Часть 1.

Пролог.

- Расскажу-тко я тебе, сынку, про войну!

Старый дед Игнат, кряхтя, начинает елозить тощим задом на широкой колоде, которую он облюбовал заместо стула. Ванятка, четырёх без малого годков от роду, покорно замирает. И-эх! Сейчас бы драпануть от деда, да схорониться где-нибудь в лопухах, пока не пройдёт приступ красноречия, да поздно. Старик уже выцепил слезящимся на ярком солнце взглядом внука, и строго уставился на него выцветшими серыми зрачками.

Страшен дед! Особенно страшна рука его, до запястья расщепленная неприятельским клинком, а от того похожая на клешню рака. Такая же острая и зеленоватая. Не приведи Господь, сомкнётся на тебе, да как поташшит, у-у-у! Лучше уж переждать. Тем более что деда надолго не хватает. Шутка ли - ещё при Минихе воевал, да туркам на Перекопе козью морду показывал. А потом, как стал к батальной повинности непригоден, списан был в деревеньку родную с наградой царской - аж целый целковый получил. И то - не по уставу, а по доброте душевной отца-командира. Да и куда ж дальше воевать-то в сорок пять лет-то? Старик, дряхлый старик. Такому место на печи греться, да внуков сказками баловать. Если, конечно, детьми успел обзавестись, пока лоб не забрили.

А сейчас, в свои пятьдесят, и вовсе дед сдал. Только и хватает его, чтобы выползти на улицу перед хатой, да погреть старые раны. Ну, иногда и внучат побаловать сказкой батальной, сказкой страшной. Только внучата уже наизусть выучили дедовы рассказки, и всё норовят удрать куда подальше. Но дед, если что, не обижается. Может и молча посидеть, вспоминая дни лихие, молодые. Когда с безумным взглядом, раззявленным в яростном крике ртом, потрескавшимися, чёрными от пороховой гари губами: "Ур-р-а-ааа!". И вперёд. Куда, зачем? А вон, впереди - красные шапки. Визжат, как поросята, нехристи турецкие, что-то по-своему. Бей, коли, руби, всё одно, вражья кровь!

Под лихие воспоминания дед тихонько задрёмывает, продолжая беззвучно шевелить губами. Вот и всё. Ванятка тихонько отползает, пятясь задом, пока белобрысая макушка не теряется в бушующей зелени огорода. А теперь можно и стрекача задать! Ведь столько дел вокруг у любого мальчишки, и так велик мир, когда вся жизнь впереди!

* * *

- Да спустись ты уже на землю, Степан! - раздражённый голос императрицы вернул меня к действительности. Продолжая сжимать в руке грозное послание, я ещё раз обвёл взглядом присутствующих.

- Но как же так? Как успели-то? - сумел я выдавить из себя единственную нестыковку, что сразу бросалась в глаза.

- А он и в самом деле, не так глуп, - Екатерина усмехнулась. - Суть уловил. Думается нам, что Фридрих, друг твой закадычный, взял на себя смелость выступить от имени остальных монархов. И бумага сия, кстати, дай-ка её сюда, заготовлена была как раз на случай провала твоего похищения. И, ежели это так, то кое-кто в Эвропах будет весьма недоволен такому самоуправству. Выдавать тебя никто, понятно, не собирается. Но настало время тебе, Степан, подумать. Крепко подумать. И если есть что-то, что может помочь нам в войне грядущей, то самое время это предъявить. Ибо, до весны хоть и далеко, но Ироду и в самом деле времени хватит, чтобы коалицию создать. А против такого эвро-союза мы пока бессильны.

Глава 1.

Я сидел у окна и бессмысленно пялился сквозь вполне прозрачное, по меркам восемнадцатого века, стекло. За окном опять дождило. Нева, подёрнутая мелкой рябью, угрюмо ворочалась в своём каменном ложе. На противоположном берегу почти ничего не было видно. Только Петропавловский шпиль пробивался сквозь мелкую водяную взвесь, заполнившую всё свободное пространство снаружи.

Какая-то неправильность не давала мне покоя в последний час, с тех пор, как я в прострации вышел из кабинета и удалился в свою скромную по дворцовым меркам обитель. Что-то явно было не так, а я всё не мог понять, где именно. Нет, с "ультиматумом" Фридриха всё понятно. Да и Екатерина подтвердила моё спонтанное предположение. А больше никто ни слова и не произнёс. По крайней мере, я такого не запомнил. Что же, что же не давало мне покоя, назойливо, как запоздавшая пчела, жужжа возле уха?

Ирод успеет создать коалицию? Нет. Близко, но не то.

Недовольство опережающей инициативой Пруссии?.. Может быть. Но я не политик, поэтому данная информация мне мало чем поможет.

До весны далеко... и что? Так, стоп, вот оно! Что мешает пруссакам напасть прямо сейчас? Мы же явно не готовы к такому повороту. То есть, всего военно-политического расклада я не знаю, но, судя по всему, никто не в восторге от перспективы воевать вот прямо немедленно. А почему?

Как-то неожиданно в голову нахлынули воспоминания о другой войне. Наполеон. Попёрся в Россию, да не рассчитал, что компания затянется до зимы. Да что там - Наполеон? Даже урод Шикльгрубер в середине прошлого века собирался проскакать по СССР в режиме блицкрига. И тоже получил знатную втыковину от матушки-зимы русской.

Короче, я не понял, они тут что, зимой не воюют вовсе? На этом мои военно-исторические познания заканчивались от слова "совсем". Ещё до конца не осознавая, что мне это даёт, я, стараясь не упустить ускользающую идею, с трудом, как столетний дед, поднялся, и пошёл искать Потёмкина, поскольку обратиться за консультацией к кому-нибудь ещё пока не решался.

- Да ты, брат, сбрендил совсем! - вердикт Потёмкина был однозначен, подтверждая мои недавние предположения. - Я понимаю ещё, если что-то не так пошло, и не успели на зимние квартиры армию воротить. Но чтоб так, по собственной воле? Это ж только людишек погробить ещё даже в бой не вступая.

- Ну почему?! - я всё же решил добиться истины, понимая, что если не смогу переубедить даже Грица, то двигаться выше вообще бессмысленно. - Да, согласен, условия сейчас совсем не те, что в двадцать первом веке, но ведь и у вас жизнь зимой не замирает? Или я ошибаюсь, и все по хатам сидят, печку топят да сухари грызут?

- Нет, конечно, - малость поостыл Григорий. - Не медведи, чай, по берлогам лапу сосать. Но...

- А раз не медведи, - бесцеремонно перебил я приятеля, - тогда слушай сюда...

Через полчаса мне всё же удалось сменить градус настроения Потёмкина с полного неприятия до задумчивого скепсиса. А заодно и отточил на его тушке доводы, которыми собирался убеждать вышестоящих товарищей.

С моей точки зрения всё выходило очень даже неплохо. Понятно, что застань зима армию на марше после летней кампании, ничего хорошего из этого не получится. А если войско выступает уже готовое к снегам и морозам? Что - валенок и тулупов в стране не хватает? Да ни в жисть не поверю. Или обозные телеги с колёс на полозья сложно переставить? Кстати по поводу обоза: с провиантом всяко проще будет, если вокруг тебя естественный холодильник.

И ещё. Если всё организовать правильно, то есть шанс пусть и не застать неприятеля врасплох, то, по крайней мере, не дать ему времени на основательную подготовку. Тем более, если даже свои не верят в возможность зимней кампании, то и чужие не сразу прочухаются. Пока до них дойдёт, что это не глупая шутка, а самая, что ни на есть правда, пока бросятся армию в боеготовность приводить, а мы уже тут как тут.

- Ага-ага, "тут как тут"! - передразнил меня Гриц. - Фридрих, как только объявление войны получит, сразу войска кинется поднимать. А нам ещё по снегам тащиться. Вот и получится - подходим мы к пруссакам все измочаленные переходом, а они тут свеженькие да бодренькие, только вчера от своих фрау и тёплых печек.

- Стоп, Гриш! Вот тут не понял, - бесцеремонно прервал я Потёмкина. - А за каким лешим нам войну-то официально объявлять?

Сказал, и сам осёкся. На его лице нарисовалась такая гамма эмоций, как будто я предложил посреди ночи ворваться в покои самой Екатерины, и заявить, что мы просто пришли попить кофейку. Пришлось срочно поправляться:

- Нет, ну войну-то объявим, как положено. Но кто мешает это сделать тогда, когда армия будет стоять на границе с супостатом. И вообще! - вконец разозлился я. - Хватит смотреть на меня как сторож на воришку! Вон, та же немчура на нас через двести лет нападёт и вовсе без объявления войны. И ничего, даже не почешутся.

Уф! Вроде уболтал. Желание начистить мою физиономию у Грица явно поугасло. Но и энтузиазма от таких планов тоже не особо прибавилось.

- Ладно, - наконец резюмировал он, - это всё одно не мне решать, а сам знаешь кому. Я тебе только один совет дать могу: напиши-ка ты всё на бумаге. Екатерина Алексеевна любит новые предложения неспешно изучить, в одиночестве. А если вот так ей всё сразу вывалить, то однозначно от ворот поворот получишь.

Короче, поговорили. Н-да, если уж Потёмкин мне такую отповедь устроил, то что же дальше будет? Тем не менее, я всё же прислушался к совету приятеля, и решил действительно написать. Для императрицы. А пока она будет этот документ изучать, попробую обработать Орлова. Если он идею поддержит, то Екатерину в разы проще убедить будет. А справиться с Орловым мне Потёмкин поможет.

Хм, я почувствовал, как улыбка растягивает рот "до ушей". Ай да я! Уже многоходовые комбинации при дворе начал планировать. Тот ещё интриган из меня растёт.

Интриган, может, и растёт, а вот политик - не очень. Провозившись до полуночи, я так и не смог сочинить документ, который удовлетворял хотя бы моим собственным требованиям. Нет, сама суть идеи зимней кампании вполне себе хорошо ложилась на бумагу... только с точки зрения меня. А уж про "напасть без объявления" вообще молчу. В конце концов, решив, что меня никто не гонит, я со злостью затушил свечи и отправился на боковую.

Уж не знаю: правда ли, что Дмитрию Ивановичу приснилась периодическая система элементов, но моё решение проблемы мне не столько приснилось, сколько разбудило. Я аж подскочил на кровати. На самом деле - это ж даже не я сам придумал. Есть человек - есть проблема. А нет его, то и проблема как бы сама собой рассасывается. Понятно, что в оригинале эта фраза звучит зловеще для адресата. Но я-то не собираюсь голову в петлю совать в угоду буржуям забугорным. А вот скрыться на время, чтобы международная политика успокоилась, это вполне нормально.

Судя по всему, поспать удалось не больше пары часов, но сон как рукой сняло. Настолько мне понравилась мысль об исчезновении. Я сгоряча чуть было тут же не приступил к её осуществлению. А что? В этом времени я уже достаточно освоился, ляпов больших не допущу. Денег, спасибо Екатерине, у меня достаточно, чтобы не то, что несколько месяцев, а несколько лет не бедствовать. Вот как сейчас уйду неожиданно! Что там с погодой? Дождя не намечается? Н-да...

"Что такое осень - это ветер

Вновь играет рваными цепями..."

Спасибо питерской осени. Первый порыв она мне быстро остудила. Небо под ногами пока не плакало, насколько я разглядел из окна, но ветрило так, что, кажется, на самом деле тяжёлые железные цепи погромыхивали в промозглой тьме. Даже сквозь стекло проникало ощущение стылой ночи, вызывая дрожь и мурашки по коже. Я уселся на кровати, обложившись всем согревающим, до чего только смог дотянуться. Ладно, согласен. Прямо сейчас уходить не стоит, но и отказываться от этого тоже нельзя. Тем более, что в голове начали всплывать очередные контрдоводы.

Например, такой: если никто не будет знать о том, что я ушёл добровольно, то все опять подумают на похищение. Снова введут план-перехват, поднимут на уши всю округу. И если, а скорее не "если", а "когда" меня поймают, то ничего хорошего мне не светит. Екатерина в сердцах может и в Петропавловку упечь. Пусть со всеми доступными удобствами, но под замком. Что б уж наверняка под присмотром был.

Или вот ещё. Как бы ни была допотопна здесь система идентификации человека, но тезис о безбумажной букашке никто не отменял. Более того, в моё время гораздо проще было выкрутиться, не имей человек с собой паспорта. Здесь же на какое-то время может спасти одежда, подкреплённая соответствующим положением. Только и последствия провала маскировки будут гораздо более печальными. А у меня никакого "тугамента" нет, и не предвидится.

И последний довод из значительных, так как незначительных ещё кучу можно напридумывать. Пускаться в путь одному, значит многократно увеличивать риск дорожных неприятностей. Нужен попутчик. Тот же Потёмкин был бы замечательным вариантом. Хотя, нет. Кривлю душой. Конечно же мне больше всего хотелось бы ещё разок попутешествовать вместе с Машкой. И пусть физиономия сразу запылала, выдавая истинные причины такого желания... всё равно! Это было бы здорово! И она наверняка согласилась бы. Вот только... только было бы самым настоящим свинством с моей стороны тащить девчонку за собой в осеннюю слякоть, неизвестность и прочие неприятности. Так что остаётся только Гриц...

Всё понятно. Идея хорошая, но с кондачка не бросишься реализовывать. Вздохнув, я прибавил света на пару свечей и вновь склонился над чистым листом. Сон так и не вернулся, так хоть попробую ещё раз изложить свои предложения на бумаге.

* * *

- Всё, Гриш, не могу больше! - я раздражённо поднялся, пытаясь отряхнуть с колен налипший лесной мусор напополам с мокрым песком. - Ну его к лешему, этот костёр!

Потёмкин только фыркнул, не отрываясь от своего занятия - сооружения временного укрытия на случай усиления непогоды. Его работа продвигалась не в пример успешнее моей. Мгновенный укол совести заставил меня вернуться к безнадёжному противостоянию с мокрым хворостом, не дававшим ничего похожего на живительное пламя. Максимум, чего мне удалось добиться, это безнадёжно тлеющих веточек, тут же затухающих, едва я переставал дуть. Зато едкого влажного дыма получалось вполне достаточно, чтобы резало до слёз глаза и свербело в носу, вызывая приступы чихания.

В довершение всего, мелкая водяная взвесь сконденсировалась в моросящий дождик, который собирался на поредевших листьях в огромные капли, так и норовящие упасть прямо за шиворот. Бр-р! Остатки серых октябрьских сумерек ещё тлели, но чувствовалось, что скоро окончательно стемнеет, и нам станет совсем уж несладко.

Хоть мы и двигались постоянно на юг, но всё же между Питером и родной для Грица Смоленщиной не такое уж большое расстояние, чтобы почувствовать разницу в перемене климата.

Вообще-то мы ни разу не планировали ночевать в лесу или чистом поле. И до сих пор нам это вполне удавалось. До сегодняшнего дня. Сегодня же незадолго до полудня Аурум потерял подкову, что сразу же отразилось на скорости передвижения. И, как это всегда бывает в таких случаях, сработал закон подлости. На всём перегоне нам не встретилось не то, что деревни, даже одинокий хутор ни мелькнул среди сжатых нив и прозрачных перелесков. Так что ни попроситься на ночлег, ни найти кузнеца было негде.

Когда стало понятно, что до конца светлого времени осталось всего ничего, мы коллегиально решили останавливаться на ночлег. Да, будет обидно, если с утра обнаружится, что мы не доехали до цивилизации буквально одного-двух километров. Но лучше потратить оставшееся время на сооружение хоть какого-то укрытия, чем потом, ближе к полуночи, остаться даже без жалкого навеса-палатки, хоть немного защищающего от дождя и ветра.

Гриц наконец-то управился со своим делом, после чего решительно оттеснил меня от костра. Очень скоро первые языки пламени осветили небольшой участок леса вокруг, сгущая темноту и подогревая мой комплекс неполноценности. Ну и пусть! Никогда не мечтал быть скаутом.

- Да ладно тебе дуться-то! - добродушно подначил Гришка, закончив с делами и водрузив напоследок котелок над огнём. - Я, почитай, всё детство с дворней провёл, как Машка твоя. Так что привычный. А ещё любил на дереве сидеть. Бывало меня кличут-кличут... А я молчком. Сижу на верхушке в ветках и смотрю, как меня ищут. Забавно было...

- Я и не дуюсь вовсе, - на самом деле, я действительно не ощущал никакой обиды. - Вот думаю, не заболеть бы после такой ночёвки. Это вы тут привычные. А мы, в моём времени изнеженные все. Летом ещё куда ни шло в чистом поле заночевать. А в такую погоду, или же, ещё хуже зимой... это только единицы могут, и то, не по своей нужде. Военные, например, или исследователи. Спортсмены ещё.

- Спортсмены? - Гриц переспросил, явно нехнакомый с этим словом.

- Ага. Это... как тебе объяснить. Вот у греков древних состязания были. В курсе?

- А! Олимпионики что ли? Атлеты?

- Ну, что-то в этом роде.

- Постой, - в явном недоумении переспросил Потёмкин, - а они-то что в лесу забыли?

Пришлось просвещать приятеля на предмет спортивной жизни двадцать первого столетия. Но, оно, может, и хорошо. За разговором время незаметно пролетело. Но, всё же, укладываясь спать, я понял, что ночка будет ещё та. Как только я перестал двигаться, как почувствовал, что влажный холод коварно пробирается под одежду, заставляя тело дрожать, а зубы выбивать мелкую дробь. Чтобы хоть как-то отвлечься, а начал анализировать последние события, пытаясь понять - ничего ли я не упустил.

Вроде бы всё прозрачно. Хотя... как-то уж больно легко удалось осуществить мой план якобы исчезновения. Очень сильно подозреваю, что Потёмкин, как только я выложил ему свою идею, побежал сдавать меня императрице. Мне-то он об этом не докладывал. Официально Екатерина должна была узнать обо всём только после моего отбытия. Но, думается, узнала гораздо раньше.

Да что там говорить. Я же не просто так ехал абы куда. Нет. Гриц буквально на следующий день притащил бумагу от академии наук (читай - от Ломоносова), в которой русским по белому было написано, что я, в сопровождении Потёмкина направляюсь в экспедицию с целью изучения нравов и быта Российской глубинки. Этакий Шурик из "Кавказской пленницы". Только на Кавказ я ни разу не собирался.

Ещё думается, что Екатерина вздохнула с облегчением, когда с неё свалилась головная боль в моём лице. А что? Всё что мог, я уже выложил. Гриц за мной присмотрит. Если что, то и прикопает где-нибудь в лесу, чтобы врагам не достался.

Хм. Так до паранойи недалеко. Я заметил, что машинально отодвинулся от мирно посапывающего приятеля. Не-не-не. Всё будет хорошо, как заявляет Русское радио.

Какие невесёлые мысли не одолевали меня, но усталость брала своё. Я уже начал задрёмывать, как вдруг мне показалось, что к месту нашего бивуака приближается какой-то транспорт. Вообще-то ничего удивительного. От дороги мы не особо удалялись. А судя по тому, что звук быстро нарастал, гости были уже достаточно близко. Пока я раздумывал: стоит ли мне вылезти, с целью познакомиться, а может и присоседиться к проезжающим, всё решилось без моего участия. Не знаю, пьян был кучер, заснул, или же не разобрал дороги в потёмках, но карета, почему-то свернув с колеи, прошла прямо по нашей палатке. Слава Богу, лошадиные копыта протопали мимо. А вот колесо прокатилось, заалев Грица. В тот же миг мы заорали. Потёмкин спросонья, а я вторил ему, вставляя весь лексикон, которым так богат русский язык. Карета остановилась, и мы пулей выскочили наружу, грозя незадачливым ездокам всеми возможными карами.

А дальше всё понеслось в какой-то сумасшедшей гонке. Нас моментально оттеснили от кареты невесть откуда взявшиеся верховые хлопцы, тут же профессионально взявшие нас в кольцо. В тусклом свете луны, еле пробивавшемся сквозь рваное марево облаков, окружившие нас воины казались сказочными исполинами. Сабли наготове, выражения лиц не разглядеть, теряются в темноте. Только лошадиные морды, похрапывают, после неожиданного рывка.

Краем глаза я заметил, что мой приятель припадает на правую ногу. Всё же задело его колесом. Мы одеты - кто ж будет раздеваться в такую погоду, а вот из оружия, что у него, что у меня, только кулаки. Не успели в суматохе схватить. Да и толку от меня с этим оружием. Вот, кстати. А не попросить ли кого-нибудь на досуге позаниматься со мной в этом плане? Хм... если он будет досуг-то. Что-то мне подсказывает, что противник настроен решительно.

Гриц, хроманув, прижался спиной к моей спине. Окружившие нас даже не шелохнулись. И тишина. Чего ждут-то?

- Что тут у вас? - голос молодой, звонкий, я бы даже сказал, что пацанский. От кареты явно кто-то приближался. - А ну-ка, свет!

Приказ был исполнен практически моментально, насколько это вообще возможно. Через несколько секунд кто-то невидимый запалил три факела, которые подхватили всадники. Рыжий с красниной мятущийся свет осветил чубатые головы, засверкали зловеще, по-кошачьи конские глаза. Хоть вояки и были одеты по погоде, то есть никаких вышиванок и шаровар не наблюдалось, но в голове сразу же почему-то всплыла единственная мысль: казаки... запорожцы. Памятуя о последних событиях в моём времени, я непроизвольно поёжился.

В то же время хозяина повелительного голоса так и не было видно. Но слышно.

- Осип. Да ты никак заснул на облучке? - в ответ послышалось неразборчивое раскаянное бормотание. - Ладно, с тобой потом. А здесь кто? Расступись-ка, братцы.

Всадники образовали проход, и в круг вошёл очень молодой парень. Да что там - просто пацан. Явно моложе меня, но... аристократ. Это читалось во всём. В одежде, взгляде, походке. Мне в Питере довелось пару раз столкнуться с цесаревичем Павлом, но даже он смотрелся попроще. Хотя, с другой стороны, Павлу всего-то было лет десять. А этот явно старше. Годиков на тринадцать-четырнадцать тянет. Стоит, внимательно нас рассматривает. Оценивает.

Потёмкин, почувствовав, что нас вот прям сейчас убивать не собираются, отлип от моей спины и повернулся лицом к незнакомцу. А тот неожиданно ткнул пальцем в Грица и заявил:

- А я тебя знаю. Ты - Потёмкин. Из рейтар, но при дворе постоянно бываешь.

Тут уж и Григорий внимательно всмотрелся. Я тоже разглядывал незнакомца. Светловолосый, но с густыми тёмными бровями. Прямой нос, длинное, но не "лошадиное" лицо. Приятель поклонился. С уважением, но без особого подобострастия. Я же спину гнуть не стал. Раз из Питера, значит не враг, а перед незнакомыми хлыщами, а то и мажорами, выделываться не буду.

- Так и есть, Алексей Кириллович, - подтвердил между тем Гриц. - Потёмкин я. А со мной Тимошкин Степан. Человек учёный. От академии в экспедицию отправлен.

Мальчишка удостоил меня мимолётного взгляда. Я всё же решил на всякий случай тоже поклониться. А то мало ли? Но он уже вновь смотрел на Григория, видимо сочтя меня мелкой сошкой, не заслуживающей внимания.

- Сильно вас задело?

- Да, пустяк, - отмахнулся Потёмкин. - Бывало хуже.

Тем не менее, как только он, в доказательство своих слов попытался переступить с ноги на ногу, его лицо против воли исказилось гримасой, а сквозь зубы просипел сдавливаемый возглас боли.

- Вижу я, каков пустяк, - отреагировал Алексей. - Всё ясно. Встаём здесь. Мой медик тебя осмотрит.

Этих слов оказалось достаточно, чтобы вновь вспыхнула суета. Правда, в этот раз уже не воинственная. Круг конвоиров как по волшебству распался. Чётко и слаженно казаки начали разбивать стоянку. Я заметил, что накормив своих лошадей, добрые руки сыпанули и нашим по порции зерна. Улучив момент, поинтересовался вполголоса у Потёмкина о личности неожиданного знакомца.

У! - тихонько ответил тот. - Это Алексей Разумовский. Старший сын гетмана Украины. Батька-то их от сохи пошёл, а этот, гляди, уже как принц путешествует. При медикусе. Мож и кузнеца за собой возит?

Гриц хотел ещё что-то добавить, но тут его позвали на осмотр, я же остался один. От нечего делать, я подошел к нашим конякам. Аурум, довольно похрустывая неожиданным угощением, протянул морду, фыркнув мне в ухо что-то своё, лично-лошадиное. Скорее всего, жаловался на то, что до сих пор не может нормально передвигаться, лишённый подковы. Я погладил его по морде, утешая, краем глаза наблюдая за свитой Разумовского. Те, судя по всему, действительно были козаками. Уж украинцами - это сто процентов. Радуясь неожиданному привалу, они споро разложили несколько костерков, разложили снедь. Шаблон не разрушался. Среди прочего преобладало сало. Нет, конечно, присутствовал и хлеб и много чего ещё. Даже, неожиданно, я разглядел редкую пока ещё в России картошку. В мундирах.

Я, питавшийся в последнее время хоть и сытно, но, в основном, в сухомятку, сглотнул набежавшую слюну. Видимо мой голодный взгляд взгляд не остался без внимания, так как один из запорожцев, мощный дядька лет сорока, сказал, обращаясь ко мне:

- Ну-ка, сынку, не стий стовпом, дывлячысь, як инши себе годують. Не-то, не ривна годына коняку свого объешь. Сидай з намы, спробуй, що Бог послав.

Пока мой разум пробирался сквозь дебри близкой, но не совсем понятной мовы, козак недвусмысленным жестом показал на место у импровизированного стола. Добродушный смех его товарищей заставил меня отбросить всякие сомнения и присоединиться к пиршеству.

Поначалу всё было просто изумительно. Воины, утоляя первый голод, ели молча, и с расспросами не лезли. Беда пришла, откуда не ждали. Один из козаков, сунул мне в руку довольно порядочную чарку, на две трети наполненную питьём. Я даже нисколько не насторожился, потому что запорожцы хлебали пойло как воду. Вот и мне подумалось, что это она и есть. Вода. Так что, дождавшись, пока мужики разом поднимут сосуды, я щедро отхлебнул из своего.

Нет, дыханье не перехватило, но горло и пищевод тут же запылали горючим огнём. Поделом мне. Где сало, там и горилка должна присутствовать. Стараясь заглушить жжение, я схватил первое, что попалось под руку, и набил рот.

Скорее всего, ошибка была в том, что я мужественно сдержал негативную реакцию. Если бы я закашлялся, хотя бы, то можно было бы потом отговориться: ну не пил никогда, так и начинать нечего. Я поставил чарку, чтобы наткнуться на осуждающие взгляды сотрапезников.

- Негоже так, хлопец. Чи образили мы тебе? Уваж вже нас, выпий до дна.

Не желая обидеть гостеприимных хозяев, но при этом понимая, что тут мне конец и настанет, я, оценив объём оставшейся жидкости в полстакана, задержал дыхание, зажмурился, и залпом выхлебал всё содержимое.

- Це добре, - похвалил меня тот дядька, что начал разговор. - Останни можеш не пыты, але мае одну, щоб уважыты.

Я только кивнул в ответ, не в силах вымолвить ни слова. В первую очередь потому, что с прожорливостью саранчи начал закидывать в себя весь провиант, до которого мог дотянуться. Запорожцы, видя такую картину, начали подшучивать надо мной. Правда беззлобно.

А дальше словно какая-то дымна вдруг пеленой окутала моё сознание. Стало тепло и уютно, несмотря на сырость м мрак вокруг. Огонь костра горел, казалось прямо перед глазами, ни капельки не обжигая. Сколько времени прошло, я даже не представляю. В конце концов, насытившиеся казаки затянули песню. Один запевал короткий куплет, а постоянно повторяющийся припев подхватывали все без исключения.

Служыв козак у вийску,

Мав рокив з двадцять тры,

Любыв вин дивчиноньку

И з сиром пырогы.

Гэй, чула, чула, чула,

Гэй, чула, чула ты,
Любыв вин дивчиноньку

И з сиром пырогы.

Ишов козак до миста
Пийшов через горбы,
Зустрив козак дивчину,
Що несла пырогы.

Куплеты чередовались с припевами, повествуя о том, как парочка уединилась в лесу, а тут нагрянули враги, похитив у незадачливого вояки и дивчину, и горячо любимую им выпечку. Финал былины терялся в бесконечности, поэтому я перестал следить за сюжетом. Мне почему-то представилось, что на месте непутёвого козаченьки оказался я, и это у меня уводят злыдни из-под носа мою Машку. Стало очень грустно. Аж слёзы потекли. Но, когда я попытался поделиться своей печалью с запорожцами, то осознал, что язык почему-то совершенно не слушается. Как, собственно, и ноги. И руки. Стало ещё грустнее. Мне оставалось только сидеть и слушать козаков, чья непонятная мова с каждым словом становилась всё вразумительнее и понятнее.

А потом... не помню, что было потом. Следующим кадром перед глазами встала яркая пронизывающая синь осеннего неба.