Самолеты
"Значится так", - Ефим Петрович оторвал спину от мягкой подушки кресла, - "столкнулись как-то раз два самолета". Он развел руки в стороны и приподнялся, изображая, как ему казалось, заходящий на посадку истребитель. На самом деле со стороны он напоминал скорее недоделанную свастику, горбатую с тоненькими ножками. Но самолеты уже летели навстречу друг другу, готовые сойтись в схватке за узкую полосу прилета. Двигатели натужно выли, земля стремительно приближалась, на приборной доске то вспыхивала, то гасла красная лампочка - сигнал, что топливо на исходе. Что свело их в определенной точке бескрайнего неба в определенную секунду бесконечного времени, так и осталось неизвестным. Возможно, это был просто случай, стечение обстоятельств, а не просчет диспетчера, на которого, в конце концов, и свалили всю вину. Так у нас заведено - в каждом трагическом случае должны быть виноватая и пострадавшая стороны, иначе нельзя, система изнутри кажется безупречной, а значит воле случая в ней не место. А ведь если посмотреть со стороны и подумать, они могли и разойтись, даже если бы диспетчер намеренно вел их к гибели. Скажем, ветер чуть сильнее подгонял бы первого и тормозил второго, пассажиров на одном из бортов было бы чуть побольше, и они бы пересекли точку катастрофы один на три минуты раньше, а другой на две минуты позже, погода была бы не летная и один из них вообще бы не взлетел, архангелы небесные вострубили бы в свои рога, и тогда вообще б никому не было дела ни до самолетов, ни до диспетчеров, ни до взлетных полос. Бы-бы-бы-бы. Но произошло то, что произошло - сошлись они в поединке, один своим крылом задел крыло другого, оба закрутились, как волчки, и ударились о землю. Беда, катастрофа, траур.
"Прилетели, значит, оба вдребезги". Ефим Петрович ломает руки-крылья, ножки бессильно подгибаются и подушка кресла выдыхает из себя воздух. "А вот я все думаю, что их угораздило? Вроде бы оба по расписанию летели, один буквально на минуту опаздывал, на посадке он ее бы наверстал и прибыл точно, тютелька в тютельку, как гномик на дюймовочку. Пилоты тоже оба наши были, образцовые мужики, не пили даже по праздникам, а вот те ж, несчастье приключилось. Судьба? Сам себя спрашиваю и себе же отвечаю - вряд ли, не верю я в судьбу, судьба она для слабых духом придумана, кто по течению плывет, а я не плыву и никогда не плыл, я всегда супротив иду, такая у меня натура. Стечение обстоятельств? Возможно, но маловероятно, все же предусмотрено летной программой - время вылета и прилета, скорость, расход топлива, все расписано поминутно, любые вариации исключены. Значит кто-то что-то прозевал, не уследил.
Ищу я, значит, подтверждение своим предположениям. Вспоминаю, кто и где тогда в диспетчерской сидел, что говорил, смотрел ли на монитор или в носу ковырялся. Все вроде бы при деле были, никто не выходил, никто не отвлекался. А отвлекаться в нашем деле нельзя, смертельно даже, у меня у самого в тот день, пока я одним глазом на часы глядел, чуть борт 286 с бортом 389 не сошелся, вовремя, слава богу, успел обоих предупредить, разминулись. Нельзя диспетчеру зевать, нельзя затылок почесать, чихнуть, кашлянуть тоже нельзя, всю смену в напряжении. Думаю, значит их кто-то намеренно свел и со злым умыслом, мотивов еще не знаю, но умысел уже прослеживается".
Ефим Петрович наклонился вперед и взял со стола массивную титановую авторучку, открыл ее, посмотрел на блестящее в свете лампы золотое перо, закрыл, и, вернув ее на прежнее место, продолжил.
"Начал копать дальше, анализировать. Прикинул, кому это могло быть выгодно. Посмотрел в журналы, последил за парой-тройкой людей, которые мне особенно подозрительными казались. Ничего не нашел, люди тоже вели себя как обычно. Но я не останавливаюсь, я, если берусь за дело, никогда не останавливаюсь, боюсь, что брошу и до конца не доведу, а это не правильно, все начатое надо завершать, такое у меня правило. Вспоминаю, что видел, детально, каждую мелочь, каждую крупицу, словно рис для каши перебираю - белые зерна направо, черные налево. Почти все перебрал, ничего не обнаружил и тут всплывает в моей голове одна деталь, я поначалу не обратил на нее внимания - у обоих пилотов уши оторваны были. Ну, вроде бы такая мелочь, а я вспомнил, ясно так, как на картинке. Видимо, когда люди из органов ту мешанину разгребали, я ее на подкорочку себе записал, а потом она всплыла. Ха, я такой, все вижу, все запоминаю. Ну, вы сами посудите - вокруг гора покореженного металла, в ней приборы, детали, тюки какие-то, лампы, чемоданы, органы внутренние и наружные всякие валяются, где там заметишь, были ли уши или нет, а я вот заметил! Молодец значит! Не было ушей у обоих, не было.
После этого стал я ходить и примечать, кому бы те уши подошли. Я их в морге на время взял, и с собой носил, чтоб они мне о себе напоминали и на ерунду всякую отвлекаться не позволяли, две пары, почти что одна к одной, нюансы только мелкие имеются - на каждом правом ухе по родинке. Или наоборот? Или в каждом ухе по родинке? Да нет же! В каждом правом ухе по родинке, я ж их друг с другом складывал, сравнивал. Такое вот совпадение".
Ефим Петрович весь покраснел и надулся от осознания величия своей догадки, даже впалый живот чуть выдался вперед.
"Хожу, значит, смотрю, думаю, анализирую, как от ушей к злоумышленнику логический мост перекинуть. Вроде ничего в голову не приходит, но зацепка-то есть, вот она, в моих руках, в баночке заспиртована. Не может, думаю, такого быть, чтоб я ошибся, и сердце мне подсказывает это постоянно, все твердит в такт своим ударам: не может, не может, не может. Тут меня и осенило. Хожу-смотрю, кому б те уши подойти могли, чисто на чутье ориентируюсь, жду, когда у меня толчок внутри будет. Кто мимо проходит - внимательно уши его разглядываю и анализирую. Этот, например, не тот, этот свои уши любит, чистые они у него, мытые, мочки толстые, значит - нет, не он. Следующий идет - тоже не он, у него уши грязные, немытые, мочки вытянутые, да еще и проколотые. Не он, не он. Иду дальше, дошел до двери диспетчерской и встал рядом с ней, там еще бак с водой стоял. Наблюдаю, делаю вид, что воду пью, а сам глаз держу востро. Через полчаса, я почему заметил - по улице, окно ж там как раз напротив угла с баком, во второй раз автобус проехал, наш аэропортовский, а он раз в полчаса ходит, опаздывает правда часто, иногда вообще рейсы пропускает, но по расписанию должен ходить раз в полчаса, в общем, смотрю - идут мои уши, не красные и не белые - розовые, чистые, но не мытые и с родинкой. Загляделся я прямо на них тогда, все смотрел и смотрел, пока они в меня не уперлись, взгляд оторвать не мог, а сам все думал, не подвело меня мое чутье, не подвела интуиция. В интуиции ведь великая сила сосредоточена, она и подскажет и покажет, в самом правильном свете, как на духу выдаст. Стою, радуюсь, а уши уже вот они, рядом, перед глазами. Перефокусирую взгляд - ба! Да это же диспетчер Кириллов, тот, что мне самым подозрительным показался, вот блин, думаю, что ж я сразу не догадался". А он и в правду не такой, как все, все время какой-то сосредоточенный, иной раз пройдет и не поздоровается, будто не заметил тебя. И человек он нехороший, я видел однажды, как он собаку ударил, а я собак люблю и никому их бить не позволяю. Наорал я тогда на него, хотел было по морде дать, да испугался, что неправильно поймут. Она правда его хорошо тяпнула перед этим, бульдог, с поводка сорвался и укусил его за мягкое место. Ну и что с того? Обязательно бить что ли?
Ефим Петрович еще больше распалился, вскочил с места и забегал по комнате. Говорил он громко, размахивая руками, акцентируя шипящие звуки так, что брызги слюны слетали с его губ и падали на замерших во внимательном оцепенении слушателей.
"Привет, говорю ему, у тебя авторучки не найдется, а то мне записать надо, что послезавтра не к десяти приходить, а к полдвенадцатого, я пару недель назад за Козлова полтора часа отсидел, теперь его очередь, пусть отработает, а я посплю лишний час, намаялся я за последний месяц, что ни день - какая-то проблема, что ни ночь - бессонница, замучили меня, короче, а тут еще эта катастрофа приключилась. Говорю я ему все это, а сам так внимательно наблюдаю за глазами, как он на слово "катастрофа" прореагирует, прямо в зрачки смотрю. Он как его услышал, так дернулся весь, будто через него ток пропустили, зрачки расширились, и тут же свет погас. Это еще один знак, у нас свет редко гаснет. Пока резервные генераторы запустили, время прошло. Он успокоился. Смотрю - зрачки снова нормальные, но это уже не важно, главное я реакцию его увидел на слово, а это многое значит. Вот, думаю, собак бьет, смотрит всегда так подозрительно, а рыльце-то у тебя в пушку, мил человек. Он отвечает, что нет, мол, у меня авторучки, пойди, говорит, у ребят спроси и показывает рукой в зал. Ага, думаю, стрелки переводит. Ну, я сделал вид, что иду за ручкой, даже взял ее, а сам с той ручкой бегом в небесную нашу канцелярию, сообщить, что попалась мерзкая тварь, обнаружил я его, выявил. Бегу, а сам думаю, что не поверят ведь мне, уши какие-то скажут, ручки, бред короче, но я то чувствую, что не бред, не может все это вот так просто совпасть, смысл во всем есть.
Опять начинаю вспоминать. Сидел он тогда, как сейчас помню, справа. Так - справа... А может быть слева? Нет, точно справа, потому что слева Лукин сидел, тоже подозрительный тип, надо к нему повнимательнее присмотреться. Или все ж наоборот? Нет же, нет, что я себе мозги морочу, справа он сидел, холеный такой весь, и еще одеколоном каким-то вонючим пахло, это от него, наверное, а запах долетал справа, так что справа он и сидел. Логично? Логично. Что он в ту минуту делал, я еще не помню, но память у меня такая, что стоит ее немного поднапрячь и все всплывет, ясно так, четко, как по телеку покажут. Напрягаю память. Так, помню, что услышал какой-то звук, вроде щелчка, будто кто-то что-то включил или выключил. А что там можно включать-выключать? На пульте кнопок много, но они по-другому щелкают, суше и короче, а этот щелкнул долго так, почти протяжно. Значит не кнопка, а тумблер. Логично? Логично. А тумблеров на пульте всего два - один питание включает-выключает, а второй - систему предупреждения столкновений, этот специально отдельно выведен и скобкой закреплен, чтоб случайно не задеть и не зацепить. Питание отключать ему было незачем, значит все-таки тумблер системы щелкал. Логично? Логично. Короче говоря, все сходится - отключил Кириллов систему и специально, а не случайно, потому что скобку с тумблера снять надо, а она с трудом снимается, сам себе давеча все ногти об нее обломал. Отключить, значит, отключил, а сам ушел, я же слышал шаги за спиной, хорошо, что вспомнил. Он намеренно отключил систему предотвращения столкновений и намеренно вышел из зала, чтоб ни при делах остаться, мерзавец. Все сошлось, так оно и было, все логически доказал. Голова!".
Ефим Петрович опять сел за стол и взял авторучку, делая вид, что собирается что-то записать на листе лежащей перед ним бумаги.
"Разоблачил я его, доказал вину, а мотива не видно, а ведь должен же быть какой-то у этой собаки мотив. Ну, да ладно, думаю, сейчас рапорт напишу, может быть и мотив проявится, а не проявится - все равно ему не отмазаться, нарушил же инструкцию.
Пишу, значит так: Довожу до Вашего сведения, что такого-то числа такого-то месяца диспетчер Кириллов пренебрег пунктом 2-1 "Инструкции о сопровождении летательных аппаратов", отключил систему предотвращения столкновений и покинул свое рабочее место. В результате совершенных им действий борт 138 столкнулся с бортом 286. Число, подпись".
Ефим Петрович обвел глазами изумленных слушателей и продолжил.
"Сочинил, значит, а из головы все собака та, что Кириллов пнул, не выходит, скалит зубы, слюна с брылей капает. Вспоминаю подробности, опять все мелочи просеиваю и вижу - а вот он мотив-то где. На одном из столкнувшихся самолетов громадного пса везли, толи ньюфаундленда толи лабрадора, я в них не разбираюсь, это на самом деле и не важно, потому что пес тот был любимой собачкой главы нашей администрации, и Кириллов это знал. Нас тогда всех предупредили, что он на борту будет, чтоб знали и посадили в первую очередь. Пса того дочка главы с собой на отдых к морю взяла, чтоб не скучать вдали от родных мест, а пес возьми - да подхвати заразу какую-то местную, заболел, короче, чуть не сдох, пришлось его назад к персональному ветеринару везти, хотели побыстрее доставить, все боялись, что сдохнет, но теперь уж что об этом, все равно ничего не исправить. А...".
На столе зазвонил телефон. Ефим Петрович раздраженно схватил трубку.
- Да, слушаю, - прорычал он в нее.
- Ефим Петрович, - трубка запела женским голосом, - к вам третьего числа, послезавтра, из "Лиокса" подъехать хотят, будете встречаться, что мне сказать?
- Людмила! Сколько раз я вам говорил, не надо меня отвлекать, когда я с людьми разговариваю, что непонятно?!
В трубке раздался щелчок и короткие гудки.
- Отвлекли меня, простите, - сказал Ефим Петрович все еще сидящим в оцепенении посетителям, - ладно, продолжим, этот случай я вам в следующий раз дорасскажу, вы с чем ко мне?
На противоположном конце длинного переговорного стола показалось шевеление.
- Мы, Ефим Петрович, к вам вот по какому делу. Вы нам трубы в прошлом месяце поставили, а там процентов тридцать некондиция. Я уже говорил с заместителем вашим, Игнатовым, он их забирать назад отказывается, а ведь у нас в договоре что написано? Там так и сказано...
Игнатов сидел в дальнем от Ефима Петровича углу и откровенно скучал. По правую руку от него сидел молодой человек в дорогом темно-синем костюме, тщательно записывавший каждое слово, вылетающее изо рта разошедшегося не на шутку Ефима Петровича, юрист, светлая голова, надежда фирмы. Он наклонился к уху Игнатова и прошептал:
- Он что, и вправду авиадиспетчером раньше работал?
- Нет, это он так, любит иногда телегу перед гостями прогнать. Я его анкету видел - всю жизнь руководил, то одним, то другим. Толковый мужик, заносит только его иногда, но это ничего, логика у него железная, смотри, как он их сейчас отошьет, ни за что не догадаешься, с какой стороны зайдет, но, в конце концов, все докажет, правильно, стройно, логично.