В тридесятом царстве в тридевятом государстве, что за морями, за горами,
да за дикими лесами, стояла деревушка. И жили в той деревушке мужик и баба.
Жили не тужили, ферму держали и постояльцев привечали.
Места то были заповедные, до городу далеко, пешком идти - не дойти. Воздух, без дыма труб заводских,чистый - пречистый, дышать, не надышаться. Вот, богатый люд на машинах иноземных
в гости и повадился наездами заглядывать - погулять, пображничать, да на медведя
с рогатиной в чащобу дремучую похаживать. Ходили-то ходили и рогатины ломали, а
медведя не встречали. Невдомёк было господам приезжим, что жалел мужик медведя
местного и водил гостей беспокойных подальше от троп хозяйских.
И вот как-то раз, к вечеру, пошёл мужик в лес - наломать для баньки веников берёзовых да
можжевеловых. Идёт, топориком поигрывает и камаринскую насвистывает... глядь -
медведь стоит. Огромный, высоченный, с боков жир валиками свисает. Глазами
чёрными буравит. Онемел мужик - руки, ноги в камень обратились, воздух лесной в
груди застоялся, слова вымолвить не может.
- Да ты, мужик, меня не бойся! - ревёт косолапый и клыками по-страшному
щёлкает. - Отблагодарить тебя хочу, что отваживал от меня нечисть вражью. Проси,
чего хочешь!
Выдохнул мужик с облегчением, задышал себе на радость.
- Ну, и пужать ты здоров, зверь-батюшка, - молвил мужик, а желания в
голове пчёлами так и роятся. Вспомнил бабу свою и думки её - о детках не
рождённых. Так и быть посему. - Хочу себе, - говорит, - да бабе своей сыночка
народить.
- Будь по-твоему! - ревёт медведь и лапой когтистой по дубу столетнему
чиркает. Затряслось дерево кряжистое, листвой зашумело, да и уронило на землю
жёлудь чёрный да крупный, каких мужик отродясь не видывал.
- Возьми, мужик, жёлудь волшебный и на ночь подложи бабе своей под
подушку. Утром проснёшься и увидишь ты плод желанный.
Поблагодарил мужик медведя, поклоном до земли порадовал и, подняв
жёлудь невиданный, отправился восвояси.
Пришёл домой. Видит - баба телевизор смотрит, на любовь заморскую, сериальную
слёзы льёт. Ничего ей не сказал. Истопил мужик баньку, вениками прошлыми
попарился и к ночи, когда баба заснула, подсунул под подушку пуховую жёлудь
чёрный. То-то утром удивление будет!
Ночка быстро пролетела, и проснулся мужик не от крика петушиного, а от
храпа богатырского. И видит диво-дивное. Лежит посреди постели супружеской
добрый молодец: голая грудь волосиками кучерявится, щёки смуглые медвежьей
щетиной прикрываются.
- Ай да, медведь! Ай да, жёлудь невиданный, какого сынка сотворил! -
радуется мужик, бабу в бок толкает. - Посмотри, мать, на сына подаренного! Будет
утешенье нам на старости лет!
Баба спросонья с кровати пятится, от дива-дивного руками отмахивается.
Обнимает мужик бабу за плечи полные и сказывает историю вчерашнюю - про медвежий
дар и плод желанный. Баба утешается и к сыну подаренному на цыпочках
приближается. Смотрит не насмотрится. То ли чудится ей, то ли кажется, но сыночек
на Бразильо де Луисо Телевизо ликом смахивает. Неужто медведь из буреломных
мест узнал её мысли тайные - родить мальчонку от героя сериального. Крестит баба
телевизор, в углу красном поставленный, но делать нечего - надо гостя привечать да и
стол накрывать.
Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Живут-поживают, мужик и баба да сыночек
подаренный, да и не скажешь, что горя не знают. Замашки у парня оказались не в
родных местах взращенные, а будто из сериальной жизни подсмотренные. Работать
не работал. По утру в постель кофею бразильского требовал. Днём фамильные
владенья глазом обозревал, а к вечеру, словно мартовский кот, в соседние деревушки
хаживал да с ветреными молодицами шашни важивал. Слов родительских не понимал,
только карими очами сверкал.
Почернела баба с горя, на телевизор с сыном и смотреть не хочет, а мужик
нет-нет да и взглянет на лес взором сумрачным. И вот как-то вечером шепчет баба
мужику на ухо:
- Сходил бы ты, муженек, в лес дремучий, навестил бы медведя нашего.
Может, что и присоветует.
Делать нечего, пошёл мужик в лес медведя искать. Долго ли хаживал - про то
он не сказывал, но нашёл медведя под дубом столетним. Стоит медведь. Огромный,
высоченный, с боков жир валиками свисает. Глазами чёрными буравит.
- Здравствуй, мужик! - ревёт косолапый и клыками по-страшному щёлкает.
Повалился мужик перед зверем лесным на колени, на горемычную жизнь жалуется.
Выслушал медведь правду семейную, треснул лапой когтистой по дубу кряжистому.
Затряслось, зашумело дерево, да и оборонило на землю жёлудь красненький.
- Вот, мужик, возьми жёлудь красненький, на ночь положи его в ящик с
картинками заморскими. А утром, дело-то и сладится.
Вернулся мужик домой, сделал, как медведь велел. Легли мужик и баба спать, глаз
не смыкали, да утро проглядели. Очнулись от криков петушиных. Глядь - из телевизора, будто из горшка цветочного, дубок юный тянется, ветками машет. А сына подаренного и след простыл. Устроили мужик с бабой на радостях месяц себе медовый. На дубок любуются, голубками милуются. А
срок подошёл - родила баба мальчика. Глазки отцовские, а рученьки, словно бы медведем
подаренные, - большие, хваткие и работящие. А телевизор новый покупать не стали.