Моя вода отныне принадлежит тебе. Пусть это станет узами, связующими нас. Но тут такое дело. Нужно срочно пристроить пять литров краснодарского коньяка. С дипломатической миссией втюхать литр напитка Константину, я отправился на Север. Константин, грызущий в своем углу каждую овцу, забредшую на его территорию, имеет странные понятия об экономической независимости. Не производя ровным счетом ничего, Север поддерживает обеспеченность своего рынка за счет лингводолларов. Тактикой и стратегией здесь не пахнет. Лингводоллары не только не бесконечны, но и подсчитаны (не Константином, разумеется) до последнего лингвоцента. Но граждане Севера, пребывающие в состоянии наркотической эйфории по поводу доступности любого товара, на сто процентов состоящего из импорта, не выказывают ни малейшего беспокойства. Создать ощущение стабильности Константин умеет. То есть, зная такую особенность внешней экономической деятельности Севера, продать ему литр коньяка представляется задачей пустяковой. Наш товар, ваши лингводоллары, никакой особой дипломатии. Но так кажется только на первый взгляд. Дело в том, что Константин покупает только то, что хочется ему. Заметьте, не нужно, а хочется, и при том исключительно в настоящий момент. Видимо, он типичный северянин, раз до сих пор хранит свой угол от каких-либо возмущений и потрясений. Любая сделка или тендер проводятся по решению Константина. Он делает заявки, потом выбирает из предложенного. И никогда наоборот. Не было прецедента, чтобы кто-нибудь по собственной инициативе умудрился продать что-либо Северу, пусть попытки и предпринимались (Запад, к примеру, вообще вряд ли будет спать спокойно, пока у Севера остается хоть один лингводоллар). Так что задача мне виделась достойным испытанием.
- У меня есть свободный литр благородного ароматного напитка. Не интересуешься?
- А это вообще что? - в глазах Константина читалась настороженность и недоверие.
- Коньяк.
- Сссшшш... а он вообще как?
- На, понюхай, - с безразличным видом откручиваю крышку пластиковой канистры, подношу к византийскому профилю.
- Хм...
- Да. Отличный коньяк.
- А он вообще как?
- Константин, ты же сам его пил.
- Когда? - недоверие сменилось легким испугом.
- Ну, тогда, перед восьмым марта. Помнишь? Ельцин еще живой был...
- Ельцин?! - испуг потяжелел.
- Ты говорил, что Ельцина взял бы, к стулу привязал, и шампанским советским с двенадцати дня до полуночи накачивал. А по утру бы не похмелял. И так день за днем.
- Я? Про Ельцина?!
- Да. И еще про Горбачева. Того ты, за то, что со страной сделал...
- Про Горбачева?! Я?!!! - крыса-паника вырвалась на свободу.
- Ты что, не помнишь? Потом распечатал портрет Гуса Хиддинка, наблевал на него. Сорвал со стены фото голого Боярского и на него тоже...
- Кто-нибудь слышал... ссссшшш... как я про Ельцина и Горбачева? - надежда в схватке с крысой-паникой.
- Я слышал, - мольба в глазах властителя Севера не помешала мне выдержать паузу. - Больше никто. С Севера точно.
- Сссшшш... боже, я - и про Ельцина, - Константин успокоился настолько, чтобы сфокусировать взгляд на мне. - А ты?..
- А я тебе предлагаю литр коньяка. Двести пятьдесят лингводолларов. Согласись, смешные деньги. Коньяк хороший, хоть и бормота. Берешь?
- Да, - Константин помрачнел, - хороший. А ты не?..
- Конечно, - я улыбнулся дружелюбно на столько, на сколько позволяют лицевые мышцы.
Возвращаясь к себе, на Восток, с деньгами и без литра коньяка, я думал, как же велика сила дипломатии. И о том, что некоторые люди скованы даже в подпитии, и если говорить о чем-то заподло, не скажут и теряя пульс.