Рать -- воинство, войско, ополченье, воинская, боевая сила. У нас ратниками зовутся ополченцы люди земского войска, выставляемого временно, в военное время.
Толковый словарь Даля
Зима прошла. Прошла, чтоб вернуться обратно лишь месяцев через шесть. Полгода зима, полгода весна, осень и лето. Не надо грустить, надо просто полюбить зиму. Полюбить ее, как человека, с которым ты обречен прожить всю жизнь и встретить старость, а остальному полугодию радоваться, как нежданной перемене, встрече, которой ты будешь счастлив одно мгновение, оставшееся в памяти на века.
Первая поездка загород в году. Еще неизвестно, пустят ли тебя черная грязь и крутой скользкий косогор к заветному домику, покрашенному в светло-зеленый цвет вездесущей "Тиккурилой". Но проехал...
Подъезжая, вспоминаешь тридцатое ноября -- твой день рождения, пьяный выходной, последний день осени, после которого -- бесконечная зима.
Тебя встречает громадная черная надпись на фронтоне дома: "НАС-РАТЬ". Ты сам вывел ее в счастливо-невменяемом состоянии под бодрящие крики сотоварищей, составлявших эту рать ровно полгода назад. Вывел и ошибся, впрочем, ты ошибался и до этого и не раз: никакой рати нет, каждый сам за себя. Хорошо, что нитрокраска по дереву долго не держится и легко соскабливается.
Ты достаешь из сарая нехитрый инструмент: паяльную лампу и скребок из нержавейки, настала пора восстановить историческую справедливость. И пока финская масляная краска плавится и отходит тонкими слоями под сине-желтым огнем, у тебя есть время вспомнить многое.
Ноябрь. Пронизывающий ветер, холод и "дикое" решение отмечать день рождения на даче. "Ничего, не замерзните", - говоришь ты особенно скептически настроенным, - "во-первых, водки с собой возьмем достаточно, а во-вторых, все приглашены парами, вот и грейте друг друга". Говоря это, ты представляешь сплетение тел и разгоряченное белое морозное дыхание.
На самом деле все не так уж экстремально: дом, хоть и летний, хорошо обогревается, а ты заранее все продумал и привез два дополнительных двухкиловаттных электрических отопителя.
Сбор участников торжества назначен на час, в ноябре светлый день не долог. Вы приезжаете пораньше: она готовит посуду и моет в ледяной воде овощи для салата, ты колешь напиленные чурбаки и складываешь дрова в пустой трансформаторный ящик, где под железной крышкой разведен огонь и они тлеют без доступа воздуха, превращаясь в угли. Углей надо заготовить много. Компания обещает быть большой - целая рать, и вот эту рать предстоит накормить и напоить, да еще на морозе.
Покончив с углями, ты, стараясь быть незаметным, крадешься на летнюю кухню, обнимаешь ее сзади, целуешь в шею и разворачиваешь к себе лицом. Красные и ледяные от воды руки. Ты дышишь на них, целуешь, пытаясь согреть, а когда из этого ничего не выходит, засовываешь себе под свитер, прижимая к голому теплому животу, и волна дрожи, то ли от холода, то ли от прикосновения пробегает по телу.
Рать собирается вовремя. Вы жарите мясо на углях, водка идет вместо воды. И вот кто-то вспоминает недавний пикантный случай, одним из участников которого был и ты. А ты уже сильно пьяный, забыв обо всем, охотно подсказываешь подробности и обрываешься на полуслове лишь увидев ее глаза, в которых боль и обида.
Танцы во дворе под автомагнитолу. Ты танцуешь, пьяный и счастливый, пока не чувствуешь на запястье те самые пальцы, которые пару часов назад тщетно пытался обогреть своим телом. "Идем со мной!" - голос доносится сквозь гремящую музыку, - "идем!". Вы выходите за круг пьяных людей, пляшущих вокруг разведенного костра. Огонь отбрасывает красные блики на лица, превращая их в подобие первобытных масок и заставляя вспомнить Матисса. Осенний ветер давно оборвал с яблонь последние листья и круглой белой луне ничто не мешает глядеть на вас с присущим ей бесстыдством. "Пойдем!". И вы идете вдоль свежеперекопанных грядок тюльпанов и георгинов к сараю, где ты сушишь полевые травы. Они по-прежнему там. Ты чувствуешь дурманящий запах полыни... Губы сливаются, пряжка ремня с тихим звоном ударяется об пол...
А сейчас ты скоблишь сухие доски, слой за слоем снимая краску, пока не проступает желтая древесная плоть. Теперь "НАС-РАТЬ" не черная, а желтая надпись на светло-зеленом фоне, она осталась, но ты сделал главное - содрал черноту и грязь.
Ты гасишь паяльную лампу, берешься за кисть и заново красишь каждую доску фронтона заранее подобранным стандартным колером. Надпись исчезает. Рать распущена.
Холодная бутылка "Ржаной водки", закат. Прежде, чем почувствовать подаренное алкоголем облегчение, ты в последний раз пускаешь боль в сердце.
"Ты ни в чем не виноват", - вновь и вновь повторяешь про себя спасительную фразу, - "ни в чем. Ты не виноват в том, что случилось долгой и глухой зимой, ты не виноват, что на обледенелой дороге справа обгонял длинный грузовик, ты не виноват, что водитель не услышал твоего сигнала и начал перестроение, ты не виноват в том, что случилось после, когда из груды искореженного металла извлекли два тела - твое, у которого на морозном воздухе еще можно было заметить выходящие из носа струйки пара, и ее уже остывающее. Ты не виноват, что вскрытие показало беременность, она не сообщила тебе, возможно для нее это не было желательно. Ты не виноват, что хоронить ее пришлось родителям, ведь ты еще месяц не мог встать с постели и ходил в металлическую утку. Ты не виноват, что никто из пивших с тобой в ту ночь, когда ты вывел эту уничтоженную навеки надпись, даже не позвонил.
"НАС-РАТЬ, НАС-РАТЬ, Нас-Рать, Нас-рать, нас-рать, насрать, насрать...", - слезы текут по щекам, и мир становится темно-серым и размытым, - "я не плачу, мужики не плачут, я так кончаю...", - неизвестно где подобранная фраза. Так ты говорил ей, когда человеческие чувства переполняли тебя до краев, до горлышка, выплескиваясь наружу сквозь глазницы, - "насрать, насрать, насрать". И тебе, наконец, становиться насрать.
Ночью в темноте ты думаешь: я все сделал, я повернул время назад. Незаметно подкрадывается сон и приходит она.