Франц Эер обычно в мелочи не вникал - для этого есть специальные люди, которым, между прочим, за вникание в эти мелочи платят весьма немелкие деньги. Поэтому он и не сомневался, что эти люди с пустяками к нему лезть не осмелятся. Но сейчас стоящий перед ним клерк из отдела переписки с читателями явно зарвался: уж что-что, а письма читателей - самое последнее, что хотел бы прочесть владелец газеты, сочиняя передовицу для завтрашнего выпуска. В конце концов, в такой непростой день на первой полосе должно быть что-то на самом деле вдохновляющее, уж это-то понять можно? Все остальное - каким бы оно ни казалось важным - может и подождать денек. А если кому-то так не терпится, то есть редактор, в обязанности которого, среди всего прочего, входит и поддержание порядка в своем отделе. Ведь если клерк не знает, что сначала со своими дурацкими идеями нужно обращаться сначала к непосредственному начальнику, то зачем этот начальник его вообще на работу брал?
- Извините, герр Эер, но редактор сказал, что это письмо заслуживает лишь того, чтобы им подтереть... в общем, выкинуть. Однако я думаю... я уверен, что он ошибается. Вам обязательно следует прочитать его. Если же я не прав, то можете меня уволить без выходного пособия.
- Даже так? Вы думаете, что потеря десяти минут на прочтение этой писанины компенсируется вашим увольнением?
Стоящий перед владельцем газеты молодой человек вздрогнул, но, собравшись с духом, ответил:
- Безусловно нет. Поэтому я осмелился подчеркнуть наиболее важное в этом письме. У вас это займет не больше минуты, а не прочтя это, вы, возможно, захотите уволить меня позже - когда в других газетах поднимется по этому поводу шум. Автор письма написал, что такие же письма он разослал и другим адресатам, в Берлин, и не все могут оказаться столь же.... несообразительны, как герр редактор.
Но Франц Эер уже читал письмо. Да, какой-то малограмотный бюргер возмущался какой-то ерун... Так, это уже интересно. В принципе, это все было давно известно, но если таким фактом правильно распорядиться...
- Герр Эер, письмо отправлено сегодня утром из Дюссельдорфа, и в Берлин другие письма дойдут не раньше завтрашнего утра...
Так, а этот молодой человек не так уж и глуп. В отличие от редактора отдела писем... бывшего редактора, скорее всего. Что еще тут? Ага... и это, безусловно, очень вовремя. Как нельзя более вовремя!
- Ну что же, я рад, что в газете работает столь молодой, но явно талантливый редактор отдела писем, герр...?
- Харрер, герр Эер, Карл Харрер.
- Идите, герр Харрер, работайте... и передайте вашему бывшему начальнику - пусть он не расстраивается, солдат в армии кормят очень неплохо.
Выходящего из кабинета молодого редактора отдела писем герр Эер уже не видел и не слышал: он был занят сочинением новой передовицы. Это будет настоящая бомба!
Войну Германия объявила России, а воевать начала с Францией, которая "верная союзническим обязательствам" тоже объявила войну бошам. У французов на почве Эльзаса и Лотарингии точно крыша поехала...
Хотя, оценивая произошедшее трезвым взглядом, нужно признать что шанс у Франции в первые дни войны был. Если не на полную победу, то на оккупацию вожделенных провинций - точно был. Точнее, был бы - если бы немцы оказались такими идиотами, какими их представляли французы.
В принципе, в глубине души я всегда считал французов извращенцами - и не только в плане постельных утех. Луи Рено на базе моих моторов сделал для армии грузовичок - и для обеспечения "повышенной проходимости" передние колеса тоже сделал двускатными. То, что машина стала на метр длиннее (мотор пришлось ставить полностью за колесами) его не смутило. Но это, как оказалось, было лишь цветочками.
Ягодкой стал разработанный (в результате анализа все еще продолжающейся японо-корейской войны) броневик: его Луи изготовил на базе как раз упомянутого грузовичка. Укоротив его на полтора метра - но все равно машина получилась очень тяжелой. Поэтому броневик получил задние уже трехскатные колеса...
Очевидно, что Франция к войне готовилась давно и упорно. Поэтому французы успели этих броневиков сделать чуть ли не две тысячи штук. Большая часть была вооружена пулеметами, а штук двести вообще таскали полуторадюймовую пушку. По идее, волна этих "бронированных чудовищ" в сопровождении более чем пятнадцати тысяч грузовиков с пехотой могла захватить любимые Францией провинции за день. Потому что раз уж Германия объявила войну России, то наверняка и войска германские отправились на эту войну. Ведь войны-то без войск не бывает?
Ну, это французы так думали, поскольку сами почти всю свою армию собрали у германской границы. К несчастью французов, немцы думали иначе: то ли они русскую армию ни в грош не ставили, то ли на самом деле всерьез воевать не собирались, но большая часть армии немецкой отправилась не к русской границе, а к французской. И наступающие железяки наткнулись на хорошо подготовленные артиллерийские позиции. Французские войска все же продвинулись вглубь германской территории, местами даже километров на двадцать - но "бронетехнику" немцы у них выбили почти всю. И самым обидным для "французской военной мысли" оказалось то, что наступающие войска потеряли большую часть пулеметов: эта "мысль" додумалась до того, что пехоте пулеметы при наличии пулеметных бронемашин и не особо нужны будут...
И французы остановили наступление - профукав (как было принято говорить сейчас, хотя я бы применил более точный термин) тот шанс который они получили. Причем получили они его из моих рук...
Амстердам - город портовый, но мои "банановозы" в порт Амстердама никогда не заходили. Просто потому, что выстроенный лет пятнадцать назад судоходный канал начинался шлюзом, причем шлюзом на размеры лихтеровоза не рассчитанным. Но сами-то "лихтеры" мои в шлюз проходили свободно, поэтому маршрут до столицы Нидерландов был хорошо известен каждому капитану - а в самом городе размещалось агентство моей торговой компании.
Уже несколько лет на всех приличных судах стояли радиостанции - разные, но стояли. На моих стояли радиостанции хорошие, и с их помощью суда получили указание больше ни в Черное море, ни в Балтику не ходить. Ну а тем, кто уже туда шел, предписывалось маршрут сменить и идти как раз к Амстердаму, где ожидать указаний. Поэтому когда мы приехали в город, на рейде уже стоял банановоз - которому пришлось вернуться аж от Датских проливов. В принципе он довольно спокойно мог и до Петербурга доплыть, ну а потом куда его девать прикажете?
Что же до Амстердама, то отсюда плыть можно куда угодно. Например, на Мурман: все же лето, льда в море быть не должно, да и светло за Полярным кругом. Тем более там и порт тоже имелся... то есть ударными темпами строились пара причалов - зато два бетонных дебаркадера были уже готовы. Осталось только к ним сходни приделать - но уж это-то мужики с бабами (колотушками тяжелыми, а вовсе не с особами противоположного полу) меньше чем за неделю сделают. При должном материальном стимулировании - точно сделают. Да и в любом случае если целью ставить попадание в Россию, плыть больше некуда...
Сейчас лихтеровозы не только (да и не столько) бананы возили: ни Россия, ни вся Европа во-первых столько бананов не сожрут, да и пока мои южноамериканские партнеры их в таких количествах не выращивают, а во-вторых, срочных грузов и без бананов хватало. Та же свежая рыба во льду, или мясо. Да и мало ли чего хотелось побыстрее доставить? И как раз "наш" лихтеровоз вез в основном разные железяки из Гамбурга для Мурманской дороги. Правда, он-то вез все это в Петербург, ну да ничего, и с севера груз тоже на место довезти можно. Понятно, что сама железная дорога была еще не построена, но для ее строительства временную грунтовую дорогу все же организовали, так что да, дороже и да, медленнее, но грузовиками все в конце концов будет доставлено в нужное место.
В Амстердаме мы узнали еще одну "старую новость": оказывается, пока мы сидели в ресторанчике Дюссельдорфа, правительство (немецкое, конечно же) уже выпустило указ о закрытии границ для всех иностранцев. Временно, "до последующих разъяснений" - и причиной его стало массовое бегство французов, коих только в Берлине была треть населения. Идея у правительства было более чем здравая: ну убегут французы, а работать кто за них будет? И мы проскочили лишь потому, что указ до исполнителей доводился "с немецкой обстоятельностью": местные пограничные начальники его получили - и принялись издавать соответствующие приказы для своих подчиненных. В письменном виде, с нужными подписями и печатями - так что, по нашим прикидкам, граница в Шваненхаузе была закрыта минут через пятнадцать после того, как мы ее пересекли.
После того, как берега Голландии скрылись за горизонтом, Мышка не вытерпела:
- Александр Владимирович, мне, право, не очень ловко спрашивать, но все же... Скажите, кому вы писали столь важные письма, ради которых рисковали остаться во вражеской стране?
- Это вовсе не секрет - от вас не секрет. Мне важно было чтобы письма были отправлены именно из Германии, с германскими почтовыми штемпелями пришли к адресатам. Чтобы они не сомневались, что письмо им прислал немецкий немец Карл Шнитке. И отправил я их парочке депутатов, в "Берлинер Цайтунг", в "Мюнихнер Беобахтер" и в министерство финансов. Так сказать, возмущенный вопль немецкого обывателя на тему "почему мы позволяем русским банкирам наживаться на Германии во время войны?"
- Не совсем поняла... вы возмущены тем, что наш банк действует в Германии?
- Нет, не я, это Карл Шнитке возмущен. Банк так и так у нас отберут, но хотелось бы, чтобы об этом узнала широкая германская общественность.
- Зачем вам это?
- Надо. Вы же сами мне все объяснили.
- Я? Но я не вижу причин, по которым...
- Мария Иннокентьевна, подождите с недельку - и вы сами все увидите.
С Мурмана в Петербург мы добрались за неделю - не считая трех суток в море. За все это время Мышка больше тему не поднимала - сидела в основном в своей каюте и что-то считала (скорее всего убытки), и почти все свободное время я проводил в обществе Лунева. Поначалу он с гордостью рассказывал мне о достижениях современной авиации, а чуть позже разговор свелся к тому, что авиация, конечно, это хорошо и в военном деле полезна, но вот нету в России сейчас аэропланов, а те, что есть, изношены до предела.
- Ерунда, не расстраивайтесь, Николай Петрович. У меня, конечно, самолеты старенькие, но все равно всяко лучше того хлама на котором вы летали. Будут у вас самолеты, не сразу всем летчикам хватит, однако быстрее, чем их из Франции тащить. А первые два десятка можно почти сразу же и получить, им только крылья пристыковать нужно.
- Старенькие? Вы аэропланы Вуазена имеете в виду или"Фарманы"? Седьмого года или хотя бы девятого?
- Нет, Николай Петрович, тысяча девятьсот первого. Хорошие самолеты, поднимают до шестидесяти пудов груза, скорость до ста пятидесяти верст в час. И боевой радиус за двести верст...
- Боевой радиус? Я не...
- Это на какое расстояние самолет может улететь чтобы потом вернуться на свой же аэродром.
- Вы, Александр Владимирович, какие-то сказки рассказываете, и тем более аэропланы придумали американцы только в четвертом году. Братья Райт, слышали про таких? А в первом... Чьей же конструкции они были?
- Моей. Их я изготовил - для важного дела изготовил - две дюжины. И, кстати, по приезде в Петербург вам предстоит с одним из первых летчиков познакомиться...
Поскольку привести себя в порядок удалось еще в вагоне Олонецкой дороги (салон-вагоне, конечно же), то знакомиться с "первым летчиком" я повез Лунева прямо с вокзала. Мышка взяла на себя заботу о семье авиатора: во-первых, в нашей "ведомственной" гостинице было куда как лучше жить, чем даже в "Англии", а во-вторых, следовало все же их приодеть: в Амстердаме мы успели купить им разве что по паре белья. Ну а мы направились в неприметный особнячок на Восьмой линии.
В холле нас встретил "швейцар", читающий газету:
- Вы, извините, кого ищите? - поинтересовался он, не поднимая седалища со стула.
- Александр Волков, к Евгению Алексеевичу. По срочному делу.
Тот поднял трубку телефона, что-то неслышно для окружающих проговорил, выслушал ответ и с той же невозмутимостью сообщил:
- Вас ожидают. Куда идти знаете?
Забавно, но Лунев так и не сообразил, с кем он выбирался из Германии. Не понял он и того, куда я его привел. Да и мудрено было понять: особняк вывески у двери не имел, внутри народ весь был в цивильном... Что-то он начал соображать после того, как адъютант пригласил нас в кабинет к Линорову и я радостно его поприветствовал:
- Добрый день, Евгений Алексеевич, рад очередной встрече с вами. Разрешите представить: Лунев Николай Петрович, авиатор, штабс-капитан.
- Весьма рад, тем более рад встрече с летчиком. Жаль мне уже полетать не получится...
- Вы-то небось уже полковник?
- Не судьба быть мне полковником, только вчера очередное звание присвоено. И, мне кажется, вы к этому руку точно приложили. Отметим звезды как положено или вы опять по делу и спешите?
- Я никуда и никогда не спешу, а не отметить такое событие было бы вообще бессовестно. Но тем не менее я действительно по делу: Николай Петрович рассказал, что почти всех наших летчиков по какой-то причине за несколько дней до войны кто-то из Генштаба решил собрать в Дюссельдорфе. И мне кажется, стоит разузнать кто отдал такой приказ и почему...
- Ну если вы так не спешите, скажите мне всенепременно когда спешить станете: уж больно интересно будет на это посмотреть. Я уже получил вашу телеграмму из Амстердама, и более того скажу - мы успели узнать кто. Ну а за что - сейчас выясняем. Однако привычка наших офицеров надираться с присвоением звания нас же и спасла, так что не лучше ли и нам поддержать традицию? А то вы снова умчитесь и опять пару званий придется без вас отмечать. Кстати, по вашей же просьбе я переговорил в Артуправлением - сообщил он, когда мы уже выходили. - Они согласились пока передать вам весь летный состав на переобучение поскольку аэропланов все равно нет. Так что, Николай Петрович, и вы временно переходите в распоряжение Александра Владимировича...
Отмечать мы поехали - по моему предложению - в нашу же гостиницу. Тамошняя "столовая" не уступала самым известным ресторанам столицы, а "чужих" там отродясь не бывало - и можно было обсуждать что угодно с кем угодно.
- Кстати, вы меня удивили, - поделился Линоров уже когда мы приступили к праздничному обеду - больше скажу: вы меня очень удивили. Раньше за вами не замечал, а тут вы, выходит, неправду сообщили, когда писали что самолеты уничтожены.
- Вам же Василиса, если мне память не изменяет, говорила: я всегда говорю правду. Только не всю: самолет без крыльев и мотора суть бесполезная конструкция неясного назначения, и до состояния таковой самолеты уничтожены и были. Путем снятия крыльев и моторов. Сейчас обратно поставим - и таким образом уничтоженное восстановим и будем летчиков заново обучать тому, как летать нужно.
- А кого думаете инструктором ставить? Ферапонта Федоровича? Он все там же служит?
- К сожалению нет. Получил повышение и отбыл, если я не ошибаюсь, в Харьков. Не осталось у меня сейчас никого из старых летчиков...
- А кто же новых обучать будет?
- Вот же у нас есть готовый летчик-инструктор, капитан Лунев.
- Штабс-капитан.
- В моей школе инструктором да не капитан? Решим вопрос - и дело не в вас, а в структуре школы. Ну а капитана Лунева придется видимо мне вывозить. Да уж, придется тряхнуть стариной. На новых машинах, конечно, не рискнул бы - а на У-2 всяко сумею. Это как на велосипеде: один раз научился...
- Так вы тоже авиатор? - удивился Лунев, - что же вы мне об этом не рассказали? А я-то соловьем разливался...
- Это было очень давно, и мне на самом деле было более чем интересно узнать о том, как нынешнее поколение авиаторов живет и учится. Тем более, что даже господин Линоров - и то куда как опытнее меня в летном деле.
- Да полно вам, Александр Владимирович, прибедняться. И давайте все же исполним то, зачем мы тут собрались - с этими словами Линоров высыпал в бокал четыре звездочки и наполнил его шампанским.
- Поздравляю с чином!
- И мои поздравления примите, - добавил Лунев, - со штабс-капитаном?
Я захихикал:
- Ну ведь два погона-то... С генерал-майором. Сколько вы в полковниках-то пробыли, Евгений Алексеевич?
- Да и полугода не прошло. А теперь вот по вашим делам мне повышение вышло: вы-то, извините, за моим ведомством числитесь. А у нас, сами знаете - одни дело делают, другие за сие чинами да наградами ласкаются. А дел вы, Александр Владимирович, натворили ой-ёй-ёй, на месте Императора я бы вас тут же канцлером пожаловал, не меньше.
- А мне и так хорошо - засмеялся я. - Подальше от начальства, поближе к кухне...
- Да уж, и кашу вы завариваете изрядную... Ну так что, теперь выпьем и за капитана?
Лунев выглядел более чем смущенным: ему, простому полевому офицеру было очень непривычно вот так общаться с генералами. И тем более он не мог понять, с кем же судьба свела его в захудалом немецком ресторанчике. Позже я узнал, что он тогда решил что я - какой-нибудь секретарь из посольства или дипкурьер, срочно доставляющий важные сообщения, а заодно и супругу вытаскивающий из страны - и тут оказывается, что чуть ли не пинком дверь в кабинеты генералам открываю, а они тому и рады. А окончательно "добила" летчика Мышка: когда Линоров откланялся, она подбежала ко мне - не подошла! - в коридоре и бросилась извиняться:
- Александр Владимирович, я должна попросить у вас прощения. Признаться, я думала что вы меня разыгрываете, когда сказали что сами потребовали отобрать у нас банк, но теперь узнала, что это была правда и что из этого у вас получилось. Вы же просто уничтожили всю германскую экономику! Это было гениально!
Ну, чуть позже, на аэродроме, устроенном за Векшинском, с Луневым у нас сложились очень дружеские отношения - все же он искренне считал меня летчиком, а "в небе все равны". А тогда, в Петербурге он смутился окончательно и куда-то незаметно исчез.
Что же до "уничтожения германской экономики", то Мышка, безусловно, погорячилась - хотя на самом деле проблем у немцев появилось более чем изрядно. Да и организовала эти проблемы она сама, я же только чуть-чуть ускорил события.
Суть же случившегося была проста. В долгих спорах со Струмилло-Петрашевским мы пришли к несколько парадоксальному выводу о том, что в настоящее время деньги стоят ровно столько, насколько им доверяет население. Вот даже в России при Николае Павловиче население верило в серебро и не верило в бумажки - и "рупь ассигнациями" даже официально пришлось признать сильно более дешевым, чем рубль серебром. Но это - история.
Современность же - причем современность немецкая - характеризовалась стабильностью национальной валюты. Марка стоила ровно сто пфеннигов независимо от того, бумажная эта марка, серебряная или золотая. И любой немец знал, что если он эту марку положит в солидный банк, то в любое время он эту же марку (причем даже с несколькими пфеннигами процентов) он получит обратно.
Фрайбергский банк занимался двумя вещами: держал вклады частных лиц и организаций и кредитовал лица юридические. Вот только была у банка - который даже назывался "Торговый" - отличительная черта: он кредитовал исключительно торговые организации. Да и то не все, а только входящие в мою сеть. Поскольку расчеты с поставщиками так же велись через него же, почти все поставщики товаров так же открыли в нем свои расчетные счета. Ведь это же так удобно!
В результате в банке образовалось вкладов на две с лишним сотни миллионов марок - сумма весьма солидная. Ну а поскольку товарный оборот в моей сети составлял максимум неделю, то двести миллионов оборотных капиталов по сути заменяли уже миллиарда два "обычных" денег: в "старой" немецкой торговле оборот составлял от двух месяцев до полугода. Причем "сетевые" магазины владельцами поставляемых товаров фактически и не были: все, что было на прилавках, поставлялось за счет кредитов "Фрайбергского торгового" и находилось у банка в залоге. Маленькая хитрость состояла в том, что цена всех товаров во всех магазинах не превышала суммы всех вкладов клиентов банка, а вся прибыль немедленно изымалась "в пользу владельца" - и, таким образом, "уставной капитал" в сумме пятидесяти миллионов рублей можно было безболезненно из хранилищ изъять, что Мышка и сделала. На самом деле там было чуть меньше - в составе капитала было и здание банка во Фрейбурге, и еще кое-какая собственность по мелочи. Но на мелочи внимания можно и не обращать, тем более что "вкладывался" капитал "виртуальный", в виде моих же собственных гарантий, а изымался уже реальный, к тому же полновесной золотой монетой. Понятно, что на таком фоне отмечать, что полная сумма "уставного капитала" изымалась каждые две недели, было бы вообще хамством...
Но и неизымаемые деньги оборачивались очень быстро, и поставщики далеко не всегда спешили обналичить выручку, так что в кассе постоянно имелась весьма приличная сумма - и клиенты привыкли к тому, что деньги они могут получить всегда и без малейших проблем. Но когда до этих клиентов дошло, что ситуация может резко поменяться, то они решили, что дома под подушкой деньги будут в большей сохранности. Ну а чтобы до всех эта мысль дошла поскорее, я и написал "возмущенное письмо возмущенной общественности", в котором и сообщил адресатам, что Фрайбергский торговый банк является русской (а следовательно - вражеской) организацией и с этим нужно что-то делать.
Издателя "Мюнхенского обозревателя" Франца Эера я знал, не лично, а как известного "общественного деятеля". Умеренный националист, он старался позиционировать себя (и свое издательство) как "защитника прав трудового народа и государства". Письмо мое он печатать конечно же не стал, а разразился редакционной статьей с кратким содержанием "доколе нашими финансами будут управлять наши враги?" "Берлинское время" просто напечатало мое письмо в рубрике "Нам пишут" - видимо, в редакции заподозрили какой-то подвох. Ну а в местном парламенте два идиота-депутата подали депутатский запрос в правительство...
Лучший способ уничтожить страну - это поставить у руководства "современную либеральную общественность". К какому бы времени эта "современность" не относилась, результат окажется один. У этих самых либералов в голове всегда возникают идеальные схемы повышения всеобщего счастья, но почему-то мысль о том, что реальность как правило весьма далека от идеала, им в голову не приходит.
Честно говоря, вся эта история (с германской торговой сетью) помогла мне в чем-то понять Гитлера. Не в смысле, проникнуться его идеями, а понять, каким образом он в самые сжатые сроки превратил германскую нацию в нацистов. У него же упор делался на то, что-де "евреи грабят трудовой немецкий народ, а евреи в парламенте для этого утверждают нужные евреям законы".
До появления моей сети это было в целом верно: больше девяноста процентов розничной торговли осуществляли именно евреи. Причем торговля эта была выгодной чрезвычайно: владелец крупнейшего универмага в Берлине (да и во всей Европе вообще) Яндорф всего за десять лет до начала его строительства открыл первую мелочную лавку, торговавшую канцелярскими принадлежностями. Однако при рентабельности больше ста процентов с оборота путь от мелочной лавки до элитного универмага оказался недолог. Оставался единственный вопрос: а как достичь такой невероятной нормы прибыли? Трудно, очень трудно - но выход был найден: очевидно, Маркс составил для соплеменников весьма толковое руководство.
Эти торговцы с помощью чистого демпинга разоряли торговцев-немцев, а затем - в отсутствие конкурентов - резко поднимало цены. Правда для демпинга нужны были немалые средства - и они их занимали в банках, которыми тоже управляли евреи. То, что на одного еврея-банкира или торговца приходилась сотня простых рабочих, Гитлер просто "вывел за скобки" - и оболваненные ширнармассы пошли за ним. Ну а я просто вывел за скобки как раз торговцев и банкиров - но выводил-то под личиной "успешного немецкого бизнеса". И тут "вдруг выяснилось", что все это - "козни проклятых русских" - и, понятно, депутаты от торговли и банков упустить шанс "задавить конкурента" не смогли.
Я практически был уверен в том, что вкладчики не станут ждать того счастливого момента, когда "власти закроют банк", и тут же начнут копеечку со вкладов снимать - и немцы меня не подвели. Поступающие из магазинов деньги уже не направлялись на новые "товарные кредиты", а выдавались клиентам. То, что денег все же было меньше чем народу хотелось снять немедленно и сразу - я имею в виду наличных денег - создало нездоровый ажиотаж, и уже восьмого августа деньги в банке закончились - совсем. А в магазинах сети точно так же закончились товары - тоже практически все. Продукты вообще закончились еще пятого...
Потеряли мы немного: в "неликвидах" осталось тысяч на сто разной мелкой мебели вроде плетеных кресел и кухонных столов с табуретками, какие-то книги, канцтовары - всего нераспроданных товаров набралось меньше чем на полмиллиона. Так что правильнее было бы сказать, что не "потеряли", а "недополучили": вся сумма была меньше, чем регулярная прибыль от торговли за день. Собственной недвижимости, кроме здания банка во Фрайберге за сорок две тысячи марок, у банка не было, остатки недельной прибыли ушли на зарплату самим банковским работникам - и на этом вся работа моей торговой сети в Германии прекратилась. И все бы ничего, но с практическим закрытием банка прекратилось и больше семидесяти процентов розничной торговли по всей стране!
У производителей был товар - но торговля его закупить не могла из-за отсутствия денег. И средств доставки этого товара к прилавку - имеется в виду транспортные средства, которыми распоряжались совершенно отдельные транспортные конторы. Которые, в свою очередь, ничего доставлять не могли потому что у них не было средства на бензин, обычно отпускаемого в кредит, да и самих "прилавков" почти не стало: "мои" - закрылись, а "чужие" большей частью закрылись еще раньше...
Все же в самом правительстве - в том числе и в Министерстве финансов - немцы старались клинических идиотов не держать, и еще через пару дней банку - уже "временно национализированному" - был выделен "чрезвычайный кредит" на те же двести миллионов марок. Ведь в принципе безразлично, кто числится номинальным владельцем: в банке остались работать те же самые люди, и выполняли они те же самые финансовые операции. Однако германские финансисты не учли одной мелкой детали: теперь народ банку перестал доверять. И фермер продавал яйцо или пучок зелени не за "запись в счете", а за наличные марки. "Безналичные марки" у Мышки крутились как белки в колесе, и пока фермер добирался от приемного пункта до офиса банка, его пфенниг успевал обернуться раз десять. А вот наличные...
Как-то наладить финансовое обращение немцы смогли лишь к февралю, и для этого им пришлось эмитировать уже больше трех миллиардов бумажных марок. Каждая из которых к этому моменту успела подешеветь минимум на треть. Но это уже позже случилось, а во вторую неделю августа страна была почти полностью парализована. Настолько, что у армии не было возможности завозить на фронт не то что патроны, а даже еду солдатам - и к тому же все полевые кухни пришлось переместить в города, где население не могло купить самые простейшие продукты. Поэтому германская армия, изрядно побив французскую за первую неделю войны, в наступление не перешла: нечем было стрелять, да и голодные солдаты думали лишь о том, чтобы не помереть с голоду.
А французы, раздосадованные потерями бронетехники, ненаступлению противника обрадовались - и, отступив на исходные позиции, быстро-быстро бросились восстанавливать утраченное, запасая новые броневики и ремонтируя старые. Если бы они просто пешком пошли в атаку изредка постреливая из револьверов, то германские войска стали бы сдаваться целыми полками и дивизиями - но гордые галлы мечтали "задавить врага интеллектом". На счет "задавить" - не знаю, а вот блеснуть им французским генералом удалось в полной мере.
Ну ладно фронтовая разведка организована не была, но газетку-то почитать нетрудно. И узнать из нее, что в Германии наступил локальный армагеддец, тоже было доступно даже рядовым необученным. Несмотря на срочно введенную военную цензуру информация-то просачивалась, и как раз французская пресса просоченное радостно тиражировала.
Однако французские генералы французской прессе явно не доверяли.
И в результате полностью просрали предоставленный им шанс.