Ну вот, только этого мне и не хватало... Засунули меня в психушку... Не помню, как я сюда попал... ничего не помню... наверное, сонного. Опоили чем-нибудь на банкете... Это последнее, что я помню...
Открытие нового салона "СЭР" (Сергей Эдуардович Розанов - это я) потом банкет... и у меня теперь их восемь - салонов. Я торгую автомобилями... только иномарками... запчасти, сервис. Четыре в Москве, один в Рязани, один в Ярославле, один в Новгороде... и вот, наконец, я влез в Питер. Трудно было растолкать местных тяжеловесов локтями, но влез... Связи наверху помогли... они там все почти - питерские.
А ведь всё начиналось в далёком сегодня 1992 году. Когда меня пригласили поработать продавцом автозапчастей на только что открывшийся Кунцевский авторынок. Я тогда сидел без работы, перебиваясь случайными заработками, то извозом, то установкой сигнализаций, то ремонтом автомобилей знакомых. Жена сидела дома, с только родившейся дочкой и добытчиком был один я. Учитывая, что остальные три продавца в машинах не смыслили ни черта, зато близко знали хозяина - прижился я сразу. Авторитет специалиста и соответствующая зарплата не замедлили улучшить мой статус в изломанном и неоформившемся ещё после смены формации государстве.
Болит голова...Не могу понять - где я нахожусь... Что за город? Из окна видно только бесконечные склады и базы - до горизонта. Это мне ни о чём не говорит. Соседи по палате... их пять... ничего не добьёшься... Двое на вязке - только кричат и рычат... прибинтованы к койкам как мумии, только головами - туда-сюда, туда-сюда... и вонь от них... не часто судно меняют. Двое не разговаривают вообще... То ли глухонемые, то ли языки пооткусывали... Один из них, хотя бы иногда посматривает на мои губы, когда я его спрашиваю... внимательно так смотрит... может по губам читает? Захотелось поглядеться в зеркало... так нет его тут. Пятый... его тоже бесполезно спрашивать... Алла Борисовна... песни поёт, без остановки... и кажется без пауз... только воздуха хватанёт в конце песни... и новую... и новую... и только из репертуара Пугачёвой - хорошо, что он необъятен... И хорошо поёт... тоненько и негромко, да ещё женским голосом... и до чего похоже! А реагирует он только на аплодисменты - кланяется... со скромной такой улыбочкой. Начинаешь его спрашивать о чём либо: - "Всё, простите, не могу... У меня гастроли..." И больше ничего не добьёшься...Похоже раньше где-то при богеме крутился... До чего шумно здесь...
Медсестра (хотя комплекция у неё, как у медбрата, да ещё какого! Этой массе мышц - любой брат позавидует) - та молчит... мол, всё узнаете от врача, в своё время... Колет не больно... только уколы болезненны... Пусть колет... лишь бы голова прошла и спать так не хотелось... хотя может, как раз от уколов и тянет спать. Попытки хоть что-нибудь узнать - натыкаются на стену... И болит голова...
День второй, как отвязали...
Всё ещё болит... Почему меня все бросили? Где Васька - мой зам?
(он действительно Василий по паспорту, хотя кореец до мозга костей... чистокровный). Василий Цой... Цоев у них, как у нас Ивановых... Васька незаменим - юрист к тому же... Красный диплом, отличный управленец, коммуникабелен, как Гермес. Все договора, все планы по развитию... всё он.
Так!!! А Зойка? (Зоя - такое редкое среди молодых имя) Где она... лучший в мире референт... Зоя - лапочка-девочка... Сам выбирал... не по внешности, не по голосу... - по диплому, по рекомендации... лучшую из выпуска. Так она ещё и красавицей оказалась... А что поделать? Я как увидел её - сразу понял, что никаких отношений, кроме работы, между нами быть не должно... Один раз в койке... и пропадёт семья... больше я туда не вернулся бы. И Зойка мне платит той же монетой - благодарна и преданна как собака... за нормальное отношение. А жену я люблю... Столько всего было вместе... Она мне двоих родила... сама чуть ли не роднее детей стала, за все эти годы. Хотя Зойка, может и лучше подошла бы мне, чем жена... она меня душой чувствует, нервами, всем телом, кончиками пальцев, волосами и ещё каким-то шестым чувством, я порой и рот не успею открыть, а она уже: - "Я всё сделаю, Сергей Эдуардович! То-то - тому-то, это - вот этим" и скользит работа, как по маслу... Лучшего секретаря и не сыскать - столько забот с меня сняла.
С этой парочкой я мог бы и на работу не ходить... залиться куда-нибудь всем семейством и париться в прибрежной полосе... Но люблю, когда всё на моих глазах... с нуля ведь начинал. Когда уволилась парочка продавцов из кунцевского магазинчика - работа пошла на износ, как бонус я выторговал у шефа возможность подторговывать от себя несколькими наименованиями запчастей, которые у шефа никогда по ассортименту не проходили, а спрос имели отменный. С этого начался мой бизнес. Позже, когда шеф приехал на рынок с известием, что он больше не может содержать эту точку т.к. она убыточна - я предложил ему выкупить её у него. До сих пор ему признателен за это. Он и магазин мне продал, не ломив цену, и с местной братвой договорился, что вроде как этот магазин - ещё под ним(у него был прямой выход на их пахана). Благодаря этому финту я не платил никаких налогов ни прямых, ни косвенных в течение года, что и дало мне возможность раскрутиться по-полной...
Опять болит голова... Зойка... как она-то могла меня бросить здесь? Она и Васька - два человека, которым я доверяю, как себе... Может, что-то случилось по дороге в Пулково? Может авария? Вот и лежу я теперь в местной психушке - где-нибудь в пригороде Питера. А с ними тогда что?
Одни вопросы, а думается плохо, мысли срываются, как мелкие карасики с большого крючка. Хоть бы таблетками кормили - можно было бы сжульничать и не глотать. Так нет ведь - колют. И бунтовать по этому поводу не хочется - лучше самому с тарелки есть, пусть даже и резиновую кашу и пересоленное пюре с костлявой рыбой или бумажными котлетами, и самому в туалет ходить.
День третий, как отвязали.
За окном - солнце и уже греет по настоящему. Весна что ли ранняя? Или столько времени прошло? Господи! Как долго я здесь? Похоже, что конец марта... Ветви деревьев далеко и не видно мне на них почек. Стёкла в окнах явно бронированные, чтоб не разбили. А открывали мы салон в канун Дня Советской армии или как сейчас говорят - День Защитника отечества.
Штор на окнах нет и я лежу, прижмурившись, подставив лицо солнышку... В такую погоду в выходные - я любил, усевшись на балконе попить пивка... теперь и вспомнить-то трудно на вкус, какое оно было - это пиво, покупая которое, мы смотрели, чтоб не было осадка, если он был, то пиво начинало кислить. Как сейчас вижу и почти ощущаю пальцами, выдавленное на жестяной пробке название пива, с датой изготовления... Солнце проникая сквозь закрытые веки, заливает мозг ярко-огненной краснотой. Красиво, но больно... А теперь я вспоминаю последнюю поездку на Майорку. Жена и тёща не согласились ехать... им Париж подавай - на Майорке они уже были. Ну Зойка и подпихнула мне свою подружку, спасибо ей за это. Закатное солнце, как апельсин в полосе прибоя. Ничего подружка, душевная... вот только запала на меня, захотела большего... Но опять же Зойка, молодец девочка... спасла. Умничка моя... Вне работы мы напоминаем брата с сестрой... старшего брата и сестру... и пожалуй, любим друг друга, как родственники...
Господи!!! Да что же это такое? Где все? Где Зойка? Где жена? Где Васька? Где дети? Где все? Даже Шефтель (мой адвокат) сейчас тоже сгодился бы... Даже если была авария, катастрофа с самолётом, даже если близких мне по работе людей не стало... жена-то где? Тёща - где? Они-то со мной в Питер не летали... Я, кажется, плачу... выскользнув из уголка глаза, по щеке щекотно пробегает слезинка... довели своей неизвестностью.
Пошел требовать телефонного звонка - даже в ментовке и то дают позвонить... Тут не дали... И не факт, что я вспомнил бы телефон. Эти записные книжки в мобильниках расхолаживают. Перестаёшь запоминать цифры. Хотя... Домашний-то я помню! Дайте позвонить!!!!
Укол. Голова проходит и боль отлетает куда-то за окно, наверное вместе с головой, и вместе с мыслями ... Хочется спать... И я закрываю глаза... и я опять сплю, потому что ничего другого здесь делать нельзя...
День четвёртый, как отвязали.
Голова всё ещё болит... сегодня ко мне, на край койки присел молчун... и разговорился. Рассказал, как привезли меня, как я бился в стёкла окна, как птица, как кричал, как повязали, как кололи. Оказывается, я здесь почти месяц. И буйным был, и молчуном, а как успокоился - отвязали.
Сам он майор. Был до последнего в одной горячей точке. Как-то предложили ему хорошие деньги, чтоб увёл он на операцию в горы своих людей из села, якобы для того, чтоб боевики могли проехать беспрепятственно через это село и уйти дальше, за кордон. Он согласился - деньги были кстати. Боевики и не собирались проезжать мимо, они вошли в село и устроили там кровавую баню. Ко всему прочему в село, с другой стороны въехал рейсовый автобус, в котором была жена майора с сыном. Погибли и жена и сын... страшно... жутко. Сам майор узнал об этом позже. Сегодня - как раз годовщина. Если б у майора не пережало психикой голос - он бы дал на себя показаний столько, что хватило бы на пару пожизненных...
Он всё говорил и говорил, и никак не мог выговориться. Я то ощущал стылость "щеки" приклада СВДшки. То бежал со склона горы, хватая широко распахнутым ртом, бедный кислородом воздух, рвущий лёгкие. То костенел, узнав родимое пятно на запястье сына. Он всё говорил, а я уже почувствовал, что опять заваливаюсь куда-то и качусь, как камень по склону.
Когда я очухался - был уже вечер. Майор лежал на своей койке, молчал, уставившись в одну точку на потолке. Там было желтое пятно, видимо от протечки, а цветом оно напоминало... замытый кровяной потёк. Теперь уже я подсел к нему, попытался заговорить. Ожидал чего угодно, слёз, истерики, мата... Получил прямой короткий удар в челюсть. Хороший удар - нокаут на минуту, не меньше. Результат не замедлил сказаться. Вязка майору с уколом на десерт и укол мне - в назидание...
Теперь я знаю точно, от чего у меня болит голова - во всяком случае, сегодня. Засыпаю, а боль свербит, ноет, пульсирует, где-то в самом центре мозга, как червяк грызёт ядрышко ореха... когда же она пройдёт... Мамочка моя... больно...
День пятый, как отвязали. (и не знаю, какой там по счёту в психушке).
Узнал, что сегодня с утра - суббота, день посещений. Когда открывается дверь тамбура в палату. Видно оживление в коридоре. Проходят нормально одетые мужчины и женщины (не в пижамах), с сумками. Доносится запах домашней пищи. Не замечал раньше, что специи имеют такой сильный запах. Я чувствую их через две закрытые двери. Даже через три: две двери тамбура-шлюза - они открываются по очереди (пока открыта одна - вторая закрыта), если открыта третья дверь в коридорчик к шлюзу, имеющий ответвление вправо в санузел. Но если закрыта дверь в коридорчик, а в ней есть стекло, вернее плексиглас, то двери шлюза могут быть открыты одновременно - часто так бывает, когда привозят еду.
Вот и сейчас, было видно людей... а нам привезли, какой-то жутковатого вида и цвета луковый суп, он называется - рисовым, и пресловутое пересоленное пюре с микросрезом печени. Кусок печени так мал, что создаётся впечатление, что он срезан для проведения лабораторных работ студентами медвуза. В окне видно, как по дорожкам деловито проходят посетители, нагруженные сумками со снедью, возможно, там, среди тёплых ещё домашних котлет и перчёных куриных ножек лежат и книги, и журналы, и газеты - духовная пища... Не раздумывая, выложил бы сейчас сотню зелени за свежего "Московского комсомольца". Жду кого-нибудь из своих... жену или тёщу. Жду так, что чешется желудок. Смешно, конечно смешно, но я так соскучился по нормальной пище.
Бесшумно скользят силуэты, груженные сумками, вглубь территории больницы, к другим корпусам. Налегке проходят обратно, лица уже не сосредоточенные - у одних, на лицах читается облегчение, у других озабоченность, грусть. Каждому - своё... Солнце опускается за дальние, безликие корпуса складов. Никто не зашел в нашу палату, кроме санитарки, сменившей судна у привязанных, и поварихи забравшей посуду после обеда и снабдившей нас позже ужином. Чуть не забыл "комариху", принёсшей нам по порции разноцветных таблеток и разнокалиберных уколов. Засыпаю со стоном - где же все "мои"?
День шестой. Воскресение.
Мне убавили лечение на один укол. Кажется, что-то изменилось.
Опять стою, опершись на подоконник у единственного окна в мир. В небольшой щели между больничными корпусами видно дорогу. Охочусь за автобусом, вернее пытаюсь выглядеть, какой маршрут, чтобы хоть что-то понять, локализовать себя в пространстве. Майора не успел тогда спросить, где нахожусь, а теперь он на вязке и похоже опять возомнил себя партизаном в застенках Гестапо. Углядел номер на задней стенке кузова грузовика - московский. Подождал ещё. Ещё один московский. Уже легче, я почти дома. Поймал автобус... Љ221. Ни о чём не говорит, я на автобусе последний раз - ездил лет пятнадцать назад. Когда машина на ремонте была. У меня тогда был "Москвич - 2141". Честно, потом и кровью отработанный за три года на АЗЛК. Благодаря ему, я и машины-то узнал, так же близко, как цыган - лошадь. То одно отваливалось, то другое. Благодаря знанию устройства автомобиля и на авторынок попал работать. После того ремонта - дозрел продать его. Продав и добавив деньжат, купил свою первую иномарку Фольксваген - Пассат.
Потом Мерс, подбитый слегка, отремонтировав - продал (это был старт). Потом ещё одну битую, ещё и ещё. Затем стал заказывать машины у знакомых, что пригоняли из Германии авто с пробегом. Так и стал торговать автомобилями. Когда у меня было уже два магазина автозапчастей - открыл первый свой салон, в Нагатино, недалеко от дома. Там же на базе бывшего гарантийного автосервиса "Жигулей" - открыл свой, по иномаркам.
Со временем, машины с пробегом исчезли из ассортимента. А магазины запчастей продолжали приносить стабильный доход, поддерживая в трудные для автопродаж дни. В какой-то момент, на горизонте замаячила угроза потерять салон и сервис в Нагатино в пользу бывшего директора оной госструктуры в советские времена.
Тогда я впервые прибег к помощи Шефтеля. Отличный адвокат, светлая голова, из ряда порядочных, надёжных людей, с очень высокой моральной планкой. Никогда у меня не возникало и тени сомнения в нём. Отбил он небольшой кусок моего бизнеса, не сказать, чтобы легко, но заслуженно и навечно. В тот период пришлось поближе сойтись с криминалом - все через это проходили, и не надо тут жеманничать. Если мне, кто скажет, что в период с 92 по 98 год, он не разу не заплатил братве - подумаю, что он либо КГБшник, либо враль. И опять же, спасибо Семену Ароновичу - он всегда строго дозировал эти отношения, отслеживал все контакты и не позволил делу перекочевать под их полный надзор - этим закончили в те года многие предприниматели. Теперь он и юрист, и совладелец одновременно.
Сказать, что мы связаны только деловыми отношениями, значит покривить душой, мы друзья. И однажды побывали с ним под пулями, а это кое-чего, да стоит. И мне сейчас удивительно, как он смог меня бросить в беде. Подкуп исключён по определению. Во-первых, дружба. Во-вторых, денег ему перепадает, ровно столько, сколько он просит. В-третьих, был момент, когда рухнул рубль... я сидел в такой ж... яме, что платить ему, просто было нечем. Он тогда не потребовал за свою работу, зная моё положение - ни копейки, мало того, оплатил сам издержки. Уже позже я компенсировал ему это, подарив приличную лайбу.
Вот так в воспоминаниях и размышлениях прошел весь день. Только сильно мешал своими криками, на одной ноте, привязанный... и как ему хватает голоса? Я давно бы охрип и умолк. Голова всё ещё болит. Под вечер в порции таблеточного десерта недосчитался пары цветных таблеток... к чему-то готовят.
День седьмой. Понедельник.
Я всё правильно рассчитал - пришла врач, со "слоном" (слон - санитар, такого не стыдно выставить на татами сумо). После нескольких оценивающих моё состояние вопросов, пригласила на беседу в свой кабинет. Приглашение... насмешка... слон выдвинул меня из палаты своей необъятной тушей. Я мог бы даже попробовать упираться - как муравей перед локомотивом. Кабинет... если бы не полки с медицинскими картами, и подносик с чайником и чашками на подоконнике - это больше напоминало бы комнату для допросов. Расспросы не заставили себя ждать.
Сначала стандартные вопросы: я - отвечаю...
- Сергей Эдуардович Розанов, москвич, незаконченное высшее. Женат, двое детей. Дочь Елена 19 лет, учится в Сорбонне. Сын Андрей 16 лет, учится в школе. Жена - Розанова Марина Николаевна, на четыре года моложе меня. Отношения в семье нормальные, скоро серебряная свадьба. Свой бизнес - торговля автомобилями. Живу в коттедже в Серебряных ключах. Летом в загородном доме в Ромашково.
Врач кивает головой, записывает. Слон, скучая, поглядывает в окно. Картина за окном почти аналогична той, что из моего окна за исключением больничных корпусов. Вместо больничной территории - конечная остановка автобуса и пара проходных на какие-то базы или заводы (вывески на таком расстоянии не читабельны). Оживляется, когда начинаю рассказывать о дочери, о бизнесе. Сравнивает со своими записями.
Какие последние воспоминания?
- Открытие нового салона. Подробнее... Описываю полёт Шереметьево-Пулково. Поездку по Пулковскому шоссе, здание салона на углу проспекта Гагарина и Фрунзе. Банкет. Дальше первых, стандартных тостов - воспоминаний нет.
Спрашивает, кто был со мной, где в тот момент была жена. Вопросы посерьёзнее. Кто родители, кем работаю, с кем живу, есть ли дети. По какому адресу жил до переезда в коттедж? Где мой офис, помню ли я телефоны? Выслушав и записав, сказала, что совпадает только адрес того дома, где я жил раньше.
Вот тут выдержка мне отказала. Не взирая на напрягшегося "слона". Я потребовал объяснений - почему я нахожусь здесь и где это "здесь" находится? Почему меня колют? Почему не пускают родных и близких? Почему они решили, что я псих и закрыли с настоящими психами в одной палате?
Её ответ меня остудил и вверг в ступор. "Слон" расслабился опять. Оказывается - меня сбила машина, серьёзная черепно-мозговая травма, кома в течение недели, потом стойкая амнезия и неадекватное поведение в отношении родных, дошедшая до агрессивности в отношении жены и попытки самоубийства.
Вот тебе бабушка и Юрьев день! Нахожусь я в Москве, в ...надцатой психиатрической больнице и всё, что я только что рассказывал о себе - является мифом... Это всё не моё... не мои воспоминания... не моя жизнь... Это по её мнению, я придумал себе, чтобы заполнить лакуны в памяти. Мол, суть человеческой личности такова, что не терпит пустоты. Когда нет воспоминаний - они придумываются в том виде, который больше всего устраивает больного и подаются сознанием и памятью, как реальные воспоминания...
Может они что-то перепутали и принимают меня за другого? Может, во время аварии были повреждены документы? Она молча достала из моего дела паспорт и подала мне. Я кручу в руках корочку со следами крови на ней, не решаясь открыть... Санитар напрягся. Всё-таки точно я его обозвал... не тянет он ни на бегемота, ни на носорога, ну никак не тянет. Подвижный кончик большого мясистого носа иногда шевелится, как и такие же большие и мясистые уши. Не лицо, а морда этакой гигантской лысой выхухоли. Нет... всё же слон - выхухоли такими не бывают. Начинает болеть голова...
Любопытство побеждает. С паспорта - глядит моя фотография. Только вот одет я в свитер годный скорее для охоты или рыбалки, нежели для фото на документ. Меня на паспорт сфотографировал наш фотограф, которого мы приглашаем время от времени, прямо в офисе. Я в тот день был одет в новый костюм от Brioni за четыре штуки зелени.
И выдан этот паспорт в моём старом отделении, где я жил до переезда. Но на подделку не похоже.
Теперь я склоняюсь к мысли, что это происки конкурентов... Видимо Армен, в обход договорённостей решил опять начать войну и потеснить меня с рынка. Какой там потеснить? Поймав меня в эту мышеловку - он просто уничтожит мой бизнес. Полгода, проведенные в психушке, превратят моё дело в пшик, пустят на ветер. Ему останется только скупить салоны или даже фирму целиком. Жена - такого не потянет, сын мал, дочь ещё не выучилась. Если я хочу отсюда выбраться - надо играть по их правилам. А если я не знаю ни правил, ни игры? Надо хотя бы приглядываться к другим игрокам, в надежде, что они знают, во что ввязались.
Кем я являюсь по официальной версии?
Ага... до свадьбы - биография совпадает, только официально я женился чуть позже. Девичья фамилия жены, мне ни о чём не говорит. У меня сын 16 лет, тут совпадение, но зовут его иначе. Живу я всё в той же малогабаритной двушке, в бывшем рабочем районе, где селили работников Зила, завода Динамо, Шинного завода. Работаю водителем.
Прошу время... мне надо переосмыслить услышанное.
Я могу увидеть "свою" жену? Да, могу, но только в среду, вечером. Врач позвонит ей домой. Цепляясь за призрак надежды, поглядев на настенные часы, прошу её позвонить по телефону и спросить, будет ли Розанов завтра на работе? Она понимающе кивает, спрашивает телефон офиса. Набирает медленно, чтобы я видел каждую цифру. Через спикерфон я слышу, как незнакомый мне голос интересуется: - "А кто это? У нас таких нет..."
Я плачу... слёзы текут... а мне не стыдно. Последний раз я так плакал, когда умерла мать. Я сделал всё, что мог, выписал доктора из Германии, но было поздно. И я плакал, от этого бессилия, от невозможности изменить что-либо... От осознания своей микроскопичности перед Временем и Природой...
"Слон" молча, нежно, почти по матерински проводил меня до палаты и усадил на койку, что я вспомнил, как позабыл проститься с врачом, уже много позже.
Чтобы не отвязывать - увезли вместе с кроватям буйных. Кровати потом вернули пустыми и незастеленными. Жду "новеньких". Совершенно не хочется думать и разграничивать, что реально, а что нереально в моих воспоминаниях. Я ещё не отмёл вариант с "разработкой" меня недругами. Можно ещё предположить, что жена, которой надоело, что я всё время прерываю её намечающиеся романы, решила устранить меня таким образом из своей жизни, унаследовав фирму. Я давно знал, что любви в ней уже давно нет, но она блондинка, и однажды мне пришлось даже отправить в бессрочную ссылку в Новгород одного из топ-менеджеров, лишь бы удалить его из её поля зрения. Нет худа без добра. Её имя осталось непорочным, а Новгород вышел в лидеры среди филиалов.
То, что принесли на ужин, заставляет с завистью вспомнить самый плохой из всех плохих ресторанов в мире. Засыпаю рано, прислушиваясь к себе. Впервые не болит голова.
День восьмой.
С утра тщательно ощупывая голову, наткнулся пальцами на вмятину над ухом и небольшое уплотнение кожи под волосами. Впадина на кости размером с пятак пугает. Почему я раньше не замечал её, ведь столько раз, в приступах боли, хватался руками за голову. Такое впечатление, что она появилась после разговора с доктором. Но головная боль теперь имеет внятное объяснение.
Обдумываю звонок в офис. Он выбил меня из колеи. Кроме Зойки, никто к телефону подойти не мог, тем более в понедельник, да ещё после обеда. Даже если жена захватила власть и уволила Зойку - фамилию хозяина знают в фирме все, даже собаки на охране. А Армен, так быстро справиться с тандемом Зойка-Васька не смог бы - кишка тонка (у него только гонор и деньги, а деловой хватки и тонкого расчёта - нет). Без меня они продержались бы год, ну никак не менее полгода.
"Пугачёва" замолк, лишь изредка под нос себе промурлыкает песню-другую. Видимо сильно переживает о резко поредевшей аудитории. Майор опять на вязке. Пытался сегодня разбить головой умывальник. Привезли забинтованного, видимо наложили швы. От него сегодня уже ничего не слышно, а с утра скрипел зубами...
Смотрю в окно. Верба уже зажелтела. Значит, Вербное воскресение я пропустил, не заглянув к предкам на кладбище. Всегда на Вербное ходил своих навестить, ещё мать приучила. Ну, да они меня простят... коль так карта легла, что и носа на улицу сунуть не могу. А на кладбище у меня целый участок почти... Вся родня - до седьмого колена. Мой род издавна в Москве обретался. Кто купцом был, кто ремесленником, кто из мещан. Но Розановых на этом кладбище много. А первые, легли там, на два аршина вглубь, ещё в эпидемию чумы, при Елизавете. А один из Розановых, вроде как, даже личным врачом Ленина был. Жена-то хоть сходила, а то может, тёща отсоветовала?
В бесплодных попытках вспомнить, хоть какие-то подробности, произошедшего после банкета провел весь день. Майор спал, второй молчун раскачивался, сидя по-турецки на кровати. "Пугачёва" изредка взвывал не своим голосом. Обычный день в обычной российской психушке.
День девятый.
Майор всё-таки встретился со своей женой и сыном, несмотря на то, что его закололи почти до состояния растения. Я думаю, что был последним, с кем он говорил и с кем он поделился своей трагедией. Ночью он выломал вентиляционную решетку в санузле, разодрал простыню на полосы, перекинул её через трубу в коробе вентиляции... и удавился.
"Пугачёва" сегодня не поёт вовсе. Стоит как и я у окна, и молча смотрит на едва заметную, только начинающую пробиваться зелень на скелетах деревьев. Солнце парит, почти как летом. Ещё пару дней такой погоды и я увижу на зеленеющем газоне под окном желтые звёздочки цветков мать-и-мачехи. Перед тем, как привезли рыбный суп - видел косяк птиц над горизонтом. Может журавли, а может гуси. По редким взмахам крыльев было понятно только то, что птицы крупные. Суп похоже варили из крабовых палочек или из той воды, в которой их замачивали накануне...
Завтра у меня гости. Пробую представить себе - какая она... Новая жена... Толстая или худая? Добрая или сварливая? Женщина, которую совсем не знаю я и которая досконально знала меня, пока я не потерял память. Но это - если верить версии доктора. Но если я хочу отсюда выйти - мне придётся её признать. И если врач подкуплена, то это признание будет недолгим.
А если нет? Тогда придётся прожить с этой женщиной весь остаток. И сын тогда мой.
А в моей жизни есть ещё и дочь... Или не в моей? Ох, голова моя, голова... Завтра будет день и будет пища. А верная ли - эта жена? Может она гулящая? Кто тогда удержит меня рядом? Поживём - увидим... Сам-то я не пропаду. Даже если весь мой капитал составит лишь одежда - у меня есть кое-какие навыки и я не боюсь труда. Могу работать водителем... Ой... а могу ли? Не отберут ли права после психушки? А есть у меня права-то? МЕНЯ сбила машина... не я, а МЕНЯ! Значит я - пешеход. И судя по старой квартире, где они до сих пор обитают - нет в семье больших денег, или вообще никаких нет... А вдруг я алкаш? И всё пропил? Вроде нет. Здесь ни разу не подмывало принять на душу. Хотя я выпивал в ресторанах и дома у меня всегда полны бары.
А мой талант организатора? Он поможет мне подняться. А есть ли у меня он, этот талант? Ведь самое развитие бизнеса началось с приходом в фирму Васьки и Зойки.
День десятый.
Завтракать не стал. Нет настроения и после вчерашних изматывающих раздумий здорово болит голова. Да и должна принести что-нибудь поесть "жена" (это обязательно, как чек в сбербанке). Как я ни готовился к этому посещению, а все произошло неожиданно. В сопровождении врача и санитара Она вошла в палату. Женщина не молодая уже, но довольно стройная и для своих сорока выглядевшая моложе. Возраст выдавали "гусиные лапки" в уголках глаз, устоявшаяся "складка страдания" над переносицей и отчасти шея. Темно-каштановые волосы в пучке на затылке (люблю, когда женщина убирает волосы наверх - сразу становится видна шея, и это добавляет женщине шарм "беззащитности"). Вылетело из головы имя, произнесенное врачом. Тогда не было нужды запоминать - "жена" на тот момент была существом обезличенным. Теперь же передо мной стояла женщина, которая по закону имеет на меня определенные права. О! точно! Штамп в паспорте! Вспомнил... Елена... Как ее там по-батюшке?
- Здравствуй, Сережа...
(а у самой затаился страх в глазах)
- Здравствуй, Лена...
(холодно...а что я могу с собой поделать? Это же не спектакль, какой, это жизнь).
- Я вот тебе домашнего покушать принесла.
(знаем, догадывались.)
- И еще, как мы с врачом договаривались, фотоальбом наш домашний.
(а вот это уже стоит всех твоих пирожков и цыплят-табака или что там еще в сумке).
Интересно всем. Даже "певичка" наша затих и занял место в партере у окна. Санитар скучает в проеме двери. Врач присела на пустую койку напротив, а она осторожно садится рядом, выкладывая между нами как обозначение нейтральной полосы старенький фотоальбом и продукты в пакетиках. Я замираю от того, что мне знакома обложка этого альбома...Это наш, это еще материн альбом. В нем мои фотки с грудничкового периода. В 90-х годах он порвался, и жена его выкинула, отклеив старые фотки и переложив их в новый, большой, правда, не такой толстый.
Трепетно беру этот фолиант. Кожа руки вспоминает плюш обложки, а вот здесь в центре была приклеена медаль с изображением Спасской башни, я сам ее отодрал, когда был маленький. Когда-то он был синим. Теперь бледно-голубой плюш окаймляют выцветшие до желто-зеленоватого вытершиеся углы. Вот фотографии дедов. Их никто ещё не отклеивал - в уголках фоток тонкими коричневыми валиками проступает костный клей. Один погиб на фронте, второй пришел живым, но израненным (умер - я ещё в школе учился). Вот бабки... другая родня. Вот мои родители, молодые... пока поодиночке или с друзьями или подругами, а вот их свадьба. Вот они вместе и перед ними коляска, в которой сладко спит Серёженька Розанов, трех месяцев отроду.
Предательски набегает слеза. Да... потрепали мне нервишки... Эта фотография потерялась во время переезда в коттедж. Детсад... Школа... Я сдаю норматив ГТО, бегу стометровку.
А это что такое? Техникум? Первый курс? Я в этом году учился в девятом... Вот я у какого-то монстроподобного станка. А вот армия... (Я не служил, во ВТУЗе была военная кафедра, а от сборов откосил). Я в форме сержанта. Пехота. Пески, БМП, панамы на головах. Таджикистан? Афган? Не знаю... Ничего не знаю...
Моя свадьба. А она была довольно миленькой, эта Лена... Пытаюсь высмотреть следы фотомонтажа... не нахожу. Нет этих следов или я их не вижу. Неужели врач права?
Дальше не моя жизнь, начиная с окончания школы до недавних снимков, сделанных возле какой-то халабуды. "Жена" робко вставляет: - "Ты сам, своими руками построил эту дачу..." Я - сам построил? Не имея образования?
Врач не отрывает от меня взгляда. Наверное, докторскую собралась писать, а я "материал". Как ни жаль закрывать альбом, а организм, учуяв запах домашней, "здоровой и вкусной пищи" - требует её. Повод распрощаться самый банальный и правдивый мне надо всё обдумать и переварить. Лена прощается, даже не дотронувшись до меня. Такая значит у нас любофф...
Альбом меня расстроил. Если это всё ходы большой игры, то затеять эту игру мог только тот, кто знал, что был такой альбом и знал его содержимое - а это жена Маринка. Иначе как объяснить наличие фотографий. Вдогонку я кидаю этой Лене:
- Ты у отца с матерью на Даниловском была на Вербное?
- Конечно, была. У мамы цветник треснул. Только они у меня на Кузьминском... Ты вспомни...
- Я прекрасно помню, где лежат твои... Я о своих спрашиваю!
Круглые глаза. Рука - всплеском ко рту, как бы пытаясь сдержать рвущийся крик.
- Ирина Владимировна! Вы же сказали, что он приходит в себя! Врач обернулась, санитар вдвинулся обратно.
- Побойся бога! Что ж ты живых-то хоронишь? Неделю назад с твоей мамой у Ирины Владимировны были, беседовали... А отец уже на даче - угол терраски поднимает, просела она за зиму... Сильно же тебя приложило... Её глаза наполняются слёзами.
- Я лично беседовала с Вашей мамой. (Это врач производит контрольный выстрел). Она довольно крепкая ещё женщина, могу, как врач засвидетельствовать.
Мне плохо... в этой жизни - мои ещё живы... я опять могу увидеть и старушку мать и отца, который и дня без забот провести не может. Он даже отдыхать не умеет, всегда что-нибудь мастерит, хоть щепочку, но стругает своим любимым перочинным ножом.
Какой-то спёртый здесь воздух. Плывет всё вокруг. И медсестра, и окно, и шприц. И память моя, как пазл... Соберешь одну треть, а это и вовсе не рыцарь на белом коне, как на коробке, а старый жирный, хромой сатир. И хохочет этот сатир так, что боль в голове... а пазл надо опять перемешать и начать заново. Вот только перестанет хохотать... и соберу...
День одиннадцатый.
По всему выходит, что нечего тут думать... только голову сломаю... Для начала надо просто отсюда выйти. А на воле... там и поглядим, что к чему... Пока я знаю только одно... что у меня вроде бы как две жизни... одну я знаю досконально. Другая, только сейчас начинает мне открываться. Какая из них настоящая - будет видно.
Беседовал с Ириной Владимировной. Советует пока не вдаваться в подробности. Уверяет, что руки, тело подскажут, что истинно, а там и память начнёт просыпаться.
Как точно я угадал цыплёнка-табака... ну не совсем цыплёнка, но окорочка в пакете были. Кажется вкуснее я не ел с детства... и мясо, вернее ромштекс. В палец толщиной, во вкусном кляре, в меру прожаренный. Пришлось поделиться с "Пугачевой"... на окорочка - он не реагировал, а лишь учуял мясо - тут же подсел поближе и прыгающими с мяса на меня глазками, заставил поделиться. Терпеть не могу, когда мне заглядывают в рот и при этом напевают "Всё могут короли".
Врач предложила отпуск. Если всё будет хорошо , то в пятницу она позволит Лене меня забрать домой на выходные. Ничего не теряю... Хоть родные места увижу. Дом в котором вырос. Школу по соседству. Спортивную площадку перед подъездом. Которую заливали зимой и по льду этой коробки я учился кататься на коньках. Позже - играл в хоккей. Держусь в русле максимальной политкорректности и толерантности. Даже познакомился со "слоном". Оказывается его Виктором зовут и работает он тут с тех пор, как с армии пришел. И не всегда и не со всеми он может справиться. Когда больной буянит, удержать его довольно трудно... боли не чувствует, сила огромная. Так что армейские навыки ему нужны почти ежедневно.
День двенадцатый.
Отсыпался перед нырком в новую реальность. Прибыл новенький. Моторный... Руки у него снуют, как будто сами по себе. Как две змеи. Глядя на него вспомнил кадры из давнего советского киножурнала, что показывали перед прогоном фильма. Речь там шла о женщине из Узбекистана, что ткала ковры - её руки летали точно так же с почти не заметной для взгляда скоростью. А ещё глаза... он всё время пытался повернуть взгляд за свой затылок или же заглянуть вовнутрь своего черепа. Невнятное бормотание, в котором я так и не смог уловить знакомых слов сменялось недолгим молчанием. Он безропотно позволил уколоть себя, стоя приспустив пижамные штаны. К обеду затих и свернувшись в клубочек, уснул причмокивая сном праведника. Пока он спал, "соловушка" наш, даже голос сбавил почти до шепота... Прикольно звучит, как в "Иронии судьбы" в бане шепотом поют - "Под крылом самолёта...". И опять отсыпался.
День тринадцатый. Пугающий.
Теперь я знаю, что ощущают малыши, когда их должен забрать из детского сада не мама, не папа, а дядя, пусть даже и родной. И радость от возможности покинуть заведение, сменяющуюся испугом неизвестности, и долгое, тягостное течение времени. И за мной пришли...
Приятно надеть нормальную одежду, сняв больничный комплект. Конечно это не костюм от Brioni, но всё же: джинсы, как на меня, футболка, лёгкий свитерок, куртка-ветровка, полуботинки... но самое главное - носки! Я, как городской житель, чувствую некую дискомфортность, незащищённость, вставляя босые ступни в грубые, жесткие, больничные тапки.
Вся одежда мне впору. Обувь привычна, а вот руки промахиваются мимо карманов куртки. Отсутствие автоматизма в движении говорит мне о том, что я раньше не носил эту куртку. Пусть память отказала, но тело должно помнить привычные движения. Вопросительный взгляд на Лену.
- Новая... твоя вся в крови была. Выбросила.
Ещё одна деталь... Я не ношу ремни. Никогда не носил. Раньше - был узок в поясе, и потому, просто предпочитал подобрать джинсы или брюки по размеру. А в джинсах вдето что-то безвкусно-дешевое.
Лена оценивающе осматривает меня. Улыбается, когда я отворачиваюсь чтобы натянуть и застегнуть джинсы. Обернувшись, вижу румянец на щеках. Знакомая реакция - стеснение оттого, что кто-то стесняется тебя. Я называю это синдромом мужика в женской бане.
В палату зашла Ирина Владимировна. Если бы не наши статусы - она врач, я больной, и не стены больницы, а скажем, Мальдивы или на худой конец - кипрский пляж, я бы не преминул приударить за ней. Милое лицо с большими, широко распахнутыми глазами, которые прячутся за очками в тонкой оправе, вьющиеся каштановые волосы до плеч, очень женственная фигура.
Её стать напоминает мне обводы Мерседеса серии S в 126 кузове, это представительская модель. Дизайн немного устаревший, но любовь в исполнении и отточенность линий талантливого дизайнера - актуальны до сих пор и смотрятся приятно для глаз. Совершенство надолго. Лена перехватывает мой взгляд на врача и губы её брезгливо поджимаются, а в жестах появляется излишняя суетливость. И чтобы закрепить свои права, перед другой женщиной, она подходит поближе и начинает поправлять одной ей видимые погрешности в моём облачении. Под песню "До свиданья лето, до свидания..." я прощаюсь с ... чуть было не сказал - сокамерниками, хотя, по сути, так оно и есть, пожимаю хилую сухую ладошку "соловушки", прохожу весь... весь шлюз и выхожу в коридор больницы.
Я и раньше подозревал, что здесь кипит жизнь, но не думал, что так буквально. По коридору гуляют пациенты из палат со свободным входом-выходом, как в обычном терапевтическом отделении. Кто-то, в палате без дверей, превращенной в некое подобие кинозала, смотрит телевизор. Если бы не разброс по возрасту - можно было бы подумать, что я нахожусь на спортбазе - все поголовно одеты в спортивные костюмы разных расцветок, только на ногах не кроссовки, а домашние тапочки.
Как обострились чувства в заточении: за этой закрытой дверью - кухня или пищеблок, за этой процедурная, тут ванная или душевая (слабый запах мыла и сырости), здесь раздевалка персонала или ординаторская... все же ординаторская - примешивается запах кофе. Ещё один шлюз с санитаркой на посту и я почти на воле. Четыре пролёта по лестнице вниз. Турникет. Охрана, знакомый ЧОП (частное охранное предприятие), я в своё время отказался от услуг этого ЧОПа и как видно правильно сделал. "В своё время"... а было ли оно?
Боже мой! Вот, вот чего мне так не хватало все эти дни... Небо! Небо над головой! Я вздымаю руки к нему, а Лена, идущая за моей спиной останавливается как вкопанная в испуге, и глаза расширены... я это чувствую... затылком. Оборачиваюсь... так и есть, напугана. Здорово я её запугал... А чувствительность моя какова, а? Я бы был теперь на равных с Зойкой... Ах, Зойка... мираж мой сладкий...
На вопрос о программе и сколько у нас есть времени - недоумённый взгляд.
- Ты даже говорить по-другому стал.
- Что поделать, не на курорте был.
- Домой... мыться, кушать. Антона почти два месяца не видел... А он уже от рук отбиваться начал, пока отца дома нет. Мама, может, подъедет, назавтра обещалась...
Мама... какая она теперь? В этой жизни ей досталось лишних 10 лет. И отцу тоже. А там они у меня - один за другим ушли. Сначала отец, а за ним, как свечка, угасла и мама. И надо помнить, что в этой реальности - моя жена уже сирота... и тещи у меня нет. Хоть малость, а приятно.
- Как она? А батя как?
- Нормально... только, как ты в больницу попал, пока в коме лежал - давление у неё шалить стало, а от него и сердечко. Отец только-только без палки ходить начал.
- Без палки?
- Он же ногу в конце лета сломал. Не помнишь... Ты его сам в травмпункт возил. Эх...
- Не помню...
А вот и выход из метро "Коломенская". Давненько я здесь пешком не ходил. Как изменилось всё с тех пор. Магазинчики, рынок, торговый центр вырос, и ещё что-то строят за забором. Когда мэр строитель, что другим остаётся делать? Тоже строить. А до старого дома осталось по прямой - километра два. Сели в троллейбус. Я помню этот маршрут, ездил на нём на стадион "Торпедо". В проходе задержался. Первый раз вижу турникет в наземном транспорте. Лена даже подтолкнула, чтоб не задерживал других пассажиров. Сидим рядом, молча. Есть какая-то неловкость. Я её совсем не знаю, а она лишь откликается, сама инициативу не проявляет.
- Как это... произошло со мной?
- Вы с Иваном возвращались из Новгорода. Как он рассказывал, встали на обочине, он за рулём, ты пошел протереть номера и задние фонари. А тут на беду, эту БМВ занесло, он боком и вылетел на обочину. Тебя зацепила вскользь... и на столб отбросила, а сама в стойку рекламного щита здоровенного... два трупа - те, что спереди сидели. Их машину напополам разорвало, а тот, что сзади - ни царапины. Ванька сначала тебя и не видел - их побежал вытаскивать. Тот, что жив остался, на тебя и наткнулся, пока Ванька скорую и ГАИ вызывал. Скорая, только тебя и увезла, у тебя вся голова в крови была. А тем двоим - уже поздно, им другая машина нужна была...
- Ванька... он кто?
- Напарник твой, сменщик...
Пожимаю плечами.
- Не помню... не помню я... сменщик. Значит, я работаю дальнобойщиком?
- Ну да! Неужели, так ничего и не вспоминается? Ванька Лисунов, из соседнего дома. Вы всегда во дворе вместе, что машины ремонтировать, что пьянку на капоте устроить. Вы и "МАN" этот на двоих купили. Два года назад. А до этого вы на "Камазе" работали...
- На своём?
- На его...
На её нижних веках набухают валики слёз, и по-детски начинает оттопыриваться нижняя губа. Кажется, любовь у неё ещё не прошла совсем. Что-то, да осталось.
- Так дорогая. Ты теперь мой учитель и мой историк. Будешь учить меня жить... заново. Ни черта ведь не помню.
- Врач говорила, что так и будет первое время. Потом адаптируешься. И тогда вернётся память. Сначала понемножку, а потом всё быстрее. И ещё я думаю надо им предъявить иск, за твою инвалидность.
- Какую инвалидность?
- Ты же теперь не сможешь работать... у тебя права отберут.
- За что отберут? За дурку? Где они сейчас?
- Дома, Ванька все документы привез.
- Если не будешь на каждом углу рассказывать, где я сейчас обретаюсь - никто не отберёт. А справку и купить недолго. Да и сами права.
Чувство узнавания на подходе к дому, в котором вырос. Узнавания в целом и несовпадения в подробностях. В детстве, меня часто преследовал сон. Снилось, что я откуда-то возвращаюсь домой, после долгого отсутствия. Подхожу к своему дому и понимаю, что это не мой дом. Двор - мой, дорожка через двор - моя. Окна соседские и сам сосед в наличии, а те окна, что должны быть моими и за ними мои мама и папа - уже не мои... совсем не мои... и живут там чужие люди. А мне теперь и деться то некуда, потому как, где я теперь найду такой же двор и такой же дом, чтобы в точности были моими, вплоть до соседей? И сейчас этот давний, забытый детский кошмар, встаёт передо мной во плоти. И кто там говорил, что сны это развоплощённая реальность? Вот она - реальность! Та самая... из детского сна... Только я стал лет на тридцать старше.
"Найдите десять различий"... Нахожу... Общагу перед домом снесли или перестроили. Вместо сталинской коридорной пятиэтажки стоит вполне современный дом повыше. На том месте, где была хоккейная коробка - стоит то ли офисное, то ли производственное здание. Деревьев стало меньше, а тополя, что выросли из кольев, что когда-то мы с отцом вбивали в землю, как ограждение для палисадника - стали монстрами в два охвата. Исчез периметр из ирги вокруг площадки со столбами для сушки белья. Ягодами этой ирги лакомился и я, и дочь, и сын. Теперь это два ряда автомобильных "пеналов". Все лоджии закрылись стёклами. Вот мои окна. Пришли. Я вхожу в прошлое. Тёмный подъезд. Шесть ступеней к площадке лифта и по одиннадцать на каждом пролёте до третьего этажа. Квартира Љ 20. Мой дом... И не мой... Но мне предстоит в нём жить.
Металлическая дверь в квартиру - совсем не та, что заказал я в 1995 г., а антресоль и шкаф в прихожей те самые, что отец своими руками сварганил году в 75 -ом. Из маленькой комнаты на звук открывающейся двери вышел парнишка похожий на мать (и видимо на меня), чуть выше меня ростом. Доверчиво прижимается щекой к моей щетине, потом спохватывается (он же уже взрослый), отстраняется.
- Па... ту ты задал жару! Мы тут все на ушах из-за тебя стоим.
И практически без перехода -
- Смотри! Пока тебя не было, какую я перестановочку сделал!
Отходит в сторонку, чтоб мне было виднее. Я разуваюсь, вешаю куртку на ряд крючков на стене в прихожей и прохожу в детскую.
- Хорошо! Уютно!
А у самого в голове - какое убожество, как тесно, какая ж нищета... Неужели и я так жил? Да, когда пошел работать на рынок, именно так у меня и было, кроме компьютера в углу, даже двух. Поняв, что именно я разглядываю - Антон опережает вопрос
- Па..., ну у меня блок полетел, так я пока тебя нет - твой подключил... Ничего?
- Нормально, сын. Мне пока не к спеху, а надо будет я и к тебе зайду...
Стоит мне появиться в проходе между комнатами, как с кухни доносится:
- Марш в ванну! Пока я тут разогрею - чтоб уже помылся! Я там, в ванной - всё тебе приготовила.
Заглядываю в большую комнату, она ещё по совместительству и гостиная и столовая и супружеская спальня - так же тесно. Антон показывает мне какие-то фотки с мобильного телефона. Не успеваю разглядеть, как в проёме двери появляется Лена в кухонном фартуке. Антон мгновенно стихает - брови матери сведены над переносицей. Были бы не брови, а тучи - сверкнула бы меж ними молния...
- Дай отцу помыться нормально!
Сын ретируется в свою комнату, а я послушно иду в ванную.
Я почти забыл, что на свете существуют зеркала. Как впервые разглядываю свои коротко стриженые под машинку волосы. На висках седины стало намного больше. Почти одна "соль", "перцу" места не хватило... Раздеваюсь и медленно погружаюсь в это полутораметровое убожество-ванну, наполненную горячей водой. Прижмурившись от удовольствия, припоминаю, свою приговорку на эти стандартные полтора метра - "зато утонуть трудно".
Стук в дверь. Лихорадочно задёргиваю штору, отпираю шпингалет...
- Тебе помочь?
- ?. Спасибо, я сам.
- Что задёрнулся-то? Одичал там в больнице?
А сама, пытаясь заглянуть за шторку, от души улыбается.
- Не переусердствуй, смотри, а то привыкнешь...
И, смеясь, выскальзывает из ванной.
Значит "у нас" так принято. Мыться вместе или хотя бы помочь потереть спинку. Что-то в этом есть...
После сытного и вкусного, но простого обеда, прошу сына дать мне семейный альбом и рассказать - где, как, кто и что. Он с радостью подхватывает эту игру, но большое количество подробностей и незнакомых лиц, быстро перегружает мою память.
- Тебя к телефону... Ванька.
Из рук жены беру трубку телефона. Незнакомый бас справляется - как я себя чувствую, когда меня выпишут, когда пойдём в рейс... заказов навалом. Неуклюже отшучиваюсь. Тогда он предлагает пойти завтра в парк на шашлыки. Опять отшучиваюсь, но тут трубку перехватывает Лена и радостно сообщает, в парк пойдём, конечно, пойдём. Антон тоже оживляется (в этом доме - шашлык в парке как сходить в дорогой ресторан?). Она продолжает разговор, но вдруг улыбка сходит с её лица.
- Не знаю... стоит ли? Антон! Покажи отцу фотографии, что дядя Ваня тогда сделал... может, напомнит отцу что-нибудь?
Антон тут же достаёт свой телефон и опять показывает мне те снимки, что я не успел разглядеть перед ванной.
... Задние двери медицинской газели. Месиво железа, пластика и обивки. БМВ обнявшая толстый столб. Отдельно передок, отдельно зад машины. Машину разорвало пополам. Заднее сидение на грязном снегу. Васька, перепуганный, с широко открытыми глазами (похож на рисунки анимэ). Вот опять мятое железо, кровь на снегу... СТОП!
- Назад! Это кто?
- А, это который выжил из них, китаец.
- Не китаец, а кореец!
- Ну, кореец. Дядя Ваня сказал, что ему повезло - в рубашке родился...
Перелистывает назад.
- На этой скорой тебя увезли.
Не может быть! Я только начал верить!
- Ты можешь показать это крупнее, на экране монитора?
- Конечно, Па... Легко!
Несколько минут спустя сомнений не остаётся - я очень хорошо знаю это лицо, я узнал бы его в толпе таких же, как он. Это Василий Цой...
Что творится вокруг меня? Если это спектакль, то почему "они" допускают такие проколы? И потом, ладно когда свои роли играют взрослые - за очень большие деньги любой или почти любой затмит Смоктуновского со Станиславским с его Немировичем-Данченко. Но мальчик 16 лет? Он же по-настоящему меня отцом считает... Так не сыграешь... Нельзя в таком возрасте настолько правдоподобно сыграть... Может этот "китаец-кореец" - последнее, что я увидел и запомнил, а потом уже ему и имя придумал? Надо будет позже его имя уточнить или встретиться, если это вообще возможно...
- Лена! Есть что-нибудь от головы?
- Да! Сейчас! Ирина Владимировна, как предвидела, мне с собой дала, на случай, если разволнуешься...
Надо же... какие все заботливые. Если б Маринка была хоть наполовину такой душевной... Где же Зойка, она одна понимает меня с полуслова, с полувзгляда. Зойка, детка... Стоп. Опять расклеиваюсь... Опять ищу спасения в миражах.
- Лена, пойдём, погуляем по району?
- Пойдём, посуду только помою.
- Давай, я помогу...
- Па... ты не успел! Я уже мою. Идите.
Гуляли до вечера и, хотя я знаю этот район с детства - знакомиться было с чем. Воспоминания имели десятилетний пробел.
День четырнадцатый. (напряженный)
Проснулся рано, в пять утра - больница приучила. Поднялся тихо, стараясь не разбудить. Лена спала, свернувшись калачиком. Устала. Я утомил её ночью. Сама виновата. Да и не жалею ни капли, что поддался её настойчивости. Исполнение супружеских обязанностей было волнительным и интересным. Я убедился, что моё тело - она знает, пожалуй, лучше, чем я сам. Быстро и тихо оделся, вышел, без щелчка прикрыв дверь за собой. Ещё вчера вечером среди "своих" документов я обнаружил платиновую кредитную карту Citibank. Фамилия, указанная на ней мне незнакома, но чует моё сердце, что код к ней, я кажется, знаю. Я приготовил её для Зойки, на случай, если вдруг у нас, что-то случится, и так и носил с собой. Об этой карте - не знал никто. А денег на ней, ой как много, да ещё можно до ста тысяч зелени кредит взять. На всякий пожарный я прихватил и живых денег, что осели в моём кармане после вчерашнего посещения магазина. Немного, но на автобус хватит. Хочу доехать до головного офиса и посмотреть что там творится. Даже с учётом, что сегодня суббота - Васька и Зойка хоть на пару часов, но обязательно с утра должны там появиться. Первый троллейбус, за пятнадцать минут подвозит меня поближе к офису. Ещё с километр пешком и вот оно это здание. Полированный камень по цоколю, тонированное стекло и облицовка полированным алюминием между этажами и окнами. Здание, знакомое всем в округе, кто живет здесь со времен дефолта. Внешне пустое, оно нашпиговано охраной. Работает ночная смена компьютерщиков. Через час в него подтянутся уборщицы, к половине девятого - персонал торгового зала, он и сейчас ярко освещён. Завораживающе переливаются бликами на полированных боках, флагманы линеек немецких фирм, вращающиеся на подиумах. К десяти подтянется руководство. И первой приедет на своей красной спортивной Хонде Зойка. Она одна не желала пересесть ни на Мерседес, ни на БМВ Отказавшись, таким образом, от корпоративного бонуса в виде бесплатных Т.О. и прочих маленьких радостей, прилагавшихся к покупке авто внутри фирмы. Выбираю себе местечко, откуда оставаясь незамеченным смогу разглядеть входящих в здание. Практически рядом со служебным входом стоят контейнеры. Между ними узкий проход. Там и будет мой наблюдательный пункт.
Время восемь, зашел в магазин - хотелось пить, да и желудок намекает, что недурно было бы перекусить. Привык к режиму. Денег в обрез. Но тут есть банкомат, и есть шанс проверить кредитку. Если эта карта не та, о которой я думаю... я ничего не теряю, кроме куска пластика. А если - та? Это значит, что я погиб в той аварии и пути в ту жизнь мне больше нет. Наконец-то я отважился сформулировать, то, что меня гнетет. После полудня - съезжу на кладбище, проведаю... и свою могилку тоже.
Код подошел. Я снимаю со счета тысячу долларов и чувствую себя вором. С одной стороны - я понимаю, что это мои деньги, а с другой,... а мои ли? Конечно мои.... Это я их заработал. Это я ограничивал себя во многом, когда казалось, что денег стало много и подмывало тратить.... Это на до мной втихаря посмеивались мои продавцы, когда обсуждали скрягу-хозяина. Нет, я не их держал в черном теле - себя.
Снять сумму в зелени - не умно... теперь надо ещё зайти в обменник у метро. Значит, я всё-таки умер. Мои воспоминания органично (слово-то какое) вписались в МОИ воспоминания. Путаюсь. Чьи - мои? Стоп... так можно и побольше времени в дурке провести. Какая жизнь у меня теперь настоящая? Та, где я был хозяином этого здания? Или жизнь дальнобойщика?
Зойкину "Хонду" я даже не увидел... я почувствовал её. Даже не машину, скорее саму Зойку. Я в этот момент наблюдал за любовью воробьёв и сравнивал с похожими человеческими отношениями. Всё как у людей: познакомились, самец очаровал самочку, оприходовал её... и был таков. А она, не откладывая в долгий ящик, прихватив на память о "любимом", перышко, что вылетело из него в момент бурной страсти - полетела выстилать им гнездо... Когда я повернул голову, Зойка уже выходила из машины. Выйдя, потянулась, нагнулась в открытую дверь, на пару секунд показав длинные стройные ноги. Как же она хороша! Я не могу выйти из укрытия... как сковало меня... Ну что я ей скажу? "Здравствуйте, Зоя, вы не узнаёте своего начальника?" Грациозно лавируя меж столбиков огораживающих стоянку, она зацепилась портфелем за один из них. На асфальт упали пачки бумаг. Автоматизм действий включился раньше, чем я успел обдумать, что я делаю. Хорошо, что асфальт уже везде сухой. Она не успела нагнуться за документами, а я уже выдвинулся из укрытия. Налетел порыв ветра и погнал бумаги прямо ко мне. Я ловил эти листки, стараясь не глядеть на неё. Да и не надо мне было. Я чувствовал её. Я знал, где она находится, даже не глядя, с точностью до сантиметра. В какой-то миг, я, кажется, даже услышал, как она меня окликнула по имени и замер над листком. В этот момент она накрыла тот же листок и мою ладонь своей. Мы замерли. Я поднял голову, взглянул на неё.
- Вы что-то спросили?
- О, простите... Я хотела поблагодарить за помощь.
- Пожалуйста. Это было не трудно.
- Мы с Вами нигде не встречались?
- Навряд ли.
- Ещё раз спасибо. Вы знаете, у меня такое чувство, что я Вас раньше встречала. И крутится на языке имя... Вас не Сергеем зовут?
- Не знаю, как вам удалось... но Вы угадали.
- А меня вы не припоминаете?
- Нет, девушка. Извините... не припоминаю.
- Ещё раз спасибо.
Стоим, друг напротив друга. Она всё заглядывает в глаза, а я и сказать-то ничего не могу. Хотя... Была, не была.
- А хотите - я теперь погадаю?
- ?
- Вас зовут... Зоя...
Такую улыбку я у неё видел только один раз за всё время, сколько её знаю. Это было после одного нашего корпоративчика. Я тогда был не в настроении. Уелся по первое число. Жена с детьми была на курорте. Проснулся я у Зойки дома. Ни у кого даже не возникло никаких подозрений, когда секретарша с помощью охраны уложила бесчувственное тело шефа в свою машину и увезла с пьянки. Одной ей известно, как она дотащила меня из машины до своей квартирки. Спал на диванчике, один - вдвоем там не поместишься. Но такая же счастливая улыбка у неё была на утро, когда она отпаивала меня сваренным кофе. Я тогда ещё тупо что-то пошутил насчет беспомощности пьяного начальственного тела, но эту улыбку нельзя было согнать с её губ... Ничем.
- А работаете вы, наверное, секретарём и числитесь на хорошем счету у начальства.
- Всё это несложно, кроме имени...
- Случайность... просто подумал, что у такой девушки и имя должно быть неординарным. Вы спешили...
- Да... Всего доброго. Удачи Вам!
Развернулась и пошла в офис.
- Поживем - увидимся.
А вот это я зря сказал, это моя любимая поговорка. Она аж застыла, сделав шаг. Что-то сейчас будет. Поворачивается медленно.