Когда мистер Захария Вайнрайт выбирал себе жену, он и представить себе не мог, что правильный выбор сам по себе - это прямой путь к финансовому успеху. И хорошо, что не мог, а потому женился он по любви, на Анне, с которой счастливо прожил более пятнадцати лет.
Впрочем, еще недавно финансовый успех в дружную семью придти явно не спешил, а единственным "преимуществом" масачусеттского фермера перед соседями было некоторое знание иностранного языка. Жена-то с детьми часто говорила на родном - вот дети и сообразили, что о своих "тайнах" при отце можно говорить не боясь, что он поймет о чём речь. Зак же дураком не был и довольно быстро научился если и не говорить самому, то хоть понимать детей. Разве что денег в семью это не приносило...
Не приносило до прошлой осени, пока не приехал этот странный джентльмен аж из Филадельфии. Поначалу фермер хотел его просто выгнать, сразу после того, как визитёр назвал свою компанию: коммивояжеров Зак просто ненавидел. Но оказалось, что джентльмен совсем не хочет что-то продать, а, наоборот, желает купить. И ведь не корову, не яйца или молоко - услугу! Два месяца рассказывать каким-то русским про то, что и как он делает у себя на ферме. Более того, эти русские вообще должны за него всю работу делать, а ему нужно будет лишь смотреть, чтобы они делали всё правильно - и за такое счастье джентльмен обещал по тридцать полновесных долларов в день, включая воскресенья и праздники!
Перекинувшись парой фраз на русском с Анной, специально для этого вызванной, джентльмен пояснил, что выбор в его, мистера Захарии Вайнрайта, пользу сделан лишь потому, что у него супруга знает русский язык. Понятно... а Анна точно теперь получит то самое пальто из беличьего меха, о котором мечтала уж лет десять как. Конечно, сто долларов - это большие деньги, но по такому случаю... и ещё новое платье, даже два платья!
Когда же джентльмен сообщил, что для выполнения всего задуманного Заку предстоит еще построить новый дом для учеников и "учебную" ферму, простой американский селянин даже огорчиться не успел, прикидывая, во что встанет такое строительство, так как тут же выяснилось, что строить ему придется тоже на счёт нанимателя - но и дом, и ферма останется ему навсегда.
Всё это Зак выслушивал практически молча, лишь жестами и мимикой выражая свое отношение к сказанному. Но когда гость добавил, что если качество обучения порадует нанимателя, то подобные "классы" будут повторяться три, а то и четыре раза в год, совершенно детская радость захлестнули немолодого уже фермера, и он, сам того не сознавая, ответил на почти чистом русском языке:
- Я есть согласный, давайте ваш контракт.
Дети, стоящие рядом и внимательно слушавшие переговоры, переглянулись - с удивлением, смущением и досадой.
К началу тысяча девятьсот первого года мне удалось собрать практически всю "старую" команду. За исключением Мухонина - его найти мне так и не удалось. В Ростове о таком никто не слышал, не отыскалось его следов и в Одессе, и в Николаеве. Не было такого человека. Впрочем, я и раньше начал подозревать, что Пётр Пантелеевич - персонаж "вымышленный". Нет, этот человек действительно существовал (где-то), знал кучу иностранных языков, и даже вполне возможно, что его и звали Петром Пантелеевичем. Но вот суперкарго Мухонина, с кучей друзей по всему свету, не было. Со мной как-то Леманн, в порыве искренности, поделился искренним удивлением от того странного факта, что "случайный собутыльник" в портовой пивнушке сделал его миллионером. Не иначе, был Петр Пантелеевич прямым потомком И. Хлестакова и предком О. Бендера - ловким мошенником, нашедшим у меня "тихое пристанище": ведь не просто так он предпочитал в России практически и не появляться.
А ведь хороший был мужик, ловкий. Вот какую афёру с американцами провернул! Если снова он мне не попадется, придется войну с японцами уже своими силами выигрывать.
Старший из братьев Рейнсдорфов, Владимир Андреевич, потихоньку организовал небольшой заводик, на котором он начал производство пушек к мониторам. Самими пушками он не заморачивался, взяв за образец легкую полевую пушку семьдесят седьмого года. Приделал к ней противооткатное устройство от новой пушки Путиловского завода (слегка его доработав) - и получил очень приличную восьмидесятисемимиллиметровую пушку (то есть трех с половиной дюймов калибром). Тяжёлую (и ствол покрепче сделал, да и откатная система добавилась), но для монитора и две тонны - немного. Даже четыре таких пушки, потому что Рудаков, увидев макет ее макет, "слегка" модернизировал башни монитора и теперь в каждую их влезало по две штуки. Легко влезало - после того как я "влез в конструирование" и предложил Рейнсдорфу поставить на ствол дульный тормоз. А "влезать" пришлось просто потому, что на испытательных стрельбах первое орудие уже вторым выстрелом просто разнесло откатник, вообще-то рассчитанный на короткоствольную трехдюймовку - а Владимир Андреевич пушку сделал "морскую", со стволом аж в четыре и три четверти метра. Он бы и длиннее сделал, но изготовленный Чаевым станок для нарезки ствола большего не позволял.
Завод был действительно небольшой, пушек он выпускал по пять, редко шесть в неделю - но и это было очень неплохо. Обуховский завод, например, пока делал меньше. Но у Рейнсдорфа было перед обуховцами огромное преимущество: стволы он изготавливал из готовых труб, которым у меня снова занялся Саша Белов. Ну и станочный парк... Владимир Андреевич, пользуясь "безлимитным финансированием", купил лучшие, по его мнению, бельгийские фрезерные и расточные станки, с которыми работа шла в несколько раз быстрее. А то, что на них теперь работали высококлассные профессионалы из Перми и Петербурга - так на моё счастье на это никто внимания не обращал. Кризис, рабочих выгоняли с заводов тысячами, и даже такие монстры как Мотовилихинский и Александровский заводы, увольнений не избежали. А с Путиловского уволили вообще почти каждого четвёртого. "Пушкарей", правда, не увольняли - начался выпуск "трехдюймовок" и им работы хватало, но Владимир Андреевич "прибрал" два десятка слесарей-"прибористов". Откатники - работа прецизионная...
Тем не менее Рейнсдорф своими изделиями был очень недоволен: по его словам ресурс у стволов был "совершенно негодным", нарезы стачивались после примерно двухсот выстрелов.
- Понимаете, Александр Владимирович, тут в стали дело. Я по сплавам не очень большой специалист, но трубы, что Белов делает, давление держат прекрасно, и из-за этого получается выделать ствол весьма тонкий и лёгкий. Если брать ту сталь, что на Путиловском на полевые пушки идет, то ствол будет как бы не впятеро тяжелее. Но вот твердости у беловской стали не хватает, при выстреле нарезы быстро стачиваются. Так что пушек наделать можно много, однако смысла нет: проще стволы сменные делать и менять на готовых орудиях. А стволов на заводе всяко более одного в сутки не выходит.
- Ну так попробуйте лейнеры ставить. Пусть Белов изготовит трубы из той стали, что на Путиловском для стволов используют.
- Лейнеры? на три с половиной дюйма? Там же точность нужна будет, если пропорционально считать, в полточки, а то и меньше...
- Думаете, точность станки не дадут?
- Станки-то дадут, а вот рабочие...
- Ну, попробовать-то можно. Хуже, как я понимаю, всяко не будет - не получится, так со сменными стволами обходиться будем. А рабочих - их всяко учить придется, нам рабочие умелые для всего нужны, не только для пушек.
- Допустим, рабочих мы и обучим. Но не будет закупать Армия со сменными стволами пушки, точно не будет!
- Ну а мы-то вроде для флота делаем? Посмотрим, а вы все же попробуйте пушку сделать с лейнером.
Пушки - это хорошо. Но меня больше беспокоило масло. Потому что хорошее масло - это хорошие деньги, причем американские. В России почему-то американские деньги котировались очень слабо, из валют народ знал в первую очередь французские франки, потом - немецкие марки, фунты английские и почему-то голландские гульдены. А с долларом народ (тот, что с деньгами) не дружил. Не то, чтобы отказывался, но большинство и курса толком не знали. А я - знал, тем более что он был довольно простой, примерно два рубля за доллар. Но знал не поэтому, а потому что для автомобилей, ручек и прочего всего Америка была самым большим и богатым рынком.
Именно на американском рынке продавалась большая часть автомобилей, и этим автомобилям масло-то и было нужно. Конечно, нефтяные масла там много кто делал, та же "Стандард Ойл". Но масло прямой перегонки (как я убедился на примере соседнего Нобелевского завода), хотя в принципе и годилось, но только уж на самом безрыбье.
Лебедева я уже тоже сманил, причем сразу после окончания им университета, и он очень серьезно занялся гидрокрекингом. А теперь заканчивал мощную установку для выработки именно машинного масла мощностью в двадцать тонн ежедневно - и масла дешевого. То есть делать она должна была больше, двадцать тонн ожидалось именно моторного масла. В принципе даже эта установка должна была с лихвой обеспечить потребности нынешнего американского рынка - вот только масло-то нужно было и довезти до него, и продать свежесозревшим автомобилистам. Потребность каждого была очень невелика, в мотор заливалось всего два литра примерно, ну и (при нынешних разъездах) хорошо если пару раз в год его менять придется. То есть нужна была "правильная" расфасовка.
Долго никто не раздумывал: жестяная литровая бутыль - самое лучшее (и самое дешевое) из того, что можно придумать. Но для изготовления таких бутылей нужна была "белая жесть" (в России не изготовлялась вообще) и олово (швы запаивать). Белую жесть у англичан купить было можно без проблем, а вот с оловом возникли трудности. И нужно-то его немного - но где взять? Разве что Индонезию идти воевать: насчет оловянных месторождений в России мне память ничего не подсказывала. Я вообще-то слышал о поселке с названием "Оловянное" где-то в Сибири, но Сибирь - большая. А народ о таком посёлке не слышал - может, его потом открыли?
Впрочем, один рудник в России был, вроде как в Иркутской губернии - но оттуда металл почти весь забирало военное ведомство. Так что пока и олово приходилось покупать, причем снова у жадных англичан - выходило даже дешевле, чем у добрых австровенгерских чехов - главных поставщиков этого металла в Россию. Потому что чехи, похоже, английское олово и перепродавали. Но дело того стоило: вроде и немного - тысяч сто долларов в год на продаже масла американцам в год. Но и сто тысяч на дороге не валяются. А ведь каждый год число машин там будет увеличиваться, так что рынок нужно захватывать так же плотно, как и автомобильный.
Я и старался. С Евгением Ивановичем после Нового года я провел две недели, пытаясь придумать как можно более "автоматическое" производство по сути дела простых консервных банок. Я там понадобился потому, что вживую видел производство этих банок (правда, семью годами позже), но как сделаны станки - не представлял даже примерно. Помнил только одну деталь: избыток олова со шва вроде как отсасывался через специальную дырочку в паяльнике. Но общими усилиями придумать машину удалось, и Евгений Иванович обещал к марту одну, а то и две машины уже сделать.
Но хотя масло моторное - тоже неплохо, все же сливочное или там подсолнечное мне нужно было гораздо больше. С подсолнухами я и в этот раз успел подсуетиться, и в этом году собирался засеять отдельное поле рядом с Калугой, на берегу Оки. Сорт мне "достался" приличный, в корзине вырастало больше чем по полтысячи семечек - и за полтора года семечек мне хватило на засев двенадцати гектаров в Ленкорани. То есть под Калугой поле будет уже гектаров шестьсот - а семечек у меня пока получалось собирать (в пересчете на гектары) тонны по две с половиной. Можно уже пробовать и масло повыжимать - хотя все равно еще семян жалко...
А насчет сливочного были планы другие - и в результате двадцать пятого января мы с Камиллой наконец отправились "в отпуск за океан". Правда, не одни - с нами в дальний путь отправилось еще три десятка молоденьких деревенских девиц. Разница была лишь в том, что мы плыли в каюте первого класса (три комнаты, ванная комната, приличный туалет), а крестьянки путешествовали во втором . Во втором, а не в третьем лишь потому, что назад бедолагам предстояло плыть буквально в хлеву, так что мы решили сначала девушек немного побаловать.
Собственно, само путешествие особо интересным не было. Поездом до Варшавы, оттуда - через Берлин и Париж - в Нант, а оттуда - всего неделя до Филадельфии. Правда, насчет этой недели нельзя сказать, что она была "совсем не интересная": все же февраль в Атлантике - сезон совершенно нескучный. И Камилла мне очень популярно объяснила, что морская болезнь при наличии определенной силы воли побеждается легко.
У меня все же опыт океанский путешествий был приличный, и я от болезни этой не страдал особо, хотя штормило весьма заметно. Камилла же предпочитала героически страдать в каюте и всякие там обеды и прочие массовые приемы пищи пропускала - легкие салатики ей в каюту и доставлялись, а иногда и поедались. Но жена сказала, что ей силу воли тратить жалко - а вот крестьянки, которым тоже полагалось четырехразовое питание (правда, в ресторане попроще), не пропустили ни одной кормежки. Как же - такие деньжищи плочены! И плевать, что не свои - раз уплочено, то надо съесть все до крошки! Вот о крестьянской силе воли мне жена и сообщила. Я поначалу не поверил, сам пошел проверять, и оказалось что да, съедают. И обратно съеденное Нептуну не возвращают ни за какие коврижки, несмотря на в общем-то бледноватый вид всей "девичьей команды" без исключений.
Больше всего меня удивило, сколько они умудряются съесть - поскольку большинство пассажиров второго класса были в отношении морской болезни солидарны с Камиллой, девицам официанты добавки не жалели и они успевали впихнуть в себя по паре порций как минимум. И я очень обеспокоился насчет того, а не будет ли девицам плохо от такого обжорства. Но крестьянки меня успокоили:
- Мотает тут сильно, это плохо. А от еды разве плохо бывает?
Шторм продолжался всю неделю, и качка подутихла лишь когда мы вошли в Делаварский залив. Поэтому девицы за последним обедом остались без добавки, но, по-моему, не особо расстроились - в них, похоже, уже больше не влезало.
В Филадельфию мы приплыли по двум причинам, и первая заключалась в том, что именно тут размещался главный американский офис "Действительно Полезных Товаров", так что было кому нас встретить и разместить. Вторая же была смешнее - французский пароход, подходящий по срокам, направлялся именно сюда - а на французском (в отличие от американского или британского) обслуга говорила на многих языках, Камилла же английского вообще не знала. Французского толком тоже, разве что её немецкий не вызывал непонимания.
Так что я весьма удивился, когда в ресторане (который мы посетили уже через два часа после прибытия - недельная "диета" жену не очень радовала) Камилла вполне разборчиво сообщила официанту, что леди желает откушать.
- Ну не рыдать же в подушку в каюте, когда делать нечего, вот я и решила заняться английским - сообщила она в ответ на мой весьма удивленный взгляд. - У них книжка была, французская, как в ресторанах с англичанами разговаривать. Так что тут я объяснить, что мне надо, уже могу. Но пока только в ресторанах.
В Филадельфии мы задержались всего лишь на полтора дня, после чего ночной поезд перенёс нас в Бостон, а после обеда все мы оказались на небольшой ферме в восьмидесяти милях от него, в графстве Вустер. Ферму еще три месяца назад отыскали по моему поручению сотрудники моей компании, причем основным критерием было знание хозяевами русского языка, так как именно здесь отечественным крестьянками предстояло обучиться уходу за американскими коровами. Я в свое время кое-что про коров успел выяснить, и именно масачусеттские голштинцы понравились мне больше всего. Янки селекционную работу вели уже почти полвека, и вели ее очень хорошо: тутошние коровки молока давали в год до пяти тысяч литров (в среднем - чуть больше четырех), почти на тысячу больше голландских предков, да и молоко было заметно жирнее, чем у европейских собратьев. Только и уход за коровами был совершенно другой.
Зак Вайнрайт, хозяин фермы, держал две дюжины коров голштинской породы, каждая из которых в день давала до пяти галлонов молока - почти по девятнадцать литров. Все молоко он сдавал на сырный завод, находящийся в городе Вустер, от фермы милях в шести, и получал за это примерно восемь-девять долларов в день. Выручка сильно зависела от жирности, а жирность - он рациона коров и ухода, так что, судя по финансовым показателям, уход за скотиной на ферме был великолепным - и, следовательно, поучиться у Зака стоило. Жена же у него, Анна, была из русской семьи, да и дети, как выяснилось, тоже русский немного знали, так что учиться русским девкам было несложно.
А чтобы процесс еще более упростить, для этих "девок" был выстроен отдельный дом и "опытная ферма" - американцы коров, конечно же, пасли, но из-за малости пастбищ у Зака большую часть времени коровы все же проводили в стойлах, а сено и силос для них закупались на стороне (в результате чистая прибыль Зака составляла долларов четыреста в год). Пока стойла этой фермы стояли пустыми, но лишь пока - без толпы помощниц Захария просто не смог бы ухаживать за дополнительной скотиной.
Должен честно признаться: коров я видел, и точно знаю, что "голштинцы" - это белые с чёрными пятнами. Все прочие "технические" детали коров мне были известны лишь из финансовых отчетов: сколько молока дали "в среднем по району", сколько получено сыра и масла... Так что к фермеру я приехал совсем не с целью "обсудить коровок". Хотя немного и с этой целью тоже - но больше показать Камилле "американскую жизнь": когда смотришь со стороны, это очень интересно. Я же быстренько обсудил с хозяином вопросы "приобретения учебного скота для опытной фермы" (коровы должны были потом отправиться в далекую Россию), затем мы съездили в Вустер, где для этих целей был открыт специальный счет в банке. Ну и пару дней просто побездельничали на природе.
Не знаю как Захария, а Анна - жена хозяина - за девиц взялась очень плотно. Уже на второй день началось обучение дойке, повергнувшее обучаемых в состояние трепетного, почти религиозного восторга: ведь дома коровка, дающая пять литров молока в сутки, шла за рекордистку, а тут даже утренняя дойка давала больше - при том, что доили коров четырежды в день. Кроме восторга был и определенный страх, ведь за час девицам нужно было подоить десять коров - ну да ничего, научатся. Трудно, тяжело - зато потом, после дойки, можно целых четыре часа отдыхать, таская корм, воду и навоз...
Двадцать третьего февраля (по "новому стилю"), мы были уже в Вашингтоне. Отдыхать на природе - хорошо, но дела есть дела. И "делом дня" была встреча с будущим американским вице-президентом Рузвельтом. Встреча, впрочем, была "полуофициальной" - все же до вступления в должность Рузвельту оставалось еще около двух недель. Так что мы пообщались в довольно тесной компании в ресторане какого-то местного отеля (очень, кстати, небольшого), и немного поговорили о перспективах развития "автомобильной промышленности" в Америке. Совершенно неофициально пообщались.
Честно говоря, сама эта встреча была организована новой американской администрацией вовсе не для меня, Мак-Кинли перед вступлением в должность встречался с крупным бизнесом, а Рузвельт - с, скажем, чуть менее крупным. Ну мои сотрудники тут лишь "уговорили устроителей добавить имя в список приглашённых" - что было все же весьма непросто, так как на встрече я был единственным иностранцем. Но "иностранцем, у которого в кармане пятьдесят миллионов долларов" (тут ребята слегка преувеличили, но лишь для пользы дела), так что определённый интерес у Рузвельта я вызвал.
Результатом переговоров стало обещание будущего президента освободить от налогов на пять лет будущие мои автозаводы в Америке, и хотелось надеяться, что про обещания он не забудет через две недели - или через полгода. Про политику я на всякий случай разговоров не заводил - а то можно в такие дебри залезть! За то очень мило поговорили о Кубе, и о роли самого Теодора в ее "освобождении". Хороший получился разговор, приятный - в "той жизни", собирая компромат, кубинскую часть биографии будущего президента изучил довольно подробно и знал, как польстить собеседнику, так что разговор можно было считать "удавшимся". Если только не обращать внимания на довольно натянутые физиономии бывших на встрече нескольких уже совсем американских бизнесменов. Впрочем, были и физиономии довольные: автомобили, хотя их пока и было не очень много, уже оживили рынок нефтепродуктов, а почти неиспользуемый ранее бензин стал давать теперь заметную прибыль.
После встречи мне пришлось еще на пару часов задержаться, но уже на совершенно деловые переговоры. Говорил я (в отдельном номере того же отеля) с представителем "Стандард Ойл", и предметом переговоров были как раз бензин и масла для автомобилей - об этой встрече тоже обусловились заранее. От янки на встрече присутствовал некий Генри Роджерс, и, хотя переговоры были весьма сложными, договориться все же удалось. Из техасской нефти получалось много весьма приличного бензина - который большей частью пока просто сжигался, и я обязался передать американцам отработанную технологию определения октанового числа, чтобы у них получалось продавать именно в соответствии с маркой: в зависимости от завода октановое число бензина у них гуляло от полусотни до семидесяти (причем чаще - ближе к нижней границе) и американский народ (запоров несколько десятков моторов) их бензину доверял слабо. А заодно - продал и лицензию на тетраэтилсвинец (точнее, на этиловую жидкость): Камилла придумала технологию ее изготовления, и всё было тут же запатентовано. Недорого продал, за два цента за баррель (тридцать восемь галлонов) готового продукта, но если копейка бережет рубль, то два цента сберегают уже сотни тысяч долларов. Не сразу, но я и не спешу...
За это на десять лет я получал исключительное право продавать свое моторное масло на их фирменных заправках - потому что свои "бензиновые магазины" я тоже продал американцам.
Вообще-то "масляный гидрокрекинг" Лебедев наладил не в Царицыне, а в Вятке, точнее в селе Усть-Чепец в двадцати верстах от города, подальше от импортных глаз. Хорошо заводик спрятал, так что версия получения моей "полусинтетики" строго из "исключительных вятских торфов" у американцев прокатила. Ну а то, что "Мустанг" с моим маслом успеет сжечь до поломки четыре тысячи галлонов бензина, а с обычным - меньше полутора, стало в переговорах вполне убедительным аргументом. Тем более, что я всерьёз рассчитывал за десять лет поставки на американский рынок минимум раз в десять и увеличить.
Пришлось, кстати, американцам пообещать и поставку совсем другого "товара". Я-то хотел нефтяникам лицензию на производство продать, но они предпочти "точную механику" получать в готовом виде. Все же нефтяники они, а не машиностроители - а речь шла о заправочных колонках. Механизм не очень сложный, хотя в какой-то степени и прецизионный: ручная помпа и счётчик расхода, показывающий и объём отпущенного, и цену. Правда, пока у меня таких колонок было сделано всего штук десять, практически "на коленке" - а Роджерс возжелал только в текущем году получить их минимум тысячу штук (а лучше - две с половиной).
После успешных переговоров мы еще денек проболтались в Вашингтоне, а затем отправились поездом на юг, в Тампу, где нас поджидал небольшой, и даже не очень новый, но уже свой пароходик "Byzantine". Столь экзотическое имя было выбрано потому, что на пароходике теперь совершенно законным образом был размешен византийский орёл, правда с подрезанным хвостом. Трехметровый "золотой" орел однозначно воспринимался всеми как русский (а русский как раз дозволялось "демонстрировать" лишь членам царской семьи), но на всех мне было плевать. Суденышко было неспешным, так что до цели путешествия мы добирались еще два дня, благо погода в Мексиканском заливе была совсем не штормовая. И первого марта "Византия" пришвартовалась, наконец, в Гаване.