После завтрака в воскресенье Николай Александрович привычно уже поднялся в небольшую уставленную тихо гудящими и мигающими огоньками приборами комнату под крышей дома. Уже ожидавшая его там молодая женщина опять таки привычно положила перед ним на стол несколько листов бумаги. Однако написанное в бумагах оказалось очень непохожим на все, что довелось ему читать тут раньше.
- Это что?
- Это то, что вы скажете людям сегодня - на невыразительном лице молодой женщины не мелькнуло ни тени каких-либо эмоций. Женщины, не дамы: она была вроде бы калмычкой... впрочем, Николай Александрович иногда думал, что просто у калмыков эмоции иначе выражаются - настолько равнодушным было ее лицо, причем всегда. С ней Николай Александрович был знаком уже... да, больше пяти лет, она тогда была совсем еще девочкой. И успел уже привыкнуть и к постоянному равнодушию, и отсутствию даже следов какой-либо почтительности. Ну что с нее взять: дикая дикарка. Ну а сам Николай Александрович от прочитанного взволновался:
- Допустим, я это прочту. А что потом?
- Если я не ошибаюсь, у вас по распорядку будет обед. Это если вы не поменяли свой распорядок за последнюю неделю...
Да, вот уже третий год эта странная девица появлялась в доме только во воскресеньям - если ничего неприятного не случалось в семье. А если заболевала какая-нибудь дочь - то она появлялась прежде доктора, и все чаще и чаще доктор после нее вообще не приходил: девица училась в медицинском институте, и - судя по результатам - училась довольно неплохо. Однако по воскресеньям калмычка была не "медицинской сестрой", как ее обозвал в свое время доктор, а... нет, лучше использовать название, которое дал девочке ее хозяин: "куратор семейства". По крайней мере, не так обидно, как "надзиратель"...
- А если я откажусь читать?
- Ну вы же сами знаете, - ответила девушка после небольшой паузы, и в голосе ее послышалась скука вперемешку с укоризной: единственная эмоция, когда-либо замеченная у нее Николаем Александровичем, - если не прочитаете или прочитаете неверно, то вы умрете. Быстро умрете, сразу после того как ваша семья примет смерть долгую и мучительную.
Да, говорилось это уже не в первый раз, и опять Николай Александрович не смог не удивиться, насколько равнодушно-обыденно прозвучала эта угроза:
- Вот ты как нехристь какая...
Девушка опять немного помолчала, как бы выискивая слова для ответа:
- Совершенно верно, мы буддистами будем. Вы готовы читать?
Николай Александрович внутренне даже попенял себе за то, что так глупо позволил проявиться охватившему его неудовольствию. Но - недолго: "куратор" никому о случившемся не расскажет, а на то, что она сама об этом подумает, ему плевать: цивилизованного человека мысли дикарей не волнуют. Тем более, что она всего лишь сама выполняет поручение, и отвертеться от него всяко не получится:
- Да, готов. Заводи свою шарманку...
Девица нажала какие-то кнопки на верхней крышке большого ящика, напоминающего пианино, и на передней стенке его привычно - и, как всегда, бесшумно - закрутились большие прозрачные катушки. Николай Александрович откашлялся, тяжело вздохнул и, повернувшись к большому никелированному яйцу с прорезями, начал читать подготовленный ему текст:
- Божию милостью мы, Николай Вторый, император и самодержец всероссийский...
"Водевиль" выстрелил... то есть бабахнул не по-детски. Его полгода крутили во всех кинотеатрах при полном аншлаге - правда, скорее всего потому, что кинотеатров все же было мало, и народ стекался "на зрелище" со всех окрестностей. Степан же, добравшись до моих "предварительных" записей, выпустил пластинку с песнями к фильму, и - по его словам - продал этих пластинок чуть ли не четверть миллиона. Продал бы и больше, но "электрофонов" в стране больше просто не было. То есть их и пятидесяти тысяч, небось, еще не было, но народ - привыкший, что шеллаковые пластинки для граммофонов быстро портятся, закупался "с запасом".
Правда Степан и тут он широко шагнул в плане внедрения культуры в массы: для выпуска электрофонов он построил еще сразу три фабрики. То есть пока они лишь приступили к выпуску - точнее даже, производство только начали отлаживать, но тем не менее к концу года семьдесят тысяч девайсов Степан выпустить обещал. К концу этого года, а со следующего грозился делать по сто с лишним тысяч. Неплохо: даже сейчас машинка ценой в двадцать два рубля в магазинах раскупалась за то время, которое требовалось продавцам чтобы принести их с грузовика в торговый зал...
Но я, глядя на "план" министерства кинематографии на следующий год, почему-то подумал, что спрос на проигрыватели пластинок может и упасть. А чтобы этого не допустить...
Камилла - настоящее чудо. Николай Николаевич долго объяснял жене, к каким непоправимым последствиям может привести моя просьба, но она, глубоко вздохнув, сказала:
- Раз надо, значит надо. В конце концов, все мы смертны...
А затем все два часа просидела рядом с Маршей, сжимая мою руку. И потихоньку, чтобы я не заметил, плача - но, к счастью, все снова обошлось. То есть я надеялся, что обошлось: все же в этот раз в себя я полностью пришел примерно через двое суток. Но раз надо, значит надо... и два - тоже надо, а Камиллу я попросил третьего раза уже не допускать. Шило в заднице - оно, конечно, колется, но кто как не любимая жена может эту задницу привести в чувство...
Тем более выяснилось, что человек даже под скополамином не может вспомнить то, чего вообще не знал. Да и то, что знал, далеко не все вспоминает. Так что я попросил у Зинаиды Николавены прислать мне "с дюжину профессиональных поэтов, то есть кто рифмы связывать умеет, а талантом обделен" - и сразу девять стихоплетов принялись "восстанавливать пропущенное". Причем каждому я выдал одно и то же задание: пусть пишут, а я потом выберу наиболее подходящее. Того, из чего выбирать, получилось много, так что, надеюсь, результат окажется не самым отстойным.
Коммиссаржевская привела лишь один довод "против":
- Александр Владимирович, мне же сорок пять, а не семнадцать...
- Значит, придется вам помолодеть. У нас осталось две недели, хоть немного похожих на лето - и где я найду за это время семнадцатилетнюю гениальную актрису?
- Спасибо за комплимент, но тем не менее...
- Вера Федоровна, женщине столько лет, на сколько она выглядит, а выглядит она на столько, на сколько себя чувствует. Вы - единственная из тех, кого я знаю, кто может почувствовать себя семнадцатилетней. Я в вас верю, а это значит, что так оно и будет - просто потому, что я не знаю, кто еще в состоянии это сыграть, а времени на поиск уже нет. А если же вы решите, что у вас не получилось... Обещаю, без вашего одобрения фильм на экраны не выйдет.
"Лето" я успел снять в сентябре, а все остальное... Ленин, взятый на "вторую главную роль", с изрядным удивлением поделился:
- Мне кажется, что вы, Александр Владимирович, решили устроить революцию в кинематографии. Мне и в голову придти не могла, что фильму можно снимать столь долго... и столь достоверно!
Ну да, достоверности будет хоть отбавляй, но будет позже - а пока был объявлен перерыв и я занялся более приземленными делами.
"Колхозная" программа начала работать уже с середины октября: во-первых, народ понял, что жрать будет нечего совсем, а во-вторых, пропаганда тоже сделала свое дело. С первого сентября передача "Слово канцлера" превратилась из еженедельной (выпуски по воскресеньям в час дня) в почти ежедневную - я теперь каждый день, кроме воскресенья уже, сообщал людям что творится и что я по этому поводу думаю. Правда теперь я говорил минут по пятнадцать, а не час, как раньше, а оставшиеся сорок пять минут у микрофона сидели уже другие люди - но ведь и ситуация менялась буквально каждый день. Внешне - вроде бы в худшую сторону: народ активно подъедал и без того невеликие запасы.
Ну а где-то изнутри все выглядело гораздо иначее: янки, после некоторой торговли, согласились, что "продуктовое эмбарго" со стороны России стоит чуть больше двенадцати миллионов долларов, но если я немножко добавлю (денег, в смысле) то "любой товар за ваши деньги" в сумме до пятидесяти миллионов долларов я могу грузить в американских портах хоть завтра - и "никто не узнает, где..." то есть, что я увожу. На чем возить - у меня было, а "хотелки" Второва, все же согласившегося "попробовать упорядочить отечественную текстильную промышленность", уложились в сумму менее десяти миллионов. Ну ладно, еще столько же и даже немного больше ушло на оборудование для заводов прецизионного машиностроения - которое так же в Россию обычным образом не поставлялось, но остаток оговоренной суммы тратить на то, что можно купить в других местах и дешевле, я счел не очень умным делом - и закупил кукурузу и то, что янки именуют "бобами" - то есть черную фасоль. Много.
Кукуруза - она дешевая, а так как я ее закупал не в мешках а "навалом", то выходило чуть ли не даром. Фасоль - она вообще "товар не биржевой", вдобавок при ограниченном спросе имелось практически неограниченное предложение: выращивали ее в южных штатах для еды, причем для еды "долговременного хранения", и запасы ее - частью урожаев чуть ли не прошлого века - были очень немаленькими. Вдобавок в соседней Мексике ее было вообще сколько угодно, чем американские зерноторговцы воспользоваться не преминули. Конечно, перевезти более миллиона тонн зерна было не очень просто, но при наличии балкеров на двадцать пять тысяч тонн задача вполне подъемная: прошлой зимой я только из Аргентины ими перетащил почти шесть миллионов тонн. Причем я и здесь у зернотрейдеров выторговал скидку: образовавшийся небольшой дефицит той же кукурузы помог им поднять цену для европейцев ещё на несколько процентов.
На самом деле уже имеющиеся запасы зерна в государственных элеваторах вполне могли обеспечить относительно сытую зиму во всей стране, но такой закупкой я как бы показывал крестьянам, что "канцлер о своих колхозниках так заботится, что аж из Америки хлеб везет" - стимулируя "запись в колхозники". А во-вторых, помогал американцам перекачивать золото из Европы за океан, что для меня тоже было крайне выгодно: из-за океана я к себе перетаскивал почти столько же, сколько они тащили из Европы и никто пока этого не замечал.
То есть на самом деле все и так знали, что бритвы, допустим, как механические так и "безопасные", в США были исключительно российской выделки. И кофе растворимый - ну так это же мелочи! Но вот сколько было таких "мелочей", американцы пока догадаться не могли. Взять хотя бы чемоданы...
Хороший фибровый чемодан германского производства стоил в той же Америке долларов десять. А такой же - только из пропитанного карболитовой смолой картона - русский обходился долларов в шесть-семь. Но у "русского" была и выдвижная (причем запатентованная) ручка, и колесики (тоже запатентованные), а в США народ "обладал повышенной мобильностью", так что миллион-другой чемоданов в год там легко находили благодарного потребителя. Еще этот самый благодарный потребитель радостно потреблял кастрюли и сковородки из нержавейки, одноименные ложки и вилки - да и та же "бытовая техника", которую "пока не успели придумать хронотуземцы". Точнее, успели, но не успели именно "массово внедрить".
Те же телефоны... Изяслав Михайлович торговый-то бизнес Роджерсу передал, а "про телефоны мы не договаривались". Но ежегодно только аппаратов продавалась за миллион штук - я уже не говорю про практически "монопольную" плату за сами разговоры. Небольшую, так что даже американские "антимонополисты" сюда не лезли, но американские граждане за дистанционное сотрясение воздуха радостно отваливали мне больше сотни миллионов долларов в год. Я уже не говорю про "консервного монополиста" Абеля, так что мне - дабы не настораживать "вероятного противника" исчезновением золота в обороте - приходилось заботиться о пополнении "золотого запаса" США. Ну, еще некоторое время заботиться...
Околхоживание шло по четким - хотя, возможно, и не самым лучшим - правилам: колхоз признавался учрежденным, если в него записывалось минимум сто дворов - неважно, в одной или нескольких смежных деревнях. При непременном условии, что земли всех колхозников получалось "консолидировать", то есть после передела собрать в единый массив. Если народу записывалось меньше или же по разным причинам землю в один кусок собрать не выходило, то записавшиеся переселялись в другие места, ну а их землю "объединяли" в пределах прежней их общины и переводили в казенную. Собственно процесс земельного передела был назначен на февраль, так что особой спешки не было - у новых колхозников не было: прокорм они получали сразу. И, конечно же, сразу получали и работу: я постоянно напоминало в своих передачах о том, что бесплатно никто никого кормить не будет, но работы, чтобы себя прокормить, всем хватит.
Если где-то на колхоз народу не хватало, а переезжать крестьяне не возжелали - то получался "ТОЗ" - не совсем колхоз, но и такому объединению некоторое количество плюшек от меня обламывалось. И, кроме собственно техпомощи, ТОЗ тоже имел безусловное право землю всех своих членов консолидировать, причем невзирая на хотелки прочих селян. Право это веско подкреплялось "уездными войсками" (то есть милицией, в обязательном порядке создаваемой "новыми уездными начальниками" из отставленных офицеров), и ТОЗовцы чувствовали себя более-менее уверенно. Но работой на зимний период обеспечивались в первую очередь все же именно колхозники, хотя ТОЗовцам тоже изрядно ее перепадало.
И работы хватало: это только кажется, что зимой в деревне заняться нечем. То есть на самом-то деле там действительно делать нечего, но если запастись сырьем и оборудованием... Вязать - на спицах или крючком вязать - умела, вероятно, каждая русская баба. Так что если привезти из той же Австралии балкер с шерстью, спрясть - на фабрике - нитки, покрасить их разнообразно - бабской половине деревни работы хватит. Народу ведь нужны шарфы, варежки, свитера...
С мужиками было несколько хуже, ведь мало кто из них вязать умеет, и еще меньше согласится этим заниматься: бабское же ведь дело-то. Но в России отхожие промыслы были не в диковинку, так что тех мужиков, кто записывался в колхозы, направляли на привычную селянам работу: копать. Копать придорожные канавы, оросительные каналы, водохранилища опять же...
Дочь наша этому богоугодному делу дала очень неплохой почин. Занявшись после переезда в Можайск "облагораживанием" уезда, она придумала и весьма забавный способ повышения урожайности полей. Дороги-то ведь крестьяне не только в Подмосковье прокладывали - и Машка направляла можайцев "оказывать братскую помощь" дорогостроителям Черноземья. Чернозем же - это сплошная грязь в дождливую погоду, а дороги требовались "всесезонные", вот можайцы со строящихся дорог этот чернозем и убирали. Аккуратно складывали его в кучки, а затем грузили эти кучки в вагоны...
У дочери нашей уже выработалось четкое убеждение "все хорошее делай себе сама" - и она научилась этот тезис внедрять в головы "подчиненных". Не пинками - убеждениями. Еще году так в седьмом она "убедила" довольно много крестьян в Можайском и соседних уездах, что "совместный труд для общей пользы облагораживает" - и, пользуясь, правда, как "админресурсом" (в части "добычи" главным образом отходов коксового производства) так и "личным обаянием" (в плане уговаривания инженеров придумать что-то ей нужное) выстроила узкоколейную дорогу сначала от Можайска до Калуги, затем продлила ее до Ельца и Старого Оскола, а в девятом году рельсы дотянулись уже до Харькова и начали продвигаться к Полтаве. Рельсы - вообще восьмифунтовые - и крепеж она брала со своего "плавучего" заводика, куда еще раньше проложила дорогу от Старого Оскола, саму дорогу клали мужики практически "за прокорм": ведь из-под Калуги в уезды везли "почти бесплатный" уголь для отопления, а из "подальше" - "наверняка Мария Петровна знает что там нужного взять можно".
Хотя бы зерна в голодный год: по ее просьбе Никита Константинов разработал и изготовил специальные вагоны-"зерновозы", а на Кутаисском "телегостроительном" заводе с ее подачи начали производство "зерновозных" прицепов-самосвалов к тракторам. Но пока зерна нет, в них можно и земличку возить. А километр "сельской дороги" в Черноземье - это до сорока гектаров "черноземных" полей уже в Подмосковье - при том, что километр этот сотня мужиков строила менее чем за две недели.
Дочь наша снова превратилась в знакомую уже мне "руководительницу высшего звена". Принципиальным отличием ее от известных мне по будущему "эффективных менеджеров" было глубокое знание предмета. Машка, вероятно из-за голодного детства и необходимости заботиться о немаленьком семействе, вникала в любую поставленную перед ней задачу. И вникала достаточно глубоко - это, видимо, вложенное еще Петром Векшиным понимание того, что "много знаешь - сыто ешь". Причем вложенное в формате "знаешь и умеешь", так как абстрактное знание мало плодотворно. Но главным, с моей точки зрения, было Машкино понимание, что человек сам всего знать не может, и она по любому возникавшему перед ней вопросу сначала собирала специалистов, выслушивала их мнение (часто - несколько противоречащих друг другу мнений), а затем принимала окончательное решение. Но если решение вдруг оказывалось неудачным, то она никого не наказывала, о неудаче народ оповещала, снова собирала специалистов - и добивалась того, что ей требовалось. Всегда добивалась.
На бесплодных полях Можайщины и соседней Звенигородчины, тоже попавшейся под Машкину "горячую руку" даже пять сантиметров чернозема - великое дело. Настолько великое, что уже со второго года подобного развлечения мужики сами чуть не в драку записывались в "дорогостроители", причем даже платы деньгами за работу не требовали, за прокорм работали! Ну и за землю для своих полей, конечно. Но главное - Машке народ стал доверять абсолютно, и я совсем и не удивился известию о том, что в уезде единоличников не осталось практически совсем еще пару лет назад. И не только в Можайском и Звенигородском уездах: все же дочь наша потихоньку сферу своей бурной деятельности территориально расширяла. Сначала на соседний Рузский уезд, а затем - "захватила" почти половину губернии: Клинский, Волоколамский и Верейский уезды, и там тоже народ в колхозы пошел почти полностью.
На восток от Москвы тоже народ особо выпендриваться не стал: там и земля была не лучше, и крестьян все же гораздо меньше. Потому что как-то исторически на востоке губернии большая часть земель оказалась в поместьях, а они за несколько лет в основном отошли в казну - большинство за "долги по налогу", а прочие были выкуплены, причем "принудительный выкуп" пришлось применить не больше полудюжины раз. И на казенной земле именно колхозы и создавались, так что немногим оголодавшим единоличникам осталось лишь присоединиться к уже существующим - и демонстративно "сытым" - хозяйствам.
Но самым большим, по моему мнению, Машкиным достижением стало строительство нескольких весьма непростых заводов по выпуску очень специальной техники. Ведь выкопать землю с дороги - дело несложное, а вот погрузить ее в те же прицепы, перегрузить в вагоны, затем вагоны разгрузить, землю по полям растащить - в десятки раз более трудоемко. Вдобавок вместо чернозема на дороги нужно было насыпать земли хотя бы из отвалов карьеров и шахт - а это и вагоны, и самосвалы... телеги-самосвалы в основном. Так что дочь наша собрала "умных людей", и те придумали шнековый грунтопогрузчик (перед которым пускался обычный трактор с плугом), тракторный прицеп-грунторазбрасыватель, еще кучу всякой техники - и построили заводы, где все это стало массово выпускаться. Ведь даже Московская губерния - очень немаленькая, лопатами все проделать работы лет на сто наберется...
Для всей этой техники требовались моторы - и они появились. Восьмицилиндровая версия "газовского" мотора (рядная) начала довольно быстро производиться на специально выстроенном Гжатском моторном заводе. Сначала для "узкоколейных локомотивов" (поскольку дизелей для них еще не хватало) - но мотор-то, если он уже есть, можно много для чего применить. Правда Гжатск вроде как располагался "вне пределов подведомственной территории", но, вероятно, он остался единственной "свободной площадкой в радиусе доступности" после начала строительства всех прочих "землеустроительных" заводов в Верее, Рузе, Боровске, Малоярославце, Волоколамске...
Для меня осталось совершенно непонятным, что Машка пообещала Степану Рейнсдорфу, который не только сам мотор спроектировал, но и перевел на Гжатский завод четырех своих инженеров и почти сотню опытных рабочих. Но станки она самостоятельно закупила в Германии и Швеции, оплачивая поставки с выручки Можайского электролампового завода. Выстроенного опять-таки горожанами и крестьянами из окрестных сел: умеет дочь наша народ уговаривать "делать себе хорошо"...
На самом деле даже не так: Машке народ просто верил. Не весь, конечно - но сейчас уже все поверят: дочери я про грядущую засуху рассказал, естественно - и она, посоветовавшись с агрономами, почти все поля на этот год засеяла луговыми травами, бросив колхозников на огороды (расположенные поблизости от рек, так что их поливать было в принципе несложно... пока реки эти до дна не вычерпаны, конечно). И крестьяне в ее колхозах голодными не останутся, ну а те, кто Машке еще не верил - теперь точно поверит...
А засуха - она много чему способствует, например - сильному обмелению рек. Еще более например - Днепра, что сильно упрощает строительство плотины. Но засуха кончится - и Днепр тот же затопит к чертовой матери кучу очень даже плодородной земли, а ее все же жалко. Но если уже и технология отработана, и техника нужная есть... Мало, конечно, техники, однако трудолюбивых мужиков - много. И если дать этим мужикам лопаты, то плодородие можно просто перенести в другое место. А дополнительных узкоколеек можно и за мой счет настроить.
В общем, вся страна в едином порыве бросилась в колхозы... то есть далеко не вся, конечно, и только кое-где - но мне хватило этого чтобы узнать, сколько же в стране всякой разной мрази.
Когда будущий колхозник получал обещанный "гарантированный прокорм", то он чаще всего оставлял его жене и детям, а сам убывал на "стройки века". Но оставшиеся "не колхозники" почему-то такую "несправедливость" вытерпеть не могли - и поначалу в основном просто грабили "зажравшихся соседей". Я, конечно, тоже слегка поучаствовал в "усилении классовых противоречий", запретив выделенным пайком делиться с кем бы то ни было - но халявщиков я кормить не собирался даже опосредованно. Так что пришлось издать еще один указ и по уездам спустить циркуляр "О мерах по защите колхозного крестьянства". Ну а так как начальниками уездной администрации давно уже стали минимум подполковники, а чаще все же полковники - командующие, кроме собственно уезда, еще и уездным гарнизоном, колхозников защитить получилось так, что грабежи в основном прекратились. Просто в случае грабежа приезжала специальная "следственная комиссия", проводили "оперативное дознание" - а затем всех лично в грабеже участвующих тут же вешали (как правило, на собственных воротах) - если ограбленным были нанесены увечья, или же отправлялись на "спецкаторгу для грабителей" если грабеж обошелся без жертв. А семья грабителя отправлялась поголовно куда-нибудь подальше, как правило за Байкал. Ну это если в семье оставались взрослые - детей же распределяли по училищам в маленьких городках, но тоже подальше от родной деревни.
Повесили народу не очень много, как правило хватало одного случая на пару-тройку смежных уездов... разве что на Тамбовщине пришлось чуть не каждую волость отдельно приводить в чувство... точнее, с Тамбовщины вести до Москвы быстрее всего дошли, а упёртый народ собрался в полосе от Тамбова до Екатеринослава, захватив часть Воронежской губернии (совсем слегка), затем Харьковскую, Полтавскую и Екатеринославскую до Днепра. Меня же поразило то, что грабежом чаще всего занимались не подыхающие с голоду бедняки, а чуть ли не самые зажиточные крестьяне. Бывшие кулаки, которым моя земельная реформа резко поубавила возможность грабить соседей "легально"... Причем они не сами, естественно, грабить ходили - отправляли "на дело" своих батраков. Так что пришлось писать еще один указ, и служащим уже ведомства Бориса Владимировича Штюрмера пришлось еще раз пройтись по деревням и селам, еще раз - и гораздо более тщательно - провести расследование каждого случая (включая не только грабежи, но и угрозы), после чего некомплект шахтеров на Груманте и в Воркуте закончился. Не сказать, что все это сильно прибавило мне народной любви, однако теперь крестьянин в колхоз шел без особой боязни.
Честно говоря, и Борис Владимирович был весьма поручением недоволен: полиции работы и без моих указов хватало. Причем сами расследования в деревнях его не особо напрягали, все же благодаря скополамину виновные изыскивались почти сразу, а воспитательный момент осуществляла не полиция, а приданные казаки. Но вот то, что творилось в Киевском генерал-губернаторстве, вызывало у меня острое желание совершить акт массового геноцида. Там крестьяне не грабили записавшегося в колхозники соседа - они сжигали его. Причем часто - в буквальном смысле слова живьем, подперев перед поджогом дверь в хату каким-нибудь бревном...
Мужики явно рассчитывали, что "никто ни о чем не догадается": все, что могло сгореть - сгорало, и улик вроде бы не оставалось. Однако полиция, сообразив, что горят почему-то исключительно свежезаписавшиеся колхозники, провела особое расследование, и улики нашлись. Я уже был знаком с подобным образом действий мужицкого населения, но чтобы сжигать соседа из зависти... Однако, хотя мысль о геноциде посетила не одного меня, уничтожать население таких деревень было нельзя. Конечно, соседи-то ничем не лучше, просто "не успели" сотворить то же самое - и по закону их вроде геноцидить не за что, но всяко "все должно быть по закону" и экзекуции подвергались лишь непосредственные исполнители. Смесь скополамина с мескалином была уже отработана, Буратины шприцами обеспечили страну в достатке - так что выявить всех участников преступления было нетрудно - и непосредственных участников автоматом приговаривали к смертной казни. Но тех, кто "просто рядом стоял", вешать было вроде и не за что - но и оставить их без наказания тоже было неправильно. Однако решать их судьбу должен был именно я...
Ну я и решил: все равно что бы я ни придумал - буду душителем народной свободы. Так уж лучше подушу эту свободу с пользой - однако сделать для получения "пользы" предстояло много, и значительная часть работы свалилась как раз на подготовленных офицеров полиции. В селах взрослое население поголовно допрашивалось (а некоторые и под скополамином) на предмет личного отношения к сжиганию соседей, и все "одобряющие" поджог немедленно отправлялись на каторгу, а подстрекатели - каковых тоже было немало - присоединялись к исполнителям. А все, кто "знал, но не посчитал нужным сообщить властям" - отправлялись на "перевоспитание трудом". Кроме детей до десяти лет - этих распределяли по приютам. Конечно, из тех, кто постарше, может уже и не вырастут нормальные люди, но шанс все же остается, а детишки младше шести-семи лет вырастут уже людьми, а не скотами.
Трудиться воспитуемым предстояло не в России, и даже не на Арафуре - туда ссылался все же народ более-менее грамотный. Но у Гёнхо внезапно открылось много вакансий, и он с удовольствием забирал готовых поработать баб себе. Он и мужиков бы забирал, но мужикам предстояло покорять рудники Катанги, а баба - она тоже человек, способный носить всякое с места на место. У Генхо бабы таскали водоросли - которые на "заводах удобрений" превращались в почву: Желтое море - мелкое, и от берега корейцы протянули длинные - до полутора десятков километров - насыпные полосы, делящие прибрежные воды на узкие лагуны, в которых обильно плодилась рыба и выращивались креветки и моллюски. А на полосах шириной метров в сто-двести сажались разнообразные овощи. Не зря Гёнхо вывез с Арафура Александра Поузнера...
Недостатков у моего решения было много, главным же было то, что реакция людей на скополамин очень индивидуальна и довольно много допрашиваемых, как в свое время объявляли в электричках до Уфы, "пострадали с летальным исходом". А полицейские офицеры все же не палачи, большинство после такого случая работать отказывалось - пришлось направить им в помощь студентов (и главным образом студенток) Векшинского мединститута. Врачи - они тоже не... но уже знают, что больной может и не излечиться. Мне пришлось лично в Векшин ехать и молодежи все подробно объяснять - слава богу, поняли и приняли как необходимую неизбежность. Опять же, и профессионализм медики некий уже приобрели, "пострадавших" стало гораздо меньше - впрочем, меня зарубежная пресса все равно мешала с дерьмом.
Ладно, заочно пусть мешают, мне не жалко. Точнее, неприятно все же, но не критично, да и голова совсем иными делами занята, причем делами, очень далекими от колхозостроения. Мысли мои были далеки и от управления водным хозяйством, повышения урожайности или даже от промышленного строительства: всем этим занимались люди весьма компетентные, и мои советы ни к чему хорошему скорее всего не привели бы. Так что я предпочел делать то, в чем специалистов в стране еще не было - да и вообще нигде таких специалистов не было: я "изобретал мотор". Точнее, я уже "изобрел" два мотора и даже их построил - ну а теперь хотелось сделать так, чтобы они еще и заработали нормально. Еще, конечно, я потихоньку снимал кино - но в этот раз много времени данный процесс у меня не занимал: почти трехмесячный перерыв актеры использовали для "глубокого вживания в роли", так что на все оставшиеся съемки ушло недели полторы. Что получилось - посмотрю позже, когда отснятое переведут в цвет, возможно что-то и переснять придется... хотя снималось все "с запасом", вытащу монтажом при нужде, да и не очень срочно это. А вот моторы...
Но оказалось, что спрятаться в моторной мастерской от государственных проблем не получается. Органы-то этого самого государства функционируют вполне себе нормально, но страна ведь не только из "органов" состоит...
Виктор Вильгельмович редко баловал меня визитами, но уж если приходил, то по делу совершенно неотложному. Так случилось и в канун Рождества:
- Александр Владимирович, сегодня утром мы закончили обработку поступивших на первое декабря рапортов с мест...
- Весь внимание, вы ведь просто так не приходите.
- По большинству губерний картина складывается довольно нерадостная, народ весьма недоволен проводимой правительством политикой в части продовольственной помощи.
- Ну понятно, все хотят получить всё и за это ничего не отдавать...
- Дело даже не в этом: у крестьян, конечно, острое неприятие принципа, по которому помощь дается лишь тем, кто - по их мнению - лишается земли. Но гораздо большее недовольство вызывает то, что вы запрещаете помощью делиться с соседями даже. На это накладывается недовольство мелких торговцев, в массе своей потерявших возможность жить с торговли, и они - поскольку многие еще сохранили известные капиталы - весьма активно оказывают помощь различным социалистическим группировкам... знаю-знаю, скажу так: якобы социалистическим. Причем я бы даже сказал "дополнительную помощь"... В городах идет агитация среди рабочих, многие из которых так же недовольны низкими, по их мнению, заработками. Я имею в виду, в старых городах Империи, но немало рапортов и о попытках соци... так называемых социалистов проникнуть и в новые рабочие городки.
- С мужиками понятно... Запретом делиться, думаю, недовольны не те, кто теперь мог бы поделиться, а те, с кем эти первые должны делиться, так?
- Верно.
- А эти псевдосоциалисты... но, думаю, в рабочих городках успеха они не сыскали?
- Значительного - нет, разве что в Царстве Польском местные социалисты более-менее успешно продвигают... как вы называете, националистические идеи. То есть мы фиксируем небольшой рост популярности националистических изданий среди польских рабочих... как вы рекомендовали, просто фиксируем... пока. И в Киевском генерал-губернаторстве определенный успех среди неквалифицированных рабочих у них замечается. Был еще всплеск активности у националистов уже армянских, но этот молодой господин... Джугашвили, да, весьма успешно его смог пресечь, причем большей частью пропагандистскими методами. То есть он местных распропагандировал на вооруженный и весьма действенный отпор, но так побили народу в целом не очень много, а дашнаков - так армянские националисты именуют себя - на Арафур теперь очередь минимум на полгода.
- В принципе, я ничего особо страшного пока не вижу. Что вы еще хотите рассказать?
- По фактической стороне дела - больше ничего. Но представляется возможным... единственно возможным, к сожалению, что эта довольно внезапная агитационная активность направлена.... как бы это поточнее выразить... направлена в будущее. Причем недалекое, и цель всей этой работы - в случае войны России с кем-либо перейти к массовому саботажу, если не диверсиям - и, нарушив производство и снабжение в городах вызвать острое недовольство властью. После чего последует - почти наверняка последует - попытка на волне поднявшихся бунтов свергнуть власть в стране. Есть в агитации некие намеки на подобный исход. К тому же городские торговцы, как мелкие, так и крупные, довольно быстро объединяются в партии, так же не склонные смириться с нынешним положением дел. Причем партии эти изрядную часть средства на свою деятельность получают из-за границы.
- Ясно, и мне нравится, что вы разглядели скрытые пружины этого механизма. Основные финансовые источники прячутся в Британии?
- Некоторые - да, но мне кажется, что все же большинство нитей тянутся за океан.
- И это гораздо печальнее...
- Есть некоторая разница: насколько мы проследили, из Британии средства направляются под контролем правительства, а из-за океана... по крайней мере правительство США делает вид, что ничего об этом не знает.
- Ну это понятно... хотя приятнее не стало. Похоже, что Рокфеллеры тоже потянулись за Ротшильдами. Ну что же, значит пора раскрывать карты. Рановато, конечно, но запускать болезнь нельзя. И даже если окажется, что диагноз ошибочный, все же пусть об этом узнаем мы, а не патологоанатом. Еще раз огромное спасибо, Виктор Вильгельмович, Я еще раз все это обдумаю, а затем нам нужно будет снова встретиться, может даже в несколько расширенном составе, и обсудить меры пресечения безобразий. А пока я думаю, не желаете ли чаю? Или покрепче?
- На службе не пью, вы же знаете...
- Я знаю, и поэтому имел в виду кофе - улыбнулся я, нажимая на кнопку селектора: - Соедините с Марией Иннокеньевной, срочно, и принесите чай господину Валю. А мне... тоже чай.
Раньше - три жизни назад - я всерьез думал, что Мышка крутит ручку арифмометра лишь для того, чтобы убедиться в верности расчетов, которые она ведет в уме, но и после этого в результатах сомневается. Сейчас я уже догадался, что это у всех бухгалтеров манера такая - отвечать "приблизительно" до тех пор, пока не будет сведен очередной баланс. Так что я не очень удивился, когда на вопрос "сколько сейчас занимает казенная торговля в процентном отношении" она ответила мне в обычной манере:
- Если брать по городам, не считая рабочих городков, то примерно семьдесят шесть процентов. По деревне - опять без учета колхозов - почти девяносто, и это по фабричным товарам. По продуктам в городах процентов уже примерно девяносто два... точно сосчитать не выйдет, цифр по рынкам у нас взять неоткуда, так что это оценочная величина. Если вам нужно точнее, то через два дня...
- Спасибо, Мария Иннокентьевна, этого вполне достаточно.
Да, цифры некоторым образом обнадеживают. Оно, конечно, рановато - но уже вроде терпимо:
- Виктор Вильгельмович, в течение недели нужно постараться арестовать всех по спискам один и два, из тех, кто сейчас в России. Можете использовать воинские части... мои части, я предупрежу. А после Нового года, числа третьего, соберем расширенное совещание руководства КГБ.
Когда Валь ушел, я снова ткнул в селектор:
- Соедините меня с Байрой.
Байра - кроме того, что училась сейчас в Векшинском медицинском - числилась еще и медицинской патронажной сестрой при семействе Императора. А заодно и "помогала" царю "общаться с народом". Николай Александрович теперь еженедельно в полдень по воскресеньям напоминал народу о своем существовании по радио, обычно извещая о награждении кого-либо за какие-нибудь заслуги - или о наказаниях за плохую работу. Например, именно царь сообщал об отстранении нерадивых губернаторов. Возможно, он не слишком радовался такой работенке, но особого выбора я ему не предоставлял - и даже тексты его выступлений в основном готовились именно мною. То есть Николай их как-то редактировал - сам редактировал, делая их "более соответствующими царским традициям"...
На этот раз я попросил Байру особо проследить, чтобы царь отсебятины все же не нес. Но царь-то - он какой-никакой, а божией милостью самодержец, так что к предновогодней речи "самодержца" я отнесся очень внимательно. И когда до передачи осталось пара минут, я еще раз переспросил девушку:
- Все в порядке?
- Да, Александр Владимирович - прозвучало из динамика громкой связи в студии, - я пущу запись сразу за вступлением Анны Петровны.
И сразу за сообщением, что "сейчас к народу обратится его величество Император Всероссийский Николай Второй", из многих тысяч радиоприемников по всей стране раздался "звук божественной речи": Император читал манифест об отречении...