проводимые жестокими пернатыми воинами, один лишь облик которых наводил ужас на горожан - не удивительно, ведь рост ваю составлял более трех метров, и люди казались по сравнению с ними лилипутами, едва достигая полутора метров. Также у птиц было Оружие, образцы которого никогда не покидали стен Санскары. Внешне похожее на обычные ружья или карабины, в когтистых лапах закованных в устрашающего вида броню птиц оно испускало огненные лучи, выжигающие все вокруг и способные испепелить человека на месте за пару секунд. Закованные в броню, птицы внушали людям столь неподдельный ужас, что заставляло неизменно подчиняться. И тьяга, и дикши регулярно платили Ай Рин дань - мясом, тканями, товарами, золотом, драгоценными камнями, трудились на их фермах, выращивая кристаллы; занимались ловом рыбы, гибли в шахтах,- и все лишь ради того, чтобы они - проклятые птицы - предавались своим развлечениям, науке и прочим роскошествам. Бесполые, разукрашенные богатыми красками, изощренные в пытках, - а что могло быть страшнее, чем попасться им в когти? Недаром старики баяли, сама могущественная Ай Рин приходила любоваться на то, как с людей сдирали кожу... Правда то была или нет, но Птиц боялись. И ненавидели, - той особой, отчаянной, кровной ненавистью, как могут ненавидеть лишь доведенные до абсолютного отчаяния люди. Даже собственная знать и богачи не вызывали столь яростного отвращения. Ведь все они были лишь марионетками поднебесных поработителей...
Таким был земной мир Ваюра. Таким был и городок Дайксу - предместье Равендолла. Ничем не примечательный, влачивший свое существование благодаря кожевенным мастерским, ткацкой фабрикой по изготовлению ковров и кристаллическим фермам, в межсезонье являвшийся перевалочным пунктом перегонки скота на пути к Равендолльским скотобойням, - сейчас это скопище разномастных глинобитных домов-скворечников, облепивших крутые склоны Южных Ключевых Гор, окруженное лесом из решетчатых загонов и выпасов, было переполнено народом. Близилась осень, а вместе с нею - и Большая Осенняя Ярмарка, привлекавшая под свой стяг торговцев, перекупщиков и самый различный люд со всех концов Ваюра. Место проведения столь массового действа, собиравшего многие тысячи разномастного сброда, - от чванливых аристократов-ваю до последнего отребья и ворья, желающего погреть руки на чужих кошельках, - всяк раз выбиралось жеребьевкой. И, если в прошлом году честь проведения ярмарки досталась Граххаджу - весьма оживленному городу тьяга на пресечении Большого торгового пути, - то на сей раз счастливый жребий достался захолустному Дайксу. Отличный шанс для местных обитателей пополнить свои запасы за счет приезжих, сдачи жилья и пропитании.
Пригородные территории спешно очищались от обрешетки загонов, возводились шатры, лавки, помосты - от удовольствия полюбоваться на выступления кочевых артистов, силачей и поставить сотню-другую на тотализаторе в рукопашных боях отказаться было невозможно. Не говоря уже о традиционных скачках загонщиков лларху - низкорослых шестилапых трудягах-верховых. Город наполнился гулом голосов, повсюду сновали группы наемных рабочих. По вечерам пивные и харчевни ломились от желающих отведать фирменных настоек, а квартал свободной любви расцветал пышным цветом. По улицам неспешно передвигались повозки бродячих торговцев-гхурру и фермеров. Запряженные могучими быками, скрипя всеми рессорами, кибитки тащили за собой вереницы телег, заполненных товаром и живностью в клетках. Тюки с тканями, образцы кустарных и промышленных изделий, и многое из того, что могло бы привлечь взгляд самого прихотливого покупателя. Всяк хотел блеснуть, всяк хотел урвать побольше, привлечь богатого покупателя, а по возможности - заключить выгодный контракт. А уж какая борьба развернется за главный приз ярмарки - возможности получить гербовую печать Королевского двора ваю - допуск на поставку товара в придворные кладовые - страшно представить...
... Махуджу устало вздохнула, опустившись на стул. Ночь накатила так быстро, а еще столько дел: нужно обойти трех человек, столочь, приготовить и выдать лекарства по назначениям; и к старой Бьямру заглянуть - бедняга едва ходит, а муж совсем слег: лето становится все короче, и непрестанная сырость и холод подкашивают стариков одного за другим. И Страйджи руку сломал - ай, сорванец мальчишка, говорили ему не бегать по крышам, нечего птиц гонять. Кто их знает, что это за птицы - может, обычные, дикие, а вдруг - кто из доносчиков-наблюдателей ваю? Вот прознают про шалость, да так накажут, что и сказать страшно. И в лучшем случае - деньгами...
Чайник на плите закипел, забулькал, засипел, но сил подниматься и снимать закопченного бедолагу с огня не было. Пусть себе фырчит, надрывается. Где-то вдалеке угрюмо зарокотал гром, напоминая о надвигающемся дожде. Не сегодня, еще рано, - но дня через три польет от души. Лишь бы крыша не протекла, как в прошлый раз, когда ураган сорвал кровлю, - а ведь стольких сил стоило ее установить! И это лишь запеченная глина без глазури, - и то так бьет по карману. Это богачам из Равендолла все нипочем. Еще бы, их хорошо прикармливают ваю, знают, кого в надсмотрщики ставить. Ах, когда же закончится это все? Когда их, наконец, оставят в покое?.. Земля - одна, она едина, она для всех. Желаете небо - ну так и правьте им, оставьте землю тем, для кого она стала домом...
Чайник все надрывался, в глаза катил сон. Лечь бы в кровать, уткнуться лицом в подушку, укрывшись тонким одеялом... Но муж еще не вернулся, и работа не окончена. А, стало быть, и сну еще не время, и надо бы собраться с силами, и все-таки встать, налив в пиалу бодрящий отвар из сушеного рах-рейбо. Быть может, это поможет хоть на время одолеть непрошенную усталость?
Вздохнув, Махуджу все же заставила себя подняться, опершись руками о столешницу. Тяжело ступая, шаркая растоптанными кожаными чоботами, знахарка подошла к стоящему в углу умывальнику, плеснула на жилистые ладони ледяной воды, отерла лицо. Лишь затем перехватила чайник, пиалу, и наполнила чашу душистым отваром. Кухня тотчас же наполнилась терпким сладковатым ароматом, возвращая ощущение уюта и тепла. Подоткнув украшенный нехитрым узором из скрестивших копыта дергу-оленей - знаком замужней женщины - передник, знахарка опустилась на шкуру перед перед открытой горловиной печи, глядя в бестолково мельтешащие языки огня. В свои тридцать пять лет она не отличалась особой красотой, да и вся ее тяжелая, полная, коренастая фигура, равно как и глубокие, не по возрасту, морщины вокруг пухлых губ на квадратном, малопривлекательном, но добродушном лице говорили о том, сколь нелегко дались ей прожитые годы. Увы, им с супругом не удалось нажить детей, - сказывалась перенесенная ей в юности болезнь, но это не печалило их. В любом случае, малышей им вряд ли бы удалось прокормить, разве что племянницу да племянника, что временами прибегали к ним, укрыться от кулаков вечно выпивающего и скорого на расправу за малейшую шалость отца... Вот тут-то и сгодилось умение Махуджу лечить да пользовать самые различные травмы и болезни, начиная с синяков кончая сырой горячкой. Да и как не лечить, когда им, несчастным, и помочь-то не кому? Одна беда - денег совсем мало, а то, что есть, - съедают налоги. Пусть пернатые радуются, пусть танцуют... танец на чужом горе всяко обернется бедой.
Красноватые отблески пламени неспешно плясали по закопченным стенам, по рядам кувшинов и склянок на грубо сколоченных полках, по гроздьям разномастных кристаллов, покоящихся в мисах и ждущих своего часа. Бока фарфоровых ступок тускло поблескивали , где-то под потолком лениво шебуршался пробуждающийся пред ночной охотой рамх-крысолап. Лишь лик стоящего над печью резного идола бога-хранителя, Дану, являл собой строгое спокойствие. Глубокие складки бороды покрывала все та же копоть и благородная патина, глаза взирали мудро и покойно, словно утешая. Нет, прав был мудрый предок, - всяк должен знать свое место. И ждать, ибо в терпении - сила.
- Что ж делать-то еще, а? - В пол голоса проговорила Махуджу, отпивая из пиалы, причмокивая. - Только ждать и остается. Это вам все ведомо, а нам-то что? Как порешите, так и будет. Вот кончится все, - вольно в полях под вашим надзором гулять будем, росу с пальцев ваших лакать. Были наши предки псами свободными, - ими и остались мы. Век на привязи живем, за преступление свое, - век и будем, как отпущено. Да только так ли провинились мы? Не сами ж за чирком тем погнались, как Адита повелела - так и сделали... Знали б, какую судьбу вы за службу нашу уготовили, - разве б согласились здесь осесть да поселиться? Разве за то вы поставили их над нами стоять, чтобы вечно рабством платили? Или это мы сами слепы и глупы стали, не понимаем?
Но идол молчал, все также смотря пред собой немигающим взглядом. Не было богам дела до смертных, далеко были боги, - захочешь - не докричишься. Куда уж им до какой-то знахарки, с ее причитаниями?
Махнув рукой, - мол, и к чему время тратила? - Махуджу вновь взялась за пиалу, дуя на дымящуюся воду, заодно протянув ноги поближе к огню. По полу дуло, а ночи становились все холодней. Хорошо бы, муж вернулся поскорей, до того, как она закончит работу. Лишь бы не позвали к кому, как случалось не раз.
Еще глоток. Как хорошо...
Дамб-дамб-дамб! - стук в дверь прозвучал неожиданно, руки вздрогнули, отвар пролился на подол. - И вновь, торопливо: - Дамб-дррамб-дамб!
- Ну, кого еще принесло? Вот, как назло. - Не без раздражения отставив недопитый отвар, знахарка поднялась с пола, и направилась встречать незваных гостей, на ходу расправляя широкую юбку и одергивая сбившийся передник.
Откинув тяжелый кованый крюк, она толкнула дверь от себя, мысленно ворча на тех, кто явился так некстати. И - невольно отшатнулась, при виде высокой, закутанной в темный плащ с капюшоном фигуры. Судя по характерной нашивке на перехватывающем плащ широком кожаном поясе, да желтой эмблеме на груди, - пред ней стоял один из охранников Двора его Благочестия, то бишь Диктатора Равендолла. Впечатление довершала увесистая кабура на бедре, да рукоять форменного клинка. Однако чутье подсказывало: облачение - не более, чем фальшивка. Скорее всего, под маской хранителя порядка скрывается подпольный работорговец или распространитель дурмана, привлеченный грядущей Ярмаркой.
Первый порыв был прост и понятен - захлопнуть дверь, вот только незнакомец, видимо, вполне ожидал подобной реакции, недвусмысленно переместив тяжелую ладонь к кобуре. Пара карих глаз смотрели холодно и равнодушно, не оставляя возможности на диалог.
- Махуджу, знахарка? - Слова, произнесенные не менее ледяным, чем взгляд, тоном, звучали как приказ.
- Да, я... А... в чем дело? У меня нет денег, и я ничем не могу... - От подступившего страха на женщину напало оцепенение. Теперь она не сомневалась - пред ней был не солдат, не охранник, а бандит - один из тех, что обшаривают окрестности на предмет поживиться.
- Какие деньги... А, тупая баба. - Раздражение. - Бери свои инструменты, или что там у тебя, и пошли.
- Куда? Ах, что же?.. Но я... - Залопотала Махуджу, заламывая руки. В глазах метался страх.
"Солдат" грубо толкнул ее обратно в кухню, рванув за рукав:
- Увидишь, что. Сказано, собирай инструменты. И лучше тебе молчать, ради твоего же блага.
Бедная Махуджу заметалась, сердце колотилось, руки не слушались ее. Где же сумка с лекарствами, где ткани для перевязи, где порошки? Неуклюже развернувшись, она задела стойку с нехитрой посудой; глиняные тарелки посыпались на каменный пол, обернувшись осколками да черепками. Бедная знахарка, было, запричитала, но солдат окрикнул ее, и она повиновалась.
.............................................
- Ну что, привел?
- Да, как приказано. Что за грязная дыра, на весь город - только два знахаря, из которых один - выживший из ума старик, а второй - доморощенный шаман, к тому же еще и баба. Толку от такого добра...
- Не гунди, тащи ее сюда. Пусть хоть что-то сделает, чтоб до утра протянул. Товар штучный, я за него головой отвечаю. Слышишь, ты? Завтра хозяин приезжает, передадим с рук на руки - пусть уж сам разбирается, что с этим сокровищем делать. Деньги на счет давно переведены. А пока пусть хоть эта твоя шаманка, или кто она там, посмотрит его. Раз уж других вариантов нет.
- Да все понятно. А потом?
- Да ничего потом. Рот заткнуть - и всего делов. Да не стой истуканом, сказано - давай ее сюда.
- Она уже тут, снаружи ждет. Эй, ты, как тебя... знахарка! Поди сюда, да живей!
Бедная Махуджу от страха едва разбирала сказанные ей слова, однако повиновалась. Как долго она шла сюда, на самые окраины, по темной дороге. Где-то там, средь простых домов, выше по склону, ждали ее помощи другие люди... Но не суждено ей было навестить их. Звездное небо смотрело на нее миллионами равнодушных огней, вдалеке, над горизонтом, переливаясь, будто сотканные из золотых нитей и алмазов, светились башни Санскары, сливаясь золотистыми иглами шпилей с поднебесьем, лишний раз напоминая о том, сколь различна жизнь земных и крылатых существ.
- Ну что ты там копаешься? Иль уснула?
Плотный полог приоткрылся, луч света метнулся по влажной от росы клочковатой траве. Махуджу протиснулась внутрь, снимая с плеч короб. Подол юбки промок, тело бил озноб. В шатре, однако, было почти жарко. Горели светильники, посреди юрты пылал походный очаг, выпуская дым в незатянутую шкурами и тканями прореху над импровизированным дымоходом. На огне шкворчало нанизанное на вертелы мясо, над которым деловито суетился щуплый мальчишка лет десяти, облаченный в одежду кочевника западных степей. Меховая шапка сползла ему на уши, рукава теплого кафтана были явно велики, а полы путались под ногами, отчего пацаненок являл собой забавное зрелище.
А в глубине юрты, на небрежно сложенных подушках, восседал - иначе и не скажешь - пышнотелый тьяга, типичный торговец с пресным, обрюзгшим лицом. Не было в нем намека ни на добродушность, ни на хитринку во взгляде, присущую дородным людям. Узкая бородка, перехваченная у основания черной лентой, открытый халат, щедрые на узоры шаровары, узконосые туфли, - и абсолютное безразличие ко всему и вся. Встреть такое лицо в толпе - не за что зацепиться, не останется в памяти, выветрится без следа.
Знахарка неловко поклонилась, одновременно пытаясь сообразить, для чего ее сюда вызвали: кроме вышеперечисленных людей, да собственно бандита, что привел ее сюда, людей в юрте не было. А присутствующие на нуждающихся в помощи не походили.
- Подойди ближе. - Толстяк поманил Мажуджу к себе, и неожиданно широко улыбнулся - так же бесцветно, словно небрежный мазок блеклой краской по ткани: - Да не бойся. Тут такое дело... Есть для тебя работа. Сможешь справиться как надо - денег получишь. Много. И лачугу свою подлатаешь, и еды купишь. Только давай, не халтурь, да языком не мели, иначе всяко случится может... кто ж тогда твоих сельчан пользовать будет? Ну как, все поняла? Кивни, раз не глухая.
Будто в полусне, Махуджу кивнула. Лишь сейчас до нее начало доходить понимание ситуации. И сразу стало легче, хорошо. Видимо, им действительно нужны были ее услуги, как не раз прежде случалось, когда кто-либо из рабов хворал и требовалось "привести в кондицию товар". Неприятная работа, но и не с таким приходилось сталкиваться.
"Не убьют".
- Вот и отлично. - И, уже охраннику: - Покажи ей товар. Да аккуратней там.
- Иди сюда. - Тот повел лекаря к противоположной стене юрты, у которой стояла вместительная плетеная корзина, в которых обычно перевозили фрукты. Только сейчас Махуджу расслышала едва заметные звуки. Странные, не похожие ни на что, словно писк и всхлипывания одновременно.
Еще не догадываясь, что увидит, под одобрительным взглядом типа в плаще лекарь сняла увесистую крышку... И - вскрикнув - застыла, прижимая рукоять крышки к груди.
- Нет... это невозможно! Это же.... это.... Откуда?...
- Тебе лучше не знать. Делай свою работу, женщина. Твои старики ждут тебя.
- Да... да. Сейчас...
Сдерживая дрожь в руках, Махуджу нагнулась, чтобы онемевшими пальцами обхватить пухлое тельце, извлекая пленника из "темницы", одновременно ощущая, как холодеет сердце, а внутренности неприятно сжимаются.
Пожалуй, ей стало страшно. Такого ей не приходилось видеть за всю жизнь. Да что там видеть... Это выходило за все грани возможного.
Из горла корзины на нее смотрел крохотный - не более пары недель от вылупления - Птенец ваю. Одетый в подобие широкополой белой рубашки-распашонки с круглыми блестящими пуговицами на горле и штанишки-подгузник (разумеется, промокший насквозь и перепачканный), с нелепо поджатыми оранжевыми перепончатыми лапками, малыш надрывно и отчаянно пищал, заливаясь неправдоподобно огромными слезами слезами. Капли влаги насквозь промочили сиреневые с белыми крапинками перья на птичьем, так похожим на человеческое - и настолько странном, почти карикатурном, лице, скатывались по оранжевому мысу слабого клюва, заменявшего существу нос, оставляя мокрые дорожки. Глаза-бусинки опухли от слез, одной рукой птичий ребенок тер щеку, другая же - неестественно вывернутая, кое-как перехваченная грязной тканью, висела тряпочкой, и сильно опухла. Было видно, что малыш испытывает ужасную боль, и абсолютно напуган. Вдобавок, судя по грязным разводам на рубашке, его не раз тошнило, и он срочно нуждался в мытье.
На сердце Махуджу обрушились оторопь, непонимание и... жалость.
Впервые она видела живого ваю... так близко. Не тенью в небе, не пугающим образом из баек. А - живым. И надо же было тому случиться, чтобы этим ваю стал крохотный, беспомощный и искалеченный птенец?
- Его что же... из гнезда... выдернули? - Прошептала лекарь себе под нос, машинально укладывая птенца на колени, принимаясь судорожно ощупывать тело, проверяя каждую лапку на предмет других повреждений, словно он был обычным ребенком. Кое-как сняла рубашечку, такую маленькую, обнажив покрытое слипшимся от грязи сиреневым пухом, сквозь который проглядывали нежные, мягкие пластинки металла - основа для будущих остевых перьев. Какой же он хрупкий, беспомощный! На груди малыша на серебряной цепочке висел амулет - кольцо, оплетенное красной вязью. Кажется, это была надпись, но Махуджу не удалось ничего разобрать - это был какой-то другой язык, не знакомый ей. Меж тем, птенец, видно, совсем ослабел, и почти не сопротивлялся, когда она как можно аккуратней дотронулась до поврежденной ручки, развернула пятипалую, как и у людей, ладонь с острыми прозрачными коготками ,сняла мерзкую повязку, обнажив глубокий порез на тыльной стороне предплечья. К счастью, вопреки дурным предчувствиям, рука его сломана не была, лишь вывихнута. Надо бы рану обработать, а сустав вправить... Мысль о том, что перед ней - враг, не укладывалась в голове. - Ах ты, бедный...
Птенчик не сопротивлялся, только жмурил глаза. Пальцы нащупали головку вывернутой из сустава кости, нажали - и потянули ручку на себя. Щелчок - и мышечный замок сработал, возвращая кость на свое место.Птенец затрясся и разразился истошным кряканьем, лишь отдаленно похожим на плачь.
- Что он так разорался? Эй, ты там смотри, не навреди!
- У него был вывих. Мне удалось вправить.
- Уверена?
- Можете убедиться, рука работает хорошо. - Махуджу прижала к себе птенца, что-то нашептывая, покачивая, пытаясь унять плач. Как быстро бьется его сердечко, словно пламя в печи. И весь он какой-то горячий, никак, нездоровится. - Кажется, у него жар. Ему плохо. Ох, за что ж его, маленького? Он ведь умереть может...
- Да какая разница? Они плодятся как дашуры, одним больше, одним меньше. - Бросил равнодушно толстяк. - Ты давай, руку ему перевяжи чтоль, и все. Остальное тебя не касается.
- Да, да. Сейчас. Мне бы теплой воды, да вытереть его чем...
- Эй, Джум, плесни ей там, пусть приведет мелкого в порядок.
- Спасибо. - Кивнула Махуджу, пытаясь как-то успокоить Птенца. Но тот, разумеется, плакал все отчаянней, пока толстяк не подошел да сунул ему в ротик под клювом ложку с каким-то синим, резко пахнущим, и, очевидно, дурманящим раствором. Бедный малыш почти тотчас же закатил глаза и обмяк, неестественно раскинув руки, утихнув.
- Что это? Что вы ему дали?.. Наркотик?..
- Снотворное. Если он и дальше будет так орать - до утра не протянет.
- О... - Лекарь раскрыла короб, доставая бинты, фиксирующие пластины. Обмыв бесчувственное тельце, закутала его в чистое полотенце, что передал ей мальчишка, и принялась бинтовать поврежденную лапку. - Ах, бедный ты, кроха... По тебе, небось, столько слез пролили...
- Опомнись, женщина! Он - ваю. Не стоит жалеть крысеныша. Все, на что он годится, - корм для дашуров. По мне, так убить - и дело с концом.
- Так почему же не убили?
- Э, нет. Убить - недолго. Да только кто ж товар убивает? - Толстяк рассмеялся. - А ты забавная. Неужто так и не поняла? Игрушка это. Дорогая игрушка для зажравшихся дураков. Не боись, жив он останется, будут его на цепочке водить, с ложки золотой кормить. Тьфу, гадость.
Махуджу не ответила, продолжая аккуратно бинтовать лапку. Наложив последний слой бинта, передала малыша в руки торговцам и, получив на руки внушительную сумму, покинула юрту.
Холод ударил по лицу. Все так же светили звезды, дома ждал очаг, и работа. И муж, если успел вернуться.
Прошептав что-то злое, женщина побрела в сторону дома, прихрамывая - вновь дала себя знать застуженная нога. Видно, дождь пойдет раньше, чем ожидалось.
- Что с тобой? Ты сам не свой. - Влажная губка скользила по скулам, вверх-вниз, смывая расплывшуюся краску, убирая грязно-черные потеки на тончайших перьях. Со стороны и не сказать, что лицо шакти покрыто пером, - кожа как кожа. Но если присмотреться, а еще лучше - коснуться гладкой, тщательно выбеленной, разрисованной цветами и узорами, щеки, - как пальцы ощутят почти невесомую шелковистость, так тесно прилегают друг к другу перья.
Но сейчас перо Стила было явно не в порядке, как и богатая роспись, что Чейндж так тщательно наносил своему другу каждое утро по пробуждении. И он старался убрать всю грязь, не оставив ни следа от беспорядка. Получалось неважно, - слишком глубоко краска въелась в перо.
- Да что ж это такое? - Шакти в который раз протянул руку, чтобы макнуть губку в чашку с моющим раствором, и фыркнул, обнаружив, что последняя пуста. - Раствор кончился, надо же. Да что случилось-то, Стил? Сидишь как истукан, больно смотреть.
Но тот не пошевелился, лишь со вздохом прикрыл глаза. События дня одно за другим всплывали перед глазами. Говорить не хотелось. Не было сил, а ведь еще надо было сообщить милому Чейнджу непростую новость...
- Так. - Низкорослый, хрупкого сложения, покрытый красно-синим оперением, укутанный в свободный ночной халат с увенчанным густыми кистями поясом, шакти отбросил губку в сторону и приник к Стилу, как часто делал и прежде, обвив шею последнего руками, доверчиво уткнувшись лицом в ямку между шеей и плечом, вдыхая запах почти выветрившихся тонких духов. Стил дышал глубоко и ровно, грудь равномерно вздымалась и опадала, но кисти рук были холодны - верный признак глубокого стресса. Случись что-то из обыденных неурядиц, он бы непременно выговорился, как случалось не раз. Но сейчас зеленый шакти хранил молчание, и это не на шутку пугало. И без того мнительный, Чейндж заволновался. Тонко подведенные брови его на узком, точеном лице сошлись галочкой, идеально накрашенные губы задрожали. - Ну, Илуорри, ну, хороший мой, ну, миленький, перышко мое... Что стряслось? Ты ведь плакал, да, я вижу! Славный мой... Как же так? Кто тебя обидел?
Чейндж ворковал над Стилом, как вая над выводком, на низких, баюкающих, курлыкающих нотках. Стил поморщился, пытаясь расцепить объятия. Напрасно: Чейндж явно не намеревался его отпускать. Пальцы с накрашенными белым лаком когтями гладили плечи, крылья прикрывали его подобно покрову - знак глубокого сопереживания.
- Все хорошо, Чейндж. Успокойся, не стоит за меня так тревожиться. - Пробормотал Стил, но друг лишь теснее обнял его.
- Только не ври мне, Илуорри, хорошо? Ты же знаешь, что можешь мне доверять.
- Знаю.
- Тогда в чем же дело? Давай, я тебя в ванную отведу, сам помою, с настоем, - сразу лучше станет.
- Боюсь, не станет.
- Ну, пожалуйста. Не откажи, я всего лишь помогу тебе, вон, посмотри, - ты сам на себя не похож. - Чейндж как можно нежнее погладил хохолок на голове шакти, одно за другим сняв изысканные украшения. Сам раздел его, отвел в ванную, включил горячую воду, и, запалив несколько палочек с благовониями, принялся копаться в стенном шкафу, извлекая на свет пузырьки с различными настоями и эссенциями, перебирая их и задумчиво изучая этикетки. Все это время Стил стоял рядом, безучастно глядя на исходящую паром воду, безвольно опустив руки.
- Ммм.. не подходит... Не то... О, вот, нашел! - Чейндж торжествующе извлек переливающийся синим пузырек, зубами выдернув прочно засевшую пробку, и небрежно опрокинул содержимое в воду. - Ну, теперь все...
Ванная наполнилась приятным, пощипывавшим ноздри ароматом, содержащим успокаивающие феромоны. Лишь тут взгляд Чейнджа скользнул по лишенной облачения фигуре товарища по саккаш, - и задержался на грациозной, высокой фигуре последнего. Было на что посмотреть, чем залюбоваться: Стил, - или, ласково, как было принято между самих шакти, да родных и любимых, - Илуорри, - обладал обворожительным, с точки зрения птиц, телосложением. В отличие от самого Чейнджа - Ейнайорри, - чей рост был совсем невысок, бедра - слишком худы, и чей облик в целом скорее стремился к типу классической ваи, что вообще-то не приветствовалось для обитателей саккаш, - в Илуорри всего было понемногу, но гармонично: длинные сухие в цевке ноги переходили в округлые бедра, завершаясь аккуратным хвостом с двумя выдающимися яркими , глазчатыми перьями, подобно перу тропической птицы. Если на спине и крыльях перо Стила отливало темно-зеленым в мелкую жемчужную крапинку, - то низ бедер от голени, аккуратный, покрытый гибкими пластинами металла, живот, узкая грудь и тыльная сторона рук были окрашены в бледно-кремовый с белым подпалом цвет. Легкая талия подчеркивалась цепочкой с мелкими колокольчиками, опоясывающий бедра, - знак каждого, кто относился к касте шакти. Ни один из членов саккаш не имел права снимать его, включая самого Стила - пояс всегда оставался при нем, скрепленный хитрым замочком, отпереть который могли лишь двое: Повелитель да сам шакти. Разомкнуть замок - означало автоматически отказаться от права именоваться "дарителем жизни" и служить господину. И, как правило, никто добровольно не рвался отказаться от выгодной должности. У Стила была особая цепочка - над каждым из колокольчиков крепился инкрустированный платиной герб Королевской семьи, что означало немалый статус ваю и непосредственно положение Королевского фаворита - большая честь и предмет всеобщей зависти. Стать любимцем Повелителя мечтали многие, но оспаривать положение Стила никто не решался - ибо принадлежало оно последнему по праву. Даже Чейндж никогда не скрывал своего, не лишенного доли подобострастия, восхищения, считая Стил Лайна своим личным покровителем и другом.
- Ой, Илуорри... Какой же ты красивый! Просто глаз не оторвать. Ты самый прекрасный ваю... Ну почему, почему Адита не создала меня таким же? - Восхищенно выдохнул Чейндж, откровенно любуясь другом. И отшатнулся, когда тот небрежно расстегнул пояс, бросив знак своего положения на стеклянную полку ванной, под зеркалом.
- Илуорри... Ты что?! - Чейндж изумленно открыл рот - да так и остался стоять, пока понимание происходящего не обернулось горечью, и жалобным, отчаянным стоном: - Нет!!! Только не уходи!!! Нет!!! Ты не можешь, миленький.... Не оставляй нас... Как же мы без тебя?... Господин...
Но тот не ответил, кинул вслед за поясом и ключ, - и, вскинув увитую роскошными браслетами ногу, нырнул в ванну, будто вовсе не заметив, как Чейндж, закрыв лицо руками, бессильно прислонился к узорчатому кафелю стены.
Свободно раскинув руки, Илуорри нырнул, и закрыл глаза, отстраненно слушая звук льющейся из крана воды, да прерывистые всхлипывания Чейнджа. Благовония дурманили его, мысли словно заволокло туманом, а боль сбилась в комок где-то за килем, давя на сердце.
- Сколько у тебя будет? - Наконец, проговорил он, не раскрывая глаз.
- Ч...четыре... - Выдавил из себя юный - а Чейндж был на добрых двадцать лет моложе Стила, - шакти, коленями опускаясь на пушистый коврик перед ванной. - Ох, Илуорри... неужели Райз отстранил тебя? Почему? Да за что же?..
- Он не отстранял меня. - Шакти поднял ладонь, позволив Чейнджу жарко целовать свои тонкие пальцы. - Это мой выбор.
- Да почему же?..
- Какой прок от шакти, не способного давать потомства?..
- Так... ты сам? Сам задумал это? - Не веря тому, что слышит, выдохнул тот, мертвой хваткой вцепляясь в запястье друга.
- У меня не было выбора. Ситуация безнадежна, мне никогда больше не выносить ни одного яйца. - Спокойно констатировал Стил, разглядывая узоры на потолке, запечатлевшие сцену знаменитой Охоты. Как давно это было... да было ли? Шорох камышей, попытка уйти, улететь, - и клацающие зубы, и боль... Ах, когда же он, наконец, забудет?..
- Ты все-таки был у врача...? Ох, миленький, почему ты не позвал меня с собой?
- А разве твое присутствие что-либо изменило бы? Не тешь себя иллnbsp;юзиями. Место главы саккаш по праву принадлежит тебе. Кто еще дает Повелителю столько птенцов?
- Да при чем тут птенцы? - Взвился Чейндж. - Ты всегда был нашим защитником! Кто заступался за нас, кто помогал во всем? Кто заботился? Так было хорошо, так спокойно... А теперь... Как мы без тебя справимся? Бьерни истерит по любому поводу, Сарриз - в токсикозе, Чьюрри - шагу без подсказки ступить боится. Взгляни на них! Они сами как птенцы, Стил. Ты один умеешь найти общий язык со всеми.. Они же тут передерутся только за то, кого выберет Король в следующую ночь!
Лицо Стила на краткий миг исказилось, отразив отголоски каких-то тщательно сдерживаемых переживаний, чем Чейндж и воспользовался - и, разумеется, неумело:
- Ты же любишь его! Один из всех нас - любишь! Думаешь, мы слепые, да? Не видим? Ты хоть понимаешь, что с ним случится, когда ты уйдешь? Именем Адиты, ты, ты один должен стать нашей Королевой... Самый прекрасный, самый добрый... Ты один можешь вернуть нам Короля, пока Ай Рин окончательно не погубила его...
Стил медленно обернулся, - и Чейндж испуганно вздрогнул, столь пустым и блеклым был взгляд прекрасных раскосых глаз. Когти на руках сжались, плечи затряслись - но ни одна черта не дрогнула на лице шакти.
- Скажи, Чейндж. Миррор - твоя дейн?
- Да... Откуда ты знаешь про нее? - Чейндж изумленно уставился на друга.
- Она приходила во дворец, искала тебя.
- Но зачем? Что с ней? Ох нет... Где она? Ты знаешь? Ради богов, скажи! - Чейндж нервно распушил хвост и затряс им.
- Она в больнице, с ней все хорошо. - Все тот же безразличный, опустошенный голос.
- В больнице? Илуорри, миленький, что стряслось? Она здорова? Почему она там? - Чейндж едва не сорвался на гортанное кряканье.
- Это ты лучше спроси у нее самой. Слетай к ней завтра, навести. Она очень хотела тебя видеть. Ты ведь старший в вашем Гнезде?
- Д..да... Я...
- Ты понимаешь, что несешь ответственность за всех своих дейнов? Как ты мог их оставить, зная, что родителям не хватает крыльев, чтобы укрыть их всех?
- Я... Хотел заработать денег... Чтобы обеспечить их всех...
- А вместо этого - обеспечиваешь Райза потомками.
- Но Его Величество исправно платит мне деньги за каждого вылупившегося Птенца! Ты же сам копил деньги, чтобы помочь своим!! Как ты можешь судить меня?! - Глаза Чейнджа сузились, он с досадой зашипел. Вместо того, чтобы вступить в перепалку, Стил чуть приподнялся в ванне, и, неожиданно схватив Чейнджа за плечи, рывком потянул его к себе в воду, - прямо как был, в халате, в два счета прижав к себе, обняв, целуя разукрашенные розовыми тенями веки.
- Стил... ты что?
Ладонь шакти коснулась округлившегося живота друга, ласково поглаживая, напоминая о скором появлении потомства. Длинный нос нежно потерся о щеку. Чейндж не поверил своим глазам: Илуорри улыбался! Какой-то немного безумной, но счастливой улыбкой.
- Все будет хорошо, Ейнайорри. Я не оставлю вас, даже если буду не в саккаш. Не позволю вас обидеть. А за Миррор не волнуйся, все уже оплачено, ты только навести ее завтра. Обещаешь? - Курлыкнул он, почти невесомо касаясь губ друга.
- Обещаю... Но Илуорри! - Чейндж попытался вырваться, но Стил подмял его под себя, со смехом уложив на крылья, курлыкая, будто выводковый птенец, поднимая море брызг. - Ты что же, все сбережения свои... на нее? Да? А себе, значит, - ничего?
- Какая разница? Она хорошая ваюшка, как и ты.
- Я убью тебя, Стил! Клянусь, в какой бы переплет ты не угодил - я всегда найду тебя. Вытащу.И убью! Вот этими вот зубами загрызу, запомни это! - Чейндж слегка прикусил Стила за гладкое плечо, ненароком выдернув пару перьев, заработав не менее игривый укус в крыло. - Ненавижу тебя! Ты сумасшедший, я всегда знал это!
- Не более сумасшедший, чем тот, кто первый придумал саккаш... да и весь этот мир, ты не находишь? - Рассмеялся тот в ответ, лаская нежные перья. Взаимные ласки были их общим утешением, их ритуалом, и от этой теплой, почти родственной близости становилось хорошо. Благовония пьянили обоих, позволяя забыть о тревогах, - старая, испытанная хитрость, которую и сам Илуорри не раз применял к своему господину, когда тот возвращался измученный...
- Ты будешь приходить? - Прошептал Чейндж, уже позже, когда усталые птицы, обнявшись, свернулись в гнезде под одеялом.
- Ты всегда будешь моей радостью. - Илуорри укрыл расслабленного Чейнджа еще влажным от воды крылом.
- Даже, когда ты станешь Королевой, как Ай Рин?
- Ах, о чем ты. Ты же знаешь, - это пустое. Она найдет Райзу подходящую пару.
- Ненавижу Ай Рин. Если бы не она... тебе не было бы больно. - Чейндж поежился.
- Ай Рин добрая правительница. Не стоит винить ее. Не она создала традиции, - и не ей идти против них.
Они немного помолчали, Чейндж украдкой перебирал пух на груди Илуорри.
- Знаешь, может, я и не прав... Но все равно, ты счастливый. Ты хотя бы любишь, ты знаешь, что это такое. А я... так и буду всю жизнь принадлежать кому-то. Только как вещь. Откладывать яйца, давать птенцов, с которыми толком и быть-то не смогу. У меня будет только саккаш, и никогда - своего гнезда. Вот ты со мной сейчас, а душой - с ним. Я же все вижу, все понимаю. Завтра ты уйдешь, и я останусь совсем один. А, когда Райз будет... ну, со мной... Он ведь тоже будет с тобой, верно? Почему, Илуорри?
Голос Чейнджа звучал так грустно, так пусто, так безрадостно, что Стилу стало горько.
- Ты же сам избрал эту работу. Шакти не имеют права ни любить, ни ревновать.
- Да, потому ты и ушел из шакти. Теперь я понимаю. Тебе ведь тоже больно делить Райза с нами. Только не надо про долг, и прочее. И вот скажи, - я, я-то кому нужен?
- Хотя бы Миррор. Она сейчас совершенно одна, и также находится в положении.
- Я знаю, знаю... Но... Я ведь для нее только дейн... - Чейндж отстранился от Стила, дрожа всем телом. - Как же я ненавижу свою работу, о, Илуорри... Как ненавижу... Но... Я больше ничего не умею делать...
- Ну, что ты, милый? Ты - прекрасный музыкант...
- Ах, да кому сейчас нужны музыканты... Когда мне своих кормить надо...
- Подожди, перышко, ты обязательно встретишь своего супруга. - Илуорри пытался казаться убедительным, но Чейндж словно не слышал его.
- При Райзе - нет. Пока он не выставит меня - нет. Все знают, чей я, и никто не посмеет идти против Короля. И... я не ты, Илуорри. Я - трус. Слишком слаб. Взгляни на меня! Я же вая. Чем я отличаюсь от Миррор? Просто я знаю, сколько стоит моя музыка, мое искусство, да и сам я... И все - "во благо расы". Нет никакого "блага", все ложь. Они - остальные - могут не понимать. Но не я...
- О, Ейнайорри...
- Просто обещай, что не оставишь меня. Я не хочу быть при Райзе. Я... всегда буду шакти. Просто не смогу иначе. Но... Я хочу быть при тебе. Как Тандергласс при Ай Рин. Обещаешь? А я... буду... дарить тебе красивых птенцов...
- Я обещаю, бедный ты мой. Я обещаю. - Едва теплящийся ночник погас, послушный сигналу, позволяя двум ваю наконец уснуть, найдя утешение от собственного страха...
- Вы обещаете, что найдете его? Обещаете? Рони совсем мал, ему только-только две недели исполнилось... Он даже церемонию Наречения не прошел... О, Адита! За что же это? Скажите мне, где он?? Что с ним? Он жив? - Заплаканный ваю-ори в который раз цеплялся за локоть Стража, просяще заглядывая в глаза воина и давясь слезами. Вокруг толпился разномастный народ, любопытные ваю-наседки, присматривающие за кладками, гости-родители, озадаченно переговаривающиеся, и постояльцы гостиницы при Королевском инкубаторе высыпали во двор, привлеченные надрывными стенаниями родителей из ранней выводковой группы-яслей. Все это пернатое сборище возбужденно гомонило, возмущенно хлопая крыльями, внося окончательную неразбериху в и без того сложную обстановку. Напрасно Сьюссу, заместитель начальника Охранного надзора Санскары, а заодно старший следователь королевской службы дознания, пытался разогнать сборище возбужденных зевак, успокоить безутешного ори и хоть как-то разобраться в произошедшем. Все попытки призвать зевак к порядку были обречены на провал. Немудрено: впервые за долгие годы - и едва ли не за всю историю Небесного Града случилось немыслимое - из ранней выводковой группы бесследно пропал Птенец. Да не какой-нибудь, а выпестованное, вымоленное у богов дитя - плод любви видного сановника из членов Совета и дальнего со-вара Найт Рейна, хрупкого, ослабленного долгой болезнью и вынашиванием кладки ваю, что сейчас рыдал на плече у своего супруга, хранившего каменное выражение лица. Сьюссу мысленно выругался. "Вот уж попал так попал". И тому была причина: вид разгневанного тану не обещал никаких радужных перспектив. Выше самого Сьюссу на две головы, одетый в тяжелую тунику алой парчи, с орденом Почета и перевязью Председателя Совета, солидный птиц был окружен охраной, и буквально задыхался от ярости, боли и праведного негодования. Праведного - потому как говорил он известные вещи и не стеснялся в выражениях, указывая следователю на очевидные промахи в работе. А промахов было немало. Где-то схалтурили, что-то упустили, а, самое главное, - нить, что удалось им найти, отчетливо уводила следствия на такие высоты, куда даже им ход был заказан. А если и сунуться, то и с головой попрощаться можно.
Рисковать последней у Сьюссу желания не было. Дела удавалось замять, находились даже какие-то подозреваемые, а по сути - случайные и подставные фигуры, из отребья, на которых было удобно навесить разнообразных хвостов, - никто их не хватится, да и расследование номинально можно было закрыть. И карман личный в накладе не оставался, - ТАМ любили послушных и аккуратных служащих, не распускающих язык. В общем, все было хорошо.
Но если б не этот дриллов птенец! Какого тухлого яйца им потребовался выводковый младенец столь влиятельного семейства, да к тому же единственный? Нет, это не может быть случайностью. Кому-то выгодны подобные кражи. Но кому?
"Мда, Ее Величество придет в ярость...."
При мысли о Матери-Королеве следователь машинально потер шею - надо сказать, весьма упитанную, и поправил стойку форменного зеленого воротника. Последний немилосердно жал и тер кожу. "Проклятье! Надо было именно сегодня получить новую форму. Крылья бы оторвать портному, так ошибиться в размере! Как их только учат?"
Меж тем, тану Птенца - Тайкайсу - и не думал униматься. Ярость переполняла его, алый гребень-хохолок на голове встал дыбом, окаймленный лентой-диадемой плюмаж тщательно напомаженных и расписанных серебристыми звездами перьев гневно развевался, будто армейский стяг:
- Разгильдяи! Распустились, никакого порядка! Дождались! Мало вам случаев краж из гнезд на нижних ярусах! Теперь и из Королевского инкубатора крадут! Прозевали, тухлое яйцо вам в зоб! Да я вас всех...!
- Успокойтесь. - Сьюссу с огромным трудом держал себя в руках, чувствуя, как сминается вся его оборона под натиском сановного гнева. Советник шипел, скалил острые треугольные, покрытые золотыми пластинами, зубы, делал недвусмысленные жесты когтями, ежеминутно грозя всеми немыслимыми карами как похитителю, так и следователю, несомненно, повинному во всех смертных грехах. - Мы обязательно найдем вашего птенца.
- Найдете вы, как же. Да у вас сколько уже краж было, сами, небось, счет потеряли, - а вам все по ветру! Всех передавлю, если перышко мое не отыщете и уродов этих не порешите, по суду иль без суда - мне все равно!! - Тайкайсу рывком выбросил лапу вперед, вцепляясь когтями в рукав мундира следователя. - Послушайте! У него же чип, я сам вживлял!!! И я говорил говорил об этом! Почему не пробили до сих пор!!
Сьюссу крякнул, переступив с лапы на лапу, отводя взгляд в сторону:
- Мы еще не успели вам сообщить. Чип был найден, скажем так, отдельно от Птенца.
- То есть как??? Что значит - "отдельно"???
- Ах, это невозможно... значит, его убили???? - Взвился ори, в ужасе распахнув крылья, обнажив белоснежные зеркала маховых.
"Ох, лучше бы тебе не знать, что с ним будет. Лучше б и вправду убили.." - мелькнуло в голове следователя. Тем не менее, он оправил подвязки на объемном животе - слишком объемном для птицы - и деловито крякнул, более всего напоминая пышнотелого селезня:
- Нет, это значит, что, с наибольшей вероятностью, что ваш Рони жив. Но находится вне пределов Санскары. Видите ли, преступникам отлично известны методы как обнаружения, так и извлечения чипов...
- Но... я сам вживлял ему микросхему, непосредственно в мышцу, с тыльной стороны руки, и извлечь ее можно, лишь порезав его! - Задохнулся от гнева тану.
- Значит, они это и сделали. Поймите вы, похитители хорошо осведомлены о технологии чипирования молодняка. Пол часа назад чип был найден сканером у западных ворот первого яруса. Собственно, поиски ведутся, но для этого необходимо привлечь к содействию надзорные органы и органы охраны правопорядка союзных государств, а это, как вы понимаете, само по себе достаточно сложно и требует времени...
От этих простых, правдивых, но таких страшных слов силы покинули ори пропавшего Птенца, лапы его утратили возможность поддерживать тело. Бедняга как подкошенный упал на плиты двора, истошно заголосив, раздирая когтями перья на лице. Тану же рванулся вперед, размахнулся - и ударил Стража со всей силы в грудь, метя в сплетение нервов чуть ниже шеи.
- Почему?? Почему вы мне сразу этого не сказали????? Вы!!! Уроды!!!!
Сьюссу постарался сохранить спокойное лицо, одновременно отступая назад от разъяренного сановника.
- Кхм... Мне, право, очень жаль. Примите мои соболезнования, но наша задача в первую очередь - вычислить преступника среди ваю.....
- Да что ты несешь, ты, крысохвост поганый?! Ваша задача - в первую очередь найти нашего Птенца!! Нельзя медлить, он же может погибнуть! - Взревел тану, тесня Стража к летной площадке. Покрытые стальными накладками когти выбивали искры из каменной мостовой площади. - И я лично, - запомните: лично! - пойду к Ай Рин требовать разрешения на облаву! Рони... Был нашей с Санну последней надеждой... Мы так... ждали... А вы... не хотите его нам вернуть...
Несчастный обхватил руками голову, согнулся, и со сдавленным стоном осел на землю. Глаза его закатились, скрытые мигательной перепонкой, дыхание с шумом вырывалось изо рта. Кто-то закричал: "Врача!", наседки загалдели, крылья охраны сомкнулись над безутешным родителем. Ори на четвереньках подполз к потерявшему сознание супругу, все также безутешно скуля и рыдая. Поднялась суета. Сотни полных злобы глаз смотрели на Сьюссу.
Но тому не было дела до них. Нужно было срочно что-то предпринять, развить деятельность, и лучше бы ему действительно найти Птенца, да поскорей. Ай Рин хорошо платила за надлежащую работу, и за молчание. Но и за промахи карала по полной.
Дождавшись, когда бригада медиков окажет тану необходимую помощь, Сьюссу привычно допросил не успевших разбрестись по своим делам свидетелей, и, оформив бланки, покинул место преступления. Все, как и в прошлый раз. Прямо как под копирку - никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Чужих не было, все свои, тем более учет посетителей центра всегда велся с надлежащим тщанием. А птенец - пропал. Как и в остальных двадцати восьми случаях.
"Что за бред" - Сьюссу вновь почесал шею, и, махнув рукой на приличия, расстегнул ненавистный воротник. Сразу стало легче дышать, и кровь отступила от лица. Выудив из внутреннего кармана копию списка посетителей Инкубатора, предоставленный администрацией, в который раз пробежал взглядом по именам. - "Вот же, все как на ладони. Все личности известные, посторонних, кроме обслуги, нет. Но обслуга идет отдельным списком, и там все чисто - к выводковым они не допускаются. Этот, как его... Рони. Содержался отдельно от остальных, со своим ори. Отдельная палата, охрана на входе... Хотя какая там охрана, пустоголовые манекены... Птенец пропал между трех дня и пол четвертого, когда ори отлучился по каким-то своим делам. Пятнадцать минут, - и его нет. Ага, на этот период времени ори выносил его в общевыводковую комнату под присмотром няни-наседки. Там же были и родители других птенцов. Ну-ка, посмотрим, кто бы мог быть?"
-Ну, что у тебя? Ах, да, сейчас... - Вынув из кармана форменного кафтана аппетитный рейбо, Сьюссу разломил плод надвое, протягивая красную сочную мякоть птице, одновременно отстегнув свиток с посланием с ноги верного помощника. Крышка тубуса с щелчком отлетела прочь, лист с треском развернулся.
- Однако... - Протянул он, возвращаясь взглядом к толпе, и уверенным шагом зашагал к проходной Инкубатора.
................................................
...- Как жарко... - Его Величество заслонил ладонью глаза, пытаясь укрыться от ослепительного света тысяч люстр, пылающих под необъятным сводом тронного зала. Крылья его прерывисто трепетали, пажи, повинуясь приказу, сильнее взмахивали опахалами. Но прохладней не становилось. Не смотря на тонкую ткань парадного одеяния, казалось, он находился в плавильном цеху - так душно, не вздохнуть! Затянутый прочными шнурами, корсет давил на грудь, на ребра, жесткий, словно колодки. Диадема сползала, длинные перья оттягивали голову, рот пересох. Вот разукрашенная возбуждающей, бесстыдной росписью служанка-вая подала поднос с напитками. Взять пиалу с разведенным соком - но жидкость столь же суха, как и воздух. Да что же такое? А сколько народу собралось! Кажется, вся Санскара столпилась в зале, царапая паркет когтями, гомоня, и все такие пестрые, все смотрят на него одного, шушукаются почти в открытую, не скрывая насмешки. Убежать бы, покинуть проклятое сборище, - но что это? Трон словно магнит, не позволяет встать. Не оторваться от него, не сдвинуть ног.
- Ты не забыл про этикет? - Ори подходит к нему, кладет ладони на плечи. Какие тяжелые у нее руки, неласковые! Хоть и улыбается она, и вроде бы подбадривает. - Сиди, ты должен держать лицо! Ведь ты правитель, вся Санскара смотрит на тебя... ты же хочешь остаться в истории как герой, а не как посмешище?
- Оставь меня! - возглас возмущения тонет в приторных аплодисментах. Толпа собравшихся расступается, шурша платьями и туниками.
- Ну что же ты, птенчик, такой зажатый? Сегодня же праздник, день твоего Вылупления. Сами боги взирают на тебя. Но богам грустно, что ты такой неумелый. Надо их задобрить. Как насчет небольшого жертвоприношения?
- Да, ори. - Зачем-то отвечает он, хоть рот его жжет и словно переполнен песком. Это не его слова, кто-то другой вещает за него!
Но Ай Рин не понимает, что это неправда. Она довольна, и смеется, и взмахивает рукой, указывая на открывшуюся меж расступившихся гостей площадку:
- Смотри, Айзу, - кто решил пролить свою кровь ради благословения великой Адиты и могущественного Вриттара!
Кажется, он понимает, что она имеет в виду, - и кричит, и зажимает уши. Меж тем начинает играть музыка, какой-то неправдоподобно-тоскливый мотив. Закрыть бы глаза, зажать бы уши - но руки не слушаются короля... Он - пленник проклятого трона, пленник своей ори!
Вот на зеркальный паркет выступает знакомая тонкая фигура с зеленым оперением. Абсолютно нагой, звеня браслетами, и колокольчиками на поясе, как в ту, первую, ночь, раскрыв переливающиеся изумрудными огнями крыльями, подняв к потолку белоснежное с черными полосками на щеках лицо, Стил, - его бедный Илуорри, его вечное искушение, - начинает свой танец. Райз знает каждое движение. В них - укор, и обида, и ненависть, и жалость - к нему, Королю!
- Ну что, Айзу? Кажется, он готов? - Ай Рин дразнящее целует Короля в подбородок. - Огонь! Да возрадуются великие Боги!
- Неееет!!! - Райз пытается броситься вперед. Но трон недвижим, как недвижим и он сам. В то время как там, его Стил, его сердце, взмыл над залом, но ненадолго - изысканные гости обернулись стрелками, достав ружья. Вот Ай Рин повторила команду - и лучи смерти пронзили беззащитную птицу. Чей-то тонкий крик возник в тишине, свет угас. Лишь луна освещала пятачок пола, с обугленным телом. Оно - тело - не было похоже на Стила, - черные огарки перьев, изломанные руки. Лишь лицо осталось неизменным. А над ним склонилась другая птица - меньшего размера, раскрыв голубые крылья, и плакала. Просто - плакала, обняв шакти.
- Тверды устои наши, мой Птенец. И ты должен быть тверд. Лишь тогда Санскара будет цвести. - Ай Рин выступила из темноты. В руках ее была тугая повязка. - Позволь мне закрыть очи твои, Айзу. Будь слеп, я буду твоим поводырем. Вместе мы вернем нашему граду и власть, и величие...
При этих словах - сказанных достаточно громко - маленькая синяя птица оторвалась от трупа, с ненавистью и презрением сжав тонкие, перемазанные в крови убитого Стила губы:
- Правитель не нуждается в поводыре! Не дай ослепить себя, Райз! Сколько еще жертв нужно, чтобы ты понял? Сколько?.. Оглянись! Скоро Санскара утонет в крови, и ты один, ты будешь в ответе за нас! Ты!...
- Нет, нет, нет!!! - Настоящий, живой крик сорвался с губ Короля. - Ох, нет. Снова... Ори права, со мной что-то не так.
Его Величество вернулся из непродолжительного сна, и долго лежал, бессильно прикрыв глаза, одновременно прислушиваясь к самому себе. После вчерашнего разговора с ори остался неприятный осадок, сердце отзывалось острым покалыванием. Райз - или, как ори звала его, Айзу, - машинально потянулся к другому краю кровати, и отдернул руку, ощутив холодную пустоту.
Еще вчера с ним рядом был его милый, родной, ласковый шакти. Пальцы помнили каждую пластину брони, каждую грань, каждое перо. Он мог на ощупь найти нужную точку на доверчиво распахнутом крыле птицы.
Мог. Но нужно ли было самому Иллуори знать это?
Король поморщился.
Казалось, с момента ухода его законного соузника прошло не так много лет. Всего три - столько же, сколько исполнилось и его маленькому наследнику. А сколько должно исполниться их со Стилом птенцам? Два года?
Да, верно, два. И полтора года: ведь их всего четверо, маленьких крылатых созданий. Сколько всего птенцов родилось от него у других обитателей придворного саккаш, Король не считал. Для него истинно близкими был лишь Сэйнти, и эти четверо детей, которых подарил ему верный и преданный шакти. Ах, Стил... Он всегда приходил именно тогда, когда ему, Райзу, было особенно плохо. По природе своей ваю - однолюбы. Потеряв супруга, лишь в крайних случаях Великая Адита милостью своей посылает замену в утешение. Остальные так и хранят верность угасшим душам любимых. Как Ай Рин.
Стар Райзу эта мысль внушала грусть. Его Гнездо навсегда, казалось, утратило все звуки, присущие счастливому союзу: смех, шаги, звон колокольчиков под потолком, когда чье-то крыло неосторожно задевало за них... Никто не крутился перед высоким - в полный рост - зеркалом, проверяя, все ли в порядке. Никто не целовал его с истинным чувством, не машинально, исполняя работу, - а искренне. Он мог получить разрядку, - но и это ощущение казалось фальшивым, лишенным чего-то очень важного. Видимо, Великая Адита решила, что Райзу на долю выпало слишком мало горестей, - и послала ему Стила. Король помнил тот вечер, когда он впервые увидел его. Ори решила преподнести любимому Птенцу подарок, и отобрала для него лучшего из воспитанников пожилого Вайдарсу - наставника будущих шакти. И не ошиблась: когда в тронный зал ввели это хрупкое небесное создание, душа Короля впервые за долгое время дрогнула. Высокие стройные ноги, легкая походка, смущенно полуопущенные крылья выдавали в этом кандидате в саккаш совсем юного и неопытного ваю. Лицо его, хоть и неумело, но аккуратно раскрашенное, отличалась особенной чистотой. Облаченный в бирюзовую, шитую жемчугом, накидку и набедренный пояс, он казался чем-то нереально хрупким, а недавно нанесенные гравировки золотистыми нитями струились по изумрудной броне, подчеркивая его совершенство. Заиграла музыка, и шакти вспорхнул в танце, кружась, будто подхваченные вихрем снежинки. Но Король не обращал внимания на танец. Его влек к себе взгляд шакти, что он поднялся с трона и широкими шагами подошел к незнакомцу, перехватив запястья, что оказались втрое тоньше его собственных. Королева тогда справедливо возмутилась его несдержанности, - но Райзу было все равно. Потому что пред ним был ОН. Долго они смотрели друг на друга. Умолкла музыка, но она и не нужна была им. Душа Короля тянулась к юному созданию, ища ответа. И тот сам потянулся навстречу, прижав свою узкую грудь к груди Повелителя. Потом, спустя положенный срок, появилась первая пара крепких здоровых птенцов, а за ней - и вторая. Никогда еще Райз не ощущал себя настолько счастливым. Он словно воскрес рядом с Илуорри, почувствовав прилив сил. Как же он устал от одиночества, без заботы, поддержки...
Более всего ему хотелось прижать к себе Стила. И не отпускать. Никогда. Возложить на него диадему Королевы, навсегда позволив воцариться в Гнезде и на троне.
Но у богов-прародителей всегда было превосходное чувство юмора.
Никогда простому шакти, имей он хоть самое наивысшее образование, не стать венценосной особой. Шакти должны производить Птенцов. Король - править. Совет никогда не одобрит подобного союза. Жрецы не освятят их брак. Шакти принадлежат всем. Рано или поздно им придется расстаться. Все было бесполезно. С самого начала.
...А ведь он так и не сказал Стилу, что происходит. Никогда они не выражали друг другу свои чувства вслух. Стил упорно пытался держать дистанцию, и всегда оставлял после себя некую недосказанность, заставляя Короля теряться в догадках, которые разбивались при встречи с робким взглядом. 'Я знаю все. Я знаю свое место. Прости' - говорил этот взгляд.
И Король соглашался, трусливо полагая, что рано или поздно все решится само собой.
Не решилось.
Проблемы в политике стремительно росли, приходилось решать множество сложных и непривычных задач. Дни напролет Стар Райз принимал делегации, сам совершал дальние вылеты, разбирал решения Совета, и работал, работал, работал... А редкими свободными вечерами, когда он, наконец, добирался до Гнезда, следовал нетерпеливый вызов, и чьи-то мягкие ладони ложились на его плечи, притягивая его к себе, усталого, измученного. Кто-то, незаметно ставший таким близким, таким нужным, выслушивал его, затем вел в бассейн, тщательно отмывал, а после - растирал маслами, мурлыкая тихонько и напевая. Илуорри всегда так мелодично пел, не хочешь - заслушаешься. А уж как он рассказывал сказки! - а Король любил слушать сказки, они помогали отвлечься от забот, освободить душу от груза тревог и суеты. А после как-то сами собой они перебирались на ложе, и, расслабленные после долгих и страстных ласк, одновременно засыпали, обнявшись, так нежно и доверчиво... Словно и не нужны были никакие Узы. Потому что Узы - лишь формальность, а настоящая связь - она в душе, и не нуждается в подтверждении. Но так ли?...
Стар Райз так привык, что Стил всегда рядом, всегда готов прийти по первому зову, - что, впервые наткнувшись на тишину, неожиданно для себя ощутил дискомфорт и непонимание. Негодование и раздражение: 'Как? Какой-то шакти ослушался приказа??' И лишь вслед за тем - страх.
Адита всемогущая, как он мог вообще так подумать? Неужели он все еще считает Стила - его Илуорри! - простым шакти?! Своей собственностью?! Вот в этом весь он, в этом - его предательство. Неужели его возлюбленный понял это?.. Или всегда понимал, потому и старался держаться несколько отстраненно, хоть трудно было не заметить, каких сил ему стоило... Быть может, он устал ждать и терпеть? Или же с ним что-то случилось? Почему, почему его нет рядом?..
Почему?..
Весь день Стар Райз не находил себе места, пребывая в рассеянности. Едва не разругался с Советом, позволив себе высказать ряд неосмотрительных и дерзких замечаний относительно линии взаимоотношений с Равендоллом.
Слова же, сказанные ори, лишь усилили тревогу. Почему она не говорит ему, что со Стилом? Почему он попросил у нее отдых? От чего?.. Или же он решил покинуть саккаш окончательно, оставить - его, сменить покровителя?
Нет, нет... Он не может так поступить с ним...
Король закрыл лицо ладонями, и глухо зарычал.
Затем рывком поднялся, подошел к встроенному бару, взял с полки кувшин с крепкой настойкой, наполнил бокал и залпом опрокинул в себя, задержавшись у зеркала, как был, в ночной рубашке. Из идеально гладкой поверхности на него смотрел мощный, широкоплечий, могучий воин-ваю. Резкие, жесткие черты широкоскулого лица, острый подбородок, миндалевидные, с опущенными уголками век, глаза. Перо еще не покрыто золотой краской, а старая роспись - не смыта, и расплылась, размазалась о подушку. А прибавить сюда сбившуюся набок рубашку, кое-как наброшенный на плечи халат, встопорщенные в беспорядке перья... Илуорри бы наверняка рассмеялся, и обнял бы, поцеловав в щеку, кинувшись приводить в порядок своего любимого господина. А Райз бы и сам улыбнулся, обняв суетливого ваю, стянув с него халат, и сам бы гладил каждое перо, неторопливо, перебирая браслеты на запястьях, целуя ладони, - чтобы потом увлечь на кровать, под балдахин, и ласкать податливое, сонное, пахнущее чем-то упоительным, милым, тело... 'Мой. Мой, мой...'
Прижав сомкнутые в кулаки руки, Райз смотрел на свое отражение. Тяжелый взгляд, широкие плоскости крыльев нервно вздернуты.
Насколько Стил Лайн мельче, тоньше него... Таким же был и его первый соузник...
Его, Райза, предки были воинами. И сам он - воин до каждого пера. За ним стоит Санскара, он несет на себе ответственность за каждого ваю. Но сможет ли он защитить своих подчиненных в случае опасности? Когда внутри стал так слаб. Разве имеет он право забывать о народе в угоду собственным чувствам?
'...- Король должен любить своих подданных. Жить ради них. Заботиться. Любить. Любить больше, чем самых родных. - Так говорила его ори, когда маленький, зареванный Птенец в тысячный раз за ночь просыпался, зовя погибшего тану. - Твой тану умер, потому что любил свой народ. Ты должен гордиться им. И следовать его примеру.
- Значит, чтобы любить свой народ, я должен умереть, как и он?
- Если так будет нужно - то да.
- Мне страшно, ори!! Я не хочу быть Королем!!
- Ты станешь им, Айзу. Ты родился принцем, значит, таков выбор богов. Утри слезы. Ты должен быть сильным.'
Те же слова она говорит и его Сейнти. Неужели и его ожидает та же судьба? Принадлежать всем - и никогда самому себе?..
...Стар Райз поднял кулак и ударил по зеркалу со всей силы. Гибкий лист отполированной карбоновой стали мягко спружинил, послушно отразив исчерченный влажными полосками лик Короля, увенчанный тонкой золотой диадемой, - знаком его величия и проклятия.