Лучанинов Александр Сергеевич : другие произведения.

История Палача

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Обычный сын фермера, живущий в изолированной деревне, окруженной горными хребтами, находит в местной речушке тело.


   Убийца в реке Рубица
   Бака разбудил мамин кашель. Такое случалось почти каждое утро. Гулкие "КХМ-КХМ" продолжали преследовать его изо дня в день, эхом совести раздаваясь в голове. Нельзя сказать, что он не пытался, нет, он сделал все что было в его силах, даже больше, но совесть невозможно уговорить или задобрить. Если она продолжает колоть тебя, значит ты того точно заслуживаешь.
   Бак потер потными ладонями глаза и сел на кровати. Солнце еще не взошло, но на улице уже было достаточно светло, чтобы не зажигать свечу. Через окно было видно, как петух нехотя взбирается на забор и нахохливается. Бак зажмурился, пережидая пока, рвущий утреннюю тишину, петушиный вопль не стихнет, затем опустил босые ноги на холодный пол и поджал пальцы.
   Первый приступ мокрого, липкого словно мед кашля приключился с Алой прошлой осенью, в сарае. Она собиралась покормить птицу и согнулась, чтобы дотянуться до мешка с зерном, лежавшего в дальнем углу, возле дров, как вдруг с ее горлом что-то случилось. В один миг его стенки будто склеились вместе и воздух перестал свободно проходить. Грудь тут-же сдавило кольцом боли, в глазах потемнело, а голову окатило волной паники. Схватившись руками за горло, она беспомощно сползла вдоль стены на дрова и закашлялась так громко, что Баку и его отцу, работавшим в поле, показалось, будто она была прямо у них за спинами.
   Первый приступ - самый пугающий. Ты не знаешь, как быть, что делать. Просто мечешься из стороны в сторону, паникуя и постоянно повторяя: "Что с тобой? Что с тобой?", а человек, тем временем, постепенно синеет. Но чем дольше длиться болезнь, тем привычнее становятся ее симптомы. Они вклиниваются в обычный распорядок дня, немного смещая уже устоявшиеся нормы и вот, ты сам того не замечая, перестаешь обращать на них внимание, а иногда даже раздражаешься, в очередной раз отвлекаясь от своих дел на опостылевшее "КХМ-КХМ". Жестоко ли это по отношению к больному? Ну уж явно не к лучшему.
   Бак прошлепал вдоль стены к старинному резному шкафу, который когда-то очень давно смастерил его прадед, и, отворив дверцу, достал с нижней полки непонятный предмет. Его поверхность была черной и отполированной так идеально, что на первый взгляд казалось, будто это какое-то удивительное стекло, но это было вовсе не оно. Бак знал, что ни один, даже самый искусный стеклодув на западном берегу не смог бы сотворить подобное чудо.
   Жители долины Двух Хребтов всегда славились своим исключительным здоровьем. Даже в самые холодные зимы сложно было найти хотя бы одного больного, не говоря уже об эпидемиях, которые частенько бушевали в больших городах. А потому, известия о кашляющей жене фермера Рака быстро разнеслись по долине. Все, кому была не безразлична жизнь общины, или же кому нечем было заняться, по старому обычаю поддержали больную, отправившись в горы, на поиски лечебных трав и кореньев. Бак, естественно, отправился с ними.
   Сказать, что тот год был неурожайным - не сказать ничего. Горы в очередной раз показали свою жадность, приютив на голых уступах лишь мох и лишайники, совершенно бесполезные для врачевания.
   Шли дни, Ала продолжала кашлять, ее приступы с каждым разом становились все дольше и интенсивнее. Осень закончилась, на ее смену пришла зима, принеся с собой сильные ветра и непогоду. Один за другим, жители долины отказывались от походов в горы, оставались дома, не желая рисковать жизнью ради призрачной надежды на исцеление, но только не Бак. Не важно, бушует ли за окном штормовой ветер, метет ли метель, упертый сын Рака каждое утро просыпался под уже раздражавшее его "КХМ-КХМ", завтракал, одевался потеплее и уходил из дома на поиски спасительных трав.
   Бак посмотрел на свое искаженное отражение, дрожавшее на поверхности черного, гладкого, словно тихое ночное озеро, металла и нахмурился. Его лицо износилось за зиму. Щеки и глаза впали, кожа на скулах и носу от ветров и морозов потемнела, а на губе после неудачного падения остался короткий шрам, словно от драки в пивной. В их деревне с зеркалами туго, далеко не каждый фермер может себе позволить подобную роскошь, уж точно не они с отцом, а потому, такие разительные перемены задели в душе Бака тонкую струну ностальгии.
   Как только сошел снег, Ала умерла. В обед она встала с кровати, что для нее было настоящим подвигом, ведь последний месяц она только и делала, что лежала, нехотя ела и кашляла. Увидев бредущую по коридору маму, Бак слегка вздрогнул, то ли от неожиданности, то ли от яркой вспышки, которой загорелась в его сердце надежда. Он тут же попытался обнять ее, решив, что маме, наконец, стало лучше, но она оттолкнула его. Толчок был резким, грубым, как толкают незнакомца в давке на рыночной площади.
   Ала отвергла сына и побрела на улицу. Хоть глаза ее и были широко открыты, казалось будто она все еще спит, будто видит яркий сон про дальние страны и в этом сне путешествует по ним. Выйдя на крыльцо, она ступила босыми ногами прямо в весеннюю грязь, запрокинула голову к небу и с ужасным хрипом втянула воздух, но ее последний вдох быстро сошел на нет. Она упала на землю и больше никогда не поднималась.
   Баку временами снились ее зеленые глаза, бездумно смотрящие в никуда, пока ночная рубашка постепенно погружается в грязь. Это были одни из тех кошмаров, в которых ему ничего не угрожало, но он все равно боялся, боялся, что эти глаза, вдруг, взглянут на него и заберут с собой, в мир мертвых, в бесконечную тьму и холод, ведь он не смог найти лекарство, подвел семью и теперь обречен нести на себе эту ношу до самой смерти.
   В то утро, когда Ала умерла, семья фермера Рака неофициально распалась. Отец с сыном продолжали жить в одном доме, есть за одним столом и работать в одном поле, но были друг-другу словно чужие. Каждый из них винил себя в произошедшем. Им обоим думалось одно и то же, им казалось, что они сделали недостаточно, но справлялись они с этой мыслью по-разному.
   Днями Рак хранил молчание и со стороны казался несломленным кремнем. Он продолжал жить, будто по инерции занимаясь фермерской рутиной, но по ночам, оставаясь в одиночестве, в кровати, которая все еще пахла супругой, он плакал.
   Бак же пошел по более рациональному пути. В те дни, когда на поле было нечем заняться, он снова отправлялся в горы. Бак хотел, наконец, найти нужные растения, сделать запас на будущее. Ведь если заболела мать, то не долог тот час, когда он снова услышит "КХМ-КХМ" из спальни за стеной, вот только кашлять будет отец.
   Именно тогда это и произошло, во время одной из травяных вылазок (так он про себя называл свои походы). Взбираясь по склону Южного хребта, Бак неудачно поставил ногу, камень под ней обрушился вместе с землей, и он сорвался вниз. Падение показалось ему вечностью и это понятно, ведь пролетел он не меньше двадцати локтей. Сделав в воздухе полный оборот, он успел только разглядеть угловатую скалу, выпиравшую из земли, а затем что-то громко хрустнуло и мир вокруг схлопнулся.
   Придя в себя, Бак обнаружил, что лежит на кровати. Она была мягкой, и будто сама подстраивалась под его, болевшую от удара, спину. Над головой, в ровном и белом, словно свежевыпавший снег, потолке зияла дыра, а сквозь дыру светило солнце.
   Бак встал и осмотрелся. Необычное помещение, в которое его угораздило провалиться, в общих чертах напоминало ему его собственный дом. Дверь, стены, кровать с тумбочкой, какой-то шкаф. Но даже полумрак, скрывавший подробности, не мог сгладить ощущение чужеродности и неимоверной древности, наполнявшей то место. Это чувство пугало Бака, и в то же время манило его. Тайна, прятавшаяся в пыли, переливавшейся маленькими белыми точками в солнечном луче, будто шептала ему на ухо: "Останься. Раскрой меня. Здесь есть ответ на все твои вопросы."
   Бак не прошел испытание воли. Он испугался и, выбравшись через дыру в потолке, которую пробил своей спиной, убежал, прихватив с собой на память маленькую вещицу, лежавшую на тумбочке у изголовья кровати.
   Временами он мысленно возвращался в то загадочное место. Он воображал, как открывает неоткрытую в первый раз дверь и вместе с этим познает тайны мироздания, скрывающиеся за ней. Но это были всего лишь фантазии, мечты о подвиге, который не давал ему совершить страх.
   Сегодня страх отступил.
   Стоя на холодном полу своей спальни, поджав пальцы ног и разглядывая собственное отражение в зеркальной поверхности металла, Бак твердо решил, что снова отправиться в горы, но на этот раз не струсит. Он спуститься в дыру и не вылезет, пока не разберется, что к чему.
   Стараясь не шуметь, сын Рака оделся в привычную походную рубашку из плотной льняной ткани, которая доходила почти до колен, и потрепанные сапоги. Затем, бросил металлический брусок в котомку, повесил ее на плечо и тихо вышел из дома.
   Иногда Баку казалось, что он поступает неправильно, скрывая от отца существование подземной комнаты. Все-таки Рак заботился о нем наравне с матерью и заслуживал знать обо всем, что происходит с сыном. С другой стороны, весна - не самый подходящий момент для забивания фермерской головы чем-то иным кроме мыслей о подготовке земли к сезону.
   Большая часть долины еще спала, но те, у кого в хозяйстве имелись коровы уже проснулись и суетились во дворах. Они старались управиться побыстрее, чтобы вернуться обратно в дома, поближе к теплу печей и уюту постелей.
   Бак пересек участок отца, обошел по кромке соседское поле, вышел на главную улицу деревни и побрел по ней в сторону реки, по пути наблюдая за тем, как оживает долина.
   Быт местных не выделяется ничем особенным. Простые нужды удовлетворяются такими же простыми способами. Кузнец Ульф разжигает горн, это заметно по столбу дыма, устремившемуся к светлеющему небу. Жены потихоньку возятся на кухнях, готовя мужьям сытный завтрак, который поможет им хорошо работать до самого полудня. Одни за другими открываются ставни и ворота.
   -- Привет, Бак! -- выкрикнул пробежавший мимо мальчуган. Это был Нир, сын местного торговца, единственного человека, хоть изредка покидавшего долину Двух Хребтов. Судя по деревянному ведру в руке, мальчишка бежал к колодцу за водой.
   Соблюдая традицию, Бак в ответ хлопнул себя по груди ладонью, но останавливаться не стал. Их с Ниром нельзя назвать друзьями, но иногда с ним было интересно посудачить о том, чем живут люди за горами. Долина - изолированное от большого мира, тихое место, до которого большой знати с армиями и дворцовыми интригами нет ровно никакого дела. Земля родит плохо, металлов и драгоценных камней не найти, жадные горы губили всякого, кто пытался, а потому, никто извне сюда желанием попасть не горит. Зато многие хотят уйти. Да вот только кому они там нужны, на большой земле? Там и без долинных, простаков хватает.
   Пройдя сквозь самое сердце деревни - рыночную площадь, на которой никого в обычные дни не бывало, Бак вышел к небольшому бревенчатому мосту.
   Речушка Рубица, на берегах которой когда-то давно поселились первые жители долины, была совсем маленькой. Свое начало она брала в недрах одной из гор Северного Хребта и уходила в расщелину Южного. Рубицу можно было смело перейти вброд почти в любом месте, но не все любят мочить одежду без крайней надобности, вот и соорудили из бревен скромный мостик.
   Оказавшись на противоположенном берегу, Бак спустился к воде и пошел вдоль реки. В это время года на фоне промерзлых ветров вода всегда была удивительно теплой и по утрам над ней молочной дымкой стелился туман. Он напомнил Баку о Нировых рассказах про Божьих людей. Мальчишка с опаской говорил о них, будто боясь, что те, услышав чепуху, которую он мелет, в мгновение ока перепрыгнут через горы и сожгут его вместе с семьей на костре. Да, туман Баку напомнил про Божьих именно своей схожестью с дымом.
   Нир говорил, что где-то далеко-далеко, за горами, живут странные люди. Они считают себя детьми Бога, а магов ловят, привязывают к палке и поджигают. Будто бы маги - это зло и с ним их призвала бороться святая Инвестиция.
   Бак не верил ни в магов, ни в Инвестицию. "Как по мне, то это все просто сказки твоего папани, чтоб ты слушался и не шастал где попало", -- так ответил он тогда Ниру.
   Сейчас, шагая вдоль Рубицы и смотря сквозь туман на журчащую воду, Бак верил только в подземную комнату и в нераскрытую тайну. А еще, в то, что немного дальше по течению, в кустах у противоположенного берега кто-то лежит.
   Бак замер на секунду, и вгляделся в белесую человеческую фигуру, просматривавшуюся сквозь камыши. Туман размывал силуэты и мог легко сыграть злую шутку с воображением парня, но тело есть тело, тут уж как не изгаляйся, как ни присматривайся, ежели оно лежит, то никуда не денется.
   "Неужто покойник?" -- подумал Бак и с опаской отступил на шаг назад. Одна только мыль о том, что придется смотреть на утопленника будоражила еще свежие воспоминания о матери, бездыханно лежащей в грязи у крыльца. Но сейчас нужно было отбросить все опасения и предрассудки в сторону, ведь если это действительно мертвец, то в первую очередь его нужно вытащить из реки, иначе вода в земле может стать ядовитой и тогда у всей долины начнутся серьезные проблемы.
   Бак быстро стянул с себя сапоги и зашел по колено в воду. Раздвигая руками камыши, он подобрался поближе.
   Судя по ширине плеч и четко очерченной талии, это была девушка. Молодая, стройная, с гладкой кожей (что уже не привычно для деревни) и коротко стрижеными волосами, завязанными в небольшой хвостик. Она лежала на животе, абсолютно голая, и, как показалось Баку, еще живая. Ее голова и руки были привязаны к какой-то доске и благодаря этому, незнакомка не захлебнулась.
   Недолго думая, Бак схватился за доску и потащил девушку на берег. Несмотря на то, что незнакомка на вид была стройной, весу в ней оказалось, как в здоровом мужчине. Тянуть ее сквозь прибрежные заросли было весьма утомительно, и когда, наконец, ее голова коснулась твердой земли, Бак тяжело выдохнул. Перевернув девушку на спину, он устало сел рядом и принялся рыться в своей походной котомке.
   Даже с большим синяком вокруг глаза, лицо незнакомки было прекрасно, собственно, как и все остальное. Аккуратные груди, восхитительный изгиб бедер, плоский живот. Никакие ссадины и царапины не могли скрыть такую красоту. Но Бак не хотел на нее смотреть. Никакая, данная природой симметричность тела, никакие, даже самые идеальные пропорции не могут ничего противопоставить человеческой жестокости. Под правой грудью незнакомки была отчетливо видна тонкая рана, какую обычно оставляет кинжал или меч.
   Выловив со дна котомки нож, Бак аккуратно разрезал веревки и высвободил руки девушки. Они были холодными, но не настолько, чтобы принять ее за мертвую. Незнакомка была жива, хотя радоваться рано. С такими ранами люди либо умирают сразу, либо мучаются несколько часов, может даже день, а потом все равно умирают. Вариантов не много.
   Еще раз окинув взглядом тело девушки, Бак разочарованно цокнул языком и начал медленно распиливать веревку вокруг шеи, как вдруг, незнакомка открыла глаза. Увидев удивленного парня с ножом в руке, она одним ловким движением холодных пальцев выхватила у него оружие и попыталась встать на ноги, но по пути опять потеряла сознание и упала, как пустой мешок.
  

***

   Жителям долины еще никогда не приходилось видеть такое зрелище, а потому, они с нескрываемым интересом провожали Бака взглядом, при этом, о чем-то оживленно перешептываясь друг с другом. Оно и понятно, ведь не каждый день по деревне расхаживает фермерский сын с голой девицей, перекинутой через плечо.
   -- Эт чё это у тебя такое? -- подбежал полюбопытствовать Нир. Мальчуган не поспевал за Баком и ему приходилось на один его длинный шаг делать по три своих коротких.
   -- Девка, -- невозмутимо ответил Бак, -- Сам не видишь?
   -- Конечно вижу. Отчего ж не видеть? Вон, все на показ. И где таких раздают?
   -- Не твое дело. И не заглядывай, куда не положено. Маленький еще.
   Свое замечание Бак сопроводил хлестким подзатыльником. Нир тут же отскочил в сторону и принялся обиженно тереть голову. От рождения любопытный характер постоянно тянул его туда, где ему непременно прилетало, но несмотря на регулярные оплеухи, любопытства, как ни странно, не убавлялось.
   По мере продвижения Бака по деревне, зевак становилось все больше, и такое пристальное внимание его начало изрядно раздражать. Люди, не понимая, что конкретно видят, стали выкрикивать неуместные замечания по поводу наготы незнакомки, затем переключились и на самого Бака. Старухи ворчали об упадке нравов, мужики завистливо качали головами, а некоторые, особо наглые, присвистывали вдогонку, видимо, считая, что красавица вдруг ни с того ни с сего придет в себя и броситься в объятья свистящего.
   Помощь пришла оттуда, откуда Бак ожидал ее меньше всего. Его нагнала жена кузнеца. Одной рукой она придерживала подол своей юбки, а в другой крепко сжимала, развивавшийся на ветру, большой кусок ткани.
   -- Срамота то какая, -- Мирта, взволнованная и запыхавшаяся, подбежала к продолжавшему шагать Баку и суетливо прикрыла тканью наготу незнакомки.
   -- Спасибо, -- слегка наклонившись, поблагодарил Бак, -- я вам позже верну.
   -- Ой, -- отмахнулась она, -- ей нужнее.
   Спорить с ней было бессмысленно. Как и сам Ульф, Мирта в своих убеждениях была упертой и твердой. Когда они с кузнецом сыграли свадьбу, люди говорили, что столкнулись две горы. Никто не верил в прочность такого брака, ведь главное в семейной жизни - это гибкость. У каждого характера есть свои шероховатости, к которым так или иначе приходиться притираться. Но, несмотря на все предсказания, эти две горы до сих пор стоят рядом. Правда, пока еще детей не завели, но тут уж дурное дело нехитрое.
  

***

   Рак уже привык к тому, что временами его сын пропадает непонятно где, просто молча набивает свою котомку едой, и уходит. По первой он не обращал внимания на такое странное поведение. Мало ли что могло твориться в голове подростка, чья мать на днях умерла? Но время шло, начинался посевной сезон, и работы на поле становилось невпроворот, а единственного оставшегося помощника днем с огнем не сыщешь, это уже начинало порядком раздражать.
   Сегодняшним утром Рак вымещал скопившуюся злобу на деревянных колышках. Он шел по тропинке вдоль поля и, сцепив зубы вбивал их, один за другим, помечая будущие посевы, а между тем, недовольно ворчал.
   -- Дали же Хребты нахлебника на мою голову.
   Стук - стук.
   -- Растил его, кормил, поил, а он что?
   Стук - стук.
   -- Мог бы и помочь старику, но нет, он лучше свалит куда подальше, лишь бы руки не пачкать.
   Стук - стук.
   -- Вот вернется, я ему шею-то намылю. Будет у меня как шелковый...
   Как по заказу, дверь калитки привычно скрипнула и во двор почти ввалился Бак. Издалека Раку показалось, что его сын волочет какой-то мешок, но это было не важно. Фермер сам себя уже накрутил, настроил на конфликт, и собирался выпустить пар, не смотря, ни на что.
   -- Ах вот ты где, гаденыш, -- прошипел он, -- ну сейчас ты у меня узнаешь, что такое благодарность. Я тебе покажу как...
   Рак уверенной походкой направился к дому, но постепенно замедлил шаг. Его глаза были уже не те, что раньше. Постоянное пребывание на солнце притупило его зрение, но даже с такого расстояния он еще мог отличить мешок от девицы, и его сын тащил явно не мешок.
   Бак, пыхтя и сдувая, норовившую затечь прямо в глаз, капельку пота, поковылял через весь дом, ногой распахнул дверь своей комнаты и аккуратно переложил незнакомку с плеча на кровать.
   -- Что ты тут устроил? -- возмущенно прорычал вошедший в комнату Рак, -- Сперва уходишь непонятно куда, теперь вот бабу притащил. Она хоть живая?
   Фермер заглянул своему сыну за спину, чтобы рассмотреть поближе незваную гостью, но тут же зажмурился и отвернулся. Покрывало Мирты слегка сползло. Грудь, часть живота и бедро девушки оказались неприкрыты, как и рана в правом боку. Вид такого красивого и подтянутого девичьего тела заставил Рака невольно вспомнить свою жену. Ее голос возник у него в голове и до боли знакомым командным тоном приказал отвернуться.
   -- Живая, -- угрюмо ответил Бак, -- пока еще. Я ее в Рубице выловил. Кажется, ее хотели убить.
   -- Убить? -- Рак испуганно глянул сыну в глаза, затем торопливо поправил на девушке покрывало и вывел Бака в коридор, -- Зачем ты ее к нам принес?
   -- Я думал это и так понятно.
   -- Тебя кто-нибудь видел? -- он взял сына за плечи и с силой встряхнул, -- Кто-нибудь видел, как ты ее заносишь сюда?
   Бак понял, к чему клонит отец и от этой мысли ему стало мерзко.
   -- Вся деревня видела, -- он отстранился, -- так что, если ты собираешься выбросить ее где-нибудь в канаве, как вонючую дворнягу, то люди узнают, кто это был. А если спросят - я подтвержу.
   -- О великие Хребты... -- Рак задумчиво потер свою бороду, а затем молча развернулся и пошел на кухню. Подойдя к окну, он посмотрел, не собрались ли за забором зеваки, и с силой задернул маленькие занавески.
   -- Она сильна, я чувствую это, -- зайдя следом за отцом на кухню, продолжил Бак, -- но сама она не вытянет. Я просто не мог оставить ее там, в воде.
   Он начал рыться в шкафах, пытаясь найти бутылку, которой, к счастью, на ферме Рака редко находилось применение.
   -- Ох накличешь ты на нас беду, сын. Ох накличешь... -- сердце старого фермера разрывалось между человеческим желанием помочь страдающему, и животным инстинктом уберечь свое жилище и потомство. Он смотрел через маленькую щелку между занавесками на деревянный забор и калитку, а в его голове роились беспокойные мысли: "А что, если девица - преступница? Может быть она воровка, или убийца? Кто знает, может те, что хотели ее смерти захотят убедиться в том, что дело сделано, и когда не найдут тела - начнут ее искать?"
   Неподъемным грузом на плечи Рака легло бремя выбора, решение - жить человеку, или умереть. Разве под силу обычному фермеру найти ответ на такое? Может быть те, кто тычут мечами в девиц и способны на это, но его народ, живущий в долине двух Хребтов, верит в то, что только Великие Горы с высоты своих вершин в праве судить о подобном.
   -- Я не позволю этому дому пережить смерть еще одной женщины, -- наконец ответил Рак, -- пускай остается до тех пор, пока не сможет уйти. Ни больше ни меньше.
   Он с грубой решительностью отодвинул сына, и из дальнего угла одного из кухонных шкафов извлек заветную бутылку. Она была мутноватой, с пробкой, залитой свечным воском. Несколько лет назад, отец Нира, из очередной торговой вылазки на большую землю, привез в долину два ящика подобных бутылок. Во всех без исключения была прозрачная и резко пахнущая жидкость, которую он назвал мертвым вином. Домохозяйки разбавляли ее водой и использовали как приправу, но и для чистки ран она вполне подходила.
   Рак откупорил бутылку, намочил ее содержимым небольшой клочок тряпки и вся кухня тут же наполнилась кислым запахом.
   Незнакомка лежала на кровати в том же положении, в котором ее оставил Бак. Ее волосы растрепались и, сложившись в причудливый узор, покрывали подушку. Глаза девушки беспокойно вращались под горячими от жара веками, ей снился кошмар, и в этом кошмаре Отец раз за разом вонзал в ее грудь раскаленную пику.
   Рак осторожно приоткрыл дверь сыновой спальни и, стараясь издавать как можно меньше звуков, вошел внутрь. Ему казалось, что девушка от случайного шороха вскочит и кинется на него, вопя проклятья. Старый фермер ни разу в своей жизни не видел настоящую ведьму, но много разных баек слышал об этом зловещем роде. Поговаривали, будто бы они наводят на себя чары, чтобы казаться вечно молодыми и необычайно красивыми, а на самом деле под фальшивой личиной кроются ужасные, заживо гниющие монстры, готовые проглотить тебя одним махом.
   Вот и Рак, сбитый с толку необычайной красотой незнакомки, боялся, что волшебство потеряет силу, вот-вот рассеется, обнажив ужасные волдыри и бородавки. Но с каждым проделанным шагом, его простое фермерское сердце успокаивалось, и причиной тому было багровое пятно, растекавшееся по белизне простыни, ведь, как известно, у ведем кровь черная как сажа.
   Сдвинув ткань ровно на столько, чтобы ненароком не увидеть ничего лишнего, Рак как следует рассмотрел рану. Дела у незнакомки были плохи. Бак оказался прав, ее пытались убить, и тот, кто это сделал знал, куда бить. Рана выглядела скверно, ее края были обожжены, а от недавней тряски кровотечение только усилилось.
   Фермер поднес пропитанную мертвым вином тряпку к ране, в ожидании худшего прищурился, и резко приложил компресс. В ответ девушка слегка поморщилась, а затем ее лицо снова стало полностью отрешенным. Только вращающиеся под веками глаза, да еле заметное дыхание выдавали в ней живого человека.
  

***

   Жизнь на ферме продолжила свое размеренное течение, но Бак и его отец знали, что ничего уже не будет как прежде, что, несмотря на кажущуюся обыденность, все происходящее приобрело какой-то новый слой, налет, если можно так выразиться, и причиной такого ощущения была загадочная красавица из Рубицы.
   Временами у калитки околачивался Нир, как бы ненароком пытаясь выведать, что же это за девица такая, да как у нее дела, но желанных ответов не получал. Мирта тоже заглянула разок, хотела вернуть свою простынь, но Бак прекрасно знал, что не ткань ей была нужна, а сплетни. Всей деревне были нужны сплетни. А как иначе? В долине мало чего происходит, но уж если что случилось, то это непременно должно стать достоянием общественности. Таков удел маленьких коммун, от него никуда не деться и Бак понимал это так же хорошо, как и то, что лишние знания приносят только беды. Он вежливо поблагодарил жену кузнеца за простыню и извинился за то, что она бесповоротно испорчена кровью. Взамен он отдал ей другой, заранее приготовленный кусок ткани, на все остальные вопросы ответив лишь скромным "мы сами пока еще ничего не знаем".
   Используя незнакомку как рычаг давления, Рак, наконец, получил, так необходимого ему помощника. "Никаких самоволок, пока она в доме" - такой ультиматум он выдвинул и Бак согласился. Он покорно забивал колышки, копал, носил, делал все, что прикажут. На время он стал идеальным помощником фермера, и все ради нее, все ради той, о ком он не знал ровным счетом ничего. Может быть она была плохим человеком? Может быть она заслужила смерть? Этого Бак не знал, да по большому счету это и не важно. Он просто хотел спасти человека, совершить хороший поступок, чтобы заполнить чувством выполненного долга дыру в душе, оставшуюся после смерти матери, черную, холодную и бездонную дыру в которую его по ночам утаскивали ее безжизненные зеленые глаза.
   Иногда, в моменты, когда монотонная работа уносит мысли далеко за пределы головы, Бак все еще грезил о подземной комнате, но быстро усмирял свое любопытство. Все равно, на походы времени не оставалось, каждую свободную минуту он проводил в своей спальне, сидя у кровати и смотря на то, с какой удивительной скоростью тело девушки залечивает ссадины и синяки. Рана же в правом боку заживала гораздо медленнее остального. Компрессы из мертвого вина помогали останавливать то и дело открывавшееся кровотечение, но бутылка неумолимо пустела, а новую найти будет достаточно тяжело, если не сказать невозможно.
   Бак не осознавал, что будет, если без должного ухода в кровь попадет болезнь, зато его отец прекрасно представлял последствия и в тайне надеялся, что так и будет. Мертвое вино закончиться, рана станет плохой, почернеет и быстро прикончит незваную гостью. Нет человека - нет проблем. Можно будет со спокойной совестью сказать сыну, что они сделали все возможное, но Горы решили иначе. Затем девушка отправиться на дно могилы, а вместе с ней и все возможные неприятности, которые она могла навлечь на голову несчастного фермера.
   Этому случиться было не суждено.
   На утро пятого дня Бак проснулся от привычного "КХМ-КХМ". Импровизированный матрас, который он соорудил из тряпья и соломы прямо на полу, возле кровати, занятой незнакомкой, довольно плохо удерживал тепло, и неприятный холод от промерзшей за зиму земли сквозь половицы проникал парню прямо в мышцы, вызывая судороги и ноющую боль. Бак был готов на такие жертвы, ему хотелось быть всегда рядом, всегда на чеку, чтобы не пропустить тот драгоценный момент, когда девушка очнется. Она медленно откроет свои прекрасные глаза и первым, кого она увидит, будет он - ее спаситель, тот, кто выловил ее из реки и ухаживал за ней, тот, кому теперь можно сказать: "спасибо".
   Потянувшись и немного размяв задубевшую спину, Бак встал на ноги. В доме было холоднее чем обычно и шея парня покрылась гусиной кожей. "Надо бы подкинуть дров в печь, -- подумал он, поджав пальцы ног, -- а не то наша больная может действительно заболеть". Он подошел к шкафу, открыл его и достал со дна одного из отделений черный, прямоугольный предмет, загадочный артефакт, найденный в подземной комнате. Хоть Бак и не мог уйти в поход, но мечтать не запретишь. Он поднес предмет к лицу и вгляделся в отражение, колебавшееся на отполированном металле. В этом отражении он увидел свое, изможденное переживаниями о судьбе незнакомки, лицо и еще что-то. Какое-то изменение, которое он никак не мог уловить. Бак присмотрелся получше и с удивлением понял, что отражавшаяся в металле кровать за его спиной была пуста.
   Было так странно, девушка, неподвижно лежащая на его постели, за последние дни настолько сильно отпечаталась у него в сознании, что стала походить на привычный предмет интерьера. Пока ты не думаешь о нем, его будто бы и нет, но если он пропадет, то это сразу станет заметно.
   Бак хотел, было, повернуться, посмотреть, куда запропастилась незнакомка, но не успел. Одна сильная девичья рука закрыла ему рот, в то время, как другая больно вывернула запястье.
   -- И только попробуй закричать, -- сказал басовитый, почти мужской голос.
   Бак послушно не издал ни звука, а даже если бы и попытался, все равно не смог бы.
   -- Сейчас я буду задавать вопросы, -- продолжил голос, -- а ты будешь на них отвечать. Кивни, если понял.
   Бак кивнул.
   -- Сколько человек в доме?
   Он медленно кивнул, затем сделал паузу и кивнул еще раз.
   -- Хорошо. Оружие есть?
   Бак отрицательно мотнул головой.
   -- Ты знаешь, кто я?
   "Нет"
   Вдруг, его развернули на месте.
   -- А, значит ты тот пацан, что меня из воды вытащил?
   Источником басовитого голоса оказалась незнакомка. Она твердо стояла на ногах и сверлила его пристальным взглядом.
   Такого поворота событий Бак точно не ожидал. Что угодно, от нежного поцелуя в знак благодарности, до возмущенного вопля, решившей, что ее похитили, принцессы, но только не заламывание руки и допрос.
   Видя, что паренек понимает гораздо меньше, чем она сама, девушка немного успокоилась, поправила сползшее с плеча одеяло и представилась.
   -- Аделаида, -- сказала она и слегка наклонила голову.
   Нир рассказывал, что на большой земле люди здороваются иначе, но Бак был настолько обескуражен происходящим, что совершенно забыл про это.
   -- Бак, -- промямлил он и по привычке приложил ладонь к груди.
   -- Хм, значит я в долине Хребтов. Это хорошо. Говорят, вы здесь любите вкусно поесть...
  

***

   В это утро Рак проснулся гораздо позже обычного, и скорее всего тому виной была усталость. Подготовка фермы к сезону была в самом разгаре, и он отдавал без остатка все свои силы земле, ведь как говорят долинные: "Кто не пашет - тот не сеет, кто не сеет - тот не ест".
   Открыв глаза Рак обнаружил, что в доме тепло, а значит печь уже во всю поедает поленья, и в этом не было ничего странного -- Бак частенько мерз по ночам и иногда мог встать, чтобы подкинуть дровишек -- но вот запах еды, лукаво манивший на кухню, уже заставлял задуматься. Склонности к кулинарии за сыном не замечалось, и басовитый голос, доносившийся из-за двери кухни, вызывал еще больше вопросов.
   -- Что происходит? -- спросил Рак с порога, увидев, как девушка, еще вчера боровшаяся со смертью, по-хозяйски копается в кухонных шкафах.
   -- Отец, -- Бак встал из-за стола и приготовился к скандалу, -- она просто хочет есть. Я не хотел тебя будить и...
   -- Эй! -- гаркнул фермер, не обратив внимания на сына, -- Если ты можешь стоять на ногах, то тебе лучше уйти. Гостеприимство этого дома закончилось. Тебе здесь больше не рады.
   Девушка пропустила замечание мимо ушей и продолжила рыться в шкафах.
   "Ну это уже ни в какие ворота, -- возмущенно подумал Рак. -- Что она себе позволяет? Довольно было того, что из моей фермы устроили не-то ночлежку, не-то избу целителя. Нет, я ей сейчас покажу, что нельзя вот так вламываться на чужую кухню и..."
   Рак стремительно преодолел расстояние, разделявшее его и наглую незнакомку, затем изобразил на лице наиболее устрашающую гримасу, на которую только был способен, и положил руку на хрупкое девичье плечо. Вернее, хотел положить. В самый последний момент перед прикосновением Аделаида извернулась словно змея и, сделав едва заметное движение, оказалась у него за спиной.
   -- Полегче, мужик, -- она нажала пальцем на нервный узел у основания загорелой до черна фермерской шеи и Рак почувствовал, будто его ударило молнией. Все его тело парализовало, но это ужасное ощущение беспомощности ничуть не отбило желание ссориться, только лишь отсрочило взрыв ненадолго.
   -- Эт твой батяня? -- Аделаида, не отнимая пальца, поинтересовалась у Бака.
   -- Что ты с ним сделала? -- взволнованно спросил паренек.
   -- Ничего, пока что, -- она снова повернулась к фермеру и наклонилась чуть ближе, так, чтобы ее тонкие, изящные губы почти касались мочки его уха, -- Слушай меня внимательно и запоминай каждое слово. Мне абсолютно плевать на гостеприимство твоего дома, либо чьего-то еще. Я везде незваный гость и давно уже к этому привыкла. И я бы с радостью свалила из вашей вшивой деревеньки куда подальше, как только смогла бы ходить, вот только есть одно "но". Твой сын спас мне жизнь, а там, откуда я родом, это значит очень много, это значит, что я ему должна. Еще, там откуда я родом принято отдавать долги во что бы то ни стало, и я не уйду, пока не решу, что отплатила сполна. Надеюсь, ты не станешь мне мешать, ведь, как я посмотрю, это и в твоих интересах тоже. А сейчас я отпущу тебя, и ты пожелаешь своему сыну доброго утра, как это делают хорошие родители.
   Она убрала руку и в этот же миг к Раку вернулся контроль над телом. Фермер испуганно отстранился, затем промямлил что-то отдаленно напоминающее "с добрым утром" и выбежал из дому, на прощание громко хлопнув дверью.
   -- Он всегда такой мудак? -- поинтересовалась Аделаида, поправляя сползшую с плеча простынь.
   -- Нет, он хороший человек. Просто он думает, что ты навлечешь на нашу ферму беду, и, по правде сказать, теперь я тоже так думаю. Давай быстрее покончим с завтраком, подыщем тебе подходящую одежду, и ты продолжишь свой путь, куда бы он тебя ни вел.
   -- А ты неплохо вяжешь слова, как для фермерского отпрыска, -- держа в одной руке свежую буханку хлеба, а в другой - начатый кусок сыра, девушка села за стол, -- Но с памятью у тебя все равно беда. Я же говорю, что никуда не пойду, пока не верну должок. Ты что, не слушал?
   -- Слушал, -- почти обиженно ответил Бак. "Фермерский отпрыск" в его адрес прозвучало как оскорбление и это слегка задело его самолюбие, -- но не совсем понял.
   -- Чего тут понимать? Мир так устроен, что на любую силу найдется другая контрсила, на любое действие - противодействие. Сделал добро - будь добр получить в ответ.
   Аделаида самодовольно улыбнулась, обнажив ровные, белые зубы, на которые налипли кусочки сыра.
   -- Но я не хочу ничего взамен, -- возразил Бак, -- Я выловил тебя не за награду, просто ты нуждалась в помощи и...
   -- Ой, вот только не надо заводить эту старую песенку про безвозмездное добро и прочую лабуду. Не бывает хороших поступков за даром. Миром правит выгода и корысть.
   Бак хотел начать спорить, но тут же осекся. Сама мысль о том, что добрые поступки требуют награды, задела его на порядок сильнее "фермерского отпрыска", но ему нечего было сказать против. Он сам прекрасно понимал, что тащил на себе через всю деревню умирающую незнакомку не просто так.
   -- Ладно, -- после недолго молчания продолжил он, -- и что ты предлагаешь?
  

***

   Рак выскочил на улицу и со всего маха ударил кулаком о дверь сарая. Дерево, естественно, оказалось крепче чем фермерская рука. Саднящая боль в костяшках примешалась к, уже загоревшемуся в его душе, пламени досады, и только усугубила дело.
   -- Да кем она себя возомнила?! -- рявкнул он себе под нос. Еще он хотел добавить, что сейчас соберется с силами, вернется на кухню и покажет этой шалашовке, кто в доме хозяин, но тут-же вспомнил, на что она, шалашовка, способна используя лишь один палец, и что у нее этих пальцев еще девять.
   Признав свое очевидное и не менее позорное поражение, Рак принялся растирать отбитый кулак и обдумывать план мести, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Это Нир, купеческий сын, наблюдал за ним, сидя сверху на заборе, как на лавке.
   -- А ну пшол вон, щенок! -- Рак схватил первый попавшийся под руку камень и, не целясь, бросил его в мальчишку. Снаряд пролетел в паре локтей от цели и упал в кусты, росшие через дорогу, чем напугал, дремавших там спина к спине, котов.
   Нир проводил взглядом разбегающихся в разные стороны животных, затем показал фермеру неприличный жест и, спрыгнув с забора, побежал домой. Отцу мальчишка о камне вряд ли расскажет, не велико дело, этого доставалу в деревне и похлеще гоняли, но Рак все равно выскочил через калитку на улицу и окликнул Нира.
   -- Погоди, -- он быстро нагнал мальчика.
   -- Чего? -- переспросил Нир, слегка прищурив глаз.
   -- Да я это... переборщил. Извини, просто я сильно переживаю за Бака и...
   -- За Бака? -- почуяв свежие, парнЫе сплетни, оживился Нир, -- А что с ним?
   Рак выдержал драматическую паузу, подозрительно оглянулся по сторонам, мол, не подслушивает ли кто лишний, и полушепотом сказал: "Кажется, моего сына околдовала ведьма".
   -- Ведьма?
   Рак кивнул. Видя, что внимание мальчишки теперь полностью обращено на него, он решил, что лучшего момента не сыскать.
   -- Да! Та девка, которую он домой приволок - не иначе как ведьма, и она заворожила моего бедного сыночка.
   -- Да ладно вам... что вы выдумываете? -- Нир изобразил недоверие, но по всему было видно, что он готов поверить каждому, даже самому невероятному слову, лишь бы было интересно.
   -- Нет, все как есть говорю. Ведьма она! Эта зараза меня тоже хотела заколдовать, но я успел на улицу выбежать. Ты же сам видел.
   Нир действительно видел, как Рак впопыхах выбежал во двор, и эта маленькая щепотка правды заставила его поверить во все остальное, что собирался ему наплести хитрый фермер.
  

***

   -- Так что, сходишь со мной в поход?
   -- Звучит скучновато, -- Аделаида недовольно скривила лицо, держа перед собой на вытянутых руках белый, длинный сарафан, -- На расплату за спасение жизни не тянет, но можно попробовать. Мало ли чего... А штаны у вас на ферме водятся?
   -- Штаны? -- переспросил Бак.
   -- Ну да, которые на ноги надеваются.
   Она повернулась, чтобы показать, о чем говорит, на Баке, но тот был одет лишь в грубую льняную рубаху до колен, перевязанную на поясе веревкой.
   -- Так, -- Аделаида напрягла память, и вспомнила, во что был одет грубиян-отец, и ей в голову пришло понимание, которое она захотела подкрепить вопросом, -- У вас тут что, штаны не носят?
   На большой земле о быте жителей долины Двух Хребтов знают совсем немного. Слухи в прилежащих селениях, конечно, ходят разные, и среди них мелькают те, в которых фигурирует отсутствие штанов, но обычно они всегда сопровождаются другими, более странными, например, о том, что долинные поклоняются камням и едят землю. Такое, естественно, не прибавляет веры.
   -- Нет, -- подтвердил опасения Ады Бак, -- Наш кузнец надевает кожаные накладки на ноги, чтобы не обжечь кожу. Можно будет пойти и попросить у него запасные, если есть.
   -- Да ладно уж, -- она разочарованно отмахнулась и снова пробежалась взглядом по предложенному сарафану, -- и так сойдет.
   После недолгих приготовлений и сборов, Бак привычным движением перекинул, разбухшую от припасов, походную котомку через плечо и вышел во двор. Аделаида уже ждала его там. В своем новом наряде она смотрелась даже более эффектно, нежели в неглиже. Слегка приталенный сарафан удачно подчеркивал стройность девичей фигуры, а если не обращать внимания на чересчур басовитый тон голоса и хамоватую манеру речи, то Аду можно было бы смело назвать идеалом.
   Перед уходом Бак решил, наконец, доверить отцу свою тайну. Он хотел показать ему странный отполированный металлический предмет, рассказать о загадочной комнате, спрятанной под землей в горах. Он просто хотел утешить его после неприятного утреннего происшествия на кухне, выказав ему должное уважение, которого старый фермер вполне заслуживал. Но Рака нигде не было видно, ни во дворе, ни на поле.
   -- Ну что, -- Ада нашла своего спасителя у сарая, -- пойдем?
   -- Да, -- ответил Бак с легкой ноткой досады в голосе, -- конечно.
   Он собирался повести свою новую спутницу той же дорогой, которой и сам не раз по утрам уходил из деревни. Вдоль полей по тропинке к центральной улице, а там и площади, чтобы показать, как живут местные. Дальше, по небольшому деревянному мостику через Рубицу, к тому месту, где нашел ее саму, и...судя по всему ни одному из его сегодняшних планов не суждено было сбыться.
   Деревня будто вымерла.
   Никаких тебе суетящихся хозяюшек, занимающихся своими обыденными заботами во дворах. Поля стоят пустыми, и это несмотря на то, что сезон уже наступает на пятки. Даже кузня Ульфа пустовала, хотя жар в горне был, словно еще совсем недавно здесь кипела работа.
   Бак шел по главной улице и озадаченно вертел по сторонам головой в поисках причины внезапного запустения. Он никак не мог понять, куда могли подеваться все люди, вот так взять и исчезнуть в один миг. Аделаида же, почуяв неладное, немного сбавила темп и начала потихоньку отставать от своего провожатого. Она знала, что люди в изолированных поселках частенько бывают черезчур впечатлительными и истеричными. Когда они чего-то не понимают, то сбиваются в стаю вокруг того человека, который первым предложит хоть какое-то объяснение, и, как правило, это объяснение берет свои корни в суеверных страхах.
   Толпа испуганных людей, объединенных непониманием - вещество взрывоопасное и шумное. Гомон, перешептывания, дрожащие от страха голоса и гневные выкрики мужиков, желающих показать свою храбрость - это верный признак опасности, с которой Ада, по причине своего происхождения, сталкивалась постоянно, а потому, замечала ее гораздо раньше обычных людей.
   Бак нашел ответ на вопрос "куда все подевались?", когда дошагал до главной площади долины Двух Хребтов. Он не мог сказать точно, все ли здесь были, но похоже было на то. Люди стояли плотным кольцом, окружив кого-то в самом центре площади. Этот кто-то, надрывая голосовые связки, призывал долинных к чему-то, чего Бак, из-за расстояния и шума толпы, расслышать не мог. Зато он отчетливо слышал одобрительные выкрики людей после каждой фразы невидимого оратора.
   -- Смотрите! -- вдруг выкрикнул кто-то из толпы, заметив стоящего поодаль Бака, -- Вот он!
   Люди стали постепенно оборачиваться и спустя всего пару секунд, около сотни глаз уставились на фермерского отпрыска. Они сверлили его взглядами, полными недоверия и страха.
   От такого неожиданного давления Баку стало не по себе. На мгновение он почувствовал себя голым и беспомощным. Ему казалось, будто весь мир обозлился на него, но не знал, почему.
   -- Вглядитесь в него, -- разорвал воцарившуюся тишину голос оратора, стоявшего в центре толпы, -- Этот человек больше не мой сын!
   Люди расступились, образовывая живой коридор между Баком и его отцом, который и был причиной такого столпотворения.
   -- Речная ведьма околдовала его! Она запутала моего мальчика, запудрила ему голову своей черной магией.
   -- Отец, что ты говоришь? -- удивленно спросил Бак.
   -- Вглядитесь в его глаза, -- пропустил вопрос мимо ушей Рак, -- и вы увидите в них страх. Он боится вас. Боится людей, с которыми прожил бок о бок всю жизнь. Мирта, ты видишь?
   В коридор из людей вышла жена кузнеца и кивнула.
   -- Вижу! -- прокричала она, -- Вижу чары на нем!
   После этих слов по толпе пробежала волна перешептываний. Почему-то Мирту жители долины без всяческих вопросов назначили экспертом в области проклятий и доверились ее мнению, как своему собственному.
   -- Что здесь происходит? -- еще раз спросил Бак, хоть сам уже прекрасно знал.
   -- Не волнуйся, сын, -- ответил на этот раз Рак, -- То, что ты выловил из Рубицы не иначе как речная ведьма. Она хотела обманом утащить тебя к себе, на глубину подводного царства, но мы ей этого не позволим. Ведь так?! -- толпа разразилась одобрительными возгласами, -- Только скажи нам, где она прячется.
   -- Прячется?
   Бака удивил этот вопрос гораздо больше, чем все остальное действо. Зачем узнавать, где прячется человек, который стоит прямо... Он обернулся и понял, что Ады за его спиной уже не было, только пустая деревенская улица.
   -- Не тяни, -- послышался раздраженный голос из толпы.
   -- Да! -- подхватил второй, -- Покажи ведьму!
   Спина Бака покрылась гусиной кожей. Он все еще не до конца понимал, что здесь твориться и почему люди решили вдруг ополчится против ни в чем неповинной девушки, которую не все даже видели. Но больше всего не укладывалось у него в голове, от чего отец его оказался во главе возмущенной толпы. Где-то в дальнем, крошечном уголке сознания мерцало простое и ясное как день объяснение, но Бак не хотел обращать на него внимания. Он не хотел верить в то, что для простого долинного фермера уязвленная гордость и ощущение главенства в доме значат так много, что он готов соврать целой деревне, поставив на кон чужую жизнь.
   Тем временем напряжение на главной площади долины Двух Хребтов подбиралось к тому пределу, за которым даже самый опытный оратор не сможет удержать контроль в своих руках.
   -- Требуем ведьму! -- кричали люди, -- В петлю ее!
   Бак беспомощно наблюдал за тем, как те, кого он знал с самого детства, превращались из милых и приветливых соседей в дикарей, жаждущих крови и зрелищ, как вдруг увидел промелькнувший в толпе знакомый мамин белый сарафан.
   Аделаида спокойно шла сквозь бушующее человеческое море словно крепкий корабль, ведомый через бурю храбрым и опытным капитаном. Удивительно, но никто из тех, кто так отчаянно требовал привести ведьму, не замечал ее у себя прямо под носом. Поэтому девушка без каких-либо проблем пробралась в самый центр деревенской площади, встала за спиной у Рака-предводителя облавы и, как следует вдохнув, продекламировала: "Речная ведьма прибыла на зов!"
   Услышав уже знакомый басовитый голос, донесшийся из-за плеча, Рак вздрогнул и повернулся на месте.
   -- Ну? -- Аделаида улыбнулась и одарила фермера нетерпеливым взглядом, -- Чего хотел-то?
   Толпа как по команде затихла, давая своему лидеру возможность достойно ответить, но Рак явно не ожидал, что ему придется снова встретиться со своей обидчицей лицом к лицу. Он уже испытал на собственной шкуре ее силу и всем сердцем надеялся переложить самую сложную часть работы на одураченных людей.
   -- Я? Я эм... -- он замешкался, пытаясь собрать мысли в кучу и продумать свои дальнейшие слова. Слишком уж близко была Аделаида и, случись что, он точно получит первым, а этого Раку совсем не хотелось.
   -- Сними чары с моего сына, ведьма, -- наконец выдавил он предательски дрожащим голосом, -- и убирайся прочь из нашей деревни.
   Из Аделаиды вырвался сдавленный смешок, но она быстро взяла себя в руки, сделала странный жест и щёлкнула пальцами.
   -- Готово. Твой сын свободен. Есть еще просьбы или пожелания, или я пошла?
   Рак озадаченно оглянулся по сторонам. По толпе прокатилось возмущенное ворчание.
   -- Эм... да! Уходи и больше не возвращайся!
   Горе заводила всем сердцем надеялся, что люди поддержат его и просто расступятся, давая девушке возможность покинуть деревню без рукоприкладства, а сам, тем временем, глазами искал брешь в плотно обступившей его стене из односельчан.
   -- Так не пойдет! -- вдруг выкрикнул Ульф, выходя в центр круга и посильнее затягивая ремень вокруг своего кожаного кузнечного фартука, -- Не знаю, как вы, а я не собираюсь мирится с ведьмой в реке. Наступит время и Мирта родит мне сына, а я, вместо того, чтобы заботится о нем, буду думать только о том, когда эта тварь снова сунет нос в нашу деревню и заберет его у меня? В петлю ее, да и дело с концом! Вот, что я думаю.
   На этот раз мнения в толпе разделились. Кто-то шептал, что так ей и надо, мол, убить ее нужно, пока есть возможность. Другие же отнекивались, боясь темной магии и проклятий. Этим страхом и решила воспользоваться Аделаида.
   -- Не спеши, кузнец, -- сказала она, -- а не то прокляну тебя и весь твой род до седьмого колена, и будут у вас родится только девки, да и те одноглазые. Усек?
   Сперва угроза пробрала Ульфа, в его воображении возникло уродливое детское лицо, своими чертами отдаленно напоминающее его жену, Мирту, и на этом лице был всего один глаз - на лбу. Но работа с раскаленным до бела металлом хочешь не хочешь, а закаляет характер, воспитывает в человеке волю и, немного, смелость. Ульф все же переступил через страх и решил разрешить вопрос так, как хотел - силой. Тем более, что размерами он превышал "речную ведьму" почти в два раза, а значит особых проблем возникнуть было не должно.
   -- Ты меня не пугай, зараза! -- проревел кузнец, теряя последние капли терпения, -- Вы что, люди, не видите, как она вас морочит? А ну скопом ее, да в петлю!
   -- В петлю ведьму! -- поддержала его часть толпы, что посмелее. Остальные же робко промолчали, не желая навлечь на себя гнев речного духа.
   Услышав одобрение людей, Ульф довольно кивнул и, расставив в стороны руки, бросился на "ведьму", в попытке схватить ее, но не сумел. Аделаида ловко извернулась, уходя в сторону, и, согнув указательный палец, костяшкой надавила кузнецу на нервный узел чуть ниже затылка -- в то самое место, куда утром давила Раку -- а затем провернула, чтобы эффект продлился какое-то время.
   Ульф почувствовал, будто все мышцы в его массивном теле единовременно сжались. Разряд невидимой молнии прошел по позвоночнику от макушки и до самых пяток. Кузнец охнул и упал на живот.
   Все произошло так быстро, что те, кто стоял в передних рядах, не успели ничего заметить, а остальные же, вообще ориентировались только по звуку и звук этот был недобрым, так что впечатление у всех сложилось единое - речная ведьма использовала магию.
   Рак понял, что напряжение достигло того момента, когда толпа переступает черту, за которой лишь хаос, и начал отходить назад, чтобы выйти за радиус взрыва, что вот-вот произойдет. Надеясь отвлечь всех от своего позорного побега, он выкрикнул: "Она убила Ульфа! Бей ее!" и, воспользовавшись начавшейся суматохой, скрылся.
   Услышав призывный клич, толпа взорвалась. Те мужики, кто был ближе всего к центру круга, вопя и бранясь по чем зря, бросились на Аделаиду. Они размахивали вилами, топорами, лопатами, тянули к ней руки в тщетной попытке схватить, но все было без толку. Девушка извивалась, словно змея и описывала невиданные пируэты, с легкостью уходя от любого удара.
   Не смотря на суматоху и давку, Аделаида чувствовала себя уверенно. Благодаря своим рефлексам и нечеловеческой скорости реакции она могла себе позволить не использовать смертельные захваты и удары, ограничившись лишь временным обездвиживанием. Пригибаясь и прыгая, девушка, словно отлично отлаженная машина, раз за разом прижимала костяшку указательного пальца к шее очередного увальня-мужика, слегка проворачивала, и нервная система жертвы тут-же погружалась в недолгую пучину агонии, валя хозяина с ног.
   Неразбериха продолжалась не долго. Постепенно ряды смельчаков редели. Те, кто хотел померятся силой с ведьмой либо уже лежали в пыли, тихонько постанывая, либо боялись подойти ближе, чтобы не присоединится к первым. Остальные же и вовсе, поджав хвосты, разбежались по домам, будто побитые дворняги, в страхе, что взбеленившийся речной дух, расправившись с храбрецами, возьмется за трусов.
   Когда Бак пришел в себя дело уже было сделано. Единственная площадь долины Двух Хребтов, на которой люди, обычно, собирались только в честь ярмарки, превратилась в странное подобие поля боя, с тем только отличием, что вместо трупов и раненых на земле, не в силах пошевелиться, тихонько постанывала большая часть мужского населения деревни. Парализованные люди, вилы, топоры и лопаты образовывали странный кольцеобразный узор, в центре которого стояла Аделаида.
   -- Ну что, -- крикнула она, оглядываясь по сторонам, -- есть еще желающие вздернуть ведьму?
   Ответом была тишина. Тогда она подняла с земли веревку с петлей, которую одураченная деревенщина хотела затянуть вокруг ее шеи, и махнула рукой Баку.
   -- Эй, фермерский отпрыск! Мы в горы то идем, или как?
  

***

   Экспедиция в таинственную подземную комнату молчаливо продвигалась вдоль Рубицы. Бак шел немного впереди, он думал, что для Ады так будет проще, ведь она не знает дороги. Но на самом деле он просто побаивался ее. После того, что она устроила на площади, он не хотел ни говорить, ни тем более смотреть на нее. Аделаида, в свою очередь не возражала и безоговорочно следовала за проводником, думая о чем-то своем, и теребя в руках виселичную петлю.
   Не смотря на значительное потепление, спина Бака то и дело покрывалась гусиной кожей. Солнце готовилось к лету и наполнялось силой, его лучи, выглядывая из-за туч, уже не просто ласково грели, а слегка припекали, как бы говоря: "Скоро сезон, юный фермер, а ты тратишь драгоценное время не на подготовку полей, а на черт знает что". Ветер же оставался промозглым и его резкие порывы холодными руками пробирались под одежду, под кожу, и, казалось, впивались в самые кости.
   Времени было уже далеко за полдень, тумана над Рубицей не было, но Бак с легкостью узнал место, возле которого нашел Аду. Он часто вспоминал то утро, сидя у постели и разглядывая изящные черты девичьего лица, в ожидании, когда она проснется. Но теперь, проходя мимо зарослей камышей, снова слыша журчание воды и запах тины, он явственно почувствовал, будто день повторяется снова. Будто достаточно лишь немного присмотреться, и можно будет разглядеть белесый силуэт, человеческую фигуру, проплывающую вдоль берега, но на этот раз это будет труп.
   -- А ты правда ведьма? -- спросил Бак, стараясь отвлечь себя от мрачных мыслей. Оборачиваться он не стал, чтобы ненароком не встретиться взглядом с пугавшей его девушкой, а потому не увидел, как краюшек ее брови приподнялся от удивления.
   -- Даже если и так, тебе то что? -- ответила Аделаида.
   -- Просто мне кажется, что это вовсе не так.
   Она нагнала его, заглянула ему в лицо, и ее губы растянулись в самодовольной улыбке.
   -- Перестань врать себе, фермерский отпрыск. Я вижу, что ты отводишь глаза, потому, что боишься. Страха то я навидалась немало.
   -- Боюсь, -- подтвердил Бак. -- Но не потому, что думаю, будто ты ведьма. Ежели на то пошло, то я вообще не верю в магию.
   Это заявление окончательно привлекло внимание девушки, и самодовольная улыбка сменилась задумчивым взглядом.
   -- А во что же ты тогда веришь?
   -- Не знаю, -- он пожал плечами, -- Наверное, ни во что.
   -- Ну так не бывает. Ты вроде уже не ребенок, должен же ты был хоть раз задуматься о том, как работает мир, который тебя окружает. Откуда по-твоему взялись все эти горы, ручьи, небо с солнцем и облаками?
   -- Об этом я думал не раз и не два. Долинные верят, что мир вырос из двух Великих Хребтов. Один подпирает небо на юге, а другой - держит землю на севере. Отец много легенд мне рассказывал про те времена, когда не было еще людей, только камни и мох. Но как по мне, то все это какая-то глупость. Горы ничего не способны родить, это просто холодный и мертвый камень.
   Нир говорил, что люди большой земли верят в разных богов, могущественных духов, в силах которых повелевать природой. Один за дождь в ответе, другой - за грозу и метель. Но это тоже мало похоже на правду. Был бы мир устроен именно так, то любой фермер остался без дела, зато жрецы бы купались в зерне.
   Аделаида рассмеялась и смех ее был искристым и звонким.
   -- Ты не представляешь, насколько ты близок к правде.
   -- Но больше всего меня беспокоят божьи люди, -- продолжил Бак. -- Насколько я знаю, они верят в единого Бога. У него нет ни имени, ни лица, зато он всемогущ и всевластен. Он смотрит на мир, распростершийся у его ног и невидимой рукой судьбы направляет течение жизни этого мира. По-моему, это хорошая вера. В такое я бы поверил, скажи мне кто в детстве, что так все и есть. Но слухи о святой Инвестиции да кострах пугают меня и отталкивают...
   -- Вот что я тебе скажу, фермерский отпрыск, -- прервала его рассуждение Ада. -- Никакая я не ведьма и не речной дух. Может быть скорость моих движений и способна натолкнуть на такие мысли, но это не так. Я человек, причем самый человеческий из всех, кто тебе еще повстречается на пути. А на счет веры, то мой ответ прост - в магию верить стоит, а вот в магов - нет.
   -- Что ты имеешь в виду?
   -- Не стоит забивать голову всякой ерундой. Вот, что. Твои односельчане забили и к чему это привело? -- она перекинула петлю из одной руки в другую, -- От раздумий о вере нет ровным счетом никакого толку. Ты либо веришь, либо нет. Вот те идиоты, что сейчас лежат на деревенской площади, думаешь, сомневались? Не-а, они были убеждены в том, что я злой дух и им не нужны доказательства обратного. Ну получили они по загривку. Подумаешь! Зато теперь из поколения в поколение, из уст в уста в вашей деревне будет передаваться легенда о том, как самые храбрые люди долины речного духа побеждали.
   Аделаида на мгновение замолчала, затем повесила виселичную петлю Баку на плечо и продолжила.
   -- Хорошо это или плохо? Да хрен его знает. Есть ли польза от подобной веры? Ну вреда то уж точно нет. А все остальное не важно. Короче говоря, верь во что хочешь, пока другим это не мешает. Вот моя позиция.
   Бак молча кивнул в знак благодарности за житейскую мудрость, хоть пока и не осознал до конца всего ее смысла. Сняв с плеча петлю, он развязал ее и бросил веревку в походную котомку. В горах страховка могла пригодиться. Тем более, что у него теперь есть помощница, которая подсобит ему со спуском под землю.
   Завязывая кожаные ремешки котомки Бак мельком посмотрел на Аделаиду. Девушка теперь не плелась сзади, а шла рядом с ним. В ее тонких, изящных чертах лица он больше не видел прежней угрозы. Ада перестала казаться ему опасной и непредсказуемой. Возможно, такое впечатление создавалось из-за грубоватой мужицкой походки, совсем не соответствующей элегантной внешности, осанка была совершенно не женственной, а даже немного военной, да и басовитый голос не совсем вписывался в общую картину. Но сейчас же Бак думал о ней иначе. Завеса загадочности, скрывавшая истинное лицо незнакомки из Рубицы, слегка приоткрылась и за ней оказалась довольно посредственная личность с прямым и, можно даже сказать, простоватым взглядом на жизнь. Разве такое может пугать?
  

***

   Экспедиция остановилась на ночлег у самой кромки роста деревьев. Бак решил продолжить подъем с утра. Слишком уж он боялся подземной комнаты, и одна только мысль о том, что туда придется спускаться ночью заставляла его сердце сбиваться с ритма.
   Аделаида не протестовала и спокойно отреагировала на то, что выплата ее долга откладывается. Более того, она оказалась незаменимым помощником в организации походного лагеря. Видимо, у нее был большой опыт в подобных вопросах. Уйдя в лес всего на пятнадцать минут, она не только нашла отличное место для ночлега, но и набрала внушительную охапку хвороста. Еще позже, увидев, что среди припасенной Баком еды не оказалось мяса, Ада снова молча ушла в лес. На этот раз вместо дров она принесла тушку зайца. Как она умудрилась его поймать, имея при себе лишь сарафан да голые руки, осталось загадкой.
   Ночью Баку спалось еще хуже обычного. За те пять дней, которые он провел в заботе об Аделаиде он успел хорошенько понервничать, а потасовка на площади окончательно добила его расшатанные нервы.
   Парень стонал и ворочался. Ему виделся все тот же кошмар, что и прежде, только на этот раз он не был размыт и абстрактен. Все будто происходило наяву и от этого ощущения нельзя было скрыться.
   Бак сидит на кровати в своей комнате. На душе у него словно кошки скребут. В груди давит и щемит, как у человека, который сделал что-то очень плохое нечаянно, и теперь сожалеет об этом, но не может вернуть все как было. Вдруг, из-за тонкой стенки между спальнями его и родителей доноситься КХМ-КХМ, да так громко, что Баку тоже хочется кашлять от этих звуков. Он встает на ватные ноги и выходит в коридор. Колени словно чужие, подгибаются и дрожат.
   Дверь в родительскую спальню открыта. Из коридора видно лишь угол широкой двухместной кровати и край простыни, свисающий вниз. Бак делает неуверенный шаг вперед и теперь может разглядеть одеяло, сквозь которое проступают очертания маминых ног.
   Ала лежит на спине, откинув голову. Ее молящий взгляд устремлен к потолку. Ее груди тяжело вздымаются, при каждом вдохе, а из горла доносятся душераздирающий хрип и бульканье.
   Бак подходит еще ближе и оказывается на расстоянии вытянутой руки от больной матери. Он не хочет притрагиваться к ней, ведь прекрасно знает, что она уже мертва, но все равно тянется, будто телом управляет не он, а кто-то еще, невидимый кукловод, заправляющий ходом сновидения. И как только его непослушные пальцы касаются ее холодной как лед кожи, Ала поворачивает к нему свое изможденное болезнью лицо.
   -- Это твоя вина, -- говорит она. -- Это ты должен быть на моем месте.
   Мать хватает Бака за руку и с силой притягивает его к себе так близко, что ему становится слышно запах сырой земли, вырывающийся у нее изо рта.
   -- Ты мог спасти меня! -- она повышает голос. -- Ты должен был спасти меня!
   Ее зеленые глаза широко раскрываются и из-под век начинают выползать черви. Они выпадают на щеки, скатываются в рот, скапливаются в любой ложбинке и выемке тела, будто личинки мух, которые Рак специально выращивал ради хорошей рыбалки. Со временем поток червей не иссякает, а только усиливается. Они начинают заползать Баку на кожу, под одежду. Он хочет уйти, пытается вырваться, но хватка матери подобна железным оковам.
   Ала неживым, стеклянным взглядом наблюдает за лесным пожаром ужаса, разгорающимся в сознании сына, будто желая напугать его до смерти и утащить с собой в темноту. Она начинает кашлять все громче и громче, попутно извергая новые порции белых червей и личинок.
   -- Должен быть ты, -- говорит она между приступами удушающего кашля, -- КХМ-КХМ! Должен...
   Ее тело начинает погружаться в постель словно та сделана не их дерева и соломы с пухом, а из самой настоящей грязи. Одеяло и простынь оборачиваются вокруг Алы подобно погребальному савану. Постепенно она исчезает в водовороте из постельного белья, размыкая наконец пальцы и отпуская сына. Последним скрывается в пучине кровати ее скрюченная предсмертной агонией ладонь.
   Бак, уже не обращая внимания на червей, ползающих по нему, вздыхает с облегчением, потому, что все самое страшное уже позади, но вдруг в его голове раздается неимоверно громкое КХМ-КХМ, затмевающее собой все другие мысли, и он просыпается.
   Солнце еще не взошло, но над горами уже назревают зачатки рассвета. В лесу не слышно ни единого звука, кроме потрескивания тлеющих углей в кострище походного лагеря. Это то самое время, когда ночная природа уже отошла ко сну, а дневная еще не успела протереть глаза.
   Бак, недовольный тем, что кошмар разбудил его раньше, чем следует, зевнул и перевернулся на другой бок, лицом к потухшему, но еще теплому костру. Спальное место Аделаиды было как раз напротив и ему было хорошо видно ее умиротворенное лицо.
   "Она еще прекраснее, когда спит" -- подумал Бак.
   -- Ты громко кашляешь во сне, -- вслух сказала Ада и отвернулась.
  
  
   Нелегкая работа
   Быть священным воином работенка не из легких. Это даже не работа, хоть за нее и платят, а скорее долг. Тяжелый, грязный и, что самое печальное, кровавый груз, который человек водружает на свои плечи сам, по собственной воле провозглашая себя оружием в руке великого Создателя. И совершенно не важно, насколько жестокими будут удары, оружие не имеет права оспаривать выбор цели. Оно должно бить ровно туда, куда следует, и бить наверняка, ведь никогда не знаешь, к чему может привести твой промах.
   Телан занес свой клинок, и замер в нерешительности. Казни детей ему всегда давались с особой тяжестью. Людей убивать сложно, но к этому рано или поздно привыкаешь. Первая казнь въедается в память горящим клеймом, которое временами будет ныть до самой старости. Вторая - уже не так впечатляет, она тоже оставляет свой след, но уже не настолько яркий и болезненный. Третья - и ты уже свыкся со своим уделом, рубишь не задумываясь, ведь от многих дум многие печали. Но с детьми все иначе. Сколько бы юных заплаканных лиц ты не превратил в серые посмертные маски, они все равно ранят сердце и калечат душу.
   -- Почему ты мешкаешь? -- спросил Отец. -- Ты боишься?
   Несмотря на важность своей фигуры, он всегда отвлекался от даже самых неотложных дел, чтобы лично поприсутствовать на казни неверного. Это было своего рода традицией, которую правая рука Чтеца не нарушал никогда.
   Телан вздрогнул и опустил клинок. Для обычного воина само обращение Отца было великой честью, а обвинение в трусости - великим позором.
   -- Я не ведаю страха, Отец, -- преисполнившись гордости ответил он, -- ибо в сердце моем сияет пламенный лик Создателя.
   -- Тогда сделай что должно.
   Телан кивнул и снова занес меч над тонкой шеей неверного. Мальчишка не обернулся. По правде сказать, он даже не плакал и это пугало больше всего. В неверном оказалось мужества больше чем в воине света, в том, кто по замыслу Его призван неустанно искоренять любые проявления ведьмовства и магии. А может он вовсе и не неверный? Что, если десница самого Создателя прикоснулась к юнцу и даровала ему спокойствие? Что, если он узрел лучезарные своды небесного мира, в который ему суждено попасть, став жертвой заблудшего рыцаря?
   На мгновение рука Телана дрогнула, а затем совершила уже привычное движение и детская голова с гулким стуком упала в дорожную пыль.
   -- Я вижу в тебе сомнение, -- Отец положил свою массивную ладонь на плечо священного воина. -- Такого чувства не должно знать клинку Создателя.
   -- Прошу прощения, мой господин, -- Телан робко повернулся и преклонил колено.
   -- Не надо, извинений, -- он помог рыцарю встать. -- В этом походе мы с тобой, Телан, стоим плечом к плечу. Мы едины в своем стремлении отбросить силы тьмы туда, откуда они осмелились выползти. А потому не гоже тебе, сын мой, робеть перед иллюзорной волей язычников, и уж тем более преклонять колено перед равным.
   Слова Отца поразили Телана. Он всегда считал, что старшие чины святого похода только и делают, что пьют, да командуют, а в их чрезмерном высокомерии не было вообще никаких сомнений, но глава кампании оказался совсем иным. Он не срамился выходить в люди без отряда охраны, не гнушался говорить с обычными вояками как с равными, и чудным образом безошибочно определял среди черни язычников с неверными. Некоторые поговаривали, будто Создатель наделил своего лучшего воина даром читать чужие мысли, но Телану всегда виделось, что подобные способности - верный признак грязной магии, а сплетни за спиной Отца - ересь.
   -- Теперь скажи мне, -- глава кампании сурово взглянул в глаза священному воину, -- почему ты колебался?
   -- Мне показалось... -- Телан боролся со жгучим желанием отвернутся. -- Мне показалось будто мальчуган молится.
   -- Молится? -- в голосе Отца промелькнула едва заметная нотка удивления.
   -- Да, Отец. Когда я замахнулся, я услышал, что он что-то шепчет себе под нос, а прислушавшись понял, что он просит Создателя о милости.
   -- Хм... И ты уверен в том, что слышал?
   -- Я знаю, что это вы нашли неверного, -- начал оправдываться Телан, -- и что в этом деле вам нету равных, но слова, которые малец говорил перед смертью были очень похожи на мольбы. Вот я и подумал, что благодать Создателя снизошла на него в самый последний момент и он склонил колени не перед моим мечом, а перед всем нашим орденом, и что убей я его не раздумывая, меня постигнет кара небесная, а клинки моих друзей обернутся против меня.
   Отец вздохнул и окинул тяжелым взглядом обезглавленное детское тело.
   -- Вот что, Телан. Кто как не ты должен знать, что основа нашего ордена - это вера, непоколебимая убежденность в том, что все сущее лежит в руках Создателя. Он своей великой волей поддерживает наш мир, а мы, в свою очередь, должны поддерживать его творение в чистоте. И кому как не тебе знать, что Чтец и его приближенные наделены особой властью, данной самим Создателем, в помощь нашему правому делу.
   Телан ничего не ответил, а только кивнул.
   -- Тогда не сомневайся больше в моем выборе, и не медли с выполнением долга, сын мой, ибо тем самым ты выражаешь недоверие не мне, а всему ордену и самому Создателю, что есть грех гораздо больший нежели убийство собрата. Ты понял меня?
   -- Понял, -- отрезал по-солдатски Телан.
   Отец одобрительно улыбнулся и, оглядев полыхавшие вокруг аккуратные деревенские дома, зашагал вдоль по улице, к отряду стоявших неподалеку разведчиков, оставив своего воина в одиночестве переваривать только что услышанную импровизированную проповедь.
  

***

   -- Ну и дыра... -- Ада прищурившись всматривалась в черноту. -- И ты ее спиной пробил?
   -- Ага, -- Бак ткнул пальцем на уступ, локтях в десяти над их головами. -- Вон оттуда свалился. Пока летел, думал помру, но нет. Прямо под землей крыша оказалась трухлявая и я ее прошиб насквозь.
   -- И что теперь? Мне залезть внутрь и все осмотреть?
   -- Не знаю, -- сын фермера задумался. Свой поход он планировал уже давно и главной его целью была борьба с собственным страхом. Попытка заглянуть ему в глаза и снова обрести власть над самим собой. Бак надеялся, что, справившись с боязнью подземной комнаты он сможет и с опостылевшими кошмарами совладать, но Рубица оказала медвежью услугу и спутала все карты. -- Вообще-то я должен был один сюда лезть, но раз уж ты здесь...
   -- Так мне лезть или нет? -- Ада еще раз заглянула в дыру. -- Если что, там внутри никого нет и в принципе ты сам мог бы справиться, а я бы на стреме постояла.
   -- На стреме? -- переспросил Бак.
   -- Ну да. Вещи посторожу, свистну, если кто посторонний придет, об опасности предупрежу. На стреме.
   -- Мне казалось, ты хотела побыстрее долг отдать и уйти.
   -- Ну ты все так загадочно описал, будто это подземелье какое таинственное со стражей и всем таким, а тут просто дырка в земле и нет никого. Скукота одна. Да и если уж быть откровенной, дырки в земле это не мое. Я одно время в похожей месяца три просидела, и после этого у меня с ними как-то не ладится.
   -- Зачем ты в дыре сидела?
   -- Посадили... Так лезть или нет?
   Баку тон девушки показался раздраженным, и он решил, что не станет ее ни к чему принуждать, а пойдет сам, как и планировал с самого начала. Возможно, не отдав долг, Ада не захочет уходить еще долго. Возможно она даже поселится по соседству и будет долгие годы досаждать ему извечными вопросами о том, не надо ли чего выполнить опасного, достойного спасения жизни, но ему сейчас это было совсем не интересно. Он всецело был поглощен происходившей в голове внутренней борьбой. Любопытство юнца, не видавшего ничего кроме отцовских полей да сарая, вступило в схватку с ужасом, первобытным и животным, живущем в каждом человеке испокон веков, страхом неизведанного и таинственного.
   -- Там точно никого? -- после недолгих раздумий переспросил Бак. Сам для себя он уже решил, что пойдет один. Просто хотел еще немного потянуть время.
   -- Точно, -- ответила Ада.
   -- А почем ты знаешь?
   -- Слышу хорошо.
   -- Ладно... Ладно, тогда ты оставайся на стреме, а я полез. Если что - кричи.
   -- Договорились.
   -- Хотя нет, -- он продолжал тянуть, -- лучше не кричи. И без тебя страшно. Лучше подай знак или еще чего.
   -- Договорились, -- повторила Ада на выдохе, всем своим видом давая понять, что этот бессмысленный разговор уже пора заканчивать.
   Бак достал из походной котомки огниво и несколько заранее заготовленных промасленных кусков ткани. Намотав их на палку, он соорудил факел и подошел к краю дыры в земле.
   -- Подашь мне, как спущусь.
   Он отдал факел девушке, а сам полез вниз. Хватаясь за расщепленные края изъеденных жуками досок, Бак тяжело дышал и пыхтел. В этот момент у него в голове возникла забавная мысль, что падать со скалы было хоть и больно, но в разы легче и быстрее, чем спускаться аккуратно. Еще он задумался над тем, что всего полгода назад он спокойно гулял на такой высоте и особенно не страдал отдышкой, а сейчас же его грудь только и делала, что гоняла воздух. Но этой мысли не суждено было развиться в понимание, потому, как ноги Бака стали на мягкую поверхность чудесной кровати, и он наконец осознал, что снова оказался там, куда мечтал попасть долгие недели.
   С прошлого визита подземная комната ничуть не изменилась. Все те же идеально ровные стены, все та же кровать, на которой даже ушибленная спина меньше болит. Тумбочка у кровати стоит на том самом месте и все те же серые точки пыли кружат в лучах солнца, проникающего через дыру в потолке.
   -- Не зевай! -- Аделаида сбросила вниз факел и Бак, не успев среагировать, получил им по голове.
   -- Ай! Ты чего?
   -- Не зевай, говорю. И долго там не сиди. Сегодня ночью будет холодно.
   Бак хотел огрызнуться, мол ему уже хочется вылезти обратно, но не стал. Вместо этого он извлек из кармана огниво и зажег факел.
   В мягком желто-красном свете комната казалась уютной и обжитой. Несмотря на скупость интерьера, она располагала к себе и вполне могла сойти за новую, если бы не слой пыли на полу и тумбочке.
   Осторожно ступая по странному, бесцветному ковру, которого из-за волнения он в первый раз не заметил, Бак обошел кровать и остановился возле закрытой двери.
   Сама по себе, подземная комната мало интересовала юного исследователя. Кроме загадки того, как она оказалась под землей, в ней больше не было ничего примечательного. Возможно на этом месте в стародавние времена обитали люди, какой-то горный народ. Они шили странные ковры, знали толк в матрасах, а по вечерам развлекались изготовлением полированных металлических брусков. Затем этот народ по неведомой причине исчез, оставив за собой брошенные дома. Эти дома под грузом веков рушились, оседали и попадали под оползни, консервируясь на долгие столетия в естественных могилах.
   Баку было абсолютно плевать на то, как дом оказался под землей. Ему было плевать и на тех, кто этот дом построил и на причину, по которой они его бросили. Единственное, что волновало фермерского отпрыска - это странное чувство в груди, непонятный страх перед тем, что может скрываться за запертой дверью. Разум подсказывал, даже кричал, что там ничего нет. Он твердил, что там всего лишь еще одна подобная комната, а еще более вероятно - обычный завал. Но телу не было дела до аргументов, оно чувствовало неладное и от этого чувства волосы на затылке шевелились не переставая.
   -- Ну вот я и пришел, -- прошептал себе под нос Бак, обращаясь к запертой двери.
   -- Это ты мне? -- донесся из дыры в потолке голос Ады.
   Нервное напряжение и неожиданность вопроса заставили парня вздрогнуть.
   -- Нет, -- быстро взяв себя в руки ответил Бак, а про себя подумал, что Аделаида не врала, говоря про свой слух. И это хорошо, ведь теперь ему стало немного спокойней, ведь раз она сказала, что здесь никого кроме них нет, значит так оно и есть.
   В последний раз прислушавшись к своим чувствам, оценив все за и против, Бак наконец решился. Он стиснул зубы, зажмурился и дернул ручку двери на себя. Что-то громко хрустнуло. Только спустя несколько секунд Бак осознал, что все еще сжимает дверную ручку в ладони, хотя дверь так и не открылась. От старости древесина рассохлась и раскрошилась, перестав держать в себе металл.
   "А вот и первое препятствие на пути к истине, -- подумал Бак. -- И оно меня не остановит."
   Понимая, что трухлявое дерево только и ждет того, чтобы его толкнули, парень, не особо напрягаясь, ударил ногой прямо в центр двери. Она буквально рассыпалась на куски и вывалилась в коридор, от которого отгораживала комнату. Вековую тишину подземного дома нарушил грохот обсыпающихся щепок и противный скрип петель, на которых остались небольшие огрызки - напоминания о том, что здесь когда-то была дверь.
   Шагнув в коридор, Бак тут же ощутил неприятный запах затхлости и, почему-то, смерти. Скорее всего так пахла сырая земля, из которой состоял завал, перегородивший путь дальше. Крыша под натиском грунта проломилась и, судя по сгнившим краям серого однотонного ковра, это произошло очень давно.
   Выставив факел перед собой, Бак осмотрелся. Завал был сильным и дальше пройти никак не позволял, зато слева обнаружились перила, а это значило, что у подземного дома было как минимум два этажа и шанс на то, что желанная тайна сокрыта именно там.
   Уже собравшись перемахнуть через перила Бак вдруг остановился. Осторожность была не его сильной стороной, иначе бы он в первую очередь не оказался здесь, а во вторую не полез за "трупом" в воду, но на этот раз ее голос был настолько громким, что не прислушаться к нему было бы просто глупо. Вспомнив про то, с какой легкостью рассыпалась дверь комнаты, Бак слегка потянул перила на себя, и они просто упали на пол, будто ничем и не были закреплены.
   "Вот так да, -- пронеслось у него в голове. -- Сейчас бы я вверх тормашками рухнул на лестницу и шею себе свернул. Бесславная смерть глупого фермерского сына. Аде бы долго пришлось моему отцу объяснять, как меня угораздило. Хотя, пожалуй, она бы просто молча исчезла, а меня долинные еще пару дней, а может и цельную неделю по лесу аукали и сдались бы. Забрал, таки, речной дух свою жертву на дно, да и дело с концом."
   Не надеясь на прочность ступеней, Бак аккуратно потрогал их ногой. Под его весом они натужно скрипнули, но выдержали нагрузку.
   Аделаида безостановочно вышагивала вокруг ямы. Она нервничала и для этого были все основания. По непонятной причине ее чутье било тревогу, да такую, что прислушайся сейчас кто посторонний к ее голове, то непременно бы расслышал колокольный звон. Такое с Адой бывало редко, ведь обычно к подобным тревожным предчувствиям прилагался и внешний раздражитель, например, запах врага или шорох шагов. Но сейчас никакой видимой причины для столь резкой паники не было, и это пугало больше всего. Ведь точно не скажешь, откуда ждать неприятностей, а их точно следует ждать. Чутье никогда не врет.
   Спустившись по ступеням, о возрасте которых можно было только догадываться, Бак оказался на первом этаже подземного дома. Он представлял собой большую комнату, служившую когда-то по всей видимости гостиной, либо обеденным залом. Часть комнаты была отгорожена высокой и длинной тумбой, доходившей Баку до пояса, о назначении которой он не имел ни малейшего понятия. А по центру, возле небольшого столика, чья столешница была сделана из цельного куска прозрачного толстого стекла, стояло нечто, похожее на очень широкое мягкое кресло, в котором могли спокойно разместится три человека сразу.
   В помещении было множество предметов, удивлявших своими формами. Они заставляли мысли Бака сбиваться и перескакивать друг через друга, в попытке понять смысл всего происходящего. Тени плясали по стенам, танцевали, приводимые в движение языками пламени, медленно пожиравшего промасленные лоскуты ткани, и от этого ощущение таинственности только усиливалось.
   Бак с разинутым ртом разглядывал открывшуюся ему одному тайну, загадку над которой он раздумывал бессонными ночами. Подземная комната оказалась целым домом, жилищем, давно брошенным своими хозяевами, дряхлым и рассыпающимся от каждого неосторожного движения. И все в этом жилище было совершенно чуждым современному уму. Многие вещи были похожи на то, чем сейчас пользуются жители долины в быту, но и многие вовсе не имели никакого смысла. Например, массивный черный прямоугольник висящий на стене, прямо напротив очень широкого кресла. Очевидно, что этот предмет был важен для древних людей, раз они его разместили на таком видном месте. Но в чем заключалась эта важность - было совершенно не ясно.
   Бродя вдоль черной дыры, Ада не могла решить, толи лезть внутрь, толи остаться наверху. С одной стороны, если она сейчас отправится вытаскивать фермерского отпрыска, то может пропустить нападение откуда-то с гор или из лесу. С другой - останься она здесь, то есть шанс, что она ошиблась и тогда пареньку там внизу придется несладко.
   Понимание пришло резко и было настолько отчетливым, насколько это только возможно. Аморфное и неуловимое ощущение опасности обрело форму, а вместе с этим определило все дальнейшие действия. Аделаида ясно как день ощутила всем своим нутром удивительно сильную магическую вибрацию, исходившую из-под земли. Более не задумываясь, девушка доверилась своим, выработанным многолетними тренировками, рефлексам, и ловко прыгнула в дыру.
   Бак приблизился к черному прямоугольнику, висящему на стене. Поднеся факел поближе, он всматривался в матовую поверхность загадочной вещицы. Она ему напоминала о чем-то, но он никак не мог сообразить, о чем. Вернее, он не мог поймать нужное слово. Оно так и вертелось на языке, но удержать его не удавалось. Отчаявшись вспомнить, Бак уже собрался отвернутся, но вдруг его осенило, и он вытащил из кармана рубахи черный, отполированный до зеркального блеска металлический брусок.
   -- Возможно ты какой-то ключ? -- он поднес его поближе к черному прямоугольнику.
   Ничего не произошло. Вернее, ничего видимого. Но обстановка в гостиной кардинально поменялась. Мертвый, пропитавшийся тленом и пылью, воздух вдруг наполнился напряжением. Временами Бак чувствовал подобное, когда над долиной сталкивались хмурые грозовые тучи и начинали метать друг в друга молнии. Ощущение было почти один в один за маленьким исключением: в общую картину еще примешался тяжелый взгляд в спину.
   Бак резко развернулся на месте. Он инстинктивно выставил вперед факел, а металлический брусок прижал к груди, как мать прижимает ребенка при виде дикого зверя. Но подземная гостиная по-прежнему была пуста.
   Или нет?
   Сперва, не разглядев в темноте ничего необычного (кроме самого здания в целом), Бак стал успокаиваться, но спустя мгновение его сердце снова заколотилось вольнолюбивой птицей, запертой в клетке.
   Растревоженные пылинки, парившие крупными хлопьями в воздухе, как по волшебству начали двигаться совершенно непривычным образом. Поначалу это движение сложно было заметить, но шли секунды и его уже нельзя было списать на причудливую игру теней или сквозняк. Пылинки, до того, казалось, зависшие на одном месте, теперь будто притягивались друг к другу, и чему-то еще. К чему-то невидимому в центре комнаты. Они вращались друг вокруг друга и вокруг некоего общего центра. В этот водоворот втягивало все больше и больше пыли, и он начал приобретать очертания. Сперва они были расплывчаты, неясны, но чем больше Бак всматривался в них, тем больше они напоминали ему человеческий силуэт. Словно на этом месте раньше кто-то стоял, а затем вдруг исчез настолько резко, что воздух теперь стремился заполнить образовавшуюся пустоту.
   Тем временем, пыльный призрак становился все плотнее и плотнее. У него даже появилась тень. Хоть и полупрозрачная, слабая, но все же тень. Она, как и само тело, подрагивала в лучах факела, трепетала от любого даже самого слабого сквозняка.
   Бак с открытым от удивления ртом наблюдал за тем, как, по его мнению, рождался пыльный дух. Парень не знал, бывают ли такие вообще, но это было совсем не важно. Так же, как и остальные жители долины, в момент столкновения с неизвестным он предпочел не вдаваться в подробности, не пытаться выяснить что к чему. Его простой ум сразу обратился к мифам да легендам в которых было место любой, даже самой необычной твари. На этот раз ею оказался пыльный дух, и он продолжал обретать форму.
   В какой-то момент пыли стало так много, что внутренние весы Бака потеряли свою устойчивость. Чаша на которой стоял страх громко стукнулась об пол, а другая, та что с любопытством, взлетела до потолка. Это значило только одно - пора бежать. Но бежать Бак не мог. Даже более того, он не мог дышать. И ни о каком "перехватило от зрелища дух" речи быть не могло. Просто вдруг пришло чувство, будто стенки горла склеились вместе. Грудь парня содрогалась в конвульсиях, но все было тщетно.
   Выронив факел, Бак схватился за шею и беспомощно сполз на пол. Он был не в силах идти, он не мог кричать, а перед глазами плыли круги. Сердце от страха билось с такой частотой, на которую, казалось, было попросту неспособно. Огонь от промасленных тряпок перекинулся на однотонный ковер. И ко всему в придачу, дух из пыли стал приближаться.
   Он плыл по воздуху не касаясь пола. Он обогнул странное кресло и пролетел мимо столика из толстого листа стекла. Он навис над угасающим юнцом, который, забыв про всю осторожность, осмелился проникнуть в его подземные чертоги, нарушить невидимую границу его владений. Он протянул свои серые руки к задыхавшемуся пареньку и между трепетавшими в воздухе пылинками мелькнули искры, миниатюрных молний.
   Ужас затмил разум Бака и тот угас, словно маленькая свечка под порывом ураганного ветра.
  

***

   Телана мучила совесть - серьезное дело для священного рыцаря. Подобные муки приходят к человеку прежде всего от него самого, от сомнений, закравшихся в душу, а сомнения - это то, чего священный рыцарь должен остерегаться больше всего. Они туманят взор и сбивают с праведного пути. Именно так говорил Чтец, отправляя своих славных клинков в битву с вселенскою тьмой.
   Короткая проповедь Отца смогла лишь слегка поднять дух, но все же она не отвечала на те вопросы, которые роились в голове Телана. Он не знал, зачем соврал о том, что слышал будто казненный мальчишка молился Создателю. Вернее, знал, но не хотел признаваться самому себе, а заодно и главе великого похода, в том, что вера покинула его, что сердце, обливавшееся кровью обезглавленного мальчугана, было больше не в силах слепо принимать те слова, которые говорил Создатель губами своих пророков.
   Велидан, дождавшись, когда Отец отойдет подальше, звонко бряцая доспехами, подбежал к своему товарищу и схватив его за плечи, хорошенько встряхнул.
   -- О чем был разговор? -- спросил он и горящими глазами уставился на Телана. -- Ну? Не томи!
   -- Да так, ни о чем...
   -- Врешь, негодяй! -- Велидан был храбрым воином. Бок о бок с Теланом он прошел через жернова не меньше десятка боев, и теперь мог читать его как открытую книгу. -- Он тебе речь толкнул, ведь так? Я же видел, как долго вы беседовали. Так долго "ни о чем" не говорят, брат мой. Желаю знать в мельчайших подробностях суть вашей беседы.
   Телан покосился на Отца, который о чем-то возбужденно перекрикивался с отрядом разведчиков, и вспомнил те времена, когда сам при виде него благоговел. Этот высокий и широкоплечий воин был способен одним лишь своим видом нагнать страху на большинство мужчин. Его отполированные до зеркального блеска доспехи были покрыты бесчисленными царапинами и зарубками, шрамами прошедших сражений, а на личном флаге уже не осталось места для записи новых подвигов. Но сейчас, когда небо затянуто тучами, а из полыхающих вокруг домов доносятся крики горящих заживо женщин и детей, эти доспехи совсем не сияют божественным светом. Нет. Они похожи на изуродованную шкуру дикого зверя, готового перегрызть глотку каждому, кто осмелится встать у него на пути. На пути к величию и славе.
   -- Не твоего ума дело, -- наконец ответил Телан и побрел к обозу с конфискатом. Последнее, что ему сейчас хотелось, это пересказывать по восемь раз пустую болтовню восхищенному глупцу.
   -- Что?! -- не ожидав таких грубых слов, Велидан даже слегка попятился, -- Ты чего, Телан? Мы ведь с тобой братья, разве нет?
   Он нагнал боевого товарища и попытался одернуть его, остановить, но тот лишь отмахнулся и продолжил шагать.
   -- Негоже так с братьями разговаривать. Создатель за такое может и кару наслать.
   -- Так что ж тогда не нашлет? -- Телан остановился как вкопанный и воздал руки к небу, -- Чего он медлит? А?!
   -- Тише! -- Велидан испуганно огляделся по сторонам, не услышал ли кто этот оскорбительный выкрик. -- Не горячись. Тут слишком много ушей. Давай отойдем, и ты мне расскажешь, что за муха тебя укусила.
   Телан секунду-другую сомневался, стоит ли ему вообще сегодня раскрывать рот, ведь такие громкие и резкие изречения в адрес самого Создателя уж точно до добра не доведут, но решил все же пойти. Возможно, выговорившись он почувствует облегчение, или даже вернет свой разгоряченный ум в старое русло.
   Два рыцаря сошли с деревенской грунтовой дороги и спрятались за догорающим домом местного купца, неподалеку от сарая с обрушившейся крышей.
   -- Ну и что это такое только что было? -- начал возмущенно Велидан, когда убедился, что за ними никто не наблюдает. -- Услышь кто из верхов твои речи, сам знаешь, что было бы дальше.
   -- Ты не понимаешь, брат, я просто...
   -- А вот совсем и не просто. Телан, то, что ты говорил - это ересь чистой воды. По-хорошему мне стоило бы доложить кому следует, и будь ты кем-то мне незнакомым, поверь, я бы сделал это даже не задумываясь.
   -- В этом и беда, что мы мало задумываемся.
   -- Что ты имеешь в виду?
   -- Не знаю, брат... -- Телан нахмурился. Его голова, казалось, кипела от множества мыслей. Они были настолько просты, что его удивляло, почему он не дошел до этого раньше. -- Я больше не уверен в том, что вижу и слышу.
   -- Тебя что, ударили по голове? -- беспокойно предположил Велидан. -- Если так, то я могу сбегать за лекарем.
   -- Нет. Я хочу сказать, что меня изъедают сомнения. Понимаешь? -- Телан заглянул в глаза своего боевого товарища, но увидел в них только замешательство. -- Сегодня я спросил сам себя: А что, если наше дело вовсе не правое? Что, если мы и есть то самое зло, о котором твердят пророки?
   -- О Создатель! Да что ты такое несешь? Я просто не могу поверить, что слышу подобную ересь от тебя, Телан.
   -- Нет, ты только задумайся на секунду. Откуда нам знать, что люди, которых мы сжигаем - исчадия зла? Откуда мне, Велидан, знать, что, убивая ребенка по указу Отца я очищаю его душу от скверны?
   -- Это ужасные вопросы, и я не понимаю, как твой язык поворачивается их произносить. Ты же сам прекрасно знаешь, что долг священного воина Создателя - очищать Его творение от магической погани. И что только те, кто принимает свет Его в душу свою достойны ходить по земле и смотреть на солнце.
   -- Хорошо, -- терпение Телана медленно подходило к концу. -- Спрошу конкретно. Всего десять минут назад, там у обочины, я поставил маленького мальчика на колени и этим самым мечом, -- он достал оружие из ножен, -- отрубил ему голову. Зачем я это сделал?
   -- Как зачем? -- удивлению и замешательству Велидана не было предела. -- Такова воля Отца. Его перст указал на мальчонку, а значит его должно казнить.
   -- Но за что?
   -- Перст Отца безошибочно указывает на еретиков и язычников, питающих своими черными душами магию, коей не место в нашем мире, -- продекламировал он.
   -- Это лишь пустые слова, брат. Кто проверял правильность Отцовских приговоров? Знаешь ли ты таких людей? Каждый, кто слышал эту басню передает ее дальше, но где она зародилась?
   -- Отец не может ошибиться, ибо он есть пророк Создателя, направляющего его перста.
   -- Ты что, сам не понимаешь, как глупо это звучит? -- видя упертость и твердолобость своего друга, Телан распалялся все больше. -- Отец - такой же человек, как и мы с тобой. Он сделан из той-же плоти и крови, а значит ничто не мешает ему врать нам.
   -- Извини, но я больше не в силах слушать твою хулу. Хоть ты мне и друг, но это переходит всякие рамки, -- тон Велидана стал строгим и официальным. -- Я беру тебя, Телан Анрийский, под арест по обвинению в ереси. Командование решит, что с тобой делать.
   Он положил закованную в латную рукавицу руку своему бывшему другу на плечо и хотел было приказать ему сдать оружие, но не успел. Тот самый меч, который Велидан собирался конфисковать, вонзился ему прямо подмышку. Лезвие проскользнуло между пластинами брони, с легкостью прорезало стеганую рубаху и резким рывком вошло в тело.
   Успев издать лишь хриплый, булькающий стон, священный рыцарь сполз на землю и его глаза закатились.
  

***

   Так плохо Баку еще никогда не было. Казалось, все его тело свело одной общей судорогой, боль от которой могла свести с ума. И это было только началом. Пока сознание парня постепенно возвращалось из небытия, оно, порцию за порцией получало информацию о тех изменения, что произошли с телом во время его отсутствия.
   Горло саднило и жгло от не прекращавшегося кашля. Кожа на пальцах рук и лице настойчиво ныла. Ноги ощущались с трудом, а жажда была такой сильной, что Бак боялся поднять веки. Ему думалось, что раскрой он глаза, их, словно песок, тут же выдует ветром.
   -- Ада, -- прохрипел парень между приступами кашля. -- Аделаида, помоги.
   Ответом были только пение птиц где-то вдалеке и шорох листьев на ветру.
   "Ветер, -- подумал Бак. -- Ветер это хорошо. Значит я уже не под землей. Значит она все-таки спасла меня, вытащила из того кошмара."
   -- Ада, -- снова позвал он, в надежде услышать ее грубоватый и слишком низкий для девушки голос. И опять ничего.
   "Не могла же она меня спасти, а после бросить одного в лесу. Или могла?"
   Баку в голову пришла пугающая мысль. Он понял, что доверил свою жизнь человеку, которого совершенно не знал. Хоть она и была красива собой, это не отменяло того, что под утонченной внешностью скрывались полная неясность и туман. Кто эта Аделаида? Как она оказалась в Рубице и зачем ее пытались убить? Почему она так просто согласилась лезть в горы и помогать ему, такому же незнакомцу? Неужели для нее настолько важна выплата долга?
   Вопросы один за другим приходили и толпились, толкались, мешая ясно думать. А боль в горле и лице только ухудшали дело.
   "Нет, я больше так не могу. Мне нужно сконцентрироваться на чем-то, отвлечься, иначе я попросту сойду с ума."
   Бак попытался открыть глаза, но ничего не вышло. Вернее, вышло, но не совсем так, как это обычно происходило. Что-то в привычной цепочке действий нарушилось и результатом оказалось полное отсутствие результата. Веки поднялись с большим трудом, скорее даже разлиплись. По крайней мере такое было ощущение. А дальше ничего, все та же старая добрая темнота.
   -- Что за?.. -- Бак повертел головой из стороны в сторону. -- Почему так темно?
   -- Да тихо ты, -- вдруг он услышал голос Ады где-то совсем близко. -- Не шевелись. Тебе сейчас нужно полежать.
   Он почувствовал, как ее рука скользнула ему под затылок и слегка приподняла голову.
   -- На вот, должно стать немного легче.
   К губам Бака прикоснулось нечто мягкое и мокрое. По запаху он сразу понял, что это мох, пропитанный водой, и тут же припал к нему, жадно высасывая живительную влагу.
   -- Не спеши. У меня еще много есть.
   Парень высосал три порции воды прежде чем снова заговорил.
   -- Я не понимаю, Ада, -- сказал он с ощутимым облегчением, ведь измученному кашлем горлу стало гораздо легче. -- что произошло? Я помню, как стоял там, под землей и разглядывал странную картину на стене. Она была целиком черной, испорченной, но все же висела на видном месте возле домашнего очага. А дальше все как в тумане.
   Он попробовал встать, но почувствовал, как девичья ладонь легла ему на грудь и остановила его.
   -- Куда это ты собрался?
   -- Просто хочу сесть. Почему вокруг так темно? Я ничего не вижу. Мы все еще под землей?
   -- Нет, не под землей. Я вытащила тебя так быстро как смогла, но было уже слишком поздно. Мне стоило слушать лучше...
   -- Поздно? -- Бак хотел нахмуриться, но брови будто окаменели. -- Поздно для чего?
   -- Твое лицо и руки сильно обгорели. Глазам досталось больше всего. Когда я спустилась вниз, ты лежал на полу и не дышал. Если бы я только...
   -- Не дышал? -- он вдруг встрепенулся и, не смотря на сопротивляющуюся ладонь у себя на груди, сел. -- Я вспомнил! Я все вспомнил. Я видел пыльного духа.
   -- Пыльного духа? -- переспросила Ада.
   -- Да. Он был похож на призрак человека из пылинок. Как только я его увидел, у меня тут же перехватило дыхание, в голове закружилось, и я упал. Мне нужно снова вернуться туда. Мне нужно узнать, что он такое.
   -- А вот и нет. По-моему, ты не совсем понял, что случилось. У тебя глаз нет, пацан. Ты ослеп. Усек? Никаких больше прогулок по горам. Все, что тебе сейчас положено - это хороший отдых, еда и вода.
   -- Нет, это ты не понимаешь. Мое место там, в подземной комнате. Дух явился мне по собственной воле и хотел что-то сказать. Он тянул ко мне руки, но тело подвело меня. На этот раз я точно справлюсь. Вот увидишь! Только отведи меня туда снова.
   Аделаида не знала, что ответить. Ее поразило, с какой легкостью паренек воспринял новость о своей слепоте.
   -- Да-а, -- протянула она, -- Башкой ты будь здоров двинулся, это точно. Не знаю, за что ты себя так мучишь, и знать не хочу. Твои ожоги имеют магическую природу. Про пыльных духов я не слыхала, но похожие раны видела, и ничего хорошего они не сулят. Могу сказать только одно: то, что живет там в горе - древнее этой самой горы, и лицом к лицу с подобным, да еще и в одном сарафане я сходится не буду.
   -- Значит в первый раз ты не полезла потому, что тебе показалось это скучной затеей, -- Бак не знал, как подступиться к девушке, а потому решил начать с взятия на слабо. -- Теперь же ты говоришь, что сарафана тебе недостаточно. Мне начинает казаться, Аделаида, что ты не держишь своего слова. А еще мне кажется, что у слепого фермерского отпрыска больше смелости чем у тебя. Только и способна с деревенскими мужиками драться, а как до дела дойдет, так сразу даешь на попятную.
   И к его удивлению это сработало.
   -- Мелкий манипулирующий засранец, -- Ада замолчала. Пауза была настолько долгой, что Баку на мгновение показалось, будто девушка вовсе ушла, но тут она продолжила. -- Сколько живу, но такого наглеца как ты еще не видала. Ладно, завтра полезем в твою дурацкую дыру, но знай, если я там сдохну - тебе не поздоровится.
   Остаток дня Бак лежал и вслушивался в окружавшие его звуки, а мысли его витали где-то далеко. Он раз за разом прокручивал в голове события, произошедшие в подземной комнате, пытаясь восстановить и закрепить образ пыльного духа. Перед мысленным взором его представали серые полупрозрачные руки, тянущиеся к нему, и каждый раз он все больше утверждался в мысли о том, что это не хищный выпад, а скорее мольба. Только о чем может просить существо старше Великих Хребтов? Что может предложить ему обычный деревенский паренек?
   Вдруг Бака осенило. Перед его невидящими глазами ясно как день повис металлический брусок, отполированный настолько хорошо, что его можно спутать с маленьким зеркальцем. Ну конечно же! Духу просто нужна была странная вещица, которую он прихватил в первый раз с прикроватной тумбочки на память. Теперь оставалось понять, где сейчас находится этот брусок.
   -- Ада, -- позвал Бак и сквозь потрескивание костра сразу же услышал, как где-то справа зашуршала ткань маминого сарафана.
   -- Чего тебе? -- с ноткой недовольства спросила Аделаида явно что-то жуя.
   -- А ты случайно не видела такой маленькой металлической штучки, блестящей?
   -- Конечно видела, -- быстро сообразив, о чем спрашивают, ответила девушка. -- Она у тебя в руке, дурень. Ты ее так сжал сильно, что пальцы сплавились вместе и теперь ее хрен выковыряешь. А ты что, не чувствуешь?
   Бак и в правду ничего не чувствовал в руке ниже локтя. Решив удостовериться, он прикоснулся едва шевелящимися пальцами левой руки к своему правому кулаку и охнул. Конечность на ощупь была похожа на твердую корку еще теплого яблочного пирога, который частенько готовила его мама. Пальцы склеились в одну большую, бугристую клешню, сомкнувшуюся вокруг прохладного бруска металла.
   Все было хуже, чем он мог себе предположить. И это только руки. Ада сказала, что лицо пострадало сильнее всего и это поистине пугало. Только сейчас к Баку постепенно начало приходить осознание собственного увечья.
   "Я теперь ничего и никогда не увижу, -- с горечью подумал он." Весь мир погрузился в бесконечную тьму, в которой можно было просто затеряться, и единственное, что спасало от забытья - это звуки. Множество их. Жутко подумать, сколько проходит мимо человеческого внимания пока есть на что посмотреть, а еще страшнее, что теперь смотреть не на что и только остается, что слушать.
  

***

   "Просто веди себя как обычно, -- Телан шагал по деревенской дороге к обозу с награбленным. Да именно так, с награбленным. Он больше не хотел называть конфискатом то, что было отобрано силой у ни в чем неповинных людей. -- Не попадайся на глаза начальству, избегай знакомых и все будет в порядке."
   Тело бывшего товарища Телан спрятал между досками в разрушенном сарае, так что найти его будет непросто. Друзья Велидана, конечно, могли заметить его отсутствие, но не так быстро, а значит запас времени какой-никакой имеется. Оставалось решить, что с этим запасом делать.
   "Нужно взять немного провианта и уйти из деревни. Но как? Дождаться ночи и ускользнуть, пока все спят? Не вариант. Часовых будет много, да и разведчики шныряют по округе в ненормальных количествах. Видимо Отец кого-то хочет здесь отыскать, -- он дошагал до обоза и с удивлением обнаружил, что его особенно то и не охраняют. Непростительная халатность новичков -- а это именно их обязанность -- которой он был несказанно рад. -- Может напроситься в дозор? Нет, будет выглядеть подозрительно. Никто никогда не идет в ночную смену если этого можно избежать. А черт с ним. Соображу что-нибудь по пути. Сил моих больше нет смотреть на все эти пожары. Огонь, поедающий тела неверных во славу Создателя и его бравых клинков. Тьфу. Аж тошно."
   Телан набрал провианта в большой походный мешок и стараясь не озираться по сторонам побрел к лесу. На выходе из деревни его, естественно, остановил патруль.
   -- Стой! -- гаркнул сержант и угрожающе положил руку на рукоятку своего меча. -- Дезертир? Али так, гуляешь?
   -- Я... -- начал было отвечать Телан, но его перебил один из рядовых.
   -- А я его знаю, -- сказал он с дебиловатой улыбкой. -- Это же Телан Анрийский из третьей сотни. Я с тобой на перевале в ночную стоял. Помнишь?
   Телан не помнил, но все же кивнул.
   -- А ну пасть свою заткнул быстро, -- лицо сержанта моментально побагровело. -- С дезертирами брататься удумал? Так твоя голова вместе с егойной в одну корзину с плахи покатится.
   -- Да какой он дезертир? Отличный мужик, за наше дело костьми ляжет. -- не замолкал рядовой. -- Вон, гляди какой мешок за спиной. Небось к нашим в лес идет. Провизию для лагеря тащит.
   -- Так и есть, -- решил воспользоваться моментом Телан и поддакнул. -- Сам Отец велел оказать посильную помощь нашим братьям в выслеживании и поимке сами знаете кого.
   Очевидно это был блеф и ни о каком лагере он не знал, да и в том, что Отец кого-то ищет сильно сомневался, это было лишь предположением, но, как говорят в Анрии: риск - дело благородное.
   Сержант нахмурился и подозрительно окинул взглядом "дезертира". Казалось, кожа на его лице от напряжения и бурной мыслительной деятельности сошлась в одну точку на переносице.
   -- А ну покаж мешок, -- он все же снял руку с меча, но всем своим видом давал понять, что может в любой момент ее вернуть на место.
   Телан послушно скинул мешок на землю и раскрыл, благодаря самого себя за то, что не пожадничал и взял только еду и необходимые для выживания в лесу вещи.
   -- Посильную помощь? -- процедил сержант. Уж очень ему хотелось придраться, но история выглядела правдоподобно, да еще и этот "сами знаете кто", кого следовало по наставлению Отца пренепременно поймать, добавлял важности всему происходящему. На родине сержанта судя по всему рисковать было непринято, и он дал на попятную. -- Ладно. Но если узнаю, что ты мне наврал, самолично брюхо вспорю и кишки по деревьям поразвешаю. Уяснил?
   -- Уяснил, -- кивнул Телан. -- Можете на этот счет быть спокойны. Я передам Отцу о вашем рвении служить ему и Создателю.
   Быстро вернув мешок на плечо, он отсалютовал патрульным и продолжил шагать в сторону леса, а сержант за спиной разошелся не на шутку. Он орал на рядового, за то, что тот влезает в разговор старших по званию и вообще без спроса открывает рот, но тому по всей видимости было плевать. На мгновение Телану даже стало жалко эту парочку. Рядовой с таким отношением к делу навсегда останется на самом дне военной пищевой цепочки, а сержант, не умеющий заставить подчиненного слушаться быстро лишится своего звания. Но вновь нахлынувшая волна отвращения к ордену и его членам быстро смела всю жалось без следа.
  

***

   -- Давно хотел тебя спросить, как ты оказалась в нашей речке? Я имею в виду, ты же почти мертвая там плавала, связанная, раненая. Должно быть с тобой приключилось что-то ужасное и...
   -- Тебе там чего, скучно? -- Ада несла Бака как рюкзак, при этом ловко взбираясь на гору, так, будто шла налегке. -- Может ты тогда сам ножками потопаешь? Тут недалеко.
   -- Я же не вижу ничего. А вдруг я упаду? Меня тогда до самого леса об скалы бить будет и вниз долетит только каша.
   -- Было бы неплохо, -- она улыбнулась, вообразив эту картину. -- А то если ты сейчас не заткнешься, то я сама тебя сброшу.
   Бак покорно замолчал. Конечно, он уже начинал привыкать к грубоватой манере общения Ады, но иногда она могла быть чересчур резкой тогда, когда этого совсем не ожидаешь.
   Слушать как удивительно ровно дышит человек, несущий тебя на плечах в гору, та еще забава. Особенно если ты при этом обязан помалкивать. А прибавить ко всему прочему непроглядную тьму слепоты и дело тут же превращается в адскую пытку. Человек постоянно забивает свои чувства информацией, а голову различными мыслями только ради одного, ради побега. Побега от самого себя. Но попробуй ты хоть на десять минут закрыть глаза, заткнуть уши и прислушаться к себе, как поймешь, что слушать то и нечего. Лишь мечущиеся в разные стороны обрывки идей, не оформившиеся, туманные, а за ними маячит громадина пустоты.
   Потеряв зрение, Бак изо всех сил пытался избежать столкновения с этой внутренней пустотой. Каждую секунду он старался отвлекать себя всевозможными способами, болтать, слушать звуки окружающего мира, погружаться в воспоминания. И это работало, позволяло не раскисать. Но в горах не было никаких звуков кроме ритмичного шарканья ног Ады и ее размеренного сопения. Они повторялись снова и снова, вводя парня в своеобразный транс, заманивая в ловушку воспаленного горем воображения.
   Бак судорожно собрал мысли в кучу и попробовал сконцентрировать свое внимание. Затем он попытался представить, будто все еще видит. Как выглядит затылок Аделаиды, ее завязанные в короткий хвостик черные волосы, шелковистая кожа не шее, лямки маминого сарафана. Потом он заглянул через ее плечо и стал восстанавливать по памяти местность, пробовал понять, где именно они сейчас, как вдруг произошло нечто очень странное. Он отчетливо увидел злосчастную дыру в земле. Вернее, не саму дыру, а ее силуэт. Еще он увидел пульсирующее синеватое сияние, исходившее из дыры.
   -- Что это там? -- Бак похлопал Аду, привлекая ее внимание, и указал скрюченным пальцем в сторону свечения.
   -- Дырка твоя земляная, -- огрызнулась девушка и тут же переспросила: -- А что?
   -- Я ее вижу, -- в голосе Бака было волнение и заинтересованность.
   -- Не выдумывай.
   -- Нет, честно. Из нее струится какой-то синий свет. Точнее я только свет и вижу, но очертания ямы узнал.
   -- Вот это новости, -- Ада хмыкнула и поудобнее перехватила его ноги. -- А ты, пацан, не так прост, как кажешься. Жалко, что на голову ушибленный. Раньше такой свет уже видал?
   -- Нет. В первый раз. Что это значит? Есть шанс, что ко мне вернется зрение?
   -- Ой, нет. Тут без вариантов. У тебя же глаз совсем нет, только пустые дырки в черепе. Ну, разве что ты найдешь способ новые себе отрастить. А свет этот - это магия, пацан. Не сама прям магия, -- она улыбнулась и Бак понял это по тому, как изменился звук ее голоса. -- Только ее следы. Она как бы заряд после себя оставляет, как угольки после костра. Они тлеют и заряд тоже. Особо внимательные могут по этому следу понять, как давно заклинание использовалось, и что оно делало. Вот я, например, так и поняла, что у тебя там внизу жопа приключилась.
   -- Ты тоже его видишь?
   -- Не. Прям видят не многие. В основном, чувствительные люди просто понимают, нутром чуют. Но бывают и такие как ты - зрячие. А еще есть нюхачи, слухачи и щупы. Думаю, сам разберешься, что почем. Мы пришли.
   Баку было странно наблюдать дыру не черной и зловещей, как раньше, а совсем наоборот. Теперь весь мир для него был зловещей черной дырой, а она сама - единственным источником света. Он струился из-под земли иногда пульсируя и переливаясь разными оттенками синего, словно подсвеченный полной луной туман. Туман, переполненный хлопьями пыли, от одного вида которой Бак снова зашелся в приступе кашля.
   -- Так! А ну давай мне на затылок не харкай, -- Ада нахохлилась как недовольная птица, получившая дождевой каплей по макушке. -- Давай слазь. Я тебя на веревке вниз спущу. Ох как я тебя вытаскивала... Обмякший, рожа страшная, синяя, как виноград. Ручки ножки в разные стороны растопырились, в дырку не пролазят, цепляются. Сплошные неудобства.
   -- Спасать людей не всегда приятно, -- переводя дух ответил Бак. -- Тебя из Рубицы вытаскивать тоже было неудобно. Мокро, холодно, ноги в ил грузнут. А потом ты еще и нож у меня отобрала.
   -- Хах! Еще могу значит. Стой, погоди.
   Раздался треск рвущейся ткани.
   -- Ты чего?
   -- Да больно у тебя харя жуткая. Боюсь, в полумраке увижу ее и двину по привычке.
   Ада взяла кусок сарафана, который только что оторвала от подола, и накрыла им пустые глазницы Бака, а края завязала на затылке.
   -- Вот, так хоть честной народ пугать не будешь. А теперь на, бери и спускайся.
   Парень послушно взял протянутую ему веревку и, активно нащупывая ногами дорогу, полез в дыру.
   Уже в третий раз он оказался в подземной спальне и сейчас от былой романтики приключений не осталось ни следа. Изувеченный и перепуганный до полусмерти, находящийся на грани очередного приступа кашля, Бак проклинал тот день, когда пробил спиной дорогу сюда. Он с большей радостью переломал бы себе хребет, если бы только мог повернуть время вспять и пододвинуть самого себя в полете на пару локтей вправо. Но, как говорят, знал бы куда упадешь...
   -- Эй, дух, выходи! -- крикнул Бак и сам того не замечая сжался от страха.
   -- Ты чего орешь? -- Ада ловко спрыгнула на кровать и на секунду прислушавшись к своим ощущениям, слезла с нее. -- А ничего так лежбище.
   -- Духа зову. Я должен отдать ему эту штуку, -- он вытянул перед собой обезображенную руку с зажатым в ней металлическим бруском.
   -- Зачем?
   -- Как зачем? Она ему нужна, и я должен отдать, -- он говорил это с такой уверенностью, будто это ясно как день, а Ада просто глупая и ни черта не понимает.
   -- Ну и на кой ляд ему эта безделушка?
   -- Мне по чем знать? Просто я точно уверен, что он хотел именно ее и тянулся к ней, когда я в обморок упал. Теперь я должен ее ему отдать.
   -- Тогда пошли вниз, туда, где он на тебя напал. Что толку его тут звать? Мог бы он сюда подняться, она бы просто так на тумбочке не валялась.
   Бак неуверенно кивнул. В словах Ады был здравый смысл. Вот только вниз спускаться совсем перехотелось. Это как купаться поздней осенью или ранней весной. Вроде и воздух не такой уж холодный, и кажется, сейчас как нырнешь... а когда ступни в ледяную воду ступают, так сразу все желание улетучивается.
   Но в отличие от купания, встреча с духом была важна. Правда Бак еще не до конца понимал, почему. Он только знал, что это то дело, которое нужно закончить несмотря ни на что. Просто сцепить покрепче зубы, затолкать свои страхи и сомнения поглубже, и сделать. Так он и поступил. Ухватившись за плечо Ады, он осторожно следовал за ней попутно всматриваясь в синие переливы магического следа, окружавшие его. Подрагивающие лучи пронизывали все вокруг. Они, казалось, исходили из всех предметов сразу. Девушка была права, это действительно было похоже на угли от костра. Стены, пол, потолок, все тлело магическим жаром и Бак с каждой секундой все лучше и лучше видел это своим внутренним взором.
   -- Осторожно, ступеньки, -- Ада ловко переступила через лежавшие на полу перила.
   -- Я вижу, -- ответил Бак и повторил за ней. -- Всего лишь очертания и силуэты, но здесь я снова вижу.
   -- Поздравляю. Тогда можешь оставаться здесь жить. Будешь со своим духом в обнимку сидеть и пялится по сторонам.
   -- Почему ты такая агрессивная?
   -- Да не к добру все это. Ты как одержимый прешься сюда и раз за разом становится только хуже. Вот, теперь и меня затащил. Подохнем мы здесь с тобой, а в мои планы это не входило.
   -- Если бы не я - ты бы еще в Рубице померла, -- напомнил ей Бак.
   -- Это другое, -- возразила она. -- Тогда все было по делу, а сейчас какое-то баловство одно.
   -- И по какому же это такому делу человек может помирать?
   -- По какому делу? -- перекривляла она его. -- А вот по такому делу, что не твое собачье дело, по какому делу. Лучше давай говори, что делать нужно чтоб твой дух пыльный объявился.
   Бак вышел в центр комнаты, стал возле длинного кожаного дивана и пожал плечами.
   -- Почем мне знать? -- он огляделся по сторонам. -- Я стоял здесь и разглядывал картину, а потом бац и он уже тут.
   -- Ну так давай. Повторяй, как было.
   Бак замешкался на мгновение, а затем встал возле стеклянного столика и повернулся к "картине" на стене. Черный матовый прямоугольник висел на том же самом месте и с точки зрения Ады совершенно не изменился. Но Бак, видя его мысленным взором, не мог сказать того же. Теперь, подсвеченный магическим жаром он показывал картинки. Они был еле заметны, но все же были. Изображения людей в странных одеждах, идущих по улицам невиданных городов, сменялись пейзажами, а затем плавно возвращались к домам. И так снова и снова в бесконечно повторяющемся цикле.
   -- Аделаида, ты это видишь? -- восхищенно спросил Бак и не дожидаясь ответа продолжил: -- Картина ожила.
   -- По-моему она просто черная. Ты вообще уверен, что это картина?
   Парень ничего не сказал в ответ. Он был полностью поглощен созерцанием прекрасного творения древних, что жили в этом доме задолго до появления Великих Хребтов. И он готов был простоять там еще очень долго, если бы не приступ кашля, настигший его снова.
   -- Ох не нравиться мне все это, -- Аделаида подошла к опустившемуся на колени Баку и присела рядом. -- Может быть ну его? А? Ты же здесь задохнешься.
   -- Нет, -- только и смог выдавить из себя Бак.
   -- Вот именно, что нет. Никакого духа здесь уже нет. Он покалечил невинную жертву, и со спокойной совестью растворился во вселенной. Каждый дух - это незавершенное дело. Тебе просто попался злодей, который хотел напоследок напакостить. Вот и все. А теперь пойдем. Я вытащу тебя на свежий воздух.
   -- Нет, -- снова повторил Бак и показал пальцем ей за спину.
   Ада обернулась и увидела человеческую фигуру, сотканную из колебавшихся в воздухе крупных хлопьев пыли. Девушка тут же приняла боевую стойку и насторожилась. Все ее нутро снова содрогнулось от мощной магической вибрации.
   Бак же видел совсем иное. Перед его мысленным взором предстала пожилая женщина с заплаканным от горя лицом. Она была совсем не страшной, а даже наоборот. Ее хотелось пожалеть и обнять. И эта двойственность пробрала Бака до глубины души.
   Более не обращая внимания на кашель, он встал на ноги, выпрямился во весь рост и сделал шаг на встречу духу. В ответ она шагнула к нему и тут же остановилась. Затем она протянула вперед руки. Бак заметил, как ее губы шевелятся в беззвучной просьбе, а по щекам стекают слезы. По выражению лица женщины было отчетливо ясно, что она в полном отчаянии.
   Не видя иного выхода, Бак протянул вперед свою обезображенную клешню, в которой был зажат металлический брусок. Он попытался разжать пальцы, но и в этот раз у него ничего не получилось.
   -- Аделаида, помоги мне, -- попросил он.
   -- Что нужно? -- переспросила она, не отрывая взгляда от вихря из пылинок.
   -- Разожми мою руку.
   -- Сейчас, -- Ада взялась за его одеревеневшие пальцы и с силой потянула в стороны. Раздался неприятный хруст и ладонь Бака пронзило лезвие боли.
   -- Теперь отойди, -- он протянул брусок духу.
   Пожилая женщина, будто боясь, осторожно подошла еще ближе. Затем, сделав резкий выпад вперед, выхватила брусок и снова отбежала. В момент, когда ее рука коснулась пальцев Бака, он испугался, что снова увидит, как разряд молнии обжигает его плоть, но ничего подобного не произошло.
   Тем временем женщина-дух, забыв про двух нарушителей ее спокойствия, стала отрешенно ощупывать поверхность металлического бруска. Она водила по ней пальцем, нажимала на нее, словно проверяя на прочность. Спустя несколько, тянувшихся вечность секунд, женщина приложила брусок к уху и ее лицо озарила улыбка облегчения. Она слегка наклонилась, явно выражая Баку благодарность за помощь и медленно растворилась во всеобщей синеве магического сияния, а брусок с грохотом упал на пол.
  

***

   -- И что это за хрень только что была? -- спросила Ада, когда они оба наконец оказались на поверхности.
   Бак молчал. Он обдумывал произошедшее, пытаясь сперва найти ответ для себя самого, подобрать нужные слова. Сейчас он, как и Аделаида, не в силах был осознать весь масштаб случившегося, охватить новым мысленным взором общую картину. Тем более, что чем дальше они отходили от дыры в земле, тем слабее становилось сияние магических углей и мир вокруг постепенно терял четкость. А когда они добрались до лагеря, который разбили на границе роста деревьев, Бак уже снова был пленником кромешной тьмы.
   -- Я освободил ее, -- после долгих раздумий ответил он.
   -- Кого? -- Ада сперва не сориентировалась, о чем вообще говорит паренек. Слишком много времени прошло между вопросом и ответом. -- А, ты о пыльном духе.
   -- Я не думаю, что пыль вообще имеет к этому хоть какое-то отношение. Она просто заложник воздушных потоков, летит туда, куда ее тянет, и танцует только в нашем воображении.
   -- О как мы заговорили...
   -- А духом подземелья была пожилая женщина. Она оказалась в плену нижнего этажа, вынужденная смотреть на живую картину целую вечность, пока кто-нибудь не принесет ей ключ к загробной жизни, -- Бак провел задеревеневшими пальцами по растрескавшейся от падения поверхности "металлического" бруска, который на поверку оказался покрыт тонким слоем стекла. -- Я освободил ее. Она растворилась в магическом следе без остатка. Теперь, Аделаида, ты можешь быть свободна. Я прощаю твой долг.
   -- Да хрен там, -- лицо Ады скривилось в отвращении. -- Чего это ты вдруг стал таким надменным? Не забывай свое место, фермерский отпрыск. Во-первых, то, что ты освободил от проклятия какого-то там духа, если вообще освободил, ни черта еще не значит. Ты как был деревенским оболтусом, так и остался. А во-вторых, не в твоей компетенции решать оплачен мой долг или нет. А уж тем более его прощать. Этот долг не перед тобой, а передо мной. Я сама себе должна. С моей профессией без подобных вещей ни о каком чувстве собственного достоинства с человечностью и речи быть не может. Так что помалкивай в тряпочку и жди, пока я жрать приготовлю. А как поедим, я тебя обратно в деревню отведу. Мне еще от твоего идиотского папашки выслушивать за глаза проср... -- она резко замолчала на полуслове и насторожилась. Ее острейший слух уловил треск сломанной ветки в паре сотен локтей от лагеря. Непростой треск. Такой бывает тогда, когда кто-то тяжелый неосторожно ступает твердой подошвой сапога.
   -- Сиди здесь и никуда не уходи.
   Не дожидаясь реакции Бака, Аделаида бросила палку с насаженной на нее недожаренной бельчатиной в костер и резво юркнула между деревьями.
   Найти источник шума не составило труда. Им оказался бесцельно бредущий по лесу солдат. Он был сильно ранен и явно тратил свои последние силы на ходьбу. Ада, притаившись за стволом старой сосны, наблюдала за чужаком, оценивая его и решая, как поступить дальше.
   Солдат выглядел скверно. Его доспех был покрыт царапинами и брызгами крови, а между латными пластинами на плече торчал обломок стрелы. В левой руке мужчина сжимал кортик, которым пытался стереть отличительные знаки своей армии. Вторая же была перерублена сильным ударом в районе локтя и безжизненно болталась, удерживаемая лишь тонким куском плоти, да остатками рубахи.
   Сделав еще несколько шагов и споткнувшись о кочку, мужчина потерял равновесие и упал лицом в траву. Полежав секунду другую, он перевернулся на спину, но вставать не стал. Он просто смотрел сквозь кроны деревьев на небо и продолжил царапать кортиком доспех.
   "Спекся, -- подумала Ада. -- Опасности не представляет. Помирать собрался. Стоит спросить его, как он здесь оказался, пока еще живой."
   Она вышла из своего укрытия и спокойной походкой, не скрывая шагов, направилась к солдату.
   -- Эй, служивый!
   Мужчина медленно направил свой взгляд на Аду. Его глаза выражали глубокую скорбь вперемешку с апатией.
   -- Какими судьбами в таком далеком кра... -- девушка запнулась на полуслове. Подойдя поближе она смогла разглядеть знак на груди солдата. Большую часть мужчине настойчивым трением удалось превратить в непонятное бурое пятно, но в оставшемся куске Ада с легкостью узнала символ Создателя. -- А, святой рыцарь. Как жаль, что ты уже покойник. Мне бы пригодилась хорошая разминка.
   -- Я что, похож на святого? -- угрюмо ответил мужчина.
   -- Да кто ж из вас похож?
   -- Мы все просто самодуры и глупцы.
   -- Вот и я говорю. Строите из себя невесть что, а на самом деле тьфу и растереть.
   -- Если ты все сказала, то дай мне умереть спокойно, -- рыцарь снова отвернулся к небу. -- Сейчас мне только нравоучений не хватало.
   -- Да пожалуйста. Умирай на здоровье. Только скажи, как тебя в эту глушь занесло.
   Рука мужчины, сжимавшая кортик, дрогнула, а затем с еще большей силой нажала на рукоять. Лезвие надрывно заскрежетало, проделывая в броне длинную борозду.
   -- Святой поход, -- только и ответил рыцарь.
   Зрачки Ады тут же расширились, и она быстро подбежала к рыцарю.
   -- Ты пойдешь со мной, -- отрезала она, выдавливая из пальцев мужчины кортик.
   -- Нет! -- простонал рыцарь. -- Отвали! -- он пытался удержать оружие, но женщина оказалась гораздо сильнее. -- Я просто хочу, чтобы мои мучения закончились.
   -- Потом, -- ей все же удалось вырвать кортик из цепких пальцев рыцаря. -- Так, это тебе больше не понадобиться.
   Она без предупреждения рубанула по куску плоти, державшему предплечье и уже начавшая синеть рука откатилась в сторону. Рыцарь стиснул зубы, но не издал ни звука.
   -- Теперь я отнесу тебя в лагерь, и ты мне все расскажешь. А после, если мне понравиться услышанное, я убью тебя быстро и безболезненно.
   Ада подсунула руки под спину рыцаря и, приподняв его вялое тело, перекинула через плечо.
   -- Не хочу умирать безболезненно, -- раздался его затухающий голос. -- Я должен страда...
   Он потерял сознание и окончательно обмяк.
   -- Еще один на голову двинутый, -- выдохнула Аделаида. -- И что же мне так не везет то?
  
  
   Привет, старик
  
   -- Господин! -- разведчик без церемоний влетел в палатку Отца. -- Южный лагерь...
   -- Тише, тише. -- глава кампании оценивающе осмотрел запыхавшегося подчиненного и жестом пригласил его к столу. -- Давай без лишних криков и суеты.
   Из увесистого бурдюка он плеснул немного вина в серебряный кубок и протянул его разведчику.
   -- На, вот, испей.
   Замешкавшись, мужчина все же принял кубок и в два больших глотка его опустошил.
   -- Что скажешь? По-моему, слишком терпкое и недостаточно сладкое.
   -- Прошу прощения, господин. В винах разбираться не научен.
   -- Ах вот оно как, -- Отец медленно встал из-за стола и зашел разведчику за спину. -- Теперь ты просишь прощения. Значит элементарные манеры у тебя все же имеются. Но тем не менее ты не посчитал нужным спросить разрешения войти в мои покои.
   -- Виноват, Господин. Я подумал, что вести важнее манер.
   -- Ах важнее? -- рука Отца мягко легла на плечо разведчика и тот невольно вздрогнул. -- Ну тогда скажи мне эти вести.
   -- На н-наш южный лагерь н-напали, -- голос мужчины дрожал. -- Выживших нет.
   -- Действительно важные. И кто это сделал?
   -- Не могу знать. Следы говорят, что нападавший был всего один. После схватки он скрылся в лесу у Южного хребта.
   -- Всего один... -- протянул Отец и его взгляд задумчиво устремился в никуда.
   Постояв еще с минуту практически не шевелясь, разведчик все же осмелился повернуть голову и спросить: -- Господин, я могу идти?
   Отец отрешенно кивнул, но в последнюю секунду все же сжал ладонь на плече у разведчика и остановил его.
   -- В следующий раз зайдешь без спросу - я посажу тебя на цепь и запрещу говорить. Будешь вместо этого лаять, как бродячая собака. Ибо, ставя задачу превыше манер ты уподобляешься животному, а животным не место в священном войске Создателя. Ты меня понял?
   -- Понял, -- проскулил разведчик и пулей вылетел из палатки.
   Проводив невежу взглядом, Отец отвернулся к столу и посмотрел на свое отражение в серебре винного кубка.
   -- Значит все же жива... -- он обхватил кубок своими грубыми мозолистыми пальцами и сжал так сильно, что металл не выдержал и начал проминаться, пока, наконец, не лопнул, вонзившись острием осколка в кожу.
   Отец нервно отбросил испорченную посуду в сторону, затем вытер проступившую кровь о штанину и распахнул края палатки.
   -- Грит, -- он подозвал к себе неприметного паренька лет восемнадцати, ошивавшегося неподалеку и, в основном, помогавшего с грязной работой, которой обычно старшие чины боялись как огня, -- зайди ко мне на минутку.
   Паренек молча юркнул в палатку.
   -- Дело секретное и важное, -- начал Отец и непроизвольно провел пальцем по порезу на ладони. -- Мое предчувствие не подвело, мерзавка каким-то образом выжила.
   -- Палач Мерцающего Пика? -- обеспокоено переспросил паренек. -- Вы уверены?
   -- Тише ты, -- Отец покосился в сторону входа. Он специально отбирал для операции в долине людей издалека, незнакомых с Мерцающим Пиком и связанными с ним делишками, но лучше было поостеречься. -- Никто ничего не должен знать. Паника - это последнее, что нам сейчас нужно.
   -- Но она не могла... С такими ранами просто невозможно...
   -- Заткнись и послушай меня. Она жива и продолжает свои зверства. Разведчик доложил, что какой-то неизвестный в одиночку разбил наш южный лагерь и скрылся. Ничего не напоминает?
   -- Может это просто местные? Сбежали в партизаны и теперь пытаются нас напугать, -- Грит прекрасно знал, что никакие местные не сравнятся в хитрости и жестокости с этой женщиной, а потому надеялся, что это все же они.
   -- Вот это то ты и выяснишь. Мои предчувствия пока еще ничего не значат, и мы должны убедится наверняка. Сейчас я отправлю усиленный отряд для восстановления разбитого лагеря, а ты проследишь за ними. Только держись на расстоянии. Если это действительно она, то нападение повторится.
   -- И с чего бы ей нападать второй раз?
   -- С того, что деваться ей больше некуда. Либо южный лагерь, либо основной. Еще она может в обход пойти на перевал, но там ее встретят наши. Ладно, все, -- Отец торопливо накинул плащ, -- я отправлять людей, а ты сразу из палатки не выходи. Подожди пару минут, чтобы никто не догадался. Если вдруг спросят, скажешь, что...
   -- Спокойствие, -- отмахнулся от наставлений Грит. -- Не надо учить ученого. Лучше скажи, брата с собой брать?
   -- А? -- Отец на секунду растерялся. -- Ах, да, брата. Нет, лучше скажи ему, пусть тоже ко мне зайдет попозже. Для него есть другое дело.
  

***

   Рыцаря знобило.
   Как только Ада притащила его в лагерь, то первым же делом сунула окровавленный обрубок в костер. Огонь мгновенно остановил кровотечение и прижег рану. После, она оторвала от своего сарафана, уже больше похожего на короткое платье, еще один кусок ткани и наложила повязку. Это должно было помочь предотвратить попадание болезни в кровь.
   Не помогло.
   Рыцаря знобило. Временами он приходил в себя, что-то неразборчиво бормотал про мертвых детей, пожарища и смерть, а затем снова проваливался в страну грез.
   -- Кто это? -- Бак сидел рядом с незнакомцем и держал сохранившую чувствительность руку у него на лбу. Даже сквозь огрубевшую корку магического ожога он ощущал жар.
   -- Обычный идиот, -- только и ответила Ада. Ее сейчас больше заботило не то, как зовут этот ходячий труп, а его слова про священный поход и какого черта все это воинство фанатичных садистов забыло в долине двух хребтов. Неужели Отец решил убедиться, что раскаленное копье сделало свое дело? Тогда ситуация гораздо хуже, чем предполагалось. Ни на какой эффект неожиданности теперь рассчитывать не стоит.
   -- Аделаида, -- прервал ход ее мыслей Бак, -- почему этот мужчина в броне? Что происходит? У нас в деревне таких доспехов не водится.
   Паренек нервно водил рукой-клешней по латным пластинам.
   -- Да тихо ты! Дай подумать.
   "Допустим, я опоздала и поход зашел настолько далеко... Что теперь? -- пламя костра перекинулось на свежее полено и начало потрескивать, составляя аккомпанемент стонам и бормотанию рыцаря. -- Нет, без своих вещей я мало что могу... Нужно в Мерцающий Пик, но, даже если доберусь до перевала, вряд ли Отец настолько глуп, чтобы оставить его без охраны."
   Мысли в голове Аделаиды устроили дикую скачку, а нервы, отвыкшие от рабочего напряжения, натянулись до предела. Девушка, не обращая внимания на непрекращающиеся расспросы Бака, задумчиво пялилась в костер и грызла ноготь.
   -- Ладно! -- вдруг выпалила она, оттолкнула слепого парнишку в сторону, затем схватила рыцаря за воротник стеганой рубахи и встряхнула как следует. -- А ну просыпайся, ты, мешок с говном! У меня нет времени смотреть, как ты подыхаешь.
   -- Что ты делаешь? -- Бак неловко встал на ноги и принялся заступаться за незнакомца. -- Он же болен. Разве не видно?
   -- Это тебе должно быть не видно, -- огрызнулась она и влепила рыцарю звонкую пощечину, но это не принесло результатов. На его мертвенно бледной щеке даже следа не проступило. -- Поменяйся вы местами, так он тебя прирезал бы без сомнений.
   -- Прирезал? Но почему?
   -- В том мире, в котором живут он и ему подобные это считается милосердием. Зачем бороться за жизнь? На все есть воля Создателя. Так ведь? -- она отпустила еще одну пощечину. -- Прирезал бы тебя как миленького, чтоб ты наверняка окочурился. Видите ли, путь смиренных и убиенных лежит прямиком в небесные чертоги.
   -- Так он из этих? -- Бак слегка отстранился. -- Из божьих людей?
   -- Из этих, из этих... -- потеряв надежду привести рыцаря в чувства, Ада уселась рядом с ним на землю и разочарованно стукнула костяшкой указательного пальца ему по лбу. Рыцарь нахмурился, но через мгновение его лицо снова расслабилось. -- И если этот не выживет, то у нас с тобой будут большие проблемы, пацан.
   -- Это от чего?
   -- От того, что перед тем как отключиться он успел сказать, что в долину пришел священный поход. Везде, куда приходит священный поход начинаются проблемы.
   Нир, купеческий сынишка, кое-что рассказывал про божьих людей, но в этих рассказах никогда не упоминались походы. Только костры и страх. Но даже будучи обычным фермером Бак смог сложить в своем воображении одно с другим. Картинка получилась огорчающая.
   -- Так они пришли чтобы всех сжечь? -- решил он уточнить свою догадку.
   -- Не всех, но многих.
   -- Но тогда нам нужно срочно предупредить долинных! -- Бак вскочил на ноги, но быстро понял, что сам он далеко не уйдет, а Ада не особо-то спешит помогать ему. -- Ты чего?
   -- Сядь и успокойся. По своему опыту знаю, что паника ничем не поможет, а вот хорошего пинка в сторону могилы даст.
   -- И что теперь? Мы будем просто сидеть и ждать пока моих друзей... пока моего отца... -- он не мог выдавить из себя нужные слова.
   -- Нет. Мы будем сидеть не просто так. В первую очередь нам нужна информация. Вот сам подумай, если этот красавец однорукий, -- она подняла рыцарский кортик и начала чертить на земле простенькую карту, которую все равно Бак не видел, -- оказался в лесу, на юг от твоей деревни, а перевал на большую землю - на севере, то, о чем это нам говорит?
   Бак сперва не ответил, раздумывая над задачкой, а через пару секунд сказал: -- О том, что он очень долго шел.
   -- Нет же, балда. Это значит, что как минимум силы похода укрепились на перевале, и может быть даже в долине. Иначе как бы он оказался так далеко на юге, да еще и порубленный? Очевидно, было сражение. Теперь надо выяснить, кто с кем сражался, кого победили и сколько еще осталось. Сомневаюсь, что ваши мужики с вилами и топорами смогли бы так рыцаря уделать.
   На лицо Бака упала тень отчаяния. Всего две недели назад он не мог и представить себе, что в его монотонной и скучной жизни может случиться хоть что-то, отличающееся от рабочей рутины. "Сей да паши, -- как частенько говаривал его отец. -- Сей да паши и не будешь знать горя." Сейчас же, стоя в кромешной темноте слепоты с изуродованным лицом и руками, и думая о том, как его село пожирают пожары войны, он хотел, чтобы все стало как прежде. Он хотел снова увидеть Рака, согнувшегося под слабым утренним солнцем и ворчащего обо всем подряд, потому, что деревянный разметочный колышек, который он забивал, уперся в валун и никак не двигается дальше. Он хотел увидеть хитрый прищур Нира, задумавшего очередную пакость, за которую в итоге непременно получит по шее. Было бы здорово снова почувствовать непередаваемый запах стряпни Мирты, разносящийся ветром по округе и заставляющий добрую половину деревни завидовать белой завистью кузнецу Ульфу...
   -- Нет! -- слово прозвучало резко и сильно, словно удар грома.
   -- Нет? -- удивленно переспросила Ада, ведь паренек просто молча стоял и стоял, а потом нате вам. Но Бак не обратил на вопрос никакого внимания.
   Его душа стремительно заполнялась сиянием. Оно просто возникло из ниоткуда, стало расти и ширится, питаясь воспоминаниями, скорбью и злостью, разливалось словно жидкий свет, озаряя даже самые отдаленные уголки сознания. Паренек не противился ему потому, что знал: это сияние не навредит. Он, будто выйдя из собственного тела, став чужим самому себе, наблюдал со стороны за тем, как руки и ноги обретают волю и поступают так, как им того хочется, выполняя то, что должны.
   Со стороны же Аделаида видела, что фермерский отпрыск, встав на колени перед лежащим рыцарем, положил ладони-клешни ему на щеки и замер.
   Бак более не мог сдерживать свет внутри себя. Не зная, почему, но он был уверен, что должен отдать сияние рыцарю, исцелить его страждущее тело. Направив свой внутренний взор на лицо под ладонями, он с удивлением обнаружил, что видит его во всех подробностях. Даже более того, Бак видел не только лицо, но и тело, скрывавшееся под доспехами. Оно было покрыто шрамами, синяками и грязью.
   Сконцентрировавшись еще сильнее, он погрузился вглубь, прощупывая мысленным взором мышцы и сосуды, инстинктивно ища что-то. Бак пока еще не знал, что именно, но был уверен, что поймет, если найдет. Так и произошло.
   -- Вот она -- прошептал он себе под нос.
   Новым зрением Бак видел, как зараза распространяется в крови, отравляя измученное тело. Она текла густым дегтем, пропитывала смертью все вокруг и медленно убивала рыцаря. Этому нужно было положить конец и как можно скорее.
   Собрав всю волю, парень направил уже заполнявшее его до краев сияние сперва себе в руки, а после - в тело рыцаря. Это оказалось настолько просто и естественно, будто он делал это всю свою сознательную жизнь. Мысленно Бак наблюдал за тем, как свет неудержимой волной прокатывается по новому сосуду, поглощая на своем пути болезнь, затягивая порезы, заживляя раны и стирая шрамы.
   С точки зрения Аделаиды ситуация выглядела более чем странно. Паренек ни с того ни с сего выкрикнул в никуда слово "Нет", схватил рыцаря за щеки, посидел так с минуту, а после грохнулся рядом.
   -- Эй, пацан, ты чего? -- она настороженно встала, наступив ногой на не дочерченную карту.
   Бак не ответил. Он лежал на животе, лицом в притоптанной скудной траве и со стороны казалось не дышал, но Аделаида прекрасно слышала, что это не так. Просто дыхание слабое, вот и все.
   Зато ответил пришедший в себя рыцарь.
   -- Проклятье... -- прохрипел он, приоткрыв глаза, -- я все еще жив.
   -- О как... -- Ада нахмурилась. -- У вас что, смена караула? Ладно, неважно. Главное, что ты можешь говорить, красавчик. И говорить ты будешь.
  

***

   Несмотря на неприметную внешность разнорабочий Грит, которого так любил держать у себя под рукой глава священного похода, был совсем не прост. Неприятные поручения являлись лишь прикрытием для его основной деятельности, а именно - разведки и сбора информации. Недоброжелатели бы назвали Грита грязным шпионом, хотя он сам больше предпочитал специалиста по сбору информации и обеспечению безопасности. У таких больших людей как Отец есть множество противников, готовых на разные пакости ради того, чтобы спихнуть конкурента с теплого местечка любыми доступными способами, а Грит за регулярную и, что не менее важно, хорошую плату готов обламывать таким конкурентам планы. В свои годы он умудрился не один раз доказать верность ордену, Отцу и самому Создателю, предотвратив три покушения, не меньше десятка отравлений и даже одну подставную дуэль. Немногие шпионы могли гордится подобными заслугами, а все потому, что за ту самую регулярную плату вы получали не одного, а целых двух помощников, ведь у Гита был брат - Брит, похожий на него, как две капли воды. И этому брату Отец поручил отправиться на перевал.
   Задумка главы священного похода была проста, но вряд ли бы получила одобрение Чтеца, узнай он об этом, потому, как дело могло закончиться весьма трагично. Отец во что бы то ни стало хотел заполучить голову Палача Мерцающего Пика. Он даже готов был пожертвовать собой ради такого, ведь слухи о том, что эта бешеная баба разбилась о несокрушимые латы рыцарей Создателя, могли бы отбить желание противников истинной веры чинить сопротивление. Поэтому Отец решил устроить из долины Двух Хребтов ловушку, приманкой в которой он был сам. Пока новый, усиленный отряд разведчиков в сопровождении Грита отправлялся восстанавливать Южный лагерь, в деревне велось приготовление сигнального костра. В том случае, если Палача Мерцающего Пика не удастся остановить собственными силами, Отец собирался поджечь высокую конструкцию из высушенных и промасленных веток. Пламя, подкрепленное дымом, послужит знаком для Брита на перевале и тот передаст основным силам приказ к наступлению. Даже если бешеная баба каким-то образом сумеет расправиться с Отцом и лагерем в деревне, против всего воинства похода ей выстоять точно не удастся.
  

***

   Отряд из пяти опытных рейнджеров и двух менее опытных солдат поддержки маршировал по лесу. День подходил к концу и лучи закатного солнца, проскальзывавшие меж кронами, отблескивали на отполированных доспехах.
   -- Как думаете, -- прошептал рядовой сержанту, покосившись на угрюмых разведчиков, -- кого мы ищем?
   -- Рот закрой и шагай молча, -- рявкнул тот в ответ и звонко ударил латной рукавицей его по шлему. -- Дезертиром он был, сердцем чую... У меня на таких нюх.
   -- Не думаю, что нас за тем рыцарем отправили.
   -- Нет, ты дождешься! -- брови сержанта сошлись на переносице, а лицо привычно побагровело. -- Тебе знать не положено, чего там начальство по округе рыщет. Велено в лесу сидеть - будем сидеть. Велено рейнджеров охранять - будем охранять. Али ты приказ Самого, -- он благоговейно помахал кулаком, -- оспаривать собрался? А?
   -- Ну вы того... за дурака-то меня не держите.
   -- Да чего тебя держать-то? Вон, на роже так и написано: дурак.
   -- Обидные ваши слова, -- рядовой поправил сползший от удара шлем. -- Между прочим я может из благих побуждений спрашиваю? Вы же сами учили, что врага надо знать в лицо. Так?
   -- Это да, -- на этот раз сержант улыбнулся. Ему льстило, что его наставления цитируют, -- было такое.
   -- Ну так вот я и подумал, что было бы неплохо знать, против кого воюем. А то не дай Создатель выйдет как при штурме Лагоракского замка.
   Этот позорный день не было принято упоминать в бытовых разговорах, и сержант снова нахмурился. В то осеннее утро великое воинство умудрилось взять штурмом уже захваченный ими же замок. Потери были колоссальными, ведь в их список входили не только люди, боеприпасы и большая часть самого замка, но еще и честь всего ордена.
   Как так вышло никто не знает, да и разбираться не особо кто хотел. Высшие чины заявили, что виновные наказаны по все строгости порядков, а семьям погибших выплачены компенсации из казны церкви, этого оказалось достаточно, чтобы замять происшествие. Естественно обычные вояки проглотили позор и стали постепенно забывать прискорбную оплошность, но среди молодняка до сих пор хаживали слухи, что это была своеобразная разборка между кем-то из верхов.
   -- Ты тут это самое, давай потише. Кто старое помянет... И вообще, к чему разговор? Сказано охранять южный лагерь, вот мы и идем его охранять. Какие могут тут быть непонятки?
   -- А такие, -- рядовой понизил тон и перешел на заговорческий. -- Кто знает, что приключилось с прошлым отрядом? Правильно, никто. Где те разведчики? Куда подевались?
   -- Слышь, ты страху-то не нагоняй, -- сержант бросил грозный взгляд на рядового, но после все равно опасливо огляделся по сторонам.
   -- Я тут, перед отправлением, возле телеги с конфискатом...
   -- Так! Погоди ка. Ты чего это там вообще шастал?
   -- Да ничего. Так, нечаянно...
   -- Воровал поди? -- сержант снова покосился на рядового. Тот яростно мотал головой.
   -- Честно вам говорю, просто мимо проходил.
   -- Точно?
   -- Точно!
   -- А не брешешь?
   -- Никак нет. Как есть говорю. Просто мимо проходил.
   -- Ладно, -- протянул сержант. Он прекрасно знал, что рядовой врал и, что все понемногу тянули из той телеги себе всякую мелочевку, но нагоняй дать стоило. Чисто из профилактических целей. -- Ну так и чего?
   -- Чего? -- опешил рядовой. -- Ах да. Шел я, значится, СЛУЧАЙНО, -- он специально выделил это слово, -- возле телеги с конфискатом, и, НЕЧАЯННО, -- опять выделил он на всякий случай, -- подслушал разговор парочки рыцарей-братьев. Трепались ни о чем, но одно меня насторожило. Слух зацепился, как говорят.
   -- Кто говорит?
   -- Да иди ты...
   Сержант сипло расхохотался.
   -- Давай ближе к телу. А то так и до смерти не управишься.
   -- Короче в их разговоре я расслышал имя, которого лучше и не слышать вовек.
   -- Это что ж за имя такое? Свое что ли?
   Сержант снова расхохотался, на этот раз пуще прежнего.
   -- А вот и не свое, -- раздраженно ответил рядовой и выпалил на одном дыхании: -- Палач Мерцающего Пика.
   -- Это что еще за зверь?
   Подобно молве о штурме Лагоракского замка, среди вояк священного похода ходил еще один слух. Слух о Палаче из Мерцающего Пика. И, судя по всему, сержант об этом ничего не слышал, что было довольно странно, ведь история пользовалась огромной популярностью. Что может быть лучше старой доброй страшилки? Только напугать ею зеленого новобранца, конечно же.
   -- Вы не знаете Палача? -- рядовой был изрядно удивлен вопросом сержанта.
   -- Не-а. Как по мне - дурацкое имечко. А кто это?
   -- Вы что? Опасно ее не знать. Все, кому на пути попадалась эта роковая красотка умирали долгой и мучительной смертью. Поговаривают, что она - сама смерть, гуляющая по белу свету и собирающая свой кровавый урожай.
   -- Что за ерунда? -- сержант недовольно фыркнул. -- Откуда вообще узнали, что этот Палач - девица, и уж тем более красавица? Она ж всех убивает. Да и при чем здесь Мерцающий Пик? Кто видел тот Пик? Одни сказки пустословные... Говно, а не история.
   -- Вот вы зря так. Люди за просто так молву пускать не станут. Может, конечно, приврут кое где. Может, вовсе она и не красавица, но уж что девица, так это точнее некуда. А то, что она совсем всех убивает, так это я так, для красного словца вставил.
   -- Лучше б палец себе в зад вставил. И то больше проку было бы. Никакого Мерцающего Пика нет, и девиц-красавиц оттуда тоже. Наслушаешься чего ни попадя, только голову свою пустую забиваешь.
   -- Ну, раз так, -- почему-то неверие сержанта задело рядового за живое, -- тогда, что, по-вашему, стало с южным лагерем?
   -- Да что там могло статься? Понапивалися от скуки, и хропака дали, а часового оставить забыли. Вот их местные и приняли. Зуб даю, хоть с пяток мужиков, но партизанить подались.
   -- Как знаете, сержант, как знаете. Но я бы на вашем месте по ночам на дежурствах не партизан высматривал.
   -- Ты не на моем месте, сопляк. Так что заткнись и двигай ногами, -- сержант снова ударил латной рукавицей по шлему рядовому.
   Грит крался немного позади отряда, скрываясь за деревьями, стараясь не попасться на глаза воякам и прислушиваясь к звукам леса. Он ступал так тихо, как только позволяли его ловкие ноги и сапоги из тонкой кожи. Задача была опасной и ответственной, ведь если Палач действительно выжила, и если она действительно скрывается в этих лесах, то ему предстояло совершить почти невозможное - наблюдать за ней в действии, выжить, и, что самое сложное, вернуться в деревню, чтобы доложить об этом.
  

***

   Бак пришел в себя от того, что травинка с очередным вдохом попала ему в нос, и тут же закашлялся. Сквозь кашель он слышал звуки возни, где-то совсем близко. Кто-то громко кряхтел и сопел. Это был рыцарь. Он изо всех сил пытался выползти из-под оседлавшей его словно какую-то лошадь Аделаиды. Девушка же без особого труда пресекала все попытки на корню, при этом издевательски хихикая и вертя перед лицом рыцаря его же кортиком.
   -- Да отвали ты от меня! -- ему наконец удалось выдернуть руку из-под ноги Ады, но свобода была недолгой. Девушка одним резким движением прижала ее обратно.
   -- А ты не быкуй, святоша. Нормальные люди за ножи не хватаются.
   -- Я же сказал, что никакой я не святоша, -- выдохнул рыцарь и, осознав тщетность всей затеи, обмяк.
   -- Ага, рассказывай мне тут. Вон, латы орденские, с отличительными знаками... эм... третьей сотни, если не ошибаюсь. Нахрена стирал?
   -- Они мне противны, -- он отвернулся, но Ада успела заметить на его лице мелькнувшую тень стыда.
   -- О как! Что ж такое? Денег мало заплатили?
   -- Да как ты... за кого ты меня принимаешь? -- возмутился рыцарь. -- Я не какой-нибудь паршивый наемник. Мое имя - Теллан Анрийский, и за этим именем стоит славный аристократический род, а аристократы всегда ставят идею прежде денег.
   -- По-моему, ты обычный калека в латах.
   Теллан презрительно фыркнул.
   -- Перестань издеваться надо мной, женщина. Не лучшее время для того, чтобы пинать беззащитного пса.
   -- Беззащитного... тоже мне, -- Ада перевела свое внимание на очнувшегося Бака. -- Ты слыхал, пацан? Беззащитного пса. Слышь, паскуда, -- это обращение опять было адресовано рыцарю, -- по велению твоего сраного Создателя столько голов полетело, столько крови пролилось, что ты просто не имеешь никакого права просить пощады.
   -- Ты меня не слышишь, -- выдохнул Теллан. -- Я отрекся от церкви. Вот почему я стирал отличительные знаки. И уж кому как не мне знать о сложенных головах.
   -- Отрекся от церкви? -- откашлявшись и переведя дух, вступил в разговор Бак. -- Это как?
   -- А так, -- ответила за рыцаря Ада, -- что этот аристократишка решил сдриснуть по-тихому, сказать, мол я не я и хата не моя. Что, Теллан, совесть заела?
   -- Да, заела. Не проходит и минуты без ее зубов в моем сердце.
   -- Поэтичненько, но не отменяет твоей паскудной натуры. И как много времени тебе понадобилось, чтобы понять свою тупость?
   -- Слишком много, -- перед глазами рыцаря пронеслись лица тех, кого ему пришлось убить во имя "правого" дела. -- Слишком...
   -- Так вы что, просто передумали верить в великого и единого Создателя? -- с искренним интересом поинтересовался Бак. У него в голове не могло уложиться, что так вообще можно.
   -- И вовсе не просто, юноша. Это долгий, болезненный путь, который я только начал.
   -- Помнится мне, совсем недавно кое-кто скулил, чтобы ему дали умереть, -- в голосе Ады читалась издевка. -- Совсем не похоже на долгий и тернистый путь к исправлению.
   -- Да, я был готов покинуть этот мир, но только лишь для того, чтобы проверить на себе существование небесных чертогов. И если, вдруг, они в действительности есть, то я бы предстал перед самим Создателем и спросил с него за все смерти, причиной которых он стал. Но, пока меня мучила лихорадка, я осознал, что Создатель никогда не станет слушать доводы грешника. Я поклялся самому себе, что, если выживу, - сделаю все возможное, чтобы, сперва, искупить свои грехи и обрести вес в Его глазах.
   -- Начало про отречение от веры было многообещающим, но теперь, -- Ада недовольно поморщилась, -- с этими "доводами грешника", мне кажется, что каша в твоем котелке просто в другую сторону перемешалась. Короче, раз уж решил грехи искупать, начинай сотрудничать, а не то вторую руку отниму.
   -- Сотрудничать?
   -- Ты же теперь против похода? Было бы неплохо, если бы ты нам рассказал о том, что вы забыли в долине, сколько вас и...
   -- Вы напали на деревню? -- перебил ее Бак.
   -- Да.
   И Теллан во всех мельчайших подробностях, которые способен был вспомнить, описал им все. Рыцарь рассказал о нападении своего отряда на деревню долины Двух Хребтов, о том, как местные жители, не желая смерти близких просто сдались на милость святым воинам. О том, как в ответ на неподчинение Отцовским наказам уверовать в Создателя и его учение, всю деревню было велено разграбить. Особо ретивых и подозреваемых в связях с магией обезглавили, остальных же заперли в сарае возле купеческого дома и сожгли за неповиновение церкви. Еще Теллан рассказал о своих подозрениях, что Отец повел людей в долину вовсе не ради скупой наживы и зверств, а чтобы найти кого-то.
   -- Я даже знаю, кого... -- Аделаида сказала это вполголоса, и ее никто не услышал.
   -- Всех? -- Бак замер, пытаясь осознать ужасающие масштабы произошедшего. -- Они убили всех...
   -- Не время терять присутствие духа, пацан. Сперва нужно понять, как пережить это дерьмо, а оплакивать погибших будешь позже, -- она перевела свое внимание на Теллана. -- Так ты говоришь, что вас для этой операции отбирал сам Отец. Почему так? Какие были критерии отбора?
   -- Не уверен, что могу ответить, но мне кажется, не брали тех, кто раньше жил поблизости.
   -- А вот это очень интересно. Не боевой опыт и способности? Ты уверен?
   -- Уверен ли? -- Теллан хмыкнул. -- Не хотелось бы кичиться, но я в одиночку умудрился четверых убить в южном лагере. Какой тут может быть боевой опыт?
   -- Они... всех... -- Бак сел на траву, спиной к костру, подтянул колени к груди и, обняв их руками, стал покачиваться. -- Они сожгли всех...
   -- Перебей меня, если я где-то ошибусь. Вас в долине не больше сотни и добрая половина - разведчики.
   -- Скорее треть, -- поправил Теллан.
   -- Они... всех...
   -- Ага. Треть. Теперь к лагерям. Их всего четыре: основной с провиантом - в деревне, и по одному на каждую сторону света кроме севера, там укрепления установлены на перевале.
   -- Все верно.
   -- Все сгорели... -- Бак не знал, что с ним происходит. Его голову будто окутало туманом, а думать он мог только о том, как горит купеческий сарай. Он столько раз видел этот сарай раньше. Бесчисленное множество раз. Они иногда вместе с Ниром сидели за его углом по вечерам, прячась от взрослых, и болтали о том о сем. Обычные детские разговоры, не больше. Но теперь все эти наивные, светлые воспоминания окрасились в цвета пламени. Крепкие доски сарая в сознании Бака полыхали ярко, с гудением присущим огню в кузнице Ульфа, но в этом гудении было кое-что еще, новый оттенок, посторонний звук - крики сотни деревенских жителей, сгорающий заживо.
   Парень не мог себе представить ту боль, которую испытывали его родные и близкие в последние минуты своей жизни. Воображение рисовало ему, как их кожа постепенно обугливалась, покрываясь твердой коркой, наподобие той, которая сковала его пальцы в клешню. Их лица искажали гримасы отчаяния и ужаса, а из ртов вырывались вопли, раздирая глотки до крови. Но боль... такую боль невозможно вообразить, не испытав ее хотя бы однажды.
   Еще он не мог представить, как у человека вообще поднялась рука запереть их там и бросить факел внутрь. Он всеми силами хотел оправдать этот ужасный поступок, но не мог. Просто не мог придумать достаточного повода. Его юной и наивной душе было мерзко осознавать, что есть на свете настолько испорченные люди. Да, испорченные. Именно это слово он выбрал, для их описания. Не злые, не жестокие - испорченные. И во что бы то ни стало, он хотел их "исправить".
   -- ...а здесь стоит телега? -- Аделаида показывала кортиком в плохо начерченную на земле схему деревни.
   -- Нет, -- ответил рыцарь, стирая ладонью добрую половину рисунка и начиная выводить пальцем новый, -- вот тут. А здесь...
   -- Аделаида, -- Бак перестал качаться и замер, словно всматриваясь в чащу леса. Если бы не повязка на глазах парня, Теллан был бы уверен, что все именно так.
   -- Не отвлекай, -- она, не отрываясь от разглядывания рисунка, отмахнулась.
   -- Аделаида, -- повторил он более настойчиво.
   -- Да чего тебе?
   -- Помнишь свой долг?
   -- Конечно, пацан. А это может подождать?
   -- Я знаю, как ты можешь его вернуть, -- голос Бака стал холодным и безжизненным. -- Убей их. Убей их всех, для меня.
  

***

   Южный лагерь разведчиков был простым, без изысков. Две двухместных палатки из парусины да кострище - это все, что было нужно рейнджерам для жизни. Правда сами рейнджеры были уже давно мертвы. Их тела лежали в разных частях лагеря, и по всему было понятно, что здесь произошло небольшое сражение.
   Первым делом сержант нового, укрепленного отряда приказал похоронить покойных в братской могиле. С мертвых разведчиков сняли все обмундирование, ведь в небесных чертогах оно им не пригодится, после, трупы стащили в небольшой ярок неподалеку и закопали.
   Затем, по указу все того же сержанта и под его чутким руководством, началось возведение защитных баррикад. Устройство обороны было простым, но, в то же время, действенным. В лесу рубились ветки достаточной толщины, чтобы человек не смог голыми руками их переломить. Длинной же они были в половину роста или выше. Эти ветки надлежало связать вместе посередине в некое подобие ежей, и расставить их по периметру лагеря. Подразумевалось, что такие стены из колючих связок задержат потенциального противника, уменьшая шансы на внезапную атаку, и дадут поднять лагерь по тревоге.
   Обустройство шло бурно, быстро, и продлилось до поздней ночи. После линии обороны, в лагере наспех установили еще две палатки, одну для солдат, а во второй - предполагалось хранить провиант с инструментами и оружием. А место для костра расширили и обложили камнями. Такое действие уже можно было считать повышением статуса лагеря от временного до опорного.
   Осмотрев проделанную работу, сержант остался доволен и отдал приказ на отдых, тем более, что рейнджеры не собирались сегодня устраивать никаких поисковых операций.
   В ночную вахту сержант решил пойти сам, и себе в пару взял никогда не замолкающего рядового. Его болтовня поможет скоротать ночь и не даст уснуть. Тем более, что после упоминания по дороге сюда некого Палача Мерцающего Пика, поговорить было, о чем.
   -- Ну что, -- сержант бросил в костер очередное полено, и огонь в ответ брызнул искрами на окружавшие его камни, -- настроение боевое?
   В ответ рядовой неопределенно пожал плечами.
   -- И что это должно значить?
   -- Не знаю, -- он не сводил мрачного взгляда с чащи леса. Небо в эту ночь затянуло тучами и, казалось, будто тьма, оплетенная ветвями деревьев, плотно обступила лагерь со всех сторон, сдерживаемая лишь светом костра.
   -- Как так, не знаю? Простой вопрос с простым ответом. Или боевое, или нет.
   -- Ты чего-то хотел, сержант?
   -- Эм... -- он на секунду опешил. Ему никак не удавалось привыкнуть к тому, что этот сопляк постоянно попирает субординацию. -- Просто поддержать разговор хотел. Нам всю ночь дежурить так что...
   -- Тогда нет, настроение не боевое.
   -- Отчего ж так? Все про свою сказочную девку фантазируешь? -- сержант аккуратно выводил разговор в нужное ему русло.
   -- Это вы о Палаче? -- рядовой сам того не заметив поежился. -- Может и так. Предчувствие у меня нехорошее, вот чего. Прям нутром чую, как на меня кто-то из темноты смотрит. Наблюдает, оценивает.
   -- Вот опять ты за свое, -- сержант уже привычно двинул его кулаком в шлем, но на этот раз почти без усилия. -- Думается мне, что это все суеверия, да и только. Знаешь, как в деревнях народ чего объяснить не могёт, али боится, то на всякую потусторонщину списывает? Ну, чтоб не заморачиваться. Так и у солдат все то же. Сплетни распускают, чтоб таких, как ты пугать. Вот взять те же трупы разведчиков. Ты раны их видел? Одного закололи, другого зарезали. Все как всегда и ничего необычного.
   -- А вы думаете она взглядом людей убивает? -- не выдержал рядовой. -- И в деревнях люд тоже неспроста во всякое верит. Вон, в магов-то раньше тоже никто верить не хотел, а теперь походом целым идем, режем гниду.
   -- Тоже верно, -- кивнул сержант. -- Ну тогда может расскажешь поподробнее про всю эту историю с мигающими шпилями?
   -- Мерцающий Пик, -- поправил его рядовой. -- А чего это вы так вдруг заинтересовались? Днем еще отмахивались, а сейчас...
   -- Да ничего, -- он не хотел пока выдавать свои умозаключения, чтобы не показаться в глазах подчиненного дураком, -- просто ночь будет длинная.
   -- Это уж точно, -- рядовой мельком взглянул на сержанта, а потом снова уставился в темноту леса. -- Я про Пик мало знаю, да, как и все, наверное. Говорят, странное это место. Будто нету там ни дня, ни ночи, а воздух затхлый, как в темнице.
   -- А отчего ж он тогда мерцающий?
   -- Ты перебивать будешь, или слушать?
   От такого ответа лицо сержанта снова начало багроветь, но он быстро взял себя в руки и жестом показал, что будет молчать.
   -- Мерцающий он, -- продолжил рядовой, -- от того, что сделан из чистого хрусталя и солнце играет на его гранях.
   -- Откуда ж там солнце, ежели ни дня, ни ночи нет? -- не выдержав, ляпнул сержант, за что был тут же награжден недовольным взглядом.
   -- А мне почем знать? Я там не был, и говорю, что сам слышал.
   -- Выходит, что-то ты слышал не то. Ну а про бабу-то, про бабу расскажи. Что она за зверь такой?
   -- Не баба она, а девушка, и поговаривают, что красоты неписанной. Живет в том пике вместе с древним магом, и вместе они всякими мутными делами занимаются.
   -- Замужем она за ним чтоль?
   -- Это вряд ли. Кто ж их там поженит? Они же не прицерковленные.
   -- Ты понял, о чем я.
   -- Вот чего не знаю, того не знаю.
   -- Ну а сам как думаешь?
   Рядовой пожал плечами.
   -- Думаю, что не без этого. Ясное дело, одиноко ей на том пике и выбирать не приходится. А может маг ее околдовал. И вообще, отчего такой интерес? Свататься собрались?
   -- Не, -- отмахнулся сержант. -- Так, из любопытства просто. Ну и чего там с той девкой?
   Он достал из небольшого мешочка на поясе красивую трубку с тонкой резьбой и начал набивать ее табаком.
   -- А ничего. Выходит она из того пика в белый свет время от времени, и смерть с собой берет. Куда ни явится - везде люди мрут, да не простые, а прицерквленные али волшебные. Никто не знает, чего у нее на уме, и кого она в следующий раз своей жертвой выберет, но ежели попался, то живым не уйдешь, это точно.
   Рядовой замолчал, а сержант не спешил продолжать разговор. Он смотрел, как в костре горят поленья, раскуривал трубку и обдумывал услышанное.
   -- Слушай, а ты уверен, что она только прицерквленных и волшебных бьет?
   -- Нет, конечно. Вы же сами сказали, что все это слухи да байки. Не думаю, что кому-то вообще хотелось проверять. Да и я бы не хотел больше о Палаче говорить. И без того боязно.
   -- А придется, -- лицо сержанта помрачнело, а изо рта вырвалось облако густого сизого дыма. -- Я рейнджерам не говорил, чтобы они не нервничали понапрасну, и сам сперва подумал, что мне просто причудилось. Но, видать не причудилось и дела наши могут в канаву с говном покатиться. Мы как сюда шли, я сказал, что лагерь партизаны накрыли. Так вот увидел я разведчиков порубленных и расслабился сразу. Мол, прав я оказался, что просто местные балуют. Щас их логово быстренько накроем, и в деревню можно будет вертаться. А вот дудки! Как мы покойников раздели, так я сразу и приметил, что слишком уж правильные раны у них. Простой мужик с колуном али вилами таких не сделает, тут опыт и умение нужно. Значится, противник в военном деле не дурак и что-то понимает. Тогда я сам себя спросил: откуда в этой дыре взяться опытным воякам? Ответа смог дать только два. Либо тот рыцарь с мешком умудрился четверых зарубить и смыться, либо в твоей байке про бабу-смерть есть здравое зерно.
   Грит лежал на животе, слегка присыпав себя листьями и сухой травой для маскировки. Под промежность он подложил свернутый в небольшой рулон плащ, чтобы защитить самое ценное от холодной земли. Ранняя весна все еще приносила прохладные ночи, и яйца отморозить совсем не хотелось.
   Издалека южный лагерь казался лишь светящейся точкой костра, а вернее тысячами точек, потому, как сито оборонительных ежей из веток загораживало обзор. Но ближе Грит подходить не хотел. Его задачей была слежка, и осуществлять ее с расстояния гораздо проще и безопаснее.
   Паренек скрестил руки перед собой, положил подбородок на локти и ждал. Все его чувства были напряжены до предела. Он вслушивался в ночь, ожидая, что треск ветки или шелест крыльев встревоженной птицы выдаст подкрадывающегося Палача. Он всматривался в темноту, надеясь вовремя разглядеть мелькнувший меж деревьями силуэт. Он принюхивался, веря, что сможет учуять запах пота, которым должно было нести от девки, просидевшей по меньшей мере неделю в лесу. Но все равно не успел среагировать на произошедшее.
   Последним звуком, который услышал Грит, был треск собственного черепа. Лезвие рыцарского кортика проломило кость в затылке и вошло в мозг. Последним, что увидели его глаза было черное от грязи, улыбающееся лицо Аделаиды. Последнее, что почуял его нос - запах собственной крови и дерьма.
   Ада окинула любопытствующим взглядом парня в куче листьев. "И накой хрен он так закопался? -- подумала девушка. -- Надо было спросить, перед тем как убивать. Ладно, хоть штаны подходящего размера. А то как-то голяка неуютно."
   К слову, не только лицо Ады было измазано в грязи, но и все тело тоже, ведь на дело, за неимением своих вещей, ей пришлось идти голой (мало того, что сарафан был не в ее вкусе, так еще и движения сковывал похлеще рыцарских доспехов). Вот только белую кожу в ночном лесу заметить довольно легко, зато черную грязь - нет.
   Девушка стараясь не шуметь вытащила тело Грита из-под листьев, перевернула на спину и стала стягивать с него штаны. Но когда они уже сползли до колен, она бросила эту затею и с разочарованием заметила про себя: "Обгадился, зараза."
   -- У меня тоже кое-какие мыслишки недобрые про нашу вахту имеются, сержант, -- рядовой перешел на шепот. -- Не в обиду будет сказано, но мы с вами не совсем те люди, которым начальство могло доверить охрану важного объекта.
   -- Это от чего же? -- переспросил он, пододвигаясь ближе.
   -- Ну вот сами подумайте. Пока все остальные деревню обносили, да обживались, нас в патрулях держали. Кому такое поручают обыкновенно? Правильно, непутевым.
   -- Ну дык мы же здесь сейчас. Значится, начальство углядело потенциал и дало нам шанс как-то выслужиться, -- в голосе сержанта читалась неуверенность, ведь он сам не верил, в то, что говорил.
   -- У меня другая мысль на этот счет. И она не радует. Мы здесь не потому, что нас хотели повысить, а для того, чтобы избавиться. Нас не жалко, сержант. Мы - просто приманка для того, за кем начальство людей в долину привело. На нас, как на живца хотят Палача ловить. Вот, что мне думается.
   -- Невесело звучит, -- он выпустил очередное облако дыма, оно пролетело над костром и стало медленно оседать на землю.
   -- Будет еще невеселее, если я прав окажусь.
   -- Ну допустим, не приведи Создатель, ты прав, -- сержант взволнованно заерзал, -- тогда что нам со всем этим делать? Из твоих баек выходит, что в открытую супротив девки этой выходить - последнее занятие. А бежать - дезертирство. За такое я себя сам на месте казню, да и тебя в придачу.
   -- Вот я бы так не горячился. Иногда довольно легко принять за дезертирство то, что в действительности ничто иное как тактическое отступление. Понимаете? -- в глазах рядового промелькнула лукавая искорка.
   -- Как по мне - игра словами. Бегство от боя есть бегство от боя. А там ты его хоть жопой назови, сути не меняет.
   -- Но ежели в чистом поле супротив цельной армии оказался, то что ж теперь, воевать? -- продолжал давить рядовой.
   -- Ну, значится, сам дурак, и кушай, что сготовил, -- сержант посмотрел на него с толикой недовольства, но было видно, что внутри вояки все же началась борьба между преданностью делу, субординацией, которую он так любил, и здравым смыслом.
   Рядовой уже было хотел добить его пришедшим в голову колким аргументом, но не успел. Его прервал истошный крик, донесшийся откуда-то из темноты леса, за защитным кругом света костра.
   -- Что за срань? -- сержант мигом вскочил на ноги и выхватил меч. Он встал гордо, выпрямив спину, закусив покрепче зубами трубку, и ждал, что вот-вот из чащобы на него выскочит... выскочит... что-то страшное выскочит. Но ничего не происходило. На удивление, даже рейнджеры не проснулись. По всей видимости, их сильно вымотала подготовка обороны и импровизированные похороны.
   Постояв еще с минуту, сержант пришел к выводу, что скорее всего это была какая-то странная местная птица, но все же решил проверить. Лучше знать и быть спокойным, чем не знать и ерзать.
   -- Вставай, -- не сводя взгляда с направления откуда пришел крик, он похлопал плоскостью меча вжавшемуся от страха в землю рядовому по колену. -- Пойдем проверим, что там.
   -- Может лучше не надо? -- пролепетал тот.
   -- Тебя как звать-то? -- вдруг спросил сержант.
   -- Дунс, -- еле слышно выдавил из себя перепуганный рядовой.
   -- Меня - Орнст. А теперь, Дунс, быстро свою жопу от земли оторвал и встал, когда с тобой старший по званию разговаривает.
   К удивлению рядового, командный голос сделал свое дело, и чувство страха немного притупилось, уступая место покорности. Видимо, у старины Орнста все же был генеральский потенциал.
   Переборов себя, Дунс встал на ноги и, следуя примеру командира, достал меч.
   -- Вот и молодец, -- сержант перекинул губами мундштук трубки из одного уголка рта в другой. -- Слушай мою команду, Дунс. За мной на верную смерть шагом АРШ.
   Глаза рядового от удивления раскрылись еще шире.
   -- Да ладно тебе, -- Орнст хмыкнул и выпустил дым. -- Я просто пошутил. Но сходить проверить все равно надо, так что не отставай.
   Рядовой, не оценив шутки, недовольно цокнул языком. В отличие от сержанта, он искренне верил в существование Палача Мерцающего Пика, и никакой юмор не в силах был затмить пугающую мысль, звеневшую в его голове: "Она здесь!"
   Взяв из костра в свободную руку горящую ветку, Орнст пошел первым. Дунс засеменил следом. Вояки продвигались медленно, осторожно, то и дело оглядываясь по сторонам и замирая, якобы услышав что-то подозрительное.
   -- Нам лучше далеко от лагеря не отходить, -- рядовой говорил так тихо, что сержанту едва удавалось различить слова. -- Вдруг на него нападут пока нас нет?
   -- Не ной, салага. Вон, костер еще видно.
   Дунс обернулся, чтобы проверить, правду ли сказал сержант, и, засмотревшись на мерцавшие точки лагеря позади, стукнулся в спину резко остановившегося Орнста.
   -- Ой, вычего-о... -- договорить рядовой не смог. От увиденного ужаса слова застряли у него в горле.
   Факел, который Орнст держал на вытянутой руке, своим тусклым, колеблющимся светом освещал изуродованное тело Грита. Парень свисал вдоль дерева вверх ногами, прибитый к стволу сквозь лодыжки рыцарским кортиком. От его головы до земли было не меньше человеческого роста. Брюхо покойника было вскрыто, а внутренности разбросаны вокруг, словно с ними кто-то играл. На лбу же был аккуратно вырезан символ церкви Создателя - прямоугольник с маленьким крестиком внутри.
   -- Мать моя шлюха, да что ж это такое-то? -- трубка выпала изо рта сержанта и с неприятным чваканьем приземлилась в кишки специалиста по личной безопасности.
   -- Создатель, пощади наши души, -- рядовой начал медленно отступать назад. -- Она здесь. Палач здесь. Мы все умрем!
   Голос Дунса начал дрожать, будто тот вот-вот заплачет.
   -- Нужно поднимать лагерь, сроч...
   Орнст резко замолчал, услышав где-то совсем близко женский смешок. Хихиканье, словно эхо в глубокой пещере, переливисто прокатилось по лесу, не оставляя возможности определить его источник.
   Сержант начал суматошно размахивать факелом из стороны в сторону, пытаясь разглядеть хоть что-то в окружающей темноте, но кроме бесчисленных деревьев и разделанного трупа ничего не видел.
   Тем временем Дунс, пятясь, отходил все дальше и дальше от своего сержанта, выходя из спасительного круга света. Сейчас он больше всего хотел тактически отступить, оставить Орнста позади и, сломя голову, бежать к палаткам, мимо них, прямиком к перевалу. Бежать, не останавливаясь и не оборачиваясь, ведь за ним пришла сама смерть, и в гонке с ней лучше выжать из себя все возможное.
   Ада передвигалась рывками, от дерева к дереву, прячась от испуганных взглядов вояк. Эти недотепы не представляют никакой опасности и с ними можно немного поразвлечься. Главное - не дать им прийти в себя и вернуться в лагерь, поднять тревогу. Рейнджеры тоже были не ахти какой угрозой, но сейчас ей не очень хотелось устраивать возню. Лучше уж сделать все красиво и со вкусом, чем скатываться в тупую бойню. Такую тактику она предпочитала не только в драке.
   Дунс бездумно отступал назад, не сводя взгляда с подвешенного парня, пока сильно не стукнулся затылком об одно из деревьев. Тут-то все и случилось. Пока в глазах рядового рассыпались искры что-то промелькнуло прямо перед его носом. Дунс почувствовал легкий толчок и резкую боль в правой ладони, а когда поднес ее к лицу понял, что правой ладони у него больше нет, как и меча, который он в ней держал. Рядовой при виде собственной крови и осознания того ужасного факта, что гонка со смертью закончилась, даже не начавшись, жалобно посмотрел на размахивавшего факелом сержанта.
   Сержант в свою очередь видел только силуэт Дунса. Силуэт и кое-что еще. Нечто темное, с блестящими в тусклом свете факела глазами, двигалось по крутой дуге к рядовому. Приблизившись на расстояние вытянутой руки, оно сделало резкий выпад. Что-то металлическое сверкнуло в темноте. Нечто продолжило свое движение в сторону леса практически не замедлившись. Еще с пару секунд Дунс просто стоял, будто ничего не произошло, как вдруг его голова отделилась от тела и беззвучно упала в траву. Затем тело рядового обмякло и свалилось рядом.
   В этот самый миг Орнст готов был поверить не только в существование Палача Мерцающего Пика, но и в любую другую сказку, которая бы хоть как-то объяснила происходящее, а конфликт между субординацией и "тактическим отступлением" сам собой решился в пользу последнего.
   Инстинктивно бросив факел в ту сторону, куда убежало темное нечто, Орнст, сломя голову ринулся к лагерю.
   Ада не хотела, чтобы убегающая жертва своими воплями перебудила остальных обреченных. В принципе ей было плевать, и она могла бы справиться со всеми оставшимися в открытом бою, но опять же, это бы убило все веселье. "Элегантность и утонченность подхода - вот, что отделяет тебя от животного" -- она всегда старалась напоминать себе об этом.
   Взяв за лезвие меч, которым она обезглавила первого солдата, Аделаида со всей силы метнула его во второго. Оружие, вращаясь и гудя, пролетело около десяти локтей и звонко ударилось рукояткой в металлическую пластину на спине сержанта. Удар застал Орнста врасплох и даже чуть не сбил с ног, но солдат вовремя спохватился неловко взмахнул руками и продолжил бежать.
   -- Жаль, -- Ада разочарованно покачала головой. -- Было бы красиво...
   Орнст несся сломя голову и не разбирая дороги. По глупости выкинув факел, он теперь видел перед собой лишь хлеставшие по лицу ветки да маячивший впереди лагерный костер, просвечивавший мириадами красно-желтых точек сквозь оборонительные ежи из веток. Ежи из веток! Как же он мог про них забыть?
   Орнст на полной скорости влетел в одну из связок. По лагерю прокатился громкий треск древесины вперемешку с солдатской бранью. Сержант неуклюже перекатился через ежа, грохнулся на спину и, казалось, окончательно запутался. Но, проявив удивительную для увальня, которым он представлялся со стороны, ловкость, быстро выбрался из-под завала, вскочил на ноги и продолжил бежать.
   Орнст не собирался ждать, пока рейнджеры повыползают из своих палаток. Он не собирался оставаться и объяснять им, что произошло, почему Дунс лишился головы и, что самое важное - откуда в лесу возле лагеря взялся распотрошенный труп лакея. Во-первых, он и сам ни черта не понимал, а во-вторых и разбираться не хотел. Если уж на то пошло, сейчас основной версией Орнст считал ту, в которой баба-смерть из хрустального пика пришла и всех укокошила. Именно так он скажет, когда доберется до деревни. Если доберется.
   Аделаида, пригнувшись, подобралась поближе, подобрала брошенный ранее меч и стала ждать. Она затаилась, спокойно наблюдая за тем, как обезумевший от страха вояка грохнулся через оборонительную охапку веток, чем переполошил спавших в палатках рейнджеров. Ей было интересно посмотреть на то, как отреагируют сонные разведчики на происходящее. Они, как и предполагалось, потирая глаза, один за другим выползали наружу о чем-то спрашивая друг друга и недовольно ворча. Вояка же, в свою очередь, решил не задерживаться в лагере. Он со спокойной совестью оставил своих боевых товарищей на растерзание и улепетывал на север, в сторону деревни.
   Ада часто видела подобные проявления солдатской "смекалки". Простой, не сломленный смертью человек обычно всегда так себя ведет. В момент наибольшей опасности он бросает все и вся, предает друзей, родных, близких, лишь бы уберечь собственную шкуру. И это абсолютно нормально. Гораздо опаснее те, кто выставляют грудь колесом и идут на встречу беде. Такие психи по мнению Аделаиды - абсолютно непредсказуемы. От них можно ожидать чего угодно, и это хуже всего.
   Пока сержант, гремя доспехами растворялся среди деревьев, все рейнджеры собрались у костра. Они растерянно переговаривались, недоумевающе пожимая плечами и кивая. Вдруг, откуда-то сверху что-то с треском упало в огонь. Искры брызнули ярким фонтаном, а горящие поленья, шипя, разлетелись во все стороны. Рейнджеры словно стайка встревоженных птиц бросились врассыпную, высоко поднимая ноги и прикрывая руками лица.
   Эффект неожиданности, вызванный огненным светопреставлением, быстро сошел на нет, но тут же сменился новым, когда оказалось, что вся эта феерия была вызвана человеческой головой. Именно так. С точки зрения едва проснувшихся рейнджеров, все произошедшее было по меньшей мере странно, ведь не каждый день сержант священного воинства ломает собственным брюхом оборону лагеря, а с неба в костер падает голова.
   Воспользовавшись неразберихой, которую она же сама и создала, Ада незамеченной проскользнула мимо ошалевших мужиков в одну из палаток, а конкретнее - в ту, в которой к ее радости находился провиант. Естественно, скоро рейнджеры должны были опомниться и схватиться за мечи (если еще не схватились), а там и до открытой драки недалеко, но раз уж представилась такая возможность, то лучше начать бой в штанах.
   Аде всегда думалось, что воевать нужно так, чтобы потом кому рассказать не стыдно было. Отсюда и рвение к тонкости, изяществу, изворотливости и хитрости. Про свои подвиги, кроме старика, она никогда никому не рассказывала, но нужно быть готовой, если что. А драка в одиночку против пятерых приобретает слегка неловкий оттенок, если одиночка при этом с голым задом.
   К ее большому разочарованию, в палатке с провиантом никакой одежды не оказалось. А в лагере к тому моменту царил полный кавардак. Опомнившиеся от вида человеческой головы в углях, рейнджеры, наконец, вспомнили, чему их учили и взялись за оружие. Заправив мечи в ножны, они все как один встали по периметру съежившегося круга света от разворошенного костра, и нацелили свои луки в темноту обступившей лагерь чащи. Они стояли, не шевелясь, в ожидании неизвестного противника, который должен был вот-вот напасть, но шутка заключалась в том, что враг был в самом центре обороны. В буквальном смысле.
   Аделаида с кислой миной выбралась из палатки с провиантом и спокойно прошагала к остаткам костра. С досадой взглянув на голову рядового, она поняла, что по собственной глупости забыла очевидное. Этот несчастный ведь тоже носил штаны...
   -- Всё! -- в густой от нервного напряжения тишине голос Ады прозвучал словно гром среди ясного неба. Все пять рейнджеров, не опуская луков, синхронно развернулись от леса к костру. -- У меня совсем настроение испортилось, так что давайте уже заканчивать.
   Струна лопнула. Бой начался. Девушка сорвалась с места так резко, что на земле, там, где она стояла, остались отчетливые следы босых ног. Стрелы засвистели в воздухе в поисках цели и некоторые ее нашли, только ею была совсем не Аделаида. Двое рейнджеров сразу выбыли из игры по случайности пристрелив друг друга. Вот что бывает, если стрелять в мишень, двигающуюся быстрее, чем ты способен думать.
   Оставшиеся трое быстро сообразили, что луками делу не поможешь и схватились за мечи, но было слишком поздно. Баба-смерть знала свое дело и разила наверняка. Первый даже не успел до конца вытащить оружие из ножен, как оказался проткнут насквозь. Ада не стала тратить время на выковыривание меча Дунса из мертвеца. Она схватила за руку второго рейнджера, который уже занес ее для удара, вывернула ее и с силой потянула под правильным, а вернее сказать неправильным углом. Кость громко треснула и красно-белым обломком прорвала рукав бедолаги. Пальцы, сжимавшие рукоять меча, разжались, давая девушке возможность использовать оружие врага против него самого.
   Аделаида, не отпуская сломанную руку противника, парировала удар оставшегося в строю разведчика, уводя силу, вложенную в него, вниз и в сторону. Не ожидав подобного, атакующий потерял равновесие и, наклонившись вперед упал на колено. В этот самый момент Ада рубанула сплеча по открывшейся шее, заставив еще одну голову слететь с плеч. Стонавшего же беднягу с переломом она отпустила, но только лишь для того, чтобы добить его как полагается - яростно и красиво. Взяв оружие двумя руками, она, словно заправский дровосек, нанесла удар сбоку по умолявшему о пощаде. Лезвие прошло сквозь рубаху, ребра и плоть "дерева", и уперлось в позвоночник. Последний рейнджер вскрикнул и тут же замолк, свалившись лицом в разбросанный вокруг пепел.
   Как и ожидалось, мечты о красивой и элегантной победе в очередной раз закончились обычной бойней. И так всегда. Ну, зато теперь с одеждой и провизией не должно быть проблем. Или...
   Аделаида окинула задумчивым взглядом забрызганные кровью палатки. "Нет, -- подумала она, -- ничего отсюда забирать не стоит. Это место послужит другой цели. Если сбежавший вояка не заблудится в лесу и сможет-таки добраться до деревни одним куском, то история, которую он там расскажет, явно будет окрашена в мрачные тона. Трупы на деревьях, кишки, обезглавливания. Этим непременно стоит воспользоваться. Ни одна армия не воюет хуже, чем деморализованная."
   Твердо уверившись в том, что приключившуюся бойню следует раздуть до невообразимых масштабов, Палач Мерцающего Пика собрался начать свое грязное дело.
   Голову в костре Ада решила оставить как есть. Хоть это и была импровизация, но вышло картинно, тут не поспоришь. А вот с телами рейнджеров необходимо было что-то предпринять. Ну никак мужик с мечом в животе или со стрелой в груди не наводил на мысли, что на лагерь напало жуткое чудовище. Зато если их обоих распилить пополам и сложить туловище к туловищу, а ноги к ногам... или в красивый узор вокруг кострища... или...
   Неожиданно в Аделаиде проснулся художник. Множество идей вдруг заполонили ее голову. В основном это были необычные способы расчленения человеческого тела, но все они так или иначе были проявлением творческого подхода к решению задачи. Весьма мрачной и неприятной для большинства здоровых людей задачи.
   Ада настолько увлеклась обдумыванием и планированием, что даже не заметила, как рейнджер "дерево", с застрявшим в позвоночнике мечом, вдруг зашевелился и, несмотря на несовместимую с жизнью рану, сел.
   Рефлексы девушки решили не отвлекать занятое сознание по пустякам и сделали все сами. Ада машинально нагнулась, взялась за рукоятку меча и резким рывком завершила прошлый удар. Верхняя половина рейнджера упала на землю, а нижняя осталась нелепо сидеть на месте.
   -- Ай, -- это был скорее не выкрик от боли, а констатация факта. Монотонное и, скорее, механическое "Ай".
   Этот звук вернул девушку к реальности и окончательно привлек ее внимание, потому, как доносился из верхней половины рейнджера, а такого, как известно быть не могло.
   -- Да что ж ты живучий такой? -- Ада поддела ногой нижнюю половину и оттолкнула немного в сторону. Затем, встала над верхней, занесла меч и уверенно воткнула его прямо в переносицу удивительно живучему вояке. Лезвие прошло сквозь череп и на добрую ладонь погрузилось в почву. -- Угомонился?
   -- Нет, -- послышалось откуда-то сзади. Это сказал один из тех, что умер со стрелой в груди. Примечательно, что парень все еще лежал неподвижно на земле, а стрела все еще была в нем.
   -- Да вы что, сговорились? -- Аделаида озадаченно развела руками. -- Сколько раз вас, ребята, нужно убить?
   -- Один, -- на этот раз ответил другой застреленный, тот, которому стрела угодила в шею. Из-за обилия крови в горле слово получилось булькающим и сипящим.
   -- Так, кажется, я начинаю понимать, что здесь происходит, -- она прислушалась к своим чувствам и убедилась в правильности догадки. От мертвецов, коими в действительности и являлись рейнджеры, еле заметно тянуло магией. Хоть с таким ее проявлением Ада раньше не сталкивалась, да и вряд ли кому-то вообще доводилось увидеть подобное, но за долгие годы жизни она приобрела бесценный навык - сперва думать, а уж после удивляться.
   -- Почему-то я знал, что с первой попытки ничего не выйдет, -- сказали оба застреленных одновременно, создавая необычный стереофонический эффект, -- но на такой уверенный результат даже не надеялся.
   -- Господин маг, -- Аделаида подобрала с земли меч обезглавленного и взвесила его в руке, -- извольте прекратить свои противоестественные проделки и бросить издеваться над усопшими, а не то я найду вас и...
   -- И что? -- перебил ее тот, из чьей головы торчало лезвие. -- Убьешь меня?
   Труп неестественно ровно и без эмоций рассмеялся. Ада не знала, что ответить на подобную колкость и лишь сжала покрепче оружие.
   -- Ты не представляешь, как сложно было тебя найти в этой дыре, -- продолжил мертвец. -- Кто бы мог подумать, что долина хребтов такая пыльная? Ты случайно не видела тут ничего подозрительно старого? Я бы...
   -- Стоп, -- в голову девушке пришла совершенно безумная догадка, но в делах с НИМ безумство просто становится дополнительной гранью нормы, -- старикан, это ты?
   Теперь рассмеялись три трупа и звук вышел совершенно не радостный.
   -- Ну конечно я. Кто ж еще-то? Ты много знаешь людей, которые на такое способны? -- конечности мертвых рейнджеров начали хаотично дергаться, а рты при этом приговаривали: у-тю-тю, у-тю-тю. Будто какой-то мальчишка баловник игрался со своими куклами на веревочках.
   -- Когда я в последний раз тебя видела, ты так еще не умел. И вообще! Чем докажешь, что ты тот, за кого себя выдаешь?
   Мертвецы остановили свою дьявольскую пляску, и разговор продолжил только тот, у которого в груди торчала стрела.
   -- ... этот вроде самый целый. Ну ты и грязнуля, Змея, развела такой бардак на ровном месте. Кстати, только я тебя называю этим прозвищем, а ты, в свою очередь, тычешь мне моим возрастом. Какой я тебе старикан вообще, а? Ты меня видела? Да я на твоих похоронах еще вприсядку станцую. Достаточно весомое доказательство?
   -- Может быть, -- протянула Ада. Мертвецы, через которых транслировался голос, сильно искажали тембр и совершенно не выделяли эмоции. Сложно было сказать, старикан ли это, либо один из его многочисленных неприятелей, но построение фраз и необычность применяемой магии были очень на него похожи. -- Может быть я и поверила. Тогда какого хрена ты так долго?
   -- Ты погоди орать, -- труп рейнджера сел на месте, выдернул из груди стрелу и с любопытством посмотрел на окровавленный наконечник. -- Настоящий волшебник никогда не опаздывает. Или как там было?.. Короче я с хорошими вестями, пупсик. Я знаю, как вытащить твою задницу из этой долины.
  
  
   Горе меняет людей
  
   Горе меняет людей. Это изменение может быть едва заметным - небольшой закалкой характера или новой вредной привычкой, а может перевернуть внутренний мир человека совершенно кардинальным образом.
   Так, осознав ужас собственных поступков, рыцарь священного похода решил исправить содеянное, расплатиться с Создателем за все те жизни, которые прервал своим клинком. Он еще не знал, как это должно произойти, но был полностью уверен в том, что расплата неизбежна.
   Брит - брат бесславно почившего в лесах долины Двух Хребтов эксперта по личной безопасности проснулся среди ночи от дурного предчувствия. Тесная кровная связь уже подсказывала ему, что случилось что-то плохое, но само горе еще не настигло его. Ему предстояло столкнуться с неизбежными изменениями лишь утром.
   Но больше всего досталось обычному фермерскому отпрыску, сыну Рака и Алы. Он принял сердцем не один удар судьбы, но множество. Не успевшая затянуться после смерти матери, рана в душе Бака разверзлась под натиском жестокости войны, выворачивая привычный мир наизнанку. Все перемешалось в юной голове. Добро и зло слились в один странный серый комок, который больше не имел абсолютно никакого значения.
   В отместку за сожжённый дом Бак попросил Аделаиду убить всех причастных, это был вовсе не импульсивный поступок, о котором он будет потом сожалеть. Нет, паренек действительно желал смерти этим людям. Для него это было совсем просто, ведь ему они казались безликими, почти метафорическими злодеями, сеющими вокруг себя боль, страдания ради собственной наживы и потехи. Поломанными людьми, чьи головы были забиты чепухой настолько, что проще было покончить с ними раз и навсегда, стереть с лица земли. Но в то же время рядом с ним, на расстоянии всего лишь вытянутой руки сидел один из таких "поломанных". Из его речей было сложно сделать вывод, будто он само зло во плоти. У этого человека было имя, история, собственная жизненная драма, приведшая его к этому костру.
   Бак не знал, зачем исцелил рыцаря. Он даже не имел ни малейшего понятия, как все произошло, да и над этим вопросом ему еще предстояло подумать. Сейчас слепой паренек, притворяясь спящим, лежал и ждал, когда Теллан Анрийский уснет, чтобы попробовать кое-что.
   Фермерский отпрыск собирался задушить аристократа.
   Бак тщательно продумывал свои движения наперед, ведь наощупь ориентироваться было крайне неудобно. Он мысленно прикидывал, сколько шагов ему нужно сделать, чтобы дойти до жертвы и не упасть в огонь. С какой стороны подойти, и куда протянуть руки, чтобы схватить рыцаря прямо за шею. Еще он немного жалел, что Ада забрала с собой кортик - это сильно упростило бы задачу - но тут же отгонял эти мысли. Сейчас было важно делать все голыми руками. Какой толк от быстрого убийства, в котором по сути даже не участвуешь? Суть идеи бака заключалась в том, чтобы проверить самого себя. Способен ли он, простой деревенский паренек, отобрать жизнь другого человека, и то, что этот человек олицетворял собой фактически лицо заклятого врага, уже само по себе все облегчало.
   Дождавшись, когда Теллан перестанет ворочаться, а его дыхание перейдет на равномерное и размеренное сопение, Бак осторожно сел и провел руками вокруг себя в поисках своей походной котомки. Нащупав, он отодвинул ее, чтобы она не мешалась на пути, и встал на ноги. Суставы в коленях от долгого бездействия громко хрустнули. Дыхание Теллана затихло, а в след за ним замер и паренек, но спустя секунду рыцарь снова засопел. Подкравшись к спящему, Бак остановился, чтобы в последний раз взвесить все за и против.
   Наконец, решившись идти до конца, он в одно движение упал на колени и схватил руками-клешнями рыцаря за горло. Скрюченные, но сильные пальцы впились в кожу Теллана и тот проснулся. Осознав, что ее убивают, жертва принялась отчаянно трепыхаться, пытаясь вырваться из железной хватки, но Бак не собирался разжимать рук. Каждое мгновение предсмертной агонии он провожал с непередаваемым удовольствием, впитывал ее как губка, насыщался ею, утоляя свою жажду мести. Но тьма, подступавшая все ближе и ближе к умирающему рыцарю, никак не могла вернуть к жизни погибших. Рано или поздно чувство удовлетворенности вновь смениться скорбью, и тогда Бак вспомнит горящий купеческий сарай. Кричащие от ужаса и боли лица опять завладеют его разумом, утягивая за собой, все глубже и глубже в пучину отчаяния. Но другого рыцаря уже не будет рядом.
   -- Ты чего? -- Теллан проснулся от неприятного ощущения, будто кто-то на него пялится, и увидел над собой Бака. Тот молча стоял, сжав кулаки. -- А, я понял. Злишься на меня из-за деревни? Ну что ж, это нормально. Я бы на твоем месте тоже злился. Если хочешь ударить меня, пожалуйста, не стесняйся.
   Забыв про слепоту парня, он демонстративно расставил руки в стороны и закрыл глаза, давая понять, что не будет сопротивляться. Бак продолжал молча стоять над ним, полностью уйдя в свои мысли, забыв о бренном мире, в котором находился.
   -- Ну чего же ты медлишь? -- Теллан начал нервничать. Ему становилось не по себе от того, что парень ничего не предпринимает. -- Давай, избей меня, покалечь, убей. Я это заслужил!
   Злость в Баке кипела, словно лава в жерле вулкана. Она наполняла парня, подпитывая его и заново разжигая яркий свет где-то внутри. Тот же самый свет, которым он исцелил рыцаря. Но сейчас Бак чувствовал, что этой силе присуще не только созидание, но и разрушение. Свечение, ярче тысячи солнц, заполняло каждый уголок его тела и разума. Оно бурлило, стремясь найти выход, вырваться наружу. И Баку стало до жути интересно, что случится, ослабь он контроль. Что останется от ничего не подозревающего рыцаря, и останется ли вообще?
   Теллана вдруг охватило непередаваемое ощущение, которого он не испытывал ранее, чувство необъяснимой тревоги. Он открыл глаза, ожидая увидеть раскрасневшегося от гнева паренька, занесшего над головой камень, или что еще похуже, но там был лишь свет. Яркий белый свет просачивался сквозь ткань, прикрывавшую пустые глазницы Бака. Лицо фермерского отпрыска сияло, а ночная тьма вокруг, казалось, стала еще чернее прежнего. Она обступила догоравший костер и угрожающе нависла над рыцарем. Тени от веток деревьев, густые будто смола, извивались и крючковатыми пальцами тянулись к Теллану.
   -- Вы заслужили большего, -- наконец смог выдавить из себя Бак и все в миг вернулось к норме, -- но я ничего не стану делать. Моя месть уже свершилась, хоть я и сам доселе того не понимал. Я исцелил все ваши раны, рыцарь, и теперь вы сможете жить долго, чтобы сполна насладиться угрызениями совести, если она у вас еще осталась. Никакая боль от побоев не сможет сравниться с душевной и, надеюсь, ее вы хлебнете вдоволь.
   -- Справедливо, -- нервно выдохнув, согласился Теллан. -- Можешь мне не верить, но я уже ею упиваюсь. Ясли бы я только мог все вернуть, исправить содеянное...
   -- Оставьте свои причитания кому-то другому, -- Бак с отвращением сплюнул на землю. -- Вы - первый рыцарь, которого мне довелось встретить, и ваш род мне уже противен. Столько рассказов про честь и благородство, про преданность идеалам. На деле же вы меняете свои идеалы, как перчатки и преданность выказываете лишь себе самому.
   Он слегка закашлялся и, отойдя к своей котомке, сел.
   -- Ты не прав. Рыцари-братья благородны и самоотверженны, -- учитывая только что увиденное, Теллану не очень хотелось спорить с пареньком, поэтому он выбрал самый спокойный и размеренный тон, на который был способен. -- Каждый из них - образчик лучших человеческих качеств. Просто нас всех обманули. Искусно и жестоко обманули...
   -- Разве это что-то меняет?
   -- Конечно, меняет. Люди, поджигавшие дома в твоей деревне, искренне верят в то, что вершат благое дело. Искореняя тебе подобных, они приносят порядок в мир. Малое зло во имя грядущего великого добра.
   -- Мне подобных? -- переспросил Бак.
   -- Да, таких, как ты, -- повторил Теллан так, будто это что-то абсолютно очевидное. -- Священный поход направлен против магов и тех, в ком силен соблазн к темным наукам.
   -- В нашей деревне никогда не было магов. И никакого соблазна ни к каким наукам я не испытываю.
   -- Но ведь ты исцелил меня. Что это, как не проявление магии?
   Бак задумался. С тех пор, как он столкнулся с пыльным духом в подземной комнате, в его теле действительно начали происходить странные изменения, но времени их принять совсем не было.
   -- Это я сейчас вижу, что не вся магия - зло, -- продолжал Теллан. -- Дар исцеления - это одно из тех чудес, о которых нам проповедовал Чтец. Он уверял, что им обладают только святые пророки, несущие слово Создателя в мир. Как он говорил: целительство - не магия, но благо ЕГО. Сейчас же я понимаю, что это вовсе не так, что все в мире едино и не в наших правах делить. Разве я, детоубийца, могу говорить другим, что есть добро, а что зло?
   Бак ему не ответил.
   -- Вот и я так думаю. В Анрии мой отец часто устраивал пиры. На них приходили всякие люди, местная знать, приближенные к престолу, послы соседних королевств. Но магов за все время, что я помню, было всего пара, может тройка. Не больше. Они хотели быть при дворе, в тепле и сытости проживать годы, а в обмен на это предлагали свои необычные услуги. Так вот ни один из этих нахлебников не мог исцелять. Зато пакостить все как один были горазды. Порчу на соседей навести предлагали, землю пахотную отравить неприятелям и все в таком духе. А нам этого совсем не нужно. Для Анрийца честь умереть в бою, и порчам в разговоре клинков места нет.
   Теллан перевернулся на бок и стал разглядывать паренька. Он надеялся своей болтовней немного его успокоить и, если повезет, усыпить. Мать с детства твердила ему, что любые проблемы решаются проще в раз, если думать о них с утра. А если речь идет о скорбящих магах-фермерах, то здесь любая помощь пригодиться. Одно дело быть избитым обиженным парнем, чьего родственника, возможно, ты сам и убил, и совсем другое... Теллан даже представить себе не мог, на что Бак способен и это пугало прожженного рыцаря гораздо сильнее любых побоев. Даже смерть казалась более приемлемой альтернативой.
   -- Знаешь, что в наше время заставляет скорбеть хорошего правителя? -- он перешел на спокойный полушепот. -- Войны, конечно, доставляют хлопот, но они были всегда, испокон веков. А вот эпидемии... Города растут, люди набиваются в них, как рыба в бочки, а заразе только этого и нужно. Заболел один, за ним весь дом, а там и до квартала недалеко. Вот как тут без целителей? Кстати! -- Теллан вдруг оживился. -- С твоим талантом, парень, ты бы мог сделать очень много для народа Анрии. Если мы выберемся из этой передряги, я бы мог представить тебя королю. Что скажешь?
   На этот раз Бак ответил, и ответ этот Теллану не понравился.
   -- Что вы ели на этих балах? -- спросил он.
   -- М? -- непонимающе промычал рыцарь.
   -- Чем вы со своим отцом набивали животы, пока людей под вашими стенами забирали болезни? Если ваш народ так сильно нуждается в исцелении, то разве не на поиски его вы должны были отправиться? Вместо того вы, господин рыцарь, покинули замок, чтобы убивать и грабить. А теперь, после того, как сожгли мой дом, хотите, чтобы я помог вам сохранить лицо?
   -- Сохранить лицо?
   -- Вы боитесь вернуться домой из похода. Я хоть и фермер, но не дурак. Вашей Анрией теперь правит церковь и, если вы вернетесь туда ни с чем, вас объявят трусом. Вам нужен хороший предлог, и я попался как нельзя кстати.
   -- Трусом? -- опасливость в Теллане моментально сменилась возмущением. -- Да как ты смеешь, чернь, обвинять меня в трусости?! Я с гордо поднятой головой проходил через битвы, верно разил врага и никогда не поворачивался спиной к опасности. Я смотрел в лицо смерти, когда тебя, сопляк, еще на свете не было, и, Создатель меня подери, смерть первая отвела взгляд.
   -- Вашими врагами, господин рыцарь, были женщины и дети. Нет в таком ни храбрости, ни чести.
   -- Ах ты... -- Теллан запнулся. Ему нечего было ответить, ведь Бак был прав. За весь поход, безоружных он убил не меньше, чем солдат. Просто раньше Отец и другие проповедники своими речами о праведности дела сглаживали картину, замыливали глаза. Теперь же, столкнувшись с иной точкой зрения, и проиграв ей в споре, рыцарю не оставалось ничего, кроме как признать поражение. Так требовало его сердце. -- Ты прав, в этом ни чести ни храбрости нет. Я слепо выполнял приказы и теперь собираюсь отплатить за свою слепоту. Должен отплатить...
  

***

   Пока Аделаида стягивала с обезглавленного рейнджера штаны и пыталась приспособить их к своей талии, "ожившие" мертвецы неловко бродили по лагерю. Временами они натыкались на палатки, или друг на друга, а иногда и вовсе падали, запутавшись в собственных ногах. Но каждый раз маг, управлявший ими, возвращал утраченный контроль, все больше и больше осваиваясь.
   -- А тебе обязательно хороводы водить? -- недовольно буркнула Ада, перевязывая штанину в колене кожаной лямкой, оторванной от доспеха. -- Раздражает.
   -- Тебя что угодно раздражает, -- монотонно ответил один из мертвецов. -- Может тебе мужика завести?
   -- Точно! -- поддакнул другой, затем выдернул из груди стрелу и с любопытством засунул в образовавшуюся дырку палец.
   -- Ну, отлично, -- закончив с одной штаниной, девушка взялась за вторую. -- Теперь ты еще и сам себе поддакиваешь. Старикан, я тебя одного-то с трудом выдерживаю, а уж троих...
   Трупы синхронно рассмеялись.
   -- Ладно, что там у тебя за план? Вываливай.
   -- Ничего особенного. Всего лишь идеальный способ побега от армии религиозных фанатиков. Но прежде, тебе нужно будет кое-что для меня сделать.
   -- От добра добра не ищут...
   -- Именно! -- труп с дырой в груди зажал пальцами нос и с громким шипением выпустил воздух через эту самую дыру, затем снова рассмеялся. -- Пока тебя не было, я без дела не сидел. И оживление мертвых еще не самое интересное, что мне удалось сделать. Несмотря на невыносимую назойливость беженцев я...
   -- Беженцев? -- переспросила Ада.
   -- Ну да. Потом расскажу. Короче, мне все же удалось кое-что выяснить про нашего ненаглядного Чтеца.
   -- Не называй его так. Хреновое имя для хренового человека.
   -- Да без разницы. Главное, что у тебя есть вариант к нему подобраться.
   -- Но? -- она прекрасно знала, что в делах со стариканом всегда есть какое-то "но", и чем раньше он его скажет, тем лучше.
   -- Но для этого тебе придется снова навестить Отца. Ох, ну и понапридумывают же себе имен... Как выяснилось, беженцы не совсем уж и бесполезные нахлебники. Один из них...
   -- Да какие еще к хренам беженцы?
   -- Беглые! Не ори, дай договорить, -- мертвец подождал еще секунду, и, удостоверившись, что его не будут перебивать, продолжил: -- Один из них рассказал мне, что Чтец в знак высочайшего доверия раздал своим полководцам амулеты, якобы защищающие от дурного глаза и болячек. Забота о пастве и все такое. А на самом деле он через эти штуки наблюдает за их делами. Наивные идиоты, ни о чем не подозревая, крутят интриги друг против друга, борются за власть над священным воинством, а эта зараза подслушивает, да записывает, кому награду дать, а кого на крест подвесить... Слушай, -- он задумчиво огляделся по сторонам, -- ты точно не видела по близости ничего древнего? Так пыльно...
   -- Может и видела. Не отвлекайся. Амулеты, слежка, -- Ада закончила перевязывать штанины и теперь задирала ноги под разными углами, проверяя удобство конструкции. Кожаные ленты на коленях и туго затянутый пояс отлично удерживали штаны на месте и никак не ограничивали движения. Как раз то, что ей было нужно.
   -- Нет, я серьезно. Может пещеры какие-нибудь, или храм заброшенный? Воздух прямо гудит.
   -- Это ветер в башке твоей пустой гудит. А вообще да, есть в этой долине второе дно. Да и пацан один интересный имеется. Потом познакомлю, если ты, наконец, изволишь вытащить меня отсюда, жопа с ручкой.
   -- Ну чего ты сразу начинаешь? Мужика тебе определенно надо... -- один из трупов снова упал на землю, споткнувшись о разбросанные Орнстом ветки. -- Ты должна будешь амулет у Отца забрать и мне притарабанить. Только надо это быстренько провернуть, пока тела не закоченели.
   -- Чего?
   -- Ну, трупы. Они, знаешь ли, к полудню будут как бревна, так что время не терпит. Придется впопыхах импровизировать. Все как ты любишь. Идея в том, что ты проберешься в деревню, пока я буду отвлекать всех нашествием мертвецов, и заберешь амулет. Было бы здорово по пути прирезать Отца, но это не обязательно. Потом...
   -- Обязательно, -- хмыкнула Ада.
   -- Да мне все равно. Потом ты со спокойной совестью можешь сваливать из долины. Перевал - не вариант. Там войска уже хорошо укрепились, да и на большой земле основные силы стоят у подножья. Они думают, что это единственный путь из долины, но это вовсе не так. Есть еще один, которым никакой нормальный человек не воспользуется.
   -- Я не нормальный человек.
   -- Именно так. Поэтому ты должна довериться воде. Она принесла тебя сюда, она же и выход покажет.
   -- Ой, вот только не говори мне, что это очередная твоя идиотская загадка.
   У старика имелась в списке множества дурных привычек одна, сильнее всего раздражавшая Аделаиду. Он просто обожал самые важные вещи недоговаривать, при этом с детской наивной улыбкой повторяя из раза в раз: "Телу голова нужна". Будто это вообще что-то значило.
   -- Телу голова нужна, -- труп лукаво подмигнул и вместе со своими мертвыми товарищами трусцой побежал в сторону деревни.
   -- Да чтоб тебя... -- Ада зажмурилась, стиснула зубы и показала неприличный жест удалявшимся трупам, но этого оказалось недостаточно и ее терпение все же лопнуло. -- Говно!.. Жопа!.. Хер!.. А-а-а! -- она бессильно трясла кулаками в воздухе. -- Сраный старикан! Я знаю, где ты живешь! Если я выберусь отсюда... когда я выберусь... Тебе лучше сразу яму приготовить!
   Выпустив пар, она глубоко вдохнула, затем медленно выдохнула и, подобрав с земли меч, побежала догонять мертвецов.
  

***

   Грузный сержант священных войск Создателя несся сломя голову по ночному лесу, перебирая ногами в такт собственному сердцу. Колючие ветви то и дело выныривали на него из темноты и хлестали по лицу, а камни, скрывающиеся под подушкой из еловых иголок, будто сами бросались под ноги. Но Орнст не останавливался ни на секунду. В ушах бедолаги шумела кровь, а глаза временами застилала красная пелена. Даже когда его начало мутить, он лишь слегка наклонился, чтобы рвотные массы не попали на ботинки. Но все же продолжал бежать. Страх перед ночным демоном, перед безликой, смертоносной тенью - Палачом Мерцающего Пика, заставлял солдата двигаться вперед.
   Преодолев четырехчасовой путь менее чем за час, истощенный и до смерти напуганный, Орнст буквально вылетел из леса и тут же наткнулся на патруль.
   К слову, патруль к такому был явно не готов.
   -- Она здесь! -- прохрипел сержант, валясь в руки подбежавшим ближе солдатам. -- Палач здесь!
   Патрульные непонимающе переглянулись.
   В эту ночь Отец спал чутко, часто ворочаясь и просыпаясь. Он на всякий случай даже не стал снимать доспехи, они жутко мешали, впиваясь в шею и все время защемляя между пластинами кожу, а потому, когда к его палатке подбежал солдат, глава похода не заставил долго ждать.
   -- Что там? -- выпалил Отец, не дав ему опомниться.
   -- Эм... -- солдат от удивления замер у порога палатки. -- Прошу разрешения войти в ваши покои, господин.
   Он был наслышан о том, как поспешившему разведчику прилетело за невежество, и решил не испытывать судьбу.
   -- Ума не приложу, почему ты этого еще не сделал! -- раздраженно выпалил глава похода.
   Солдат поежился, предчувствуя тяжелый разговор, и шагнул в палатку.
   -- Только что вернулся сержант подкрепления из южного лагеря, -- его голос подрагивал от неуверенности.
   -- Один? -- Отец вскочил с кровати. -- Что случилось?
   -- Мне думается, вам лучше лично побеседовать с ним, господин. Наши лекари не смогли найти на нем ран, но он явно нездоров.
   -- Нездоров? -- продолжал спрашивать Отец.
   -- Сержант ослаб умом, господин. Обезумел, если изволите так выразиться, -- солдат подбирал самые вежливые слова, которые мог припомнить. -- Он наотрез отказывается оставаться один, требует непрерывного освещения своих покоев и все время повторяет, что некий Палач...
   Как только в палатке прозвучало заветное имя, Отец не стал дослушивать солдата, а резко оттолкнув его в сторону, выскочил на улицу и быстрым шагом направился к шатру полевого госпиталя.
   Орнст, поджав ноги, сидел на импровизированной койке и слегка пошатывался. Временами он вздрагивал и оглядывался по сторонам, будто снова услышал эхо звонкого девичьего смешка, сразу после которого голова бедняги Дунса отделилась от тела.
   -- Сержант... -- по привычке командирским тоном начал Отец, напрягая память, -- ... Орнст, если не ошибаюсь?
   От неожиданности Орнст встрепенулся и прикрыл лицо руками. Тут же подоспевший человек в серой робе принялся нашептывать ему успокаивающие слова и поглаживать его по плечу.
   -- Оставь нас, врачеватель. Мне нужно переговорить с этим человеком один на один.
   -- Господин, он не в себе и мало что может вам сказать. Возможно утром...
   -- Уйди, -- он надавил голосом, и лекарь покорно подчинился. Дождавшись, когда человек в робе скроется из виду, Отец встал на колено рядом с Орнстом и продолжил: -- Что случилось с тобой, друг? Расскажи мне.
   В ответ сержант промычал что-то нечленораздельное и отвернулся.
   -- Кто-нибудь еще выжил? Южный лагерь пал? -- он помедлил с мгновение, а затем задал тот вопрос, который волновал его больше всего: -- Ты видел ее, деву-смерть?
   Орнст встрепенулся и испуганно взглянул прямо в глаза Отцу. В этих глазах больше не было прежнего бравого вояки, любившего хорошенько раскурить трубку после ужина. Теперь это были глаза дикого зверя, загнанного в угол.
   -- Она здесь, -- прошептал он. -- Палач здесь. Она придет за нами. Она придет... -- в его голосе начали проскакивать истеричные нотки. -- Она придет за всеми нами! Ха-ха! За всеми... Мы все покойники... ХА-ХА-ХА
   Отец отстранился от хохотавшего сержанта. Самые страшные подозрения оправдались. Каким-то образом Палач умудрилась пережить все пытки и смертельное ранение. Она смогла выкарабкаться и теперь точно вернется, чтобы мстить. Она уже начала мстить, и он даже знал, как. Судя по состоянию Орнста, Палач хотела посеять панику, сломить дух в опорном лагере, а уж после - напасть. Этого Отец позволить никак не мог. Он еще раз огляделся по сторонам, чтобы убедиться, не наблюдает ли за ними лишний глаз, и нежно приобнял хохотавшего сержанта.
   -- Ну-ну, тише, -- он провел массивным пальцем по подбородку Орнста. -- Все будет хорошо, брат. Создатель позаботиться о тебе.
   Отец плавно положил мясистую ладонь на подбородок вояки и резко дернул в сторону. Раздался хруст, глаза Орнста закатились, а тело обмякло.
  

***

   -- И как ты собираешься все провернуть? -- Аделаида бежала не в полную силу. Мертвецы, управляемые стариком, с каждой минутой замедлялись все сильнее, а их движения становились топорнее и грубее. Как он и предсказывал, дело шло к рассвету, тела коченели и превращались в бревна.
   -- Легко и непринужденно, -- ответил рейнджер с дырой в груди.
   -- Я имею в виду, воин из тебя и так говно, а с такими инструментами и подавно.
   -- Спасибо. Я всегда знал, что ты обо мне хорошего мнения. Вообще, я рассчитывал на то, что все отвлекутся на ходячих мертвецов. Как ни как уникальное зрелище. А там ты под шумок мне новеньких трупиков наковыряешь. У тебя же хорошо получается, да? Тем более что с такими телами я могу особо не стараться. Всё стерпят.
   -- Так-то оно так, но есть одна беда. Однорукий сказал, что в деревне человек сто. Ну, теперь уже девяносто, учитывая...
   -- Однорукий? -- переспросил мертвец. -- Какой такой однорукий?
   -- А какие такие беженцы? -- огрызнулась Ада.
   -- Ну чего ты сразу начинаешь?
   -- Я начинаю?! -- она сорвалась на крик. -- Сам ты начинаешь. Понял?
   Старик ничего не ответил и какое-то время они бежали, а вернее уже очень быстро шли молча.
   -- Ладно, -- по обыкновению Ада сдалась первой. Ей никогда не удавалось долго дуться на взбалмошного мага. Несмотря на возраст, он всегда казался ей ребенком, по несчастливой случайности застрявшим в теле старика. -- Дезертир он.
   -- Кто? -- будто позабыв тему разговора поинтересовался мертвец. На Аду снова накатила злость, но девушка, тяжело выдохнув, подавила в себе желание вырвать челюсть у маговой марионетки.
   -- Кто, кто? Однорукий. Во время набега не деревню головой двинулся и решил, что все вокруг идиоты, а он - молодец. Видите ли, пророки волю Создателя неправильно толкуют и все в действительности наоборот. Теперь рвется исправлять свои ошибки.
   Мертвецы хором рассмеялись, но некоторые воспроизводили звук с небольшой задержкой, и создавалось впечатление странного эха.
   -- Интересный персонаж. Настоятельно рекомендую тебе его с собой прихватить. Умудрится выжить - будет нашим информатором. А то я в этой дурацкой иерархии, что Чтец у себя наворотил, совсем не понимаю. Вечно он все усложняет.
   -- Сколько раз тебя просить, не называй его так.
   -- Да сколько не проси, все равно забуду. Он от старого имени отрекся, а новое тебе не нравится. Что прикажешь делать? Третье соображать?
  

***

   Небо над перевалом, несмотря на плотную завесу туч, начинало постепенно светлеть, а Брит никак не мог уснуть. Ощущение тяжести в груди не проходило. Он не мог сказать точно, откуда, но знал наверняка, что с братом случилось нечто ужасное. Брит, как мог, отгонял мысли о смерти брата и старался сохранять позитивный настрой, но с их работой это больше походило на самообман. Грит, конечно, был... вернее все еще есть парень не промах. Они оба хороши в своем деле. Возможно даже лучшие. Но никогда не стоит опираться лишь на собственную непревзойденность, ведь в любую минуту может найтись тот, чей ум острее, а рука - тверже.
   Особо низкая туча медленно подплыла к горному хребту и начала переваливаться через него, словно вспенившаяся волна. Перевал, представлявший из себя огромную естественную арку, проделанную в скале временем и ветром, накрыло густым и промозглым туманом. Серая пелена все сгущалась и сгущалась, скрывая выжженный островок деревни там внизу, в долине.
   Затерявшись в тревожных мыслях, Брит поймал себя на том, что щурится, всматриваясь в стену тумана. Он потерял из виду то, за чем был послан следить, а это непростительная оплошность.
   -- Эй, -- позвал он одного из часовых, -- пойди сюда.
   Солдат, закутавшись плотнее в свой плащ, подошел ближе.
   -- Чего тебе? -- в его глазах Брит был лишь мальчиком на побегушках и особенной вежливости не требовал.
   -- Ты деревню видишь?
   Солдат повернулся лицом к долине и нахмурил брови.
   -- Нет, -- после долгой минуты молчания ответил он.
   -- Это плохо, -- Брит встал и начал нервно ходить туда-сюда, обдумывая варианты действий. -- Это очень плохо.
   Воздух настолько пропитался влагой, что вода мелкими капельками оседала на напряженном лице парня, пропитывала одежду и делала камни под ногами скользкими.
   -- А нет, погоди. -- солдат показал куда-то пальцем. -- Вон же, нет?
   Брит проследил направление и увидел маленькую светящуюся точку, огонек не больше пламени свечи. Это пылал сигнальный костер. Свет от горящей башни из веток с трудом пробивался сквозь грузную тучу, но этого было вполне достаточно.
   -- Сигнал, -- вдруг во весь голос заорал Брит. -- Это сигнал!
   -- Подъем! -- подхватил солдат. -- Строиться!
   И пока сонные вояки лениво выползали из своих палаток, ругаясь на шум и сырость, второй специалист по личной безопасности уже мчался во весь опор через арку перевала на ту сторону Северного Хребта. Сообщение, которое он должен был доставить основным силам священного похода было простым и коротким: "Отец в опасности. Нужны все!"
  

***

   -- Ну, и что дальше? -- Ада смотрела, как над разрушенными домами к небу взвилось пламя сигнального костра.
   Мертвецы, выглядывая из-за деревьев только неясно пожали плечами.
   -- Мо-вэм вме-ще на и-их вып-ыгнуть, -- мышцы челюсти покойника совсем задеревенели, и старик выговаривал что-то отдаленно напоминавшее слова с невероятным трудом. -- О-и ис-уга-юса и ы их всех...
   -- Ну и помощничек, -- она разочарованно развела руками. -- Короче, я пошла за амулетом, а ты делай, что знаешь. Только не мешай. И без тебя проблем хватает.
   Ада, пригнувшись, быстро преодолела расстояние, отделявшее лес от Рубицы и нырнула в воду. Хоть река была и не глубока, но девушка умудрилась переплыть ее, не выныривая на поверхность. Словно змея, она выползла на противоположный берег и, воспользовавшись преимуществом предрассветных сумерек - еще худшей видимостью, нежели в темноте -- проскользнула незамеченной между руинами домов.
   Так, перебегая от забора к забору, от одного огрызка сарая к другому, она смогла пробраться в самый центр деревни, к главной и единственной площади, на которой кипела жизнь.
   Аделаида наблюдала из зарослей какого-то вьющегося кустарника за тем, как вокруг суетливо метались люди. Обычные солдаты вперемешку с рыцарями-братьями сновали туда-сюда, организовываясь в небольшие группы для удобства управления. Командовал сим действом Отец. Его латы отливали золотом в свете сигнального костра, а в глазах читалась тревога. Но Аду интересовал не столько Отец, сколько его амулет. Саму драгоценность она не видела, но знала точно, что он ее надел, ведь на шее главы похода поблескивала увесистая цепочка. Оставалось только каким-то невероятным образом прикончить засранца и забрать желаемое, а потом еще и уйти одним куском.
   Отец был самым живучим из всех заказов старика, которые Аделаиде доводилось выполнять. Оно и не удивительно, ведь глава похода сам по себе был вовсе не так прост, как считали его подчиненные, так еще и в придачу к этому он окружил себя весьма талантливыми людьми. Работая командой, они были способны на многое. И в этом было его преимущество перед Адой. Она предпочитала жизнь одиночки, а одиночкам некому помочь. Но только не в этот раз. Сегодня на ее стороне была целая армия.
   Дождавшись, когда Аделаида скроется из виду, старик повел мертвецов в атаку. Вернее, потащил. Рейнджеры действительно превращались в бревна, и происходило это быстрее, чем хотелось бы. Чтобы трупы не падали, при движении магу приходилось выставлять их руки вперед, сохраняя баланс, а мысленные усилия были настолько сильными, что он сам того не замечая стонал. Марионетки же хором повторяли этот стон, обостряя абсурдность происходящего.
   Первыми "армию" заметили караульные, которых Отец выставил у южной границы деревни. Он ожидал нападения и хотел быть вовремя осведомлен о нем. Солдат предупредили, что от атакующих можно ожидать чего угодно, но ни одна больная фантазия не способна была представить отряд синюшных, стонущих рейнджеров, ковыляющих вдоль реки.
   Сперва солдаты приняли мертвецов за выживших из южного лагеря и некоторые даже бросились на помощь, но чем ближе они подбегали, тем отчетливее различали смертельные раны и неестественный оттенок кожи.
   -- Создатель меня забери! -- выдал наконец один из караульных, остановившись локтях в двадцати от стонущих мертвецов и жестом показав соратникам последовать его примеру. -- Они же мертвы.
   "Армия" старика тем временем уже доковыляла до моста и, неловко перебирая не сгибающимися ногами, стала переходить через реку. Маг не хотел собирать и без того малочисленные силы в одном месте, но рисковать окунать в холодную воду трупы тоже не собирался. Низкая температура могла усилить окоченение, и тогда Аде пришлось бы справляться самой. А он догадывался, чем закончилась ее прошлая встреча с Отцом один на один.
   -- Ы-ы-ы-ы, -- промычали мертвецы, и скрюченные пальцы на их руках разжались в поисках жертвы.
   -- Нужно сообщить Отцу, -- прошептал второй караульный и собрался бежать в деревню, как вдруг его остановил третий.
   -- Нет, погоди, -- сказал он. -- Их всего трое, а нас вдвое больше. Одолеем нежить, и командование как пить дать в братья-рыцари нас посвятит.
   -- Ы-ы-ы-ы, -- мертвецы продолжали неумолимо приближаться, но происходило это настолько медленно, что у караульных было время подумать и посовещаться.
   -- Да что ты несешь? -- перебил четвертый. -- Посмотри на эту мерзость. Это явно колдовские проделки.
   Караульные еще раз взглянули на ковыляющих мертвецов.
   -- И что с того? -- продолжил третий. -- Порубим их на куски, да и дело с концом.
   -- А ежели куски не помрут во второй раз? -- поинтересовался пятый.
   -- Так даже лучше, -- вмешался шестой, явно поддерживавший идею третьего. -- Отнесем куски Отцу как доказательство подвига.
   -- Верно! -- подхватил третий, почувствовав одобрение соратника. -- Да чего их боятся то? Вон, посмотрите, как они ходят. Еле-еле! Да я их и сам всех порублю. А ну расступись!
   Преисполнившись самоуверенности и совершенно позабыв про осторожность, третий караульный вальяжно зашагал к мертвецам. По пути достав из ножен меч, солдат приблизился на расстояние удара и всадил оружие по самую рукоятку в тело рейнджера, шея которого была пробита стрелой.
   Это была ошибка.
   Подгадав момент, старик вцепился караульному в горло, завалился в сторону -- благо падать марионетку сейчас было заставить гораздо легче чем стоять -- и они оба рухнули в воду.
   -- Ну, все, я за помощью! -- крикнул второй и бросился к деревне.
   Тем временем, остальные как по отмашке бросились к реке, вытаскивать неудачливого борца с нежитью.
   Старик повел две оставшиеся на мосту марионетки наперерез, пытаясь выиграть время. Чтобы утопить человека нужно всего пять минут, и он собирался, во что бы то ни стало, удерживать солдата под водой все это время, ведь сейчас свежие тела были нужны как никогда. Хотя... Так ли ему нужны СВЕЖИЕ тела. Возможно, только возможно, есть и другой способ пополнить ряды армии мертвых.
   Пришедшая в голову мага идея была странной, но в то же время многообещающей. Он знал, что священный поход это, по сути, большая передвижная машина по производству трупов. В основном эти трупы по традиции церкви были лишены голов, и это ему никак не подходило. Но иногда, особенно в тех случаях, когда жертва признавалась особо опасной, ее сжигали заживо. И если в деревне были такие тела, он хотел их отыскать.
   Стараясь не терять концентрации и продолжая топить солдата, старик стал мысленно прощупывать окружение. Благо долина Двух Хребтов была настолько пыльной, что магия здесь давалась куда легче чем даже в Хрустальном Пике. Маленькая частичка разума мага металась от здания к зданию, вынюхивая и высматривая, ощупывая пространство в поисках заветной лазейки. И эта лазейка нашлась. Множество лазеек.
   Старик наткнулся на целый сарай сожженных людей. Их было не меньше сотни. Мужчины, женщины, дети, здесь лежали все. Все население деревни было собрано в одном месте и сожжено заживо.
   Где-то очень далеко, в башне, мерцающей в лучах вечного дня, к горлу сгорбившегося старца подкатил ком.
   "Ну что ж, -- подумал маг, -- вы пали ужасной смертью. Теперь у вас будет шанс отомстить."
   Он забыл про тонущего солдата и полностью сконцентрировал свое внимание на сарае.
   После смерти ментальные барьеры, стоящие на страже человеческого тела, падают, оставляя после себя лабиринт из собственных руин. И старик нашел способ проникать сквозь этот лабиринт. Натренированной волей он пробивал себе дорогу, настраивал связи, соединял разорванное и обретал контроль.
   Десятки трупов под провалившейся крышей в так и не догоревшем до конца сарае местного купца начинали шевелиться. Их обугленная и зачерствевшая кожа лопалась на сгибах и неприятно похрустывала, но старика подобные вещи никогда не останавливали. Он всецело был поглощен процессом, тем более, что тела эти пролежали в сарае уже около двух дней и окоченение в их мышцах почти прошло.
   Груда тел возле дверей сарая постепенно оживала. Один за другим, мертвецы разминали застоявшиеся суставы и вставали, собираясь у стены. Маг подошел к процессу с толком и расстановкой. Он прощупывал одновременно всех обугленных бедняг, находил того, что поддавался контролю легче всего и подминал его тело своей волей. Затем, после того, как "новобранца" удавалось высвободить из-под завала, он брался за следующего.
   Несмотря на обгоревшую кожу, трупы весьма неплохо слушались команд. Особенно один, который был явно не из деревенских. Догадаться об этом было довольно легко по рыцарским латам. А отличного качества меч автоматически повышал его до главнокомандующего армии мертвых. Убитый своим лучшим другом, Велидан готов был снова броситься в гущу битвы ради верного дела.
   -- Вы! Закрепиться в кузне! Ты и еще пятеро - охранять конфискат! -- Отец активно размахивал руками, отдавая приказы. По его движениям и жестам было видно, насколько он нервничает.
   Ада выжидала, надеясь, что ее присутствие не заметят снующие мимо солдаты. Маскировка из грязи после ныряний в реку изрядно пострадала. То там, то тут на свет пробивались светлые пятна кожи, но, по всей видимости, никто не был заинтересован в пристальном разглядывании декоративного кустарника, иначе ее прикрытие раскрылось бы в считанные секунды.
   Девушка не сводила глаз с главы похода. Она оценивала его, запоминала слабые места в доспехе, поведенческие метки, указывающие на следующее за ними действие. Если дело дойдет до открытой драки, лучше иметь под рукой столько преимущества, сколько удастся раздобыть.
   Вдруг, где-то неподалеку раздался громкий треск и последовавший за ним грохот. Это пали ворота купеческого сарая. Подточенная огнем древесина не выдержала натиска множества рук, и ожившие мертвецы вырвались на свободу. Они, словно дикие звери, просидевшие долгие годы в клетке, наконец, оказались на свободе и теперь жаждали крови того, кто их запер. Трупы с жестокостью дикарей бросались на каждого встречного, вгрызаясь белыми, контрастирующими с угольно черной кожей, зубами в глотки и лица. Не зная пощады, они рвали солдатскую плоть, не обращая внимания на клинки и стрелы, вонзавшиеся в их бесчувственные тела. Преумножая смерть, они пополняли свои ряды, постепенно распыляя внимание старика.
   В то же время с южной стороны деревни примчался запыхавшийся караульный.
   "Мертвецы идут, -- кричал он. -- С юга идут мертвецы!" Но никому не было до него дела, ведь враг уже здесь. Он всегда был. Они сами его сотворили.
   Солдаты постепенно покидали площадь, убегая на шум битвы. Возвращались не многие, и сложно было сказать, вернулись ли вообще.
   -- Что здесь творится? -- Отец метался вокруг сигнального костра в попытках добиться ответа от пробегавших мимо рыцарей, но они, увязшие в ужасе увиденного, только бездумно показывали пальцами в сторону купеческого сарая и продолжали бежать.
   -- Проклятье! -- он, наконец, остановился, и как удачно. Всего в нескольких шагах от вьющегося кустарника. Ада приготовилась. -- Проклятье! -- повторил Отец еще раз, бессильно взмахнув кулаком и повернувшись лицом к перевалу на севере. -- Где же подкрепление?
   Первые рассветные лучи окрасили переползавшую через Северный Хребет тучу. Она накрыла собой арку перевала, и теперь невозможно было разглядеть идут ли через него войска.
   Вдруг Отец замер, словно услышал давно забытый голос, который просто не мог звучать снова. Он втянул носом воздух и хищно оскалился.
   -- Ты здесь! -- Отец уверенным движением выдернул меч из ножен, и металл отозвался равномерным звоном. -- Я знаю, что ты где-то рядом, Палач. Я слышу твой запах, -- он еще раз глубоко вдохнул. -- Выходи и сразись со мной, трусливое создание. Хватит прятаться в тенях. День приходит и скоро их станет меньше.
   Аделаида смотрела, как блики играют на доспехах отца, выжидая и не шевелясь. Момент, лишь один правильно подобранный момент может перевесить любую силу и тренировки. Нужно только ждать и быть готовой.
   -- Ну что же ты? Хочешь, чтобы я открылся? Совершил ошибку? Оставь свои хитрости другим. Давай решим все раз и навсегда, в честном поединке.
   Отец медленно разворачивался на месте, всматриваясь в окружение. Он чуял смрад женского пота, смешавшегося с кровью. Этот запах нельзя было спутать ни с чем. Оставалось только найти источник и заставить его страдать. Страдать за все причиненные неудобства и задержку целой армии, за покушение на его жизнь и, возможно, заговор против церкви.
   Как только глава похода сделал пол оборота и оказался спиной к Аделаиде, девушка выскочила из кустов и бросилась вперед. Тот самый момент настал. Другого, скорее всего, не будет. Едва касаясь босыми ступнями земли, Ада за доли секунды преодолела расстояние, отделявшее ее от жертвы. Оказавшись всего в паре-тройке шагов от Отца, девушка наклонилась и, что есть силы, оттолкнулась ногами превратив себя в живой снаряд. Подобно выпущенной стреле, она летела к своей цели, но так и не достигла ее.
   За мгновение до того, как лезвие клинка коснулось его шеи, Отец резко сдвинулся вбок, одновременно с этим выставив свою массивную руку наперерез Аде. Девушка угодила лицом прямо в мясистую ладонь главы похода, и та тут же сжалась, сдавив тисками скулы и вески. Используя инерцию Ады против нее самой, Отец сделал еще четверть оборота и швырнул убийцу прямо в бушующее пламя сигнального костра. Девушка влетела в центр "башни" и скрылась из виду. Раздался звук ломающейся древесины, и вся конструкция начала крениться, угрожая накрыть собой добрую половину площади.
   -- И это все, на что ты способна? -- Отец взмахнул мечом, разрезая воздух. -- Посредственно и жалко! -- Он медленно обходил разваливающийся сигнальный костер, стараясь не попасть под осыпающиеся обломки. -- Но я буду благосклонен и дам тебе еще один шанс. Возможно, даже опущу меч. Только ты должна будешь меня об этом попросить хорошенько. Так же хорошо, как ты просишь своего мага...
   Аделаиды нигде не было. Лишь след от падения и разбросанная вокруг зола.
   -- Беги! -- выкрикнул Отец оглядываясь. -- Беги, жалкая потаскуха, и не возвращайся никогда!
   Он демонстративно медленно вернул меч в ножны и, еще раз окинув взглядом площадь, направился в сторону звуков битвы. В сторону, где рыцари-братья впервые встретили действительно достойного противника. И если бы не гордыня, переполнившая в тот момент Отца, он бы заметил, что на его шее больше нет подаренного Чтецом амулета.
  

***

   Горе меняет людей, и сержант священного воинства Создателя не был исключением. В жизни Орнст был относительно обычным, можно даже сказать типичным представителем своего вида. Грубоват, полноват, без особых наклонностей к наукам. Можно было бы сказать, что он идеально подходил для службы в армии, но это не совсем так. Стрессоустойчивость являлась одной из самых главных и полезных черт хорошего солдата, и ею Орнст точно не обладал.
   Увидев воочию то, что более опытные вояки называют ужасами войны, сержант не смог остаться прежним, не выдержал и дал слабину. Он поддался горю, и оно его изменило.
   Караульные возле деревни, лекарь, даже сам Отец, считали будто Орнст свихнулся, потерял рассудок. Но они ошибались. Сумасшедший - человек, утративший способность мыслить рационально, чего уж точно нельзя было сказать о сержанте. Разве сумасшедший станет убегать от смертельной опасности к людям, готовым спасти его? Разве он станет предупреждать их о том, что грядет? Вряд-ли.
   Орнст не сошел с ума, не слетел с катушек, и шестеренок в его голове было ровно столько, сколько должно было быть. Просто он изменился так сильно, что эти изменения приняли за безумие.
   Когда Отец входил в шатер лекаря, он видел все еще того самого сержанта, которого лично отбирал для вылазки в долину. Сержанта, чей разум отчаянно хотел выжить, и желание это было настолько велико, что затмило все остальное. И как Отец поступил с таким человеком? Свернул ему шею.
   Мерзкое, грязное предательство. Именно так расценил Орнст подобное действие, но ответить на него уже был не в состоянии. Нет, сержант не умер, когда треснули его позвонки. По крайней мере, не сразу. Все тело Орнста парализовало, и когда глава похода ушел зажигать сигнальный костер, сержант все еще был жив, но желал смерти как никто другой. Не в силах пошевелиться, он испытывал новый ужас, несравнимый с тем, который устроила Палач в лесу. Будто грезя наяву, Орнст медленно задыхался, тонул на суше.
   Человек, так много сил отдавший на побег от смерти, теперь беспомощно наблюдал за тем, как она пожирает его. Все естество Орнста протестовало, а угасающее сознание до последней секунды билось в истерике, в слепой надежде найти выход, убежать еще раз, но теперь из умирающего тела. И выход оно нашло.
   Необыкновенная, пропитанная пылью, атмосфера долины Двух Хребтов вместе с неуемной жаждой жизни сделали свое дело. Орнст, подобно женщине из подземной комнаты в горах, приобрел новый облик, стал бестелесным духом, фантомом прошлого себя. Слепком того, чем он был в последние мгновения жизни. А именно - затаенной обидой и жаждой мести.
   Покинув бренное тело, существо, ранее бывшее сержантом священного воинства, плавно парило на волнах пыли, свыкаясь со своей сутью, осваиваясь в пока еще непривычной среде. Оно спокойно созерцало мир с новой точки зрения, под углом, открывающим гораздо большее.
   Тем временем старик уверенно вел армию мертвых к победе. Его марионетки постепенно разбредались по деревне небольшими группками, отлавливая запуганных и растерянных вояк. Трупы загоняли их в угол, как стая волков загоняет оленя, и, не встречая практически никакого сопротивления, "присоединяли" к растущему воинству. Только рыцари-братья, и то не все, давали отпор. Сцепив зубы, а еще чаще - громко бранясь и выкрикивая молитвы, они бездумно размахивали мечами в слепой вере, что это принесет им победу. Но потерять жизнь легко, а убить мертвое - куда сложнее.
   Магу уже начинало казаться, что эта импровизированная кампания обречена на успех, и если добить оставшихся в долине, то можно будет без зазрений совести вести армию к перевалу, как ситуация вышла из-под контроля. А если быть более точным - все покатилось по наклонной, да с такой неожиданной скоростью, которую старик и представить себе не мог.
   Первым тревожным звоночком в предстоящей трагедии оказался Отец. Именно на него наткнулся один из отрядов марионеток мага около деревенской площади, и Отец единолично перебил их, при этом даже не запыхавшись.
   -- Проклятья на вашу голову, нечисть! -- могучими ударами он рубил мертвецов, отделяя их конечности от тел. -- Создатель движет моей рукой и направляет на путь истинный. Вам не победить!
   Лезвие клинка впивалось в холодную плоть и разрезало ее на куски с необычайной легкостью.
   Осознавая серьезность ситуации, старик сконцентрировал внимание на площади и начал сводить все силы к рассыпающемуся сигнальному костру. Трупы заживо сгоревших, солдаты с посмертной маской ужаса на лицах, рыцари-братья в пробитых доспехах, все они стекались к деревенской площади. Туда, где в окружении растущей толпы держал свой бой Отец.
   Казалось, глава похода не знал усталости. Его латы покрылись густым слоем темной крови, а меч скользил в ладони, но остановить этого человека было уже невозможно. Праведный гнев заполнил его разум, давая силы и настойчивость идти до конца.
   Гора расчлененных тел все росла и росла. Отец не щадил никого. Он без разбору рубил с одинаковой яростью как деревенских, так и собственных рыцарей-братьев. Земля под его ногами стала темно-бурой, а запах, от нее исходивший не мог забить ни один сигнальный костер. Куда бы не ступила нога неуемного воина, она неизменно погружалась в чвакающий кисель, либо чью-то плоть.
   Маг видел, что эту битву ему не выиграть. Армия таяла на глазах, а Отец не собирался отступать. Наоборот, он распалялся все сильнее, будто в нем открылось второе дыхание. Тогда старик решил более не рисковать и отвести войска в лес. Половина армии мертвых лучше, чем ее полное отсутствие. Но тут прозвенел звоночек второй.
   Дух мщения Орнста все это время незамеченным следил за боем. Он созерцал, как неведомо откуда тянущиеся нити проникают в разум мертвых, вернее в то место, где этот разум был при жизни. Тлеющие магическим жаром, струны кукловода цеплялись к мертвецам, словно пиявки, и заставляли их двигаться, создавали иллюзию жизни. Духу это понравилось, и он решил повторить за магом, как ребенок повторяет за отцом. Очень одаренный ребенок.
   Всецело поглощенный боем, старик не замечал постороннего присутствия до тех пор, пока не почувствовал, как нечто неведомое и чуждое его разуму коснулось струны. Ощущение было не из приятных, будто холодная рука, проскользнувшая под одежду. Маг замер и прислушался. Он аккуратно прощупывал пространство вокруг в поисках чужака. Его мысленный взор подобно голодному пауку блуждал меж разрушенных деревенских домов, вдоль протянувшихся сквозь пыль струн, в попытке найти ту самую. А когда он ее отыскал, то увидел то, чем стал Орнст, во что его превратило горе, и в ужасе отступил.
   Как по отмашке, все ожившие трупы в долине разом обмякли и рухнули на землю, а где-то далеко, в стеклянной башне вскочил старик. Да так резко, что стул, на котором он сидел, откинулся назад и с грохотом упал на пол.
   -- Ой-ой-ой, -- только и смог выдавить из себя маг, прижимая ладонь к губам.
   Тем временем, Отец тяжело дыша оглядывался по сторонам. Он по-прежнему сжимал меч, но рубить им уже было некого. Армия мертвых признала свое поражение, по крайней мере, так посчитал глава похода, но расслабляться не спешил. Может мерзкий маг, который устроил этот бардак -- а в том, что это дело рук волшебника Отец совершенно не сомневался -- провернул столь странный маневр, чтобы ослабить его бдительность? Или же у гниды в запасе был еще один трюк, пуще прежнего? Отец не знал, чего ждать дальше, но нюх подсказывал ему, что зло все еще в деревне Двух Хребтов и оно не успокоится, пока не доберется до него.
   -- Да где же это проклятое подкрепление? -- процедил он сквозь зубы, медленно перешагивая через неподвижные тела бывших соратников. -- Они уже должны быть на перевале.
  

***

   -- Подкрепления не будет, -- Халь-кир взял с подноса своими пухлыми, смуглыми, похожими на копченые сосиски, пальцами виноградину и отправил ее в рот, затем снова посмотрел на Брита. -- Ты меня не расслышал?
   -- Расслышал, господин, но...
   -- Не-е-т, -- он специально протянул это слово, чтобы заглушить все попытки гонца возразить ему. -- Ни подкреплений, ни провианта, ни даже моей молитвы Отец в этой Создателем забытой долине не получит. Я его предупреждал, что лучше следовать назначенному курсу? Предупреждал. -- он закинул в рот еще одну виноградину, а когда раскусил ее, сок мелкими капельками разлетелся вокруг. -- Я говорил, что волю Чтеца нужно уважать, а наказам - следовать? Говорил. Но Отец либо слишком горделив, чтобы прислушиваться ко мне, либо слишком туп, что суть одно и то же.
   -- Да как же?.. -- Брит знал, что Халь-кир та еще сволочь, но даже подумать не мог, что настолько.
   -- Не-е-т. Священный поход и так слишком долго стоял на месте. Больше я не собираюсь понапрасну тратить время людей, посвятивших свою жизнь служению церкви и Ему. Довольно! К обеду мы снова будем в пути. А теперь прочь, -- Халь-кир небрежно взмахнул рукой. -- Если так переживаешь за судьбу Отца, то можешь сам ему и помогать.
   Брит собирался возразить этому напыщенному болвану, но в последний момент отказался от бесперспективной затеи. Спокойно раскланявшись, он развернулся и пошел к выходу из гигантского шатра, а за его спиной в утробе Халь-кира бесследно исчезло еще три виноградины.
  

***

   Срывая с шеи Отца медальон, Ада знала, что сухой из воды ей уже не выйти, а передумывать и менять что-то в тот момент, когда тебя уже взяли за горло, а вернее сказать за лицо - поздновато. В такие моменты она частенько жалела, что думает позже, чем делает, но тут уж ничего не попишешь. Такой характер и от этого никуда не деться. Остается только приспосабливаться. А чего-чего, но приспосабливаться Аделаида умела не хуже, чем убивать.
   Почувствовав, как ладонь, схватившая ее лицо, придает ей еще большее ускорение, Ада поняла, что сейчас произойдет и рефлекторно сгруппировалась. Прижав руки к груди и поджав колени, девушка почувствовала, как что-то горячее впивается в спину. После, жар обступил ее со всех сторон, словно вода, огибающая камень, и так же быстро схлынул. Затем - удар о землю и грохот осыпающихся горящих веток.
   Не обращая внимания на боль и ожоги, Ада моментально вскочила на ноги и, сунув амулет за пояс, бросилась бежать. Она бежала, сломя голову вдоль деревенской улицы, по которой Бак по утрам ходил в свои травяные вылазки. Но теперь это место было не узнать. Заборы, похожие на щербатые рты стариков, в которых дыр больше чем зубов. Дома - угли чьих-то былых надежд и планов. А те, что не сгорели дотла подобны черным скелетам.
   Аделаиде было плевать и на скелеты домов, и на щербатые заборы, что когда-то их охраняли. Ей было плевать и на фантасмагорические картины, разворачивавшиеся вдоль улицы и в переулках - восставшие из пепла войны, жители сожженной деревушки мстили за свои смерти визжащим от страха воякам. Оборванцы голыми руками рвут на куски вооруженных и закованных в доспехи... Ей было абсолютно все равно, что горе войны сотворило с этим местом. Ада - человек действия, человек-кремень. Она горенепробиваемая, неуравновешенная сука, преисполненная желания выбраться наконец из долины Двух Хребтов на большую землю, и никто, слышите, никто не в силах ее остановить.
   Ловко огибая стайки марионеток-мертвецов, а иногда и отбивавшихся от них солдат, Аделаида убегала все дальше и дальше от Отца, а вместе с тем, постепенно замедляла темп. Ей не очень-то хотелось тормозить, но здравый смысл диктовал свои правила. Продолжай она бежать в таком темпе еще хоть с десяток минут и можно смело сказать "до свидания" не до конца восстановившейся печени. А ведь дел невпроворот. К пацану с одноруким вернуться надо, и загадку старика, идиотскую разгадать. Отдохнешь тут, как же.
   Спешно покинув деревню, Ада перешла вброд Рубицу и тут же скрылась среди деревьев.
  

***

   Пропажу амулета Отец обнаружил лишь поздним утром, когда солнце показалось над горными вершинами, осветив разрушенную деревню. Он бродил меж домами, искал выживших, и ненароком почесал затекшую шею. Пальцы не встретились с привычной тяжелой цепочкой, и тут же в голову пришло понимание. В тот миг Отец увидел цель этой сумбурной и явно неподготовленной атаки.
   -- Ну конечно же, -- он остановился как вкопанный. -- Ну конечно! Мертвые это отвлекающий маневр. Им нужен был амулет. Проклятье! Проклятье на мою голову! Как я раньше не догадался, почему Палач так быстро отступила?
   Отец не знал, зачем убийце понадобилась реликвия власти, но собирался это выяснить. Он шумно вдохнул и принюхался. Запах женского пота вперемешку с кровью, такой знакомый и такой ненавистный, витал в воздухе. Его нельзя было спутать ни с чем. Этот запах он слышал не единожды, но каждый раз вместе с ним приходили и неприятности.
   Забыв на время про своих людей, Отец, как опытный охотничий пес, взял след и пошел по нему. Шмыгая время от времени носом, он прошел по главной улице, усыпанной мертвецами, потом свернул в переулок и перешел через небольшой дворик. След закончился у реки, где, по всей видимости, девушка перешла вброд. С одной стороны, это немного огорчило Отца, но с другой - теперь он был уверен, что целью убийцы был именно амулет, ведь запах вел снова на юг, а значит, долину она покидать пока не собиралась. Оставалось только собрать оставшихся солдат, навестить западный и восточный лагеря -- тамошние рейнджеры вообще не в курсе происходящего -- и сделать последний рывок. Они прочешут всю южную окраину долины вдоль и поперек, найдут нору, в которой прячется Палач, даже если для этого понадобиться несколько суток ходить цепочкой вдоль гор, и покончат с ней раз и навсегда.
  

***

   Дух завис на месте. Он озадаченно осматривался по сторонам, (если к этому существу подобные термины вообще имеет смысл применять) ничего не понимая. Пронизывавшие пространство нити из пылающей лазури вдруг исчезли, все до одной. Вот эта массивная, паутиноподобная конструкция опутывает сложной сетью все вокруг, и через мгновение - абсолютная пустота. Лишь пыль и он, Орнст. Нет, уже не Орнст. Нечто большее, нечто более насыщенное и целенаправленное. Идея, импульс, желание.
   Дух еще какое-то время блуждал в пыли среди домов, подлетая к мертвецам и пялясь на них, будто это могло вернуть забавную нить, заставлявшую их двигаться. Естественно ничего не происходило. Мертвые оставались неподвижны, а Дух все сильнее и сильнее огорчался. Его раздражало само осознание того, что он ничего не может поделать с той силой, которой обладает.
   Он злился на самого себя за неумение, на мир в котором его угораздило оказаться, на трупы, нежелающие его развлекать и на того, кто поставил его в такое невыгодное положение. Отец, он был ему как... как настоящий отец. А священный поход стал для Орнста тем домом, которого у него никогда не было. Но предательство изменило все. Грязное, ядовитое предательство, приправленное убаюкивающим шепотом и хрустом позвонков.
   Дух приходил в ярость. Она заполнила все его естество и придала уверенности, толкнула на испытание чего-то нового. Почему какие-то дурацкие нитки могут шевелить мертвых, а он - нет? Почему он должен полагаться на кого-то другого? Другие только и могут, что предавать и убивать. Нет, он способен все сделать сам. Он может сам стать лазурной нитью, и он стал. Дух Орнста инстинктивно повторил то, чему старик в башне учился долго и кропотливо. Он подлетел к ближайшему трупу и увидел рухнувший лабиринт в том месте, где при жизни находилось сознание. Без особого труда Дух проник в самую сердцевину человеческого тела и попробовал пошевелить вновь приобретенными конечностями.
   Захлебнувшийся в Рубице караульный открыл глаза.
  
   Вода показывает путь
  
   Старик Кермак задумчиво созерцал красоту озера. Его пожелтевшие от возраста глаза, казалось, смотрели сквозь зеркало воды, а мысли витали где-то далеко в прошлом, там, где остались все лучше моменты жизни. Кермак частенько брал свою старенькую лодочку и уплывал подальше от опостылевшей склочной жены, чтобы побыть наедине с собой, слушая тишину, и неспешно рыбача. Ему нравился этот контраст. Непрекращающаяся болтовня старухи временами накаляет нервы до предела, в то время, как озерный мир всегда стоит на месте и вызывает только скуку. А вот постоянная смена обстановки - в самый раз.
   Но в этот день отдохнуть Кермаку было не суждено.
   -- Деда, а ты уже много поймал? -- это был голос его внука, Сермика, который тоже сидел в лодке.
   Старик раздраженно закатил глаза, но оборачиваться не стал. Иногда это срабатывало. Сермик не отличался особой остротой ума, а если говорить на чистоту, то был полным идиотом. Кермак никогда не говорил ему об этом, но сам прекрасно понимал, что под шапкой внука не было ничего, кроме пустой головы. Всего лишь маленький ребенок в теле взрослого.
   -- Деда, а дед? -- не унимался Сермик. -- А почему рыба не тонет?
   -- Не знаю, -- буркнул Кермак и сжал покрепче удочку. -- Сиди молча.
   Старик снова сконцентрировался на тишине. Он знал, что внука надолго не хватит и хотел насладиться каждой секундой перерыва.
   Подставив лицо утреннему солнцу, Кермак любовался кругами, расходившимися от поплавка-перышка, с которым играл ветер, пузырьками, поднимавшимися откуда-то со дна, легкой рябью на воде. В этой ряби он видел лицо своего сына. Его черные волосы и глаза, голубые как небо. Он вспоминал, как они вместе рыбачили на этом самом месте. Как старуха, в ту пору бывшая еще вполне себе женщиной, способной не только брюзжать без умолку, варила из пойманной рыбы отменный суп с душистыми травами. Запах приправ снова защекотал ноздри Кермака, будто он каким-то чудом попал в прошлое и вот-вот снова отведает тот суп. Но старуха больше его не готовит. И сын больше не ходит рыбачить с отцом. Скверно, когда родитель переживает дитя.
   От раздумий Кермака отвлекли неприятные скребущие звуки. Он нахмурил свои кустистые седые брови и раздраженно спросил: -- Ты чего там делаешь?
   -- Чешется, деда, -- ответил Сермик.
   Старик не выдержал и повернулся, чтобы выяснить, чем, бога ради, внук издает такие противные звуки. Оказалось - промежностью. Обрюзгший и уже изрядно облысевший Сермик, засунув правую руку в штаны почти по локоть, увлеченно чесался. Картина была не из приятных, и Кермак отвернулся обратно к поплавку.
   -- Прекрати. Домой вернемся, скажу старой, чтоб тебя помыла.
   Он так часто называл свою жену старухой, каргой или просто бабкой, что по правде сказать, не всегда мог припомнить ее настоящее имя. Память Кермака уже была совсем не той, что раньше. События, люди, даты, все размывалось и теряло четкость. Он чувствовал, как былое вытекает из головы, словно песок сквозь пальцы. Медленно и неумолимо.
   Сзади снова послышались неприятные звуки ногтей, скребущих кожу.
   -- Да что ж такое-то? -- поняв, что спокойно порыбачить ему не дадут, Кермак бросил удочку на дно лодки. -- Ты там яму копаешь, что ли?
   -- Ну чешется, деда. -- все так же раздражающе протянул Сермик. -- У меня там какие-то катышки...
   -- Это твои яйца, балбес. -- старик тяжело вздохнул и опустил голову. На днище лодки скопилось немного воды и каждый раз, когда Сермик ерзал, она перекатывалась маленькой волной по затертым доскам.
   -- Та не, -- возразил внук, а его губы растянулись в глуповатой улыбке, -- яйца вот они, рядом, -- он нащупал у себя в промежности мошонку. -- А то катышки. У меня и подмышками такие есть, но те не чешутся.
   -- Подмышками? -- Кермак нахмурился еще сильнее. Его брови сошлись на переносице двумя всклокоченными баранами. -- А эти твои катышки случаем не черные?
   -- Черные, -- кивнул Сермик.
   Старик вздрогнул, затем огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает и сказал: -- Снимай-ка штаны. Посмотрим, что там у тебя.
   Сермик, не задавая лишних вопросов, послушно встал. Лодка угрожающе качнулась, он неуверенно пошатнулся, но удержал равновесие. Быстро развязав веревку, подпоясывавшую старые потертые штаны, он одним движением спустил их до колен.
   Кермаку не понравилось то, что он увидел, и нет, речь не о гениталиях внука. На внутренней стороне бедра Сермика красовались две нелицеприятного вида шишки. Старику уже доводилось сталкиваться с подобным. Такие же точно шишки появились у его сына незадолго до смерти.
   -- А ну, садись. Дай лоб потрогать.
   Забыв надеть штаны, Сермик сел и дед приложил ладонь к его влажному от пота лбу. У внука был жар.
   Прошлым летом в Зарцу из большого города пришла Хворь. Местные слыхали о ней только байки, мол с юга она идет и не щадит ни млада, ни стара. Кто заболеет, того лихорадка начинает бить, а по телу волдыри черные идут, как у жаб бородавки. И нет от этой напасти лечения, кроме смерти. Но байки на то и байки, чтобы слушать, кивать и жить дальше...
   За полгода в Зарце Хворь забрала жизнь у каждого второго. Люди умирали в страшных муках. Их били судороги, к ним приходили видения, а у некоторых лопались бородавки. Это было хуже всего. Такие несчастные начинали гнить заживо, постепенно покрываясь язвами и гнойниками.
   Перед желтыми глазами Кермака снова пронеслись печальные дни, когда его сын, скрутившись от боли в бараний рог, стонал, лежа на полу, а старуха обтирала его волдыри тряпкой, смоченной в прохладной воде. Его снова окатило, казалось, забытым ощущением беспомощности вперемешку со страхом.
   Кермак медленно перевел взгляд со дна лодки на своего внука. Тот продолжал чесать черные бородавки на бедре.
   -- Сермик?
   -- Чего, деда?
   -- А ты помнишь, как вы с папкой на речку часто ходили?
   Сермик неуверенно кивнул. Крошечные капельки пота, покрывшие его лысеющий лоб, блеснули на солнце.
   -- Помнишь, как он обещал тебя научить плавать?
   -- Помню.
   -- Научил?
   -- Не-а, -- он шмыгнул носом. -- Папка мне показывал, как надо руками делать. Вот так! -- Сермик принялся размахивать руками в стороны, будто плывет.
   -- Тише, тише, -- Кермак схватился за края качавшейся лодки.
   -- ... но у меня не получилося. Я очень боюсь, когда глубоко. Как ногой до дна не достают, так все, тону сразу.
   -- Хм... -- старик окинул оценивающим взглядом внука. -- А хочешь, я тебя научу? Будешь плавать как рыба, и никакая глубина тебе будет нипочем.
   -- Правда? -- голос Сермика наполнился радостными нотками.
   -- Как есть, говорю, -- Кермак утвердительно кивнул, -- научу. Старый я уже совсем стал, внучек. Боюсь, на рыбалку с тобой поплывем, а лодка возьми, да и перевернись. Что тогда делать? Ты плавать еще не умеешь, а я - уже не могу. А так хоть будет кому старику руку помощи протянуть, случись чего.
   Он на секунду замолчал, а после продолжил серьезным тоном.
   -- Тайну я знаю, секрет.
   -- Секрет? -- непонимающе переспросил Сермик.
   -- Секрет, -- подтвердил старик. -- Ты плавать не можешь от того, внучек, что у воды спросу не спросил. Она ж, как и ты, живая. У нее воля своя есть, и правила. Чтоб плавать научиться, надобно ее разрешения спросить. Ежели хорошо попросишь, она тебе и утонуть не даст, и даже путь покажет к берегу.
   -- Что, правда?
   -- Конечно правда, -- Кермак не хотел врать своему внуку. Велика задача дурака одурачить. Он врал самому себе. Успокаивал, чтобы не дать на попятную в последний момент и довести задуманное до конца. -- Так что, научить тебя?
   -- Научи! -- за завесой глупости в глазах Сермика мелькнул огонек заинтересованности.
   -- Ну, тогда слушай, и делай. Во-первых, натяни обратно штаны. Вода холодная еще. Чтоб не застудить себе чего.
   Сермик последовал совету.
   -- Теперь, встань у края лодки и смотри на воду. Смотри, да не оборачивайся...
   Пока внук, не зная зачем, вглядывался в синюю бездну за бортом, старик не глядя нащупал рукой весло, выдернул его из уключины и со всего размаху ударил им Сермика по затылку. Дурачок издал приглушенный стон, обмяк, и с плеском скрылся в воде.
   Скверно, когда родитель переживает дитя, но еще сквернее если он переживает внука. Кермак решился на ужасный поступок и пожалел еще до того, как его совершил. Но это была вынужденная мера. Вспоминая мучения сына, бессонные ночи в ожидании неизбежного, бесконечные мольбы богам, на которые те так и не ответили, старик просто не мог представить себе, что с этим беззаботным дурачком будет точно так же. Кермак боялся, что его древнее сердце не выдержит, а еще хуже - не выдержит сердце старухи, и он останется один.
   Пускай уж лучше так.
   Он, кряхтя и держась за края лодки, переступил через банку, на которой всего пару минут назад сидел Сермик, и склонился над водой. Внука нигде не было видно. Это хорошо. Значит смерть его будет такой-же беззаботной и спокойной, как жизнь.
   -- Прости меня, внучек, -- голос Кермака подрагивал. -- Это для твоего же блага. И пусть вода примет тебя со всем гостепреи...
   Он вздрогнул и замолчал. Глаза старика были уже не те, что раньше и частенько подводили в нужные моменты, но сейчас... сейчас был не тот случай. Среди еще не успокоившихся волн и пузырьков Кермак разглядел нечто, поднимавшееся на него из темных глубин озера. Нечто расплывчатое, но от этого не менее жуткое. Нечто, похожее на человеческое лицо. Уродливое, лишенное глаз лицо.
   Старик с ужасом отстранился. Он сделал неловкий шаг назад, споткнулся о банку и плюхнулся задницей в небольшую лужу, собравшуюся на дне лодки. Тем временем за бортом послышался громкий всплеск и что-то клешнеобразное принялось ощупывать край лодки.
   Недобрые мысли наполнили голову Кермака. "Вот она, -- думал старик, -- месть озерная. Вода видела все, что я натворил и не приняла тело Сермика. Теперь он вернулся, чтобы отомстить мне."
   Он судорожно схватил весло, которым оглушил внука, и как следует саданул по клешне. Из-за борта послышалось громкое "Ой!" и конечность тут же скрылась из виду. Но после непродолжительной паузы появилась снова, в сопровождении еще одной, более похожей на человеческую руку. Они, казалось, что-то пытались нащупать, или найти. Кермак знал, искали его.
   Старика сковал страх. Кроме весла и удочки при себе у Кермака не было ничего, что могло бы послужить оружием в борьбе с озерным монстром, а значит пришел и его час отойти в иной мир. Какая трагедия, в одной семье две смерти за день. А когда об этом прознает старая карга, то и сама сляжет на месте. Так уже выходит целых три. Эта мысль показалась Кермаку забавной, и он невольно улыбнулся. Хотя, скорее всего, это была истеричная улыбка.
   Клешнеобразные конечности, нащупав край борта крепко ухватились за него и потянули вниз. Лодка угрожающе накренилась, и старик рефлекторно прильнул к противоположенному борту, чтобы хоть как-то вернуть равновесие. Ему это удалось. Лихо качнувшись, лодочка буквально затащила в себя то ужасное безглазое нечто, что так настойчиво пыталось добраться до Кермака.
   Духом озера, монстром из глубин оказался паренек лет семнадцати в длинной рубашке из мешковины, доходившей ему почти до колен. Его лицо было покрыто странного вида коркой, но в остальном он был вполне обычным человеком.
   По правде сказать, такого старый рыбак совсем не ожидал. Да и кто бы мог на его месте? Вряд-ли, уходя утром на рыбалку, будешь думать о том, что вернешься домой с попутчиком. Каково же было удивление Кермака, когда попутчиков оказалось трое.
   Одна за другой, из-за борта показались еще три руки, а затем и их владельцы - девушка хрупкой, но красивой внешности и мужчина, лет тридцати пяти. Они по очереди вползли в лодку и принялись громко откашливаться.
   -- У тебя там, дед, кто-то вывалился. Так и должно быть? -- девушка вытерла ладонью лицо и сплюнула за борт.
   -- А? Чего? -- Кермак откровенно не понимал, что происходит.
   -- Я говорю, мужик у тебя из лодки вывалился. Это специально? Или мне его достать?
   Старик, наконец, догадался, что речь идет о его внуке и отрицательно мотнул головой.
   -- Ясно. Кого топим?
   -- Ада, -- вдруг заговорил однорукий, -- ну кто тебя учил так с людьми говорить? Простите мою спутницу за грубость и отсутствие манер. Она явно выросла в хлеву...
   -- Да пошел ты! -- огрызнулась девушка и пнула его ногой в бок.
   -- Позвольте представиться. Меня зовут Теллан, принц великой Анрии и законный наследник ее престола, -- он замолчал, явно ожидая ответа.
   -- Кермак, -- старик неловко взмахнул рукой, пытаясь изобразить приветственный жест, но у него плохо получилось. -- Рыбак.
   -- Что-ж, Кермак-рыбак, не могли бы вы оказать нам услугу и сказать, где мы сейчас находимся?
   Старик покосился сперва на однорукого, а после, перевел взгляд на безглазого. В одночасье в его лодке собралась весьма странная компания из полуголой девицы и двух калек. И он никак не мог взять в толк, то ли это что-то в голове его помутилось после того, как он внука веслом огрел, то ли шутка это такая. Вот только подшучивать над ним было совсем некому, окромя карги, а она завсегда найдет себе занятие поинтересней, чем муженька дурить.
   -- Так, дед! -- Ада встала, развязала кожаную ленту, перетягивавшую штаны в колене, и подобрала растрепавшиеся волосы в короткий хвостик. -- Я могу тебя сейчас запросто в воду бросить к дружку твоему, утопленничку, и вы вместе весело, в обнимочку ко дну пойдете. На вопрос, поставленный, отвечать начинай, пока вежливо спрашивают.
   Ее рот растянулся в холодной ухмылке.
   -- Она этого не сделает, -- это сказал безглазый. -- Я запрещаю.
   -- Чего это вдруг? Ему значится людей топить можно, а мне - нет? Не слушай его, дед.
   -- Да кто вы такие?! -- не выдержав, выкрикнул Кермак, и эхо прокатилось рябью по водной глади озера. -- Откуда вы взялись тут и чего вам от меня надо?
   На какое-то время в лодке повисла тишина. Трое незнакомцев, так бесцеремонно ворвавшихся в жизнь старого рыбака замерли, не зная, что ответить.
   -- Не берегу расскажем, -- наконец, буркнула девица и осторожно забрала у раскрасневшегося Кермака весло.
  

***

   Деревня Зарца была гораздо больше чем та, в которой вырос Бак, но все же до звания города не дотягивала. А после прошлогодней эпидемии и подавно. Расположена она была у истока реки Зара, что брала свое начало в озере За, в глубинах которого обрел вечный покой Сермик. Вся деревня жила торговлей с соседним городом, раскинувшимся ниже по течению. Богатое рыбой озеро и лес, полный отменной древесины приносили стабильный доход, которого хватало на оплату городских мастеров, помогавших строить дома и снабжавших необходимой утварью.
   -- Гостей привел? -- с порога поинтересовалась карга. -- И где Сермик?
   -- Утонул, -- отрезал Кермак и зашел в дом.
   -- Как утонул? -- умом она еще не осознала услышанное, но руки все поняли и выронили кухонный нож. Тот со звоном ужарился о каменный пол и закатился под стол.
   -- Вот так и утонул, -- старик не хотел рассказывать жене о том, что внук подхватил ту же болезнь, что унесла их сына, но что-то рассказать все-же надо было. -- Выпал из лодки и ко дну пошел. Как топор. Я ничего и сделать то не успел.
   Карга продолжала смотреть на него, стараясь понять, серьезно ли все это, а мудрые руки уже прикрыли искривившийся в бесшумном крике рот.
   Промокшие до нитки гости по одному зашли в дом. Проходя мимо остолбеневшей жены рыбака, Теллан слегка наклонил голову, здороваясь и одновременно с этим выражая сочувствие. Аделаида же, увидев это, недовольно фыркнула.
   -- Что? -- Теллан развел руками.
   -- Не люблю подлиз.
   -- Просто стараюсь быть вежливым. У нее только что близкий человек умер.
   -- Которого ты не знал. И на бабку тебе плевать, пусть только накормит вкусно...
   -- Замолчите оба, -- вмешался в разговор Бак. -- Вы делаете только хуже.
   Кермак зашел последним и закрыл за собой дверь.
   -- Не реви, старая, -- он старался говорить как можно мягче, щадя пожилое сердце жены, -- все к лучшему.
   -- К лучшему? -- возмутилась она. -- Как это может быть к лучшему? Утоп Сермик мой ненаглядный, кровинушка моя. А ты говоришь, что к лучшему? Да как у тебя только язык повернулся такое...
   Она сдернула с плеча тряпку, о которую по обыкновению вытирала руки во время готовки, и как следует шлепнула ею старика по щеке. Тот смиренно принял пощечину, затем шагнул к жене и обнял ее.
   -- У него бородавки были. Черные. Как у... -- Кермак не договорил, да и не надо было. Старая все поняла. Она уткнулась в его сухое плечо и громко всхлипнула.
   Чуткий слух Ады уловил фразу про черные бородавки, но она не подала виду. Пока еще было рано. Сперва еда.
   В этот день Бак впервые побывал в настоящем каменном доме. Два этажа, большой камин с потрескивающими в нем поленьями, отштукатуренные и побеленные известью стены. Их, естественно Бак не видел, но пощупал. На руках известка ощущалась не очень приятно, от нее мурашки бежали по спине, но сама идея парню понравилась. В долине стены домов складывались из больших бревен. Выглядели не очень, но стояли долго. А здесь же прочность и надежность сочеталась с красотой (в его представлении), что было совсем ново и непривычно.
   -- Садитесь за стол, скоро будет обед -- старуха немного успокоилась, или по крайней мере делала вид, и суетилась на кухне. Дом постепенно заполнялся душистым запахом приправ. Кермак сразу узнал его. Так пах его любимый рыбный суп, который она уже давно не готовила. Решив поддержать своеобразную торжественность приема, старик поднялся на второй этаж и в большом сундуке, где хранились разные, редко использовавшиеся вещи, откопал белую скатерть. Она досталась их сыну как приданное, но после смерти жены ни разу не использовалась.
   Бак Ада и Теллан уже сидели за столом, с нетерпением разглядывая пустые тарелки. Запах от старухиной стряпни был нереально насыщенным и вкусным. Казалось, самим этим запахом уже можно было как следует подкрепиться, особенно после почти недельной диеты из белок и корешков.
   -- Так, -- Кермак подошел к столу, разворачивая на ходу скатерть. -- А ну-ка надавайте, тарелки поднимите.
   Гости послушно взяли тарелки со стола, и старик неуклюже разложил белую ткань.
   -- Вот! Чтоб все знали, что Зарца - гостеприимный край.
   -- Чего ты там бубнишь, старый? -- послышался из кухни голос карги. -- Иди-ка лучше подсоби. Котел тяжелый.
   Кермак поспешил на помощь, а Бак, дождавшись, пока звук шагов станет тише, наклонился над столом и прошептал: -- Мы должны их предупредить.
   -- Ты о чем? -- Теллан тоже нагнулся вперед, чтобы их разговор труднее было разобрать.
   -- Они хорошие. Мы должны рассказать им про священный поход.
   -- Нахрена? -- Ада откинулась на спинку стула и покачивалась вперед-назад.
   -- Как это? Их же всех убьют!
   -- Это совсем не обязательно, -- возразил Теллан. -- Церковь Создателя принимает всех, кто откажется от своей еретической веры и примет истинную.
   Ада молча закатила глаза.
   -- Но как же?.. А что если они откажутся?
   -- Без разницы, -- девушка резко наклонилась вперед и ножки стула громко стукнули о каменный пол. -- Бежать они все равно не смогут. Это же старики, пацан. Куда им деваться? Сожгут, распнут, или ограбят под предлогом церковного сбора. Добро пожаловать на большую землю.
   Кермак, кряхтя и переваливась с ноги на ногу, вошел в гостиную, неся увесистый котел с супом. Доковыляв до стола, он ухнул и поставил котел прямо в центр скатерти, тут же оставив на ней черный серп сажи.
   -- Угощайтесь, гости дорогие, -- карга принялась черпаком разливать суп по тарелкам. -- Вы небось с дороги-то голодные. Кушайте на здоровье. Вы, кстати, откуда будете?
   -- Ох, прошу прощения. Совсем позабыл про манеры, -- Теллан встал и сделал хитрый жест рукой. Множество балов и официальных приемов не прошли даром. -- Позвольте представиться. Теллан, принц и законный наследник престола Анрии. А это мои верные спутники Бак, сын Рака, и Аделаида... -- он на секунду задумался, -- просто Аделаида. Прибыли мы из долины, что к северу отсюда, за горным хребтом.
   -- А, Долина Двух Хребтов? -- старуха налила суп в тарелку Ады. Девушка тут же принялась активно работать ложкой. -- Эту мы знаем. Правда далековато она от нас. Через горы-то не перейти, токмо на севере. А наши так далеко не забредают. И как дорога? Не обидела вас? Там у Дильмовой дуги завсегда разбойники честной народ грабять.
   -- По правде сказать, -- Теллан немного замялся и сел, -- мы не дорогой добирались.
   -- А как же? -- удивленно поинтересовалась карга.
   -- Озером, -- когда он сказал это в слух, ему даже самому не поверилось.
   -- Вы уж старуху-то простите, глуховата стала, -- она добродушно улыбнулась. -- Мне послышалось, вы сказали, что добирались озером. Бывает же, глупости всякие чудятся.
   -- Я знаю, звучит странно, но...
   -- Он говорит правду, -- Кермак наклонился над своей тарелкой и глубоко втянул носом любимый запах особого рыбного супа. -- Все трое посредь За всплыли. Я чуть штаны не замарал.
   -- Ой, батюшки! -- карга приложила к щеке ладонь. -- Прям посреди За? Да как же ж так-то?
   -- Долгая история, -- Теллан взял в руку ложку и неловко зачерпнул суп, затем подул на него и отправил в рот. -- Ох, очень вкусно...
   Старуха, наконец налила себе супа, села рядом с мужем и оценивающе осмотрела гостей. С момента их прихода, ей как-то не досуг было их разглядывать, но теперь, когда выдалась свободная минутка, любопытство взяло верх.
   Сказать, что незваные гости выглядели странно - не сказать ничего. Тот, что представился Анрийским принцем на деле выглядел совсем не по-королевски. Возможно, у жены Кермака и не было большого опыта общения со знатью, но она точно знала, что особы голубых кровей должны хотя бы как-то на вид отличаться от потасканного бродяги-проходимца. Отсутствие правой руки только усиливало сложившееся мнение.
   Второй - паренек лет семнадцати с лицом, похожим на печеную картошку, обильно измазанную глиной. Вместо глаз две нелицеприятных вмятины, словно кто-то хорошенько поработал в глазницах ложкой и выскреб все как следует. А руки-то, руки... Воистину душещипательное зрелище. Одна сильно изуродована, а пальцы на другой склеились во что-то, отдаленно напоминающее клешню. Уж клешней старуха на своем веку повидала немало. Будни замужества за рыбаком.
   Но третий гость был почти нормален. Вернее, была. Девушка, юная и красивая. Старуха даже в свои лучшие годы не посмела бы тягаться с такой, да и в городе скорее всего не нашлось бы достойной соперницы. За подобную внешность многие готовы отдать все, что пожелаешь. Но и в этой красоте нашлись изъяны. Присмотревшись получше, старуха разглядела на шее следы от ожогов. Точнее, обгоревшую кожу, которая начала отслаиваться будто это не страшный шрам на всю жизнь, а засохшая корка на обычной ссадине.
   -- В старости есть много негораздов, -- карга снова добродушно улыбнулась, -- но и преимущество найдется. Времени свободного хоть отбавляй. Мы не спешим, да, дед?
   Она нежно провела рукой по седым волосам Кермака. Ее муж был вовсе не дурак, но и умным назвать она его тоже не могла. Обычный - вот подходящее слово. Именно за это она его и любила. У него, в отличие от Сермика, хватало ума не встревать куда не попадя, но наглости и хитрости было ровно столько, чтобы не переживать на этот счет. Кермак не стал бы приглашать в дом кого попало, особенно людей подобной наружности. Оставалось разобраться, те ли они, за кого себя выдают, и что им здесь нужно.
   -- Так что, расскажете, как в озере то нашем очутилися?
   Теллан смущенно посмотрел сперва на старуху, а потом на Аду, уминавшую за обе щеки бесплатную еду. Девушка, почувствовав на себе взгляд, на мгновение прервалась, безразлично пожала плечами и продолжила есть.
   -- Из меня рассказчик не ахти, -- наконец ответил Теллан, -- но я попробую.
  

***

   -- Подъем, жопы! -- Аделаида, подобно урагану, выскочила из лесу и принялась метаться по лагерю, собирая то малое, что могло пригодиться в будущем. -- Ну? Чего сидим? Вставайте, нам пора.
   -- Что случилось? -- Теллан взволнованно вскочил на ноги.
   Для волнения был повод. Внешний вид Ады оставлял желать лучшего. Маскировочная грязь, которой она измазалась прошлой ночью, почти целиком сошла, а остатки были размазаны неравномерными пятнами. Спину и шею "украшали" ожоги, а на лице виднелись три синюшных пятна от пальцев Отца.
   -- Ты или глухой, или тупой, -- огрызнулась Аделаида и накинула на себя сарафан. -- Я сказала - нам пора. Какую часть ты не понял? И доспехи здесь оставь, пойдем налегке.
   -- Ты всех убила? -- с удивительным спокойствием спросил Бак, даже не пошевелившись.
   -- Почти. Их вообще-то дохрена. Вставай и собирайся. Мы уходим.
   -- Но куда? Ты можешь объяснить толком? -- Теллану почему-то крайне необходимо было узнать подробности происходящего. Его уже привыкший к воинской определенности разум отчаянно протестовал против той неизвестности, в которую его тянула Ада.
   -- Да хрен его знает! -- нервно огрызнулась она и силой подняла апатичного Бака на ноги. Он особо не сопротивлялся, но и не помогал. -- Старикан сказал, что вода покажет нам путь. Не знаю, что конкретно он имел в виду, но думается мне, что речка-говнотечка - единственная вода в этом гадюшнике, и нужно держаться ее.
   -- Отпусти! Я останусь здесь, -- Бак вырвался из рук Ады и тут же получил от нее крепкую затрещину.
   -- Так, быстро сопли подобрал и сумку свою нашел. Ишь чего, устроил тут...
   -- Полегче, парень родных потерял.
   -- И кто же ему в этом помог? -- Ада бросила злобный взгляд в сторону Теллана. Рыцарь под его тяжестью слегка съежился. -- Скажи спасибо, что я тебя вообще с собой беру. Если бы не старикан, сидел бы ты здесь и ждал, пока Отец с остатками отряда на тебя наткнется. А он наткнется, уж будь уверен. Я ему хорошенько нервы потрепала, и он просто так это дело не оставит. Прочешет всю долину вдоль и поперек, лишь бы до меня добраться.
   Решив более не перечить, Теллан как мог помог Аде собрать вещи, и они двинулись быстрым шагом на восток в поисках Рубицы. Долго искать не пришлось. Они бы управились и быстрее, но Бак то и дело отставал от остальных и его приходилось подгонять.
   -- Ну что, -- рыцарь чесал затылок, смотря на журчащую под ногами воду, -- идеи есть?
   -- Не особо, -- буркнула Ада. -- Вода покажет путь... Слышь, пацан, а куда эта зараза впадает?
   -- В горы, -- апатично ответил Бак.
   -- Как это, в горы?
   -- А вот так это. Все долинные знают... знали легенду Рубицы.
   -- Мне на легенды срать. Главное - разобраться с загадкой старикановской, -- она задумчиво посмотрела сперва вверх по течению, а затем вниз. -- Ладно, вариантов то особо не много. Направо пойдем - Отца найдем. Налево пойдем - в горы упремся. Горы по крайней мере нас пока еще убить не хотят.
   Ада вытерла обрывком рукава нос и пошла вдоль берега в сторону Южного хребта. Теллан положил руку Бака себе на плечо и пошел за девушкой, но по пути заметив вялую походку паренька поинтересовался: -- А что за легенда Рубицы такая?
   -- Какое тебе дело? -- Бак был совсем не настроен разговаривать. Рыцарь знал это, а также, знал причину такого настроя, и то, что он сам являлся частью этой причины. Совесть снова вцепилась в Телланово сердце своей мертвой хваткой, и он хотел хоть как-то ее ослабить.
   -- Хотел бы послушать историю твоего народа. Хоть он был невелик, но, уверен, хранил замечательнейшие легенды.
   -- И все они погибли...
   -- Не торопи события, юноша. Ты ведь еще жив, а значит живут и они. А если расскажешь мне, то нас станет двое. Вдвоем всегда проще что-то хранить. Особенно если это последнее, что осталось.
   Баку не нравилась сложившаяся ситуация. Человек, виновный в гибели его друзей и близких, теперь набивается ему в друзья. И что самое отвратительное, его аргументы звучат разумно и убедительно.
   -- Ладно, хуже не будет.
   -- Всегда может быть хуже, -- вставила свои две копейки шедшая впереди Ада.
   -- Легенду о Рубице мне часто перед сном рассказывала мать, как сказку, от которой легче уснуть, -- он собрался с мыслями и продолжил: -- Давным-давно, в незапамятные времена, когда еще не было этой долины, был лишь один большой горный хребет. И не ладили в нем вершины друг с другом. Все время была вражда между ними, и не прекращалась она ни на минуту. Гремел хребет, обвалы с лавинами сходили с него один за другим, не было этой ссоре конца и края. Только две самые высокие вершины были спокойны. Им незачем было спорить и ссориться, ведь они любили друг друга. Но этой любви было суждено столкнуться с труднейшим испытанием - разлукой. Когда разногласия среди вершин хребта стали непреодолимыми, а накал конфликта дошел до точки кипения, горы решили разойтись. Гром разорвал небо, и земля содрогнулась. Хребет разделился на два великих, Южный и Северный. А влюбленные вершины оказались по разные стороны долины. Так близко, но и так далеко друг от друга. И в тот день, день большого разделения, самая высокая вершина Северного Хребта зарыдала от горя. Слезы ее катились по колючим горным утесам, сливаясь в один единый водный поток. Так и появилась река Рубица. Она - горький привет одного влюбленного другому, и напоминание о том, что чувство это - вечно.
   -- Прекрасная легенда, юнец, -- Теллан одобрительно хлопнул его по плечу. -- Воистину, история, заслуживающая, чтобы ее помнили.
   -- Сопли с сахаром, -- добавила Ада, даже не надеясь, что ее слушают, но рыцарь услышал.
   -- А вам бы не помешало немного осадить коней. Между прочим, я удивлен, что такая миловидная дама, как вы, способна извергать из себя неиссякаемый поток грубостей и брани.
   -- О как мы заговорили! Еще и выкает мне тут. Что, вторую руку не жалко, мужеложец?
   -- Ну вот опять. Мне начинает казаться, что вы только на одни оскорбления и способны.
   Ада, не оборачиваясь, презрительно фыркнула.
   -- Больно тебе много кажется. Нету у меня настроения с тобой сюсюкать. Я взялась за это тухлое дельце, думая, что закончу по-быстрому и без пыли. А все вон как повернулось. Походы, восстания мертвецов, абсолютно идиотские загадки вместо прямых указаний...
   -- Восстания мертвецов? -- эта часть возмущенной тирады Бака заинтересовала.
   -- А, ну да. Вы же не в курсе. Старикан всех твоих деревенских на ноги поднял, чтоб меня прикрыть. Они этим жалким церковникам хорошенько жопы понадирали. Так что можешь считать, что горели не зря.
   -- Старикан? Поднял? -- паренек заметно оживился. -- Как?
   -- Дык мне по чем знать? Все эти магические штучки не по моей части. И вообще, сам у него спросишь. Я не говорила? Мы в Мерцающий Пик идем. В смысле, пойдем, если из долины выберемся.
   -- Так они живые? -- Бак, казалось, пропустил мимо ушей все, что она сказала. -- Мой отец живой?
   -- Как живой? Почему живой? Нет, тут без вариантов. В нашем изменчивом мире только одно правило никогда не нарушается. Если копыта отбросил, то это навсегда. Здесь даже старикан ничего не может поделать.
   -- Но ты же сказала, что он их поднял.
   -- Правильно, поднял. Где здесь слово "оживил"? -- Ада на мгновение замолчала, ее тоже мучила совесть. Вернее, тот засохший и вялый стручок, раньше ею бывший, делал жалкие потуги, которые мучениями было назвать крайне сложно. И все же, если бы не она, священный поход вряд ли бы поперся в долину, и уж тем более, никто не стал бы выжигать целое село. Во всем виновата лишь Ада, и неуемная мстительность Отца. -- Пацан, я не из тех, кто будет тебе морочить голову, забивая ее ложными надеждами. И не из тех, кто будет отвлекать тебя напускной вежливостью, да участливостью. Я знаю людей лучше. Может быть такие вещи и обманут тебя на какое-то время, но боль все равно вернется. Сперва она заставит тебя отрицать все, не верить в произошедшее. Помнишь, как ты все время переспрашивал нашего бравого принца? Потом разозлит, и злость эту ты попытаешься выплеснуть на первого попавшегося.
   Теллан покосился на Бака, вспоминая, как тот стоял над ним ночью со сжатыми кулаками.
   -- Теперь ты разбит, а последние надежды возлагаешь на торг. Авось получится что-то поменять? Может быть перекроить по-другому? Нет, не получится. Сделанного не воротишь. Все рано или поздно умрут, это лишь вопрос времени. Но есть и хорошая новость. Тебе осталось преодолеть всего одну ступеньку. Скоро ты осознаешь неизбежное, примешь его, и будешь жить дальше, а боль пройдет, как все проходит. И через пару десятков лет ты даже не сможешь вспомнить, как тебе было скверно.
   -- Прекрасные слова, -- Теллан хохотнул. -- Я знал, что еще не все для вас потеряно.
   -- Да подавись, -- огрызнулась Ада и замолчала.
   Путники продолжили шагать вдоль Рубицы в тишине. Каждый думал о своем и думы эти, как одна, были тяжелыми.
   Бак пытался переварить слова Ады про какого-то старика, способного "поднимать" мертвых. Несмотря на заверения в обратном, беспокойный разум парня все еще цеплялся за призрачный шанс того, что этот старик знает тайну оживления мертвых, просто скрывает ее от других, бережет для подходящего случая. Или же подобрался к ней так близко, что вот-вот разгадает. Так или иначе, Баку хотелось верить в то, что в мире этом еще осталось место чуду.
   Теллана же снова накрыло приступом самоедства. И как только мог законный наследник Анрийского престола оказаться частью ужасной машины войны, которая перемолола и выплюнула на обочину целый народец? Он помог уничтожить маленький мирок со своими правилами и устоями, с понятиями о мире, добре и зле, сказками про плачущие горы. Чем больше Теллан мусолил эту мысль, тем сильнее сжималось его сердце, но он не останавливался и упивался своей печалью. Только так, по его мнению, можно ответить за свои грехи перед Создателем. Только через боль очистится душа.
   Аделаиду же волновали более приземленные проблемы. Что если река никуда их не приведет? Что если она не сможет разгадать идиотскую загадку старика? Где в таком случае прятаться от поисковых патрулей? Где разбить лагерь и как прокормить два бесполезных рта? Может быть патрули удастся обойти и незаметно выйти к перевалу? А дальше? Сколько еще основные силы похода будут ждать Отца и почему они не поддерживают его здесь, в долине?
   Эти и еще множество подобных им вопросов роились в голове Ады и заставляли ее натянутые нервы гудеть от напряжения.
   Время шло, река текла, путники брели вдоль ее берега, изредка перекидываясь короткими фразами и подколками, Южный Хребет рос, постепенно заслоняя собой небо. Рубица все больше вгрызалась в землю, окружая себя сперва ухабистыми, холмистыми уклонами, а после - и вовсе отвесными скалами, и вот, наконец... закончилась. Водный поток, бурля и пенясь, переваливался через округлые камни, и скрывался в темноте большой трещины у подножия хребта.
   -- Ого, -- Ада присела на корточки рядом с краем дыры, заглянула внутрь и присвистнула. -- Высоковато.
   Небольшой водопад был не менее пятнадцати локтей в высоту и впадал в подземное озеро.
   -- Что там? -- поинтересовался Бак.
   -- Врет твоя легенда, пацан. Рубица дальше течет, но только под землей, -- она почесала затылок и довольно хмыкнула. -- Кажется, я разгадала загадку старикана. Скорее всего под хребтом проходит сеть пещер с выходом на большую землю. Я такое уже видала раньше. Если она достаточно большая, то заблудиться в ней будет раз плюнуть. Но! -- Ада торжествующе подняла указательный палец вверх, -- Вода покажет нам путь.
   -- Звучит вполне недурно, -- Теллан присел рядом с девушкой, -- вот только как мы туда спустимся?
   -- Как, как? Каком к верху. Возьмем, да и спрыгнем. Вода же внизу.
   -- Ну я даже и не знаю, -- рыцарь неуверенно прищурился, всматриваясь в зеленоватую мутную воду озерца. -- А вдруг там не глубоко, или скалы на дне? Так можно и насмерть расшибиться. Вот если бы можно было как-то проверить...
   -- Так это не вопрос, -- Ада без предупреждения сильно и резко толкнула Теллана в спину. Рыцарь успел только неловко взмахнуть рукой в тщетной попытке вернуть себе равновесие, и тут же скрылся в трещине. Через пару секунд раздался громкий всплеск.
   -- Что случилось? -- спросил Бак.
   -- Святоша в дырку упал, -- хихикнула Аделаида.
   Теллан вынырнул из воды и ошалело посмотрел наверх.
   -- Ты что, совсем сдурела? -- выкрикнул он, отплевываясь, темному девичьему силуэту.
   -- Самоотверженность - первый шаг к искуплению! -- ответила Ада. -- Ну как, глубоко?
   -- Тебя утопить хватит.
   -- Вот и отлично. Бак, подь сюды.
   Парень послушно подошел ближе и не успел опомниться, как оказался в крепких объятиях Аделаиды. А еще через мгновение он вместе летели куда-то вниз.
   Тем временем Теллан отплыл поближе к стене, освобождая место для посадки, и, ухватившись за углубление в стене, рассматривал пещеру. Большая полость, в которой и располагался водопад, быстро сходила на нет, заканчиваясь у противоположенного края невысоким тоннелем. По всей видимости когда-то давно вода пробила себе путь в том месте, где порода была слабее всего.
   Во всей этой ситуации Теллана пугала неизвестность за стеной. Во-первых, в зале с водопадом не было берегов, лишь скользкие каменные стены, поднимавшиеся из воды под крутым углом и сходившиеся над головой массивным куполом. Если так пойдет и дальше, то не долог час, когда сил держаться на плаву просто не останется. Во-вторых, поднырнув под каменную преграду, они могли запросто оказаться в узком, наполненном до краев тоннеле, без воздуха и с сильным течением, утаскивающим еще глубже в водную ловушку.
   -- Ты понимаешь, что только что потенциально утопила нас всех? -- спросил Теллан вынырнувшую Аду. -- Обратно нам отсюда не выбраться, а впереди только вода.
   -- А мы опять перешли на "ты"? -- девушка перекрикивала снова начавшийся кашель Бака.
   -- Нет никого ближе, чем собственный убийца.
   -- Опять ты со своей поэтичностью... Так, пацан, давай заканчивай там кряхтеть. Шея мерзнет.
   Бак замер на полувздохе и попытался сдержатся, но кашель быстро переборол сопротивление и снова вырвался из груди, прокатившись эхом по залу.
   Аделаида недовольно поморщилась, затем, убедившись, что парень все еще держится за ее шею, подплыла к уходящему в неизвестность тоннелю. Водный поток создавал сильное течение и девушке приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы оставаться на месте.
   -- Ну что там? -- нетерпеливо поинтересовался Теллан. Его единственная рука быстро уставала, да и каменная стена была довольно скользкой.
   Аделаида напрягла свой слух и уловила, как шум воды, уходящей в тоннель тут же разбивался на множество вибраций, отражавшихся от стен. Судя по времени и громкости этих отражений можно было сделать вывод, что дальше есть еще одна большая полость. Размер ее был неясен, но это можно было выяснить только одним способом.
   Девушка скомандовала Баку задержать дыхание и нырнула в тоннель.
   Теллан сперва решил немного помедлить, подождать сигнала от Ады, но быстро передумал. Он знал, что ее удивительно сильное тело способно на многое, но даже ей не под силу плыть против настолько сильного течения.
   Отпустив стену, рыцарь сперва немного освоился с новой, однорукой техникой плавания, а когда стал уверенно держаться на плаву, попросил Создателя о помощи и последовал примеру Аделаиды, тоже нырнул в тоннель.
   Все опасения Теллана по поводу берегов и воздуха не подтвердились. Угрожающий тоннель оказался длиною всего около десяти локтей и даже при таком сильном течении в нем оставалось немного места чтобы спокойно держать голову над водой (проблемы были разве что в самом начале). Далее же он значительно расширялся, превращаясь в целую пещеру.
   Рыцарь догреб до каменного берега и выбравшись из воды лег на спину. Его сердце колотилось в груди, а легкие ходили ходуном. Плавать с одной рукой без хорошей привычки дело трудное и утомительное.
   -- Долго же ты, -- Аделаида нависла над Телланом и маленькие капельки, срывавшиеся с ее волос, затарабанили ему по щекам. -- Вставай, в могиле отдохнешь.
   Он жалобно заскулил, но все же поднялся на ноги.
   -- Погоди, а почему тут так светло? -- Теллан озадаченно огляделся по сторонам. Про яркость он явно преувеличил, в пещере света хватало ровно на столько, чтобы видеть хотя бы что-то, но само присутствие света озадачивало.
   -- Жуки, -- коротко ответила Ада. И она была права. На стенах то там, то тут виднелись маленькие, тускло светящиеся точки-светлячки.
   -- Красиво. Интересно, откуда они здесь?
   -- Я же говорила, -- она взяла Бака за руку и пошла вдоль берега, -- такие пещеры имеют свойство ветвиться. Хрен его знает, где они еще на поверхность выходят. Может ими вообще весь хребет изрыт? Но нам нужно идти вдоль воды. Старикан так просто загадки не загадывает.
   Бортик вдоль воды явно не предназначался для ходьбы. То там, то тут, его наклон и покатость заставляли путников снова лезть в прохладную воду, чтобы преодолеть сложный участок. Иногда же он вовсе сходил на нет, снова превращая пещеру в простой тоннель, пробитый водой в породе.
   Временами основная шахта, по которой протекала Рубица, ветвилась, разделяясь на две, а то и целых три тоннеля поменьше. Но Аделаида с упорством, достойным уважения, продолжала следовать за течением. И даже когда тусклый след из светлячков закончился, а пещера погрузилась в кромешную тьму, она все еще продолжала идти.
   Терпение Теллана постепенно подходило к концу. Он волновался, что вся эта бессмысленная погоня за водой может закончится весьма плачевно. Особенно страшно ему стало, когда совсем не осталось света. Идти на ощупь по скользким камням - просто самоубийство.
   -- Может повернем обратно? -- почему-то шепотом спросил он у шедшей впереди Ады.
   -- Заткнись, -- рявкнула в ответ девушка. -- Мешаешь слушать.
   С тех пор, как закончились светлячки, она полагалась только на свой слух.
   -- Стойте! -- вдруг вскрикнул Бак и Ада, несшая его у себя на плечах, моментально замерла.
   -- Что такое? -- взволнованно поинтересовался Теллан. В эту минуту он доверял чувствам слепого паренька куда больше, чем своим собственным. В отличие от Бака, в делах кромешной тьмы у него было совсем мало опыта.
   -- Я опять вижу магический след, Ада. Он почти такой же, как и тогда, в подземной комнате.
   Бак выгнул шею и попытался заглянуть чуть дальше вперед, но поворот тоннеля и выпиравший из стены валун не давали этого сделать, отбрасывая тень.
   -- Поднеси меня чуть ближе. Только осторожно, там впереди узкое место и можно соскользнуть.
   -- В смысле поднеси? -- возмутилась Аделаида. -- Ты ж теперь единственный зрячий. Твоя очередь дорогу показывать.
   И правда, Бак, до того свыкся со своей ролью беспомощного калеки, что, оказавшись в совершенно противоположном положении, все еще продолжал ее играть по инерции. Спрыгнув с Ады, он размял затекшие ноги и взяв своей клешней девушку за руку, повел ее вперед. Теллану же оставалось покорно идти сзади, отчаянно вслушиваясь в подсказки.
   -- Так, сейчас будет очень узкий участок, -- командовал Бак. -- Слева на уровне лица из стены выпирает камень. Нужно немного нагнуться. Ага, а вот тут в полу яма. Длинного шага хватит.
   По мере того, как они приближались к источнику магического свечения, Бак различал все больше и больше подробностей. Его внутренний взор привыкал к все нарастающей яркости, позволяя с каждой минутой различать все больше деталей окружающего пространства. Это было похоже на то, как глаза свыкаются с солнечным светом после долгого пребывания в подвале. Сперва только грубые силуэты и яркие цвета, а после - четка картинка. Правда для Бака тогда существовал лишь один цвет - лазурный. Именно таким он видел магический жар, ярким лазурным туманом он струился откуда-то спереди.
   Зайдя за очередной поворот тоннеля Бак оступился и чуть не соскользнул по пологому склону, в который превратился каменный берег Рубицы.
   -- О великие Хребты... -- открывшаяся парню картина заставила его замереть. Ада уловила тонкое изменение в звуке текущей воды и тоже остановилась. А вот Теллан, не обладая особыми способами ориентации в пространстве, уткнулся в девичью спину.
   -- Ай, -- буркнул он недовольно. -- Предупреждать надо.
   -- Да тихо ты, -- Аделаида крепче сжала руку Бака. -- Что там, пацан?
   -- Я не знаю, -- только и смог выдавить из себя он.
   Извилистый тоннель, по которому они шли ранее, заканчивался огромным залом, или же лучше сказать пропастью. Фермерскому отпрыску более не требовалось напрягать свой внутренний взор. Магического света здесь было более чем достаточно. Бак будто снова очутился на отцовском поле в яркий солнечный день. Вот только источник света в подземном зале был не сверху, а снизу, там, куда пенясь и шипя резво струилась Рубица почти по отвесному склону.
   -- Опиши, что видишь, -- попросила Ада. Она слышала, что они стоят на пороге гигантской полости в породе, но на большее ее тонкого слуха не хватало.
   -- Эм, я даже не знаю, -- Баку не хватало слов. -- Это какой-то зал. Большой. Очень большой. Я не могу разглядеть ни стен, ни потолка. Только пол. Он очень круто уходит вниз и заканчивается ярким светом. Очень ярким. Ада, я такого никогда еще не видел. Это прекрасно.
   -- А вода? -- решила уточнить девушка. -- Вода где?
   -- Река стекает по отвесу прямо в свечение. О Хребты... -- парень поднял голову и увидел, как из почти вертикальной стены над ним выпирает остов толи лодки, толи корабля. С такими ему сталкиваться еще не доводилось. Размером махина превосходила все его даже самые смелые фантазии. Корпус этого непонятного скелета был странным смешением многоэтажного дома с множеством пустых глазниц - окон, и лодки, гладкой, будто только что сошедшей на воду, с необычным придатком на корме в форме цветка с несколькими изогнутыми лепестками.
   -- Возьми себя в руки, -- продолжала Аделаида. Ее нервы натянулись еще сильнее, предчувствуя скорую разгадку стариковской шарады и долгожданную свободу, -- и давай про воду подробнее. Какая глубина, скорость течения? Все что ты можешь разглядеть.
   Бак с трудом оторвался от будоражившего воображение титана над головой и снова посмотрел на реку.
   -- Глубины хватит, чтобы не разбиться о камни, если ты об этом. Но все же... -- он хотел предупредить, что поток весьма извилистый, но Ада не стала дослушивать. Ей было достаточно первой части, про глубину, чтобы сделать нужные выводы.
   Девушка, крепко обхватив руками Теллана и Бака, с силой прижала их к себе и, несмотря на сопротивление, шагнула с обрыва. Рубица тут же подхватила путников и, обильно заливая их перепуганные лица пеной, увлекла за собой в неизвестность.
   Скорость, с которой двигалась вода, была просто невероятной. Как Аделаида ни старалась, как ни впивалась пальцами в бока рыцаря с фермерским отпрыском, сила стихии была больше. Спустя всего пару секунд спуска, на очередном ухабистом участке их подкинуло в воздух и крутануло так резко, что три беспомощные человеческие фигурки, разлетевшись в разные стороны, потеряли друг друга. Теперь каждый был сам за себя.
   Бак совершенно потерял ориентацию в пространстве. Течение мотало его из стороны в сторону, разворачивая, тряся, то и дело кидая на камни. Магический свет набирал силу, становился все ярче и ярче, теперь вовсе не помогая видеть, а ослепляя. Совсем молодой и неокрепший внутренний взор парня еще не был готов к таким нагрузкам.
   Теллан ориентацию в пространстве потерял еще в тот момент, когда закончились светлячки. С тех пор он дважды чуть не подвернул ногу, и один раз все же подвернул, но не сильно. Боль была терпимой до тех пор, пока безумная Ада не затащила его в этот чертов водопад. Именно так сейчас себя ощущал законный наследник Анрийского престола - падающим в водопаде. Вода заливала рот и нос, камни проносились мимо, задевая то руку, то ногу, оставляя синяки, да ушибы. "Что это может быть, как не водопад?" -- подумал Теллан и тут же пожалел об этом. Ему показалось, что вселенная услышала его мысль и ответила на нее своим грубым: "Конечно это был не водопад, глупышка. Вот водопад!" Потому, как проносившаяся под ногами твердая горная порода, о которую иногда черкались рыцарские кожаные сапоги, вдруг как по мановению руки исчезла.
   Бак, Ада и Теллан падали. Они неслись в пустоте, окруженные дрожащими каплями воды и не имели ни малейшего понятия, что ожидает их там, внизу. Сложно сказать, сколько длилось это падение, ведь юный фермер был ослеплен светом, а рыцарь и убийца - тьмой. Одно было известно точно, с такой высоты вода (если она вообще есть внизу) покажется тверже любой горы. Она сперва превратит тела незваных гостей в кровавое месиво, а уж после - примет в свои пучины.
   Аделаида заметила изменения первой, ее вестибулярный аппарат был развит куда лучше.
   -- Эй, балбесы! -- крикнула она в темноту. -- Вы еще тут?
   -- Я здесь! -- первым откликнулся Бак. Его голос доносился откуда-то снизу. Или сверху? В этом то и заключались те самые изменения. Ощущение свободного падения и набираемой скорости сменилось слегка другим, похожим, но все же другим.
   -- Что за ересь здесь твориться? -- Теллан беспомощно размахивал рукой и ногами. С самого начала падения он вращался, словно цирковой акробат, и никак не мог остановиться. От непрекращающегося вращения его начинало подташнивать.
   -- Кажется мы уже не падаем, -- заявила Ада.
   -- Я тоже заметил, -- ответил Бак, прислушавшись к себе. -- Да и свечение тускнеет.
   Постепенно, чувство верха и низа смешалось в одно, будто ни того ни другого в этом странном месте не было, а после все перевернулось с ног на голову. Казалось, весь мир в одночасье развернулся вокруг путников и теперь они не падали, но взлетали. Ведомые неизвестной силой, они заново набирали скорость.
   Аделаида поймала себя на том, что может различить очертания проносящихся мимо капель и крутящегося рыцаря-волчка. Сделав пару движений, похожих на те, что делает падающая кошка, чтобы приземлиться на лапы, Ада развернулась и увидела то, благодаря чему вообще могла видеть. На нее надвигалась огромная стеклянная стена. Вернее, так ей показалось на первый взгляд. В действительности же это был толстый водный пласт, сквозь который пробивались тусклые солнечные лучи. Она увидела дно озера с обратной его стороны.
  

***

   -- И что ж это получается? -- во взгляде карги уже не было недоверия, лишь увлеченность рассказом. -- Речка прям под горами в пещере течеть? Да еще и в нашу За впадаеть?
   -- Так и есть, -- кивнул Теллан, отправляя в рот последнюю ложку супа.
   -- Во дела то! Ты слышал, дед? -- она толкнула Кермака локтем в ребро. В ответ тот промычал что-то нечленораздельное и налил себе добавки. -- Прям под горой... Интересные дела. Токмо вот мне чего не понятно. -- хитрый прищур снова вернулся. -- Накой вам было в ту речку лезть, ежели дорога есть?
   -- Нет уже дороги, бабка, -- наконец вступила в разговор Аделаида. -- Да и деревни в долине тоже нет.
   -- Как так, нет? А куда ж они подевалися?
   -- С этими вопросами к пацану, -- она хлопнула Бака по плечу. -- Ты мне лучше скажи, есть ли в вашей деревеньке маг?
   От напористости и резкой манеры речи карга слегка опешила, но быстро пришла в себя.
   -- Маг? Да откуда ж ему тута взяться? У нас и в городе то их раз два, да обчелся.
   -- Ну может ворожея есть какая, или ведьма?
   -- Вот что есть - то есть. А тебе накой?
   -- С умершими говорить умеет? -- не обратила на вопрос внимания Ада.
   -- Умеет, -- карга ответила с легкой ноткой гордости, будто в этом была и ее заслуга. -- Как не уметь? На то она и ворожея.
   -- И где живет ваша ворожея? -- девушка встала из-за стола, но поняв, что отвечать ей не собираются, добавила: -- Покумекать кое с кем надо.
   Карга задумалась на минуту. Несмотря на историю про подземную реку и желание узнать, что же случилось с деревней в долине, незваные гости по-прежнему не вызывали у нее доверия. С другой стороны, в случае чего, ворожея за себя постоять сможет лучше нежели простая старуха, ведь на ее стороне духи как ни как.
   -- Возле лесопилки направо сверни, на тропку, -- наконец ответила она с явной неохотой. -- А там все время левой руки держись, не ошибешься.
   -- Ждите меня здесь, -- услышав указания, тут же выпалила Ада. -- Скоро буду. Смотри, не потеряй пацана, -- она бросила строгий взгляд на Теллана. -- Отвечаешь головой.
   Рыцарь хотел было возразить, но девушка уже выскочила из дому, на прощание громко хлопнув дверью.
   -- Ой, -- поежилась карга. -- Какая-то она у вас резкая. Да, дед?
   -- Ага, -- безразлично поддакнул Кермак. Его вниманием всецело завладел суп. Вот умеет же старуха, если захочет.
   -- Ну так и чего там, с деревней то? -- в воздухе запахло сочными сплетнями, и ей не терпелось узнать все подробности. Скучная жизнь жены рыбака сделала каргу жадной до событий, а у этой троицы в них недостатка явно не было.
   Теллан заметил, что Бак мешкает, и ему стало жалко паренька. Все-таки эта рана глубокая, и лишний раз бередить ее - делать только хуже.
   -- Может вам чем по хозяйству помочь нужно? -- попытался увести разговор в сторону рыцарь. -- Мы ценим ваше гостеприимство и хотели бы отплатить добрым делом.
   -- Он сжег мою деревню! -- выпалил Бак, указав клешней на Теллана. -- Он, и армия божьих людей пришли в долину, и убили всех. Они сожгли мой дом... все дома, а что уцелело - разграбили. А теперь эта армия идет сюда. Вам нужно бежать. Собрать все необходимое и бежать на юг, как можно дальше.
   -- Как сожгли? -- закудахтала карга. -- Какая армия? -- она поочередно смотрела то на слепого, то на однорукого. -- Что ты такое говоришь? Дед, ты слышал, что они тут городють?
   Видя нарастающую панику в глазах старухи, Теллан всей душой хотел соврать ей, успокоить слабое пожилое сердце, но не мог. Обет, который он дал сам себе, требовал честности и искупления, а вранье, даже ради блага, никак в этот список не попадало.
   -- Так и есть, -- он слегка приклонил голову, будто пес, знающий, что провинился, и смиренно ждущий наказания. -- Все так, как он говорит. А если вы не поверите ему, то поверьте мне. Я Теллан Анрийский, и мое слово имеет вес.
   -- Так что ж это выходит, -- Кермак, наконец, оторвался от своей тарелки, -- в северных землях война?
   -- Не война, но что-то очень на нее похожее.
   -- Ну уж нет, -- старик нахмурился, -- либо война, либо не война. Тут одно из двух. Ведь если это она, то нам несдобровать. В прошлом году город Хворь побила, и теперь защищать его некому.
   -- Это все бессмысленно! -- Бак перешел на крик. -- Вас всех сожгут на кострах. Скажи им, рыцарь. Скажи им, за что они будут гореть!
   -- Спокойнее, -- Теллан положил руку парню на плечо, но тот грубо отбросил ее, вскочил из-за стола и ощупывая стены побрел к выходу из дома.
   -- Бедняжка, -- сочувствующе протянула карга, провожая его взглядом. Она отлично знала, что значит потерять родную кровь. Что уж говорить о целой деревне. -- Ты бы за ним шел, -- она повернулась к рыцарю. -- Такой и дел натворить могеть. Неровен час в беду попадеть с горяча.
   Вспоминая наказ Аделаиды, Теллан согласился, еще раз поблагодарил стариков за вкусную еду и направился к распахнутой двери. На пороге его окликнул Кермак.
   -- За что хоть война?
   В пожелтевших от возраста и житейских трудностей глазах не было видно ни страха, ни паники, ни даже волнения. Только мудрость, которую человек способен постичь лишь с годами. "Не можешь изменить грядущего - не суетись и живи дальше."
   Теллан в последний раз окинул взглядом уютный и по-своему красивый домишко, с большим камином, да побеленными стенами, затем молча махнул на прощание рукой и ушел. Ему не хотелось говорить этого вслух, ему не хотелось в очередной раз признавать очевидного. В этой войне не было абсолютно никакого смысла. Лишь жажда наживы и слабый повод для ее удовлетворения. А одна только мысль о том, что он был частью всей этой грязи, заставляла его сердце сжиматься от боли. Старикам такое ни к чему.
  
  
   Грибы и вино
  
   Избушка поражала воображение количеством и разнообразием охранных амулетов. По внушительному радиусу вокруг жилища ворожеи все мало-мальски крупные деревья были помечены особыми знаками, краской для которых служила воронья кровь. На ветках то там, то тут болтались скрученные из рыбьих косточек и собачьей шерсти куклы-пугалы. Небольшая веранда, будто бахромой, была увешана различного рода и формы ловушками от дурного глаза и проклятий. А древесина входной двери испещрена завитками старого языка.
   Аделаида медленно обвела взглядом дикую смесь верований и магических практик, сошедшихся на этой избушке, и тяжело вздохнула. С одной стороны, подобная безвкусица, выставление на показ своей "защиты" говорили лишь о том, что ворожея Зарцы скорее декоративная, нежели настоящая. Но с другой, отдельные амулеты были реальными и очень даже действенными. О таких кто попало знать не может, а значит, за фасадом показной жути, направленной на отпугивание глупой деревенщины, может скрываться сведущая колдунья. С такими нужно держать ухо востро.
   Поднявшись по трем скрипучим ступенькам, Ада выбрала свободное от древнего письма место на двери и постучала. От первого же удара она, дверь, скрипнула и слегка приоткрылась. Насторожившись, девушка аккуратно заглянула внутрь.
   Просторная темная комната освещалась несколькими внушительных размеров свечами, больше походившими на чурбаны. Комнате этот свет был крайне необходим, ведь окна в ней были завешены черной тканью. У дальней стены, среди пышных подушек и густых клубов белого дыма (скорее всего благовония) сидела массивная женщина, чья шея из-за количества лишних подбородков напоминала огромную жирную гусеницу.
   -- Проходи, -- сказала ворожея. Не открывая глаз, она указала на свободную подушку рядом с собой, -- я ждала тебя.
   -- А, понятно, -- Ада расслабилась и выпрямилась. -- Спектакль, конечно, любопытный, но я его уже видела, -- она захлопнула за собой дверь, затем по-хозяйски прошлась по комнате и сняла занавески с окон, впуская в помещение дневной свет.
   -- Что за дела? -- возмутилась ворожея, слегка прищурившись. Она явно просидела какое-то время в темноте и ее глазам нужно было время, чтобы привыкнуть.
   -- Вот именно, что дела. Оставь свои загадочные штучки-дрючки местным бабам глупым. Мне нужно поговорить кое с кем, и ты мне в этом поможешь.
   -- Поговорить? -- вдруг ее посетила догадка: -- С усопшим?
   -- Говорю же, заканчивай спектакль. Мертвые молчат, и ты это прекрасно знаешь. Мне нужно связаться с одним человеком, срочно.
   Чуя, что клиент попался не из приятных, ворожея недовольно скривилась и, привычно обслюнявив пальцы начала тушить одну за другой толстые свечки-чурбачки.
   -- Я что, на гонца похожа? -- из загадочно глубокого, голос женщины стал на тон выше и приобрел неприятные дребезжащие нотки.
   -- Срочно, говорю, -- в своей грубой манере огрызнулась Ада. -- Совсем уже от благовоний своих оглохла... -- дело было совсем не в срочности, но ворожее это знать совсем не обязательно. -- Я знаю, ты не простая шарлатанка. У тебя там снаружи неплохие ловушки есть, которые без понимания дела просто так не смастеришь. Так что с магией ты знакома. Короче, у тебя шептильцы есть?
   Услышав знакомое название, ворожея замерла и еще раз посмотрела на наглую девицу. Грибы-шептильцы в здешних лесах были редкостью. Обычно они растут в более сырых местах типа болот на востоке. Но в заначке у Цылы они имелись, ведь у простого люда спросом такие грибы не пользуются. Шептильцы не съедобны и в незнающих руках крайне ядовиты. Зато опытный человек может приготовить из них очень любопытный отвар.
   -- А тебе зачем? -- осторожно поинтересовалась ворожея, прощупывая почву.
   -- Ой, вот только дуру из себя строить не надо. Вижу, что знаешь, о чем я. Так есть или нет?
   -- Ну, может и есть.
   -- Вот и отлично! -- Ада довольно хлопнула в ладоши. -- Тогда начинай варить, а я пока подготовлюсь.
   -- Тише, тише, -- наглость и чрезмерная напористость незнакомки, раздражали Цылу, заставляли нервничать, но дельце пахло крупной выгодой. Глупо было бы сразу отказываться. -- У тебя монеты хоть есть?
   -- А что, похоже? -- Аделаида жестом показала на рванину, в которую была одета.
   -- Тогда с чего ты взяла, что я вообще буду тебе помогать?
   -- Услуга за услугу, конечно же. У тебя есть то, что нужно мне, а у меня то, без чего тебе придется худо. Старый добрый бартер.
   -- Худо? -- насторожилась ворожея. -- Что значит, худо? Мне проблемы не нужны.
   -- Вот и отличненько. Раз они тебе не нужны, у меня есть деловое предложение. Ты варишь отвар из шептильцев и следишь, чтобы все прошло гладко, а я говорю тебе, что это за проблемы и как их можно избежать.
   -- И с чего бы мне тебе верить? Грибы ценные, а ты непонятно кто. Обманешь ведь бедную женщину...
   -- Ну, ты то можешь и не верить, но тогда мне придется устроить тебе проблемы прямо сейчас. Я переломаю твои жирные ноги, как соломинки, и пока ты будешь беспомощно ползать по полу, найду, где лежит заначка грибов. Такой вариант устраивает больше? -- для пущей убедительности Ада подошла к ворожее, по-прежнему сидевшей на горе подушек, и крепко наступила ей на лодыжку.
   -- Тише, тише, -- Цыле было больно, но виду она не подала. В подобной щекотливой ситуации важно сохранить лицо... и ногу. -- Уже спросить нельзя? Я просто женщина, пытающаяся заработать себе на жизнь. Бартер меня вполне устраивает.
  

***

   -- Послушай, -- выйдя из дома рыбака, Теллан обнаружил Бака стоящим у невысокой груши, -- постоянными истериками ты делаешь себе только хуже. Я, конечно, не отказываюсь от того, что сотворил, и полностью готов искупить вину, но совершенно не обязательно о ней рассказывать каждому встречному. Чем чаще ты будешь поминать прошлое, тем сильнее его призраки будут мешать тебе жить дальше.
   -- А кто сказал, что я хочу жить дальше? -- голос Бака был сухим и монотонным.
   -- Ну вот, опять. Бак, именно об этом я и говорил. В отличие от меня, ты совершенно ни в чем не виноват, но при этом ведешь себя так, будто сам лично поджигал каждый дом. Я еще могу понять скорбь по погибшим. Война - дело жестокое, грязное, и без утрат не обойтись. Но так себя мучить... Я был на той черте, на которой ты сейчас стоишь, и, поверь, переступать ее ты совсем не хочешь. Аделаида верно сказала, со временем душевные раны затягиваются. Нужно только немного переждать. И мне кажется, что я обязан помочь тебе это сделать.
   -- Благодарен за заботу, принц, -- благодарностью от парня даже не пахло, скорее желчью и раздражением, -- но я как-нибудь обойдусь без вашего участия.
   -- В этом я совершенно не уверен. Судя по твоим реакциям, долину ты не покидал никогда, и совсем не знаешь, как устроена жизнь. Теперь, когда ты раньше времени оказался в свободном плавании, да еще и в таком незавидном положении, -- на этот раз Теллан имел в виду глаза парня, -- считаю своим долгом оказать тебе посильную помощь.
   В ответ Бак только бессильно ухмыльнулся.
   -- Нет, нет, я серьезно! Думаю, это будет отличным началом твоего жизненного пути, и моего пути к искуплению
   -- Если вы считаете, что забота обо мне искупит ваши зверства, то, пожалуй, тоже соглашусь с Адой, но не по поводу душевных ран, а на счет вашей глупости.
   -- И вот тебе сразу первый урок о жизни на большой земле, юнец: следи за своим острым языком. Особенно в присутствии знатных особ. Поверь, их клинки всегда острее.
   -- У вас нет острого клинка, как и руки, чтобы его держать, -- парировал Бак. -- Да и на счет знатности вашей особы есть большие сомнения.
   -- Это какие же? -- возмутился Теллан.
   -- Да вы только и делаете, что языком мелете. Пустые слова без содержания и смысла. Велика ли знатность, говорить об искуплении и в тот же миг спокойно оставлять стариков в беде.
   -- А что я, по-твоему, должен сделать? Силой их спасать? Связать по рукам и ногам, взвалить на телегу и увезти подальше? Остаться здесь - их решение. Уверен, они прекрасно знают, что такое война и на своем веку повидали не одну и не две. Просто иногда жизнь не оставляет выбора.
   -- Выбор есть всегда, -- огрызнулся Бак. -- Просто вам со своего трона его не видать.
   -- Ну, хорошо, -- рыцарь устало выдохнул, -- вижу, ты к чему-то клонишь. Говори прямо.
   -- Рыбак упоминал, что неподалеку есть город, а город - это стены и защита. Ведь так?
   -- Может быть и так, но еще он сказал, что болезнь унесла много жизней и защищать город теперь некому.
   -- Если мы предупредим местные власти, то они смогут подготовиться к атаке. Я не верю, что от болезни умерли все мужчины. Тем более, женщины тоже способны сражаться. Посмотреть только на нашу Аду... Если собрать припасы и людей из ближайших деревень, то можно организовать хорошую оборону!
   -- Твоими устами говорит опытный генерал, парень. Неплохо, очень даже неплохо. Только нас в городе даже слушать никто не будет. Кому надо обращать внимание на двух калек, кричащих о надвигающейся армии? Сочтут за сумасшедших и выпрут за стены. Это в лучшем случае. А в худшем - в колодки закуют, и тогда мы встретим священный поход не мечом, а раком.
   -- Двух калек может никто и не послушает, а Теллана, законного наследника престола великой Анрии...
  

***

   Несмотря на превосходный вкус и наваристость рыбного супа, которым Аду угостила жена рыбака, его пришлось "вернуть". "Большая потеря" -- думала девушка, засунув два пальца в рот и выворачиваясь на изнанку, в лесу, неподалеку от хижины ворожеи. Никогда не знаешь, на сколько может затянутся весь процесс, а значит и когда в следующий раз ей доведется перекусить.
   Для приема грибов-шептильцев крайне важно было соблюдать определенные правила. Первым из них была пустота желудка. Иногда отвар мог давать непредвиденные побочные эффекты с обычной едой, тут не угадаешь.
   Второе правило требовало иметь рядом ответственного человека, которому ты можешь доверять. На счет этого Аделаида не волновалась. Она принимала шептильцы далеко не в первый раз и знала определенные тонкости. Главное, чтобы ворожея не намудрила с отваром и в конце помогла вернуться. Остальное - преодолимые мелочи.
   И, наконец, третье правило - обладать крепким духом и твердой волей, чтобы сохранить рассудок во время ритуала. В этом плане Ада могла переплюнуть многих. Она не раз и не два подвергалась изощренным пыткам, сидела в заточении в темницах, об ужасах которых даже местные тюремщики предпочитают помалкивать, да и время, проведенное в Хрустальном Пике, не прошло даром. Пройдя через многочисленные испытания, подкинутые ей судьбой, и стариканом, она закалила свой разум, превратив его в неприступную крепость. И за стенами этой крепости она всегда чувствовала себя в безопасности.
   -- Ну что, скоро уже? -- Аделаида зашла в хижину и плюхнулась на подушки.
   -- Скоро, -- все так же скрипуче ответила Цыла из кухни. -- Закипит, остынет, и готово.
   Девушка довольно потянулась, разминая мышцы, и уселась поудобнее.
   -- Слушай, -- ворожея не хотела раздражать незнакомку расспросами, но в ней проснулся профессиональный интерес, который требовал удовлетворения, -- а ты точно знаешь, что делаешь?
   -- В смысле?
   -- Мне казалось, что ты хочешь с кем-то связаться, поговорить. Но шептильцы совсем не для этого.
   -- И для чего же они, по-твоему? -- самодовольно хмыкнула Ада.
   -- Я сама не пробовала, но некоторые ведуны и ведьмы пьют их, чтобы вызвать видения. Они говорят, что грибы нашептывают им картины прошлого и будущего. Это совсем не похоже на то, что тебе нужно.
   -- Если бы эти НЕКОТОРЫЕ хоть немного разбирались в своем деле, то они бы такой ерунды не городили. Во-первых, видения исключительно про настоящее. А во-вторых, это только побочное действие отрыва духа от тела. Без привычных чувств очень сложно воспринимать реальность, вот и чудится всякое. Ну, ты скоро или нет?
   -- Терпение, -- ворожея вошла в комнату с небольшой глиняной миской в руках. Она несла ее аккуратно, обернув в кухонную тряпку, чтобы не обжечь руки. Содержимое обильно парило. -- Сейчас немного остынет, и можно будет начинать.
   Цыла поставила миску у ног девушки, а сама села рядом, на одну из подушек.
   -- Ну, так и зачем тебе так много всякой дряни? -- как-бы нехотя поинтересовалась Аделаида, отковыривая с плеча засохшую корку ожога ногтем.
   -- Какой дряни? -- непонимающе вытянула свою шею-гусеницу Цыла.
   -- Ну, бутафория эта вся, вокруг по деревьям развешанная. Там ведь от силы четверть реально работающих. Знающие люди такое сразу видят, а незнающим и без того тебя боятся есть чего. Так нахрена тогда вообще заморачиваться?
   -- А, это... -- ворожея махнула рукой, -- Да у нас тут в городе один полоумный решил в единого бога уверовать. Всех местных знахарей и колдунов уже извел своими проповедями. Одному даже дом поджег ночью. Хорошо, хоть никого внутри не было. Сумасброда хотели за такое из города попереть, да вот только он батурдом главы одной из гильдий оказался, и за него хорошо заступились. Он теперь почти неприкасаемый, а я вот взаперти сижу, боюсь нос в город высунуть. Обложилась чем могла, да еще чего выдумала развесила, чтоб этот дурачок подальше держался. Неохота, знаешь ли, проснуться в избе горящей.
   -- Так это же просто здорово! -- у Аделаиды появилась идея, как наверняка обезопасить предстоящий прием шептильцев. -- Вот тебе новый стимул сделать все как положено. Если я приду в себя одним куском, да еще и при уме, то о дурачке своем можешь не беспокоиться. Сделаю все в лучшем виде.
   Девушка провела большим пальцем по горлу.
   -- Убьешь его? -- Цыла насторожилась. -- Нет, ты чего? Этого никак нельзя. Если его кто убьет, то гильдейские сразу на волшебных подумают, и тогда нам станет еще хуже прежнего.
   -- А если он сам себя убьет? -- Ада хищно улыбнулась.
   -- Сам? Себя? А что, так можно?
   -- А как же? Конечно! Все организую в лучшем виде.
   -- Ну, если ты так говоришь... -- ворожея взяла миску с "отваром шептильцев" и выплеснула ее содержимое во двор.
   -- Ох уж эта ваша порода колдунская, -- хохотнула Аделаида. -- Я бы все равно эту дрянь пить не стала. Слишком сильно поганками смердела.
   -- Ты знала? -- Цыла испуганно замерла на месте.
   -- А то! Не в первый раз с деревенской ведьмой дела имею. Ученая уже. А теперь пошевеливайся! Дел по горло, некогда с тобой возиться.
   Ада могла бы избежать кучи сложностей, прибив жирную гусеницу Цылу, да по запаху отыскав заначку с шептильцами, но сейчас ей крайне важно было иметь под рукой человека, знакомого с магической стороной мира. Того, кто смог бы посидеть рядом и проследить за тем, что ее дух без проблем вернется в тело. В теории Бак, как видящий мог бы ей в этом помочь, но его душевное равновесие оставляет желать лучшего, а сильный разум в деле с шептильцами играет ключевую роль.
   По прошествии около получаса возни на кухне, ворожея вернулась в комнату с другой миской. Эта явно предназначалась для ритуалов, она была плотно исчерчена различными оккультными символами и буквами старого языка. Содержимое тоже разительно отличалось от варева из поганок. В густом багровом киселеподобном отваре плавали те самые заветные грибы. Будучи когда-то давно засушенными, они потеряли свою форму и теперь походили на скрюченные черные пальцы мумии с тонкими лазурными прожилками. Старикан говорил, что эти ниточки лазури не что иное, как сама пыль, которую шептильцы впитывают в себя сквозь грань, отделяющую реальный мир от мира духов.
   -- Ты когда-нибудь это делала? -- спросила Ада ворожею, с любопытством разглядывавшую отвар. Та отрицательно мотнула головой. -- Тогда слушай внимательно и запоминай. Сейчас ты отхлебнешь отвара, но только совсем чуть-чуть, не больше половины глотка. Переборщишь и тебя накроет с головой, а этого нам не нужно. Когда почувствуешь, что отвар подействовал, начинай мычать.
   -- А как я пойму?
   -- Ох, не сомневайся, ты поймешь.
   -- А мычать зачем?
   -- Чтобы дурой круглой себя выставить, -- Ада раздраженно закатила глаза. -- Ты будешь моим маяком, ориентиром. Отвар шептильцев вырывает дух из тела, и человек теряет контроль над собой, но если выпить всего пол глотка, то попадаешь в пограничное состояние, когда ты и не там, и не тут, но везде сразу. Главное, что твое мычание будет слышно в обоих мирах.
   -- И как мне мычать? Как корова?
   -- Ты что, издеваешься? Нет, конечно! -- в этот момент Ада пожалела, что не прибила ворожею. -- Просто мычи. Закрой рот и тяни м-м-м-м. Понятно?
   -- Кажется да. -- Цыла неуверенно кивнула.
   -- Тогда чего сидим? Кого ждем? -- девушка кивнула на отвар.
   Ворожея, немного поколебавшись, поднесла миску к губам и сделала осторожный маленький глоток, поморщилась от отвращения, затем отдала ее Аде. Та раздраженно вырвала миску из рук и залпом выпила содержимое.
  

***

   Теллан мало знал о гильдейских землях. Все его познания строились на подслушанных в бальном зале Анрийского замка, обрывках фраз, да редких донесениях послов, иногда заявлявшихся к отцу. Анрийцы в привычной для них поэтичной манере называли здешние места краем тысячи гильдий, что, было не совсем верно. Действительно, местные города-государства управлялись не королями или иного рода знатными персонами, а целыми собраниями заслуженных мастеров. Собрания эти именовались гильдиями из-за своей узкой специализации. Гильдии часто заключали между собой трудовые и торговые союзы, обменивались товарами, обученной рабочей силой, но в основном все же держались обособленно, предпочитая поддерживать города в состоянии самодостаточности и изолированности.
   Зарцан был одним из самых молодых городов-государств. Он расположился недалеко от озера За, на вершине холма. Городом правили каменщики, и это было заметно невооруженным глазом. Массивные стены из огромных известняковых блоков окружали поселение со всех сторон, выпирая множеством углов, и образуя нечто, похожее на звезду. Сами камни были испещрены резьбой удивительной тонкости и сложности. Каждый из монолитных прямоугольников-блоков хранил на своей грани отдельную историю из жизни великих гильдийцев. Ворота, в отличие от стен, не могли похвастаться изысканностью и шиком. Обычная крупная решетка из толстых металлических брусьев с заостренными концами, которая опускалась и поднималась простым блочным механизмом на вершине стены.
   Теллан с восторгом разглядывал резьбу на городской стене, пока они с Баком не подошли к одинокому стражнику, стоявшему у приоткрытой дубовой калитки, расположенной по соседству с воротами. Увидев незнакомых людей, стражник недовольно переступил с ноги на ногу и нахмурился.
   -- Стой! -- буркнул он, сплюнув на землю. -- Кто такие, и по какому делу?
   -- Где твои манеры? -- вышел вперед Теллан. -- Ты имеешь честь говорить с Телланом представителем великой Анрии, и законным наследником ее престола. У меня срочное послание для вашего гильдмастера. Проведи меня к нему и немедленно.
   Стражник окинул взглядом двух незнакомцев и хрипло рассмеялся. Затем, немного успокоившись, вытерев кожаной рукавицей проступившую слезу, снова нахмурился и рявкнул: -- Какой, нахер, наследник престола? Проваливай подобру-поздорову, пока жопу не надрал.
   В этот момент Теллан наконец осознал, что его лицо не выбрито, правый рукав болтается пустой, будто кишка нищего, а сам он стоит в одном истрепанном поддоспешнике, похожий на бродягу, а вовсе не на принца. Да и видок Бака оставлял желать лучшего. Два сумасшедших с большой дороги, не иначе.
   -- Пусть мой вид не вводит тебя в заблуждение, страж. Уверяю, в моих жилах течет голубая кровь, и всякий, кто в этом посмеет усомниться, узнает, на каком языке говорят Анрийские клинки. А теперь пусти нас, пока не лишился головы.
   По лицу стражника было заметно, что он постепенно понимает: этот тип не шутит. Но все же веры в слова бродяги больше не стало.
   -- Да хрен там, "ваше высочество" -- язвительно ответил он. -- Город закрыт по приказу гильдмейстера и пока это так - ты останешься по эту сторону стены. Уяснил?
   -- Тогда передай своему гильдмастеру, что я располагаю крайне важными сведениями по поводу большой армии, надвигающейся с севера.
   -- Какой-такой армии? -- стражник нахмурился еще сильнее.
   -- Большой, -- повторил Теллан.
   -- И с чего бы мне тебе верить? Уж больно ты на проходимца из Дильмовой дуги похож.
   -- Тебе не обязательно мне верить, страж. Просто передай гильдмастеру мои слова, да побыстрее. Время сейчас играет против нас.
   На секунду стражник задумался, затем еще раз окинул оценивающим взглядом двух незнакомцев и, наконец, сдался.
   -- Ладно, сейчас, -- нарочито лениво протянул он, поправляя шлем. -- Только стойте здесь и никуда не уходите.
   Он юркнул в дверь справа от ворот и через несколько минут выйдя обратно сказал: -- Все, ждем.
  

***

   Эффект не заставил долго ждать. Как только теплый киселеподобный отвар из шептильцев достиг желудка Цылы в ее теле сразу начались странные изменения. По коже рук и ног пробежала волна неприятных покалываний, будто ее из мешка окатили тысячей швейных иголок, а голова заполнилась густым туманом.
   -- Начинай мычать, -- смогла выдавить из себя Ада, заметив рассеянный взгляд ворожеи. -- Мычи и что бы ни случилось - не останавливайся.
   Цыла слышала, что ей говорят, она видела, как губы девушки шевелятся в такт словам, но попадая в уши, сказанное тут же теряло всяческий смысл. Звуки рассыпались в пыль, заметая последние остатки сознания. Сделав, как ей показалось, невероятное усилие, сконцентрировав всю свою волю, Цыла попыталась вернуться в себя, прийти в норму, но ей удалось лишь вспомнить наставление злой девушки. Ворожея сомкнула пересохшие губы, напрягла горло с множеством подбородков, и начала мычать.
   Ада держалась до последнего, но как только раздалось первое м-м-м-м, тут же провалилась в бездну.
   То, что сейчас испытывала Цыла - было просто жалкой пародией на настоящий эффект отвара. Реальное же действие полностью накрыло Аделаиду с головой. Мир кружился вокруг нее, он вращался в безумном водовороте искажая самого себя, меняясь и расплываясь, выходя из фокуса реальности, вырывая своим течением сознание из тела, и увлекая его за собой.
   Аделаида не противилась происходящему. В отличие от ворожеи, она понимала, что действие шептильцев нельзя побороть. Ты либо мучаешься, либо расслабляешься и плывешь по течению. И она плыла.
   Первые секунды "путешествия" всегда одинаковы. Потеряв всяческую связь с чувствами, а через них и с реальностью, сознание начинает инстинктивно паниковать, метаться из стороны в сторону, в слепой надежде нащупать утраченный сосуд. Но это неприятное время нужно смиренно переждать, утешая себя мыслью, что дальше будет легче. Постепенно тьма рассеется, и ее место займет кристально чистый, незамутненный поток мыслей, который по незнанию обычно принимают за пророчества или, как выразилась Цыла, видения прошлого и будущего.
   Из всех этапов, этот Аделаида считала единственным приятным. Она находила в нем своеобразный отдых, словно тихая гавань среди бушующего океана ее жизни. Иногда к ней приходили кошмарные видения, иногда отвратительные, но, несмотря на это, их всегда сменяло спокойствие, как после хорошего, долгого сна.
   В этот день все было иначе. Вернее, чувствовалось иначе. Образы были жесткими, едкими и напористыми. Предметы, люди, места мелькали вокруг, проносились с неимоверной скоростью, от которой даже бестелесному духу Аделаиды становилось дурно. Время тянулось мучительно долго, этап бессмысленных видений затягивался, а в хаосе картинок намечалась определенная закономерность. Весьма странная закономерность. Среди вспышек воспоминаний, в ворохе знакомых и незнакомых лиц, одно всплывало чаще остальных. Лицо безымянного увальня солдата, который умудрился убежать из южного лагеря в долине Двух Хребтов. Оно словно проскальзывало между складками других, более четких образов. Постепенно лицо росло в размерах, обретало силу и вес. Невесть откуда взявшиеся горы обступили его со всех сторон, будто пытаясь удержать, сковать, похоронить под своими каменными монолитами, но оно распахнуло черную бездну рта в беззвучном вопле ярости и камни стали рассыпаться в песок.
   Аделаида почувствовала, как волна страха надвигается на нее и попыталась взять себя в руки. Весь опыт и уверенность, которую он приносил, отступили под давлением, раздувшегося до титанических размеров, орущего лица. Дух девушки трепетал перед невиданной ранее мощью, словно крошечный листок, беспомощно подхваченный ураганным ветром, и когда, казалось, срыва не избежать, этап видений пошел на спад.
   Вырванное из тела, сознание Ады осваивалось в непривычной среде, и образы постепенно становились контролируемыми. Теперь они были тем инструментом, ради которого она и приняла отвар. Из бушующего моря мыслей, они превращались в дорогу, по которой она надеялась добраться до Мерцающего Пика.
  

***

   Несмотря на размеры города, главная улица Зарцана выглядела пустынной. Большинство торговых палаток на площади были сложены, а редкие прохожие, попадавшиеся на пути, поглядывали на Теллана с какой-то странной смесью загнанности и любопытства.
   -- Ума не приложу, на кой хер достопочтенному гильдмейстеру слушать таких проходимцев, как вы, -- стражник еще раз сплюнул на землю, -- но знайте, со мной шутки плохи. Я буду следить за вами, и если мне покажется, что ты, "принц", как-то не так дернешься или даже перднешь, тут же копье тебе в бок всажу. Ясно?
   -- А что на счет моего слепого друга? -- ухмыльнулся Теллан. -- Ему дозволено пердеть без опаски за свое здоровье?
   -- Ты мне тут пошути еще, -- стражник ткнул его древком копья в ребро.
   В самом центре Зарцана, среди домов, выполненных в стиле, которого Теллану ранее видеть еще не доводилось, возвышалась массивная громада замка. Стены твердыни, ровно, как и близлежащих домов были покрыты тонкой и изящной резьбой. В отличие от той, что была на городских стенах, эта не изображала подвиги и легенды, она несла защитный характер. Весь центр города, в котором обитали и трудились главные мастера гильдии каменщиков, был защищен магией старого языка.
   -- Это просто восхитительно! -- вырвалось у Теллана.
   -- Не привыкай, -- осадил его стражник. -- Мудрый гильдмейстер быстро выведет тебя на чистую воду и, в лучшем случае, выставит из города за обман.
   У входа в замок путников встретил молодой паренек, не старше Бака, одетый в некую смесь кожаной брони и пышного наряда придворного слуги. Он поблагодарил стражника и отправил его обратно к главным воротам, а после, попросил гостей следовать за ним.
  

***

   Разросшееся до невероятных размеров, кричащее лицо солдата медленно тускнело и теряло очертания. Воля Аделаиды нещадно давила этот странный образ. Девушке необходимо было очистить разум от всего лишнего и сконцентрироваться на Мерцающем Пике, вспомнить все мельчайшие подробности этого необычного, не поддающегося объяснению места.
   Первым делом Ада подхватила померкшие остатки кричащего лица и широким взмахом растянула их до горизонта. Естественно, это было метафорическое действие, не имевшее ничего общего с реальностью, и призванное лишь помочь блудному духу сориентироваться в бескрайней пустоте. В действительности, там, где сейчас находилось сознание Ады, не было ни самого лица, ни горизонта, они существовали лишь в ее воображении, но этого было вполне достаточно. Так ее учил старикан.
   Бледная, полупрозрачная кожа натянулась и затрещала, но девушка отмела треск в сторону, как ненужную часть, оставив во внимании лишь гладкую поверхность, с которой можно было работать. Постепенно разверзшийся черный рот и вытаращенные безумные глаза, бешено вращавшиеся в орбитах, сгладились, вмялись и слились с остальной кожей. Перед Адой предстала бесконечная равнина.
   Этап видений наконец закончился и начался следующий, самый нелюбимый - поиск дороги. Аделаиде эта часть ритуала никогда не нравилась. Она требовала своеобразного творческого подхода. Старикан всегда говорил, что для того, чтобы дорога была гладкой и в удовольствие, нужно открыть в себе художника. Ада понимала, почему он так считал, но легче от этого не становилось. Нет, несомненно, где-то глубоко в ее душе тоже прятался художник, этого не отнять. К убийству она подходила с точки зрения творца. Но сейчас требовались навыки весьма определенного направления, а именно хорошая память к деталям и правильный глазомер.
   Прикинув приблизительное расположение всего, что она могла припомнить, Ада начала творить. Мысленно сгладив малые остатки того, что еще напоминало о происхождении бледной бесконечной плоскости под своими "ногами", девушка усилием воли покрыла поле мириадами мелких трещин. Теперь это не было слабым подобием кожи, безликая плоскость стала вполне узнаваемым солончаком.
   Безжизненная, иссушенная вечным полднем почва подхлестнула воображение Аделаиды и послужила своеобразным вдохновением. Еще одно мановение "руки", и в бескрайней белизне зарябила маленькая черная точка - мертвое дерево искореженным скелетом вырвалось из трещины в земле и застыло в жутком изгибе.
   "Уже что-то" -- подумала Ада. Обычно на одну эту почерневшую загогулину у нее уходило порядочно сил и времени, а сейчас все вышло весьма легко и быстро. Такими темпами она может успеть управиться до темноты, нужно только не сбавлять темп и продолжать в том же ритме.
   Следующим, что из податливой глины шептильцев начало лепить воображение девушки был сам Пик. Аделаида знала, какие легенды ходят об этом месте, в особенности в землях гильдий, и всегда удивлялась тому, как люди могут коверкать услышанное самыми невероятными способами. Каждый необразованный дурак считал своим долгом внести в описание Мерцающего Пика какие-то невнятные и противоречивые детали, которые чем дальше, тем сильнее уходили от реальной картинки. Во-первых, само название "Мерцающий Пик" вводило в заблуждение, ведь по сути пик - это что-то острое, а вовсе не прямоугольное. Здание, в котором нашел свое пристанище старикан, действительно мерцало, и при правильном угле зрения переливалось всеми цветами радуги, но уж острым его никак назвать было нельзя.
   Аделаида сцепила воображаемые зубы от напряжения, но все же умудрилась за один раз изобразить и прямоугольную махину металлической сети с каменными полками-этажами, взмывающую к синему небу и покрыть ее бесчисленным множеством стеклянных панелей. Получившееся строение и было тем самым Мерцающим Пиком, необъяснимым и противоречивым по своей природе местом, которого нельзя найти ни на одной карте и в которое практически невозможно попасть, если не знать точно места перехода.
   Поработав еще немного над деталями (покрыв пылью и добавив трещины на некоторые стеклянные панели) Ада отодвинула титаническое здание вместе с корягой мертвого дерева к самому горизонту, туда, где оно смотрелось как цель путешествия, пункт назначения, к которому можно и нужно идти. Старикан, обучая работе с шептильцами, всегда напоминал об этом приеме. Он говорил, что в мире духов и пыли человеческий разум всего лишь слепой котенок, и такое отдаление цели к горизонту дает котенку ориентир, мяуканье матери, ведущее к желанному соску с молоком.
   Кошачьи соски в контексте астральных путешествий всегда веселили Аделаиду, но сейчас ей было не до смеха. Она сосредоточилась на Мерцающем Пике, на том, что на одном из верхних этажей сидит древний старец и ждет ее возвращения. Он как обычно сгорбился над новой книгой, написанной старым языком и пытается постичь ее таинственный текст, а в голове, под всклокоченными волосами скрыто знание, которое так необходимо Аделаиде.
  

***

   Паренек в странном наряде не устраивал ознакомительных экскурсий и не рассказывал историю твердыни. Было ясно, что ему приказали привести путников как можно скорее, не тратя время высокочтимого гильдмейстера понапрасну. Передвигаясь быстрыми шагами по узким и запутанным коридорчикам замка, он хранил молчание и лишь изредка жестами указывал, куда нужно идти, пропуская гостей вперед, тем самым подгоняя их.
   Теллану такая спешка была не по душе. Вряд ли правитель города так торопил бы принца из дальних земель, если бы верил, что тот им является, а значит, на аудиенции нужно будет говорить крайне осторожно.
   Баку спешка тоже не нравилась, но по иной причине. С непривычки он то и дело цеплялся за углы коридоров, больно стукаясь плечами.
   Наконец, у массивных деревянных дверей, обитых железом, слуга взмахнул рукой, приказывая гостям остановиться.
   -- Гильдмейстер Гартак ожидает, -- сказал он писклявеньким еще не переломавшимся голоском. -- Но перед тем, как впустить вас, я вынужден предупредить, что лорд страдает головными болями. Поэтому, воздержитесь от громких звуков, а если не затруднит, говорите шепотом. Это понятно?
   Теллан и Бак синхронно кивнули, и паренек плавно распахнул двери. За ними оказался просторный зал собраний. В центре зала стоял длинный тяжелый каменный стол с множеством стульев, и лишь один из них был занят. На нем, подперев голову ладонью, сидел человек, которого с виду сложно можно было назвать управителем целого города-государства. Тем не менее, именно им он и являлся.
   -- Ну, чего встали на пороге? -- его грубый баритон эхом прокатился по стенам зала. -- Заходите, садитесь.
   Теллан предусмотрительно схватил Бака подмышку и благодарно кивнув слуге вошел в зал. Пол помещения был сделан из белого мрамора, что внушало благоговение, но совсем не помогало сохранять равновесие. Припавшие дорожной пылью, сапоги путников то и дело проскальзывали по гладкой поверхности, делая походку неуверенной и слегка неловкой.
   Доковыляв до стульев, Теллан вздохнул с облегчением и оперся рукой на одну из спинок. Бак интуитивно последовал его примеру.
   С близкого расстояния гильдмейстер Зарцана выглядел ничуть не лучше, чем издалека. Вернее, ничуть не презентабельнее. Черные волосы, сбившиеся буйным клоком на макушке, виски гладко выбриты, чтобы показать хищные линии татуировок, массивный подбородок и соколиный нос с горбинкой. Лицо воина, но не мудрого правителя.
   Гартак подождал, пока гости приблизятся, затем приподнял голову, внимательно их осмотрел и снова уставился в пол.
   -- Позвольте представиться. Мое имя Теллан, я принц и законный наследник престола великой Анрии, а это мой друг и верный соратник Бак из долины Двух Хребтов, -- рыцарь замолчал. Он немного нервничал, что было абсолютно ему не свойственно. Опыта аудиенций Теллану хватало, но внешний вид знатной особы выбивал из равновесия.
   На секунду в зале воцарилась звенящая тишина, после Гартак раздраженно посмотрел сперва на одного гостя, затем на другого и все тем же баритоном рыкнул: -- Чего там у вас?
   -- Боюсь, -- замялся Теллан, -- мы прибыли к вам с плохими вестями, гильдмастер.
   -- Не вы одни... И что ты за них хочешь?
   -- Прошу простить?
   -- Что ты хочешь за информацию? Только знай, набить себе цену сказками про Анрийских принцев не получится.
   -- Вероятно, вы не так меня поняли, достопочтенный гильдмастер Гартак. Мое имя Теллан, мой титул - чистейшая правда, и долг велит мне сообщить, что вашему городу грозит большая опасность. Армия хорошо обученных воинов движется походом с севера и в скорости будет у ворот Зарцана. На вашем месте я бы...
   Гартак резким движением руки остановил Теллана и пристально уставился ему прямо в глаза, явно высматривая в них ложь.
   -- Да чтоб вас всех через колено! -- гильдмейстер вскочил со стула и с размаху пнул основание каменного стола. Сделал он это зря. В ноге тут же молнией вспыхнула резкая боль. Гартак недовольно скривился и, хромая, подошел к одной из множества узких окон. -- Это точно? -- спросил он, не оборачиваясь.
   -- К моему величайшему сожалению - да, -- подтвердил рыцарь.
   -- Я не знаю, зачем проходимцам вроде вас врать про такие вещи, но знай, что наказанием будет смерть. Ты готов поклясться, что все так, как ты говоришь?
   -- Готов! -- без промедления ответил Теллан. -- Я понимаю, что наш внешний вид вызывает сомнения и уверяю, эти сомнения разумны. В последние дни на нашу долю выпало немало передряг. Трудно поверить, но на прошлой неделе я еще не был калекой, да и судя по рассказам Бака - он тоже. Но вы, как мудрый и дальновидный правитель просто обязаны прислушаться к моим словам. Вот, смотрите! -- он немного неловко задрал поддоспешник и показал край слегка пожелтевшей рубахи. -- Разве обычный проходимец будет расхаживать в подобном белье?
   Гартак бросил недовольный взгляд на Теллана и снова отвернулся к окну. Ему совсем не хотелось верить однорукому. По правде говоря, ему даже в зале собраний находиться не хотелось.
   -- Все эти дворцовые штуки - полное говно! -- вдруг рявкнул гильдмейстер. -- Вот, спрашивается, оно мне надо? Какого хера я вообще должен здесь штаны просиживать? -- он раздраженно потрепал пучок волос на макушке. От мыслей о грядущей войне голова разболелась еще сильнее. -- Между прочим, принц Анрии, я не нанимался в гильдмейстеры. Я даже в очереди на место в совете не стоял. Мое дело - камни тесать, вот, в чем я хорош.
   -- Прошу простить, уважаемый гильдмастер Гартак, но я не совсем понимаю...
   -- Да что тут понимать то? Вы город вообще видели? -- Гартак покосился на Бака и понял, что ляпнул глупость. -- Прости, пацан... По нам Хворь прошлась. Хорошенько так прошлась. Половину народу выкосила, а вместе с тем и весь совет разом. Где такое вообще видано, чтобы вот так вся верхушка гильдии р-р-раз и с концами? Никто о таком и подумать не мог. Никаких правил на этот счет не придумано... Короче я из мастеров самый старший остался, вот меня и впихнули сюда, править, -- последнее слово он выдавил с явным отвращением. -- А из меня правитель, как из говна стены. Сижу тут взаперти, и изо дня в день жалобы выслушиваю. Мне бы обратно, на стройку...там мое место. Там я знаю, что нужно делать, и когда.
   -- Быть правителем - не работа, а долг, -- решил подбодрить гильдмейстера Теллан. -- Этому не могут научить мастера. Только опыт и здравый смысл подскажут, как поступить.
   -- Что-то ты для бродяги больно умный. Ты чего, взаправду принц?
   -- Взаправду принц.
   -- Ну и чего, принц, прикажешь мне делать? У тебя, поди, опыта побольше будет.
   -- В первую очередь не стоит падать духом, гильдмастер. В Анрии есть поговорка: "Только сильному правителю достается сильный народ".
   -- Нет, ну ты смотри! -- Гартак на секунду забыл о головной боли. Он быстрыми шагами преодолел расстояние, разделявшее его и гостей. Подойдя на расстояние вытянутой руки, он остановился и уставился Теллану прямо в глаза. Рыцарь ответил спокойствием. -- Чего, вот прям взаправду-взаправду принц? Прям из королевства?
   -- Истинно так, многоуважаемый Гартак, принц. К сожалению, стечение обстоятельств привело меня к вам в таком виде, но, несмотря на увечье и внешность бродяги, я все еще наследник Анрийского престола.
   -- Так, а пацан этот, -- он махнул в сторону усевшегося на один из стульев Бака, -- твой слуга?
   -- Никакой я ему не слуга! -- огрызнулся Бак.
   -- Прошу простить его манеры. Мальчик рос в семье фермера и не привык вести беседы с высокими чинами. И нет, он не слуга. В каком-то смысле мы даже равны с ним по статусу, ведь в моих жилах течет голубая кровь, а в его - волшебная. Он Целитель, господин гильдмастер. Причем, лучший из тех, что я встречал, -- здесь Теллан слукавил, стараясь набить цену, потому что, Бак был первым целителем, которого он встретил вообще. Именно Целителем, с большой буквы Ц, а не обычным травником, аптекарем или костоправом.
   -- Да хрен с ними, с манерами. Я и сам то не мастак с господами чаи гонять... А доказать сможешь? -- на этот раз Гартак обращался к Баку.
   Паренек, не говоря ни слова встал, нащупал клешней щеку гильдмейстера и замер. Гартак вопросительно покосился на Теллана, но тот только пожал плечами. Тем временем Бак вспомнил то чувство, которое пронизывало все его естество там, в лагере у подножия Хребта. Он вспомнил, как желание исцелить страдающего рыцаря разлилось нестерпимо ярким светом в его теле, словно импульс чистой, незамутненной мирским воли.
   Все повторилось в точности. Свет, воля, исцеление. В одночасье Гартак ощутил сразу целую палитру чувств, самым сильным, из которых было облегчение, будто огромный камень свалился с его уставших плеч. И что самое главное, голова перестала болеть. Вообще все перестало болеть. Мизинец на левой ноге, который он по юношеской неловкости отбил сорвавшимся с каната блоком, поясница, простуженная два года назад осенью в карьере, и еще дюжина мелочей, настолько привычных, что даже сразу и не вспомнишь, если спросят. Они время от времени напоминали о себе, то стрельнув, жалуясь на погоду, то потянув на прохладном ветру. Человек привыкает к подобным вещам и старается их не замечать, но они все же есть, где-то там, далеко в углу. Но теперь, Гартак чувствовал, что заново родился. Не болело абсолютно ничего, и это было очень странно.
   -- Ух ты! -- гильдмейстер отстранился от парня, не понимая, что в точности только что произошло. -- Вот так дела!
   От нахлынувших эмоций у Гартака перехватило дыхание, а по левой щеке, там, где всего секунду назад была рука целителя, прокатилась слеза счастья.
   -- Я же вам говорил! -- слегка хвастливо продолжил Теллан. -- Надеюсь, теперь все сомнения в подлинности наших особ отпали?
   -- А? Что? Ах да, особы... -- все еще не до конца осознав случившегося, Гартак будто во сне обошел каменный стол, сел на свое место и громко хлопнул в ладоши. Как только эхо хлопков достигло входной двери, она тут же распахнулась, и в зал вошел слуга.
   -- Передай на кухню, -- растерянно промямлил гильдмейстер, -- чтобы подали мне и моим гостям ранний ужин. Думается, они проголодались с дороги. Вы ведь проголодались?
   Бак и Теллан утвердительно кивнули. Слуга недовольно покосился на тех, кого из незнания по-прежнему считал обычными бродягами-попрошайками, затем поклонился и вышел, закрыв за собой массивную дверь.
   -- Ну а пока повара работают... Что вы там говорили на счет большой армии?
  

***

   Аделаида тянулась к образу Мерцающего Пика, блестящей иглой маячившего на горизонте. Она представляла, как растрескавшийся солончак проносится у нее под ногами с невероятной скоростью, а стеклянный кирпич здания, приближаясь, увеличивается в размерах. Вот она уже может различить черную закорюку мертвого дерева, почти закаменевшего от старости. А вот и зияющая пасть входа проявилась сквозь марево вечного полдня. Стеклянные двери распахнуты настежь, ведь им не от кого охранять жилище мага.
   Дух Ады влетает в здание, почти не замедляясь. Он мечется из стороны в сторону, огибая монолитные колонны на первом этаже, делает невероятный вираж и влетает в еще одну дверь, за которой находится самый страшный кошмар старикана - лестница в небо. Бесконечная спираль ступенек, вьющаяся сквозь все здание, до самого его верха. Только исключительно выносливые люди способны преодолеть все этажи за один раз. Но дух Ады не ведает усталости, хотя поторопиться все же стоит, ведь действие шептильцев не бесконечно. Девушка вспоминает, как в детстве старикан учил ее считать, заставляя бегать по этажам вверх и вниз. Тяжелые уроки для тела и разума. Раз ступенька, два ступенька... Дух мчит ввысь, лавируя между перилами и лестничными клетками. Сто сорок пять ступенек, сто сорок семь... и все заново. Но это дела минувших дней. Сейчас Аделаида взрослая, сильная, ее ноги уже не устают от подъемов на такую высоту, а количество ступеней она до сих пор помнит наизусть: 2574.
   Близится последний этаж, последний лестничный пролет, финишный рывок. Бестелесный дух минует закрытую дверь, ведущую к покоям мага. Ему не нужно ее открывать, он пролетает насквозь. Увиденная картина приносит удовлетворение. Вот он, старец, сгорбившийся над книгой - долгожданная цель такого абсурдного и выматывающего путешествия.
   Измененное грибами сознание Аделаиды нашло дорогу сквозь мир пыли и, наконец, покинуло избушку ворожеи. Теперь ему не нужно было никуда лететь, ничего преодолевать. Для чистой мысли не существует таких понятий как скорость и расстояние. В мгновение ока дух очутился на вершине Мерцающего Пика, и маг почувствовал, как тень сознания Аделаиды коснулась его. Он открылся ей, впустил в свой разум и дал то, за чем она пришла.
   Дело сделано. В одночасье мир для Аделаиды потух и погрузился в беспросветную тьму, в которой парили мириады пылинок. Так он выглядел в действительности. Никаких видений, никаких солончаков и стеклянных зданий. Только тьма и пыль, в которой скрываются демоны.
   Теперь оставалось найти выход, а вернее вход обратно в собственное тело. Девушка напряглась, вслушиваясь в ничто. Довольно опасное занятие для неподготовленного разума. В мире пыли человек - незваный гость. Духи, обитающие здесь, не сильно жалуют таких. Старикан часто говорил, что если сильно долго смотреть в бездну, то она начинает смотреть на тебя. Именно это Ада сейчас и ощущала, только в делах магических ей больше нравилось не смотреть, а слушать. И то, что она слышала, заставляло нервничать. Из немой тишины один за другим начинали проступать голоса, стоны. Некоторые звали ее, некоторые гнали прочь, а иные и вовсе вопили что-то нечленораздельное, больше похожее на звуки, издаваемые животным, нежели человеком.
   Собрав внимание в одну точку, Ада сконцентрировалась. Как бы ей ни хотелось, как бы любопытство ни уговаривало подслушать, о чем сплетничают духи, чего они хотят от нее, ни в коем случае нельзя было этого делать. Единожды пойдя на поводу, неосторожный поедатель шептильцев навеки оставался по ту сторону реальности, либо возвращался другим, лишенным рассудка овощем.
   "Ты не то слушаешь, дура! -- подумала Аделаида, встряхиваясь. -- Ищи корову! Нет, не так. Ищи мычание".
   Нужный звук был тихим и размытым, гораздо тише тех, что издавали духи. Все потому, что он на своем пути преодолевал тонкую перегородку, разделяющую миры. Но он был, и это хорошо. Значит, ворожея не струсила и сдержала слово.
   Чтобы вернуться назад, Аде не нужно было снова проходить этап видений и поиска дороги. Мычание служило отличным ориентиром для заблудившегося сознания. Стоило лишь удерживать внимание на монотонной вибрации звука и все происходило само собой. Дух девушки будто река, заключенная в свои берега, не мог действовать иначе, чем следовать береговой линии, начерченной Цылой.
  

***

   День близился к концу, солнце зашло за горизонт, погружая город в сумерки. В свете свечей зал собраний замка Зарцан выглядел куда более торжественно. Желтые точки бликов танцевали на мраморном полу и стенах, окрашивая помещение в более теплые, золотые тона.
   -- Ну и жизнь у вас, хочу сказать! -- Гартак, закончив поедать очередную куриную ножку, откинулся на спинку стула и сделал щедрый глоток вина. -- В такие приключения сложно поверить. Услышь я о них до того, как клешнерукий меня подлатал, тут же на хер послал бы.
   -- Меня зовут Бак, -- слегка обиженным тоном поправил гильдмейстера парень.
   -- Ой! Я дико извиняюсь, -- он отхлебнул еще немного вина и рукавом вытер рот. -- У меня на имена дурная память, а манерам я и сам-то не шибко обучен. Говорю же, была б моя воля, хрен бы я здесь сидел. Кому вообще может нравиться штаны по замкам просиживать? Скукота...
   У Теллана на этот счет было совершенно иное мнение, но озвучивать он его не спешил. Искусство ведения беседы, как и драки на мечах, не терпит спешки. Только знание соперника и четко выверенные удары выигрывают бой, равно как и удача, на которую никогда не стоит полагаться.
   С каждым выпитым бокалом гильдмейстер Гартак все больше и больше раскрепощался. Это не удивительно, ведь по всему понятно, он человек рабочий, так же далекий от этикета, как и фермерский отпрыск. А значит, выдержки к алкоголю не имеет, и эту слабость стоит использовать в своих целях.
   Дождавшись, когда слуга вернется с кувшином свежего вина, Теллан жестом остановил юношу.
   -- Думаю, дальше мы справимся сами. Благодарю.
   Он попытался отобрать у слуги кувшин, но юноша лишь вопросительно посмотрел на Гартака. Гильдмейстер не имел возражений на этот счет, и одобрительно кивнул. Тогда пальцы юноши разжались, предоставляя Теллану возможность самому руководить скоростью спаивания главы Зарцана.
   -- Так это что, получается, -- дождавшись, когда однорукий рыцарь освежит содержимое его бокала, продолжил Гартак, -- у За дна нету?
   -- Если подумать, то да, -- ответил Бак.
   -- Выходит, узнай кто из этих гадов у Дильмовой дуги, что у Зарцана прям под боком можно пролезть, тут же начнут мимо наших застав шастать. Получается, заходи кто хош, бери что хош? Вот те на...
   -- Я бы на вашем месте не сильно волновался по поводу разбойников из Дильмовой дуги, -- снова вступил в разговор Теллан. -- Если я правильно понимаю, они обычные налетчики, без особой организации и воинской дисциплины?
   -- Ха! -- Гартак звонко шлепнул ладонью по столу. -- Какая там воинская дисциплина? Этим жалким псам даже рожи свои мыть лень. Ходят замызганные да вонючие... Только беззащитных путников способны грабить. Было время, когда они шороху по селам здешним наводили немало. Их шайку даже стали называть царством без царя. Но с тех пор много воды утекло, принц, много застав было построено. Те, кто застал лучшие дни, уже давно бросили Дильмову дугу, ушли туда, где жизнь сытнее, да оружия поменьше. А те, кто остался - сплошной сброд, не знающий ни чести, ни мыла.
   -- Тогда тем более нечего боятся. Как только эти жалкие псы увидят армию священного похода, сразу же, поджав хвосты, забьются в самый дальний угол. Они последняя из ваших проблем.
   -- Священный поход, -- протянул Гартак словно смакуя слова, перекатывая их на языке. -- Странное название для военной компании.
   -- Все верно, -- Теллан кивнул. -- Для военной компании - странное, а для священного похода в самый раз.
   -- Так это чего, они не войной идут?
   -- Не совсем, но при желании, а оно у них непременно будет, могут и город штурмом взять.
   Услышав про штурм города, гильдмейстер насторожился.
   -- Погоди, погоди. С этого момента поподробнее. С какого хера им Зарцан штурмовать? Я их знать не знаю, и делить мне с ними нечего. Они золота хотят?
   -- Слишком много вопросов, многоуважаемый гильдмастер, -- рыцарь плеснул в бокал разнервничавшегося Гартака еще вина. -- Давайте обо всем по порядку. Первоочередная цель священного похода, миссия, если изволите - искоренить магию. Этими людьми движет не жажда наживы, но принципы и вера. Они желают убить всех, кто хоть как-то имеет или имел дело с колдовством, тем самым, по их мнению, очищая мир от зла. Священный поход призван объединить земли западного берега под символом новой и единственно правильной веры в истинного бога Создателя.
   -- Всех магов убить говоришь... Звучит скверно. Хрен с ней, с верой, и не такое переживали. У нас народ своенравный, втихаря будет старым богам молиться. А вот с магами дело куда хуже обстоит. Без подрывников все производство станет. Нам что, по их мнению, Создатель велит вручную породу ковырять? Ну уж нет, подрывников я им не отдам. Пускай вон ворожею из Зарцы забирают. От нее все равно толку как с козла молока.
   -- Боюсь, гильдмастер, священный поход выбора не предоставляет. Вы либо подчинитесь, либо вас сожгут вместе с остальными за пособничество. Бак знает, о чем я.
   -- Они всю мою деревню сожгли, -- подтвердил тот. -- Никого не пощадили. Я один живой остался.
   Гартак посмотрел на обгоревшее лицо и руки Бака, и до него, наконец, дошло, как парень получил свои увечья.
   -- Да-а... Значит долины Двух Хребтов больше нет. Плохи мои дела, если все так.
   -- Может быть и плохи, но не на столько, как вам кажется. Вы уверены, что не хотите сдавать магов священному походу? -- Теллан специально сформулировал вопрос именно так. Он был уверен, что пылкий нрав каменщика, подпитанный хорошей порцией вина, не даст Гартаку сказать "да". И рыцарь оказался прав.
   -- Уверен ли я? -- гильдмейстер от негодования вскочил со стула. -- Зарцан вымирает, принц. В прошлом году Хворь половину народу выкосила, как корова языком. С тех пор все только на гильдии и держится. Камень нам хоть как-то позволяет сводить концы с концами. А убери ты магов, которые тот камень из породы вырывают, тогда что? Да пошли они, эти походы. Не отдам магов. Хотя ежели так, тогда войне быть. Тоже не хорошо. Воевать у нас некому. Одни крестьяне, да и те по селам размазаны. И чего делать прикажешь? А, принц? Куда не глянь, везде срака. Эх... Угораздило же меня в гильдмейстеры вляпаться.
   -- Не спешите отчаиваться. Возможно, война - это не такая уж и плохая идея. Только действовать нужно мудро, расчетливо. В священном походе, если мне не изменяет память, семь знамен, а это около трех тысяч человек. Из них всего шесть сотен хорошо обученных рыцарей-братьев. Остальные же - обычные солдаты, разведчики, и прислуга, коей большинство, -- Теллан заметил растерянность на лице гильдмейстера и поспешил его успокоить: -- Но не волнуйтесь, прежде времени. Войско действительно огромно, и в открытом бою ему нет равных. Тем более, воины в нем сражаются с верой в сердцах, что делает их вдвойне опасней. Зато со штурмом замков у этой машины войны очень большие проблемы. Вспомните, в рядах священного похода нет магов.
   -- Точно! Нет магов! Ха-ха-ха! -- Гартак с облегчением рассмеялся. -- Вот же дурачье. Как они без магов Зарцанские стены будут бить?
   -- Именно так, -- довольно кивнул Теллан. -- В первой Лагоракской битве священный поход понес большие потери, пытаясь взять штурмом замок. К слову, он удачно расположен на краю плато. А второй штурм был и вовсе сокрушительным, -- воспоминания о нелепом взятии уже занятого походом замка заставили его улыбнуться.
   -- Значит, ты предлагаешь мне... -- гильдмейстер запнулся. Винные пары в голове сбивали мысли с пути и заставляли язык заплетаться. -- А что, собственно, ты мне предлагаешь?
   -- По моему скромному мнению, -- в голосе Теллана читались нотки самодовольства, и для этого был повод. Он одержал очередную победу и в душе праздновал ее. Конечно, победа не в бою, а в разговоре, но для Анрийца это было одно и то же, -- вам стоит серьезно рассмотреть возможность пребывания города в длительной осаде. На вашем месте, гильдмастер, я бы созвал с подконтрольных деревень всех крестьян, собрал всю провизию в Зарцане, и отослал гонцов в другие гильдии с просьбой о помощи. Беря во внимание стоянку и нападение на долину Двух Хребтов, можно предположить, что у вас в запасе есть еще неделя, может даже две.
   -- Неплохо, неплохо, -- Гартак отхлебнул еще вина, а затем, сощурившись, бросил беглый взгляд в сторону Теллана. -- И откуда тебе о походе так много известно, принц?
   -- Все просто, до недавнего времени я в нем участвовал.
  

***

   Придя в себя, Аделаида открыла глаза, и тут же сощурилась. Луч солнца, пробивавшийся сквозь кроны деревьев и грязные окна избушки, светил девушке прямо в лицо.
   -- Какого... -- она откинула в сторону одну из множества окружавших ее подушек и села. По пальцам рук и ног тут же прокатилась волна иголок, а живот скрутило спазмом. Спасало только то, что он был абсолютно пуст, иначе наволочки пришлось бы стирать в срочном порядке.
   Ада встала на ноги, слегка шатнулась, но удержала равновесие, вцепившись в один из высоких подсвечников. Чурбачок свечки значительно укоротился, покрыв металлическую чашечку толстым слоем воска. Это, а еще слабость и покалывание в ногах в купе с восходящим солнцем, могли значить только одно - прошли почти сутки с того момента, как она приняла отвар.
   -- Ау, ворожея! Я знаю, ты в доме. Мне слышно, как ты хрипишь.
   В дверях кухни показалась Цыла. В руках она держала деревянную кружку с чем-то парящим. Лицо ворожеи выражало нескрываемое недовольство. Помолчав с мгновение, она подула на парящую жидкость, немного остужая ее, затем отпила глоток и прошептала на грани слышимости: -- Предупреждать надо.
   Аделаида сперва замешкалась, но понимание произошедшего пришло быстро, как покалывания в онемевших от долгого бездействия конечностях. Путешествие по миру духов затянулось, и ворожее пришлось все это время не переставая мычать. Бедолага попросту сорвала голос.
   -- А, ясно. Ничего, скоро пройдет.
   -- Уговор, -- прошептала Цыла. -- Я свою часть выполнила.
   -- Да, да, я помню. Проблемы... Короче, армия сюда идет с севера. Большая. По твою душу идет, да и по душу всех волшебных, -- попутно рассказу, Ада разминала затекшие конечности. -- Поймают - жопой в костер посадят. Будешь шкварчать, как свинья на вертеле. Вон, -- она показала пальцем на лишние подбородки, -- материала предостаточно. Валить тебе надо отсюда, да подальше. Собирать вещички и валить на юг. Чем дальше - тем лучше. Чем быстрее - тем лучше. И знаешь, что? Не дала бы мне вчера уснуть, узнала бы на день раньше.
   -- Да пошла ты... -- просипела в ответ врожея. Она не поверила ни единому слову незнакомки и чувствовала себя использованной. Нагло использованной.
   Аделаиду грубость нисколько не задела. Она уже давно привыкла к подобным посыланиям и не обращала на них внимания.
   -- Я-то пойду, -- улыбнулась она в ответ, -- а вот тебе лучше бежать. И не говори потом, что я тебя не предупредила.
   Она слегка неловко взмахнула рукой, пытаясь изобразить прощальный жест, и направилась к выходу из избушки, но на самом пороге ее остановил шепот Цылы.
   -- Уговор, -- снова повторила ворожея. После сказок об армиях магоборцев она уже ничего не ждала от странной любительницы галлюциногенных грибов, но напомнить все же стоило.
   -- Я же сказала, что помню, -- ответила Аделаида не оборачиваясь. -- Будет тебе мертвый поджигатель. Палач Мерцающего Пика всегда отдает долги.
   Уже легкой походкой, будто и не было никаких суток, проведенных на полу, девушка вышла из избы, оставив ворожею стоять в оцепенении. Цыла прекрасно знала легенду о Палаче, гулявшую в местных краях, и когда незнакомка представилась, все, наконец, встало на свои места. Утонченная внешность, грубый характер и сила, не свойственная женскому телу. От охватившего Цылу страха ее сердце сорвалось с места и за долю секунды из груди переместилось в низ живота.
   Через несколько минут ворожея села Зарца успокоится, придет в себя, бросит недопитый чай, и начнет собирать вещи. Одно дело, сказки об армиях магоборцев, рассказанные любительницей галлюциногенных грибов, и совсем другое - информация о священном походе, полученная из уст самого Палача.
  
   И горы падут
  
   Винное похмелье одно из самых худших. По крайней мере так показалось Гартаку, когда он пришел в себя. Нет, он не проснулся, а именно пришел в себя, с горечью осознавая, сколько было выпито прошлым вечером. Кувшина три, не меньше, и это только то, что он мог припомнить.
   -- Ух! -- гильдмейстер встрепенулся, будто его застали за чем-то постыдным, и резко привел себя в сидячее положение. Вообще-то, он до сих пор находился на том же самом стуле, на котором отключился вчера, но поза, которую он сохранял всю ночь, была далека от того, что обычно называют "сидеть".
   Хоть мозг уже проснулся, глаза Гартак открывать пока еще боялся. Даже сквозь темноту век он чувствовал, как мир шатается. С желудком дела обстояли не лучше, его содержимое периодически просилось наружу, сопровождая позывы неприятной отрыжкой.
   Гильдмастер недовольно скривился, затем икнул, и потянулся, разминая затекшие конечности. Оба локтя и позвоночник громко хрустнули.
   -- Ой! -- Гартак замер на секунду, ожидая что его вот-вот скрутит от боли, но все обошлось, просто старые суставы опытного каменщика решили слегка пошалить. Он с облегчением выдохнул и опустил руки. Получилось это весьма неловко, ладонью он задел золоченые кубки с недопитым вином, стоявшие на столе. Они звякнули, стукнувшись друг о друга, и с грохотом посыпались на мраморный пол. Вино холодными липкими брызгами разлетелось во все стороны, а звон золота эхом прокатился по залу собраний. От этого звука Гартаку показалось, будто что-то в его бедной голове треснуло и рассыпалось на мелкие кусочки.
   -- Ай... -- протянул он, немного придя в себя, и, наконец, открыв глаза.
   За окнами во всю расцветало теплое весеннее утро, о чем радостно пели ласточки, слепившие гнездо под крышей одной из башен замка.
   -- Было бы чему радоваться, -- недовольно промямлил Гартак, после - еще раз икнул и заглянул в кувшин, стоявший на столе. К счастью гильдмейстера, на дне кувшина еще осталось немного вина. Запах у него был кисловат, но ждать пока слуга принесет свежего Гартак не собирался.
   -- Ну хоть так... -- он поднял с пола один из кубков, плеснул в него вина и, задержав дыхание, выпил.
   С пол минуты Гартак корчился, пытаясь сперва проглотить, а потом и удержать в себе выдохшийся напиток. В конечном счете ему это удалось, но усилий пришлось приложить немало.
   -- Ну и ну, -- простонал гильдмейстер, вытирая рукавом рот. Теперь оставалось ждать, когда небольшая порция алкоголя снова заведет его организм, как поленце, брошенное в догорающий костер.
   Гартаку и раньше приходилось напиваться. Наверное, даже похлеще чем в этот раз. У каменщиков так заведено - чем усерднее работаешь, тем сильнее отдыхаешь. Во времена его бурной молодости, когда он был всего лишь младшим помощником на стройке Зарцанских стен, по праздникам бригадир закатывал такие пьянки... И попробуй только не выпить. Мастера засмеют, уважать перестанут, будут слухи распускать, мол ленивый и на работе филонит. Приходилось вместе со всеми чарку, другую опрокидывать. А оно же как? Тело ко всему привыкает, и к вину в том числе. С возрастом и опытом приходит способность выпивать побольше, да с утра болеть поменьше. А вчера... Что-то этот безглазый паренек такое сделал, что и вино как в первый раз в голову ударило, и похмелье от него будь здоров.
   Гартак немного оживился, на его щеках появился характерный румянец, а в глазах - блеск. Он поправил на себе смявшуюся ночью одежду и огляделся по сторонам. Застолье обошлось малыми жертвами. В целом, зал собраний выглядел весьма сносно, кроме стола - на нем был полный беспорядок. Еда вперемешку с вином была размазана по столешнице ровным бурым слоем.
   -- Ну и срач, -- Гартак поморщился. Жизнь в чистоте замка сделала его брезгливым. Ему это не совсем нравилось, но и перебороть в себе это чувство он тоже уже не мог. К хорошему быстро привыкаешь.
   Гильдмейстер, предвкушая очередной приступ головной боли, дважды громко хлопнул в ладоши. Дверь в зал открылась и в проходе показался все тот же юный слуга. Гартак жестом попросил его подойти поближе, чтобы не орать.
   -- Где калеки? -- полушепотом спросил он, когда паренек приблизился.
   -- Гости, как и было велено, расположились в покоях на втором этаже, -- ответил слуга.
   -- А какого черта я сплю на стуле?
   -- Не могу знать, господин гильдмейстер. Прошлой ночью вы приказали вас не беспокоить, и отвести гостей в спальни, а сами остались здесь, доедать и допивать.
   Паренек окинул взглядом измазанную поверхность стола и его бровь невольно искривилась.
   -- Понятно, -- протянул Гартак, хоть ничего понятного в этой ситуации не было. Он совершенно не помнил, как отдавал эти поручения. -- Ох, ну и денек сегодня будет... Значиться так, слушай меня внимательно и запоминай. Во-первых, вели здесь все прибрать, да побыстрее. Мне зал еще понадобиться. Во-вторых, отправь гонцов в Умлин и Рангу, пускай просят людей и оружия. Скажи, что на земли гильдий пошли войной и без их помощи Зарцан падет. Если потребуют дать монет, ответь - Гартак вернет вдвойне. И в-третьих, оповести стражу о городском созыве на площади. Чтобы к полудню старшины поселков были все без исключения. Кто не явиться - ответит лично.
   -- Будет исполнено, -- кивнул слуга и уверенно зашагал к выходу, но Гартак окликнул его на пороге.
   -- И еще, -- он сощурился от головной боли, -- принеси водички.
  

***

   Зарцанский замок был специально построен таким образом, чтобы незнакомый с его многочисленными узенькими коридорчиками человек с легкостью в них заблудился. Такая своеобразная система защиты пришла в голову деду бывшего гильдмейстера и благодаря ему же воплотилась в жизнь.
   В целом, Гартак гордился тем, что его удостоили чести занимать трон в центре столь уникального сооружения, но в данный момент он готов был лично отыскать курган, в котором покоится тот самый дед, вытащить его оттуда на белый свет и дать такого пинка, что его мертвой заднице мало не покажется. Бродить по узким коридорам, похожим друг на друга как две капли воды, да еще с жуткого похмелья - занятие не самое приятное. Холодная вода слегка освежила его мысли, и немного привела в чувства, но Гартаку все равно казалось, будто его память, замутненная вином, дала сбой, и он никогда не найдет дорогу к комнатам для гостей. Теперь он обречен блуждать по лабиринтам Зарцана до конца своих дней, а после, уже постаревший седой слуга случайно наткнется на его скелет в каком-то отдаленном пыльном уголке замка.
   Ощущение слегка ослабилось (но до конца так и не исчезло), когда Гартак остановился у нужной двери. Он быстро пригладил на себе смявшуюся одежду, кашлянул, чтобы прочистить горло, и постучал.
   Дверь открыл однорукий.
   -- А, это вы, гильдмастер, -- улыбнулся он и легка приклонил голову в приветственном жесте. -- С добрым утром.
   -- Ага, -- Гартак отодвинул его и вошел в комнату. -- Доброе оно, как же. Тут бы не помереть, и на том спасибо.
   Гостевая комната не отличалась особыми размерами или изысками, но выполнена была в том же стиле, что и зал собраний - мраморный пол, грубая, массивно выглядящая мебель, высокие и узкие окна.
   -- Где этот твой целитель? -- гильдмейстер хищно осмотрелся. -- Пускай мне похмелье лечит, а то править не могу, дурно.
   Из-за балдахина, закрывавшего одну из кроватей, послышался громкий и липкий кашель.
   -- Боюсь, Баку нездоровиться, -- немного грустно ответил Анрийский принц. -- Придется вам самому справляться с болезнью души.
   -- Ого, -- Гартак отвел однорукого немного в сторону, поближе к двери, и перешел на шепот. -- И чего, часто он так кашляет?
   -- Я с ним знаком меньше недели, но при мне - каждое утро. Еще иногда днем, но не так сильно.
   -- Да... на звук - дело серьезное. Может ему надо на себя руки наложить?
   Теллан удивленно посмотрел на гильдмейстера и тот понял, что ляпнул глупость.
   -- В смысле это... исцелить себя, -- тут же поправился Гартак. -- Говорю же котелок после пьянки плохо варит.
   -- На счет исцеления не знаю. Возможно, он способен лечить только других, но лично мне кажется, что юнец просто себя мучает.
   -- Мучает? -- переспросил Гартак.
   -- Его деревни больше нет. Он единственный, кто остался. Теперь в его сердце дыра, которую он не знает, чем закрыть. От горя его болезнь - вот, что я думаю. И никакая магия тут не в силах помочь.
   -- Беда, -- озадаченно протянул Гартак. -- Я уж было подумал, что Зарцану наконец удача улыбнулась. После стольких несчастий целитель привалил, настоящий. А он взял и заболел. Ну, видать, у богов свое особенное чувство юмора. Придется теперь пол дня с башкой тяжелой ходить.
   -- А что у вас за дела? -- вдруг оживился Теллан. -- Может быть я смогу помочь?
   -- Это вряд ли. Ты ж даже мел от мрамора не отличишь. Чего уж об управлении гильдией говорить.
   -- Тут вы, многоуважаемый гильдмастер, ошибаетесь. Возможно в сортах камня я и не разбираюсь, но вот что касается управления вы меня явно недооцениваете. У себя на родине, я учился владению словом у лучших ораторов Анрии, а генералы отцовской армии поведали секреты военного дела, которые вам могут хорошо пригодиться в грядущей осаде.
   -- Секреты, говоришь? -- Гартак задумался. Секреты - это всегда хорошо, особенно если с тобой ими делиться вражеский перебежчик. Но с другой стороны, кто его знает? Может быть этих калек и заслали наперед, чтобы изнутри саботировать оборону Зарцана? -- Ладно, -- взвесив все за и против, ответил гильдмейстер, -- пойдем. По дороге расскажешь, чему там тебя генералы учили.
   В глазах Теллана сверкнула искорка радости, но тут же угасла.
   -- Я бы с радостью, гильдмастер Гартак, но вынужден отказать. Баку я обязан своей жизнью, и буквально отвечаю головой за его сохранность. Увы, пока он в таком состоянии, я должен быть рядом, на всякий случай.
   -- Хм-м. Наследник престола, обученный генерал, оратор. Неужто ты еще и врачевать горазд, принц?
   -- Нет, но...
   -- Тогда какой такой случай требует твоего присутствия?
   -- Я не знаю, может быть... -- Теллан запнулся и задумался.
   -- Принц прислуживает сиделкой фермерскому мальчишке. Где такое видано? Может быть еще прикажешь каменщикам ткань красить? Тогда никакого порядка быть не может, ежели все будут только за долгом идти. Может все-таки доверим каждому делать свою работу? Как считаешь?
   Гартак увидел неуверенность в движениях Теллана и решил подтолкнуть его к верному решению, настойчиво потянув за рукав.
   -- Давай, не стой столбом. Дел невпроворот. А к парнишке я слугу приставлю. Велю, чтоб обращались с ним, как с мейстером. Идет?
   Теллану было стыдно бросать Бака в болезни с незнакомым человеком, но уж больно ему хотелось поучаствовать в жизни замка. Отец всегда держал его подальше от настоящих государственных дел, оправдываясь тем, что это требует опыта и тонкости. Но где же этот опыт найти, если ничего не видишь кроме опостылевших приемов, балов и учения?
   -- Хорошо, -- все еще неуверенно ответил рыцарь, -- но только дайте слово, что ваши слуги не будут спускать с него глаз.
   -- Слово гильдмейстера! -- рявкнул Гартак и моментально пожалел об этом. В голову ударила кровь и сковала ее обручем боли.
  

***

   На кухне замка Зарцана как всегда пахло горячим жиром и тестом. Кухарка, полная женщина с крепкими рабочими руками, молча расхаживала от одного стола к другому, то занимаясь нарезкой овощей, то проверяя содержимое котелков, гревшихся на печи. Тем временем в углу сидели и ссорились две девушки помоложе - прачки. Как только дверь кухни открылась и за ней показался личный слуга гильдмейстера, девушки тут же замолчали. По их смущенным лицам и довольной улыбке поварихи можно было точно сказать, что причиной ссоры был сам слуга, а вернее, право приударить за ним.
   Паренек на мгновение замер, оценивая обстановку на кухне, а после вошел и повелительным тоном, немного неуместным в данной ситуации, сказал: -- Многоуважаемый Гартак велел приставить к одному из своих гостей сиделку.
   Девушки непонимающе переглянулись.
   -- Чего вы пялитесь? -- он не выдержал и вернулся к своей обычной манере говорить, -- Гость заболел, или что-то вроде того. За ним нужно поухаживать. Принести, чего попросит, еды или судно... Ну чего вы пялитесьто? В первый раз что ли?
   -- А чем болеет этот твой гость? -- видя нерешительность девушек, спросила за них повариха.
   -- Он не мой, а господина гильдмейстера. Прояви уважение. И почем мне вообще знать? Кашляет вроде.
   -- Я к тому, что если у него Хворь, то вряд ли кто-то в его комнату зайдет по своей воле. Неохота помирать, пусть лучше выпорют.
   -- По воле гильдмейстера зайдет! -- в голосе слуги начали проскакивать нотки нетерпения и раздраженности. -- И вообще, тебе никто не предлагает. Лучше за плитой следи. Так, а ты, -- он ткнул пальцем в одну из девушек в углу, -- вставай и бегом за мной.
   Девушка покорно подчинилась и, прихватив висевшее на крючке полотенце, выскочила из кухни, в след за слугой.
   Всю дорогу до гостевых покоев она сохраняла молчание, но с ее лица не сходила улыбка. Парень выбрал ее. Возможно он это сделал случайно, не вкладывая в выбор особого смысла, но это было совершенно неважно. Он выбрал ее, и все тут. Теперь все мысли прачки были только о том, на кого больше будут похожи их дети.
   Задумчивую улыбку с лица девушки как ветром сдуло, когда слуга гильдмейстера постучал в дверь гостевых покоев.
   -- Господин Гартак прислал вам сиделку, -- громко и четко сказал парень. Ответом была тишина. Он подождал еще пару секунд, затем повернулся к прачке и растерянно пожал плечами. -- Велено было не сводить с гостя глаз, значит ты пойдешь туда и не будешь сводить с него глаз. Даже если гость этого не хочет. Ясно?
   Девушка кивнула.
   -- Хорошо, -- слуга снова повернулся к двери, хмыкнул, прочищая горло, и открыл ее. Перегнувшись через порог и убедившись, что его никто не гонит, парень жестом приказал прачке войти внутрь.
   Девушка, поджав губы, перешагнула порог, впервые оказавшись в гостевых покоях замка Зарцан. Дверь за ее спиной тут же захлопнулась, заставив вздрогнуть от неожиданности. Еще ее заставил вздрогнуть, но теперь не от неожиданности, а от страха, громкий кашель, донесшийся из-под балдахина, покрывавшего широкую кровать. Кашель, который не мог сулить ничего хорошего человеку, из которого он вырывался. Да, вырывался - самое подходящее для этого слово. Громкие, булькающие, пробирающие до самых костей звуки, внушающие лишь беспокойство и отвращение.
   Прачке сразу же представился полусгнивший старик, похожий на сухой, сморщенный стручок. Он лежит на кровати, почти не проминая ее, ведь в нем совсем не осталось веса, и беспомощно тянет руку к небу, в немой мольбе богам, чтобы те побыстрее закончили его страдания. А она, бедняжка, теперь обречена возиться с этим живым трупом, и, что самое печальное, скорее всего мыть его. Он-то уж точно не откажется от нежных девичьих рук в последние минуты жизни.
   Кашель горловым гавканьем снова прокатился по комнате, вернув прачку к реальности. Она нервно потеребила в руках полотенце, немного скрутив его, будто выжимая воду, и сделала неуверенный шаг к кровати. Ничего ужасного не произошло. Никто не гаркнул на нее, гоня прочь и не попросил снять одежду перед купанием. Только тихое сопение живого трупа на кровати. Тогда девушка подошла еще ближе. С такого расстояния светло-бежевый балдахин, в тон мраморному полу, показался ей каким-то странным. Что-то необычное было в довольно привычной ткани, но что, сказать было сложно.
   Прачка сделала последний шаг и оказалась на расстоянии вытянутой руки от кровати. Края балдахина были плотно задернуты и не давали никакой возможности разглядеть гостя, скрывавшегося за ними, подготовить психику к худшему. Девушка вдохнула поглубже, предвкушая густой запах старческого пота, скрутила полотенце до предела, а затем беззвучно выдохнула. Все, теперь можно и заглянуть.
   Аккуратно просунув тонкие пальцы между складками ткани, прачка отодвинула в сторону балдахин и застыла на месте. В ее груди застрял крик, причиной которого был вовсе не скрюченный, иссушенный годами старик, а тени. Вот, что не так было с тканью балдахина. Несмотря на то, что она была светло-бежевой, сквозь нее ничего не было видно. Уж кому как не прачке, частенько стирающей такие вещицы, знать, что при хорошем освещении, а в комнате оно было вполне приличным, через такую ткань всегда можно разглядеть хотя бы силуэт лежащего на кровати. Но не этим утром, нет. Сейчас балдахин служил единственной тонкой перегородкой между солнечным светом, проникавшим через высокое, узкое окно, и густой, будто мед, тьмой, грозовой тучей, нависшей над кроватью.
   Полотенце выскользнуло из рук девушки и бесшумно упало на мраморный пол. Ошарашенная увиденным, она инстинктивно отступила на шаг назад, отстраняясь от тьмы, и перевела взгляд на того, над кем эта тьма нависла. Больным гостем оказался вовсе не иссушенный старик, но молодой человек, чье лицо и руки были обезображены ожогами. Он лежал ровно, и часто дышал, а на его лбу проступила испарина. Разглядев пустые вмятины глазниц, прачка хотела вскрикнуть, но быстро подавила в себе этот порыв, прижав к губам ладонь.
   В одночасье для бедной испуганной девушки, хотевшей лишь выслужиться перед понравившимся молодым человеком, гостевая комната Зарцана превратилась в комнату пыток. Не простых пыток, с хлыстами и кандалами, от которых заключенные обрастают шрамами, а тех, после которых ты не способен вспомнить собственное имя, и твой разум становиться похож на пережеванное яблоко.
   Не в силах даже отступить назад и отпустить балдахин, прачка в оцепенении продолжала пялиться поочередно то на клубящиеся смоляные тени, то на парня с лицом запеченной картошки, пока, наконец, не взяла себя в руки. Внезапно проснувшийся где-то в глубине души материнский инстинкт вывел ее из ступора и заставил нагнуться за выпавшим полотенцем. "Соберись! -- говорил он голосом слуги. -- Ты здесь, чтобы помочь, и будешь помогать, даже если гость (или его тень) этого не хочет. А теперь вытри ему лоб, у бедолаги жар."
   Повинуясь внутреннему голосу, девушка, сцепив зубы, нагнулась над изуродованным пареньком и со всей осторожностью, на которую она была способна, промокнула покрытый коркой лоб. Удивительно, как он в таком состоянии вообще мог потеть.
   Вернувшись в положение замершего от ужаса человека, прачка прислушалась. Ничего страшного не произошло. Тени не накинулись на нее, и не утянули в мир тьмы, паренек от ее прикосновения не умер, и более того, даже не пошевелился. Сказать по правде, больные Хворью, заполонившие в прошлом году улицы Зарцана, выглядели гораздо хуже и страшнее, чем этот гость. Лопнувшие волдыри, язвы, заживо поедающие плоть зараженных... Такие вещи сложно переплюнуть, и если видел подобное своими глазами, вблизи, каждый день, то становиться сложно удивиться чему-то еще.
   Немного придя в себя, прачка более трезво взглянула на происходящее. Мало ли чего в мире бывает, а судя по теням - без темной магии не обошлось. Проклял колдун бедняжку, наслал на него чары, и теперь они его в могилу сводят потихоньку. Зато от такого не подхватишь ничего. На то они и чары, что не заразные.
   Поднабравшись смелости, она снова заглянула под балдахин, чтобы как следует разглядеть паренька. Прачку заинтересовали ожоги у него на лице. Она наклонилась поближе, стараясь не задевать клубящуюся тьму, и нежно прикоснулась к грубой корке. Наощупь она оказалась упругой, как дубленая кожа, и горячей. У парня действительно был нешуточный жар.
   Девушка прислонила ладонь к щеке гостя, потом ко лбу, представляя каким было это лицо до увечий. Затем она аккуратно дотронулась до кожи у края глазницы. Любопытство тянуло ее палец дальше, внутрь розовой впадины, узнать каково это, пощупать обратную сторону глаза, даже если самого глаза уже давно нет. И она поддалась этому порыву. Девичий пальчик как бы нехотя скользнул в розовую ямку, но вместо мягкой поверхности кожи почувствовал нечто совершенно иное. В руку прачки будто ударила молния. Волна жара пронеслась вдоль костей девушки, от кончика ногтя и до самого мозга. В глазах моментально потемнело, а в голове ярким огнем вспыхнуло видение настолько четкое, что затмило собой весь остальной мир. Это видение было не ее, а больного гостя, лежащего на кровати.
  

***

   Бак держал в руках маленький огарок свечи. Его тусклый огонек едва светил, и этого света хватало, чтобы видеть не дальше, чем на вытянутую руку вперед. Коридоры Зарцана, витиеватые, то и дело раздваивающиеся, и уходящие в неожиданные тупики, казалось, дразнили парня, издевались над ним. Черному лабиринту со скользкими полами не было конца, а шаги все приближались.
   Бак бежал настолько быстро, насколько позволял гладкий мрамор. Он бежал не оглядываясь назад, ведь там, в темноте крылось нечто зловещее. Нечто, уверенно шагающее за ним по пятам. Куда бы он не свернул и как быстро бы он не бежал, шаги за спиной с каждой секундой становились все громче и отчетливее. Они ускорялись и приближались, наступали ему на пятки, подгоняя и заставляя сердце биться чаще.
   Бессмысленная погоня в кромешной тьме. Погоня хищника за добычей, правды за ложью, ужаса за рассудком.
   Баку было страшно оборачиваться. Он всем телом ощущал, как преследователь дышит ему в спину, что он вот-вот протянет руку и схватит его холодными пальцами за шею, будет давить и не отпустит, пока не услышит долгожданного хруста.
   Фермерский отпрыск прибавил ходу. Он выжал из себя последние силы, дошел до предела возможностей, но завернув за очередной угол бесконечного Зарцанского лабиринта уперся в глухую стену. Тупик.
   Огарок свечи выпал из ослабевших пальцев, ударился о мрамор и потух. Больше некуда бежать, негде прятаться. Остается только ждать. Ждать, когда шаги настигнут его и заберут с собой в страну вечной тьмы.
   Но ты уже во тьме, разве не видишь? Последний огонь погас. Так чего же тебе теперь бояться? Повернись и посмотри, от чего ты бежишь так долго.
   Бак развернулся на месте и увидел своего преследователя. Это была его мать в развевающемся белом платье. Она тянула к нему свои руки, и не для того, чтобы схватить, но чтобы обнять. В этом жесте не было злости или ненависти, лишь материнская любовь и забота. И Бак шагнул к ней, в слепой вере, что это действительно она, что это ее зеленые глаза смотрят на него из полумрака.
   Прикосновение матери было подобно дуновению прохладного ветра в знойный летний день. Оно на мгновение облегчило боль и заполнило пустоту.
   -- Извини, -- прошептал Бак на ухо матери.
   -- За что? -- она слегка отстранилась и с удивлением посмотрела на сына.
   -- За то, что не смог спасти тебя.
   Ала нежно улыбнулась и приложила свою теплую ладонь к его щеке.
   -- Глупенький. Ты такой глупенький... Ничего страшного. Ты не мог меня спасти, сынок. Ты и себя не можешь спасти. Смерть у нас в крови.
   -- В крови... -- будто эхо, повторил за ней Бак.
   -- Но тебе не стоит ее боятся. Лучшей бойся его...
   -- Кого?
   -- Бойся и беги, -- Ала пропустила вопрос мимо ушей. -- Вскоре Великие Хребты падут, и никто не в силах будет остановить ЕГО, -- это слово подобно взрыву раздалось у парня в голове. -- Мертвые восстанут, чтобы нести слово ЕГО. И слово это - месть. Месть всему живому за его пороки.
   -- О ком ты говоришь? -- взволнованно спросил Бак. -- Кто он?
   И в этот раз мать не ответила. Остановившись на полуслове, она замерла, будто в один миг превратилась в восковую статую. Вдруг ее теплая и заботливая улыбка в одночасье потеряла весь свой блеск, преобразилась в зловещий оскал, который с каждой секундой становился все шире и шире.
   -- Кто он? -- снова повторил Бак. -- Кто он? Кто? Скажи, кто ОН?!
   Лицо Алы исказилось, дрогнуло отражением на воде и растаяло, а его место заняло другое, исполненное злобы и ненависти. Лицо сержанта священного похода. Лицо Орнста.
   -- Я! -- выкрикнуло оно, затем разинуло пасть и стало кашлять, грубо, гортанно и булькающе. С каждым омерзительным звуком из его пасти вырывалось густое облако пыли, постепенно заполнившей все вокруг. Пыль поглощала Бака. Она растворяла его в себе, засасывая зыбучими песками все глубже и глубже в небытие.
  

***

   На этот раз прачка не успела сообразить и закричала вслух. Когда видение рассеялось, она невольно отшатнулась от кровати и осела на мраморный пол. Его прохлада, проникавшая через грубую ткань юбки, бодрила, но этого было слишком мало. Теперь для нее всего будет слишком мало. Образ зловещего лица в темноте полностью занял мысли девушки, и она точно знала, что сегодня ночью ей будут сниться кошмары. Новые кошмары, в которых больше не будет язв и волдырей. Только темнота и мираж жуткого оскала, поджидающий ее где-то там, в глубине.
   Решив более не испытывать судьбу, прачка, подобрав подол юбки, выбежала из гостевых покоев Зарцанского замка. Пускай молодой и симпатичный слуга теперь не будет обращать на нее внимания, но она ни за что не вернется туда, к теням под балдахином. Пускай ее оставят без ужина и даже без завтрака, но она не станет мыть и ухаживать за слепым гостем с лицом запеченной картошки. Пусть лучше ее изобьют розгами, но она не станет смотреть в темноту, ведь там ее ждет ОН. Ждет и смеется.
  

***

   Зал собраний был отдраен до блеска. Придворные постарались на славу и сейчас было невозможно сказать, что всего каких-то пару часов назад здесь царил полнейший хаос. Каменный стол снова приобрел свой естественный цвет, посуда убрана, а от вина на полу не осталось даже малейших разводов.
   -- Ну как? -- портной заискивающе выхаживал вокруг гильдмейстера. -- Учтите, это лучшее, что оставалось в моих запасах, но далеко не самое хорошее, что я могу сделать. Было бы у меня больше времени, я бы...
   -- По-моему, неплохо, -- Гартак отодвинул портного в сторону, чтобы лучше разглядеть Теллана. Рыцарь стоял у окна и смотрелся в зеркало. На нем, вместо уже приевшегося за время похода поддоспешника красовалась вычурная кожанная куртка, очень похожая на ту, которую носит на себе Гартак. По всей видимости в землях гильдий, или же конкретно в Зарцане, такие кожанные куртки - признак принадлежности к обеспеченной прослойке общества. Возможно даже знати. -- А ты что скажешь?
   -- Увы, в здешней моде я не разбираюсь, -- честно ответил Теллан. -- Если уважаемый гильдмастер скажет, что это красиво - я без возражений приму его слова как истину.
   -- И что же скажет гильдмейстер? -- не унимался портной. Видимо для него одобрение правителя Зарцана очень много значило.
   -- А что он может сказать? -- буркнул Гартак еще раз взглянув на наряд. -- Хорошая вещь. Носить не переносить. В огне не горит, на работе не рвется...
   Не удержавшись, портной радостно захлопал в ладоши.
   -- Это замечательно! Просто прекрасно! Тогда позвольте мне еще раз на всякий случай снять мерки, и я удалюсь в мастерскую. Поверьте, из этой посредственности я сотворю настоящее произведение искусства.
   -- Потом сотворишь. Нам в полдень с людьми говорить. Пускай пока так походит.
   -- Так? -- с искренним удивлением переспросил портной. -- Но ведь это черновая работа.
   -- Ну что ж поделать? -- Гартак развел руками. -- Тем более, кроме тебя этого никто не знает, а со стороны все выглядит вполне законченным. Думаю, наш принц немного потерпит. Правильно я говорю?
   -- Если того велит гильдмастер... -- Теллан безразлично пожал плечами, продолжая разглядывать себя в зеркало.
   -- Стало быть велит, -- он показал портному на дверь. -- И по пути передай слуге, чтоб притащил из оружейной меч, да по быстрее.
   Сдерживая поток возражений по поводу неготовности куртки, портной поклонился, сгреб в охапку нитки с мелком, и удалился.
   -- Позвольте полюбопытствовать, -- осторожно начал Теллан, -- зачем многоуважаемому гильдмастеру понадобился меч?
   Он по-прежнему не до конца верил в то, что Гартак принимает его в серьез, а после того, как тот попросил принести оружие, подозрения только усилились.
   -- Узнаешь, -- Гартак подошел к окну и, изображая невозмутимость, принялся разглядывать ласточкино гнездо под крышей одной из башен.
   Сердце Теллана забилось чаще. "Неужели я допустил ошибку? -- мысли судорожно метались в голове. -- Неужели я ненароком, даже сам того не заметив, ляпнул какую-то глупость, разозлившую его, разрушившую то малое доверие, которое я так тщательно зарабатывал? Неужто так и окончится моя жизнь, на холодном мраморном полу в луже собственной крови?"
   Время тянулось мучительно долго. Гартак сохранял загадочное молчание, продолжая неотрывно смотреть в окно, и лишь изредка хмыкая, чтобы прочистить горло. Теллан же постепенно терял самообладание. Его ладонь вспотела от волнения, а сердце с каждой минутой опускалось все ниже и ниже.
   Наконец, дверь в зал собраний распахнулась и на пороге показался молодой слуга.
   -- Помнится мне, -- с легкой ноткой раздражения протянул Гартак, отворачиваясь от окна, -- что оружейная еще вчера была гораздо ближе.
   Сообразив, что гильдмейстер недоволен скоростью выполнения его поручения, слуга ускорился. Почти переходя на бег, он подошел к столу и протянул оружие Гартаку.
   -- Дай сюда, -- тот буквально вырвал меч из рук паренька. Оружие было совершенно обычным, ничем не примечательным, и этот факт явно расстроил гильдмейстера. -- А получше не нашлось?
   -- Прошу простить, господин, -- извинился слуга. Еще он хотел добавить, что было велено принести меч, и он его принес, а о том, что это должен быть хороший меч никто его уведомить не соизволил, но не стал. Его отец, до того, как умереть от Хвори, тоже прислуживал в Зарцане -- можно сказать, это их семейное ремесло -- и научил его одной очень полезной житейской мудрости. Чем больше ты держишь язык за зубами, тем меньше у тебя будет проблем. В замках это правило работало вдвойне.
   Гартак вытащил меч из ножен, пару раз взмахнул им, словно проверяя, не слетит ли лезвие с ручки, затем сделал резкий выпад и хлопнул им плашмя парнишку по плечу. Однорукий рыцарь и слуга одновременно вздрогнули.
   -- Ладно, учитывая обстоятельства, сойдет и такой. А теперь проваливай, и в следующий раз будь дальновиднее.
   -- Разумеется, -- тактично ответил слуга. Зал собраний он покинул еще быстрее, чем вошел в него.
   -- Ну что ж, наверное, не будем томить и приступим. Время не ждет, -- Гартак повернулся, и занеся меч, двинулся к Теллану.
   Рыцарь остолбенел. Нервно сглотнув, он выдавил из себя вежливую улыбку.
   -- Приступим к чему?
   Он не мог понять, то ли гильдмастер действительно был взбешен настолько, что собирался измазать руки в крови, то ли это такая странная Зарцанская шутка - еще один, непонятный ему местный обычай, наподобие фасона элитных одежд.
   И пока однорукий принц судорожно пытался сообразить, в чем же он оказался неправ, Гартак подошел к нему на расстояние вытянутой руки и резко опустил меч. От неожиданности Теллан зажмурился, рассчитывая, что лезвие воткнется ему прямо в макушку, но этого не произошло. Оно остановилось в паре пальцев от волос принца, а затем плавно коснулось их.
   -- Все, -- самодовольно ухмыльнулся Гартак, -- теперь ты официально Зарцанский советник по делам осад. На!
   Он перевернул меч и протянул его рукоятью Теллану. Тот все еще не до конца осознав произошедшее принял оружие.
   -- Спасибо? -- от растерянности новоиспеченный советник не знал как реагировать, а потому интонация вышла вовсе не благодарственная, но вопросительная. Сильно быстро в его голове произошла смена настроений от обреченного отчаяния, до радости достижению.
   -- Только ты с благодарностями не торопись, -- саркастично добавил Гартак. -- Звание у тебя хоть теперь и есть, но оно в пору твоей куртке - черновое. Чуть что не так - мигом обратно в проходимца превратишься. Я понятно изъясняюсь?
   -- Понятнее некуда, -- кивнул Теллан, принимая от гильдмейстера ножны, и вкладывая в них меч. -- Можете не сомневаться, Зарцан теперь мне как родной дом, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы пламя костров священного похода не коснулось его.
   -- Поэтично... -- Гартак еще раз осмотрел принца с ног до головы, будто оценивая корову на базаре перед покупкой. В новой шикарной (хоть и черновой) куртке да с клинком на поясе, он более не походил на калеку с большой дороги. Теперь словам этого человека мог поверить не только отчаявшийся гильдмейстер, но и его народ. -- Поэтично и мудрено. Как раз то, что нам нужно. Главное, чтобы старшины раньше времени панику не развели, а там как ни будь переживем.
  

***

   Внимание Ады привлекли крики и ругань, которые обычно редко можно услышать в подобного рода вымирающих городах, да еще и средь бела дня. Ее врожденное любопытство потянуло девушку туда, откуда они доносились. Она свернула с главной улицы Зарцана и зашла во двор двухэтажного дома с вывеской, болтавшейся над дверьми. На вывеске весьма недурно были изображены две кружки пива, бьющиеся друг о друга.
   -- Ах ты гадина проклятая!
   Распашные двери корчмы громко хлопнули, через них на улицу вывалился пьяный мужик лет сорока и по инерции пролетев еще пару-тройку локтей, упал, при этом довольно сильно приложившись головой о лавку.
   -- Ай, бл...аэ -- его язык еле ворочался во рту, превращая каждое слово в неразборчивое месиво. -- Ну ты ... ч-его? Боль...он же...
   Вслед за пьяницей из корчмы вышла женщина. Ее лицо было налито кровью от гнева, а в глазах пылал огонь.
   -- Чего разлегся, скотина? А ну встал быстро! -- она схватила мужика за рукав рубахи и потянула так сильно, что даже с другой стороны двора Ада расслышала треск рвущейся ткани. -- Встал, кому говорят!
   Женщина тягала бедолагу по земле из стороны в сторону, а тот был даже не в силах смотреть прямо перед собой, не говоря уже о прямохождении. Но ей, судя по всему, было плевать. Она во что бы то ни стало собиралась его поднять, и никто не мог ей в этом помешать, даже здравый смысл.
   Аделаиде была знакома подобная картина. По долгу службы, а если точнее, по заданиям старикана, ей частенько приходилось наведываться в различного рода питейные заведения в поисках информации. Каких она только не повидала на своем веку. Элитные, крестьянские, новые, старые, обычные и с выдумкой. Но каждый раз нужную информацию она получала именно там, в кабаке. И каждый раз находился вот такой вот пьянчуга, посередь бела дня, сидящий вдрабадан, и залезающий в долги, за которым приходит его злющая женушка, чтобы выбить из него последние мозги. Ну или забрать муженька домой, а уж там, наедине, выбить мозги. Почему так выходит, Аде никак не удавалось понять. То ли это от счастья семейного мужики до беспамятства брагу хлещут, то ли от невыносимости быта.
   Стараясь быть незаметной, Аделаида, подошла немного поближе, чтобы как следует рассмотреть и расслышать происходящее.
   -- Что ж ты меня перед всем городом позоришь, а? -- жена пьянчуги распалялась все сильнее. -- Ни стыда у тебя, ни совести!
   Она отпустила его рукав и звонко шлепнула ладошкой по щеке.
   -- Ай! -- пьяница перекатился на живот, закрыв голову руками.
   -- Ты думаешь, я на тебя управы не найду? Да?! Найду, еще как найду! Скотина ты эдакая... -- она еще раз шлепнула его, но теперь по спине. -- Думаешь, что раз стража тебя не трогает, то все можно?
   Эта фраза насторожила Аделаиду.
   -- Ну ничего, вот домой придем, я тебе по полной устрою. Узнаешь у меня, как добро мое пропивать.
   -- Не подйу, -- промямлил пьяница в ответ. -- Не подуй... Не пойду... Во! Не пойду домой.
   -- Еще как пойдешь. Как миленький у меня пойдешь. Побежишь!
   Она подхватила его под руки и попыталась поднять, но он обмяк, словно пустой мешок.
   -- Не пойду! Ты заля... злая.
   -- Ах злая?! Это я еще добрая! -- бросив тщетные попытки поставить мужа на ноги, женщина выпрямилась, вытерла рукавом лоб, и со всего размаху пнула пьяницу под зад. -- Боги свидетели, ты меня еще злой не видел.
   Мужик схватился за ягодицу и заскулил, потом перевернулся на спину и показал жене неприличный жест.
   -- Изыди ведьма! И богов своих ненасостоящих с собой забери.
   -- Ты опять за свое? -- женщина разочарованно развела руками. -- Ох, говорила мне мамка, что за батурда замуж идти себе дороже... Сразу видно, на детях великих людей боги шутки шутят. Тьфу!
   Она плюнула на землю рядом с мужем.
   -- В последний раз спрашиваю, домой пойдешь?
   -- С ведьмой-то? Нивжизь... -- он замер на секунду, то ли собираясь с мыслями, то ли сдерживая рвотный позыв, а после вяло икнул. -- Попу... попо мну... попомни мои солва, стерва, я первый боршу плаку... палку в костер, на котором тебя сожгут.
   Подобное заявление не произвело на женщину никакого впечатления. По всей видимости, она уже не в первый раз его слышала. Зато Аделаида теперь всецело обратила свое внимание на пьяного мужика. Могло ли быть так, что человек, за которым она пришла в город, и есть тот самый пьянчуга? Как удачно должны были встать звезды, что именно в ту минуту, когда она подошла к таверне, он из нее выпал? Это и предстояло выяснить.
   -- Ох уж эти мужья, да? -- Ада напрягла голосовые связки, чтобы ее голос звучал чуть выше и естественнее, чем обычно, -- Не пьют, так по бабам шастают.
   -- Что есть, того не отнять, -- без особого энтузиазма ответила женщина.
   -- Вы уж меня простите, что я так вмешиваюсь, просто не могу пройти мимо такой беды. Мой мужичок тоже любил горло промочить, -- она выдумывала на ходу, -- так заливался... все село ходуном. Думала, так и помрет в кабаке с чаркой в руке. А потом я его к ворожее одной сводила. Та ему на ушко чего-то нашептала чего-то такого, что он после этого больше ни капли в рот не взял. Как обрубило.
   -- Ой, нет, с моим так не выйдет. У него от одного упоминания ворожей аж пена изо рта.
   Будто в подтверждение ее слов, пьяница пробормотал что-то невнятное, при этом неловко размахивая кулаками. К слову, угрожающим он при этом совсем не выглядел, хоть и пытался.
   -- Пена? -- изо всех сил стараясь не выходить из неприятной ей роли сельской простушки, переспросила Аделаида.
   -- Ну не буквально. Это я так, для красного словца. Но всякие магические дела он до жути не любит. Просто на дух не переносит.
   -- А вы не пробовали его убедить, попросить родственников уговорить его?
   -- Да все я уже пробовала. Никакого толку. Как ему тот бродячий шарлатан голову верой своей новой заморочил, так все и началось. Как подменили мужика. Стал злобный, завистливый. Говорит, мол, бог его специально Хворь на город наслал, чтобы забрать на небо всех хороших людей, а его забыл по ошибке. Ляпнет же такое, -- она еще раз пнула мужа под зад.
   -- Это что ж за бог такой странный?
   -- Создателем зовется. Все уши мне он им прожужжал, зараза.
   -- А дом твой муж случаем не поджигал? -- голос Ады не выдержал и спустился на привычный бас.
   Женщина удивленно обернулась и, кажется, впервые осознала, с кем разговаривает. Изодранный, похожий на половую тряпку сарафан, солдатские штаны, подвязанные на коленях кожаными ремешками, босые ноги - вовсе не похоже на сельскую простушку. Внешний вид Аделаиды был чем-то противоположенным образу, созданному манерой речи и тембром голоса.
   -- Погоди, а ты кто такая? Не из местных, это уж точно.
   -- Так жег муж дом или нет? -- продолжала гнуть свою линию Ада.
   -- Как ты вообще в город попала? Ворота же закрыты, и стража приставлена. Тебя кто пустил?
   -- Никто меня не пускал, я сама хожу где хочу. А если ты сейчас же не ответишь, поджигал твой алкаш дом или нет, я тебе нос сломаю.
   Голос Ады был спокоен, но женщине это впечатление показалось обманчивым. Вряд ли человек подобной внешности стал бы шутить на тему рукоприкладства. Она немного остепенилась и сбавила обороты.
   -- Слушайте, мне и без этого проблем хватает. Если этот дурак чем-то вам насолил, вы уж не обессудьте. У него с головой не все в порядке. Он и про себя-то подумать не может, -- в доказательство своих слов она показала на валявшегося в грязи пьянчугу, -- а уж про других и подавно.
   -- Дом жег? -- процедила сквозь зубы Аделаида. Ее терпение заканчивалось, а вместе с ним и время. По-хорошему ей сейчас надо было разбираться с более важными делами. Например, с армией религиозных фанатиков, шагающей по Западному берегу, или же с наотрез отказывающимся умирать Отцом. Но нет, приходиться сюсюкаться с какой-то сердобольной женушкой, покрывающей непутевого муженька.
   -- Да! -- выпалила женщина с неким вызовом. -- Жег дом, жег. И что? Он полоумный, он не понимает...
   -- Все он понимает, -- огрызнулась Ада. -- Ты думаешь, ему на тебя не плевать? Думаешь, ему хоть на что-то кроме бутылки не плевать? Да он при первой же возможности тебя за пол чарки продаст. И Создатель ему нужен, чтобы говном последним себя не чувствовать. А теперь посторонись, мне нужно с ним с глазу на глаз потолковать.
   Женщина не сдвинулась с места.
   -- Отойди, говорю. Или носа не жалко? Я ж не побрезгую, двину. Мне что баба, что мужик - все одно.
   -- Носа жалко. Но его еще жальче, -- она мельком взглянула на мужа и в ее глазах мелькнула некая смесь печали с нежностью. -- Он хоть и дурак, но родной. Люблю я его, окаянного.
   -- Ну и дура.
   Аделаида не особо размахиваясь ударила женщину прямо в переносицу. "Защитница" слабоумных тут же потеряла равновесие, но не от силы удара, а, скорее, от неожиданности, и грохнулась на землю.
   -- И орать не вздумай. Не то еще раз двину, -- она подхватила пьяницу под руки и рывком поставила его не ноги. -- Кстати, ты мне потом еще спасибо скажешь, когда в старости вспомнишь, за какую мразь заступалась. Выйдешь замуж за нормального мужика, детей нарожаешь, а когда внукам о былой молодости рассказывать начнешь, не забудь упомянуть добрую тетеньку, которая тебя от сумасбродного алкаша спасла. Ну а ты, вонючка, -- обратилась Ада к пьянице, -- скоро со своим Создателем встретишься. Тут не далеко. Пойдем, покажу.
  

***

   Городская площадь выглядела довольно скромно. Теллан вспомнил двор своего замка в Анрии и огорчился. "Это даже не площадь, -- подумалось ему, -- а незастроенный пустырь с ратушею." Отчасти он был прав. Зарцан сам по себе не мог соревноваться в роскоши с жилищем Анрийского короля, ведь это была далеко не столица могучего государства, да и не самый крупный город гильдиских земель, если уж на то пошло.
   Гартак заметил выражение лица рыцаря и толкнул его локтем в ребро.
   -- Что, принц, не нравится? -- к полудню здоровье гильдмейстера пришло в норму, и к нему вернулась былая напористость опытного каменщика.
   -- О, нет, -- встрепенулся Теллан и натянул на себя дежурную ухмылку, -- что вы! Просто немного задумался.
   -- Ну-ну... -- Гартак повернулся к горстке людей, собравшихся на "пустыре", и неловко переступил с ноги на ногу. Слуга выполнил свою часть работы, старшины всех окрестных поселков явились по указу уважаемого гильдмейстера и скромно ожидали, пока им объяснят причину таких срочных сборов. Гильдмейстер же в свою очередь не имел большого опыта в проведении публичных собраний. Он не знал, как и с чего начать речь, а взгляды старшин и зевак, коих все прибывало и прибывало, будто придавили его к деревянному помосту. Гартак растерялся. В который раз он вспомнил, сколько претендентов отделяло его от звания гильмейстера, и как быстро Хворь проредила эту очередь.
   Теллан же напротив не смутился такого количества слушателей, а даже наоборот, слега повеселел. Казалось, эти люди только своим присутствием давали ему некую энергию.
   -- Ваше слово, -- шепнул он застывшему Гартаку, но тот продолжал молчать. Лишь бегающие туда-сюда перепуганные глаза выдавали в нем живого человека.
   Теллан понял, в чем дело и решил взять инициативу в свои руки. Вернее, в одну руку. Тем более, именно для такого рода ситуации он здесь и находился. Развернувшись, он встал между Гартаком и перешептывавшейся толпой.
   -- Посмотрите на меня, гильдмастер, и скажите, каким словом вы бы описали свои отношения с подчиненными. Ну или какими бы вы хотели их видеть?
   -- Что? -- промямлил Гартак.
   -- Всего одно слово, гильдмастер.
   Он на мгновение задумался и ответил: -- Честность.
   -- Хорошо, -- кивнул Теллан и снова повернулся к толпе. Старосты по-прежнему стояли в молчаливом ожидании, а вот зеваки позади уже активно о чем-то шушукались между собой. Рыцарь сделал короткий, но красноречивый взмах культей, приказывая присутствующим замолчать. Толпа послушно затихла.
   -- Жители Зарцана, -- начал он громко и четко выговаривая слова, -- послушайте, что я вам сейчас скажу. К великому сожалению, на город надвигается война.
   Словно холодный осенний ветер, по толпе прокатилась волна вздохов.
   -- Да, вы не ослышались. Война. Иноверцы из северных земель собрали большую армию. Они объявили себя священным походом - силой, что объединит под знаменем своим все королевства воедино. Они движутся вдоль Западного Берега на юг, насаждая свою веру в единого бога. Противящихся же, и тех, кто промышляет магическим ремеслом, они сжигают на кострах во славу единого бога. Эти люди не знают пощады, и убежденность в том, что истина на их стороне, делает их опасным противником, которого не стоит недооценивать.
   Старшины деревень начали возбужденно переговариваться, а один особо смелый спросил напрямую: -- А от нас-то им чего нужно?
   -- Золото и новобранцы, -- не задумываясь ответил Теллан. -- Им нужны ваши богатства и жизни, чтобы поддерживать поход в своей экспансии, -- про казни магов он упоминать намеренно не стал. Простому люду нужна простая мотивация. -- Посему, премного уважаемый гильдмастер Гартак вынес тяжелое решение. Город не откроет своих ворот врагу. Зарцан требуется подготовить к осаде. В течение последующих трех дней, старшины деревень должны организовать переправку запасов продовольствия в городские склады. Ни одна крупица муки, ни одно кукурузное зернышко не должно достаться захватчику. Крестьяне же, обязуются явиться к начальнику стражи для последующего определения в силы самообороны, и ускоренного обучения военному делу.
   Теллан решил закончить свою речь ободрительными словами. Он не раз видел, как Отец поджигал перед боем в глазах рыцарей-братьев огоньки энтузиазма, и собирался повторить этот трюк.
   -- Запомните, и передайте всем, кого встретите, что они вольны не брать в руки оружие. Таким людям не будет наказания, -- он сделал короткую паузу, -- но и места за стенами тоже. Враг, наступающий с севера, силен? Да. Его войско многочисленно? Да! Но нужна ли армия, чтобы взять город, населенный трусами? Нет! Поэтому, вы должны сплотиться, стать друг за друга горой. Зарцан - город храбрецов, город людей, покоривших камень, и его белоснежные стены не падут, если вы этого не позволите. Во всем мире не хватит мечей, чтобы одолеть нас, и пусть мне лично придется перерезать глотки всем иноверцам, осмелившимся пойти на Зарцан войной, но он не падет. Слышите меня? Зарцан не падет!
   Трюк сработал. Толпа разразилась одобрительными выкриками, а по виду старейшин можно было уверенно сказать, что даже эти умудренные возрастом старики готовы прямо сейчас ринуться в бой.
   -- Так почему бы тебе не начать с него? -- вдруг послышался басовитый голос где-то из задних рядов.
   Толпа расступилась и Теллан увидел Аделаиду, державшую за шиворот какого-то пьянчугу. Она была явно чем-то недовольна.
   Ада буквально протащила еле стоящего на ногах человека по образовавшемуся живому коридору, и выкатила бедолагу на помост. Пьяница особо не протестовал, только промычал что-то нечленораздельное и вяло взмахнул руками, в тщетной попытке перевернуться на спину.
   -- Кто это? -- не смотря на внешнее спокойствие, Теллану стало не по себе. В глубине души он надеялся больше не увидеть эту сумасбродную мужиковатую бабу.
   -- Местный поджигатель, -- Ада не напрягаясь запрыгнула на помост. -- Скажи им! -- она хлестко пнула пьяницу в бок.
   -- Дык это же Фарик! -- Гартак вышел из ступора и озадаченно почесал затылок, -- Я совсем забыл про него...
   -- Забыл про него? -- Теллану совсем не нравилось вмешательство Ады. Она могла подорвать его авторитет перед гильдмейстером.
   -- Да, забыл. Слишком много дел было. Замотался. А потом ты объявился со своими походами, осадами и пьянками.
   -- Так ты скажешь, кто он, или мне самой? -- в привычной нетерпеливой манере встряла Ада.
   Недоумевающая толпа замерла в ожидании.
   -- Фарик один из них, -- с трудом выдавил из себя Гартак. Он до последнего надеялся замять то неприятное дельце с поджогом, но видимо не судьба. -- Он предал наших богов и обратился в веру северян.
   -- А еще он любит поджигать дома, -- добавила Аделаида. -- Так что вперед, -- она кивнула Теллану, -- начинай резать глотку.
   По толпе снова прокатилась волна перешептываний. Люди начинали нервничать и рыцарю это не нравилось. Непредсказуемая Ада своей выходкой могла испортить все, а этого допустить было никак нельзя. Слишком многое стоит на кону.
   -- И начну! -- продекламировал он. -- Если многоуважаемый гильдмастер Гартак говорит, что этот человек принял веру врага, то у меня нет причин сомневаться в этом. Если... -- он запнулся, вспоминая имя, -- ...Фарик отверг богов, которых почитали его предки, в угоду тому, в честь кого людей сжигают на кострах, значит так тому и быть. В городе храбрецов нет места трусам, трусам и предателям. Ибо всего один предатель внутри городских стен стоит больше целой армии снаружи.
   Теллан натренированным движением выхватил меч из ножен и занес его над ничего не понимающим пьяницей. Толпа охнула и тут же затихла. Люди ждали финала.
   -- Если встретишься с Создателем, -- рыцарь говорил тихо, чтобы только те, кто находился на помосте могли расслышать его, -- передай, что я непременно буду.
   Он сделал привычный взмах, и лезвие меча вонзилось в шею Фарика. С первого раза отрубить голову не удалось, слишком неудачный угол удара, да и оружие не лучшего качества, но пьянчуге хватило и этого. Жизнь покинула его тело, оно моментально обмякло и скатилось с помоста.
   Убивать беззащитного человека средь бела дня, да еще и прилюдно было слишком рискованно. Никогда не знаешь, как могут отреагировать на подобные проявления власти испуганные крестьяне, но сегодня Теллану везло. Как только тело Фарика, с болтающейся на маленьком кусочке кожи головой, коснулось земли, толпа разразилась одобрительными криками и улюлюканьем.
   Уроки ораторского искусства не прошли даром. Каким-то непостижимым образом однорукому рыцарю удалось расположить к себе сборище крестьян, и, несмотря на то, что эти люди видели его впервые, они готовы были пойти за ним до конца.
  

***

   -- Какого хрена ты тут устроила? -- Теллан был зол. Жилы на его шее вздулись, а глаза неотрывно сверлили Аделаиду.
   Крестьяне, подгоняемые образовавшимися делами, спешно покидали городскую площадь, и у троицы на помосте было время, чтобы поговорить.
   -- Его же никто религию менять не заставлял? -- невозмутимо ответила Ада, -- Значит в сущности он сам подписал себе смертный приговор. Выход, что я устроила самоубийство. Все как уговорено.
   -- Да что ты такое несешь?! Какое самоубийство? У нас осада на носу, а ты могла напугать этих бедных людей и лишить их присутствия духа. Тебе вообще знакомо такое слово, как мораль армии? А?!
   -- Послушай ты, жопа с ручкой. Уж про мораль я знаю побольше твоего. И с какой стати я вообще должна перед тобой отчитываться? У тебя было простое задание, проще некуда. Оставайся с рыбаком и следи за Баком. Ты за пацана головой в ответе, помнишь? И что я вижу? Не прошло и дня, как ты тут силы сопротивления организовываешь. А Бака рядом нет, -- она схватила его за воротник, и притянула к себе с такой силой, что кожа черновой куртки заскрипела. -- Где пацан?
   -- В замке он, -- прохрипел Теллан. Воротник сдавил ему горло и мешал дышать. -- За ним сиделка приглядывает.
   -- Сиделка? Нахрена ему сиделка?
   -- Теллан, -- вмешался в разговор гильдмейстер, -- кто эта женщина?
   -- Нахрена ему сиделка? -- повторила Аделаида еще настойчивее.
   -- Он совсем плох, -- лицо рыцаря из красного плавно становилось синим. -- Кашляет почти не переставая.
   -- Ну ты и мудак, -- она оттолкнула Теллана, и тот тут же принялся растирать шею.
   -- А что я сделаю? Я не врачеватель, -- он покосился на Гартака в поиске одобрения, ведь это были именно его слова. -- Тем более, юнец меня сам надоумил в город пойти. Организация обороны - его идея.
   -- Вот я понять не могу, то ли ты слишком тупой, то ли шибко умный. Башкой своей корявой сообразить не мог, что у пацана шило в заднице, а все его идеи - чушь подростковая? И ты этого оболтуса себе в помощники взял? -- последний вопрос был адресован гильдмейстеру.
   Гартак в ответ только буркнул что-то нечленораздельное, а затем еще раз повторил: -- Теллан, кто эта женщина?
   -- В знакомстве нет надобности. У меня в вашем гадюшнике больше нет дел. Я забираю пацана с собой, а ты, герой к верху дырой, -- она снова говорила Теллану, -- остаешься здесь. В Мерцающий Пик людей, не держащих свое слово, не берут.
   -- Не очень-то и хотелось, -- фыркнул рыцарь, но Ада уже спрыгнув с помоста направлялась в сторону замка.
   -- И все же, -- Гартак не сводил взгляда с отдаляющейся женской фигуры, -- Теллан, кто эта женщина?
   -- Да так... -- отмахнулся принц, -- Не обращайте внимания, гильдмастер.
   Но гильдмейстер не мог не обращать внимания. Несмотря на аномально низкий голос и хамскую манеру речи, незнакомка запал ему в душу и теперь он был не в силах отвернуться. Его манили элегантные бедра, скрывавшиеся под грязными солдатскими штанами, а тонкие девичьи плечи, кокетливо прикрытые обрывками сарафана, терзали сердце.
   -- Огонь баба, -- подытожил Гартак, и тут же одумался. -- Стой! Она сказала, что забирает пацана? Это целителя твоего, что ли? Ее же стража не пустит.
   -- Думается мне, Аделаиде никакая стража не указ.
   Теллан подобрал с помоста, выпавший из руки меч, и вложил его в ножны, а Гартак снова бросил жадный взгляд в сторону удалявшейся девушки.
   -- Аделаида... Огонь баба.
  

***

   Отец, казалось, не знал усталости. Подобно охотничьему псу, он шел по следу Палача, все время принюхиваясь в поисках того самого запаха, особенного запаха, запаха убийцы - смеси женского пота, грязи и крови.
   От группы, которую глава кампании привел в Долину двух хребтов, осталось совсем немного. Всего шестеро солдат, два рейнджера и пара рыцарей-братьев - жалкий огрызок полноценного боевого отряда, в котором с каждым часом все сильнее росло недовольство.
   Наконец, нервы одного из непривычных к такому длительному нахождению в полу дикарских условиях солдатов не выдержали, и он решил обратиться напрямую к Отцу.
   -- Господин, -- начал он уважительно, -- люди устали. Даже если мы найдем того, за кем гонимся, без отдыха нам грош цена. Нужно немного сбавить темп.
   Отец остановился как вкопанный. Весь отряд последовал его примеру, но не от того, что знал причину, а, скорее, от страха перед главой кампании.
   -- Женщина, которую мы преследуем, -- Отец говорил спокойно и размеренно, -- крайне опасна. Мотивы ее мне не известны, но последствия действий этой женщины плачевны. Она, и подобные ей, есть причина существования священного похода. Из-за нее мертвые вернулись к жизни. И если ты, Брудлик, -- солдат невольно вздрогнул, услышав свое имя, -- считаешь, что твоя усталость важнее, что ж. Ты волен остаться в долине навсегда. Сложи оружие и уходи. В походе нет места трусам и лодырям. Только истинные храбрецы, только настоящие, самоотверженные герои способны изменить мир. А теперь, все, кто не разделяют мнение Брудлика, все у кого еще есть силы, чтобы идти, продолжать идти.
   Отец помедлил мгновение, давая понять, что это последний шанс сделать свой выбор, а потом двинулся дальше вдоль Рубицы, сохраняя прежний темп. Весь отряд, без исключения, последовал за ним.
   В действительности, главу похода больше волновал потерянный амулет, нежели геройства. Амулет служил для него неопровержимым символом власти, которой наделил его Чтец. Власти, над новым миром, который они строили вместе. А без этого символа, он чувствовал себя голым, обесчещенным. Даже у жирдяя Халь-кира, тюфяка, способного думать лишь о том, на сколько хватит награбленного в походе золота, был амулет, но не у лучшего воина на Западном берегу, не у Отца.
   К счастью совершенно обессилевшего Брудлика, всего через пару часов поисковая партия все же вынуждена была сделать привал. Лагерь решено было разбить у подножия Южного Хребта, неподалеку от большой дыры в земле, в которой с шумом водопада исчезала Рубица.
   Воссоединение семьи
  
   Западный берег в действительности берегом не был, хоть и упирался в море. Все потому, что море это сухое. Около тысячи лет тому назад один картограф-исследователь по имени Мирадилон организовал авантюрную экспедицию на запад, в пустыню, обступившую континент от северных льдов, до южного пролива. Несмотря ни на что, он хотел пересечь бескрайние пески, покорить дюны и нанести на карту весь материк. Смелый поступок увлеченного человека. С тех пор ни Мирадилона, ни членов его экспедиции больше никто не видел.
   -- Прошу извинить, -- прервал рассказ один из сотенных, -- но при чем здесь мы?
   Халь-кир оторвал свой задумчивый взгляд от карты и перевел его на группу солдат, столпившихся в его шатре.
   -- В просьбе отказано, -- он аккуратно зажал уголок карты двумя пальцами-сосисками и поднял ее. -- Картограф Мирадилон, глупый ты салдафонишка, не сгинул и этот потрепанный клочок бумаги - прямое тому доказательство. Понимаешь?
   Сотенный отрицательно мотнул головой, и сделал это зря. Ему совсем не хотелось выслушивать бредни Халь-кира, как и всем присутствующим, но теперь придется. Судя по пухлому, смуглому лицу, южанин настроился на долгий рассказ.
   -- Читай! -- Халь-кир распрямил карту и сунул под нос сотенному. -- Вслух читай!
   -- Западный берег, -- неохотно пробубнил солдат.
   -- А теперь левее.
   -- Сухое море.
   -- Сухое море и..? -- настойчиво протянул Халь-кир.
   Сотенный прищурился, вглядываясь в пожелтевшие чернила.
   -- И все.
   -- И сноска, идиот. Там есть сноска. Зачем вообще вас проповедники грамоте учат? Читай, что внизу написано, по сноске.
   Сотенный пристыжено опустил глаза, но все же выдавил из себя: -- Пустошь Мирадилона.
   -- Пустошь Мирадилона! -- подтвердил Халь-кир, швырнув карту на стол. -- Прошло уже больше тысячи лет, как картограф сгинул в песках, но его имя до сих пор знают. Предки его, ничего не добившись, затерялись в веках. Их никто не вспомнит, даже лучшие историки. Но картограф... он увековечил себя, выжег свой портрет на теле континента. Теперь понятно, при чем здесь вы?
   Солдаты молчали. Никому не хотелось еще сильнее сердить заносчивого южанина, тем более, что после исчезновения Отца в Долине Двух Хребтов, он, как первый заместитель, стал главой похода. Возможно, это было временно, но береженого Создатель бережет.
   -- Остолопы, -- Халь-кир раздраженно закатил глаза и цокнул языком. -- Вы тоже оставите след. Подобно картографу-авантюристу, вы измените облик Западного берега. Священный поход перекроит границы земель, сломит дикарские устои, разрушит старые замки и возведет на их месте новые, воздвигнет святыни, восславляющие единого бога - всевидящего и всеведущего Создателя.
   И когда ваш час покинуть этот бренный мир настанет, и вы предстанете перед ним лично, он поднимет свою творящую длань, и низвергнет вас в бездну тьмы. Потому что в небесных чертогах нет места жалким неудачникам.
   Сотенные недоумевающе смотрели на распалявшегося южанина. Его коричневые щеки при каждом выкрике подрагивали и колыхались, а пузо под одеждами вздымалось, подобно кузнечным мехам.
   -- Какого будет Создателю узнать, что его прославленное войско, очищающим огнем, идущее вдоль Западного берега, вдруг, оказалось не способно одолеть каких-то вонючих бандитов с большой дороги? Дильмова дуга... Тьфу! -- он плюнул в сотенного, который не увидел сноску, тот покорно принял плевок, даже не шелохнувшись. -- Да кто бы знал, что такое эта Дильмова дуга? Мы Анрию взяли почти без потерь, а тут дуга...
   Солдаты промолчали, хотя им очень хотелось возразить. В покорении Анрии не могло быть большой гордости, ведь, по сути, и покорения-то никакого не было. Так, локальные стычки, да небольшое гражданское сопротивление. Только Анрйская твердыня медлила преклонить колени перед Создателем, и то не долго, пока не был убит прежний король. Зато сотенные могли припомнить Халь-киру замок Лагорак. Вот уж где поистине раскрылись все таланты полководцев, направлявших войска на штурм уже захваченного укрепления, на битву со своими же соратниками.
   -- Вот вы мне скажите, откуда по-вашему берутся деньги на поход? А? Правильно, -- не дожидаясь ответа, продолжил он, -- конфискуются в отчищенных от магической скверны землях. А после неудачной операции в долине... упокой Создатель душу Отца... мы отстали от графика почти на неделю. Так что, по большому счету, нам сейчас по землям гильдий вприпрыжку нестись нужно, а мы застряли на самой границе. Значит так! -- он кряхтя встал с раскладного стула и пригладил складки халата, чтобы тот идеально обтянул окружность живота. -- Приказываю, во что бы то ни стало, в самые кратчайшие сроки изничтожить бандитскую погань. Делайте что хотите, хоть лес вырубите. Мне не интересно. Единственное, что меня волнует - это успех кампании, и он на кону. Помните, вашими руками творится история, а значит все средства хороши.
   Халь-кир недовольно прищурился и, будто чихнув, напоследок гаркнул: -- За работу!
   От этого выкрика собравшиеся сотенные встрепенулись, и пришли в чувства. Собирая в кучу мысли, они стали постепенно расходится, при этом пытаясь понять, к чему были все эти рассказы про карты и Сухое море. Выводы для себя каждый делал разные, но сами не зная того, в одной мысли все сотенные сошлись - Отец умел держать речь гораздо лучше.
  

***

   Аделаида шла на восток. Она держалась тракта, но старалась не выходить на него слишком часто. Для обычных людей дорога - это быстрый и удобный способ добраться до места назначения, но у таких как Ада вся жизнь искажается родом деятельности. Корчма из питейного заведения превращается в источник информации, а дорога - в кладезь ненужных проблем.
   В замке Аделаиду никто останавливать не стал, да и особенно некому было. Приготовления к осаде оживили город, он стал похож на проснувшийся по весне муравейник, и все мало-мальски способные к работе руки были на вес золота. До девки в рванине никому попросту не было дела.
   Фермерского отпрыска Аделаида несла на спине. Соорудив из простыни нечто похожее на маленький гамак, она усадила в него бредившего Бака и, закрепив края конструкции на плечах, тащила его на себе подобно обычной заплечной сумке. Сумку же с провизией приходилось нести в руках. Большую часть времени парень был без сознания, лишь изредка кашлял и ворчал что-то неразборчивое.
   По мере продвижения на восток погода закономерно портилась. Серые, тяжелые тучи затягивали небо, погружая мир в сумерки, а деревья на обочине дороги встречались все реже. Это могло значить только одно - через пару дней пути Западный берег останется позади.
   Аделаиде подобные путешествия были не в новинку. Ей и раньше приходилось ходить так далеко, и даже дальше, но в данном случае ее смущали две вещи. Во-первых, без хорошей обуви идти было совсем не весело. Острые камни, скрывавшиеся в густой траве, больно резали ступни. Беря во внимание, что на Аде все заживает как на собаке, эту неприятность можно было пережить, но удовольствия от ходьбы она явно не получала. И во-вторых, ей очень не нравилось то, что дерево остановилось так далеко в болотах. Обычно оно всегда мельтешит где-то вдоль Западного берега, иногда уходя в Сухое море, наверное, раз в пару лет, не чаще. А сейчас болота... Что-то здесь нечисто. Древние вещи просто так не меняют своих привычек.
   Когда первый день долгого пути на восток подошел к концу, а небеса, наконец, расщедрились на скромный моросящий дождик, Аделаида ушла подальше от тракта на привал. Выбрав место для ночлега за небольшим пригорком, скрывавшим стоянку от глаз случайных прохожих, она уложила Бака на предварительно расстеленную подстилку, затем разложила содержимое сумки, чтобы прикинуть, на сколько хватит провианта. Если фермерскому отпрыску в ближайшие дни не станет легче, ей придется несладко. С другой стороны, даже если он придет в себя, толку с него будет мало. Слепой зайца не поймает, и воды набрать не сбегает.
   Ада присела над Баком, приложила ладонь к его горячему лбу и ощутила, как парень дрожит. Его лихорадило.
   -- М-да, -- подытожила Ада, почесывая затылок, -- неудачно выходит. Помирать, что ли, собрался?.. Ладно, лежи здесь, и никуда не уходи. Я пока за свежатиной сгоняю. Вяленого мяса мы еще успеем наестся, а пока лучше пользоваться подножным кормом. Если что - кричи, я рядом.
   Бак, естественно, не ответил.
   Спустя час Ада вернулась к пригорку с охапкой еще не совсем промокших веток и двумя тушками сусликов. Все добытое честным трудом пришлось бросить, как только она подошла к месту стоянки немного ближе. Издалека разглядеть было сложно, сумерки делали свое дело, но с такого расстояния никаких сомнений быть не могло - тени вернулись. Над Баком снова собиралось облако тьмы. Оно было не настолько плотным и осязаемым, как в замке, но все же было.
   Забыв про хворост и мясо, Аделаида бросилась к пареньку.
   -- А ну пошли на хер! -- она размахивала руками, разгоняя тени, словно надоедливых воробьев, норовивших склевать рассыпавшееся зерно. -- Брысь, кому говорят!
   Постепенно облако поредело и, казалось, совсем исчезло, но Ада знала, что это не так. Пока фермерский отпрыск болен, тьма будет возвращаться, и, рано или поздно, она просто не сможет ее разогнать.
   Бак снова раскашлялся. Кашель звучал скверно, и своими звуками напомнил Аделаиде о том, что было бы неплохо все же развести костер.
   По прошествии еще пары часов место стоянки преобразилось из обычного луга в некое подобие лагеря. Свет тускло горящего сырого хвороста освещал слепленное на скорую руку убежище из веток, на которые была натянута простынь. Оно было довольно простым, можно сказать, одноразовым, но большего и не требовалось.
   Укрывшись от надоедливого дождя, Ада жарила суслятину, попутно разглядывая амулет, украденный у Отца. Вещица выглядела просто, без изысков, но в то же время элегантно. У ювелира, сделавшего украшение проблем со вкусом не было, это точно. Не удивительно, что высшие чины священного похода считали за честь носить такие.
   Засунув амулет обратно в штаны, Ада порылась в сумке Бака и достала на свет странный прямоугольник из гладко отполированного металла, покрытого растрескавшимся стеклом. Еще одна древняя вещь в коллекцию старикана.
   Девушка повертела предмет в руке, слегка насторожилась и, отложив палку с насаженной на нее сусличьей тушкой в сторону, поднесла его к уху. В безделушке определенно теплилась магия. Слабый уголек древнего мира, сияющий так же ярко, как костер из мокрых веток посреди дождя.
   Ада вспомнила, каким пугливым, но бодрящимся был Бак, когда лез в подземный дом. Он боялся всего на свете, но все равно шел вперед. Даже после того, как дух выжег ему лицо, он не остановился. И все ради этой вещицы. Все ради призрачной надежды раскрыть вселенскую тайну. Старикану определенно понравится древняя штучка, но и фермерский отпрыск придется ему по душе. Они чем-то похожи друг на друга, оба прирожденные авантюристы, и оба совершенно не видят этого. Да, Бак определенно придется ему по душе.
   Утром погода немного улучшилась и через тучи проглянуло солнце. Аделаида разобрала шалаш, и снова закрепила простыней фермерского отпрыска у себя на спине. За ночь ткань, служившая крышей, промокла насквозь. Вряд ли это хорошо скажется на здоровье парнишки, но выбора особого нет. Не на руках же его нести?
   Первая половина дня прошла без происшествий. Ветра не было, солнце, хоть и слабо, но грело. Тракт повернул на юг, уходя глубже в земли гильдий. Аделаиде было с ним не по пути. Она без особых сожалений (дорогой-то она и до этого не шибко пользовалась) шагала по степи, мыча под нос походные песенки и изредка останавливаясь, чтобы поправить сползший живой груз.
   К обеду груз пришел в себя.
   -- Где я? -- прохрипел Бак.
   -- Ну привет, болезный, -- Аделаида решила не останавливаться. Сейчас пареньку все равно не стоило вставать, а время поджимало. -- Как здоровье? Еще пару дней протянешь?
   -- Где я? -- снова непонимающе спросил Бак.
   -- Где-где? На горбе! Моем... -- ей никогда не нравилось возиться с больными людьми. От одного их жалкого вида Аде становилось не по себе. Она понимала, насколько человеческое тело хрупкое и как легко жизнь может из него ускользнуть даже без посторонней помощи. Без ее помощи. -- Только не ерзай там, идти мешаешь.
   -- Я не чувствую ног, -- голос парня дрогнул. -- Я ног не чувствую!
   Он принялся судорожно ощупывать себя, в попытке выяснить, что происходит.
   -- Да угомонись ты, говорю! -- Ада звонко щелкнула его по лбу пальцами. -- Все с твоими ногами в порядке. Просто затекли. Как ни как, второй день тебя несу.
   Убедившись, что за время беспамятства конечностей меньше не стало, Бак немного поутих, но тишина не длилась долго. Ее снова нарушил кашель.
   -- Раз уж ты очнулся, то будь добр, отворачивайся. Весь затылок уже в слюнях твоих.
   -- А куда мы идем? -- он перевел дух и стал растирать ноги, чтобы восстановить кровообращение.
   -- В Мерцающий Пик.
   -- А Теллан с нами? Я его не слышу.
   -- Нет, не с нами. Он наказан и остался в Зарцане. Тем более, теперь он там важная шишка, или что-то вроде того. В общем, не пропадет.
   -- Наказан? За что?
   -- За то, что тебя, дурака, послушал. Ну кто в здравом уме будет вымирающий город против организованной армии выставлять? Какие к едрена матери осады? О чем вы вообще думали?
   -- А что, они решились обороняться? -- Бак заметно оживился.
   -- Ага, решились... Ты же понимаешь, что шансов у этого предприятия нет? Сдай они город без боя, могли бы отделаться малыми жертвами и откупом, а так, -- она покачала головой, -- скорее всего Зарцан станет одной большой могилой. Вот поэтому я в чужие дела не лезу, и тебе не советую.
   От злости Бак стиснул зубы. Ему было обидно, что Аделаида не видит того же, что видит он. Зрячая, а неспособна разглядеть настолько очевидные вещи.
   -- А что, если я прав? -- он старался сохранять спокойствие, но Ада все равно услышала в голосе нервную дрожь. -- Что, если они смогут выстоять и Зарцан переживет осаду?
   -- Ладно, -- она восприняла этот вопрос как вызов, -- хочешь спор? Будет тебе спор. Если священный поход не сможет взять Зарцан, ни боем, ни хитростью, ни дипломатией, вообще никак, тогда я голая станцую на его площади, воспевая твой подвиг. Но, если сможет, я лично сопру городскую книгу учета, и ты извинишься перед каждым трупиком, бывшего Зарцанца... или Зарцанина... короче, ты понял.
   -- Понял... -- недовольно ответил Бак.
   Какое-то время путники хранили молчание. Аделаида все так же монотонно шагала вперед, иногда наступая на невидимые камни и морщась, а Бак слушал, как шуршит под ее ногами трава. Этот звук успокаивал юный бунтующий разум, направляя мысли в верное русло.
   -- Прости, -- наконец нарушил молчание фермерский отпрыск. -- Может быть я немного погорячился, но ты должна понять, что мы с тобой совсем разные. Конечно, ты прожила и пережила побольше моего, в этом я не сомневаюсь, но это сделало тебя не только опытной, но и черствой. Там, где твои глаза видят лишь смерть, мое сердце чует шанс. Вот скажи, очутись ты на моем месте, разве полезла бы в реку за умирающей девушкой? Или прошла бы мимо?
   -- Признаю, пацан, в тебе еще не умерло чувство романтики. Мне это нравится. Это ценная вещь, но, как любую ценность ее лучше на виду не держать, не то изгадят. А по поводу девиц в реках, я уже говорила тебе, что добро никогда просто так не делается, и безнаказанным не остается. Вот, например, ты меня спас, думая, что это все по доброте душевной, но теперь сам оказался в жопе, из которой я тебя во что бы то ни стало постараюсь вытащить. Старикан всегда говорит, что равновесие сил - это то немногое, что удерживает наш мир одним куском.
   -- Расскажи мне о нем, -- решил сменить неприятную для него тему разговора Бак.
   -- О ком? О старикане что ли? -- она фыркнула. -- Было бы чего рассказывать. Такая же заноза в заднице, как и ты. Тоже думает, что знает все лучше других. Хотя, вообще-то, он и вправду все знает лучше других, но ему этого лучше не говорить. Пускай не зазнается.
   -- Этот старикан твой отец?
   -- Отец? Да ну, ты чего? -- она коротко рассмеялась. -- Он меня раз в сто старше, да и какая баба на такого позарится? Нет, мне он не отец, по крайней мере не кровный, это точно. Но он меня растил. Я в Мерцающем Пике можно сказать с пеленок и своих настоящих родителей не знаю, так что с этой точки зрения можно сказать и отец. Впрочем, мне больше нравится считать его безумным закадычным другом, за которого перед нормальными людьми иногда становится стыдно, но без него жизнь уже не будет такой веселой. Понимаешь?
   -- Понимаю... -- к слову, Бак не понимал, но решил, что лучше поддакнуть, иначе Ада опять закроется, а другого шанса узнать о ней побольше может не представиться. -- Думаешь, старикан сможет меня вылечить?
   -- На счет этого не знаю. Лекарь из него так себе. Но, во всяком случае, он точно разберется, что с тобой не так. А дальше дело за малым.
   Следующий вопрос Бак удержал в себе потому, что знал, что ответ ему не понравится. "Что, если старикан не разберется?" или еще страшнее "Что, если он узнает болезнь, но от нее нет лекарства?" Оба варианта были одинаково страшными и гнетущими.
   -- А какой он, Мерцающий Пик? -- он снова решил сменить тему.
   -- Что-то ты сегодня через меру любопытный. Придем и сам все увидишь.
   -- Не смешно.
   -- А я и не смеюсь. Это древнее место, очень древнее. Наподобие твоей подземной комнаты. Там магии хоть отбавляй, так что тебе посмотреть будет на что.
   -- Думаешь, я смогу там видеть?
   -- Видеть? -- она хмыкнула. -- Кабы не ослеп. Старикан же там всякой волшебной ерундой занимается постоянно, так что стены и стекла аж гудят.
   На этом расспросы Бака прекратились. Парень обдумывал услышанное и пытался представить себе, на что может быть похоже место, насквозь пронизанное магией. Очень древнее место, пережившее своих хозяев, и приютившее таких удивительных людей. Еще Баку подумалось, что возможно, только возможно, Аделаида смогла выжить и оправиться от удара раскаленным лезвием в печень именно благодаря Мерцающему Пику, что компрессы из мертвого вина были лишь бутафорией, а истинным источником здоровья оказалась магия, что годами сияла сквозь ее тело. Но он быстро прогнал эти мысли. Пустые надежды на то, что его недуг растворится в лазурном свете, как только он попадет в Мерцающий Пик, были такими же опасными, как и отсутствие надежды вообще.
  

***

   В отличие от основных сил похода, Брит не пошел на юг. Его путь лежал обратно, в долину Двух Хребтов. Так требовал рабочий кодекс специалиста по обеспечению личной безопасности. Пока работа оплачивается, и клиент жив, делать все возможное, чтобы и то, и другое не менялось. Тем более, сердце парня разъедало дурное предчувствие в отношении брата. Кровная связь близнецов будто взбесилась, давая понять, что с Гритом случилось нечто ужасное, и Брит непременно собирался выяснить, что.
   Добравшись до перевала, Брит обнаружил лагерь в полном запустении. Все солдаты, что несли здесь дежурство, снялись вместе с походом, и по приказу Халь-кира отправились в земли гильдий. Делали они это в спешке, и их можно понять. Всем хотелось поскорее попасть в большие города, ведь там можно было хорошенько поживиться, и набить карманы.
   Молодому шпиону стало не по себе от странного духа заброшенности, царившего в этом месте, будто лагерь вовсе не покинули, будто он просто вымер за ночь. А очередная громадина тучи, густым туманом наплывшая на перевал, только добавляла нужной атмосферы.
   Решив не задерживаться здесь надолго, Брит отправился прямиком в долину. На спуск у него ушло почти пол дня. Все из-за испортившейся не к месту погоды. Дождь делал камни скользкими, а путь рискованным. Каждый неосторожный шаг мог закончиться смертельным падением, или еще хуже - множественными переломами. Одно дело удариться головой о скалу и умереть быстро, не мучаясь, и совсем другое - выть от боли несколько часов, а потом все равно умереть.
   Спустившись в долину и добравшись до остатков деревни, Брит пожалел, что не поскользнулся на камнях.
   Надеясь увидеть кипящий жизнью опорный лагерь, Отца, как всегда подбадривающего солдат, и раздающего указания, да рыцарей-братьев, вальяжно расхаживающих у палаток, будто им нечем заняться, он наткнулся на то, что его разум никак не мог объяснить, или понять.
   В отличие от лагеря на перевале, опорный вымер по-настоящему. Единственная площадь деревни была усеяна телами. Брит переступал через отрубленные конечности, пятна засохшей крови, разбросанное оружие, и не понимал, как это могло произойти. Как всего одна женщина смогла устроить такую бойню? Всего одна...
   Вдруг чуткий слух специалиста по личной безопасности уловил звуки возни, доносившиеся откуда-то спереди. Брит рефлекторно пригнулся и спрятался за остатками недогоревшего дома. Если Палач все еще здесь, то показываться ей на глаза - очень плохая идея.
   Тем временем звуки становились все ближе и отчетливее. Они обретали форму, разделялись на конкретные, повторяющиеся закономерности. Первый, отдельный звук Брит описал бы как чавканье, или хлюпанье, словно в прохудившийся сапог попала вода из лужи, и теперь при каждом шаге она натужно выдавливается наружу. Второй же был более привычный и обыденный - шарканье. Словно владелец промокших сапог прихрамывал на одну ногу.
   Затаившись, Брит вслушивался в приближающееся хлюпанье, пытаясь понять, что же может издавать подобные звуки. Он вжался в остатки стены, и сконцентрировался на своих чувствах. Холодный ум всегда может одолеть холодный металл - вспомнил он любимую поговорку брата. Жаль только, что его сейчас здесь нет. Грит бы уж точно смог показать, как при помощи холодного ума можно одолеть Палача Мерцающего Пика.
   По мере того, как источник звуков приближался, воображение Брита, рисовало весьма неприятные картины. Специалисту виделось, будто баба-смерть вальяжно идет по деревенской улице, и волочит за собой по земле изувеченного солдата, а неприятные звуки вырываются из остатков его лица. Но в действительности все было еще хуже. Гораздо хуже.
   Отважившись, наконец, выглянуть из-за стены, Брит в ужасе от увиденного моментально вернулся в свое укрытие. Между двух обугленных скелетов домов, по улице, ведущей на площадь, действительно кое-кто шагал. Не Палач, и не вальяжно, но эти неточности уже не имели никакого значения. Источником неприятного хлюпанья оказалось нечто, для описания которого Брит использовал бы слово "омерзительное", но оно все равно не могло отразить точной картины.
   Основой существа, (человеком оно уже точно не являлось) его, так сказать, центром служило тело, утопленного в Рубице во время атаки армии мертвых часового. К этому телу в самых неожиданных местах были необъяснимым образом прикреплены части других солдат, павших в бою. Руки, ноги, головы, даже дополнительное туловище, облепляли одержимого Орнстом мертвеца, будто муравьи пожирающие гнилое яблоко.
   Молодой шпион находился на грани обморока. За всю свою непродолжительную, но яркую карьеру он такого ужаса не то, что не видел, даже не слышал о подобном.
   Изо всех сил стараясь сохранить те малые капли самообладания, что у него остались, Брит прижался спиной к недогоревшей стене так сильно, что в одно мгновение ему показалось, будто он больше никогда не сможет от нее отойти, а существо, разгуливающее по деревне, рано или поздно отыщет его, и... Запутавшись в собственных мыслях, он даже не смог решить, каким из бесконечного множества способов нечто оборвет его жизнь.
   Существо, в свою очередь, проковыляло вдоль покосившегося забора и остановилось возле ноги одного из рыцарей-братьев. Оно неуклюже наклонилось, сохраняя равновесие лишними конечностями, подобрало ногу, приложило ее ко вспоротому животу второго туловища и замерло. Между костью ноги и темной полоской разреза мелькнула тусклая лазурная вспышка. Конечность приварилась к новому, безобразному телу. Невообразимое нечто пополнило свою коллекцию человеческих запчастей.
   "Нужно дышать, -- думал Брит, ощущая, как его сердце пытается выпрыгнуть через горло наружу. -- Нужно просто вдыхать и выдыхать, это должно меня успокоить."
   Он задержал на секунду дыхание, а потом медленно и глубоко втянул носом воздух. Это не помогло. Запахи, которых парень раньше не замечал, ударили ему в голову с такой силой, что та закружилась, заставляя его упереться рукой в землю, чтобы не упасть. Смрад разлагающихся тел, вперемешку с сыростью дождя и затхлостью старого пепелища не давали отвлечься от происходящего, прийти в себя. Они словно были заодно с омерзительным существом, бродившим по площади. Сейчас Бриту казалось, что весь мир был заодно с существом, а он остался один, совсем один. Ну где же ты, Грит?
  

***

   На третий день пути темп Аделаиды значительно замедлился. Западный берег вместе с его лесами и степями остался позади, а вокруг было сплошное серо-зеленое болото. Ноги девушки были до колен измазаны в иле и грязи. Ступни, до этого страдавшие от постоянных порезов, теперь изнывали от сырости. Кожа на них сморщилась и зудела. Но была в этом и светлая сторона, по крайней мере для Ады. Фермерский отпрыск настолько ослаб, что почти все время спал. Иногда он приходил в себя ненадолго, чтобы откашляться, а после снова погружался в небытие. Это было куда лучше, чем его бесконечные расспросы и пустой треп на темы морали. В тишине, Ада могла полностью сконцентрироваться на том, как не увязнуть в болоте.
   Раньше в этих местах было очень красиво -- вспоминала девушка, перепрыгивая с кочки на кочку -- Птиц было гораздо больше, твердой земли тоже. Всего каких-то сто семьдесят лет назад здесь еще жили нормальные люди. Но с тех пор как болота пожрали все, до чего могли добраться, ни один караван не осмеливался пересекать эти проклятые места.
   Старикан рассказывал легенду о том, что всему виной был один очень глупый и заносчивый маг, который возомнил себя царем природы. Он решил, что сможет изменить направление течения реки, чтобы сделать ее судоходной. Ошибка была роковой. Воды воспротивились воле наивного мага и поглотили его, а земли вокруг реки стали бесконтрольно заболачиваться, выживая местных.
   Аделаида не верила в то, что земли эти прокляты. Причина, по которой здравомыслящие люди избегают этих болот была, как обычно, банальной и естественной. Никаких проклятий, лишь племена одичалых, что не смогли пережить заболачивание. Не все люди, вынужденные покинуть свои, погружающиеся в ил дома, прижились на западном берегу, а некоторые и вовсе никуда не уходили, привычка удерживала на месте. Вот только лишенные благ цивилизации, они все сильнее отгораживались от остального мира. Сбиваясь в небольшие группки, они изо всех сил пытались выжить в серости болот, при этом становясь все более жестокими, забывая свое человеческое начало.
   Караваны обходили болота стороной не просто так. Ни один купец не станет делать такой большой крюк только ради того, чтобы избежать какого-то невнятного проклятья. Просто никто не хотел быть съеденным болотными дикарями.
   Бака разбудила дикая тряска. Он по-прежнему сидел в гамаке из простыни, на спине Ады, но вместо того, чтобы при каждом шаге мерно покачиваться, он подпрыгивал, будто наездник, силящийся удержаться на необъезженной лошади.
   Быстро сообразив, что девушка бежит во весь опор, Бак покрепче обхватил ее туловище руками и ногами. Он прижался к ней изо всех сил, чтобы прекратить раскачиваться и не мешать держать равновесие. Когда тряски стало поменьше, Бак сообразил еще кое-что - колючий позвоночник Ады превратил его промежность в один большой, ноющий синяк.
   -- Ч-то п-ро-ис-хо-дит? -- слова вылетали из его рта по слогам, попадая в ритм бега.
   -- Да так, -- коротко кинула назад Ада, -- убегаем.
   -- От ко-го?
   -- От голодных и злых людей.
   -- А че-го они злы-е?
   -- Слушай, давай потом. А? Или я могу остановиться, и ты сам у них спросишь.
   Сумбурность ситуации немного подстегнула обложенный жаром разум Бака. Парень почувствовал, что дрема, преследовавшая его последние дни, отступает, а мысли проясняются. Но не успел он насладиться улучшением самочувствия, как его что-то больно ударило в спину.
   Бак вскрикнул, согнул руку, чтобы потереть место удара, и обнаружил, что из его рубашки в районе поясницы торчит что-то пушистое. Он потянул за пух, предмет "отклеился" от его спины и повис, зажатый между пальцами. Парень повертел его в ладони, а затем, так и не разобравшись, что это, показал Аделаиде.
   -- Ты где его нашел? -- тяжело дыша спросила она.
   -- У себя в спине, -- ответил Бак.
   -- Поздравляю, тебя подстрелили.
   -- Подстрелили?! Ада, ты что наделала? Почему в нас стреляют? Почему в МЕНЯ стреляют?
   Аделаида пропустила очередь вопросов мимо ушей. Ее больше волновало не почему дикари стреляют, а как долго она еще сможет держать дистанцию. Пока погоня была достаточно далеко дротики из духовых трубок почти не попадали, а если и попадали, то не причиняли большого вреда. Но Ада, в отличие от болотных дикарей, была неважнецким прыгуном по кочкам. Она часто ошибалась, принимая клочки пожухлой травы за твердую землю, наступала в них и проваливалась почти по колено в воду. Силы девушки подходили к концу, а расстояние между охотниками и добычей таяло на глазах.
   То ли по натужному пыхтению, то ли по замедляющимся движениям Аделаиды, Бак понял, что ее силы на исходе. Она все реже перепрыгивала, и все чаще переступала, а то и переваливалась. Ему больше не нужно было вжиматься в ее спину, чтобы уберечь промежность от постоянных ударов о колючие позвонки. А спроси его кто, с какой скоростью они сейчас двигаются, он бы уверенно ответил, что еле ползут.
   -- Их много? -- спросил паренек, не надеясь услышать ответ. Ему хотелось хоть как-то помочь Аде, но он пока еще не придумал как, а делать что-либо наугад, было явно плохой затеей.
   -- На нас с тобой хватит.
   После этих слов Аделаида, не останавливаясь, резко обернулась вокруг себя и метнула трофейный дротик в толпу преследователей. Кто-то позади удивленно охнул, а девушка довольно хмыкнула.
   -- Остановись, -- вдруг настойчиво потребовал Бак. Ему в голову пришла идея. -- Остановись!
   -- Чего? -- сперва Аду удивило подобное требование, но она быстро вспомнила, кого несет на плечах. -- И не подумаю. Но если тебе так сильно хочется с ними потолковать, то я могу тебя оставить здесь. Уверена, ты им понравишься. Такой сочный, нежный...
   -- Остановись и покажи мне, где они, -- голос Бака прозвучал повелительно и на мгновение приобрел необычайную глубину. Будто им говорил не фермерский отпрыск, а величайший из королей. Будто он собирался обнажить свой сверкающий в лучах солнца меч и лично повести армию в бой.
   -- Ты чего удумал, пацан? -- Ада не послушалась короля, не остановилась, но ей как минимум стало любопытно.
   -- Кажется, я смогу их прогнать, -- голос Бака вернулся в норму. В нем больше не было короля, лишь неуверенный слепой парнишка.
   -- Кажется? Меня твое "кажется" не впечатляет.
   Так или иначе, Аделаиде все же пришлось остановиться. Пытаясь вскочить на очередную кочку, она оступилась, потеряла равновесие и угодила обеими ногами в небольшую овальную лужицу. Все бы ничего, вот только было одно "но", глубиной эта лужица оказалась не меньше трех локтей. Сама того не ожидая, Ада моментально ушла в воду по пояс. Бак больно ударился копчиком о землю.
   Увидев неудачу жертвы, толпа дикарей разразилась радостным улюлюканьем, это была ошибка.
   Теперь слепому сыну фермера не нужны были указания. Ориентируясь по звуку, он извернулся, выставил руку-клешню в направлении преследователей и вспомнил тот вечер, когда он стоял над спящим рыцарем, замышляя убийство. Он вспомнил свет, переполнявший его, распиравший изнутри, ту идею, которая зудела в его голове, подобно рою разъяренных пчел, ту мысль, от которой затылок и шея покрывались гусиной гожей.
   Свет может не только исцелять.
   Бак вновь ощутил непередаваемое чувство, когда сияние ярче летнего солнца неудержимым потоком разливается по телу. Он напряг слипшиеся в ожоге пальцы, выпрямляя их, корка на коже неприятно захрустела, а клешня приняла форму, отдаленно напоминавшую ладонь. Бурлящая в Баке магия вырвалась наружу. Подобие ладони испустило яркую вспышку, обдавая все вокруг жаром.
   Самому смелому дикарю, бежавшему впереди, не повезло больше всех. Он встретил свет грудью. В одно мгновение бедолага изжарился заживо. Его дымящееся черное тело, будто срубленное дровосеком дерево, медленно повалилось в такую же черную траву. Остальные преследователи с воем и криками бросились врассыпную. Дикари убегали, кто куда, бросая свои духовые трубки, топорики, и зажимая руками, полученные в неравном бою ожоги. Теперь они надолго запомнят, что некоторая еда может хорошенько дать сдачи.
   -- Ай-ай-ай, -- Ада мигом выскочила из ямы на сушу. -- Горячо.
   Она сперва посмотрела на свои розовые ноги, а потом на лужу. Вода в ней обильно парила.
   -- Ты что, совсем охренел? -- она скинула с себя парня и повалилась на моховую подушку. -- Я чуть не сварилась.
   -- А что случилось? -- непонимающе поинтересовался Бак. -- Они убежали? Я их прогнал?
   Он обратил свой мысленный взор на руку-клешню. Она тлела магическим жаром.
   -- Конечно прогнал! Ты их так прогнал, пацан, что одного даже приготовил. Ха-ха!
   Впервые за все время знакомства Бак услышал в голосе Аделаиды нотки удовлетворения. Нездорового удовлетворения.
   -- Только в следующий раз предупреждай. Я ноги чуть не обварила. Теперь то ты точно старикану понравишься. Вот это да... Чего-чего, а такое впервые вижу. И поверь мне, опыта в подобных вещах у меня хоть жопой жуй. Чем в меня только не стреляли, но такое...
   Ада замолчала. Ее дыхание еще не восстановилось, слишком изматывающей оказалась погоня. Девушка перевернулась на спину и тяжело дыша задумчиво уставилась в хмурое небо. Со стороны сейчас он походила на загнанную собаку, не хватало только высунутого языка.
   -- Кто бы мог подумать, что долина Двух Хребтов приютила такой талант. Кому расскажу - не поверят. Главное, чтобы ты не загнулся раньше времени. До мертвого дерева рукой подать, а там вжик, и мы на месте. Ты когда-нибудь катался на мертвом дереве?
   Не услышав ответа, она поднялась на локтях. Бак лежал рядом, лицом вниз.
   -- Эй, пацан, -- она прислушалась, но даже ее чуткие уши не уловили звука бьющегося сердца. -- Ты чего, помер?
  

***

   Чудовище бодро расхаживало по деревенской площади, весьма быстро освоившись с новой, третьей ногой. Его походка стала тверже, а шарканье исчезло. Монстр разглядывал человеческие останки, разбросанные вокруг обломков сигнального костра, с такой же деловитой задумчивостью, с какой домохозяйки разглядывают продаваемые на рынке фрукты. Будто бы выбирая самые вкусные и спелые.
   Брит, отыскав небольшую щелку между досками, наблюдал за ним со странной смесью ужаса и любопытства. Все естество парня умоляло его отвернуться, забыть о брате, бежать, не оглядываясь и не останавливаясь, убраться как можно дальше от этого противоестественного действа. Но он не собирался потакать своим страхам. Лишь холодный ум может победить холодную сталь. Лишь холодный ум позволял им продержаться в шпионском деле так долго, и только он способен в подобной ситуации отринуть все ужасы реальности в угоду эффективности. Лишь ум и проработанный план помогут ему остаться в живых.
   Нечто росло в размерах. Оно хватало любую мало-мальски подходящую для его необъяснимых нужд "деталь" и лепило на себя, казалось бы, в самом непредсказуемом месте. Некогда захлебнувшийся часовой постепенно превращался в бесформенную груду человеческой плоти, из которой то там, то тут под разными углами, извиваясь и дергаясь в конвульсиях, торчали руки, ноги, головы, даже пальцы.
   Жадность захлестнула дух Орнста. Он хотел подмять под себя столько материального мира, сколько возможно, подчинить себе все мясо, до какого только можно добраться. Он бредил местью. В каждом трупе, в каждой луже крови на земле он видел лицо предателя, лицо Отца и пожирал его.
   Из оцепенения Брита выдернул вид вываливающихся внутренностей. Существо, схватив очередное изрубленное туловище, в попытке прикрепить к себе, неудачно его перевернуло, и из глубокого разреза на животе на землю с неприятным чавканьем посыпались кишки.
   Несмотря на то, что ел он в последний раз на перевале, Брит с трудом сдержал рвотный позыв. Зашумевшая в ушах кровь быстро развеяла трансоподобное состояние, в котором последние несколько минут он находился, и заставила его вспомнить истинную причину, по которой он спустился в это проклятое всеми богами место. Грит.
   Собрав мысли в кучу, Брит начал думать над планом, стратегией по выходу из сложившейся ситуации. Главными пунктами в этом плане были: Найти брата; Не быть сожранным ужасным монстром; Выбраться вместе на большую землю. Еще можно было бы добавить в этот список поиски Отца, но почему-то об этом Бриту сейчас хотелось волноваться меньше всего.
   Итак, -- думал парень, -- что мы имеем? -- он бросил еще один короткий взгляд на существо и тут же отвернулся. -- Оно... мерзкое, настрой его непонятен. Будет ли оно меня преследовать, если увидит - неизвестно. Предположу, что будет. Как быстро оно способно передвигаться? Сложный вопрос. С одной стороны, у твари много ног, но с другой - это еще не значит, что они будут работать как надо. Может быть, они нужны только для опоры, а в деле преследования будут только мешать друг другу? Не попробуешь - не узнаешь. Что еще? Оно большое. Да, это без сомнений. Раздувается как на дрожжах. А большое - значит тяжелое. Не может же оно все время обрастать мясом и не прибавлять в весе? Или может? Если оно тяжелое, то непременно неповоротливое. Разгоняется медленно, еще медленнее останавливается. В лесу от такого скрыться будет гораздо проще, чем на открытой местности. Но, опять же, все упирается в вес. Не попробуешь - не узнаешь.
   Хорошо, допустим я прав. Допустим, скорости его ног не хватит, чтобы догнать меня, пока я не доберусь до леса. Так же допустим, что, добравшись до леса, я смогу оторваться, петляя между деревьями, и пользуясь неповоротливостью твари. Что дальше?
   Думай, голова... Думай...
   Вспоминай, что говорил тебе Грит, отправляя в палатку Отца. Что он сказал? Какое задание было у него? Что-то связанное с приманкой. Что-то про юг... Южный лагерь! Точно! Он пошел с подкреплением в Южный лагерь, выманивать Палача.
   Если я выживу, первым делом стоит отправиться туда. Учитывая состояние деревни, лагерь наверняка разгромлен, но там я хотя бы смогу перевести дух и обдумать все как следует. Южный лагерь это мой отправной пункт, осталось только добраться живым.
   План составлен. Какой-никакой, но есть. Смутное представление начала пути, и его конца. Теперь дело за малым - нужно попробовать и узнать.
  

***

   Рыцари-братья в сопровождении свиты из оруженосцев, полевых ремесленников, следящих за состоянием доспеха и оружия, знаменосцев, жен, детей. Волы, покорно тянущие за собой массивные повозки, груженые провиантом, строительными материалами, палатками, шатрами и трофеями. Отдельный отряд поваров и поварят с полевой кухней. Халь-кир, восседающий в небольшом паланкине, сооруженном на спине своего личного вола. Высшие чины воинства, сбившиеся в отдельную стайку, брезгующие идти рядом с наемниками рыцарями, или обычным людом.
   Армия размером с небольшой город, растянувшись вдоль дороги, маршировала по торговому тракту. Силы священного похода продолжали свое продвижение на юг, к первой заставе гильдийцев. Карающая длань единого бога Создателя, его меч и щит. Механизм войны, каждый винтик которого готов отдать жизнь ради великого дела.
   За спинами марширующих людей, недалеко на севере, изгиб дороги, называемый местными Дильмовой дугой, утопал в огнях лесных пожаров. Ярко-желтая дрожащая нитка огня изгибалась, закручиваясь в кольцо, в центре которого доживали свои последние часы грязные бандиты с большой дороги.
  

***

   Аделаида встрепенулась, будто ее чем-то очень больно укололи. Она подтащила Бака к себе, перевернула его на спину и прижалась ухом к груди. Сердце все же билось, но слабо и нехотя.
   -- Фух, -- она выдохнула, -- напугал. Ты, главное, еще немножко потерпи, а там уже и дерево наше, -- Ада, не обращая внимания на зудевшую розовую кожу ног, второпях крепила Бака себе на спину. -- Прокатит с ветерком. Ух как прокатит... Оп-па! -- она выпрямилась, слегка подпрыгнула на месте, чтобы бесчувственное тело парня заняло удобное положение, и пошла. -- И какого черта это бревно тупое в болотах застряло?..
   Глотая отвар из грибов-шептильцев в хижине ворожеи, Аделаида преследовала одну единственную цель - спросить старика, где находится мертвое дерево. Она на короткий миг слилась с магом сознаниями, получив при этом короткий ответ: болота на востоке. Ей этого было вполне достаточно, ведь разговор велся разумами, и в этих словах заключалось гораздо больше информации, чем может показаться. Услышав "болота на востоке", она ясно представила, куда именно ей нужно идти, на какие, едва заметные ориентиры обращать внимание, и сколько времени займет дорога.
   Сухое, затвердевшее от времени, похожее на черные пальцы скелета, тянущиеся к небу, дерево было очень важным, неотъемлемым элементом мифа о Мерцающем Пике. Таким важным, что о нем никто ничего не слышал. Сколько бы слухов ни распускалось о Палаче, о древнем старце из хрустальной башни, о злых деяниях, которые они вершат на просторах Западного берега, ни в одном из них не упоминается этот важнейший предмет. А причина такой таинственности заключается, как обычно, в простом. Древнее мертвое дерево - единственный способ попасть в Мерцающий Пик. Этот древний представитель давным-давно вымершего вида обладает невероятными свойствами, над природой которых старикан бьется всю свою сознательную жизнь. Служащее своеобразным мостом между реальностями, дерево временами просто исчезает в одном месте, и появляется в совершенно другом.
   -- Сильно ты их, конечно, -- Ада продолжала говорить, несмотря на то, что Бак ее не слышал, -- дикарей этих. Я бы от такого фокуса не отказалась. Да чего уж там, мало кто из магов отказался бы. Ты не поверишь, сколько я этих вонючек перерезала, и все как один олухи, ничего из себя не представляющие. Выпендриваются своими свистелками-перделками, будто им само мироздание подвластно, а на деле мрут как обычно. В одну минуту он в шелках да мехах, рожа на королевских харчах отъетая, а в другую - хоп, нож в спину, и все. Обычный жирный трупик в дорогих тряпках. Мало кто для боя годится. Но ты...
   Она остановилась, соображая куда забрела, но спустя пару мгновений сориентировалась и продолжила прыгать с кочки на кочку.
   -- ... но ты совсем другое дело. Раньше я думала, что старикан самый магический маг, что он любому один на один наваляет. Оно и не удивительно, побываешь в Мерцающем Пике и не в такое поверишь. А после твоих фокусов я уже не уверена, кто из вас сильнее, -- она задумчиво хмыкнула. -- Помню, как он учил меня седлать корягу. Так он ее почему-то называет. Было страшно, но здорово.
   По какой-то причине, чем ближе Бак находился к смерти, тем сильнее сжималось что-то незримое у Ады в груди. Ей не хотелось признавать этого, но за время, проведенное вместе, она привязалась к слепому парнишке. Наблюдая за тем, как уголек жизни постепенно затухает в юном теле, Аделаида боялась. Но не смерти, нет. Смерть, ее верная соратница, спутница, неизменно сопровождавшая в каждом путешествии, за долгие годы стала настолько привычной, что воспринималась как само собой разумеющееся. Тем более, если жить так же долго, как Ада, приходится свыкаться с подобными вещами.
   Бак пошатнул защитную стену, которую она возвела вокруг себя. Постоянными расспросами о морали и мире, он просочился туда, где Ада отвыкла видеть посторонних. И теперь, когда расспросы закончились, его присутствие ослабло, оставив после себя пустое место. Саднящее пустое место.
   -- Помню, -- она продолжала рассказ, -- как старикан вывел меня на улицу. Весь напрягся, рожа серьезная. Я его таким еще никогда не видела. Вот, говорит, смотри. И на дерево показывает. Сама-то я его уже сто раз видела, но виду не подала. Со стариканом всегда так, если он на что внимание твое обращает, значит ты либо неправильно смотрел, либо не то видел. У него голова умная, все вещи под другим углом понимает. Особенно древние. Ну, отвечаю, смотрю. А он мне - а теперь повторяй. Подходит он к дереву, берется рукой за ствол и начинает обходить его вокруг. Вот только как он за стволом скрылся, так обратно, с другой стороны, и не вышел...
   Ада пыхтела, борясь с налипающей на ноги грязью. Она шагала, высоко поднимая колени, но все равно увязала в иле. Из-за густых зарослей камышей, высота которых уже превышала человеческий рост, ориентироваться становилось все сложнее. Но она знала, что дерево уже близко. Совсем близко. Достаточно лишь прислушаться, и можно различить его гудение. Конечно, обычный человек этот звук уловить бы не смог, но не она. Ее уши отчетливо слышали магический гул, будто рой взбешенных пчел, на чей улей позарился жадный до сладкого медведь.
   Успокаивая разговорами скорее себя, чем парнишку, Ада шла сквозь стены камышей, боролась с тиной, илом и грязью, чесала обваренные ноги. Она совсем выбилась из сил, но не собиралась останавливаться. Ее цель близка, ее дом невероятно далеко, но совсем рядом. Нужно лишь пройти еще чуть-чуть, и отыскать...
   -- Мертвое дерево! -- Аделаида, изогнув руку, настойчиво хлопала Бака по щеке. -- Смотри, мы дошли! Вот оно! Вот оно, родненькое! Как же я по тебе соскучилась.
   Бак пришел в чувства лишь на мгновение, но этого мига ему хватило, чтобы внутренним взором узреть над собой величественную картину, тень былого мира, огромную крону, казалось, состоящую из чистой магии. Она раскинулась над ним словно купол, подпирающий невидимое небо. От ветвей и ствола во все стороны равномерно растекалось магическое пламя, озаряя своим великолепием пожухлые камыши с редкими клочками травы.
   Выжимая из себя последние соки, Аделаида вприпрыжку бросилась к окаменевшему стволу, а когда приблизилась, с трепетом приложила к нему ладонь. Наощупь он был привычно теплым, как совсем недавно растопленная печка. Не отрывая руки, девушка стала медленно идти вдоль ствола. Ладонь терлась о шершавую поверхность каменной коры. Вдруг между кожей и камнем проскочила едва заметная искорка. Мир вокруг схлопнулся.
  

***

   После составления какого-никакого плана действий, Бриту стало немного спокойнее. Все же его профессия привила ему некий страх перед неопределенностью. Но спокойствие это мигом улетучилось, когда существо, собиравшее на площади свой кровавый урожай, завернуло в сторону огрызка стены, за которым он скрывался.
   Брит уже было решился начать бежать. Он даже привстал, чтобы взять удобный старт. Но когда краем глаза увидел, как тварь, делая небольшую дугу, поворачивается к нему, тут же осел на землю, будто подкошенный. Поджилки затряслись, как во время первой настоящей драки, ком застрял в горле, а на ладошках проступил неприятный холодный пот.
   Вернуть самообладание Бриту стоило немалых усилий. Слыша, как существо, издавая невообразимо отвратительные звуки, вперевалку подходит все ближе, молодой шпион пустил в ход сразу все приемы, которые знал. Он зажмурился, думал об отвлеченных вещях, медленно и ровно дышал, растирал виски. Ничего из вышеперечисленного не помогло. Зато помогла идея, спасительной звездочкой мелькнувшая среди вороха мрачных мыслей. Идея была проста до безобразия и настолько же отчетлива: Даже на животных работает отвлечение внимания.
   Брит открыл глаза и судорожно принялся выискивать в траве камень подходящего размера. Выбор был невелик, а вернее сказать, вообще никакого. Тогда он предпринял отчаянный шаг и стянул с себя сапог. Качественная кожа, отличная подошва. В свое время эти сапоги обошлись Бриту в кругленькую сумму. Он купил их на первые деньги, полученные от Отца, и с тех пор носил с удовольствием. Но, как и с любой другой вещью, даже самой любимой, рано или поздно приходится расставаться, особенно если не хочешь попасть в лапы ужасного коллекционера человеческих останков.
   Брит в последний раз прильнул к щели между досками, чтобы убедиться, что существо не увидит, откуда именно вылетел сапог. Оказалось, надеяться на это было глупо. Пока он переводил дух и собирался с мыслями, тварь обзавелась еще одной головой. Теперь их было три, в совокупности с изначальной, той, что еще можно было разглядеть среди бессмысленного нагромождения человеческой плоти. И даже если предположить, что дополнительные головы служат сугубо цели устрашения, укрытие Брита все равно попадало в поле зрения основной.
   Он решил рискнуть. Брит сделал ставку на то, что мозги растущей громадины всецело заняты управлением новоприобретенными конечностями. Примерившись, и перехватив поудобнее сапог, он швырнул его высоким навесом через тварь прямо в пепелище сигнального костра. Удивительно, но это сработало. Сапог угодил в груду веток и те с грохотом осыпались на землю, поднимая вокруг себя в воздух тучу седой золы. Шум привлек внимание существа. Оно, подобно толстяку в гололед, будто нехотя, переваливаясь обернулось вокруг своей оси.
   Этого Брит и ждал. Как только хищные глаза утопленника, служащего основой человеческой конструкции, исчезли из виду, парень со всех ног бросился прочь. Бежать он начал с низкого старта, а потому скорость набрал довольно быстро, но к своему стыду, совершил детскую ошибку, которая могла стоить ему жизни. Цель спринта была совсем близко. Лес начинался сразу за рекой, которую можно было перебежать вброд, особо не замедляясь, и Брит не сводил с него глаз. Он неотрывно смотрел на черточки деревьев вдалеке, теша себя надеждой, что доберется до них за несколько минут. Ему стоило глядеть под ноги.
   Брит споткнулся. Да еще как! В момент падения ему подумалось, что существуй где в мире соревнования по спотыканиям, он бы непременно занял на них первое место с большим отрывом. Всего в нескольких локтях от огрызка стены, откуда он начал свой побег, на земле лежал убитый Отцом рыцарь-брат. От удара мечом пластины рыцарского доспеха на его груди треснули, и именно на эту трещину наступил босой ногой Брит. Ступня скользнула по холодному, мокрому от дождя металлу. Острые края трещины моментально рассекли кожу от основания большого пальца и до самой пятки. Вскрикнув от боли, парень упал в грязь.
   Крик заинтересовал тварь гораздо больше, нежели грохот осыпающегося пепелища. Она снова развернулась, но на этот раз намного быстрее. Все три пары глаз хищно уставились на неуклюже поднимающегося на ноги Брита. Вот она, жизнь, которую так вожделел дух Орнста, сочная, пульсирующая под ударами теплого сердца. Он должен поглотить ее, обязан поглотить. Он отберет ее у мальчишки, у всех, кого встретит на своем пути. Никому не будет пощады.
   Три рта взревели, заполняя воздух деревенской площади дикой какофонией. Разные голоса прежних владельцев голов слились в единый вопль, заставивший ворон, безразлично выклевывавших глаза мертвецов, черной тучей взвиться в дождливое небо.
   От неистового вопля твари у Брита затряслись поджилки. Повинуясь какому-то необъяснимому инстинкту, он оглянулся, чтобы воочию узреть весь ужас происходящего. Больше он назад не смотрел. Картина груды человеческого мяса, несшегося на него будто стенобитный таран, рук с жадностью тянувшихся к нему, глаз наполненных ненавистью ко всему живому, освободила разум Брита от всех сомнений и неопределенностей. В голове молодого шпиона осталась лишь одна мысль: бежать. И он побежал.
   Не обращая внимания на рану, Брит бежал так быстро, как только мог. За считанные минуты он преодолел расстояние, отделявшее его от Рубицы, но войти в нее успел. Обгоревшее тело местного жителя, пролетев в нескольких пальцах от головы Брита, рухнуло в воду. Фонтан брызг разлетелся во все стороны.
   Ошарашенный, Брит остановился и смахнул ладонью воду с лица. Эта остановка была еще одной ошибкой. Замешкавшись всего на долю секунды, он неосознанно дал своему организму передышку, время для того, чтобы привести ощущения в порядок. Адреналиновая горячка ослабла, в ее блокаде появилась брешь, через которую в мозг Брита хлынуло насыщенное чувство боли. Во время спринта к реке порез на ступне из-за солидной нагрузки разошелся, обнажая голые кости. Грязь вперемешку с травой забились в рану заставляя нервные окончания агонизировать.
   Дав себе слово больше не оборачиваться, не давать соблазну полностью предаться созерцанию надвигающегося ужаса одолеть себя, Брит сцепил зубы и кинулся в воду. Он старался наступать только на пятку, но это не помогало. Каждый раз, когда его ступня касалась речного дна, волна огня прокатывалась по всему телу парня, от кончиков пальцев и до самой макушки. Его темп сильно замедлился. Казалось, вместе с кровью через рану вытекали и силы. Несмотря на то, что в самом глубоком месте реки вода едва доходила Бриту до груди, он почти остановился. Каждый новый шаг давался ему с титаническим трудом, будто Рубица заполнилась зыбучими песками, тянувшими его на дно.
   Не осознавая, сколько времени он потратил на переправу, Брит на четвереньках выполз на противоположенный берег. Сзади раздался еще один взрыв нечеловеческого воя слившийся с громкими всплесками воды. Существо сокращало дистанцию.
   Брит по-прежнему не собирался оглядываться. Как и брат, он был целеустремленным парнем, всецело преданным делу. Самодисциплина и выдержка - основа успеха любого предприятия. И если он решил, что отыщет Грита, если он решил, во что бы то ни стало добраться до леса, а там и до южного лагеря, то он доберется и отыщет. Тем более, что цель была совсем рядом. Вот, они, деревья, жмущиеся друг к другу всего в каких-то паре десятков локтей впереди.
   Стараясь не слушать приближающиеся всплески воды, стараясь не обращать внимания на какофонию воплей за спиной, и дикую боль в ноге, Брит встал. Его первый шаг был неуверенным, будто пьяным. Второй уже лучше, но все еще недостаточно четкий. Третий и можно сказать, что пол дела сделано. Осталось только продолжать в таком же темпе, и вовремя вытирать слезы, заливающие глаза. Все будет хорошо. Лес уже совсем близко.
   Брита смело ревущей грудой человеческой плоти, всего в пяти шагах от ближайшего дерева. Существо сбило его с ног и буквально втрамбовало в сырую землю. Какое-то время парень еще был жив. Он был в сознании, когда множество сильных пальцев начали терзать его тело, разрывая на части. По-прежнему не оборачиваясь, уткнувшись лицом в грязь, он не издал ни единого звука, думая лишь о том, что не справился с задачей, что подвел брата. Сейчас его душа покинет тело, так и не встретившись снова со своей половиной.
   И снова он ошибся. Отчасти. Через трое суток после своей смерти Брит косвенно, но все же встретился с братом. Вернее, встретились их останки. Закончив с деревней долины Двух Хребтов, непомерно разросшаяся тварь отправилась прочесывать близлежащие леса. Дух Орнста находился в безустанном поиске. Ему не нужно было есть, ему не нужно было спать. Не останавливаясь ни на минуту, он вел совершенно потерявшую форму груду плоти вперед, сшибая по пути деревья, ломая стволы, вырывая с корнем. Неостановимая сила металась по лесам, оставляя за собой пропаханную борозду, будто лишай на теле долины. И когда эта сила наткнулась на остатки южного лагеря, и на разлагающееся тело Грита, вверх тормашками болтавшееся неподалеку, она не побрезговала "воссоединить" семью.
  
   Дело практики
  
   Отец первым прыгнул в дыру. В отличие от остальных высших чинов похода, он всегда старался служить своим подчиненным примером, а уж если речь идет о преследовании особо опасной девицы, мораль может сыграть куда большую роль чем даже отличный меч.
   В пещерах под Южным Хребтом ориентироваться было сложнее, чем на поверхности. След запаха женского пота и крови почти исчез. Возможно, из-за того, что Палач хорошенько искупалась на входе, или же слишком много времени прошло, и он попросту растаял, как рано или поздно тают любые запахи. Отца ответ на этот вопрос не интересовал. Даже учитывая наличие у отряда факелов, в разуме главы кампании плотно засел страх потеряться в бесчисленных тоннелях и расщелинах. А беря во внимание то, что из-за странных сквозняков и сильного запаха сырости он шел практически наугад, вероятность эта была весьма велика.
   Время под землей шло совсем по-другому. Так казалось Брудлику, который был удостоен чести нести один из факелов. Не то чтобы он скромничал, и сильно отказывался, скорее даже наоборот, сам попросил об этом. Просто ему было до жути не по себе в тесных местах, а вышло так, что место, в которое его завел Отец, было самым тесным во всем мире. Стены пещеры давили на голову солдата, сами мысли сжимались под весом вековых гор. Паника, поселившаяся где-то глубоко внутри груди с каждой минутой проведенной в этом Создателем забытом месте, все росла и росла, превращаясь в густой деготь, мешающий свободно дышать.
   Все стало только хуже, когда один из рыцарей-братьев оступился. Храбрый боец божественного воинства нелепо взмахнул руками, треснулся затылком о камень и скрылся в воде. Сперва Брудлик даже не понял, что случилось. Он стоял, пялился на бурлящий поток и ждал, когда рыцарь-брат всплывет, но этого так и произошло.
   -- О великий Создатель, -- прошептал он дрожащим голосом, -- мы все здесь умрем. Мы все здесь умрем!
   Рейнджерам, стоявшим в цепочке следующими за ним, тоже не нравилось в пещерах, но паникующий солдафон был куда хуже. От гнетущей обстановки хотя бы можно было отвлечься мыслями о доме, вкусной еде, семье, а стоны о скорой смерти лишали и этого.
   -- Заткнись! -- рявкнул один из рейнджеров. -- Тебя еще не хватало.
   -- Вы что, не понимаете? -- Брудлик распалялся все сильнее. -- Отец нас завел в могилу! Мы все здесь умрем. Нас заберет река, или пещеры. Мы заблудимся, потеряемся, а потом... потом...
   Его воспаленное усталостью и стрессом воображение, зацепившись за идею каннибализма, и принялось ее развивать с неподдельным энтузиазмом. Брудлик отчаянно отметал всплывающие в голове образы, но, кажется, они побеждали.
   -- Выпустите меня, -- он кинулся на затыкавшего его рейнджера, в тщетной попытке бежать. -- Я хочу выйти отсюда! Я хочу выйти! Мне нужен воздух, я не могу дышать. Я задыхаюсь!
   В панике он размахивал факелом перед лицами своих соратников. Солдаты и рейнджеры жались друг к другу, стараясь не попасть под раздачу.
   Из головы колонны, застопорившейся в тесном тоннеле, протискиваясь между ворчащими людьми, Отец решительно двигался в сторону взбесившегося Брудлика.
   -- Богомерзкий выродок! -- впервые за долгие месяцы похода, подчиненные услышали, как глава кампании опускается до обыкновенной брани. -- Как ты посмел?!
   Растолкав столпившихся вокруг Брудлика солдат, он схватил его за ворот поддоспешника и приподнял над землей.
   -- Как ты, собака безродная, посмел?! Думаешь под землей Создатель не увидит твою трусость? -- он встряхнул Брудлика так, что у того из руки выпал факел и, прокатившись по каменному скату, хлюпнул в воду. -- Думаешь, если у тебя нет над головой неба, значит нет и бога? Отвечай!
   -- Ты ведешь нас на смерть, -- змеей прошипел Брудлик. Об уважении к старшему по званию уже не могло быть и речи. -- Тебе только месть подавай, а мы дохнем тут один за другим.
   -- На смерть? На смерть?! -- он вжал солдата в стену. -- Ты - боец священного воинства. Ты добровольно пошел на смерть.
   -- В походе я хотя бы знал, ради чего жертвую собой.
   -- Глупец, ничего не изменилось. Ты по-прежнему в походе, и по-прежнему делаешь благое дело. Слушайте меня все, -- он обернулся к столпившимся, словно запуганные волком овцы, остаткам отряда. -- Этот человек считает, что я попал в плен собственных заблуждений. Он считает, что я пошел на поводу у жажды мести. Еще он считает, что я оказался настолько туп, что в пропасть повел за собой и вас. Так знайте же, что ни одно из его суждений не достойно потраченного на них воздуха. Женщина, которую мы преследуем - прямая угроза походу. По велению самого Чтеца, она приговорена к смерти через распятие и, к вашему сведению, казнь состоялась. Но, по причине, мне неведомой, она осталась жива, тем самым поправ волю самого Создателя и Чтеца, чьим гласом он провозглашен. А посему, пока ее черное сердце бьется, я не успокоюсь. Во имя справедливости, во имя божественной воли я закончу начатое. Ибо все мы дети божьи, и наш долг - его волю исполнять.
   -- Ну раз она выжила, -- в голосе Брудлика желчи стало еще больше, -- тогда может быть на то тоже воля божья? Она живет, а мы умираем. Это ли не знак того, что слова Создателя истолкованы неверно? Может быть даже всебог ошибается?
   -- Ересь! -- глаза Отца моментально налились кровью. -- Еретик!
   Пелена праведного гнева накрыла алым туманом разум главы кампании. Не мешкая ни секунды, он обхватил своей могучей ладонью голову Брудлика и впечатал ее в стену тоннеля. Кости померялись прочностью с горами. Горы победили. Раздался неприятный хруст, голова солдата слегка сплюснулась, а глаза выпучились, будто вот-вот выпадут из орбит. Брудлик умер мгновенно.
   Вышвырнув труп солдата-еретика в воду, словно ненужную вещь, Отец огляделся по сторонам. Его окружали перепуганные, изможденные долгой погоней лица. В желтом свете факелов их кожа приобрела нездоровый бледный оттенок, а тени, падавшие на глаза, делали их впалыми, как у голодающих крестьян.
   В этот миг Отец понял очень важную вещь. Он осознал, что приступ ярости был вызван вовсе не еретическими речами Брудлика. Просто солдат оказался прав. Казнь Палача Мерцающего Пика была не делом чести или принципа, а обыкновенной жаждой мести. И теперь, смотря на бледно-желтые, обросшие щетиной и редкими бородами, порождения этой жажды Отец сомневался. Впервые за долгие годы он сомневался в себе.
  

***

   Аделаида вдохнула полной грудью сухой, мертвый, но такой родной воздух. Ярко-синее небо без единого облачка, маленький диск солнца, застрявший недалеко от зенита, громадина из стекла и металла, закрывающая собой половину неба. У любого другого человека этот вид вызвал бы бурю весьма противоречивых эмоций, но Ада испытывала лишь одну.
   -- Наконец-то дома, -- она слегка подпрыгнула на месте, поправляя Бака и пошла на встречу открытой пасти Мерцающего Пика.
  

***

   Остатки поискового отряда все еще находились под впечатлением от происшествия с Брудликом. В глазах солдат Отец в одночасье из мудрого, достойного лидера превратился в злобного тирана. Он прекрасно понимал это, а потому не стал говорить долгих ободрительных речей, читать проповеди. Он просто коротко скомандовал продолжать движение, и повел людей за собой, как вел всегда, надеясь лишь на то, что выход из пещер найдется раньше, чем тирана решено будет свергнуть.
   Прошло немного времени, и след запаха исчез окончательно. Это был очень плохой знак, но Отец не подавал виду. Хорошо обдумав ситуацию, он решил, что у Палача определенно был ориентир. С таким количеством боковых тоннелей, развилок и шахт просто невозможно обойтись без ориентира. И единственным подходящим он посчитал текущую воду. По крайней мере, она сопровождала их от самого начала, и глупо было бы не придать этому значения. Выходит, нужно просто двигаться вдоль нее. Пока факелы горят, пока есть тропа, по которой можно идти, пока люди за спиной верят, идти нужно.
  

***

   Бак приходил в сознание медленно, плавными просветлениями, словно выныривая на мгновение из темноты к свету. В моменты осознанности он не мог думать ясно, но все же воспринимал то, что происходит вокруг. Он видел это как серию смазанных картин, нарисованных одной лишь лазурной краской. Сперва было дерево с кроной, подпирающей черное небо, потом прямоугольник странного здания, еще выше и величественнее. Затем последовала череда лестничных пролетов, уходящих в бесконечность.
   Несмотря на плотный туман в голове, Бак понимал, что видит все внутренним взором. Как Ада и обещала, место действительно было ярким. Иногда ослепляющим. В такие моменты он просто переставал смотреть. Даже находясь на пороге смерти, он инстинктивно берег свое магическое зрение, будто боясь потерять и его.
   Последняя размытая картина, которую успел разглядеть Бак, запомниться ему до самой смерти. Бесконечное вращение лестничных пролетов внезапно заканчивается совершенно обычной дверью. Из-за плеча Ады он может отчетливо видеть ее контуры. Вдруг дверь распахивается и за ней появляется человеческая фигура настолько яркая, что свет от нее исходящий, кажется, способен развеять тьму до самого первого этажа. Бак ослабляет концентрацию так, что внутренний взор способен уловить лишь очень сильный магический жар, и видит, как уже привычная лазурь исходит из точки где-то внутри груди незнакомца. Он видит сердце мага, со всей заключенной в нем силой. Он снова теряет сознание.
   -- Угадай, кто сейчас получит по своей старой, дряблой жопе?! -- хорошее настроение Аделаиды, вызванное долгожданным возвращением домой, при виде старикана как ветром сдуло.
   -- Узнаю милашку Змею. Все такая же злая на весь мир? -- для обычных глаз маг не выглядел как сгусток света. С виду это был слегка суховатый, весьма морщинистый, но при этом удивительно резвый для своего вида старичок. Он был одет в ярко-оранжевую жилетку на голое тело, отсвечивавшую даже в полумраке коридора, и темно-серые штаны. Одежда была из его коллекции древностей, а потому, выглядела экстравагантно даже для Ады. -- Говорю, мужика тебе надо.
   -- Да пошел ты... -- она перешагнула через порог, при этом жестко толкнув старикана плечом. -- В следующий раз предупреждай, что цель не из простых. Он меня убил, между прочим.
   Ада бросила сумку на пол и ослабила узлы на простыне.
   -- И вообще, какого хрена?!
   -- Что? -- с напускным удивлением переспросил старикан.
   -- Да ничего! -- она посмотрела на него взглядом, от которого могли бы расплавиться доспехи. -- Не объяснишь мне, с каких пор у нас командиры святош начали меня по запаху чуять? А?
   -- В каком смысле? -- теперь удивление было настоящим.
   -- А в таком, что Отец твой знал, когда я на него нападу и откуда. Как такое могло быть? Причем во второй раз он так прямо и сказал: "Я знаю, что ты здесь. Я слышу твой запах." -- она перекривляла манеру речи главы кампании.
   -- Ты уверена?
   -- Очень, -- Ада отвернулась и пошла вдоль длинного коридора с множеством дверей. Время от времени она поглядывала на символы, выдавленные в металлических пластинках у каждой из них, будто мысленно оценивая, подходит ли та для ее нужд.
   Остановившись у пятой двери, Аделаида с силой пнула ее ногой. Распахнувшись, дверь громко ударилась о металлический ступор, торчавший из стены. Большое зеркало, висевшее по соседству, угрожающе звякнуло.
   Весь верхний этаж здания представлял собой ни что иное, как группу апартаментов различной формы и убранства. Будучи человеком непостоянным, любящим перемены, но, тем не менее, вынужденным оставаться в Мерцающем Пике, старый маг, не в силах остановить свой выбор на чем-то одном, время от времени жил во всех понемногу. Несмотря на всю свою неординарность, к обустройству жилища он относился с крайней педантичностью, и чистоплотностью, потому, как большая часть вещей там были почтенного возраста. А потому, увидев, как Ада заходит в одно из жилищ, он быстро сообразил, что в сердцах она может устроить такой беспорядок, который потом довольно сложно будет исправить.
   -- Стой! -- старик засеменил по коридору, шаркая подошвами кожаных туфель невиданного фасона по идеально гладкой поверхности пола. -- Я только недавно там прибрался!
   К своему удивлению, впрыгнув в двери, он обнаружил Аделаиду, аккуратно укладывающую обмякшего парня на кровать, стоящую в другом конце апартаментов, у большого витринного окна во всю стену.
   -- Да не ори ты, -- она, наконец, сбросила с плеч опостылевшие узлы простыни. -- Твоего нытья только не хватало. И вообще, уж кто и должен тут орать, так это я. Натравил меня на какого-то странного типа, не предупредив... Признавайся, срака, знал ведь, что он не из простеньких?
   Маг задумчиво смотрел на Бака, словно пытался разглядеть что-то в его лице-картошке. Проявившаяся на лбу сеть глубоких морщин говорила о том, что старик о чем-то размышляет, а отсутствие реакции на вопрос только подтверждало это.
   -- Чего, на молоденьких мальчиков потянуло? -- съязвила Ада.
   -- А? -- встрепенулся маг.
   -- Б! -- отрезала она. -- Отвечай на вопрос, или из окна выброшу. И не как в тот раз. Я сегодня злая, пролетишь насквозь.
   Старикан прекрасно помнил "тот раз", хоть уже и не мог с уверенностью сказать, по какой причине была ссора. Да это, в сущности, было и не важно. Главное, что после того, как Ада швырнула его в оказавшееся удивительно прочным стекло лаборатории, он каждый вечер растирал специальной мазью ноющую спину только ради того, чтобы нормально уснуть.
   -- Говорю же, нет, не знал. Чего ты прицепилась?
   В ответе Аделаида услышала явную ложь. Особенный слух для такого не требовался. Когда долго живешь с человеком, рано или поздно начинаешь различать тонкие нотки в голосе, поведении, выдающие блеф или вранье. Люди постоянно врут друг другу. Обычно, такая ложь безобидна, и вызвана лишь нежеланием огорчить близкого тебе человека, а потому ее пропускают мимо ушей. Но не в этот раз.
   -- Ты знал... -- ее руки непроизвольно сжались в кулаки. -- Ты все прекрасно знал!
   -- Нет, нет, погоди, -- маг начал осторожно отступать назад. -- Ты не понимаешь.
   -- Ну так самое время объяснить, -- она сделала резкий шаг вперед, сближаясь со стариком. Тот рефлекторно отпрянул и больно стукнулся затылком о ребро открытой входной двери.
   -- Ай... не кипятись. Давай не будем необдуманно разбрасываться старичками.
   -- А ты не провоцируй.
   -- Ладно, ладно, -- он поднял руки в сдающемся жесте. -- Я же не мог подумать, что Чтец отправит его воевать.
   -- Во-первых, прекрати постоянно называть его этим дурацким имечком. И во-вторых, кого именно он отправил?
   Понимая, что время пришло, и от этого разговора никуда уже не сбежать, маг тяжело вздохнул.
   -- Ох... все так сложно, запутанно. С чего бы начать?
   -- Начни с основного, -- терпение Ады подходило к концу. Можно сказать, старик находился в двух секундах от полета в окно.
   -- Хорошо. Если то, что ты говоришь - правда, если у него действительно настолько хороший нюх... значит других вариантов нет. Человек, представляющийся Отцом, технически твой брат.
   Маг замолчал, давая Аде время, чтобы осознать услышанное. Она с подозрением уставилась в его черные, проницательные глаза, выискивая в них привычную лукавость, которая сопровождала каждую идиотскую шутку старика. На этот раз он не шутил.
   -- Что значит технически? У тебя с головой все в порядке? -- она отчаянно не понимала самой идеи с братом, и понимать ей не сильно хотелось. -- Опять шептильцев обнюхался?
   -- Я же говорил, все запутанно. Просто так и не расскажешь. Давай ты приведешь себя в порядок, и мы продолжим этот разговор в более располагающей обстановке.
   -- Да нечего тут продолжать. Твои идиотские выходки, кончено, развлекают, но эта... просто перебор. Перебор! Ничего и слышать не хочу ни про каких братьев, сестер, отцов с детьми. Мне эта херня и за даром не нужна. А ты, вместо того, чтобы выдумывать всякое, лучше пацана подлатай. Я ему должна. Он мне жизнь спас.
   Задержавшись на мгновение, Аделаида подобрала с пола простыню, спешно вышла в коридор и зашагала к лестнице. Жилище девушки находилось на этаж ниже. Она бы с удовольствием поселилась и выше, ведь при вечном полдне, стоящем в Мерцающем Пике, температура воздуха играет не самую последнюю роль (на уровне земли можно спокойно пожарить яичницу разбив яйцо на относительно ровный камень), но соседствовать с сумасбродным престарелым магом себе дороже. Уж лучше жара.
   Будто в трансе Ада спускалась по ступеням. Она смотрела на свои розовые ноги, но думала совсем не о них. Ее мысли были полностью заняты короткой фразой старикана: "Технически твой брат". Слова повторялись снова и снова, по кругу, постепенно теряя всякий смысл, превращаясь в пустые звуки, незначащие абсолютно ничего.
   Тем временем старый маг вернулся к постели, на которой лежал Бак. Он еще раз всмотрелся в паренька. Зрелище было не из приятных. Молодое тело раздирали бурные потоки магии. Мощные завихрения и всплески бушевали внутри, пронизывая плоть, неприспособленную к таким нагрузкам, постепенно уничтожая ее. Ему нечасто удавалось видеть подобную концентрацию. Далеко не все вещи из его коллекции древностей могли похвастаться подобным, не говоря уже о встреченных людях.
  

***

   Как известно, рассвет - это награда за пережитый самый темный час. И человек, вооружённый этим сакральным знанием, способен на многое. Отец входил в число таких людей. Его отряд - нет.
   С каждым часом блуждания по темным тоннелям солдаты нервничали все больше. Разлагающие мысли бесславно почившего еретика Брудлика все глубже укоренялись в их беспокойных головах. Один только рыцарь-брат сохранял спокойствие, что, в принципе, никак не трогало Отца. Если бунта избежать не удастся, все равно он мало чем сможет помочь, а скорее всего в такой тесноте будет только мешаться под ногами.
   До бунта дело не дошло. На горизонте появилось предрассветное зарево.
   На удивление, первым изменения почувствовал не нос Отца, а один наблюдательный рейнджер. Он шел сразу позади главы кампании, на всякий случай оставляя на стенах засечки, чтобы иметь хоть какие-то ориентиры на тот случай, если придется возвращаться обратно.
   -- Смотрите! -- вдруг вскрикнул он, указывая пальцем на Отца.
   Колонна остановилась, рыцарь-брат насторожился, а остальные солдаты начали непонимающе перешептываться.
   -- Пламя, -- решил уточнить рейнджер.
   И действительно, огонь факела, который нес Отец, извивался и трепетал, будто на ветру. Все всё поняли без слов. Такое поведение могло означать только одно, сквозняк - явный признак того, что где-то неподалеку пещеры выходят на поверхность.
   -- Смирно! -- тут же рявкнул Отец. Он знал, на какие глупости могут быть способны простолюдины и любой ценой хотел сохранить последние остатки дисциплины, а вместе с ней и отряда. -- Держать строй! Никто никуда не бежит. Двигаемся только по моей команде. Идем осторожно, на выходе может быть организована засада. Оружие на изготовку.
   Он развернулся, вытащил меч из ножен и услышал, как остальные за его спиной делают так же.
   -- За мной, -- команда была резкой, четкой, напористой. Услышь такую зеленый новобранец, непременно растерялся бы. Но не остатки отряда. Получив такую долгожданную надежду наконец выбраться на свежий воздух, люди обрели второе дыхание. Они воспряли духом, собрались с мыслями и были готовы прямо сейчас одолеть любых Палачей, осмелившихся оказаться между ними и открытым небом.
   Естественно, никаких Палачей на пути не оказалось, зато была пропасть. Бездонная, черная пустота, которой через несколько минут резко оборвался тоннель.
   Отец осторожно нагнулся и посмотрел вниз. Где-то в пятнадцати локтях под ногами вода подземной части Рубицы водопадом обрушивалась на крутой, гладкий каменный склон и шумным потоком уходила в темноту.
   -- У нас еще остались факелы? -- спросил Отец внимательного рейнджера. Он не мог спросить солдата, отвечавшего за провизию напрямую, гул разбивающейся о камни воды хоронил под собой любые звуки.
   От человека к человеку вопрос по цепочке достиг самого конца колонны, а обратно таким же образом в ответ передали факел. Отец поднес его к огню, дождался пока отсыревшая ткань загорится, а после, немного просохнет, чтобы пламя окрепло и не погасло. Затем, примерившись, он со всей силы швырнул факел вперед, так, чтобы тот, падая, как можно дольше не касался воды.
   Медленно вращаясь, горящая палка летела вниз по плавной дуге, своим тусклым желтым светом освещая бурлящий водопад Рубицы и странные конструкции, выпиравшие из горной породы вдоль берегов. На первый взгляд они выглядели каменными, но по мелькавшим в отсветах рыжим пятнам ржавчины Отец понял, что это металл. Огромные скелеты древних машин, похожих на странных животных о четырех ногах и непропорционально длинной, тонкой шеей отбрасывали свои причудливые тени темными колоннами в пустоту пещеры. Казалось, когда-то очень давно, в те времена, когда это место еще не поглотили горы, они собрались на водопой, да так и остались стоять у реки, замерев навсегда.
   Наблюдательный рейнджер с открытым от удивления ртом выглядывал из-за спины главы кампании. Виды колоссальных сооружений одновременно пугали его, и вызывали трепет, словно манили подойти поближе и прикоснуться к ним рукой. Он с жадностью вглядывался в каждую малейшую деталь, выхваченную из темноты светом огня, пока тот странным образом не погас. Факел не упал в воду, и от каменных берегов находился весьма далеко, но по какой-то неясной причине, он в один момент просто взял и исчез, не давая точно понять, чем заканчивается крутой спуск.
   -- Вы видели? -- спросил он у Отца, показывая пальцем вниз.
   -- Видел. Дело странное. Попроси еще факел. Нужно проверить, что там.
   -- Этот был последним. Остался только тот, что у вас в руке.
   Отец обернулся и окинул взглядом жавшихся друг к другу людей. Теперь даже в глазах рыцаря-брата читались усталость и отчаяние. Никто не ожидал вместо синего весеннего неба увидеть тьму пропасти.
   -- Держи, -- он передал последний факел рейнджеру. -- Мое сердце чует здесь сильное присутствие проклятой магии, -- чуял, естественно, нос, но этого простому люду знать было никак нельзя. -- Думаю, это иллюзия, обман, которым Палач желает нас отвадить от погони. Бьюсь об заклад, там внизу что-то есть. Что-то скрытое во тьме и волшебстве. Я прыгну первым, а ты смотри, как быстро фальшь разобьется о чистую веру.
   Настал час еще раз показать на личном примере, что храбрость и преданность делу могут даже такую с виду безвыходную ситуацию перевернуть в твою пользу.
   -- Молю, Создатель, сохрани мое тело, -- Отец читал молитву, слова которой рейнджер с трудом разбирал из-за шума водопада. -- Не дай воде поглотить меня, и огради мое бренное тело от острых камней. Во имя благого дела иду на отчаянный шаг, и уповаю на благосклонность твою.
   Решив более не медлить, глава священного похода прыгнул в бездну. Рейнджер тут же занял его место. Перегнувшись через край обрыва, он видел, как Отец на несколько мгновений скрылся в тумане водопада, а затем его темный силуэт показался над пенящимися волнами Рубицы. Маленькую человеческую фигурку мотало из стороны в сторону, било о камни, закручивало в водоворотах. Стихия, казалось, измывалась над неосторожным глупцом, решившим померяться с нею силами.
   Понимая, что до источника запаха магии он может и не дотянуть, Отец стал грести к крутому, скользкому берегу, вымытому в монолитной породе за долгие тысячелетия, и даже в какой-то момент ему подумалось, что затея эта удачна, но тут же был подхвачен сильной волной. Крепко ударившись головой о камень, и совершенно потеряв ориентацию в пространстве, он полностью отдался на волю Создателю и Рубице.
   Потеряв из виду маленькую точку, бывшую когда-то могучим воином священного войска, рейнджер сообщил остаткам отряда, что Отец утонул с молитвой на устах, чем окончательно подкрепил веру людей в правоту слов покойного Брудлика. Практически не раздумывая солдаты решили вернуться назад тем же путем, что и пришли, пользуясь предусмотрительно оставленными на стенах метками. Один лишь рыцарь-брат отказался и предпочел сгинуть вместе с командиром. Посчитав, что умереть с честью лучше, чем жить в позоре, он последовал примеру Отца и прыгнул с обрыва, но этот акт проявления удивительной человеческой воли остался незамеченным. Вереница солдат уже шла обратно, в лабиринт пещер, которому суждено было стать их могилой, ведь оставшегося факела хватило совсем ненадолго.
  

***

   Старикан не спешил. Сперва он прошаркал на кухню, взял там небольшой табурет, затем принес его в спальню и поставил у изголовья кровати.
   -- Ну привет, незнакомый мальчик, -- он кряхтя уселся на жесткое сидение. -- И что же мне с тобой делать?
   Если Змея лишний раз напряглась, чтобы пронести этого мальца на себе через весь Западный берег, то значит он явно чего-то да стоит как человек. Возможно, это будет неплохой инвестицией в будущее Пика.
   Брови старого мага сошлись на переносице.
   -- Как на счет сказки? М? -- он тяжело вздохнул, наклонился и стал медленно развязывать шнурки на своих начищенных до блеска туфлях. -- Когда-то давным-давно на свете жил один старый дурак. Не то, чтобы он был туп, но и умным назвать его было нельзя. Он не хулиганил, не пускал слюней, и не мочил штаны. Это был такой дурак, про которого с виду и не скажешь, что глупости в нем хоть отбавляй. Всю жизнь он провел, гоняясь за прошлым. Искал дурак знаний в пещерах и гротах, копался в земле, тянулся к мудрости древнего мира, раскинувшегося под ногами. Он собирал по крупицам историю, с каждым годом, с каждым найденным артефактом узнавая все больше и больше, но знания те не могли утолить его жажду, а лишь распаляли огонь любопытства в непутевой башке, -- старик аккуратно отложил туфли в сторону, и с облегчением пошевелил узловатыми пальцами на ногах. -- И вот как-то раз прознал старый дурень, что есть одно место, земли которого хранят в себе целый город - огромный кладязь реликвий и знаний. Тут же дураку захотелось во что бы то ни стало завладеть этими несметными богатствами. Но нет в мире ничего хорошего, что можно было б добыть без труда. Верно? -- маг хмыкнул, потер ладони друг о друга и приложил их к груди Бака. -- Над городом тем протекала большая река. И так дурачок пытался под нее подкопать, и эдак. Но слишком уж много воды было в почве. Любые попытки добраться до тайн она разрыхляла и рушила.
   Старик замолчал и закрыл глаза. По его телу от кончиков пяток и до ногтей на руках пробежала волна приятного тепла. Насладившись этим ощущением, он направил ее в паренька, успокаивая бушевавший в нем шторм, и понемногу исцеляя его последствия.
   -- Но он не сдавался. Уж слишком в нем крепкой была та жажда. И тогда дурак возжелал, чтобы сама река сдвинулась с места, изменила свое течение. Очень сильным было то желание. Сильнее всего на свете. И река послушалась. Потакая глупости старика, она смыла целый народ, сделала непригодными для жизни места в которых он обитал, -- он снова натянул туфли и стал так же медленно завязывать шнурки обратно. -- Тогда старый дурак стал чуточку умнее, он понял, что за любую силу приходиться платить, и иногда плата совсем не стоит того. А где-то далеко-далеко, в маленькой деревушке, окруженной горными хребтами жил паренек, который тоже владел этим горьким знанием. Может быть пока еще сам того не ведая, но так оно и было. Он рос в таких местах, где воздух насквозь пропитан магией. Всю жизнь его окружала пыль. Стоило только слегка присмотреться и не видеть ее он уже был бы не в силах. Люди в той деревне почти никогда не болели, а если и доводилось, то дело дальше обычной простуды не шло. Об эпидемиях они слышали только из сплетен про большие города за горами. Но изредка бывали средь них и такие, чье горло просто отказывалось дышать. Несмотря на всякое лечение, они много кашляли, быстро чахли, и в конце концов умирали, оставляя родных и близких гадать, что же стало причиной такой скоропостижной кончины. Можно сказать, что тому пареньку повезло... в какой-то степени. Он один из немногих кашляющих счастливчиков, который узнает, от чего его тело не хочет жить, -- старик собрался было откинуться на спинку стула, но вовремя вспомнил, что сидит на табурете и нелепо дернулся, сохранив равновесие. -- Виной всему пыль. Она пронизывает все сущее, витает в каждом плане мироздания, коверкая его законы и внося сумятицу в правила устройства бытия. Большинство людей с рождения невосприимчивы к ней. Их тела живут бок о бок с этим странным соседом, и практически не замечают ее. Но не все. Есть и те, кто почувствовал в себе потоки пыли и сумел совладать с ними. Их принято называть магами. Не знаю, смог ли паренек совладать, но почувствовал уж точно, -- старик еще раз хмыкнул. -- Так уж вышло, что кровь его, как и кровь его кашляющих собратьев по несчастью настолько пропитана магической палью, что тело просто не способно совладать с этим. Магией была сила того паренька, и была она настолько велика, что цену ей он познал сполна. Не стоит оно того, верно?
   -- Верно, -- прохрипел Бак и открыл глаза.
   -- Старый дурак, -- маг протянул ему руку.
   -- Бак, -- он с трудом пожал ее обновленными пальцами.
  

***

   Вода хлестала Отца по лицу, заливая глаза, нос и рот. Она отчаянно пыталась утянуть храброго воина на дно, потопить его, как топит тропический ураган маленькую беззащитную шлюпку. Но несмотря на бесчисленные удары камней, и потяжелевшую одежду, сковывавшую движения, Отец не сдавался. Его питала уверенность в том, что если Палач смогла пройти здесь, то и он непременно сможет.
   Вдруг, борьба со стихией закончилась. Болезненные удары сменились приятным, щекочущим внутренности ощущением свободного падения. В кромешной тьме Отец не мог разглядеть ничего, но нос его будто взбесился. Отвратительный запах магии был настолько сильным, что своим смрадом забивал все остальные, коих в подземной бездне было не много.
   Идея о том, что крутой обрыв это лишь иллюзия, растворилась вместе с самим обрывом. Отец парил в невесомости, потеряв любые ориентиры. Не зная, где верх, а где низ, он беспомощно болтался в темноте, пока не осознал, что видит едва различимые лучи света. Извиваясь, словно падающий кот, он развернулся лицом к источнику этого света. Им оказалась водная гладь. Она быстро приближалась.
   За мгновение перед ударом, Отец зажмурился, ожидая худшего, но в итоге никакого удара не последовало. Словно подхваченный нежными материнскими руками, он плавно, но быстро замедлился, а после, аккуратно погрузился в воду.
   Первым, что он увидел, открыв глаза, было серое, раздувшееся лицо утопленника. От неожиданности глава кампании чуть не вдохнул, но вовремя опомнился. Быстро перебирая руками и ногами, он обплыл мертвеца, и погреб на поверхность, к свету, колеблющимися лучами пробивавшемуся сквозь толщу воды. К свету, по которому так соскучился.
  

***

   Бак привстал на локтях и с нескрываемым любопытством осматривался по сторонам. Его не покидало настойчивое ощущение, что новые глаза видели все гораздо лучше прежних. В первые секунды он сам себе объяснял этот эффект тем, что слишком много времени провел в темноте, и попросту отвык от зрения как такового. Но это было вовсе не так. Все дело было в том, что в общую картину весьма элегантно, практически незаметно вписался и внутренний взор, как бы дополняя обычное зрение, внося необходимые коррективы, делая финальный штрих.
   -- Ух, какой бойкий, -- старый маг с тенью легкой улыбки на лице наблюдал за поведением Бака. -- Ты бы так не спешил. Полежи чуток, освойся. Тебе теперь спешить некуда.
   -- Вы меня исцелили... -- Бак, наконец, снова обратил внимание на старика. -- Это... это...
   Он поднес новые руки к новым глазам. Никаких ожогов, никаких шрамов. Кожа на пальцах не дубовая, а они сами с легкостью сгибаются. Еще, совсем близко, прямо под поверхностью, Бак разглядел как крохотные лазурные точки, одна за одной, тонкими вереницами двигались от ладони к кончикам пальцев и обратно, пошатываясь в такт бьющемуся от волнения сердцу.
   -- Это пыль, -- предвидев вопрос, ответил маг. -- В крови ее проще всего заметить, но скоро ты научишься видеть ее повсюду.
   -- Но как вы?.. Я имею в виду... -- от обилия хлынувшей на него информации, Бак не мог сосредоточиться. Голова была занята открывшимся новым дивным миром, и слова никак не хотели складываться в предложения. -- Как вы все вернули? Я пробовал лечить людей, но... рыцарь так и остался без руки.
   -- Не переживай. Это всего лишь дело практики и знания, -- маг лукаво подмигнул. -- Чинить тела - редкий талант, но, если знать, как им пользоваться, можно сделать многое. Возможно даже все.
   -- И что, это теперь навсегда?
   -- Если ты про глаза, то да. Ну, по крайней мере пока тебя опять не угораздит в костер головой нырнуть.
   -- Это был не костер, -- смущенно ответил Бак. Почему-то ему стало стыдно перед стариком за то, что тому пришлось возиться с его ожогами.
   -- Конечно, нет, -- ответил маг, и его лицо опять озарила лукавая улыбка. -- Я слишком стар, чтобы путать магические ожоги с обыкновенными. И где же тебя угораздило так покалечиться? Повздорил не с тем волшебником?
   -- Нет, -- чувство стыда росло и давило. Парню совсем не хотелось рассказывать про подземную комнату и духа, что в ней обитал, поэтому он попытался перевести все в шутку. -- У нас в деревне и тех волшебников отродясь не было. Откуда же не тому взяться?
   -- И это меня удивляет. Вроде как место пыльное, условия подходящие. Колдуй - не хочу. Но ни в одной летописи не упоминается о волшебнике долины Двух Хребтов. Как ни крути, а хоть бы один, непутевый, да должен был появиться... Думается мне, что здесь работает старая добрая поговорка: все хорошо, что в меру. Видимо, большинство рождается слишком толстокожими, а те, у кого была хоть какая-то чувствительность быстро выгорали, даже не поняв, что имели. Как ты.
   -- И моя мать, -- Баку вспомнился приглушенный кашель, доносящийся через стенку из соседней комнаты. Паренек невольно нахмурился.
   -- О, так ты у нас потомственный умиральщик. Неплохо... -- маг задумался на мгновение, а потом переспросил: -- А ведь я не отстану. Откуда ожоги?
   Буквально утопая в чувстве стыда, Бак был не в силах смотреть на старика. Оглядываясь назад, вспоминая события, произошедшие в подземной комнате, он вдруг отчетливо осознал, какими глупыми и наивными были его поступки. Подумать только, руководствуясь лишь одним любопытством, потакая собственной прихоти, он лишился глаз, лица, рук. Это горькое принятие прошлого себя угнетало, свербело где-то внутри, и если подавить это чувство, запереть его в дальней комнате, то до конца жизни оно будет оставаться там гниющей кучей компоста, все время напоминающей о себе.
   Бак рассказал старику все. В мельчайших подробностях он описывал трудности жизни с тяжело больной матерью, о кашле, преследующем в кошмарах, постоянных ссорах с отцом. Когда он описывал смерть Алы, то не заметил, как заплакал. Слезы крупными каплями скатывались по гладким щекам, затекали в рот, принося с собой вкус соли, но Бак не обращал на них никакого внимания. Он говорил без умолку, рассказывая про тайные вылазки в горы, о которых не знал никто, даже настырный и вездесущий Нир. Вспомнил о том, как сорвался с утеса и думал, что вот-вот умрет, как болела спина, в первые секунды после пробуждения в подземной комнате. Удивительно, как хорошо в его памяти сохранились детали того дня, словно это произошло еще вчера.
   Начало истории паренька старый маг слушал спокойно, стараясь по мере возможности изображать заинтересованность там, где это было нужно. Но, когда в повествовании была упомянута подземная комната, наполненная странными, загадочными предметами, заметно оживился. Он заерзал на табурете, и слегка наклонился вперед. Ему жутко хотелось попросить парня пропустить все свои внутренние переживания и поподробнее остановиться на описании древностей, но пока еще сдерживался.
   Тем временем история шла дальше и центром ее стала голая девушка в реке. Старик нахмурился пуще прежнего, когда слушал о ране в ее боку, и широко улыбнулся, когда рассказ дошел до потасовки на площади. А когда речь зашла о повторном визите в подземную комнату попросил остановиться.
   -- Дух, говоришь? -- он почесал пальцем висок. -- И ему нужна была та прямоугольная вещица?
   Бак вытер тыльной стороной ладони глаза, шмыгнул носом и кивнул.
   -- А она, вещица эта, сейчас при тебе?
   -- Посмотрите в дорожной сумке.
   Проявив необычную для человека такого возраста юркость, маг вскочил на ноги, обежал кровать и принялся рыться в потрепанном, грязном мешке. Откопав среди различного, по его мнению, хлама потенциальное сокровище он вернулся на место у изголовья кровати. Почти упершись носом в металлический брусок, старик принялся разглядывать находку.
   -- Удивительно, -- он вертел его и так, и сяк. -- Просто превосходно. И этот, как ты выразился, дух хотел у тебя ее отобрать?
   -- Ага. Аделаида сказала, что это он меня так... -- парень показал на свое лицо. -- Ну вы понимаете.
   -- Да-да, -- отмахнулся маг. Теперь он окончательно потерял всяческий интерес к истории фермерского отпрыска. Его вниманием всецело завладел брусок. -- Какой удивительный экземпляр. И сохранился отлично. Разве что только... -- он приложил пальцы к треснувшему стеклу.
   Еще не до конца придя в себя и освоившись с новыми гранями, открывшегося ему мира, Бак едва успел заметить, как блеснули крохотные точечки-пылинки на кончиках пальцев мага. Затем вдоль всех даже самых маленьких трещинок бывшей некогда зеркальной поверхности пробежала миниатюрная молния, запаивающая на своем пути все повреждения. Через мгновение брусок был снова цел.
   -- Как вы?.. Это удивительно! -- заинтересовавшись дивной магией старика, Бак заерзал на кровати с таким же выражением лица, как и тот ерзал на табурете, слушая про подземную комнату.
   -- Да ерунда, -- отмахнулся маг. -- С твоими глазами было сложнее. Слишком много маленьких деталей. А тут просто стекло. По сути целительство есть ни что иное, как ремонт, только чинишь ты не вещь, а человека. Ну да ладно, с обучением мы пока повременим. Сейчас гораздо важнее, почему именно этот предмет был так нужен духу.
   -- Так я же не все рассказал. После того, как я очнулся слепым, я попросил Аду снова провести меня в подземелье.
   -- Снова? -- старик все же отвлекся от бруска. -- Представляю, что она тебе наговорила.
   -- Этого я точно не помню, но мне кажется, что ничего такого, что могло бы вас удивить.
   Старик хихикнул.
   -- Так вот, -- продолжил Бак, -- когда я снова оказался там, я увидел, что дух этот был пожилой женщиной. Я протянул ей эту штуку, она взяла ее, приложила к уху, улыбнулась и исчезла.
   -- Приложила к уху? -- переспросил старик.
   -- Да, вот так, -- Бак жестом показал, что имеет в виду.
   Маг нахмурился еще сильнее, хотя казалось, что это уже невозможно. Его брови сдвинулись настолько, что со стороны можно было подумать, будто их вовсе не две, но одна. Посомневавшись секунду, он повторил жест парня, поднес брусок к уху.
   Видение возникло так же быстро, как и развеялось. Перед мысленным взором старого мага проявился размытый силуэт пожилой женщины. Она склонилась над тем самым металлическим бруском, что сжимала в руке. Другой же она прикасалась к поверхности стекла, на которой появлялись и исчезали неясные изображения. Вдруг стекло потускнело и из темноты на нем проявилось слово старого языка, значение которого старик знал. Оно переводилось, как "сын". Женщина поднесла брусок к уху, ее до этого напряженное лицо прояснилось, а на глазах появились слезы облегчения.
   Придя в себя, маг вздрогнул. Такие вспышки всегда будоражили его падкий до знаний ум, давали повод уйти с головой в раздумья над тем, каким все же был мир прошлых людей.
   Старик озадачено хмыкнул, еще раз посмотрел на металлический брусок и устало откинулся на спинку табурета. О том, что у табуретов не бывает пинок он вспомнил уже падая.
   С точки зрения Бака произошедшее не имело абсолютно никакого смысла. Старый маг, приложив к уху черный брусок, застыл, уставившись куда-то в пустоту, после хмыкнул и грохнулся на пол, при этом эффектно сверкнув оранжевой жилеткой.
   -- Здорово, -- на пороге комнаты стояла Аделаида. Она вымылась, переоделась и выглядела еще красивее, чем обычно. Подобно стариковскому, ее наряд был подобран из огромного арсенала древних вещей, собранных магом за долгие годы странствий. Только сделано это было со вкусом. -- Я там, понимаешь ли, жизнью рискую, а он тут по полу валяется... О, привет, пацан, -- она помахала рукой Баку.
   -- В последний раз, когда я проверял, -- старик кряхтя поднялся на ноги, -- в твоей ванной никаких опасностей для жизни не было.
   -- Я про внешний мир, вообще-то, -- уточнила Ада. -- И какого хрена ты в моей ванной делал?
   -- Проверял наличие опасностей, -- старикан натянул свою дежурную ехидную улыбку.
   -- Ага, как же... -- она сдавшись махнула рукой. -- Смотрю ты Бака неплохо подлатал. Выглядит как новенький. Жить будет?
   -- Будет, но только здесь. Совсем забыл тебе сказать, -- обратился он к парню, -- больше ты во внешний мир вряд ли попадешь.
   -- Что? -- удивился Бак. -- Но почему?
   -- Как бы тебе объяснить... Магия, что тебя убивала, все еще там, внутри, -- он похлопал себя по груди. -- И она продолжит разлагать твое тело, как только ты покинешь это место. Причем в свое прежнее предсмертное состояние ты вернешься весьма скоро.
   -- Выходит, что я теперь ваш пленник?
   -- Ну почему же сразу пленник? Ты волен иди куда захочешь, -- он запнулся, затем повернулся к Аде и уточнил: -- Он ведь волен?
   Она кивнула.
   -- Видишь? Просто тебе не стоит забывать о последствиях твоей вольности, вот и все.
   Липкое чувство стыда сменилось еще более мерзким ощущением обреченности. Оно и раньше сопровождало Бака, с каждым приступом кашля напоминая о себе. Но только сейчас, услышав свой приговор, он прочувствовал его в полной мере, проникся им, пропитался.
   Старик увидел знакомый взгляд и решил немного подбодрить нового сожителя.
   -- Ну ты это, не расстраивайся. Я, например, тоже отсюда не вылезаю, и ничего, бодренький. Дело привычки.
   -- Вас тоже убивает магия? -- сейчас Бак всем сердцем хотел услышать "да". Он остро нуждался в понимании, а кто как не собрат по несчастью мог его предоставить?
   -- Старость его убивает, -- вмешалась в разговор Ада. -- Из его тощей задницы песок посыплется в ту же секунду, как он осмелится высунуть нос из Пика.
   Она громко рассмеялась.
   -- А вот глумиться не надо, -- немного обиженно сказал маг. -- Между прочим, издеваться над больными и убогими - признак дурного тона.
   -- Ага, осталось только понять, кто ты, больной или убогий?
   -- И то и другое. Ты амулет принесла?
   -- Ты за кого меня принимаешь? -- Аделаида достала его из кармана черных, выгодно подчеркивающих ее фигуру, штанов и протянула старику. -- Симпатичная штучка. Только ты так и не сказал, нахрена она тебе?
   -- Правда? -- он отложил металлический брусок и принялся вертеть в руках амулет. -- Видать замотался совсем и забыл. Мы с беженцами придумали, как при помощи магической связи находить ее источник.
   -- Ну вот, опять какие-то беженцы. Кто такие? Откуда взялись? Стоит отлучиться на месяцок, как ты тут проходной двор устраиваешь.
   -- Как раз здесь ничего особенного и нету. Просто несколько Анрийских магов-диссидентов, случайно наткнувшихся на корягу. После того, как местный принц папашку своего, короля кокнул, а королевство божьим людям сдал, они впопыхах свалили в леса, от костров подальше. Ну и ненароком увидели, как коряга тебя там высадила. Они нас, между прочим, хорошо выручили своей идеей с амулетом. Это одному из них пришла в голову мысль отследить Чтеца по магической связи.
   -- Слушай, ты меня уже достал, -- заскулила Ада. -- Я же просила...
   -- Ладно-ладно, хорошо. Отследить Мирадилона. Довольна?
   -- Да, -- она жестом дала понять, что он может продолжать.
   -- Остаться эти беженцы не захотели, но вот, что странно, когда я попытался их ссадить на берег, коряга будто взбунтовалась. Ее понесло в восточные болота, словно она тоже от чего-то бежала. Хотя...
   -- Не-не-не, -- Аделаида насторожилась. Она узнала выражение стариковского лица, и оно не сулило ничего хорошего. -- Вот только не надо этого твоего "хотя". У нас и без того проблем по горло.
   -- Думается мне, что в долине Двух Хребтов, -- продолжил он, пропустив возражения мимо ушей, -- завелось что-то очень недоброе. Я видел это только краем глаза, но мне хватило.
   -- Остановись, прошу. Сам же говоришь всегда, что проблемы нужно решать по мере их поступления. Так давай решать те, что устроил нам Мирадилон.
   Маг на секунду замолчал, взвешивая все за и против, а затем согласился: -- Да, долина может подождать. Тогда я пойду к себе... -- он огляделся по сторонам, вспоминая, в какой он сейчас комнате, -- ... в лабораторию, повожусь с амулетом. Дам знать, когда будет результат.
   Аделаида дождалась, пока маг уйдет, подняла табурет, и подсела к Баку.
   -- Ну как ты?
   -- Хорошо... вроде. Слишком много всего в последнее время происходит. Не успеваю понять, что мне по этому поводу думать. На ферме было проще.
   -- Ну дык, -- она добродушно улыбнулась. Наверно, впервые на его памяти. -- Волшебные дела это тебе не в навозе пальцем ковырять. Несмотря на то, что время в Пике не идет, здесь всегда что-то да происходит. И обычно, если это выплескивается во внешний мир, то замечают все. Например, охранные знаки старого языка старик придумал. Ими сейчас кто только не пользуется. Да и некоторые технические приспособления тоже отсюда перекочевали. Блоки, там, для работ с большими грузами в каменоломнях, стекленые окна тоже. Даже вера в Создателя, стыдно сказать, здесь появилась. На семнадцатом этаже, вроде как. Если мне память не изменяет.
   -- Что? -- Бак окончательно сел на кровати. Только сейчас он заметил, что она подозрительно схожа с той, что остановила его падение в подземной комнате.
   -- Тише, пацан, тише, -- Аделаида поняла, что ляпнула, не подумав и теперь быстро соображала, как все исправить. -- Ты раньше времени не закипай. А то еще поджаришь меня ненароком. Я ведь злопамятная. Прибью тебя потом.
   -- Как это здесь? Что ты такое говоришь?
   -- Ну это случайно вышло. Меня здесь тогда даже не было. Мне старикан рассказывал. Мутная история, много неточностей и пробелов. Я его время от времени ненароком спрашиваю о том, о сем, и под шумок вставляю нужные вопросики, но он как-то вяло отвечает. Лучше сам у него узнай. Может с тобой поделится.
   -- Говори, -- настаивал Бак. -- Вся моя деревня сгорела дотла, а ты увиливаешь? Говори!
   Последнее слово прозвучало раскатисто, подобно грому, во время летней грозы. По стене за спиной парня из дальних, плохо освещенных уголков комнаты, стали сползаться тени, собираясь в большое, мрачное пятно. Ситуация быстро выходила из-под контроля. Ада рефлекторно напряглась всем телом, готовясь в любой момент увернуться от испепеляющей вспышки.
   -- Сперва сбавь обороты, пока все здесь не разнес. Вещи дорогие, редкие. Не расплатишься, -- она подождала секунду, но тени и не думали развеиваться. -- Ладно, но, если что, я буду бить первой. Короче, когда-то давно, около тысячи лет назад, или типа того, один дебил, называвший себя величайшим картографом всех времен, затеял наитупейшую затею. Он удумал сухое море на санях с парусом пересечь и каждый уголок его на карте зафиксировать. Взял с собой еды, воды, и еще пару таких же дебилов, чтобы скучно не было. Ну и, естественно, вся эта шайка в песках потерялась. До сих пор ума не приложу, чего они собирались на карту наносить. Песок? -- она пожала плечами. -- В общем, сани они свои в песчаной буре просрали благополучно, вода с едой закончились, а берега все не видно. В итоге помощнички весело и с песней окочурились, а горе картограф чудом на наше мертвое дерево наткнулся. У коряги иногда бывают заскоки, и она в пустыню уходит ненадолго... А старикан в Пике тогда уже жил, ну и приютил его. Выходил, выкормил. Как он мне сказал: Увидел я в нем молодого себя и пожалел. Наивный был человек, ничего не скажешь.
   Отвлеченный рассказом, Бак постепенно остывал, а темное пятно за спиной - рассасывалось.
   -- Остался этот картограф в Мерцающем Пике. По мере сил помогал старикану в быту, ну и в поисках, кончено же. Хоть он и дебилом был, но картограф есть картограф. Кто как не он знает о всяких местах интересных? А старикан в свою очередь его потихоньку магии учил. Учеником тот был не ахти, но со временем каким-то мелочам да научился. Короче, жили они с тех пор счастливо и умерли в один день. Шутка, -- увидев выражения лица Бака, Ада поняла, что неудачная. -- Наткнулись они однажды на развалины любопытные, и все пошло наперекосяк. Я в этих древностях не очень разбираюсь, но судя по тому, что рассказывал старикан, это был какой-то аналог наших храмов, только очень старый. И нашли они там целую кучу книг, одинаковых. Забрали те, что получше сохранились, и стали переводить. Короче, в книжке этой какая-то мутота была написана, которой картограф начитался и умом тронулся. Не то, чтобы он у него был, но ты понял, о чем я. Объявил он себя великим пророком, отрекся от старого имени, схватил книгу и свалил из Пика. Старикан тогда ничего не понял, но подумал, что на том история и закончится. Мол, был картограф, да не стало. Тем более, к тому моменту уже я появилась и забот хватало. Шло время, о Мирадилоне все забыли, и тут херак, по северу начинают ползти слухи, что появилась какая-то новая секта, и что силу она набирает весьма быстро, а главный у них некто Чтец. Для северных нардов новая вера по душе пришлась, тем более, что в те годы у них война междоусобная была, которую два мага развязали. Ну и пошло-поехало. Костры, гонения, чистки. В итоге северяне в кои-то веки объединились, но не просто так, а с целью всех магов вырезать. Вообще всех. Вот тебе и святой поход в зародыше. Ну, дальше ты примерно и сам все знаешь.
   К концу рассказа Бак окончательно расслабился. Он снова полулежал, опершись на локти и задумчиво слушал.
   -- Так что видишь? Зря ты так напыжился. Имеешь дело с нами, обязан сперва разобраться. Говорю же, Мерцающий Пик место странное, запутанное. Вещи, слова, поступки здесь могут иметь совершенно другие значения и функции. Привыкай. Тем более, с твоими способностями бесконтрольно злиться - очень плохая идея. А теперь ложись и отдыхай. Тебе есть, о чем подумать. Последние дни были богатыми на события. И по возможности от комнаты далеко не уходи. Хоть коридоры здесь прямые, но никогда не знаешь, куда они могут привести. Договорились?
   -- Договорились, -- ответил Бак.
   -- Вот и отлично. Ну, отдыхай, а я пока схожу, проведаю старикана. Он мне еще должен кое-что про технического брата растолковать. Ах да, и про деревню старайся не вспоминать. Сделанного не воротишь. Жизнь такая штука, всегда найдет чем обидеть. Выходит, лучше думать о том, как быть, а не что было.
   -- Выходит, -- Бак кивнул, но согласия в этом кивке было лишь наполовину. Он не собирался забывать родную деревню. Более того, он хотел во что бы то ни стало сделать так, чтобы ее не забыли и те, кто был виновен в содеянном. И это не только те глупцы, что перешли через горы и бросили факелы в дома, но и бездушные звери, что отдали на это приказ.
   Теперь, когда кашель отступил, а зрение вернулось, разум Бака освободился от былых переживаний. Теперь, в уюте и покое Мерцающего Пика он мог полностью сосредоточится на мыслях о том, как быть. Теперь, начиная осознавать силу, томившуюся внутри, он собирался обуздать ее и отомстить.
   -- Аделаида, -- позвал Бак, и она остановилась у порога комнаты, -- как думаешь, тот принц, о котором говорили беженцы, это Теллан?
   -- Тот, что папашку короля грохнул? -- Она задумалась на секунду, а после ответила с безразличием: -- Я бы не удивилась.
  

***

   Старик Кермак сидел в своей лодке и привычно рыбачил. Пока все село спешно перебиралось в Зарцан, они с каргой продолжали вести быт как прежде. В их почтенном возрасте было нелепо волноваться о каких-то религиозных войнах, да осадах. Само переживание уже могло сильно ударить по здоровью, не говоря о суете и переездах.
   Кермак проверил наживку на крючке, затем сделал плавное движение и поплавок из перышка аккуратно лег на поверхность воды.
   Старому рыбаку было страшно даже представить себе тот ворох проблем, который мог бы обрушиться на их с женой седые головы, согласись они отправиться с остальными в Зарцан. Хоть его память уже была не та, и временами подводила в самый неподходящий момент, но он еще в силах был припомнить, в каких условиях оказываются люди, укрывшиеся от врага за стенами крепости. Теснота, грязь, холод и голод... Нет, скорее всего с каргой ничего бы не сталось, в отличие, от тех кому не повезло бы жить с ней по соседству, но вот он... Пусть лучше его прибьют на месте. Всяко проще и быстрее.
   Поплавок-перышко качнулся и Кермак насторожился. Ни одна рыбалка так не успокаивает встревоженный ум, как та, на которой рыба клюет часто. Но поведение поплавка объяснялось вовсе не клевом. Несколько крупных пузырей и множество более мелких поднялись из темной пучины озера. Они лопались на поверхности, запуская во все стороны серии волн.
   Старик слегка перегнулся через борт лодки. Ему подумалось, что это мог быть сом, баламутивший воду хвостом. Позже он ругал сем себя за очередную старческую глупость, ведь даже если бы то был сом, то накой вообще пытаться его рассмотреть? Увидеть его он бы вряд ли смог, а вот из лодки выпасть - легко.
   Воду баламутил не сом. Когда Кермак понял это, было уже слишком поздно. Старый рыбак испытал знакомое ощущение испуга, разглядев надвигающееся на него из глубины лицо. Правда в этот раз оно не было изуродовано, что слегка смягчило удар по дряхлому сердцу.
   -- Что, опять? -- он, пятясь, перешагнул через банку, и предусмотрительно уселся на дно лодки, прямо в маленькую лужицу, которая собиралась там при каждой рыбалке.
   Раздался всплеск, крепкие мясистые пальцы ухватились за край борта, и лодка угрожающе накренилась. По всей видимости человек, пытавшийся залезть внутрь имел немалый вес. Кермак напрягся, всем телом вжимаясь в днище, чтобы хоть как-то удержать конструкцию в равновесии.
  
   Резким, мощным рывком крепкий мужчина втянул себя в лодку, обессиленный упал на четвереньки и стал громко откашливаться.
   -- На этот раз один? -- осторожно спросил Кермак. Интересовался он потому, что его штаны уже насквозь промокли, а зад начинал медленно, но уверенно замерзать.
   -- Что? -- мужчина вставил вопрос между приступами кашля.
   -- Я говорю, с вами еще кто-то выплывет?
   Мужчина вытер ладонью лицо, встал в полный рост и осмотрел старика.
   -- Не знаю, -- наконец ответил он, переведя дыхание. -- Со мной был отряд людей, но в их преданности я сомневаюсь, не говоря уже о храбрости.
   -- Тогда, пожалуй, я отвезу вас на берег, -- Кермак переполз на банку и начал вставлять весла в уключины. Но мужчина жестом остановил его.
   -- Постой, старик. Не спеши. Давай немного подождем.
   Старик не возражал. В любом случае, разве мог сухощавый сутулый человечек что-либо противопоставить такой громадине?
   -- Ну, и? -- он решил немного скрасить беседой тянувшееся ожидание. -- Какими судьбами в наших водах?
   -- Прошу простить мои манеры, -- мужчина протянул вперед массивную ладонь. -- Можете звать меня Отцом.
   -- Необычное имя, -- костлявая ручка рыбака скрылась за мясистыми пальцами. -- Меня можете звать Кермаком.
   -- Рад, что вы оказались в нужное время в нужном месте, Кермак. Боюсь, до берега я бы доплыть без помощи не смог.
   -- Да не за что. Не привыкать. Кажется мне, что скоро не будет и дня, чтобы За не срыгнула в мою лодку очередного... -- он запнулся, подбирая подходящее слово, -- ...путника.
   -- Очередного? -- Отца заинтересовала подобная формулировка. -- До меня был кто-то еще?
   -- А как же? Не без этого. Троица странная была. Не люди, а недоразумение. Один горелый, другой безрукий, а третья так вообще психованная. Хорошо хоть ненадолго задержались. Не пришлось веником гнать, сами ушли. Но теперь все село на ушах стоит из-за их сплетней. Армии какие-то, фанатики, костры... -- он с досадой сплюнул за борт. -- И ведь поверили в городе сумасбродам, зашевелились. Мало нам на голову напастей, так еще и обманщиков привалило...
   Отец смотрел на воду, на то, как желтоватым островком стариковский плевок неторопливо подплыл к поплавку-перышку, ударился о него и стал отдаляться, а сам в пол уха слушал продолжавшие сыпаться жалобы. Большая часть из них его совершенно не волновала, потому как касалась проблем старческого быта, но среди них попадались и те, что могли сослужить хорошую службу.
   Во-первых, из Кермаковского брюзжания Отец выяснил, где находиться. Во-вторых, что Палач действительно прошла тем же подземным путем, что и он, и в добавок обзавелась таинственными соратниками. И в-третьих, что Зарцан готовиться держать оборону. Последнее было особенно важным. Священный поход полагался на две тактики: подрыв государственного строя изнутри путем вербовки местного населения, и, если первое невозможно, неожиданное, быстрое наступление. А теперь, когда Зарцан предупрежден, он может стать серьезным препятствием на пути похода.
   -- ...и эта зараза требовала с меня зерно. Представляешь? -- сам того не замечая, продолжал бухтеть Кермак. Ему жуть как хотелось выговориться. Карга никогда не обращала на него внимания, а тут так удачно попался невольный слушатель, что грех было бы не воспользоваться случаем. -- Видите ли на благо общества. Да пошел этот староста куда подальше. Я ему так и сказал: Иди ты куда подальше. Представ...
   Рыбак не договорил, его тираду оборвал жестом Отец, разглядевший поднимающиеся из глубины пузыри.
   -- Тихо! -- он схватил весло поднес его к воде, к тому месту, под которым из темноты проявлялся человеческий силуэт. Рыцарь-брат вынырнул с ошалевшими глазами, тут же схватился за весло и потянул его с такой силой, что непривыкший к неустойчивости лодки, Отец чуть не выпал за борт.
   -- Благодарю, господин, -- рыцарь-брат лежал на дне и тяжело дышал.
   -- И сколько у вас там на еще таких же? -- Кермак кивнул в сторону нового попутчика. -- А то вы меня такими темпами потопите.
   -- Больше никого не будет. Остальные не осмелились, господин. Они как один решили, что Создатель ясно указал верный путь, утопив вас. Они решили вернуться в долину.
   -- Трусы, -- процедил сквозь зубы Отец.
   -- Так вы что, действительно из долины вынырнули? -- решил уточнить услышанное Кермак. -- Вот прям под горами в пещерах прошли и здесь очутились?
   -- Прошли, прошли, -- глава кампании подозревал, что в подобных тяжелых условиях обычные солдаты могут поставить личные интересы превыше интересов церкви. Он подготавливал себя к подобному исходу, реальность ударила гораздо сильнее, нежели он ожидал.
   -- А тебе какое дело, старик? -- поинтересовался рыцарь-брат. В отличие от Отца, он все еще был на стороже, не выкидывал из головы, что находится в стане врага.
   -- Да так, -- отмахнулся Кермак, -- никакого... Давайте я вас лучше на берег отвезу. Обсохнете, согреетесь. Моя карга вам замечательнейший рыбный суп сварганит, пальчики оближите.
  
   Трава-отрава
  
   Человеческому роду свойственна категоричность мышления. Некоторые этого не замечают, иные же предпочитают не придавать такой особенности значения, пропуская ее последствия мимо себя. Еще есть такие, что осуждают категоричность, как саму идею, утверждая, что в мире не существует истинно белого и черного, лишь множество оттенков. При этом, люди подобного склада ума все же не гнушаются в быту пользоваться такими черно-белыми понятиями как добро, зло, плохо и хорошо. Ведь последуй они своим принципам, откажись от оценочного восприятия окружающей их действительности, как тут же выясниться, что амбициям, которых в человеке по-прежнему хоть отбавляй, попросту некуда деться. И как тогда быть? Как двигаться вперед в мире без ориентиров и компасов? Правильно, придумывать свои собственные. Идти по дороге, выложенной из приспособленчества, вранья и бесчестия.
   Халь-кир был одним из таких людей. Подобно ужу, неспособному соревноваться в ядовитости с более матерыми соперниками, он карабкался по крутой лестнице церковной иерархии к самому верху, подсиживая и подставляя других, тех, что осмелились составить ему конкуренцию в стремлении управлять.
   И Халь-кир преуспел. Он, конечно, не стал главой церкви (Чтец обладал несокрушимым авторитетом, и к тому же, вдали от посторонних глаз не брезговал использовать магические уловки, а с таким соперником одной только хитростью не совладаешь), но и на главу величайшего воинства был вполне согласен.
   С тех пор, как Отец, одержимый странной идеей, сгинул в долине Двух Хребтов, толстый южанин наслаждался каждой секундой, проведенной на своем новом посту. А после того, как он лично подал идею с лесным пожаром, позволившую походу двинуться дальше, был и вовсе вне себя от счастья.
   Сидя в своем паланкине, сооруженном на спинах волов, Халь-кир довольно наблюдал, как его армия марширует в сторону Зарцана. Картина тысяч людей, объединенных под его началом, идущих творить историю, возбуждала южанина. Во всех смыслах.
   Фантазируя о великих битвах и не менее великих богатствах, Халь-кир, сам того не заметив, запустил пухлые пальцы в складки халата и нащупал там себя.
   -- Господин, -- раздался голос сотенного из-за полы паланкина, -- разведчики доложили, что пограничная застава гильдейцев пуста.
   Южанин вздрогнул от неожиданности. Выдернув руку из-под полы халата, он прочистил горло и выглянул наружу.
   -- Что значит пуста?
   -- Рискну предположить, что они были предупреждены о нашем приближении.
   -- Предупреждены... -- медленно повторил Халь-кир. -- Это твое мнение, или факт?
   -- Мнение, господин, -- сотенный старался идти как можно ближе к паланкину, но побаивался волов, а потому то и дело косился на их массивные рога. -- Факты знать мы пока никак не можем. Нужно засылать разведчиков в сам Зарцан. Иначе, состояние его гарнизона для нас загадка.
   -- Загадка... -- снова повторил южанин. -- Тебе не кажется, что для военного в тебе слишком много неуверенности?
   -- Прошу прощения, -- он учтиво наклонил голову, но глаза его по-прежнему неотрывно следили за рогами.
   -- Не утруждайся. Лучше скажи мне, сколько нам еще до Зарцана?
   -- День пути, господин.
   -- Опять догадка?
   -- Никак нет.
   -- Хорошо, -- Халь-кир небрежно поправил складки халата на толстом бедре, -- тогда прикажи разведчикам найти хорошее место для стоянки в прямой видимости Зарцана. Если они настолько глупы, что оставили границу без присмотра, то за ночь им все равно не собрать нужных сил. Если же гильдейцы нас ждут, что-ж, тогда пускай насладятся зрелищем воинства Создателя во всей красе, пока еще могут. Сотни стягов у стен заставят любого мало-мальски смышленого правителя сдать город без боя.
  

***

   Старый рыбак по имени Кермак относился к той категории людей, что свято верили в добро и зло. С самого детства он учился на примере родных и близких различать эти сложные понятия, и с возрастом уяснил для себя одну вещь - важно не только определение, но и размер. Ведь в жизни зачастую бывает сложно сказать наверняка, что вот это хорошо, а то - плохо. Нет в этом деле абсолюта, всегда можно найти лучше и хуже, больше и меньше.
   Руководствуясь именно этими соображениями Кермак ударил больного Хворью внука веслом по голове. Убийство человека - это определенно плохо, но что, если от этого самому человеку стало только лучше? Быстрая смерть от весла, по мнению Кермака, выигрывает у медленной, наполненной страданиями, кончины от Хвори.
   Меньшее зло побеждает большее. Очень простая философия, определившая последние часы жизни старого рыбака.
   -- Открывай, карга, -- Кермак несколько раз громко ударил костяшками пальцев о входную дверь, -- гости мерзнут!
   Обычно дом Кермака не запирался, по крайней мере днем, но в связи с шумихой, вызванной подготовкой к обороне города, от этой привычки пришлось отказаться. Слишком уж часто деревенский староста стал наведываться без приглашения, да еще и с требованиями.
   -- Гости? -- Старуха сдвинула засов, петли скрипнули и дверь открылась. -- Откуда у нас гости? Ты что, опять кого-то из реки выло...
   Она увидела стоявших на пороге промокших до нитки мужчин с мечами на поясах, и тут же замолчала. В отличие от скептика муженька, она поверила в рассказ Теллана о святом походе. Не то, чтобы это что-то меняло, карга все так же не собиралась покидать родной дом, но увидев людей с оружием, людей не из Зарцана, она слегка оторопела.
   -- Да, -- подтвердил Кермак, -- выловил. А теперь отойди в сторонку и дай пройти. А еще лучше, отправляйся на кухню, да приготовь дорогим гостям свой знаменитый рыбный суп. Вы обязательно должны попробовать ее суп, -- он показал Отцу и рыцарю-брату, куда нужно идти. -- Вот сюда проходите. Да вы не стесняйтесь, садитесь. У нас в Зарце всем рады... Ну чего ты стоишь столбом? Суп!
   -- Ой батюшки! -- карга вышла из оцепенения, закрыла дверь и непонимающе оглядываясь заковыляла на кухню.
   Тем временем Кермак усадил гостей за стол, на котором все еще лежала белая скатерть.
   -- Выходит, вы из партизан долинных? -- несмотря на слабую старческую память, он все же помнил, что никаких долинных партизан не было. Просто ему хотелось быть полностью уверенным в том, что двое вооруженных мужчин в его доме именно те, за кого он их принял. -- Слыхал у них там война сейчас.
   -- Нет, мы не из партизан, -- ответил Отец.
   -- Значит божьи люди? -- старик суетился вокруг стола, выкладывая тарелки, а вопросы задавал таким тоном, что было сложно сказать, интересен ли ему вообще ответ.
   -- Кто мы тебя волновать не должно, -- с угрозой в голосе вмешался рыцарь-брат, но Отец его осадил.
   -- Не груби. Этот человек спас нам жизнь. Не забывай об этом.
   -- Прошу прощения, господин.
   -- Да, Кермак, мы из божьих людей, если у вас так принято нас называть. А почему ты спрашиваешь?
   -- Просто так. Обыкновенное любопытство, -- рыбак улыбнулся, обнажив редкие желтые зубы.
   Естественно, старик соврал. Отец прекрасно понимал это, и рыцарь-брат тоже, но оба не подали виду.
   Тем временем Кермак закончил сервировать стол, извинился, и поковылял на кухню, где его жена во всю трудилась над коронным блюдом.
   -- Ты чего приперся? Рано еще. Я позову, когда пора.
   -- Тихо ты! -- прошипел Кермак, подходя ближе, а после продолжил шепотом: -- Это те самые, из поджигателей.
   -- И без тебя поняла, старый ты дурак, -- тоже шепотом ответила карга. -- Накой их в дом было приглашать?
   -- Чтоб ты спросила. Посторонись.
   Кермак протиснулся между каргой и печкой, и принялся рыться в шкафчиках. Он искал нечто особенное, то, что когда-то очень давно отложил на всякий случай. Это был пучок сушеной травы. Но не простой травы, а особенной. Очень важной для задуманного Кермаком дела травы.
   Несколько лет назад, еще до того, как в эти места пришла Хворь, когда стены Зарцана были построены лишь на треть, в Зарцу пришла беда. До сих пор никто не знает, что стало причиной несчастья, но для истории старого рыбака это вовсе не важно. Дома озерных жителей наводнили крысы. Серая хвостатая напасть плодилась с неимоверной скоростью, и так же быстро пожирала запасы зерна. Во всю пируя в деревенских амбарах, крысы вырастали до таких размеров, что их начали боятся не только коты, но и собаки. Казалось, продовольственной катастрофы не избежать.
   Ситуацию спасла деревенская ведунья Цыла. Как опытная травница она предложила выход - пучок сушеной травы, на вид лишь слегка отличавшейся от обычной. Вот только если ее истолочь в порошок и подсыпать крысам в еду, вредитель тут же сдыхал, причем в невероятных муках, на радость жителям Зарцы.
   Почти потеряв надежду найти отраву, Кермак нащупал в самом дальнем углу последнего шкафчика заветный пучок и вытащил его на свет. Карга прищурилась, пытаясь вспомнить, что это, а когда у нее вышло - спросила: -- Ты чего, совсем ополоумел?
   -- Молчи и слушай, -- несмотря на сопротивление, Кермак всучил траву жене. -- Как дойдет дело до приправ, истолки это в пыль и брось в суп. Только сделай это так, чтоб даже я не заметил. Ясно?
   -- Чего ясно то? -- возмутилась карга. -- Чего ясно? Ты их травить что ли удумал?
   -- Тихо! Не ори ты так. Они же услышат, -- он отвел ее в дальний угол кухни. -- Конечно удумал. Не в кулачную же мне с ними...
   -- Да уж лучше в кулачную, -- она недовольно скривила губы. -- Накой оно тебе вообще надо? Пущай вон городские с ними разбираются.
   -- Все городские в городе давно. Только мы с тобой остались. А они вон, видала какие? Один другого здоровей. И что мне прикажешь делать? За хрены их в Зарцан волочь? Поглядите, мол, кого поймал. Ты сейчас про гонор свой забудь и хоть один раз в жизни меня послушайся. Сделай что велено, а дальше будь что будет.
   Он покрепче сжал кулак карги, в котором та держала сушеную траву, кивнул и пошел обратно в гостиную, развлекать дорогих гостей.
  

***

   Аделаида в категоричности могла превзойти любого. В ее понимании все в мире обладает одним лишь свойством - ценностью, а человеку слова "хорошо", "плохо" и "похер" даны были для того, чтобы эту ценность измерять универсально. Воспитывая Аду, старикан хотел вылепить из нее лучшую версию самого себя, лишенную глупой наивности, доверчивости, обладающую холодным и расчетливым умом. Отчасти у него это получилось. В процессе взросления, удивительная девочка становилась еще более удивительной женщиной, обладающей множеством достоинств и одним весомым недостатком. Ада воспринимала людей исключительно с точки зрения пользы для себя. Заводя новое знакомство, она мгновенно вешала на собеседника своеобразный ярлык, распределяя его в одну из трех групп: "хорошо", "плохо" и "похер". Все зависело от того, какую потенциальную выгоду она видела в человеке.
   Старикан состоял в группе "хорошо". Несмотря на свою отвратительную привычку действовать Аде на нервы, он с самого начала попал в список полезных и сохранял свою лидирующую позицию в нем. Причина такой терпеливости была проста. Старикан, обладая огромными знаниями и умениями в магическом ремесле, никогда не стремился к власти. Более того, одной из самых любимых его поговорок (коллекция которых была ничуть не меньше коллекции древностей) была следующая: К власти рвутся только дураки. В глазах удивительной девочки, а после, и удивительной женщины эти слова оправдывали любую дурацкую шалость, ведь только человек, поборовший в себе жадность, идущую с властью рука об руку, может сделать для мира что-то поистине полезное.
   Само по себе нахождение в списке "хорошо" давало весомое преимущество. Человек зачастую об этом и не догадывался, но делая какую-то существенную ошибку, за которую члены группы "похер" мгновенно переводились в "плохо", а несчастные обитатели "плохо" умерщвлялись, счастливчик из "хорошо" просто получал подзатыльник.
   -- Ай! -- от неожиданности старикан выронил из рук небольшую деревянную коробочку. Она скатилась по разросшейся на лабораторном столе куче непонятного мусора, и упала на пол. -- Хватит уже меня бить.
   -- За сегодня это первый раз, так что терпи, -- Аделаида размяла пальцы и дождавшись, когда маг поднимет коробочку, снова отвесила ему крепкий подзатыльник.
   -- Нет, ну это уже ни в какие ворота, -- он бессильно взмахнул руками. -- Я тут, между прочим, делом занят.
   -- А я - воспитанием, -- она замахнулась еще раз. Маг весь сжался и зажмурился. -- Ладно...хватит с тебя на сегодня.
   -- На сегодня?
   -- А ты как думал? Или я невнятно сказала? Меня убили, старикан. Понимаешь? Убили.
   -- По тебе так сразу и не скажешь, -- он ехидно улыбнулся и вернулся к своему занятию.
   -- Давай, пошути мне тут еще. Хохмач. Убили, почти убили... разница небольшая. Главное, что было очень больно и страшно. Ты же знаешь, что я не люблю, когда страшно.
   -- А кто любит? -- маг прищурил один глаз и повертел коробочку в руках. Затем, убедившись, что ее размер подходящий, а стенки хорошо держатся, принялся рыться в куче хлама на столе. -- Но ведь хорош, согласись.
   -- Кто? -- Ада не поняла вопроса.
   -- Отец. Это, кстати, тоже не настоящее имя.
   -- Да ладно?! А я не догадалась, -- она закатила глаза. --И не так уж он хорош. Просто застал меня врасплох, вот и все.
   Старикан расслышал дрожь в ее басовитом голосе. Особенную дрожь, которая появлялась тогда, когда чувство уверенности Ады теряло опору. В ее молодые годы он частенько наблюдал такую реакцию, когда у юной, но уже подающей большие надежды, девчушки что-то не получалось. Он наблюдал за тщетными попытками, выжидая подходящего момента, а затем предлагал свою помощь. Голос Ады подрагивал так же, как и сейчас, но она всегда отвечала отказом. Гордость не позволяла ей приобщить к своему достижению кого-то еще, и тем самым давала сил продолжать попытки. Прошли десятилетия, а ничего не изменилось.
   -- Так уж и врасплох? -- решил немного поиздеваться старикан в отместку за подзатыльники. -- А как же твои отточенные долгими тренировками рефлексы? Как же твой слух и сила?
   -- А что с ними? -- Ада театрально ощупала свою одежду, будто на ней было пятно, на которое ей указали. -- Нет, смотри, все в порядке, все на месте. Зато твоей совести что-то не видать. Вон в мусоре поищи, может туда закатилась?
   -- Это не мусор. И вообще, если ты мешать мне пришла, то сейчас неподходящее время, -- он последовал совету Аделаиды, запустив руку в гору хлама на столе. -- Я тут, знаешь ли, пытаюсь решить нашу общую проблемку.
   -- Вот и решай, а заодно потрудись объяснить свою шуточку.
   -- Какую именно?
   -- Сам знаешь, какую.
   -- Если речь идет о твоем родстве с Отцом, то это вовсе не шутка. И мне казалось, что ты не очень настроена говорить на эту тему.
   Ада поджала губы.
   -- Была не настроена, но лучше знать, с кем имею дело. Мне же его еще убивать как-то надо, и не хотелось бы в последний момент обнаружить, что эта падла в придачу ко всему летать умеет.
   -- Нет, летать он не умеет, -- маг раздраженно сбросил добрую половину хлама со стола на пол, продолжив рыться в остатках. -- Признайся, тебе хочется братика.
   -- Не выдумывай, старикан. Это ты мне постоянно кого-то хочешь впарить. Сначала мужика искал, теперь братика...
   -- Хочется, я же вижу. Тебе всегда было одиноко здесь, в Пике. Из меня собеседник так себе, а одними тренировками, да вылазками в мир сыт не будешь. Всем нужен кто-то, кто окажется рядом в трудную минуту.
   -- Со мной все в порядке, -- настаивала на своем Ада.
   -- Ты можешь врать самой себе, но я-то вижу, что тебе бывает скверно гораздо чаще чем ты это показываешь. От меня такие вещи не скроешь, я ведь тебя сделал...
   -- Что значит сделал? Ты опять начинаешь?
   -- Мы с Мирадилоном многими вещами здесь занимались, и перевод древних текстов был самым скучным пунктом списка, -- старикан, наконец, отыскал среди вороха безделушек подходящее для его нужд стеклышко. Он аккуратно извлек его на свет и отложил вместе с коробочкой в сторону. -- Ты ведь помнишь седьмой этаж?
   -- Сгоревший? Да, помню.
   -- Там мы и придумали вас. Вернее, тогда был еще только он один, величайшее творение магического искусства, достижение всей жизни - искусственно созданный человек.
   Аделаида не моргая уставилась на старикана. Живя в Пике волей-неволей успеваешь наслушаться и насмотреться всяких странностей, но это было перебором даже для него.
   -- В те годы разум Мирадилона был еще гибок и пытлив. Он находился в том возрасте, когда каждое новое открытие окрашивало мир в другие цвета, увлекало и радовало. И сам Мерцающий Пик стал для него величайшим откровением. Огромная шкатулка с игрушками, до которой дорвались любопытные ручонки ребенка.
   -- Не тяни, давай ближе к делу.
   -- Ты просила рассказать, я и рассказываю. Не перебивай, -- он открыл дверцу небольшого шкафчика, висевшего на стене, над столом, и взял с нижней полки прозрачную колбу, наполненную серым порошком. -- Однажды, исследуя седьмой этаж он наткнулся на кое-что очень его заинтересовавшее. Это была старинная тонкая книга с картинками. Там был целый склад похожих, но его зацепила одна конкретная. Мы не могли понять большую часть написанного, но судя по рисункам речь в ней шла об удивительных людях. Они были способны менять свой облик, превращаясь в различных зверей.
   Старикан взял стеклышко, высыпал на него щепотку порошка и как следует растер его по поверхности. Под воздействием вещества стекло постепенно помутнело и приобрело молочный оттенок.
   -- Мирадилона настолько поразило увиденное, так сильно запало в душу, что он потерял сон. Тогда я впервые заметил, как легко он проникался заразительными идеями. Мне стоило осторожнее отнестись к этому, но чего уж тут. Былого не воротишь, верно?
   Достав из кармана брюк амулет, маг легонько коснулся его пальцем. Звено цепочки, на котором держалось украшение, разделилось надвое, словно его рассекли невероятно острым лезвием, и она, звякнув, упала на пол.
   -- Тем более, я и сам был заинтересован зверолюдьми. Многие книги древних, которые мне довелось переводить, описывали в своих текстах необычайные, зачастую непонятные мне события, и делали это такими словами, которых в нашей речи вообще нет. Но так или иначе места магии в них не находилось. Я голову ломал, пытаясь выяснить, почему древние не оставили хотя бы малейшего намека на ее присутствие в своем мире. Порой мне даже казалось, что в те стародавние времена ее вовсе не было. И тут такой подарок судьбы.
   Старикан закрепил амулет в центре деревянной коробочки, затем приладил сверху стекло и осмотрел получившуюся конструкцию.
   -- В общем, Мираделон загорелся идеей сверхчеловека. Он захотел повторить увиденное в книге, создать существо, подобное тем, что описывали древние. И попросил меня помочь.
   -- Конечно же ты согласился, -- Аделаида не спрашивала, а утверждала. Она прекрасно знала, как старикан любит всякие противоестественные штучки, а потому не могла себе представить, как он в подобной ситуации говорит нет.
   -- Само собой. Тем более, его познаний в строении живого на тот момент не хватало для столь сложных экспериментов, а смотреть как он будет искажать своим невежеством тонкие механизмы природы было превыше моих сил.
   Не добившись того результата, на который он рассчитывал, маг озадаченно потрусил коробочку, затем дунул в стеклышко и постучал по нему ногтем.
   -- Вот зараза...
   -- Не отвлекайся.
   -- Я и не отвлекаюсь. А если ты думаешь, что рассказы про Мираделона важнее этого, то ошибаешься, -- он подковырнул стеклышко, и перевернув обработанной стороной внутрь, вставил обратно. Внутри коробочки что-то ярко засветилось. Молочная поверхность стекла не давала рассмотреть, что. Продержавшись пару секунд, свечение начало постепенно угасать, превратившись в едва различимое светлое пятно. -- Вот, отлично. Так на чем я там?.. Ах да. Дело шло медленно, неуверенно. Мираделон постоянно рвался вперед, забывая про осторожность, и зачастую таким поведением только портил результаты экспериментов. Но чему суждено случиться, того уже не минуешь.
   -- У вас получилось?
   -- Еще как. Правда первые выжившие экземпляры были мало похожи на человека. Животное начало сильно, знаешь ли. Но я нашел тонкий способ избежать перехлеста архетипов, свести его к приемлемому минимуму. Главная проблема была в...
   -- Ближе к делу, старикан, -- оборвала его Ада.
   -- Эх... Так ты ничему никогда не научишься.
   -- А я и не собиралась. Магия мне по барабану, а вот ты со своими секретами уже порядком поднадоел.
   Старикан разочарованно фыркнул. Ему всегда было обидно, что Аделаида наотрез отказывается притрагиваться к магическим искусствам. Она объясняла это тем, что изучать целую науку глупо, если ты и без нее можешь достичь поставленных целей. Ему, как искушенному уму, такая точка зрения была совершенно непонятна.
   -- У нас получился мальчик, крепкий, здоровый мальчик, рожденный собачьим лоном.
   -- Фу, ну и мерзость. Теперь понятно, почему ты мне раньше не рассказывал про такое.
   -- Сама говоришь не отвлекаться, и постоянно перебиваешь. Так я никогда не закончу.
   -- Молчу, молчу, -- она подняла руки в сдающемся жесте, а потом тихонько добавила: -- Все равно мерзость. Стой, это что ж получается? Если ты сказал, что он технически мой брат, тогда я, выходит, тоже из собаки родилась?
   -- Не торопи события, и нет, не из собаки. Я вообще думал, что на этом Мирадилон остановится. Тогда мне так казалось, потому, что я был отвлечен воспитанием мальца. Резвый мальчуган был, прямо как ты. Сил на него уходило не мало, да и внимание отвлекал будь здоров. А тем временем Мирадилон под шумок сварганил на седьмом этаже целый инкубатор.
   -- Интересненькое дельце... И как это так вышло, что ты об этом не знал?
   -- А мне что, каждый раз по всему Пику бегать и проверять? Это ты у нас сто пролетов проскачешь газелью и хоть бы хны, а я старенький, слабенький, колени ноют, лодыжки тянут... Мне Мираделон скажет, что во внешний мир идет за припасами, а я и верю.
   -- Ты не думал, может он тебе еще и с другими магами изменял, пока ты тут с ребенком возился?
   -- Да иди ты... Короче, выяснилось, что этот гад хотел целый выводок таких вот сверхлюдей заиметь, свою личную армию собрать и объединить раздробленные земли Западного берега под знаменем единой веры. Про другую книгу историю ты знаешь... Тут то я и разозлился. Что было дальше помню плохо, но делов по глупости натворил это точно. Мирадилону я приказал манатки собрать и проваливать из Пика вместе со своими идеями, а инкубатор сжег подчистую. Опомнился только когда огонь весь этаж охватил. Подумал, что если так и дальше пойдет, то все здание выгорит, как свечка. С горем пополам пожар потушил, и стал завалы разбирать. Сколько же там ценных вещей сгинуло, ты бы знала... -- его глаза на мгновение покрыла дымка сожаления. -- Но одна, самая дорогая, чудом уцелела. Среди обвалившихся перегородок и остатков мебели я нашел почти нетронутое огнем яйцо. Оно походило на змеиное, но размерами было с мою голову. К тому времени, как я наверх его дотащил, Мирадилона в Пике уже не было, и мальчонки-щенка - тоже. Хоть первого было уже не жалко, зато за второго я разволновался не на шутку. Привязался я к нему, тосковал. Но тоска прошла, когда из яйца появилась миленькая девочка. Я как увидел ее личико милое, так сразу имя в голову пришло - Аделаида. Так древние люди иногда называли один цвет.
   -- Погоди-ка, -- Ада задумчиво нахмурилась, -- давай проясним кое-какие детали. Во-первых, если пацан родился из собаки, а я из яйца, то каким боком мы родственники? И во-вторых, выходит ты действительно не знал, что Отец и есть тот самый мальчик?
   -- Я тебе с самого начала говорил, что не знал, это ты уперлась. А родственники вы потому, что несмотря на разных матерей кровь отца была одна.
   -- И кто же этот несчастный?
   -- Я, -- старикан с виноватым видом поднял руку.
   -- Фух, -- Аделаида облегченно выдохнула. -- Хотя бы так. А то если бы им оказался Мирадилон, я б тебя на месте придушила.
   -- Нет, этого быть не могло. Для столь сложных слияний необходим очень податливый материал, кровь, сильно насыщенная пылью. Мирадилон такой похвастаться не мог, -- старикан протянул ей коробочку. -- На вот, держи.
   Ада повертела ее в руках, пытаясь сообразить, для чего может служить подобная вещица.
   -- И чего это?
   -- Твой компас.
   -- Ты сам слово придумал, или подсказал кто?
   -- Ничего я не придумал. Это название механизма древних, с помощью которого они узнавали направления. Встряхни его.
   Ада послушно потрусила коробочку. Еле различимый огонек внутри засветился немного ярче.
   -- В Пике он работать не будет, естественно, но, когда ты выйдешь во внешний мир, компас укажет тебе направление источника магии, заключенной в амулете.
   -- То-есть к Мираделону?
   -- К нему самому. Я более чем уверен, что он где-то в северных землях, но увы, добираться туда тебе придется своим ходом. Коряга меня все еще не слушается.
   Ада тяжело вздохнула.
   -- Серьезно? Из болот? С хорошими запасами провизии, и маскировкой для земель святош, я месяц идти буду.
   -- Не преувеличивай, -- отмахнулся старикан. -- У тебя ноги вон какие, от ушей. Недельки за две с половиной справишься.
   -- Мнение знатока, которому лень по своему же дому прогуляться? Ладно, сперва еще надо разобраться, работает ли твой купмпас. Пойду манатки собирать.
   -- Это компас, -- поправил ее старикан, но Ада пропустила замечание мимо ушей. Он проводил ее взглядом до двери, при этом удивляясь тому, с какой легкостью она восприняла новости о своем появлении на свет. Возможно, это было следствием шока, который смягчил удар. В таком случае полное осознание и принятие может нахлынуть на нее в самый неподходящий момент. Но в этом маг очень сильно сомневался. Ему хотелось верить, что он воспитал девушку, сильную не только телом, но и духом. А такая никогда не пропадет.
  

***

   Рыбный суп варился не так уж и долго, но рыбаку это время казалось вечностью. Кермак развлекал гостей как умел. Он рассказывал им байки, накопившееся в памяти за долгую жизнь, а сам молился богам, чтобы те затуманили разум захватчиков, отвлекли их внимание и не дали заметить яд в тарелках.
   Когда на пороге гостиной появилась карга с кастрюлей в руках, Кермак еле сдержал слезы, от облегчения подкатившие к глазам.
   -- Ну, чего уставился? -- гаркнула карга. -- Помоги жене хоть разок, лодурь.
   Кермак вскочил со стула и суетливо принял кастрюлю. Он дотащил ее до стола и поставил в самый центр, туда, где еще сохранился черный полумесяц сажи.
   -- Вот, угощайтесь, гости дорогие, -- рыбак разливал суп по тарелкам гостей, а сам едва заметно поглядел на каргу. В его взгляде читался явный вопрос. Карга положительно кивнула.
   Отец не заметил этого взгляда. Он был ошеломлен богатством ароматов, которые хлынули на него из кастрюли. Смесь удачно подобранных припав и вареной рыбы напомнили ему, как давно он ел. Вернее, как долго он сидел на сухих пайках, способных лишь поддерживать организм в строю.
   Рыцарь-брат же бдительность не потерял. Он с самого начала заметил странное поведение старика, и когда увидел, что тот переглядывается с женой, насторожился еще больше.
   -- Брось суетится, -- обратился он к Кермаку. -- К чему эта спешка? Мы люди взрослые, и сами можем себя обслужить. Вот, смотри.
   Рыцарь-брат выдавил из его пальцев половник, зачерпнул супа и плеснул ему в тарелку.
   -- И жене твоей тоже нальем. Кстати, почему она не с нами? Разве подобает достойнейшей женщине, сварившей такую вкуснятину отсиживаться на кухне? Пригласи ее к столу.
   Изо всех сил стараясь поддерживать добродушную улыбку, Кермак махнул рукой карге. Старуха робко подошла, и села на свободный стул.
   -- Да что ты к ним прицепился? -- возмутился Отец, оторвавшись от обнюхивания своей тарелки. -- Эти люди пытаются быть дружелюбными. Успокойся.
   -- Господин, мне кажется, что их дружелюбие вызвано вовсе не добрыми намерениями.
   -- А чем же?
   -- Я видел, как они переглядывались. Это были взгляды заговорщиков.
   -- Да нет, ну что вы, -- Кермак не хотел оправдываться, ведь это выдало бы его еще больше, но сейчас другого выхода из щекотливой ситуации он не видел. -- Просто иногда старым супругам хватает лишь одного взгляда, чтобы понять друг друга. Никаких заговоров, уверяю.
   Для оправданий было уже слишком поздно. Семя сомнения, которое рыцарь-брат заложил в душу Отца, проросло.
   -- Увы, Кермак, но своему воину я верю больше. Просто скажи, что вы задумали? Уверяю, так будет лучше для вас обоих.
   -- Лучше для нас обоих? Да как вы?.. -- рыбак призвал весь свой скромный актерский талант, изображая нарастающее негодование. -- Я пригласил вас в свой дом, обогрел, предложил еду, а вы... Вы обвиняете меня... да чего уж тут, вы обвиняете мою жену в каких-то грязных делишках? Ну уж знаете ли. Это просто хамство. Сейчас же извинитесь, или я не посмотрю на ваше оружие. Карга знает, что в свои годы я кому хочешь мог рожу начистить одной левой.
   Старик театрально играл желваками. Это давалось ему с трудом, ведь зубов у него во рту осталось не так уж много, и стискивать их было хитрой задачей. Но когда на кону стоит хоть и короткий остаток, но все же жизни, человек способен пойти на многое.
   Отец замешкался. Он не мог с точностью сказать, лжет ли рыбак, Спектакль, разыгранный Кермаком выглядел весьма убедительно, но и мнение рыцаря-брата оставлять без внимания было нельзя.
   -- Хорошо, -- после недолгого молчания ответил Отец, -- не буду спорить. Если ты, Кермак, говоришь, что в твоем доме рады каждому, значит так и есть. Я в ваших краях впервые и не могу знать наверняка, врешь ты, или нет. Зато вот в чем я уверен полностью: ты, Кермак, знаешь, кто мы такие. Твои глаза наполнены мудростью лет, но за ней правду не скрыть. Ты выспрашивал нас в лодке о том, откуда мы пришли, и говорил, что такое с тобой не впервые, что скоро не будет и дня, когда За не срыгнет в тебя новыми людьми. Твои слова?
   Старик не ответил, он продолжал молча смотреть на Отца, играя желваками.
   -- Так вот, Керамак рыбак, если бы мой верный и преданный рыцарь-брат спросил меня сейчас, о чем я думаю, я бы ему ответил, что ни о чем хорошем. Мне кажется, что ты со своей женой незадолго до нашего прибытия выловил из озера девушку, которая рассказала тебе об армии, наступающей с севера, и о том, что эта армия нападет на ваш город. И когда ты увидел нас, с оружием наперевес, да еще и в похожих одеждах, тут же решил, что мы из той самой армии. Тогда ты, под видом знаменитого Зарцевского гостеприимства пригласил нас в дом, и приказал своей женушке подать знак местным. Например, кинуть в печь промасленных тряпок, чтобы из трубы пошел черный дым. Теперь твои односельчане только и ждут, когда мы выйдем наружу, чтобы наброситься на нас с вилами и топорами.
   -- Чушь! -- с оскорбленным видом фыркнул старик. Далее он хотел разбить всю Отцовскую теорию своим аргументом про то, что в деревне кроме них никого не осталось, но вовремя спохватился. Ведь если он это скажет, то только убедит нежеланных гостей в том, что Зарцан предупрежден об атаке. -- Может быть в тех местах, откуда вы родом так и принято поступать с незнакомцами, но только не в Зарце.
   -- Тогда ты, надеюсь, не станешь противится, если мой друг осмотрит твой дом, и пройдется по округе?
   -- Вы свободные люди, делайте, что хотите.
   Отец кивнул и подал знак рыцарю-брату. Тот мигом вскочил с места, обнажил меч и скрылся за дверью. В гостиной воцарилась тишина, лишь изредка нарушаемая старческим кряхтением, да покашливанием.
   Поиски несуществующей засады заняли у рыцаря-брата около пятнадцати минут, а когда не увенчались успехом, он снова показался на пороге с нескрываемым разочарованием на лице. Он знал, что старики задумали что-то недоброе, он был в этом уверен на столько, на сколько вообще можно быть уверенным в чем-либо. Можно сказать, все его естество трубило об опасности, но он никак не мог разглядеть откуда она непременно свалиться на их головы.
   -- Деревня пуста, господин, -- прошептал он на ухо Отцу.
   -- А дом? -- переспросил тот.
   -- Тоже. Здесь негде прятаться.
   -- Хорошо, -- Отец указал ему на стул, а сам немного расслабившись убрал ладонь с рукояти меча и пододвинул тарелку поближе. -- Хоть в одном я и оказался прав, Кермак, но в другом, к счастью, ошибся. Об атаке вас действительно предупредили, раз никого в предместьях не осталось. Но и гостеприимство Зарцы действительно такое безграничное, как ты утверждал. Даже врага вы принимаете с должным уважением. Похвально, старик, похвально.
   Он зачерпнул ложкой солидную порцию уже остывшего супа, поднес ее ко рту и замер. Нервы Кермака натянулись до предела.
   -- Вот только если... -- Отец шумно втянул носом воздух, а затем опустил ложку. -- Вот только если вы не удумали нас отравить. Это было бы крайне удобно, не правда ли? Запах яда хорошо маскируется обилием душистых приправ, да и в драке нужда отпадает.
   -- Чушь! -- с уверенностью повторил старик, но в последний миг его голос все же дрогнул. -- В Зарце никто гостей не травит.
   -- И верно, -- поддержал Отца рыцарь-брат, -- сами то они есть не спешат.
   -- Да, Кермак, почему ты медлишь? Твоя жена старалась, готовила, а ты не ценишь.
   -- В Зарце хозяевам не положено начинать есть раньше гостей, -- от волнения по спине старика стекали крупные капли пота, пропитывая рубаху.
   -- Ничего страшного, -- настаивал Отец, -- мы не обидимся. Отведай супа, я настаиваю.
   -- Если только это убедит вас в нашей порядочности... -- Кермак взглянул на каргу, ее лицо осунулось, а глаза были на мокром месте. Не желая оттягивать неизбежное, он зачерпнул ложку супа и отправил в рот.
   Убедившись, что старик проглотил еду, Отец расслабился.
   -- Спасибо, Кермак. Ты либо хороший человек, либо отчаянный храбрец. Так или иначе у меня больше не осталось поводов тебе не верить. А как на счет тебя? -- он повернулся к рыцарю-брату.
   -- У меня тоже, -- ответил тот, хоть в душе был все еще не убежден.
   -- Вот и отлично. Тогда не будем больше томить и приступим к трапезе. Не стесняйся, брат, нагребай побольше. Нам еще многое предстоит сделать, и силы тебе понадобятся.
   Отец уплетал отравленный суп за обе щеки. Несмотря на то, что за время поисков несуществующей засады блюдо остыло, оно по-прежнему было самым вкусным, что ему довелось есть за последние дни.
   Рыцарь-брат же не проявлял схожего энтузиазма. Ему тоже нравился вкус, но не нравились люди, сидевшие напротив, и отчего-то пристально наблюдавшие за ним. Вернее, наблюдал один только старик. Его жена смотрела куда-то в пол. Конечно, такое поведение можно было бы списать на волнение, которое пожилые люди переносят гораздо хуже. Но рыцарю-брату так не думалось. Медленно отправляя в рот ложку за ложкой, он вспоминал каждую фразу, сказанную старым рыбаком, пытаясь найти хоть какую-то нестыковку. А еще он никак не мог взять в толк, почему суп так быстро начинает приобретать металлический привкус.
   Понимание происходящего пришло так же неожиданно, как и начался приступ рвоты. Рыцарь-брат смахнул со стола рукой тарелку с недоеденным супом, слегка привстал, будто собираясь уйти, но передумав в последний момент, и из его рта прямо на белую скатерть хлынул поток непереваренной еды вперемешку с кровью.
   -- Ты... -- рыцарь-брат злобно уставился на Кермака. Тот молча улыбнулся. Его старые пожелтевшие зубы были измазаны в крови. -- Он...
   Его живот снова скрутило в спазме, а на скатерти появилось еще одно алое пятно.
   Отец, пока еще не почувствовав изменений, вскочил на ноги.
   -- Он... -- рыцарь-брат все еще силился выговорить то, что до главы кампании доходило словно сквозь толщу озерной воды: Он сам съел яд, чтобы отравить нас.
   Глотая заведомо смертельный суп, Кермак исходил из довольно холодного расчета. Он решил, что проберись под шумок эти двое в Зарцан, они могли бы натворить множество бед, и жизнь старого рыбака в данном случае стоит гораздо меньше десятков, а то и сотен тех, что прячутся за городскими стенами. В его логике тоже присутствовала категоричность, и она требовала летального исхода. Среди бесчисленного множества выходов из сложившейся ситуации он выбрал тот, что сделал его героем. Героем не в глазах испуганных жителей Зарцана, но в плачущих глазах старой жены.
   Больше не было смысла сдерживать себя, сохранять лицо. Дело сделано. Кермак мельком взглянул на каргу, чье лицо от страха было похоже на посмертную маску, накренился, и упал на пол. В падении изо рта рыбака вырвалась струя крови.
   Отец, недоумевая, отшатнулся от стола. Сперва он не верил в происходящее. "Все же отрава? -- пронеслось в его голове. -- Но ведь со мной все в порядке. И со старухой тоже..." Вдруг он почувствовал, как рот наполняется солоноватой массой с омерзительной смесью вкуса рыбы и железа. Собравшись с силами, Отец сдержал позыв, сплюнул кровь на пол и выхватил меч из ножен.
   -- Кермак, -- он хотел сделать шаг, но ноги подкосились, и ему пришлось опереться рукой на стол, -- ты меня слышишь, старый дурак?
   Ответом был лишь приглушенный хрип, в котором Отец распознал неудачную попытку рассмеяться.
   -- Ты отдал свою жизнь ради того... -- еще один сдержанный позыв, -- ...чтобы убить нас. Я это уважаю.
   Рыцарь-брат медленно сполз на пол, продолжая содрогаться в конвульсиях. Из него уже ничего не выходило, кроме крови и желчи.
   -- Если бы мы с тобой встретились при других обстоятельствах, -- у Отца помутнело в глазах, но он все же смог начать идти. Переступив через расползающееся под рыцарем-братом пятно, он медленно обходил стол, -- возможно, мы бы стали хорошими друзьями. Но видишь ли, -- он склонился над еле дышавшим Кермаком, -- друзья не травят друг друга. Так поступают только грязные предатели и трусы. Настоящие мужчины предпочитают меч!
   Отец сделал резкий взмах, лезвие клинка мелькнуло в полумраке гостиной и карга, не евшая собственную стряпню, и до последнего надеявшаяся пережить этот день, выпучив глаза, повалилась на пол рядом со своим мужем.
   Последним, что увидел Кермак перед смертью, было лицо его мертвой жены, к которому медленно, но уверенно подбиралась алая лужа.
   Теперь и Отец ощутил на себе всю силу травы-отравы. Его особенное, стойкое и выносливое тело сжалось в мучительной судороге. К горлу подкатил ком, который на этот раз он удержать в себе уже не смог. Бедная скатерть обзавелась очередным грязно-бурым пятном.
   Не выпуская меч из рук, Отец проковылял к выходу из комнаты. Будто умирающее животное, он хотел уйти подальше, скрыться от чужих, пусть даже мертвых глаз. Чувствуя подбирающуюся все ближе и ближе холодную руку смерти, он думал не о том, что ждет его в небесных чертогах Создателя. Его мысль была простой: умирать чертовски стыдно. В последние минуты осознанности, Отец, повинуясь животному инстинкту, глубоко и прочно засевшему в нем с самого рождения, проковылял через дом рыбака, вышел на улицу, и бездыханный упал в кусте неподалеку. Все еще сжимая меч в руке.
  

***

   Гартак и Теллан стояли на городской стене, с тревогой наблюдая за тем, как в отдалении разрастался полевой лагерь священного воинства. Сотни людей, с такого расстояния походивших на суетливых насекомых, были заняты делом. Кто рубил лес, кто устанавливал палатки, кто сортировал и раскладывал провиант.
   Ни разу не видавший подобных приготовлений, да и армии таких размеров, Гартак был искренне удивлен присутствию женщин и детей. В его понимании военная кампания была чем-то сугубо мужским. Грубое, суровое дело для крепких духом и телом мужчин.
   -- Они что, семьи с собой взяли? -- спросил он у Теллана. Однорукий принц Анрии знал об этом войске гораздо больше него и мог пролить свет на такую странность.
   -- Армия таких размеров, мой друг, это очень сложный в поддержании механизм. Взять к примеру обычного рыцаря. Сам по себе он воевать не сможет, ведь полный доспех надеть целая история. А поддерживать его в должном состоянии еще сложнее. Вот и получается, что к каждому рыцарю необходимо приставить оруженосца, а то и двух, чтобы они помогали ему в облачении. К тому же священный поход предприятие не на один день, а значит доспех с оружием необходимо не только постоянно чистить, но и чинить. На этот случай существуют полевые кузни. Один кузнец с подмастерьями такую ораву осилить никак не может. Выходит, нужно бригад пять, не меньше. Соответственно столько же кузен.
   -- Серьезное дело, -- покачал головой Гартак.
   -- И это только та часть, что напрямую связана с военными действиями. Можно сказать, малая часть. А ведь любой рыцарь, солдат, оруженосец с подмастерьями и кузнецами, хотят кушать. И кушать они хотят постоянно. Получайте полевые кухни с поварами да поварятами. Одежда в пути изнашивается? Изнашивается. Простите за выражение, яйца чешутся? Чешутся. Здравствуйте солдатские жены. А раз жены в походе вместе с мужьями, то детей девать некуда.
   -- Какие сложности, принц. И чего ради вся эта срань?..
   Вопрос был риторический, но Теллан ответил и на него: -- Все просто, достопочтенный гильдмастер. Ради денег, конечно же. Каждый рыцарь войска рассчитывает по истечении службы получить добрый кусок завоеванного. Простые солдаты же набивают карманы награбленным прямо в пути. Нести слово великого Создателя и Чтеца, пророка его, конечно, почетно, но славой живот не набьешь.
   Тем временем лагерь продолжал расти как на дрожжах. Священный поход, ощетинившись конусами палаток и шипами стягов, обживался на новом месте, готовясь к долгой ночи, а там и к первым переговорам.
   Халь-кир сидел на маленьком раскладном стульчике у своего шатра. Он яро вгрызался в только что поджаренную, еще парящую кабанью ногу, но взгляд его был прикован не к трапезе, а к Зарцану. Город-крепость, первый город гильдейских земель белоснежными стенами распалял воображение южанина. Какие богатства хранят в себе эти башни? Какие сокровища скрывают каменщики на своих складах.
   Перед глазами Халь-кира проносились картины бессчетного множества самоцветов, драгоценных металлов и горы золота, которые ему не терпелось потрогать, облизать, съесть.
   -- Господин, -- вырвал его из тумана фантазий разведчик, -- как и ожидалось, все ворота в город закрыты. Они готовились к нашему прибытию.
   -- Хм-м-м, -- Халь-кир оторвал от кости крупный кусок мяса и одним махом проглотил его. -- Я хочу, чтобы ты расставил людей по округе и следил за каждым шагом гильдейцев. Ищи потайные входы в крепость. Эти каменщики отлично разбираются в подкопах и тоннелях. Узнай, откуда они берут воду. Наведайся в близлежащие деревни, оставь там патрули. Если Зарцану пришлют подкрепления, я хочу узнать об этом раньше, чем они сами. Все ясно?
   Разведчик кивнул и тут же скрылся среди суетившихся вокруг солдат, а Халь-кир продолжил прожигать жадным взглядом стены крепости. Все эти патрули, наблюдения и разведки лишь мера предосторожности. Завтра утром он встретит гильдмейстера Зарцана, убедит его в бессмысленности сопротивления, и спокойно войдет в город. Никто не в силах противостоять священному походу. Никто.
  
   Правильная чашка
  
   Бак не послушал совета. Аделаида сказала не выходить из комнаты, а он первым делом поступил именно так, пошел на разведку. Для почти обыкновенного фермерского отпрыска Мерцающий Пик был чем-то невероятным, и, может даже, духовным. Некий аналог потустороннего мира, если можно так выразиться. Местом, где грезы смешиваются с реальностью.
   Он блуждал среди одинаковых дверей с табличками, вероятно, обозначавшими названия или же номера комнат, но заглянуть ни в одну так и не решался. Соблазн познать тайны Пика был очень велик, но суеверный страх быть поглощенным неведомым - больше. Бак словно снова вернулся в тот день, когда вылазка в горы за целебными травами закончилась падением. Только на этот раз подземных комнат были десятки.
   Ощупывая стены, притрагиваясь к дверным ручкам, он свыкался с новыми пальцами, с обновленным зрением. Методом проб и ошибок, Бак выяснил, что видеть магические пылинки можно не только в крови, но и в вещах. Сверкающие лазурные точки были во всем, и если поймать нужный момент, сконцентрироваться по-особому, то мир вокруг превращался в яркий поток. И в этом потоке он мог разглядеть силуэты. Они были едва различимы, будто кто-то невидимый прошел, унеся с собой часть пылинок, оставив пустое место там, где его быть не должно.
   Тени, как он их сам прозвал, двигались невпопад с пылью. Иногда против ее течения, иногда и вовсе замирали на месте. Они были чем-то иным, каким-то другим слоем реальности, под покровы которой с любопытством заглядывал Бак. И если пылинки протекали сквозь мироздание как очень медленная река, то силуэты были камнями на ее дне.
   Увлекшись погоней за тенями, Бак со стороны выглядел весьма странно. С потускневшими глазами, смотрящими куда-то в пустоту, он делал неуверенные шаги то влево, то вправо, в основном таращась в голую стену коридора.
   Старикан, возвращаясь из лаборатории в свои комнаты (он еще не определился с тем, где будет спать сегодня) наткнулся на Бака, и хотел было его спросить о здоровье, но заметил необычное поведение паренька. Стараясь не издавать лишних звуков, маг подкрался к нему сзади, затем заглянул через плечо и сказал: -- Что показывают?
   От неожиданности Бак подскочил на месте, при этом крепко ударив старикана в челюсть.
   -- Ой! Простите, я нечаянно.
   -- Ага, как фэ. Нефяянно он, -- маг скорчил недовольную мину. -- Футь яфык... тьфу ты. Чуть язык себе не откусил. Можно было бы и поосторожнее. Я, между прочим, старый. У меня зубы на вес золота.
   -- Такие тяжелые? -- удивился Бак.
   -- Такие ценные. Так чего там в стене показывают?
   Паренек смущенно опустил глаза, будто его застали за чем-то постыдным.
   -- Ничего.
   -- На ничего так не пялятся. Ну, давай, не томи.
   Бак переступил с ноги на ногу.
   -- Я просто новые глаза осваивал и увидел кое-что. Какие-то силуэты в пыли.
   -- Недурно, недурно. Ты быстро учишься. Мне понадобились годы, чтобы заглянуть так глубоко. Силуэты, которые ты видишь - это мир духов. Очень полезное, но и очень опасное место.
   -- Мир духов, -- повторил Бак. -- Таких же, как и тот, что был в подземной комнате?
   -- Какой еще подземной комнате? -- старикан напряг память. -- А, этот... И да, и нет. Тут долго объяснять, потянет на целый урок. Давай-ка ты возвращайся к себе в комнату, а я немного подготовлюсь, и скоро приду. Заодно обсудим твое будущее здесь, -- он обвел рукой часть коридора и двери, -- в Пике.
   -- Хорошо, -- кивнул Бак, и развернулся уходить, но старикан потянул его за рукав.
   -- Только напомни-ка мне, в какой комнате ты живешь?
  

***

   Рано утром, когда весеннее солнце едва освещало верхушки Зарцанского замка, от лагеря священного похода отделилась маленькая темная точка. Бывший некогда фермером, а ныне караульный, несший в это время дозор на стене, прищурился. Пока еще он не мог понять, бить ли тревогу, или же это просто чья-то собака сорвалась с поводка и бежала порезвиться на поле.
   По мере приближения, маленькая темная точка приобретала знакомые очертания. Это был мальчишка в черной рубахе не по размеру. На его груди был аккуратно вышит белыми и золотыми нитками символ церкви Создателя.
   -- Тебе чего? -- караульный перегнулся через край стены.
   -- Передай своему господину, что в полдень на этом месте состоятся переговоры, -- продекламировал мальчуган и не дожидаясь реакции собеседника так же быстро побежал обратно.
  

***

   В первые секунды, после того, как Бак раздвинул шторы у себя в спальне, его обуял животный страх. Высота была просто невероятной. Великие Хребты, по сравнению с Пиком казались всего на всего небольшими холмиками. Глядя на бескрайнее белое поле солончака, раскинувшееся далеко внизу, Бак искренне верил, что стоит на вершине мира. Буквально.
   -- Нравится? -- голос мага прозвучал так близко к уху фермерского отпрыска, что тот снова дернулся, засадив головой старикану в нос. -- Ай! Да ты что, издеваешься?
   -- А вы прекратите ко мне подкрадываться, -- Бак потер ушибленный затылок.
   -- Согласен, привычка нехорошая. Но ты тоже будь по сдержаннее. Раз уж оказался в Пике, готовься к неожиданностям. Вон, видал, какая Аделаида жесткая? Прямо кремень. А знаешь почему?
   -- Потому, что вы к ней вот так подкрадывались?
   -- Потому, что ее характер закалился. Не важно, я ли к ней подкрадывался, или кто-то еще, главное, что теперь она не дергается по пустякам. Это очень важный навык, особенно в магическом деле. И еще особенее в делах, связанных с миром духов. Пойдем, со мной. Я заварю нам чаю. Под горячий напиток беседа лучше складывается.
   Старикан, отблескивая оранжевой жилеткой, пошаркал на кухню. Бак послушно пошел следом.
   -- Смотри чего покажу, -- маг подошел к металлической выемке в длинной высокой тумбе, стоявшей вдоль стены, нажал на какой-то рычажок, и из изогнутой трубки вырвалась струя воды. -- Видал? Чудеса древних. Магия совершенно другого толка. Я ее никогда не мог понять, но от этого только интереснее, да? Таких штук по всему Пику сотни, и из каждой вода идет. Удивительное дело.
   Бак молча кивнул, будто подтверждая слова старикана, и сел за небольшой столик, столешница которого была сделана из толстого стекла. По всей видимости многие вещи в здании были стеклянными. Своеобразная мода создателей.
   -- Ну так что, ты уже решил? -- маг достал из шкафчика две чашки, и наполнил их водой из странного приспособления.
   -- Решил? -- переспросил Бак.
   -- Ну, останешься ты здесь, или пойдешь своей дорогой? Не хотелось бы, знаешь ли, время тратить на человека, который ничего не отдаст взамен.
   -- Мне казалось, что выбора у меня особого нет. Вы же сами сказали, что как только я покину Мерцающий Пик, магия быстро закончит начатое.
   -- Запомни раз и навсегда. Я это Аделаиде твердил все ее детство, и тебе повторять не устану. Выбор есть всегда. Что бы тебе не думалось, как бы однобоко все не казалось, выбор есть всегда. Другое дело, что ты его можешь не видеть, или не хочешь видеть, но суть от этого не меняется. Сейчас ты находишься на распутье, мой юный друг, -- старикан сжал чашки в ладонях, на секунду зажмурился, и вода в них начала парить, будто только что закипела. -- Ай-яй-яй, горячо, -- он суетливо поставил их на столик, затем достал из кармана штанов два светлых мешочка на ниточках, -- На одной стороне тебя ждет жизнь во внешнем мире. Возможно, она будет недолгой. Скорее всего она будет недолгой. Это жизнь, наполненная мучительной болью, раздирающим горло кашлем, и свободой, которая стоит того, -- он опустил мешочек в левую чашку. Вода в ней начала быстро окрашиваться в темно-коричневый. -- На другой же - судьба отшельника, запертого в башне из металла и стекла, единственным развлечением для которого будет изучение магических искусств, -- второй мешочек опустился в другую чашку. -- Выбор есть всегда, нужно лишь его сделать.
   Долго думать Баку не пришлось. Несмотря на пугающую перспективу остаться пленником этого места, он не мог даже представить себе причину, по которой верная смерть в мучениях была бы предпочтительнее.
   Он протянул руку и взял вторую чашку.
   -- Вот и отлично, -- старикан добродушно улыбнулся, а затем слега нахмурившись сказал: -- Только напомни-ка мне, это которая? Та, что со смертью на свободе, или другая? Я задумался и забыл.
  

***

   Гартак и Теллан прибыли на стену Зарцана в назначенное время. Принц в общих чертах обрисовал, как должны проходить подобные переговоры, но настоятельно рекомендовал оставить их ему. До последнего момента Гартак сомневался, стоит ли, но, когда увидел стоявшую у ворот делегацию, тут же передумал. Враг был явно настроен на разговор по всем правилам официоза.
   Впереди группы семь молодых пажей держали семь длинных флагштоков, на которых развивались стяги основных сотен-братств. За ними стояли сами сотенные. Их начищенные доспехи ярко блестели в лучах полуденного солнца, а витиеватые узоры, вытравленные на пластинах, поражали воображение. За сотенными стояли еще восемь человек, но в одеждах поскромнее. Это были носильщики, что принесли паланкин главного переговорщика.
   Получив от слуги знак, о том, что гильдмейстер Зарцана прибыл, Халь-кир широким жестом распахнул полы паланкина, и слегка неловко вылез наружу. Затем, приняв из рук одного из носильщиков трость с рукоятью, выполненной в форме птичьего клюва, он разгладил складки халата у себя на животе, и вальяжно прошагал мимо своих подчиненных. Выйдя вперед он запрокинул голову.
   -- Я, -- начал он высокомерно, но жестко, -- Халь-кир Великий, глава священного похода, посланник Создателя и Чтеца, его гласа на земле, хотел бы поговорить с гильдмейстером этого славного города.
   Теллан уже открыл было рот, но Гартак, неожиданно даже для себя самого, вышел вперед и голосом прожженного каменщика рявкнул: -- Ты говоришь с ним. Меня зовут Гартак. Прости, чинов не имею.
   -- Ну что ж, гильдмейстер Гартак, в таком случае у меня есть для вас предложение, отказываться от которого я бы вам не советовал.
   -- И что же это за предложение?
   -- Оно очень простое, и выгодное для обеих сторон. А заключается оно в том, что вы как можно скорее отдадите приказ своим людям разобрать эти нелепые баррикады и открыть ворота, чтобы моя армия могла спокойно войти в город, -- Халь-кир хищно улыбнулся, уголки его рта утонули в пухлых щеках.
   -- И в чем же моя выгода? -- Гартак говорил уверенно и четко, хотя внутри он дрожал от страха.
   -- Повторюсь, предложение очень простое. Если вы сделает как велено, то останетесь живы. Я человек слова, гильдмейстер. Обещаю, что в случае передачи Зарцана под управление церкви Создателя пострадают только лица, так или иначе связанные с темным искусством магии. Остальным же будет дарована жизнь и обеспечено благоденствие в мире нового порядка.
   -- Тогда я вынужден отказать тебе, Халь-кир. Эти прекрасные стены, -- он похлопал мозолистой ладонью по массивному белому блоку, -- были построены только благодаря магам, этот замечательный камень, как и любой другой в этом городе, был добыт только благодаря магам, и я ни за что на свете не променяю их жизни на свою собственную. Запомни, посланник, твои люди в Зарцан смогут попасть только, переступив через меня. А я человек не самого низкого роста. Поэтому у меня для тебя встречное предложение. Убирайся-ка ты вместе со своей армией обратно в ту нору, откуда вы вылезли. Потому, что дальше вам дороги нет, а когда сюда прибудут подкрепления из Ранги и Умлина, вас уже просто так никто не отпустит.
   -- Хорошо, -- улыбку с лица южанина как ветром сдуло, -- да будет так. Спор, который не могут решить рты, решат клинки.
   Он резко развернулся на месте, залез обратно в паланкин, и делегация чинно двинулась в сторону лагеря, по прибытии в который, Халь-кир скомандовал войскам готовиться к штурму.
  

***

   -- Пожалуй, начнем с азов, -- старикан хлебнул чаю. -- Чтобы было проще понять мир духов, нужно сперва понять саму пыль. Я долгие годы потратил на ее изучение, пытаясь разобраться, ответить на все вопросы, и пришел к одному очень интересному выводу: Магия - это подчинение окружающего мира своей воле. Знаю, выходит немного размыто, но ты пока не торопись. Конечно, под такое определение можно подвести все, что угодно. Например, хочет человек передвинуть тяжелый камень, прилагает усилие воли и придумывает хитрый механизм из палки и упора. Но я говорю о прямом взаимодействии. Когда между разумом и камнем нет посредников, -- он выставил руку в сторону и дверца шкафчика за его спиной захлопнулась, заставив посуду внутри громко звякнуть. -- В сущности и палка, и воля - есть инструменты, которыми сознание пользуется для достижения целей. А значит, и там, и там хороший упор просто необходим. Так и выходит, что для палки им выступает другая палка, или же камень поменьше, а для воли - пыль. Иными словами, она есть земля, на которой стоит твой разум. Пыль, это незримое для большинства людей пространство, в котором существуют наши мысли. Оно пронизывает мироздание насквозь, соединяя вместе его слои. Я даже придумал для них названия. Звучат, конечно, не ахти, но, что имеем, то имеем. Первый слой - мир тела, это тот, в котором мы с тобой сейчас пьем замечательнейший чай. Этот слой можно пощупать, понюхать, посмотреть. Он материален и тверд. Главное правило в нем - определенность. Немного глубже лежит следующий - мир мысли. Безграничный хаос из образов, фантазий, эмоций. Все, о чем думают люди, их переживания, сомнения, страхи, то, что для них есть лишь мимолетное видение, происходит там наяву.
   Бак, наконец, решился и попробовал странный коричневый напиток. Вкус был слегка терпким и горьковатым. Складывалось ощущение, что в нем чего-то не хватало. Возможно, сладости.
   -- Третий мир - мир духов, полная противоположность миру тела. Это своеобразный котел, в который после смерти попадает разум человека. Хотя нет, скажу по-другому, тебе понятнее. Мир духов - подвал незадачливого фермера, в котором он запасает урожай на зиму. Вот только этот фермер не утруждает себя сортировкой, сваливая все в одну кучу. В мире духов тусклые тени человеческих разумов находятся примерно в таком же порядке. Они смешиваются, искажаются, теряя четкость, и структуру. Именно эти тени ты и видел.
   -- Вы хотите сказать, что я видел души умерших?
   -- Примерно так.
   -- Это значит, что где-то там моя мама ждет меня?
   -- Опять начинается. И почему никто не слушает, что я говорю? Мираделон спросил, теперь ты... Нет, твоя дражайшая матушка умерла. Это факт. Высокая концентрация пыли в ее теле убила ее, а та честь, что отправилась в мир духов, всего лишь мутный отпечаток. Как след от подошвы ботинка в грязи, которую подмыло дождем. Ее дух может отдаленно напоминать тебе то, чем она была при жизни, но не стоит обманываться, теперь это совершенно другая сущность, чуждая всему человеческому. И предупреждаю тебя заранее, так как знаю, что рано или поздно ты не удержишься, при контактах с духами нужно быть крайне осторожным. Они не те, чем кажутся.
   Старикан заметил отвлеченность в глазах Бака и решил, что будет лучше, если тема разговора перейдет к чему-то боле приземленному, осязаемому. Очевидно, паренек до сих пор не смог оправиться после смерти матери, и лишний раз напоминать ему об этом печальном событии по крайней мере жестоко.
   -- Ну хорошо, давай-ка мы пока отложим мир духов в сторонку. К нему мы еще успеем не раз вернуться. Как тебе мой чай?
   -- Очень вкусный, -- из вежливости похвалил напиток Бак.
   -- Разумеется! Это продукт древних. В их времена все делалось на отлично. Но, как мне кажется, ты пьешь его без особого энтузиазма. Дай угадаю, не хватает сладости?
   -- Как вы узнали? -- Бак слегка удивился.
   -- С Аделаидой была та же история, -- старикан взял белый керамический сосуд с крышечкой, и поставил его на противоположенном краю столика, за которым сидел паренек. -- Вот, это сахар. Если хочешь, добавь его в чай.
   Бак протянул было руку, но маг тут же остановил его.
   -- Нет. Используй свою волю.
   -- Волю? Я не понимаю, что вы имеете в виду.
   -- Подвинь сахарницу силой разума, -- он слегка повел ладонью и керамический сосуд заскользил по стеклянной поверхности. -- Теперь ты. Давай.
   -- Нет, что вы. Я не знаю, как.
   -- А я тебя научу. Это будет твой первый шаг в освоении искусства магии. Только не надейся, что все будет просто. Это долгий и тернистый путь, устеленный множеством неудач и провалов. Так что не стоит расстраиваться, если с первого раза не выйдет. А теперь закрой глаза. Представь, будто тонкая, еле различимая нить протягивается из твоего лба к сахарнице. Она медленно завязывается вокруг, сжимает ее крепко-крепко.
   Бак зажмурился, пытаясь нарисовать в воображении нужную картинку.
   -- Теперь начинай потихоньку натягивать нитку, пока не почувствуешь сопротивление. Ты должен ощутить его всем своим нутром. Когда это произойдет, просто дерни на себя, -- старикан отпивал из чашки, наблюдая за тем, как паренек напряженно жмурится. -- Давай, Бак, ты сможешь. В тебе таится большой потенциал.
   -- Нет, никак, -- он открыл глаза и разочарованно посмотрел на мага. -- Мне кажется, что я делаю что-то не так.
   -- Правда?
   -- Да. Ощущение, будто я пытаюсь идти, но ноги не слушаются, -- он на мгновение задумался, а потом спросил: -- Это обязательно должна быть нить?
   -- В каком смысле? -- не понял старикан.
   -- Ну, могу я тянуть чем-то другим? Или это обязательно должна быть тонкая нить?
   -- Хороший вопрос. Если так подумать, то это может быть все, что угодно. До тех пор, пока тебе удобно это представлять. Хм... Я так привык к своему способу, что совсем забыл о том, что есть другие. Знаешь, в сущности не имеет значения, как ты себе представляешь процесс, ведь это всего лишь подспорье для разума. Визуализация нужна только для того, чтобы мыслям было проще обрести...
   Болтовня мага медленно ушла на второй план. Бак загорелся идеей подвинуть сахарницу. По неведомой причине, как только он увидел проделанный стариканом трюк, тут же понял, что с легкостью сможет его повторить. Оставалось понять, как.
   Паренек снова закрыл глаза, но, вместо того, чтобы фантазировать о нитях, он доверился чутью, которое еще совсем недавно подсказало ему, как исцелить умирающего от лихорадки рыцаря.
   Старикан молча ждал. Вспоминая свой первый юный опыт, он решил дать Баку немного времени и тишины. Даже чай маг старался глотать как можно тише, чтобы ненароком не нарушить сокровенный момент.
   Прошла целая минута, прежде чем это случилось. Сахарница едва заметно сдвинулась с места. Старикану даже на мгновение показалось, что это была лишь неудачная шутка воображения, но, когда он сконцентрировал свой мысленный взор, тут же заметил легкий магический жар, исходивший от нее. Это определенно была магия, обдуманная, целенаправленная, и ее сотворил Бак.
   -- Вот так, хорошо, -- он решил немного приободрить паренька. -- Потихоньку прибавь усилий. Потяни как следует. Ты сможешь, я уверен.
   Бак не мог описать ощущения, переполнявшие его. В один миг он просто почувствовал гладкую белую поверхность. Словно прикоснувшись к ней своими мыслями напрямую, он обнял сахарницу, обволок ее и нежно потянул на себя. С закрытыми глазами было сложно понять, выходит из этого толк или нет, но подбадривающие реплики мага поставили точку в этом вопросе. Тогда Бак решил последовать совету и потянуть как следует. Он сделал усилие, но оно не принесло результата. Даже более того, сама сахарница словно сопротивлялась движению. И чем сильнее он хотел ее сдвинуть, тем тверже было сопротивление.
   Бака в одночасье переполнило чувство обиды за то, что даже тот малый прогресс, которого он смог добиться, сошел на нет.
   "Ты просто глупый сын фермера, -- корил он сам себя. -- С чего ты вообще взял, что сможешь стать магом? Ты даже с несчастной сахарницей справиться не в состоянии. Исцеление похмелья у глупого градоначальника, это твой предел. Смирись."
   -- Ну же, -- продолжал старикан, -- не сдавайся. У тебя получиться. Нужно только чуть-чуть поднажать. Это проще простого.
   -- Перестаньте! -- Бак вскочил с места. Огонь гнева вспыхнул в нем, словно сухой хворост в печке.
   -- Полегче, мальчик. Не стоит так заводиться по мелочам. Не получилось сегодня - получится завтра. Или послезавтра. У тебя впереди теперь целая вечность. Помнишь?
   Последние слова только подкинули дров в огонь. То, что Бак решил остаться в Мерцающем Пике, еще не значило, что он этого хотел. Этот выбор был сделан за него животными инстинктами, которых пугали даже слова о смерти. И чем больше он осознавал плачевность своего положения, тем сильнее оно давило на него.
   -- Не говорите мне, что просто, а что - нет! Если бы двигать мыслью вещи было бы просто, этим бы занимался каждый дурак. А ваш Пик только со стороны выглядит красиво. На деле же это проклятая тюрьма, в которой приходится жить только обреченным. Вы хотите, чтобы я передвинул сахарницу?..
   Старикан хотел ответить, что уже хочет совершенного другого, но Бак не дал ему вставить ни слова.
   -- ...Отлично, я ее передвину! -- он в сердцах схватил керамический сосуд и с размаху бросил его на пол. В тот самый миг, когда сахарница разлетелась в дребезги, все до единого шкафчики на кухне распахнулись, и их содержимое устремилось к центру комнаты. Столовые приборы, посуда, разлетающаяся на мириады осколков, сорванные с петель дверцы, даже металлическая трубка, из которой старикан брал воду, все что могло быть сдвинуто с места - сдвинулось.
  

***

   Работа в лагере священного похода кипела до позднего вечера. Кузнецы правили мечи, латали кольчуги и доспехи. Лекари заготавливали повязки, шины и целебные припарки. Инженеры собирали осадные башни, и стенобитный таран.
   В Зарцане тоже шли приготовления. Замковый зал собраний был забит людьми. На экстренный совет Гартак созвал всех стражников, командиров ополченцев, и подрывников, что осмелились остаться в городе. Под чутким руководством Теллана, выступавшего в роли эксперта по наступательной тактике врага, горожане разрабатывали стратегию обороны. Казалось, спорам не было конца. Пехота, в лице немногочисленных обученных и состоявших на городском жаловании солдат, хотела большей поддержки и лучшего вооружения. Стрелки, в основном деревенские новобранцы, подготовленные на скорую руку, требовали капитуляции без боя, на более выгодных условиях. Представители магической прослойки общества и вовсе утверждали, что смогут с легкостью одолеть армию без волшебников, не прибегая к помощи крестьянской черни.
   Призвав все свое ораторское мастерство, Теллан кое как умудрился примерить несогласных.
   Утро следующего дня Зарцан встретил гробовым молчанием. Даже ласточки, жившие под крышей одной из башен замка, притихли, предвкушая предстоящее сражение.
   На белоснежных стенах еще до восхода солнца собрались защитники города, ожидая скорой атаки.
   Гартак поднимался по тесной винтовой лестнице в молчаливой задумчивости. Он не знал, что увидит, выйдя на свет, но был полностью уверен, что ничего хорошего. Так и случилось. Подойдя к бойнице, гильдмейстер застыл на месте.
   У подножия холма выстроилась огромная армия. Ощетинившись флагами и копьями, десятки сотен людей скандировали в унисон молитвы. Выкрикивая обращения к всебогу, они изгоняли из своих сердец страх, разгоняли кровь, готовясь отдать свою жизнь ради истинной веры.
   В этот миг к Гартаку пришло горькое понимание того, что такое единство множеств способно низвергнуть любого правителя, пробить любую стену и взять любой город.
   Теллан, подошедший к бойнице следом, заметил замешательство и страх в глазах гильдмейстера. Принц положил руку ему на плечо и покрепче сжал его.
   -- Не волнуйтесь, гильдмастер Гартак. Количество может одолеть качество только, если последнее в руках дурака. С вашими подрывниками у Халь-кира нет никаких шансов.
   -- Ты правда так считаешь, -- Гартак повернулся к нему и заглянул прямо в глаза, -- или это просто бравада?
   Теллан в ответ только широко улыбнулся.
   Тем временем, предбоевые молитвы закончились. Священные воины Создателя на мгновение замолчали, снова погружая округу в зловещую тишину, а после, сам Халь-кир, находившийся вместе со своей свитой в задних рядах армии, протрубил в рог. Это был приказ к наступлению. Штурм Зарцана начался.
   Отряды лучников по команде разжали пальцы, и темное облако стрел взмыло в воздух. Солдаты на стенах среагировали быстро, закрывая щитами себя и тех, кто был поблизости, но этого было недостаточно. Многие, кто не успел прижаться к стене, или спрятаться под навесами, падали на землю, превращаясь в своеобразных ежей, только вместо иголок, они были усеяны стрелами.
   Пока Зарцанцы приходили в себя после обстрела, осадные башни устремились вперед. За ними последовал и таран. Противостоять им предстояло магам подрывникам, и они подошли к вопросу со всей серьезностью. Вооруженные только камнями, эти люди, казавшиеся со стороны обычными жителями, представляли собой угрозу, большую, чем Халь-кир мог себе представить. В их умелых руках кусочки горной породы напитывались магической энергией до предела, превращаясь в миниатюрные бомбы. Один за другим, камешки вылетали из бойниц, устремлялись в землю перед приближавшимися осадными машинами, и с громким хлопком взрывались, разбрасывая вокруг пламя и пучки травы.
   Постепенно поверхность холма покрылась плотной мозаикой рытвин и ухабов, мешавших продвижению штурмующих сил.
   Крестьяне с луками, вяло постреливавшие в сторону щетины флагов священного воинства, разразились ликующими выкриками, когда одна из башен, неудачно наехав колесом на яму от взрыва, накренилась, а после, с треском упала на бок. Из башни тут же начали выползать рыцари-братья. В тяжелых, громоздких доспехах удавалось им это с большим трудом.
   -- Так их! -- Гартак от радости даже подпрыгнул на месте. -- Задайте им жару! Не скупитесь на боеприпасы.
   Несмотря на неудачу противника, потери в его осадных орудиях были несущественными. Всего одна башня из четырех. Таран же и вовсе вырвался вперед, неумолимо приближаясь к забаррикадированным воротам. В его крышу втыкались горящие стрелы, но кожаные листы не давали огню разгореться. Рядом с ним взрывались заряженные камни, но металлическая прослойка хорошо держала удар. Солдаты, обеспеченные таким эффективным укрытием, ритмично ухая, свободно катили таран между рытвинами. И когда грозное осадное орудие, наконец, достигло своей цели, массивный ствол дерева, подвешенный на толстых цепях качнулся, ударяя решетку ворот.
   Стоявшие на стене солдаты почувствовали, как она содрогнулась.
   Второй удар не заставил долго ждать, а за ним незамедлительно последовал и третий. Штурмующие активно работали руками, раскачивая маятник тарана. Металлический наконечник бревна грузно врезался в переплетение прутьев ворот, выбивая искру, но те лишь слегка прогибались, оставаясь на месте. Подпертые с внутренней стороны упорами, они могли продержаться достаточно долго, давая обороняющимся время.
   -- Эту херовину ничего не берет! -- крикнул Гартак, помогая крестьянам опрокинуть на таран бадью с кипящим маслом. Черный поток обрушился на скаты крыши, поднимая в воздух клубы едкого пара.
   -- Оставьте его! -- бросил Теллан, пробегая мимо. -- Первым делом Башни!
   Деревянные конструкции, под завязку набитые рыцарями-братьями, были уже на пол пути к стенам. Изрытая земля замедлила их передвижение, но не остановила полностью. Подобно тарану, защита башен была многослойной. Снаружи они были обвешаны кожаными лоскутами, а внутри - выстелены металлическими пластинами. Это делало их устойчивыми к огню, но при этом сильно утяжеляло. Лица солдат, толкавших башни на холм, были красными от напряжения, и мокрыми от пота, заливавшего глаза.
   Те немногие стрелы неумелых лучников Зарцана, что попадали по осадным машинам, либо отскакивали, либо моментально тухли, не нанося никакого урона. Камешки подрывников, взрываясь шатали башни, срывая с них лоскуты кожи, и оголяя металл, но этого было недостаточно. Солдаты на стенах крепились, укрывая щитами соратников от вражеского обстрела.
   Гартак осмотрелся по сторонам. Огонь, разгоревшийся в глазах людей после падения первой башни, постепенно угасал, а на его место приходило отчаяние. Все прекрасно понимали, что случится, если даже одна башня доберется до стен. Толпа яростных рыцарей в полных доспехах вывалится из деревянной утробы, и перемелет неспособных дать отпор подобной силе вчерашних крестьян. Бедолаги столкнуться с суровой машиной войны даже не имея в руках нормального оружия. Определенно, как только хотя бы одна башня достигнет стен, а это непременно случится - Зарцан падет.
   Судьба распорядилась иначе. Невесть откуда появившийся мальчуган вбежал на стену, неся перед собой холщовый мешок, размером больше него самого.
   -- Господин гильдмейстер, -- пропищал мальчуган тонким голоском, терявшемся в солдатской брани и звуках ударов тарана, -- Тетя Цыла велела передать вам это, -- он бросил мешок. -- Она готовила смесь всю ночь. Сказала, что вам она может пригодиться.
   Гартак развязал мешок и запустил в него руку. Внутри оказался легкий зеленовато-коричневый порошок.
   -- Что это?
   -- Тетя Цыла сказала, что это нужно добавить в масло, -- он задумался на мгновение, а потом добавил так, будто фраза была заучена наизусть: -- Семь жменей на один котел.
   -- Передай тете Цыле мою благодарность. А теперь быстро спускайся вниз! Детям на войне не место, -- Гартак схватил мешок, который оказался куда легче, чем выглядел со стороны, и понес вдоль стены.
   -- Гильдмейстер, -- один из солдат у котлов махал руками, требуя внимания, -- ворота гнутся! Если решетка выйдет из пазов, они смогут ее сдвинуть, а баррикада долго не простоит.
   -- Отставить панику! -- Гартак, считая вслух, бросил в чан семь плотных жменей порошка, отобрал у солдата копье, и размешал добавку. От закипавшей черной жижи начал распространяться резкий горький запах. У ближайших солдат и гильдмейстера моментально скрутило животы.
   Не дожидаясь, пока котел прогреется до конца, Гартак, прикрыв лицо рукой, подал сигнал. Солдаты потянули рычаги, и котел опрокинулся, обдавая крышу тарана потоком зловонного масла.
   Не прошло и минуты, как из-под укрепленного навеса осадной машины начали разбегаться солдаты штурмующей армии. Подобно перепуганным муравьям, они метались из стороны в сторону, пытаясь увернуться от летевших в них стрел, при этом все как один держались за задницы. Кишки солдат явно протестовали против новой добавки в масле, пары которой вызывали сильные и болезненные спазмы.
   Халь-кир с кислой миной наблюдал за тем, как священные воины его непобедимой армии жались к белоснежным стенам Зарцана, прикрывая себя щитами с нанесенным на них символом Создателя. Эти, по его мнению, не достойнейшие грешники второпях стягивали с себя штаны, и позорили церковь, справляя большую нужду прямо на поле боя.
   По Зарцанской стене прокатилась волна смеха, когда один из отравившихся парами бедолаг понял, что его щит загорелся от воткнувшейся в него стрелы, бросил его на землю и попытался бежать, но запутавшись в собственных штанах, упал в коричневую лужу. Комедийный эффект исчез, когда в лицо этого солдата воткнулась стрела.
   Несмотря на неудачу с тараном, остальные штурмующие продолжали налегать на рамы башен, толкая их вперед. Помня пример первой, три осадных конструкции осторожно объезжали особо большие рытвины. Рыцари-братья, набившиеся внутрь, словно рыбы в бочку, позвякивали доспехами каждый раз, когда совсем рядом взрывался очередной камешек-снаряд.
   -- Гильдмейстер! Гильдмейстер! -- солдат размахивал руками, привлекая внимание Гартака. -- Смотрите!
   Гартак повернул голову, и увидел, что одна из башен, вырвалась вперед. Прорываясь сквозь обстрел, она была уже совсем близко к стене, и быстро приближалась. Времени думать не оставалось. Нужно было действовать. Только в голове каменщика не было места военным тактикам и хитрости. Он понимал, что как только перекидной мистик башни откроется, начнется настоящая бойня, но не видел никаких способов избежать этого. К счастью Гартака, их видел Теллан.
   -- Быстрее, хватайте по одному! -- выкрикнул принц солдатам, подбежав к последнему котлу с маслом. Своей единственной рукой он прижимал к груди два деревянных шеста. -- По два человека на сторону! Поддевайте котел и тащите туда! -- он показал на башню.
   Солдаты послушно распределились вокруг котла с маслом, поддели его шестами, и потащили вдоль стены. Остановившись напротив приближавшейся осадной конструкции, они остановились, ожидая приказа.
   Теллан бросил быстрый взгляд в сторону башни, прикидывая приблизительное расстояние. От стены до колес машины оставалось не больше пятнадцати локтей.
   -- Начинайте раскачивать! -- крикнул принц. -- И раз! И два!
   Солдаты, повинуясь приказу, принялись ритмично раскачивать котел с маслом. По мере того, как башня приближалась, амплитуда раскачиваний постепенно увеличивалась, и когда перекидной мостик, наконец, грузно опустился на кромку стены, принц завопил: -- Бросай!
   Солдаты отпустили шесты, котел по инерции устремился вперед, перелетел через мостик и скрылся в глубине башни. Воздух моментально наполнился запахом горелых волос и криками обваренных рыцарей-братьев. Теллан, не мешкая, отобрал у ближайшего лучника зажженную стрелу и вбросил ее следом за котлом. Масло вспыхнуло моментально, превращая осадную башню в один большой факел. Горящие люди начали высыпаться из нее, словно пчелы из разворошенного улья. Те, кто умудрялся пройти по перекидному мостику, ослепленные пламенем, шагали дальше, падая со стены вниз, остальные же бежали назад, к стройным рядам своих саратников.
   Гартак выдохнул с облегчением. Одной проблемой меньше. Оставалось понять, как быть с другими двумя.
   И опять на помощь гильдмейстеру Зарцана пришел случай, а вернее, такие прекрасные человеческие качества, как находчивость, отвага, и жертвенность, проявившиеся в одном из подрывников. Когда третья осадная башня доползла до стен города, этот храбрец схватил в охапку целый кучу заряженных камней, и вбежал с ними в плотную толпу закованных в железо рыцарей-братьев. Прогремел взрыв. Верхняя половина башни с треском разлетелась во все стороны, а нижняя, накренившись, упала, хороня под обломками оставшихся атакующих.
   Гартак пригнулся, прикрывая голову от сыпавшихся отовсюду частей тел, внутренностей, и оружия. Казалось, волна от взрыва шатнула огромный колокол, который до этого момента скрывался в его голове. Весь мир вокруг наполнился оглушительным звоном.
   Гартак пришел в себя от того, что кто-то настойчиво дергал его за рукав.
   -- Гильдмастер, -- Теллан отвесил ему размашистую пощечину, -- в могиле отдохнете! Последняя башня на подходе.
   Убедившись, что Гартак снова в строю, Теллан схватил меч и побежал вдоль стены к тому месту, где последняя осадная башня распахивала свою пасть.
  

***

   Бак сломя голову несся вниз по бесконечным лестничным пролетам. Он плохо понимал, что произошло на кухне, но отчетливо знал одно - его место было не здесь. В ту самую секунду, когда старый маг заставил его сделать выбор, Бак окончательно осознал, что каждая из предложенных ему чашек не вела ни к чему. Это были два тупиковых пути, лишь на первый взгляд отличавшихся друг от друга, ведь останься он навсегда в Мерцающем Пике, рано или поздно его жизнь перестала бы отличатся от смерти. Какой толк в вечном бытие, если ты заперт в стеклянной коробке и не можешь ее покинуть?
   Перескакивая через несколько ступеней за раз, Бак смотрел на уходящую вниз лестницу. Он слушал свое дыхание, в тщетной попытке успокоиться, но серые стены слишком давили, осознание безысходности будто прожигало дыру внутри, заставляя ноги бежать быстрее. Бак не знал, что он будет делать, когда лестница закончится. Он не был уверен, сможет ли вообще выбраться из этого забытого богами места. Единственное, что было точно, так это то, что он не устанет пытаться. А когда все же добьется своего, обретет хоть и короткую, но все же свободу, потратит ее с максимальной пользой.
   Первый этаж Мерцающего Пика в корне отличался от того, на котором располагались жилые комнаты мага. Это было большое помещение с высокими потолками, тем не менее, сохранявшее общий стиль здания. Все наружные стены были сделаны из стекла, что поражало фантазию, ведь тогда выходило, что огромная махина Пика поддерживалась лишь несколькими колоннами.
   Бак выбежал из здания, и тут же почувствовал, как палящее солнце впилось в кожу лица. Единственным ориентиром в раскинувшейся вокруг бесконечной простыне солончака было мертвое дерево, которое теперь виделось ему сразу в двух ипостасях. Огромная крона из яркой лазури слилась с окаменевшим черным скелетом-стволом. Олицетворение единства жизни и смерти.
   Спотыкаясь и тяжело дыша, Бак подбежал к дереву и с трепетом прикоснулся к твердой, удивительно холодной поверхности коры.
   -- Я хочу уйти, -- шепотом произнес он. -- Я просто хочу уйти отсюда. Пожалуйста, дерево, я больше не вынесу здесь и минуты. Забери меня обратно.
   Бак зажмурился, и молил дерево. Он надеялся, что возможно, только возможно, оно послушает его, что каким-то чудом холодная кора превратится в дверь, ведущую куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
   -- Это работает не так, -- на выходе Пика появился старикан. Он тяжело дышал, со свистом втягивая воздух носом. В его возрасте бег сам по себе давался с трудом, а уж бег по лестницам и подавно.
   -- Не подходите ко мне! -- Бак спрятался за стволом дерева.
   -- И не собирался, -- ответил маг. -- Здесь хотя бы тенек, -- он сделал еще несколько глубоких вдохов, пока окончательно не пришел в себя. -- Надо признать, ты весьма странный парнишка. Очень сильный, но с характером. И это не та комбинация, которую я бы хотел видеть в человеке.
   -- Отпустите меня, и вы ее больше никогда не увидите. Обещаю.
   -- Опять двадцать пять... Тебя здесь никто не держит. Ты же сам решил остаться.
   -- Я передумал, -- Бак задрал голову и посмотрел на мерцавшую в вышине крону. Она медленно начинала пульсировать в такт его сердца.
   -- Ну что ж, с этим я спорить не буду. Выбор своей судьбы, это личное дело каждого, по крайней мере здесь, в Мерцающем Пике. Но перед тем, как я расскажу тебе, как пользоваться корягой, ты должен кое-что пообещать мне.
   Бак неуверенно выглянул из-за дерева.
   -- Знаю, ты еще молод и неопытен. В твоих жилах кипит юная кровь, и в ее свойствах дурманить голову в самый неподходящий момент. Но заложенный в тебе потенциал слишком велик, чтобы я мог закрыть на него глаза. Если случится так, что, вернувшись во внешний мир, ты хитростью, знанием или чудом найдешь способ усмирить магию внутри себя, пережить кашель, помни, что я слежу за тобой. Мерцающий Пик следит за тобой. Большая сила - это искушение, которое погубило слишком много жизней. Так что пообещай мне, если ты поддашься этому искушению, а ты, мне кажется, непременно поддашься, то не станешь удивляться, когда Аделаида придет за тобой.
   -- Обещаю, -- Бак ответил со всей искренностью, на которую был способен. Учитывая сложившуюся ситуацию, он был готов сказать все, что угодно, и как угодно, лишь бы поскорее убраться подальше от блестящего на солнце стекла.
   Старикан одобрительно кивнул, затем, сделав из ладони козырек, подошел ближе.
   -- Хоть коряга и выглядит засохшей, внутри она вполне живая. У нее есть воля, привычки, и капризы. Испокон веков, она, так сказать, путешествует по западному берегу. Обычно коряга не задерживается подолгу на одном месте, но сейчас кое-что ее напугало, и она ушла в болота на востоке. Так что выйти в мир ты сможешь только там. Это я предупреждаю на тот случай, если ты надеялся перед смертью покутить хорошенько, или типа того. В общем, от городов ты будешь далековато. А так, все очень просто, достаточно лишь прикоснуться пальцами к стволу и, не отрывая их, обойти корягу вокруг. Только не спрашивай, как я сам это узнал. Чистая случайность, -- старикан неловко пожал плечами. -- Ну вот и все. Не сказал бы, что рад твоему уходу, Аделаида просила за тобой присмотреть, но остановить тебя тоже не могу. У меня сейчас и без того забот хватает. Так что иди, и помни о своем обещании, Мерцающий Пик все знает... -- маг поднял руку в прощальном жесте, но в последний момент решил добавить: -- Ах да, не отпускай корягу, пока не окажешься на той стороне.
   Этих слов Бак уже не услышал. Прикоснувшись кончиками пальцев к прохладной коре, он обходил дерево, а мир вокруг стремительно таял. Стеклянный монолит здания, темная фигура мага в его центре, ярко-белый солончак, дрогнули и рассыпались на мельчайшие осколки. Бак снова испытал ощущение свободного падения. То самое щекочущее ощущение, с которым он влетел в крышу подземного дома. То самое, с которым он нырнул в озеро, с обратной его стороны. То самое, но все же слегка другое. На этот раз он никуда не двигался. Никакого потока воздуха, обдувающего лицо, никакого бесконтрольного вращения.
   Место, в котором очутился Бак, было неописуемым, ведь в человеческом языке не существует слов, обозначающих оттенки пустоты. Чувства молодого фермера в одночасье сошли с ума, пытаясь понять, что предстало перед ними, и лишь знакомое ощущение свободного падения удерживало разум Бака на границе безумия.
   Пытаясь прийти в себя, он зажмурился, и сконцентрировался на внутреннем взоре. "Старый маг говорил, что пыль есть везде, что она пронизывает мироздание во всех его плоскостях. Если это действительно так, тогда она должна быть и здесь" -- рассуждал он, и оказался прав. Как только мысленный взор возобладал над чернотой закрытых век, Бак тут же увидел знакомые точки-пылинки. Они двигались медленно, словно дрейфуя сквозь реальность, сквозь него самого. Мертвое дерево тоже было здесь, совсем рядом. Оставив свою материальную часть, оно сияло еще ярче прежнего. Листья в колоссальной кроне беззвучно колыхались, движимые той же силой, что и пыль.
   Бак протянул вперед руки, попытался прикоснуться к лазурному стволу в надежде на то, что этот кошмар наконец закончится, что он снова вдохнет густой воздух восточных болот, но дерево было недостижимо. Оно парило совсем рядом, но одновременно с этим, бесконечно далеко.
   Бак не оставлял попыток. Он двигал руками и ногами, представляя, что плывет. Ему казалось, что таким образом он сможет хотя бы немного приблизиться к заветному стволу. Естественно, миру, в котором он очутился, подобный способ передвижения был чужд. Тогда он предпринял вторую попытку, на этот раз слушая не разум, от которого явно не было проку, а сердце. Он доверился инстинктам, чутью, твердившему, что ситуация гораздо проще, чем кажется на первый взгляд.
   Вспоминая недолгий урок старого мага, Бак сконцентрировался на пыли, ведь она ничто иное, как хороший упор для разума, инструмент в достижении цели. А раз есть и цель, и инструмент, то остается дело за малым.
   Обратив свой мысленный взор на ствол, он потянулся к нему, но теперь не руками. Бак обхватил дерево разумом, как сделал это с сахарницей на стеклянном столике, и попытался сдвинуть его. Безрезультатно. Тогда он поступил иначе - толкнул самого себя. К его удивлению, вышло это без какого-либо сопротивления.
   Коснувшись неизменно прохладной коры, Бак испытал невероятное облегчение, какое обычно испытывает человек, не умеющий плавать, ступая с лодки на землю. Но времени насладиться этим у него не нашлось. Как только его пальцы нащупали ствол дерева, Бак тут же увидел густые заросли камыша. Очевидно, это был реальный мир, скорее всего, то самое место, из которого Аделаида вытащила его в Мерцающий Пик, вот только смотрел он на него как бы со стороны, извне, если это понятие вообще применимо в подобной ситуации.
   Продолжая толкать себя, а вместе с собой и дерево, Бак устремился к образу камышей. Он не совсем понимал, что делает, ведь двигался буквально вслепую, руководствуясь лишь мысленным взором, но предприятие оказалось успешным. Спустя несколько пугающих неопределенностью мгновений, образ камышей обрел вес, укрепился, становясь твердой осязаемой реальностью.
   Разжав побелевшие пальцы, Бак отпустил черную, окаменевшую корягу, упал на колени, и из его глаз градом покатились слезы, а из горла вырвался хриплый кашель.
  
   Неостановимая сила и нерушимый камень
  
   Орнст неустанно брел вперед, продираясь сквозь деревья и кустарник. Громадина слившихся в колышущуюся массу человеческих тел двигалась вдоль Рубицы, оставляя на ее берегу извилистую просеку. От постоянных ударов множество рук и ног, которыми существо расчищало себе дорогу, превратились в кровавую кашу, а некоторые конечности и вовсе потеряли почти все мясо, износились, подставляя весеннему солнцу желтоватые кости.
   Жажда мести подпитывала тот огрызок, что остался от сержанта священного воинства. Она была стержнем, удерживавшим лоскуты личности, и когда где-то впереди за строем деревьев показалась дыра в земле, в которую уходила река, этот стержень слегка дрогнул. А после того, как дух мщения подобрался ближе, и десятки его жадных глаз увидели среди разбросанных вокруг дыры доспехов те, что без сомнения принадлежали Отцу, и вовсе затрепетал.
   "Вот он, долгожданный след, -- обрадовался дух, -- вот та тропа, что непременно приведет к цели. Отец ушел туда, вниз, под гору. Трусливое создание. Забилось в свою нору, в жалкой попытке скрыться от меня."
   Существо склонилось над дырой в породе, пытаясь рассмотреть, что ждет его внизу. Ничего, кроме воды и камня. Тогда оно попыталось протиснуться внутрь, но столкнулось с проблемой. Руководствуясь ненасытной жадностью, оно поглощало человеческие останки, впитывало их в себя, при этом непомерно разрастаясь, приобретая поистине титанические размеры, которые теперь сыграли злую шутку. Орнст не мог пролезть в дыру. Как ни силился дух, как ни упирался изуродованными руками и ногами, ничего не выходило.
   Десятки ртов раскрылись, извергая утробный вой.
   "Будь ты проклят, Отец, -- дух скрежетал множеством зубов от злости. -- Будь проклят ты, и твоя змеиная хитрость. Я найду тебя. Во что бы то ни стало найду, и переломаю каждую косточку в твоем жалком тельце. И никакие пещеры не смогут меня остановить, никакие горы не удержат меня!"
   Существо схватило доспех Отца и с силой швырнуло его в дыру, подняв тучу брызг. Затем, застыв на мгновение, будто во множество его голов пришла идея, оно двинулось дальше, вперед, к Южному Хребту.
  

***

   Откашлявшись Бак вытер рукавом глаза. При виде раскинувшихся вокруг болот, поросших камышом, мхом и пожелтевшей травой, мерзкое ощущение безысходности, преследовавшее его в Мерцающем Пике, постепенно отступало.
   Поднявшись на ноги, Бак посмотрел на черную корягу мертвого дерева, органично вписывавшуюся в пейзаж. Она стояла на месте, все такая же двойственная, загадочная и древняя. Хотя теперь, после столь безумного путешествия сквозь пустоту, загадочности в коряге слегка поубавилось. По крайней мере, Бак был уверен, что одну ее тайну ему разгадать удалось. Но уверенность эта шла не от фактов, а от все того же инстинкта, который сидел где-то глубоко в голове. Инстинкта, что подсказывал, как исцелять рыцарей, испепелять дикарей, и передвигать сахарницы. Можно сказать, в фермерском отпрыске постепенно просыпался талант к магии, и этот талант твердил, что мертвое дерево служит мостом не только в Мерцающий Пик, но попросту куда угодно.
   Проверять свою догадку Бак не спешил. Слишком уж много неприятностей свалилось на его юную голову в последнее время, и совсем не хотелось добавлять еще, по собственной воле.
   -- А ведь она была права, -- почему-то вслух сказал он, имея в виду Аделаиду. Ему вспомнился один из первых с ней разговоров. Тогда еще совсем незнакомая, она посмеялась над ним, услышав, что он вытащил ее из Рубицы просто так, без всякого умысла. "Не бывает хороших поступков задаром" - так она сказала, и теперь Бак был полностью с ней согласен. Пойдя на поводу у своего эго, стараясь быть храбрым принцем, он самоотверженно полез в воду, спасать голую девицу, в надежде на то, что та в благодарность одарит его поцелуем. Наивный паренек из маленькой глухой деревеньки совершил хороший поступок, и теперь пожинал плоды, платил цену.
   Он снова закашлялся, на этот раз громче. Баку явно становилось хуже. Как и ожидалось, бурлящая в его крови магия губила неготовое к такой силе тело, и скорость, с которой это происходило, заставила его занервничать. Бак удивился, насколько быстро он забыл, каково это быть на волоске от смерти.
   -- Ну и что же мне теперь делать? -- он прикоснулся к холодной коре дерева. Сияющая крона как прежде замерцала в такт сердца. -- Лечь у твоих корней и ждать? Забыть обо всем и просто отдаться судьбе? Эх... -- он тяжело вздохнул, и уселся на мох, опершись спиной о ствол. -- Была бы здесь Ада, она бы сказала какую-нибудь грубость, в духе: "Какого хрена ты нюни развесил, фермерский отпрыск?" -- Бак перекривлял ее низкий голос и рассмеялся. За смехом последовал очередной приступ кашля.
   -- И на этот раз я бы с ней согласился. Какой смысл проводить последние дни, а может даже часы, в унынии и слезах? Вот только знать бы, что делать...
   Вдруг, наряду с мыслями о том злосчастном утре, в которое его жизнь пошла наперекосяк, Бак вспомнил однорукого рыцаря, старого рыбака, и гильдмейстера Зарцана, страдавшего головными болями. А затем, его словно удар молнией, посетило еще одно воспоминание. Оно было наполнено криками, запахом горелого мяса и волос, смрадом смерти. Бак вспомнил свою деревню, сожженную дотла армией божьих людей. Вернее, это было лишь иллюзией воспоминания, ведь он так и не вернулся домой, или туда, где этот дом раньше был. Ему так и не довелось увидеть воочию все то, что описал Теллан. Он так и не попрощался с отцом.
   Бак замолчал, задумчиво уставившись в подушку мха, затем подковырнул ее пальцем, оторвал небольшой кусок и швырнул его в колосившийся камыш. Наравне с магией, парня поедали сомнения. Его нрав, привыкший к спокойному быту глухого села, бунтовал против спонтанных и необдуманных поступков, но голос разума твердил, что было бы глупо растрачивать остатки земного времени на составления планов.
   -- А пропади оно все пропадом. Что я, в конце концов, теряю? День или два кашля до потери сознания? Если бы я хотел осторожничать, то остался бы в Пике, гнить заживо.
   Он встал и снова обошел корягу, и делая это, он был уверен в себе. Бака больше не пугала неизвестность, в которую его затягивало мертвое дерево. Напротив, она его влекла.
  

***

   Отец вздрогнул и застонал. Все его внутренности горели огнем, а горло саднило, будто вместо супа он ел иголки. Кровь в жилах, казалось, застыла, превратившись в холодное желе, а в ушах шумел несуществующий океан.
   Повинуясь инстинкту, Отец попытался подняться. Несмотря на все прелести горизонтального положения, он собрал остатки сил, напряг руки, но не смог довести дело до конца, и упал лицом в грязь. К саднящей глотке прибавилась острая боль в носу. На мгновение Отцу даже показалось, что он учуял запах собственной крови, но это было мимолетное ощущение.
   "Я так устал" -- подумал он. Мысли в голове текли вяло, нехотя, так же, как и билось сердце. Все в его измученном теле находилось на грани остановки. Пограничное состояние, накренившаяся башня, стоящая на краю обрыва. Но Отец не волновался. Хоть его голова и работала лишь отчасти, инстинкты подсказывали, что со временем все станет лучше, что уже сейчас он гораздо ближе к жизни, чем минуту назад, а еще через часок другой, и вовсе будет свеж, как утренняя роса.
   Отец сделал еще одно усилие, открыл глаза в попытке осмотреться. Впереди была только земля, сплошная непроницаемая завеса грязи. Тогда он попробовал перевернуться на спину. Это ему удалось с большим трудом.
   "Так-то лучше" -- вид высокого предрассветного неба, просачивавшегося сквозь кроны деревьев, принес чувство умиротворения.
   Стараясь шевелиться как можно меньше, Отец пошарил вокруг себя руками, нащупал меч, который выронил за мгновение до того, как отрава одержала верх над сознанием, и прижал его к груди.
   Глаза главы кампании медленно закрылись. Он уснул.
  

***

   У внушительных размеров существа, которым стал Орнст была и положительная сторона. Хоть оно и не могло протискиваться в подземные пещеры и узкие расщелины, зато на удивление хорошо карабкалось. Цепкие пальцы десятков рук подтягивали груду плоти вверх, хватаясь за любую мало-мальски выступающую поверхность. Ноги служили надежной опорой, не дававшей упасть вниз, когда очередной уступ не выдержит веса твари, и обрушиться камнепадом в долину.
   Не зная усталости, не чувствуя боли и страха, идеальный скалолаз преодолевал препятствие за препятствием. Весь день существо карабкалось по отвесным склонам Южного Хребта, с последними лучами вечернего солнца оказавшись на его вершине. Орнсту не нужны были перевалы, страховочные веревки и сапоги с крюками. Ему нужен был лишь Отец, его теплая плоть, насквозь пропитанная желчью и предательством, его жесткое жилистое мясо, под стать такой же душонке. Ему нужна была месть, и движимый этим могучим импульсом, он, перевалив через горный хребет, начал спускаться к серебряному пятну тумана, под которым скрывались спокойные воды озера За.
  

***

   Коряга с легкостью вырвала Бака из реальности, как делала это раньше. Оказавшись в безграничном ничто, он не хотел повторить свою ошибку, а потому крепко держался за сияющий лазурью ствол.
   После своего первого осознанного путешествия на мертвом дереве, Бака посетила одна очень любопытная мысль, можно сказать озарение, по поводу того, где именно он побывал и что в сущности произошло. Опираясь на знания об устройстве слоев реальности, которыми с ним любезно поделился старый маг, он предположил, что дерево каким-то образом вытащило его в мир мыслей. А если это так, то достаточно лишь представить себе то место, куда необходимо попасть.
   Так он и поступил, вспомнил родную деревню в мельчайших ее подробностях. Он мысленно цеплялся за знакомые образы, разматывая их как клубок ниток, составлял своеобразную карту, по которой коряга могла бы сориентироваться.
   Задуманное получилось у Бака частично. Ему казалось, что представь он деревню достаточно точно, как она тут же появиться мутным отражением, в которое можно будет выйти так же легко, как он вышел из Пика в восточные болота. Но все случилось немного иначе. Действительно, колышущееся изображение деревни в долине Двух Хребтов предстало перед мысленным взором Бака, но только было оно так далеко, что на первый взгляд казалось недостижимым. Трепещущая, нечеткая картинка аккуратных домиков, сложенных из толстых бревен, находилась бесконечно далеко, но при этом Бак мог разглядеть ее, словно она была на расстоянии вытянутой руки. Ему потребовалось немного времени, чтобы свыкнуться с таким неестественным для человеческого разума искажением перспективы. И слегка больше - чтобы понять, как действовать дальше.
   Бак воспользовался все тем же приемом, а именно, толкнул себя вместе с деревом в сторону фантомной деревни. С виду, после легкого толчка ситуация не изменилась, но он знал, что это вовсе не так. Хоть разум, привыкший мерять мир длинной и шириной, не мог смириться с подобным заявлением, деревня все же приблизилась. Мысленный взор видел ее такой же размытой, колеблющейся, и недостижимой, но чутье прирожденного мага твердило, что нужно просто продолжать двигаться. И он продолжил.
   Постепенно осваиваясь в мире мысли, Бак заметил, что скорость передвижения в нем тоже растет, и делает это весьма быстро. Пункт назначения, деревня в долине приближалась уже не в теории, а на практике. Все четче и яснее становились домики из бревен, все больше деталей можно было разглядеть сквозь мутный барьер, разделявший миры. И детали эти совсем не радовали юного фермера.
   В долине Двух Хребтов совсем недавно прошел дождь, и когда среди обугленных скелетов домов появилось мертвое дерево, с остатков крыш и перекрытий еще срывались редкие капли воды.
   Бак замер, пытаясь осознать открывшуюся ему жестокую действительность. Зрелище превосходило все его самые страшные фантазии. Деревенская площадь была похожа на место массового жертвоприношения. Земля насквозь пропиталась пеплом и кровью, а запах разложения, казалось, въелся в сам воздух, навсегда отпечатавшись на теле долины.
   Бак смотрел на памятник человеческой жестокости бессильно опустив плечи. Он чувствовал, как сырость и прохлада пробираются под одежду, как новые приступы кашля подкатывают к горлу и гавканьем вырываются наружу, но не сходил с места. Он смотрел, и смотрел, и смотрел...
   Как земля пропиталась кровью, так Бак пропитывался ненавистью. Ему было физически больно видеть свой дом, но он не избегал этой боли. Наоборот, он хотел прочувствовать ее, запомнить все ее оттенки, ведь она наполняла остатки его жизни смыслом. Она давала ему цель. Он уже озвучивал ее когда-то, совсем недавно, но одновременно и так давно. Сидя у костра, и слушая, как Теллан спорит с Адой, он попросил ее убить всех, кто был причастен к истреблению его народа. В тот миг в нем говорила ярость, необдуманная, глупая и не приемлющая компромиссов. Сейчас же все было совсем иначе. Сейчас это был голос разума, холодный, расчетливый и неумолимый.
   Бак снова обошел вокруг коряги. Он догадывался, что это его последнее путешествие, ведь к кашлю прибавился жар, и скоро у него не останется сил даже стоять, а потому, вообразил белоснежные стены Зарцана.
  

***

   Отца разбудил грохот неимоверной громкости, и яркая вспышка, свет которой настойчиво прорывался сквозь завесу век. Самочувствие главы кампании было все еще скверным, но сил в теле прибавилось, и он уже походил на живого человека больше чем на мертвого.
   Кряхтя, Отец скинул с себя меч, сел и завертел головой в поисках источника света. Найти его было довольно легко, он находился где-то неподалеку, за деревьями.
   -- Красота -- прошептал Отец, увидев высоко в небе странные светящиеся полосы. Они, извиваясь и переливаясь разными цветами, причудливыми лепестками расходились в разные стороны над тем местом, где, как догадался Отец, находился источник грохота.
   Все еще не оправившись от яда, и плохо соображая, глава кампании решил, что это странное явление ничто иное, как божественный знак, знамение, посланное ему Создателем.
   Существо, спускавшееся с гор, тоже видело вспышку. Десятки его глаз просто не могли не заметить подобного светопреставления. Вот только мысли по поводу ее источника были совершенно иные. Дух Орнста, ослепленный обидой, видел обидчика во всем, и гром среди ясного дня был не исключением. Существо посчитало, что именно Отец был причиной яркой вспышки.
   И если выводы этих двоих касаемо странного явления в небе кардинально разнились, то реакция была единой. Отец и груда человеческих тел, словно мотыльки безлунной ночью, пошли на свет.
  

***

   Халь-кир изо всех сил старался сохранять лицо, и не подавал виду, но стоило лишь присмотреться, как можно было понять, насколько сильно он нервничал. Толстый южанин беспрерывно мусолил в руках свою трость с рукоятью в форме птичьей головы, наблюдая за тем, как осадные башни, одна за другой, падали, горели и взрывались. А когда последняя осадная машина достигла стен Зарцана, он чуть не подпрыгнул на месте, вовремя сдержавшись.
   Не дожидаясь, когда отряд рыцарей-братьев вытеснит обороняющихся со стен, и поднимет ворота, он отдал приказ основным силам наступать. Солдаты, сохраняя строй, пошли вперед, подпевая сотенным, которые громкими, тренированными голосами читали боевые молитвы.
   Тем временем на стене Зарцана началась настоящая бойня. Рыцари-братья в полных доспехах высыпали из осадной башни, расталкивая зазевавшихся крестьян, и размахивая во все стороны мечами. Крики боли и вопли отчаяния волной прокатились по стене. Вчерашние рыбаки и фермеры, совершенно не готовые к прямому противостоянию хорошо обученным, профессиональным головорезам, испуганно бросали оружие, надеясь на милость врага. Их надежды были напрасны. Рыцари-братья не щадили никого.
   Теллан присоединился к солдатам городского гарнизона, тем немногочисленным смельчакам, что знали, за что получают свой хлеб. Стоя с ними плечом к плечу, принц Анрии, проявляя чудеса ловкости и отличную школу фехтования, сдерживал превосходящие силы противника, отрезав ему путь к подъемному механизму ворот.
   Когда Гартак, придя в себя после взрыва третьей башни, бросился ему на помощь, доброй половины солдат Зарцана уже не было в живых, а сам Теллан, тяжело дыша, отдавал последние силы единственной руке, чтобы та продолжала крепко сжимать меч, и точно колоть врага.
   -- А ну пошли на хер из моего города! -- гильдмейстер протиснулся между солдатами и со всего размаху заехал ближайшему рыцарю-брату по забралу, оставив на нем глубокую вмятину.
   -- Уходите, гильдмастер, -- просипел Теллан. -- Соберите всех, кого сможете, и идите в замок. Стены, это еще не весь город.
   -- А как же ты, принц? -- возмутился он. -- Без тебя не пойду. Уж больно много ты для нас сделал.
   -- Очень глупо, -- принц увидел, что вмятина в забрале рыцаря-брата слегка расширила смотровую щель, и одним резким движением ударил в нее. Из-под вражеского шлема тут же хлынул алый поток. -- Хороший правитель ценит город превыше людей.
   -- Ты что, забыл? -- Гартак широко улыбнулся. -- Я обычный каменщик.
   Наблюдая, как отряд рыцарей-братьев постепенно захватывал городскую стену, Халь-кир улыбался. Это был его первый опыт прямого командования штурмом, и как ему казалось, он проходил более чем успешно. Южанин был уверен, что, если бы здесь сейчас присутствовал Отец, он бы просто вскипел от зависти. А когда о таком легком захвате Зарцана узнает Чтец, потоку почестей и наград не будет конца.
   Вдруг, такой милый Халь-киру вид дымящихся остатков осадной техники и время от времени падающих со стен людей, испортило появившееся из неоткуда мертвое дерево. Оно выскочило прямо между строем маршировавших к воротам солдат и свитой охранников южанина.
   В первую секунду Халь-кир оцепенел от неожиданности, затем, его охватила паника. Вспоминая, какими болезненными были прошлые штурмы, насколько сложно было сокрушать оборону, использующую магию, он решил, что это очередная уловка гильдейцев. Все так и есть, вялый бой на стенах, это лишь отвлекающий маневр, а главный удар враг собирался нанести в самое сердце армии, в ее генерала.
   Свита, охранявшая южанина, остановилась, ожидая указаний, и они последовали, но предназначались не им, а остальной армии, уверенно приближавшейся к воротам Зарцана. Халь-кир, надув свои пухлые щеки, со всей мочи трубил в рог, отдавая приказ всем сотенным разворачивать войска обратно. Он был полностью уверен в том, что готовившееся на него покушение вот-вот свершится. Уверен до тех пор, пока из-за дерева не вышел обычный паренек в рубашке почти до колен, и почему-то без штанов.
   Не желая рисковать, и проверять так ли безобиден незнакомец, как кажется, Халь-кир еще раз протрубил в рог, отдавая приказ лучникам открыть огонь, а затем прокричал свите, чтобы те убедились, что цель мертва. После пары секунд, ушедших у стрелков на подготовку залпа, темная туча стрел вновь взмыла в небо.
   Бак сказал нет.
   Казавшийся со стороны обычным, фермерский отпрыск из долины Двух Хребтов за последние недели научился очень многому. Лишь одним своим словом, и усилием воли он остановил град стрел, заставил их замереть в воздухе.
   При виде того, как туча застыла над головами солдат, отбрасывая блеклую тень на стены Зарцана, Халь-кир открыл рот. Это случилось непроизвольно. Покосившись на своего повелителя, лучшие воины священного похода, из которых состояла генеральская свита, не дожидаясь приказа бросились в атаку. Они бежали вперед, размахивая клинками, при этом совершенно не ощущая себя неостановимой силой, как это было раньше. Они чувствовали себя нелепо, ведь им, отлично обученным телохранителям, предстояло толпой сражаться с безоружным пареньком.
   Бак снова сказал нет.
   Неостановимая сила наткнулась на нерушимый камень. Этим камнем была воля фермерского отпрыска, подпитываемая неимоверной магической мощью, которой доселе не видел еще этот мир.
   Телохранители Халь-кира замерли на месте, подобно стрелам, сжатые невидимыми тисками, чью хватку не в силах был разорвать ни один силач. Более того, все люди на поле боя и Зарцанских стенах застыли в причудливых позах. Все, включая грузного южанина, который, не веря своим глазам, ошалело оглядывался по сторонам.
   Бак закашлялся, затем осмотрелся, заметил Халь-кира, и двинулся к нему. Он шел медленно, переставляя ноги, словно старик, забывший дома тросточку, без которой уже давным-давно не может обойтись. Лихорадка туманила голову, сдерживание десятков сотен людей требовало огромной концентрации, а приступы кашля то и дело подкатывали к горлу, и на их подавление уходили последние силы.
   -- По всей видимости вы здесь главный, -- просипел Бак, пройдя между рыцарями свиты, словно между деревьями в родных лесах долины. -- Вас выдали одежды. Очень красивые для здешних мест, -- он приблизился к Халь-киру, провел пальцами по шелковому халату, а после, по мешковине своей рубахи. -- У нас так не шьют.
   Глаза Халь-кира бешено вращались в орбитах, подобно глазам хищника, угодившего в хитрый капкан, а руки тщетно пытались потянуть за рукоять трости, в которой был спрятан маленький нож.
   -- Да, точно главный, -- в груди Бака, по соседству с тяжело бившимся сердцем, рядом с пылавшей в ней злобой загорелось еще одно чувство - отвращение. -- Я не знаю, как вас зовут, не знаю, что вы за человек, есть ли у вас семья, и дом. Мне плевать, верите ли вы в одного бога или нескольких. Я просто пришел напомнить вам, что любые действия имеют последствия.
   Халь-кир в ответ простонал что-то нечленораздельное.
   -- Вы хотите что-то сказать? -- Бак слегка ослабил хватку, освободив голову южанина, но оставив остальную его часть под своим полным контролем.
   -- Послушай, парень, -- затараторил он нервно, -- я тебя даже не знаю. Если бы ты сказал, что случилось, уверен, мы бы смогли договориться. У меня есть власть, ресурсы. Я влиятельный человек. Если бы ты просто рассказал, что случилось, думаю...
   -- В ваших словах есть смысл, -- перебил его Бак. -- Человек в праве знать, за что понесет наказание. Хоть меня и огорчает, что вы сами не понимаете своей вины, -- он не выдержал и снова закашлялся, а когда приступ закончился, продолжил: -- Я раньше жил в деревне долины Двух Хребтов. И жил бы дальше, вот только ее больше нет. Отряд головорезов сжег ее вместе со всеми долинными. Вместе с моим отцом...
   -- Нет, нет, нет, -- щеки Халь-кира тряслись в такт выкрикиваемым словам, -- это ошибка, парень. Отец во всем виноват, это все его идея. Это он командовал атакой на долину. Я здесь вообще не причем.
   -- А как же Зарцан? Разве не вы командуете его штурмом? Разве не вы потом отдадите приказ сжечь всех горожан, что имеют магический дар?
   -- Нет, что ты? И в мыслях не было. Это все проделки этих безумцев, верящих в Создателя, великую чистку, и прочую чушь.
   -- Не пытайтесь меня обмануть! -- голос Бака в один миг приобрел громкость и глубину, низким раскатом прокатился по холму. -- Священным походом управляет человек без веры? Ваша жалкая попытка сохранить собственную шкуру раздражает.
   -- Все не так, парень. Ты вырос в глуши и слишком наивен, чтобы поверить, но почти всем высшим чинам похода плевать на Создателя. Они здесь ради славы и богатства. Сказки про единого бога с его великими миссиями, это просто легкий способ поднять людей на войну.
   -- Замолчи! -- проревел Бак, и с силой сжал кокон, в котором удерживал южанина. Кости Халь-кира громко хрустнули и он, скорчив гримасу боли, замер. На этот раз навсегда.
   В попытке оправдать себя, новый глава кампании совершил большую ошибку. Под давлением страха, он сказал то, чего Баку хотелось слышать меньше всего, ведь если люди, направляющие многотысячную армию, делают это не ради великой цели, тогда смерть народа долины была не только жестокой, но и бессмысленной. Смерти всех, кто стоял на пути священного похода... нет, просто похода, были бессмысленными. А если так, то чем эта великая армия отличается от обычной эпидемии, убивающей без разбора? Чем они, закованные в латы, обученные мастерству войны, их жены с детьми, их кузнецы, повара и слуги отличаются от Хвори? Ничем.
   Эта мысль пронзила все естество Бака, словно одинокий луч света, прорвавшийся сквозь завесу грозовых облаков. Озарение, которого он отчаянно ждал с того дня, когда Ала сделала последний вдох, упав лицом в грязь. Теперь все стало на свои места, теперь он знал, что все неприятности, свалившиеся ему на голову, были не просто так. Тяжелые испытания вели его сюда, к этим белым стенам, чтобы он исполнил свой долг. Ведь он прирожденный маг, прирожденный целитель, и пришел он не мстить.
   Он пришел исцелять.
   Белое свечение начало разливаться по телу Бака уже привычной теплой волной. Оно наполнило его до краев и, подпитываемое бушевавшими в душе парня чувствами, вырвалось наружу, сметая все на своем пути. Раздался взрыв неимоверной силы. Вспышка ярче тысячи солнц поглотила фигуру фермерского отпрыска, а вместе с ней Халь-кира, его свиту и мертвое дерево, затмевая собой все сущее. Она осветила замершие лица солдат священного похода. Поток жара, который она принесла, прожигал человеческую плоть, испарял перепуганные глаза, кипятил кровь в жилах, и раскалял до бела доспехи. А взрывная волна, последовавшая за ним, смела остатки армии, развеивая пепел, и разбрасывая по выжженной земле обмякший металл. Над небом Зарцана, разноцветными лепестками раскинулось северное сияние.
   Как только грохот утих, а воздух наполнился пеплом, и запахом гари, невидимая хватка исчезла. Люди, выжившие лишь благодаря воле случая, те, кто был прикрыт от прямого удара бойницами или другими, менее везучими, как по команде упали на колени, протирая временно ослепшие глаза.
   Постепенно приходя в себя, осознавая произошедшее, рыцари-братья, оставшиеся на стене без подкреплений и пути к отступлению -- последнюю осадную башню смело взрывом, как и таран с баррикадами ворот -- показывали свои настоящие лица. Те, кто истинно верил в идеи, которыми заполняла их головы церковь Создателя, продолжали сражаться до конца, показывая чудеса человеческой самоотверженности и храбрости, не отпуская мечи даже после смерти. Другие же, чьими клинками руководила жажда наживы, проявляли благоразумие, сдаваясь на волю Зарцанцев, а иногда и помогая им усмирить особо напористых собратьев, не желающих принять очевидное - священный поход окончен.
  

***

   Немного поблуждав меж деревьев, Отец вышел на поле брани, и не смог поверить своим глазам. Сражение, которое он пропустил, должно быть, поразило своей жестокостью даже самого Создателя.
   Зарцанские стены больше не были девственно белы. На них дерзким мазком осел толстый слой гари, закрывая величественные картины истории гильдии, вырезанные в камне. Весь холм, на вершине которого раскинулся город, был усеян обугленными телами в искореженных доспехах. Большинство мертвецов были настолько изуродованы, что в тех скудных останках, что лежали в кучах пепла сложно было угадать человека, не говоря уже о том, чтобы опознать его.
   Отец шагал среди тел, от бессилия опустив руки. Он знал, что эти вплавившиеся в металл несчастные - его армия. Он видел символы церкви повсюду, на чудом уцелевших огрызках стягов, на согнувшихся от жара латах. Простой прямоугольник с крестом внутри преследовал главу уже завершившейся кампании, терзал его, наполняя голову плохими мыслями, еретическими мыслями.
   Идя по выжженной траве, Отец молился Создателю. Он хотел знать, почему божественная кара настигла этих отважных людей? Почему Его лик отвернулся от них в момент нужды? Неужто все эти препятствия в пути были устами господними, говорившими хватит?
   Он поднял лицо к небу, в поисках ответа, в поисках знака, который мог подать Создатель. Знака, говорящего, что все не напрасно, что это лишь испытание веры, пройдя которое, ты все поймешь. И он увидел знак. Те самые, переливающиеся разными цветами линии - северное сияние. Они расходились в разные стороны, но брали свое начало в одной точке, над корягой мертвого дерева.
   Перешагивая через своих соратников, Отец, удивлялся окружавшей его тишине. Столько голосов разом стихли навеки, столько тел остались неподвижно лежать в золе... Он подошел к коряге. Очевидно, источник взрыва находился где-то здесь, потому, как земля в этом месте превратилась в шлак, а небольшой отряд воинов, лежавших неподалеку, выглядел хуже всего. От их многострадальной плоти почти ничего не осталось, а обмундирование не смог бы узнать даже Чтец.
   Отец встал прямо в центр круга выжженной земли, и посмотрел на дерево. С такого ракурса оно выглядело еще страннее, словно не от мира сего. Будто оно не выросло здесь, на склоне холма, а кто-то принес его сюда, и неаккуратно поставил прямо на траву. Все в этой странной коряге было не так. Ее на вид твердая и каменная кора с глубокими трещинами, скрюченные засохшие ветки... Даже одинокий зеленый листок, болтавшийся на кончике одной из них выглядел неестественно. А запах магии, исходивший от дерева, он даже не мог описать. Сильный, резкий, отчетливый, невероятно концентрированный.
   Но как запах, так и само дерево потеряли для Отца всяческий интерес, как только он заметил у себя под ногами нечто блестящее. Вернее, тускло светящееся. Отец присел, и сдвинув ладонью шлак обнаружил слегка припорошенный пеплом кристалл. Бесформенный, похожий на застывшую каплю воды, он удобно лег в руку, будто сам того хотел. Его гладкая матовая поверхность на ощупь казалась удивительно холодной, а откуда-то из глубины прорывался тусклый лазурный свет.
   "Неужели это и есть твой знак? -- подумал Отец. -- Зачем, Создатель, ты направил меня сюда? Зачем вложил в мою ладонь этот камень? Неужто ты хочешь, чтобы я расшиб им свою глупую голову, осмелившуюся постичь твой замысел? Если так, то я готов. Ты заставил меня пройти через огонь, умыться в крови, блуждать в пещерах, и наесться смертельной отравы, и все ради того, чтобы я опоздал на последнюю битву моего величайшего воинства. Все ради этой безделицы..."
   Он разочарованно сжал кристалл, и собрался было швырнуть его со всей силы, которой в его теле почти не осталось, но в последний момент сдержался. Постепенно очищаясь от яда, его голова с каждым часом мыслила все яснее. И он осознал это, получив озарение, одинокую светлую мысль, в ворохе сомнений и еретических вопросов.
   "А что, если этот камень, -- Отец поднялся на ноги, -- есть причина гибели моих людей?"
   Он нервно осмотрелся по сторонам. Концентрический узор лежавших в округе тел, равномерно смятая и выжженная трава, и клякса шлака под ногами ясно указывали на то, что источник ужасающего взрыва находился на том самом месте, где он сейчас стоит.
   "Да, истинно так, -- он принюхался к кристаллу. -- Это источник мерзкой магии, сотворившей столь сильный взрыв, что смог утопить в своем огне целую армию... Какая колоссальная сила уместилась в такой маленькой вещице. Какие возможности она бы мне дала... с ней я мог бы продолжить поход один... О нет, Создатель, не искушай меня. Не заставляй использовать оружие врага. Уж слишком много испытаний ты обрушил на мою веру."
   Из размышлений Отца вырвали крики, донесшиеся из полевого военного лагеря, расположившегося на границе леса, у подножия холма. Ошеломленный видами великого побоища, Отец заметил его только сейчас, как и настороженно наблюдавших за ним со стен Зарцана людей. И если перепуганные крестьяне на стене его практически не интересовали, то крики тех, кто мог пережить взрыв и уйти обратно в лагерь полностью завладели его вниманием.
   Предположив, что гильдейцам не хватило того, что натворила их грязная магия, и они решили довершить начатое, Отец выхватил меч (хоть в движениях руки уверенности все еще не хватало) и бросился на помощь. Но не успел он преодолеть и половину расстояния, отделявшего его от все распалявшихся криков ужаса, как вдруг, с треском и грохотом, раскидывая разбегающихся в страхе людей, палатки и даже небольшие деревья, из леса вывалилось неописуемое нечто. Грузное, но тем не менее, проворное существо, состоящее из слившихся воедино человеческих останков, пробивало себе путь сквозь полевой лагерь. Оно крушило все на своем пути, с удивительной легкостью втаптывая в землю несчастных, не сообразивших отойти в сторону, кроша и разбрасывая повозки со скудными остатками провианта, запуская командирские тенты в воздух, словно маленьких воздушных змеев.
   Отец остановился и замер. Побывав в десятках боев, пережив множество ранений, он волей-неволей закалил свой разум, сделал его черствым к ужасам битвы. Но все в корне изменилось, когда он узрел, насколько опустошительными могут быть потери в борьбе с темными силами. Зрелище последствий сражения при Зарцане заставило его веру пошатнуться, а бесформенное чудище окончательно добило ее. Впервые за долгие годы Отец испытал настоящее, пронизывающее до самых костей чувство неподдельного страха. Он в оцепенении наблюдал за тем, как неведомое существо громило те жалкие остатки былого величия священного похода, что не смогла за раз поглотить магическая скверна.
   Тем временем мстительный дух Орнста, промчавшись сквозь тент полевого госпиталя, запутался в нем. Многослойная мешковина, покрашенная белой краской, и с четырьмя черными символами церкви Создателя, по одному на каждую сторону света, облепила его бесформенное тело. Десятки цепких рук тянули плотную ткань в разные стороны, но она оставалась на месте, закрывая обзор десяткам обозленных глаз. Орнст разозлился пуще прежнего. Он взревел своими ртами и удвоил усилия. Наконец, ткань поддалась и порвалась, но на землю так и не упала, повиснув своеобразной тогой на теле чудовища. И как только это случилось, как только десяткам глаз вернулся былой обзор, они тут же заметили одинокую человеческую фигуру, стоявшую впереди. Ту вожделенную фигуру, ту сладкую плоть, ради которой Орнст отказался покидать этот бренный мир. Монстр заметил Отца, и неутолимая жажда мести, желчью клокотавшая в его жилах, вскипела с новой силой, затмевая все вокруг, оставляя вниманию лишь тонкий тоннель, на другом конце которого стоял подлый убийца.
   -- Отец! -- хором завопили рты, но разобрать в этой какофонии хоть букву было сложно. -- ОТЕЦ!
   Монстр ощетинился локтями, пальцами, и предплечьями, словно бешенный дикобраз, и бросился вперед.
   Быстро позабыв о молитвах, Отец рефлекторно направил поток своих мыслей в другое русло. Он настроился на драку. Не выпуская меч, он бросился бежать, но не на встречу странному противнику, а от него. И причиной такому поведению был вовсе не страх, а холодный расчет. Отец рассудил, что если чудище способно с такой легкостью валить деревья, то оно с такой же легкостью сможет использовать их как оружие. Одно дело бороться с соперником во много раз тяжелее себя (вес, это всегда медлительность, а медлительность - недостаток), и совершенно другое - делать то же самое, но с хорошо вооруженным соперником во много раз тяжелее себя. Сложно даже представить, как эта махина размахивает каким-нибудь кленом будто дубиной.
   Погоня длилась не долго, всего каких-то сотню локтей, не больше. Да и Отец дольше не смог бы держаться на безопасном расстоянии. Несмотря на свои размеры и кажущуюся неуклюжесть, чудище передвигалось довольно быстро. Это не удивительно, ведь оно отталкивалось от земли не только ногами, а вообще всем, что хоть как-то выдавалось из общей массы, и было способно сгибаться. Чудище словно катилось вперед, и невозможно было определить, где у него находится верх, а где низ. Только обрывки полевого госпиталя, до сих пор болтавшиеся на нем, давали слабый ориентир.
   Сделав короткий рывок, Отец дотянул до того места, где всего пару минут назад стояло мертвое дерево (интересно, куда оно подевалось?), развернулся на месте, и выставил свой меч в сторону несшегося на него монстра.
   Увидев, что добыча приготовилась к схватке, Орнст взвыл еще громче.
   -- ОТЕЦ! -- слюна вперемешку с кровью и гноем тягучими каплями летела из разверзшихся ртов. -- ОТЕЦ!
   Несмотря на внушительные размеры и ужасающий вид чудовища, Отец стоял на крепких ногах, и рука его, сжимавшая рукоять меча, не дрожала. Бывалый воин, всегда принимавший бой в первых рядах, в одиночку одолевший армию мертвых в долине Двух Хребтов, и саму смерть, пахнущую рыбой с пряностями, был готов ко всему. Ко всему, кроме того, что произошло мгновением позже.
   Когда Орнста и его жертву разделяли всего с два десятка локтей, он прыгнул. Громадная туша, трепещущая груда неживой плоти взмыла в воздух, затмевая своим бесформенным силуэтом солнце.
   Отец успел отпрыгнуть в самый последний момент. Он кувыркнулся через правое плечо за долю секунды до того, как на то место, где он стоял, рухнул монстр. Горя мяса и костей врезалась в землю с такой силой, что Отец почувствовал вибрацию спиной, прямо сквозь толстый поддоспешник.
   -- Изыди, нечистое отродье! -- он вскочил на ноги, и, пока чудище не опомнилось, нанес хлесткий удар по одной из голов. Лезвие со свистом рассекло воздух, а затем и некое подобие шеи, на котором та держалась.
   Орнст не почувствовал боли, эта часть былой человечности умерла в нем в тот самый миг, когда его позвонки хрустнули под мясистыми пальцами Отца. Но дерзкий удар все же не остался незамеченным. Как только полуразложившаяся голова, на которой не хватало лоскута кожи, и череп неприглядной желтизной проглядывал сквозь короткие волосы, отделилась от общего тела, он почувствовал потерю. Словно сложный механизм лишился одной малозначимой детали.
   -- ОТЕЦ! -- чудище юлой крутанулось вокруг, и попыталось схватить клинок, но, когда костлявые пальцы сошлись на отполированном лезвии, Отец с силой дернул его на себя, отделяя их от ладони. Затем, недолго думая, он сделал еще один выпад. На этот раз целясь в ногу. Этот удар был не таким удачным, как первый. Клинок попал по колену, перерубив его не до конца, оставив конечность безвольно болтаться на тонкой полоске кожи.
   -- Тебе не одолеть меня, магическая погань! -- Отец выпрямился во весь рост, гордо расправив широкие плечи. -- Твое тело рассыпается само по себе. Мне даже не нужно оружие, я смогу разобрать тебя на куски голыми руками.
   Заявление было громким, и на деле оказалось далеко от истины. Отец понял это, когда по разрубленной коленной чашечке пробежала цепь миниатюрных молний, и нога встала на свое место. От зиявшей только что раны осталась лишь тонкая полоска шрама.
   Чудище как ни в чем не бывало снова бросилось вперед, разбрасывая во все стороны пепел и шлак, проминая своим весом почерневшие доспехи.
   В этот раз Отец увернуться не успел. Еще не полностью оправившийся от сильнейшего отравления, он чувствовал, что его рефлексы слегка заторможены, а мышцы ленивы. Будь у него еще хоть пара дней на отдых и восстановление...
   Удар пришелся в правый бок. Костлявая рука существа с размаху врезалась в ребра Отца, ломая их, и попутно ломаясь сама. Орнсту было плевать на боль, она доходила до его естества лишь притупленными обрывками, словно размытые воспоминания о далеком прошлом. Зато Отец прочувствовал ее в полной мере. Отлетев на добрых десять локтей, он упал лицом в траву, пахнущую костром, а из его рта вырвался сдавленный кашель и несколько капель крови. Одно из сломанных ребер выгнулось под неудачным углом внутрь и пробило легкое. Он ощущал это с каждым вдохом, с каждым ударом сердца.
   -- Отец! -- чудовище ликующе взвыло, увидев, как жертва согнулась на земле от боли. Наконец настал долгожданный час расплаты, момент мести, единственный повод к существованию.
   Подобно разъяренному быку, монстр выставил вперед руки-рога и взрыхлив ногами шлак ринулся вперед. Он хотел раздавить Отца, растоптать его, превратить его в однородную массу, которую будет проще поглотить.
   Превозмогая боль, Отец поднялся на четвереньки, и с ловкостью, которой сам от себя уже не ждал, отскочил в сторону, попутно коротким взмахом отрубив какую-то конечность. Кажется, это была рука. Да, точно, рука.
   -- Не так быстро, -- он по привычке гордо расправил плечи, о чем тут же пожалел. Грудь пронзила молния боли. -- Мне еще есть что ответить.
   Тварь взревела, подхватила с земли отрубленную конечность, и приставила к себе. Снова мелькнула короткая вспышка, и рука встала на место.
   "Такими темпами победы мне не видать, -- мелькнуло в голове Отца. -- Если так пойдет и дальше, я просто истеку кровью..."
   Теллана снесли с городской стены, как только кончился бой. Вся правая половина его лица, вернее та его часть, что не попала в тень бойницы, была сильно обожжена взрывом. Гартак же, чудом остался цел, и теперь неотрывно наблюдал за тем, как под стенами его многострадального города разворачивалась еще одна битва. Какой-то странный здоровяк с мечом пытался в одиночку одолеть невесть откуда взявшегося монстра. Подобно уличным котам, они по несколько секунд стояли, глядя друг на друга, а затем сцеплялись в короткой схватке, чтобы после снова разойтись. Дикий, непонятный танец, итогом которого обязательно станет смерть.
   Силы Отца таяли на глазах. Раз за разом вонзая меч в неживую плоть, он замечал, что вытащить его становиться все сложнее и сложнее. Рано или поздно наступить тот момент, когда оружие, служившее ему верой и правдой, протянувшее его через десятки сражений, тоже станет частью чудовища. Этого он позволить не мог.
   "Создатель, -- взмолился он про себя, -- ниспошли на меня свою благодать. Надели меня силой, чтобы я мог сразиться в твою честь, в последний раз. Освяти мой клинок пламенем праведным, способным очистить эту проклятую плоть"
   Воля Отца исполнилась в ту же секунду. Как он того и желал, кромка лезвия его меча вспыхнула мерцающим лазурным светом, а руки налились невероятной силой. В какой-то момент Отец даже испугался, что раздавит рукоять в порошок, лишь слегка сжав ее.
   Тем временем Орнст заходил на новую атаку. Продолжая придерживаться все той же тактики бешенного зверя, груда тел неслась напролом. Яростно загребая руками воздух, чудище полукатилось, полубежало по выжженной земле, а тент полевого госпиталя белесой кляксой болтался на его бесформенном теле.
   Лишенный времени все обдумать, Отец просто нанес удар. Ему казалось, что сделал он это в точности так же, как делал дюжину раз до, но эффект превзошел все ожидания. Подхваченные неведомой силой, руки сделали взмах так быстро, что можно было расслышать, как загудел воздух вокруг. А меч, пылающий таинственным пламенем, вошел в неживую плоть, как в воду, мгновенно лишив омерзительного противника почти трети своей массы.
   Орнст невнятно всхлипнул, пролетел с десяток локтей, и упал позади Отца, по правую его руку. Отсеченная треть же свалилась по левую. Гартак на стене радостно сжал кулаки, будто это была и его победа тоже.
   Совладав с сильнейшим приступом боли, вызванным осколком ребра, который от настолько сильного замаха надорвал легкое, Отец отступил назад, ожидая, что чудище снова вернет себе прежнюю форму, повторит магический трюк и приклеит оторванную часть обратно. Но этого не произошло, и он бы понял, почему, если бы мог видеть слой реальности, в котором обитал мстительный дух. Сияющие таинственным светом оружие перерубило не только кости и сухожилия, державшие плоть, но и незримые струны, которыми Орнст приводил эту плоть в движение. А еще, Отец смог бы увидеть, как дух сейчас корчится от ненависти ко всему живому, но для этого не нужно было магическое зрение. Достаточно было просто услышать те звуки, что издавали рты мертвецов.
   Воспользовавшись агонией чудовища, и борясь с собственной, Отец занес пылающий меч над головой, и обрушил его на извивавшийся комок тел. Густая, дегтеобразная кровь потоками лилась на траву, окрашивая остатки тента в черно-рыжий.
   -- Отец, -- дикие глаза устремили свои жесткие взгляды на него. Рты исказила гримаса ненависти, чистой, искренней, неподдельной.
   -- Мерзкое порождение тьмы, -- Отец вонзил клинок прямо в центр трепещущей массы, а затем протянул его, разрубая ее пополам. Уродливые конечности скрутило предсмертным спазмом. Еще удар. За ним еще. И еще. Отец продолжал рубить, пока ткань с крестами не перемешалась с Орнстом в однородную массу.
   Вынырнув из боевого безумия, на миг овладевшего им, Отец осмотрел гору мяса, оставшуюся от ужасного существа. Убедившись, что она больше не шевелится, он обессиленный упал на колени. Дышать было тяжело. Каждый вздох сопровождался булькающим хрипом, доносившимся откуда-то из глубины груди. Все. Дело сделано. Битва выиграна. По крайней мере пока. Сверхъестественная сила, нежданно наполнившая руки, покинула их так же быстро, как и пришла. Отец устало опустил плечи, выронил погасший меч, и только после осознал, что до сих пор сжимал в ладони странный кристалл.
   -- Смотри! -- Гартак ткнул локтем в бок стоявшего рядом солдата. -- Кажется, он победил.
   Маленькая человеческая фигурка сначала встала на колени рядом с поверженным монстром, а спустя пару секунд упала ниц.
   -- Ох, совсем из сил выбился... -- Гартак сочувствующе покачал головой. -- Надо бы ему помочь... Сбегай и узнай, когда там ворота расклинят.
  

***

   Сознание вернулось к Теллану лишь к вечеру. Открыв глаза, он обнаружил, что правая половина его лица накрыта компрессом. Влажная ткань дарила ощущение прохлады, и успокаивала жжение кожи, а смесь трав, разбавленных в воде, наполняла комнату приятным ароматом леса.
   -- Что... что случилось? Где я? -- он попытался встать, но его тут же остановил Гартак, сидевший неподалеку.
   -- Не спеши, принц. Тебе хорошенько досталось, -- он склонился над ним и поправил сползший компресс. -- Отдыхай.
   -- А как же штурм? Стены еще стоят? Мы отступили в замок? -- Теллан рассеянно осматривался по сторонам.
   -- Тише, тише. Все хорошо. Мы победили. Зарцан выстоял.
   -- Победили? Как? -- он не поверил гильдмейстеру, и на то были все основания. Последнее что он помнил, это как рыцари-братья давили их к подъемному механизму. В той ситуации никаких шансов на удержание ворот не было, не говоря уже о полной победе.
   -- Как-как? Чудом. По-другому и не скажешь. Наверное, наши боги оказались посильнее этого Создателя.
   -- Но что произошло? Они отступили? Пришли подкрепления из других городов?
   -- Успокойся, принц. Не ерзай. Ты компресс сбиваешь... -- Гартак снова поправил ткань. -- Никаких подкреплений не было. Просто вся эта армия взорвалась к лохматой бабушке.
   -- Взорвалась? -- Теллан посмотрел на гильдмейстера, пытаясь понять, шутит ли тот.
   -- Клянусь своими сапогами. В один миг была, а потом бах, и взорвалась. Да ты не переживай, я бы и сам не поверил, расскажи мне кто такое. Но у тебя еще будет возможность воочию увидеть. У меня целая бригада сейчас под воротами ошметки собирает. А там столько разбросано, что, боюсь, к утру не управятся.
   -- Взорвалась, -- теперь утвердительно сказал Теллан, а затем невольно прикоснулся к компрессу. -- Так это меня взрывом так?
   -- Ага. Тебе еще повезло. Много кто из наших заживо изжарился. А тебя бойница прикрыла, и только пол лица пострадало. В целом ничего страшного. Глаз уцелел, а рожа у тебя и без того не ахти была, -- он громко рассмеялся.
   -- Но почему взорвалась? Это ваши подрывники сделали?
   -- Нет, не они, это точно. Умели бы мы так шандарахать - были бы главной гильдией. Сегодня вообще странный денек был, и взрыв еще что. Дальше пуще. После того как бахнуло, мы еще какое-то время оставшихся рыцарей добивали, не до разбирательств было, а когда все немного поуспокоилось, у ворот опять чудеса начались. Сперва появился какой-то мужик подозрительный. Он со стороны Зарцы пришел, и по холму бродить принялся. Вроде как вынюхивал что-то. А потом из лесу, там, где лагерь похода стоял, чудище выскочило.
   -- Чудище?
   -- Ага. Страшное, как теща плотника, -- гильдмейстер скорчил рожу. -- Бежит, орет во все горло, деревья на пути валит, людей разбрасывает, как мешки с говном. Ну я уже было расстроился, что опять воевать придется, а не пришлось. Мужик тот, что вынюхивал, порубил заразу эту на мелкие кусочки. А меч! Ты бы видел его меч.
   -- Красивый? -- рискнул предположить Теллан.
   -- Да какой там... С виду обычный, ничего особенного. Но как до драки дело дошло, светиться начал! -- от волнения Гартак подавился собственной слюной, и закашлялся.
   -- Как это, светиться? -- с каждой минутой Теллану все больше казалось, что над ним просто подшучивают. Уж слишком невероятным был рассказ гильдмейстера.
   -- Как есть говорю. Синим светом лезвие горело. Правда сейчас уже не горит... -- он запнулся. -- Я его в руках держал, меч как меч. Но готов чем угодно поклясться, что так все и было.
   -- Мне кажется, господин гильдмастер, что вас взрыв тоже без внимания не оставил. Или может по голове в сражении задели?
   -- Да ты сам у того мужика спросить можешь. Я его в соседние покои определил. Он то тебе расскажет, как все было. Ну если это... если выживет. Зараза та его потрепала хорошенько, грудину сломала. Цыла над ним сейчас хлопочет. Она хорошая баба, умеющая. Выходит, на ноги поставит..., наверное, -- по лицу Гартака было ясно, что сам он в свои слова не верит. -- Ладно, дело к ночи, а мне еще с кучей всего разобраться надо. Я и так тут с тобой засиделся. Если что нужно будет, зови Цылу, а как поправишься, заходи ко мне, в зал собраний, покутим. Как ни как, сразу два повода для пьянки.
   -- Хорошо, обязательно зайду, -- кивнул Теллан, а после спросил: -- Но почему два?
   -- Ну как это? Зарцан отбили? Отбили. Вот тебе повод номер раз. А если отбили, стало быть осада закончена. А раз осады нет, то накой мне тогда сдался официальный советник по делам осад? Но гнать-то я тебя не могу, слишком уж много хорошего ты для города сделал, принц. Хотел, сюрприз тебе устроить, но так уж и быть, сейчас скажу. Решил я себе, принц, нового заместителя назначить. Смекаешь, к чему веду?
   Теллан смекал, а потому кивнул.
   -- Вот тебе и повод номер два. Но это дело завтрашнее.
   Гартак еще раз попрощался и, выйдя из гостевых покоев, направился прямиком в зал собраний, по пути изредка поглаживая лежащий в кармане кристалл.
  
   Величайший из храмов
  
   Земли северных народов издавна считались родиной самых суровых людей, когда-либо заселявших западный берег. Отчаянные головорезы, воины, идущие в бой с голыми руками, безумцы, блуждающие по дорогам в поисках драки, все сорта и оттенки жестокости зародились именно там, в бескрайних заснеженных лесах. По крайней мере, так было принято считать, и, как правило, этому были причины.
   Устройство жизни северян в общих чертах напоминало раздробленное единство гильдейских городов-государств. За одним маленьким исключением. Единством здесь и не пахло. Давным-давно, в незапамятные времена Миграции, смельчаки, которым претила сытая и размеренная жизнь, чей дух отчаянно искал испытаний, наплывами покоряли враждебный и холодный север. Они, вместе с единомышленниками, уходили вдаль от зарождавшейся цивилизации, обживаясь в диких лесах, создавая свои маленькие села и деревеньки.
   Впоследствии, крохотные очаги жизни -- как ей всегда было свойственно -- разрастались, превращаясь в города. В тяжелых условиях севера люди инстинктивно жались друг к другу, плотно селились, экономили место и тепло. Год за годом, столетие за столетием, человек подминал под себя непокорную природу, укрощал север, пока не пришла эпоха раздоров. Недостаток плодородных земель, и укоренившаяся культура жесткости, погрузили северные народы в нескончаемый поток междоусобиц, склок, и кровопролитных войн.
   Именно такими помнила Аделаида эти края. Жесткое место для жестких людей, не жалеющих кулаков, и любящих хорошую драку. Но с тех пор, как она последний раз бывала здесь все сильно изменилось. Следуя за магическим огоньком в деревянной коробочке, Ада с каждым днем уходила все севернее, попутно удивляясь разительным переменам, произошедшим здесь. Ни одной дымящейся деревни, ни одного отряда мародеров. Дороги, по которым в былые времена не рисковали ходить в одиночку, теперь пустовали. Бандиты, что зачастую подкарауливали в укромных местах торговцев и простых путников, исчезли бесследно. И Ада догадывалась куда - священный поход. Вот откуда взялась у Чтеца в столько короткие сроки настолько большая армия. Фанатики с промытыми церковью мозгами, и головорезы всех мастей, бросившие грабить по мелочевке. Армия жестоких убийц и сумасшедших...
   Естественно, на фоне исхода всей мрази на юг, покорять неверных, и без того популярная среди обычного люда церковь Создателя в землях северных народов обрела еще больший вес. Ее святыни и храмы появлялись буквально в каждом, даже мельчайшем селении, словно грибы после дождя, а вдоль дорог стояли высокие столбы, на которых висели распятые трупы "магов".
   Однажды, изменив своему принципу держаться подальше от незнакомцев, Аделаида все же решилась ненадолго заглянуть в один из попутных городов, чтобы пополнить запасы еды чем-то отличным от мелкой дичи, а заодно поближе посмотреть на то, как живется людям в новом порядке. Увиденное поразило ее. Присутствие культа Создателя было настырным и вездесущим. Его служители в белых рясах с крестами группами бродили по улицам, словно патрули захватчиков, количество молельных мест переходило всякие рамки разумного, а воздух был насквозь пропитан запахом благовоний, от которых с непривычки начинала кружиться голова.
  

***

   Ада шагала по землям севера уже около недели, и ей начинало казаться, что компас, который ей всучил старикан, не работает. Уходя все дальше и дальше на север, она словно возвращалась назад в прошлое, из весны в позднюю зиму. Деревья теряли листья, трава утопала в слякоти, а иногда и вовсе шел снег. Сказать, что выросшей в извечной жаре Мерцающего Пика Аделаиде не нравилась местная погода - не сказать ничего. А потому, идее проверить правильность догадки по поводу компаса просто суждено было возникнуть.
   Не ограниченная дорогами, Ада могла позволить себе немного поэкспериментировать. Поставив ножом на деревянной стенке коробочки, у которой мерцал тусклый огонек, отметину, она время от времени начинала забирать то немного восточнее, то западнее, постоянно сверяясь с компасом. Таким образом она хотела понять, насколько сильно отклоняется от своего направления огонек, и, соответственно, как далеко еще нужно идти.
   Потратив с пол дня на изменение маршрута, Аде удалось выяснить, что ситуация была не так уж плоха, как казалось на первый взгляд. Указатель компаса откланялся, и делал он это довольно ощутимо, а значит коробочка работает, и цель близка.
  

***

   Величайший из храмов, подумать только! Дильмар еле сдерживал эмоции, ведь даже взглянуть на это святейшее место было позволено далеко не каждому, а уж участвовать в его строительстве и подавно. Окутанный тайной, храм всебога возводился в отдалении от обжитых мест тщательно отобранными служителями церкви. Только им было позволено воочию увидеть будущее человечества. И это заставляло Дильмара задаваться вопросами, ведь если о храме знают только отдельные прицерковленные, то каким образом вообще происходит строительство? Откуда поставляются материалы? Кто занимается тонкой и сложной работой, которую обычно выполняют умелые ремесленники? Он просто представить себе не мог, столь амбициозный замысел -- а судя по тому, что он слышал, замысел был более чем амбициозен -- творящийся исключительно руками священников и монахов.
   Прибыв в назначенное место, на перекресток главных улиц города, Дильмара встретили двое Молчащих. Они были одеты в белые рясы с капюшонами, скрывавшими их лица. На ткани, у сердца был изображен символ церкви Создателя, только без привычного креста - пустующий прямоугольник. Эти люди, посвятившие себя без остатка служению всебогу, в знак полной преданности давали обет молчания, отрезая себе языки. Из низших санов лишь им было позволено видеть Чтеца лично, и верно хранить его секреты. Присутствие столь редких представителей церкви только добавило волнения, которого в Дильмаре и так было немало.
   Приблизившись, Молчащие остановились.
   -- Приветствую, братья.
   Дильмар поклонился. Они поклонились в ответ, затем жестом показали следовать за ними. Дильмар последовал. Молчащие вышли из города, и отвели его к стойлу, где стоял уже запряженный вол. Они жестом указали Дильмару занять место в паланкине.
   -- Но братья, -- возмутился он, -- здесь место только для одного.
   Один из Молчащих ткнул пальцем в паланкин.
   -- Боюсь, я не смогу спокойно сидеть там, в тепле, пока вы идете рядом. Я разделю с вами тяготы пути, и тоже пойду пешком.
   Второй Молчащий тоже показал на паланкин. И хоть они не могли словами выразить свою настойчивость, с этой задачей вполне справлялись глаза.
   Дильмар понял, что выбора ему не предоставляют, вскарабкался по лямкам и залез в паланкин. Не сказать, что внутри было намного теплее, чем снаружи, но грубая темная ткань почти не пропускала свет. В тот момент до Дильмара дошло, что подобная поездка не знак уважения, или почесть. Это мера предосторожности. Дорога к величайшему из храмов должна была оставаться в секрете до того момента, пока стройка не окончиться, и мир не будет готов узреть чудо.
   Сидя в темноте, и покачиваясь в ритме вальяжных шагов вола, Дильмар размышлял о том, каким может быть храм. В предвкушении он представлял себе его величественные колонны, устремившиеся к небу, поддерживающие массивную арку крыши, на которой искусными руками монахов, открывших в себе божий дар, начертана история сотворения мира. Он воображал, как сам Чтец встретит его у входа, какие слова он скажет, и что нужно будет ему сказать в ответ.
   Мерное раскачивание погружало молодого священника все глубже и глубже в мысли, делая невыносимо долгую дорогу слегка короче, а терзающее душу ожидание - легче.
   Дильмар не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он залез в паланкин. Словно отключившись от окружающего мира, зашторившись от него темной тканью, он всецело ушел в себя. А когда вол остановился и Молчащие одернули завесу, все тут же вернулось назад. Голод цепкой хваткой скрутил живот, а пальцы на руках и ногах сжались в судорогах от холода.
   Стараясь не обращать внимания на телесный дискомфорт, Дильмар неловко спустился на землю и осмотрелся. Никаких храмов, колонн, и Чтеца. Только слякоть под ногами, да частоколы деревьев вокруг.
   -- Где мы? -- забывшись, спросил у монахов Дильмар, и тут же мысленно выругал себя за глупость.
   Не обратив на вопрос никакого внимания, один из Молчащих извлек из-под полы своей рясы небольшой мешочек, и протянул его Дильмару. Второй же показал пальцем на лес.
   Отбросив все сомнения в сторону -- ведь не для них он прибыл сюда -- Дильмар принял подарок, и покорно пошел в сторону, куда показывал монах. Ибо лишь истинно верующий постигнет суть великого замысла.
   Пройдя несколько шагов, он обернулся и увидел, что ни Молчащих, ни вола уже не было. Окончательно оставшись наедине с самим собой, и больше не боясь сделать что-то не так, он поддался любопытству - раскрыл мешочек. Внутри лежали пара сухих лепешек из толстого теста, и амулет на массивной цепочке.
   Еда пришлась как нельзя кстати. Дильмар с большим удовольствием расправился с лепешками. Сухое, крошащееся тесто показалось ему удивительно вкусным и сытным. И если на счет еды все было более-менее ясно, то в назначении украшения определенности не было никакой.
   Дожевывая последний кусок лепешки, Дильмар вертел в руках амулет. Он был простым, без изысков, но в то же время изящным. Своеобразная красота, подкупающая не роскошью, а чем-то более глубоким, тонким.
   "Может быть это символ моего посвящения? -- подумал Дильмар. -- Может именно по таким амулетам приближенные к Чтецу узнают друг друга? Или же это пропуск, подтверждающий, что я тот, кто я есть?"
   Ответов на эти вопросы у него не было. Но это было не важно. Для человека веры сомнения не могут иметь значения, особенно посреди глухого, холодного леса.
   Повесив на шею амулет, и спрятав пустой мешочек за пазуху, Дильмар двинулся дальше, в сторону, указанную Молчащими. Шагать было сложно, грязь крупными комьями налипала на сапоги, а сырость постепенно пробиралась под одежду, заставляя зубы выстукивать дробь.
   В отличие от путешествия на спине вола, в лесу Дильмар чувствовал время отлично. Он каждой ноющей косточкой тела ощущал, как оно пролетает мимо, выдувая из него тепло и силы. С каждым часом ходьбы светлые образы колонн, росписей, монахов, меркли, заменяясь угрюмыми серыми деревьями, и бесконечной грязью, в которой все сильнее утопали ноги. С каждым новым шагом в его душе разрастался страх. Страх не прийти испытание, заблудиться и замерзнуть насмерть.
   Вечерело. Солнце давно скрылось за горизонтом, погрузив еще не проснувшийся от зимней спячки лес в сгущавшиеся сумерки. Дильмар, брел вперед, совершенно потеряв ориентиры. Он кутался в свою скромную рясу, и жалел о том, что не пошел в монахи. Хоть их жизнь была и тяжелее жизни городского священника, но им, по крайней мере, давали рясы с капюшонами. Чувство голода снова вернулось. Сытость от лепешек прошла, сменившись негромким урчанием и тянущим ощущением в груди.
   Поклявшись служить всебогу, Дильмар и не подозревал, чем обернется эта служба. Что он, прилежный городской священник окажется в холоде и голоде посреди дремучего леса в поисках таинственного храма, в существование которого можно только верить. А еще, что этот священник, не заметив в потемках под ногами какой-то мешок, споткнется об него и рухнет лицом прямо в грязь.
   Дильмар перекатился на спину и принялся отплевываться, брызги разлетевшейся вокруг слякоти попали в рот, и теперь земля неприятно скрипела на стучащих зубах. Немного придя в себя после падения, он сел и попытался рассмотреть, обо что именно он споткнулся, но как только его глаза сфокусировались на том самом "мешке" изо рта Дильмара вырвался короткий всхлип, смесь испуга, отчаяния, и... сочувствия.
   Сквозь полумрак сумерек, из-за складок мешковины на Дильмара смотрели сухие глаза мертвеца. Бедолага пролежал в грязи по меньшей мере с неделю. За это время его лицо успело стать бледно-серым и покрыться сетью сизых прожилок и пятен.
   -- Храни Создатель его душу, -- Дильмар быстро прочитал короткую молитву, и сел. Оправившись от неожиданной встречи с мертвецом, и мысленно проводив его в последний путь, он снова задумался о себе, о своем бедственном положении.
   -- Видимо, тебя тоже сюда привели Молчащие? -- хоть вопрос и был задан в слух, Дильмар не рассчитывал получить на него ответ. Тем более, что сам его знал. То, что он по ошибке принял за мешок в действительности являлось ничем иным, как монашескими одеждами. Хоть они были рваными старыми и грязными, узнать их оказалось довольно легко, а значит мертвец тоже хотел попасть в величайший из храмов. Вот только на пути к нему он безнадежно заблудился в лесу и умер от жажды, холода или голода.
   Дильмар почувствовал, как его одежда пропитывается влагой, встрепенулся, словно опомнился от долгого сна, и вскочил на ноги. Увидев воочию возможный итог своей жизни, ему хотелось хоть и не избежать, но хотя бы отсрочить его.
   Приплясывая на месте в безуспешной попытке согреться, Дильмар то и дело поглядывал на "мешок". В его замутненной усталостью голове мельтешило нечто, напоминающее идею. Оно было размытым, нечетким, но в то же время назойливым, как слово, которое вертится на языке, пока ты пытаешься его вспомнить. Такое частенько случалось с ним во время проповедей. Он запинался прямо посреди вдохновляющей речи, начинал оглядывать собравшихся в церкви мирян, будто выдерживая многозначительную паузу, а сам судорожно пытался "поймать" нужное слово. Обычно ему это не удавалось, и он находил замену, которая чаще всего портила общий настрой. Но не сегодня. Его страдающий от переохлаждения и усталости организм сделал практически невозможное - спас сам себя.
   Идея была простой, как утренняя молитва. Дильмар даже на миг удивился тому, что не додумался до этого сразу.
   -- Прости, брат, но мне это нужнее, -- он потянул мертвеца за ноги, выпрямил их, и перевернул его на живот. Затем, борясь с непослушными руками -- в данном случае не слушались руки обоих -- стянул с монаха рясу. К удивлению, под ней тот оказался совершенно голый. Немудрено, что он не смог дойти до храма.
   Мысленно поблагодарив падшего собрата за своеобразное спасение, Дильмар принялся выжимать из мешковины всю влагу, которую та успела впитать в себя из сырой земли. Сперва он попытался выкручивать ее, как это обычно делают прачки, но пальцы рук уже практически не слушались. Тогда он обернул ее вокруг дерева, используя его как скалку. Это помогло. Постепенно вода покидала ткань, капельками стекая по коре.
   Истратив последние силы на сушку, Дильмар неуклюже накинул на себя вторую рясу. Она все еще была сырая и когда холодная ткань капюшона прикоснулась к голой шее, у священника на руках встали дыбом волосы. Но, несмотря на усилившийся холод, он знал, что так будет лучше. Скоро тепло его изнуренного тела высушит мешковину до конца, и ему сразу станет лучше.
   Теперь, когда вопрос дополнительной одежды был более-менее решен, оставалось найти место для ночлега. Пока Дильмар возился с мертвецом и его подарком сумерки планомерно перетекли в ночь, что не оставляло никакого выбора.
   На сырой земле спать Дильмару совсем не хотелось, да и в любом случае уснуть прямо в слякоти он смог бы только в последний раз. Нужно было быстро сообразить какую-то подстилку.
   -- Видимо сам Создатель послал тебя, -- священник снова взял мертвеца за ноги и подтащил его к дереву с довольно широким стволом. -- Знай, брат, твоя смерть не была бессмысленной.
   Стиснув зубы, Дильмар уселся на спину мертвому монаху, и облокотился о ствол дерева. Сама мысль о том, что ему придется провести всю ночь в тесной близости с трупом заставляла священника нервничать. Ему думалось, что он просто посидит так до утра, а потом, когда станет немного светлее, придумает место для сна получше. Возможно, это будет маленький шалаш из веток, или простая подстилка, которую можно сделать из...
   Постепенно второй слой одежды прогревался теплом уставшего тела, и начинал сам отдавать его, убаюкивая Дильмара. Думая о решении своих проблем, священник сам не заметил, как уснул.
  

***

   Дильмара разбудил кошмарный сон. Это была какая-то сумбурная погоня, в которой он убегал по лесу от голого монаха, который почему-то был девушкой. Дильмару редко снились сны, а уж кошмары и подавно, поэтому он, просыпаясь, с непривычки дернулся так сильно, что умудрился порвать о кору дерева свой новоприобретенный капюшон.
   Утро было ранним. По лесу расползалась легкая дымка тумана, в купе с предрассветными сумерками придававшая крючковатым веткам жутковатый вид. Дильмар кряхтя -- что для его возраста было не свойственно -- встал на ноги и еще раз поблагодарил мертвеца. Второй слой одежды справлялся со своей задачей весьма недурно. Хоть вся спина и ныла от ночи, проведенной в неудобном положении, но Дильмар был рад этой боли. Она означала, что он не замерз насмерть, и теперь у него есть еще день для поисков.
   Целый день ему не понадобился. Пройдя всего с пол часа, Дильмар заметил, что локтях в трехстах от того места, где он стоял, частокол деревьев заканчивался. Душу священника снова охватило то чувство, которое он так старательно подавлял в себе, пока ехал в паланкине - нетерпение. Измученный тяжелым путешествием, он собрал в себе все силы, и бегом бросился сквозь редеющую чащу.
   Восхищению Дильмара не было предела. Сам того не замечая, он читал вслух молитву всебогу, стоя на краю огромной ямы. Рукотворной ямы, на дне которой находился Величайший из храмов. Теперь стало ясно, почему никто не знал о поставках материалов для столь масштабного строительства, почему не приглашались лучшие мастера. Ответ оказался таким же простым, как и неожиданным - никакого строительства не было. Величайший из храмов выкапывался из земли.
   Сперва Дильмар не мог поверить своим уставшим глазам. Он списал причудливое видение наполовину зарытой в землю конструкции на проведенную в ужаснейших условиях ночь. Но чем больше он стоял там, на краю котлована, тем больше верил в происходящее. Слишком уж много деталей, как для обычного сна. Слишком много.
   Как следует насладившись открывшимся с высоты видом, Дильмар поймал себя на том, что постоянно облизывает потрескавшиеся губы. Это неприятное ощущение вернуло священника в суровый мир жажды и голода, заставило снова начать двигаться. Мысленно попросив Создателя о помощи, он начал свой долгий спуск по пологому склону котлована.
   Величайший из храмов был хоть и самым удивительным и загадочным, но не единственным строением на дне котлована. По непонятной Дильмару причине земля родила целый комплекс зданий, можно сказать, маленький городок, вокруг которого полукругом выстроились белоснежные палатки с символами церкви Создателя. Именно в них сейчас спали те самоотверженные люди, благодаря чьим рукам эта красота увидела свет, и Дильмар всем сердцем надеялся стать одним из них.
   Его надежды оправдались.
   Люди в лагере приняли его, накормили, напоили и обогрели. Они были немногословны, но всеми своими действиями показывали, что рады его присутствию. А вечером того дня он встретил Чтеца...
  

***

   Подскочив в постели, Дильмар озадачено осмотрелся по сторонам. Ему редко снились сны, а уж кошмары и подавно. Сев на краю матраса, набитого, и пахнущего соломой, он испытал странное чувство, будто с ним уже происходило подобное. Будто и эту постель, и комнату, и сон он уже видел когда-то. Конечно, звучит весьма глупо, ведь он видел их каждый день. Это его жилище, чему тут удивляться? Но ощущение было довольно сильным, и настораживающим. А еще этот кошмар... Мертвый голый монах, который по странным законам снам был одновременно девушкой, преследовал его, явно пытаясь убить.
   Дильмар встал, накинул на себя рясу и подошел к окну. Из его комнаты открывался отличный вид на храм, и он никогда не терял возможности лишний раз посмотреть на плоды своих трудов. Подумать только, прошел уже целый год... а кажется, что всего несколько дней. Удивительно, на что человек готов пойти, чем готов пожертвовать ради великой цели. Сотни людей, и он в том числе, работали не покладая рук денно и нощно роя землю. Из котлована вывезли тысячи телег с грунтом, его склоны разровняли, а валуны, на которые то и дело натыкались кирки, использовали для строительства жилья. В таком отдалении от цивилизации, в такой секретности у них просто не было права растрачивать данное природой, данное Создателем. И их труд окупился. Постепенно, день за днем некогда глухой лес превратился в чудо. Из-под земли восстал величайший из храмов, и был он прекрасен.
   На самом деле Дильмар так не считал. Вернее, он верил в это, но в глубине души все же думал, что место поклонения всебогу, его обитель должна выглядеть немного иначе. Слишком уж странной была архитектура строения. Оно словно было придумано сумасшедшим, или пьяницей, который не просыхал так долго, что его разум помутился. Массивное и мрачное по своей природе, сооружение представляло собой три с половиной сотни кубов, склеившихся друг с другом под разными углами, на разной высоте, и в совершенно непредсказуемом порядке. Эдакий лабиринт из комнат, зависших в воздухе. А материал, из которого были сделаны стены, Дильмар так и не смог узнать, но был точно уверен, что такого в округе сыскать не выйдет. Это было некое подобие невероятно крепкой глины, внутри которой находились металлические пруты.
   Священник взглянул на свои ладони. От ежедневного труда они покрылись жесткими мозолями, а пальцы стали гораздо толще. Их вид напомнил ему, как долго пришлось восстанавливать недостающие части храма, на какие хитрости идти, только ради того, чтобы все выглядело одинаково. Ибо этого требовал Чтец.
   Внутри храм тоже преобразился. Скорее всего. С тех пор, как основные раскопки закончились, а все недостающие стены были восстановлены и укреплены, Дильмар с остальными рабочими занимался постройкой постоянного жилья и выравниванием почвы. Внутрь храма допускались лишь Молчащие, которые занимались реставрацией и отделкой помещений. Судя по тому, сколько лесов и инструментов они каждый день таскали с собой, выйти должно было что-то грандиозное.
   Все еще размышляя о смысле странного сна, Дильмар накинул свою рабочую одежду, вышел на улицу и полной грудью вдохнул прохладный весенний воздух. Погода дарила надежду на то, что день будет безветренным, сухим, поднимая настроение и развеивая тяжелые думы.
   Сегодня Дильмар был приставлен к бригаде копателей, а это означало, что он должен будет махать киркой или лопатой (там уж как повезет) с утра и до позднего вечера. Работа тяжелая, не щадящая спину и руки, но он был рад ей. Она отвлекала от обыденных забот, занимала ум насущным. Дильмар всегда предпочитал ее строительству. Потому, что только хорошенько вымотавшись за день, он мог, придя домой, тут же уснуть беззаботным и крепким сном, не отвлекаясь на думы о мирском.
   День прошел без происшествий, за исключением одной мелочи. Какой-то старик упал в обморок от переутомления. Дильмар не знал его имени, но по одеждам мог судить, что тот в прошлом тоже был священником. Естественно, бедолагу не оставили в беде. Его быстро привели в чувства, принесли ему воды, а после, отвели домой.
   Никто из случившегося не стал делать трагедию. Такие обмороки на строительстве происходили довольно часто даже с молодыми людьми. Просто человек, ведомый верой в правое дело зачастую не способен трезво оценивать свои силы. Все это прекрасно понимают, и берут во внимание, а когда понадобиться - помогают по мере возможностей. Ведь никогда не знаешь, на сколько хватит тебя самого.
   В этот день Дильмар заработался допоздна. Жизнь в карьере проходила в простоте и смирении, здесь было не принято заводить тесные знакомства. А потому коротать вечера можно было лишь двумя способами, молитвой и делом. Дильмар предпочитал второе. Он с головой уходил в работу, забывая обо всем на свете. В такие моменты ему казалось, что он остается наедине с самим Создателем.
   Отложив кирку в сторону, Дильмар осмотрелся по сторонам. Солнце давно село, и окрестности храма освещали лишь редкие факелы. Ночь выдалась безлунной, и с такого расстояния они казались маленькими точками-светлячками в бескрайнем море темноты.
   Решив, что на сегодня хватит, Дильмар собрал оставшиеся инструменты, и отправился домой. Да, именно домой. За год он совсем позабыл свою прошлую жизнь, окончательно оставил мысли о том, что когда-либо вернется. Теперь его дом был здесь, в скромной хижине, построенной на скорую руку из грубых камней. Зимой в ней приходиться не сладко, нужно замазывать глиной все щели, чтобы не заболеть от холода. Но это не важно, вера в Создателя всегда согреет, особенно если ты живешь в пяти шагах от его обители.
   Повесив кирку себе на плечо, Дильмар шел между монашеских домиков, таких же простых, как его, и озадаченно вслушивался в окружение. Почему-то его не покидало ощущение, будто сегодня в городке гораздо тише чем обычно. Нет, конечно, здешние люди никогда не устраивали вечерних танцев, не собирались в шумные компании, чтобы выпить или потравить байки у костра. Зачастую после заката все расходились по домам, молились и ложились спать. Дильмар поступал так же. И все же, тишина, густым медом заполнившая узкие улочки, была какой-то... какой-то... Он никак не мог подобрать нужное слово.
   Размышляя над тем, какой же все-таки была тишина, Дильмар прошел вдоль одной из стен храма, завернул за угол, чтобы выйти к своему дому, и наткнулся на картину, которая не только заставила его вспомнить нужное слово, но еще и пару других, что священникам говорить не подобает.
   -- Зловещая, -- от неожиданности буркнул он вслух и замер на месте.
   Вдоль по улочке, выложенной досками (чтобы не ходить по луже) всего в паре десятков шагов от Дильмара какая-то фигура в черном балахоне, схватив под руки одного из Молчащих, тащила его в переулок между домами. Судя по странно задравшейся голове, монах был если не мертв, то уж точно без сознания.
   Услышав неосторожный возглас Дильмара, человек в балахоне замер, повернул голову в его сторону, а затем, помедлив всего мгновение, отпустил монаха. Тот, обмякший и бездыханный упал на землю, раскинув в стороны руки. Именно в этот момент Дильмар понял, что происходит, но было уже слишком поздно. Человек в балахоне бросился в его сторону, за долю секунды набрав невероятную скорость.
   Во времена своей юности Дильмар частенько дрался с другими мальчишками. Он не стыдился этого, ведь таков уклад жизни северянина. Выживает сильнейший. Но повзрослев, приняв в свое сердце учение Чтеца, уверовав в Создателя, он стал священником, а в их обязанности драки не входят. Да и кто в здравом уме полезет с кулаками на служителя церкви? За годы, проведенные в молитвах, и наставлении мирян на путь истинный, он совсем позабыл, как это, обуздать страх боли.
   Не успев придумать ничего лучше, Дильмар схватил кирку со своего плеча, и бросил ее в стремительно приближавшегося незнакомца. Тот ловко увернувшись, пригнулся, подхваченный потоком воздуха, капюшон слетел с его, а вернее, с ее головы.
   Дильмар опешил. Человеком в черном балахоне оказалась девушка из его кошмара. Суеверный страх моментально захлестнул сердце священника. Подхваченный им, он позабыл обо всем на свете, и бросился бежать. Его голова в панике напрочь отказывалась работать. Все разумные вопросы, которыми бы задался в этот момент человек, улетучились. Дильмара не интересовало, кто эта женщина, что она сделала с его собратом монахом, почему она теперь гонится за ним? Сейчас он думал только об одном, как убежать от того, кто намного быстрее тебя? И ответов он не находил.
   Пробежав по закоулкам около двух сотен локтей, Дильмара, наконец осенило, и он решил позвать на помощь. Домчавшись со всех ног до ближайшей двери, он затарабанил в нее. Та оказалась не запертой, и от ударов его рабочих кулаков открылась. На полу хижины, точь-в-точь похожей на ту, в которой жил Дильмар, лежал тот самый старик, что сегодня днем потерял сознание от усталости. Его горло было перерезано, а роба насквозь пропиталась кровью.
   Дильмар испуганно отступил назад и почувствовал, будто в его спину воткнули раскаленный шип. Боль моментально расползлась по пояснице, перетекла вдоль ребер к шее, и застряла там в беззвучном крике. Хватая ртом воздух, священник развернулся. Перед ним стояла женщина из сна. Ее лицо было идеалом красоты для любого мужчины. Губительной красоты. Той, от которой рушились прочные семьи, и стены замков.
   Девушка хищно улыбнулась, затем резко приблизилась, и воткнула нож, что сжимала в руке, Дильмару в живот. Священник снова почувствовал, как раскаленный шип прожигает его плоть. Посмотрев сперва на рану, а затем на женщину, он успел спросить лишь: "За что?" В темноте ночи мелькнуло лезвие, с легкостью рассекая горло.
  

***

   Кровь тугой струей брызнула Аде прямо в лицо.
   -- Тьфу! Гадость какая, -- она пнула упавшего священника, и принялась отплевываться. -- Мог бы и отвернуться. Фу... Это ж надо так... Все спокойно умирали, и не дергались, а ты решил выпендриться. Тьфу... -- она еще раз пнула уже неподвижное тело.
   Аделаида потрудилась на славу. Благодаря врожденной проворности и тихому шагу, она умудрилась, не поднимая шума, пройтись по всему поселку рабочих, и перерезать глотку каждому, кто попадался ей на пути. Счет она, конечно, не вела, но могла поклясться, что этой ночью отправила к Создателю по меньшей мере сотни три "светлых душ", если не больше.
   Кроме выпуска пара, скопившегося в Аде за двух с половиной недельное путешествие, в этом акте безудержной жестокости был еще и тактический смысл. Пройдясь ураганом смерти по котловану, она обеспечила себе пути к отступлению. Теперь, если все пойдет не по плану, и кто-то внутри храма поднимет тревогу, помощь не придет. Приходить некому.
   Аделаида сверилась с огоньком в коробочке. Тот настойчиво показывал в сторону огромного нагромождения серых коробок-комнат, которое местные фанатики называли величайшим из храмов. Окинув взглядом странную конструкцию, Ада присвистнула.
   -- Ну и безвкусица, -- она почесала кончиком ножа затылок. -- И где здесь вход?
  

***

   Внутреннее убранство храма было так же далеко от идеала, как и само строение от храмов в привычном их понимании. Сотни хаотично налепленных друг на друга комнат походили больше на жилой комплекс, нежели на место служения всебогу. Дверные проемы, коридоры, крытые переходы и мостики, вторые этажи без лестниц, по которым туда можно было бы добраться. Все эти архитектурные тонкости своей древностью, чуждостью современному человеку, напоминали Мерцающий Пик, приснившийся в кошмарном сне безумцу.
   Несмотря на поздний час, в величайшем из храмов кипела работа. Самые достойные, посвященные в строжайшие тайны церкви, Молчащие беспрекословно исполняли волю Чтеца. Не понимая истинной сути своих действий, они обеспечивали всем необходимым зверинец, находившийся в сердце храма. Странный зверинец, в котором обездвиженными содержались десятки диких животных. Монахи поили их, кормили, убирали нечистоты, и все это без лишних вопросов. А спросить было, о чем. Например, зачем главе церкви Создателя понадобилось создавать зверинец, в котором все животные - самки, ждущие приплод?
   Мирадилон тоже не спал. Он сидел на импровизированном троне из грубо обтесанного камня. Вся стена за его спиной была увешана пожелтевшими от времени страницами из древней книги, хранившими тексты, понятные только ему одному. На некоторых листках были изображены картины сгорающих в кострах людей, на других же красовались фигуры с белоснежными крыльями за спиной. Прямо над троном висела обложка книги, она была сделана из черной кожи. В центре этого прямоугольника двумя простыми линиями был начерчен золотой крест.
   Слегка наклонившись вперед, Мираделон задумчиво смотрел в пол. Седые тонкие волосы прядями спадали на его морщинистое лицо, а длинная борода терялась в складках свободного одеяния. Тишину тронного зала нарушало лишь едва слышное шипение горевших в углах факелов.
   Вдруг, резные двери, над которыми так долго трудились монахи, с грохотом распахнулись. Правая створка настолько сильно ударилась в стену, что верхние петли лопнули, и она, накренившись, повисла на нижних, при этом жалобно скрипнув. В тронный зал влетел один из Молчащих. Упав на гладкий серый пол, он кубарем прокатился по нему до середины помещения, и, раскинув руки, замер. Из-под его робы тут же начало расплываться алое пятно. Следом за монахом в дверном проеме появилась Аделаида.
   -- Сдавайся, мудак! -- выкрикнула она, указав лезвием ножа на Мирадилона.
   -- А, Палач Мерцающего Пика... -- он выговаривал слова медленно, будто пробуя их на вкус. -- Я ждал тебя.
   -- Ну начинается, -- Ада небрежно вытерла рукавом нос, и вошла в зал. Несмотря на то, что ее цель была так близко, она не спешила бежать вперед. Мираделон хоть и выглядел как дряблый старик, но внешность всегда обманчива. Особенно, если дело касается магов. Все помещение могло быть напичкано ловушками, и заклинаниями, только и ждущими, пока незадачливый убийца потеряет бдительность. Такой ошибки Ада позволить себе не могла, а потому решила немного потянуть время, и осмотреться. -- Ты еще скажи, что просто так позволишь мне тебя зарезать. Нет, было бы, конечно, здорово, но я в благотворительность не верю.
   Она сделала шаг в сторону трона, и замерла, прислушиваясь к внутренним ощущениям.
   -- И правильно, добрые дела просто так не делаются, -- в седой бороде Мираделона мелькнула ухмылка. -- Старик вложил в тебя эту мысль так же, как и в меня.
   Он продолжал смотреть в пол, будто ни мертвого монаха, ни убийцы, посланной за ним, в комнате не было, а этот разговор был обычной болтовней старика с самим собой.
   -- Древний сказочник, любящий играть с человеческими мыслями. Он с детства извращал твой разум, тренировал твое тело, и все ради того, чтобы сделать из тебя человека. Ведь человека можно сломить, превратить в послушное оружие в своей эгоистичной руке, -- наконец, Мираделон поднял глаза. -- Но ты не такая, Аделаида.
   Услышав свое имя Ада вздрогнула.
   -- Да, не удивляйся. Я знаю, как тебя зовут. Я знал, что вы с ним задумали с самого начала. Я знал, что ты идешь за мной еще до того, как ты покинула Мерцающий Пик. То устройство, что привело тебя сюда - амулет в коробке, я слышал каждое твое слово с тех самых пор, как ты сорвала его с шеи Отца, наблюдал за тобой все это время. Ты выросла очень способной, Аделаида. Он вырастил тебя очень способной, сделал тебя такой. Но ты гораздо больше, чем обычный убийца на поводке у старого безумца. Ты...
   -- На поводке? -- не выдержала Ада. Ее буйный нрав брал свое, отметая всякие мысли об осторожности. -- Да что бы ты понимал, собака? И между прочим, этот старый безумец поумнее тебя будет. Он хотя бы не развязывает войны.
   -- Ошибаешься, -- Мирадилон продолжал давить своим хладнокровием. -- Твой дражайший старец положил начало самой страшной войне из всех, что видел этот мир.
   -- Ну теперь-то точно видно, кто здесь безумен. К твоему сведению, старикан только и делает, что борется с властолюбивыми уродами, пока они не натворили бед. Тебя проворонил, но мы это сейчас исправим.
   -- И опять ошибаешься, Аделаида. Старец Мерцающего Пика узурпатор. Он держит весь западный берег в своем хитром кулаке, сдерживая истинный потенциал человечества. Раздробленность выгодна его умыслу.
   -- Какому еще умыслу? -- она еще на шаг приблизилась к трону. В груди появилось едва заметное ощущение трепета, будто сонная птица попыталась взмахнуть крыльями.
   -- Ты должна понять, Мерцающий Пик, это не просто место, а идея. Идея того, что мир должен управлять сам собой. Каждая мельчайшая его часть в конкуренции с соседом образует саморегулирующийся механизм, сбалансированный и стремящийся к идеалу. Но это не работает. Пока нет единства, пока люди запуганы угрозой войны с соседом за жалкий клочок земли, или горсть золота, они ни на что не способны. Но они могут жить по-другому. Мы можем жить по-другому. Ведь мы уже делали это раньше.
   -- Что-то я такого не припоминаю, -- еще один шаг. Ощущение некоего магического присутствия не усилилось, но и не ослабло. Чувство тонкости и элегантности заклинания, определенно имевшего место быть, заставило Аделаиду судорожно перебирать в памяти все виды уловок и хитростей, с которыми она когда-либо сталкивалась. Ничего подобного припомнить не удавалось.
   -- Всю жизнь я потратил на изучение древних текстов, и то, что я смог почерпнуть из них, изменило меня, открыло мне правду. В незапамятные времена люди, жившие здесь до нас, создали могущественную империю, что объединила все земли от востока и до запада. Они побороли свои разногласия, сплотились под одним флагом. Ведомые одним мудрым правителем, они покорили небеса, обуздали воду и ветер. Их технологии могли творить чудеса, которые нам и не снились. Вдумайся только, Аделаида, их машины были способны с легкостью бурить тоннели сквозь целые горы, показывать картины далекого прошлого и будущего, позволяли говорить с людьми по всему миру, не выходя из дома. И это только маленькая крупица тех безграничных возможностей, которыми владело человечество, объединенное воедино.
   -- Ну, раз они были такие молодцы, тогда куда подевались? Где они все? -- до трона оставалось всего несколько шагов. Половину этого расстояния Ада могла преодолеть одним прыжком. Нужно было только незаметно подобраться еще немного поближе.
   -- В земле! -- вопрос задел больную струну в душе Мираделона, и тот, наконец, потерял самообладание. Подняв голову, он бросил раздраженный взгляд на Аделаиду, и крепко сжал кулаки. -- Проклятая магия уничтожила все! Люди прошлого не были готовы к ее появлению, и она смела их, разрушила привычную им реальность, расщепила ее, расслоила. Катаклизмы, которые она вызвала, поглотили все, погребли под землей столетия мира и процветания. Но ничто не потеряно. Следы былого величия до сих пор лежат у нас под ногами, и по ним я пройду, -- он поднялся на ноги. Ада напряглась, готовясь к драке. -- И по ним я восстановлю все, сделаю лучше, чем прежде. Мир будет принадлежать новым правителям, таким, как ты, Аделаида. Новый мир для новых людей, сильных, стойких, готовых противостоять бушующим силам природы, готовых выживать, -- он сделал короткую паузу, а затем продолжил: -- Старец Мерцающего Пика положил начало ужасной войне, войне идеологий. И ты, волею судеб, оказалась на стороне проигравшего. Но я готов дать тебе шанс. Присоединись ко мне, стань матерью будущего.
   Ада, уже готовая совершить долгожданный прыжок, вдруг осеклась, и громко рассмеялась. Она согнулась почти пополам, уперлась ладонями в колени, и заливисто хохотала, пока ничего не понимающий Мираделон стоял у своего трона. Когда приступ смеха закончился, она выпрямилась, вытерла проступившие слезы и шумно выдохнула.
   -- Фух, ну и дела... -- она еще раз приглушенно хихикнула. -- Матерью, говорит... Значит так, старый ты болван, истории про новый мировой порядок и светлое будущее, в котором у каждого будет что пожелаешь, и все бесплатно, я слышу далеко не в первый раз. Уже не впечатляет. По поводу... как ты там сказал? Войны идеологий и проигравшей стороны? Ты же понимаешь, что старикан давным-давно выиграл, и для этого ему даже не пришлось играть? Мир, в котором все конкурирует друг с другом, стремясь к идеалу, это не идея, а факт, который ты подтверждаешь самим своим существованием. Просто забудь на секундочку о треклятых людях прошлого, и подумай о том, что ты сейчас здесь делаешь. Ты конкурируешь со стариканом, идиот! Ну и кто здесь на стороне проигравшего? Вселенная устроена так, что на любую, даже самую хитрую жопу всегда найдется хер с резьбой. Уж так заведено и ничего с этим не поделать. Если бы ты хоть немного поработал своим скудным умишком, допер до этого сам, без посторонней помощи, и признался, чего натворил, старикан мог бы тебя простить. Слишком уж он отходчивый, любит верить людям. Но сейчас уже без разницы. Матерью, говорит...
   Аделаида за один большой скачок преодолела остававшиеся шаги, а вторым, запустила себя в трон. Держа на вытянутой руке нож, она летела вперед, предвкушая, как холодное лезвие войдет прямо в гнилое сердце Мираделона, раз и навсегда покончив с фарсом под названием "Церковь Создателя", священным походом и теми тысячами смертей, к которым все это вело. Но в то же самое время, она прекрасно знала, что этого не произойдет. Несмотря на свой преклонный возраст и кажущуюся слабость, Мираделон все же был учеником старикана. Да и внутренний трепет, вызванный присутствием магии, и до этого едва заметный, по мере приближения к трону быстро становился сильнее.
   Как и ожидала Ада, Мираделон был готов к такому исходу. Он просто не мог не быть, ведь он ждал ее прихода, знал, что она явиться за ним по указу старикана. Даже для такого упертого, самонадеянного человека как он, было бы глупо рассчитывать на то, что вдохновенная речь про светлое будущее заставит Палача Мерцающего Пика отложить оружие в сторону.
   Как только кончик ножа дотронулся до груди Мираделона, фигура главы церкви Создателя померкла, и растаяла, словно дым. В последний миг, Ада успела сгруппироваться, чтобы не расшибить голову о каменную спинку трона. Она извернулась в воздухе так, чтобы весь удар пришелся на правое плечо и спину, со всего размаху влетела в то место, где всего минуту назад сидел Мираделон, и, громко охнув, сползла на пол, попутно сдирая со стены ногами книжные страницы. Пожелтевшие листки, качаясь разлетелись по комнате.
   -- Кто бы мог подумать, старый маг убежал от драки, -- Ада встала, вытащила из волос страницу с рисунком, на котором была изображена какая-то башня (не Мерцающий Пик, что-то более топорное, и громоздкое), скомкала его, и выбросила в сторону. -- Выходи, козел! Я же все равно тебя найду!
   Ее крик эхом разнесся по комнатам и коридорам храма. Ответом на него была лишь тишина.
   Ада раздраженно крутанула пальцами нож, затем достала из кармана коробочку-компас. Устройство от падения не пострадало, но огонек за мутным стеклышком погас. По всей видимости Мираделон прервал заклинание, на которое тот указывал. Ничего страшного, значит она снова будет работать по старинке, без всяких вспомогательных устройств, сама, один на один с целью.
   "Мираделон не мог уйти далеко, -- думала Аделаида, выходя из тронного зала. -- Если компас старикана показывал на эту невнятную кучу стен и окон, которую местные называют храмом, то значит он все еще здесь. Нужно только быстро прочесать все здание, поймать эту дряблую задницу, а потом... потом..." Ада на мгновение утонула в море способов расправы, но быстро взяла себя в руки.
  

***

   До последнего момента Мираделон надеялся на то, что сможет пробудить в Аделаиде те же чувства, которыми привязал к себе Отца. Волею судьбы он не мог покинуть стен храма из-за скорого приплода, выводка гибридов, которые должны были стать хозяевами новой эры. Зная, что за ним уже идут, он смиренно ждал, надеясь на свой дар убеждения, ведь иного выхода не видел. Слишком уж были слабы животные, слишком неприспособленны были их тела для такой тяжелой ноши, как сверхчеловек. И когда Аделаида пришла, когда она, вместо того, чтобы принять в свое змеиное сердце истину, бросилась на него с ножом, он был уже на пол пути к питомнику.
   Ковыляя вдоль коридоров храма, Мираделон судорожно перебирал в памяти все заклинания и трюки, которые только мог вспомнить. Он искал то, что поможет ему переместить несколько десятков изуродованных неестественным приплодом животных, и себя самого в безопасное место. Но эти попытки были тщетны. Ни одна магия не способна на подобное.
   -- Быстрее, -- выкрикнул он, ворвавшись в питомник. Все Молчащие, что находились в помещении, как по команде повернулись к Мираделону, -- Матери должны покинуть храм немедленно. Палач Мерцающего Пика здесь. Я ее задержу, а вы спасайте детей!
   Монахи послушно принялись исполнять указание. Тем временем Мираделон захлопнул за собой дверь, замаскированную под стену, и резким движением руки наложил на нее укрепляющее заклятье. Это была ошибка.
   Чувствительное ко всему магическому, нутро Ады моментально уловило этот импульс. Осторожно двигаясь вдоль одного из бесчисленных коридоров, она замерла, осмотрелась по сторонам, а затем хищно оскалившись, уверенно зашагала по направлению источника магии.
   Молчащие не знали, к какому виду изначально относились животные. Смотря на исковерканные магической скверной тела, они могли только догадываться, что эта куча шерсти и костей когда-то была волком, а та - медведем. Метаморфозы, которые происходили с животными в процессе вынашивания плода, сильно меняли их суть, отдаляя от прежнего облика, и усложняя заботу о них. А потому, сама переноска уже бесформенных существ вызывала определенные трудности. Монахи суетливо бегали вокруг стонавших Матерей. Одни пытались поднять их на руки, другие же пробовали использовать свои робы в качестве импровизированных носилок. Семь лишенных языков мужчин безрезультатно бились над задачей, которая была им не под силу.
   Мираделон с сожалением наблюдал за последними минутами питомника. Он прекрасно знал, что Матерей спасти не удастся, что Палач уничтожит всю его работу, но все же не мог убежать. Он не мог оставить позади то над чем трудился так долго, к чему шел годы. Слишком близко победа, слишком близко роды. Нет, он останется с ними до конца. Он сделает все, отдаст свою жизнь, если понадобиться. Приплод должен жить.
   -- Тук-тук-тук! -- прокричала Аделаида, прислонившись к фальшивой стене щекой. -- Есть кто дома?
   Молчащие замерли, услышав голос Палача.
   -- Я знаю, что вы там, -- она постучала кончиком ножа по стене. -- Я слышу ваше дыхание. Сдайте своего господина, и сможете уйти живыми.
   Мираделон повернулся к переглядывавшимся монахам, и жестом показал им подойти поближе.
   Нутро Ады снова почувствовало магию. Семь коротких вспышек из-за стены. Ошибки быть не могло, Мираделон был там, за барьером из камня и дерева. Он готовил очередную хитрость, или уловку, чтобы снова ускользнуть, сбежать, поджав хвост. Не в этот раз!
   Аделаида отошла от фальшь-стены на шаг назад, а затем с размаху ударила в нее ногой. В этот удар она вложила всю силу, и люди по ту сторону прочувствовали это в полной мере. С деревянных балок, поддерживавших дверь, серыми облачками осыпалась пыль, а знак укрепляющего заклятья вспыхнул ярким узором.
   За первым ударом быстро последовал второй. На этот раз куски камня, маскировавшие дверь снаружи, не выдержали, растрескались, и крупными кусками упали на пол, обнажая деревянные доски.
   Третьим ударом Ада одновременно уничтожила саму дверь, и заклятье, удерживавшее ее на месте. Взрыв щепок, подсвеченных лазурными искрами, разлетелся по питомнику, обильно осыпая бесформенные туши Матерей, и мантии Мираделонов.
   Ворвавшись в сердце храма, Аделаида почувствовала себя скверно. Непробиваемый защитный панцирь, который она нарастила вокруг своего сердца, на мгновение дал слабину, позволил эмоциям захлестнуть ее. И причин для этого было сразу две. Первая -комната, заполненная мучающимися монстрами, чей внешний вид мог выбить из колеи даже самого стойкого мужчину, и вторая - целых восемь Мираделонов, неотличимых друг от друга, и одинаково ненавистных.
   Из последних сил сдерживая приступ гнева, Ада медленно вошла в питомник, загородив собой пролом в стене.
   -- Можешь прятаться сколько угодно, -- она говорила спокойно, но это была лишь игра. -- Твои иллюзии ничего не стоят. Я просто убью вас всех не разбираясь, кто настоящий, а кто - нет. В этот раз ты не сможешь сбежать, Мираделон.
   -- А кто сказал, что я собираюсь бежать? -- ответили одновременно все восемь. Естественно, Молчащим, что находились под магическими личинами, не вернулся дар речи. Это был обман, уловка, призванная запутать врага. И за ней незамедлительно последовала следующая.
   Как только Ада сделала шаг в сторону ближайшего "Мираделона", все они, как один, взмахнули рукой, и мир вокруг схлопнулся. В мгновение ока стены и пол питомника, стонущие Матери, выбитая дверь, ведущая в коридор, все это растаяло, растворилось. Аделаида обнаружила себя стоящей в черной пустоте, где были только она, восемь старых магов и звезды. Тысячи звезд.
   -- А ну пошел вон из моей головы! -- не видя, куда ступает, она попыталась резко сократить дистанцию и ударить одного из Мираделонов. Ничего не вышло. Споткнувшись об остатки двери, она с трудом сохранила равновесие, а цель выскользнула из смыкающихся пальцев, и бросилась бежать. Более того, все фальшивки принялись хаотично двигаться в разные стороны, сбивая с толку, и вводя в заблуждение.
   Но Аделаиду мало заботили как иллюзии, так и их попытка перемешаться, уменьшая шансы на обнаружение настоящего Мираделона. Для нее такая активность была даже на пользу, ведь те, кто скрывались под личинами, видели мир нормальным, а значит по их траекториям можно было примерно представить карту препятствий, что значительно облегчит массовое убийство.
   Мираделон же не планировал останавливаться на иллюзиях и обманах. Он перешел в наступление и использовал боевое заклинание. Огненная вспышка вырвалась из его пальцев, устремилась к противнику.
   Нечеловеческие рефлексы Ады сработали безупречно. Она резко развернулась на месте, прикрыв лицо левой рукой. Пламя разбилось о кожу ладони, обжигая ее. Ожог был не серьезным, по крайней мере для ее организма, но дал ей еще одну крупицу полезной информации. Теперь она обладала картой препятствий плюс направлением, в котором нужно было двигаться по этой карте.
   Решив более не медлить, Аделаида совершила серию казавшихся со стороны непредсказуемыми скачков, попутно умудрившись увернуться еще от двух огненных вспышек. Сблизившись с одним из Мираделонов, она повалила его на несуществующий пол, и вонзила лезвие ножа ему прямо в висок. Иллюзии не рассеялись. Ада ошиблась и убила не того. Попутно с горьким осознанием собственной оплошности она почувствовала еще одно неприятное ощущение. Очередная огненная вспышка попала ей между лопаток, прожгла одежду и оставила обуглившуюся кляксу на коже.
   Процедив сквозь зубы несколько непечатных слов, Аделаида сорвалась с места. Ей больше не хотелось делать работу красиво. Старая привычка улетучилась, ее смело неконтролируемым гневом, застилавшим глаза. Забывшись, потерявшись в этой алой пелене, она на какое-то время перестала быть собой, перестала быть человеком. Змеиное начало взяло верх, приняло управление на себя.
   Проявляя чудеса ловкости и гибкости, Ада ураганом смерти прошлась по питомнику. Уворачиваясь от большинства магических снарядов всевозможных цветов и размеров, она по памяти перескакивала через незримые препятствия, вонзая нож в убегающих двойников. Зверь вырвался наружу, он требовал крови, и получил ее.
   Опомнившись, Ада обнаружила себя сидящей верхом на настоящем Мираделоне. Она безостановочно вонзала алое лезвие в его грудь, повторяя одно лишь слово: "Умри!" От бесчисленного множества ударов тело мага превратилось в кровавое месиво. Лоскуты церковной мантии смешались с ошметками плоти и стали одним целым. Одним ужасающим целым.
   Убедившись, что Мираделон больше никогда не встанет, Аделаида поднялась на ноги.
   -- Фух, полегчало, -- она осмотрелась по сторонам. Со смертью мага все его иллюзии растаяли, обнажив суровую реальность. Больше не было никакой тьмы, звезд и двойников. Только тайный питомник безумца, наполненный трупами монахов, да несчастными существами, вынашивающими плоды его больного разума.
   И этот питомник пылал.
   Далеко не все снаряды Мираделона попали в метавшуюся молнией Аду. Те, что пролетали мимо, разноцветными брызгами искр разбивались о каменные стены храма, опадали на подстилку сухого сена, которым был устелен пол помещения, и оставляли на ней тлеющие точки. Пока Палач Мерцающего Пика увлеченно разделывалась с приспешниками мага, эти точки постепенно увеличивались в размерах, становясь пятнами, а после и вовсе разгорались в огоньки. И когда с Мираделоном было покончено, огоньки переросли в полноценный пожар, охвативший большую часть питомника. Коридоры величайшего из храмов быстро наполнились едким дымом, пахнущим подгоревшим мясом и паленой шерстью. Комья плоти, которые Мираделон гордо называл Матерями, потеряв свой изначальный вид, но не лишившись животных инстинктов, трепетали и выли ужасным хором, не в силах убежать от огня, заживо сгорая в нем.
   Аделаида закашлялась, прикрыла лицо рукавом и заспешила к выходу. Живущая в мире крови и смерти, она уже давно привыкла терпеть неприятные запахи, и переносить крики отчаяния. Это не задевало ее очерствевшее сердце. Но было в происходящем маленькое неопределенное нечто, что заставило ее остановиться на половине пути, прислушаться. Да, так и есть, среди какофонии стонов и воя затерялся еще один звук, не похожий на звериный. Звук, который даже самое черствое женское сердце не может слышать спокойно - детский плач.
   Ада оглянулась и в шаге от себя увидела, что тело одной из Матерей, до которой еще не добрался огонь, опало, будто сдулось немного. А возле него, в сене лежит новорожденный младенец.
   -- Это что, шутка такая? -- она склонилась над рыдающим ребенком, затем покосилась на ком плоти, из которого тот появился. В этот момент к Аде пришло полное понимание Мираделонового замысла.
   Тем временем пламя подступало все ближе, а плач становился все громче.
   -- Да не ори ты так! -- перекричала она гул огня. Младенец как по команде замолчал и уставился на нее маленькими карими глазами. -- Смотри, послушный какой. Прирожденный сектант. Любопытно, что бы из тебя выросло, но уж извини, с собой я тебя взять не могу. Ненавижу детей. Ничего личного, просто вы слишком много орете и гадите. Так что, счастливо оставаться...
   Аделаида в последний раз взглянула на пожираемый пламенем труп Мираделона, чтобы точно убедиться, что тот никуда не делся, и выскочила в коридор.
   Серая завеса дыма с каждой секундой становилась все гуще и гуще. Деревянные леса, которыми пользовались Молчащие, пока реставрировали внутренние стены, загорались одни за другими. Пожар, начавшийся в самом сердце величайшего из храмов, быстро распространился по всему комплексу. Сотни кубов-комнат ярко пылали, оранжевыми всполохами освещая холодную весеннюю ночь. Монструозное творение древних людей, хранимое землей целые тысячелетия, было уничтожено за несколько часов. Величайший из храмов был разрушен, не приняв в своих стенах ни одного паломника. А свидетелями этой трагедии были лишь поселок мертвых строителей, да девушка в разорванной и обгоревшей одежде, с плачущим младенцем на руках.
  
   И жили они...
  
   -- Разрешите? -- придворный слуга осторожно вошел в зал собраний Зарцанского замка.
   -- Да? -- ответил Теллан, стоявший у окна, и наблюдавший за ремонтом городских стен.
   -- Многоуважаемый заместитель должен знать, что я буду говорить от имени всей прислуги замка, -- несмотря на официальный и строгий тон, пареньку было явно не по себе. Он переступал с ноги на ногу, нервно потирая ладошки о полы камзола. -- Мы крайне обеспокоены, господин.
   -- Вот как? -- Теллан отвлекся от созерцания слаженной работы. -- И какова же причина вашего беспокойства?
   -- Прислуга волнуется по поводу здоровья дражайшего гильдмейстера Гартака.
   -- Неужели? Он дал повод? -- Спрашивая это Теллан поймал себя на том, что не видел Гартака уже больше суток. Он настолько погряз в делах города-государства, что совершенно забыл о своем друге.
   -- Боюсь, что да. Господин Гартак не изволит покидать своих покоев, отказывается от еды и воды, и ведет себя... -- паренек сжался, готовясь сказать нечто, по его мнению, совершено неприемлемое, или же постыдное, -- ...странно.
   Странно, говоришь... -- Теллан задумался, рефлекторно поправив повязки, что закрывали всю правую половину его лица. -- И в чем выражается эта странность?
   --По моему скромному мнению, многоуважаемый заместитель найдет все нужные ответы, если проведает господина Гартака. Чего и пришел я просить от имени всей прислуги замка. Если вам не составит труда, конечно.
   -- Не составит. Я и так собирался, -- соврал Теллан. -- Уверен, с ним все в порядке. Он ведь в первую очередь бывалый каменщик, а они, как известно, крепкие, как гранит. Пойдем, сам убедишься, и прислуге потом передашь.
   Пропетляв узкими Зарцанскими коридорами, новоиспеченный заместитель с пареньком слугой подошли к гильдмейстерским покоям. К удивлению Теллана, как только они приблизились к тяжелой дубовой двери, его тут же объяло неприятное ощущение, сродни дурному предчувствию. Будто по ту сторону его ожидает отряд хорошо вооруженных головорезов, отправленных по его душу Чтецом. Или что еще похуже.
   -- Ну, чего стоишь? -- он толкнул локтем паренька в бок. -- Стучи.
   Слуга не особо спешил исполнять приказ, ведь его ощущения были точно такими же - назойливое дурное предчувствие.
   -- Может все-таки лучше вы? Уж больно я боюсь гнева гильдмейстера.
   По побледневшему лицу парня Теллан понял, что они оба чувствуют себя не в своей тарелке, и пощадил его, громко постучав. Ответа не последовало.
   -- Гартак, дружище, -- крикнул Теллан почти прислонившись к двери, -- ты здесь?
   Судя по невнятному бормотанию, в покоях гильдмейстера определенно кто-то был.
   -- Здесь люди переживают за твое здоровье, говорят, что ты заперся и не выходишь. Может объяснишь, что происходит? -- он еще раз постучал, настойчивее, и громче.
   -- Все в порядке! -- донеслось раздраженное из-за двери. -- Уходите!
   -- Голос, вроде, его, -- Теллан повернулся к слуге. -- Может опять похмелье?
   Паренек отрицательно мотнул головой.
   -- Ни вина, ни пива в покои не приносилось с празднества победы, господин заместитель.
   -- Странно... -- он снова постучал. На этот раз носом своего тяжелого сапога. Звук получился таким насыщенным и громким, что даже больной человек поднялся бы, чтобы проверить, кому там неймется. Но не Гартак. -- Ну же, дружище, не заставляй меня стоять в коридоре. Открой!
   -- Я же сказал, проваливайте! Дайте мне побыть одному!
   В голосе гильдмейстера отчетливо читалось раздражение, и что-то еще. Нечто, похожее на задумчивость, или озабоченность.
   -- Ваше высочество желает, чтобы я привел солдат? -- поинтересовался слуга.
   -- Солдат? -- не понял Теллан. -- Это еще зачем?
   -- Как зачем? -- он искренне удивился. -- Выбить дверь.
   -- Нет, пока повремени. Для этого еще будет время. Лучше подождать до завтра. Если и тогда не выйдет, будем что-то решать. А ты иди пока, и передай слугам, что гильдмастеру Гартаку просто хочется немного побыть одному. Он ведь так сказал?
   -- Постойте, но ведь...
   -- Я знаю, соври, -- Теллан по-отечески положил руку ему на плечо. -- Сейчас не самый подходящий момент для беспокойств. Тем более, может гильдмастеру и вправду просто хочется побыть самому. Война, знаешь ли, дело тяжелое, изматывающее. Я бы и сам не отказался от небольшого отдыха.
   Паренек знал, что Теллан врет, но противиться не стал. Он покорно кивнул, а затем удалился на кухню, где к тому времени собрались все заинтересованные. Им он сообщит, что многоуважаемый гильдмейстер Гартак слегка устал, а в остальном с ним все в порядке. Ведь прислуга должна в первую очередь заботиться о замке. В землях гильдий правители меняются, а твердыни стоят.
   Теллан же не вернулся в зал собраний. Вместо этого он отправился в свои покои. Ход ремонта стен для него отошел на второй план. На первом же теперь стоял Гартак. Не то, чтобы его сильно волновало состояние здоровья гильдмейстера. Они даже друзьями толком не были. Возможно по битве, но не в быту. А боевых товарищей Теллану убивать уже доводилось. Его смущало, что в самом сердце Зарцана, буквально в нескольких шагах от его покоев (ну и на этаж выше) происходит нечто загадочное, о чем он узнает от какого-то юнца-слуги. Поразительная для заместителя гильдмейстера неосведомленность.
   "Глава государства уже сутки не выходит из комнаты, а я ни сном, ни духом, -- думал он, шагая по коридору. -- Это же надо так... Даже перед самим собой стыдно. Когда все уляжется, первым делом организую тайную службу. Не замок, а сброд какой-то..."
   Бурча себе под нос, Теллан вошел в свои покои, упустив из виду одну мелочь - дверь в комнату была не заперта, и слегка приоткрыта. Затерявшись в мыслях и планах, он подошел к окну, и раздвинул тяжелые шторы, пустив в помещение солнечный свет, который выхватил из темноты еще одну малозаметную мелочь, ускользнувшую от внимания заместителя - Аделаиду, вальяжно развалившуюся в мягком кресле. Это и не удивительно, Ада была одета в мешковатый балахон, скрывавший человеческий силуэт, и удачно вписывавшийся в цветовую гамму комнаты.
   Теллан бросил короткий взгляд в окно, затем повернулся и сделал шаг к кровати, но тут же остановился. Заметив незваного гостя, он, вздрогнув, замер, и зажмурился, ожидая, пока неприятная волна гусиной кожи спуститься вдоль шеи, по спине к копчику. Чудом удержав в себе крик испуга, Теллан вернул себе осанку истинного аристократа, и выдохнул.
   -- Класть ноги в обуви на постель некультурно, разве ты не знала? -- его голос на миг предательски дрогнул.
   -- А ты все так же высокомерен, как я погляжу, -- Ада поставила ноги на пол, но вставать не спешила.
   -- А ты все так же проникаешь в замки в обход стражи, -- он снова поправил повязку на глазу. Это движение в последние пару недель буквально преследовало его. Как бы сильно он его не давил, оно все равно всплывало на поверхность в моменты нервного напряжения, будто слово-паразит, только хуже. -- По делу к нам, или с праздным визитом?
   -- Да так... проспорила кое-что. Вот, решила заскочить, пока в здешних местах, посмотреть, чего ты тут наворотил.
   -- Неужели? Помниться мне, за тобой склонности к сантиментам не замечалось.
   -- Все течет, все меняется.
   Ада заерзала в кресле, и Теллан заметил какое-то странное шевеление у нее за пазухой.
   -- Это что там у тебя? -- он подошел немного ближе и увидел, что под складками ткани скрывался младенец. Розовощекий, пухлый, он самозабвенно сосал грудь Ады, зажмурив глаза от удовольствия.
   -- Ну, чего глаза выпучил? Сисек никогда не видел, или детей?
   -- Меняется все, кроме твоей грубости. Ты где его взяла?!
   -- Где взяла, там больше нет. А что, тоже захотел?
   -- Нет, я... ты... Только не говори мне, что украла его. Не хочу ничего об этом знать.
   -- Тебе и не надо, -- ухмыльнулась Ада. -- Ты лучше расскажи, что у вас тут случилось, пока меня не было. Куда священный поход подевался?
   -- Как? А ты не знаешь? Я думал, что старец Мерцающего Пика всеведущ, и тебе все рассказывает.
   -- А я думала, что в правители городов-гильдий берут только членов гильдии.
   Теллан не стал возражать. Действительно, мир вокруг стремительно менялся, и не было смысла спорить об этом.
   Присев на край кровати, он устроился поудобнее, приготовившись к долгому разговору. Во всех красках он описал штурм Зарцана, рассыпающиеся осадные башни, стоны держащихся за животы солдат, попавших под действие ядовитого пара, драку за рычаг от подъемного механизма ворот на стене. Но когда дело дошло до взрыва, он запнулся. Теллан до сих пор не мог вспомнить, что именно тогда произошло, и ему пришлось повторить то, что рассказал ему в лазарете Гартак.
   -- Выходит чудом спаслись? -- Ада поправила одежды.
   -- Выходит, что так.
   -- Хм, -- она задумчиво осмотрелась по сторонам, будто что-то искала. -- А перед взрывом никто случайно ничего подозрительного не видел?
   -- Что ты имеешь в виду? -- Теллан заметно оживился, услышав вопрос Ады, но постарался скрыть свою реакцию. Ему хотелось сперва узнать, что она знает, прежде чем рассказать свою версию.
   Аделаида увидела это, и ей не понравилось. Она не любила людей, которые пытаются обычную беседу превратить в попытку двух шпионов расколоть друг друга.
   -- Ой, вот только не надо представление здесь устраивать. Вижу же, что все понял. Чего кота за яйца тянуть?
   -- Просто слишком уж много странностей в один день случилось, вот я и подумал, что ты сможешь пролить свет хотя бы на часть из них. Но да, было перед взрывом кое-что... -- он подумал, что слово не совсем подходящее, но решил все же продолжить, -- подозрительное. В отличие от Гартака, я в чудеса не верю, и взрыв без внимания оставить никак не мог. Покинув лазарет, я первым делом опросил тех, кто был в момент штурма на стене. И выяснил, что все они незадолго до вспышки видели, как посреди холма появилось дерево, которого там быть никак не должно. Его и сейчас там нет, но они клянутся, что оно было.
   -- А это самое дерево, оно случайно не засохшее было?
   -- Да, -- удивился Теллан. -- Откуда ты знаешь?
   -- Просто догадалась. И чем же кончилось твое расследование?
   -- Ничем, -- он отвел взгляд. -- Слишком большая суматоха была в той битве. Мы почти проиграли стену, и большинству просто некогда было глазеть по сторонам. Удивительно, что я вообще хоть что-то выяснил. Но взрыв и дерево, это еще не все. В придачу ко всем странностям того дня был еще и монстр. И в отличие от дерева, его реальность подтверждают десятки людей. Даже сам Гартак.
   -- Монстр? -- Ада нахмурилась, а младенец заерзал в складках ее одежды.
   -- Да. К сожалению, я был в тот момент без сознания, но солдаты все как один утверждают, что через пару часов после взрыва на пригородный холм явился сам дух смерти. Он был сделан из мертвецов, и собирался поживиться на поле брани. Но Отец лично одолел его светящимся мечом.
   -- Еще и Отец объявился?! Похоже я все самое интересное пропустила... А ты не в курсе, куда он отправился? У меня есть к нему парочка вопросов.
   -- Никуда, -- Теллан увидел озадаченное выражение лица Аделаиды и улыбнулся. -- Да, он все еще здесь, в Зарцане. Скажу больше: он в этом замке. И поверь, вопросов к нему у меня ничуть не меньше. Вот только этот подлец в битве пострадал довольно сильно, если не сказать смертельно, и с тех пор в сознание не приходил. Придворная ворожея сделала все, что смогла, но этого было недостаточно.
   -- Хм, -- Аделаида отняла младенца от груди, заправила ее в одежду, и встала с кресла. -- Отведешь меня к нему? Хочу посмотреть, что нужно было сделать, чтобы убить его.
  

***

   После того, как большинство раненых в бою либо встали на ноги, либо умерли, военный госпиталь был расформирован. Все, кто могли передвигаться на своих двоих отправились по домам, восстанавливать здоровье в кругу семьи, а тех немногих, что все еще находились в тяжелом состоянии, определили в новый дом ворожеи Цылы, почти в самом центре города. Гартак лично подарил ей его за заслуги перед гильдией.
   Отец же удостоился еще большей чести. Находящегося на грани жизни и смерти, его перенесли в замок, в покои, которые организовали лично для него, освободив на скорую руку кладовую.
   Зайдя в комнату, Ада увидела человека, который был мало похож на того самоуверенного здоровяка, которого она помнила. Отец неподвижно лежал на жесткой постели, накрытый белыми простынями. За то время, что он провел в бессознательном состоянии, его тело сильно потеряло в весе. Кожа на скулах натянулась, глаза и щеки впали, а руки, некогда бывшие грудами мышц, способными поднять человека над землей, истончились, усохли, стали похожи на руки умирающего старика.
   -- И что конкретно с ним стряслось? -- Аделаида подошла к постели. Теллан последовал за ней.
   -- Во врачевании я несведущ, но Цыла сказала, что у него сломаны ребра.
   -- Ребра, говоришь? -- она стянула с Отца простыню, обнажив тело не величайшего воина севера, почетного главы священного похода, но уличного бродяги, голодающего с малых лет. При каждом слабом вдохе его грудь едва вздымалась, а изо рта вырывался почти неразличимый хрип.
   Ада нагнулась над ним, и осмотрела неестественную вмятину в правом боку, затем представила, что было бы с ней самой, получи она такую травму.
   -- Ничего страшного, -- заявила вдруг она, после секунды раздумий. -- На, вот, подержи.
   Ада всучила ничего не понимающему Теллану младенца. Тот, не зная, как с ним поступить, в растерянности протянул руки, да так и встал, держа ребенка перед собой. Тем временем, Аделаида, закатав рукав, надавила Отцу на и без того впалый живот, и запустила свои тонкие, но сильные пальцы ему под ребра. Отец издал глухой стон, и скривился от боли. Аду это не остановило. Ухватившись покрепче, она резко дернула в сторону, а затем потянула на себя. Раздался неприятный хруст, от которого у Теллана свело зубы, а сам он зажмурился.
   На мгновение в кладовой, переоборудованной под больничную палату, а если понадобиться, то и тюремную камеру, повисла гробовая тишина. После, Отец глубоко вдохнул. Вмятина в правом боку пропала, а вместе с ней и ужасные хрипы.
   -- Видишь, -- Аделаида раскатала рукав обратно, -- просто сломанные ребра. Ему воздуха не хватало, вот он и чах. Сейчас немного оклемается и в себя придет. А там и воды с едой попросит. Нашего человека просто так на тот свет не выживешь. Надо постараться немного сильнее.
   Она повернулась к Теллану и забрала у него младенца, которого тот до сих пор держал на вытянутых руках. Тем временем с Отцом происходили стремительные изменения. Всего за каких-то пол минуты его лицо налилось кровью, и из мертвенно бледного стало розоватым. Замершие в болезненном спазме глаза, теперь активно шевелились под закрытыми веками, словно ему снился какой-то очень яркий и насыщенный сон. Вены снова вздулись, проступив едва видной сеткой сквозь кожу.
   -- Где я? -- прошептал он, облизав пересохшие губы.
   -- О! Что я говорила? Живее всех живых. И почему гадов убить сложнее всего?..
   -- Это поразительно! -- Теллан не мог поверить своим глазам. Опытная травница и ворожея билась за ускользавшую из слабеющего тела Отца жизнь несколько недель, но не могла добиться никаких видимых результатов, а Ада умудрилась привести его в чувства всего одним движением. Это не укладывалось в голове принца еще сильнее, чем незамеченное им затворничество Гартака.
   -- Давай, открывай глазки, -- Аделаида нависла над Отцом, словно орел над убегающим зайцем, -- не заставляй меня их пальцами растопыривать.
   -- Ты... -- он попытался изобразить злость, но сил было еще слишком мало. -- Твой мерзкий запах я узнаю везде, ведьма. Женский пот и кровь. Женский пот... и кровь.
   Он хотел сказать что-то еще, но горло подвело, и изо рта вырвалось лишь неразборчивое бормотание.
   -- На твоем месте я бы "ведьмами" не разбрасывалась. -- Ада грубым движением подвинула Отца и села на край кровати. -- Сейчас я, наверное, единственный человек, который понимает, во что втянул тебя Мираделон.
   -- Не смей упоминать его мирское имя. Кхм-кхм... Чтец отрекся от него.
   -- Ага, -- она небрежно отмахнулась, -- как и от своего старого, дряблого тельца. Все кончено, дурачина. Я убила твоего пророка. Зарезала, как свинью вот этим самым ножом, -- Аделаида извлекла из-под полы оружие и его острое лезвие блеснуло в полумраке кладовой. -- И знаешь, что? Никакой Создатель ему не помог. Да и молитв я почему-то не слышала. Зато магией этот заядлый борец за чистоту мира разбрасывался как самый распоследний колдун. Иллюзии, стихии... просто полный набор. Вот тебе и чистая вера. Ну, а про священный поход, я думаю, ты и сам в курсе. И тоже ничего, никаких разверзшихся небес, с которых на грешников должна была обрушиться Его кара. Не было ни малейшего намека на то, что этот его Создатель вообще заинтересован в происходящем. Не говоря уж о его существовании.
   -- Твои речи пропитаны ересью, ведьма. Ты поплатишься за... кхм-кхм... за свое богохульство.
   -- Да хватит уже! -- она отвесила Отцу хлесткую пощечину. -- Очнись! Мираделон был самолюбивым авантюристом. Он знал, что в тебе много от собаки, и с детства пичкал тебя этой чушью про всебога, дрессировал.
   -- Нет! Он спас меня из грязных лап вечного старца. Тебе не понять!
   -- Мне не понять? Да мы с тобой одинаковые. Два урода на побегушках у сумасшедших магов. Пешки в дворовой драке престарелых мальчишек.
   -- Ты ошибаешься! Чтец любил меня как сына, он заботился обо мне.
   -- Конечно заботился. Еще бы ему не заботиться о том, кто был его единственным шансом слепить, наконец, армию сверхлюдей. Он бредил ею большую часть своей жизни, и умер, пытаясь ее защитить от меня.
   -- Нет, нет... все не так... -- хоть голова Отца и была затуманена слабостью, но все же в ней было место сомнениям. Тем самым, что зародились в нем на поле брани, при виде павшего похода.
   -- Дай-ка угадаю, Отцом он звал тебя далеко не с детства, да? -- Ада по глазам поняла, что зацепила нужную струну, -- У тебя было нормальное, человеческое имя. Но потом, когда ты подрос...
   -- Я отрекся от своего мирского имени так же, как Чтец отрекся от своего. И как он, читающий Великую книгу назвал себя по деяниям своим, так и я, Отец величайшей армии... -- он осекся, замолчал на миг, а после продолжил как ни в чем не бывало, -- несущей свет во тьму, разящей магическую скверну, назвал себя.
   -- Отец величайшей армии. Отец с большой буквы, -- Аделаида протянула ему младенца. -- На, посмотри на своего воина. Вот, чего ты Отец. Священный поход был лишь поводом на время прекратить междоусобицы северян. Настоящая армия от твоей крови и плоти только созревала. Ее время должно было прийти гораздо позже. Но уже не придет. Все сгорело дотла. Больше нет никакого Чтеца, и нет никакого похода. После таких поражений церковь всебога протянет недолго.
   Ада склонилась еще ближе над изможденным лицом Отца. Сейчас она не была похожа на того коварного убийцу, который одним своим именем наводил страх на воинов похода. Она была обычной девушкой с младенцем на руках. Девушкой, в глазах которой не было ничего кроме усталости.
   -- Мираделон не думал о тебе, как о сыне, не обманывайся. И заботился он о тебе только ради твоей крови. Мне кажется, ты сам прекрасно знал это, но боялся признаться себе. Понимаю, иногда обманываться лучше, и проще, чем смотреть на правду прямо. Но сейчас тебе нужно сделать это. Тебе нужно вспомнить, кто ты на самом деле, и кем был все это время. Вспомни свое настоящее имя.
   Отец зажмурился, не желая слушать отравляющие речи ведьмы. Он обратил свой взор внутрь самого себя, в поисках поддержки, которую непременно получал каждый раз, когда молил о ней, поддержки Создателя. На этот раз там, где-то глубоко, куда устремлялись все молитвы, не было никого. Лишь пустота и тишина.
   Слишком много раз Создатель был жесток к своему преданному слуге. Слишком много раз закрывал глаза на его мольбы. Он позволил своему верному мечу повести братьев на верную гибель в долину Двух Хребтов. Он не остановил его руку, что подносила отравленную еду ко рту. Он молчал, когда его великая армия горела в магическом пламени.
   Отец бы мог утешить себя тем, что всебог великодушно даровал ему силу, что помогла побороть чудовище у стен Зарцана, но прекрасно знал, что это был не он. Создатель никогда не помогал ему. Это сделала магия. Грязное проявление скверны, с которым он так рьяно боролся, спасло ему жизнь, а Создатель оставил умирать.
   -- Тауп, -- ответил он, открывая глаза.
   -- Хорошее имя, Тауп. В таком случае, у тебя сейчас есть шанс выбрать свою дальнейшую судьбу. Вариантов всего два, но советую хорошенько подумать, прежде чем отвечать. Первый - я оставляю тебя здесь, а сама сваливаю из этого тухлого городишки куда подальше. И второй - я все равно свиливаю из этого тухлого городишки, но раз уж дурь про всебога из твоей головы потихоньку выветривается, то рискую взять тебя с собой. Таких как мы, не так уж и много, всего три, если точно, так что мне кажется, мы должны держаться вместе. Ну как, что скажешь?
   -- Эй, погоди-ка! -- вмешался в разговор Теллан. -- Ты не можешь его забрать.
   -- И как ты меня остановишь, принц? -- огрызнулась Ада. -- Или хочешь лишиться и второй руки? Я же не побрезгую, на одну ногу наступлю, а за вторую дерну. Так брызнет, что прислуга вовек здесь не отмоет все.
   -- Нет, ну что ты, -- слегка убавил тон Теллан. -- Лично я не против, забирай. Мы ведь с тобой старые друзья. Вот только в Зарцане этот человек считается военным преступником. По местным законам он должен быть прилюдно повешен за шею на городской площади.
   -- Ну так скажи своему гильдмастеру, что Отца забрал Плач Мерцающего Пика, вершить над ним страшный суд, и все такое. Что ты прям как маленький?
   Вдруг Теллану в голову пришла мысль, которая показалась ему просто блестящей. Идея, которой он сможет убить даже не двух зайцев, а сразу трех.
   -- А может ты сама ему скажешь?
   Заманив Аду в покои Гартака, он смог бы оправдать исчезновение Отца, выяснить, что происходит с гильдмастером, и, если повезет, остаться не втянутым во всю эту историю, которая может сильно ударить по его все еще шаткому статусу в гильдии.
   -- Я что, похожа на дипломата?
   -- Нет, не похожа. Но и Отец... прошу прощения... Тауп на путешественника не похож. Сомневаюсь, что ты сможешь уйти из города незамеченной с младенцем и ходячим трупом на руках.
   -- Ты меня недооцениваешь, принц. И не вздумай мне угрожать.
   -- Нет, нет, что ты. Это не угроза, а скорее сделка. Ты сама поговоришь с гильдмастером Гартаком, а я организую вам жилье и еду, пока Тауп не встанет на ноги.
   -- Признайся, ты просто не хочешь говорить со своим начальником.
   -- Да нет, что ты? Все совсем не так.
   -- Ага, -- Ада фыркнула, -- как же. У тебя, вон, на роже все написано. Что, поссорились? Город не поделили?
   -- Он не выходит из своих покоев, -- решил открыть карты Теллан. -- Прислуга доложила мне, что он уже больше дня не покидал комнату. Я пошел проверить, что с ним, но он мне даже не открыл.
   -- А, ясно. Не хочешь шумиху поднимать. Понимаю. Но мог бы сразу попросить, болван. Зачем воду мутить?
   -- Если бы я попросил сразу, ты бы не согласилась, а просто ушла, -- парировал он.
   -- И то так... Ладно, будь по-твоему, пошли с твоим Гартаком разбираться.
  

***

   Как только они подошли к двери, за которой находились покои гильдмейстера, предчувствие надвигающихся неприятностей тут же неприятным холодком закралось Аделаиде под кожу. А прибившийся к нему трепет в груди, означавший присутствие магии, довершил картину.
   -- Гартак, дружище, -- Теллан громко постучал, -- я тут тебе подарок приготовил. Помнишь ту девицу, с которой ты так отчаянно желал познакомиться?
   Ада вопросительно посмотрела на принца и больно пнула по ноге, но он лишь отмахнулся и продолжил.
   -- Ну ту, что больного фермерского мальчишку из замка забрала? Так вот она здесь, и хочет с тобой поболтать. Может откроешь?
   Несколько секунд из-за двери никто не отвечал, и когда Ада уже была готова выбить ее, вдруг раздался раздраженный голос Гартака. Он был неестественно приглушен, и доносился, будто из какой-то бочки.
   -- Я же сказал, что не хочу никого видеть! Оставьте меня в покое!
   Последнюю фразу Гартак сказал знакомым Аделаиде тоном. Пронзительная глубина голоса гильдмейстера, напомнила ей Бака, в его самые отчаянные моменты. И это добавило мысли о выбитой двери веса.
   -- Посторонись, -- отодвинув Теллана с дороги, словно какого-то маленького мальчишку, Ада хорошенько приложилась плечом, и резким движением вышибла замок.
   Ворвавшись в покои гильдмастера Зарцана, она обнаружила, что те погружены в практически полный мрак. Эта темнота разительно отличалась от той, что была в комнате Теллана. Она была плотной, почти осязаемой, и густой, словно деготь. Такого ни за что не добиться одними задернутыми шторами. Здесь требовалось нечто большее.
   За два широких шага Ада преодолела расстояние, отделявшее ее от окна, и сорвала с него плотную ткань, пустив в комнату свет. Но свет, по-видимому, не сильно хотел заходить. Осветив только маленький пятачок у окна, он будто упирался в кокон из клубившихся теней, увязая в густом смолянистом мраке.
   Подобные живые тени Аделаида тоже видела раньше. Как и изменившийся голос Гартака, они настойчиво напоминали ей Бака. Картина обугленного болотного дикаря, падающего в густой мох, во всех красках всплыла в ее голове, заставила напрячься, а трепет в груди, означавший присутствие магии, становился сильнее.
   -- Я же просил оставить меня в покое, -- раскатистым гулом слова вырвались из темноты, и эхом покатились по коридору Зарцанского замка. -- Проваливайте!
   -- Ну ты чего? -- она медленно шагнула в кокон. В центре аномальной черноты стоял массивный, качественно сделанный стул. Под стать остальному интерьеру он просто кричал о том, что предназначен только гильдмейстеру, и никому больше. Лишь первая особа города-государства имеет права сидеть на нем. Так и было. Гартак, сидел на стуле, окруженный нависшими над ним тенями. Они, казалось, танцевали вокруг него, тянулись своими дымчатыми, бесформенными руками, желая прикоснуться к чему-то живому, к чему-то теплому.
   -- Хотел познакомиться? Давай знакомиться, -- Ада подошла немого ближе. -- Меня Аделаидой зовут, а тебя?
   -- Я занят, уходи, -- коротко отрезал Гартак, даже не повернувшись в ее сторону. Его внимание было всецело приковано к двум предметам, лежавшим у него на коленях. Ссутулив спину, и подперев рукой голову, он запустил пальцы в сколоченные больше обычного волосы. Гартак задумчиво глядел на отполированный до блеска меч, в лезвии которого отражалась клубящаяся тьма, второй рукой поглаживая гладкую, теплую поверхность лазурного кристалла. -- Я должен узнать... должен понять, разобраться...
   Его бормотание усиливалось тем же эффектом, и от того звучало неестественно громко и гулко.
   -- Что понять? В чем разобраться? -- Аделаида продолжала медленно подходить ближе, стараясь делать это как можно плавней и незаметнее.
   -- Его меч сиял... -- казалось, Гартак уже забыл о том, что в комнате был еще кто-то кроме него самого. Его глаза затуманились, а взгляд затерялся в отражениях теней. -- Он сиял... я видел... Эта сила... она была... настоящей. Она была... безграничной.
   -- Может я смогу помочь? -- Ада приблизилась на расстояние одного шага, и потянулась за мечом. -- Можно мне посмотреть?
   -- Нет! -- резко выпалил Гартак с такой громкостью, что стекла в окнах, и изящные позолоченные подсвечники на столе и комоде зазвенели в унисон. -- Он мой!
   Гильдмейстер схватил меч, вскочил на ноги, и отступил назад. Тени ускорили свою бешеную пляску, и на долю секунды Аделаиде показалось, что она слышит их шепот. Тот самый шепот, что слышал Гартак, те сотни голосов, что сводили его с ума бесконечными обещаниями могущества, всевластия. Сладкими речами, они убаюкивали его бдительность, забирались ему под кожу, пытаясь сломить его сопротивление.
   Теперь Аделаида знала, что происходит. Гильдмейстер Зарцана прислушался к голосам, обитающим в пыли, и поплатился за это своим рассудком. Оставалось понять одно, как эти голоса прорвались в реальный мир, что вытащило их из беспросветной бездны. Ответом мог оказаться загадочный кристалл, что сжимал в руке Гартак.
   -- Ты не горячись, -- Ада отодвинула в сторону тяжелый стул, что стоял между ней и гильдмейстером. -- Опусти меч, не заставляй меня его у тебя отбирать.
   -- Прочь! -- Гартак отступил еще дальше, тени последовали за ним.
   -- Если будешь упрямиться, я разозлюсь, и тогда все может закончится переломами. Тебе этого хочется?
   -- Мне хочется, чтобы вы убрались отсюда! -- подсвечники снова звякнули, а Теллан зажал уши ладонями. -- Я почти разгадал тайну, почти... почти... получил силу.
   -- Ну все, мне надоело с тобой нянчится. Я предупреждала, -- Аделаида резко шагнула вперед, одной рукой схватила пальцы Гартака, сжимавшие кристалл, а другой - меч. Она ожидала, что, приложив немного усилий, сможет выдавить камень, но не тут-то было. На секунду танцующие тени, заполнившие комнату, замерли, словно ожидая чего-то. И это что-то случилось незамедлительно. Кристалл вспыхнул тусклым светом, а вместе с ним и лезвие меча.
   -- Вот оно! -- Гартак высвободился из хватки Ады с легкостью, которой она совсем не ожидала. Он отступил назад, одновременно с этим, подняв руки к потолку. Это движение со стороны казалось простым, будто гильдмейстера и вовсе никто не держал, но тяга была настолько сильной, что Аделаида чуть не потеряла равновесие, пытаясь удержать Гартака на месте. Ей пришлось отпустить его только чтобы не упасть самой. -- Теперь сила моя! Моя!
   Он говорил эти слова преисполнившись восторгом, но глаза его были пусты, их заволокла пелена тумана, за которой не было никого.
   -- Не спеши, силач, -- Ада ловко сбросила с себя дорожный плащ, сковывавший движения. -- Я еще с тобой не закончила.
   Гартак, наконец, обратил на нее внимание. Он выставил вперед сияющий меч Отца, давая понять, что не собирается подпускать к себе кого бы то ни было. Но Аделаиду это совершенно не испугало. Даже наоборот, облегчило задачу. Побывав в сотнях драк, столкнувшись с множеством разновидностей боевых искусств, она поняла одну простую истину, которая обеспечивает преимущество в бою с любым противником. Сила - не главное. Зная своего врага, анализируя его движения, и повадки, можно было предугадать, что он сделает дальше, какой выпад совершит, куда отступит. А это знание стоит дороже любого магического камня, и меча, ведь оно непременно ведет к победе.
   -- Гильдмейстер, ты же нормальный мужик, я не хочу тебя калечить из-за какого-то камешка.
   -- Камешка?! -- лицо Гартака налилось кровью, жилы на шее вздулись, а костяшки пальцев побелели от напряжения. -- Это всевластие!
   Он ударил мечом сверху вниз, в попытке попасть по Аделаиде, но та расслабленно, и даже немного насмешливо сделала шаг в сторону. Лезвие мелькнуло вдоль ее ноги и, врезавшись в мраморный пол, увязло в нем на треть длинны.
   -- Да какое уж тут всевластие? Даже по девке попасть не можешь, -- она самодовольно улыбнулась.
   Гартак взревел, выдернул меч и сделал еще один взмах. Снова мимо. Комод, на котором стоял подсвечник, разлетелся на куски.
   Ада отряхнула с себя щепки, демонстративно размяла указательный палец правой руки и встала в боевую стойку.
   -- А сейчас я скажу, что произойдет дальше. Ты опять попытаешься зарезать меня, и опять промажешь. Тогда я сделаю свой любимый трюк. Но только не обижайся, если обделаешься. Такое иногда...
   Не дослушав ее речь, Гартак сделал третий взмах мечом, горизонтальный. Аделаида была готова к этому. Давая ему совершить предыдущие удары, она наблюдала за тем, как он это делает, составляла карту слабостей в его технике. И когда лезвие меча просвистело в воздухе, Ада пригнулась, поднырнула гильдмейстеру под руку, оказавшись у него за спиной. Согнув указательный палец, она хлестко ткнула в нервный узел на шее, у основания черепа. Гартак почувствовал, как разряд молнии прошел через все тело, сковав его болезненным спазмом. Издав звук, похожий на смесь всхлипа и хрюканья, он выронил оружие вместе с камнем из рук, а затем, словно срубленное дерево, повалился на пол.
   Не теряя времени, Ада схватила кристалл, и сунула его в карман.
   -- Фу! Кыш! -- она принялась размахивать руками, разгоняя клубившиеся над стонущим Гартаком тени. -- Пшли вон, говнюки!
   Тьма постепенно рассеялась, свечение, которым сияло лезвие меча погасло, а Теллан, стоявший все это время на пороге, пару раз нервно моргнул, приходя в себя.
   -- Что это было? -- только и смог он выдавить из себя, с трудом сглатывая ком, стоявший в горле.
   -- Ай... -- Ада отмахнулась от вопроса, подняла с пола меч и вложила его в руку принца. -- Волшебная дрянь. Ты все равно ни хрена не поймешь. Грубо говоря, твой Гартак посмотрел на изнанку мира и всю кашу из котелка растерял, -- она покрутила пальцем у виска.
   -- И что мне теперь с ним делать? -- Теллан не сводил взгляда с кряхтевшего гильдмейстера.
   -- Да что хочешь, то и делай. Но он не долго так пролежит, так что с аристократскими утехами придется поторопиться.
   -- Во-первых, как тебе не стыдно? И во-вторых, я имел в виду его душевное состояние.
   -- Вот тут уже как повезет. Духи умеют в голове покопаться. В лучшем случае он погрустит и забудет. В худшем... -- она снова покрутила пальцем у виска. -- Но не велика беда. Во всем нужно искать положительные стороны, верно? Будешь, значит, не заместителем, а гильдмейстером. А теперь давай к делу. Я свою половину выполнила. Твоя очередь.
   -- М? -- Теллан потерялся во множестве мыслей о предстоящей возможности единоличного правления гильдией, и не совсем понял, что от него требовали.
   -- Чего мычишь? Корми меня, и пои! Ты не представляешь, как давно я нормальной еды не ела. И про Таупа с дитем не забудь.
   -- Ах это. Да, да, конечно. Я все помню. Уговор есть уговор... -- он еще раз глянул на раскуроченный комод, в остатках которого лежал Гартак, а затем ушел на кухню, раздавать ценные указания заместителя.
  

***

   Тело Таупа восстанавливалось с неимоверной скоростью. Боли в боку перестали его беспокоить на третий день, а самостоятельно ходить и даже поднимать тяжелые предметы он смог уже на пятый. Визуально он тоже изменился. Хоть до былого плотно сбитого здоровяка ему было еще далеко, но и на живой труп Тауп уже совсем не походил.
   Гартак тоже шел на поправку. Не так быстро, и легко, но все же. Вопреки тайному желанию Теллана, разум постепенно возвращался к гильдмейстеру, а воспоминания о жутких часах пленения духами таяли, снимая тяжесть с души. Иногда по вечерам, в моменты особой ясности, он рассказывал Теллану, что не контролировал себя. Он говорил, что всего лишь хотел разобраться, почему тот проклятый меч светился. Теллан улыбался и понимающе кивал, хоть и не верил ни единому слову. Он прекрасно понимал, что если человеку дают возможность получить власть, он будет готов пойти на многое, а если речь идет о всевластии - то на все. Понимал, но не винил Гартака ни в чем, ведь тот стыдился содеянного, и стыд этот был неподдельным.
   На утро шестого дня Аделаида вконец пресытилась размеренной жизнью в замке. Убедившись, что Тауп достаточно силен, и уверенно чувствует себя в вертикальном положении, она объявила ему, что они покидают Зарцан, и доверила нести младенца. Сама же, руководствуясь мыслью, что, если есть возможность хорошо покушать, лучше ее не упускать, прошлась по замковой кухне, набив до отказа небольшую дорожную сумку.
   Никому ничего не говоря, необычная троица умудрилась пройти незамеченной до самого выхода, где столкнулась с Гартаком.
   -- Что, так скоро? -- и хоть вопрос был искренним, все же его голос прозвучал абсолютно отстраненно, будто он на самом деле спал, и говорил во сне. Это было очередным напоминанием Аделаиде о том, насколько человек подвержен пагубному влиянию из вне, как он хрупок.
   -- Да, гильдмейстер, нам уже пора. Впереди долгий путь.
   -- Вы не против, если я провожу вас до ворот? -- все так же безучастно спросил он.
   -- Ваше дело, -- ответила Ада, и прошла мимо, ускорив шаг в надежде на то, что Гартак отстанет по пути и не будет утомлять ее вопросами.
   К ее удивлению, сегодня он был немногословен. Никаких попыток "познакомится поближе", никаких приставаний. Лишь спокойное размеренное сопение в такт быстрым шагам.
   "И все же, -- подумала Ада, -- какие они хрупкие..." В этот миг она впервые осознала, что называет людей "они". Это был тот момент, когда она окончательно отделила себя от общего "человек" и стала чем-то отдельным, самобытным, и полностью независимым.
   Нет, пока еще не полностью.
   -- Стойте! -- проходя мимо городской площади, Аделаида вспомнила, зачем вернулась в Зарцан. Она жестом показала Таупу и Гартаку подождать ее, а сама подошла к деревянному помосту. Обычно в этом месте собирались люди, чтобы посмотреть на выступление бродячих артистов, или же на казнь преступника, но сегодня их ждало иное, необычное зрелище.
   -- Люди Зарцана! -- она вскарабкалась на помост, вышла в центр и начала скидывать с себя одежду. -- Собирайтесь! Представление будет коротким, но зрелищным!
   Как это обычно бывает, на площади моментально образовалась толпа зевак, которым нечем было заняться в это время дня.
   Скинув с себя все, и оказавшись абсолютно голой, Аделаида окинула взглядом собравшихся людей и громко спросила: -- Есть здесь музыканты?
   Где-то в задних рядах низенький мужичок поднял руку.
   -- На чем играешь?
   -- Свирель, -- ответил он, достал из-за пазухи короткую дудочку, и показал ее Аде.
   -- Сойдет, -- она махнула рукой. -- Давай что-нибудь веселое!
   Не мешкая, мужичок поднес свирель к губам, и принялся выдувать, как и просили, веселую мелодию. Скорее всего это была одна из местных популярных песен, так как толпа быстро подхватила ритм и принялась хлопать в такт.
   Аделаида, одобрительно кивнула, и начала танцевать. Не смотря на наготу исполнителя, танец совсем не возбуждал воображение мужской половины зевак. Он не был похож на танцы, которыми блудницы заманивают посетителей в бордели, нет. Он скорее походил на то, как танцуют мужики в корчевнях, напившись свежего пива, или браги. Резкие взмахи руками, притопывание ногами, никакой грации и соблазнительности.
   Когда песня закончилась, большая часть толпы уже не хлопала. Люди с недоумением смотрели на голую незнакомку, совершенно не понимая смысла происходящего. Но Аделаиде было все равно.
   -- Все, концерт окончен, проваливайте куда шли! -- она быстро оделась и, спустившись с помоста, вернулась к ожидавшим ее в стороне Таупу и Гартаку.
   -- И часто ты такое вытворяешь? -- поинтересовался Тауп, прижимая к груди младенца.
   -- Каждый день, -- Ада насмешливо улыбнулась. -- Да это пустяк. Просто проспорила кое-кому, вот и все.
   Гартак ничего спрашивать не стал. Не то чтобы он не хотел, но не мог. Он все еще боролся с собственным разумом, и даже обычные действия давались ему с большим трудом, не говоря уже о разговорах.
   Как и было обещано, гильдмейстер Зарцана проводил троицу до городских ворот, скромно попрощался и поковылял обратно в замок.
   -- Ну что, -- Тауп окинул пригородный холм, и перед его глазами на мгновение мелькнула картина сотен обгоревших тел, лежащих в траве, но он быстро отогнал ее, -- в Мерцающий Пик?
   -- Нет... -- Ада отрицательно покачала головой глядя на видневшиеся вдалеке белоснежные горные вершины. -- Мираделон мертв, священный поход окончен. Я больше ничего и никому не должна, -- она глубоко вдохнула. -- Больше ничего и никому...
   -- И куда ты тогда... мы тогда собираемся идти?
   -- Не знаю. Куда-нибудь подальше. А знаешь, что? У меня на примете есть отличная долина в которой освободилось местечко. Правда грязновато там, но я думаю, мы разберемся.
   Скучавший на городской стене стражник, опершись на копье, лениво наблюдал за тем, как молодая пара с грудным младенцем и объемной дорожной сумкой, пошла по дороге на север. Медленно удаляясь, они становились все меньше и меньше, а за ними по земле стелилась едва заметная темная дымка, будто их собственные тени решили встать и пойти рядом.
   Стражник зажмурился, потер кулаком глаза и снова открыл их, но никакой дымки уже не было.
   "Показалось, -- подумал он, переступив с ноги на ногу. -- Просто показалось"
  

***

   Так и закончилась история Палача Мерцающего Пика. После того, как Аделаида ушла, люди постепенно забыли и о ней, и о загадочном месте, куда нельзя попасть, где живет могущественный колдун, следящий за порядком на Западном берегу. Со временем, передаваясь из уст в уста, эта легенда меркла, теряла детали, пока окончательно не растворилась в истории.
   Что же касается самого Мерцающего Пика, стеклянная громада, как и старый маг, обитавший в ней, перестали существовать так же неожиданно, как и начали.
   В незапамятные времена катаклизм невероятной силы разорвал пространство-время, изменил его суть, нарушив законы, по которым оно существовало. Сама ткань вселенной дрогнула, расщепляясь на слои, пузырясь и агонизируя.
   Не многие пережили появление магии. Но те, кто смог, преобразились под действием новых сил. Среди этих одиночек было и мертвое дерево. В отчаянной попытке выжить оно корнями зацепилось за маленький пузырек пространства. Пузырек, в котором не было ничего, кроме небоскреба и вечного полдня. Веками дерево питалось умирающим осколком былого мира, но этой энергии было недостаточно. Чувствуя, как смерть подбирается все ближе и ближе, сохнущее дерево металось по землям, что новые люди прозвали Западным берегом, в поисках нового источника жизни, и в конце концов нашло его. Юный сын фермера, паренек, в последний миг желавший лишь одного - исцелить мир, озарил испепеляющим светом белоснежные стены Зарцана, а заодно и очерствевшую за тысячи лет кору умирающего дерева. Этого было более чем достаточно. Впитав в себя большую часть взрыва, дерево больше не нуждалось в пузыре вечного полдня. Оно отпустило его, и он тут же схлопнулся, забрав с собой в небытие Мерцающий Пик, и старого мага, обитавшего в нем.
   Мертвое дерево снова было живым. Его ветви налились лазурным соком, а листья распустились. Теперь оно было неотличимо от других, затерялось в бескрайних лесах Западного берега. По старой памяти оно будет цвести летом и увядать осенью еще сотни лет. Дерево будет наслаждаться дарованной ему жизнью до тех пор, пока энергия не иссякнет снова. И когда этот момент настанет...
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"