Когда не видно ни зги

В тот день Стёпке крупно повезло. Англичанка заболела, и вместо четырёх уроков было всего три. И Стёпка вернулся домой рано и до обеда успел спокойно и со вкусом пересмотреть в двадцать пятый раз первую часть "Властелина колец". А потом пришёл папа, и они вдвоём пообедали. Тоже со вкусом и не спеша. Но Стёпка суп есть не стал, он просто выпил большую кружку какао с коржиком. А папа ничего не заметил, потому что читал газету.

- Ну как суп? - спросил папа, когда Стёпка встал из-за стола.

- Спасибо, - сказал Стёпка. - Очень вкусно.

- Не за что, - сказал папа. - Это мама варила.

Потом он сложил газету и ушел на работу. А Стёпка насыпал в правый карман горсть жареных семечек, в левый - горсть карамелек и умчался на улицу, где его ждали всякие великие дела и свершения, а также закадычный друг Ромыч.

А уроки можно было не учить, потому что завтра суббота. И Стёпка с чистой совестью гулял до вечера. И всё было хорошо. Даже распрекрасно. Сначала они с Ромычем играли для разминки в песочнице, потом немного покачались на качели, и Стёпка слегка поранил себе коленку какой-то ржавой железякой, но домой не пошёл, потому что рана была не совсем уж и смертельная. Потом они до посинения играли в войнушку и еле-еле победили пацанов из соседнего двора. И в честь великой победы они на последние деньги купили самую большую бутылку "Фанты" и выпили её вместе с побеждёнными врагами. А враги победителями считали себя, но "Фанту" всё равно выпили с превеликим удовольствием.

В общем, день удался на славу. Просто даже удивительно, как он удался. Редко, к сожалению, такие хорошие дни в жизни случаются.

Беда нагрянула после ужина. Пришла, как говорится, откуда не ждали. У Стёпки выдался спокойный часок, и он решил перед сном перечитать "Хоббита". Давненько он что-то его не перечитывал. Усевшись в любимое кресло, он включил любимую настольную лампу, раскрыл любимую книгу... И вдруг вспомнил о том, что утром, перед уроками, пообещал Костьке вернуть взятый неделю назад видеокассету с "Гладиатором". Он пообещал вернуть ее именно сегодня, и Костька ещё сказал: "Смотри, не забудь, а то меня брат убьёт!". И Стёпка сказал: "Не забуду, будь спок!"

И забыл. Заигрался с Ромычем.

Любой на его месте забыл бы, потому что война с соседскими пацанами - это дело не шуточное и очень вдумчивое. А когда воюешь почти по-настоящему, то все посторонние мысли из головы, словно пустые гильзы напрочь выскакивают. Вот кассета из Стёпкиной головы и выскочила. И он только сейчас о ней вспомнил.

Стёпка посмотрел на часы. Стрелки показывали пять минут девятого. Сегодня ещё не кончилось, и если он прямо сейчас отнесёт кассету, Костька ничего плохого не скажет и даже обрадуется, что Стёпка выполнил обещание. Только как, скажите на милость, к нему идти, если на улице уже темным-темно?

Стёпка подошёл к окну и отодвинул штору. Да, совсем темно. Настоящая непроглядная ночь. Окна во всех домах светятся, а во дворе всё равно такой мрак, что хоть оба глаза себе выколи. Стёпка потрогал правый глаз и представил, что его на самом деле выкалывает острым кинжалом какой-нибудь кровожадный отмороженный маньяк. И так хорошо он это себе представил, что у него даже глаз взаправду заболел и стал в два раза хуже видеть мрачную заоконную темноту.

А ещё говорят: "не видно ни зги". Стёпка не знал, что из себя представляет эта таинственная зга, но почему-то был уверен, что таким противным словом может называться только что-нибудь неописуемо вредное. Мерзость какая-нибудь многолапо-кусачая, или смертельно заразный микроб неизлечимой африканской болезни. А в такой кромешной темноте, что уже успела сгуститься за окном, никакого микроба ни за что не разглядишь. Хотя бы и в самый сильный микроскоп. Даже и пробовать не стоит.

Вообще-то Костька рядом живет, хотя его дом из окна и не виден. Только с балкона чуть-чуть виден. Минуты три до него идти, если днём. Из подъезда сразу налево повернуть, дорогу перейти, обогнуть Витькин дом, потом ещё через одну дорогу, мимо деревянной горки, и вот он - Костькин подъезд! С закрытыми глазами его найти можно. Плёвое совсем дело. Если, конечно, днём.

А ночью? А в кромешной темноте? Ого!!!

Может, не ходить? Соврать, что забыл, или что мама не отпустила. Стёпка едва только начал думать об этом и сразу от этой идеи отказался. Врать совершенно не хотелось, да и Костька всё равно не поверит. Он ведь тоже не дурак, он ведь сразу поймёт, что ему лапшу на уши вешают. И получится тогда, что Стёпка не только врун, но ещё и обманщик. Потому что слово не сдержал. Стыдно, в общем, получится. Так что лучше не врать. А если не врать, то придётся идти. Очень весело - ха-ха!

Стёпка отошёл от окна и даже нарочно отвернулся от него, чтобы не видеть темноту. Но она всё равно буравила его спину злыми чёрными глазами сквозь двойное стекло и плотную штору. Стёпка включил свет, чтобы в комнате стало совсем светло, сел в кресло, пригорюнился и тяжело, с чувством, вздохнул. Потом подумал и вздохнул ещё раз, потому что в первый раз получилось как-то не очень тяжело.

Вот так влип в большую кучу! А ведь день так хорошо начался и ещё лучше продолжился! Правильно мама говорит, что за всё хорошее всегда приходится платить. Даже если не хочешь. Положение, таким образом, сложилось просто безвыходное, отвратительное какое-то положение. Кассету надо вернуть непременно, а идти не хочется ну просто смертельно. Совсем не хочется идти, так не хочется, что хоть головой о стену стучись до полного и окончательного отупения.

Книга была напрочь забыта. Стёпка сидел мрачнее тучи. Ну не желал он в этот неурочный час покидать родную квартиру, ни в какую не желал! И дело тут было вовсе не в том, что он ленился или, скажем, капризничал. Нет. Дело было в том, что он БОЯЛСЯ!

ОН БОЯЛСЯ ТЕМНОТЫ!

Причём, не так боялся, как боятся, например, ранку йодом мазать, а боялся с большой буквы, боялся по-настоящему, до дрожи в коленях и смертельного потемнения в глазах.

Трусом Стёпка никогда не был, что да то да. Он и подраться с обидчиком мог и от собак на улице не шарахался, если только не от бульдогов, и на речке нырял в самом глубоком месте хоть солдатиком, хоть щучкой. И всякие страшные истории про взаправдашние и выдуманные ужасы слушал довольно спокойно. Даже про вампиров и оборотней. Если их, разумеется, рассказывают днём и при свете яркого солнца.

Однако стоило ему перед сном вспомнить про какого-нибудь зелёного упыря, выкарабкивающегося под луной из могильного склепа, как у него от ужаса вставали дыбом волосы, и сердце начинало колотиться как сумасшедшее. И он долго не мог заснуть и лежал чуть ли не до утра с широко открытыми глазами. Потому что страшно. И как назло, упыри эти проклятые ему всегда перед сном вспоминались, словно другого времени выбрать не могли. Прямо хоть плачь!

Старшему брату Стёпка завидовал самой чёрной завистью. Потому что Колька темноты совсем не боялся и ужасы его отчего-то ничуть не пугали. Ну то есть совсем. Он мог до одурения начитаться на ночь Стивена Кинга, а потом преспокойно спать безо всяких кошмаров. Да еще и похрапывать при этом. Стёпка даже подозревал, что Кольке в глубоком детстве сделали специальную противострашильную прививку на всю жизнь. Потому что нельзя читать такие книги и ничего при этом не чувствовать. Неправильно это, ненормально как-то, не по-человечески. Стёпка однажды начал было сдуру читать одну повесть про вампиров, дочитал до второй страницы, наткнулся на ожившего покойника и дальше читать не стал. Ему почудилось, что этот прочитанный покойник уже за его спиной стоит и тянется разложившейся рукой к его шее. Бр-р-р!

А на той неделе Колька купил ещё одну книгу - её тоже Кинг написал, - так вообще умереть можно! Настоящие кровавые, загробные, душераздирающие ужасы. Стёпка два раза брал её в руки, но читать, разумеется, не стал. Даже открывать не стал. Взглянул краешком глаза на обложку, испугался и поскорее книгу на место поставил. Потому что на обложке такое отвратительное страшилище нарисовано, что при взгляде на его морду настроение сразу на два часа железно портится.

"Я никогда не буду читать эту книгу" - говорил себе Стёпка и ему сразу становилось намного легче жить. И ещё он всегда радовался, что такие книги в школе не изучают. Это всё-таки большое счастье. А то заставили бы читать до самого конца, а кто не прочитал - тому двояк и родителей в школу. "А вы знаете, что ваш Стёпа трус? Все дети прочитали, а он, видите ли, боится! Позор! На второй год его!" Если такие книги читать да всякие ужасы по видику смотреть, то совсем ненормальным станешь. Как Витька, который каждый день ужастики до полуночи крутит, а потом всю ночь спит с включенным светом и закутавшись с головой в два одеяла. Он уже не только ночью, он и самым светлым днём всего боится. А чтобы не скучно было одному бояться, он и Стёпке ужасы рассказывает про вампиров и оборотней. Да ещё и подвывает при этом для большего правдоподобия. Не понимает своей бестолковой головой, что другим людям бояться, может быть, вовсе и не нравится. Только Стёпку во дворе увидит, сразу какую-нибудь историю одну страшнее другой вспоминает. Псих уже совсем чокнутый. Скоро сам, наверное, вампиром станет, потому что в нём ужасов накопилось в три раза выше головы.

Стёпка, надо признаться, засыпал тоже с включенным светом, правда, папа или Колька потом свет выключали, но это было уже не страшно, потому что Стёпка в то время уже крепко спал и окружавшей его темноты видеть, к счастью, не мог... А ещё, прежде чем идти на кухню или в ванную, он включал свет в прихожей. Каждый раз. И мама из-за этого каждый раз очень сердилась. А чего, спрашивается, сердиться, если в прихожей всегда темно, даже в самый распресолнечный день... И дома Стёпка ни в какую не любил один по вечерам оставаться. И допоздна гулять не любил. Только если с друзьями, и папа потом у подъезда встретит с фонариком. И по тёмной лестнице не любил спускаться. А по ночам просыпаться совсем не любил. Особенно зимой.

Потому что везде были ОНИ. Страшные, голодные, клыкастые, с горящими глазищами. А некоторые даже и вовсе без глаз.

Это ему Витька о НИХ рассказал, кто же ещё. Витька всё о НИХ знает и всем рассказывает, даже когда его не просят. Лучше бы, гад, не рассказывал, а то теперь по вечерам и ночам жить стало страшно.

А ОНИ, как назло, темноту эту разнесчастную очень любят. Просто обожают её. Как газировку и даже ещё сильнее. Потому что ОНИ в ней живут. В темноте, конечно, а не в газировке. Для НИХ ночь - всё равно, что для людей день. И если зайдешь случайно в темноту или свет в комнате вдруг погаснет, ОНИ сразу набрасываются со всех сторон, чтобы поскорее загрызть, особенно на того, кто в НИХ верит и по-настоящему боится. А попробуй не испугаться, если страшно! И зачем только придумана ночь? Было бы всегда светло!

Стёпка вздохнул ещё тяжелее. Хочешь не хочешь, боишься не боишься, а идти всё равно придётся. Время уходит, ночь всё ближе, и с каждой минутой на улице становится темнее. А чем темнее, тем у НИХ больше сил и злобы. Это всем известно.

И он начал собираться. И подошёл к этому делу очень тщательно и со всей серьёзностью, потому что умирать ему было ещё рано. Так он сам, между прочим, считал.

Что самое главное, когда выходишь поздним вечером из дома? Конечно же, оружие. Как можно больше проверенного, пристрелянного и хорошо заряженного оружия. Чтобы было чем отбиваться, когда ОНИ нападут. А в том, что ОНИ непременно нападут, Стёпка ни секунды ни сомневался. Не пропустят ОНИ его без боя, уж можете быть уверены, потому что слишком он для НИХ аппетитный. Обязательно попытаются схрумкать бедного мальчика за милую душу. И уже не в первый раз, кстати. Хорошо, что у них, то есть у НИХ, есть только клыки и когти, а другого оружия, по последним данным разведки, вроде бы, нет. А лучше бы и такого не было.

Первым делом Стёпка отыскал в ящике с игрушками наган. Старый верный семизарядник, подаренный папой три года назад. Отличное оружие, много раз проверенное в деле. Сколько было жестоких боёв и кровавых поединков, сколько перестрелок и дуэлей, и ни разу наган Стёпку не подвёл. Жаль только пистонов мало осталось - всего четыре штуки. То, что глушитель потерян - ерунда, а без пистонов наган ни на что не годен. Это в детских играх можно "Пиф-паф!" и "Ба-бах!" кричать, а против НИХ помогают только настоящие выстрелы. Эх, растяпа, пустая голова, давно надо было о пистонах позаботиться, не так уж и дорого они стоят. Ну да ладно, придётся рассчитывать на то, что имеется в наличии. Четыре заряда - это четыре мёртвых врага. Четырьмя зарядами тоже можно с умом распорядиться, был бы только в голове этот самый ум.

Стёпка засунул наган за ремень, проверил, легко ли он выдёргивается, не выпадет ли ненароком в самую неподходящую минуту. Потом снял с гвоздика автомат, нажал для пробы на курок, всадил короткую, злую очередь в ни в чём не повинного плюшевого медведя Фомку и повесил автомат на шею. В карманы рассовал несколько петард и газовую зажигалку. Петарды или, как он их называл, бомбочки, Стёпка хранил аж с Новогоднего праздника. Тогда, в весёлой карнавальной суете, он как-то не успел их израсходовать, потом много раз собирался взорвать просто так, для души, и, слава богу, что не собрался. Пришло время использовать бомбочки с пользой для всего человечества и по прямому назначению. Трепещите, злыдни, вас всех ждёт очень большой БУМ! Вас ждёт много больших БУМОВ!

Он посмотрел по сторонам. На полке лежал складной нож. Тоже пригодится. Хорошая вещь. Оборотни и вампиры, очень не любят, когда их протыкают ножом с серебряным лезвием. А у Стёпки был именно такой нож с таким именно лезвием. Он положил его в задний карман джинсов.

Не забыть бы бинокль! Бинокль у Стёпки был опять-таки не простой, а специальный, с лазерным разглядением. В него ночью всех врагов как на ладони видно. Бинокль тоже на шею.

Потом Стёпка сел на стульчик в прихожей - сначала свет, конечно же, включил - и хорошенько подумал, а не забыл ли он чего-нибудь нужного, важного и просто жизненно необходимого. Даже по карманам себя для надёжности похлопал. Всё на месте, вроде бы... А кассета где, скажите на милость? А вон она - на телевизоре преспокойно себе лежит. Самое главное не взял, балда! Вот был бы фокус: "Привет, Костька, я тебе кассету принёс, только я её дома забыл".

Кассету пристроить было некуда. Хоть ты тресни, хоть ты лопни вдоль и поперёк. Она не входила в карманы, вываливалась из-под футболки, неудобно оттягивала и без того оттянутый ремень. А в руках её нести ну никак нельзя. Руки потому что нужны держать оружие.

Стёпка, однако, отчаиваться не стал. Сбросил с себя автомат с биноклем, влез в куртку и опять навесил оружие на шею. Так получилось даже ещё лучше. Кассета как раз поместилась в большом кармане на спине. Очень полезный, между прочим, карман, зря балбес Витька над ним ухохатывался. Что угодно можно в этот карман засунуть, и стрелять потом во все стороны сколько хочешь безо всяких помех. А куртка заодно и от укусов вампирских защитит.

Ну вот, кажется, и собрался.

Тут из кухни вышел папа с газетой в руках.

- Не боишься? - спросил он.

- Нет, - соврал Стёпка как можно честнее, потому что если скажешь "да", могут и не отпустить.

- А сходи-ка ты лучше завтра утром, - очень заманчиво предложил папа, - Всё равно суббота. Куда торопиться?

- Не могу, - сказал Стёпка, хотя изо всех сил хотел с папой согласиться, - Я Костьке обещал. Если не принесу сегодня, его брат живьем убьёт.

Папа засмеялся.

- Что же это за брат такой свирепый?

- Вот такой ему попался, - вздохнул Стёпка, - Он на Костьку всегда орёт. Из-за любого пустяка.

- Тогда надо идти. Жалко Костика... А хочешь, я с тобой схожу?

Это было ещё заманчивее, но Стёпка мужественно замотал головой:

- Не-е. Я уже не маленький, один как-нибудь управлюсь. Да и Костька ведь рядом совсем живёт. Я мигом, пап.

- Ладно, немаленький, - сказал папа. - Возвращайся скорее.

Стёпка потянулся к замку, но дверь вдруг открылась сама. Это вернулся с тренировки Колька. Он был хороший брат, не то что Костькин Юрка. Он на Стёпку никогда не орал, всегда за него заступался и все свои игрушки отдал Стёпке навсегда совершенно бесплатно.

- Всем привет, - сказал Колька весело. Потом он увидел увешанного оружием младшего брата и удивлённо округлил глаза:

- Ого! Ты куда это так вырядился? Неужели коварные папуасы всё-таки объявили нам войну?

- К Костьке надо сходить, - коротко пояснил Стёпка.

- Так он же рядом живёт!.. А-а-а! - брат захихикал. - С вами всё ясно, уважаемый сэр. Темноты боитесь. Думаете, что страшные и ужасные Буки-Бяки будут больно кусать вас за попку. Ну ты герой!

Стёпка на Кольку не обиделся. Пусть себе смеётся. Ему легко жить с его прививкой, никакой темноты можно не бояться. К тому же, взрослых ОНИ почти никогда не трогают. Наверное, взрослые ИМ не по зубам. Или просто невкусные.

- Ну, я пошёл, - сказал Стёпка, и потянул на себя дверь, и вспомнил про бластер. Вовремя, надо сказать, вспомнил. Потому что в бластер была залита специальная противовампирская кислота, изобретённая лично самим Стёпкой ещё в прошлом году. А заряженный такой кислотой бластер был, между прочим, единственным оружием, которого боялась Гадина.

Стёпка вернулся в комнату, нашарил бластер за креслом, проверил уровень кислоты и пристроил оружие в правом кармане. До упора наполненный бластер приятно оттягивал куртку. Ну всё, Гадина, берегись. Я уже почти иду! Несладко тебе придётся, когда мы сойдёмся нос к носу на узкой лестнице. Не помогут тебе ни полуметровые клыки, ни покрытые трупным ядом жвала. Только бы не драпануть раньше времени.

... Папа шелестел газетами перед телевизором, мама, как ушла днём к тёте Гале, так ещё и не вернулась, бабушка с дедушкой всю неделю жили на даче. И некому было проводить героя в последний, то есть, - тьфу-тьфу! - в смертельно опасный рейд.

Колька вышел из ванной, шлёпая босыми ногами по полу.

- Что, крутой мэн, не успел порог переступить и уже сдрейфил?

- Да не, я просто бластер чуть не забыл.

- Бластер-фломастер, - беззлобно передразнил брат, - Эх ты, вояка! - он потрепал Стёпку по макушке и вдруг сказал очень серьёзно, - Погоди, я тебе кое-что получше бластера дам.

Он покопался в своём столе и достал карманный фонарик.

- Возьми вот. Пригодится не споткнуться. Сегодня что-то и вправду темно.

Это было здорово. Стёпка о фонарике и мечтать не смел. Свой-то он давно разбил, а на новый денег накопить ещё не успел. Он пощёлкал переключателем. Хорошо светит, ярко. Только слишком много всего получалось: карманы полные, ремень оттопыривается, на шее бинокль и автомат, за спиной кассета... Стёпка поразмыслил и, сняв бинокль, повесил вместо него фонарик. Он хотел снять и автомат, но не решился. Без автомата в такую ночь через двор не прорваться. Он, во-первых, стреляет очередями, а, во-вторых, патроны в нём никогда не кончаются. Строчи, пока силы есть на курок давить, ну, или пока тебя до конца не догрызут.

Дверь мягко закрылась за его спиной, негромко щёлкнул замок, отрезая путь к отступлению. Всё. Ещё секунду назад Стёпка мог передумать, мог остаться и никуда не ходить... Теперь было поздно. Он намертво вцепился в рукоятку автомата, но спускаться вниз не торопился. Сначала нужно оглядеться и оценить обстановку. Хорошо, что здесь, на втором этаже, сейчас горит свет. А то на прошлой неделе кто-то в очередной раз украл лампочку. Папа, конечно, сразу вкрутил новую, и её, на Стёпкино счастье, украсть ещё не успели. К сожалению, суровая правда жизни заключалась в том, что многие взрослые были заодно с НИМИ. Пакости всякие устраивали, пугали... Предатели, в общем. Словно никогда не были маленькими и темноты никогда не боялись.

Лампочка была неяркая, жёлтый свет с трудом пробивался сквозь заляпанный известкой плафон, но всё равно это был настоящий свет, которого ОНИ, как известно, на дух не переносят.

Стёпка, продолжая оценивать обстановку, задрал голову вверх. Опять удача! Чердачный люк плотно закрыт, и сквозь дужки замка пропущена толстая проволока. Очень хорошо! Значит, со спины точно никто не набросится.

Он подошёл к перилам и свесил голову вниз, уже заранее зная, что увидит. Так и есть! На первом этаже было темно, опять темно, как всегда темно, хотя Стёпке точно было известно, что лампочка там, внизу, цела и невредима. Спрашивается, кто и зачем выключил свет, кому он мешал? Под лестницей, у входной двери, колыхался такой мрак, словно там всё несколько раз самой чёрной тушью замазали. И в этом непроглядном мраке, конечно же, сидит ОН. Мерзкий, противный, вечно голодный и подлый до безобразия. Каждое утро Стёпку подстерегает, когда тот в школу идёт. Под лестницей сидит, оттого и прозвище у НЕГО соответствующее - Лестничный Ужассс. И оружия ОН почти не боится, вот что самое неприятное. Хоть из бластера в него стреляй, хоть из автомата в упор строчи, хоть всю лестницу бомбочками развороти, ОН и под обломками выживет. Потому что ОН весь как кисель, и пули сквозь НЕГО пролетают безо всякого вреда. Зато когти ОН имеет отменные. Длинные, зазубренные, и чёрный яд с них сочится капля за каплей. Сам Стёпка ничего этого не видел - не успевал разглядеть. А Витька видел. Он как-то спускался здесь по лестнице и вдруг резко так оглянулся, а Ужассс был у него за спиной, и Витька сумел ЕГО всего подробно рассмотреть. А потом так же подробно Стёпке его описал. С ног до головы. С того дня Стёпка и стал проскакивать первый этаж на сверхзвуковой скорости. И пока делал это довольно успешно - ни разу ещё не попался. Успевал прошмыгивать буквально в миллиметре от ЕГО клыков. Потому что жить-то хочется ещё.

Стоять на одном месте слишком долго тоже не стоило, от долгого стояния у Стёпки из головы вся и без того невеликая храбрость улетучивалась, а с таким трудом накопленная решительность стремительно превращалась в трусость. Сдвинув автомат за спину, он начал крадучись спускаться вниз. Очень осторожно, очень медленно, шаг за шагом, ровно одиннадцать ступенек. Спустился вдоль стены на один лестничный пролёт и опять замер. Теперь первый этаж был совсем близко. Осталось преодолеть одиннадцать ступенек до него и ещё одиннадцать - до входной двери. Пора включать суперскорость, чтобы успеть как следует разогнаться.

Стёпка сделал пару глубоких вдохов, собрал в кулак всю свою почти испарившуюся от страха волю - да и сиганул вниз через три ступеньки, только ветер в ушах засвистел! Раз, два, три, - первый этаж! Поворот! Четыре, пять...

В закутке под лестницей пугающе шевельнулась темнота, что-то твёрдое скрипуче царапнуло пол, что-то кусачее коротко лязгнуло челюстями... Стёпка на лету уловил кровавый блеск голодных глаз, одним отчаянным прыжком преодолел последние ступеньки и всем телом с размаха врезался в дверь. Скорей наружу! Но дверь - вот подлая какая деревяшка! - не распахнулась сразу, как положено всякой нормальной двери, а глухо бумкнула и приоткрылась всего лишь на пол-ладони, потому что дядя Петя, которого весь дом за глаза называл просто Петюней, поставил на дверь такую тугую пружину, что с ней едва справлялись даже взрослые. Баба Шура, например, постоянно воевала с этой дверью, и бывали случаи, когда проклятая пружина блистательно побеждала бедную пенсионерку. Стёпка видел один такой случай своими собственными глазами. Баба Шура тогда заработала здоровенную шишку и до того рассердилась, что чуть не пришибла Петюню сковородкой. И вообще, как клятвенно заверял всё тот же всезнающий и всё ведающий Витька, на эту дверь было наложено специальное неоткрывательное заклятие. Поэтому она и не хотела выпускать Стёпку. Упиралась изо всех своих пружинных сил и настойчиво отталкивала его назад, прямо в пасть Ужасссу. А ОН был уже рядом, в затылок буквально дышал и очень отчётливо облизывался.

И всё же Стёпкин страх был сильнее любых пружин и заклятий. Промедление грозило мучительной смертью в слюнявой пасти безжалостного врага, поэтому Стёпка со стоном и зубовным скрежетом отпихнул дверь ещё на пол-ладони, протиснул в щель сначала голову, затем плечи... Дальше дело пошло быстрее и спасение было уже близко... Его подвёл автомат, совершенно некстати зацепившийся за дверную ручку. Стёпка потерял на этом пару драгоценных секунд, и Ужассс успел пребольно вцепиться в его правую ногу. Перепуганный Стёпка дёрнулся что было сил и выпал наружу лицом вниз. Хорошо хоть руки успел выставить и спас тем самым свой нос от болезненного расквашивания о грязный асфальт. В общем, он-то выпал, а нога его не выпала. Она преспокойно осталась в зубастом вражеском плену. Вдобавок ко всему подлая дверь захлопнулась и прищемила укушенную ногу чуть ниже колена. Стёпка взвыл дурным голосом. Лёжа на пороге, он отчаянно тянул ногу на себя, а Ужассс с той стороны упирался всеми четырьмя лапами, стараясь не выпустить добычу. Силы были почти равны, противники сопели и пыхтели, и бедная нога уже вытянулась чуть ли не в два с половиной раза.

И Стёпке потом вдруг надоело сопеть и пыхтеть, он устал и ему стало как-то грустно и печально из-за того, что его так бесцеремонно жуют в двух шагах от собственной квартиры. И он очень ясно представил, как гнилые клыки проклятой твари протыкают сначала кроссовку, потом носок, потом вонзаются в кожу всё глубже и глубже... Его всего так и передёрнуло от омерзения, и грусть сразу испарилась. Он выхватил наган, вставил ствол в щель и надавил на курок. Ба-бах!!! Дверь аж перекосило, а клыкастую подлюку отшвырнуло в темноту и звучно шмякнуло о стену, жаль, что не убило насовсем.

Стёпка выдернул спасённую ногу, вскочил и прижался к стене рядом с дверью, тяжело дыша и обливаясь потом.

На первом этаже с шумом распахнулась дверь, и Петюня визгливо закричал своим самым скандальным голосом:

- Кто здесь опять безобразничает? Убирайтесь из нашего подъезда, хулиганы проклятые! И чтобы ноги вашей здесь больше не было!.. Что за жизнь пошла, прости Господи, ни днём ни ночью покоя нет!

Стёпка вжался в стену, стараясь дышать как можно тише. Сердце колотилось о рёбра словно бешенное, и он боялся, что рассвирепевший Петюня услышит этот оглушительный стук, спустится вниз и выглянет на улицу. А о том, что может произойти дальше, Стёпке даже и думать не хотелось. Петюня - всемирно известный скандалист, и в разбушевавшемся виде он опаснее всех вампиров и вурдалаков вместе взятых. Его весь дом боится, кроме бабы Шуры и Стёпкиного папы. Лестничный Ужассс, судя по всему, его тоже боится. Потому что не слышно его уже и не видно. Забился, наверное, в самый тёмный угол и буркалы свои жёлтые покрепче зажмурил, чтобы Петюня их блеск не заметил.

В Стёпкину спину больно упирался гвоздь, за который обычно в тёплые дни привязывали дверь, чтобы проветрить подъезд. Он даже не упирался, он впивался всё глубже и глубже и дошёл уже почти до позвоночника, но Стёпка мужественно терпел его подлое впивание, боясь выдать себя неосторожным движением.

Петюня ещё немного поворчал для порядка, потоптался на пороге, но спускаться вниз не стал, решил, видимо, что хулиганы проклятые испугались его сердитого голоса и убежали безобразничать в другие подъезды. Он закрыл дверь, и Стёпка с облегчением сдвинулся в сторону. Проклятый гвоздь успел проткнуть его спину чуть ли не насквозь. Этот гвоздь был старательно вбит сюда самим Петюней, поэтому он и терзал Стёпку с такой злобой, а напоследок ещё и за куртку успел зацепиться. Нет, что ни говори, а от этого дяди Пети одни сплошные неприятности.

Двор, такой знакомый и безопасный при свете дня, лежал сейчас перед Стёпкой словно вражеская страна. Пересечь его в одиночку - это взаправдашний героический подвиг, за который надо сразу давать медаль размером с тёти Шурину сковородку.

В домах светились окна, шумели где-то неподалёку машины, в центре посёлка беззаботно веселилась дискотека, а Стёпка стоял здесь, у стены, совсем один, и не на кого ему было положиться в трудную минуту, не на кого было опереться в тяжёлый момент, не от кого было услышать доброе слово. Он на миг пожалел, что отказался от папиной помощи. Шли бы сейчас себе спокойно рядом, разговаривали о чём-нибудь совсем постороннем, а всякие нехорошие злыдни прятались бы от них в разные стороны...

А теперь прятаться приходилось Стёпке. А нехорошие злыдни преспокойно разгуливали тут и там, валялись на травке под кустами и ждали, когда же Стёпка угодит наконец в ИХ прожорливые пасти.

Стёпка отыскал взглядом светлое пятно за кустами. Это была песочница, где они днём с Ромычем играли. Сейчас бы он туда ни за что играть не пошёл, даже под угрозой немедленного расстрела. Ночью безобидная и насквозь изученная песочница превращалась в смертельно опасное место, в котором запросто можно было сгинуть бесследно насовсем. На его глазах из песочницы просочился наружу унылый серый призрак, похожий на растрёпанную мочалку. Он поколыхался в нерешительности над кустами и, не заметив превратившегося в камень Стёпку, медленно ввинтился в вышину. Улетел куда-то по своим призрачным делам. То ли на прогулку, то ли на охоту, то ли просто на дискотеку.

Стёпка обрадоваться его исчезновению не успел. Потому что на смену одному летуну тут же явился другой. С противным гудением сверху на него спикировала какая-то здоровенная Зга. Она была слишком большая для смертельно заразного микроба, и Стёпка теперь точно убедился, что Зга - это не микроб. Не бывает на свете таких жирных микробов. Наглая Зга намеревалась укусить Стёпку и не скрывала этого, она даже неприятно ухмылялась на лету, предвкушая, как Стёпка дёрнется и заорёт от боли. А он почему-то страшно не любил, когда его кусают. И поэтому он прицелился в неё, задрав ствол автомата вверх, и Зга сразу всё поняла с первого раза и моментально унеслась туда, где её в самом деле никому не было видно.

А Стёпка стал потихоньку продвигаться вдоль стены к углу дома. Автомат в руке, палец на курке, глаза вытаращены, уши растопырены, волосы дыбом, - в общем, в полной боевой готовности. И враги-то нам не страшны, и неожиданности-то нас не пугают... Его щеки вдруг словно бы невзначай коснулись холодные листья, и он только невероятным усилием воли сумел сдержать рванувшийся из груди животный вопль ужаса. Потому что это были не просто листья сирени, это была ищущая лапа полуночного куста-кровососа. Стёпка сжал зубы, поскорее миновал куст, и хищные ветви в бессильной злобе зашлёпали листьями по кирпичной стене. Они хотели его достать, но, к счастью, уже не могли.

Он продвигался к углу осторожно, с оглядкой, с передыхами, то и дело прислушиваясь и принюхиваясь. Только бы не споткнуться. Он помнил, что где-то здесь торчит из земли металлическая скоба... А когда он был уже буквально в трёх шагах от угла, слабо светящееся окно над его головой вдруг предательски погасло. Наташка, наверное, вышла из своей комнаты и выключила свет. Чёрт её дёрнул, не иначе. Не могла, дурища долговязая, задержаться ещё минут хотя бы на пять!

Стёпку с головой накрыла полнейшая темнота. Он дёрнулся зачем-то назад, и в его уже укушенную и придавленную ногу тут же впился стальной коготь Подземного Монстра. Стёпка вовремя успел ногу отдёрнуть, и коготь разорвал только краешек кроссовки. Но на этом неприятности, разумеется, не закончились. Настоящие неприятности только начались. Со всех сторон, из травы, из кустов, с деревьев, просто из тёмного ниоткуда на Стёпку посыпались мелкие, но жутко зубастые проглоты-вампирёныши. Промедли он лишние полсекунды, и они покончили бы с ним в два счёта. Но он не промедлил. Он сразу надавил на курок, разворачивая ствол автомата широкой дугой слева направо, чтобы захватить всех. Стёпка, честно говоря, не очень-то их и боялся. Банда точно таких же вампирёнышей каждую ночь собиралась на тусовку под его диваном. Они там до утра резались в карты, азартно пыхтя и переругиваясь. Стёпка к ним почти привык, только вздрагивал, когда они кусали его за высунувшуюся из-под одеяла ногу. Но те, домашние, вампирёныши были не очень злобные, потому что они уже немножко очеловечились, а эти, дикие, умели только рвать, кусать и высасывать кровь. И он разделался с ними одной длинной-предлинной очередью, только ветки задрожали на кустах. Чёрные бездыханные тела мелких кровососов густо усеяли землю. Жаль, что их было так мало. Даже не удалось пристреляться как следует.

Он минуты три напряжённо вслушивался в затаившуюся ночь, потом тихонько подкрался к углу дома и чрезвычайно осторожно за этот угол заглянул. И нос к носу столкнулся со здоровенным Гнилым Вампиром, который тоже заглядывал за угол, но только с той стороны. Тут уж всё решала быстрота реакции. Как говорится, последним смеётся тот, кто стреляет первым. Ба-бах! Пуля из нагана пробила в груди Вампира дыру размером в футбольный мяч. Классный выстрел! Недаром он Вампиру так не понравился. Но Стёпка хорошо знал, насколько эти гады живучи. Одна такая рана Вампиру нипочём: прокашляется и опять как огурчик: жив, здоров и готов к новым кровавым подвигам во славу нечистой силы. А потому, в голову ему нужно стрелять, благородные сэры, только в голову. Стёпка ещё раз надавил на курок. Второй выстрел разнёс вредного Вампира на вполне безвредные молекулы. А на асфальте остался лежать большой вампирский клык и рваный вампирский кед без шнурков. Кед Стёпке был не нужен, а клык он подобрал и спрятал в карман, чтобы потом похвастаться перед Витькой. Если останется жив, конечно. Он ведь ещё и четверти пути не одолел.

После столь впечатляющей победы Стёпке предстояло совершить ещё одно героическое усилие. Нужно было оторвать взмокшую спину от надёжной стены и пересечь неосвещённую дорогу. А до Витькиного дома, между прочим, восемь метров совершенно открытого пространства. Восемь смертельно опасных метров, каждый из которых может стать последним.

Стёпка всем телом врос в стену. Ноги не хотели идти вперёд, руки мяли рукоятку автомата, зубы выбивали частую дробь, а перепуганное сердце так и норовило провалиться в левую пятку. В тёмных кустах на той стороне кто-то неприятно шебуршал сухими листьями, кто-то точил свои и без того острые клыки, кто-то особо подлый уже предвкушал знатное угощение из молодой человечины. Короче, на той стороне Стёпку ждали с нескрываемым и вполне понятным нетерпением.

А он ну никак не мог решиться и всё оттягивал и оттягивал тяжелую минуту расставания с тёплой стеной родного дома. Он надеялся, что ему повезёт, он очень-преочень хотел, чтобы ему повезло.

И ему повезло. Так иногда в жизни почему-то бывает, хотите верьте, хотите нет.

Зашуршали вдруг под колёсами камешки, скользнул по асфальту свет автомобильных фар, и из-за поворота неспешно выкатились белые "Жигули". Они доехали до Стёпки, мягко притормозили перед выбоиной, и - пока фары освещали дорогу - Стёпка одним махом переметнулся на другую сторону. А чтобы никто не успел наброситься на него со спины, он красиво перекатился по траве, как это обычно делают в фильмах крутые герои боевиков. К сожалению, он был не в фильме, и красиво перекатиться у него не получилось. С крутизной-то у него всё было в полном порядке, просто ему помешало оружие. Наган впился в бок, фонарик прищемил кожу под сердцем, автомат ударил прикладом по ноге. Ко всему прочему, злосчастная кассета пребольно впечаталась острым ребром в позвоночник.

Бедный Стёпка тяжёлым кулем растянулся на траве, беспомощно раскинув в разные стороны все свои конечности. "Фокус не удался, кефир был трезв", - прошипел он, переворачиваясь на живот, свою знаменитую фразу из далёкого детства. Потом поскорее дополз до стены и прижался к ней ушибленной спиной.

"Жигули" всё так же неторопливо катились к сорок седьмому дому. На багажнике сидел здоровенный гоблин с кривым кинжалом в волосатой лапе и громко ржал, показывая жёлтые клыки. "Надо мной, гад, смеётся!", - понял Стёпка. Холодная ярость заволокла его мозг, и он потерял способность здраво размышлять. Вскинув автомат, он снял гоблина одной короткой очередью. И сразу успокоился.

А дохлый гоблин уехал на "Жиге" в последний путь в соседний двор. Будет знать теперь, над кем можно смеяться, а над кем нельзя.

Пять долгих минут Стёпка сидел, приходя в себя и ожидая, пока утихнет боль во всех ушибленных местах. Он проверил оружие, проверил руки-ноги, ощупал на всякий случай голову. Ничего не сломано, ничего не потеряно, зато как опозорился - вспомнить стыдно! Хорошо, что никто этого не видел. Гоблин, конечно, уже не в счёт.

Когда раны, то есть ушибы, перестали ныть, Стёпка раздвинул ветки кустов. Теперь его маршрут пролегал вдоль торца Витькиного дома до другой дороги. Но едва он посмотрел туда, он сразу понял, что здесь он не пойдёт. Это был самый короткий путь, и ОНИ знали, что он обычно ходит здесь, и устроили засаду. На первый взгляд там не было ничего страшного, просто покачивалась на нижней ветке тополя какая-то вполне невзрачная тряпка. Другой бы и не подумал про неё ничего плохого, но Стёпка знал, что это за тряпка и зачем её повесили именно здесь. Это Дохлый Висельник болтался над тропинкой, отвратный мертвяк с вывалившимся языком и выклеванными глазами. Руки скрючены в предсмертной судороге, одежда изорвана, череп голый... Пройдёшь под таким безо всякой задней мысли, а он сорвётся с верёвки, и прощай-прости Стёпа, хороший ты был мальчик, на одни пятёрки учился... Ни за что не отобьёшься от этого повешенного, столько в нём силы и злобы на живых людей. Нет уж, дудки, ни за какие коврижки я здесь не пойду. Лучше дальней дорогой, лучше потихоньку, помаленьку, ползком, вдоль всего дома,- зато целее буду. И намного живее, к тому же.

И так Стёпку обрадовало, что он вовремя разгадал ИХНЮЮ ловушку, что он даже бояться перестал. Ну и пусть ему теперь придётся весь Витькин дом обходить и пусть это в три раза дальше и в пять раз дольше. Зато Висельник с угощением крупно обломался, и все прочие гады тоже с хорошим носом остались.

Э-эх, рано он обрадовался, как тотчас выяснилось, рано успокоился. Потому что вот тут-то ОНИ на него и навалились всей толпой. Словно нарочно поджидали, когда он расслабится. Сначала холодная шершавая лапа схватила его сзади за шею, больно оцарапав ухо, потом кто-то с шумом втянул воздух, принюхиваясь к нему словно к аппетитной жареной сардельке, потом... Потом Стёпка опомнился, сообразил, что дело плохо и что надо срочно что-то предпринимать, и для начала завопил, да так громко, что подкравшийся упырь сам испугался, отшатнулся и сказал: "Ой!" А Стёпка автомат из рук всё же не выпустил и сумел отпугнуть остальных упырей длинной очередью. Скользкие злыдни шарахнулись в кусты, но от стены уже отделились противные кривобокие тени, надвинулись, заухали; их зелёные глаза закружились вокруг Стёпки в диком завораживающем хороводе. Когтястые цепкие лапы схватили его за плечи, за ноги, за волосы, потянули в одну сторону автомат, в другую - фонарик...

В общем, бой завязался нешуточный. Стёпка намертво впечатался спиной в стену и водил стволом автомата слева направо, и сверху вниз, и снизу вверх, поливая врагов губительным серебром, потому что против нечисти, как известно, помогают одни только серебряные пули. Первую волну нападающих он отбросил довольно легко, но и злыдни тоже были не лыком шиты. Не давая ему ни малейшей передышки, мерзкие создания лезли и лезли со всех сторон света с визгом, щелканьем зубов и обильным пусканием ядовитой слюны.

Ствол автомата раскалился добела, палец устал давить на курок. Уже груда костлявых тел громоздилась перед Стёпкой, а ОНИ всё не унимались, ОНИ всё лезли, ОНИ всё карабкались, с диким воем бросались навстречу смерти. И не было ИМ конца, и каждая тварь жаждала во что бы то ни стало добраться первой до тёплого и вкусного мальчишки и вонзить в его плоть свои не знающие зубной пасты клыки. И перегревшийся автомат уже три раза дал осечку, и мокрый от ужаса Стёпка уже принялся нашаривать левой рукой спасительный бластер, но вдруг кто-то совсем рядом сказал хриплым прокуренным голосом:

- Мне отдохнуть, блин, сегодня дадут или нет? Сейчас я этим автоматчикам ухи с корнями поотрываю! Днём, что ли, мерзавцы, не навоевались? Ну-ка, где вы там?

Стёпка через плечо посмотрел наверх. Прямо над его головой, перегнувшись через подоконник и всматриваясь в темноту, застыл грузный мужчина в майке. Но Стёпку он не увидел, хотя мог бы дотронуться до него, если бы догадался протянуть руку прямо вниз. Стёпка замер. Притаились в траве и злыдни. Они мерзко хихикали и пихали друг друга локтями, радуясь неожиданному подкреплению. Мужчина звучно сплюнул, посмотрел на небо, глубоко вздохнул и исчез.

Воспрявшие злыдни вновь полезли из кустов. Стёпка конечно, мог бы продержался еще минуты три или даже все четыре, но ему пришлось спешно покинуть поле боя, поскольку уши ему были ещё нужны, и он ни в какую не хотел, чтобы их отрывали с корнями. Но он был не дурак и, делая вид, что в страхе отступает, на самом деле целенаправленно двигался в нужном ему направлении. А твари решили, что одержали верх. Они верещали от радости и крались за Стёпкой и были полны решимости наброситься на него всей оравой, когда он снова окажется в полезной для них темноте. А он, попав в темноту, не стал ждать и открыл огонь первым, на целых полсекунды опередив всех гадов. ОНИ думали, что он теперь побоится стрелять, а он не побоялся, потому что тот хриплый дядька был уже далеко и до Стёпкиных ушей при всем желании дотянуться уже не сумел бы.

И много ИХ там, в тёмных кустах, полегло. И полегло бы ещё больше, но случилось страшное: намертво заклинило спусковую скобу у автомата. Видимо, Стёпка давил на неё чересчур усердно. Пришлось забросить автомат за спину. Но Стёпка не отчаивался - некогда было отчаиваться. Наган сам прыгнул ему в ладонь. Сколько там зарядов осталось? Кажется, всего один. Да-а, маловато будет. Но ведь ещё фонарик есть, и бластер пока полон, и решимости хоть отбавляй. Ну, где же вы, подходи по одному или все сразу!

Тишина. Ни криков, ни воплей. Только ветер чуть слышно шевелит листвой. Стёпка вытер со лба холодный пот. Неужели отбился, неужели всех до одного положил? Вот было бы здорово!

Он посмотрел вверх. На втором этаже только в Витькиной квартире были освещены все комнаты и даже кухня. Они были освещены не просто так, а из-за Витькиного страха. Витёк как раз сейчас смотрит свои любимые ужастики, трясясь от страха крупнокалиберной дрожью. Это увлечение у него такое неслабое - ужастики смотреть по ночам. Лучше бы не в телевизор таращился, а выглянул в окно, полюбовался бы на то, как его закадычный друг Стёпка погибает смертью храбрых в неравной схватке с замогильной нечистью. Это похлеще любых ужастиков будет, поседеть можно за пять минут. Мама у Витьки сегодня во вторую смену и придёт поздно. А Витьке только того и надо. Пока мамы нет, он вволю натрясётся и до того себя перепугает, что всю ночь спать не будет. Пролежит до утра под двумя одеялами, прислушиваясь к каждому шороху и вздрагивая от любого скрипа. Если бросить ему сейчас в окно камешек, то может получиться очень весело. И не просто весело, а УЖАСНО ВЕСЕЛО. Стёпка даже подобрал с земли подходящий камешек, но подумал, подумал и с сожалением отбросил в сторону и камешек и заманчивую идею. Всему потому что есть предел, и нельзя так жестоко над живым человеком издеваться.

Темнота пока молчала, но Стёпка-то знал, что молчать она будет недолго. Враги собирали силы и могли нанести удар любой момент. Нужно было уходить отсюда как можно скорее. Здесь мрак, кусты, трава до колен, и в окнах, как нарочно, нет света. Один лишь Витёк мужественно тратит электроэнергию в нескончаемой борьбе со своими страхами. А в остальных квартирах люди словно повымерли, словно специально свет повыключали, чтобы посмотреть, как Стёпка будет героически умирать под их тёмными окнами. А там, впереди, за домом, щедро льют свет неразбитые фонари, там снуют туда-сюда машины, ходят люди и вообще бурлит полнокровная жизнь. Туда ОНИ сунуться не посмеют. Только бы дойти.

Стёпка на четвереньках продирался сквозь кусты, не забывая то и дело оглядываться. У него даже шея устала вертеть голову. Скорей бы уж добраться до угла. Он полз как танк, но на половине пути ему пришлось остановиться, нажать, так сказать, на все тормоза. Впереди, там, где чуть заметно белело некрашеными досками новое крыльцо магазина, он заметил какое-то подозрительное шевеление. Словно кто-то там, у крыльца, крадучись перебежал из тени в тень.

Стёпка замер, стараясь не дышать. Нормальные честные люди так перебегать не будут. Нормальные люди, если и перебегут, то не из тени в тень, а из света в свет.

Вот - ещё один!

И опять Стёпке не удалось разглядеть, кто это такой. Бесформенные тени прижимались к земле, и Стёпка на всякий непредвиденный случай тоже прижимался к земле. Эти пугающие тени до того ему не понравились, что он допустил непростительную ошибку: он лёг рядом с подвальным окном и не заметил этого. Не обратил внимания. Честно говоря, он совершенно забыл про это окно. А зря. Стекло в окне выбили лет сто назад, и доски, которыми его потом заколотили, тоже давным-давно выбили, и из подвала тянуло сыростью, плесенью, гнилым картофелем и мышами. А ещё из него сочилась такая непроглядная темень, что в ней запросто можно было насовсем задохнуться. Даже удивительно, что Стёпка ничего этого сразу не заметил. Он лежал у самого окна, спиной к нему, и вдруг почувствовал своей незащищённой спиной взгляд. Словно острым пальцем под лопатку ткнули.

Он сразу понял, что на него смотрит не какой-нибудь обычный человеческий взгляд, а самый настоящий, самый взаправдашний потусторонний ВЗГЛЯД. Он медленно повернул голову, и у него от напряжения очень отчётливо заскрипела шея.

Из подвальной темени на него пристально таращились два огромных зелёных глаза.

У Стёпки разом отнялись руки и ноги. Глаза неторопливо приближались, и, хотя больше ничего не было видно, в темноте легко угадывалась страшная морщинистая морда в коросте, в язвах, с редкими кривыми зубами в злобно оскаленной пасти. Истлевшие до костей руки призывно манили: "Иди ко мне, мальчик! Иди, иди, иди-и-и!"

Стёпка сразу понял, кто это. Витька много раз рассказывал, что в подвале его дома живёт беспризорный зомби. Хотя, если ОН мёртвый, то как же ОН может жить? Наверное, правильнее говорить, что ОН там обитает. Так или иначе, но ОН там водится. И когда Витьку посылают в подвал за картошкой, этот чересчур энергичный покойник подкарауливает Витьку и всё время хочет его съесть. ОН точит клыки на Витьку и терпеливо дожидается подходящего случая, только мудрый Витёк всегда берёт с собой фонарик на трёх батарейках и, перед тем, как войти, включает свет сразу во всём подвале.

- Когда-нибудь свет вдруг выключат, и фонарик по закону подлости сломается, вот тогда-то мне и крышка, - говорил не раз Витька, обречённо качая головой. - Съест ОН меня живьём и не подавится.

А Стёпка про себя всё время в этом месте думал, что зомби всё-таки подавится, потому что Витка - парень довольно упитанный и за один присест его не проглотишь.

- Иди ко мне, сладенький! Иди, иди-и-и! - завывал зомби хриплым голосом. - Я угощу тебя тухлой конфеткой! Ням, ням, ня-ам!

Мурашкам на Стёпкиной спине стало тесно и они дружно начали переселяться на голову. Стёпка всем своим съёжившимся в комочек телом ощущал тёмную силу, настойчиво втягивающую его в подвал. Она всасывала его так же, как сам Стёпка любил всасывать макароны: хлюп! - и сразу полный рот. И что самое обидное - Стёпка не мог сопротивляться. Даже спасительный фонарик из кармана вытащить не мог, потому что руки ему уже не подчинялись. А голова ещё слегка подчинялась. И она прекрасно понимала, что ещё немного - и Стёпка вползёт в окно весь целиком и на веки вечные сгинет в чёрном подвале, и с завтрашнего дня бедного Витька станут пугать уже не один, а целых два зомби, и тот, что поменьше, будет тоненько завывать из темноты: "Иди ко мне, Витя! Это же я, твой друг Стёпа!"

И останется несчастный Витёк навсегда без жареной картошки.

В Стёпкину ладонь больно впился торчащий из рамы осколок стекла. Стёпка дернулся назад, и это его спасло. С его глаз словно пелена вдруг упала, и он с ужасом осознал, что уже почти до пояса вполз в проклятое окно. Ну нет! Не на таковского напали! Не желаю быть макарониной! Преодолев обессиливающее наваждение, он выдернул из нагана карман, то есть, конечно, из кармана наган, и влепил заряд прямо промеж зелёных глаз. Получай, мертвяк, подарок! Лучше бы ты не оживал!

Грохнул выстрел, в ответ раздалось пронзительное мяуканье, глаза суматошно метнулись в темноту и погасли. Перепуганный зомби скрылся в дальних закоулках подвала, разочарованно подвывая и сетуя на свою несчастливую судьбу.

Уф-ф! Стёпка привалился плечом к нестрашному уже окну и вытер со лба пот. Чуть не попался. Вот что значит потерять бдительность. Враг, как говорится, не дремлет и пощады от него не жди.

Чудом избежав гибели в подвальных застенках, Стёпка удвоил осторожность и утроил внимание. Потому что беспечные долго не живут и умирают в первую очередь. А у Стёпки на ближайшее время были совершенно другие планы. Более весёлые и приятные. Закончить бы только эту надоевшую уже катавасию с кассетой.

Подобравшись к крыльцу магазина на расстояние бластерного выстрела, он залёг в кустах и долго вглядывался в прикрылечную тьму. Он не забыл, что именно сюда проскользнули те жуткие тени. Фонариком бы на НИХ посветить, но не хотелось выдавать себя раньше времени. И в конце концов он ИХ разглядел. А когда разглядел, ему стало дурно. Потому что у крыльца таились не обычные злыдни. Там сутулились во мраке заговорённые неистребимым заклятием Вечные Умертвия. И было ИХ трое. И было это плохо. Даже если бы там таился всего один Умертвий, всё равно было бы плохо. Вечные Умертвия среди всех прочих порождений Тьмы вроде как самые крутые. Ничем ИХ не возьмёшь: ни серебряной пулей, ни кислотой. Справиться с Умертвиями можно только прочитав без запинки от начала до конца какую-нибудь молитву. Так утверждал всезнающий Витька. А Стёпка ни одной молитвы не знал, даже ни словечка. И что же теперь, спрашивается, делать? Куда, скажите на милость, идти? Умертвия стояли уверенно, знали, подлые, что Стёпке некуда больше сворачивать, и одно из них вроде бы даже ухмылялось во весь свой безгубый рот, мол, попался, малыш, погулял да и хватит, сейчас мы ужо за тебя всерьёз возьмёмся.

Прорываться буду, отчаянно решил Стёпка, в рукопашную пойду, мне терять нечего!.. Но сам с места не двинулся, потому что, опять-таки, страшно до жути. Хоть домой возвращайся с половины пути!

И тут небо вдруг во второй раз отозвалось на его беззвучную мольбу. Умертвия заколыхались, засуетились, затрясли своими балахонами, потом пугливо скользнули куда-то вбок и растворились непонятным образом прямо в стене дома. Просочились к кому-то в квартиру. Или в подвал. В общем, исчезли, словно их и не было.

Почему? Что их спугнуло? Стёпка сначала заподозрил подвох, но потом услышал голоса и всё понял.

По дороге, в нескольких шагах от него, прошла весёлая компания из пяти человек. Взрослые. Взрослых ОНИ не трогают и стараются держаться от них подальше. Потому что взрослые в НИХ не верят и нисколечки ИХ не боятся.

Стёпка довольно улыбнулся. Вот уж повезло так повезло. Он неслышной тенью выскользнул из кустов и пристроился в хвосте компании. Никто не обратил на него внимания, а Стёпка сделал вид, что просто прогуливается тут мимо по своим делам, в войнушку, скажем, играет, и со взрослыми ему совершенно случайно по пути.

К сожалению, весёлая компания сразу за углом свернула направо, а Стёпке нужно было налево. И под разбитым фонарём он снова юркнул в кусты. Очень удачно всё получилось, без шума и выстрелов. А ведь ещё обратно придётся возвращаться, между прочим. Но об этом пока лучше не думать. Лучше пока думать о том, как прорываться через Костькин двор. Стёпка надеялся, что здесь будет светло, людно и нестрашно. И ошибся. Зря надеялся. Фонари все разбиты, людей не видно, ни жизнь, ни движения, ни звука.

Костькин двор был прочно и основательно погружён в самый непроглядный, самый беспросветнейший мрак. И мрак этот не могли развеять ни горящие на всех этажах окна, ни половинка бледной луны, зацепившаяся кривым рогом за телевизионную антенну. И нужно было подниматься и топать прямо в этот мрак. А Стёпка не хотел. Ну не хотел и всё тут! Хоть режьте его на сто частей, хоть рубите на тысячу.

И он долго так сидел в кустах и смотрел на луну. А она сверху смотрела на него. И до того у Стёпки тоскливо сделалось на душе от этого смотрения, что он ясно понял, почему волки на луну ночами воют. От страха они воют, вот почему. Он и сам сейчас готов был завыть похлеще любого волка, только боялся выдать себя.

И почему Костька не в первом подъезде живёт? Топай теперь через этот жуткий двор, подвергая свою молодую жизнь нешуточной опасности. А в нагане, между прочим, ни одного заряда не осталось, и автомат заклинило. Стёпка вытащил из кармана бластер и уже почти собрался встать, чтобы сделать первый - самый страшный - шаг, как что-то холодное неприятно ткнулось ему в руку.

Опять упырь?! Он дёрнулся, повалился на правый бок, вскидывая руку с бластером, но стрелять, к счастью, не пришлось, потому что это была всего лишь Альма. Мохнатая псина из первого подъезда. Добрая и совершенно безобидная. Обрадованный Стёпка почесал у неё за ухом. Альма часто дышала, вывалив язык, и тыкалась мокрым носом в его ладони, выпрашивая чего-нибудь вкусненького. У Стёпки ничего не было, только кислота в бластере, и Альма убежала, виновато вильнув на прощание хвостом: "Извини, мол, старик, что оставляю тебя одного, но ты сам виноват. Мог бы и припасти для меня кусочек колбаски или хотя бы сахарок". Стёпка попытался её удержать, но на Альме не было ошейника.

И опять он остался один. И это было чертовски неприятно, хотя и правильно. Потому что настоящий герой всегда один. Он никого не боится и в конце концов побеждает всех врагов. Ну, может быть, и не совсем всех, а только тех, что имели неосторожность встать на его пути.

На Стёпкином пути имела неосторожность встать целая вампирско-вурдалачья банда. И метрах в двадцати прямо по курсу, посреди Костькиного двора мрачной громадой возвышался штаб этой нехорошей банды. Днём это был никакой не штаб, а самая обыкновенная деревянная горка с выбитыми ступеньками и слегка завалившаяся на бок от времени. Днём в горке хозяйничали взрослые пацаны. Они там курили и играли в карты. А ночью в её стенах находили себе приют кошмарные пустоглазые призраки, ужасные вурдалачьи предводители и жуткие вампирские главари. Витька рассказывал, что много раз был свидетелем того, как из горки выползали на ночную охоту целые толпы всяческой замогильной нечисти. И вообще, лучше эту проклятую и проклятую горку обойти стороной. Кто сказал, что Стёпка должен идти мимо неё? Никто. Двор вон какой большой... И тёмный. Места сколько хочешь. Хочешь, у той беседки сложи свои кости, хочешь, возле песочницы отдай богу душу, а не нравится - можешь навсегда героически сгинуть вон под той разросшейся вишней. Много места, а врагов ещё больше.

Стёпка дополз до скамейки, что стояла как раз у Витькиного подъезда, и тут неподалёку тревожно звякнул велосипедный звонок. Стёпке стало любопытно, кто это так поздно гоняет на велике, и он приподнял голову над спинкой скамейки. Совсем чуть-чуть приподнял, чтобы не выдать себя неосторожным движением.

По дороге на велике мчался Серёжка Тимофеев из параллельного класса. Он летел, не оглядываясь, и слегка подвывал от ужаса, а за ним неслышно неслись призрачные безглазые тени. Серёжка, конечно, знал, что ОНИ его настигают, и бешено жал на педали. У него, видимо, кончились патроны, и нечем было отстреливаться, а в такой ситуации, если хочешь уцелеть, нужно бежать без оглядки во весь дух. Вот он и бежал, в смысле - мчался.

До Серёжкиного дома было рукой подать. Успеет, подумал Стёпка, но всё же не удержался и вскинул бластер. Последняя тень безмолвно взмахнула руками и растеклась по асфальту чёрной пузырящейся лужей.

Серёжка благополучно проскочил самый тёмный участок дороги и приближался к единственному горящему фонарю в этом районе. Стёпка, забыв на какое-то время все свои страхи, смотрел ему вслед...

- Попался! - хрипло захихикал ему в ухо кто-то большой и неразличимый, - Попался, бандюга! Я тебя выс-следил!

Этот неразличимый, оказывается, лежал на скамейке, и выходило, что Стёпка сам по доброй воле приполз в его загребущие руки. Растяпа! Второй промах за последние десять минут. Сначала зомби, а теперь этот КТО-ТО. Непростительная ошибка! Такого огромного оборотня под самым носом не разглядеть - это ж ухитриться надо!

От оборотня тяжело пахло вином и табаком. Он крепко держал Стёпку одной рукой, а второй тянулся к его шее. Чтобы придушить слегка, а потом уже преспокойно высосать всю кровь.

Стёпка не стал дёргаться. Всё равно бы не вырвался. Оборотень был сильнее. Поэтому Стёпка просто поднял бластер и хладнокровно разрядил его прямо в ухмыляющуюся беззубую морду.

Оборотень взвыл дурным голосом и разжал пальцы. Противовампирская кислота выжгла ему глаза, кожа на морде почернела и стала отваливаться большими кусками. Оборотень прижал руки к глазам и очень нехорошо выругался. Стёпка не стал ждать продолжения и бросился бежать прямо к вампирскому штабу, забыв все свои благоразумные планы обойти его стороной. Когда тебя хватает такой оборотень, не то что про штаб, про всё на свете забудешь в мгновение ока.

Увидев, что желанная добыча на всех парах несётся к ним в лапы, злыдни-командиры внутри горки радостно заулюлюкали. Они не знали, что лучшая защита - это нападение. А Стёпка знал. И собирался применить это великое знание на практике. Сначала он на бегу выпустил в чёрный пролом тугую струю кислоты. Не ожидавшая ничего подобного злобная свора на миг отшатнулась. И этого мига Стёпке хватило на то, чтобы выдернуть из кармана зажигалку, поджечь фитиль у самой большой петарды - с первого раза, между прочим, получилось - и швырнуть её в глубину штаба. Потом первый миг прошёл, и наступил второй миг, и этого второго мига Стёпке хватило на то, чтобы осознать страшную правду: в глубину штаба он швырнул свою зажигалку, а петарда с догорающим фитилём преспокойно собирается рвануть прямо в его руке. И тогда наступил третий миг, которого едва хватило на то, чтобы без замаха уронить петарду под ноги злыдням. А четвёртый миг наступить не успел, потому что петарда рванула быстрее.

Шарахнуло так, что у Стёпки заложило уши. Горка от взрыва подпрыгнула на полметра, и из под неё во все стороны выбросило сухую траву, окурки, рассыпавшуюся колоду карт, пустые пластиковые бутылки и даже, вроде бы, оторванную вурдалачью башку. В краткой вспышке взрыва Стёпка успел увидеть искажённые злобой морды, какой-то зелёный скелет, чьи-то горящие глаза и сверкающие клыки... Потом из дыры полезли наружу длиннорукие лохматые уроды, и пришлось снова тратить на них ценную кислоту. Уроды с протестующими воплями шарахались в стороны, и Стёпка не стал добивать всех, потому что кислота была нужна ему для другой, более важной цели. И он побежал прямиком к Костькиному подъезду, радуясь, что хоть этот отрезок пути более-менее освещён сочащимся из окон светом.

Вихрем пронёсся он по дорожке, испугал какую-то старушку с сумками и лишь задним числом догадался, что никакая это была не старушка, а самая что ни на есть Косоглазая Упыриха. И почему она его не заграбастала, прямо удивительно. Тоже, наверное, сообразить не успела.

Он рванул на себя дверь, и она открылась легко, потому что в Костькином подъезде не было своего Петюни и некому было ставить тугую пружину. Дверь от рывка чуть не выпала совсем, и тут уж без бластера было не обойтись. Пронзительно полыхнул кислотный разряд, и всех притаившихся за дверью гоблинов разом смело куда-то вниз, в непроглядный зев подвала. Путь был свободен, и Стёпка ринулся вверх по лестнице. Костька жил на четвёртом этаже, пока доберёшься - десять раз погибнуть можно. Или все двенадцать.

Ага, вот и очередной злыдень! Давненько, называется, не виделись! На площадке между первым и вторым этажами зловеще бренчал костями здоровенный скелет в фашистской каске. Рядом с ним на подоконнике лежала огромная секира.

- Гутен морген, понимаешь! - жизнерадостно рявкнул скелет по-немецки, ухмыляясь всеми сорока восемью выбитыми зубами.

Стёпка от неожиданности споткнулся и робко сказал в ответ:

- Здрасьте!

Скелет дико заорал что-то вроде "Хенде Хох!" и подхватил секиру. На зазубренном лезвии запеклись бурые пятна крови - Стёпка отчётливо видел их даже в темноте. Скелет ловко перекинул свое устрашающее оружие в другую руку и звучно щёлкнул челюстью. Это был Смертник Лестничной Клетки. Его оставили здесь фашисты, отступая из под Москвы. Они приковали его цепью к батарее отопления, и хотя цепь давно проржавела, скелет исправно продолжал нести нелёгкую службу, пугая до смерти всех тех, кто ещё умел пугаться.

Стёпка мягко выхватил нож и пригнулся. Скелет стремительно атаковал. В тесном пространстве зазвенела сталь о сталь. Багровые искры на миг осветили жёлтый череп Смертника. Пустые глазницы пристально смотрели на Стёпку, и от этого мёртвого взгляда холодели руки и заплетались ноги.

Страшная секира, вырубленная из лобовой брони подбитого "Тигра", свистела у самого Стёпкиного уха. Скелет после каждого промаха разочарованно кряхтел. Стёпка словно китайский болванчик мотал головой из стороны в сторону, уворачиваясь от смертоносного лезвия. Злодей был страшен, но, как оказалось, имел слабый дух и расшатанную долгим сидением у батареи нервную систему, и когда Стёпка специальным ударом перерубил рукоятку секиры, скелет позорно выпрыгнул в окно, прохрипев напоследок: "Гитлер капут!". Его каска глухо брякнула внизу об асфальт.

Окрылённый победой Стёпка бодро взлетел на третий этаж. Каких-то два жалких лестничных пролёта осталось до цели, перемахнуть бы их на одном дыхании, но нет, не получилось. Стёпка остановился всего на пару секунд, чтобы перевести дыхание, и сразу понял, что остановился напрасно. Безликое и бесформенное ОНО косматым облаком наползло на него и снизу и сверху, и ноги вмиг обессилели, и душа сжалась в крохотный комочек, и страшно стало Стёпке так, как никогда ещё не бывало. И понял он, что вот и пришёл его последний час. И хорошо ещё, если час, а не минута или, чего доброго, какая-нибудь жалкая секунда.

- Погибаю, - беззвучно шевельнулись его губы, и не услышал его никто. Ни одна живая душа не отозвалась, ни одна дверь не приоткрылась, ни один человек не выглянул посмотреть, а не попал ли случайно какой-нибудь маленький мальчик в беду.

Клубящееся ОНО уверенно навалилось на Стёпку, обволокло его душной пеленой и начало жадно, с прихлюпыванием высасывать из него жизненные силы. Бороться с НИМ было невозможно, стрелять было бессмысленно, убегать было поздно, умирать было неохота. Последним усилием уже почти задохнувшийся Стёпка нащупал вялой рукой фонарик, с превеликим трудом выволок его из-под куртки, каким-то чудом передвинул тугую до отчаяния кнопку, и... Щёлк! Яркий луч света властно ударил в клубящуюся темноту, легко разорвав смертоносные путы.

ОНУ это страшно не понравилось, но ОНО ничего не могло с этим поделать. И ОНО отступило, расползлось во все стороны и рассеялось, всосавшись в щели и углы.

К Стёпке сразу вернулись силы. Тяжкий морок схлынул, оставив после себя потные ладони, шум в голове и противную дрожь в коленях. Можно было двигаться дальше.

Стёпка повёл лучом по дверям, по стене, по лестнице, всё выше и выше, то тех пор, пока луч не упёрся прямо в Гадину. Прямо в её морду. Проклятое создание сидело чуть выше четвёртого этажа, широко расставив суставчатые лапы и вывалив на всеобщее обозрение противное щетинистое брюхо.

Несколько невыносимо долгих секунд они молча смотрели друг на друга, вернее, враг на врага. Маленький перепуганный мальчик с фонариком в руке и огромная многоглазая мерзость похожая на перекормленного паука. А потом ОНА стала спускаться вниз. Всё ближе и ближе. Фонарика ОНА не боялась, потому что ОНА была здесь самая страшная и самая злобная. Паучиха. Гадина. Младшая Шелобова сестрица. Неотвратимая, как смерть, и неостановимая, как танк.

Противно скребя раздутым брюхом по ступенькам и нелепо задирая слишком длинные лапы, ОНА приближалась к Стёпке, а он вжимался в угол и от страха не мог даже зажмурится. Бессильный фонарик в последний раз жалобно мигнул и погас навсегда. Но Стёпка почему-то всё равно очень отчётливо различал Гадину всю целиком. Наверное, он перед смертью вдруг научился видеть в темноте. Время замедлилось, неохотно отсчитывая последние секунды Стёпкиной жизни.

А ОНА была уже рядом, в двух шагах, и он ударил ножом, но нож отскочил от хитинового панциря, не оставив на нём даже царапины. Честно говоря, Стёпка и не надеялся его пробить. Просто в то же самое время другой рукой он выхватил бластер, и струя кислоты угодила прямёхонько в ЕЁ глаза. Сразу во все восемнадцать противных вытаращенных гляделок.

И ничего не произошло. Гадина не обратила на кислоту ни малейшего внимания, даже головой не повела, даже не приостановилась ни на миг. Непонятно, почему так случилось. То ли кислота выдохлась, то ли паучиха ухитрилась изобрести противокислотное заклинание.

Огорошенный Стёпка бессильно уронил руку с бластером. Всё, допрыгался путешественник, вот это и называется конец. Не дошёл. Совсем немного не дошёл. Достался на закуску паучихе в двух шагах от Костькиной двери. Обидно, братцы, прямо до слёз.

Лохматые изломанные лапы протянулись к беззащитной жертве. Гадина причмокнула, по-хозяйски ухватила Стёпку за воротник и потянула его к себе. Ой, как не хочется умирать! Стёпка слабо сопротивлялся, но силы были неравные. Сейчас она затолкает меня в свою поганую пасть, как-то вяло подумал Стёпка, и сжуёт вместе с курткой, джинсами и кроссовками. И кассету тоже сжуёт. И что я тогда Костьке скажу?

Гадина, однако, не стала сразу жевать Стёпку. У НЕЁ, как выяснилось, были на его счёт другие планы. И когда Стёпка увидел, что это за планы, у него на душе стало совсем скверно, хотя, казалось бы, куда уж сквернее. Паучиха вытянула из-под себя большой моток липкой паутины, причём паутина была не новая, а уже несколько раз использованная. Гадина собиралась спеленать его, словно муху, и утащить на чердак, чтобы там в спокойной домашней обстановке неторопливо высосать из него все ценные жизненные соки. Бр-р-р! Лучше бы она меня сразу сжевала!

Стёпка паутину ужас до чего не любил. Трогать её не любил, и смотреть на неё не любил, и даже думать о ней не любил. У него от паутины всегда случался острый приступ омерзения. Поэтому он как только увидел липкий моток в лапах у Гадины, так сразу задёргался и сказал:

- Не хочу!

А Гадина довольно заухала и выволокла второй моток, ещё более использованный. Наверное, ей одного показалось мало.

- Не буду! - ещё решительнее запротестовал Стёпка.- Убери паутину, Гадина, будь человеком! Ты же знаешь, что я её не люблю!

Паучиха, конечно же, и не подумала выполнять его просьбу. И завертела двумя лапами оба мотка, словно ковбой, собирающийся заарканить мустанга. И тогда Стёпка задёргался с такой силой, что весь его страх куда-то пропал, а вместо страха появилась просто бешеная злость. В Стёпке как будто яркая стоваттная лампочка вдруг зажглась где-то внутри, в самой середине.

- Убери паутину! - сердито зашипел он, выпрямившись во весь рост, - Я тебе русским языком говорю в последний раз! И лапы свои противные тоже убери!

Гадина не ожидала, что Стёпка может так взвиться из-за какой-то обычной паутины, и озадаченно попятилась. А он спокойно снял её лапы со своих плеч, словно это были какие-нибудь пушинки, и шагнул вперёд, прямо на НЕЁ. Оказалось, что это совсем не страшно. А Гадина выпучила глаза и сначала даже не знала, что ЕЙ делать со взбунтовавшейся вдруг добычей. А потом опомнилась и вновь потянула к Стёпке лапы. Но он уже не дрогнул, а только сжал зубы и широко открыл глаза и стал шаг за шагом теснить ЕЁ к лестнице. И ЕЙ пришлось отползать от него, потому что в нём уже не было ни капелечки страха, а одна только сердитая злость.

- Ага, не нравится! - сказал он торжествующе и замахнулся на НЕЁ кулаком, - Не нравится!

И ОНА испугалась, честное слово, испугалась. Заскулила, словно побитая собачонка, съёжилась, перекосилась и быстро-быстро так стала уползать от наступающего Стёпки. А ему сделалось легко-легко. И он гнал ЕЁ и гнал, мимо Костькиной двери, на пятый этаж и дальше, до самого чердака. Гадина визжала и хрюкала и испуганно сучила лапами. И в конце концов ОНА уползла в темноту чердака и спряталась где-то в самом потаённом уголке, и была ОНА к тому времени совсем малюсенькая, жалкая и нестрашная. Даже трудно было поверить, что всего несколько минут назад она чуть не съела Стёпку целиком.

А может, это всё ему только показалось?

Потом Стёпка не спеша спустился на четвёртый этаж, ни разу при этом не оглянувшись! И никто больше не посмел на него набросится. Ни одна тварь. Сидели, как миленькие, в своих тёмных углах и носа не смели высунуть. Чувствовали, что со Стёпкой сейчас лучше не связываться, потому что он уже ничего не боится. И Стёпка это тоже чувствовал. Правда, спину у него слегка свело, но он не подал и вида. Словно так и надо. Мало ли от чего у человека спину может свести.

На четвёртом этаже он перевёл дух, вытер пот со лба, вытащил из кармана кассету и надавил на кнопку звонка. "Это я, почтальон Печкин, принёс кассету про вашего мальчика".

Дверь открыла Костькина мама.

- Здрасьте, а Костя дома?

- Здравствуй, Стёпа. Проходи. Костя, это к тебе!

- Кто там? - Костька выскочил в прихожую, - А-а-а, Стёпка, здоро?во!

- Привет, Костян! Я кассету принёс. Чуть не забыл, прикинь.

- Классно, что принёс. Я же говорил Юрке, что ты принесёшь, а он 'убью' да 'убью'.

Костькина мама смотрела на Стёпку с лёгким удивлением.

- И ты только из-за этого пришёл? Но ведь уже так поздно! Неужели тебе не было страшно?

- Ничуточки,- соврал Стёпка. - У меня же фонарик есть.

А сам при этом выразительно похлопал по прикладу автомата, чтобы Костька понял, из-за чего ему не было страшно. И Костька понял. Он ведь тоже был, что называется, человек многажды кусаный и пуганый.

Тогда Костькина мама сказала:

- А Костя у нас даже спать боится в темноте. Такой трус! Видишь, Костя, какой Стёпа смелый!

- Да я тоже засыпать люблю с включенным светом, - не стал врать Стёпка. - В темноте как-то неуютно. Ужасы всякие в голову лезут, спать мешают... Ну, ладно, я пошёл. До свидания.

- Пока, - сказал Костька.

- До свидания, - сказала его мама.- Хорошо, что ты такой смелый, но всё же будь, пожалуйста, поосторожнее. Я только что слышала, как во дворе мальчишки что-то взрывали. Как бы они тебя не обидели.

- Не обидят, - успокоил её Стёпка, - Я их хорошо знаю. Они уже домой ушли.

- У тебя патроны есть? - спросил Костька, заметив торчащий из-за Стёпкиного пояса наган.

- Кончились, - отмахнулся Стёпка. - Представляешь, автомат намертво заклинило и в бластере ни капли.

- Давай налью, - предложил Костька. - Я мигом.

- Не надо. Я теперь и так дойду.

- Как "так"? А...ОНИ?

- А я ИХ уже не боюсь.

- Врёшь!

- Честное слово. Я один секрет знаю. Самый главный.

- Скажи! - потребовал Костька.

Стёпка приблизил губы к его уху и отчётливо прошептал:

- ОНИ боятся, когда ИХ не боятся.

Но Костька, кажется, ему не поверил. Ничего удивительного, это же надо на себе испытать, на собственной шкуре.

...Про обратный путь рассказывать неинтересно. Потому что на Стёпку никто больше не пытался набросится, и ему ни разу не пришлось хвататься за оружие.

Когда он спускался по лестнице, Гадина попробовала было высунуться с чердака, но он показал ей кулак и негромко пригрозил: "Урою!". И она испарилась.

Внизу, у входа в подъезд валялась ржавая кастрюля. Стёпка отодвинул её ногой в сторону, пробормотал с усмешкой "Гитлер капут!" и пошёл вразвалочку через двор. Руки в карманах, автомат за спиной, мимо горки, мимо... Стоп! Он вернулся к горке. Внутри было темно и тихо. Он пнул горку ногой.

- Никого нет дома, - сказал чей-то голос внутри.

- Зажигалку верните, - потребовал он. - Считаю до трёх. Раз!..

Зажигалка выкатилась к его ногам.

- Всё? - робко поинтересовались внутри.

- Всё, - сказал он. И пошёл дальше. Мимо кустов, мимо болтающейся на тополе тряпки, вдоль неосвещённых подъездов Витькиного дома.

На скамейке, неуютно поджав ноги, спал пьяный мужик. Стёпка остановился рядом. Небритое лицо мужика было мокрым, но мужику это не мешало - он сладко спал и причмокивал во сне губами. Стёпка тихонько хихикнул, вспомнив свой меткий выстрел, вдохнул всей грудью прохладный вечерний воздух и зашагал домой.

Альма выбежал ему навстречу из-за поворота, обнюхала его руки и, ничего вкусного не учуяв, опять потрусила в темноту.

- Альма, Альма, иди сюда, - позвал Стёпка. - Смотри, что у меня есть.

Он вытащил из кармана куриную косточку и бросил её собаке. Альма завиляла хвостом и бережно подобрала косточку. Разве она могла знать, что Стёпка угостил её трофейным вампирским клыком?

Перед тем, как войти в свой подъезд, Стёпка остановился, прислушиваясь. Где-то недалеко, за кирпичной пятиэтажкой короткими очередями строчил автомат. Какой-то загулявшийся пацан яростно воевал со своими страхами, кроша налево и направо созданных собственным воображением монстров. Судя по всему, бой разгорелся нешуточный.

Стёпка дёрнулся было на помощь, потом пожал плечами и решил не ходить. С чужими страхами всё равно не справишься. Да и поздно уже. Дома ждут. Пусть пробивается сам. Я же смог сам всех победить. Не так уж это и трудно, нужно только очень захотеть.

Он взялся за ручку и уверенно открыл тугую дверь. Лестничный Ужассс, разумеется, только того и ждал. Он радостно взвыл и выпрыгнул из своего угла, целясь когтями и клыками в Стёпкино лицо, но Стёпка небрежно шикнул на него, и замер, вновь прислушиваясь к звукам дальнего боя.

И Ужассс сразу всё понял. Он собрал быстренько своё нехитрое барахло в мешок и боком проскользнул мимо Стёпки на улицу. Он сделал два шага, потом остановился и оглянулся в надежде, что вдруг Стёпка передумает его прогонять и снова начнёт бояться. Но Стёпка только махнул рукой и сказал негромко: "Вали, вали". Ужассс тяжело вздохнул и навсегда растворился в ночном мраке.

А Стёпка всё стоял и слушал. А потом почти решил идти всё-таки домой и почти позволил двери закрыться, но далёкий автомат вдруг споткнулся и стал бить одиночными. Неуверенно как-то и обречённо. Стёпка тогда придержал дверь и нащупал в кармане ребристый корпус фонарика. Настоящий мужчина никогда не бросит слабого в беде. Никогда. Значит, надо идти на помощь.

И он пошёл.