Ломовой Извозчик : другие произведения.

Метро до Ленинграда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  Москва 19 июня 2009 года
  
  Жаркий летний полдень. Через пару дней, самая короткая ночь в году. Пиво приятно холодит желудок, а я иду к метро...
  Паша пошел домой, так и не прикончив последнюю бутылочку "Кулера". Его матушка нуждалась в присутствии сына. А я, попрощавшись с ним, позвонил в контору, узнать, что там решили по моему вопросу. Вопрос решился положительно - отпуск мне всё же дали, с понедельника.
  Двое взрослых мужчин посидели в парке Первого братского кладбища I мировой войны, на лавочке. Попили пивка, покормили голубей сухариками, поглазели на полураздетых в московской жаре девушек, поболтали о пиве, о женщинах, о политике. Даже на философские темы: может ли один человек изменить мир и остаться при этом незамеченным историей? Конечно, не может, уверял я Пашу. Он должен тянуть одеяло на себя, стать "не последним человеком" в государстве, только тогда и можно будет повлиять на судьбы мира. Паша же приводил в пример учёных... Короче - обычная беседа двух московских интеллигентов под лёгкие напитки. Животрепещущие темы закончились, пиво было выпито, сухарики съедены. Пора было ехать домой. Пять минут пешком до метро, столько же на посещение заведения в торговом центре, и вот я на прохладной платформе по имени "Сокол".
  Суббота, народу в подземке мало - большинство сидит в такую жару на дачах. Лето... Через двое суток самый длинный день в году - двадцать второе июня. И если бы не его матушка, обычно отдыхавшая летом за городом, но из-за обострения болезни вынужденная остаться в московской квартире, Паша тоже сидел бы на своей даче. В тенёчке, за столом, вкопанным под рябиной, с традиционной бутылочкой "Кулера" в руках и о чем-то неспешно беседовал бы со своей Татьяной.
  Задумавшись, я дошел до самых турникетов и тут вспомнил, что разовой карточки на проход в метро у меня нет. Полная пожилая контролёрша смерила меня взглядом, презрительно фыркнула, когда я растерянно затоптался, зачем-то похлопывая себя по карманам, и кивнула головой в сторону обменных касс. Я очень редко езжу на метро. Четыре колеса намного привычнее. Но, пиво в желудке и права в кармане, при известном стечении обстоятельств, могут стать вещами взаимоисключающими. И если пиво останется при мне даже помимо моего желания, то водительское удостоверение уцелеет, в лучшем случае, если придётся расстаться с серьёзным количеством денежных знаков.
  Первый поезд был не мой - он шел до "Каховской". Картонка за лобовым стеклом второго удивила - она вещала, что поезд идёт только и именно до моей станции. Конечно, я поехал на нём. Ухватив взглядом свободное место в дальнем углу вагона, проследовал туда и расслаблённо сел. Ехать не менее трёх четвертей часа и можно даже подремать...
  - "Станция Чернышевская. Следующая остановка Площадь Ленина. Осторожно, двери закрываются"
  Мысль была лишь одна - проспал! Из вагона меня буквально вынесло. Спросонья, ничего не соображая, я двинулся на выход. Выпил-то совсем немного, а не помню, как сделал пересадку на другую линию.
  Уже на эскалаторе, таком длинном, что не было видно конца подъёма, подсознательно я отметил отсутствие рекламных щитов на стенах наклонной шахты, но не придал этому значения. Двери вестибюля вывели во дворик и лишь оттуда на бульвар. Бросились в глаза уличные часы на столбе: без пяти час... Небо чистое, но солнца уже нет, и, кажется, вот-вот упадут на город сумерки. Наверное, часы сломаны. Улица выглядела до неприличия лысой и однотонной без цветных билбордов, без суеты пешеходов, без неоновых вывесок, но одновременно строгой и спокойной.
  Где я? Где люди? Куда меня занесло? Оглянулся на вход в метро. Обычный павильон, правда, незнакомый. Старые, потемневшего дерева, массивные двери с квадратами стёкол. Секции стекла, накрытые бетонной рамкой, выглядят как ворота с застеклённым проёмом - "Метрополитен им. В.И.Ленина станция Чернышевская". Память услужливо вытащила из закромов схему московского метро и тут же скромно потупилась: на новых ветках названия станций расплывчаты, некоторые не читаются совсем...
  Если только на новом участке Люблинской или Филёвской, а может этой новой, серой ветки... есть что-то подобное. Я по ней толком и не ездил ни разу. Всё поверху, все за рулём... Нахожусь явно где-то в центре города - здания дореволюционной постройки в основном четырёх-пятиэтажные, вроде как в пределах бульварного кольца.
  
  Глава 1
   Напротив крашеные фанерные буквы над низким без крыльца входом - "Булочная", рядом с ней чуть более современная вывеска "Парикмахерская" с чёрно-белыми портретами подстриженных и уложенных красавцев и красавиц в витринах. Я, было, рванулся обратно в метро, но входы оказались закрыты. Что за ерунда? Растерянно стоя перед дверьми метро, достал пачку LM, вытряхнул сигарету, похлопал по карманам, порылся в сумке, висящей на плече - зажигалка куда-то пропала. Спросил у двух молодых парней, проходящих мимо:
  - Огонька не найдётся?
  - А не угостишь сигареткой?
  - Без проблем.
  - О, фирменные! А парочку можно?
  - Бери, бери.
  Пачка тут же полегчала ещё на две сигареты, а мне дали прикурить от спичек в коробке из тонкой фанеры. Запах горящей серы щекотнул ноздри... Как давно я не прикуривал от спичек...
  - А что с метро случилось, почему станция закрыта?
  - Так время уже...
  - Что время?
  Они оглянулись на часы на столбе:
  - Второй час ночи!
  - Да ладно! Светло же ещё!
  - Так белые ночи, до утра и не стемнеет! Пить надо меньше, парень. Эх ты, москвич!
  Посмеиваясь, парни удалились. Совсем народ охамел... Мальчишки, в сыновья годятся... и на тебе - на "ты"... "парень"...
  Что-то тут явно было не так... Везде и во всём чувствовалось что-то чуждое, неправильное. Джинсы прослабли на бёдрах настолько, что пришлось перестегнуть ремень. Рубашка - как не моя, как будто подсела в плечах. Ничего не понимаю... Всё не так... Даже во рту... Языком проведя по внутренней стороне зубов, я похолодел. На месте привычных провалов от давно развалившихся и удалённых зубов мудрости, ровная, гладкая эмаль.
  Всё ясно. Пора просыпаться. Просни-ись, не то проедешь свою остановку! ... Ничего не изменилось. Продолжает сниться... Ну и бог с ним! Зато - интересно!
  Мимо, завывая при перегазовке слабеньким мотором, проехал раритетный грузовик - Газ-51 с трафаретной надписью "Продукты". Напротив входа в метро небольшой скверик, лавочки, какие-то стенды. Стенды оказались с газетами. Прелестный сон... ностальгический. "Правда" и "Комсомолка", "Литературная газета" и "Известия", "Труд" и "Ленинградская правда".
  Почитаем, о чем тут пишет пресса: "Парламентские выборы во Франции. Победа социалистической партии. Коммунисты в правительстве Миттерана получили всего четыре места" "Совет безопасности ООН осуждает силовую акцию израильских ВВС по уничтожению иранского ядерного реактора, построенного с помощью Франции" "Полным ходом идёт выполнение решений XXVI съезда КПСС"...
  Даже дата на всех газетах одна - девятнадцатое июня 1981 года. Почему так? Сон - это что-то связанное с виденным мной однажды и перевёрнутое уставшим мозгом по-своему. Хоть убей, не припомню, что было со мной в этот день... так много лет прошло. Где-то в этот период я получил на руки диплом и устраивался конструктором на "почтовый ящик", которых в Москве было пруд-пруди. Как давно это было... И как всё неправильно повернулось с течением лет.
  Во сне можно всё... Со злости я шарахнул кулаком по стеклу стенда. Стекло, негромко щёлкнув, лопнуло длинными кривыми ножами, и я почувствовал, как ожгло руку. Ближе к запястью в коже торчал кусочек стекла и, накапливая на своей грани капельки крови, ронял их на асфальт. Аккуратно я вынул его, и вместе с болью пришло понимание реальности происходящего. Разум отказывался принять такое, но ощущения говорили об обратном. Видел ли кто моё хулиганство?
  Держа раненую руку на отлёте, быстрым шагом я двинулся по бульвару в ту сторону, где небосвод был светлее. Мимо проехало такси: в отличном состоянии двадцать четвертая "Волга" с зелёным огоньком и буквами ЛЕГ на чёрном номерном знаке. Бред же, ну явный бред! Правая сторона домов была чётной, а номера на круглых под фонариком с козырьком знаках не увеличивались, а уменьшались. Проспект Чернышевского, улица Лаврова, улица Чайковского, улица Каляева, улица Воинова... Ни о чём не говорят мне эти названия. А вот и река. Да... Для Москва-реки явно великовата.
  Я подошел к красиво оформленному гранитному спуску к воде. Присел на подобие полукруглого каменного диванчика с высокой спинкой-конусом и поглядел вдаль. Надо собраться с мыслями. Низкий мост над рекой, за ним виднеется ещё один. На противоположной стороне и чуть правее - казарменного типа здания из красного кирпича с полукруглым небольшим куполом. Вроде бы храм, но без креста сверху. Между мостом и казармами ажурная стрела телевышки...
  Тупица! Для чего мобильник в кармане? Через полминуты стало понятно, что телефон тут бесполезен и не более чем симпатичная игрушка - "нет сети". Всё верно. Откуда ей здесь взяться в 1981 году? Только лет через десять-пятнадцать бритоголовые качки в малиновых пиджаках начнут форсить своими первыми сотовыми телефонами весьма немалых габаритов. Эти первые мобильные вероятно оттого и были такими громоздкими, чтобы не ломался хрупкий пластик в пальцах-сардельках.
  На номере дома, что смотрит окнами на реку, надпись - "Набережная Робеспьера"... Задумавшись, вздрагиваю от автомобильного гудка. Поливальная машина обдаёт меня струёй холодной воды с головы до ног. Водитель смеётся и примирительно разводит руками. Сам знаю, что подставился, чего уж теперь... Покачивая висящим на одном болте номерным знаком, ЗиЛ удаляется, продолжая охотиться высоко поднятыми водяными усами за растяпами.
  Белые цифры на черном фоне номера, белые буквы ЛЕН... Неужели?.. И газета на стенде... Всё-таки - Ленинград?
  Пока я пытался хоть как-то осознать картину вдруг изменившегося мира, мост на Неве (теперь я был уверен, что это Нева) развели, и открылось то, что до этого момента было скрыто пролётом моста - там, на вечной стоянке, белел легендарным силуэтом крейсер "Аврора". А справа от него на крыше здания, стоящем почти боком ко мне, большими белыми буквами "Ленинград". В горле пересохло. Метро... А ведь у входа в метро стояли крашеные в беж автоматы с газировкой... Те самые, по три и по копейке...
  
  Глава 2
  
  Весь обратный путь я крутил в руках российские монеты разного достоинства и прикидывал, что сойдёт за советский алтын, а что за копейку. Тщательно помыл стакан, протёр его разовым носовым платком, придирчиво осмотрел на свет и рассмеялся над своими предосторожностями. Я же нахожусь в тех годах, когда ещё и в помине нет: ни СПИДа, ни лихорадки Эбола, ни свиного, ни птичьего гриппа, ни гепатита, которым, в общем-то, можно было заразиться в республиках Средней Азии, и то - лишь при фатальном невезении. В тех годах, когда студентам-медикам не могли показать живьём ни туберкулезника, ни сифилитика.
  Пять рублей в щель монетоприёмника не пролезли. Двухрублёвая монета вызвала в недрах автомата урчание, потом плевок сиропа и, наконец, стакан наполнился доверху, под астматический хрип агрегата, со сморкающимся крещендо в конце. Итого: стакан газировки с сиропом, обошелся мне в два рубля, остальные монеты, кроме миниатюрной копейки и такого же мизерного пятачка, были равноценны стакану простой воды с газом. С интересом, засунув палец в окошечко возврата монет, обнаружил там советскую копейку. Она позволила намочить ещё один платок и обтереть, и обмыть руку.
  Что теперь делать с российскими банкнотами? Надо их убрать и никому не показывать. И не только деньги, но и документы, и КПК, и сотовый телефон. Это не то время, когда можно светить техническими новинками. КГБ не дремлет. И не стоило даже экспериментировать с монетками, кто знает в чьи руки они попадут. Ну да, все мы сильны задним умом, но не вскрывать же из-за этого автомат?
  Я бесцельно свернул налево - улица Салтыкова-Щедрина. Язык, помимо моего желания, автоматически поглаживал вновь приобретенные зубы. Думай, думай...
  Что-то произошло в моём времени, случилось что-то такое, что зашвырнуло меня сюда. Столько фантастики написано на эту тему. Большинство из этих рассказов я читал, но больше чем в половине, использовались различные варианты машины времени. В других - колдовство. В третьих: рассматривались ещё порталы - проходы-дыры в пространственно-временном континууме.
  Под мой случай подходит: меня сместило не только во времени на двадцать восемь лет, но и на семь сотен километров в сторону. Остаётся лишь радоваться, что не на сорок тысяч лет назад и не зимой. Иначе дожевывал бы моё изнеженное мясо какой-нибудь саблезубый из ближайшей пещеры.
  Что общего между Питером восьмидесятых и Москвой ноль девятого года следующего века кроме совпадения числа месяца и дня недели? Что я помню последнее? Попрощался с другом, вошел в метро, сел в вагон. Задремал.. проснулся, вышел из вагона...
  Стоп! Вот оно! Эврика! Вагон! Метро! Метро есть и там, и тут. Такие же поезда, такие же вагоны, такие же эскалаторы... Как занесло, так и вынесет обратно, в моё время. Надо только дождаться утра и попасть в метро.
  Утро... Светло, почти как днём. Часы на руке показывали два часа. Два часа ночи, поправил я себя. Хорошо, что часы у меня кварцевые со стрелками - эти не вызовут подозрений. Хоть убей - не помню, когда появились электронные с дисплеем.
  Подошел к витрине магазинчика оглядеть себя на подозрительные элементы в одежде и обомлел. С отражения на меня смотрел молодой человек лет двадцати. Коротко стриженый, с закинутой вверх и вбок длинной чёлкой.
  Мои дрожащие пальцы тут же вцепились в эту чёлку и, не отпуская ни на миг, перебрали и прощупали каждый волосок... В витрине отражался я, только моложе лет на тридцать... Ещё не утративший атлетической фигуры, не успевший обзавестись лысиной, сединой и пивным животиком. Я стоял, смотрел и не верил тому, что вижу в отражении стекла. Стало понятным обновление зубов и неожиданная ясность и чёткость зрения. Изменения в худшую сторону происходили все эти годы только незаметно и очень медленно. Боже... Как же я отвык от себя, молодого...
  
  Глава 3
  
  Из ступора меня вывел звук мотоциклетного двигателя. В
  начале улицы, от набережной ехало чудо о трёх колёсиках - грузовой мотороллер. Видал я их и раньше, но этот был с кабиной. Крыша над мотоциклистом, большое ветровое стекло и надпись на кузове: "Почта". Он свернул налево за квартал до меня.
  Взбудораженный, я повернул в ту же сторону за угол и пошел по пустынной улице. Пересёк Литейный проспект. Здесь было чуть более оживлённо. У здания строгой имперской архитектуры неспешно прогуливались двое мужчин в костюмах, каждый сам по себе. Как будто ждут кого-то. Но на свидание это похоже не было, да и какое свидание посреди ночи? Слишком эти типы спокойны, слишком нейтральны к этому проспекту, редким автомобилям, к белой ночи. Они были непонятны и неприятны, и потому, перейдя на другую сторону улицы, я постарался побыстрее уйти отсюда. Отойдя подальше, сунул руку в сумку и выключил телефон - все равно бесполезен.
  Вымерший на время город - вот на что это было похоже. Улица, по которой шел, упёрлась в другую, предложив двигаться влево или вправо. Неву я уже видел и потому решительно свернул налево.
  Умиляли надписи возле дверей домов: лестница номер такой-то квартиры с указанием этажа - с такой-то по такую-то. Мне, привыкшему к домам с "подъездами", это было в диковинку. Я всё больше ощущал себя чужим, посторонним.
  Улица, по которой шел, опять закончилась Т-образным перекрёстком. В этот раз повернул направо, не стоит слишком удаляться от Невы, чтобы иметь возможность вернуться по набережной к нужной мне станции метро. Протарахтел мимо желто-синий мотоцикл ГАИ с мегафоном на коляске. Серый китель, затянутый портупеей, безукоризненно, до блеска начищенные яловые сапоги. Дурацкий белый мотошлем с кокардой, но в целом - вид подтянутый и бравый, не чета пузатости и расхлябанности инспекторов двадцать первого века.
  Марсово поле... Никогда здесь не был, быть может, видел по телевизору, может в кино, но попал сюда и сразу узнал... Постоял у Вечного огня, чуть подышал воздухом давно остывшей торжественной печали. Вялая энергетика у этого места. Не идёт ни в какое сравнение, ни со спокойным фоном кладбища, ни со щемящим чувством у братских могил второй мировой.
  Я всегда ощущал энергетику места: намоленость церквей, обжитость домов, насыщенность страданием больничных зданий, любопытство школ и детских садов, вялую ленность бань. Тут было почти пусто - если только отголоски каких-то мероприятий, в целесообразность которых с трудом верят даже их устроители.
  Так, с чувством неловкого прикосновения к фальшивке, я бодро зашагал в сторону Невы. Памятник... кому? Мда... На мой взгляд, Суворов, в виде полуголого атлета-гладиатора, если не смешон, то, как минимум - нелеп. Но стоит тут давно и крепко, и устраивает всех, несмотря на послереволюционные сносы памятников по всей стране.
  Питер-Питер... Как ты красив. Во все времена. Наверное, даже в блокаду ты поражал всех своей спокойной красотой. Нева шире Москвы-реки раза в два, а то и в три. Быстрое течение и отсутствие всякого хлама на поверхности. Всё верно, здесь ещё нет изобилия упаковочного пластика. Полиэтиленовые пакеты моют и сушат, чтобы использовать повторно. Красочные пластиковые сумки берегут, подклеивая места надрывов скотчем. Пустые бутылки принимают чуть не на каждом углу, а использованную коричневую упаковочную бумагу, газеты и картон - сдают в макулатуру, получая за это по две копейки за килограмм, а в придачу - талоны на покупку книг.
  Красиво смотрятся многотонные пролёты мостов, воздетые к небесам, как стартовые фермы космических кораблей. Кажется, вот только что тут стояла махина ракеты... и ушла звёздам, а ты лишь чуть запоздал, и на твою долю осталось обозреть только само место старта, но уже остывшее и залитое водой. Возвращаясь к Чернышевской по набережной, несколько раз подходил по удобным спускам к воде. Зачерпнул воду ладонью: чистая, не пахнет ни нефтью, ни водорослями, очень холодная для середины лета.
  До открытия метро было ещё долго. Дошел по проспекту Чернышевского до упора и теперь уже повернул налево по улице как её... а вот и под номером дома - Салтыкова-Щедрина. Не слишком ли часто улицы в Ленинграде упираются в другие? Раньше думал, что дороги в Питере проложены по плану "квадратно-гнездовым методом", иначе, чем в Москве, не - "как кобыла воз тащила".
  На углу остановился у телефонной будки, задумался: что со мной будет, если обратный переход не сработает? Как тут жить? Бомжевать? В принципе - реально: подъезды не закрываются, чердаки, вероятно, тоже. Чем кормиться? Мелочи на прокорм насобирать теоретически можно: под киосками "союзпечати", под автоматами с газировкой... А как с одеждой быть, когда зима придёт, когда оборвусь? Тут в мусор выбрасывают только уж совсем негодное для носки.
  Как легализоваться в этом времени? В Москву вернёшься, там моё место занято - мною самим, только молодым, ещё ни о чём не подозревающем пареньком, который только начинает жить, который наделает на своём пути уйму ошибок, и на каждом повороте судьбы будет упрямо сворачивать именно в ту сторону - куда не следует. И будет вечно попадать в различные неприятные ситуации, и выходить из них с максимальным ущербом для себя.
  Вот как бы наладить с ним контакт и предупреждать его заранее? А не станет ли хуже от этого мне? Вдруг сработает "эффект бабочки"? Он поступит так, как я ему посоветую, и жизнь его пойдёт иначе, он никогда не познакомится с Пашей, и, как следствие - я здесь и сейчас, попросту исчезну... Нет, мне не страшно - мне просто грустно. Даже мелодия грустная...
  Сквозь плотину взбудораженных мыслей в сознание исподволь прорвалась знакомая, но почти забытая песня "Машины времени" - "Штиль".
  "Мой корабль - творенье тонких рук.
  Мой маршрут - сплошная неудача...
  Но лишь только дунет ветер
  всё изменится вокруг
  И глупец, кто думает иначе..."
  Господи... Насколько же это обо мне... Пролетели перед глазами: неправильный выбор профессии, годы неудачного брака, годы искания работы по душе... И вот он - свежий ветер... и что теперь со всем этим делать?
  
  Глава 4
  
  По противоположной стороне улицы ко мне приближалась компания молодёжи. Четверо мальчишек и пять девчонок. Один из них нёс, уперев в грудь, как раскрытую книгу, переносной магнитофон Электроника-302. Когда-то я точно так же гулял, гордо держа в руках аналогичную модель советской радиотехники.
  Весело смеясь и болтая, они поравнялись со мной... и тут я узнал Её. Тонкая талия, маленькие холмики грудей обтянуты светлым ситцевым платьем в мелких голубых цветочках. Стройные ноги, лебяжья шея и волны волос цвета красного дерева до лопаток. Горделиво приподнятый подбородок, маленький, чуть вздёрнутый нос в веснушках, идеально очерченные губы и брови, под которыми искрятся большие серо-зелёные, как листва тополей перед грозой, глаза.
  Конечно, я узнал её сразу - девушка-мечта, ленинградочка... Когда-то я встретил её в Москве на пляже в Серебряном бору. Да-да, это был восемьдесят третий год, я уже работал фотографом в одном из московских НИИ. Мы приехали туда компанией на мотоциклах с ближайших дач, где праздновали чей-то день рождения, искупнуться, и у меня был с собой фотоаппарат "Зенит". Сначала меня привлёк её смех. Задорный, чистый, яркий. Вот тогда-то я и обернулся посмотреть. Она тоже была не одна - с компанией москвичей-студентов. Кто-то из них травил анекдоты и смешил её. Я смело подошел к ним и попросил у неё разрешения сделать портрет. Разглядывая меня с неподдельным интересом, она, всё кажется, хотела что-то спросить, но не решалась... Интерес ко мне ощущался, чуть ли не на физическом уровне, я даже поинтересовался: не встречались ли мы раньше. Ответ, конечно, был отрицательным. Отснял я весь остаток пленки, не жалея. А в паузе между кадрами парень из её компании щелкнул меня на свой фотоаппарат "Вилию". Ленинградочка была хороша... На голове венок из полевых ромашек, открытый купальник лимонного цвета на загорелой коже. Волосы были собраны в пышный хвост и перетянуты двумя резинками: вверху и посередине. Сказать, что я был сражен её красотой, было бы неправдой, но обаяние этой девушки не позволило тогда пройти мимо ...
  Вот и сейчас, спустя столько лет, я безошибочно узнал её с расстояния метров в тридцать. В этом времени она не может меня знать и помнить. Я же - знаю её лицо до мельчайших подробностей. Её "портрет в ромашках" до сих пор висит меня на стене - это лучшая из моих работ. Отпечатков фотографии было три - рассчитывал отдать один в руки оригинала. Тогда, на пляже, я умудрился разыскать клочок бумаги и карандаш, чтобы записать ей свой номер телефона, рабочий и домашний, но она так и не позвонила.
  И вот сейчас я тупо, на расстоянии, шел за ней - девушкой, которую я когда-то однажды повстречал, но которая ещё ни разу не встречалась со мной - за единственным знакомым лицом в этом городе и этом времени. Шел и никак не мог вспомнить её имени. Даже не было уверенности, а знал ли я его вообще...
  А вчерашние школьники шли и шутили, а она смеялась. Смеялись все, но слышал я только её. Этот смех - звонкий, чистый, настолько заразительный, что, не догадываясь даже, что её веселит, заставляло улыбаться окружающих.
  Проходя мимо входа в парк, на несколько секунд задержался, разглядывая большое объявление, прикреплённое к ограде. На тонкой бумаге отвратного качества огромным, красным шрифтом было отпечатано "20-21 июня в Парке Пионеров-героев конкурс коллективов художественной самодеятельности районных Домов пионеров Ленинграда и Ленинградской области". Отвык я уже от таких афиш за время развития страны по новому пути со всеми его жестокими ухабами и хитрыми поворотами.
  Когда я обернулся, ленинградочка уже исчезла из виду вместе со своими спутниками. Бежать за ними было просто неприлично, я и так шел слишком близко к ним, но и потерять её из виду, как тогда, в будущем, я уже не мог себе позволить. Меня просто непреодолимо тянуло к ней.
  Ограда, увитая плющом, закончилась, открыв взгляду большой портик с колоннадой. Здание кинотеатра послевоенной постройки, украшенное помпезными фигурами и обязательными афишами по обеим сторонам от входа. Они стояли на ступенях кинотеатра "Ленинград" и с жаром обсуждали фильм, прокат которого должен был начаться на следующей неделе. А со стены на них бесстрастно взирали, старательно изуродованные и приукрашенные рукой штатного художника, Ален Делон, Белохвостикова, Костолевский, Джигарханян. Хорошо помню эту картину, ставшую одним из первых боевиков, снятых в СССР по образу и подобию голливудских лент. До выпускников было не более десяти метров. Настолько близко, что я, проходя мимо, придал лицу скучающее выражение. Одна из девушек томно простонала:
  - Ах, Делончик! Какой мужчина! Ой, девочки, всё бы отдала ради одной встречи!
  Мне не нужно было оглядываться, чтобы увидеть, кто из девушек может так ярко и незабываемо рассмеяться...
  - Ой, Ирка, тебе все всегда смешно...
  Маленькая поклонница французского актёра, спасибо тебе за подсказку! Конечно, Ира, Ирина! Я тут же нырнул в спасительную коробку телефонной будки, как нельзя кстати, оказавшуюся на моём пути. Снял с рычага тяжеленную металлическую трубку на пружинном шланге с проводами и стальным тросиком внутри, услышал гудок и, не задумываясь, накрутил на диске свой московский номер. В трубке протарахтело, чихнуло, хрюкнуло и опять длинно загудело. Будка пахла разогретым за день карболитом, резиной и ещё ностальгически-памятным запахом бронзовых монеток, прошедших не одну тысячу рук и карманов.
  Вовремя я спрятался. Ирина неожиданно оглянулась, а через несколько секунд, осматривалась вокруг себя уже вся группа. Минуту спустя всё стало понятно: в руках мальчишек появилась бутылка зелёного стекла с сухим вином или портвейном, этикетку на таком расстоянии было не различить. Вот пошел по кругу гранёный стакан. Приложились к нему все по очереди, и девушки тоже.
  Из будки я вышел так, чтобы, двигаясь впереди них не спеша, слышать разговоры и в какой-то момент позволить обогнать себя. Пересекая проезжую часть набережной, заволновался. Они ещё не догнали меня, а уже надо было принимать решение, куда свернуть: налево в сторону разведённого моста, или направо? Опёршись о гранитный парапет, я выиграл еще с полминуты. Нева отражала в своей зеркальной неподвижности противоположный берег, и только движение какой-то веточки по её поверхности, показывало скорость и направление течения реки. Внешне лениво и как бы нехотя, я пошел вровень с выпускниками, перехватив несколько заинтересованных взглядов. Они свернули на мост, но что они там забыли? Один пролёт, дальше задранная в розовато-молочное небо подъёмная секция...
  Когда стена асфальта вдруг стала крениться в стремлении лечь на опору и соединить берега, я остро почувствовал, насколько чужд, но настолько же интересен мне этот город. Молодёжь быстро пробежала вновь кажущийся незыблемым пролет, пересекла встречную полосу почти перед капотом возмущённо просигналившего такси, и, сгрудившись в кучку, они застыли у края...
  Вся конспирация полетела к черту, когда я увидел её в закрытом купальнике, стоящую на перилах моста. Я остановился посреди проезжей части, на трамвайных рельсах, как баран, чувствуя, что сейчас произойдёт что-то неправильное, непоправимое, то, что ни в коем случае не должно случиться. Её спутники стояли вдоль перил, лицом к реке. А меня сковал ступор. В то, что она сейчас прыгнет - не верилось до последнего мгновения. Но, вот она широко раскинула руки в стороны, как бы пытаясь обнять постепенно наливающееся лазурью небо над городом, и стройное тело, описав в воздухе короткую дугу, устремилось вниз... Как бы я ни желал этого, я ни за что не успел бы - пятьдесят метров, какое-никакое, а расстояние.
  Ещё не стих в ушах звук всплеска, как я уже бежал со всех ног, туда, где только что её босые ноги касались перил, и чуть не столкнулся с её одноклассниками, что, смеясь, бежали мне навстречу. Взгляд наткнулся на нечто необходимое сейчас - спасательный круг над перилами. Несколько бесценных секунд - сорвать круг с кронштейна, несколько - сбросить сумку с плеча и стянуть на ходу, попеременно прыгая то на одной ноге, то на другой, кроссовки.
  Прыгнул я в воду, держа этот тяжеленный двухцветный бублик за леер, что проходил по краю спасательного круга. Подумалось ещё, что круг ненастоящий - неожиданно он оказался внушительно тяжелым, и я выпустил его из руки. Страх на мгновение холодком протянул свои холодные щупальца откуда-то из паха, а потом ледяная вода ударила по ступням, обожгла икры, бёдра, живот, грудь. И сильный, до звона в ушах, удар по голове. "Вот тебе и спасательный круг", - мелькнула мысль и тут же испарилась из головы, как и весь окружающий мир...
  
  ***
  
  Дежурный рабочий в пультовой Литейного моста услышал два всплеска. Первый был слабый и можно было бы подумать, что плеснулась рыба или чайка шлёпнулась о воду в охотничьем азарте, но второй всплеск был явно произведен крупным телом или предметом. Неужели самоубийца? С моста, не реже раза в год, прыгали, сводя счеты с жизнью, разные психи. Окинув взглядом водное пространство перед мостом, дежурный сплюнул, спохватившись, что на этой стороне моста из-за течения он даже кругов на воде не успеет увидеть, и поспешил перейти на другую сторону пультовой, открывавшейся в сторону Кировского моста.
  В воде были двое - такие на спор прыгают в Неву. Иногда тонут. Но сейчас, один пловец буксировал другого с помощью спасательного круга к берегу. Утопленников не будет - и то хорошо... А с кругом доплывут. Досадно лишь, что придется самому тащить спасательный круг, водружать его на законное место на кронштейне перил. Но с прыгунами поквитается милиция. Если успеет.
  Дежурный подошел к телефону, снял трубку, вставил палец в отверстие "ноль" на диске номеронабирателя и, немного подумав, опустил трубку обратно на рычаг. Решил дать прыгунам шанс. Пусть вылезут на берег, тогда и вызову "ноль-два". А там, как карта ляжет: успеют удрать - их счастье, не успеют - отделаются, в лучшем случае, штрафом.
  По спуску к воде сбежала группка молодёжи. Теперь уже не было сомнений - студенты, среди которых кто-то проспорил этот прыжок с моста. Немного странно двигались к берегу пловцы, было заметно, что буксируемый совсем не пытается помогать плыть первому. Что-то там не так. Ожидающие на берегу вытащили обоих из воды. Вынули из спасательного круга парня в одежде... и оказалось, что тащила его к берегу девушка в купальнике. Может и не прыгуны это вовсе, а просто несчастный случай? Да и парень лежит как труп, не поднимается, видно, как суетятся вокруг него девчонки из компании. Плохо, когда дежурство заканчивается таким вот ЧП. Но надо что-то делать. Иначе, для чего тогда он тут поставлен? Всё-таки - ответственное лицо... В его непосредственные обязанности входит не только мост сводить-разводить да за механизмами приглядывать.
  Диск телефона протарахтел "ноль-три", и спустя несколько минут, нехотя - "ноль-два". "Алло, это милиция?"
  
  Глава 5
  
  Вынырнуть из липкого киселя небытия мне помогла боль. С трудом сконцентрировавшись, я наконец-то нашел ее, собрал отовсюду и запер ее в черепе, мимоходом удивившись - как в такой маленькой голове может прятаться столько боли? Раскладывая боль на составляющие, обнаружил, что саднит кожа на затылке, и это окончательно привело меня в чувство. Свет лавиной хлынул в мои зрачки, пронзив вялый мозг, ударился о свод черепа изнутри и вернулся в глаза, сфокусировавшись на длинных ресницах склонившегося ко мне девичьего лица. Это была она... И я опять не знал её имени... краем глаза успел увидеть тонкую руку, прежде чем ладонь дотронулась до какой-то невообразимо больной точки на моём затылке. Острая боль пробуравила голову насквозь. Я охнул, зажмурился, но всё же собрался и в ответ на её: "Ой, простите, я нечаянно", - пропел-простонал:
  - Ох, какая же ты близкая и ласковая, альпинистка моя, скалолазка моя... Какие они нежные... твои руки...
  Даже в таком состоянии было приятно увидеть, как она залилась краской. Ей так к лицу был этот румянец.
  В поле зрения возникла ещё пара лиц.
  - Ира... Вот его вещи.
  Точно! Её зовут - Ирина.
  - Ой, очнулся! Может и не надо "скорую" вызывать? Сам дойдет куда ему надо.
  - Здорово ты его спасла, Ирка.
  - Спасла? Ты? Меня? Я-то, наивный, думал, что это я спасаю милую и красивую девушку, которую бросили на произвол судьбы её собственные друзья.
  Тут загалдели разом все, ну точно, как в курятнике:
  - Не знаешь ничего, а болтаешь!
  - И никто её не бросал!
  - Ирка чемпионка Ленинграда по прыжкам в воду!
  - Мы на берег бежали встретить её с полотенцами...
  - А теперь все в милицию попадём.
  - Кто тебя просил спасать меня?
  Упоминание о милиции оказало на меня весьма мобилизующее действие. Я поднялся с асфальта, огляделся. Все стояли на одном из многочисленных гранитных спусков к Неве. Голова немного кружилась. Вся её компания возмущённо кудахтала. На краю плит лежал разорванный с краю двухцветный бублик спасательного круга с надписью "Литейный мост". Из рваной, пропитанной бесчисленными слоями масляной краски холстины, высыпались кусочки мокрого пробкового дерева. Рядом мои кроссовки и сумка. Уже немного легче... Всем и никому буркнул:
  - Спасибо.
  Нагнулся, чтобы натянуть обувь, и тут же охнул - голову пронзила боль. Всё поплыло перед глазами. Пришлось присесть на одно колено и задрать подбородок повыше. Не так-то просто натягивать сухие кроссовки на мокрые носки...
  - Всем надо сматываться...
  Кажется, я произнёс это слишком тихо и недостаточно убедительно - никакой реакции. Может, в Питере не в ходу это выражение. Наконец, обувшись, я встал, закинул сумку на плечо и повторил громче:
  - Надо всем сматываться... Ведите. Я не местный, я из Москвы - ничего тут не знаю. Ну, шевелитесь же, а то ведь менты повяжут...
  Это, наконец, подействовало. Пробежав пару перекрёстков, мои проводники нырнули в подворотню: проходной двор, за ним другой, потом ещё один. Улица. Я уже был на ней сегодня. Перешли на шаг. Надо же - нет никакой одышки... Помолодел я, кажется, не только внешне. Ирина идёт рядом. Молчит. Спрашиваю:
  - Ирина, а прыжки с мостов дорогого стоят?
  - Ничего не стоят. Это же просто так - на спор.
  - Я имел в виду штраф.
  - Тогда дорого - десять рублей. И ещё могут родителям "телегу" на работу прислать. Тут дежурный, он мост разводит. Может милицию вызвать.
  - И на что спорили?
  - Да ни на что. Просто так... Это же Литейный мост. Тут самая глубина и течение... А ты смелый, мало кто отважится с Литейного прыгнуть. Наверное, хорошо плаваешь?
  - Нет... совсем плохо. Почти как топор. Хотя до берега, наверное, сил хватило бы.
  - А зачем тогда прыгал? У тебя же не было шансов меня вытащить, если бы я тонула. И сам утопился бы. Тут и водовороты и противотечение.
  - Я не мог иначе. Я видел, что помочь некому, видел, как они убегали...
  Кивок головой в сторону группки, что идёт чуть впереди.
  - Мы заранее договорились, что меня будут ждать с полотенцем на берегу.
  - Ну, а я круг спасательный увидел, вот и подумал, что он поможет.
  - Ага, помог... Мало того, что ты о воду шлёпнулся, как лягушка, так ещё и затылком об круг приложился, порвал его даже. И на дно пошел, я тебя едва поймать успела... спасатель... Сильно болит? Может быть у тебя сейчас сотрясение мозга. Тебе бы к врачу..
  - Чему там болеть-то? Голова это лишь кость, потому в ней и стрястись-то нечему.
  Как тень с лица сошла. Наконец-то, заулыбалась... Какая она всё-таки милая, прямо, как изнутри светится...
  - Шутник... Давай знакомиться, благородный московский рыцарь.
  - Алексей.
  - А я - Ирина. А это мои друзья: слева - Антон с Таськой, а это - Тата и Ната, но они не сёстры, как может показаться, просто похожи. Вовка, Паша. А впереди - Лена и Андрей. Мы все из одного класса. А ты, правда, из Москвы? К кому-то приехал, у тебя родственники тут?
  Надо срочно сочинить некую правдоподобную легенду. Не смешить же её историей о путешествии во времени.
  - Нет, я - "дикарём". Вот захотелось Питер увидеть, Неву, белые ночи.
  - Ну и как тебе Ленинград?
  - Красота! Только вот...
  Я потупился, и, напустив на лицо чуть грустное выражение, замолк, стараясь не переиграть.
  - Что-то не так?
  - Да так... Неприятность... Потерял или украли документы, деньги и обратный билет.
  - И как ты теперь?
  - На каком-нибудь товарном поезде.
  - Как в кино? На крыше или под вагоном?
  - Зачем? В багажном вагоне с проводниками. Мир не без добрых людей, меньше чем через сутки буду дома.
  - И давно ты в городе?
  - Пока только ночь.
  - Проголодался, наверное?
  - Да не мешало бы заморить червячка...
  - Пошли ко мне. Чаем с пирожками угощу. Пойдешь?
  Вот она, удача! В груди стало тепло-тепло.
  - Конечно! Отличная награда для спасателя!
  - Не иронизируй... не над чем. А вообще-то - это я тебя спасла, и угощать меня должен ты. Но, так как ты совершенно обнищавший гость, то сегодня моя очередь. Заодно и рану на голове тебе обработаем... Дай взгляну. Стой!
  Я резко остановился и развернулся к ней. Наши лица оказались так близко, что чуть не касались друг от друга.
  - У тебя безумно красивые глаза...
  Глаза раскрылись шире, моргнули. Ирина, чуть смутившись, опустила голову и мягко повернула меня спиной к себе. Лёгкое нажатие на плечи - и я вновь привстал на одно колено.
  - Кровь остановилась. Подсыхает уже. Болит?
  - Если не трогать и не наклоняться - почти нет.
  - Дома промоем и перевяжем. Поднимайся, рыцарь, пошли.
  - Далеко идти-то?
  - Я на Петроградке живу. Это рядом, сам увидишь.
  На Петроградке - так на Петроградке... Всплыло в памяти: "Петроградская сторона". Достать бы сейчас коммуникатор из сумки, да взглянуть на карту города в программе навигатора... Нельзя. Забудь о своих гаджетах. Вещички хоть и маленькие, да заметные. Проколоться можно - "на раз".
  Вышли на набережную какого-то канала. На противоположной стороне - парк.
  - А почему на той стороне канала, нет проезжей части... ну, со стороны парка?
  - Это не канал, это - Фонтанка, и не парк вовсе, а Летний сад. Набережная? А зачем? Сад тогда станет ещё меньше.
  И тут же я узнал, почему Летний сад и дворец Петра такие маленькие и почему дворец такой невзрачный. Город свой, Ирина знала, наверное, лучше, чем я почти за полвека изучил Москву. А если бы ещё называла даты и имена архитекторов, я бы уверовал, в то, что она профессиональный экскурсовод. Опять вышли к Неве, миновали горбатый мостик через Лебяжью канавку - действительно канава, правда с романтичным названием.
  Вторично подивился на Суворова, получил исчерпывающую информацию от Ирины о нём, о Петропавловской крепости на Заячьем острове, о "Ваське" - так питерцы называют Васильевский остров, о Зимнем дворце, о Ростральных колоннах, о Медном всаднике.
  Пересекли Неву по Кировскому мосту. Вышли на Каменноостровский проспект... В самом начале - памятник. Два бронзовых матроса с тоской и суровой решимостью смотрят в распахнутый иллюминатор трюма корабля, из которого льётся бронзовая вода. Со слов Ирины, когда-то она действительно лилась, настоящая вода, подаваемая к памятнику по трубам. Но, то ли в блокаду что-то сломалось, то ли ещё раньше, по какой-то причине, течь из иллюминатора миноносца "Стерегущий" пересохла. Удивила мечеть напротив памятника. Огромная, (по сравнению с московской, что возле спорткомплекса "Олимпийский" на проспекте Мира) и построенная, оказывается, ещё до революции.
  "До революции"... В этом времени всё пока ещё делится на: "до революции" и после, "до войны" и после... В моём времени - на несколько вех больше. Тут нет ещё таких временных отметин как: "это было ещё при Советах", или - "это было до дефолта", ещё нет "до" и "после" чеченских компаний, нет танков девяносто первого и девяносто третьего годов... Это всё ещё только будет...
  - Похоже на укороченный планетарий...
  - Да, точно, есть что-то похожее. Ты знаешь, я раньше как-то не замечала.
  В стороне от проспекта, там, куда прогромыхал проснувшийся трамвай, стояло здание - круглая низкая шайба с жестяным куполом, по виду напоминающим шлем Дон Кихота.
  - Но на самом деле это выход из метро. Станция Горьковская.
  Горьковская... В Москве тоже есть станция с таким названием, но я не помню, была ли она открыта к восемьдесят первому году. Так что лучше промолчать.
  У дома с единственным на весь фасад каменным атлантом под микробалконом возле арки свернули налево и почти сразу направо. Узкая улочка полностью оправдывает своё название - самая, что ни на есть, "Ординарная".
  
  Глава 6
  
  В дом Ирины мы вошли втроём: она, Таська, и я. Остальные, попрощавшись с нами, пошли гулять дальше. "Лестница" (по-московски - подъезд) заметно пахла кошками и макулатурой. На третьем этаже остановились перед высоченной двустворчатой дверью, украшенной восемью разномастными электрическими звонками по косякам и одним, давным-давно закрашенным краской, механическим в центре. Ирина извлекла из самодельной сумки через плечо, бывшей когда-то мешком для картошки, пока его не постирали и не нанесли нитрокраской через трафарет изображение женских глаз, длинный ключ и открыла им половинку двери.
  Полусумрак коридора коммуналки... Нахлынули воспоминания: я тоже когда-то жил в подобной квартире, только поменьше - на три семьи. И хотя мой коридор был не чета этому, я тоже катался по нему на таком же трёхколёсном велосипеде, как и этот карапуз, что встретил нас при входе.
  - Дрррасте тётя Иррра, дрррасте тёть Настя!
  Мальчуган раскатисто гонял на языке букву "р". По всему видно, что кто-то усиленно занимался его произношением. Мне же, после небольшой паузы, досталось лишь укороченное "дррась", произнесённое намного тише.
  - А что так тихо-то? Где командный голос? А ну-ка отвечай мне, как мужчина - мужчине, кто тебе нравится больше: тётя Настя или тётя Ира?
  - Маррриванна!
  Я, не ожидавший такого ответа, опешил, а Ирина тут же пояснила:
  - Это его воспитательница из детского сада.
  - Значит, я не угадал...
  - Тась, займи пока гостя беседой, а я перекись принесу.
  Сказала и быстро ушла вперёд по коридору. Мы пошли за ней мимо велосипедов и лыж на стенах, мимо вешалок с плащами и зонтиками, мимо бело-голубого настенного телефона с дисковым набором номера и стопкой записных книжек под ним, мимо двух ванных комнат с номерами на эмали жестяных овалов. Слева были чётные номера, справа нечётные: от одного до восьми, что, по всей видимости, закрепляло за каждым из санузлов свою комнату. Запомнил расположение туалетов с таким же распределением. Очень скоро один из них мне понадобится.
  Ого, да здесь не по одной комнате на семью, а по две, и со слов Таськи, и по три есть. Я, разглядывая лепнину на высоком под четыре метра потолке, понимаю, что когда-то две комнаты, которые занимает семья Ирины, были одной большой комнатой метров сорока; лепнина богатая, вероятно, до семнадцатого года это была гостиная или библиотека. Маленький тамбур прихожей, а в нём старый подушкообразный холодильник "Юрюзань", напротив самодельная резная вешалка с полочкой для шляп, когда-то покрытая лаком, а ныне вытертая и потемневшая на углах, и узкий тоже самодельный шкафчик.
  Ирина пришла с пузырьком и ватой, подвела меня к окну, посадила на стул и принялась колдовать над ранкой на затылке.
  - Ну и шишка у тебя...
  - Это гидроперит? Значит, я теперь стану блондином... Местами...
  - Не смеши, а то могу сделать больно!
  - Нет, Ирина. Такими нежными пальчиками сделать больно невозможно.
  Чувствую, что смущаю её, но не могу остановиться. Встал, повернулся к ней, опять... очень близко. Она пристально смотрела мне в глаза, видимо, пытаясь уловить фальшь. Ох, знала бы она, что меня, с моим более чем тридцатилетним опытом общения с прекрасным полом, таким путём на чистую воду не вывести. Хотя о чём я? Этот же опыт, безошибочно мне подсказал, что я уже безнадёжно заблудился в этих длинных, загнутых ресницах и утонул в этих бездонных серо-зелёных озёрах глаз. И влюблён... настолько, что хоть верёвки из меня вей... Никуда уже не денусь. Смотри, смотри внимательнее в мои глаза - я весь перед тобой. Кажется, влюблённый в тебя заочно всю свою жизнь. Такой, какой есть. Пятидесятилетний мужчина в шкуре мальчишки-призывника. И весь твой...
  Ирина, конечно первой не выдержала этого немого монолога, опять зарумянились щёки, зачастили на миг в движении ресницы... Она опять ушла. Молча. Но я успел заметить, как дрогнули уголки губ в сдерживаемой улыбке. Наверное, она права... Всё же это её победа, а не моя. Впервые, появившись в моей жизни почти тридцать лет назад, она, сама того не зная, подготовила плацдарм. И сейчас я чувствовал, что теряю позиции и территории одну за другой, без сожаления отдавая их без боя столь прелестной захватчице, уповая на её доброту к побеждённому.
  За время её отсутствия, я разглядывал книги в шкафах и полках, скупо отвечая на Таськины распросы о Москве. На какое-то время я остался один, Таська ушла помочь Ирине.
  Библиотека здесь была потрясающая. Несколько полок было занято томами, написанными через яти и ижицы. В нише, образованной книжными шкафами и полками стояло кресло-кровать. Я когда-то спал на точно таком же, только цвет обивки был другой. У окна круглый стол, с задвинутыми под него четырьмя деревянными стульями с гнутыми ножками. У стены стоял кожаный диван. Судя по габаритам, внести его сюда было невозможно. Он, наверное, был здесь с тех пор, когда вся нынешняя коммуналка была ещё одним целым. Вид из окна был неказистый: кусочек противоположного тротуара, стена дома напротив и маленький скверик.
  От окна меня оторвала вернувшаяся Таська и в ответ на мой вопрос сообщила, что они собираются вместе поступать в Театральный и уже подали документы. Мне же вдруг вспомнилось, что в Москве, на пляже Ирина говорила о ветеринарной академии... но сейчас я не стал переспрашивать. Заметив мой интерес к жилью, Тася спросила:
  - Вы там, в Москве, наверное, и не видели коммуналок?
  - Ну, почему не видели? Я сам родился в подобной квартире. И лишь... восемь лет назад переехали в отдельную двухкомнатную. Правда, моя новая квартира: с прихожей, кухней, санузлом и лоджией, вся - легко поместится на площади этих двух комнат, да ещё и свободное место останется. Это, если даже не заикаться о высоте потолков.
  Вернулась Ирина с большим чайником с одной руке и ширпотребовским "жостовским" подносом с пирогами в другой.
  - Таська, покажи Алексею, чем пользоваться в ванной, и с колонкой помоги, столичный житель, наверное, газовой колонкой пользоваться не умеет.
  - Иринка, а он раньше тоже в коммуналке жил...
  - И с газом обращаться умею. И спичками давно не балуюсь.
  - Ты всё равно не знаешь, какое полотенце и мыло - наши.
  - Веди меня, Таисия!
  - Я - Анастасия...
  - Ну вот... Я было подумал: Таська - Таисия - Таис.
  - А ты "Таис Афинскую" читал?
  - Да, только давно.
  - А я у Иринки недавно взяла почитать... Полотенчик вон тот, розовый и зелёная мыльница.
  Она открыла кран, передвинула рычажок в газовой колонке, и та загудела, нагревая воду. Я любил в детстве смотреть в окошечко нагревателя. Вставал на табурет, притащенный с кухни, и смотрел, как с маленького дежурного фитилька разбегается по рядам газовых трубок и встаёт ровными голубыми язычками над отверстиями в них, пламя. Сняв рубашку, перехватил в зеркале восхищённый взгляд Таськи - в это время не часто попадаются на улицах крепко прокачанные мальчики с рельефными, хорошо проработанными мышцами. Улыбнулся - у меня, фигура атлета от природы.
  Подставил под струю голову, чтобы смыть кровь с волос. Воду пришлось сделать похолоднее. Розовый оттенок в стекающей воде исчез и я, было, протянул руку за полотенцем, но Таська перехватила инициативу, правда, ненадолго. Вытирая мне голову, она неосторожно сильно коснулась раны, я охнул, зажмурился и присел.
  - Таська! Ну, что ты делаешь? Ему же больно! - услышал я голос Ирины.
  - Ну вот, опять кровь пошла. Тась, дай я сама. Неси сюда перекись и вату.
  - Ирина, что, так сильно кровоточит?
  - Да нет, совсем капельку.
  - Тогда, давай дадим ей самой свернуться. Организм должен сам себя лечить, тем более что первую помощь ты уже оказала. Хотя, о чём я?... Твои ладошки любую боль снимут, с любой раны. Они такие ласковые, твои волшебные руки.
  Опять смутил девушку...
  - Ты наглый льстец!
  - Нет, просто я художник и вижу тебя несколько иначе.
  - Одевайся, художник. Будем пить чай с пирожками, а ты будешь рассказывать о себе, а уже потом о том, как ты меня видишь.
  По пути в комнату Ирины, я зацепил ногой чьи-то лыжи, те, в свою очередь - велосипед, подвешенный высоко на стене коридора, а тот свалил оцинкованное корыто для купания детей. Не могу сказать, что было шумно... Было... Наверное, так же будут звучать треснувшие литавры, возвещающие Конец света. И, конечно, на это представление сбежались посмотреть все жильцы огромной квартиры. Появилась и Таська с пузырьком и ватой в руках. Я стоял с этим корытом в руках под недовольными взглядами зрителей, как несмешной клоун на арене и не знал, как вывернуться из этой немой сцены.
  - Извините...
  Первой подала голос красивая русоволосая молодуха в домашнем халате, а за её подол держался тот самый малец с раскатистым "р".
  - Мужчин в доме нет... Гвоздь нормально вбить некому!
  Спасибо тебе, русоволосая... Вот и руководство к действию!
  - Простите, у вас здесь, стремянка есть? А шуруп, отвёртка и кусочек электрического кабеля найдутся?
  Лестницу, отвёртку и жестяную банку из-под монпансье набитую шурупами, принёс пожилой мужчина в трикотажных тренировочных штанах и растянутой майке, в вырезе которой выбивалась седая растительность на груди. Провод с вилкой на конце - сама молодуха. Ирину, я попросил принести нож. Всего-то дел засунуть кусок изоляционной оплётки от провода в готовое отверстие, вкрутить туда шуруп и водрузить корыто на место. Через пять минут, поредевшим рядам зрителей было объявлено:
  - Через тридцать лет приеду проверить, как висит.
  Пожилой, унося лестницу и инструмент, покрутил головой и пробурчал что-то вроде: - "Век живи - век учись". Молодая мамаша поблагодарила и ушла к себе, унося на руках мальчонку, а мы пошли наконец-то пить чай.
   В центре круглого стола, как самовар, стоял на проволочной подставке чайник, а рядом гранёные стаканы в старинных мельхиоровых подстаканниках, с орнаментом в стиле "модерн". В вазочке... Я сначала не поверил своим глазам - кусковой сахар и щипцы для его колки. Таська придвинула мне налитый стакан, Ирина взяла щипцами кусочек сахара, спросила, достаточно такого или добавить, и предложила пирожки:
  - В тех, что с дырочками - картошка, гладкие - с рисом и яйцом, а в этих с гребешком - капуста.
  Отведав по пирожку каждого вида, похвалил хозяюшку и, допив второй стакан, я был готов к расспросам.
  - Вот теперь я готов к докладу о своём житье-бытье. Спрашивайте...
  Девушки смутились, не зная с чего начать.
  - Ну что ж, тогда я сам. Коренной москвич. Родился в роддоме на Крестьянской заставе... Дай бог памяти... В каком же это было году?
  Нет. Не могу вспомнить, потому, как слишком мал был. Помню только, что это произошло на исходе лета, сразу после полудня.
  Развеселив их, поведал, что только что защитил диплом, получил "свободное" распределение и ещё не выбрал, куда пойти работать. Вот тут и посыпались вопросы. Интересовало их всё. Создалось впечатление, что они впервые видят перед собой молодого мужчину, настолько был широк диапазон тем. И вдруг Таська спросила:
  - Лёш, а у тебя там, в Москве, девушка есть?
  Спросила и, как бы спохватившись, что это уж слишком. Затихла. Я внимательно смотрел на Ирину. Та делала вид, что её это совершенно не касается, а сама краснела на глазах. Задержав паузу до того момента, когда её интерес выдали бесцельно складывающие салфетку руки, я, скромно опустив глазки, выдал отрицательный ответ... Лучше бы я смотрел на неё. Не успел, не заметил, что произошло. Ирина резко встала и, прихватив чайник, вышла из комнаты. Тася, сидела тише мыши.
  - Я что-то не так сделал? Что-то не то сказал?
  - Нет-нет... Все то, всё правильно... Лёш... знаешь, я, пожалуй, домой пойду... Я тут рядом, в следующем доме... У меня там кот некормленый, да и спать уже хочется... Ты Ирке передай, что я, может, вечерком зайду. Счастливо тебе до дома добраться.
  И как-то неуклюже, вскользь, чмокнула меня в щёку и выскользнула за дверь.
   Ира вернулась всё так же с чайником в руках.
  - А где Таська?
  - Просила передать, что ушла домой.
  - Ясно...
  Повисла пауза. Неловкая ситуация... можно спугнуть и разрушить тонкий мостик, что протянулся, было, между нами. Дальше тянуть было нельзя...
  - Ирина, это твоя мама на фото?
  - Нет, это бабушка, сразу после войны. Это дедуля. Он у меня герой-разведчик. А мама с папой - вот... Это они только поженились.
  Она с радостью ухватилась за ниточку, что предложил ей я, и увлеченно стала рассказывать о своей семье. О бабушке, пережившей все тяготы войны в Ленинграде, о деде, языковеде по образованию, ставшем фронтовым разведчиком, а после войны профессором. О матери, родившейся в блокадном городе и чудом выжившей. Об отце - метростроевце, погибшем при прорыве плывуна, девять лет назад. Бригадир проходчиков, он спас своих людей, но сам не успел выйти. О том, как отец учил её, маленькую, плавать. И она всё-таки выучилась, а позже, увлеклась прыжками в воду... А сейчас дед и бабуля на даче, и у мамы отпуск, но она ботаник - кандидат наук и потому тоже с ними, занимается своими любимыми флоксами.
  Я внимательно слушал её... Этот голос, он звучит для меня как музыка. В какой-то момент, она бросила взгляд на настенные часы с боем. Кажется, пора...
  - Мне так не хочется от тебя уходить...
  В очередной раз, зардели щеки, и она тихо прошептала:
  - Мне тоже...
  И уже нормальным голосом:
  - Но... ты же всё равно уйдёшь... Тебе надо домой. В свою Москву...
  - А если я сегодня не смогу уехать?
  Ирина быстро подошла к окну, взяла с подоконника тетрадь, вырвала лист и что-то написала карандашом. Протянула мне. Листок в клеточку с номером телефона, начинавшимся на 232... Она ещё раз взглянула на часы.
  - Всё-всё, я сейчас пойду.
  - Да нет же! Лёшка стой! Я не гоню тебя! Я... Ты же совсем не спал. Я только подсчитываю, успеешь ли ты выспаться? Ты же всё равно не знаешь, когда тронется нужный тебе поезд.
  - Здесь спать?
  - А где ещё-то? Вот где-то ты умный, а сейчас, прямо, как маленький... Я застелю тебе кресло-кровать.
  - А ты?
  Вопрос был поставлен ребром - как надо. Она опять покраснела.
  - Я? Я здесь, рядом, на диване.
  - Не стели... Дай мне только подушку.
  Спать совершенно не хотелось, но это был хороший повод остаться с ней, пусть хоть ненадолго, но рядом.
  
  ***
  
  - Андрей Петрович! Здравия желаю! Тут меня попросили заглянуть к себе радисты...
   Хозяин строгого кабинета поднял голову, оторвавшись от чтения газетной вырезки, закрыл дело, в котором она была подшита, и ехидно спросил.
  - И что это нам даёт?
  - В общем, ничего. Пока - ничего. Радисты засекли два маломощных кодированных сигнала прямо у нас под носом.
  Майор потёр ладони, глаза загорелись, как у охотника, увидевшего дичь..
  - А вот это Коля, уже интерес-сно. И что они говорят?
  - Наткнулись случайно. Частоты нехарактерные. Короткий сигнал в доли секунды. Настолько короткий, что нет возможности точно запеленговать. Прямо где-то здесь, на Литейном.
  - А что говорит наружка у здания?
  - Только прохожие. Выпускники гуляют, туристы. Иностранцев замечено не было.
  - Ничего, запеленгуют ещё. Если раз в эфир вышли, выйдут ещё раз - куда денутся. Скажи радистам, чтобы если засекут ещё раз, сразу данные - к нам.
  
  Глава 7
  
  Подушка пахла Ириной. Её волосами и земляничным мылом. Вжавшись лицом в эту податливую мягкость, втянул ноздрями в себя и воздух и этот милый запах, потом повернулся лицом к дивану. Ирина уселась в уголок кожаного монстра, поджав под себя ноги. Положила на колени раскрытую книгу. Но читать - не читала. Просто сидела и смотрела на меня. Я подглядывал за ней, сквозь неплотно сомкнутые веки, стараясь дышать глубоко и ровно, как спящий человек.
  Конечно, мы заснули. Сначала она - ничто не убаюкивает так хорошо, как вид спящего человека. Позже сморило и меня. Проснулся я от хрипа настенных часов. Они честно, но тщетно пытались выдать какой-то перезвон, потом всхрапнули три раза и затихли. Ирина спала, подложив под голову маленькую подушечку-думку. Кисть руки безвольно свешивалась с края дивана, подол платья игриво задрался, оголив бёдра. Книга лежала на полу. В животе у меня урчало. Вернее, не в самом животе, а рядом. Прижавшись ко мне спиной, прижмурившись, и поочерёдно перебирая лапами, выпуская и вновь втягивая когти, урчал большой чёрный кот. Ещё раз, взглянув на спящую Ирину, я переключил всё своё внимание на кота, понимая, что в противном случае мне придётся перевернуться на живот. Осторожно протянул коту ладонь - понюхать, ознакомиться. Черный, лишь толкнул мою ладонь крутым лбом. Видимо, пока я спал, он уже успел обнюхать меня всего и теперь считал "своим". Любоваться спящей Ириной было чревато конфузом, но вставать не хотелось. Я гладил кота, и он урчал всё громче.
  - А Мартын тебя признал. Он к плохому человеку не пойдёт.
  Проснулась... Интересно, когда она успела поправить платье? Совершенно неслышно Ирина села, плавно, как будто перетекла из одной позы в другую.
  - Добрый день, Лёша...
  - Добрый...
  - Я согрею чайник. Доедим пирожки и я провожу тебя до вокзала.
  Так же грациозно встала, и, прихватив чайник, вышла. Мартын немного поупирался, наверное, не хотелось ему, чтобы я вставал.
  Проводит до вокзала... а как же я попаду тогда в метро? А хочу ли я в это метро? Я вообще никуда не хочу от неё уходить. Но сколь верёвочка не вейся, а рано или поздно начнутся у меня здесь проблемы.
  - Ты извини, но кроме пирожков - ничего. Шаром покати. Правда есть ещё булка и варенье. Мама оставляла денег, но они почему-то быстро закончились.
  - И как долго тебе ещё придётся голодать?
  - Глупый, ну почему сразу - голодать... а друзья для чего? К Таське зайду.
  - Это тебя мама научила пирожки печь?
  - Нет, бабуля. Она такие... вкусные делает... Пальчики оближешь. У меня такие не получаются. Пока не получаются.
  - По-моему, эти пирожки - самые вкусные из всех, которые я пробовал.
  - Алёша, не могу понять, когда ты серьёзно говоришь, а когда льстишь.
  - Я практически не лгу. Ещё Даль сказал: - "Лестные кому-либо слова, могут быть правдивы, льстивые же - всегда ложны". Я всегда стараюсь говорить только правду - так жить легче. Не можешь сказать правду - не говори ничего. Я склеротик - совру, а потом забуду, что именно соврал, потому и не вру.
  - Смешной ты. Чай из-за тебя расплескала. То смешной, как мальчишка, а то вдруг такой взрослый и глаза печальные становятся. Вот, как сейчас!
  Я как раз в этот момент подумал о той пропасти безжалостного времени, что пролегла между нами. Почти тридцать лет. Вспомнит ли она меня?
  Зайцами, мы проехали на трамвае до Невского проспекта, а дальше шли пешком до вокзала.
  - Ирина, пожалуйста, не провожай меня дальше. Там вотчина грузчиков, грубых мужиков... Сальные шутки, мат-перемат. Короче, это место не для тебя. Давай здесь попрощаемся.
  Опять пауза. И только глаза... Уж не знаю, о чём говорили мои, но в её глазах - читалось сожаление, почти страдание оттого, что пришла пора расстаться.
  - Ты позвонишь мне из своей Москвы?
  - Конечно позвоню... Вот только не знаю, когда. Может, я уже завтра позвоню. А может я и не смогу уехать сегодня.
  - Вот, возьми, позвонишь мне, если не сможешь уехать. Или перед отъездом позвони. Я буду ждать.
  На ладошке лежала монетка в две копейки. Двушку я взял. Но, удержав её ладонь в своей руке, легонько прижался к ней губами. Ирина тут же отняла руку.
  - Ирина. Я несказанно рад, почти счастлив, что не только увидел тебя, но и познакомился с тобой.
  - А что мешает, чтобы быть совсем счастливым?
  - То, что мне надо уезжать. Спасибо тебе за всё, моя маленькая спасительница. Прощай...
  - Нет. До свидания! Мне очень было приятно с тобой позна... Алёша, приезжай ещё. Мне было хорошо... с тобой... До свидания... Приезжай!
  И ещё раз - выделила:
  - До свидания!
  Я повернулся и вошел в здание вокзала, чувствуя себя весьма паршиво. Зачем я вообще стал компостировать мозги этой милой девчонке? Мог же отойти в сторону и не преследовать её по незнакомым питерским улицам. Она - прошлое. Она даже не моё прошлое, а чьё-то ещё. Вскружил невинной девочке голову. Она же почти влюбилась... А, я? Я разве не влюбился? Влюбился, да ещё как. Втрескался по самое "не могу". Вот именно! Именно, что не могу, не имею права. Да и что я могу сделать для неё? Я даже не могу остаться в этом времени. А через тридцать лет она и не вспомнит обо мне. В театральный она, видимо не пройдёт по конкурсу, поступит учиться на ветеринара и максимум, лет через семь, она благополучно выйдет замуж. Будет преданно любить своего мужика, растить детей и лечить всякую питерскую живность, которую будут ей притаскивать в ветеринарную клинику. Этот наш роман обречён изначально. Уже через два года, она встретит меня, тогдашнего, на пляже, но даже не попытается напомнить, что мы знакомы, а может уже и сама забудет, где и когда встретились.
  
  Глава 8
  
  Уже кончился перрон и я, спрыгнув на рельсы, шел всё вперёд и вперёд, полностью погруженный в свои мысли.
  - Эй, паря! Студент? Что смотришь? Конечно к тебе, обращаюсь! На разгрузку пришел?
  - Я, это...
  - Иди к нам, у нас четвёртого не хватает... Веселей шевелись, или деньги не нужны?
  - Нужны...
  - Первый раз, что ли?
  Я кивнул и подошел к голому по пояс, широкому в кости, высокому мужчине в грязных, запылённых брюках, лет тридцати пяти. Продолговатое лицо, тонкий нос, глаза голубые, блондин. Если бы не папироса, небрежно приклеенная мундштуком в уголке губ, можно было бы предположить, что новгородцы писали лики святых именно с него. Рядом маялись два паренька.
  - Меня Тимофеем звать. Держись меня и всегда будешь при деньгах.
  Я опять кивнул.
  - Чего башкой мотаешь, как старая кляча? Язык от счастья проглотил?
  Хотелось курить, мои сигареты ещё ранним утром превратились в мокрую труху - размочила их невская водица.
  - Папироской не поделишься?
  Тимофей достал из заднего кармана пачку "Беломора" и щелчком крепкого желтого ногтя на большом пальце вышиб оттуда папиросу. Я взял её, дунул внутрь, выбил o тыльную сторону ладони табачные крошки, смял мундштук гармошкой и прикурил от протянутой спички.
  - Как звать?
  - Алексей.
  - В общем, так, Лёха. Во-он стоит наш вагон. В вагоне мешки, в мешках носки. Тряпки, они - лёгкие. Не работа, а одна лафа. Вагон гружен под крышу. Выгружаем - получаем пятьдесят ряпчиков. Работаем, пока не сделаем всё. Если есть желание и останутся силы, можно будет ещё один такой же разгрузить. Задача ясна, студент?
  А что, это вариант. Деньги сейчас нужны, и не только мне, но и Ирине. Мне-то всего необходим пятак на метро, а ей - дотянуть до приезда родителей. И это шанс задержаться здесь, хоть ненадолго, и ещё раз встретиться с ней, видеть и слышать её.
  К утру, мы разгрузили два вагона. Студенты вымотались напрочь и шли спотыкаясь. Мои мышцы тоже гудели не на шутку, но деньги приятно грели тело через ткань джинсов. Тимофей несильно стукнул меня кулаком в плечо.
  - А ты парень - молоток! Крепкий! Завтра приходи опять - лечиться будешь. Мышцы-то, небось болят? Запомни, зажатые мышцы лечат именно тем, чем ты их забил. Точно такими же движениями, с тем же весом.
  - Угу. Если смогу.
  - Вот увидишь, поболит и пройдёт, втянешься.
  - Поживём - увидим.
  Прежде чем зайти в метро, осмотрел себя. Вроде не грязный. Рассмотрел простенькую схему метро, нашел Горьковскую. Опустил пять копеек в турникет, прошел на эскалатор, подумав, что зря не купил сигареты в ларьке, на вокзале. Сработала постсоветская привычка - на вокзалах всё дороже, чем в городе. Здесь же, сейчас, везде по одной цене: что в Риге, что в Москве, что в Новосибирске. В вагон я зашел, волнуясь - вдруг перенесёт именно сейчас, и я больше никогда не увижу её, но доехал я без приключений.
  Ленинградцы охотно подсказали путь к Сытному рынку, где я купил несколько килограммов картошки и вязаную "авоську", чтобы унести покупку, хороший кусок корейки, чеснок и, самое главное - огромный букет садовых ромашек. По дороге к дому Ирины, заглянул в булочную и взял там две ароматно пахнущие, ещё тёплые французские булки по семь копеек, с продольным румяным гребешком, а заодно уточнил дорогу. Заскочил в парикмахерскую со смутным воспоминанием, что когда-то там можно было побриться. Сел в кресло к седому, как лунь мастеру.
  - Что угодно молодому человеку?
  - Мне бы побриться...
  - У молодого человека свидание... Я таки видел у вас цветы... Сейчас всё сделаем в лучшем виде!
  Пока лицо распаривалось горячей, влажной и ароматной марлей, он взбил пену. Сняв марлю, нанёс на подбородок и усы быстрыми широкими махами пену помазком.
  - Вы, прямо, как художник кистью!
  - Знаете ли... почти... Только тот... привносит нечто новое, а я это новое... удаляю... Будете бриться сами - обязательно распаривайте лицо перед бритьём!
  Он достал опасную бритву, помахал ей над кожаным ремнём и начал священнодействовать над моей щетинкой. Когда он на секунду оторвался от работы, я произнёс:
  - Надо же, почти ничего не чувствую.
  - Таки это же Золлингер! Старый, добрый трофейный Золлингер! Я, знаете ли, молодой человек и до войны уже имел быть парикмахером и отец мой имел быть парикмахером. Видите ли, эти бритвы я забрал в сорок пятом, в Штецине, в разбитой парикмахерской. А ви лучше помолчите. Когда я закончу свою работу, тогда я с большим удовольствием буду вас слушать. При проклятом царизме, цирюльник для того и давал клиенту солёный огуречик, чтобы тот не имел удовольствия разговаривать, да подсовывал его под щеку, чтобы кожа натянулась.
  Ви молодой, ви многого ещё не знаете. Я вас сейчас буду учить бриться. Запомните! Обязательно - два раза по шерсти и, таки, один раз - против.
  С удовольствием заплатив в кассу рубль за бритьё, попрощался со стариком, поблагодарил и освежённый, пахнущий "Шипром" вышел под высокое питерское небо. Сигареты купил в магазине "Табак" на Большом проспекте. Из того небольшого ассортимента, что был на витрине, выбрал "Золотое руно" - в студенческую пору они нравились мне своим вишнёвым ароматом. Разогнавшись по проспекту, я, было, проскочил нужный мне дом, но, вернувшись, повернул перед закрытым в воскресенье магазином "Тюль", налево.
  Вот тебе бабушка и Юрьев день... я же не знаю фамилию, которую носит "девушка моей мечты". Восемь кнопок звонков на косяке... Какая кнопка оживит звонок в её комнате? Я нажал самый ближний. Дверь открыла давешняя молодуха. Узнала она меня сразу.
  - Ой, а Ирочки дома нет. Уехала с утра к своим на дачу.
  - ......
  - Мы с ней утром вместе из парадного выходили. К вечеру вернётся.
  Я стоял с этой авоськой в руках и чувствовал себя полным идиотом. И даже сказать-то нечего. Протянул букет ромашек.
  - Если вас не затруднит, передайте Ирине.
  
  Глава 9
  
  На улице было немноголюдно. Выходной день. Перейдя на другую сторону, зашел в скверик, сел на лавку и, положив авоську рядом, прижал к боку сумку на плече. В углу скверика, за столиком, окруженном вкопанными лавками, играли в лото бабульки. Играли азартно, беззлобно и лениво поругиваясь, видимо на деньги - коротко позвякивала мелочь. Мимо прошла женщина с гэдеэровской детской коляской. Коляска новая, свежая, когда-то я по блату достал точно такую, школьному другу для ребёнка. Женщина, улыбаясь и сюсюкая, смотрела только на ребенка, но, тем не менее, безошибочно чувствовала дорогу. Остановилась на тротуаре, даже не подняв головы, пропустила троллейбус и повезла коляску на ту сторону.
  Солнце, пробиваясь сквозь листву, слепило. Я прикрыл глаза, чтоб унять в них резь. И незаметно для себя, задремал. Мне снилось детство. Старый дом у Крестьянской заставы, тихий скверик во дворе. Бельё на верёвках, дедки с домино. Бабка Васёна, гроза всей детворы, поймав что-то мелкое, пробегавшее мимо, трепала его за ухо, и голосила о разбойниках, испачкавших свежевыстиранное бельё.
  Что-то сильно и больно ткнулось в ноги.
  - Дрррась!
  Я открыл глаза. Передо мной стоял трёхколёсный велосипед, а на нем, ковыряя в носу, голубоглазый мальчуган, сын молодки. А вот и она сама бежит с другого конца сквера.
  - Ага! Старый знакомый!
  - Не старррый!
  - Как не старый? Старый... Ты же едешь, а сам ничего вокруг не видишь, как старичок.
  - Вижу!
  - Нет, не видишь! Вот, задавил ни в чём не повинного дядьку.
  - А чи-иво ты тут спишь?
  - Отдыхаю я тут.
  Я потёр ушибленную ногу, штанина была разорвана аккуратным уголком.
  - Ну что малец, попал ты. Вот джинсы мне порвал. Сейчас мать задаст тебе жару.
  Мальчонка оглянулся на приближающуюся мать, выражение лица которой, действительно, ничего хорошего не предвещало, и, распахнув пошире рот, набрал воздуха, чтобы зареветь погромче. У меня не было своих детей, но, какой-никакой опыт общения с ними за годы взрослой жизни, я всё же накопил. Я встал, выдернул его с сидения велосипеда, взял на руки, и слегка прижав его к себе, строго спросил:
  - Так... А куда убежал ёжик?
  Его глаза, уже было подкопившие валики слёз над нижним веком, недоумённо уставились на меня, а потом забегали, окидывая взглядом окрестности. Плач стих, так и не родившись. Нижняя губа у него ещё кривилась, гладкая, влажная, блестящая от слюны, но в широко открытых глазах уже читался интерес. Сдвоено всхлипнув, он спросил:
  - Где... ёжик?
  Конечно, не было никакого ежа. Я брякнул первое, что в голову пришло, лишь бы отвлечь пацана. Удалось. Тогда я продолжил тему.
  - Тебя ёжик успел понюхать?
  - Где ёжик?
  Подошла молодуха.
  - Ой, это вы?
  Только сейчас я подметил, что она подслеповата. Поглядывая вдаль, она прищуривала глаза. Носить очки, наверное, стеснялась
  - Мишка, ну что за ребёнок? Горе ты моё... Ни минуты покоя! Что наделал, а?
  - Не ругайте его. Он нечаянно. Это всё ёжик виноват, да Мишка?
  - Мама, ёжик! Понюхал ёжик...
  - Какой ёжик?
  - Мама, ёжик убежал!
  Наверное, я так убедительно запудрил ребёнку мозги, что он уже ничтоже сумняшеся, свято верил в существование колючего. Мишка, убедившись, что гроза миновала, потянулся на руки к матери.
  - Откуда здесь взяться ёжику?
  Передавая ей малыша, я подмигнул ей.
  - Ёжик перебежал дорогу в неположенном месте, вот наш маленький велосипедист и не справился с управлением и совершил наезд на пешехода. Но, учитывая отсутствие жалоб от пешехода, а так же от самого ёжика, был отпущен с места происшествия.
  После этих слов, молодка, было, заулыбалась, но приметила дыру на штанине.
  - Какой ужас! Это сейчас? Мишка сделал?
  - Порвалось? Это, наверное, педалью. Не обращайте внимания, ерунда, дело житейское. Мне бы только до ниток с иголкой добраться.
  - Всё Мишка, хватит, на сегодня нагулялся. Не ребёнок, а одно наказание! Идём домой. Вас как зовут?
  - Алексей.
  - Меня - Марина. Алексей, идёмте ко мне, а? Там и подождёте Ирочку, а я попробую привести ваши джинсы в порядок.
  Я подхватил в одну руку трёхколёсный транспорт, в другую авоську, и пошел за ней. И хотя на улице было дивно хорошо, это был шанс попасть в дом, к Ирине поближе, и возможно, что-то разузнать о ней. Тем более, что меня неудержимо влекло в эту огромную квартиру на третьем этаже старого дома в стиле модерн.
  - Алёша, а вы что, так никуда и не уходили, сидели в сквере?
  - Я... Тут такой случай... Мне, видите ли, некуда идти. Я москвич, приехал Питер посмотреть, дикарём.
  - А ночь-то вы... Алёша, можно на "ты"?
  Ей двадцать три - двадцать пять. Значит она сейчас на два-три года старше моего нынешнего физиологического возраста... Я кивнул.
  - Ночь, тоже на улице провёл?
  - Нет, не на улице... на сортировочной, вагоны разгружал.
  - Ты без денег приехал?
  - Я их потерял.
  - Беда...
  - Вовсе не беда. Я за одну ночь заработал на билет до Москвы и обратно. Как было сказано одним хорошим человеком: - ищите, да обрящете!
  
  Глава 10
  
  Комната у Марины была одна, перегороженная посередине современным платяным лакированным шкафом и древним трёхстворчатым гардеробом со старым зеркалом посередине, волнистым, с почерневшими краями.
  Хозяйка завела меня за шкафы, предложила снять джинсы и передать ей. В закуток заглянул Мишка.
  - Сделай мне самолёт...
  - Игрушечный?
  - Не... настоящий - из бумаги.
  Я окинул взглядом закуток. Детская кроватка-ясли с парочкой вынутых из ограждения прутьев. Близ неё самодельный крашеный табурет. Старый комод с выдвинутым нижним ящиком, в котором лежат игрушки.
  - Попроси у мамы лист бумаги.
  Ребёнка, как ветром унесло, но ненадолго. Вернулся он с альбомом для рисования. Листы, волнистые из-за слабоокрашенных акварельных разводов. Я выбрал более-менее ровный, сложил самолётик, послал Мишку за ножницами, сделал ими надрез и выгнул самолётику хвост. Малец сидел у меня на коленях и так увлеченно сопел, как будто сам старательно складывал бумажную игрушку. Потом мы с ним сделали пароходик, за ним журавлика.
  - Алёша, вот посмотри, всё готово. К сожалению, лучше я не могу.
  Из-за гардероба показалась Маринкина рука с моими джинсами. Повреждённое место я, конечно нашел. Но, это я знал - где искать.
  - Марина, ты кудесница! Я ещё не встречал таких мастериц. Отлично сделано! И не скажешь, что на них была дырка.
  Пока я говорил - одевал джинсы. Только застегнул молнию, как она вошла. Без предупреждения. Мишка снова вскарабкался ко мне на колени.
  - Я смотрю, вы уже поладили.
  - Мама... Журррравлик!
  Мишка протянул матери хитрую поделку.
  - Ой, какой милый! А я так не умею.
  - Я покажу... Складываем так... Потом так... Теперь вот так...
  Похоже, она смотрит не на сам процесс оригами, а очень внимательно рассматривает меня самого. Где-то внутри меня зазвенел маленький звоночек тревоги. Я резко поднял голову. Её глаза забегали с меня на сына, с Мишки на меня, с меня на журавлика. Девушку пора охладить...
  - Когда же придёт Ирина?
  Марина коротко вздохнула, пожала плечами:
  - К вечеру. Часам к семи. Ты голодный?
  - Не так чтобы сильно.
  - Борщ будешь?
  Я поднялся с табурета. Мишка вцепился в меня клещом. Пришлось подхватить его и посадить на руку.
  - Если только немного.
  - Лёш, ты посиди пока с Мишкой, а я разогрею борщ.
  С малышом мы уже поладили, это было несложно. Живой, сообразительный, неизбалованный пацан. Сначала познакомил меня со всеми своими игрушками. Старые игрушки... Тайны ящика серьёзных вещей для маленьких людей... И у каждой игрушки своя история. В луноходе не хватало батарейки. Многие заводные - были сломаны. Ножницы, умелые руки, опыт, и несколько заводных изделий из ящика обрели второе дыхание.
  За обедом я опять рассказывал о себе и о том, как познакомился с Ириной. Мишка перебивал, хвалясь отремонтированными игрушками, а Марина слушала нас обоих и улыбалась нам и чему-то своему. К интересующей меня теме, я подвёл издалека. Девушка рассказала о соседях если не всё что знала, то всё, что было можно. Об Ирине ничего нового я не услышал...
  Девушка моей мечты появилась неожиданно. Мишка убежал в туалет, а вернулся, держа за руку Ирину.
  - Лёша... Ты не уехал! Что же не позвонил? Где ты был?
  У Марины, как тень лица коснулась. Конечно, жалко её, хорошая, добрая, отзывчивая, но, у меня теперь есть девушка моей мечты...
  Моя Мечта, оказалась, очень рада мне. Поездка к родителям нисколько не охладила её интереса, даже казалось наоборот, подогрела. Мишку едва отцепили от меня. Пришлось пообещать рассказать ему сказку на ночь. При выходе из комнаты Марины оглянулся и успел заметить, как та показала Ирине большой палец...
  - Ты знаешь, Ирина, а я кое-что принёс...
  Ирина осмотрела содержимое авоськи.
  - Грудинка? Сделаем бутерброды.
  - Корейка! Идём на кухню. Покажешь где и в чём готовить.
  - Где ты раздобыл еду? Только не говори, что в магазине. Ещё не время для молодой картошки. В овощных только старую продают.
  - Конечно не в магазине... На Сытном рынке. Мне фортуна улыбнулась. И деньги я заработал на разгрузке вагонов, на сортировочной.
  - Устал?
  - Уже нет, отдохнул, пока ждал.
  - Много заработал-то?
  - Много, но уже почти все потратил.
  - А билет?
  - Придётся выгрузить ещё пару вагонов.
  - Устал, наверное? Бедный Лёшенька.
  - Это ещё как посмотреть - кто из нас бедный.
  Ирина чистила картошку, я резал корейку на палочки. На кухню заглянула Марина, поманила меня пальцем. Извинившись, пошел за ней.
  За углом коридора она вручила мне букет ромашек. Стебли цветов были влажными.
  - Цветы забыл, жених...
  - Спасибо, Марина!
  Иринка обрадовалась этим ромашкам так, как будто это были неведомые ещё в те времена орхидеи.
  - Мои любимые! Ты знал или сам догадался?
  - Не знал, но гвоздички дарить не хотелось, а розы, это как-то банально.
  Ирина, вдруг оглянувшись на соседку, полную матрону в красном шелковом китайском халате о драконах, стряпавшую что-то в противоположном углу огромной кухни, коротко припала к моей щеке губами и убежала с букетом в комнату. Когда вернулась, палочки картошки уже шкворчали в масле, среди подрумяненых палочек корейки. Запах по кухне шел такой, что дракононосец, не выдержав, подплыл к плите с шипящей сковородой и поинтересовался, что именно "мОлодёжь" добавила в обычный картофель. За молодёжь ответила Моя Мечта.
  - Ничего особенного Клара Семёновна. Корейка, тёртый чеснок и молодая картошка
  Мы сидели за круглым столом, ели приготовленное мной блюдо, а посередине, в ширпотребовской вазе из синего штампованного хрусталя, стояли ромашки.
  - Рассказывай, куда ездила, где была, что видела...
  - У своих была, на даче, в Лисьем носу.
  Я округлил глаза. Она засмеялась.
  - Это дачный посёлок под Ленинградом так называется, тут близко, полчаса на электричке. Он так и называется - Лисий нос. Дедуле, как профессору и ветерану, там дали дачу, давно, ещё до меня. Деда с папой постепенно отремонтировали старый дом, и теперь мы каждое лето отдыхаем там. Ходим купаться на залив, в клубе показывают кино... Если честно - немного скучновато, но маму оттуда в отпуск и выходные, клещами не вытащить. Там же у неё опытный участок ботанического сада с её любимыми флоксами.
  - Ты была на Чёрном море?
  - Да. Два раза. Мы ездили все вместе мама, папа и я. Я была маленькая и помню только, что вода там совсем солёная, не такая, как в Финском. Папа учил меня плавать. А ещё помню, как он поймал крабика, и мы вместе отпускали его домой. Хочешь, я покажу тебе семейный альбом?
  Мне было не совсем удобно садиться рядом с ней на диван, склонившись над альбомом. Я, такой пропотевший, рядом с этим, пахнущим свежестью чудом. Спросил разрешения сполоснуться. Ирина выскользнула за дверь, прихватив с собой посуду. Спустя несколько минут пришла, достала из шкафа большое махровое полотенце.
  - Пошли, пока ванная свободна.
  Наскоро сполоснулся под душем, вытерся. Зачем-то загасил газовую колонку полностью. Чертыхнулся, спичками, взятыми с маленькой фанерной полочки, зажег дежурный фитилёк и пошел к Ирине.
  Она сидела на диване, в той же позе, что и вчера, с большим, толстым альбомом в плюшевой синей обложке... Я лишь слегка касался своим плечом её плеча, и иногда наши руки соприкасались над старыми пожелтевшими фотографиями. Но, эти касания... Тёплая волна из точек контакта, пробегала волной мурашек, казалось по всему телу. Не могу даже припомнить, было ли когда-нибудь у меня такое же ощущение, даже при более близких отношениях, хоть с одной женщиной. Если только с женой, я когда-то испытывал нечто подобное, но гораздо, гораздо слабее, не идущее ни в какое сравнение.
  Я сидел рядом с этой девушкой, разбудившей во мне то, что дремало до поры до времени, на протяжении без малого пятидесяти лет и корил себя за то, что не продолжил знакомство с ней тогда, в восемьдесят третьем, в Москве. Глядишь и вся жизнь пошла бы иначе.
  А ещё было страшно подумать, что через час-другой надо будет подняться, попрощаться и уйти в метро. Отправляться к себе в 2009 год, доживать столько, сколько мне осталось... А что сделаешь? В этом времени для меня места нет - я лишний. Не могу же я поехать в Москву, чтобы подменить себя там. Да мне и встречаться с самим собой нельзя, если я вообще хочу продолжать существовать.
  В открытое окно донеслась мелодия, предваряющая информационную программу "Время". Мелодия - жуткая в своей уверенности в непогрешимости, неотвратимая, как звонок будильника и такая же нежелательная.
  - Иринка, милая... Наверное, мне пора. Время уже.
  - Куда ты пойдёшь? На вокзал? Ты же сегодня совсем не спал. И потом, ты обещал рассказать Мишке сказку. Обещания надо выполнять. Только, чур, я пойду с тобой к Марине. Я очень хочу послушать, как ты рассказываешь сказки. А если у тебя не получится, то я тебя выручу. Маринка, когда работает, иногда просит меня, и тогда с Мишкой сижу я.
  Девушки сели пить чай, а я ушел в Мишкин закуток, и он, замерев, слушал диснеевские "Утиные истории" в моём вольном пересказе. За шкафами было тихо, видимо не только ребенку были интересны мои сказки.
  Заснул он быстро, минут через десять. Поправляя на нём одеяло, почувствовал, что я в закутке не один. Тёплые лёгкие руки легли мне на плечи. Горячее дыхание коснулось шеи. Я замер, ожидая продолжения... Хорошо, что его не последовало. Это была Марина. На мгновение, прижавшись к моей спине, замерла, и тут же, мягко, но сильно, развернула меня к проходу между шкафами, и чуть подтолкнув вперёд, хрипловато и негромко произнесла:
  - Всё, ребята, идите к себе, а я - спать.
  В своей комнате Ирина сказала:
  - Сегодня на вокзал не пойдёшь. Переночуешь у меня, на кресле. Ты устал. Я же вижу - глаза красные, как у бешеной селёдки. Завтра, уже отдохнувший, делай, что хочешь. Подожди здесь немного и не шуми, а я сейчас приду.
  Ирина выглянула за дверь, выждала пару секунд и ушла. Её шлёпанцы прошелестели по коридору куда-то в сторону выхода, клацнул открываемый дверной замок. Потом кому-то, что-то неразборчиво сказала. Я стоял за дверью комнаты, и всё это слышал лишь на пороге восприятия - только звук голоса, но не слова. Затем приглушенно хлопнула входная дверь, опять звук замка, опять шаги, но уже обратно...
  Когда она вернулась, я хотел спросить, был ли это спектакль или она действительно с кем-то там разговаривала, но Ирина заблаговременно прижала палец к моим губам и на ухо шепнула:
  - Теперь говорим только шепотом.
  - Боишься, что доложат твоим?
  - Может и промолчат, но я всё равно, не хочу, чтобы знали.
  - Разведка любой страны почла бы за честь - иметь тебя в своих рядах!
  Она улыбнулась. Подошла к чёрно-белому телевизору "Рекорд" и включила. Шел какой-то фильм о войне. Ну да, завтра же 22 июня - дата начала войны. Я подошел к телевизору, повернул переключатель каналов на другой, там давали какой-то телефильм о стройке, на следующем канале - "Кинопанорама", на четвёртом - телеспектакль и всё... Больше ничего... Четыре канала...
  Я оставил телеспектакль и стал разглядывать грампластинки возле проигрывателя "Аккорд". "Зодиак", "Тич-ин", Алла Пугачёва, Равель, Хиль, "Аракс", Мулерман, Бетховен, Тухманов... Всё такое знакомое, но почти забытое. Ирина постелила себе на диване-монстре, мне на кресле-кровати.
  - Я пойду в ванную. Музыку только не заводи. Для всех - ты ушел... Я же не могу находиться одновременно в двух местах. И, вообще, ложись давай.
  Телевизор я не смотрю при наличии семидесяти каналов, а уж на четырёх и подавно смотреть нечего, радует лишь, что передачи не прерываются наглой рекламой.
  Я лежал с открытыми глазами, чтобы не заснуть ненароком, и ждал, пока она придёт. Все мысли о будущем отошли куда-то далеко-далеко. Я думал только о ней и просто ждал, когда рядом появится воплощение моей мечты. И отчего-то не хотелось проявлять какую либо активность в развитии наших отношений. Пусть всё идет само, как есть. В конце концов, я даже согласен остаться малозначащим эпизодом в её жизни. Я от этой встречи получаю куда больше, чем Ирина, находя особую прелесть в сегодняшних невинных отношениях.
  С высоты своего возраста иначе оцениваю разговоры, зная немалую силу произнесённого слова. Она для меня сейчас, почти, как маленькая девочка, которой несложно манипулировать. Но, как же мне не хочется этого делать... Управлять чувствами человека и получать от этого удовольствие, может, на мой взгляд, лишь ущербная личность. Я же сейчас, желаю лишь одного в наших отношениях - быть равным ей во всем. Лишь тогда её любовь станет мне высшей и заслуженной наградой.
  
  Глава 11
  
  Едва слышно скрипнула дверь. Отчётливо щелкнул замок холодильника.
  - Алёша, ты спишь?
  - Нет, не получается. Всё светло и светло.
  Часы показывали четверть двенадцатого, а за окном так светло, что не поймёшь, то ли белая ночь, то ли пасмурный день.
  Ирина зашла в комнату в голубом домашнем халатике, с тюрбаном из банного полотенца на голове и треугольным пакетом молока в руках.
  - Лёш, ты молочка не хочешь?
  В памяти толкнулась цифра и я улыбнулся.
  - Молоко по шестнадцать копеек...
  - А ты что, такое не пьёшь?
  - Ну почему же, конечно пью, и по двадцать пять тоже пью. Просто в ближайшем к моему дому магазине, молоко, чаще продают в бутылках.
  - Мне тоже в бутылках больше нравится, но за ним нужно идти на Карповку.
  Ирина налила стакан молока, присела ко мне на край кресла-кровати. И протянула его мне. От пары глотков заломило зубы.
  - Ух... Ледяное... Спасибо.
   Ирина спокойно допила из пакета оставшееся.
  - Расскажи мне, что ты любишь? Какую еду, питьё, какие любишь фильмы, книги, у тебя есть любимый поэт?
  Я рассказывал ей о себе. К сожалению, не о себе тогдашнем, а о сегодняшнем, потому что, наверное, даже тогда, через два года, на пляже, не сумел бы её заинтересовать. Слишком узок был у меня диапазон восприятия действительности, слишком мелкими были интересы.
  - А кто твои родители?
  И я заочно познакомил её со своими родными, с трудом припомнив, где тогда работал отец. В ноги запрыгнул Мартын. И я рассказал о своей собаке, (которой не стало в восемьдесят пятом). Рассказал, что люблю слушать "Машину времени" и "Смоки", обожаю "Скорпионс" и "Песняров", "Аквариум", "Пинк Флойд", "Високосное лето". Люблю Фета, Вознесенского, Блока, Ахматову, Евтушенко. Перечислил любимых актёров и режиссёров, упомянул Жванецкого, поздно спохватившись, что пик его популярности ещё не наступил, когда увидел в её глазах непонимание. Рассказал о Марке Твене. Назвал в числе любимых: Ремарка, Стругацких, Гоголя, Эдгара По и других.
  - Лёша, когда же ты успел столько прочесть?
  - Первую книжку я прочел в первом классе. Это был Конан Дойл - "Затерянный мир". Дальше - больше. Читаю я быстро. За выходной могу прочесть томик в триста страниц.
  Мартын уже перебрался ко мне на живот, прижмурил глаза и громко урчал.
  - Алёша, ничего, что я буду тебя слушать и расчёсывать волосы? А то, пока влажные...
  - Конечно! Мне даже приятно будет смотреть. Говорят, это хорошо отвлекает и успокаивает.
  Тюрбан был скинут, и копна ещё блестящих от влаги тяжелых волос рассыпалась по плечам. И тут она ещё встряхнула головой
  - Боже... Какая красота...
  Не сдержался я.
  Она вопросительно взглянула на меня.
  - Я ещё не видел их такими... распущенными.
  Чтобы скрыть смущение, Моя Мечта на миг отвернулась. Потом встала, быстро подошла к старому трюмо с утраченными боковыми зеркалами, взяла массажную щетку и, вернувшись, села на то же место. Было настолько интересно и приятно наблюдать за её занятием, что я начал сбиваться, терять порой мысль, и вообще - мямлить.
  - Что с тобой, Лёш?
  - Ты знаешь... Ты причесываешься... и так покойно наблюдать за тобой. Это сродни гипнозу...
  Так, наверное, чувствует себя кролик перед удавом. Размеренно покачивающаяся, как маятник голова, поблёскивая, всё время скользят перед глазами чешуйки, за которые невозможно зацепиться взглядом - настолько они одинаковые и постоянно в движении. Так и щетка в её волосах - только что вроде была наверху и вот она уже внизу, а вокруг неё, ничего как бы и не менялось, всё те же волны волос, всё те же нежные пальцы держат её.
  - Прямо уж и гипноз?
  - Поверь... Я, наверное, могу целую вечность любоваться тем, как ты расчёсываешь свои шикарные волосы - так мне это нравится.
  - А ещё что-нибудь нравится?
  - Ты... Вся... Нравится всё: и как ты говоришь, и как слушаешь, как идёшь по улице и как сидишь сейчас передо мной. Как смеёшься, смотришь, спишь, тормошишь Мишку, твои глаза, губы, нос, руки, плечи, стройная фигурка... Я не могу назвать что либо, что мне могло бы не понравится в тебе.
  - Лёша, ты меня идеализируешь.
  - И нахожу в этом удовольствие...
  - Всё, хватит. Ты так интересно рассказываешь, что слушать тебя можно сутки напролёт, но спать всё же надо. А теперь отвернись, мне надо переодеться.
  - Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа.
  Воткнув нос в подушку, пробубнил я голосом джинна из фильма "Волшебная лампа Алладина". Колокольчики смеха отдалились в сторону кожаного монстра. Я повернулся в противоположную сторону. Нахальный Мартын перелез через меня и опять улёгся, упёршись спиной мне в живот. Облюбовала скотинка место.
  
  Глава 12
  
  В этот раз я проснулся позже хозяйки. Ирина потрепала меня по плечу.
  - Просыпайся, соня!
  Она была уже одета и стояла у стола, там, где на стуле висели мои вещи. Сегодня я буду показывать тебе город. Но, сначала у тебя будет полноценный выходной - можешь пол дня поваляться в постели. Пока я постираю, и пока высохнут твои фирменные джинсы, а заодно и рубашка. Ирина сняла рубашку со стула, подхватила джинсы... В груди похолодело. И почему я не переложил российские деньги в сумку?
  - Алёша, ты бы вынул вещи из карманов.
  - Иринка, пожалуйста, не на...
  Она не пронесла мои вещи и двух метров, как из заднего кармана выпали две зелёных советских трёшки и пятиалтынный с гривенником, а из переднего, вместе с ключами от московской квартиры и разнообразной мелочью, сложенные вчетверо российские банкноты. Их было немного, зато разного достоинства - почти весь диапазон. Ирина положила мои шмотки на край кресла и вернулась поднять выпавшее. Наверное, я не одевался быстрее, даже в армии.
  - Алёша, что это за деньги?
  Господи... Я же "никогда не вру"...
  - Я сейчас вернусь и всё объясню. Мне надо посетить отдельный кабинет. Я быстро.
  Проскочил, никого не встретив, по коридору. Спустя минуту произвёл рокировочку в ванную. Плеснул водой в лицо, пальцем пошуровал по зубам, прополоскал, сплюнул. Всё равно, ничего в голову не шло, и громоздить новую ложь на старую не хотелось. Проще и честнее открыться, а там - будь, как будет.
  Ирина сидела за столом и молча разглаживала ладонью тысячерублёвую купюру.
  - Я должен был бы сказать тебе сразу... Не смог. Боялся, что не поверишь... А я так не хотел тебя потерять из виду.
  Взял сумку, расстегнул и высыпал из неё, всё что было, на стол. Мобильный телефон и коммуникатор в чехле её не заинтересовали. Ирина ухватилась за бумаги: свежий "Московский комсомолец", который так и не успел пролистать, последний номер "Авторевю" и конверт с извещением и квитанцией транспортного налога. Развернула газету, бросила взгляд на дату, шепотом прочла заголовки передовиц. Рассмотрела штемпель на конверте и прочла извещение.
  - Ирина...
  - 2009 год. Двадцать первый век... Непонятно: как уживаются вместе - машина времени и царские орлы на деньгах... Это не розыгрыш? Это всё правда, Алёша?
  - Да...
  У меня голос даже сел.
  - Ты знаешь, Алёша... Наверное, ты прав, я не смогла бы поверить тебе... Да и сейчас, не знаю, как быть. А это что?
  - Телефон. Мобильный. Сотовый. В общем - переносной. А это - помесь маленькой ЭВМ, фотоаппарата, кинокамеры и такого же телефона.
  - А как это работает?
  - Радио, только сложнее.
  Я переключил коммуникатор в режим фото и сделал снимок Ирины, ошарашено рассматривавшей рекламный постер из журнала с девицей на фоне "Ламборджини", в стрингах и микротопике, на котором явственно просматривались сквозь тонкую ткань соски. Показал ей свежую фотку.
  - Здоровски! Жалко, что маленькая такая. Вот если бы сразу на карточку.
  - И такие фотоаппараты у нас есть, только карточки они делают небольшие. А эту фотографию, тоже можно напечатать - даже вот такого размера.
  Я показал руками, до какого формата можно увеличить фотографию, полученную с пятимегапиксельной матрицы. Ирина недоверчиво покрутила, рассматривая, мой КПК в руках.
  - Из такого маленького?
  - Это делается с помощью другого прибора, который может заменить собой маленькую типографию.
   Серьёзно наморщив лоб, она задумалась. Я молчал. Встав со стула, развернулась ко мне, и пристально глядя в глаза, выдала:
  - Ты же говорил, что никогда не врёшь... И я верила тебе... А ты...
  - А я и не врал... Почти. Только лишь предоставил более удобоваримую версию своего появления в Питере.
  - И только? Студент-выпускник, молодой специалист... А на самом деле кто? Испытатель? Разведчик? Специалист по чему?
  - Меня вообще сюда занесло случайно. Машины времени не существует. Ни в этом времени, ни в моём. Я просто ехал в метро. И вдруг - сразу Питер... Я даже не понял, что произошло. Думал - снится... А потом вдруг - ты...
  - Что - я? Я что - маленькая? Или тебе нельзя было рассказывать, чтобы не получилось как у Бредбери в рассказе "И грянул гром"? Или я чем-то напоминаю тебе подопытную мышь?
  - Ты мне напоминаешь - саму себя. Правда, двумя годами позже...
  - .......?
  - Мы с тобой уже встречались.
  - Не припоминаю!
  - Конечно, не помнишь, потому, что эта встреча ещё только будет. Мы с тобой встретимся через два года в Москве и я... почти влюблюсь в тебя, ты станешь девушкой моей мечты. И я буду искать тебя, всюду, но так и не смогу найти. И долгие годы буду сожалеть о том, что не смог сразу заинтересовать тебя тогда.
  - Я похожа на дурочку? Или считать не умею? Ты сейчас выглядишь на двадцать, плюс, минус год.
  - И что?
  - А то, что ты мне в сыновья годишься. Мне, в 2009 будет... Сорок шесть и моему внуку или внучке, возможно, уже будет десять!
  - Не спеши решать задачу, пока не хватает исходных данных.
  Из бокового кармана сумки я извлёк российский паспорт - свой последний довод, и протянул Ирине. Она впилась глазами в фотографию. Перевела взгляд на меня. Ещё раз посмотрела на фото, шагнула ко мне.
  Поднесла руку к моему лицу и легонько тронула пальцем оспинку у меня под бровью.
  - Но он... и лысый... Тут написано... Пятьдесят девятого года... Нет... Хотя... Есть что-то общее. Похож. Очень похож. Просто похож...
  - Это я, два года назад. Это для меня - два года назад. На самом деле - в 2004 году. Сядь, Ирина, сядь. Я расскажу тебе то, что видел, знаю и о чём догадываюсь сам. С самого начала. А верить, или не верить - решишь потом.
  Я рассказывал больше часа. Иногда она переспрашивала, изредка пыталась спорить, но по большей части внимательно слушала, подперев подбородок кулачками. Её замечания к моему рассказу поражали точностью определений и смелостью предположений. Факт нашей встречи в 83-ем, взволновал её необычайно. Ирину возмутило моё бездействие:
  - Почему ты даже не пытался найти меня? Не понимаю, как ты... Такой..., и вдруг... не смог мне понравиться?
  - Я тогда был другим. То, что ты сейчас видишь перед собой - это не молодой человек, а неожиданно помолодевший, зрелый, видавший виды мужчина.
  - Ума не приложу, что теперь со всем этим делать?
  - Я тоже.
  - Бедный Лёшка... Ты так и не женился?
  - Да нет... был женат. Встретил девушку, которая чем-то была похожа на тебя. И женился. Показалась похожей... Детей не было.
  - А что с ней стало? А то ты об этом, как-то в прошедшем времени говоришь.
  - Просто развелись. Влюблённость прошла, а любовь так и не народилась.
  - А разве есть какая-то разница между влюблённостью и любовью?
  - Ох, да, конечно же, есть. Влюблённость - это эйфория, яркое ощущение. Этакий цветастый конфетный фантик. Жаль, что никогда не знаешь, что он в себе хранит: долгое, сильное, сладкое чувство или пустоту холостяцкого дома.
  Ирина встала, прошла зачем-то к книжному шкафу за моей спиной. Зря, наверное, говорят, что Питер город ветров: листва на дереве за окном, едва шевелилась. Ну, вот кажется и всё. Наступил финал этой короткой, но такой интересной истории. Сегодня я сяду в метро, и буду кататься в вагонах, возможно до самого закрытия - буду искать точку перехода в моё время.
  Лёгкое прикосновение девичьих рук к затылку. От шеи, куда-то вниз, побежала волна мурашек. Ладони соскользнули на плечи. Я запрокинул голову назад, чтобы видеть её.
  - Лёшка... Ты старше меня на целую жизнь... А всё равно как мальчишка. Вот о чём ты сейчас думаешь?
  - О ветре. О том, что сегодня совсем не ветрено... И что, кажется, пора уходить к себе.
  Я на секунду прикрыл глаза, вздохнул и в этот момент мягкие, тёплые и сухие Иркины губы, накрыли мои. Я замер, боясь пошевелиться и спугнуть мгновение. Поцелуй прервался. Прошелестели шлёпанцы. Я открыл глаза и облизнул губы. Что это было? Признание? Сочувствие? Прощание?
  Вернулась она в комнату с уже знакомым чайником, булками и маслёнкой.
  - Давай позавтракаем.
  Бутерброды с маслом к чаю - отличный завтрак.
  - Твоя жена... Она кормила тебя завтраками?
  - Бывшая жена! Нет, она уходила раньше. Это я, как творческий работник, мог поваляться в постели подольше. Я - "сова", потому, что пик работоспособности у меня приходится на вторую половину дня и вечер. А она - "жаворонок", к вечеру у неё не оставалось сил. Мне совершенно не хочется сейчас при тебе, что-либо вспоминать о ней. Тем более что разошлись мы уже достаточно давно.
  - Хорошо... Знаешь Лёш, я тогда - тоже "сова".
  Наверное, улыбка у меня вышла несколько вымученная.
  - Снимай штаны, лезь под покрывало. У нас сегодня вечерняя прогулка по Ленинграду. Планы не изменились, экскурсия не отменяется.
  Пока мои шмотки замачивались, а позже, стирались в машине, Ирина приходила, присаживалась рядом, я брал её за руку и рассказывал: как мы теперь живём, куда ходим, что едим, что смотрим, что покупаем.
  Часы на стене прокашляли два раза, когда я натянул на себя чуть влажные джинсы, рассудив, что на улице, да на мне они высохнут намного быстрее, тем более что теперь я могу не бояться радикулита.
  
  Глава 13
  
  Мы гуляли по Питеру, смеялись и ели мороженое, целовались на мостах и гонялись друг за другом в парке меж деревьев, нюхали цветы, что растут у подножия Медного всадника и прятались между колонн Казанского собора.
  Ко мне пришла вторая юность, и я, с радостью старался ей соответствовать, шутил и дурачился от души, под переливы Иринкиного смеха. У входа в метро "Площадь мира" Ирина остановилась и спросила.
  - Лёшенька, а давай, к тебе? Сейчас сядем в метро и попробуем вместе попасть в твоё будущее, а?
  - Вместе! Конечно, моя хорошая! То ко мне будем ездить, то к тебе!
  Мы спустились на станцию, и тут я вспомнил:
  - А сумка? Там же всё: и деньги, и документы, и связь.
  - Ты всегда такой рассеянный с улицы Бассейной?
  - Поверь мне, милая, это приобретается с годами. Но рядом с тобой я постараюсь от этого избавиться. Ты заметила? Я сегодня курил только один раз.
  - Лучше бы ты вообще не курил!
  Дома я выкуриваю пачку в день. А с тобой... Забываю.
  Так и забудь.
  Ради тебя... Я даже... Хочешь, я вообще брошу.
  - Хочу, но я больше хочу, чтобы это исходило не от меня, не как требование или принуждение, а от тебя самого.
  - Иринка, мне кажется, что такой потребности организма в никотине, как после тридцати лет курения у меня сейчас нет, а с психологической тягой, мы с тобой, уже как-нибудь справимся. Нам с тобою всё по плечу! Мы вместе и мы молоды.
  - Алёша, вот ты сейчас произносишь "мы", а оно это самое слово, такое, казалось бы, простое - всего два звука, но уже звучит иначе. Не так, как раньше. Я догадываюсь, что ты скажешь... Но всё равно, в этих двух буквах, для меня, заложен уже, куда больший смысл, чем вчера или неделю назад. Не перебивай... Наверное, ты уже ощущал похожее чувство... Но для меня-то это впервые!
  - А я и не перебиваю. Я только хотел поцеловать тебя.
  - Ну не здесь же!
  А сама спрятала лицо у меня на груди, скользнув губами по шее.
  От конечной станции метро "Петроградская" идти оказалось намного ближе, всего метров триста. У входа в парадное, встретили Маринку с сыном. Мишка, без разговоров, вскарабкался ко мне на руки. Девушки занесли в лифт велосипед, а я, наслаждаясь молодой силой и отсутствием одышки, взлетел с Мишкой на руках, на третий этаж по лестнице, как белка по стволу дерева. Я даже успел открыть им тяжелую наружную дверь лифта, после того, как тот, клацнув, остановился на этаже.
  - Подождёшь меня у Маринки?
  - Как скажешь...
  Ирина пошла к себе, а я понёс ребёнка к Марине. Мишка, попав в родную обстановку, ужом соскользнул на пол. А меня заинтересовала старая радиола. Когда я бывал в гостях у своего деда, я, подкручивая ручку настройки, слушал "вражьи голоса". Там ещё был светящийся зелёным сектор "колдовского глаза" - индикатор качества приёма радиостанции.
  Маринка как всегда зашла со спины.
  - Ну что сердцеед, соблазнил девку?
  - Девушка, вам это кто-нибудь сказал или вы сами придумали?
  Ответил я ей пока ещё, кажется, неизвестной фразой из "Кин-Дза-дза".
  - Ты меня за колхозницу не держи. Я тебя насквозь вижу.
  - А теперь, Марина, ответь мне честно. Что ты там увидела - внутри меня, своим рентгеновским зрением.
  - Честно, говоришь? Вот вроде бы во всём - отличный парень! Сама мимо не прошла бы... Но, приглядишься, а от тебя таким вековым опытом тянет, что чувствуется - не одна сотня девок прошла через твои руки. Странный ты... Очень странный. И вроде не плохой. Но что-то в тебе не так. Не знаю в чём дело, но не такой как все.
  - Марин, это плохо?
  - Не знаю. Но помни, если ты Иринке сделаешь больно - я тебя из-под земли достану! И поверь, я это действительно могу.
  Неожиданная атака соседки застала врасплох. Это было бы похоже на ревность, если бы не оставила меня вчера Ирина ночевать, предварительно пошушукавшись с молодухой. Ещё утром я пребывал в уверенности, что у меня есть союзник. Что изменилось за ночь? О чём они успели переговорить в лифте? Откуда взялась эта агрессивность?
  - В чём дело Марина? Это ревность?
  Она вспыхнула краской. Видимо, не так далеко от истины.
  - Маринка, мне понятно твоё отношение к ней. Ты хороший друг... И мне тоже, лучше держать тебя в друзьях, нежели становиться с тобой врагами. От дружбы с тобой - приятного намного больше. Не хочу даже думать, что когда-нибудь мы сможем стать с тобой врагами.
  - Хорошо сказал... Умный ты мужик... Вот! Вот оно! Ты как бы старше кажешься, стоит с тобой заговорить, закроешь глаза и как бы рядом не парень, а уже видавший виды мужчина. Как будто огонь, вода и медные трубы у тебя уже за спиной.
  - Это, наверное, лестная оценка в твоих устах? Я тебе скажу сейчас то, что, возможно, реабилитирует меня в твоих глазах: я, кажется, по уши влюбился в твою соседку и очень... очень не хочу, чтобы кто-то вставал между нами. Иринка мне нужна и дорога, необходима, как глоток чистого воздуха, как ключик чистейшей родниковой воды, как спасение..
  Не знаю, поверила она мне или нет, в дверь заглянула Ирина и позвала с собой.
  Мы катались в вагонах метро, сидя на тех местах, где я задремал в Москве, но перехода в моё время - всё никак не получалось. Мы не один раз пересаживались с ветки на ветку, хотя меня и не покидало ощущение, что надо придерживаться красной. Той, что проходила через Чернышевскую.
  Ближе к ночи я увидел поезд, который шел не до конечной станции, а до "Лесной". Меня осенило - в Москве, в моём времени, поезд тоже не доходил до конца ветки, явственно вспомнилась табличка за стеклом кабины машиниста. Увлекая Ирину за собой, перебежал на противоположную сторону платформы, и едва успели запрыгнуть в проём закрывающихся дверей. Места в конце вагона были свободны. Моя Мечта, обхватив мой локоть обеими руками, шепнула мне в ухо:
  - Ты думаешь, это тот самый? Тот, что нам нужен?
  Быстрой тенью в мыслях пронеслись призрачные сомнения, и всё встало на свои места, ну, или почти всё. Не хватало лишь маленького штриха, одного единственного кусочка этого сложного пазла, но я всё же уверенно кивнул головой. Её ладони лишь плотнее обхватили мой локоть, показав решимость ещё вчерашней школьницы.
  - Я немного волнуюсь. Что там, как там. Мы не потеряемся? Без тебя, мне это "там", совсем ни к чему.
  - Не бойся, всё будет хорошо...
  В какой-то момент у меня едва заметно закружилась голова, что-то толкнулось в желудке. Ирина перехватила мой тревожный взгляд и крепко зажмурилась. Прикрыл глаза и я.
  - Станция Чернышевская...
  Я потащил свою мечту к выходу.
  - Что-то не так?
  - Не хватает... Чего-то не хватает. Я упускаю какую-то маленькую деталь, какую-то мелочь, и не могу понять какую.
  - А может получиться так, что назад пути у тебя вообще нет?
  Я задумался. Ирина взяла меня за руку и заглянула в глаза.
  - Ведь есть и хорошее, в том, что ты не сможешь вернуться. Тогда ты останешься, а я буду рядом с тобой
  - Есть... Месяц, два... Может полгода. А дальше - я буду валить лес, где-нибудь под Магаданом или гнить в психушке, а ты будешь любить меня с другого конца страны и совершенствовать эпистолярный жанр ...
  - Ну почему ты видишь всё в таком мрачном свете?
  - Как ты думаешь, милая... Что произойдет, если отделение милиции однажды посетит ангел? В точности такой, каким его рисуют...
  - Все обалдеют.
  - Это первая реакция, а потом?
  - Потом его станут изучать ученые.
  - И всё закончится тем, что ему ампутируют крылья для подробного изучения, а самого запечатают в сумасшедший дом. Так и со мной. Нигде в стране нет сведений, где я обретался до двадцати лет. А это приведёт к закономерному выводу, что я прибыл с той стороны "железного занавеса". И учитывая идеальное московское произношение, лишь укрепит КГБ в уверенности, что у меня совершенная подготовка. Все мои объяснения приравняются к не совсем удачно выполненной "легенде" шпиона. И если я окажусь в сумасшедшем доме - это будет самым приятным для меня местом, где я буду безопасен для этих "учёных".
  - Ну почему все так плохо? Неужели не может быть иначе? Почему за наше маленькое счастье ты должен будешь заплатить такую цену? Давай не будем думать о плохом... Будем только о хорошем!
  - Давай, только о хорошем...
  - Я посмотрел ей в глаза и её только-только народившаяся, радостная улыбка растаяла на губах, как зимняя снежинка.
  - Я постараюсь что-нибудь придумать...
  Мы шли по набережной под оранжево-сиреневым небом Питера, держась за руки, и молчали. Но это лишь со стороны... Мы разговаривали без слов, а едва уловимые движения пальцев сомкнутых ладоней заменяли нам жесты. Говорили самыми простыми фразами: "Мне так хорошо с тобой", "Мне тоже", "Я тебя люблю", "Я тоже не знаю, как теперь жить без тебя"... И все слова Великого и Могучего не могли передать красоту и нежность этих жестов-мыслей-фраз".
  Это было и приятно, и странно. Странно оттого, что прежде ничего подобного я не испытывал, и даже не предполагал, что такой контакт возможен. А приятно - потому, что это было, как откровение свыше, и нужно было бездарно прожить большую половину жизни, чтобы, наконец, испытать такое. И понять, как легко можно пройти мимо той, что была предназначена именно тебе, а ты - ей... не обратив должного внимания на невзначай сбившееся с ритма сердце.
  
  Глава 14
  
  В квартиру мы зашли далеко заполночь. Было тихо, все спали. Ирина уверенно вела меня в темноте коридора. Как ни крадись на цыпочках по старому паркету, он всё равно, рано или поздно выдаст. Вот и сейчас, стоило лишь нам поравняться с бледным намеком на свет, выбивающимся из-под Маринкиной двери, как коротко скрипнуло и почти сразу, в проеме появилась она сама, и тут же затащила нас к себе.
  - Ну что, голубки, где пропадали?
  - Гуляли...
  - На метро катались.
  Я чуть напрягся... Умеет ли Моя Мечта врать? Но соседку волновало скорее не то, где мы были, а что делали.
  - Давайте чайку попьем, а? А то Мишка дрыхнет уже давно, а вязать уже надоело. Что за жизнь? В доме двадцать человек, а поговорить не с кем... Иришка, у меня сахар закончился, остался только смешанный с какао, для Мишки. Не одолжишь?
  - Марин... У тебя совесть есть? Ты, часом, с Кларой Семёновной меня не перепутала? Мне что, сахара для тебя жалко, что ли?
  - Ну, прости Иринка, ляпнула.
  - Клара Семеновна - это тот самый дредноут в халате с драконами?
  Девушки прыснули, зажав себе рты ладошками.
  - Иринка, ты посмотри только, и двух минут с ней не общался, а как верно подметил. Точно, как военный корабль, этакий броненосец, и мимо спокойно проплыть не даст, и утопить не получится.
  Ирина выскользнула за порог
  - Марина, ты прости за нескромный вопрос, а почему ты одна? Отец Мишки... Он где?
  Упреждая возможные расспросы, спросил я соседку, как только за Ириной закрылась дверь. Марина тут же занялась электрическим чайником, будто выгадывая время. Но ответила довольно быстро:
  - Он не вернулся из Афганистана. Не успели свадьбу сыграть. Забрали его.
  Как ледяным ветром протянуло по нутру. Ну, что, знаток человечьих душ? Мог бы и сам спросить у Ирины, мог бы и предположить - сам знаешь какие годы. Хотел избежать расспросов, озадачив оппонента... И вляпался. А ведь я почти вдвое её старше и должен быть, обязан быть мудрее, тактичнее.
  - Прости, Марина...
  - Да чего уж там... Свыклась. Если б не Мишка... Не знаю, что было бы. Молоко тогда перегорело. Искуственник он у меня.
  - Прости, Марина, прости.
  - Хватит извиняться... А вот и Иришка, и чай у нас будет сладеньким. А я ещё кое-что добавлю из своих запасов.
  Соседка извлекла из серванта початую глиняную бутылку рижского бальзама, заткнутую пробкой от обычного вина и бутылку коньяка, и хитро взглянув на меня, спросила:
  - Лёша, а может коньячку? У меня есть.
  - А какой у нас сегодня праздник?
  Ирина подошла к отрывному календарю у двери, оторвала листок, полистала дальше.
  - Никакого нет. Завтра будет - День изобретателя и рационализатора... Маринка, не томи!
  - Действительно, никакого... Вот только захотелось одинокой женщине посидеть в приятной компании, расслабить утомлённые нервы. Я рассчитывала, что вы меня поддержите.
  - Ну, конечно поддержим, только я коньяк не буду, это ты с Алёшкой, а я - чай с бальзамом.
  Молодуха поставила себе мизерную стеклянную рюмочку, старинную, украшенную орнаментом, почти кукольную, граммов на десять. Мне был предложен серьёзный хрустальный лафитник в полстакана. Пока соседка колдовала над чашкой для Ирины, я разлил коньяк: Маринке полную и себе немного - дно прикрыть. По идее - получилось поровну.
  - Э... Да ты себе, как воробью налил. Или не мужик?
  Ирина сделала большие глаза.
  - Марин, ты что?
  - Не будем спорить. Видимо, Марина, в твоём представлении, мужик должен быть крепким, есть и пить помногу, говорить громко, двигаться шумно и прочее, прочее, прочее. Не будем углубляться в подробности. В двух словах - мужчина должен лишь самую малость отличаться от паровоза... Хотя бы запахом и цветом.
  - Лёш, ты о чём?
  - Я конечно утрирую... Девушки, шучу я, а сейчас, может и не совсем удачно.
  - Всё... Мир. Давай за встречу, за знакомство.
  - Коньяк хороший. Настоящий...
  - Пять звездочек, армянский.
  - Расскажи, что там, в столице нового. А то я в Москве была только перед олимпиадой.
  Вот напрягла... Отчаянно вспоминая, что было в те годы в Москве, взял в руки бутылку с коньяком, сделав вид, что рассматриваю.
  - Спорткомплекс Олимпийский построили, один корпус - легкоатлетическая арена, а в другом - бассейн. Номера стали на машинах менять, на белые... Что ещё? Вроде бы и всё...
  - А сам, о себе? Вот сейчас ты здесь, тебе очень нравится Иришка, а потом? Ты же когда-никогда, а уедешь...
  И тут я задумался... И очень серьёзно...
  - Есть у меня идея. Я получил свободное распределение. Собираюсь устроиться в один московский НИИ, собеседование уже прошел, но могу попробовать и отказаться... И приехать к вам. Только найти надо - где возьмут, да где общежитие предоставляют.
  - А кто ты по специальности?
  - Инженер-механик. А ещё фотограф. Могу работать в ателье. Могу сдать на права и работать хоть в такси, хоть на грузовике. Да хоть кем, лишь бы закрепиться тут, рядом.
  - Наливай. Иринка, ты только погляди, какой ценный кадр! Лёша, давай выпьем за то, чтобы твои слова не расходились с делом...
  - Маринка, не слишком ли часто тосты?
  - Ирка, всё под контролем.
  Было похоже, что соседка захмелела, но проскакивающие время от времени искорки в глазах, не давали мне покоя. Внешне расслабленный, я продолжал оставаться в напряжении. Вопросы Маринка задавала вроде бы малозначительные, но мне приходилось здорово перетряхивать память, чтобы связать события и прошедшее время. Кто родители, кем работают, как меня в пионеры принимали? Ходил ли я летом в детский сад? Если бы эти вопросы не были вплетены в канву разговора, я бы решил, что это допрос с пристрастием, из темы которого выпадали лишь те, что о личном: дружба, любовь, интересы.
  Ирина вопросов не задавала, так и сидела с чашкой в руках, внимательно вслушиваясь в мои ответы, лишь пару раз притворно вздохнув-охнув, когда я бегло коснулся школьно-детсадовской влюблённости.
  - Ой, что-то я захмелела... Хорошо ещё, что деда не видит. Сразу была бы наказана и корпела бы над немецкими классиками восемнадцатого века. Пойдем мы, Маринка, да и поздно уже. И вообще, ты его уже замучила, можно подумать, что Лёша с другой планеты прилетел.
  - Ну что ж, летите голубки, летите... Вот и последние гости покидают несчастную, одинокую женщину, мечтающую о таком же одиноком и мускулистом, как твой Алёшка, паровозе...
  - И даже не раскатывай губы! Это моё!
  - Ой, уж и пошутить нельзя...
  - Пока, Маринка.
  - Спокойной ночи, - сказала она, закрыв дверь.
  - Лёшенька, про паровоз - смешно, понравилось. Это анекдот? Но, почему ты Маринку так - в штыки-то?
  - А ты не обратила внимания на тематику вопросов? Такие вопросы следователи задают, тем более, что на часть из них, ответы она слышала уже, раньше. А где Маринка работает?
  - На какой-то фирме... Я не знаю на какой, но она говорила, что на фирме.
  Фирма... "на фирме"... Точно так же как "на заводе", "на фабрике". Теперь уже говорят "работает в фирме", "на фирму". Изменился язык, само понятие "фирмы", теперь это понятие "бренда". Что же за фирма была в Ленинграде? Пару из редких отечественных фирм советского периода, я знал совершенно точно. Одна из них - фирма "Восход". Она выпускала тетради, дневники и записные книжки. Вторая была фирма "Заря" - какие-то бытовые услуги. Почему бы не существовать и ещё нескольким? Бог с ней с фирмой, хотя что-то тревожное и промелькнуло, но я отбросил его. У меня в руках - моя "синяя птица", а это куда важнее...
  Мы тихонечко проскользнули в ванную. По очереди, отвернувшись, чтобы не смущать друг друга, наскоро сполоснулись из-под крана, не включая шумный душ, и стараясь идти в "ногу" прокрались в комнаты Ирины.
  
  Глава 15
  
  Я сидел у окна на подлокотнике кожаного монстра и смотрел в пустое небо белой ночи. Девушка моей мечты шуршала бельём, застилая постель. Мы молчали. В голове роились планы на завтра. Куда её отвести в современной Москве? Первым делом домой - взять машину. Для неё мой скромный "форд" с полным опционом будет покруче "чайки". Потом поедем в 3d кинотеатр на Ленинградском шоссе (друзья говорили, что там - круче некуда). Потом в аквапарк на ярославке. Потом... Ирина встала за мной, положив руки мне на плечи.
  - Смотри, самолет...
  По краю неба тянулась тонкая бело-розовая ниточка.
  - Это, наверное, истребитель. Жаль...
  - Чего жаль?
  - Что не авиалайнер. Протянули бы руки к нему, зацепились бы, подтянулись, сели на крыло и полетели бы к тёплым морям.
  - Фантазёр ты Алёшка... Чудной и милый... Алёшка... Ты такой... Такой родной... Такой!
  Она запустила пальцы в волосы мне на затылке так, как будто знала заранее, что для меня затылок, без малого - эрогенная зона. Ощущения схлынули мурашками по шее, между лопаток по спине и успокоились, где-то не доходя копчика, так быстро и так сильно, что я невольно передёрнул плечами.
  - Что с тобой?
  Ирина удивлённо заглянула мне в лицо.
  - Ничего, всё нормально. Просто мне настолько хорошо с тобой, что даже мурашки от тебя...
  Моя "бывшая" знала об этой моей особенности, но старательно избегала делать так. Либо ей не нравилось то, что я получаю удовольствие, от которого ей ни тепло, ни холодно, либо шокировало то - как меня перетряхивает. Да и ослабились ощущения в последние годы.
  - Я хочу их видеть!
  - Кого?...
  - Мурашки... Сними рубашку. Я хочу посмотреть, какие они...
  Я скинул рубаху и, упершись локтями в подоконник, положил голову на скрещенные руки. Её пальцы ещё раз пробежали по затылку, обхватили шею, слегка сжались. Заскользили по плечам, по лопаткам, позвоночнику, щекотнули подмышки. Проскользнув под руками, перешли на грудь. И вот она полностью уже прижалась ко мне. Сквозь тонкую ткань ночнушки, я чувствовал, как её не по-девичьи твердые соски упираются мне в лопатки. Дыхание стало резче и четче. Развернувшись, посадил её к себе на колени и только успел подставить губы для поцелуя. Целовались мы практически точно так же, как и в городском парке, но будет ли правильным сравнить туристический костерок с извержением вулкана? Через несколько минут, стало понятным, что если я и дальше буду себя сдерживать, то, вероятнее всего - могу обидеть любимую в её порыве. Я поднял свою, легкую, как пушинка, Мечту и понёс на диван.
  Проснулся я легко - просто открыл глаза. Копна каштановых волос едва заметно щекотала мой подбородок - мы дышали в унисон. Простыня, которой мы накрылись ночью, лежала на полу, из последних сил зацепившись краем за валик дивана. Умели же делать... Этому кожаному монстру под сотню лет, а он ни разу не скрипнул за ночь, позволив не отвлекаться. Моя ленинградочка крепко спала, чуть приоткрыв рот. Боже, что мы натворили! Припухшие, слегка потрескавшиеся губы, на которых застыла лёгкая счастливая улыбка - выдадут её перед соседями с головой. Я, наверное, выгляжу не лучше, вон оно трюмо... вот только, даже шевельнуться нет у меня права, пока она спит. Мы подходим друг другу во всем... С любой стороны сливаемся в единое целое, как пазлы. Она замок в иной мир, а я - ключ к этому и только этому замку.
  Боясь пошевелиться и продолжая дышать в такт, я рассматривал её обнаженную - всё, что мог увидеть. Чуть запрокинутое лицо на моём плече, руку с изящными пальчиками, приобнявшую меня за грудь, колено, закинутой на меня ноги, прикрывающей мой пах. Как ты красива, мечта моя... За окном вовсю палило солнце, а на подоконнике лежал Мартын, время от времени, неодобрительно поглядывая на нас сквозь щёлочки век.
  - Лёшенька, милый... Хочу ещё...
  Не открывая глаз, Ирина обняла меня крепче и потянула на себя.
  Как незаметно и быстро она просыпается, второй раз отметил я про себя.
  - Так кто из нас ненасытный? - шепнул я. А через минуту Иринка тихо ойкнула, вжавшись в диван. И извиняющимся шепотом:
  - Наверное, придётся отложить на потом... Больно.
  И тут же, обрушилась на меня с поцелуями, как бы пытаясь компенсировать большее. Кот на подоконнике только растопырил глаза пошире. Но ненадолго... По закону подлости в дверь постучали. Совершенно уже не стесняясь меня, Ирина соскользнула с дивана, встала посередине комнаты, и, закинув руки за голову, сладко потянулась. Накинула халатик, накрыла меня с головой простынкой и пошла в тамбур к двери. Конечно, это была Маринка. Я услышал, как они пошушукались, соседка едва слышно охнула что-то вроде: - "Да что ты?", дверь опять щелкнула замком, и Моя Мечта опять скользнула ко мне под простыню.
  - А если мы уедем к тебе?
  Мы уже два раза проезжали этот перегон между "Площадью восстания" и "Чернышевской", и каждый раз меня слегка трогало холодком. Неприятные ощущения в области солнечного сплетения, как будто я проглотил ледяной шарик, проходили так же мгновенно, как и начинались. На всё про всё уходило не более двух-трех секунд.
  - Что именно в этом "если" ты подразумеваешь?
  - Если навсегда?
  - В моем времени, справить тебе документы намного проще. У нас всё продаётся. В быту ходит поговорка: Что нельзя купить за деньги - то можно купить за очень большие деньги. Не волнуйся, с твоей натурализацией не будет больших проблем.
  - Я не о том... А вдруг я поеду в Москву в будущем и встречу сама себя? Нет, не встречу... Меня в будущем, в Ленинграде уже не будет. А как же мама? А Деда? Я же для них пропаду без вести? Я же даже не похороню их?
  - Мы сможем приезжать в Питер. Дед и бабушка у тебя вполне могу дожить до 85. О маме я и не говорю.
  - А ты, ты же стал молодой. Здесь молодой, а там?
  - Знаешь, Иришка, об этом я как-то не подумал... Там мне полтинник. И тебе станет почти столько же. Хотя... Есть пластическая омолаживающая хирургия. Лет двадцать можно сбросить. Во всяком случае на лице.
  - Омолаживающие хирурги... Это, правда, помогает?
  - Пьеха, Гурченко, Пугачева, Ротару - до сих пор не смотрятся на свои годы. У нас уже некоторые мужчины ходят на пластику.
  - Тогда они помогут нам во всем, и мы начнем совершенно новую жизнь. Всё с чистого листа. А дети? Я же не смогу родить тебе ребёночка в таком возрасте! Нет, нам к тебе нельзя... Если только в гости.
  - Ты права, моя ласковая. Туда только в гости. А жить и растить детей будем здесь.
  Моя мечта прижалась ко мне боком и положила голову мне на плечо.
  На перегоне перед "Чернышевской" меня опять замутило, так, что я поморщился. Ирина заметила это и с силой вжалась в меня, будто боясь отпустить.
  - Уже? Сейчас? Здесь?
  - Здесь... Но не сейчас. Чего-то не хватает, и, кажется, я знаю чего.
  Мы в который раз вышли из вагона на Чернышевской.
  - Ну что же ещё надо сделать, чтобы ты, наконец, понял, что назад пути нет? Неужели тебя не радует, что ты останешься со мной навсегда?
  - Ты боишься потерять своих? Своё время?
  - Я боюсь потерять тебя... После того, как нашла...
  - Иринушка, ну сама подумай, если мы вместе, если крепко держимся друг за друга, если мы срослись душами - есть ли на свете силы способные нас разорвать?
  - Хорошо, но у меня всё равно есть какие-то сомнения, такие смутные... Только на одной интуиции. Так какое условие мы не выполнили для осуществления перехода?
  - Пиво. Я был немного выпивши и задремал.
  - Я должна тебе признаться. Я смалодушничала. Уже в прошлый раз я это поняла. Прости, Алёша...
  - Не за что извиняться, милая. Всё равно - нет уверенности, что это так. Пошли наверх, погуляем немного, перекусим в парке. А хочешь, поехали домой?
  Перекусили мы на выходе из метро, пирожками с мясом. Очень недурные пирожки, должен заметить. Ни пирожки, ни чебуреки из двадцать первого века и рядом не валялись, хотя бы, если сравнивать качество продуктов. Дородная тётка в белом халате продавала их из большого ящика-термоса на колёсиках. В обмен на полтинник с Лениным на решке, мы получили четыре пирожка и два алтына сдачи. Оторвав клок пергаментной бумажной ленты, тётка запускала руку под толстую крышку и доставала оттуда жестом фокусника уже обернутый пирожок.
  Конечно, глупо было искать в парке Пионеров-героев кафешку, где было бы в продаже пиво. Зато я без сожаления отдал почти полную пачку сигарет пареньку, спросившему закурить. Пиво нашлось в гастрономе на углу улицы Лаврова.
  - Я пиво не буду, оно горькое. Все говорят, что это только поначалу кажется, но я всё равно не буду, не нравится мне.
  - А что вы пили у кинотеатра в ночь, когда мы познакомились?
  - Кагор. Я его тоже не люблю, у него слегка вяжущий вкус. Я и хурму из-за этого не люблю.
  - В Москве я угощу тебя авокадо, манго, киви и другими фруктами.
  - А манго я пробовала, там ещё косточка такая огромная. Мама приносила на прошлый Новый год. А на этот - у нас был ананас. Я сама за ним на Лиговском очередь отстояла. Ки-и-слый, до сих пор, как вспомню - губы пощипывать начинает.
  Я открыл жестяную, некрашеную пробку с выдавленной на ней датой разлива и вдруг вспомнив, посмотрел пиво на свет. На дне бутылки плавали хлопья осадка. Пиво было несвежим и самую малость кисловатым. Мелочи жизни... И такое сгодится.
  - Мне только что бы задремать.
  - А я так могу. В любой момент и на любое время.
  - Как это?
  - Я сама не знаю. Деда говорит - внутренние часы, биологические. Просто представляю циферблат наших часов с боем, как будут стоять стрелки, когда я должна буду проснуться. Ни разу ещё не проспала.
  - Это хорошо. Мне нужно время чтобы отключиться. А тебе понадобится заснуть лишь на пять десять минут. А то если сразу не проснёмся "у меня", в моём времени - могут обчистить.
  - Обокрасть?
  - Да.
  - А как же люди вокруг?
  - Каждому своя рубаха ближе к телу. Это как раз то, что мы частично утратили в будущем - участие в судьбе ближнего, и приобрели равнодушие. Слава богу, не все, но многие. Мы вновь спустились в метро, доехали до конечной, дождались нужного поезда и, положив голову на плечо любимой, я закрыл глаза и постарался расслабиться и заснуть, положившись на её биологический хронометр.
  
  Глава 16
  
  - Мужчина! Конечная! Просыпайтесь, поезд идёт в депо!
  Меня трясла за плечо работница метро. Охнув, я поднялся на затёкших ногах, и окинул взглядом вагон. Только я и "красная шапочка".
  - А где девушка?
  Холодея, и боясь поверить своим догадкам, спросил я.
  - ....?
  - Со мной была девушка!
  - Эх, дядя, проспал ты свою девушку!
  Кажется, я взвыл. Дежурная взглянула на меня, взяла за плечо, наверное, опасаясь, как бы я не грохнулся и сказала.
  - Мужчина, вы бы проверили, всё ли цело? Ничего не пропало? А то девушки разные бывают.
  - Пропало... Она и пропала. Девушка моя пропала. Всё пропало.
  - Шли бы вы домой. Седина в голову, а всё туда же...
  Перейдя на другую сторону платформы, я сел в подошедший в обратном направлении поезд. До моей станции две остановки.
  Ремень джинсов нещадно врезался в живот, заставив скорее перестегнуть его на несколько сантиметров подальше. Облегчённо вздохнув, всмотрелся в тёмное стекло закрытых дверей. Отблёскивает лысина... Удручающее зрелище... Хорошо, что Иринка не видит... Я опять постарел. Как же это тяжко. Как будто по мне пробежало стадо слонов. Ужас. Где-то поскрипывает и похрустывает, сипит и подсвистывает. Ещё неделю назад я этого не замечал. Всё казалось нормальным, пусть не таким, как прежде, но не настолько же!
  Вот и моя остановка. Я опять один. Опять пелена на глазах, да ещё и дрожит всё. Дрожь окружающего мира сползла слезой по щеке. Поневоле станешь тут плаксивым. Мало того, что ощущаю себя, как рухлядь, по которой бульдозером проехали, ещё и Ирина осталась там, за барьером времени. На расстоянии, без малого тридцати лет...
  На выходе из метро пришлось задержать дыхание - шаурма и куры-гриль. Этот запах можно посчитать аппетитным, только если неделю голодать. По привычке подошел к табачной палатке, достал советский рубль и понял, что совершенно не помню, куда я дел российские деньги. Курить хотелось дико.
  По дороге заглянул на стоянку, поприветствовал Петровича, выслушал из вежливости его жалобы на супругу. Обоим за шестьдесят, а у мужика вдруг беспричинная ревность пробилась. Не знаю, со всеми он делился своими подозрениями или выбрал для этого только меня, но выслушивать его бред мне приходилось пару раз в неделю... Что у меня с памятью? Я хотел взять пачку "ЛМ" из бардачка машины, вот только ключи-то я перед встречей с Пашей оставил дома. Тупо потоптавшись у закрытого "форда", развернулся и поплёлся в сторону дома.
  В квартире было жарко и душно. Июньское солнце шпарило через наглухо закрытые окна. Цветы на подоконниках ещё не погибли, но уже грустно опустили ушки. Какой сегодня день? По моим подсчётам я отсутствовал всего три дня. Электронные часы-календарь на стене сообщили, что отсутствовал я целую неделю.
  
  Глава 17
  
  - Знаешь, Лёшка, если б мне кто другой такое рассказал бы - я бы только посмеялся и посоветовал меньше пить. Но ты... Я даже не знаю, как в это поверить, а уж советовать... Согласись сам - если бы, скажем я, пришел к тебе и рассказал бы такое... К какому врачу ты посоветовал бы мне обратиться?
  - Зачем к врачу? Если ты ведёшь себя адекватно, если нет излишней возбуждённости...
  - Вот именно это меня и смущает в твоём рассказе. И логика, несмотря на всю фантастичность... Но, как я могу тебе помочь? Знаешь, когда ты позвонил и попросил сделать тебе новый-старый паспорт, я сначала решил, что ты просто его потерял. Потом, подумал, что ты натворил что-то страшное и тебе надо бежать из страны. Но, когда ты сказал про советский паспорт, вот тогда я решил, что ты или пьян, или окончательно сбрендил со своей фотографией... А последние бланки советского образца, были изъяты лет десять назад и наверняка уже уничтожены.
  Ответственность... Юридически это не будет являться подделкой документов. Несуществующая страна - несуществующие документы. А рассматривать умысел использования этого документа в противоправных действиях - несерьёзно до наступления этих самых действий. Короче, я могу дать тебе данные одного умельца, проходил у нас как-то по фальшивкам, если он ещё жив, и если согласится - ты получишь то, что хочешь. Только учти, по моим данным - он завязал.
  - И что? Я просто так вот, возьму и заявлюсь к нему? Здрассьте! Сделайте мне "серпастый-молоткастый"!
  - Нет, не просто так. Скажешь - от меня. Я тогда пожалел его седины и он отделался лёгким испугом. Так вот, если жив, может и подсобит. Завтра я скину тебе на телефон его адрес. Ну что загрустил? Сам с ним переговорю, если дозвонюсь.
  - Если жив, если дозвонюсь, если поможет.
  - Эк тебя забрало-то... И впрямь... По-настоящему.
  - Паша, да ты и сам должен её помнить. Мы же вместе были тогда на пляже.
  - Ну, говорю же тебе - не помню. Портрет на стене - помню... и даже словесное описание дать могу. И как твоя жена столько лет этот портрет терпела? Красотка в венке из ромашек... А вот живьём - хоть убей, не припоминаю.
  Посидев ещё немного и пропустив с Пашей по маленькой рюмочке коньяка, я засобирался домой. Друг, как заведено, вызвался проводить меня до метро.
  - Знаешь, Лёха, а я всё же верю тебе. Ты два с половиной часа рассказывал, почти не останавливаясь и не сбившись ни разу. Я ведь, по привычке, время засёк. Да с такими подробностями! Я то в Питере бывал и бываю часто, я даже места по твоим описаниям узнаю... Моё мнение - глупо это - уйти туда. Глупо и опасно. Тогда и в лапу-то сунуть некому было. Ты вот что, ты лучше волоки её сюда. Но ещё неизвестно, как она с тобой уживётся - ты у нас мальчик уже в годах, а она молоденькая.
  - Вот именно. А там я вновь молодой. А если я привезу её сюда, а она постареет?
  - Черт, ты мне совсем голову задурил. Тебе фантастику писать пора. Ты жесток со старым другом.
  - Но ты мне всё же веришь...
  - То верю, то не верю. Придраться не к чему, кроме одного - что этого быть не может.
  - Паш, а давай со мной, туда, на денёк, а?
  - Ну, уж нет! У меня Татьяна, матушка. В конце концов, на мне вся семья. А если вдруг закроется твоё "окно"? Как им тут без меня-то. Это тебе, холостому - с милой рай и в шалаше. А у меня тут положение, работа, дом. Я здесь такими корешками в эту землю врос, что и не выдернуть...
  - Паша-Пашечка, а там такая молодушка есть... Тебе подстать, ты же старше меня. Голодная, до мужика охочая, симпатичная, горячая, как огонь, дотронуться страшно - сожжет-испепелит своей жаждой.
  - Ты, Лёха меня на свои авантюры не подбивай. Во-первых, я однолюб, во-вторых - это опасно, и, в-третьих: неизвестно, может ты только один такой исключительный ходок по временам. Девушка-то твоя - там осталась. Не смогла с тобой вместе пройти. А если я с тобой туда пройду... а обратно - нет... Что ты тогда моей Татьяне скажешь? Так что Лёшка, извини, но на такое я пойтить не могу!
  - Паш, ну должен же я хотя бы попытаться подтвердить свой рассказ, хотя бы чем-то материальным?
  - А ты мне в следующий раз подборку газет привези. И чтоб все одним днём, а ещё билет какой-нибудь: в кино там или на электричку. И обязательно журнал. "Юность" или "Огонёк", "Крокодил" сгодится. И бутылочку коньяка армянского, я хоть тогда сравнить смогу - чем меня сегодня поят. На худой конец - кусок настоящей "докторской". И ещё... Я тебе Лёха, верю, очень верю, а вот к себе, там внутри прислушиваюсь, и понимаю, что не верю тому, во что верю. Нет, наоборот - там верю, а тут... Запутался... Бред... Не обращай внимания. Я атеист, как и ты. И сам знаешь - нам, чтобы во что-то уверовать, надо сначала испытать это на своей шкуре.
  У метро, Паша, вдруг притянул меня к себе за плечи, пристально посмотрел в глаза и сказал:
  - Знаешь, а я уже почти забыл, что ты можешь быть таким... Не сухим профи, а увлечённым, целеустремлённым, с глубинным светом в глазах... любящим... Удачи тебе, Лёшка, очень большой удачи. То, что ты задумал - под силу лишь хорошо подготовленным разведчикам. Я не буду отговаривать тебя, вижу, насколько это тебе нужно... Удачи, Лёха. Возвращайся иногда...
  И я спустился в метро. Поезд, что открыл мне двери, шел до "Красногвардейской"...
  
  Глава 18
  
  Утром следующего дня, я приехал на Таганку, на Гончарную, где перед спуском к Москва-реке собираются нумизматы.
  Найти и купить пачку червонцев не составило труда. Правда, пришлось выслушать от старика коллекционера историю о том, как поленились уничтожить эти деньги в 1995 г. И попросту вывалили их в заброшенную шахту под Тулой - потому-то и сохранность их идеальная и даже банковская упаковка нетронута.
  Тысяча советских рублей за тысячу российских... Как же измельчал нынешний рубль. На тысячу советских, мы проживем в Ленинграде вдвоём больше полугода, при всём при том - припеваючи, а сейчас - один раз в магазин за продуктами. Да всего на десять рублей можно было неделю кормиться.
  На другой стороне площади, зашел в Таганский универмаг, за сувенирами. Зашел в отдел одежды, купить ей джинсы. Женщина всегда остро нуждается в хорошей упаковке. Какой размер взять? Выбрал среди покупателей девочку с почти аналогичной фигурой, спросил размер. Выбрал пару штанов: стрейч - пусть подружки полопаются от зависти при виде её изумительных ножек, плотно обхваченных джинсой, а вторые - классические. Поискал "Монтану", но продавщица о таких и не слышала, остановился на "Вранглер". Взял пяток комплектов кружевного белья. Белое, черное, голубое и красное. Насколько я помню, в то время, кроме телесных оттенков - другого, наверное и не было. Купальник лимонного цвета, как тот, что был на ней в нашу первую встречу в Москве. Двадцать пар колготок разных цветов - достаточно на первое время. Духи... Что я знаю о её пристрастиях в запахах? Ничего. Хотел, было купить те, что были на слуху, те, которыми пользовалась бывшая, о которых слышал краем уха в разговорах фотомоделей. Во всяком случае, то, что запомнилось: "Шанель" и "Клима". Но, подумав, решил всё же спросить. Оказалось, что эти духи больше подходят зрелым женщинам... Оплатил туалетную воду "Кензо" и "Москино", и, застеснявшись пристальных, заинтригованных взглядов девушек-консультантов, поспешно ретировался.
  Набрал нейтральных с виду, с минимумом текста, ярких полиэтиленовых сумок. Начал было присматривать бижутерию, и тут почувствовал себя европейцем, собирающимся в гости к дикарям. Стало даже как-то не по себе. Ишь ты... набрал сувенирчиков. А всё равно, кажется, что мало. Мир весь... к её ногам сложить готов. Да только, нужен ли он ей? Да мне, он и самому сейчас ни к чему, не нужен мне такой мир, если в нём нет Девушки Моей Мечты.
  В полдень следующего дня я стоял на "Соколе" и ждал нужный поезд. Мой старый, потертый фибровый чемодан, с металлическими уголками, чудом, сохранившийся на антресолях, настолько не вязался с окружающей действительностью, что дежурный по станции милиционер, посчитал своим долгом проверить мои документы и содержимое реликтовой клади. Не обнаружив ни в том, ни в другом ничего подозрительного, с ярко выраженным сожалением удалился, ворча себе под нос что-то о москвичах-скупердяях.
  Нужное мне в вагоне место было не занято. Пока я шел к нему по проходу, его, было, попытался занять молодой парень с дредами. Присел, поёрзал, как будто на гвоздях, и тут же пересел напротив. Пиво приятно отягощало желудок, и спал я ночью нарочно мало.
  Прежде чем угнездиться на диване "машины времени", проверил ещё одну смутную догадку, получив подтверждение. Над вечно закрытой дверью перехода из вагона в вагон, на неприглядной табличке было написано: вагон серии ЕЖ вагоностроительного завода им. Егорова - Ленинград 1980 год.
  Задремал я, как всегда, легко и незаметно.
  
  Глава 19
  
  "Следующая станция - Лесная. Осторожно, двери закрываются" - непривычное словосочетание вторглось в дремлющее сознание и прогнало сон прочь...
  Получилось! Сработало! Я снова в Ленинграде! Подхватив чемодан и сдвинув на спину сумку, я поднялся и встал у дверей вагона. Пока поезд не спеша, преодолевал перегон, изучил схему, чтобы выйти на "Петроградской".
  - Ба! Какие люди, да с чемоданом! Ну, проходи... А Иришка опять у своих, в Лисьем... До понедельника уехала...
  Удивлённая Маринка проводила меня в свою комнату. Мишка тут же прилип ко мне.
  - А Тетьиррра сказала, что ты уехал.
  - Но, как видишь - вернулся.
  Подключилась Маринка:
  - С таким чемоданом - наверное, надолго. Всё же решил переехать в Ленинград?
  - Пока не знаю.
  - А для чего тогда столько вещей набрал?
  - Это так. Сувениры Иринке.
  - А не рано? У неё день рождения через месяц только.
  Я смутился. Не знаю, когда у любимой день рождения.
  - А ну, выкладывай давай. Вы поссорились?
  Я молча помотал головой.
  - Ну, как нет? Да она вернулась домой, как закаменевшая. Спрашиваю: Уехал? Да, уехал. И больше ни слова не вытянешь. Ты что, бревно бессердечное, не мог сразу девчонке сказать, что вернёшься?
  Я неуклюже попытался вывернуться:
  - Хотел сюрприз сделать...
  - Сделал... Целый чемодан сюрпризов. А нужны ли они ей? Она битый час у меня сидела, всё в окно смотрела, плакала, ждала. Вроде взрослый, а поступок на Мишкин возраст тянет.
  - Марин, успокойся, всё будет нормально. Пусть чемодан у тебя постоит. Можно?
  - Конечно можно. А ты, почему только с вокзала? Московский поезд рано утром приходит. Неужели самолётом летел?
  - Конечно поездом. Только не пассажирским. Маринка, я не успеваю отвечать на слишком часто задаваемые вопросы. На, попей и остынь.
  Достав из любимой сумки через плечо, литровую бутылку колы, протянул ей.
  - Мишка! Смотри, чем дядя Лёша нас угостил! Это привезёнка или из "Берёзки"?
  - Дядька из командировки привез... Ты знаешь, как её дачу найти?
  - О... Здесь по-русски написано! Где это в Америке по-русски говорят?
  Как выкрутиться - пришло в голову моментально (сказалась советская закваска).
  - Я разве сказал, что он за границей был? Экспериментальная партия. Пепси у нас тоже не производили - а сейчас?
  - Так не в таких бутылках...
  - Это бутылка будущего. Ещё скоро появится наш напиток "Тархун", его из какой-то среднеазиатской травы делают. Круче "колы"!
  - А кем твой дядька работает?
  - В министерстве пищевой промышленности, технолог, начальник отдела.
  - А...
  - Так ты расскажешь мне, как доехать или сама не знаешь?
  - Знаю. Мы с Мишкой у них две недели провели. И в августе ещё звали. В общем - так, сейчас поедешь на трамвае до платформы "Старая деревня", сядешь на электричку...
  Трамвай, погромыхивая на стыках, катился по городу, между невысоких зданий. Как здесь хорошо, спокойно, мирно... Тихо, сирен нет и в помине. Никто в пробках не сигналит. Да и сами пробки даже представить невозможно при таком количестве машин. Легковушек мало, грузовиков и того меньше. Лениво моргают крашенные серебрянкой тройные шарики светофоров. Люди переходят улицы там, где им нравится и никому это не мешает. Хвост очереди в кассу кинотеатра "Юность" высунулся наружу. Стоят за билетами на комедию "За спичками".
  Конечно, если бы не зелень - сероват город. Мало красок, мало цвета. Сероват... И жители его по моим меркам - бедноваты. Но разве это дорогая цена за настоящую милицию, за покой в собственных квартирах, комнатах, за заботливых медиков, за уверенность в обеспеченной старости. За доступные детские сады, за бесплатное обучение. За рекламу в эмбриональном, а не агрессивном состоянии - лишь скупо украшенные витрины магазинов. За мясо в колбасе, за настоящий чай - пусть даже и грузинский. Так вот подумать... Сколько мы потеряли, получив эфемерную свободу и яркие шмотки... Пожалуй, свобода была именно тогда, когда из каждой коммуналки дети могли ездить летом на морские курорты.
  Трамвай высадил меня на конечной. Стройка невдалеке, рядом деревянные домишки - наступает город.
  Я стоял на трамвайном кругу и пытался понять, что мне напоминает это место? Кажется, какой-то фильм о войне, о блокаде Ленинграда. Как же плоско в Питере. Равнина, как бильярдный стол. Поневоле начинаешь чувствовать себя плоским в этом мире двух измерений... Я едва успел купить билет на электричку, так неожиданно быстро она подошла.
  
  Глава 20
  
  То тут, то там, в разрывах сосновых рощиц, дразняще проглядывало море. Хотя какое море? Питер имеет выход в Балтику, но через Финский залив. Значит, это виднеется залив... или уже Балтийское море. Всё равно - красота неописуемая. Зелень сосен и травы, светлая желтизна нагретого песка и серые, почти чёрные валуны на самом берегу и в воде. И если не считать большого острова невдалеке, светлая бирюза воды до самого горизонта.
  "Лисий нос" - скромная и короткая по московским меркам платформа. Несколько телефонных будок, вездесущая бабка с парой мешочков семечек и узкая асфальтированная дорожка к посёлку.
  Дачу Иринкиного деда на Авиационной улице, я нашел только со второго захода. Аккуратный свежевыкрашенный голубой краской забор из штакетин, высотою в полтора метра, явно не для охранных функций, как сейчас в новой России, а для приличия. Небольшой аккуратный домик едва виден из-за яблонь. Вдоль забора густой кустарник и дорожка, отсыпанная гранитной крошкой.
  С крылечка сошла миловидная худенькая женщина в ситцевом сарафане, близоруко прищурившись, посмотрела в мою сторону, надела очки и подошла к калитке.
  - Здравствуйте. Вы к кому, молодой человек?
  Как я сейчас убедился, Ирина отлично умеет дать описание, как выглядит человек. Это была её мама.
  - Здравствуйте, меня зовут Алексей, и я ищу Ирину.
  - Ой, а Ирочки нет.
  - Как нет? Мне соседка сказала, что она на дачу поехала.
  - Ой, вы просто меня неправильно поняли. Ирочка с подружкой загорать на залив пошла, хотя сейчас, с этой стройкой дамбы редко кто ходит - вода грязная стала. Скоро уже должна вернуться. Да вы проходите, Алёша. Вы из Москвы, верно?
  - Да.
  - А я - Ирочкина мама. Даже если бы не ваш московский выговор - я всё равно бы поняла, что Ирочка описала и рассказывала именно о вас... Так что, Алёша, я с вами уже заочно знакома. Да проходите, проходите... Ириша говорила вам, что я ботаник? Я вам сейчас такое покажу!
  На участке живописно разлегся огромный валун, размером с легковушку, а вокруг него и в естественном приямке, полукольцом опоясывающем верхушку валуна, росли цветы.
  - Вот, Алёша, вот это моя гордость! Таких флоксов вы не встретите нигде в мире. Все эти сорта выведены мной! Такая расцветка и размер больше нигде не встречаются!
  Вероятно, флоксы действительно были исключительными, было бы мне, с чем сравнивать... Потом я восхищался необычайно крупной земляникой, которая капризно не желала закреплять свои свойства в третьем поколении, но, несмотря на это, была вкусна, ароматна и соперничала размером со средней клубникой. Когда мама Ирины решила, что показала мне все образцы своих трудов, она закончила экскурсию и пригласила:
  - Пойдемте к нашему столу под яблонями. Там даже самый обычный чай вкуснее кажется. Самовар ещё горячий. А я сейчас позову всех из дома, они будут рады познакомиться. Мы всегда рады гостям. Живём тут, знаете ли, на отшибе. Никого, кроме соседей не видим. Одичали уже...
  Я сел за большой круглый стол, что стоял под старой яблоней, с покрытым лишайником стволом. Почти такой же стол, как и дома у Ирины, только покрытый цветастой клеёнкой, да к ножкам приделан круглый лист толстой фанеры, чтобы не проваливались в грунт. Ножки стульев опирались на такие же фанерные площадки. Чувствовалось, что хозяин тут совсем не ботаник, а умелый, смекалистый мужчина, не чурающийся ручной работы.
  Наслаждаясь прохладой в тени и разглядывая наливающиеся силой яблоки, я задумался о том, как хорошо было бы провести всю жизнь в таком доме с любимой женщиной. С нашими, постепенно подрастающими детьми, а потом и внуками...
  - Ну-с... Здравствуйте, молодой человек. Я так понимаю... вы Алексей, про которого наша Ирочка рассказывала?
  Я вышел из-за стола и встал перед семейством, напротив седого, как лунь деда.
  Хороший такой, крепкий дед. На голову выше меня, в плечах шире, хоть и я не худосочен. Богатырского сложения дед. Он протянул мне руку. Вот это лапища, как у кузнеца! Рукопожатие крепкое, но без излишних усилий. Вроде, как показал, что я принят им за равного.
  - Здравствуйте. Да, я Алексей.
  - Я Ирочкин дедушка - Максим Иванович. Это бабушка Ирины - Капитолина Григорьевна. И её мама Наталья Максимовна.
  - Меня зовут, как вы уже знаете - Алексеем, а по фамилии я, как бы близок с вашим городом: я Невский, Алексей Владимирович Невский, хотя и коренной москвич.
  На этом официальную часть можно считать законченной. Присаживайтесь, Алексей. Сейчас будем пить чай и расспрашивать гостя о житье-бытье.
  Старик оказался не только силён и крепок физически. Мощь недюжинного ума сквозила в каждом, казалось простом вопросе. Вернее он даже и не спрашивал, он лишь короткими замечаниями поворачивал мой, казалось, непринуждённый рассказ о себе, в нужную и интересную ему сторону.
  Стараясь выглядеть спокойно и естественно, я выкладывал ему своё подзабытое прошлое, спасаясь паузами на глоток чая, чтобы собраться мыслями. Уже с десяток раз я пожалел о поездке на дачу. С Маринкой было бы во сто крат проще.
  В какой-то момент он перестал, комментируя направлять мой рассказ, и я почувствовал, что на него снизошло успокоение. Дед удалился в дом. Наконец я смог слегка расслабиться и с удовольствием стал обсуждать погоду и грядущее всеобщее потепление с женщинами.
  Чай с сушками с маком, действительно был хороший, ароматный, какой-то насыщенный, что ли. Вероятнее всего, оттого, что это был настоящий чай. Позже, разговор зашел о Ленинграде, о его истории.
  Вскользь коснулись блокады, Дороги Жизни, Невского пятачка. Я даже не заметил, когда за столом опять появился дед, так увлечен был рассказом Иринкиной бабули. Рассказывала она больше о людях, о героизме, о работе, очень обыденно повествуя о голоде и смерти. Расказывала, как об обычных вещах. Так, как я рассказывал бы сегодня вчерашние новости из интернета.
  Каким-то шестым чувством, спиной, шеей, затылком, я ощутил присутствие Ирины. За несколько мгновений до того, как тёплые, нежные ладони закрыли мне глаза, по спине коротко пробежались мурашки...
  - Иришка!
  Я поднялся со стула и развернулся к ней лицом, чтобы она немедленно, обхватив руками за шею, повисла на мне и прошептала:
  - Ты вернулся!... Я чуть с ума не сошла, когда ты пропал... Так страшно было, что ты не вернёшься.
  - Я вернулся.
  - Мама, деда, бабуля.. это же - Алёша! А как ты меня нашел? Ты домой заходил? Маринка сказала?
  Я только кивал и гладил ладонями её плечи.
  Вся семья улыбалась, настолько заразительна была её неподдельная радость. Счастье светилось в её глазах, восторг пронизывал каждый её жест, каждое слово.
  В сторонке скромно стояла Таська. На миг, оторвавшись от своей мечты, я успел лишь кивнуть ей, поприветствовав. Она же, скромно потупившись, протянула ладошку для рукопожатия, как бы показывая, что безоговорочно признаёт за Ириной все права на меня.
  Оглянулся на родителей. Дед задумчиво и, кажется, неодобрительно мял в кулаке свой подбородок. Женщины, наоборот, разделяли Иришкину радость.
  Моя мечта взяла меня за руку и вновь усадила за стол. И не отнимая руки, хотя и было ей неудобно, подлила чаю мне, налила себе, выбрала по одним ей понятным критериям парочку сушек получше и подвинула их поближе к моей чашке.
  Потом были долгие разговоры о жизни, о политике, истории, войне. Дед обладал энциклопедическими знаниями истории России и Европы. Слушать его было безумно интересно. Я старался не отставать от него... И, кажется, перестарался. В какой-то момент он замолк на минуту, а потом спросил:
  - Алексей, позвольте полюбопытствовать: откуда у вас столь глубокие познания новейшей истории? Насколько я понял, ваша специальность - инженер-механик. Вы же рассказываете о временах перегибов, о Финской компании и Освободительном походе 1939 года такие вещи, которые знакомы и доступны только специалистам.
  Я огляделся, как бы ища поддержки. Моя Мечта сидела, сложив на столе руки, положив на них подбородок, и как кошка жмурилась, наблюдая и слушая меня и деда. Бабуля чинно отпивала чай из старинной фарфоровой чашки, мама Ирины заваривала свежий чай. Я даже не заметил, куда делась Таська... Наверное, ушла по-английски.
  - Один мой дед прошел Финскую и Отечественную, а другой жил до войны в Ломже, и только в сороковом году переехал жить и работать в Москву.
  Половину оправдания я выдумал на ходу. На самом деле, дед мой, Финскую войну старался умолчать. Уже позже, когда его не стало, когда появился интернет и опубликованные в нём свидетельства очевидцев с обеих сторон - я смог составить своё мнение об этой бесславной для СССР войне. В этом времени то, о чём я с такой лёгкостью говорил, может являться военной тайной. Лучше придерживаться линии поведения: молчи - за умного сойдёшь.
  - Ирочка, ты знаешь, познания Алексея не только удивляют и восхищают меня, но и озадачивают. В его-то годы... Интересоваться и разбираться в стольких, подчас никак не стыкующихся областях не только похвально. Алексей, вы уверенны, что правильно выбрали учебное заведение? Я бы посоветовал вам поступить на исторический. Признаюсь, некоторые моменты из ваших рассуждений меня заинтриговали настолько, что уже в ближайшее время я поищу данные, чтобы подтвердить или опровергнуть те сомнения, что возникли после этой беседы. Ирочка, я тебя поздравляю! Ни один из прежних твоих поклонников и в подмётки не годится Алексею. Наконец-то я вижу рядом с внучкой не мальчика, но мужа... А между тем, пора бы Алеше и на станцию. Иначе не успеет он на последнюю электричку.
  - Где вы остановились, Алёша? В гостинице? В какой? А может у вас в Ленинграде родня? - заволновалась бабуля.
  - Деда! Он будет ночевать у нас. Я его никуда не отпущу.
  Дед нахмурился, раздумывая.
  - Я договорился со знакомыми, что переночую у них в общежитии, - честно соврал я, стараясь показать ей глазами, как мне не хочется обманывать, но и не хотелось бы ставить её в неловкое положение перед родными.
  Моя мечта с этим мириться не захотела. Уже не девочка, но и, не одев ещё свадебного платья, она твердо решила отстоять своё право стать взрослой.
  - Деда... я не отпущу его. Я постелю на втором этаже. Переночует у нас.
  Начало было впечатляющим и решительным, но, встретив пристальный взгляд деда, уже мягче сказала:
  - Деда, ну зачем ему тащиться в город, если у нас есть место и хорошая компания.
  Я, догадавшись, что она задумала, только успел захлопнуть челюсть и начал продумывать пути достойного, не позорного отступления для нас обоих.
  Дед неожиданно легко согласился, Ирина убежала в дом, за ней пошла бабуля, а мы опять сели с дедом за стол. Недолгую паузу прервала мать:
  - Алёша, насколько серьёзно ваше отношение к Ирине? Вы знакомы всего лишь несколько дней.
  - Наталья Васильевна, вы несколько неверно ставите вопрос, вкладывая в него часть ответа, который, вероятнее всего, вас не устроит. Возможно, мой ответ будет выглядеть несколько пафосно, но я всё равно, хочу, чтобы вы знали... Да, мы знакомы с вашей дочерью лишь несколько дней, но я всем сердцем, всей душой прикипел к Ирине и не вижу смысла своего существования в этом мире без неё. Когда я встретил её, поговорил, уяснил для себя - что она за человек, я понял, что именно её я искал всю свою сознательную жизнь. Она для меня всё и вся. Как бы громко и легкомысленно это и не звучало для вас сейчас, я, не задумываясь, посвящу всю свою дальнейшую жизнь - ей. Лучшей девушки для себя я не мог и представить, и лучше её мне никогда не найти.
  - Не рановато ли произносить такие, как вы правильно подметили Алексей, пафосные речи? В данный момент вам кажется, что вы уверены в своих чувствах, а что будет завтра, через месяц, через год? Человек с годами меняется. Изменяется характер, вкусы, идеалы...
  - И что бы вы думали, что задумала наша девочка?
  Всплеснула руками, подошедшая к нам бабуля:
  - Васенька... Что ж такое творится-то? Совсем выросла наша Иришка... На двоих стелет.
  Дед открыл, было, рот, и медленно закрыл, но так ничего и не сказал, побагровев, скрестил на груди руки - поза не предвещающая ничего хорошего. Всем стало ясно, каков будет исход, а я понял - кто именно должен покинуть дачу, во всяком случае, хотя бы сегодня.
  - Максим Иванович, во сколько я должен выйти, чтобы успеть на последнюю электричку? И... я, пожалуй, пойду, переговорю с Ириной.
  Даю голову на отсечение: вот только сейчас, во взгляде деда, я увидел уважение.
  - Разве мы собираемся сделать что-то плохое?
  На ресничках Моей Мечты вырастали капельки слёз и бессильно скатывались по щекам.
  - Нет, моя родная, ничего плохого. Просто не надо так явно афишировать это среди близких тебе людей. Ты для них ещё очень долго будешь маленькой девочкой.
  - Ну, почему, после ЗАГСа можно, а так нельзя?
  - Свадьба формально перекладывает заботу о тебе на мои плечи - это раз, и я становлюсь более или менее полноправным членом семьи - это два.
  - Я поеду с тобой вместе.
  - Так тоже не получится, милая. Нельзя начинать нашу любовь и жизнь с противостояния родным. Если ты сейчас уедешь со мной, не исключено, что они могут меня возненавидеть. Нам это надо? Лучше будет - успокоить их родительские инстинкты, пока они не растеряли добрых чувств по отношению ко мне.
  - Ну, причём здесь ты? Это же только моё желание... И как долго ещё я должна оставаться маленькой девочкой в их глазах?
  - То, что сейчас происходит, они могут посчитать следствием моего дурного влияния на тебя.
  - Я всё понимаю, Алёшенька, всё. Но должна же я когда-то показать, что я уже выросла?
  - И покажешь... Но, не сегодня. Дай им время привыкнуть ко мне и свыкнуться с мыслью, что мы хотя бы будем обручены.
  - Да, ты конечно прав. Только...
  - Я не имею права просить твоей руки при первом знакомстве с твоими родными.
  - Это у них... А у меня?
  Я мгновенно встал на одно колено, поднес кисть её руки к губам, и тихо произнёс:
  - Милая Ирина, согласна ли ты стать моей женой?
  Слезы, как ветром сдуло. Она хихикнула.
  - Что тут смешного?
  - Не обижайся, но, ты такой серьёзный...
  - Пусть это будет не завтра... Ты согласна?
  - Лёшка, глупый! Ты ещё спрашиваешь! - и она поцеловала меня в макушку.
  - Долго целоваться нам некогда, пошли, проводишь меня.
  - Я всё равно поцелую тебя при них...
  - Не вижу в этом ничего зазорного.
  Проводы вышли короткими и немного скомканными. Во всём присутствовала лёгкая неловкость.
  Всё исправил дед. Он подошел ко мне в упор, внимательно посмотрел мне в глаза, крепко сжал своей лапищей мою руку и сказал, сняв напряжение:
  - Я буду рад видеть вас у себя в гостях, Алёша. До свидания.
  - Всего доброго...
  Во время поцелуя, Иринка нашла мою ладонь и незаметно вложила в неё связку ключей и шепнула:
  - Только никуда не уходи. Дождись меня. Я к тебе приеду утром.
  Ещё один короткий поцелуй, и я пошагал в сторону платформы.
  
  Глава 21
  
  Жесткие сидения из выгнутой фанеры, возможно из-за своей формы, неудобства не доставляли. Электричка шла, по моим понятиям безобразно медленно.
  Вагон был почти пуст. Седой ветеран с четырьмя рядами колодок и орденом Отечественной войны на лацкане тёмно-коричневого пиджака из кримплена, ещё довольно крепкий мужчина за пятьдесят. Две бабульки, удивительно похожие на тогдашних звёзд телевидения в жанре юмора: Маврикиевну и Авдотью Никитишну, почти неслышно, но с жаром спорящие между собой. И, наконец, компания молодёжи: три парня и две девушки, пытающиеся спеть под отчаянно фальшивящую гитару. Было понятно, что парень пытается подобрать аккорды на ходу к "Мочалкиному блюзу" Гребенщикова, но похоже, что он или ни разу не слышал эту вещь, или слабоват, как музыкант.
  Мой слух не выдержал издевательства над песней после пятой попытки исполнения. Я поднялся и подошел к ним.
  - Командир, я знаю эту песню. Если позволишь, я мог бы её сбацать.
  Компания переключила всё внимание на меня.
  - А ты струны-то различаешь?
  Но девчонки осадили горе-гитариста.
  - Ой, правда, Мишка! Дай ему гитару, может, что-то новенькое сыграет.
  Гитара была старая, ленинградская, но легла в руки хорошо и удобно. Чуть подстроив вторую струну, отметил, порадовавшее меня, нехарактерное для неё звучание, присущее, скорее чешской "кремоне", чем отечественному изделию. Похвалив инструмент и по привычке откашлявшись, спел им "мочалкин блюз". Пока пел, недоверие и настороженность в глазах ребят уступили место, если не восхищению, то хотя бы признанию за мной определенной толики мастерства.
  - Аккорды запомнил?
  Мишка кивнул головой.
  - А ещё что-нибудь? Ну, пожалуйста...
  Девчонки могли бы и не просить. Хотелось самому.
  Как же соскучились руки по гитаре, как же давно я не пел... В общем, разошелся я вовсю. Сначала я ещё осторожничал, вспоминая, в каком году вышла в свет та или иная песня "Машины времени", "Аквариума", а потом пел всё подряд, всё, что приходило в голову из репертуара "ДДТ", "Алисы", "Примуса", Малинина, Кузьмина.
  Ребятишки угостили меня простеньким и дешевым яблочным вином, бывшим тогда в ходу по всему СССР - "Золотая осень". В бытность студентом и я такое попивал, Мы его ещё в шутку называли "коньяк по рубль две" имея ввиду цену в один рубль и две копейки.
  В голове слегка зашумело и я буквально купался в волнах их признания, восхищения и преклонения. Между песнями односложно отвечал на вопросы: да, из Москвы, да, к знакомым, да, ненадолго.
  Весёлые и подружившиеся, мы вышли на Финляндском вокзале, и... тут же нас приняли дружинники. Чуть постарше нас, рабочая молодёжь или старшекурсники - комсомольский оперативный отряд, вспомнил я.
  Может и прошли бы мы незамеченными, но, Мишку, того, у которого я отобрал гитарное первенство, повело в сторону, он попросту напился, отойдя в компании на второй план. Такого, парни с красными повязками на руках, пропустить не могли. Понадеявшись на молодость дружинников и свой опыт, я было начал уговаривать их отпустить нас с миром, мол, недалеко нам тут, да и сами доведём пацана до дома, а уж завтра ему выволочку устроим, но, только потерял драгоценное время для отступления. Твёрдая рука, незаметно подошедшего сзади милиционера, крепко взяла меня за плечо.
  - Сержант Семёнов... Гражданин, предъявите документики.
  В это мгновение удача вспомнила про меня, и Мишку вытошнило прямо менту под ноги. Тот отпрянул, отпустив мою руку. Не воспользоваться этим было грешно. И я рванулся как спринтер.
  Один из дружинников, попробовал перехватить меня, ухватив за ремень сумки, но, получив, хороший удар локтем в голову, осел на землю так и не выпустив ремня из рук. Сумка громко затрещала, что-то стукнуло об асфальт, а я, прижимая её к себе, уже набирал скорость.
  Под истошную трель милицейского свистка я выбежал с вокзала, и напугал какую-то дворнягу, что попала мне под ноги и позволила мне выиграть у преследователей несколько десятков метров, тем, что решившись отыграться за свой испуг, вцепилась в штанину самого резвого дружинника. Оказывается, что свисток небезуспешно заменяет рацию.
  Откуда-то сбоку, но, всё же сзади, подхватилась ещё одна трель, и я понял, что если не выложусь на бегу полностью, то через четверть часа меня уже будут допрашивать в отделении и возможно с пристрастием.
  Дешевые китайские кроссовки - подделка под московские "адидасы" времён олимпиады, позволяли бежать быстро и почти бесшумно. Пустынные улицы без припаркованных автомобилей просматривались насквозь, от начала до конца. Редкие автобусы и такси не в силах были помешать преследователям видеть меня. Да ещё и небо цвета кофе с молоком добавляло света.
  Интуитивное нежелание свернуть в первую же арку ведущую во двор, погнало меня дальше. Глупо нырять в первую же подворотню, не зная, есть ли выход из двора-колодца, в который она ведёт.
  Один поворот, другой... Дверь в пяти метрах от арки. Пусть думают, что я забежал во двор. Старинная лестница с площадками по 6 входных дверей на каждом этаже, привела на чердак. Мощный замок на хлипкой спревшей двери, легко подался на скручивание. Сгнившая древесина, почти без сопротивления, выпустила ржавые гвозди петель.
  Чердак освещала древняя электрическая лампочка, сделанная не в форме колбы, как современные, а в форме цилиндра с закруглением и хвостиком оплавленного слекла на конце. На спираль можно было смотреть не прищуриваясь. Горящая в полнакала, так, что даже свет от неё шел какой-то красноватый, тем не менее, она хоть что-то освещала.
  Послышался топот ног по лестнице... Неужели кто-то успел заметить, как я забежал в подъезд?
  У стены, перегораживающей пространство под крышей, стояла какая-то рухлядь: комод с наваленными на него книжными полками, досками, сломанная ширма и плетеные корзины. Всё это было обильно укрыто голубиным помётом. Я залез в комод, подставив ширму так, чтобы она навалилась на него после того, как я закрою дверцу изнутри. Ждать долго не пришлось. Скрипнула ведущая на чердак дверь, прошуршали шаги.
   Куда он мог деться? Двор-то непроходной.
  - Может он живёт здесь? Надо по квартирам походить.
  - Полночь уже. Сейчас если идти - народ только перебудим. Да и не местный он, выговор, скорее всего московский. Взгляни, не вышел ли он на крышу?
  Раздался хруст ломаемого дерева и матершина.
  - Вот черт! Тут со времён Петра никто не пролезал. Нет, не мог он тут пройти, слуховое окно на шпингалет закрыто.
  - Ладно... упустили. У тебя дежурство в половине двенадцатого заканчивается? Возвращаемся на вокзал. Там в медпункт зайдешь, укус обработать, чтоб столбняка не было.
  - А чего он так рванул? В вытрезвитель его не отправили бы...
  - Может, в розыске числится или бежал с зоны. Ориентировку в отделении надо будет посмотреть.
  Проскрипела сухими петлями дверь, и они ушли.
  Нос у меня теперь, наверняка грязный. Последние несколько минут я усиленно тёр переносицу - от пыли в носу так свербило, что боялся чихнуть.
  Посидев для страховки в комоде ещё минут пятнадцать, я вылез и подошел к слуховому оконцу. Последние две ступени в примитивной лесенке, что была приставлена к нему, были проломлены укушенным дружинником. Перешагнув их и осторожно наступая на следующие подальше от середины, открыл слуховое окно и вылез на крышу.
  Какая красота... Светлое небо никак не вязалось с полуночным временем. Заглянув за конёк крыши, увидел здание вокзала и приближающихся к нему двух милиционеров и дружинников. Туда же подъехала желто-синяя милицейская "копейка". Надо уходить отсюда, пока они не решились проверить ещё раз.
  Через пару кварталов я вышел на набережную, а на противоположной стороне, как я заметил с крыши дома, должна была находиться знакомая мечеть. Спустился к воде, умылся и почистился от пыли.
  Сумка была порвана сбоку и отсутствовал мой мобильник. Вряд ли тут смогут разобраться, что он из себя представляет. Особенно если учесть, что в нём села батарея. Да и не жаль его совершенно - давно надо было купить новый. Хорошо, что я оставил в этот раз дома наладонник. Деньги находились в другом отделении сумки и потому остались лежать на месте.
  
  Глава 22
  
  До Иринкиного дома я добрался хоть и с осторожностями, но без приключений. Тихо провернул ключ в замке, мышью проскользнул по коридору, ещё один замок и я на месте. Разложил кресло, разделся и уткнув нос в подушку, впитывая запах Иринкиных волос, хранимый ею, уснул сном праведника.
  Тверской бульвар смотрелся как-то иначе. И не так как в прошлом и не так как сегодня. Мы шли с Ириной вдоль лавочек с пенсионерами, мамашами с колясками, студентами. Рекламы почти не было видно, но одновременно с тем, весь город был ярким и цветным. В песочнице ковырялись дошколята под присмотром благообразных старушек, а под лавочками суетились, собирая крошки, голуби и воробьи. Ирина встала на какое-то возвышение и положив руки на мои плечи, заглядывала мне в глаза. Мне же мешало солнце, пробиваясь сквозь листву, оно слепило и щекотало то ли в носу, то ли под носом, а мне так не хотелось чихать...
  Солнце действительно слепило мне глаза, а Ирина, нежно придерживала свои пальчики на моих губах.
  - Соня... мой милый соня... Так всё проспать можно. Я тут уже битых полчаса рядом сижу. А он дрыхнет тут без задних лап на пару с Мартыном, как два...
  Мурлыкнув, я притянул её к себе и следующие полчаса мы были единым целым. Разорвать объятия нас заставил только стук в дверь. Иринка встала открыть, потом заглянула, показала мне, чтобы я быстренько оделся, и опять вышла в тамбур прихожей. Зашла она обратно с фибровым чемоданом в руке, а из-за её спины выглядывала Маринка.
  - Ну, надо же! А вот и тот, кто лёгок на помине. Привет Лёха.
  - Привет, привет... Спасибо, Марина. Тебе бы путеводители писать. Нашел без проблем.
  - А теперь Иришка, давай открывай, а то у меня руки всю ночь так и чесались открыть да поглядеть что там.
  Я пил воду, налитую из старого чайника, и потому поперхнулся и закашлялся, когда Маринка выдала:
  - Фарцовщик твой Лёшка... Если не хуже...
  - Ох, Маринка... Как быстра ты на суждения и осуждения.
  - Скажи ещё, что это всё твой дядька. Ты же сам сказал, что он за границей не был. Или колготки тоже экспериментальные?
  - В тот раз, когда "колу" привез - не был.
  - Иришка, я так думаю... тебе одной столько колготок - это слишком много и придётся тебе поделиться с любимой соседкой. Ой, а джинсики какие маленькие... Лёха, а ты нашу Иришку, часом, ни с кем не перепутал? Это же не ноги, а спички какие-то должны быть.
  - Иринка, радость моя... ну-ка, примерь их прямо сейчас, а то твоя ехидная соседка не успокоится, пока не лопнет от собственного ехидства.
  Моя мечта зашла за перегородку, а когда вышла в туго обтягивающих джинсах, соседка ахнула.
  - Ах, Иришка-а... я всё-таки лопну сейчас! Только не от ехидства, а от зависти... Как хорошо-то тебе. Как обтягивает. Чуть ли не до неприличия... Но я бы и сама в них по Невскому прошвырнулась бы. Все парни мои были бы. Ох, да они, как резиновые тянутся. Дашь на свидание одеть, хоть разик один?
  - Ой, духи... Мамочка! Настоящая Франция! Алёша... что же ты наделал... Это же... сколько же... это же всё стоит сумасшедших денег.
  - Не бери в голову. Мне это обошлось в сущие копейки.
  - Лёха, ты что-то скрываешь? - Маринка оторвала ноздри от флакончика и взгляд её из мечтательно-затуманенного, превратился в жесткий и подозрительный.
  - Ты подпольный миллионер Лёша Корейка? Или цеховик?
  - Да нет же, дядька иногда балует. Эти он маме моей дарил, а она кроме "шанели" ничего другого не признаёт.
  - Колготки эти она тоже не признаёт?
  - Колготки... э-э - для меня... Ну, не совсем для меня, а чтоб было, что девушкам дарить.
  - Иринка, не вздумай упустить такого жениха! Судя по количеству колготок - у него нет своей девушки уже лет пять! А дядька его - просто клад. Лёшка, обязательно познакомь меня со своим дядей! Обязательно!
  И посмеявшись, они принялись разглядывать тонкое бельё, ахая, охая и причмокивая. А мне, вдруг захотелось выйти покурить и обдумать то, что я сейчас наплёл для Маринки. Ирина меня поняла. Я заметил это по её смеющимся глазам. Но всё равно, версию с дядькой, стоило продумать поподробнее.
  - Лёшка, а что же твой дядька не подбросил тебе косметики?
  - Есть дома. Но, я не стал брать с собой. Лучше не портить естественную Иринкину красоту всякой химией.
  - Нет, ты только послушай, как сказал! Сразу ясно, теней и помады тебе теперь не видать, как собственных ушей. И, наверное, действительно в это свято верит. Ты для него самая красивая, вот он, как кот над сметаной и урчит... Умён он у тебя, умён и этого у него не отнимешь.
  - Ириша, а как ты посмотришь на то, чтобы прогуляться? Куда-нибудь в парк, аттракционы, киношка, кафешка?
  - Я даже не знаю...
  - Так, молодой человек, вы мне девушку не соблазняйте запретным плодом. Иришке аттракционы в парке Кирова. Киношку для всех, а кафешка - для меня, старой тётки!
  - Маринка, глупая... типун тебе на язык! Тоже мне - старая нашлась!
  - Конечно старая. Я старше тебя Иришечка, на целую Мишкину жизнь.
  - Девушки, не спорьте. А что если нам сегодня прогуляться в какой-нибудь парк? На аттракционах покататься, на лодках. Есть ведь в славном городе Питере такие места? Марина, собирай Мишку, поедем в парк.
  - Прогуляться, говоришь? Гулять, так гулять! А я-то думала, когда же он за тобой, Ириш, всерьёз ухаживать начнёт? Сам напросился... смотри, чтоб тебе денег хватило, кавалер.
  - Маринка, ну что ты болтаешь впустую. Алёша, сначала я тебя покормлю, голодный с вечера. Не возражай. Я смотрела в холодильнике - ничего не тронул. Я сейчас глазунью сделаю.
  Когда Маринка, пошутив, вышла, я показал Ирине плотно упакованную пачку червонцев. А в ответ на её округлившиеся глаза, заговорщицким шепотом сказал:
  - В моё время они представляют лишь относительную нумизматическую ценность. Я и купил эту пачку у коллекционера эту тысячу за нашу тысячу рублей.
  - Это много или мало?
  - Затариться в магазине продуктами на неделю для одного человека, и то - если по-скромному.
  - А много таких денег сохранилось?
  - Думаю, что да. Обменивали с ограничениями и многие не смогли обменять огромные суммы. Так что не волнуйся, гулять будем хоть и на широкую ногу, но постараемся не привлекать особого внимания.
  - Давай, немножко возьмём, а остальное оставим дома. А то разгуливать с такими деньжищами... Мало ли что...
  - А весной мы с тобой разбогатеем законным путем. Под Новый год будет розыгрыш "Спортлото", так вот я тогда угадал пять из шести. На выигрыш купил фотоаппарат фирменный, вспышку и пару объективов. Но теперь я сорву банк! Я помню верную цифру! Мы с тобой никогда не будем бедствовать - работы я не боюсь..
  - Правда, выиграл? У меня ни разу не получалось что-нибудь выиграть. Мама иногда покупает лотерейные билетики и всегда просит меня выбрать, Но они всегда пустые. Мне не везёт, А ты - везучий!
  - Знаешь, Иринка, это был один единственный раз, когда мне повезло в лотерею. Но я нисколько теперь не жалею о том, что больше не везло. Как поётся в песне? Не везёт мне в карты - повезёт в любви. Вот и повезло... Наконец-то... Ты самый главный приз в моей жизни.
  Притянув её к себе, зарылся лицом в копну отливающих медью волос и втянул носом запах любимой. Спустя минуту, она нехотя отстранилась.
  - Надо собираться...
  - Убери деньги куда-нибудь с глаз подальше.
  Сорвав упаковку с пачки, я отделил примерно две трети и передал ей, остальное положил на подоконник. Иринка тут же накрыла деньги газетой, а оставшееся положила под увесистый том на этажерке
  Мы уже допивали чай, когда в комнату маленьким вихрем ворвался Мишка, мгновенно залез ко мне на руки и жеманно подставил щёчку для поцелуя Ирине. Маринка переоделась в лёгкое платье и сделала макияж.
  - Ребята, мы готовы к культпоходу. Мишка требует каруселей и в тир. Гулять, так гулять! А ты Иришка, так и иди в джинсиках. Блузочку только беленькую надень.
  Я показал свою сумку, рваную по шву:
  - А с этим как быть?
  Ирина поняла с полуслова:
  - Марин, дай на денёк свою беленькую сумочку, а? Алёша, свою сумку оставь дома. Мужчины, подождите нас в парадном.
  Ждать долго не пришлось. Мишка почти всю дорогу до парка ехал на моих плечах, за исключением поездки в автобусе 25 маршрута. Я уже почти забыл, как они выглядели, эти старые ЛИАЗы, а тут он совсем новенький, только с завода, ещё пахнущий краской. Колесо обозрения я увидел ещё из окна автобуса, и был уверен, что это и есть парк. Но сам парк оказался на другой стороне реки.
  Конечно, сначала мы пошли к чертову колесу. По пятнадцать копеек за взрослого и гривенник за Мишку. Иначе его не хотели пускать - мал ещё. Мишка был в восторге. Он первый раз увидел город с высоты. Было видно залив, Дворцовую площадь, Неву, Исакий.
  Ирина показывала мне свой город. В парке видны были пруды, дорожки, аттракционы. Людей было мало - всё же будний день. Мне нравится этот спокойный город с его чёткой планировкой.
  - С "Исакия" видно намного больше.
  - И туда тоже хочу. Успеть бы только.
  - Не успеем - завтра сходим. Я дома буду. А ещё тебя надо в Эрмитаж и в Русский музей сводить. По Неве на речном трамвайчике покататься, на экскурсию в Петропавловку, Петергоф, Шлиссельбург, в Пушкин. Ты же ничего ещё не видел.
  - Петропавловскую крепость видел. Литейный мост, Кировский, Летний сад, Ростральные колонны, мечеть.
  - Тебя ещё водить и водить...
  - Успеем. Времени навалом.
  Кабина "чертова колеса" была уже почти в самом низу, когда Мишка вдруг засуетился, засучил ногами. Дотянувшись до моего уха, доверительно сообщил, что пора и "пописять". Как только вышли с аттракциона, сразу повел его к деревьям.
  
  Глава 23
  
  Угрозу я заметил, когда прикрывал Мишку "чтобы не видно", у тоненькой липки. Я ещё помнил, как они выглядят: одинаковой комплекции, одинаково одетые, одинаково постриженные, одинаково невзрачные. Не люди, а прямо какие-то нераскрашенные оловянные солдатики из-под одного штампа. И всегда чужеродны тому месту - где находятся.
  Сначала засёк одного, потом ещё двоих, что сидели на лавке, бесцельно, не переговариваясь, напряженные, как перед забегом. Каждый взгляд в мою сторону, как поверх прицельной планки... А вот и ещё трое. Эти, вообще-то, идут по дорожке навстречу, не спеша... Да, только смотрятся, как сжатые пружины... И пиджаки выдают: морщат подмышками - "макаров" не так-то просто спрятать. Эти явно не "топтуны" - эти явно по мою душу. Будут брать.
  Как же они вышли на меня? От погони на Финляндском - оторвался. Если бы с собакой искали - накрыли бы дома у Ирины.
  Неважно, как они на меня вышли, но девчонок под удар подставлять ни к чему...
  - Иринка, я сейчас уйду... Не жди меня. Так надо! Я тебя сам найду...
  - Лёшка?...
  - Девушки, до встречи!
  Двое с лавки, поднялись тут же, как только я остался один. Маленькая надежда что "оловянные солдатики" не про меня, растаяла, как облачко в лазурном питерском небе. Свернув за живую изгородь на поперечную дорожку, я тут же припустил так, что самому, тому которому оставалось чуть до полтинника, стало завидно - ветер свистел в ушах...
  Чудны мысли мои... Вроде бы спасаюсь от ментов или кагэбэшников, а сам наслаждаюсь процессом быстрого бега.
  А вот и загонщики... Растянулись справа и сзади. А я налево не дурак бежать, чую, что-то там припасено для меня, нехорошее. Рывок вперед позволил обойти их и прорваться правее. Правда дистанция стала короче. И бегают они весьма недурно. Чтобы понять - где преследователи, не надо оглядываться - их жесткие подметки шлепают по асфальту дорожки метрах в тридцати сзади. Хоть одно радует - стрелять в парке не будут. Куда бегу, зачем? Всё равно местности не знаю.
  Как здорово иметь молодое и крепкое тело... Разрыв увеличивается. По бокам уже никого из загонщиков не видать. Сейчас это больше напоминает забег на длинную дистанцию - вытянулись в линеечку и бежим...
  Всё - прибежали. Впереди на дорожке милицейский "козлик" и черная "волга" правее. Три мента и три "оловянных", да позади ещё шестеро.
  Показательно беру курс на прорыв, левее "уазика". Поверили, сдвинулись кучей в сторону прорыва. У "волги" остался один и ещё один мент между автомобилей. Резкко меняю курс, сбиваю с толку "оловянного" и ухожу в отрыв прямо через крышу "волги"... Любуйтесь красавцы! Бесплатный цирк! В следующий раз вы сможете увидеть такие трюки у паркурщиков, лет через двадцать.
  Всё бы хорошо... Только какой гад бросил тут бутылку? Почему не отнёс в приёмный пункт стеклопосуды? Три пустых бутылки и копейка сверху - пиво на опохмел... Или бабульки "на раз-два", что забирали опустевшую посуду мгновенно и почти незаметно, не успеешь и до трёх сосчитать... Или это было позже, уже в девяностых?
  В какой-то момент стала видна подмётка кроссовки. Вся, полностью... с клочками травы и грунта в узорах протектора... Как будто она свалилась с ноги... И тут пришла боль...
  Не помню, было ли мне когда-то так же бопьно, как сейчас. Я ползал на четвереньках вокруг этой злосчастной бутылки из-под "Зубровки", высоко задирая ступню и опираясь лишь на колено поврежденной ноги. Безостановочно крутил головой и громко стонал. В этот момент для меня весь мир сузился до размеров пятачка радиусом в метр вокруг стеклянной тары, и не существовало ничего за его пределами. Остались только боль и я, и ничего больше.
  Меня куда-то несли, подхватив под руки. Везли в машине, где некуда было вытянуть ноги. Опять куда-то несли, сажали на жесткий стул. Зажав, чтобы не дёргался, сделали укол. И в правду, полегчало, но навалилась какая-то пьяная апатия.
  Что-то спрашивали. Имя, фамилия, где прописан, где работаю... Придерживали постоянно, как будто я должен либо начать драку, либо упасть в обморок... Белый халат колдовал над невообразимо опухшим голеностопом, мял его холодными пальцами, как заканчивающийся тюбик с зубной пастой...
  
  ***
  
  В кабинете со стенами, отделанными натуральными деревянными панелями под красное дерево сидели трое. Хозяин кабинета в глубоком кресле во главе стола и на приставленных стульях напротив двое. Первый - малозаметный светловолосый человек в темно-синем костюме-тройке, и другой, худощавый, в сером, нейлоновом халате, с начинающей седеть эспаньолкой и буйными опять же седеющими кудрями на голове.
  - Всё что я могу вам рассказать по поводу приборов и прочих предметов, что вы сдали на исследование в Научно-экспертный отдел, я, обстоятельно отразил в докладе. И ещё раз прошу вашего разрешения на глубокое исследование данных радиоприборов.
  Вид говорившего, не оставлял ни малейших сомнений, что перед вами - профессор. Он и был профессором, и специализировался по электронике. А непосредственным рабочим местом профессора была экспертная лаборатория при Ленинградском Управлении Комитета Государственной Безопасности.
  Сейчас профессор явно нервничал. Он получил на исследование, а сейчас был вынужден сдать на руки начальству то, что про себя он именовал не иначе, как "артефакты". Было обидно и приказ "не разбирать до утраты функциональности" выглядел просто издевательски. Получить в руки вещи, опережающие развитее науки как минимум на пятьдесят лет - выглядел попросту кощунственным. И потому, профессор напряженно сидел на краешке стула и ждал момента, когда, наконец, можно будет поторговаться за данные вещицы, чтобы заиметь их на лабораторном столе без всяких ограничений...
  - Но вы же не можете дать мне гарантию, что они будут функционировать после столь углублённого изучения... А нам они нужны в исправном состоянии, чтобы перехватить передачу потенциального врага. Тем более, что, как вы меня уверяли, она будет шифрованной в цифровом коде, который вы к тому же не знаете, и не вообще не уверены, что сможете расшифровать....
  - Выше головы, знаете ли, не прыгнешь. В стране нет специалистов, чтобы рассмотрев под микроскопом миллионы кристаллов, смогли бы сказать - как это работает.
  Сидящий во главе стола, нервно вынул из тяжелой малахитовой подставки чернильное перо и мимоходом, раскручивая его, разбирая и вновь закручивая, спросил:
  - А своими словами, попроще, что вы можете обо всём этом сказать? Обо всем, что было отдано на экспертизу?
  Заходящее солнце заглянув в окно кабинета в проём между тяжелыми шторами отразилось от зеленого плафона настольной лампы и слепя профессорский глаз, заставило того хитровато прищуриться. Но, тут же, он, наклонившись корпусом вперед, принял полагающее ситуации выражение лица и продолжил.
  - Ну, с денежными знаками всё очень просто. Очень качественная печать, микрошрифтовая защита, правда, намного слабее, чем даже у отечественного казначейского билета в один рубль, зато есть магнитная и спектральная защита. Некоторые символы видны только в ультрафиолетовом участке спектра. Монеты чуть сложнее - присутствуют два сплава. Но, такие монетки за рубежом делают. Одежда... судя по биркам, почти всё произведено в Китае... и вот тут, как раз накладочка выходит. Нет в КНР ни указанных на этикетках фабрик, ни технологий, ни базы для производства подобных материалов. Всё остальное - пошив не очень высокого качества.
  - А что там не так с материалами?
  - Практически во всех тканях присутствуют гетероцепные полиуретановые волокна, вплетенные в нити, вероятнее всего, для эластичности и нерастягиваемости материи. И хотя в одном из отечественных НИИ подобный полиуретановый материал был синтезирован пять лет назад, до такого широкого применения пройдет ещё немало лет. Да и не вижу я нужды в таком усложнении, не говоря уже о безумном удорожании материи для пошива. В спортивной обуви данной мне на исследование - та же картина. Очень много синтетики, не производимой серийно, ни одной страной в мире, для сугубо утилитарных целей.
  - И всё же, Моисей Семёнович, давайте вернемся к приборам связи. Что вам удалось установить? В чем вы разобрались, а в чем нет?
  - Оба радиопередатчика работают на двух одинаковых частотах - девятьсот и тысяча восемьсот мегагерц. Простейший пеленгатор легко их засекает. Нет никакой сложности в их выходе в эфир, кроме одного. Сигнал нельзя расшифровать. Предположительно - это сложный машинный язык, незнакомый нашим специалистам. Прибор "А", как вы изволили его обозвать, больше всего напоминает своеобразный радиотелефон со встроенной мощной батареей. Тип батареи - неясен. Она выдает три с половиной вольта и имеет невероятную ёмкость. Подобные аккумуляторы невозможно сделать ни в одной стране мира, хотя надпись на ней гласит, что выполнена она в отсталой технологически Китайской Народной Республике. Так же, внутри корпуса, имеются наклейки с надписями на смешанном русско-английском и штриховые полосы неясного назначения.
  Хозяин кабинета вытряхнул сигарету из пачки Мальборо себе, прикурил от настольной бензиновой зажигалки и предложил блондину. Тот взял, тоже прикурил и слегка закашлялся и спросил:
  - Так все же для чего они? Из доклада я понял, что дальность у них мизерная...
  - Это верно, не более двух-трёх километров. Между собой они не могут связаться.
  - Значит, у них должна быть какая-то общая база! - вставил блондин.
  Профессор тут же парировал:
  - А может, и могут, но для этого надо знать пароль, возможно номер при наборе и является паролем. Оба прибора имеют объективы, позволяющие использовать их для примитивной фото и киносъёмки. Качество экрана в приборе "А", как в более простом, не позволяет увеличивать изображение до читаемости текста сфотографированного листа машинной печати, а вот прибор "Б" позволяет это сделать. Вообще прибор "Б" сложнее на несколько порядков. Там есть функции записи текста на любом языке в неограниченном объёме... Несколько лучше качество киносъёмки, но, особой разницы между приборами по функциональности мы не обнаружили. Часы обычные, электронно-кварцевые, усовершенствованные. Данный механизм меньше по габаритам и совершеннее ныне существующих. Фирмы, указанной на этикетке электронного механизма в Швейцарии не существует. По части исполнения так называемого паспорта: документ отпечатан и сброшюрован фабрично. Степень защиты выше всяких похвал. В синтетической плёнке, укрывающей фото есть некое оптически исполненное изображение сродни голографии - царские орлы и буквы "Р" и "Ф", как сокращение наименования "Российская Федерация". Пластик термически приварен к бумаге. Ферритовая полоса на картонных карточках сродни кредитным картам. Особым образом намагничена и возможно, несет неизвестную информацию, получить которую нам не удалось. Пластиковые карты идентичны зарубежным платежным и кредитным картам, но информация с них не читабельна и идентификации не подлежит. Вот, практически и всё, что я могу вам сообщить по поводу наших исследований.
  В кабинете на минуту воцарилась тишина. Все обдумывали сказанное. Первым ожил хозяин кабинета:
  - Моисей Семёнович, и всё же, кто может изготовить подобные вещи? Кому под силу, пусть в секретных лабораториях, пусть силами гениальных одиночек - сделать эти электронные штуковины?
  - Я ответственно заявляю, что на сегодняшний день - нет в мире таких технологий, что позволили бы воспроизвести этот экран. Ни у нас, ни у Америки, ни у Японии! Это вообще - фантастика какая-то! Если вы, товарищ майор, скажете, что отобрали этот прибор у инопланетянина, я немедленно уверую в приземлившуюся летающую тарелку!
  - Не кипятитесь, уважаемый Моисей Семёнович. Скажите лучше, через сколько лет - примерно, через сколько, мы сможем создать нечто подобное?
  - Лет через пятьдесят, не меньше. И то, если только на стыке областей наук... Если бы у меня был карт-бланш на полноценное исследование! Это могло бы продвинуть науку вперед!
  - Я вас услышал и понял Моисей Семёнович. Возможно, в обозримом будущем, мы передадим вам эти вещдоки на полноценное исследование, а пока... Эта информация не должна выйти за стены "фирмы".
  - Я прекрасно знаю - где работаю! Я давал подписку!
  - И всё же, я лишний раз осмелюсь напомнить. Бывает, что вы, учёные, порой в горячке такое произносите, за что, как минимум, четверной на Колыме светит. Вы роняете то, что доверено вам народом, как самое сокровенное, а нам потом приходится подбирать и подчищать... В общем, мы с вами прекрасно друг друга поняли. Спасибо за службу, Моисей Семёнович.
  
  Глава 24
  
  Последнее, что я помню - стол под рентгеновским аппаратом...
  На ноге - гипс. "Упал... потерял сознание... очнулся - гипс..." Что с ногой? Напрашивается дурацкий ответ - "золото-бриллианты".
  Судя по мягким стенам - камера для психов. Толстенная обивка каким-то кожзаменителем: голову при всем желании, ни о стены, ни об пол или высоченный потолок, не разобьёшь. Еда на синей, из толстого полиэтилена, тарелке, и вода в туристической фляге из такого же пластика, появляется лишь когда я сплю. А спал я тут четыре раза...
  Если мои биологические часы не сбились - пошли пятые сутки заточения. Часы отобрали, а лампы в молочно-белых плафонах на высоком потолке, похоже не выключаются никогда. Нога почти не болит, но лишний раз стараюсь не наступать на неё всем весом.
  Здесь тепло, почти жарко. Из всей одежды только какие-то штаны, как от больничной пижамы, на резинке. Когда первый раз очнулся в этом карцере, совершенно голый, если не считать гипса, портки рядом с топчаном лежали. Вспоминается сцена из какого-то старого, ещё советского фильма: там такой же мягкий карцер был, с одним отличием - там музыкой или скорее некой какофонией звуков пытали, доводили нашего разведчика до белого каления. В моём узилище тишина, но не полная, вода журчит в обшитом унитазе.
  Психику мою, тут всё равно никому не жалко. Сколько уж времени тут, а как бы никого не интересую. А неизвестность гнетет, раздражает, бесит.
  Уже понятно, что попал я не к ментам... выше бери. И вообще, в Питере ли я ещё нахожусь или уже под Лубянской площадью, а ныне, пока ещё - Дзержинского?
  Безделье и отсутствие отсчета времени сводило с ума, неопределённость раздражала. Я продумал с полтора десятка версий и отрепетировал речи перед дознавателями, но я был никому не нужен, и лишь незаметно появляющаяся еда и питьё показывали, что про меня не забыли.
  Когда я начал терять счет периодам сна-бодрствования, справедливо полагая, что они равны суткам, то начал царапать крышкой от фляги коленкор обивки стены, отмечая дни...
  И тогда они пришли ко мне...
  Только я откушал овсянки и запил простой водой, как неслышно открылась дверь камеры и проёме показались трое "оловянных" с инвалидной коляской. Молча они подкатили её к топчану. Я, было, промямлил что-то из серии "я и сам ходить умею", но меня посадили в коляску и пристегнули руки наручниками к подлокотникам. Довезли до лифта по типу больничного, с лифтером, и подняли на сколько-то этажей вверх.
  Короткая поездка по безлюдному коридору - и я в кабинете с занавешенными портьерами окнами. Ничего не видно, лишь понятно, что свет за окнами. Но, предположительно, это Питер с его "белыми ночами", и опять нет никакой возможности зацепиться хотя бы за время суток. Меня оставляют в коляске посреди кабинета и уходят.
  Обычный кабинет какого-то не шибко большого начальника, Т-образный стол, кресло с высокой спинкой, несколько стульев (количество, скорее всего, соответствует числу сотрудников в отделе плюс один-два для гостей). Сейф почти в мой рост... Помню, как-то я видел, как подобную громадину, в поте лица, вытягивала из здания целая бригада грузчиков. Шкафы, вероятно для документов, с плотно прикрытыми дверцами у стен, облицованных панелями "под дерево", до высоты плеча.
  А вот и хозяин пожаловал, и, кажется не один...
  За спиной тихие шаги, щелчок замка закрываемой двери и негромкий голос...
  - Вот и настала пора познакомиться... Я - майор Комитета Государственной безопасности по Ленинграду и Ленинградской области Кошевой Андрей Петрович, а это мой заместитель, капитан Рутенин Николай Николаевич. Теперь ваша очередь представляться... Как ваше имя?
  Перехожу к варианту номер один (говорю только правду, но, применительно к восьмидесятым). Представляюсь по полной программе. Так же, как назвался бы в любой ментовке, вплоть до даты рождения.
  Тут, наконец, они выходят вперед и занимают места за столом, оставляя кресло свободным, и слегка развернув стулья в мою сторону.
  Оба - лет тридцати "с хвостиком", оба в хорошо подогнанных костюмах. Один, шатен, чуть постарше и коротко стрижен - "под бокс". Скорее всего он и есть майор. Другой, отпустил волосы по самый предел для ВУЗов - черные, кудрявые волосы закрывают чуть больше половины уха и его казачий чуб смотрится не к месту при такой длине волос. Наш военрук на военной кафедре, называл такую прическу "помесью призывника и дикообраза". Встретишь такого на улице - никогда не подумаешь, что силовик. То ли хиппи остриженный, то ли приблатнённый.
  - Чем вы, Алексей, занимались в последнее время, какими судьбами и откуда вас занесло в наш славный город на Неве?
  - Я из Москвы. Только-только защитил диплом. Вот, решил себе экскурсию устроить, пока на работу не устроился.
  - Какого числа приехали и на чём?
  - Поездом. Двадцать четвертого... Или днем раньше... Не помню точно. В вагоне крепко выпил со студентами. Сначала пульку расписали - на интерес, ну, а потом проигравшая сторона проставлялась.
  - Номер поезда не припомните или, может, билет сохранился?
  Мотаю головой - мол, нет, не сохранился.
  - Как же так, Алексей, вы находитесь в другом городе, а документы с собой не носите. Как-то не по-советски это. Может, у кого-то оставили? Кстати, а где вы остановились? Может в гостинице? Или у родственников? А может у знакомых?
  - Нигде. На вокзале переночевал. А другую ночь, на товарной станции - вагоны разгружал. Деньги закончились.
  - Может быть, припомните, в какое время поезд отправлялся из Москвы и с какого вокзала?
  - Естественно с Ленинградского. Почти ночью. Точное время не помню. Документы у меня украли вместе с деньгами ещё в поезде. Может, пока играли, может позже, не помню. С поезда я сошел уже безо всего. Сначала не заметил, гулял по улицам, по набережным. А потом, когда захотел купить газировки - обнаружил, что у меня нет ни денег, ни документов.
  - Ну и как вам город? Что успели посмотреть, где побывали?
  Перечисляю: где был, что видел... Слушают внимательно, не перебивают.
  - Алексей, а не скажете, какое учебное заведение вы закончили? И по какой теме у вас была дипломная работа?
  Охотно делюсь воспоминаниями. Вопросы задаёт только "стриженый". "Кудрявый" сидит молча, даже вроде скучает.
  - Кто ваши родители, где работают?
  - А при чем тут родители-то? Я взрослый человек и не сделал ничего плохого, приехав сюда.
  В это время "казачок", перегнувшись через стол, снимает трубку телефона, что-то коротко буркает туда и опять садится на свое место скучать...
  - Так всё же, если это, конечно не семейная тайна...- где работает ваш отец?
  - В управлении сбыта, зам начальника отдела. Не помню точно, как называется, там какая-то сложная аббревиатура.
  - А матушка?
  - Инженер на фабрике.
  Короткий стук в дверь. "Кудрявый" встал, открыл. Я с трудом удерживаю себя, чтобы не свернуть себе шею, попытавшись посмотреть - что там. Вот опять он в поле зрения. В руках конверт из-под фотобумаги "Унибром". Мне даже читать надписи не надо - помню. ПО "Свема", двадцать пять листов формата восемнадцать на двадцать четыре. Из упаковки извлекаются фотографии и мне начинают их демонстрировать.
  - Вам знакомы люди на этих снимках?
  - Ах, да, руки... Правила, знаете ли у нас такие, но, мы это сейчас временно исправим... Николай Николаевич, будьте столь любезны освободить нашему гостю руки. Разглядывайте на здоровье. Интересные фото, скажу я вам. Чрезвычайно интересные.
  На фото - я сам, мать, отец, вот мы все вместе, вот я со знакомой девушкой... Уже не помню, как её звали - роман закончился, так и не начавшись. Я - в очереди в табачный киоск. Вот - пью из пузатой пивной кружки возле пивного ларька.
  Вот отец идет с работы домой. Проходит мимо детской горки, что стояла во дворе сколько я себя помню. Стояла до середины девяностых, пока её не разломал и не сжег местный бандюк, когда ему не хватило дров для шашлыка. Так он отметил свой день рождения ночью во дворе. После этого, друзей по месту жительства у него не стало.
  Мать возле здания фабрики. В девяносто втором фабрику закрыли. Сейчас даже здания того не осталось, снесли, а на его месте теперь центральный офис какого-то крупного банка.
  Конечно, я всех тут узнаю. И сам я на этих кадрах с длинными волосами. В тот период я отрастил их почти до плеч. Понимаю, что на снимках я сам... тот, кто живет в прошлом веке, тот, для которого двадцать первый век - далёкое будущее.
  - Конечно, узнаю. Это я сам. Остальные это родственники, друзья и знакомые. А откуда у вас эти фотографии?
  В ответ - молчание. А что я хотел услышать? Что эти кадры годичной давности? Они съездили в Москву, нашли меня в то время, пока я царапал чёрточки на коленкоре карцера, и установили слежку. Они могли уже арестовать меня там и тоже держать взаперти в таком же карцере из кожезаменителя.
  Хотя, вряд ли. Ну, хотя бы потому, что я этого не помню. Хотя бы потому, что мне этого не хочется. Буду считать, что то, чего я не помню - не существовало. Не существовало тогда, а значит, не может произойти и сейчас.
  - К чему такая тотальная слежка? Чем я могу так сильно заинтересовать вас, что меня держат тут уже больше недели в то время, когда мне требуется лежать со своим переломом в травматологии.
  - Вы зря волнуетесь. Наши ведомственные медики, уж поверьте на слово, ничуть не хуже обычных. Да и опережают обычную медицину во многих областях. У вас даже не перелом. Обычный вывих голеностопа с разрывом связок. В травмопункте даже с гипсом не стали бы заморачиваться. Больничный на три дня и справочку о переводе на лёгкую работу... Вот только справку эту нести-то вам - некуда...
  - Верно. Я пока ещё вольная птица. Свободное распределение. Да и время пока позволяет отдохнуть.
  - А вот это в самую точку! Потрудиться вам удастся ещё не скоро...
  - Всё настолько плохо?
  - Да нет вроде бы. Пока ещё всё складывается удачно. Вот только ваше рабочее место уже занято. Ваш полный двойник, близнец, копия, Алексей Невский, устроился в один из уважаемых НИИ Москвы и с понедельника регулярно выходит на работу.
  Молчу, пытаюсь собраться с мыслями. Значит не арестовывали, только установили слежку. Значит для них - я в прошлом и я сейчас - разные люди. Конечно, я учитывал сидя в камере этот вариант, но со временем подзабылись даты. По моим воспоминаниям, до самого трудоустройства на "почтовый ящик", я подрабатывал официантом кафе в подмосковном санатории. Подвела память. Была уверенность, что если будут искать меня здешнего, то вряд ли застанут дома до начала осени. Мне помнилось, что на работу в институт я устроился, вроде бы, ближе к концу лета. Так что, либо тут стали иначе развиваться события, либо память подводит - все же почти тридцать лет прошло.
  - А так, легенда прекрасная... Эти фотографии были сделаны в Москве три дня назад. Вы точные двойники.
  - Близнецы.
  Не стоило этого говорить, но уже поздно...
  - Это многое бы объясняло. Но, вы с ним всё же не близнецы. Пришлось поднять записи женской консультации и роддома. А так, даже группа крови совпадает и наличие шрама на указательном пальце. Высококлассная подготовка! Но нет под луной ничего безупречного и подменить настоящего Невского вы не успели. Не получилось у ЦРУ въехать в сверхсекретный советский институт на белом коне. Накладочка вышла. Особенно с документами. У вас же их украли, правильно? А в чём у вас лежали документы и деньги когда вы выехали из Москвы? В чемодане, в портфеле... или так, в руках?
  - В сумке, которую как раз украли со всем содержимым.
  - Уж не эту ли?
  - "Чернявый" встал, подошел к одному из шкафов и достал оттуда мою рваную сумку... Всё... Приехали... Значит на Ординарной улице они уже побывали. Бедная Иринка... Не хотел я принести тебе беду. Видит бог, только лучшего желал... Прости...
  - И тут, уже остро встаёт вопрос: а был ли поезд из Москвы с азартными играми и последующим распитием спиртного? Может, вы проникли в Ленинград совсем с другого направления - со стороны Финляндии? Конечно, советско-финская граница хорошо охраняется, но не существует ничего невозможного для человека с такой прекрасной физподготовкой. Ваша попытка побега сделала бы честь и олимпийскому чемпиону, особенно финальный кульбит через автомобиль.
  - Я не шпион!
  - Тогда, как вы объясните происхождение вот этой вещицы?
  Он достал из внутреннего кармана пиджака и положил на середину стола мой мобильник. А Николай Николаевич вынул из ящика большого стола: мой КПК, часы, паспорт, несколько расправленных российских банкнот, несколько монет, кредитную и пару дисконтных карт, и в довершение журнал, газету "Московский комсомолец", а так же израсходованные карточки на автобус и метро.
  - А это как понимать? Допускаю, что ваша легенда выглядела бы вполне убедительно, если бы не шпионское оборудование, неосмотрительно оброненное вами на Финляндском вокзале. Да и содержимое сумки, как-то не вписывается в образ жизни рядового советского гражданина, вчерашнего студента. Да и накоплений у вас как-то много оказалось. Почти десять тысяч рублей. Не всякий академик может похвастать такой суммой. Впрочем, большинство провалов происходит из-за досадных мелочей... Как давно и каким образом вы проникли на территорию СССР и с какими целями? Запираться нет больше смысла. У вас якобы китайские радиоприборы, которые они не в состоянии изготовить в силу отсталости науки и промышленности, швейцарские часы, выпущенные несуществующей фирмой, среди ваших советских денег обнаружено несколько поддельных билетов, качество изготовления которых прямо указывает на США. Больше никому не под силу изготовить такие вещицы. Вы проиграли свою партию, не успев даже легализоваться.
  Я молчал, хотя бы потому, что не знал с чего начать. Значит, всё началось с выпавшего мобильника. Конечно, в милиции, толком разобраться с ним не смогли, или наоборот - слишком хорошо разобрались и передали его в КГБ. А эти уже и объявили на меня полномасштабную охоту. Но, как они смогли меня вычислить? Под словесный портрет можно замести пол-Питера. Не понимаю...
  - Как вы меня нашли?
  - Поверьте, это было совсем не сложно. Но, у нас есть свои секреты. У вас они тоже есть и потому, я настоятельно советую вам поделиться ими с нами. Это вам зачтется. Теперь вы готовы отвечать на вопросы?
  Теперь не выкрутишься... Придется рассказывать правду, какой фантастической она бы не казалась. Вот только как обойти стороной Ирину и её участие в моей жизни на протяжении нескольких дней. Как сделать так, чтобы обошло её стороной, чтоб не коснулась её карающая десница КГБ?
  - Пока не совсем. Мне нужно время чтобы всё обдумать.
  - Что же, думайте. Думайте и помните, что ваша миссия провалилась. Для любой разведки мира вы отыгранная карта. Своей добросовестной работой с нами вы можете купить себе жизнь и хотя бы относительную свободу, правда, только на определенной ограниченной территории. Сколько времени вам нужно?
  - Сутки-двое. Тетрадь для записей. Нормальная комната и нормальное питание из нормальной посуды. Я не псих. И выключайте на ночь свет. Мне плохо спится при свете.
  - Хорошо, мы пойдем навстречу. Но один жест доброй воли нам хотелось бы получить прямо сейчас.
  - Что я должен сделать?
  - Радиопередатчики по всем параметрам должны связываться друг с другом, они работают на одной волне. Но как это осуществить? Вы могли бы оказать помощь нашим специалистам и тем самым сэкономить им время.
  - Я не знаю, это всё сложно для меня. У меня нет соответствующих знаний, чтобы объяснить это.
  - Тогда, может, ответите на более простой вопрос? Меня всегда беспокоило то, что я не могу понять... Такой вот момент... Этот шутовской паспорт, с царским орлом на обложке, выданный несуществующей организацией несуществующей страны Российской Федерации, якобы в будущем. Для чего это? Ради каких целей был изготовлен этот псевдодокумент? Почему не обычный советский паспорт? Технически это было бы намного проще. Признаюсь, что этот так называемый документ выполнен на очень высоком уровне не в пример подделкам периодической печатной продукции - нигде в мире не печатают газеты на такой дорогой бумаге. Паспорт Российской Федерации и его присутствие среди ваших вещей ставит нас в тупик... Можно с большой натяжкой допустить, что некоему умнику из Ленгли, показалось очень смешным, что в КГБ от перенапряжения свихнутся несколько экспертов. Смею заверить - этот фокус не прошел. Но, это только предположение.
  - Развёрнутый ответ сегодня я дать не могу, для этого нужно много времени. Могу только вкратце. Это мой паспорт. Выданный тем государством, которое возникло на обломках СССР. Я - из будущего. Но я сейчас в прошлом. Вы все в прошлом. СССР, КПСС, КГБ, ВЛКСМ, БАМ, пионеры, Всё чем мы сейчас сильны и чем гордимся - всё в прошлом. В моем времени нет ничего из того, что я перечислил, кроме людей, постаревших на тридцать лет, В моем времени, вас, возможно уже нет среди живых. А может, вы оба наслаждаетесь безбедной жизнью миллионеров на Канарах в девятом году нового века...
  Оба ничем не показали свою реакцию на это заявление. Лишь у старшего чуть жестче стал взгляд серых глаз.
  - Я попросил бы вас Алексей не разбрасываться такими допущениями в этих стенах. Тут люди работают за идею, а не ради просиживания штанов. Существование машины времени мы ещё как-то допустить можем, а вот допустить присутствие чекистов на Канарских островах, кроме как по заданию... по меньшей мере нелепо!
  - Напоминаю - я попросил у вас тайм-аут... И на сегодня прошу позволить мне отдохнуть, собраться с мыслями. Мне как-то надо доказать вам, что я не засланный казачок. Думаю, что ни мне, ни вам не нужно, чтобы у меня был нервный срыв. Это не принесет пользы ни мне ни вам...
  Если принять за ночи те периоды, когда выключался свет в моем карцере то меня не тревожили двое суток. Вот только лампы выключали без предупреждения. Я даже не успел дописать строку - пытался восстановить по памяти хронологию становления "независимой" России. Появился небольшой столик, еду стали приносить при мне. Обычное меню обычной советской столовой. А компот из сухофруктов был необычайно душистый и вкусный, и в нормальном гранёном стакане. Четырёхразовое питание. Утром каша, бутерброд с маслом и сыром и кофе с молоком. На обед в первый день рассольник, во второй борщ. На второе: картофельное пюре и рыба либо тефтели. Между обедом и ужином кисель и творожный пудинг. Вечером запеканка и чай в никелированном подстаканнике, как в поезде.
  Разбудил меня стук посуды. "Оловянный" поставил поднос на столик и нарочито громко двигал посуду. Следом за ним, сразу пришел врач в штатском, срезал страшенными ножницами гипс и перевязал ногу эластичным бинтом.
  Стоило мне закончить завтрак, как отворилась дверь и мне подали средство передвижения. Опять пристегнули наручниками, ну что за нелюди...
  Коридоры опять были пусты, но у меня хотя бы была уверенность, что сейчас - утро. В кабинете опять были майор с Ник Ником.
  Как спалось, как работалось?
  Киваю головой на блокнот на коленях, тот, что мне дали.
  - Хорошо. С этим мы ознакомимся позже, а пока давайте побеседуем... Вкратце, своими словами - что вы там написали за пару дней?
  - Брежнев умер в начале ноября восемьдесят второго... Десятого ноября объявили и по телевидению отменили концерт посвященный дню милиции. Это самое главное из близких вам дат. Других дат я точно не помню. Потом будет Андропов год - полтора, потом Черненко - не намного дольше, потом Горбачёв. На Горбачёве все закончится. Будет ГКЧП - Государственный Комитет Чрезвычайного положения. Сплошь из военных. Не знаю, как и почему. Пародия на военный путч. Ельцин со своей командой устроит оборону Белого дома в Москве. Танки, БМП, БТР на московских улицах...Было бы всерьёз - камня на камне от Белого дома не осталось бы. Потом будет править пьяница Ельцин со своими охламонами. В Беловежской пуще, бывшие первые секретари республиканских КППС подпишут соглашение о разделении СССР на собственно Россию, Украину и Белоруссию, о Прибалтике, Кавказских республиках и Средней Азии, попросту забудут, выкинув их из головы, как ненужный хлам. Страну ограбят дочиста... Транши из-за рубежа: вроде, как всё население страны должно денег западу, а народ всё туже пояса подтягивал. Предприятия давай закрывать, землю продавать. Там подробнее об этом. И о ваучерах, и о Чубайсе, и о Черномырдине, и о Хасбулатове, и о войне в Карабахе, Приднестровье, Чечне... говорить долго... Там всё, что вспомнил - всё записал. За двадцать лет страну ввергли в капитализм по полной программе. Вот... вроде бы и всё...
  - Алексей, мне кажется, вы впустую потратили время отпущенное вам на подготовку. Фантастику писать надо в других местах. Вы можете ещё что-то пояснить по поводу своего пребывания в СССР, не упоминая о машине времени? Если нет, то на этом наше сотрудничество заканчивается и наши беседы будут носить менее доброжелательный характер... Нет?
  Что я мог ответить ему? Он нажал кнопку под столешницей, дверь за моей спиной открылась, вошли конвоиры.
  - Дайте мне его блокнот и отвезите обратно в камеру.
  Неудивительно, что мне никто не поверил. Я и сам не верю в происходящее. Это слишком фантастично, чтобы быть правдой. Настолько нереально, что порой я всерьёз задумываюсь о своём психическом здоровье. А вдруг, на самом деле, я нахожусь не в Питере начала восьмидесятых, а в клинике для душевнобольных в ближнем Подмосковье. И общаюсь не с Ириной или контрразведчиками, а с врачами и обслуживающим персоналом. А моё вконец сорвавшееся с катушек сознание представляет всю картину мира в виде удобоваримой романтической сказки.
  Самое страшное, что для этих цепных псов Государства, я представляю агента Врага, и они не в силах свернуть с раз и навсегда накатанных рельсов. В лучшем случае меня ждут лагеря в снежной Воркуте или не намного более комфортных Магадане и Колыме...
  У Марка Твена, в его "Янки при дворе короля Артура", была козырная карта: герой вспомнил о грядущем затмении солнца и это позволило ему не только избежать казни, но и сделать карьеру премьер-министра. А что я могу предъявить дознавателям?
  Чем я могу оперировать - знанием ближайшего будущего? Какими знаниями, если почти все вехи моего пути складывались из моих личных событий, касающихся только меня. Единственное политическое событие, что зацепило по касательной меня "любимого", кончина Брежнева, а запомнилась лишь отменой трансляции концерта в честь Дня милиции. Надо напрячься и найти какие-то ключевые события именно этого восемьдесят первого года. Найти и подать на блюдечке с голубой каёмочкой, а иначе Колыма и все радости к ней прилагающиеся, ждут меня в самое ближайшее время.
  Что я помню? Боже мой! Я практически ничего не помню... Хотя... Вот! Премьера "Юнона и Авось" в Ленкоме! Я там был! Это точно было летом восемьдесят первого. Вот только не помню - работал я тогда или ещё нет. А в каком году наша сборная по хоккею надрала задницу канадцам? Не в этом ли? Так надо спросить: жив ли ещё Харламов? Точно! Харламов и Старостин - их не стало в один год. Старостин - не помню, а Харламов разбился на машине. А в это время наши, как раз были в Канаде и узнав о Харламове, выиграли с разгромным счетом 8:1. Вот, что я помню! ...вот только не помню в каком году... Хотя... Точно! В восемьдесят первом и я уже работал в НИИ, и почти все разговоры в курилке крутились вокруг этого события. И было это либо осенью, либо в начале зимы. Или тогда счет был 4:0... Ох, какая же непрочная штука память.
  Я лежал на койке и вглядываясь в потолок, как будто пытаясь что-то вычитать на побелке, напряженно вспоминал давно минувшие события. Так и уснул, ничего не придумав, что сказать в свою защиту.
  
  ***
  
  - Коля, а помнишь, ты как-то рассказывал о допросе под гипнозом? Это было в нашем управлении?
  - Нет, это вообще не у нас было. Это в "Штази" у Мильке с кем-то новую методику допроса пробовали. Там, в общем-то, ничего особенного не достигли, кроме пробуждения визуальной памяти. Допрашиваемый читал главы из книг прочитанных в детстве слово в слово, как будто книга была перед глазами.
  - Тебе и карты в руки. Завтра, чтобы был у меня настоящий гипнотизёр. Учти, настоящий, а не шарлатан какой-нибудь. Ты уж, Коля, ему сразу объясни, что его ожидает в связи с полным профессиональным несоответствием. Мошенника это должно спугнуть.
  
  Глава 25
  
  - Подъём!
  - Доброе утро...
  - Не р-разговаривать! На выход!
  Пришли по мою душу "оловянные солдатики" в штатском. Опять сажают в кресло и пристёгивают. Опять везут по лифтам-коридорам.
  Ба! Кого я вижу! Наша серенькая мышка-Маринка! Так вот как, оказывается, называется её фирма! Так вот, кто меня сдал! Я, было, уже совсем собрался её окликнуть и тут меня пробило... А если не она? А если, она, наоборот чем-то сможет помочь? Боже! Надеюсь, "оловянные" не заметили на моём лице реакции узнавания? Один спереди, другой толкает кресло-каталку за моей спиной. Надеюсь, что никто не видел мои глаза, что раскрылись в размер полтинников, когда я её узнал.
  Маринка спокойно проходит мимо, бросив незаинтересованный взгляд на нашу группу, как будто, по Коридорам Ленинградского Управления Комитета Государственной Безопасности каждый день, возят в креслах-каталках её знакомых, словно это настолько обыденное дело, что даже не стоит сбиваться с шага или хотя бы изменить выражение лица с преувеличенно-нейтрального на заинтересованное.
  Всю оставшуюся дорогу, я пытался понять, какую роль сыграла Маринка в моей судьбе? То ли обидевшись, что не поддался её призыву - настучала на меня начальству, как на подозрительного, то ли, не ожидая встретить меня здесь, надела маску равнодушия, чтобы не спалиться самой, дискредитировав себя на работе знакомством со шпионом или диссидентом... То ли верой и правдой служит Великой державе, не замечая сладковатого запаха гниения, сопровождающего одряхление идеологии.
  
  Состав дознавателей пополнился ещё одним, похоже, сугубо штатским товарищем. Колоритный типчик. Пузик, натягивающий пиджак спереди до такой степени, что невольно ловишь себя на желании прижмуриться, чтобы отстрелившая от напряжения пуговица не попала в глаз. Лысинка-тонзура, как у монаха-капуцина, пухлые губёшки... и всё это - маленький, наверное чуть больше полутора метров ростом, человечек в клетчатом пиджачке поверх голубой сорочки и дурацких кримпленовых брюках малинового цвета. Я совершенно отвык от такого сочетания цветов в одежде в своём изобильном на тряпки времени.
  - Алексей, представляю вам Владлена Аристарховича. Он большой специалист в психологии и сегодня будет помогать вам вспоминать моменты, которые, возможно, подзабылись вами за время пребывания у нас.
  - Я без утайки рассказываю вам то, что знаю сам. И не моя проблема, что вы не желаете мне верить.
  - Вот для этого мы и пригласили психолога, чтобы убедиться в этом. Владлен Аристархович, можете начинать работу с нашим испытуемым.
  Кругленький, клетчатый, малиново-лысоватый мячик, достал откуда-то из-за тумбы кабинетного стола коричневый пластиковый "дипломат" в обрамлении алюминиевой рамки, раскрыл его и достал бережно, как святыню, обычный метроном и слегка засаленный картонный диск с нарисованными на нем фломастерами разноцветными спиралями, сходящимися в центре круга. Поставил метроном на край стола, диск прикрепил на конец раскачивающегося штыря и крутанул его коротенькими пальчиками.
  - Надеюсь, моё оборудование выглядит импозантнее инструментов стоматолога?
  Сказал и сам рассмеялся над собственной шуткой. Гэбисты коротко переглянулись между собой, и это не осталось им не замеченным.
  - Ну-с, начнём-с! - он потер ладошки, как бы предвкушая что-то радостное для него, и вдруг, неожиданно изменившимся голосом начал вкрадчиво вещать о гипнозе, как об инструменте любого врача в ближайшем будущем.
  Трепать о будущем, не зная его - занятие бессмысленное, особенно для того, кто это будущее знает де-факто, поэтому я попросил его опустить вступление и начать непосредственно сеанс гипноза.
  Он поставил свой стул напротив моей каталки и зачем-то начал меня расспрашивать о детстве: где учился, где я отдыхал, о родителях. Все вопросы звучали спокойно и доброжелательно, и я охотно рассказывал о своём детсаде, рассказал, как пошел в школу в первый класс, как отдыхал в Крыму с родителями, как летели над берегом на экскурсионном вертолёте Ми-4. В памяти всплывали подробности, казалось давно похороненные прошедшими годами и детство вставало перед глазами, так, будто это было вчера...
  
  ***
  
  Офицеры КГБ сидели за столом напротив друг друга в запертом кабинете. Прослушав третий раз магнитофонную запись допроса, старший достал из нижнего ящика тумбы стола бутылку "Арагви" и пару стопок. Молча разлил. Не чокаясь, опрокинул в себя коньяк, подождал, пока напарник выдохнет после выпитого и спросил:
  - И что мы теперь со всем этим будем делать?
  - Не знаю даже. Я думал, как написать рапорт шефу? Бессмысленно - это попросту пахнет дуркой. Причем не столько для Невского, сколько для нас. Представляю себе реакцию шефа: - "Я внимательно ознакомился с вашей писаниной, товарищи офицеры и хочу спросить вас, а не слишком ли вы утомились на нашей работе? А не подать ли вам, красавцы мои, рапорта на увольнение? Вас, товарищи офицеры, явно заждались в "Скворцухе""
  - Так. Объективно. Что у нас есть?
  - Ну, техника за гранью фантастики. Две единицы сложнейшей электроники. Валюта, периодика и документ - всё, не принадлежащее ни одной стране мира. Одежда, топорно сшитая из материала высочайших технологий. Советские деньги, серию которых собираются освоить только в следующем году. И наконец, самое главное - псих из будущего. Неудачник, которого как-то занесло сюда.
  - Коля, знаешь, у меня было смутное подозрение. Я же тоже в детстве читал фантастику. Так вот, пока он отсыпался в мягком карцере, я порылся в архивах... И если не кривя душой - я где-то верю в историю этого типа. Я нашел нечто похожее. В Эстонии, недалеко от Финского залива танковый разведбатальон, в 1944 году наткнулся на всадников, одетых в историческую форму. Удалось задержать одного из них. Говорил он на французском. Кавалериста доставили к особистам. Он утверждал, что он кирасир наполеоновской армии, и отступает из Москвы, что родился он в 1772 году. Расстрелян спустя неделю, как фашистский шпион. И вот ещё. В Тобольске, в архивах полицейских донесений 1897 года упоминается некто Крапивин задержан был за странное поведение и был очень странно одет. С его слов он был рожден в 1965 году в Ангарске. По профессии он... хорошо сидишь? - оператор. Но кино-то в то время только зарождалось и соответственно профессии таковой не су-ще-ство-ва-ло! Был помещен в сумасшедший дом, с диагнозом: тихое помешательство.
  - Я ведь тоже на днях запрашивал материалы на подобную тему. Про француза, как раз и нашел.
  - Да... дела
  - Дела в ЛУРе, а у нас... сумасшедший дом на выезде.
  Старший налил ещё по стопке. Контрразведчики выпили, задумались.
  - Коля, что там у немцев под гипнозом-то... книги, говоришь, читал?
  - Ну да, как перед глазами.
  - Помнишь, Невский рассказывал, что первым делом подошел к стендам на Чернышевского и читал газеты? Значит, это у него в привычку?
  - Из того что он читал газеты - ничего не следует.
  - А вот и ошибаетесь, товарищ капитан госбезопасности! Коля, ты можешь знать, что напечатают в завтрашних газетах?
  - Ну, заехать в редакцию...
  - А в послезавтрашних? А что напечатают через неделю? А он же у нас - вот он, на жердочке сидит, за лапки привязанный. И никаких сведений из редакции ему не видать, как собственных ушей! А ведь он, если всё это ровненько выстроить, послезавтра, или через день, там в Москве, прочтет газету. А сегодня нам под гипнозом, прочтет передовицу, ну, или там, последнюю колонку из той самой газеты, что ещё даже не вышла из типографии!
  - Так ведь он в карцере... Стоп... тот в Москве, двойник. Как правильно ты майор рассудил, чтобы только наружку за ним поставить! А то бы не вышло у нас никакой чистоты эксперимента! Хотя бы раз в неделю читает же он газеты? Читает... Вот и проверим!
  - Гипнотизёра завтра сюда, Коля. На весь день.
  - И все московские газеты!
  - Ты никак собрался "Монте-Кристо" почитать?
  - Зачем мне? Читал в детстве.
  - А на кой тогда мне тут в кабинете столько макулатуры? Купишь ту, название которой вспомнит под гипнозом, и в тот день, который он скажет. Может он раз в год газеты читает... А может и не выйдет ничего.
  - Зато если выйдет - то... А что тогда докладывать будем?
  - Тогда и будем думать. А пока, нам как воздух нужны доказательства. Либо "Ленгли" научилось нас за нос водить, либо путешествия во времени станут реальностью через четверть века.
  
  Глава 26
  
  Я лежал и смотрел в потолок. Второй день на допрос не катают, только еду приносят. Дикая сонливость, вялость и апатия. Вероятно что-то добавляют в пищу. Наркотики или снотворное, но немного.
  Сегодня после завтрака задремал и приснилась мне Ирина. Неожиданно повзрослевшая лет на десять. Сидит за дедовым столом и в свете настольной лампы что-то пишет. А на столе, перед ней, маленькая фотокарточка в простенькой рамке, и на этом снимке - Алексей Невский образца восемьдесят третьего года с "Зенитом" в руках. Скорее всего, это и есть тот кадр, который сделал её знакомый в Москве, на пляже.
  Стою я на расстоянии полуметра от её стула и никак не могу до неё дотянуться, как будто у меня рук нет. И так мне хочется зарыться лицом в её волосы, что хоть плачь... А она, как бы чужая. И меня в этой комнате она не замечает, а я, как призрак, стою за её спиной и ничем не могу дать ей знать о себе...
  Иринка, мечта моя несбыточная. Всего-то и было у нас с тобой несколько дней. Может и перенесло меня сюда, только чтобы с тобой встретиться и полюбить.
  Глухо стукнул засов двери камеры и "оловянные" вкатили мой экипаж. Как-то глупо катать меня в кресле, если я могу ходить сам. Хотя, для них это какая-никакая гарантия, что не будет даже попытки побега. Опять коридор, лифт, опять коридор. Знакомая уже дверь кабинета и всё те же лица.
  На столе в хаотическом порядке разложены газеты. Знакомый шрифт, знакомые названия, однотипные заголовки и фотографии передовиц. У нас тут сегодня будет изба-читальня?
  - Алексей, мы внимательно прочли ваш литературный опус. Если не брать в расчет, что это не подкреплённые фактами фантазии, то есть некоторые места, скажем не совсем понятные, но, о них мы поговорим позже... А сейчас, вопрос попроще... Не могли бы вы припомнить в подробностях, некоторые события этого года, которые с вашей точки зрения, только ещё должны произойти?
  - А какой сегодня день?
  - Понедельник, тринадцатое июля. А год сейчас -1981.
  Ого! Я у них уже две недели отсиживаюсь... Иринка, наверное, с ума сходит от безызвестности. Судя по тому, что её ни разу не упомянули, то либо не принимают всерьёз (хотя я и сам это всячески стараюсь показать), либо держат, как козырь в рукаве. А мне остаётся лишь уповать на первое. На себя мне как-то наплевать - пожил достаточно. Ну, был шанс прожить ещё столько же, ну, не использовал - так ведь никому такой шанс и не выпадает. Что будет со мной, без разницы, может утром проснусь на своём водяном матрасе в московской квартире... А ей тут ещё жить и жить.
  - Летом была премьера спектакля в "Ленкоме" - "Юнона и Авось". В главной роли играет Николай Караченцев. Месяц не помню. Остальное я вам уже и описывал и рассказывал.
  - Эка невидаль! Анонс о спектакле давали в газетах, вот как раз в одной из тех, что лежат на столе. Да и премьера уже состоялась. Это было девятого.
  - Кажется, я знаю, что вам рассказать, и, думаю, вряд ли это было опубликовано в газетах...
  - Мы внимательно слушаем.
  - Перед тем, как попасть сюда, в прошлое, я наткнулся в интернете на несколько статей посвященных тарану нашим истребителем чужого транспортного самолета, в воздушном пространстве СССР летом 1981 года. Где-то над Кавказом, простите, точнее не вспомню... как не могу припомнить и фамилию пилота. Хотя, может... Кулибин, Куликин... Вспомнил! Куляпин! И номер полка запомнил, по номеру маршрута автобуса, который проходит мимо моей работы - 166 полк. Самолет перевозил партию оружия то ли в Иран, то ли в Ирак, и случайно вторгся в наши пределы. Перед перехватчиком стояла задача принудить нарушителя к посадке на наш аэродром, но тот упрямился. Почему-то, огонь по нему открывать было нельзя, а он уже приближался к границе и, чтобы он не ушел - летчик пошел на таран.
  - Какие интересные вещи вы рассказываете... Николай Николаевич, будьте так добры, быстренько запросите информацию о последних происшествиях на южных границах.
  - Есть, товарищ майор! - "казачок" выскочил из кабинета, как ужаленный.
  - Что-то я ни какого тарана не припоминаю. Во время Великой Отечественной их было множество, но вот в мирное время, да ещё на скоростях реактивных истребителей...
   В кабинете наступила тишина. Майор сверлил меня глазами и было видно, что от его благодушного настроения не осталось и следа.
  - Алексей, а что это за издание, о котором вы упомянули... как его бишь... "интернет"?
  - Это всемирная компьютерная сеть, в которую через провода и радиосвязь объединены все компьютеры планеты, ну, или почти все. Если связать между собой несколько ЭВМ, то это уже сеть. А тут - в масштабе всего мира. И там есть большое количество информации из разряда той, что была ранее закрытой, но доступной лишь узкому кругу лиц. Учитывая наличие компьютера почти в каждой семье - это гигантская сеть с невообразимым объёмом информации.
  - Хм... То есть, в вашем двадцать первом веке нет понятия военной тайны?
  - Ну, почему же? Есть. Есть она даже в сети, только вот доступ к этой информации строго ограничен паролями и уровнями допусков. Я имел в виду ту инфу, что была рассекречена.
  Меня прервал звонок телефона, стоящего на столе. Хозяин кабинета поднял трубку, долго вслушивался в то, что говорил ему собеседник. Наверняка "Кудрявый" докладывает, вон, как складочки на бровях сошлись...
  - Давай назад. И специалистов прихвати.
  Точно, с Ник Ником разговаривал. Каких ещё специалистов они мне уготовили?
  Майор повернулся ко мне всем корпусом, смерил меня взглядом с головы до ног и присел на край стола. Кажется, чем-то я его зацепил.
  - Постарайтесь вспомнить подробности, но особо можете свою память не насиловать. Наш спец по гипнозу поможет вам через некоторое время вспомнить всё.
  - Оба самолета разбились, но наш лётчик катапультировался и благополучно приземлился. Был представлен к "Герою", но награждён лишь орденом. Не помню точную дату, возможно это уже произошло, а может ещё только произойдёт. Кажется, этот самолёт нанял кто-то с Ближнего Востока, чтобы переправить партию оружия в обход эмбарго наложенного Штатами. И в транспортнике никто не уцелел. Больше - вряд ли что вспомню.
  Открылась дверь за спиной. Зашел ещё кто-то. Ага... вот и обещанный гипнотизёр. Совершенно не помню, что я ему выдавал "на-гора" в прошлый раз. Ничегошеньки после рассказа о том, как и где принимали в пионеры.
  А вот - новое лицо: лет, под пятьдесят, седой, лицо доброе и спокойное. Здоровается со всеми, но не пожимает рук. Мужчина подошел к моему креслу-каталке, улыбнулся.
  Смутно припоминаю, что, вроде, уже видел где-то этого человека, но не могу вспомнить где. Приставляет рядом стул, закатывает рукав моей пижамы, берет меня за запястье, достаёт из кармана небольшой круглый футляр, а из него шприц. Вспомнил! Это же врач, который накладывал мне гипс на ногу. Что ж ты делаешь, зараза! Ты же только что мило мне улыбался!
  - Что вы мне собрались колоть? Что это?
  "Казачок" фиксирует мне плечо и предплечье. Врач, оставив без ответа мой вопрос, молча вкалывает пару кубиков какого-то препарата и отходит в сторону из поля видимости. На его место, на освободившийся стул перепархивает Владлен...
  Где-то в центре меня, чуть повыше солнечного сплетения поднимается жаркая волна, быстро и неудержимо распространяющаяся по всему телу, и заканчивая свой бег в кончиках пальцев рук и ног. А в глазах у меня уже всё плывёт, голова кружится и меня накрывает, как будто каким-то тёплым и мягким коконом, сквозь который голоса доносятся тупо и приглушенно. Это похоже на аудиозапись, когда срезаны эквалайзером верхние частоты. Сквозь эту вату доносятся какие-то малозначимые вопросы, на которые у меня всегда готов ответ.
  Мне даже не надо напрягаться чтобы вспомнить что-либо, достаточно протянуть руку внутри моей головы и взять с полочки то, что им надо услышать. Все воспоминания лежат на полочках, в ящичках... одни: мягкие и пушистые - это приятные воспоминания, другие: тяжелые, как камни с острыми сколами - это неприятные... и брать их надо из нижних, плотно задвинутых ящичков в самом низу, осторожно из опаски пораниться...
  А теперь и стены со стеллажами исчезли и я просто иду на остановку троллейбуса, чтобы доехать до метро. Бросаю взгляд на часы и вижу, что времени у меня достаточно, чтобы покурить и прочесть "Последнюю колонку" в "Труде". Мельком пробегаю глазами передовицы, дату выхода газеты, зачем-то озвучиваю вслух то, что читаю сам, кому-то невидимому, кто, кажется, стоит у меня за спиной, но сам прочесть не может, и настойчиво требует прочесть ещё раз тот или иной момент.
  Погода меняется на глазах: только что было яркое утреннее солнце и вот уже пасмурно и меняется дата на отсыревшей от прошедшего дождя газете, и меняются заголовки передовиц. Я стою под зонтом и никак не могу перейти к своей "Последней колонке" - всё читаю и читаю вслух какую-то муть про международное положение, про советских ученых и врачей, о колхозах-миллионерах и трудовых подвигах металлургов и шахтёров...
  Наконец, меня отпускает невидимый слушатель и я оказываюсь на панцирной кровати без матраса, которая, вращаясь и покачиваясь, как опавший с дерева лист, плавно опускается в огромную шахту или колодец, не задевая стен. Кружится голова, мои пальцы крепко вцепились в металлические трубы спинки, украшенные никелированными шарами вверху, а я всё жду, когда же ножки кровати достигнут дна этой пропасти, а дна всё нет и нет.
  Очнулся я в карцере. Сухой язык едва помещается во рту, как наждак царапает внутреннюю поверхность щёк и нёбо. Голова раскалывается, будто я вчера нажрался до бессознательного состояния. С трудом вспоминаю укол в вену. Красавцы чекисты... А ведь когда-то я верил сказочке о горячем сердце, холодной голове и чистых руках. Конечно, в девяностых эта вера была сильно поколеблена, но, надежда, что хотя бы во времена моей юности они стали лучше, растворилась прямо сейчас.
  Свет был включен, значит, за стенами или, что вернее, на поверхности - день. На столике стояли две тарелки и стакан с компотом - обед. Долго же я был в отключке.
  Упираясь обеими руками в матрас, спустил ноги на пол и принял вертикальное положение. Голова кружится так, что хочется вновь принять горизонтальное положение и забыться пока не станет лучше. Но, жажда гонит к столику, к стакану компота.
  Пробую встать на ноги, теряю равновесие и бухаюсь на пол, на четвереньки, едва успев вытянуть вперед руки. На четырёх тоже можно передвигаться. После нескольких сложных эволюций, стакан оказывается в моих дрожащих руках. Подавив желание выпить компот залпом, тяну его мелкими глоточками, гоняю влагу во рту. Становится заметно легче... Но компота всё равно не хватает.
  Кидаю стакан в обитую дверь. Даже не звякнув, стакан падает на мягкий пол. Даже постучать в дверь, косяк, нет возможности - ни одной твердой поверхности. Я бы выпил сейчас ведро болотной воды, и она показалась бы мне слаще компота. Пробую крикнуть - голос сиплый, как песни всю ночь орал.
  Похлебал щи. Вкуса не чувствую, как будто обжег кипятком язык накануне. Только пить сильнее захотелось. Поковырял алюминиевой вилкой второе и шатаясь, поплелся на лежак. Отвернулся к стене и приготовился помирать. Слышал за спиной возню: заходили "оловянные солдатики", собирали со стола.
  Когда затихло, обернулся. Что бы я о них не думал, но, человеческое им не чуждо - на столике стоял графин с прозрачной водой и гранёный стакан. Во второй раз я сел за стол уже намного быстрее.
  
  ***
  
  - Как думаешь, стоит оповестить Закавказский военный округ о предстоящем нарушении?
  - И как ты, Николай, объяснишь свою информированность? Не воякам, а нашим? Ясновидением? А если не будет нарушения границы? Он же говорил, что в этом "интернете" не только достоверная инфа, но и деза тоже присутствует.
  - Но ведь лётчик Куляпин существует и несёт службу в 166 истребительном авиаполку 34 Воздушной армии. Я не стал запрашивать его дело. Сам знаешь, первый отдел может перестраховаться и отстранить его от полётов. Всё же, наш интерес к кому-либо не всегда служит добрую службу в судьбах людей.
  - С газетами мы получили подтверждение. Три статьи в разных газетах, совпадающие почти до идентичности. Осталось меньше недели до тарана.
  - Знаешь, Андрей Петрович, я считаю, что Невского выпускать нельзя. Он знает о новейших ракетах воздух-воздух Р-98М.
  - А кто его выпустит? Ты? Его не существует. Он - нонсенс. Его тут нет, он дубль, копия. Настоящий Невский живет в Москве, а этот - парадокс, ошибка физики. Да и если бы он знал ТОЛЬКО это! Он знает намного больше того, что сейчас хранится за семью печатями, а через четверть века не будет представлять тайны. Но, сегодня эти знания представляют опасность не меньшую, чем атомная бомба, попади они не по адресу. Он знает будущее, а это намного страшнее атомной бомбы.
  - Наш гипнотизёр предполагает ясновидение. Он почти уверен в этом. Умолял привлечь его для проведения дальнейших экспериментов.
  - Это хорошо, что он не верит в машину времени.
  - А если Невский действительно прорицатель?
  - Коля, каков процент совпадения слов в статьях?
  - Девяносто два процента с копейками.
  - Очень много чтобы казаться правдой. И маловато, чтобы доложить об этом наверх. Думаю, ты помнишь провал эксперимента с телепатами.
  - Если таран будет, то мы будем иметь подтверждение близкое к стопроцентному.
  - Будем, но есть ещё сомнения, а разведчик имеет право действовать, лишь когда сомнений нет. Они, вероятнее всего, рассеются в следующем году - в день милиции. А Невский будет до этого дня отдыхать в "скворцухе" с диагнозом "тихое помешательство", как тот "оператор" в Омске. В дурке таких прорицателей много, там никого этим не удивишь.
  - Точно. И сколько бы с ним не беседовали психиатры - нормальным он им не покажется.
  Майор достал стопки и коньяк. Разлил и осмотрев кабинет, тихо, но торжественно произнёс:
  - Коля, в наших руках наша судьба. Мы имеем уникальнейший случай в истории, когда можно знать ход событий заранее. Когда обустройство мира может начать подчиняться нам с тобой. Нам двоим! Когда формирование новейшей истории известно нам заранее. Каждый её шаг и поворот. Когда мы точно будем знать, куда именно надо поставить ногу, чтобы не поскользнуться и не проиграть свою единственную шахматную партию - жизнь. А это, Коля - власть, высшая власть! Коля ты только вдумайся! Деньги, автомобили, женщины, виллы, банки, заводы-пароходы, да что там... страну! Весь мир можно прибрать к рукам, дать новую идеологию и заставить жить так, как удобно тебе самому!
  Он поднял коньяк на уровень глаз, салютнул стопкой капитану и выпил залпом.
  - Канары, говоришь...
  
  Глава 27
  
  Не тревожили меня три дня.
  А потом начались допросы через день. Ежедневные я не смог бы выдержать из-за отходняка после внутривенного препарата, который Владлен теперь вкалывал мне сам. Я только скрипел зубами, и ругался, что они провалят мне все вены.
  Отходняк был полегче, чем в первый раз. Либо мне уменьшили концентрацию, либо организм начал привыкать к нему, но неприятные ощущения всё равно доставляли мне мучения по утрам. Графин, доверху налитый водой, с моего столика уже не исчезал.
  Как всегда - самого допроса я не помнил, а вступления были почти всегда одинаковыми и начинались с нейтральных вопросов о моём детстве. Присутствовали теперь только капитан и "мячик" в малиновых брюках.
  Один день пролетел мимо моего внутреннего календаря. Это я узнал вчера, когда спросил - какой сегодня день и когда они собираются меня отпускать, ведь я полностью лоялен следствию и КГБ уже имел возможность убедиться, что я не лгу...
  Капитан сказал потерпеть еще несколько сеансов, мол, не больше недели-двух, потом ещё неделя на согласование с МВД, для оформления для меня гражданства. У меня же нет никаких документов для проживания в СССР. А дальше я дам подписку о неразглашении и буду свободен, как птица, если не буду распространяться на каждом углу об истории моего появления здесь. Могу устроиться на работу, поселиться в общежитии и стать полноценным членом советского общества. Сказал, что я "везунчик". Что попади я в руки других следователей, из числа тех, что торопятся доложить о результатах - давно бы уже валил лес под Воркутой. Но мне повезло и Андрей Петрович сразу понял, что перед ним "наш" человек, которого надо выручать. А доказательную базу, опираясь на данные из будущего, собрать практически нереально, но майор и сам капитан всё сделали, собрали и доказали. И теперь мне предстоит начать новую жизнь и постараться забыть о столице и о том, что там живёт кто-то из близких. Вообще постараться не контактировать ни с кем из тех, кого я знал в прошлом, так как фамилия и дата рождения в моём новом паспорте, будут теперь другими, а ненужных расспросов надобно избегать любыми способами.
  Всё складывалось настолько хорошо, что я готов был потерпеть не только пару недель, но даже месяц, лишь бы вновь увидеть Иринку. Только бы иметь возможность легально жить неподалёку и право устроится на какую-нибудь работу.
  И я ответил Ник Нику, что рад тому, что всё так по-хорошему разрешилось, и готов, и подписку дать, и потерпеть столько - сколько надо, и вообще, благодарность моя не знает границ.
  Благодарности хватило ровно на неделю, (это если я помню каждые сутки, а не через день) и она закончилась, когда я проснулся спелёнатый смирительной рубашкой в обычном сумасшедшем доме в боксе для буйных.
  
  Глава 28
  
  Сегодня что-то изменилось в моей судьбе. Началось с того, что не сделали утренний укол, после которого наваливалась вялость в теле, а мысли становились тяжелыми и неповоротливыми и толкались в голове, как бегемоты в тесной комнате.
  Кричать и требовать врача я прекратил ещё в первые дни. Попытки освободиться были бессмысленны, с самого начала. Я не Гудини и не могу освободиться из смирительной рубашки. А теперь у меня есть стойкая уверенность, что его трюки - простой фокус с заранее подготовленным инвентарём, не иначе.
  За всё это время, кроме двух немногословных качков-санитаров и суровой, мужеподобной санитарки, пожалуй, не уступавшей им в комплекции, я не видел никого из врачей. Санитары распутывали меня ненадолго, чтобы размялись мои руки и делали укол. Мужеподобная тётка занималась моим туалетом, подкладывала судно и быстрыми движениями наводила некое подобие чистоты там, где не могли сделать этого мои спеленатые руки. Она же кормила меня с ложечки.
  Никто со мной не разговаривал. Всё общение ограничивалось подаваемыми мне командами. Рыпаться, пытаться освободиться или взывать к человечности не имело смысла. Я уяснил это в первые же дни. Да и если бы я был свободен от пут, то вялое состояние не дало бы мне возможности осуществить даже короткую пробежку. Скорее всего я упал бы на первых шагах.
  В окно двери заглянула женщина в белой шапочке медработника. Проклацал свою короткую партию замок. Дверь отворилась и следом за медичкой зашли "качки".
  - Здравствуйте, меня зовут Мария Ивановна, ваш лечащий врач. Как себя чувствуете?
  Хм... как мою первую воспитательницу в детском саду. Больше я ни разу не знал женщин с таким часто встречающимся именем-отчеством. Шикарно себя чувствую... ещё немного и можно будет класть в домовину, прямо не распелёнывая.
  - Без укола просто прекрасно!
  - На подвиги не тянет?
  - Нет, что вы! Я же понятливый. Можно было об этом сразу спросить. Я смирный...
  - Миша, Женя, освободите больного.
  "Качки" стали выполнять указание. С нескрываемым удовольствием я потягивался и тёр руки от плеч и до кистей. Ноги остались пристёгнуты к койке ремнями, напоминающими собачьи ошейники.
  - Значит я болен?
  - К сожалению... Здоровые к нам не попадают.
  - Каков диагноз?
  - Навязчивое состояние, дисбаланс личности, повышенная моторика, угроза суицида.
  - Почти всё понятно. Надеюсь, вы меня вылечите? Это же лечится?
  - Конечно вылечим, вот только само лечение - процесс длительный.
  - И как долго, доктор?
  - Прогнозов я дать не могу. Всё станет понятно в процессе лечения.
  - А то, что мне кололи ежедневно по два раза на дню, это разве не лечение?
  - Мы только снимали аффективное напряжение. Лечение мы начинаем только сейчас.
  - Можно меня больше не связывать? Я не буду пытаться убежать, честное слово.
  - Посмотрим, понаблюдаем за вашим поведением. А теперь, расскажите мне о себе.
  - С удовольствием расскажу, только вот сначала хотелось бы узнать, как я к вам попал?
  - Вы действительно хотите это знать? Сами что-либо помните?
  Если я начну ей загибать про двадцать первый век, про КГБ, то я не выйду отсюда никогда...
  - Да, но смутно. Меня никто не бил по голове?
  - Нет, вы прибыли к нам без внешних повреждений. Вас доставили к нам двое мужчин, которым показалось странным ваше поведение на вокзале. Могли бы вызвать милицию, но решили, что тут и без милиции всё ясно. Вы явно заговаривались, утверждали, что прибыли в Ленинград из будущего на метро, а когда вам возражали, пытались затеять драку и бежать, когда они оказались сильнее вас, чтобы дать отпор.
  - А как они выглядели?
  - Меня не было в больнице, когда вас принимали.
  - А почему меня замотали в рубаху?
  - Вы проявляли агрессию и пытались сбежать... Так вы расскажете о себе? Как вас зовут?
  - Алексей Владимирович Невский, 1959 года рождения. Родился и вырос в Москве, учился там же, сейчас в поисках работы по "свободному распределению".
  - Назовите дату вашего рождения.
  Я озвучил дату, сказал адрес местожительства...
  Она сверилась с чем-то в картонной папке, которую раскрыла, начав расспрашивать, перевела на меня взгляд, ещё раз сверилась...
  - Скажите больной, у вас было когда-то сотрясение мозга?
  - Было. Легкое. Упал с турника на физкультуре в школе.
  - А с того момента, как вы приехали в Ленинград, вы ни с кем не ссорились, драк не было? Вас никто не бил по голове?
  - Нет, не было ничего.
  - Вы только не волнуйтесь. Так иногда бывает даже при пограничных состояниях. Только не волнуйтесь... Дело в том, что по паспорту, который был у вас при себе на момент поступления в стационар, вы - Константин Александрович Бельский. Родом из Минска и после выпуска из детского дома вам была выделена жилплощадь на Ленинском проспекте. Мы наводили справки в Минске в ЖЭКе - вас там потеряли. Работаете вы дворником и уже три недели не выходили работать на участок.
  Охренеть! Ну нельзя же так с человеком! Лучше бы убили в своих подвалах...
  - Так... вот этого не надо. Миша, Женя! Не нервничайте больной, вам вредно волноваться. Фиксируем... Сейчас всё будет хорошо... Успокоимся, попьём водички и продолжим разговор.
  Конечно, я попытался встать. Конечно, возмущение было так велико, что мне не хватало воздуха. В следующий раз надо лучше контролировать себя, а то так и буду лежать тут спелёнатым до морковкина заговенья. А так, я опять стянут рубахой как мумия, распят ремнями за ноги и пристёгнут за кольца на плечах к спинке койки.
  - Вот видите, больной... Вы не контролируете свои поступки. Давайте ещё недельку проколем лекарство, а там и подумаем об освобождении.
  - Я не хотел сделать ничего плохого... Просто это так неожиданно.
  - Как раз именно это при вашем диагнозе встречается довольно часто.
  - Что - часто?
  - Отторжение собственной личности и подмена её выдуманной. У вас разделение личности, что-то вас очень сильно не устраивало в вашей жизни, и поэтому вы придумали себе другую личность, другую биографию, другие воспоминания. А нам теперь предстоит найти начальную точку заболевания, и начать исправлять вашу память. Постараться выдавить из неё псевдоличность, которая изменила вас настолько, что привела к нам. Естественно без вашего желания и прилежности, врачу в одиночку это не под силу. Только совместными трудами мы сможем вернуть вас обществу. А пока, постарайтесь восстановить свои НАСТОЯЩИЕ воспоминания. Через пару дней я вас навещу, всё же вы мой пациент, а я ваш лечащий врач.
  
  Глава 29
  
  Два дня на вязке тянулись бесконечно. Я пытался спать, пытался вспоминать что-то из своей полувековой жизни, пытался мечтать - всё впустую... Мысли путались, терялись в гулкой тишине одиночного бокса. Не удавалось вспомнить до конца ни одно событие. Воспоминания вдруг прерывались на полпути, и начинались заново, как закольцованная магнитофонная лента и это страшило меня сильнее смерти. Неужели меня уже превратили в "овощ"?
  - Доброе утро. Как себя чувствуете?
  - Здравствуйте, Мария Ивановна. Конечно плохо. Физически. Затекают руки, знаете ли... Голова чистая, вероятно оттого, что уколов не было, а вот с телом - проблемы.
  - Миша, помоги пожалуйста молодому человеку. Проводи его до туалета.
  Что приятно отметить - ни один из санитаров ни разу не позволил себе ни малейшей грубости. Вот и сейчас, он спокойно и бережно отстегнул меня, посадил на койке и без дёргания или рывков, распутал смирительную рубаху. Придерживая подмышки, осторожно поставил меня на ноги и не дал завалиться и упасть, когда закружилась голова и всё поплыло перед глазами. Из туалета я шел почти сам, но Миша страховал меня крепко придерживая за предплечье. Я сел в изголовье, прислонившись боком к спинке койки.
  - Как успехи? Что-то вырисовывается? Я имею в виду воспоминания?
  - Нет. Только то, что помню. Никакой зацепки. Мария Ивановна, вы сказали, что меня зовут Константином? А фамилия? Я с первого раза не запомнил...
  - Константин Александрович Бельский. Детский дом номер три, Минск.
  - Не могу вспомнить... Вот Москву помню, а Минск - нет.
  - Похоже на амнезию. Вас точно не били по голове?
  Чтобы подыграть ей, ощупываю руками голову. Твою мать! Обрили заразы. Машинкой. Под ноль. Хорошо не под Котовского - бритвой.
  - Вроде не больно нигде.
  - Значит так. Я ставлю перед вами задачу: Осторожно вспоминаем то, что было в детстве из серии приятных воспоминаний - так проще. Если какие-то воспоминания будут противоречить другим - это и есть граница наложенной, придуманной памяти. Особенно не усердствуйте. Если будут головные боли: вот я вам оставлю пару таблеточек - примете одну. Вторая - только если одна не поможет. И помните, вы обещали вести себя хорошо. Если будут рецидивы агрессии - придется опять вязать. Вы же не хотите провести здесь долгие годы обездвиженным? Учитывая, что родных у вас нет, мы не можем помочь вам вспомнить вашу жизнь. Это придется вам делать самому.
  - Какое сегодня число?
  - Двадцать третье августа, понедельник.
  День рождения пролетел мимо носа... А я так хотел отпраздновать его вместе с Иринкой.
  - А год?
  - Восемьдесят первый.
  - Сколько времени я нахожусь у вас?
  - Три недели. Вас привезли в приемный покой в воскресение.
  - Не помню. Не помню ничего. Ни как везли, ни кто вёз...
  - Неудивительно. У вас было очень тяжелое состояние. Суженное сознание и прочие симптомы. Поза эмбриона. Вам известно это понятие?
  - Да, конечно.
  - Я вас покидаю... Мне надо осмотреть других больных и произвести записи в историях болезней. Да... То, что на окне нет решеток... Советую не обольщаться. Строили ещё при царе и вставляли корабельное стекло. Его не пробить даже из револьвера. И помните, вы обещали быть благоразумным!
  - До свидания, доктор. Буду благоразумным.
  Прикольно. Она верит обещанию психа? Или она меня таковым не считает?
  Все вышли, клацнул засов, Михаил внимательно осмотрел в окошко двери меня, палату и ушел следом за Мариванной. Интересно, что со мной делали и где я находился с середины июля? Скорее всего качали наркотой и копались с гипнотизёром в моей памяти. Точно, я помню микрофон на столе. Записывали на магнитофон, им же теперь будет известно будущее. А потом справили мне минский паспорт и сами же сюда и привезли. Спасибо, что не пустили в расход.
  Я прилег на койку, предварительно взбив тощую подушку, и призадумался...
  Почему меня не ликвидировали? Значит, я им зачем-то нужен живой и под рукой. А почему они не оставили меня в своём "санатории"? Значит, там я им не нужен или мешаю. А тут, для них, я всё равно взаперти и меня можно отсюда забрать в любой момент. Значит, они не всю ещё инфу из меня вытащили. А может, ждут конкретного подтверждения моей правоты - смерти Брежнева? Боже! Только не это... я же тут свихнусь за год...
  А собственно для чего меня держать вот так, на вязке, за психа? Если уж поверили, выправили документы, сделали сиротой из детского дома - почему бы не отпустить на вольные хлеба? Что им помешало? То, что я буду трепать на каждом перекрёстке о путешествиях во времени? Внесу смуту в умы населения? Так это был бы самый короткий путь туда, где я сейчас и нахожусь.
  Чего они испугались? Боже... Конкуренции они испугались! Получается, что наслушавшись моих россказней об олигархах сами захотели ими стать? Вот как... "Так они, лукавые, хотят презлым заплатить за предобрейшее? Сами захотели царствовать и всем владеть?" Стоп. В моё время я что-то не припомню таковых в рядах олигархов. Во всяком случае среди тех, что на слуху. А что мешает им наслаждаться властью в тени, выставляя на сцену марионеток вместо себя? Может лучше подремать, вспоминая милую мою Иринку? А то так и до паранойи недалече.
  
  Глава 30
  
  - Эй, Костик! Здорово!
  С трудом продираю глаза. Мариванна, что ей не свойственно, задержалась до позднего вечера - пытала из меня подробности "замещённых воспоминаний".
  Многого я ей рассказывать не стал. Рассказал, как живём, как на иномарках ездим, как Москва резиновой стала, в основном о бытовухе, без подробностей о социальном устройстве. Ни к чему ей... Дольше проживет в незнании. Да и жить-то до катастрофы, осталось всего девять лет.
  И так устал я в разговоре с ней выбирать: что можно сказать, а что - нет, что забылся сном крепким настолько, что даже не услышал, как в палату зашла поддатая гоп-компания наших санитаров Миша-Женя.
  - Просыпайся! Ну-ка, загни-ка нам за будущее. Как там - в царствии победившего коммунизьма?
  Оказывается, у санитаров тоже есть доступ к историям болезней пациентов...
  - А нет там никакого коммунизма. Во всяком случае - намного меньше чем сейчас.
  - Эт как же? Мне помнится, Никита Сергеич обещал. И уже целый год я должен жить при коммунизьме.
  Женя не принимает участия в расспросе. Он вообще всегда молчит. За всё то время, что я тут, слышал от него пару слов всего. Миша наоборот, словоохотлив, хотя при врачах, тоже помалкивает.
  - Миша, мало ли что тебе пообещают... Как в том анекдоте. Ну, не получилось. И наверное, сам знаешь почему. Для того, чтобы наступил какой либо утопический строй, надо сначала изменить психологию, менталитет народа, населяющего страну. Надо чтобы не стало преступности, стяжательства, жадности, зависти. И только тогда, когда все будут мыслить, как один, когда в людских сердцах не будет места злобе - только тогда это осуществится. Но, тут есть ещё один нюанс - это должно произойти на всей планете. Иначе, страна с таким населением станет беззащитной и будет без труда покорена.
  - Костик, а что ж ты не в обществе "Знание" состоишь? Чешешь, прям как лектор, а работаешь дворником.
  - Там не было вакантной должности.
  - Миша, пошли. Скучно тут.
  - Иди Жень, я тут управлюсь, если что. Засовчик задвинь.
  Миша явно что-то порывается спросить, но, не решается. Я тоже пока помалкиваю. Чувствую, что-то должно измениться и не знаю что. То ли к лучшему, то ли наоборот...
  - Давно работаешь санитаром?
  - С войны. Я этой больнице жизнью обязан. Соседка тут врачом ещё до войны работала. Она меня в блокаду спасла, привезла сюда к себе на работу на санках, когда я совсем загибался. Тут и помогал, и кормился, и жил.
  - А чем тебе коммунисты не угодили?
  - А я разве что говорил?
  - Не говорил. Да я всё одно - понял... Где-то кто-то тебе дорожку перешел и затаил ты обиду.
  - Чья бы корова мычала... Сам-то, как сюда попал, а Костик... или как там тебя?
  - Тут, выходит, даже санитары знают не только историю болезни, но и историю ДО болезни?
  - Знают. Почти все знают. Особливо о таких дорогих гостях как ты, Костик... или...
  Как вы все меня достали с этими допросами-расспросами...
  - Да ладно, я уже привыкать начал. С волками жить - по-волчьи выть. Хоть бы пивка бутылочку принёс...
  - Буйным - не положено.
  - Это я-то буйный? Да я тише воды, ниже травы.
  - Только закрыт ты в боксе для буйных, социально опасных. Только что не на вязке, Да я и напомнить могу, вязку-то...
  - Кому-то показалось, что буйный я, а креститься они не умеют. Вот и попал сюда.
  Мы засмеялись. Потом помолчали. Миша вдруг горестно вздохнул, махнул рукой и... как прорвало его вдруг.
  - Отец и дед у меня из раскулаченных, сосланных. Председатель парт ячейки колхоза сох по матери моей, всё подкатывал, да никак, от ворот поворот получал. Вот и упёк всю нашу семью, окромя мамки и нас детей, в ссылку, в Благовещенск. А она через это, спустя год, греха не убоявшись, руки на себя наложила... Схоронили мать, ну, а нас с братом, потому, как сироты теперь - в детдом в Ленинград отдали. Отец, от деда - отца своего отрёкся... время такое было.
  - Знаю. Тяжелое время было.
  - Не перебивай... На комсомольскую стройку подался, "стахановцем" стал. Там и в кандидаты ВКПб вступил. Верил он в это дело, как вот в бога верят. Так и он верил. И нас хотел найти. Вернулся он оттуда прямиком в Питер, на Кировский завод устроился и давай нас искать. Нашел, привел в свою комнатушку в бараке. А через год нас, как семью передовика, переселили в коммуналку. Нам-то уже нянька не нужна была, я в школу ходил. Брат уже в ФЗУ учился - считай взрослый.
  Миша достал откуда-то из-за пояса самодельную плоскую флягу из нержавейки, вытащил из кармана мензурку, плеснул туда с половину и протянул мне. Потянуло медицинским спиртом.
  - На, причастись.
  Нюхнул мензурку - чистый медицинский. Ну что ж, можно и причаститься. Вздохнул поглубже, резко выдохнул и опрокинул мензурку в рот. Молча, не дыша, отдал обратно.
  - Спасибо, Миша...
  Санитар налил себе, так же, одним махом выпил и продолжил:
  - А тут война. Ну и перепоручил меня, брату да соседке врачу. Ушел в ополчение в начале зимы сорок первого. Одно письмо только с Васьком получить успели и, как в воду отец канул. Весной пришло извещение, что - без вести. Брат работал там же на Кировском, а под ноябрьские - погиб при артобстреле. Не пришел с работы домой. Я ходил туда, думал, может, найду его - ну, похоронить чтобы... Какой там. Клочка не осталось... И слёз-то не было, а уж я Васька любил... И пошел я домой вещички собрать, чтоб на фронт утечь, да сил не хватило. Прилег на кровать, закутался и стал тихо помирать. А тут соседка домой из госпиталя вернулась. Замотала в шубку свою, буржуйскую - в смысле бобровую, с царских времён, на санки меня положила и так, доходягу до психушки и дотянула. Здесь тогда и госпиталь был для тяжело контуженных. Да и сами ленинградцы от голодухи с ума сходили. Помогал я тут младшему медперсоналу чем мог. Их тоже смерть косила, как и всех. Почитай, каждый третий помер. А в сорок четвёртом отец объявился. Письмо прислал, что воюет на Первом Белорусском фронте, что скоро немцу капут и ждите его домой. Не знал ещё, что Васька уже нет.
  Опять из кармана халата появилась мензурка. Я не стал отказываться, хотя и захмелел уже.
  - Пришел он домой только в конце пятьдесят третьего. Больной весь. Старая развалина, а не человек. Из воркутинских лагерей, по амнистии. В сорок первом попал он в плен к фрицам. Бежал дважды из пересыльных лагерей. Первый раз поймали, били смертным боем, но не смогли убить. Батя у меня крепкий мужик был. Я, так в половинку его буду.
  Ничего себе богатырь... Я представил себе, сидящего рядом с собой на койке Мишу, но, увеличенного хотя бы в полтора раза.
  - А второй раз уже утёк от них окончательно. В брошенном блиндаже трехлинейку нашел, патроны, консервы. Линию фронта не с пустыми руками пересёк, немца пленного с собой привел, от особистов отбился. Зачислили его в часть, оружие выдали... И довоевал бы батя до Берлина, да встретился ему НКВДешник из той части, что разбита была наголову в окружении, когда отец в плен попал. Из всей части почитай батя, да особист в живых и остались. Ну и решила эта мразь медальку себе за счёт моего родителя справить - мол, поймал предателя. И всё так подстроил, что сразу и медали и ордена отцовы забылись, как будто он сам себе эти цацки на грудь понавешал. И отправился батя опять в лагеря, только уже наши, что были пожалуй пострашнее немецких, но без крематориев. Там и оттрубил срок до самой смерти "усатого". Ну, а на воле долго не прожил. Через полгода я уже ему крест на могилку справил... Так вот отец только этим и жил, что должен был домой вернуться, сыновей повидать. Только это его на свете и удерживало...
  - Да... судьба. Светлая память, бате твоему.
  - А ты Костик, говоришь, чем не угодили. Вот тем и не угодили... Ну, а ты чем им напакостить успел?
  - Своим существованием.
  - Это как так?
  - Миша, не сочти меня психом, но я действительно из будущего. И конечно, я тут не ко двору пришелся.
  - А может, Костик, на вязку тебя, да опять укольчик сделать?
  - Да за что же?
  - Я к тебе с душой подошел, рассказал такое, что не каждому можно, а ты мне байки травить?
  - Давай так. Отложим пока этот бесполезный разговор. Скажи мне лучше, футболист Старостин и хоккеист Харламов живы ещё?
  - Харламов жив, правда, в сборную его пока не взяли после травмы. К чему это ты?
  - Я не помню точно, кто из них первым на тот свет уйдет, и когда это случится, но это произойдёт в этом году. Для обоих произойдёт. А наша сборная по хоккею, когда узнает о смерти Харламова, разделает канадцев под орех. Счет будет разгромным. Наши забросят им восемь шайб. Не помню, смогут ли они размочить. То ли восемь - ноль, то ли восемь - один, то ли восемь - два. Не могу точнее сказать, я не болельщик. Но, когда это произойдет, тогда и вернёмся к этому разговору. А пока, я даже не имею права на тебя обижаться за недоверие. Да, запомни - Харламов погибнет в автокатастрофе.
  - Так это уже было! Потому его и не взяли в сборную. Как раз, после аварии и не взяли.
  Неужели я ошибаюсь? Нет же, чётко помню, как в курилке НИИ, инженеры да техники поминали Харламова. Кто-то принёс канистрочку спирта, и разливали желающим, граммов по пятьдесят в подставленные чашки и стаканы. Всю неделю только и разговоров было среди болельщиков, что потеряли такого хоккеиста, без которого теперь не видать побед нашей сборной. А потом Старостина поминали... А может Старостина сначала, а Харламова потом... Нет, не помню.
  - Давай Миша поживём, а там видно будет. А если такого не произойдёт, тогда с чистой совестью и будешь считать меня обычным психом.
  - Может таблеточку дать тебе? Нехорошее что-то ты пророчишь, аж внутри холодок. Не накаркай!
  - Миша, тебе-то что? Тебя это лично не касается, и считай это так: "собака лает - ветер носит". Пока не сбудется.
  - Поживём - увидим. Пока, Костик.
  - Пока, Миша. Спасибо за душевный разговор.
  
  Глава 31
  
  Две недели спустя, ночью ко мне пришел Миша. Он был один и трезвый.
  - Костик, теперь можешь рассказывать хоть про чертей, хоть о летающих тарелках. Верю... Честно говорю, верю. После Харламова, после матча с Канадой, всему что скажешь - поверю.
  - Ты понял, почему я здесь?
  - А - то! Кто ж поверит в такое? Даже в "Большом Доме" не поверят.
  - А это где? Это что?
  - У нас так дом КГБ на Литейном зовут.
  - Ясно... Ошибаешься. Поверили и теперь выжидают, когда сбудется. А когда получат все подтверждения - пустят в расход. Чтобы только они знали, как оно там повернётся в будущем. Миша, мне больше некому довериться здесь. Тут у меня никого нет, никого, кто мог бы хоть чем-то помочь.
  - Я человек маленький, ни денег, ни власти не имею. Вся моя работа - здесь, в клинике. Харчик вам приносить, укольчики колоть, да буйных успокаивать.
  - Мне на волю надо...
  - Ага... ты на волю, там тебя споймают, в расход пустят, а может и не пустят, но уж меня-то точно в - Воркуту, уголёк ковырять.
  - С чего бы это тебя в Воркуту? Разве отсюда никто не бежал ни разу?
  - Был один. Поймали в городе.
  - Так то псих был и вёл он себя, наверное, соответственно.
  - А ты, считай, политический.
  - У меня это в истории болезни записано?
  - Не знаю, вроде такого не пишут. Если пишут, то во вторую больницу отправляют. Она тюремного типа.
  - Вот видишь! Почему за обычного психа, с тебя КГБ должны спросить? Получается-то, что я сюда просто так, чуть не своими ножками пришел.
  - Ну, так. Если бы принудиловка, то тебя в "Пряжку" отправили бы. На речке Пряжке стоит. Это тюремная психиатрическая.
  - Вы-то все откуда знаете, что меня сюда ГБ упрятало?
  - Не знаю, может, позвонили главврачу...
  - Тебе лично об этом кто-то из начальства говорил? Главврач или Мариванна или может другие врачи?
  - Нет. Просто знают все и всё тут.
  - Вот видишь... Так что свои страсти по Воркуте можешь спустить в унитаз. А я вообще не принадлежу этому времени. Мне только в центр города добраться и я исчезну в воздухе - в своё время уйду. Не найдёт никто.
  - У тебя там машина времени?
  - Почти. У меня там место определённое есть. Заветное.
  - Где?
  - Миша, чем меньше будешь знать, тем меньше будут тобой интересоваться органы.
  - Ну, да...
  - Михаил, помоги ты мне утечь отсюда, а я тебе по-своему помогу. Машину хочешь купить?
  - Откель я возьму такие деньги?
  - В Спортлото играешь?
  - Пробовал, да только это всё простой народ дурют...
  - Я тебе номера скажу. Точные номера, выигрышные. Будет тебе подарок на Новый год. Я сам угадал только пять номеров, но помню все шесть.
  - Так это у тебя было уже... Мне-то что с того?
  - Миша... не глупи. Я же ясно сказал - этот розыгрыш ещё только будет. Под Новый год будет. Купишь два билетика, заполнишь одинаково. Розыгрыш Спортлото в последнее или предпоследнее воскресение перед Новым годом.
  - А чего так? Цифры помнишь, а когда розыгрыш - не помнишь?
  - Тридцать лет прошло. Но цифры помню. Это дата моего рождения.
  - А не боишься?
  - Мне некуда бояться... в том паспорте, что в ординаторской или где там... не те даты, не то имя. Там всё не то. Да и нет у меня иного выбора.
  - Лады. Давай номера, а я подумаю, как бы это всё обставить...
  В окошко заглянул Женя, открыл дверь:
  - Миша, ты совсем охренел, что ли? Инструкции нарушаешь. А если дежурный врач? Сегодня как раз Карпыч работает. Почему меня не позвал засов задвинуть? Так и без премии останемся с тобой. И без квартальной и без "тринадцатой". Тоже мне - любитель сказок. Седой уже, а хлебом не корми, дай бред психических послушать.
  От такого количества слов, впервые услышанного от Жени, у меня отвисла челюсть. Миша коротко глянул на меня, и выходя, проворчал:
  - И не фиг так орать было, не на вязке. Дошел бы сам до туалета, да попил бы из-под крана. Чай не барин. Попить ему принесите! А в следующий раз ему шампанского захочется?
  Расклад ясен: симпатичный молчун Женя, с милой улыбкой - "уставник" и возможный стукач, а Мишка с его бандитской рожей - вполне нормальный человек.
  
  Глава 32
  
  План побега мы придумали через месяц. Мишка заметил, что в свободное время, чтобы не сдуреть со скуки я начал подкачиваться, смерил меня взглядом и заулыбался.
  - Кажется, я знаю, как тебя вытащить.
  - И как?
  - Раскачивай фигуру, надо, чтоб ты на меня был похож. Хотя бы со спины. И ешь больше.
  - Мишка, а тут и не надо больше есть. Режим питания позволяет усваивать всё, что дают почти полностью. Я и так уже похож на ТЕБЯ стал. Хорошо, что Мариванна не возражает.
  - Мне сдаётся, что она на тебя глаз положила. Ты уж не обидь женщину...
  - Так что у тебя за план?
  - Ты же из будущего. Как пришел в наше время - тихо, так и ушел - тоже тихо. Растворился как дым в воздухе. Из закрытого бокса. Наши, может и не поверят, а вот чекисты - должны поверить. Они же не видели, как ты появился, зато я расскажу им, как ты исчез.
  - В этом что-то есть, только ничего ты им рассказывать не будешь. И вообще твою роль тут надо свести на нет. Не светить тебя ни в коем случае.
  - Я на ноябрьские праздники принесу комплект одёжки для тебя, а когда все праздновать будут - выпущу из бокса и опять закрою засов. Через холл выйдешь, пошатываясь, как будто это я иду на воздух проветриться. А там ты через забор маханёшь. Колючки не побоишься? Я тебе старую телогрейку дам, набросишь.
  - Плохой план. Тебя мгновенно вычислят. Надо, чтобы в момент побега ты был на глазах у начальства, и чтобы побег был обнаружен не ранее, чем откроется метро.
  - После праздника хватятся не сразу. Только когда завтрак разносить с Женькой будем. Если с ним зайду, он сразу поднимет тревогу.
  - Значит надо сделать так, чтобы ты зашел один. Метро открывается в шесть утра, верно? А завтрак?
  - Пока до тебя дойдем, уже считай - восемь. Да ещё в соседнем блоке можно подзадержаться минут на пять-десять. Там обычный псих лежит, тоже буйный... Тьфу! Просто буйный. На ночь не получит своей таблетки и вместо завтрака вязать придется, а он жилистый, вёрткий. Вдвоём справимся, но семь потов сойдёт, пока упакуем.
  - Ты планируешь на праздник из-за корпоративчика?
  - Чего-чего?
  - Ну, отмечать в коллективе будете? Салатики, водочка?
  - Водочку женщины будут, а мужики, как всегда, его, родимого, спиртец.
  - И сильно у вас напиваются на праздник?
  - Не так чтобы, но трезвых не бывает. Чудим часто с пьяни. Потом, до следующего праздника только и разговоров: кто, да что учудил и во что это вылилось.
  - А Женя как пьёт?
  - Женька сильно поддаёт. Быстро хмелеет и в каптёрку, на боковую. До утра матрасик давит. Я его обычно бужу.
  - Давай двигай отсюда. Задерживаешься у меня долго. Заметить могут. Иди, потом поговорим. Мне обдумать надо. Рассчитать всё.
  Скрипнули пружины койки, заглушив звук задвигаемого засова и я по выработавшейся уже привычке уставился в белый, с едва заметными разводами потолок. Почему-то эти неровные края пятен, помогали думать. А может, мне только казалось это.
  
  Глава 33
  
  Ноябрьские пролетели мимо.
  Мишка только зря потратился на штаны, ботинки, свитер и короткий кроличий пихор. Его напарник, незадолго перед самым праздником лёг на обследование и что-то там у него оказалось не в порядке с желчным пузырём. В общем, он бросил пить. И весь план полетел к чертям. Оставалось переделать некоторые пункты плана, применительно к трезвеннику Женьке и новогодним праздникам.
  Мариванна стала заходить в мой бокс заметно чаще, чем раньше и иногда уже открыто позволяла себе кокетничать.
  Не могу сказать, что она была мне настолько неприятна, но она могла сорвать ещё один шанс побега, а этого я ей позволить не мог. И поэтому, как мог, прикидывался дурачком, тихо загибающимся в психушке.
  Как одержимый я отжимался на руках и лёжа, и стоя вверх ногами у стены. Качал пресс, упирался в стену, пытаясь её столкнуть. По комплекции я стал не меньше санитара, только что в талии потоньше, да в тазу поуже, ну и ростом на несколько сантиметров ниже.
  С ноября Мишка стал стричься у Женьки, под машинку, чтобы походить на меня. Теперь, если Мишка заходил ко мне не один, я старался лишний раз не вставать с койки, чтобы никто не заметил нашу похожесть.
  Ночью, в отражении оконного стекла я тренировался в Мишкиной мимике, подкладывал валики ваты под щёки, чтобы сделать нижнюю челюсть объёмной и тяжелой, как у санитара. До хрипоты пытался копировать его голос и произношение. Что-то получалось, что-то нет.
  Двадцать восьмого декабря однообразная цепочка дней взорвалась кратким Мишкиным появлением в боксе после обеда. Сунув руку под халат, достал свитер и с порога бросил мне.
  Еще несколько кратких визитов и у меня был полный комплект одежды, которую я заворачивал в обрывки старых простыней. Свёртки прятал, как договорились - в вентиляционный ход, который был расположен не у потолка, как в современных домах, а почти на уровне пола. Решетка была заранее освобождена от крепящих её гвоздей. Сами гвозди с крашенными краской шляпками остались, укороченные санитаром на две трети. Они и придерживали решетку на прежнем месте.
  Ночью зашел взбудораженный и поддатый Мишка. Облапил, сжал крепко, потом усадил на койку и присел рядом.
  - Костик, я и представить себе таких денег не мог.
  - Что, пять тысяч выиграл?
  - Не дотянул. В тираже трое выиграли. Четыре тысячи всего получилось.
  - Если бы по-умному заполнил, да на билеты не пожадничал, выиграл бы больше.
  - Да, надо было больше билетов взять и все заполнить.
  - Тогда точно не получил бы. По-умному, значит: в одном билете шесть выигрышных номеров заполнить, в пяти-шести по пять номеров, и дюжину по четыре номера. Ну и несколько билетов с тремя номерами. Чтоб так, до кучи были.
  - А что раньше не сказал?
  - Да как-то в голову не пришло.
  - А я узнал! Даже записываться на очередь на машину не надо. При крупном выигрыше дают без очереди! Ох, Костик! Псих ты мой родненький! Жаль, что ты других розыгрышей не помнишь...
  - Это не смертельно. Я ведь могу вернуться на денёк и опустить в почтовый ящик с десяток вырезок из старых газет с результатами тиражей. Дашь мне свой почтовый адрес перед тем, как я уйду.
  - А если не вернёшься?
  - Миша... Сейчас ты получил деньги с неба... Разве я обманул тебя? Давай адрес пиши
  - А если попадёшься с ним?
  - Карандашом напиши на туалетной бумаге. Когда выучу наизусть, отправлю в сортир.
  - Принесу вечером.
  Мишка принес на одном листке примитивный план корпуса и территории. Показал, как и куда выходить, где охранник холла первого этажа. Куда спрятаться в коридоре, если наткнусь на кого. Как доехать до метро. На другом листке был записан адрес. Спустя час оба листка уже плыли в канализационном коллекторе.
  
  Глава 34
  
  Под бой курантов, я вышел из корпуса лечебницы косолапой Мишкиной походкой и закрыл за собой входную дверь дубликатом ключа. Больничная пижама осталась в боксе, аккуратно выложенная по форме тела лежащего под одеялом.
  Я прошел двором до угла забора, стараясь идти только по утоптанному снегу. Без нижнего белья было зябко. По кирпичному ограждению мусорных баков забрался на ветвь старой яблони, перешел на другую ветку, что свешивалась над забором. Всё! Вот она свобода!
  Я спрыгнул на тротуар, поскользнулся и в погоне за центром тяжести выбежал на проезжую часть, прямо под колёса такси с зелёным огоньком в углу лобового стекла. Машина прошипела шинами по асфальту и остановилась в метре от меня.
  - Эй, псих! Совсем жить надоело?
  - Командир, извини. Поскользнулся... Спасибо, что не задавил. С Новым Годом тебя!
  - Совсем от психов житья не стало. Даже в Новогоднюю ночь под колёса лезут.
  - Так тебя мне сам бог послал! Довези до метро.
  - Сбежал что ли?
  - Нет, погулять выпустили.
  - А, ну-ну...
  - Деньги есть.
  Водитель подумал ещё недолго, внимательно рассматривая то меня, то заснеженный тротуар вдоль бетонного забора в обе стороны, и, не увидев погони, кивнул на пассажирское место.
  - Поехали.
  - Спасибо, выручил. Припозднился я немного. Ждут меня.
  - Тебе до "Мужества"?
  - Да, лишь бы успеть.
  - А чего через забор-то полез?
  - Через вход далеко идти. А тут раз и сразу на угол.
  - А то я было решил, что ты настоящий псих и сбежал из "Скворцухи". Да ещё видок у тебя такой был, когда на дорогу выскочил.
  - Работа такая. С кем поведёшься - от того и наберёшься.
  - Мы засмеялись. Я протянул таксисту мятый червонец.
  - Хватит?
  - Ещё останется. Чтобы вернуться самому, без скорой психиатрической помощи. Ха-ха!
  
  Глава 35
  
  К Иринке, ни зайти, ни позвонить не решился: Слишком велика вероятность прослушки телефона и встречи с Маринкой (ещё неизвестно, какую роль она сыграла в этой истории с моим арестом). Да и времени совершенно не было. Если не успею до часу ночи уйти в двадцать первый век, то неизвестно, дадут ли мне это сделать завтра?
  Алкогольный катализатор перехода во времени искать не пришлось: небольшая весёлая компания, кружащаяся в хороводе вокруг ёлки на газоне, у входа в метро, угостила выпивкой на халяву.
  Я занял стартовое место в вагоне, откинулся на спинку и с наслаждением почувствовал, как согреваются ноги в ботинках, надетых без носков - Мишкино упущение. Надо было срочно заснуть - времени до закрытия метро оставалось совсем чуть-чуть. Я закрыл глаза, попытался вспомнить Иринку... Сжало что-то внутри, чуть не до слёз. Кольнуло в сердце...
  И вдруг что-то изменилось. Поезд, казалось, шел намного быстрее, шум в тоннеле стал громче, вагон качался сильнее. Я сидел с закрытыми глазами, боясь их открыть. Поезд, шумно тормозя, выметнулся из туннеля на станцию, двери открылись и прозвучало: "Станция Коломенская. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - Каширская".
  Глаза я так и не открыл, только опустил голову вниз, чтобы пассажиры, если они есть в вагоне, не видели слёз, бегущих по моим щекам.
  Ещё выходя на своей станции из поезда, я понял, что одет явно не по погоде. Мужчины одеты в рубашки с коротким рукавом, футболки, женщины тоже - предельно легко. Многие в солнечных очках. Скинул пихор с плеч, но всё равно я похож на бомжа. Хорошо, что до дома идти недалеко.
  Первым делом к соседке напротив.
  - Валентина Петровна, здравствуйте, это я Алексей, сосед ваш.
  - Ой, Лёшенька... ты где пропадал? А чего так оделся-то тепло?
  - Да на рыбалке был, промок. Одежду сушили, уронили в костёр. Вот, друзья деревенские шмотки выдали - до дому доехать. Я ключик у вас хотел запасной попросить.
  - А, сейчас, найду только. А где рыба-то?
  - У ребят в гараже оставил.
  - А ключ потерял?
  - Ага, утопил.
  - Сделай ещё один запасной и в следующий раз предупреждай, когда надолго уезжаешь. Сейчас я тебе записки отдам. Друг твой приезжал, в дверь втыкал записочки. Вот он ключик, держи. Вот что бы ты без тёти Вали делал, голова садовая?
  - Спасибо, Валентина Петровна. Ключ новый сделаю - занесу.
  Пока грузится комп - иду на кухню. Кефир в холодильнике испортился. Цветы засохли, но, затая надежду, я всё же плескаю им воды. "Будвайзер" из холодильника - просто нектар божественный. Паша записки втыкал: "Лёшка, позвони срочно!" и так три раза...
  Открываю в компе главную страничку Яндекса... и тихо присвистываю. Девятое августа, воскресение, половина двенадцатого... Слава богу, хоть не год прошел. Открываю форточки, в квартире душно. Скидываю с себя раритетный шмот и лезу в ванну. Какой всё же кайф! Мой любимый санузел. Беру с края ванны шампунь и плескаю в воду. Пусть будет пена! Как же мне осточертело принимать душ раз в неделю под присмотром санитаров. Ах, какой запах... насколько всё же лучше хлорки.
  
  Глава 36
  
  Паше я позвонил сразу после ванны. В ответ на его плохо сдерживаемые эмоции попросил сгонять в магазин за дюжиной пива и сказал, что через час-полтора буду у него. В приподнятом настроении выбрал из шкафа одёжку, бросил в спортивную сумку пихор, брюки, ботинки, свитер. И поехал к нему в гости.
  Отпраздновали и мой прошедший день рождения и моё освобождение из ГБ и психушки. Паша поверил практически сразу. Доперестроечный шмот только лишь поставил точку в его сомнениях. Ругался на меня страшно, так, что я вновь холодел внутри от мысли, что меня могли бы и ликвидировать, как отработанный материал.
  Кроме Паши, я вряд ли решился бы сказать кому вслух о своих сомнениях и предположении о своей скромной роли в смене формации девяносто первого года.
  Сначала он смеялся, потом надолго задумался... Было видно, что он стоит перед выбором: поверить или не поверить в то, что его друг в одиночку, ни сделав ничего плохого, никого не убив - уничтожил целую страну... да что там - целый мир. Обрушил в пропасть то, что ещё можно было спасти, направив по верному пути.
  Всё, что он мне высказал в ответ на моё предположение, звучало как - "трепло". В ответ, я напомнил о гипнозе.
  Паша встал с дивана, вышел из комнаты, а вернулся с бутылкой водки, тремя гранёными стаканами и полукирпичиком нарезанного "бородинского". Плеснул в стакан, накрыл куском хлеба и отставил в сторону, на журнальный столик. Потом разлил по полному. Один протянул мне.
  - Нагадил, так хоть давай помянем СССР, как полагается.
  - Ну а что я должен был сделать и как я мог изменить? У них были все козыри на руках и им было понятно, что я не из ЦРУ.
  - Да не о тебе речь... Хотя, может и о тебе... Ты слишком много знал.
  - А если бы не я? Было бы по другому?
  - Теперь уже никто не скажет, а кто скажет - не поручится за собственные слова.
  Выпили, заели чёрным хлебом. И так тоскливо стало, как будто действительно, над могилкой, помянули покойного.
  - Паша, ты у нас умный, образованный гуманитарий... скажи мне, технарю тупому - можно изменить что-то?
  - Маловероятно. С точки зрения безопасности - ты открыт и беззащитен, как медуза, как муравей под сапогом. Ты ничем не сможешь им помешать. Ну, если, конечно допустить, что ты - стрелочник Истории. Перестрелять их - ты не сможешь.
  - А если?
  - Максимум - одного. Дальше тебя возьмут тёпленького. КГБ тех времён, это тебе не наш ФСБ. Там такие волки работали...
  - А компромат?
  - Дурак... какой компромат ты на них накопаешь?
  - Ну, что узнали о будущем, и захотели "всем владети". Или что тайком от начальства упекли человека без документов в дурку.
  - Да знаешь, сколько таких было?
  - А если всю эту историю изложить грамотно, да подтвердить вырезками из газет, соображениями, выдержками из современных политологов. Фотографиями, документами... И всё это самому Андропову, а?
  - Не факт, что дойдёт, не факт, что примут во внимание, не факт, что опять не запихнут в дурку.
  - А что делать?
  - Всё, что мог - ты уже сделал.
  - Да что я такого сделал?
  - Тебе было мало одного раза, что ты туда попал и беспрепятственно ушел обратно. Ты решил ещё раз испытать судьбу. Ты вообще, какими категориями мыслил? А если бы ты вернулся назад, а тут ни дома твоего, ни тебя самого нет... а только могилка на кладбище? Или вообще радиоактивная пустыня? Ты об этом думал?
  - Но я же здесь, а это значит, что с моей подачи - ничего не изменилось в прошлом.
  - Это ты так думаешь, я так думаю. Но это лишь оттого, что мы жили в этом прошлом. Ты изменил его через год после олимпиады.
  - Ага... и получается, что всё, что я сделал и ещё не успел сделать - привели к тому, что мы сейчас имеем. То есть: чтобы я сейчас не сделал в прошлом - всё уже произошло.
  - Паша опять задумался, потом разлил водку по стаканам.
  - Похоже на то...
  - И я даже не смогу ничего изменить.
  - Для того Лёхи, которым ты был с пятьдесят девятого по девятый год - ничего не изменишь. Он уже состоялся, а вот тот, который появился в восемьдесят первом, то есть ты, дублированный из будущего - с тобой может произойти всё, что угодно.
  - Ну да, может. И чуть было не произошло.
  - А так... За тобой ГБ должны были ухаживать, как за дорогой невестой. С восемьдесят первого, и как раз до девятого года с приёмом-передачей тебя с рук на руки новорожденному ФСБ. Это чтобы ты не отклонился от заданной траектории и обязательно попал в прошлое, чтобы принести им сценарий на блюдечке. Сам не замечал слежку, никогда?
  - Да вроде нет. Хотя сейчас можно всё, что угодно приплести. Взять хотя бы историю с фотосерией "ню": в восемьдесят третьем году у меня была мини выставка фотографий в фойе кинотеатра. Тема - церкви, монастыри заброшенные. Ну старина и старина... Вмешался райком ВЛКСМ и повелел закрыть экспозицию. А на следующий день обыск в фотолаборатории: нашли серию снимков "ню" и даже дело об изготовлении порнографии завели. Я уже начал сушить сухари, как вдруг узнал, что всё затихло само собой. Может, это и было вмешательство КГБ? А как меня в армию не взяли? Я же должен был, как ты попасть в Афган. А тут на медкомиссии в военкомате обнаружили редкое заболевание, при котором без диеты не выжить и полгода. Комиссовали. А потом ни разу этот диагноз не подтвердился. Если это учесть, то сходится...
  - Бред сивой кобылы... Здесь ты им уже помешать не можешь. Тут ты им не интересен. Ты можешь им навредить там и они постараются себя обезопасить. Как я понял - они боятся огласки, но боятся тебя тронуть здесь, потому, что не знают - когда ты вернулся из психушки в наше время. Сам говоришь, там и здесь оно идет по-разному. Там прошло полгода, а здесь месяц. Когда они вычислят твоё появление здесь - тогда и жди гостей.
  - Если не забыли про меня.
  - Эти - никогда, ничего не забывают.
  Так, за серьёзным разговором мы прикончили бутылку и Паша пошел меня проводить.
  
  Глава 37
  
  Понедельник день тяжёлый. Написал заявление об утрате паспорта. Хотел в банке заказать новую карту - без паспорта нельзя. Созвонился со знакомыми рекламщиками - те были денег должны, обещали в среду выдать.
  Бесцельно гуляю по городу и понимаю, что он пуст для меня без Ирины. Паша заронил в меня сомнения, я стал чаще и тщательнее осматриваться вокруг себя. Даже пару раз выскакивал из вагона метро в момент закрывания дверей, но не заметил никаких признаков слежки. А так недолго и до паранойи доиграться.
  Я всё же начал собирать материал по Перестройке, ГКЧП и последующим событиям, о ваучерах бесцельно потраченных населением, о приватизациях. Нигде ни разу не наткнулся на фамилии моих дознавателей из КГБ. В постперестроечной России они нигде не засветились. Вообще, КГБ во всех публикациях выглядит белым пушистым кроликом. Получается, что до перестройки - это был монстр, а после перестройки, так себе, что-то вроде ЖЭКа или собеса. Интересно, мне одному пришло в голову такое?
  Начал готовиться к уходу в прошлое, к Иринке, в Питер. Подмывало съездить туда, проведать, как она там сейчас. Побоялся... Столько лет прошло...
  На антресолях, в старом туристическом рюкзаке, меня ждала находка от которой я пустился в пляс. В кармашке верхнего клапана нашелся потерянный советский паспорт. Не помню, в каком месяце я его посеял, но помню, что это было ещё во время работы в НИИ. Думаю, что устроиться работать по этому документу, будет не очень сложно.
  Долго искал вкладыш к диплому - вдруг понадобится? Военный билет нашелся в паре с комсомольским. Прихватил ещё до кучи и удостоверение дружинника.
  Осталось только упаковать все вырезки из газет и журналов перестроечного и постперестроечного периода, для Андропова. Там и о нарочно созданном дефиците, о развале армии, о референдуме - быть СССР или не быть, и о том, как похерили результаты этого референдума. Это и есть мой компромат. И о заварушке в Вильнюсе с провокациями... в Общем всё, что смог найти. Этакий рефератик получился. Тема - свержение социалистического строя в отдельно взятой стране, которая этот строй и придумала. Текст от автора отпечатал на принтере, вырезки подклеил. И всё это в красной картонной папке с тесёмочками (тоже с антресолей). Заодно выписал все тиражи Спортлото с датами розыгрышей, какие на глаза попались.
  Если я правильно рассчитал время, то я появлюсь в Питере весной. Где-то на рубеже марта-апреля. Не терпится встретить Иринку. Надо будет сделать это осторожно и аккуратно, тайком от Маринки. Сначала устроиться работать хоть куда, где есть общежитие. Немного пострадать не видя Её. Но зато, потом! Встретить у парадного, обнять, закружить, ловя ртом снежинки, воздух и Её губы...
  Одно "но"... Маринка - серьёзная проблема.
  
  Глава 38
  
  Отбытие в прошлое прошло довольно буднично.
  Рюкзак с зашитыми в лямки "четвертными" и пристёгнутым пихором, конечно вызывал заинтересованные взгляды пассажиров метро. Но мне теперь было всё равно. Я уже не принадлежал этому времени и потому туже затянул ремень джинсов, расстегнул верхние пуговицы не по сезону тёплой клетчатой ковбойки. Пиво уютно улеглось в желудке... я был готов.
  "Следующая станция Выборгская".
  Метнулся к уже закрывающимся дверям, но не успел выйти на "Площади Ленина". Да и бог с ним...
  Встал у входа, посмотрел на закутанных ленинградцев, на своё отражение в стекле двери. Отвязал от рюкзака пихор и одел на себя.
  Пересел на электричку, следовавшую в обратном направлении, зачем-то вышел на "Невском проспекте". Пошел по набережной канала Грибоедова, как гласила табличка, в смутной надежде, что выйду к Неве. Перед тем, как собрать вещи, чтобы отправиться к Иринке раз и навсегда - немного изучил карту Питера в "яндексе".
  Спросив у благообразной старушки дорогу к почте, нашел отделение за Казанским собором. Отстоял небольшую, но вялотекущую очередь на приём посылок и бандеролей.
  - Здравствуйте, девушка. Мне бандерольку в Москву надо отправить. Как? Квитанцию самому заполнить? Ладно, сейчас сделаем. А у вас шариковой ручки не найдётся? А то я перьевой, знаете ли, плоховато пишу. Как Буратино, кляксы ставлю, вот только носом в чернильницу не лезу, крупноват нос для чернильницы.
  Хихикнула, но простенькую авторучку дала. Под недовольный ропот стоящих сзади, заполняю квитанцию - адрес ещё в Москве выучил наизусть. А вот об этом я не подумал... Какой же указать обратный адрес? Да, хоть какой... Можно попробовать вот этот: Невский проспект, дом 38, квартира 15. Надеюсь, что он существует в действительности.
  - С вас девяносто две копейки.
  Я дал рубль, проследил, как приемщица упаковала бандероль, отнесла её куда-то в глубины почтового отделения, и вышел на улицу.
  
  ***
  
  - Маша, отвлекись на минутку. Вот, смотри. Принёс сейчас один такой весёлый - бандероль. По весу на пределе, и почему-то в КГБ не на Литейный, а в саму Москву.
  Маша оторвалась от чтения Агаты Кристи, взяла бандероль в руки, быстро пробежала глазами адрес, секунду подумала и полезла в ящик стола. Выбрала там конверт с письмом весьма серьёзного содержания, сняла трубку телефона, нашла в тексте распоряжения номер и набрала его.
  - Лиза, выбеги на улицу на минутку, посмотри, куда он пойдёт...
  
  Глава 39
  
  Первую телефонную будку я миновал без сомнений, а вот следующие зазывали меня, как сирены Одиссея. В общем, я не выдержал, зашел в будку, выбрал из горстки мелочи двушку и набрал заветный номер. После нескольких гудков в трубке прозвучало её "Алло?"
  - Иринка, ну, здравствуй моя хорошая! Я так скучал по тебе!
  На том конце явное замешательство...
  - Алёша?
  - Конечно я, милая!
  Говорю, а сам понимаю, что этот голос только манерой произношения похож на Иринин.
  - Алексей, это не Ира. Это Марина.
  Тут в замешательстве, замолчал уже я.
  - А Иру можно к телефону?
  - Иринки нет дома. Ты где?
  - Я в Питере, не так далеко от вас.
  - Тут дело такое... Понимаешь... Ты... пропал и не знаешь ничего. Ты не думай обо мне плохо. Я тут ни при чём. В общем, Иринка в роддоме.
  - Как в роддоме?
  - Как-как, как все женщины. Мы, знаешь ли, так устроены, что от большой любви у нас дети бывают! Поздравляю, папашка, мальчика она родила...
  - Где это? Где этот роддом? Адрес дай!
  - Ты сейчас где?
  - Иду от Невского на Петроградку.
  - Через полчаса на Кировском мосту встретимся, я как раз навестить её хотела. Пусть порадуется.
  - Ты мне лучше адрес дай.
  - Мне надо с тобой поговорить. Это очень важно.
  - Чтобы опять встречаться с тобой в коридорах?
  - Ещё раз повторяю - я тут ни при чём. Если боишься, можешь катиться в свою Москву или куда там ещё...
  - Хорошо. Тогда на середине моста, если идти по вашей стороне.
  Ничего себе дела... Несмотря на лёгкий морозец мне стало жарко. Моя любовь подарила мне сына. Интересно, а готов ли я к этому? Морально - готов где-то с тридцатилетнего возраста. Но это было там. А тут? Свадьбы "в белом" уже, пожалуй не будет... Истопник, а-ля Цой с копеечной зарплатой? Хотя у меня есть лотерейная страховка...
  Нева выглянула из-за угла здания неожиданно скоро. Я вышел на набережную левее моста. Прибавил шаг - осталось меньше десяти минут до встречи. Было как-то не по себе. Холодок между лопаток. Маринка тёмная лошадка, что она из себя представляет, не понятно. Чью сторону держит? Обогнал какого-то невзрачного мужичка из породы тех, что в нетерпении стучат в двери винных магазинов за пять минут до открытия. Он, было что-то захотел от меня - развел руки и с глупой ухмылкой взял курс в мою сторону. Я отмахнулся:
  - Иди проспись дядя!
  Странно он как-то проглотил моё "проспись". Обычно, такие обижаются и орут в спину всякую хрень, а этот, молча, пошатываясь, плетется за мной и не отстаёт.
  Уже почти середина моста, а Иринкиной соседки не видно, можно сбавить шаг. В окне проезжающего навстречу трамвая (автобуса) мелькнуло взволнованное Маринкино лицо. Договорились же - на мосту, а теперь мне что - бежать за автобусом к остановке? Опять этот алкаш.
  - Отстань, сказал же тебе... Иди своей дорогой.
  И демонстративно поворачиваюсь к нему спиной, опираясь на перила моста. Я на месте и уже никуда не спешу... Резкая боль пронизывает под левой лопаткой. Как укол под лопатку или как укус пчелы или осы, только сильнее. Пытаюсь рукой нащупать что там такое. Но там если и было какое-то насекомое, то уже нет. Откуда зимой насекомые?
  Алкаш уходит до странности ровным шагом по наклоняющемуся мосту.
  Кировский мост вздымается всё выше в небо. Мне становится тяжело стоять при таком наклоне и я опускаюсь на колени. Прямо передо мной лежит на обледеневшем асфальте заточенная велосипедная спица с накрученным на тупой конец ниппелем. Вот чем меня... Где этот поганый алкаш?
  Маринкин автобус скрылся из виду, а по мосту идут двое одинаково одетых мужчин. Хроник садится в переднюю дверь чёрной волги, а с Петроградской стороны идут ещё двое одинаковых. Всё-таки подставила... Паша, как же ты был прав. Тут я уже не нужен...
  Сжав зубы, цепляясь за парапет качающегося моста, поднимаюсь на ноги. Не уронить бы рюкзак, что висит на одной лямке на правом плече. Дышать совсем уже нечем, но ничего не болит. Только чугунное ядро в груди... настолько тяжелое, что стоит больших трудов перегнуться непослушным телом через перила. Дырку вам от бублика, а не Невского...
  "Оловянные" как-то нехотя разгоняются на бег... Всё, как в замедленной съёмке кино. И так же медленно, но неотвратимо приближается грязный, весенний лёд Невы.
  
  Москва 19 июня 2009 года
  
  Паша пошел домой, так и не прикончив последнюю бутылочку "Кулера". Я, попрощавшись с ним, позвонил в контору, узнать, что там решили по моему вопросу. Вопрос решился положительно - отпуск мне всё же дали, с понедельника.
  Двое взрослых мужчин посидели в парке Первого братского кладбища I мировой войны, на лавочке. Попили пивка, покормили голубей сухариками, поглазели на полураздетых в московской жаре девушек, поболтали о пиве, о женщинах, о политике. Даже на философские темы: может ли один человек изменить мир и остаться при этом незамеченным историей? Конечно не может, уверял я Пашу. Он должен тянуть одеяло на себя, стать "не последним человеком" в государстве, только тогда и можно будет повлиять на судьбы мира. Паша же приводил в пример учёных...
  Короче - обычная беседа двух московских интеллигентов под лёгкие напитки. Животрепещущие темы закончились, пиво было выпито, сухарики съедены. Пора было ехать домой.
  Пять минут пешком до метро, столько же на посещение заведения в торговом центре и вот я на прохладной платформе по имени "Сокол". Почти полдень субботы, народу в подземке мало - большинство сидит в такую жару на дачах. Лето... Через двое суток самый длинный день в году - двадцать второе июня.
  Первый поезд был не мой - он шел до "Каховской". Картонка за лобовым стеклом второго удивила - она вещала, что поезд идёт только и именно до моей станции. Конечно, я поехал на нём. Ухватив взглядом, свободное место в дальнем углу вагона, проследовал туда и расслаблённо сел. Ехать не менее трёх четвертей часа и можно даже подремать...
  
  Ленинград 19 июня 1981 года
  
  - "Станция Чернышевская. Следующая остановка Площадь Ленина. Осторожно, двери закрываются"
  Из вагона меня буквально вынесло. Спросонья, ничего не соображая, я двинулся к выходу. Двери вестибюля вывели во дворик и лишь оттуда на бульвар.
  Бросились в глаза уличные часы на столбе: без пяти час... Небо чистое, но солнца уже нет, и, кажется, вот-вот упадут на город сумерки. Наверное, часы сломаны. Улица выглядела до неприличия лысой и однотонной без цветных билбордов, без суеты пешеходов, без неоновых вывесок, но одновременно строгой и спокойной.
  Где я? Где люди? Куда меня занесло? Оглянулся на вход в метро. Обычный павильон, правда, как будто знакомый. Старые, потемневшего дерева, массивные двери с квадратами стёкол. Секции стекла, накрытые бетонной рамкой, выглядят, как ворота с застеклённым проёмом - "Метрополитен им. В.И.Ленина станция Чернышевская". Память было стала услужливо вытаскивать из закромов схему московского метро, но, зацепилась за нечто более массивное...
  Меня прошиб холодный пот. Я перешел проезжую часть и сел на лавочку рядом со стендами с газетами. Даже дыхание сбилось. Наверное, именно это и называется - "Божественным провидением"... Провёл языком по ровному ряду зубов, ощупал волосы на голове. Ну что ж... Кажется, знать будущее, не всегда - плохо.
  Напротив, крашеные фанерные буквы над низким, без крыльца входом - "булочная", рядом с ней, вывеска "парикмахерская" с чёрно-белыми портретами подстриженных и уложенных красавцев и красавиц в витринах.
  Вернулся обратно к входу в метро, оглядел себя в отражении большого окна, достал пачку LM, вытряхнул сигарету, похлопал по карманам, порылся в сумке, висящей на плече - зажигалки опять не было. Спросил у двух молодых парней, проходящих мимо:
  - Огонька не найдётся?
  - А не угостишь сигареткой?
  - Без проблем.
  - О, фирменные! А парочку можно?
  - Бери всё. Всю пачку бери, дарю...
  Пачка тут же полегчала ещё на две сигареты и перекочевала в карман одного из них, а мне дали прикурить от спичек в коробке из тонкой фанеры. Запах горящей серы щекотнул ноздри... Как давно я не прикуривал от спичек... Последняя сигарета в новой жизни.
  Расстегнул ворот рубашки, подтянул ремень джинсов. Что там у меня по программе?
  Мимо, завывая при перегазовке слабеньким мотором, проехал раритетный грузовик - Газ-51 с трафаретной надписью "Продукты". На газетах - девятнадцатое июня 1981 года.
  Всё верно... Дальше надо пройти на набережную. А вот и такси: двадцать четвертая "волга" с зелёным огоньком.
  По гранитному спуску подошел к воде, достал из сумки полиэтиленовый пакет. Положил туда, предварительно отключив, телефон и КПК, паспорт, журнал и газету, часы с руки. Вынул из заднего кармана все российские деньги, убрал туда же. Осмотрев ступени, нашел отколовшийся увесистый кусок гранита, который тоже перекочевал в пакет. Увязал всё узлом и пока убрал в сумку. Надо успеть выбросить с моста, пока его не развели. Даже если и найдут, со мной это связать будет невозможно.
  Через полчаса, я подошел к автоматам с газированной водой. Вытащив из окошечка возврата монет советскую копейку, сполоснул стакан и с удовольствием осушил стакан газировки. Свернул налево по Салтыкова-Щедрина надо дойти до Парка пионеров.
  
  "Мой корабль - творенье тонких рук.
  Мой маршрут - сплошная неудача...
  Но лишь только дунет ветер -
  всё изменится вокруг
  И глупец, кто думает иначе..."
  ("Машина времени", 1978г.)
  
   Ломовой извозчик 2011-2014г
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"