Лукашкина Мария Михайловна : другие произведения.

Хорошие и плохие

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Получив в подарок альбом для фотографий, Вика вооружается ножницами... Ведь называться этот альбом будет "Альбом хороших людей". Спустя несколько лет тот же альбом снова попадётся ей на глаза. Прав ли был дед, заставивший её когда-то склеивать кусочки фотографий? Можно ли простить маму и отчима? Или дождаться времени, когда можно будет махнуть в Ирландию? Трава там зелёная-зелёная...
  mary-lukas@mtu-net.ru
  
  ХОРОШИЕ И ПЛОХИЕ
  
   Несколько минут Вика звонила в дверь, удивляясь тому, что дед ей не открывает. - 'Уснул? Моется? Ушёл в магазин?' − За семь лет, что он встречал её из школы, такое случилось впервые... Дверь оказалась не заперта и распахнулась, едва лишь Вика повернула ручку, мигом заметив и ботинки деда в углу прихожей, и синюю его куртку... На стене, которую они недавно оклеили голубыми обоями, красовалась рваная поперечная отметина − подсказка, ключ к тому нехорошему, что, видимо, случилось тут...
   − Де-ед! − крикнула Вика.
   Из соседней квартиры, запахивая на груди кофту, вышла соседка.
   − Вот и хорошо, что ты пришла, Викушка. А Николая Иваныча увезли. На 'скорой'. Часа два назад.
   − Куда?
   − В больницу. Восемьдесят пять лет − не шутка. Он у тебя ещё герой...
   − А номер больницы? Не спросили?
   − Не успела, − расстроилась соседка. − Так всё неожиданно случилось...
   Они помолчали.
   − Проходи, пообедаем вместе...
   − Спасибо, нет, − оборвала её Вика.
   − Ну, если что... А то и ночуй у меня. Одной-то тебе страшно будет, − сочувственно сказала соседка. − Маме позвони. Она ведь у тебя в Одессе живёт?
   Вика молча повернулась и пошла к себе. 'Скорая'. Вот разгадка всему. И открытой двери, и рваным обоям. 'Носилками задели', − подумала Вика. И эта мысль о беспомощном, распростёртом на носилках деде, всегда бодром и чисто выбритом, всколыхнула её так сильно, что она едва удержалась, чтобы не зареветь в голос.
   Из распахнутой настежь форточки несло холодом. Жёлтая жестяная коробка, в которой дед хранил лекарства, была вытащена из шкафа и стояла на краю стола. С неприбранного дивана свисал его любимый свитер с оленями.
   Звонок.
   Вика бросилась к телефону.
   − Алё!
   Чужой женский голос сказал:
   − Позови кого-нибудь из взрослых.
   − Пожалуйста, обращайтесь ко мне на 'вы', − попросила Вика.
   − Кем вы приходитесь Смирнову Николаю Ивановичу? − чуть помедлив, спросил голос.
   − Внучкой, − ответила Вика.
   − Вам звонят из пятьдесят седьмой больницы. Сообщаем, что ваш дедушка, Смирнов Николай Иванович, в 12. 45 скончался от сердечного приступа.
  
  
  Дед
  
   Строго говоря, приходился он Вике прадедом. Дедом называла его мать Вики. Жил он в Москве и впервые девочка увидела его года в четыре, когда мама во второй раз вышла замуж...
  Обрывочные ранние Викины воспоминания о деде свелись к ощущению: 'С дедушкой мне было хорошо'. Вика помнила и тёплый от солнца асфальт, и цветы мать-и-мачехи, и 'дракона' − трёхголовую корягу на пляже. В формочках для куличиков девочка несла дракону песочные 'торты', украшенные камушками и травой. Дед кивал одобрительно, гладил дракона то по одной шее, то по другой. 'А что он будет кушать зимой?' − задумалась Вика. 'Не останется голодным. Кого-нибудь слопает, на то он и дракон!' − пряча улыбку, ответил дед − и Вика махнула в его сторону ладошкой... 'Ну-у... С тобой ни о чём нельзя разговаривать серьёзно!'
   Погостив несколько дней, дед уехал − а жизнь продолжилась, пусть и не такая интересная, как с ним, но вполне терпимая. Натягивание колготок по утрам, детсадовские занятия и компот через макаронину. Что до жизни домашней, то и с дядей Володей, маминым мужем, Вика поначалу ладила. Дядя Володя был человеком, как считали все, добрым, и даже с рождением маленького Никитки хуже относиться к Вике не стал.
   Всё изменилось после неприятного случая. Вика лежала тогда с ангиной. У неё нестерпимо драло горло − и плач младенца очень её донимал. Мать с отчимом ужинали в кухне под телевизор... Никитка не успокаивался.
   Вика осторожно спустила ноги с кровати, выглянула из-за шкафа, перегородившего комнату...Так и есть. Никитка потерял соску. Вика нагнулась за ней, подняла, облизала − как мама делала! − и сунула красному от ора братишке прямо в открытый рот. И тут её крепко и зло ударили чуть пониже спины... Отчим.
   Вика обернулась к нему и, глядя снизу вверх повлажневшими глазами, отчётливо произнесла: 'Ду-рак'. Отношения закончились сразу.
  
  
  Вика
  
   'Токмачка', − в сердцах говорила о ней мать. Токмаков была фамилия Викиного отца, ушедшего из семьи ещё до рождения дочки. Мама и фотографии его спрятала. Но и без них, повзрослев, Вика поверила: она в 'отцову породу'. Ни круглого маминого лица, ни виноватой её торопливости у девочки не было и в помине.
   Та недетская твёрдость, с которой Вика держалась после ссоры с отчимом, поражала всех, кто бывал в их доме.
   − Перед тобой, как перед большой, извинились, всё тебе про микробы объяснили, − выговаривала ей подруга матери, − а ты... Неглупая девочка, должна бы понимать...
   − Оставьте её в покое, − сказал врач. − Не объясняйте ей больше ничего, не ругайте.
   Вернувшись от врача, мама принялась варить борщ. Бросила в кастрюлю ложку соли, зачерпнула бордовое варево половником и, обжигаясь, хлебнула. Задумалась, сморщив лицо. И ещё добавила соли. И снова хлебнула. Бросила половник в кастрюлю, выключила газ.
   Вика глядела на неё молча. Как маска индейца, что висела на стене. Неподвижные глаза. Плотно сжатые губы.
   Сели обедать. Мама налила ей борща, протянула кусок чёрного хлеба. Вика положила ложку на стол и молча пошла в комнату.
   Спустя неделю приехал дед. Поцеловав мать, подошёл к Вике. Та затравленно глядела на него, ждала, что он скажет.
   Дед стоял прямо, не наклоняясь к девочке, не присаживаясь на корточки.
   − Ухо-Викухо... ступай ко мне жить. А?
  
  
  Без деда
  
   Страшно одной ей в ту ночь не было. Напялив на себя просторный дедов свитер, Вика села перед телевизором и принялась щёлкать пультом... На диване она и уснула, не раздеваясь, подложив под щёку диванную подушку и с пультом в руке. Словно унеслась куда-то, − и сон ей приснился обычный, неплохой... Проснулась она в половине восьмого, от жужжания будильника. В окне занималось утро. Тёмно-синее, глубокое, зимнее. И сразу вспомнились вчерашние телефонные звонки, испуганный голос мамы, её торопливое обещание поскорее приехать, и причитания соседки, несколько раз порывавшейся её накормить.
   'Не просыпаться бы, − думала Вика. − Спать и спать. Чтобы всё было, как раньше'.
   Она глядела на стрелку часов, подползающую к восьми, слушала, как одна за другой заводятся машины во дворе, и вспоминала, какой сегодня день недели и какой урок в школе идёт первым...
   На алгебре, как всегда, не обошлось без прикола. 'Из пункта А в пункт Б выехал велосипедист', − диктовала условия задачи Ольга Романовна. 'На чём, на чём он ехал?' − спрашивали с последней парты. 'Этого в условии не сказано', − отвечала учительница и класс взрывался хохотом. Смеялась и Вика...
   − А т-ты н-ничего д-держишься, − догнал Вику на улице соседский Гоша.
   − Ты это о чём? − подняла она в ответ брови.
   − Ж-жалко. Х-хороший был человек.
   Вика взглянула искоса на мальчика. И тон, и лицо его не оставляли сомнений, что говорит он от души.
   − А ты с рождения заикался? − спросила Вика. − Или испугал тебя кто?
   − П-петуха в деревне у-увидел, − ответил Гоша с какой-то даже гордостью.
   − Петуха? − не поверила Вика.
   − Мне д-два года было, − привычно объяснил Гоша и пожал плечами. − Н-ничего. Н-нормально. Й-а-а привык.
   − А в школе?
   − П-па-ачти не спрашивают.
   Вика остановилась, обхватила рукой дерево и принялась хохотать пока не выступили слёзы. Вика смахнула их варежкой.
   Некоторое время они шли рядом, с интересом поглядывая друг на друга.
   − А-адесса в-весёлый г-город?
   − Для кого как, − пожала плечами Вика.
   − Т-там будешь жить?
   − Нет.
   − С-слушай, а к-квартира п-приватизирована? − решился спросить Гоша о том, что обсуждалось вполголоса Гошкиными родными.
   − Ага. На твоё имя, − ответила Вика и толкнула входную дверь.
  
  
  Документы
  
   Войдя в квартиру, Вика скинула куртку и прошла к комоду, где дедушка хранил документы; выдвинула верхний ящик. Оплаченные счета за квартиру, сколотые большой канцелярской скрепкой. В старой кожаной сумке − паспорт, пенсионное свидетельство, удостоверение ветерана войны. Свидетельство о праве собственности на квартиру.
   На дне ящика, в прозрачном пакете − гербовая бумага с голубой двуглавой птицей. Завещание. 'Из принадлежащего мне имущества завещаю...' − и дальше мамино имя. 'У тебя есть мама', − вспомнила Вика слова, которые дед повторял ей время от времени.
   В нижнем ящике оказались старые ботинки, сложенные по известному правилу 'пятка-носок, носок-пятка', бархатная коробочка с боевыми медалями и наградными планками' и много разных пакетов, крест-накрест перевязанных бечёвкой. 'Академия', 'Тбилиси', 'Германия', 'Барнаул'. На одном из пакетов чётким дедовым почерком было выведено: 'Вика'.
   Вика высыпала содержимое пакета на диван.
   Несколько младенческих Викиных фотографий − из тех, что когда-то присылала деду мать; письма её из Одессы, старые Викины рисунки, школьный Викин дневник с пятёрками за второй класс и альбом, пропавший с глаз долой и о котором Вика уже не вспоминала... Тот самый альбом для фотографий, из-за которого у Вики с дедушкой несколько лет тому назад случилась единственная в их жизни ссора.
  
  Дедовы фотографии
  
   − Дед, можно взять фотографии из ящика? - спросила Вика тогда. -- Я их в альбом наклею.
   Особенно много у деда было фотографий чёрно-белых, потрескавшихся, тусклых. Дед доставал их и охотно, подробно рассказывал о каждой. Вика любила слушать о той, где он в обнимку с двумя такими же, как он, мальчишками − соседями по коммунальной квартире − сидит на белом полотняном диване.
   − Вот с этим, Димкой его звали, − вспоминал дед, − мы в тридцать четвёртом году зимой ловили лису... Услышали, что под Москвой, на станции Тарасовская, кто-то видел лису... большую, рыжую... Взяли с собой верёвку...
   − Зачем верёвку? − замирала от сладкого ужаса Вика.
   − Не голыми же руками лису ловить, − объяснял дед.
   − И?.. − замирала Вика. Хотя много раз слышала и о Ярославском вокзале, на который 'два глупых пацана' от Красных ворот отправились пешком, и об электричке, в которую они сели 'зайцами', потому что денег у них не было.
   − А вот этого, Павлика, − дед щёлкал пальцем по фотографии, − мы с собой не взяли. Он в школу ещё не ходил и трусоват был для такого серьёзного дела...
   − А потом? − спрашивала Вика, заранее зная ответ.
   − Потом, − продолжал дед, − мы ходили по лесу. Замёрзли, едва не заблудились. Вышли вечером к станции − а там уж нас ждут. Родители в милицию обратились.
   − Павлик вас сдал? − суживала глаза Вика.
   − Он. Обиделся и слово за слово рассказал всё своей бабушке.
   − А потом?
   − Потом, − вздыхал дед, − меня соседки на кухне долго донимали: 'Поймал лису?' Ну, и от отца влетело мне тогда крепко...
   − Бил? − ахала Вика.
   − Да уж всыпал ремнём... По первое число! − качал головой дедушка.
   − Родной отец? − допытывалась Вика.
   − Между близкими людьми чего не случается, − серьёзно отвечал дед, − жизнь длинная.
  
  
  Ссора
  
   Вика вспомнила, как красиво она тогда вывела на обложке новенького альбома: 'АЛЬБОМ ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ'. Название придумалось само собой, однако дальше дело пошло не так быстро. Рассматривая фотографии по одной, она какие-то оставляла, какие-то откладывала в сторону. Вспоминала, обдумывала, нахмурив лоб. И наконец взяла в руки ножницы. Вырезала, убрала с той фотографии, где трое мальчишек, предателя Павлика. Наклеила искромсанную фотографию в новый альбом, сразу после той, целой, где маленький дедушка рядом с деревянной лошадкой.
   Из всех семейных дедовых фотографий выбрала ту, на которой он был снят без отца, с одной матерью. Не тронула ножницами фронтовые снимки деда, наклеила их в альбом целыми - ведь дед не отзывался ни о ком из фронтовых друзей плохо. А вот снимкам цветным, на которых были те, кого Вика знала не только понаслышке, досталось крепко... Что-то заставило Вику поглядеть поверх плеча... Дед. Секунду или две стоял он над внучкой, потом молча захлопнул перед нею альбом, прочитал название.
   − Дожили, − сказал будто и не ей, ладонью сгрёб обрезки фотографий в одну бумажную горку. − Резала? А теперь клей как было.
   На Вику точно ведро холодной воды вылили.
  
  
  Тот самый альбом
  
   Впечатление было другим. Будто глядишь на сто лет пролежавшую в шкафу игрушку или любимую вещь, из которой давно вырос, и в глаза бросается то, чего ты раньше в упор не видел.
   И тот самый почерк, за который Вику в младших классах хвалили и которым она гордилась, показался ей сейчас неуверенным и детским. И возвращённый в альбом, на своё место, Павлик (вместе с дедом, помирившись, клеили!) не вызвал у неё былой неприязни... Все эти склейки на фотографиях были заметными, но не страшными. Как раны, что зажили, шрамы, что побелели.
   'Дедушка', − с нежностью подумала Вика, и к горлу её подкатил комок. Дедушка.... Семь лет они жили с дедом душа в душу; одинаково любили гречневую кашу, не тужили, если сыра к макаронам не было, − ели макароны так, с подсолнечным маслом и сахарным песком... А что теперь?
   'У тебя есть мама', − вспомнила она слова дедушки. Мама, отводящая в редкие их встречи глаза? О чём она писала все эти годы деду? Стопка маминых писем лежала рядом, только руку протянуть...
  
  'Дорогой дедушка!
  Спасибо за письмо и за посылочку. Очень обрадовалась батончикам. Таких конфет, как в Москве, здесь не купишь. Погремушку твою повесила над самой кроваткой Вики, чтобы она училась фиксировать взгляд на близких предметах'.
  
   'В четыре года и два месяца Вика научилась кататься на двухколёсном велосипеде. Села и поехала. Отчаянная!'
  
  'Дали нам в детском саду задание нарисовать капусту для Праздника урожая. Вышло не очень, поэтому позвонила Володе и вечером он принёс нам огромный кочан капусты и очень похоже его нарисовал'.
  
   Вика помнила первый свой двухколёсный велосипед. И разбитые свои коленки. И Праздник урожая, на котором её наряд Капусты был признан лучшим... Этим письмом, о капусте, стопка писем и кончалась... А где же другие? Не эти, такие неожиданно милые, подробные и обстоятельные... Другие. Письма о плохом: об уходе из семьи отца, о её, Викином, разладе с дядей Володей... В том, что плохие письма были, Вика не сомневалась. Не просто же так забрал её в Москву дед?..
   Почему же те письма он не сохранил? А может, спрятал где?.. 'Тут ещё думать надо', − вспомнила Вика любимую дедову присказку.
  
  
  Суббота
  
   В субботу Вика ходила на ирландские танцы. Собралась и сегодня. Бросила в сумку чёрный гимнастический купальник и юбку с зелёной вставкой. Не забыла ни гетры, ни балетки, ни туфли на широком каблуке.
   И, как всегда, пришла одной из первых. Заглянула в пустой репетиционный зал, встала у станка на своё обычное место, начала разминаться. Плие. Батман фондю. И снова плие. 'И-раз, и-два...' Слегка улыбнулась показавшей ей большой палец Кате, перекинулась парой слов с влетевшей в зал Чичи.
   Занятие прошло как обычно. Сначала класс, потом ирландские танцы с прижатыми к туловищу руками и неподвижным лицом.
  
  Раз-два-три-четыре-
  пять-и, шесть-и, семь-и, восемь.
  
  И снова. До боли в ногах и тёмных пятен на купальниках.
  
  Раз-два-три-четыре-
  пять-и, шесть-и, семь-и, восемь.
  
   − Привет, фея! − сказала Вика в раздевалке отдыхающей на скамейке Чичи. И Чичи в ответ заулыбалась ей своей широченной - до ушей! − улыбкой. Заниматься танцами они начали в одно время. Вика сразу заметила эту смешливую девочку с оттопыренными ушами, над которыми красовались две туго скрученные в ракушки косички. Вика мысленно стала называть девчонку обезьяньим именем Чичи и позже, узнав настоящее её имя − Света − отчего-то удивилась. А Света на имя Чичи не обиделась. Характер у неё оказался под стать внешности − лёгким и радостным. Любое дело оказывалось незабываемым, как удавшийся праздник, если в нём участвовала она, − будь то гадание на кофейной гуще или умывание снегом.
   − Что делать будем? − спросила Чичи, когда они вышли из студии.
   − Ходят слухи, − задумчиво сказала Вика, − что на станции Тарасовская кто-то видел лису. Большую, рыжую...
   − Я только домой позвоню, что задержусь, − недолго думая ответила Чичи.
  
  
  Тарасовская
  
   Купить билеты на электричку им всё же пришлось. Полчаса ехали они от Москвы, друг напротив друга. Смеялись и жестикулировали, подражая языку глухонемых. А когда вышли на станции и огляделись, то увидели большой железнодорожный мост, а ещё дома и дома − по обе стороны платформы.
   − Где тут лес? − удивлённо спросила Чичи. Вика неопределённо пожала плечами.
   Молча пошли они по улице в ту сторону, где строения казались не такими высокими и новыми.
   Погода была морозной, от холодного воздуха перехватывало дыхание. Вика натянула повыше шарф.
   − А твой дедушка... Он, наверное, беспокоится? − спросила вдруг Чичи.
   − Дедушка умер, − ответила Вика просто.
   − Умер?! Когда? − вскрикнула Чичи и в испуге прикрыла рот ладошкой. Из глаз её покатились слёзы.
   Какое-то время девочки стояли посреди улицы обнявшись. Потом Вика решительно отодвинула от себя Свету.
   − Не надо. И вообще... холодно.
   − Я видела тут почту, − вспомнила Чичи. − Это недалеко. Пошли.
   На почте было по-домашнему тепло. И пусто − наверное, из-за субботы. Девочки прошли за перегородку, над которой была вывеска 'Интернет', туда, где перед чёрными экранами компьютеров стояли синие компьютерные кресла.
   − Сначала оплатите, − сунулась к ним женщина в форменном халате.
   − Мы ничего включать не будем, − сказала Чичи, − только погреемся.
   Женщина, покачав головой, отошла.
   − Грейтесь, − отозвалась она откуда-то из глубины почты.
   − Викочка, и что же теперь? − шёпотом спросила Света.
   − В 21.18 из Одессы прибывает поезд, − сказала Вика. − Приезжает мама.
   − А какая она у тебя? − осторожно спросила Чичи.
   − Другая, − коротко ответила Вика.
   − Какая-какая?
   − Мы не похожи, − пояснила Вика. − Я сладкого не ем, а она конфеты обожает. Батончики.
   − Ты давно её видела?
   − Этим летом. Но, считай, и не разговаривала с ней ни разу.
   − Как? − поразилась Чичи.
   − Ну, говорила я ей 'здравствуйте-спасибо'. А вообще...Она деду призналась, что
  отвыкла любить меня... Я слышала.
   − Нет, нет, не может быть. Всё возвратится.
   − Да что ты понимаешь! − чуть не в голос крикнула Вика. − У тебя отец...
   Девочки помолчали.
   − Вика, − осторожно спросила Чичи. - А ты... Как же ты теперь?
  
  
  Успеем
  
   − Мама, наверное, решит взять меня к себе, − усмехнулась Вика, − а я... я одна жить буду. Вот исполнится мне восемнадцать, я в Ирландию переберусь. Там трава изумрудного цвета. И люди там...
   − Какие? - с любопытством спросила Чичи.
   − Разные. Но в основном высокие, сильные. Весёлые... - Вика счастливо улыбнулась.
   − Как в Одессе?
   − Далась вам эта Одесса, − с досадой сказала Вика.
   − А как бы к этому отнёсся твой дедушка?
   Вика помолчала.
   − Тут ещё думать надо, − наконец ответила она, невольно подражая дедовой интонации.
   Чичи изучаюше поглядела на неё, а потом потянулась к рюкзаку за мобильным − узнать время.
   − Ой, не успеваем.
   − Поезд прибывает в 21.18, − сухо сказала Вика. − Так что мама доберётся до меня не раньше половины одиннадцатого.
   − Идём! − Чичи решительно тянула Вику за собой. − На какой вокзал она приезжает? И как её зовут?
   Вика не узнавала покладистой своей подружки.
   К станции они шли по тёмной улице быстро, почти бегом.
   − Ждать пятнадцать минут, − сказала Чичи, изучив расписание. − Успеем.
   Стоять на одном месте было холодно.
   − Диагональ с полечным шагом, − негромко сказала Вика. − Держим линию!
   Сжав в кулаки руки и притоптывая, они двинулись вдоль узкой платформы. Прошли по ней до конца и повернули обратно. Слаженно, как в репетиционном зале, под одну, столько раз слышанную мелодию джиги.
   Чичи остановилась у витрины продуктовой палатки, вытащила из заднего кармана джинсов деньги − пересчитала, обернулась к Вике.
   − Сколько у тебя с собой?
   − Рублей сто.
   − Дайте нам, пожалуйста, − улыбнулась продавщице Чичи, − кило апельсинов и коробку конфет.
   Вика стала молча расстёгивать сумку.
   − Кажется, шумит, − выдохнул кто-то у них за спиной.
   Вдали замаячил огонёк электрички.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"