Ломака Виктор Петрович : другие произведения.

Идеальная любовь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  "У одного китайского мудреца, я прочел странную фразу, что "идеальная любовь подобна небытию". Как, порой, сложно понять изощренные мысли этих ученых мужей древности! Но когда эти мысли приходит позже сами..., словно догнав тебя за очередным поворотом судьбы, то они уже не кажутся странными".
   (Надпись на передней обложке дневника неизвестного...)
  
  
  Часть первая. Меткий выстрел.
  
  Маленький джип мягко покачивался на асфальтовых волнах шоссе, изуродованного неистовым зноем прошедшего лета, а Он с удовольствием прокручивал перед глазами последний выстрел из своего "Манлихера"...
  "Классный выстрел! А селезень - ну просто красавец... Правда, теперь без головы".
  Он удовлетворенно прищелкнул языком и включил радио.
  
  ... Я понял - ты ведьма, с другой я не буду...
  Зеленым лучом словно душу свело!
  Твой огненный взгляд, обещающий чудо,
  Как смертное жало вошел под ребро...
  
  "Вашу мать! И сюда уже проник этот липкий, потрясающий своей слезливой глупостью, "русский шансон", с его непременным мистицизмом и тюремно-воровской тоской.
  Он переключился на другую радиостанцию.
  - ... Наша отечественная история подобна черному ящику сумасшедшего фокусника, - выдало ему радио гнусавым и вкрадчивым тенором. - Не проходит и года, чтобы оттуда не достали чего-нибудь новенького и страшненького. Или кого-нибудь не распилили. С кровищей...
  - Да уж, наверное, переписывание истории, это то немногое, где мы являемся абсолютными чемпионами мира... И каждый раз нам пытаются "втюхнуть" какой-нибудь новый бред.
  - Что ж, каждый человек, априори, находится внутри своего собственного бреда. Тебе не кажется?
  - Да, но писатель хочет его кому-то еще и "впарить"! Причем, желательно за "бабки"...
  - Ну..., бывает бред настолько "улётный", что не жалко и заплатить!
  - Да я согласен платить... Но только за правду, за мастерство, за совершенство высшей пробы...
  - А ты думаешь, что много найдется людей, умеющих отличать истинное от ложного?
  - Думаю, что совершенство ни с чем не спутаешь...
  - Гм... Хорошо, вот ты всё говоришь: совершенство, совершенство... А нужно ли оно кому-то вообще? И опять же... Я вот вчера беседовал с одним известным имиджмейкером... Знаешь, эти информационные психокорректоры, людей вообще за разумные существа не держат, как, впрочем, и своих "рукотворных звезд". Сплошной цинизм! Представь, говорит мне: "Федя, да при современных информационных технологиях, изготовить совершенство из посредственности, это как сварить суп из топора! Бросаешь эту исходную хрень в воду..., добавляешь качественные ингредиенты..., ибо именно здесь скупиться никак нельзя: денег - побольше, краски - погуще, времени - почаще... А потом вынимаешь из этого варева, собственно, "топор", и выкидываешь на хрен. И вот то, что остается в котелке..., и есть ваша долбанная суперзвезда: эстрады ли, или же политики - чего угодно! И никаких тебе "харизмов" и "совершенствов"...
  "А ведь он прав, сукин кот! - улыбаясь, подумал водитель. - Помнится, один известный писатель сказал: "Дайте мне бомжа с первой попавшейся помойки, и неограниченное количество "бабок" - и через полгода у вас будет новый президент!". Это было весьма ехидное утверждение, ибо, зная этого господина, трудно было представить, что он ни на что не намекал... Да уж, политика, это выгребная яма цивилизации, где растут и варятся в собственных амбициях те, кто не смог себя реализовать на более интересном поприще. Этакие неудачники с зашкаливающей энергией, которая, разрушив, всё что можно внутри субъекта, яростно прорывается наружу... А вокруг них формируется уже вполне адекватное окружение, которое направляет и охраняет, и не дает пойти взрывоопасному реактору вразнос. Они как некие угольные стержни, замедлители реакции... И эта команда настолько разнообразна, что включает в себя, на первый взгляд, смертельных врагов, логических антиподов. Здесь бок о бок работает и спонсор с имиджмейкером - своего рода генераторы потребностей, идей и образов, создающие политика из ничего... И журналист, пламенный обличитель и правдоруб, как перепускной клапан в системе - чтобы не разорвало паровой котел общества. Когда читаешь его статьи, то думаешь: вот, действительно - человек честный и прозорливый, который все твои неоформленные протесты, всё непонимание системы, расшифровывает и облекает в какие-то доступные, удобоваримые формы. Он пишет настолько остро и безапелляционно, что невольно опасаешься за его судьбу..., а через какое-то время и недоумеваешь с циничным интересом: "а чой-то ентот товарищ еще жив?". А потом вдруг с сермяжной трезвостью очнувшегося дурака понимаешь, что нет уже той неосознанной злобы на систему - всё самое страшное сказано и все точки над "й" расставлены, чего уж теперь-то беситься, раз уже другие помахали за тебя кулаками? И разрушительная стадия идеи проскакивает мимо не развившись, не зацепившись за сознание..., будто впрыснули тебе в вены облегченный, Пастеровский вариант смертельной болезни... Вот оно, истинное назначение четвертой власти, как пятой колонны в нашем неосознанном стремлении убежать из системы, которая, по сути, есть МЫ САМИ... И система работает: политическая автоматика раскручивает и направляет темную энергию народных масс в "нужное" русло, а дополнительная аппаратура создает условия безопасности возбужденной критической массы. Долбанный реактор..."
  Он усмехнулся.
  "Черт, и правда, получается некое подобие огромного механизма, производящего жизненную энергию из ничего... И этот механизм, вопреки всем природным преградам и трудностям, шустро прёт в гору..., не мытьём, так катаньем переваливаясь на более высокие и энергоёмкие общественные уровни потребления окружающего пространства... Так чего же мы возмущаемся, чем вечно недовольны? Разве только тем, что коэффициент полезности выжимаемой из нас энергии недостаточно велик, а управление нами не очень эффективно? И получается, что мы... неосознанно стремимся к более упорядоченной механике бытия, единому и совершенному организму, который когда-нибудь, в рационально сверкающем будущем, вместе со всеми сегодняшними безобразиями, непотребствами и неорганизованностью, вычистит заодно и нашу индивидуальность, и остатки нашей свободы. Выплеснет, как говорят, вместе с водой и ребенка... Но уж, видимо, другого пути и не существует... Точнее, он есть, но только назад, в пещеры или на деревья... Ну, это уже в зависимости от климатических условий..."
  Его нога непроизвольно сбросила "газ", а голова, словно зацепившись за что-то, резко развернулась вправо. Вспоминая впоследствии этот момент, он так и отмечал свою реакцию: взгляд "зацепился" за НИХ, словно лучи отраженного света вдруг обрели материальный контакт с глазом...
  Они стояли у самого края асфальта, как три забытые кем-то сумки - девочка побольше, мальчик поменьше, а впереди настоящий, красный пакет, закрывавший мальчика почти по грудь...
  "Господи..." - он уже "сдавал" машину назад, так как пролетел по инерции вперед метров тридцать.
  Сразу бросилось в глаза это ощущение какой-то одинокости в их внешности и позах..., наверное, потому, что светловолосый, голубоглазый мальчик лет шести, как-то особенно сиротливо прижимался к совсем не похожей на него, старшей, года на три, девочке. Она была рыжеволосой, с какими-то пронзительными, зелено-карими глазами, которые насмешливо и даже игриво смотрели на вышедшего из машины, растерянного мужчину среднего возраста.
  "Бог мой... Как она похожа на... Валю! Да, красивая выйдет девчонка. А пацан - ну вылитый Алешка!"
  У него защемило..., когда он вспомнил о своем сыне, примерно того же возраста, что и этот мальчик.
  "Только у этого, похоже, нет отца. А может и матери тоже..."
   Да... Чужую боль начинаешь воспринимать не сразу и не вдруг, а только через свою... Когда у него еще не было семьи, он и не задумывался над теми несчастьями и проблемами, которые незримо подползают и трогают, порой, наше ДЕТСТВО. Да и вообще, не думал он о детях - не было ИХ для него совсем... Но когда у него родился сын, он стал замечать множество детских колясок повсюду..., а потом, года через три - маленьких и бесстрашных разбойников на хлипких трехколесных конструкциях, которые так и норовят выскочить на проезжую часть... Он стал не просто остерегаться Их, как раньше, как непреодолимое и опасное препятствие на дороге..., но он стал ОПАСАТЬСЯ ЗА НИХ, всем своим существом. Потому что на его улице, у его дома, крутило колеса своими упрямыми ножками такое же чудо... Как говорил его товарищ Борька, умница и пошляк с детства: "Всё недошедшее до нас через голову, доходит потом с другой стороны!"... И оно действительно дошло, доехало... И вот теперь, глядя на этих беззащитных, не нужных никому, даже своей огромной стране, малышей (до момента совершеннолетия, естественно), он с липким и гадливым чувством представил..., как полный, улыбчивый дядя с вонючими кругами под руками, радушно сажает их в большую, красивую машину, и мягко захлопывает дверцу. Потому что ЭТОМУ... они действительно НУЖНЫ...
  - Вы откуда такие?
  - Из "делевни", у тети Оли были, - смело ответил мальчик.
  - Вы не думайте - она нас на автобус посадила, а он... поломался, - поспешно добавила девочка.
  - Как же вы одни-то? На дороге...
  - Да мы привычные... И люди всегда подвозят, если что.
  - Люди "доблые"! - незамедлительно вставил своё слово мальчик.
  - Да уж, добрые... Бывают и слишком... добрые. - Он нагнулся за пакетом, в котором явно проступала через полиэтилен бугорчатая овощная масса. - Ого, кило на десять потянет!
  "Черт возьми, они что - офонарели все, в самом-то деле..." - вскипел Он неизвестно на кого. Он открыл дверь, перебросил охотничье ружье с заднего сиденья в багажник, потом поставил туда же пакет с овощами, и сказал:
  - Залезайте в машину, бегом...
  Детей не надо было упрашивать - через минуту они уже весело толкались за его спиной.
  "Какие смелые... Хотя, у таких... хорошо развито интуитивное чувство опасности. Они всегда соображают и действуют быстро. Молодцы!" - подумал Он, вспомнив своего охламона, вечно попадающего во всякое...
  - Ну что, русалочка - куда вас везти?
  Девочка сказала адрес.
  - Родители-то есть? - спросил Он, трогая машину с места.
  - Мама... - почти хором ответили дети.
  - Ясно... Что же она вас...
  "Пьёт, наверное, с-сука..."
  - Мама у нас холосая, она плосто лаботает - словно услышал его мысли мальчик.
  - Бегает между двух работ, некогда ей с нами... - поддержала девочка.
  "Конечно, некогда... А на мужиков, небось, времени..."
  - Она пол моет и посуду моет... - малыш снова, будто перебил его грязные мысленные упреки.
  Он вздрогнул.
  - Не везет ей что-то в жизни... - по взрослому вздохнула девчушка.
  - Всё равно, детьми надо заниматься, а не бросать вот так...
  - Она занимается..., когда время есть. Я в третьем классе учусь, отличница, между прочим... И Сережку вместе учим. Правда, читать он совсем не хочет учиться. Зато, как считает... Просто красавчик! - она обхватила брата за плечи.
  И хотя Он терпеть не мог подобного сюсюканья, вроде того: "Мальчик, расскажи дяде стишок!"..., но, всё же, улыбнулся и спросил:
  - А ну, Серега, сколько будет пять и пять?
  Дети дружно и как-то ехидно рассмеялись.
  - Вы чего, орлята Чапая...?
  И тогда девочка гордо, с повелительно-учительской интонацией, спросила брата:
  - Сережа, сколько будет двести пятьдесят восемь умножить на триста тридцать шесть? -
  Сережа наморщил маленький носик и через пять секунд выдал:
  - Восемьдесят сесть тысяць, сессот восемьдесят восемь!
  Водитель от неожиданности сбросил газ..., но тут же рассмеялся.
  "Ай хитрецы... Однако молодец, запомнил длинное число! Хотя..., скажи он мне сейчас "от фонаря" любой ответ... Хороший трюк для жалостливых дядей, которые..."
  - Не велите - спласывайте! - Мальчик, улыбаясь, смотрел на него из дрожащего зеркала.
  - Можете проверить по калькулятору на "сотовом"... - добавила его сестра.
  "Ага, щ-щас! Только руль брошу..." - усмехнулся Он про себя, но потом старательно прикрыл один глаз и спросил:
  - Сто семьнадцать на пятьдесят пять?
  - ... Сесть тясяць, цетылеста тлидсать пять!
  "Ах ты... Чертов гений!"
  - Восемьсот двадцать семь на шестьсот сорок восемь?
  - ... Пятьсот тлидсать пять тысяць, восемьсот девяносто сесть!
  - Четыреста.........
  "Индиго..." - подумал Он с каким-то священным страхом..., будто вдруг возникло пред ним то, про что Он всегда слышал, но во что не верил всерьез, пока не столкнулся с этим сам. Будто, заслоняя солнечный свет, садился перед ним на трассу огромный космический аппарат дискообразной формы...
  "Значит, все это не выдумки досужих журналистов и лжеученых... Значит, мир не так прост, каким он начинает казаться нам с тех далеких пор, когда в записке Деда Мороза, приложенной к ежегодному Новогоднему подарку, однажды узнаешь мамин почерк..."
  - Как тебя зовут? - спросил Он зеркальное отражение девочки, которое насмешливо изучало его глаза.
  - Вера! А вас?
  - А меня зовут...
  "А какая им разница, как меня зовут... Для вас я навсегда останусь добрым дядей, который однажды подвез вас на машине... Просто чужой, добрый дядя, у которого своя семья... И который никогда не будет вашим папкой!" - подумал Он с щемящей тоской.
  "Какие умницы...! Надо же, в благополучных семьях бывают, порой, такие... Страшненькие, капризно-ленивые, нездоровые... А крепеньких, красивых..., выбрасывают иногда на помойку..., в мороз. И они иногда выживают! Только вот зачем...? Гребаная жизнь!!!"
  "Милая моя... Солнышко лесное... Где, в каких краях... Встретимся с тобою..." - поплыла вдруг из динамиков песня из его молодости. И сразу же пришли воспоминания о той далекой ночи у костра...
  
  Ему было двадцать два... и Он пил жизнь большими глотками... И думал, что так будет всегда! Все мы так думаем... Нет, конечно, где-то в глубине..., мы понимаем, что станем когда-то взрослыми и степенными. И строим планы, исходя из своих прекрасных, юношески-идиотских взглядов..., включая, тем не менее, в романтическое видение своего будущего и меркантильно-респектабельную составляющую: с детьми и женами, с дачами, машинами и квартирами, с доходной и интересной работой, с веселыми коллегами и симпатичными, длинноногими...
  А где-то рядом, скрытым, но неизбежным файлом, всегда маячат мысли запретные и невеселые... В них - старость, одиночество, болезни... И тяжелый, неживой запах пожелтевших простыней... Только они совсем не про нас, теперешних - ведь всё это случится с каким-то другим человеком, с опытным и серьезным, непременно ЗНАЮЩИМ ответ на пугающий вопрос: почему старики не бояться..., а порой даже просят ЕЁ прихода... И мы верим в то, что тоже будем улыбаться внукам из постели, и говорить, что не боимся... А еще есть глупая надежда и бесстрашное лукавство, что мы не доживем до своей старости и безобразной смерти. Мы мечтаем лишь о том, чтобы весело и полноценно дожить до зрелости, до тридцати пяти или сорока..., а там хоть трава не расти... Но вот, этот коварный рубеж, изогнувшись, как в неэвклидовом пространстве, отодвигается до сорока пяти..., до пятидесяти... А потом, с грустной улыбкой утверждаешь, что после шестидесяти... жизнь только начинается... Да, всё это не мы. ЕЩЕ не мы!
  
  Девушки появились как-то незаметно: когда Он в очередной раз оторвал взгляд от костра, на другом берегу неширокой речки уже лежали, распластавшись на пестрых подстилках, две загорелые фигурки. Сизый дымок неспешно поднимался в прозрачный, утренний воздух, а они с Борькой, как два опытных туриста, кипятили на огне котелок с травяным чаем, призванным смягчить их вчерашнее неумеренное возлияние. За их спинами синели раскинутые крылья палатки, а у берега была привязана небольшая прогулочная лодка.
  С момента появления девушек, спокойствие в их общении словно растворилось, и все попытки сделать вид, хотя бы внешний, что они тут одни и ни от кого не зависят, всё больше превращались в глупое притворство и натянутость в общении. Наконец, Борька не выдержал, и сказал вполголоса:
  - Клёвые тётки!
  - Да...
  - Блин..., вот только соберешься побыть в одиночестве, пообщаться с природой "тет на тет", и на тебе... Ну, всё - можно собирать манатки и уматывать. Отдыха не будет...
  - Ага, а сам, небось, думаешь: а хорошо бы познакомиться...
  - А то ты не думаешь! - вяло огрызнулся Борька.
  - А чего тут думать - плыви и познакомься.
  - Ага, прям так, без повода? Давай лучше плыви ты, орел Чапаевский - посмотрю я...
  - Странный ты человек, Борька... На словах - все девки на улице твои, а как до дела... Давай, действуй! У тебя же язык, что помело - придумаешь что-нибудь на ходу!
  - Да иди ты... Я так сразу не могу, мне надо принять ва-анну..., выпить чашечку ко-офэ... - "по-Мироновски" загнусавил Борька, шевеля для видимости угли костра лыжным алюминиевым стержнем.
  Вдруг справа, из-за прибрежных кустов...
  
  Жизнь - интересная и непредсказуемая штука! Иногда думаешь, что вот она течет себе, лениво, течет..., но ничего в ней не меняется, вопреки древнему тезису, и что так она вся и пройдет - медленно, скучно и мимо... Но через секунду меняется всё..., и словно что-то повернется в её загадочном механизме: встанут в определенном порядке какие-то шестеренки, дырочками совместятся с палочками, последует резкий щелчок... И грянет вдруг призовой звон! А бывает, что и похоронный...
  Нет, в Бога ОН не верил, да и потом не поверил всерьез, но тогда, словно разверзлись небеса, и сквозь скучную, привычную с позднего детства пелену обыденности, вдруг проглянул луч божественного вмешательства. Промысел... - он потом так и расценивал эту неразрывную связь последовавших далее событий, за которыми явно стоял некто могучий и невидимый, который только так и мог вмешаться в естественный ход вещей - ненавязчиво и, якобы, случайно..., являя не столько свою высшую власть, сколько творческую изобретательность.
  
  Это был мальчонка, лет пяти или шести, который, хмуро повесив рыженькую головенку, брел по самой кромке берега. Его отсутствующий и независимый вид говорил о гораздо более серьезном внутреннем возрасте, а пивная бутылка, утягивающая вниз его маленькую ручонку, только подкрепляла это подозрение. Взрослый, отрешенный вид мальчугана вызывал тревожную улыбку и недоумение, и Он подумал даже, что это карлик, но детские черты лица не оставляли сомнений.
  Предприимчивый Борька сразу уцепился за это странное явление, как за возможность блеснуть своим знаменитым плоским юмором перед девчонками.
  - Эй, малыш...! Брось ты эту дрянь! - выдал он, не много думая, - Так и останешься мелким "шпинделем" на всю жизнь. Посмотри вот на меня!
  Он вскочил с песка и изобразил статую древнегреческого атлета.
  Малец лениво повернул голову и, не замедляя движения, процедил:
  - А чо нада, дядя?
  - Какой грубиян, вы слышали? - театрально возмутился Борька, искоса глядя на другой берег, откуда на них уже с любопытством посматривали.
  - Борь, да отвали ты от него! - сказал Он негромко другу. - Глупо же...
  - Заткнись и не мешай! - зло прошипел он. - Девчонки липнут на тупые шутки, как мухи на мед...
  - А кто мне говорил вчера, что лучше иметь острый ум и тупой язык, чем наоборот, забыл?
  - Тс-с, это было вчера... Я знаю, что делаю!
  - Ну-ну, продолжай!
  И Борис продолжил:
  - Эй, мальчик, послушай!
  Он сказал это так громко, что зрители с того берега даже слегка приподнялись на локтях, показывая повышенную степень внимания.
  "Бесплатный цирк, ей богу!" - с досадой подумал Он.
  - Мальчик, - продолжал неугомонный Борька, - а хочешь пакетик леденцов и прокатиться?
  Известно, что у О' Генри, на подобный же вопрос, "вождь краснокожих" засветил доброму дяде Биллу обломком кирпича в самый глаз... Но деловая Америка, с их непомерным, опасным для жизни чадолюбием, пусть пока отдохнет. Наш, отечественный "вождь краснокожих", не поворачивая головы и с хорошо поставленной дикцией, сказал:
  - Пошел на х..., дядя!!!
  У них отвалились челюсти, а с противоположного берега, двумя звонкими фонтанчиками, брызнул смех и рукоплескания. Зрители были в восторге!
  - Ах ты..., - возмутился Борька после неприлично затянувшейся паузы. - Да я тебе сейчас... Уши оторву!
  Он знал Борьку - не стал бы тот драть чужого ребенка, даже очень испорченного. Да он бы и не успел...
  Из-за кустов выскочила женщина в одних трусиках и сиплым, пропитым голосом, завопила на бегу:
  - Андрюшка, б...дь такой! Ты зачем сп...дил пиво, ублюдок? Убью, тварь...
  Заметив незнакомых мужчин, "женщина" даже не прикрыла свою тощую, болтающуюся на бегу грудь... Впрочем, она явно была не в том состоянии, и уж точно не так воспитана, чтобы в подобных обстоятельствах отягощаться еще и приличиями. Была она чрезмерно худая, местами загорелая и вся в синяках..., как и полагается в таких случаях. Мальчишка, отбросив бутылку и рисованное безразличие, припустил, было, во все лопатки, да где там...
  Ребенок дико выл, яростно ворочаясь на мокром песке..., когда она, страшно ругаясь, таскала его за редкие, рыжие волосики. А к ним подбегал уже мужчина в заношенных, не по-модному рваных джинсах. Пьяный и такой же дико-запущенный.
  - Не трож-ж его, с-сука...! - закричал он неожиданно высоким голосом.
  Пробегая мимо их костра, он остановился, пьяно повел глазами и... выдернул торчащий из песка Борькин "мачете", сделанный из большой механической пилы. Выставив вперед нож, и как-то не по-человечески рыча, он медленно подходил к дерущимся. Женщина, видимо, уже знала, что означают эти звуки, потому что сразу отпустила мальчика и, вскочив, побежала вдоль берега на заплетающихся ногах.
  Люди, застывшие по обоим берегам реки, напоминали неживые музейные экспонаты, попавшие, каким-то образом, из цивилизованных времен в дикие, доисторические... Как вспоминал Он потом, время словно замедлилось, мир замер..., и только вращающаяся полоска металла, вылетевшая из рук дикаря, с мягким шумом догоняла свою жертву...
  Она сидела на песке и со странным безразличием смотрела, как медленными толчками выливается кровь из разрубленной, ставшей вдруг непомерно большой, икроножной мышцы, а "мужчина", такой же молчаливый и безучастный, статуей возвышался над ней.
  Время снова включило свой неумолимый счетчик... Крикнув на бегу: "Борька - жгут... Рубашка...", Он взлетел над водой... и через десяток размашистых гребков был уже на другом берегу. Он действовал "на автомате", даже не думая, чем могли помочь ему эти две девушки, но... больше ждать помощи было не откуда, а у них самих не осталось даже водки для промывки раны.
  Побледневшие девчонки стояли перед ним молчаливо и испуганно.
  - Бога ради, что-нибудь... Духи, одеколон, вата...
  Высокая, слегка полноватая брюнетка, запинаясь, вымолвила:
  - Ничего... Только подстилки... Мы тут на даче... Тут недалеко... Я сейчас...
  Она бросилась вверх по склону, и уже на самом верху вдруг остановилась и с подозрением уставилась на него.
  - Валя, будь здесь, я сейчас вернусь... С ребятами...
  И скрылась за верхним обрезом берега.
  Рыжеволосую худенькую девушку звали Валентиной, а её убежавшую подругу - Светланой. Они отдыхали компанией на Светиной даче, и вот они вдвоём решили сдуру сходить на речку... Всё это Он узнал из обрывков фраз, которыми они обменялись, скрашивая тревожность неопределенной ситуации. Она снова села на покрывало, а Он нервно ходил взад-вперед, изредка поглядывая, на свой берег, где Борька уже заканчивал кровоостанавливающую перетяжку ноги раненной лоскутами из разорванной рубашки товарища. Странно, но тогда они даже не подумали о том, что тот злополучный Борькин тесак для рубки веток, был холодным оружием, незаконно произведенным и незаконно же носимым ими..., равно как и о том, ЧТО было бы с Борисом, попади этот нож жертве не в ногу, а, допустим, в голову... До этой мысли первым "дошел" Борька..., дня через три. Вот так! А ведь им было уже по двадцать два...
  Стресс понемногу сходил "на нет", и Он боковым зрением заметил, что Валя осторожно рассматривала его загорелое, мускулистое тело. Он отмечал это с затаенной радостью: в двадцать два года у него было, что показать девушкам...
  Потом вернулась Света, а с ней трое: еще одна девушка и двое парней - бледнокожих и одинаково субтильных..., как по-деловому отметил его мозг, готовый к любому повороту событий. Но компания оказалась вполне мирной, к тому же, странная операция совместной помощи этой..., этому несчастному существу, которое язык не поворачивался назвать уже женщиной, способствовала всеобщему сближению. Эдакая, "объединенная миссия человечества"...
  У ребят была с собой непочатая бутылка водки, на которую притихший виновник безобразия бросал откровенно-жадные взгляды. Но ему не обломилось... Рана была промыта добрыми ста граммами, тщательно перевязана разорванной на полосы белоснежной простыней, а еще сто грамм дали пострадавшей вовнутрь, как антистресс. И это, как ему показалось, было лучшим лекарством для бедняги: кажется, она была готова дать разрезать себе и вторую ногу, лишь бы ей налили выпить еще...
  Её молчаливый спутник удовольствовался остатками пива, которое не дососал из бутылки малыш, а сам ребенок, совсем не тронутый происшедшими событиями, деловито ковырял палкой в углях догоравшего костра, бормоча под нос что-то своё, детское....
  Потом Борька и еще один парень - Виталик, повели прихрамывающую раненую и иже с ней в близлежащий поселок, где в заброшенном доме обосновалась эта странная семья. А когда они вернулись, сдав пострадавшую местному ветеринару(!), Олег - второй парень из их компании, сказал, весело глядя на начатую бутылку:
  - Отметим, что ли, удачную операцию по спасению неразумных братьев наших? - И добавил поспешно:
  - Не пропадать же этому чудному веществу!
  И "вещество" не пропало, а благополучную перешло в энергию, как и положено ему в нашем рациональном мире... Потом Виталик сплавал за второй бутылкой, а Борька в это время со смехом рассказал о небольшом курьезе, случившимся с ними по дороге в деревню.
  - Представляете, тащим мы с Виталиком эту..., а я возьми, да и спроси мальца: "Ну что, малой - как вырастешь, тоже вот так женщин обижать будешь?". А он мне так, с ленцой, отвечает, глядя на мужика: "Еще "лаз" "тлонет" её - убью!".
  Все засмеялись.
  - Подождите, это еще не финиш, - продолжал Борька. - Этот мужик - а он, оказывается, и не отец ему вовсе - посмотрел на мальца искоса, но промолчал, а мамаша и говорит, серьезно так, с доброй улыбкой: "Васенька, а кто ж мамку е..ть будет?".
  Над рекой грохнул здоровый смех, окончательно разряжая атмосферу неприятного события.
  Всё это время Он держался рядом с Валентиной, на правах "хозяина стоянки" оказывая ей знаки внимания. Она тоже как-то тянулась к нему (Он это чувствовал), хотя и старалась не подавать виду. Лишь однажды, она неожиданно стрельнула в него быстрым, огненно-зеленым взглядом, проделав приличную дыру в его размягченном, беззащитном сознании. Всю последующую жизнь Он помнил этот "бронебойный" выстрел...
  Они ушли всей компанией только после полудня, сославшись на какие-то срочные дела, но, по-видимому, просто "зная честь"... Они договорились, что придут после заката, ибо интересное знакомство и бьющая через край молодость, требовали продолжения банкета.
  Приятели привели в порядок берег, палатку, сделали запас дров... Нашли неподалеку два бревна и приволокли к костру, увеличивая количество посадочных мест. Ближе к вечеру, Борька пошел в поселок за "горючим", притащив, однако, лишь сомнительного вида бутылку со скрученной из газеты пробкой. Там плескалась мутная жидкость с пугающим запахом.
  - Магазин закрыт, а "это" у какой-то бабки за пятерку купил. Просил за "трояк", но... жадная, сволочь! Ладно, сгодится на последок - пьяные разбору не имут. Или завтра, на больные мозги капнем... - оправдывался Борька.
  Было уже начало двенадцатого, летний вечер устало растворялся в сумерках.
  - Не придут... - с досадой сказал Борька.
  - Похоже на то...
  - Ладно, старичок, не расстраивайся. Давай, выпьем по чуть-чуть, всё веселее...
  - Этого твоего говна? Что-то не хочется... Пей ты его сам.
  - И выпью! Как там Владимир Семенович пел: уж если я чего решил, так выпью обязательно..., - он набулькал себе треть жестяной кружки, - но к ентим шуткам отношуся...
  И Борька старательно вытянул всё, до капли, для верности прикрыв глаза.
  - Фу-у-у..., - безжалостно дохнул он в пространство, - да это же просто какой-то ликер! "Русский лес" отдыхает!
  - Не дыши на меня, алкаш! Спать будешь на свежем воздухе, вонючка.
  - Фигушки! Я лучше...
  Вдруг на том берегу послышался шелест веток и мелькнуло светлое пятно...
  - Эй, там, на корабле...! Вы команду еще набираете? - прозвенел в цикадной тишине голос Виталика.
  - Набираем... - весело ответствовал Борька, - только исключительно на основании вступительных взносов, как проштрафившихся!
  - Не проблема! Из-за этих "взносов" и задержались - аж в Глазуновку пришлось ехать. Зато теперь водки хватит... - И Виталик гордо приподнял перед собой набитую матерчатую сумку.
  Борька в сердцах плюнул в огонь. Слюна зло зашипела в ответ.
  - Ну что, придурок! Говорил я тебе: не пей! Смотри - люди с водкой идут, а от тебя говнищем несет, как от козла... Сейчас всех девчонок распугаешь - из лодки повыпрыгивают!
  - Не повыпрыгивают..., - невозмутимо отвечал Борька. Но под нос тихо добавил:
  - Вот же, старая кошелка...
  - Что ты там гундишь?
  - Завтра найду бабку и вылью ей на голову...
  - Ладно, отдыхай... Сегодня я поработаю седым паромщиком... - сказал Он, вставая.
  Лодка сделала опасный рейс с хохочущими парнями и визжащими девчонками, и вот уже у ярко вспыхнувшего костра сделалось уютно и весело, словно само ПРОСТРАНСТВО и его верный подельник ВРЕМЯ наполнялись живой энергией, украдкой забирая молодость и жажду жизни у беззаботных, счастливых дурачков...
  Атмосфера с самого начала сложилась непринужденная и дурашливая, не в пример той, что обычно возникает между малознакомыми людьми в трезвых компаниях. И это, пожалуй, одно из немногих полезных свойств алкоголя, которое, впрочем, имело и свою оборотную сторону: эдакий ностальгически-заманивающий эффект, когда, на всю оставшуюся жизнь, с выпивкой невольно увязывалось веселое, бездумное времяпрепровождение. Да, наверное, не стоит путать ностальгию по ушедшей молодости с алкоголизмом, но все-таки, все-таки... И вот, через каких-нибудь пятнадцать, двадцать, тридцать лет..., и горький алкаш Борька, и доктор наук, Олег Николаевич Рюмшин, будут в пьяном тумане вспоминать этот костер, эту счастливую ночь, этот дурманящий кровь визг девчонок... Сидя в своем кабинете и заливая в себя коньяк рюмку за рюмкой из старинного семейного графинчика..., или глотая вонючую дрянь прямо из горлышка, прислонившись к обоссанной стене чужого дома... В глупой надежде вернуть то время, то состояние души... ГОСПОДИ!!! Зачем ТЫ позволяешь нам так одурачивать себя, зачем встроил в наш мозг этот гнусный механизм искусственного веселья и глупости?
  Борька сразу понял ИХ завязавшиеся отношения с Валентиной и вел себя с ней по-джентельменски, покровительственно и заботливо, вроде как "друг жениха". С развеселой Светланой у него сразу возникла насмешливо-конкурентная антипатия, а третья девушка - Лена, была с Олегом. Но Борька был счастлив исключительно "пьянственностью общения", как он это сам называл. Борька всегда высоко ценил это состояние непринужденной, независимой ни от кого веселости и душевной свободы. Хотя, конечно, любил и девушек. Когда они разрешали...
  А Он почти не пил - ему и так было хорошо и... душевно. Будущее обретало для него какие-то неясные, но искрящиеся контуры, когда Она смотрела на него своими темными сейчас, поглощающими свет глазами. Он еще подумал тогда, что вот так, наверное, засасывают в себя окружающий мир и космические монстры, "черные дыры" - пожиратели ПРОСТРАНСТВА и ВРЕМЕНИ...
  Они сидели немного в стороне от всей компании. Сначала они говорили о всякой неважной ерунде, а потом перешли на темы более серьезные.
  Часто бывает так, что незнакомые люди тягостно и бесплодно ищут точки соприкосновения, темы для разговора, общие интересы... И тогда минуты для них мучительно тянуться, превращаясь в часы... И хочется поскорее закончить уже всё, подкрутить невидимые стрелки времени вперед... Но бывает и наоборот, когда родственные души попадают вдруг в один ментальный объем, и время для них начинает бешено крутить свои колесики. И тогда начинаешь ЕГО жалеть...
  Однажды Он, отмечая Новый год в компании одноклассников, в своем далеком десятом "Б"..., случайно схлестнулся с Ритой Лисовской, тихой и серой мышкой. Она была некрасивая, не фигуристая, маленькая и даже слегка полноватая..., а он, по выражению друга Бориса, был "парень, хоть в куда"! Наверное, поэтому он никогда её не замечал, словно её и не было в их классе все эти девять с половиной лет... Вскоре, после торжественного, визжащего и орущего гимна молодости под бой кремлевских курантов, они столкнулись в маленькой спальне с балконом: он шел курить, а она что-то искала в своей сумочке, и он нечаянно наступил ей на ногу. Остальные их одноклассники резвились в зале, с пышной, сверкающей ёлкой, с телевизором и замечательным, алкогольно-закусочным столом..., поэтому о них как-то все забыли. А они сидели на стульях у окна, друг, напротив друга, и говорили, говорили... Он не помнил всех их многочисленных тем и мыслей вслух, но очнулся только тогда, когда пьяный в "драбадан" Борька крикнул ему в самое ухо: "Алло, гараж! Мы, кажется, собирались с утра на каток. Пойдем, братан, уже троллейбусы ходят". Они с удивлением оторвались друг от друга, и обнаружили, что за окном уже светает: их общение, показавшееся им минутами, невероятным образом проглотило несколько часов нового года...
  Так, они стали друзьями, и часто, после школы, в компании с верным Борькой и еще несколькими одноклассниками, слонялись по городу, проводя время в великолепных беседах, глубокомысленных, а иногда и дурашливых: когда и как, решало настроение... Однажды, уже по весне, они оторвались от всех, как всегда незаметно. Для разнообразия, они зашли в полуподвальный магазинчик и купили бутылку дешевого портвейна, а потом пили его за старой, полуразрушенной церковью, превратившейся сразу после революции в какой-то склад, и обветшавшей до безобразия от более чем полувекового безразличия людей... Пили они прямо из горлышка, по очереди, хохоча и захлебываясь. А потом они целовались... Но это было всего один раз, да и то - под действием магии ароматно-сладкого пойла..., поэтому всерьез не засчиталось никем из них...
  Вспоминая о Рите, Он, уже взрослый и умудренный общением с женщинами, всегда потом поражался: почему у них "ничегоневышло"? Да, она не привлекала своей внешностью, но Бог с ней, с внешней красивостью... Но почему такой редкий случай взаимопонимания между двумя людьми противоположного пола не увенчался традиционно и естественно: в каком-нибудь заброшенном сарае или на стройке, на мешках со строительным мусором? Или, на худой конец, надежным и интересным супружеством на всю жизнь? Но, факт, остается фактом: тогда Он воспринимал ее только, как друга..., так, что даже Борька, порой, злился втихую. Возможно, они остались лишь друзьями только потому, что он был тогда слишком молод и романтичен, и ожидал для своего высокого юношеского чувства чего-то невероятного во всех отношениях. А Рита... Что ж, они были просто хорошими друзьями и интересными собеседниками.
  О, это наивное ожидание первой любви!... Хотя, как Он через много лет узнал от Ритиной подружки Гали (ставшей ему женой...), этот инфантильный идиотизм было только в его голове: девушки взрослеют куда как быстрее!
  И вот сейчас, повторялось нечто подобное, только на другом уже уровне: с тревожно- щемящим сердцебиением, со сладким теснением под ложечкой... Он подумал тогда, что это было похоже на то, как если бы две части сложного механизма, созданные некогда и лежащие на заброшенном складе..., вдруг соединили в одно целое, и их шестеренки четко и слаженно завертелись и застучали в унисон, согласовывая совершенство конструкторского замысла Но тут же подумал, что для живых существ аналогия с яблоком подходит, все же, куда лучше, хоть яблоки и не растут отдельными половинками. Яблоки, они вообще - метафорические чемпионы мира!
  Валентина смешно злилась на "всякую непотребную дрянь", отравляющую нашу жизнь, имея в виду сегодняшних знакомцев - эту страшную в своем откровенном уродстве семью пьяниц. А Он, памятуя, что те невольно стали их сводниками (а еще из радостной вредности), защищал их, как только мог...
  - ... А я не хочу "это" видеть, понимаешь? Пусть они живут - имеют право на жизнь и "такие"... Но пусть они живут далеко от меня. Я не обязана видеть и касаться всей этой дряни. Я не хочу, понимаешь? Пускай сделают для них..., ну, не знаю - специальные поселения там..., или еще что-то...
  - Яволь, мой фюрер!!! И номерочки на руках...
  - Дурак!
  Она больно толкнула его в бок острым кулачком и зло глянула на него. А ему начинала нравиться даже эта её беспомощная, наивная злость, возбуждавшая его встать на её защиту, заслонить от этого грязного, уродливого мира. Да..., Она даже злилась смешно и красиво, с какими-то детскими, требовательно-просящими интонациями. Он всегда это вспоминал потом с теплом и грустью...
  - Я всё понимаю, я не черствая... Но так же тоже нельзя... Ведь на всё это смотрят и наши дети..., и они потом начинают видеть и воспринимать эту их жизнь, как что-то нормальное, само собой разумеющееся...
  - А ты подскажи своим гипотетическим деткам, что вот так жить ненужно, что ЭТО - уродство. Помнишь, как древние греки поили до свинского состояния рабов и показывали их своим юным отпрыскам...?
  - И чем они все кончили...?
  - Греки-то? А прекрасно сейчас живут - разве нет?
  - Я имею в виду древних, империю...
  - Ну... Все империи плохо заканчивают - аксиома!
  - Погоди, я не об этом сейчас... Я когда-то, еще в восьмом классе, прочла Чеховских "Мужиков", а потом, буквально на следующий день, поехала к тетке в деревню... Боже ж мой, ведь ничего не изменилось за эти сто лет, понимаешь... Всё то же пьянство и бездумная жестокость к себе и живущим рядом...
  - Что поделаешь - люди не меняются. Даже через тысячелетия будут уроды и недоумки..., если, конечно, гуманисты-генетики не постараются на этом фронте - подкорректируют наши мозги, а заодно и тела, - усмехнулся Он. - Представляешь: больша-ая такая голова, на передвижной платформе с какими-нибудь "антигравами" ...
  - А ты, оказывается, фантазер...! Я тоже раньше увлекалась фантастикой, но сейчас как-то... меня больше интересует настоящее.
  - Меня тоже... Знаешь, я как-то недавно подумал: вот живем мы, мирно и хорошо, так...? Есть, конечно, у нас такие вот непотребства, как сегодня... Но в основной массе порядок - не то, что на Западе..., с их бездомными нищими, трущобами и безработицей... Но вот, случись сейчас какой-нибудь катаклизм на планете... Ну, там - изменение климата в сторону сильного потепления..., с исчезновением водных источников, с выгоранием лесов, с массовым голодом... Да мало ли что еще...
  - К чему это ты?
  - К тому, что если вдруг не станет цивилизации в том благополучном, сегодняшнем виде..., то все люди почти мгновенно превратятся в своих пещерных предков, жестоких и страшных.
  - Ну уж... Начитался ты какой-то мрачной, антиутопической литературы...
  Он засмеялся.
  - Точно! Перечитывал "Машину времени" Уэльса, меня и "торкнуло". Но ведь он прав, по существу... Маркс сказал, что бытие определяет сознание, а Уэльс, что форма существования общества определяет его социальное содержание.
  - Ой, какие мы умные...
  - Это я еще не выпил, как следует!
  - Представляю себе...
  - И вот представь, что мы не сидели бы сейчас вот так весело у костра, а подозрительно высовывались бы из своих норок и пещер. Мы - нормальные..., большинство! А в ночи охотились бы на нас злобные морлоки, которые сейчас дремлют в некоторых из нас, и только дожидаются своего часа...
  - Фу, какие гадости ты говоришь!
  - И эти гадости, к сожалению, есть правда! Ведь всегда, в любое смутное время, обязательно появлялись вдруг среди людей мародеры и разбойники. Подумай, не с Луны же они к нам падают?!... И эти сегодняшние бедолаги, лишь видимая верхушка айсберга маргиналов и оборотней, всегда незримо присутствующих в обществе, всегда ждущих своего момента, чтобы перевернуться и потопить благополучный, кажущийся непотопляемым и надежным, корабль общества...
  - Сильно закручиваешь! Ты не устал?
  Но его уже понесло...
  - А мы спокойно проходим мимо них..., мы лишь хотим, чтобы этого не было с нами рядом, не омрачало нашу жизнь грязью и уродством... Не бросало нам всем своим видом обвинение в том, что в их беде есть частичка и нашего участия. Или, вернее, неучастия...
  - Ну, знаешь, что... Я лично не считаю себя виноватой в том, что они докатились до такого скотского состояния. Виноваты в этом только они, и никто другой! - сказала Она с уже серьезным раздражением, которое ОН поначалу не принял всерьез.
  - А дети...? Этот рыжий мальчонка - он тоже виноват, что родился от этой... Мы все, настолько безучастны...
  - Да иди ты..., моралист хренов! Иди, попробуй "поучаствовать" вон в ТЕХ... В следующий раз он разрубит ей уже не ногу, а голову. А, скорее всего, она ему...
  - А ты знаешь, милая моя, что...
  - Да всё я знаю...
  Он хотел ей сказать, что нельзя помочь кому-то против его воли, а можно и нужно бороться лишь с социальными корнями этого явления... Что проводились подобные эксперименты, когда бродяга, выдернутый насильно из своей паразитической ниши, вновь добровольно возвращался на "дно"... Что энергетика этих людей безвозвратно разрушена и социальная мотивация их поступков почти отсутствует... Он мог ей всё доказать и объяснить. Он сейчас мог даже размазать её, как оппонента, силой своей логики и знаний... Но вдруг очнулся и снова увидел её глаза... Он часто потом вспоминал этот момент, как феномен мгновенного отчуждения от высшего чувства ради самолюбивой идеи..., забвение любви к той, ради которой минуту назад готов был на любое действие, а тем более на то, чтобы послать всю свою нудную, никому не нужную философию ко всем чертям...
  - Прости...
  "А Как же любовь? Значит нет ЕЁ - настоящей, всепоглощающей..., если ради амбиций и доказательства своей правоты, можно забыть это чувство?"
  Как всякий максималист-романтик юности, Он мечтал когда-нибудь встретить ТАКУЮ..., чтобы на всю последующую жизнь в его душе ежечасно, ежеминутно была только ОНА, и ничего больше... Чтобы это состояние счастья длилось неразрывно всю жизнь, а все мысли и поступки были окрашены и подчинены только этому огромному чувству. Чтобы послать весь остальной мир ко всем чертям... Но, слегка повзрослев, Он понял, что такая "безумная любовь" невозможна для нормальномыслящего существа, что она будет напоминать вялотекущее существование зацикленного идиота..., или же быстролетящую сказку героинового наркомана, с подобным же исходом. А из книг по психологии знал, что среднее состояние влюбленности длиться не более двух лет, а потом переходит либо в спокойную, бытовую привязанность, либо в ненависть и боль, либо в безразличие... Но, невзирая ни на какие посылы разума, в душе Он страстно желал этого чувства, внутренне тянулся к нему..., как тянется упрямый, обманутый хитрым хозяином осел за сладкой морковкой на удочке, совершая вечное движение к несбыточному идеалу... Он всё понимал, только никогда не думал о том: что произойдет с этим "ослом в его душе", когда тот дотянется до своей морковки?
  Вот и сейчас, его словно окатило холодной водой. Он поспешил тут же загладить свою неуклюжесть, и ему это удалось, благо у Валентины был легкий характер, а Он очень старался...
  Он стал рассказывать ей (но постепенно к ним присоединились и остальные) прошлогоднюю историю о том, как они, находясь в командировке, в чужом городе, пытались на улице познакомиться с проходящей девушкой, которая спонтанно понравилась пьяному Борьке. По Борькиному плану, Он должен был пристать к ней с хулиганскими намерениями, а благородный рыцарь Борис Саныч освободил бы её от навязчивых и грязных притязаний. Поскольку на них были одинаковые лётные куртки, то, по совету друга, Он вывернул свою наизнанку, черной, простеганной швами подкладкой наверх, сразу став вдруг каким-то придурком, сбежавшим из дома умалишенных. Борька вообще был мастер на всякие идиотские выдумки... И вот, представьте себе сие увлекательное действие: к девушке подкатывает хулиган с непристойным предложением большой и нечистой любви, а уже через минуту откуда-то, словно супербэтмэн, сваливается спаситель..., не дав даже ей самостоятельно принять решение (кстати, а вдруг она бы согласилась?) Но девушка, то ли она была сильно заторможенная, то ли с ходу раскусила их гениальный план (а, скорее всего, просто перепугалась - всё-таки, было пол-двенадцатого ночи...), но никак не отреагировала на их представление. Она, постояв немного, молча обошла дурковатого "хулигана" и своего "спасителя", и пошла себе дальше, не меняя направления и темпа движения. Друзьям пришлось разыгрывать сцену "спасения" на ходу, поминутно забегая вперед "жертвы", которая с неумолимостью танка на марше следовала дальше. Для большей реалистичности конфликта, друзья стали слегка поколачивать друг друга по корпусу, но потом Он зацепил Борьке нечаянно по носу, и едва успел задавить на полуслове извинения... А потом они разгорячились...
  Через пять минут, когда Он осматривал Борькин подбитый глаз, они вспомнили про девушку. Но той уже и след простыл... В общем, история закончилось тем, что оставшиеся три дня они просидели под "домашним арестом", назначенным строгим командиром звена, развлекаясь в гостиничном номере бросанием комочков бумаги в пустой стакан, на щелбаны..., так как наказание распространялось даже на карточную игру в "тысячу", которой весь контингент звена убивал затянувшееся нелётной погодой безделье времени...
  Вся компания хохотала, когда Борька обиженно делал замечания и кривлялся, а Он с облегчением смотрел в смеющиеся глаза Валентины.
  Потом они пели. Получалось красиво, на несколько голосов...
  
  Не утешайте меня - мне слова не нужны,
  Мне б разыскать тот ручей у янтарной сосны:
  Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня,
  Вдруг у огня ожидают, представьте, меня.
  Милая моя, солнышко лесное...
  
  О, Висбор, великолепный Висбор! И что бы мы делали, как жили, без его песен? Равно, как без песен Высоцкого, Галича, Окуджавы... Уже за одно только ИХ творчество, можно любить наше мрачное, непредсказуемое Отечество... И как жаль, что сейчас настоящая авторская песня постепенно подменяется, так называемым, русским шансоном (боже..., чего стоит одна только баллада о любви и нежности одинокой волчицы, ищущей своего мужчину... Извращенцы!) И это еще в лучшем случае. А в худшем, эфир заполняет тупая, убивающая своим любвеобильным однообразием попса, или совсем уже малопонятный рэп... Может, всё потому, что мы уже безвозвратно изменились? А может мы и меняемся именно потому, что ИХ нет уже с нами...
  
  Часа в два ночи веселящая жидкость закончилась, причем, легко "ушел" и Борькин самогон, который даже девицы пили не поморщившись, отмечая его приятный "жасминовый привкус". А счастливый Борька кричал, размахивая пустой бутылкой, что завтра найдет бабку и подарит ей цветы...
  Как всегда, выпитого оказалось мало, и тогда Света вспомнила, что на её даче, в маленьком сарайчике для инструментов, пылилась дедова еще двухлитровая "гусыня" с самогоном. И компания с шумным возбуждением стала переправляться на другой берег.
  Потом все сидели на маленькой веранде, под тусклой лампочкой в красивом, плетеном абажуре. Сидели тихо и устало..., и почти уже не пили. Пик в ощущении праздника прошел еще там, у костра..., но за пьянкой никто этого не заметил, как это всегда и бывает: одноразовый лимит химического счастья был ими уже исчерпан!
  Нам всегда кажется, что пьяное веселье можно продлить, увеличив дозу и частоту возлияний, но у организма свои пределы, независимые от наших желаний. Конечно, можно продолжить праздник и завтра, и послезавтра..., но и тут был известный предел терпимости человеческой психики: продолжительная пьянка плавно переходила в запой..., и вот уже не ты желал продолжения банкета, а некое чужое, пробудившееся в тебе существо, требующее почти ежечасного вливания вовнутрь любой спиртосодержащей жидкости.
  
  Однажды, они с Борькой и еще с одним товарищем, отчаянным весельчаком и пьяницей Серегой Бастовым, пропьянствовали так почти четверо суток (события эти происходили несколько позже - им тогда было уже под тридцать...) Ощущение радости и непринужденного веселья растворилось уже на второй день, как и деньги. Так случилось, что у всех троих те дни были выходными, к тому же, квартиры у всех пустовали (был дачно-отпускной сезон, а у Сереги, единственного среди них "женатика", супруга лежала в геникологии), поэтому они совершали неторопливые прогулки по образовавшемуся на карте города треугольнику, подчищая семейные запасы алкоголя. Причем, в ход шли, как дорогие вина и коньяки, так и одеколоны, духи и даже средство от облысения, цинично украденное из тумбочки Борькиного дедушки. За это время они посетили по ночам три лесных массива за городом, наивно полагая, что романтическая обстановка усилит ощущение кайфа и внутренней свободы от цивилизации (Борькины штучки, естественно). На третий день у него уже болел затылок, а Борька жаловался на поджелудочную... Сереге же было по барабану - он знавал и не такое, проработав на "химии" не один год. Ночевали они благоразумно в комфорте человеческого жилья, покидая лес уже под утро. После третьей ночной феерии Он, проснувшись пополудни едва живой, выпил пива из невесть откуда появившейся на Серегиной кухне баклажки (вместе с незнакомыми женскими ногами, безжизненно торчащими из-под стола, о которые он споткнулся), и отвалился от компании. Он, может, и не ушел бы "так сразу", но выручил завтрашний рейс в Свердловск, в котором Он чуть не окочурился: когда на трех тысячах метрах включился отбор воздуха от двигателей в систему вентиляции, ему, из-за небольшого перепада давления, вдруг стало нехорошо. Он спросил у командира разрешения выйти в туалет, и там, прислонившись к холодной обшивке хвостового отсека, вливал в себя минералку, разведенную с оказавшимся в аптечке бортпроводницы валокардином... Тогда Он впервые подумал: "Всё, блин..., пора завязывать!"
  Да..., к сожалению, от нашего "подумать" до "сделать", порой, проходят целые десятилетия.
  
   Они сидели у обрыва реки, прямо посреди тропинки, поскольку на траву уже опустилась роса. Он устроился по-турецки, ощущая дрожащей кожей мягкую, прохладную пыль, а она - на его коленях, лицом к нему, плотно обвив его ногами..., положив руки на его плечи. За его спиной уже занимался рассвет, и её немигающий взгляд будто возрождался из ночной темноты зрачков, наливаясь зеленым свечением, завораживая все больше и больше. Он уже не помнил, что она говорила, да и вряд ли осознавал это и тогда..., но слова не играли никакой роли, говори она хоть по-японски... Он понимал только музыку её голоса, мягкие и медлительные интонации её шепота. Он никогда бы не поверил, что сможет испытывать такое состояние взаимопроникновения..., когда ощущения от звуков её голоса, от тяжести её тела, от её прикосновений навсегда переходили в него и уже никогда не покидали его сознание, словно какая-то её часть оседала в нем, становилась и его частью... И в те минуты, бывшие тогда вечностью и оставшиеся в его памяти мгновениями, Он с болезненным наслаждением и ясностью понял СМЫСЛ... Что всё оставшееся за границами этих минут время не значило ничего в его жизни, ибо ЭТО и была САМА ЖИЗНЬ..., то, ради чего они и были призваны в этот мир. А все остальное было лишь иллюзией, самообманом, жалкими попытками заменить высшую, Богом воссозданную из пустоты сущность бестолковой суетой... В глупой НАДЕЖДЕ на какой-то особенный, сверхестественный смысл... С ВЕРОЙ в вечную индивидуальность своей души, обманутой наивной самонадеянностью разума. Всё было предельно просто и понятно: в мире не было НИЧЕГО - только ЛЮБОВЬ...
  
   "Милая моя,
   Солнышко лесное -
   Где, в каких краях
   Встретимся с тобою..."
  
  Он словно очнулся, выныривая в реальность..., ибо слова лились уже не из динамиков, а с заднего сиденья машины.
  Он глубоко вздохнул, посмотрел в зеркало и сказал:
  - Хорошо у вас получается, молодежь... Не думал я, что вам нравится такое старьё. Думал, теперь вам только хип-хопы и рэпы...
  - Это мамина любимая песня, - певуче ответила Вера в мотив припева, и вдруг... стрельнула в него взглядом... Очень знакомым взглядом...
  У него мгновенно потемнело в глазах, а руки с силой сжали руль...
  Когда её взгляд из игривого, превратился в недоуменно-вопросительный, Он осознал, что машина стоит с заглохшим мотором у обочины.
  - Вы чего...? Привидение увидели?
  - Как... - он облизнул сухие губы, - Как... маму звать?
  - Валентина Николаевна... А что?
  "Черт меня побери! Господи, да что же это ..."
  Разум путался. Пришла глупая мысль:
  "Надо хоть... цветов каких-нибудь..."
  Подумав, он вытащил ключ из замка зажигания.
  - Дети, посидите пять минуток тут, ладно? Я сейчас...
  Затем Он подмигнул в зеркало ничего не понимающим детям, открыл дверь и вышел из машины. В уши ворвался шум вечернего города...
  
  Нищий грязным пятном сидел на яркой тротуарной плитке. Сразу поразила какая-то непрофессиональность в его позе, излишняя стыдливость, что ли... Его рука не тряслась жалостливо, со скупой на лишние движения, точно выверенной театральностью, а осторожно, едва заметно высовывалась из под нависшего на лицо черного капюшона, словно он боялся, что его жест заметят, поймут и... действительно подадут... Наверное, это первый раз...
  Принципиально, Он никогда не подавал нищим, а тут остановился напротив него и, сунув руку в карман, зашуршал мелочью. Нищий склонился еще ниже, а рука и вовсе исчезла под капюшон.
  Но Он медлил, перебирая кругляшками монет...
  "Даже если я и помогу ему сейчас - ему, одному... А другие? Те, кто не сможет пересилить себя и выйти на паперть, кто будет тихо загибаться в отчаянии и одиночестве - им то помощь, как раз, и нужнее всего. Но не выйдут они из своих темных, зарешеченных скорлупок души, не примут чью-то сомнительную помощь... Так и сгинут в молчаливом достоинстве, познав сполна жестокость и черствость этого мира, как единственную милость Бога, как его странную любовь... А я...? Чем я выше этого нищего...? Разве только что наличием "за душой" временного спокойствия, обманчивого благополучия и наивной веры в будущее?! Да и истинна ли будет эта помощь в виде горсти мелочи? Не способ ли это "отмазаться", откупиться от всех несправедливостей этой жизни, в которых МЫ ВСЕ принимаем посильное участие: кто гневно выкрикивая, где не надо, а кто промолчав, где нужно было сказать... Если так, то сам факт нашего существования уже является грехом, пускай даже не нашим, а взятым в долг у родивших нас на свет божий... Но мы отдадим, вернем все долги наши сполна, с процентами... И останемся ни с чем... Так же покинут родительский дом наши дети, как и мы в своё время... Так же будем мы в одиночестве сидеть когда-нибудь перед НИМ, с протянутыми или сложенными руками, и просить милости, вечности, любви, прощения... Сами не зная чего...
  Но ОН видит, слышит, чувствует... И бездействует!!! Ибо нет смысла вмешиваться во что-то одно, не меняя все остальное, как нет радости от спасения одного муравья из тонущего муравейника... Ведь ЖИЗНЬ - есть сгусток временных противоречий, только и всего... Только поэтому ОНА и существует, и если подправить, изменить что-то, то мир исчезнет! Но захотим ли мы этого когда-нибудь сами..., когда чаша переполнится, и мир захлестнут волны злобы и ненависти...? Не ОН, а МЫ САМИ!!! Может, предупреждение "великой книги" о всемирном потопе было не только красивой метафорой, но ЕГО печальным признанием тщетности и бессилия своего труда...?
  Вопросы, вопросы... Кто ответит?..."
  Передумав подавать, Он вынул руку из кармана и пошел прочь...
  - Ну и пошел на х..., жадный у...к! - ударила в спину волна пьяной, шипящей брани.
  Он вздрогнул, узнав этот голос... Он узнал бы его из тысяч голосов... Он остановился, но потом, не оглядываясь, зашагал дальше...
  Ему вспомнилась последняя их встреча, год назад...
  
  Он заметил его еще издали, проходя мимо мусорных ящиков в соседнем дворе. Бомж стоял спиной к нему и с увлечением изучал содержимое желтого контейнера. Но даже мешковатая рубашка, в красную клетку, не смогла скрыть до боли знакомых движений. Об порванную штанину его терся огромный рыжий котяра. Да, животные "его" всегда обожали...
  Он остановился чуть позади и, постояв какое-то время, тихо сказал:
  - Привет труженикам мусороперерабатывающей промышленности!
  Бомж повернулся и... стал прежним Борькой, лишь только когда широко и радостно улыбнулся.
  - А, это ты... А мы вот, с Василием, тут плюшками балуемся...
  - Вот ты и допрыгался, дружок! Помнишь, я предупреждал тебя, идиот несчастный...
  - Как там товарищ Бендер говорил: не учите меня жить, лучше помогите материально! Ты готов, чистюля?
  - Что ж, пойдем... Только на выпивку не надейся.
  - Обойдусь своей..., я сегодня богатый.
  Он вытащил из кармана драных, замасленных штанов старую, памятную фляжку, из которой они когда-то пили... вместе.
  - Я теперь, как тот философ... А вон и моя "бочка"... - он, смеясь, кивнул на большой, добротно сбитый из досок ящик, стоявший неподалеку от мусорки.
  - О-о...! Я всегда подозревал, что в тебе погибает великий плотник...И давно ты тут обосновался?
  - Не-е..., с месяц... Квартиренку-то у меня оттяпали... Есть такие товарищи, специалисты по благоустройству одиноких граждан. Да ты, небось, слышал?
  Борькин взгляд вдруг кольнул невообразимой смесью ехидства, ненависти и укора, отчего Он даже вздрогнул. Но это продолжалось какое-то мгновение, после чего лицо друга снова сделалось невозмутимым и веселым.
  "А кто тебе виноват, осел ты эдакий!"
  - Нет, извини, я не в курсе...
  - Ну, да черт с ними, бог им судья..., а я особо и не расстроился. Я даже им весьма благодарен: они забрали только жилую площадь, а оставили неизмеримо более ценное - жизнь и свободу! Другим повезло гораздо меньше...
  - Да уж... Только со "свободой" они малость перестарались... Но ты всегда был оптимистом, Борис Саныч...
  - Нет, я всегда был философом, что гораздо дешевле и спокойнее. - Он криво усмехнулся.
  - Ладно, философ... Пойдем, посидим где-нибудь. В кабак нас, конечно, не пустят..., а вот из нашего старого доброго "Солнышка", пожалуй, не прогонят. Если Машка совсем не ссучилась.
  - Машка-то в порядке... Давай, куда-нибудь в другое место, лады?
  - Понятно... Я тут, неподалеку, небольшую "забегаловку" недавно "откопал". Кормят очень даже неплохо.
  - Всегда готов! Пойдем, Василий - сегодня нас угощают, - сказал Борька коту.
  - Ну, этому, разве что, три корочки хлеба обломится.
  - Ничего, не обедняешь...
  - Ладно, пошли...
  
  В маленьком баре стояли всего три небольших столика, обставленные ажурными стульчиками из переплетенного металла, а еще была длинная стойка с крутящимися табуретами. Но посетителей было мало, кроме них еще двое - шел только девятый час утра.
  - ... Глобализация, дурализация... Воровство, друг, как не назови - оно от этого не станет альтруистическим действом, - жуя бутерброд, расходился Борька, пьянея от еды и регулярных глоточков из фляги.
  - А как ты хотел по-другому? Чтобы каждый варился в своем собственном соку? Но при таком темпе развития цивилизации просто нельзя жить обособленно от мировых процессов. Да и мировая экономика, вместе с распределением рабочей силы и материальных благ, со временем выправится. Обязательно! Может, через пятьдесят лет, может, через сто... Но без глобальной организации техносферы не будет никакого развития, никаких технологических прорывов человечества к новым рубежам...
  - Да и фиг с ними, с твоими технологическими рубежами... Засрали ими планету уже так, что.... Да неужели вы ничего не видите?
  - А что "мы" должны видеть?
  - Мир летит в пропасть, и не нужно даже моих мощных аналитических способностей, чтобы понять, куда всё ЭТО катится.
  - Ох, ты - гигант мысли! И куда же ЭТО катится?
  - Да вот туда же... - Борька быстро приложился к фляжке, и продолжил:
  - Простой пример: вот вы покупаете всякие вещи, товары..., так? Я сейчас не о продуктах первой необходимости, я о том, что всучивает вам МАШИНА после тщательной промывки мозгов.
  - Ну, предположим, не машина, а предприимчивые...
  - Именно МАШИНА! Ибо и те, кто продает вам все это..., они такие же потребители, они - всего лишь орудие, рабочие щупальца огромных лап-манипуляторов... А все эти груды навязанного вам хламья, совершив быстрый переход из желания к удовлетворению, оказываются в мусорных контейнерах... Всё это лишь... ментальное топливо для функциональной деятельности миллиардов агрегатов - ВАС, дурошлепов!
  - Ха-ха-ха...Это ты на мусорке осознал? Теперь мне понятно, откуда берут начало истоки твоей философии...
  - А ты не смейся... Да, я многое там понял! А с ваших теплых, уютных мест и вовсе не видать истинной сути происходящего, как и всей бессмысленной круговерти вашей жизни... Вас просто используют, имеют, как хотят и куда хотят... А потом вы, отдав всю свою энергию этой безмозглой машине, уходите в НИКУДА, ни с чем..., такие же голенькие и жалкие, какими и пришли СЮДА, в этот безжалостный, бессмысленный мир. Сознательно или же случайно, но он был создан совсем не ради вас..., и отнюдь не вы в нем пуп земли, и не вы пользователи этой машины.
  - Так что же теперь: обратно в пещеры...?
  - По мне, так лучше жить в пещере, но в гармонии с собой....
  - Да ты так и живешь! Чего ж тебе еще надо, дурилка картонная!
  - Опять издеваешься...? Да, я живу на помойке, зато я себя не обманываю..., а ваша жизнь - полный самообман и бессмыслица! Вот ответь: в чем смысл твоего существования?
  - Господи, да какой смысл тебе нужен, Борис? Не его ли ты искал полчаса назад в контейнере для пищевых отходов? Извини, что помешал тебе....
  - Пошел ты... - беззлобно отмахнулся Борька, и принялся за второй бифштекс.
  - Пора бы уже нам всем повернуться к миру правильной стороной. Почему-то у нас считается, что если люди живут хорошо и счастливо, то они обязаны быть тупыми и не мыслящими..., но если уж кто-то живет в говне..., то только лишь от своего большого ума и по причине эксклюзивных душевных качеств. Не обижайся - это я, в общем..., без намека!
  Но Борька вдруг набычился.
  - А-а-а...? Подфартило тебе малость в жизни, вот ты хвост и распушил, как глухарь на току.... Впору уже и подстрелить тебя кому-нибудь.
  - С чего это вдруг?
  - А жирные - они тупые и неосторожные! Вот и попадаются во всякое.... Сегодня ты на коне, но судьба может и взбрыкнуть!
  - Э-э... Вот только не надо мне тут про судьбу! Это действительно - только проблема моего выбора, и твоего выбора.... А я ведь говорил тебе, идиоту, помнишь?
  - Не доставай, надоело...
  - Ну, хочешь, я тебя на завод устрою, хоть завтра? Я ж тебе еще год назад предлагал, дурню...
  - Пошел ты...
  - Дурачок, комнату в общаге получишь...
  - Пошел ты...
  - Пострижем тебя, отмоем от очисток, приоденем..., и вполне еще за нормального мужика сойдешь. А, Борь? Нашли бы тебе Дусю с молокозавода, работящую такую...
  - У меня что - руки отсохли... - как в старые времена ухмыльнулся Борька.
  - Зачем тебе такая жизнь, идиот...? Чего тебе надо?
  - Свобода, брат! - Он встрепенулся, словно что-то вспомнил... - Свобода - ключевое слово... Ты вот, как шарик на веревочке привязан к своему заводу, к своей семье, к дому, к машине, к даче... Ко всей хрени, которая мне и в гробу уже не снится... Да вы все - заключенные..., только не осознаете этого, сидя в своих дорогих цацках..., глядя в свои видеоящики для затрахивания мозгов... А мне и так хорошо, без суеты и работы "на дядю", понял? Еда и выпивка у меня всегда...
  - Да нет её, твоей мифической свободы... Дурацкая сказочка это, еще и похлеще коммунизма. И потом.... Извини, конечно, но ВСЕ не могут жить на помойке, ибо кто-то должен её, время от времени, и пополнять. Логично? Понимаешь, дорогой, вся твоя хиппарская паразитическая философия не учитывает того момента, что без этой самой цивилизации не будет жизни никому: ни бедным, ни богатым..., ни свободным, ни заключенным.
  - Все равно, скоро вы все со своими технологиями и ненасытной жаждой к приобретению этих сраных благ, улетите в тартарары.
  - Так ведь и ты вместе с нами!
  - То-то и обидно...
  - Ну, так и сделай вывод!
  - Я уже сделал... Обидно только, что вместе с теми, кто не думая, хапает и обирает всех и вся..., "загремят" даже те, кому и таблица умножения не нужна была для полного счастья и продолжения своего рода. Сколько счастливых народов жило на планете, пока их не коснулось доброхотное миссионерство сильных мира... Что может быть счастливее неразумного дикарства под покровом природы...? - Борька слезливо повел носом и сделал очередной глоток.
  - Фу-уф... - Он удовлетворенно выдохнул из себя вонючий воздух, и сказал:
  - Ну, так ответь, человек разумный - зачем дикарей обращать к цивилизации против их воли и желаний?
  - А как можно что-либо узнать про чьи-то действительные желания, без предложения альтернативы? Человека вправе знать истину, увидеть лучшую жизнь, прежде чем он сделает свой выбор.
  - Истину, говоришь...? А что есть - истина? И всегда ли нужно её знать?
  - Всегда, Боря...!
  - А истина в том, что тебе, в определенный момент, подфартило.
  - Экий ты фаталист... Хочешь сказать, что и всему западному миру "подфартило"?
  - А то! Просто ОНИ оказались немного впереди планеты всей..., в нужное время и в нужном месте, так сказать... А МЫ, вместо того, чтобы идти своим путем, погнались за этим блестящим "призраком капитализма". Нельзя было НАМ всего этого показывать! Или, по крайней мере, не так сразу...
  - Показывай, не показывай..., а шила в мешке не утаишь! Правду людям надо говорить всегда, как бы она ни была неприятна.
  - Правду... Хо-хо! То-то наш "совок" развалился за несколько лет от демонстрации ИХ чудесного образа жизни. Показали нам, дуракам, "как люди живут"..., только вот забыли сказать, за счет КОГО они так живут... И никто тогда не захотел понять, что приглашают они нас не в головной вагон, а в последний - с производственным сырьем и технологическими отходами... Хороша альтернатива: жили, как люди, и считали себя первыми в мире, а теперь... Паровозик подъехал с другой стороны состава, и вот вы уже прозябаете в районе чьей-то задницы, где-то между Африкой и Южной Америкой.
  - Что ж поделаешь... Согласен, своего рода, это некая финансово-экономическая пирамида, где тот, кто её первым придумал, тот и сидит на вершине, снимая сливки... Но по другому-то не получится - кто-то должен всем руководить, направлять и раскручивать. Всё логично устроено, как и в любом организме: кто-то голова, кто-то мышцы, а кто-то, пардон... Без всего этого совершенное общество, увы, не построишь.
  - А нужно ли вообще его строить, совершенное-то...?
  - То есть?
  - А то и есть! Посмотри на всё с более высокой точки...
  - Например, с высоты мусорного бака...
  - Задолбал! Я с тобой серьезно...
  - Да и я серьезно.... Боря, разве можно остановить прогресс? И даже не прогресс - жизнь! Даже если сильно захотеть, природу живой материи не изменишь. Вот, смотри...
  - Ну-ну... Скажи-ка, дядя...
  - Понимаешь, мы живем, потому что движемся..., как тот "волчок Макаревича"... Вот тебе пример из физики: в замкнутой системе любого уровня, равновесные, застывшие структуры нестабильны. Рано или поздно, но любая пассивная система переходит в состояние с более низкой энергией, которое, как правило, является простейшим. Это аксиома! И это справедливо не только для физики, но и для любой диалектической дисциплины, в том числе и для социума. Видишь ли, если не идти вверх, то непременно скатишься вниз...
  - Но ведь можно же попробовать... Я часто думаю обо всём этом..., что, может быть, стоило остановиться человечеству на каком-нибудь более-менее приемлемом этапе развития... Ну, там - обустроить "на все сто" век электричества, используя лишь энергию восполняемой природы. Ветер, солнце, моря и реки... Да мало ли, что еще можно придумать... Причем, отладить общественные отношения можно так гармонично и справедливо, что все будут счастливы. Согласен, все не могут быть одинаковыми и иметь сходные мотивы и стимулы, но... Но ведь это уже совсем не тот расклад, как сегодня..., когда одни имеют почти всё, а другие почти ничего. Я верю, что можно изменить направление этой бешеной стрелы, летящей в НИКУДА..., обмануть это бессмысленное колесо мертвой эволюции, скачущее в пропасть... И я говорю это отнюдь не потому, что живу на помойке страны, которая, в свою очередь, живет на помойке развитого мира. Я просто пытаюсь смотреть сверху... на этот ваш сволочной, заблеванный кровью мир...
  Борька был почти совсем уже пьян и, видимо, остро осознав сейчас свое положение, жаждал еще чьего-то унижения и боли...
  - И такие, как ты, - визгливо возвысив голос, продолжал он, - которые всё понимают, но ничего не хотят менять... Вы - самые подлые и лживые... Зажравшиеся свиньи...
  - Жалкий утопист ты, Боря... И прежде всего, применительно к себе, прости за каламбур...
  - А я за себя... ни о чем не жалею!
  - Понятное дело: хоть собственное достоинство всегда с тобой, окромя облеванной рубахи и обоссанных портков.
  - С-сука ты...!
  - Отчего же я...? Ты же доволен всем и ничего не хочешь менять, так чего ж на правду-то обижаться? Или хочешь, чтобы я тебя пожалел и дал на бутылочку? Извини, никогда не подавал таким..., и не дам..., ибо это не помощь, а пинок в... А помочь я тебе всегда рад, но только если ты сам этого захочешь, по настоящему...
  - Да пошел ты, мерин... Помнишь поговорку: сытый голодного...
  - Помню, Боря... Я даже немного её подкорректировал как-то: "Сытый голодного не разумеет..., но когда проголодается - сожрет!" И правильно сделает - "сэляви"...! Только вот тебе можно быть спокойным на этот счет - тебя и жрать-то никто не отважится. Оглянись...! Ты отнюдь не поднялся над жизнью..., ты выпал из неё, дружочек... Понимаешь, тебя вроде как и нет..., и ничего после тебя не останется... Жестоко? Но с такими... только так и надо: не жалеть вас нужно, а попытаться привести в чувство. Вся твоя философия и моральная..., вернее, аморальная подоплека, основаны лишь на неестественном желании превратиться в пьяную, беззаботную скотину... Отупеть еще больше, став грязным, вечно веселящимся животным, которого и в природе-то никогда не было, пока на Земле не появилось двуногое существо без оперения... Но твоя пьяная идиллия скоро закончится в твоем грязном ящике с говном..., и никто не будет оплакивать тебя, держа за руку. Сдохнешь один, как крыса..., а твой любимый кот отгрызет тебе нос.
  Борька вцепился в крышку стола так, что пальцы побелели. Он поднял на собеседника свои мутные глаза, с воспаленными, шелушащимися веками.
  - А ты сам... Ты думаешь, что совершишь в жизни что-то значительное, кроме факта зачатия двух-трех... своих вонючих отпрысков. И пускай все они будут держать тебя за руки и за ноги, но ты сдохнешь точно также, как и я, как и миллиарды до нас и после нас... И что такого сделал в жизни ТЫ, чтобы учить тут меня жизни? Стал главным инженером завода... по производству туалетной бумаги...? Да срал я на твой говенный завод..., я и пальцем вытру, где мне надо..., но не буду участвовать во всей этой вашей кутерьме..., в вашей долбанной суете и драчке за тихое и уютное место под солнцем... Я зато не обидел ни одну живую тварь... Ни кошку, ни собаку..., ни своего нерожденного ребенка. И ОН тоже никого не обидит и ничего не сотворит: не придумает новую бомбу, не сожжет лес, не испарит реку... Гарантированно и стопроцентно! Понял, великий и разумный... производитель материальных благ для ваших засранных...
  И он заплакал, совсем по детски утирая слезы, смешавшиеся со слюной..., мотая из стороны в сторону своей, почти облысевшей, грязной головенкой. Господи..., каким он был тогда жалким.
  - Ну и черт с тобой, Диоген хренов... Только, когда твоя бочка сгниет, не проси главного инженера "сраного завода" о спонсорской помощи...
  Он резко встал из-за столика, бросил в свою чистую тарелку фиолетовую бумажку, и пошел прочь.
  
  "Эх, Борька, Борька... Вот ты уже и с протянутой рукой..., просишь милости у общества, принципы которого тебе были так ненавистны. Юродивый идиот...."
  Он шел и удивлялся, как быстро сменилось его состояние возвышенного ожидания, на гадливое ощущение вины и чужой безысходности.
  - Всё, к чорту...! Кто я ему? И кто он мне... Да пошел он к чорту, дебил! - Он сказал это вслух, громко..., как будто, слушая себя со стороны, внешним ухом, Он снимал сейчас с души часть этого мерзкого груза...
  Пару раз принимался дождь, но, словно не успевая сосредоточиться, всё уступал ветру, гнавшему над землей обрывки низких облаков... И невызревшая влага уплывала прочь по темному, осеннему небу... А на душе зрело какое-то волнующее..., и пугающее чувство.
  Он не стал покупать никаких цветов, осознав вдруг глупость своего порыва, а только купил в кондитерском ларечке коробку дорогих конфет, и подходил к машине, на ходу сдирая с коробки полиэтилен...
  Он открыл заднюю дверь... Дети уже спали, притулившись друг к дружке, как котята. Пусть спят - адрес Он знал... Положив раскрытую коробку конфет рядом с ними, Он сел за руль...
  
  Это была не ОНА... Так быстро отметил его разум, когда она обнимала своих сонных детей. Но, когда она коротко и пронзительно взглянула ему в глаза - всё изменилось... Словно что-то повернулось в душе, а потом щелкнуло реле и в мозгу...
  - Здравствуй..., Валя! - сказал Он, запинаясь.
  Она вновь, уже с удивлением, подняла на него глаза.
  - Разве мы знакомы?
  Он совсем не ожидал этих слов, поэтому слегка замялся.
  - Неужели... я так изменился?
  - Все меняются..., но я вас не помню, извините.
  - Но как же... Помнишь, там, на Оке...?
  - Да не была я никогда на Оке... Я вообще отсюда никуда, дальше деревни не уезжала. Не приходилось, знаете ли...
  - Как же так...
  - Вот так... Извините, что подвела вас. - Она печально улыбнулась. - И... спасибо вам за них...
  Он взял себя в руки. В конце концов, у нее могут быть свои причины для плохой памяти. Например, отчаяние и стыд...
  - Да не за что... Только вот... Опасные это вещи - отпускать детей одних в такую даль. Знаете, сколько их пропадает? Вы уж, пожалуйста...
  Отвернув лицо в сторону, она сказала:.
  - Ох, да не сыпьте вы мне на душу..., я и так вся издергалась. Не знаю: что это Оля, в самом деле... Я же просила её, чтобы детей до дому довезла... Опять, видно, понесло её...
  И почти неслышно добавила:
  "Шалава безмозглая..."
  - А они говорят, что часто так ездят.
  - Да слушайте вы их больше... Может, за всё время пару раз и случилось... Знаете, времени на всё не хватает... - она смущенно махнула рукой, быстро повернулась и пошла к детям, которые уже подняли в комнате приглушенный галдеж. Наверное, там шла бойкая дележка конфет...
  Проводив по коридору цепким взглядом её худую фигурку, Он постоял немного в нерешительности, и громко сказал:
  - Ладно, я пойду... Удачи вам!
  Она выглянула из комнаты и отчаянно запротестовала:
  - Постойте, куда же вы...? Вы совсем меня за какую-то стерву... Без чая я вас не отпущу!
  Но Он уже был за порогом.
  "Надо прекращать этот дурацкий спектакль, пока он не превратился черт знает во что...".
  Но не успел Он спуститься на следующий лестничный пролет, как сзади мягко застучали каблучки, и легкая рука легла на его плечо. Он повернулся к ней и увидел близко её лицо... И всё поплыло у него перед глазами, будто впрыснули ему большую дозу чего-то убойного, но не в вену, а сразу в мозг, в самое сознание...
  - Пожалуйста, останьтесь! Вы мне нужны... Мне сейчас... очень плохо... - её голос задрожал на последних словах.
  Он молчал. Он хотел, было, спросить про мужа, так, из приличия..., но увидел ВСЁ в её глазах, будто прочел там краткую анкету, выраженную языковой бинарной комбинацией: нет..., нет..., да..., да..., да-а-а...
  Он шел за ней, и думал:
  "А почему бы и нет... Ведь буду потом жалеть... И говорить, как тогда говорил Боря: "А не дурак ли я...?"
  Борька рассказывал однажды, как он сидел на краю двуспальной кровати в огромной, пустой квартире, держа за руку очаровательную девушку, лицом и фигурой "на миллион долларов" (Он видел её потом: на доллары она, конечно, не тянула, но на рубли - стопроцентно! А как оказалось потом, и с головой у неё был тоже полный порядок...) Полураздетая, она лежала перед ним вся в слезах, и пудрила ему мозги идеалами верной дружбы и бестелесной любви, а юный джентльмен с умилением и радостью открывал в себе новые душевные качества, о которых он доселе читал лишь в средневековом романе Вальтера Скотта "Квентин Дорвард"... И в след за ней, он вдруг отчетливо осознал тогда, что "это" не главное сейчас - куда "оно" денется от них... Пускай "это" случиться когда-нибудь потом, как сладкий плод, венчающий ароматный цветок их высоких чувств... А когда наступило утро, он ушел от нее счастливый и гордый собой..., но, уже выходя из подъезда, вдруг почувствовал, как над его косматой головой зашевелились длинные "уши Платона".
  "А не дурак ли я...?!" - твердил Борька себе под нос, шагая по утреннему, пропахшему весенней свежестью городу. Но это было еще не самым самокритичным выводом... А вот то, что он сказал про себя на другой день, когда две знакомые девицы отчетливо прыснули ему в след..., знал только он один...
  И вот теперь Он шел следом за незнакомой женщиной и крутил в голове эту же фразу, только уже в другом контексте..., тоскливо думая о своей семье... Он пытался сейчас найти нечто твердое в зыбком мареве растревоженной души, какое-нибудь моральное обоснование своему желанию, чувству и... поступку, который Он уже предчувствовал в себе.
  "Животные! Какие, все-таки, мы все животные... Вот перед тобой смазливая, гуляющая самка..., и вся твоя хваленая цивилизованность, вкупе с моральными устоями - в один миг псу под хвост... Да-да, именно псу..., черт меня возьми! И что бы я сейчас ни говорил себе - ЭТО... сильнее меня. Но я не "отец Сергий"..., и отрубать себе ничего не собираюсь. Если я животное..., то пусть будет так, черт побери! И если я таким создан, то почему я должен от этого бежать..., и кто в ответе за издержки в моей "конструкции", если не сам "конструктор"? А может, вовсе и не издержки? Может, всё вершится, согласно плана...?"
   Он зло ухмыльнулся своим жалким потугам, но на душе, все же, полегчало.
   "Господи, и какой же нормальный мужик, пускай даже живущий в идеальном браке, не мечтает об уютном и несуетном гнездышке "на соседней улице"..., с красивой и понимающей женщиной, которая не требует от него больше того, что он может и хочет ей дать... Которой всё равно - когда, насколько, в каком настроении и виде он забредет к ней, чтобы обогреться в глубине её души и в тепле её тела... Женщина, которая всегда хочет от тебя только одного: ОТВЕТНОГО ТЕПЛА... Но тогда почему не найти такую до женитьбы, избавив себя и других от последующих семейных сцен, трагедий и связующих их интермедий... И существует ли ОНА вообще? Возможно, эта женщина живет лишь в дополнительном измерении нашего воображения, как призрак, проплывающий всегда мимо..., как мираж, что держится от тебя всегда на одном расстоянии... Женщина, которая ждет тебя у ночного костра, у той самой янтарной сосны..., задумчиво глядя на тлеющие угли... И быть может, эта фата-моргана придумана нашим конструктором, лишь как коварная уловка, заставляющая нас летать от цветка к цветку в поисках идеального нектара и опылять, опылять..., ибо ПЛАН именно в этом, а отнюдь не в нахождении кем-то, какого-то малопонятного идеала! И даже трижды женившийся и трижды же разведенный Серега Бастов, не знал цену этим заблуждениям и никогда не сбывающимся надеждам..."
  
  Она смеялась тихо и высоко, как маленький, серебряный колокольчик. Как тогда, на Оке...
  Сначала они выпили по две чашки чая с конфетами, а потом он с удивлением обнаружил, что на столе уже стоит полупустая бутылка без этикетки (вино было домашнего приготовления, но вкус имело тонкий и приятный), а хозяйка слегка, самую малость, растягивает слова. И делает это так мило...
  "Нет, на алкоголичку она совсем не похожа... Просто, задавленная тяжелой жизнью женщина немного расслабилась. Разве не имеет она такого права? Зачем ждать праздника, чтобы сделать для себя передышку на этом долгом пути, исполненном одиночества и отчаянья. И разве не праздник у нее сейчас..., когда в её доме появился, наконец, поздний гость?".
  - Красивая вы... Как так вышло, что вы одна?
  - Как, как... Знаете, как это бывает иногда...? Сначала все хорошо, Он внимателен и нежен... А потом Он постепенно начинает исчезать из твоей жизни, превращаясь в такое гнусное существо... Потом попытка номер два - и опять та же история... Нет, я их не виню. Раз такое случилось дважды, значит причина во мне.
  - То есть, в выборе?
  - Может, в выборе, а может и в злом роке... Семейном... У моей мамы было всё точь-в-точь... - Она печально улыбнулась. - Ох, мама, мама...
  - А где она сейчас, ваша мама?
  - Я не знаю.... Нам с сестрой было по восемнадцать..., когда она вышла из дому и не вернулась. Хочу верить, что она где-то жива, хотя..., после стольких лет... Нет, не верю я в чудеса.
  - Да-а... И как же вы одни тогда...?
  - Мы тогда были не одни - отчим с нами остался, её третий муж... Он не бросил нас. Хороший, добрый человек был, недавно только умер. Я его очень любила...
  Валентина наклонила голову и поднесла к глазам белую салфетку.
  - Он стихи писал, такие красивые и грустные... Хотите послушать?
  - С удовольствием.
  - Это... он написал незадолго до своей... Одну минуту...
  Она опять опустила голову и тяжело вздохнула.
  "Странно! Почему она не рассказывала мне об этом тогда...?"
  - Называется: "Счастливый билетик", - вымолвила она, наконец. - Слушайте...
  
  В ладошке потной крепко стисни,
  Судьбой подаренный билет...
  Несет экспресс волшебный жизни
  По стыкам дней, недель и лет.
  
  Тугой багаж трясется рядом -
  Набит он шумной суетой...
  А Жизнь всё поит сладким ядом
  В пути до станции пустой.
  
  Но там сойдешь босым и голым...
  Волшебных шторок больше нет -
  Увидишь все..., и встанет колом,
  Сполна оплаченный билет.
  
  - Да уж, действительно тоскливое... И даже страшноватое, учитывая то, что он вскоре...
  - А вы стихи пишите? - Она перевела дыхание и старательно улыбнулась. - Мне кажется, что пишите...
  Он понял, что ей эта тема стала тягостна, и сказал, бодро улыбнувшись.
  - Да нет, что вы... Когда-то, в школе писал. Но случился со мной один курьезный случай..., и я бросил это неблагодарное дело.
  - Расскажите! - Она прерывисто вздохнула и подперла голову ладонью.
  - Ну... Влюбился я в десятом классе в "математичку". И вот, однажды на уроке, пока она чертила на доске тригонометрические графики, я написал ей признание в стихах... Когда прозвенел звонок и наша дружная "кодла" ускакала на физкультуру, я остался сидеть на своем месте... И вот, она медленно подходит, поправляя сбившуюся от сидения, весьма короткую для педагога юбочку, а я нервно тискаю свернутый вдвое листок... Кажется, она всё поняла, потому что молча протянула руку и взяла записку из моих липких, мигом вспотевших пальцев... Она читает с каменным выражением лица, а потом молчит еще минуту..., после чего ведет себя очень странно: закрывает лицо ладонями, резко разворачивается и быстрым шагом выходит из кабинета. И, знаешь, так... подергивает на ходу плечами, будто сдерживает рыдания... Я тогда подумал с перепугу, что она поддалась необыкновенной силе и математической логике моего стиха - я очень старался ей угодить...
  - А что за стихи?
  - Точно уже и не помню, только первые четыре строчки. Кое-кто не дает забыть... Вот сей шедевр:
  
   О высших чувствах сказано не мало...
   Но, всё ж, позвольте мне мой скромный туш:
   Любовь - она как график небывалый,
   Как симметричность поз и конгруэнтность душ...
  
  - И дальше всё в таком роде... А в конце выводилось уравнение любви с двумя неизвестными, обозначенными первыми буквами наших с ней имен...
  Валентина хохотала, сверкая ровными, хищными зубами.
  - Вот и вы смеетесь... И училка, та тоже выскочила из класса, не в силах сдержать хохот... А на другой день вся школа цитировала моё математическое видение любви: предмет моего обожания оказался чересчур открытым в общении. Мягко выражаясь...
  Она смеялась, весело и с каким-то облегчением, будто стряхивая с себя тяжелую ношу воспоминаний прошлого и серости настоящего. Наконец, она затихла, с благодарностью глядя на него, и спросила:
  - Послушай... А кто эта... Валя?
  "Опять, начинается... Зачем она со мной так...?"
  Но в слух Он сказал:
  - Да так, ничего особенного. Просто, это... моя первая любовь... Которую я тогда потерял, по дурости. Идиотская мальчишеская гордость...
  - Это как это? - Она насмешливо нахмурилась.
  "Давай, давай... Играй дальше".
  - А вот так: не пришла она на следующий день ко мне на реку, как условились. - Он постарался уколоть её многозначительным взглядом, но она была непроницаема. Он продолжал:
  - А я не пошел к ней, принципиально... А потом, нам уже пора было домой, и так до обеда прождал - Борька весь искрутился. А на следующий день мы улетали, далеко и надолго - командировка во "Владик", на три месяца. Ну, а потом... Я, конечно, искал её потом, но... Жизнь, она, в этом смысле, такая дрянь ...
  И тут Её открытое и милое лицо вдруг неприятно исказилось злой ухмылкой.
  - "Прынцыпиальный" какой... Получил, небось, от девочки "что надо"..., вот и весь принцип. Так ведь?
  - Валя...
  Он вдруг с ужасом осознал, что отчасти она права..., что это же самое обвинение всегда занозой сидело в глубине его подсознания. Пускай даже, это была лишь малая часть правды, а основную черную роль сыграла судьба... И снова всплыл затертый памятью вопрос, который мучил его уже не один год: почему Он сам тогда не пошел к ней...
  - А может, у неё тогда что-то случилось, а ты... - продолжала она.
  Волна темного предчувствия стала стремительно подниматься.
  - Что...? Что случилось, Валя?
  - А МНЕ почем знать..., что там с твоей Валей случилось? - она как-то развязно, жестко засмеялась. - Я так, теоретически...
  Он выдохнул.
  - Что-то не пойму я тебя...
  - Что не понятного-то... Мужики, они же дурные и упрямые, как бараны.
  - Подожди...
  - А некоторые и потом не умнеют. - Она как-то строго глянула на него.
  - Это ты... о чем?
  - О том, что свое упущенное прошлое, они тянут за собой в настоящее. И вместо того, чтобы жить дальше и радоваться тому, что есть, они начинают выкручивать себе мозги... Вы видите то, что хотите увидеть...
  "Однако..."
  - Валя, прошу тебя, перестань дурачиться! Это же ТЫ...
  - Я знаю, кто я... А ты...? Знаешь, кто ТЫ...?
  - Валя...
  - И не надо больше ничего этого...! Больно...
  - Не буду... Прости...
  Вдруг дверь на кухню отворилась, и вошел заспанный малыш. Дойдя до середины кухни, он остановился, сонно сощурившись.
  - Алеша, сынок - ты чего...? - механически спросил Он мальчика.
  "Алеша...?!"
  Внутри у него всё похолодело..., а Она сидела и тихо улыбалась, глядя на сына, будто ничего не слышала...
  - Вы сто сумите тут? Мам, пить хоцю!
  Она налила ему прямо из-под крана в большую кружку. Мальчик, причмокивая, медленно выпил воду и сказал:
  - Лозытьесь узе спать.
  И тихо вышел.
  "Что ж..., устами младенца...". - Он встал и сказал с напускной уверенностью:
  - Спасибо, пойду я уже...
  - Воля твоя... - устало ответила хозяйка и нагнулась за упавшей с колен салфеткой. Ее блузка натянулась, и хитрая пуговка выпрыгнула на свободу из надоевшей петельки... В образовавшемся треугольном проеме тяжело колыхнулись полные, белые груди..., а следом расцветала легкая, невинная улыбка на слегка пухлых губах... И вот уже полыхнуло зеленым огнем из-под дрогнувших на мгновение век. Как сказал бы пошляк Борька: пих-пах - контрольный выстрел в ...
  В памяти снова всплыл фрагмент сегодняшней утиной охоты: красивый, жирный селезень подплывает к резиновой уточке-обманке, а из прибрежных зарослей осоки, из высунувшейся двустволки вылетают два длинных языка оранжевого огня...
  И меткий выстрел коварного охотника сносит голову несчастному, глупому...
  
  
  
  
  Часть вторая. Кукла.
  
  Он очнулся внезапно, как это, порой, бывает после неосознанного кошмара: с немым криком, тревожным сердцебиением и чернотой в голове... Он полежал еще немного с закрытыми глазами, постепенно успокаиваясь и восстанавливая дыхание. Затем, медленно открыл глаза... Солнце поднялось уже высоко..., а может наоборот - опустилось, ибо Он не мог определить сейчас, находясь в незнакомой комнате, на какую из сторон света выходит широкое, полузашторенное окно, около которого стояла его кровать. А еще ему показалось, что свет от солнца распространяется как-то не так, неправильно... Странное чувство рождалось в нем..., будто нарушилась непрерывность бытия, с мгновенным выпадением из времени и пространства, будто, закрыв глаза и открыв их снова, он очутился вдруг на другой планете, с иной гравитацией и составом атмосферы...
  Он повернул голову влево. В комнате тоже была какая-то странность, причины которой Он понял только после ее беглого осмотра. Она была маленькая и уютная, обставленная весьма замысловато, но со вкусом..., с его вкусом. И даже по расположению мебели она чем-то напоминала спальню ТАМ, дома... Все это не вязалось с вчерашним впечатлением, когда по обстановке в коридоре и тесной кухоньке, он сделал вывод о достатке этой семьи: аккуратность и чистота плохо скрывали недостаток средств...
  "Возможно, здесь больше ценится место интимного общения и отдыха. А может..."
  И тут его словно ударили по голове.
  "Черт, я даже не позвонил домой! Да что же я... Хотя бы соврал что-нибудь, на тему случайно затянувшейся охоты или поломавшейся машины".
  У него больно защемило в груди, навалилось предчувствие неотвратимой беды, ощущение страха от сделанной непоправимой ошибки.
  "Дурак..., о Господи...! Какой же я... Ну ничего - все поправимо! Сейчас я позвоню..., объясню все. Что-нибудь придумаю... Села батарейка в телефоне... И у Сереги Бастова тоже..., а у Сашки мобильник потерялся... Ведь все бывает..."
  Он посмотрел на стоящий рядом стул с высокой изогнутой спинкой, но... своей одежды там не обнаружил. И только рядом, на полу, валялся полосатый халат, сильно напоминавший его собственный, но в другой цветовой гамме.
  "Чертовщина...! Сколько еще будет подобных странностей?"
  Он хотел поднять руку..., но лишь слабо пошевелил ей, словно и действительно, планета под ним стала массивнее. А когда Он поднес ее к глазам то понял, что причина не в возросшей гравитации... Причина была в нем самом. Это была "не его рука"...! Точнее, рука была его: родинка, мелкие, памятные с детства шрамы - все на своих местах, согласно штатному расписанию. Но... Дряблость кожи и вялые, словно сдувшие мышцы на его некогда сильном предплечье... заставили его всерьез подумать об инопланетном контакте четвертого рода. Или же....
  "Господи... Она... Ведьма?"
  Вмиг ему сделалось душно и горячо. Он порывисто откинул одеяло, привыкая уже к новым усилиям своих мышц...
  Тощие, волосатые не в меру ноги, впалый живот, грудь, потерявшая свою подтянутую бугристость...
  "Нет..."
   Он вдруг с облегчением подумал, что это просто ночной кошмар: его разум цеплялся за последнюю соломинку, отделявшую его от липкого ужаса безумия.
  "Но если это сон, то почему такой связный, такой детально прорисованный? Нет, тут что-то другое... Может болезнь..., или какая-нибудь авария... И я только сейчас вышел из комы?"
  Уцепившись за эту мысль, как за самую логически приемлемую, Он немного успокоился и сел на кровати. И только теперь Он заметил своим слухом необычный шум от окна. Было похоже на то, что где то рядом дышал огромный, спящий...
  Он медленно встал и увидел...
  ОКЕАН!!!
  Он был совсем рядом, неспешно вздымая огромные бирюзово-серые валы, которые уходили, куда то под него, не встречая на пути никакого препятствия. Потому что прибоя не было..., словно их дом стоял не на берегу, а завис прямо над волнами, в открытом...
  "Боже мой...!"
  Но это еще был не шок. А вот когда Он поднял глаза и посмотрел в небо..., ему пришлось срочно искать опору. Он плюхнулся на кровать и потерянно протянул, вспомнив вдруг любимый фильм своей молодости:
  "Мама, мама... Галактика Кин-дза-дза..., в "тентуре"..."
  Солнца уже не было видно - наверное, оно ушло за обрез рамы (но как-то уж очень быстро, будто весь дом медленно, не быстрее минутной стрелки часов, вращался)... Зато вместо него на небе, бледными пятнами, зависли... две Луны: одна натуральная, похожая на ту, земную..., но вторая была совсем уже... не наша. Она была раза в полтора больше (а может, просто, ближе). Окруженная тонким атмосферным кольцом, она излучала теплое голубое свечение, на котором нечетко проступали светло коричневые контуры материков.
   "Черт, значит все-таки похищение..." - мелькнуло в голове. - "А тощее тело - их долбанные проделки... А может еще и эксперименты какие-нибудь над мозгом? Да... Что своя нечисть, что чужая - хрен редьки не слаще!"
  И его сознание, неохотно принимая фантастическую ситуацию и, зависнув в безвыходном логическом тупике, изогнулось в юродстве:
  "Одно только радует - теперь есть оправдание перед женой: родная, я вчера не ночевал дома, потому что меня похитили мерзкие пришельцы. Зато мне сделали ценную операцию, и у меня теперь два... Ха-ха-ха..."
  Его словно прорвало... Он откинулся поперек кровати и зашелся истерическим смехом, переходящим в рыдания. Из глаз полились слезы, отчаянно защипало в носу, а в груди сразу сделалось легко и горячо...
  
  Интересно, есть ли предел человеческому удивлению? И сколько может человек вынести запредельной, критической для разума информации? Да, всему есть свой предел, а в нашем случае, все пределы установлены не нами, увы... (но, скорее всего, к счастью). Человеческий организм устроен очень хитроумно и имеет множество вариантов защиты. И если от непереносимой боли он не умирает, то только благодаря четкому срабатыванию механизма болевого порога, отключающему сознание.., а от сильного страха не теряет разум, в исключительных случаях, используя сходный механизм забвения о неприемлемом для психики событии... Но что может спасти нас от "смертельной дозы" эмоционального шока, непонимания чего-то совершенно невероятного? Возможно, спасительная панацея кроется в скользком и неуважаемом всеми людьми качестве - равнодушии..., как непроизвольной потере интереса к объекту раздражения, почти мгновенному привыканию к нему. И когда человек берет в руку стереомагнитолу, размером с мизинец, в которую "закачана" вся его старая коллекция пластинок и магнитофонных записей..., когда он смотрит в красочный трехмерный мир в компьютерном видеошлеме..., или даже просто видит висящий в воздухе магнит..., он не умирает от шока, и даже не падает на зад от удивления, а через какое-то время даже перестает говорить: "вау!"... Ведь не сошли же с ума прораб Владимир Николаевич и его товарищ по несчастью, студент Гедеван, переместившись, в мгновение ока, на далекую планету Плюк в галактике Кин-дза-дза. И хоть они и были всего лишь киношными персонажами, но вели себя вполне натурально и по-советски... И будьте уверенны: если завтра нашу планету посетят инопланетяне, и даже открыто выступят в телеэфире с пламенной приветственной речью..., то через неделю их присутствие тоже станет обыденностью, без каких-либо "wow!", "cool!" и "в лоб вашу мать!!!"... А через месяц, какой-нибудь дядя Вова, злобно дыша по утру перегаром на своем балконе, в сердцах ляпнет: "Люся...! Опять этот яйцеголовый урод посадил свой летающий унитаз у нас под окном!"... Не является ли наше равнодушие и пофигизм неким защитным механизмом, оберегающим наш мозг от эмоционального перегрева? И пускай меня назовут бесчувственным идиотом, но я склонен утверждать, что если бы не равнодушие, не его герметичная броня, то люди иногда просто не выдерживали бы того давления горестных несправедливостей и шокирующих неожиданностей, которые происходят, порой, на этой земле - их бедные сердца просто взрывались бы изнутри..., подобно воздушному шарику, погруженному в глубокий вакуум... Ну, и, конечно же, ЮМОР - эта спасительная соломинка разума...
  
   Минут через пять, сквозь затихающие спазмы и глубинный кашель, Он услышал из-за двери мягкие, мокро шлепающие по полу шаги. А затем голос..., ЕЁ голос... Такой же высокий и нежный:
  - Эй, с тобой там все в порядке?
  От неожиданности Он сел на кровати, переводя дыхание. А потом, проглотив первый испуг, сказал:
  - А вот и моя коварная инопланетянка...
  - Что ты там бормочешь? - послышалось снова из-за двери.
  - Я говорю: что новенького на Плюке?
  - Еще бредишь? Ну, хоть отвечать начал! Уже хорошо...
  Теперь шаги удалялись, а с ними и голос:
  - Я в ванной! Не заходи - там вчера ручка поломалась.
  А через минуту послышался шум воды.
  Он взял с пола халат, поднялся на ватных, словно чужих ногах, и еще раз глянул на дышащую, словно живую, громаду океана. Затем оделся и медленно пошел к двери.
  "Пора расставлять все точки... Моей фантазии уже не хватает на всю эту хреновщину."
   Проходя мимо стола, Он увидел раскрытую электронную книгу, толстые обложки которой периодически сменялись фотографиями всевозможных пейзажей. Он усмехнулся:
  - И вам не чуждо понятие красоты...! Зачем же человеков-то уродовать? Лабораторных кроликов вам мало?
  Он сплюнул на стерильно чистый пол и открыл дверь.
  Коридор был большой, светлый, расходящийся от центра четырьмя рукавами.
  "Квартирка явно не та... Если только она не с "двойным дном".
  Уже, без какого-либо внутреннего трепета, Он вспомнил Ее вчерашние слова: "Вы видите то, что хотите увидеть..."
  "Может, это все миражи...? Дай то бог..."
  И Он пошел в направлении шума воды и тихого, едва различимого голоса. Она что-то напевала. Что-то знакомое...
  В нерешительности, Он стоял перед изящной дверью из непонятного материала, у которой действительно была свернута вниз ручка.
  "Подождать...? Но я не могу больше находиться в состоянии этой дурацкой неопределенности... И, в конце концов, раз уж я все равно сегодня спал с ней..."
  Непроизвольно, Он вспомнил ее гибкое тело, ее горячий шепот, влажные, пухлые губы... И медленно потянул на себя дверь...
  Душевая кабинка была сделана из почти прозрачного стекла, без каких либо признаков стыков и соединений. И без сомнения, за ним была ОНА... Ее стройное, белое тело, немного скрадываемое легкой конструктивной аморфностью перегородки, слегка покачивалось в такт напеваемой песни... И снова, в который уже сегодня раз, Он оторопел... Это тело, принадлежавшее сорокалетней женщине, завораживало удивительной пропорциональностью и какой то... юной свежестью, словно оно со временем не старилось, ежедневно и ежечасно уничтожаемое временем..., но стало еще более тонким, грациозным, манящим... И даже вчера вечером, когда он легко поднял ее своими сильными руками..., оно не было еще таким. Словно после нескольких часов жарких объятий, оно изменилось, вобрало в себя... какие то новые силы, энергию и жизнь...
  "Бог мой..." - Он с омерзением и страхом посмотрел на свои худые, какие-то даже покривившиеся ноги, выглядывающие из под халата..., и невольно ухватился за плоскую металлическую пластину, выступавшую из белого пластика стены. Он понял ВСЁ...
  "М-мерзкая тварь..."
  Голова кружилась, подступала тошнота к горлу... А из-за стекла, тонкими и нежными переливами, словно в насмешку, лилось:
  
   ... И потихонечку пятится трап от крыла -
   Вот уж, действительно, пропасть меж нами легла...
   Милая моя...
  
  Разум его помутнел, и он со злобой и отчаянием стал бить ладонями по стеклянной перегородке.
  - Дрянь...! Ведьма... Зачем...? У меня же была моя жизнь... Моя семья... За что...
  Из кабинки раздался испуганный вскрик, шум воды резко стих... И в сыром, влажном воздухе повисла тишина.
  Он опустился на мягкий, словно резиновый пол. Обхватив голову руками, Он мерно покачивался из стороны в сторону. И тут кабинка стала медленно раскрываться в обе стороны, словно гигантский, фантастический бутон... Она сидела на полу неглубокой ванны, обхватив колени руками, пряча за длинными, скрещенными голенями свою великолепно-наглую красоту тела. А ее широко раскрытые, зелено-карие глаза, испуганно и дико смотрели на него. И это ее лицо... Молодое, покрытое мелкими капельками... Лицо восемнадцатилетней девушки... Такое знакомое и, в то же время, чужое..., словно старая фотография, над которой поработал искусный фотореставратор, оставивший нетронутыми лишь одни глаза.
  - Валя...?
  И эта знакомая, кокетливо-детская усмешка.
  "Нет, не может быть... Этого просто не может..."
  - Ты чего, папашка...? Крыша с горя поехала?
  - Вера...???
  - Что, родной - привидение увидел?
  - Господи, да ты... Как ты... - выдавил Он из себя ошарашено.
  Она осторожно, как бы еще опасаясь, протянула руку и дотронулась до его лба.
  - Странно, лоб холодный... Доктор говорил, что бред будет сопровождаться высокой температурой.
  - Я что - болен?
  "Но почему я не дома? И сколько же я... Господи..."
  - Сколько я тут... лежу?
  - Да уже долго... Три..., нет - четыре дня. Хотели сначала в больницу тебя забрать, но я не дала. Какой там уход... - и она небрежно махнула рукой.
  - ТЫ не дала...? А Валя? Где твоя... мама?
  "Да нет же... Этого просто не может быть.. Сколько же ей лет...? И какой сейчас..."
  - Да ты что, совсем ничего не помнишь? - возмущенно воскликнула она.
  - Что? Говори, ну же...
  Вера опустила глаза и тихо сказала:
  - Нет ее... Ты был тогда на работе, а она поехала в деревню, к тете Оле. Неделю назад... Но там она так и не появилась.
  - Как неделю...? Я же помню... Этой ночью мы...
  - Да ты что, забыл, как мы с тобой звонили по больницам, полициям, моргам... Как ездили в деревню, как обыскивали все посадки и придорожные кусты...? - Забывшись на мгновение, она подняла руки и слегка привстала, обнажив большие, острые груди. - Ой...
  Но Он не видел сейчас ничего, только ее глаза... А она продолжала, но уже не так эмоционально.
  - Ты от горя сделался совсем, как ненормальный. Бегал по квартире, рвал на себе волосы... А потом у тебя начался припадок... Ты лежал в почти бессознательном состоянии и бредил. Первое время звал нашу маму, а потом стал звать... Галю и Алешку...
  "Твою ж мать..."
  - Доктор приходил с "нейроскопом", долго смотрел... Сказал, что от нервного истощения у тебя может быть легкая временная амнезия. Но чтобы вот так, все забыть...
  И тут он вспомнил...
  "Господи, да ведь мы же сейчас..."
  - Постой, Вера... А что там такое..., у нас за окнами?
  - За окнами? - она вздохнула с мечтательной улыбкой. - За окнами весна... И, к сожалению, сессия...
  - Да, но почему там океан и... две луны в небе? Что, китайцы решили, наконец, проблему перенаселения?
  Вера звонко рассмеялась.
  - А-а, ты вот о чем... Да, память у тебя отшибло, но с юмором как всегда - полный порядок!
  - Эй... Мне не до смеха. Должно же быть рациональное объяснение всему этому... Или это опять... Шутки моего больного мозга?
  Лицо Веры сделалось вдруг серьезным.
  - Понимаешь, родной... Как бы тебе это помягче сказать, чтобы ты снова не отключился... В общем..., в двенадцатом году случился... Нет, не конец света, хи-хи... Просто был конец очередной звездной эпохи, и нашу Землю приняли в состав Галактической Межпланетной лиги...
  - Да иди ты... - у него непроизвольно открылся рот и, кажется, слегка вытекла слюна...
  А она невозмутимо, со знакомыми учительскими интонациями, продолжала:
  - И в знак высшего доверия и, так сказать, на добрую, долгую память, звездное сообщество подарило нам еще одну Луну... Ну, чтобы ей там одной было не скучно...
  - Не... может быть... - его челюсть отвалилась окончательно.
  - Как же не может...? Ты же сам видел!
  И тут, плотно сжатые губы ее задрожали, искривились... И она разразилась заливистым хохотом, отняв одну руку от колен и с восторгом шлепая ладошкой по мокрому, мягкому пластику стены.
  - Фу-уф, хорошо то как... - сказала она, наконец. - Как видишь, и у меня с юмором неплохо. Твоя школа!
  - Вера, хватит уже...
  - Господи, да ты же сам подарил маме в прошлом году это окно со стеклом изменяемой прозрачности и со встроенной системой "ТВИ". Да там не только океан и Луны... Можно хоть поверхность Марса закачать. Классная штука, скажи...? А как ты повелся на "Галактическую Лигу" - видел бы ты свое лицо...
  "Мое лицо..."
  - Послушай, Вера... А какой сейчас... год?
  - Ох-х... - вырвалось у нее со смехом. - Ну, просто какое то второсортное кино... Год, тот же, что и вчера - двадцать первый...
  - Бля... - мат застрял в горле, но какое-то время еще крутился эхом в опустевшей вмиг голове, словно зверь в заваренной намертво, железной клетке.
  "Будущее! Амнезия - как способ перемещения во времени?! На фиг, на фиг такую машину времени! Пусть на ней черти катаются..."
  Он тряхнул головой, но это, как всегда, не помогло. Зато пришла новая мысль. Страшная... "Мама, мама... Две тысячи двадцать первый год! Это значит, мне уже..."
  Он медленно поднимался над умывальником, а вместе с ним, по ту сторону зеркала, показались сначала всклокоченные, почти полностью седые волосы, затем высокий, облысевший лоб, неизменно густые брови, растерянный взгляд глубоко запавших глаз...
  Да-а.... Время - хороший гример! Лучший из лучших... Когда-то, они с Галиной дурачились, создавая в новейшей компьютерной программе свои пятидесятилетние клоны... Какими величественными и солидными были их лица на экране монитора... Они совсем не пугали, а деликатно вызывали грустную улыбку. Добрая была программа, но, к сожалению, никуда не годная.
  Когда-то давно, когда эра американских ужастиков еще даже не начиналась, Он уже тогда отметил для себя, что самые отвратительные моменты в кино, всегда были связаны с некими анормальными, моментальными изменениями человеческого лица. Но куда хуже была ситуация с куклами. К примеру, куклы театра Образцова пугали его с самого детства (куда там американским страшилкам, с их дурацкими клоунами). Он не знал тогда еще значения слова "идиосинкразия", но в непереносимом страхе прятал лицо в ладошки, когда эти неживые мумии на веревочках выкидывали на черно-белом экране свои дикие, неестественные коленца, кривляли страшные, деревянные лица, внутри которых двигались лишь рот, глаза и иногда нос... И ему, восьмилетнему старичку, всегда хотелось крикнуть бесшабашно хохочущим взрослым: да чего же вы смеетесь?! Неужели вы не видите: ОНИ же все МЕРТВЫЕ!!!
  Может, прямой связи тут и не было, но именно такое же тошнотворное чувство всплыло в нем сейчас. У него стало стремительно темнеть в глазах. Последнее, что Он успел запомнить, были постоянно меняющиеся зеленые цифры и символы в уголке зеркала, напоминавшие о температуре, влажности, атмосферном давлении... И, конечно же, о времени, всегда незримо царствовавшем над миром.
  
  Он открыл глаза...
  Та же кровать, та же комната... То же низкое солнце с непонятной ориентацией...
  "Опять...! Может быть, я не один раз уже просыпался вот так? И какая картинка будет в окне сегодня...?"
  Он откинул одеяло и, уже не глядя на свое тело, встал с кровати, сразу удивившись ощутимой легкости движений. Он тут же, с надеждой оглядел себя... и тяжело вздохнул - время держало марку.
  На этот раз окно было слегка приоткрыто, но в узкой его щели виделось то же, что и за стеклом - омытый весенним дождем город. И запахи! Запах мокрого асфальта, немного лиственной гари, и еще какой-то незнакомый, ненатуральный, но красивый и настойчивый, будто хитрая хозяйка благовониями побрызгала из пульверизатора старый, засыхающий цветок. А еще были звуки: безошибочная весенне-утренняя смесь шарканий, щебетаний, моторных гулов, обрывков человеческой речи... И все это далеко внизу... Он навскидку определил: восемнадцатый - двадцатый этаж.
  "Быстро растем...!"
  Он опять опустился на кровать и растерянно покачал головой:
  "Одиннадцать лет! Прыжок из зрелости в старость. Но дело даже не в этом..."
  Он со страхом подумал о семье, о друзьях и знакомых, о работе... Неужели ничего этого уже нет... для него? Но тогда ЧТО ЕСТЬ?
  Он услышал тихий, басовито гудящий звук кухонной машины и громко позвал:
  - Веруня, Лиса - ты дома? В "универ" не опоздаешь?
  "Веруня-Лиса...???"
  Домашняя кличка его падчерицы! Он... ЗНАЛ это!
  В сознании ничего не изменилось, только теперь у него появилось странное ощущение, что стоит ему подумать о чем-либо еще, забытом..., и оно тут же, без промедления, возникнет в его оперативной, рабочей памяти, словно у заглюченного компьютера после экстренной перезагрузки... Словно вдруг мгновенно, по-машинному, открылся ему доступ ко всем секторам, папкам и файлам. И стоит только "заказать" для информации нужный путь, как...
  "Господи... Как это... пусто, холодно и мертво..."
  Память вернулась к нему, но не в обычном своем выражении, с большими и маленькими провалами, с потертостями и выбоинами, с ошибками и нелепостями полузабытых снов... С наслоениями на памятные события чужих и своих рассказов, мыслей..., с мыслями об этих мыслях..., когда вся эта пестрая мешанина, порой, затирает и подменяет истинное событие до такой степени, что помнишь уже и не его, а, очевидно, нужную тебе интерпретацию его... Теперь же память его была какая-то четкая, не замутненная ничем посторонним, словно Он никогда не вспоминал о прошлом, не анализировал его и не думал о нем, и оно хранилось в своих ячейках чистенькое, незапятнанное вторичной обработкой. Какая-то неживая память... Но все это касалось почему-то лишь памяти об этих одиннадцати годах, а более глубокое прошлое помнилось ему, будто вчера, когда он неспешно катил с охоты на своем стареньком джипе.
  И тут Он, с болью внезапно открывшейся раны, вспомнил, как приходила тогда в... его новый дом жена, Галя... Как просила, умоляла, требовала, плакала... Как стоял рядом с ней перепуганный мальчик... Алешка! Как он молча тащил за юбку плачущую мать... Как потом он сам заплакал и поднял, наконец, на отца свои светло-голубые глазенки, и сказал: "Папка, пойдем домой. Дома плохо..."
  И это был самый тяжелый момент, ибо ему до боли было жаль этого мальчика, так похожего на его Сережку... Но у него уже были ОНИ! Они сидели все это время в коридорчике, у двери, и Она с силой и отчаяньем зажимала руками головы своим испуганным детям, будто пытаясь спрятать их от этого кошмара в себя.
  И вот теперь Он, разрываемый болью и отчаянием, тихо выл, зажав зубами подушку и стискивая растопыренными пальцами перекрученную простыню. Но самой страшной оказалась мысль о том, что ТЕХ, плачущих и зовущих его, больше нет... - они остались лишь в его странной памяти четкими и немыми силуэтами, словно скорбные изображения на памятнике его прошлой жизни, НАСТОЯЩЕЙ жизни..., которая еще билась в нем, живая... И они были там еще живые, вчерашние... А здесь, в реальной жизни, их уже нет. Для него нет... Теперь они ЧУЖИЕ!
  Он ясно вспомнил последнюю и единственную встречу с ними, пол года назад, когда, под давлением Валентины, отправился поздравить Алешку с днем рождения... Он купил ему суперсложный кибершлем последнего поколения, со встроенными ультрозвуковыми менторами, возбуждающими вкусовой и обонятельный центры ощущений. Нет, они никогда не бедствовали: у Галины была довольно неплохая работа, а Он, со своей стороны, посылал им хорошие деньги, гораздо больше тех, что он платил бы по исполнительному листу. Но навещать их и дарить подарки лично, все же, избегал, сам не зная почему, словно что-то его не пускало.
  Он помнил, как стоял у их квартиры и ждал, прислушиваясь к шуму и веселой суете чужой жизни, прорывавшейся из-за темного пластика двери... И вот здесь, Он вдруг почувствовал свою тоску по ним, которая всегда была в нем, задавленная, загнанная в глубокий колодец памяти. И всколыхнулась надежда... Наконец, дверь открылась и вышел высокий, широкоплечий юноша с голубыми, улыбающимися глазами - его сын. И сын узнал его...
  А потом были взаимные объятия, слезы, истошный крик: мама... - папка пришел!... И они мешками тяжелого, родного груза повисли на нем... Потом они все сидели за старым, круглым столом, и говорили все разом..., радостно перебивая друг друга. И смотрели, поедая друг друга взглядами, сквозь смех, сквозь слезы, сквозь время...
  Сентиментальный кретин...!!! Только последний кретин мог ожидать этого, и Он таким, очевидно, уже стал...
  А было проще и натуральнее...
  Красивый семнадцатилетний парень просто и вежливо попросил его удалиться вон, вместе с подарком. И так же вежливо пообещал в следующий раз спустить его с лестницы. А Галина даже и не показалась, хотя Он слышал, чувствовал: кто-то стоит за дверью. И Он даже не понял, поначалу, причину такой вежливой холодности..., но когда уже сходил по ступенькам, то, оглянувшись, увидел его глаза - тот же испуганно-умоляющий взгляд, что и одиннадцать лет назад... И тогда Он понял, что это - НЕНАВИСТЬ.
  Потом Он вызвал из памяти Валю, их жизнь...
  И эта их странная жизнь была счастливая, полная чувства и постоянного, не насыщаемого желания... Почти ежеминутного ожидания ЕЕ, неутолимой тоски по ней, даже когда она была рядом, в его объятиях. Даже когда она, задыхаясь, что-то шептала ему в шею... Но было и нечто такое, что поражало его еще и тогда: странный и пустой, ни за что не цепляющийся бег времени. Словно Он плыл в теплой и прозрачной, неощутимой никакими внешними чувствами реке, ибо все его чувства словно отвернулись от внешних источников раздражения и повернулись вовнутрь его радости и бесконечной любви... Словно Он завис в безвременье этой волшебной реки, и мгновения там могли растягиваться до вечности..., тогда, как земное, настоящее время летело бурлящим и шумным потоком, но где-то рядом и мимо него... Нет, Он жил нормальной жизнью, ходил на работу, иногда в баню, и даже первое время на охоту. Но... долго он не мог находиться "один", то есть без Нее..., ибо все остальные не имели для него никакого смысла, словно они все были лишь декорациями незамысловатого спектакля, со сценарием, написанным только для двоих... Только кто он, этот сценарист, подаривший им это нескончаемое счастье.
  Постепенно, отошли от него друзья, перестали общаться родственники... Коллеги по работе все реже приходили к нему в кабинет посплетничать, а после работы и "замутить по рюмашке"... А сексапильная секретарша директора Викуся, у которой (как Он пошутил когда-то, на очередном корпоративном сабантуе) груди имело форму знака "бесконечность"..., уже не смотрела на него влажными глазами не подоенной коровы.
  Работу свою он исполнял хорошо и ответственно, но как-то сухо и отстраненно. Карьера его не интересовала, да и должность у него уже была неплохой и стабильной, как и вся продукция их производства. Но Он сам ничего этого не замечал. Ему было неинтересно ВСЁ, кроме одного... ОДНОЙ!
  После работы Он спешил домой, и не было для него большей радости, чем ожидание того момента, когда откроется дверь...
  И день его был похож на следующий день, а тот - на следующий... И жизнь его текла, как один день... Собственно, она и была одним днем: счастливым, безоблачным..., полным любви и непрестанного ожидания..., бесконечным, как гладкое, лишенное отметок кольцо, вращение которого неприметно глазу. Некое стабильное, застывшее во времени и пространстве состояние счастья. Словно он был напрямую подсоединен к своему внутреннему резервуару радости, и вытягивал из него..., минуя неизбежные для человеческой психики этапы трудовой повинности, после которых обычно организм получал кайф мелкими порциями, как поощрение за исполненное... Он был словно наркоман, а Она - его иглой.
  И еще... Раньше, Он образно воспринимал себя, свою жизнь, как маленький, скользящий по вечности отрезок настоящего, эдакий локомотив, тянущий за собой целый состав памяти, последние вагоны которого терялись в дымке далекого поворота... А теперь жизнь напоминала ему красочную карусель, в центре разноцветно-мелькающих секторов которой, была ОНА одна... И сейчас его остро мучил вопрос: а где всё это время был ОН...?
  И вот теперь она ушла..., а вместе с ней ушло это волшебное ощущение вневременного кружения - карусель медленно остановилась..., и Он словно материализовался из пустоты вновь..., и сидел теперь в одиночестве и тишине. Хотя, конечно, Он был не один.... Была Вера, был Сережка.... Была её сестра - эта странная, похотливая дура Ольга.
  Ольга...!
  Он с омерзением вспомнил первую, и, если не считать недавней поездки, единственную, встречу с ней....
  Это было на другой год после того, как Он пришел к ним жить... Интересно, что Валя все это время почти никогда не упоминала о своей сестре-близнеце, и даже перестала возить туда детей. Дети поначалу просились в деревню, но через какое-то время перестали - видно стали забывать... Тем более, что в их жизни появился мужчина: с деньгами, с машиной..., с интересными возможностями в проведении досуга..., и их жизнь постепенно наполнилась другими приоритетами и ценностями... Он подозревал, что Валя иногда ездит к сестре, почему-то в тайне от него, но с вопросами не приставал - зачем...? А в тот раз она сама попросила его съездить в деревню, сказала, что звонила Ольга и пожаловалась: старый сарай уже начал разваливаться, и нужно было хотя бы укрепить дверь. И вот, в субботнее утро, они всей семьей сели в его "Судзуки", и через час были уже на месте. Дом был закрыт на навесной замок и выглядел заброшенным, а двор сильно зарос бурьяном и крапивой, словно там давно уже никто не жил. Валя с усмешкой сказала ему, что сестра сейчас живет у очередного ё...ря, но на днях собирается вернуться домой: "Эту дуру мужики долго не выдерживают!". И отправилась за сестрой. Дети тоже испарились, быстро влившись в крикливую деревенскую ватагу ребятишек, и Он остался один в чужом, заброшенным дворе, остро ощутив сейчас свое одиночество и тоску, словно и его тоже бросили... Он сразу подумал о Гале и о Алешке, и опять резануло по сердцу... А через полчаса во двор вошла крикливо накрашенная и безвкусно одетая женщина. Она пьяно улыбнулась ему, извиняясь за то, что не подготовила дом к приезду гостей. Ольга была очень похожа на сестру, и он даже отметил про себя тогда, что если бы ее нормально одеть, и еще обуздать ее косметическую фантазию, то отличить их друг от друга будет совсем непросто. В голову даже пришла дикая мысль, что Валя решила просто подшутить над ним... Но когда они стали общаться, сомнения растворились сами собой: по поведению, разговору, манерам, уровню умственного развития - это был совсем другой человек. Но, даже не это было главным... От его Валентины словно исходили волны тепла, нежности, какая-то внутренняя энергия и жизненная сила..., а это существо было каким-то потерянным и вялым, хотя она и делала весьма смелые попытки заигрывать с ним..., но всё это с какими-то темными, неприличными намеками и липкой навязчивостью, так, что эффект от ее явных поползновений достигался прямо противоположный.
  "Вот и не верь после этого в теорию генетической предрасположенности человеческих характеров, предопределенности личности еще до рождения ... - думал Он, пока Ольга прибиралась в доме. - Одна семья, одни родители, одна окружающая среда обитания..., и даже одинаковые физиологические данные..., но какие разные дети! Да..., у людей всё как-то неопределенно и непредсказуемо, не то, что у животных. И в одной и той же человеческой семье может родиться и злобный, жестокосердный волчонок, и бледная, покорная овечка... Кстати, характерно, что и вообще, в жизни, все люди играют какие-то звериные роли, иерархически разделяясь на охотников и жертв, плотоядных и жвачных, молниеносно действующих и амёбообразных, быстродумающих одиночек и тупоголовых стадных..., выживающих лишь за счет своей поразительной плодовитости... Словно всё ЭТО - насмешка Господа Бога, который не только не дал человеку свободы воли и выбора, но и лишил его даже возможности быть самим собой..."
  Наконец, Ольга позвала его..., и Он вошел в дом. Вообще, дом был довольно добротным и крепким, с тремя комнатами, приличной кухней, маленькой прихожей и светлой верандой вдоль всего южного фасада. В большой, центральной комнате было уютно, хоть и пахло сыростью и нежилым духом, а на застеленном свежей скатертью столе, стояла тарелка с маринованными огурцами, бутылка чистого, как горный хрусталь самогона, и две большие, граненые стопки.
  - Присаживайтесь, дорогой гость, - сладко проворковала Ольга.
  - Спасибо! А... где Валя?
  - Да на что она тебе, милай...? - насмешливо глядя, спросила она, но тут же прибавила:
  - К "крестной" она пошла! Пока наговорятся, мы с тобой не по одной стопочке успеем пропустить... Поговорим по душам! Как тебе такой расклад?
  - А как же сарай?
  - Да что ж я - эксплуататорша? Черт с ним, с сараем-то - нехай он завалится! Я месяц-другой тут поживу, а там опять куда-нибудь тягу дам...
  - На очередное... подворье?
  - Туда, милый, туда...! - Она вульгарно рассмеялась. - Вашему брату только дай... - скоро, чай, не отпустит, хи-хи-хи... Знаешь, какая я горячая штучка!
  Он помялся у входа и сказал:
  - Знаете что, Ольга... Сперва дело сделаю, а там уж посидим... Как раз и Валя придет.
  - Ой, ой... А без Вали мы никуда?! Небось, подкаблучник?
  - Я, вообще-то, за рулем...
  - Да вы ведь с ночевкой приехали!
  - Это вряд ли... - Он решительно и строго посмотрел ей в глаза.
  Ольга как-то сразу скисла и, потерянно опустившись на лавку, вымолвила:
  - Воля твоя... Иди во двор, я сейчас инструменты вынесу.
  Часа три он мудрил с полусгнившей дверью сарая, но кое-как укрепил ее. Ольга больше не приставала, только иногда Он замечал, как она пристально смотрела на него из-за темного оконного стекла. Он, чтобы не заходить в дом, искал себе какие-то мелкие занятия, заделывая во дворе прорехи разрушающегося быта.
  "Странно, что какие-то вещи в нашей жизни меняются очень быстро, а какие-то остаются почти нетронутыми временем... Особенно часто эта мысль посещает, когда бываешь в наших деревнях, поражающих, порой, своей неизменной первобытностью: почти поголовное пьянство; вековые, разваливающиеся жилища; огромные огороды, обрабатываемые вручную, лопатой и еще этой заостренной кочергой, которую они называют "тяпкой"... Черт побери, ведь в мире уже, бог знает сколько лет, существует соответствующая механизация".
  Ближе к вечеру, Ольга вышла из дому, и как-то виновато вымолвила, что ей уже пора идти к "другу Аркашке", собирать вещи.
  Валя пришла через час после ухода сестры, вместе с детьми, а Ольга больше так и не появилась. Он не приставал с расспросами, только вслух удивился ее предложению заночевать здесь, но спорить, опять же, не стал. Пускай..., на все есть свои причины, а ему какая разница...!
  Детям, она постелила тут же, в большом зале, а им - в небольшой комнате, имевшей отдельный выход на веранду.
  А ночью произошло событие, которое Он не смог тогда рационально объяснить, но о котором почти не вспоминал до сегодняшнего дня..., впрочем, как и о многом другом...
  Часа в два ночи, Он проснулся от какого-то внутреннего холода и неуютности. Вали рядом не было... Накануне, перед сном, она вела себя как-то нервно и отрешенно, будто что-то сегодня произошло с ней, чем она не захотела делиться. Он, как всегда, с радостной дрожью прижался к ее горячему, упругому телу, но не почувствовал в ней ответного желания... Ладно - бывает... Поцеловав ее нежно в шею, Он отвернулся и приготовился к длинной бессоннице, всегда преследовавшей его на новом месте..., но уснул неожиданно быстро. И вот теперь, Он уже довольно долго лежал в темноте и думал: что же произошло сегодня и зачем вообще они сюда приехали? И тут... дверь в комнату с тихим скрипом отворилась, послышались Её шаги... Она немного постояла у кровати, а потом быстро забралась к нему под одеяло.
  - Валя...
  - Что не спишь, милый? - ответила она протяжным, грудным шепотом.
  - Где ты ходишь...?
  - Тс-с...
  Она вдруг быстро перевернулась, оказавшись на нем..., вжавшись в него всем телом, еще прохладным с улицы.
  - Валя, постой...
  - Тихо!
  И она жадно впилась в его рот своими влажными, мягкими губами... Все, что было потом, он помнил нечетко и с урывками - все это напоминало какую-то необузданную, животную вакханалию, настолько несвойственную Ей, нежной и неторопливой во всем..., что ему стало не по себе. Тело было её, но она сама словно превратилась в кого-то чужого... Скоро Он загорелся поневоле сам, едва успевая отвечать на ее стремительные, звериные ласки... Она будто куда-то спешила - как заключенная в тюрьме узница, отпущенная на ночь к приехавшему на свидание любовнику..., пытаясь втиснуть в подаренное ей время всю свою застоявшуюся, забродившую страсть, смешанную с отчаянием, тоской по воле и неутолимым голодом. Или, как бешенное, злобное животное... Такое с ним происходило впервые: дикий страх смешался с вожделением, а удовольствие с отвращением и почти физической болью внизу живота...
  Наконец, она отвалилась от него..., так же внезапно, как и набросилась, нимало не интересуясь даже фазовым состоянием возбуждения его разгоряченной плоти: насытившись, она попросту отбросила его, как мужчины отбрасывают использованный...
  - Валя...
  - Тс-с, тихо...! - так же шепотом прошептала она. - Я сейчас...
  Она быстро выскользнула из постели и исчезла в темноте, словно растворившись за тихим скрипом двери...
  Он лежал в горячем и сладостном напряжении, не отпускавшем его еще какое-то время... В эти секунды Он совсем перестал понимать что-либо в этой жизни..., будто поменялись вмиг приоритеты и установки его сознания на реальность: одновременно, ему было и мерзко, и... хорошо. Он ощущал себя, словно дикий зверь после яростной погони по ночному лесу..., но не как хищник, а как затравленный, чудом избежавший волчьих зубов заяц. И это... тоже была жизнь!
  И вдруг до него, как-то мгновенно, как удар тока, дошло: ЭТО БЫЛА НЕ ОНА...! Точнее, с самого начала Он чувствовал что-то неладное, но эта мысль никак не могла оформиться в его сознании, будто была замороженная. А теперь...
  "Ольга...? - Он рывком сел на кровати. - Что за бред, мать вашу...? Что за игры..."
  Он гнал от себя эти навязчивые мысли..., что вся эта поездка была неспроста..., что Валя всё знает..., что его привезли, словно барана на веревочке, на случку... Только вот зачем? Насчет побуждений похотливой Ольги Он не сомневался, но как, черт возьми, этой тупой волчице удалось уговорить Валю...? Добрую, нежную..., единственную...
  "А может..., она меня проверяла на прочность...? Да нет же, перед таким... ураганом не один мужик не устоит..., и она не может не знать такого таланта за своей единоутробной сестрицей... Жадная тварь, тупая сексмашина! Черт, черт, черт...".
  Он попытался проанализировать всю ситуацию с самого начала, но дошел лишь до Ольгиного лица в темном окне..., и не заметил, как уснул крепким сном...
  Наутро, Валя вела себя почти, как и всегда, лишь один раз Он заметил какую-то виноватость в её влажном взгляде, уже в машине, боковым зрением...
  "Знает!!! Но... стоит ли начинать разговор...?
  После этого случая они никогда больше не ездили в деревню, и Он ни разу ничего не услышал больше от нее про сестру... Но этот случай был единственным камнем в их долгой, счастливой жизни..., и их идиллия, неожиданно споткнувшись, вновь подхватила и понесла их дальше, не давая даже ему ни на минуту задуматься, проанализировать, попытаться что-то понять... А ЗАЧЕМ? Ведь все это, по большому счету, такая неважная мелочь, по сравнению с этой сказочной...
  Все это мгновенно пронеслось сейчас в его голове, вызванное его быстрой, странной памятью, к которой Он уже начинал привыкать: за несколько секунд, перед ним развернулось всё событие целиком, вместе с сопутствующими впечатлениями, вопросами, мыслями...
  Внезапно, открылась дверь и вошла Вера. Она была в пушистом коротеньком халатике и в шапочке-сушилке, которая тихо шелестела на голове.
  - Опять шумишь, папашка? - спросила она и тут увидела его мокрое, раскрасневшееся лицо.
  - О-о... Да тебя колбасит! Может и впрямь, надо было тебя в больничку сдать?
  - Вера...
  - Нет, так дело не пойдет, родной! Давай-ка вставай...Пойдем на кухню - хлопнем по рюмашке. Сейчас для тебя это лучшее лекарство!
  Она лихо крутанулась на одной ноге и вышла.
  "И то верно! Чем слюни размазывать, лучше..."
  Он тут же почувствовал какой-то прилив сил и настроения.
  "Молодец у меня Лиса, все-таки! Все хорошо - нет никаких причин впадать в панику. Мы еще повоюем! И Валя обязательно..."
  Проходя мимо стола, Он увидел в раскрытой электронной книге, ставшей теперь одним большим экраном, застывшую фотографию. На ней Он держал на руках какую-то женщину в купальнике, которая нежно обнимала его за шею и смотрела куда-то в даль. И Он тут же вспомнил этот снимок: они с Валентиной отдыхали тогда вдвоем, в Северной Греции, и жили в маленьком, простеньком домике (почти сарае), стоявшем на высоком утесе, который нависал над морем. Выбор жилья был большой и дешевый, но им очень понравился этот вид сверху: скалистый, заваленный глыбами залив, изогнувшись, сходил на нет и заканчивался маленьким полуостровом, на самом краешке которого располагался небольшой ресторанчик в виде китайской пагоды. Он работал всю ночь, волшебно переливаясь огоньками и посылая им тихие, тонкие звуки колокольцев. А иногда оттуда лилась легкая дальневосточная мелодия.
  И вот теперь он смотрел на этот снимок, сделанный автокадром на краю утеса, на фоне свинцового, предштормового неба, и недоумевал: он знал, что на руках у него тогда была Валя, и в то же время..., эта женщина не была ею! Лицо было знакомым, будто он когда-то давно уже встречался с ней, но где это было и когда..., и что она там делала...?
  "Ересь какая-то... - думал Он, выходя из спальни. - Впрочем, чего я удивляюсь? Наверняка, с мозгами что-то стряслось за эти четыре дня, пока я валялся в бреду. Возможно, смешались в кучу образы, обрывки воспоминаний. Как в калейдоскопе... И я забыл ее лицо, как забываешь, порой, истинный вид того, что всегда находится перед тобой... И вообще - пора бы мне уже перестать удивляться, после всей этой..."
  
  Вера смотрела задумчиво, "в себя", покручивая своим тонким пальчиком по горлышку открытой, ополовиненной уже "Столичной", которая по-хозяйски возвышалась над пластиковыми плошками с закуской. Её рыжие волосы невесомо, по-модному торчали во все стороны, и она напоминала ему сейчас грустного клоуна. Она говорила тихо и медленно.
  - ... Такое ощущение, что она что-то предчувствовала... Я никогда не слышала про эту историю, с бабушкой... Даже тетя Оля не рассказывала. А тут она, за три дня до того, как... - Вера тяжело вздохнула.
  - Успокойся, Веруня... Мне, все-таки, кажется, что обойдется...
  - Нет, папашка, не обойдется... Все это как-то странно и... Мистика какая-то! Ведь не сама же она... так решила? Какой смысл..., зачем?
  - Я... не знаю!
  Он аккуратно взял бутылку из-под ее руки и налил себе в рюмку.
  - Будешь?
  - Нет, мне больше не надо. Сегодня лекция по физике "темной материи". Хороша я буду, прикинь...?
  - Понимаю. Ну, твое здоровье!
  Он выпил, не закусывая.
  - Ты чего...? Ну-ка, давай ешь - отощал, как кащей за эту неделю. Одна кожа да кости... Ничего, папашка, мы тебя откормим!
  - Вера, а что Сережка-то?
  - Так на сборах же, в Альпах - ты и это забыл?
  - Да нет, я помню... Но он звонил хоть за эти дни, пока я тут...?
  - Вчера звонил. Счастливый такой...
  - Как думаешь - может, зря мы ему не сообщили? - Он наколол вилкой кусочек рыбного филе.
  - Да нет, думаю - правильно. Что его зря дергать, пусть спокойно тренируется... Она же, все-таки, не... О, господи... - Она вздохнула и перекрестилась.
  Внезапно, ему в голову пришла странная мысль...
  - Слушай, а этот ее... отчим... Он точно умер?
  - Точнее не бывает! Мне хоть и было тогда восемь лет, но до сих пор помню этот... крематорий. Бр-р-р... И чего она меня туда потащила...?
  - Да уж... В детстве это... сильное ощущение.
  - А почему ты спросил?
  - Да так, проигрываю возможные варианты...
  Она насмешливо посмотрела на него.
  - А-а..., ты вот о чем...?
  - Послушай, Веруня! А... твой отец?
  - Там тоже все глухо! У него своя семья...
  - Семья... - Он опустил глаза. - У меня тоже была...
  - Не-е... - сказала Вера весело, словно не замечая его убитого тона. - Они далеко, в Америке. Она что - не говорила тебе?
  - Нет.
  - Странно... В общем, насчет её побега куда-то на сторону, можешь не заморачиваться.
  - А... второй...?
  - А Сережкин - где-то в Сибири "мантулит". Нефтяник...
  - Далеко их разбросало...
  Она улыбнулась.
  - Ты знаешь, мне тетя Оля рассказывала как-то, в деревне... Мы с Сережкой каждый год, еще до тебя..., на все лето в деревню уезжали. И вот, Оля как-то подвыпила в очередной раз, и давай меня "грузить"... про наших пап. Я, конечно, мало, что понимала, но уже тогда у меня возникло такое ощущение от ее рассказов, что они будто... в разные стороны от мамы брызнули, по очереди... Один дальше другого, хи-хи...
  - Странные люди! Сбежать от такой женщины... - сказал Он задумчиво.
  - Но теперь я понимаю, что дело не в маме, просто мужики были дерьмо! А Оля - дико завидовала ей...
  - Ну уж... Нашла, чему завидовать: на два ребенка два развода!
  - О-о..., да что ты понимаешь! - Она свысока посмотрела на него. - Женщины завидуют о своём, самом больном... За мамой в молодости все мужики в округе таскались, а тетя Оля всё в тени ее была. Кстати, в детстве мне казалось, что она выглядела даже красивее, чем мама...
  - Это Ольга-то...? - И он, уже второй раз за сегодня, вспомнил встречу с этой безумной гарпией. - Нет, Веруня..., ваша тетка с мамой и рядом не стояла...
  "Хотя, в постели она, конечно..."
  - Рядом не стояла, не стояла рядом.... Да-а... - Вера задумчиво накручивала на палец свой рыжий локон. - Кстати, я тебе не говорила, что никогда не видела их вместе?
  - Как это?
  - Как, как.... В "одном кадре", вот как!
  - Но..., как такое возможно? - Он тут же вспомнил, как они с Верой уезжали из деревни после бесплодных поисков матери. Как в зеркале заднего вида стояла на дороге провожавшая их Ольга - одинокая, с каким-то печально-потерянным взглядом во влажных глазах. Ему в голову даже пришла сумасшедшая мысль...
  - Спроси что-нибудь полегче! - продолжала Вера. - Может, из-за неприязни, а может... Они для меня всю жизнь были, как "инь" и "ян".
  - Опять мистика?
  - Снова... - она нервно рассмеялась и тут же перевела разговор:
  - А насчет того, кто лучше, а кто хуже.... Господи, тебе-то, откуда знать? Это я еще могу быть объективной, как... женщина. А вы, мужики, извини...
  - Ну-ну, это уже интересно! И что - мужики?
  - Бараны баранами..., вот что! Крутить вас и крутить... - Она подперла, голову ладонью, совсем, как мать.
  Он с любопытством взглянул на нее. Такой Он ее еще не видел.
  - Вот вы всё ищете красивых, фигуристых баб... Но ведь, если разобраться - на кой она вам, красота эта? Что вы с ней собираетесь делать-то...? Погладишь, извини, по красивой заднице пару раз, а дальше-то что? Красота, она лишь поначалу приманчива, а потом... - с улыбкой проворковала Вера.
  - Что - потом?
  - А потом в игру включается именно женская суть... Так сказать, квинтэссенция тысячелетий борьбы слабого пола за выживание, порожденная в тесном соседстве с самым кровожадным существом на Земле, хи-хи... Тут уж женщина и проявляется по настоящему: либо она ЖЕНЩИНА, либо... пустышка с красивой мордочкой! И ломаный грош ей цена...
  - Однако...! Откуда такие познания?
  - Догадайся с трех раз...!
  - Ясно, что мать...
  - А вот и нет! - сказала с ехидцей Вера. - Глупый, да нет никаких таких знаний, понимаешь? Это - данность! И "оно" либо есть в тебе, либо... Этому нигде не учат, и не научат...! Вот скажи: я красивая? Только честно, без этих ваших мужчинских штучек.
  - Ну.... Симпатичная, даже очень! Этакая лисица на охоте.
  - Ох-х... - Она безнадежно махнула рукой. - Любите вы все врать...! Да у нас на курсе есть такие девицы, что ты, если б глянул - весь на слюну изошел бы.
  - Охотно верю!
  - Только вот некоторым из них совсем не нужно открывать рот, иначе... Их только на капот свадебной машины можно сажать, или в музее, под стекло... А я, по сравнению с ними - серая мышка..., но за мной пол "универа" мужиков бегает, включая преподавателей и слюнявого ректора... - она с омерзением скривилась, - которому уже седьмой десяток, и у которого полные штаны песка...
  Он засмеялся.
  - Что ж, и этому вполне верю! Непростая ты девочка, очень непростая..., хоть и не сильно скромная.
  - А Оля..., - она словно не слышала его, - да она сама за мужиками бегала, как дура последняя... Нет, не в бабушку она пошла - это точно! Да и твоя "бывшая".... Видать, тоже "не фонтан" баба, раз ты так легко сбежал...
  Он вздрогнул.
  - Вера, замолчи!
  - Ладно, проехали...
  - Что с тобой?
  - Да так, ничего... - сказала она как-то потерянно. Но после минутного молчания, она вдруг спросила:
  - Слушай, папашка... Ты ведь нас не бросишь... ТЕПЕРЬ?
  Он оторопел.
  - Ты что Веруня...? Откуда вдруг такие мысли?
  - Ну... Допустим, что... наша мама не вернется...
  - И что?
  - И то! - Она откинулась на спинку стула. - Просто, нестойкий вы народ, мужики...
  - Зачем ты это...?
  Она скривила свои пухлые губы.
  - Сказку про оловянного солдатика помнишь...? Так вот, у него всего одна нога была..., но он был стойкий! И не потому, что хорошо стоял, понимаешь? А потому что...
  - Вера...
  А у нее уже наворачивались слезы.
  - А может он и был стойким в своем чувстве..., потому что плохо стоял. Нужен ему был кто-то - плохо без надежной опоры, понимаешь...? А у вас одно только стоит...
  - Перестань!
  - У вас... Все хорошо стоит, но... не стойкие вы солдатики, совсем не стойкие... Чего смотришь?
  - Вера!
  - Что - Вера? Один раз сбежал уже... Какая теперь тебе... ВЕРА?
  Она убрала салфеткой слезу и тихонько высморкалась.
  - Теперь не сбегу! - сказал он угрюмо и тихо.
  - А потому, что некуда, да? Слыхала я...!
  - Что ты слыхала?
  Она усмехнулась.
  - Про то, как тебя родной сын чуть с лестницы не спустил...
  Он молчал. Он понимал, что надо как-то ее успокоить. Но как..., когда почти все утро сегодня он думал о НИХ...
  - Молчишь? А мне вот интересно: а что будет, если не спустит...? Пойдешь туда завтра..., а они на шею тебе кинутся, а? Только честно!
  Вера смотрела на него в упор, и Он понял, что не сможет ее обмануть.
  Он опустил глаза и сказал:
  - Прости, я... не знаю!
  - Спасибо, что не соврал... - она глубоко, прерывисто вздохнула, и взяла со стола маленькое зеркальце. - Ох..., опять мне теперь сидеть, краситься...
  - Послушай, Вера...
  - Ладно, папашка, проехали...
  Она отложила зеркало и, с минуту, пока Он ковырял вилкой салат, не отрывала от него внимательный взгляд. Было похоже, что она напряженно обдумывала какую-то мысль. Наконец, она встала, и, уже выходя из кухни, сказала:
  - Ты прости меня! Нервы что-то ни к черту в последнее время...
  
  Он стоял посреди спальни, глядя на электронное фото Валентины. После тяжелого разговора на душе было мерзко..., но было и еще кое-что... Еще там, глядя в бледное лицо Веры, Он вспоминал лицо этой женщины с фотографии. Лицо Вали... Точнее, даже и не вспоминал: происходила плавная идентификация ее внешнего образа в его сознании, с ней самой... И, как-то отстраненно, Он подумал сейчас, что действительно - никакого особого шарма в этом лице нет. И без неё самой, без магического эффекта ее присутствия, оно было... одним из тысяч лиц.
  Женские лица... Сколько их встречается каждый день, когда неспешно плывешь в нескончаемом человеческом потоке. Притягивающие, неприметные, отталкивающие... Эмоциональные и спокойные, смеющиеся и плачущие... И почти всегда безразличные, словно окружающие для них и не существуют. Но иногда что-то происходит: они вдруг смотрят на тебя, и улыбаются... Именно тебе, незнакомому! И в этот момент ты ощущаешь легкое головокружение, какую-то нереальность происходящего. И это уже некий знак, начало магического отсчета, первая ступенька на лестнице очарования.... Если, конечно, ты захочешь ступить на нее. Если не испугаешься, ибо...
  "Без сомнения, есть в них во всех что-то колдовское, не просчитываемое никакими потугами разума... Мы смотрим на них и делим для себя на очаровательных, красивых, невзрачных, отталкивающе-неприятных... Только что есть красота, если не условность наших взглядов? Ведь даже изначально, выбирая предмет любви, как точку приложения к заложенной в нас, внутренней потребности в чьем-то тепле, ласке и участии, мы исходим из навязанных нам стереотипов. И поначалу, мы видим только лицо. Но что мы можем различить в привычных нам с детства формах четырех основных органов, в движениях мимических мышц, в неуловимом сочетании всех этих загадочных черт..., где красоту от уродства может отделять, порой, лишь небольшое смещение пропорций, миллиметровое изменение в припухлости век... И почему мы придаем такое большое значение этим загадочным знакам, отражающим лишь беспристрастную репродукцию чьего-то генокода... Конечно, есть такая наука (или лженаука), как физиогномика, изучающая зависимость характеров и нравственных черт, от черт физических, утверждающая, что по ним можно "прочесть" суть человека, так же легко, как ученые читают сегодня книгу генома. Но мы сами имеем возможность убедиться в несерьезности этих попыток, если вспомним, как удивительно меняется внешность нашего нового знакомого через некоторое время. Как его лицо, из неприятного, превращается в доброе, смешное, родное... Или же наоборот: красивое лицо, изначально притянувшее тебя идеальными пропорциями, становится злым, ехидным..., уродливым. И весь фокус в том, что человек-то не меняется, просто трансформируется его образ в твоей голове, добавляя каждый раз все новые и новые черты. Как портрет Уайльдовского Дориана Грэя... И сколько же прекраснодушных, понимающих, ищущих, страстных..., скрывается за серыми, невыразительными лицами, прячется за своими безразличными масками... Лица, обличия, личины..."
  Но мы ищем, взвешиваем, подбираем их внешний образ под то, что уже живет в нас..., под некую психическую матрицу, воссозданную заранее нашим воображением. А уж потом подгоняем под нее своего избранника, выштамповывая, вылепливая из него (опять же, в своем только воображении) некий идеальный продукт, создавая какого-то ментального гомункула, которому потом и поклоняемся, и за который, порой, готовы идти на любые жертвы. И только после всех этих метаморфоз, истинная внешность избранника перестает иметь решающее значение - её мы воспринимаем уже опосредованно, ибо то, на что натянут этот наш образ, не имеет значения - это уже "наполнитель"..., и как каждый наполнитель, он интересует нас лишь с точки зрения своей функциональной прочности и незаметности. Причем, чем он незаметнее, тем идеальнее... И вот такой, придуманный нами объект любви, есть вполне естественная и нормальная часть нас. Он дополняет нас, делает из нашей психической полусферы - сферу, или, если хотите, яблоко!... Всё так, но что произойдет, если верх в тебе возьмет... это существо, этот внутренний суккуб, скроенный из твоих фантазий, желаний, снов...? Не превратится ли, в этом случае, твой внутренний мир, в замкнутый на самое себя континуум, в котором все лучи и энергетические потоки искривляются чудовищной гравитацией огромной, но невидимой "черной дыры"... И ты смотришь только ТУДА, не видя её саму, но зачаровываясь волшебным фейерверком вспышек аннигилирующего вокруг неё вещества - своего мира, медленно, но верно исчезающего за её черным горизонтом1...
  Он очнулся... Теперь на экране электронной книги было ее лицо крупным планом. С какой-то хитроватой улыбкой, Она смотрела на него - того, который стоял тогда с фотокамерой..., и, наверное, на него теперешнего. Словно знала ВСЁ...
  "Господи, какая ирония...Я всегда боялся кукол, но сам не заметил, как стал куклой..., играя придуманный кем-то, чужой спектакль. Мой разум зациклился, а мое тело состарилось и истрепалось, дергаясь на этих невидимых нитках. Целых одиннадцать лет! Старая, никому не нужная кукла..."
  И медленно, словно по ступенькам, Он опустился в темный подвал своей памяти. Почти на самое дно...
  ЕМУ БЫЛО СЕМЬ ЛЕТ, и отец повел его в кукольный театр, где работал осветителем его школьный товарищ, дядя Вася. В тот день шел спектакль: "Приключения Буратино", который вызвал у него настоящую бурю восторга... Особенно Он был очарован Мальвиной, и к окончанию представления был уже влюблен в нее. А после спектакля отец повел его за кулисы, где их встретил улыбающийся дядя Вася. Он взъерошил ему волосы, а отца обнял за плечи, и сказал:
  - Пойдем, Сашок, хлопнем "по маленькой"...! А малец твой заодно кукол посмотрит... Смотри, как у него глазенки-то заблестели! Ну что, братец кролик, хочешь Карабаса увидеть?
  - Хочу!
  И они зашли за дядей Васей в маленькую, тускло освещенную кладовую. Первое, что Он там увидел, была ОНА... Там, на сцене, она была настоящая - веселая, сердитая, грустная... Очаровательная! Тогда Он не видел над ней ниток, не замечал нарисованного лица, непропорционального тела. Для него она была ЖИВАЯ! А сейчас... Она висела тихо и печально, опустив голову и безжизненные руки, от которых провисали тонкие, блестящие нити, уходившие куда-то вверх..., куда Он даже испугался посмотреть. Волшебство закончилось, и теперь это была просто разрисованная, старая тряпка, отыгравшую свою роль, которую усталый кукловод небрежно накинул на шест. Она была МЕРТВАЯ... Он в страхе отвернулся и выбежал за дверь. И там, стоя в коридоре, Он тихо заплакал, как тогда, год назад...
  ЕМУ БЫЛО ШЕСТЬ ЛЕТ. Они с мамой тогда зачем-то срочно поехали в деревню, и мама всю дорогу молчала, как чужая... Был апрель, и солнце уже старалось во всю. Во дворе и в доме было много народу, но люди, завидев их, медленно расступались. И вот они вошли в маленькую комнату от огорода, в которой они обычно жили летом. Посреди комнаты, прямо на столе... что-то лежало в огромной черно-красной коробке. А когда они подошли ближе, Он увидел, что это какая-то большая, одетая в черный костюм кукла с желто-парафиновым лицом. Он сначала ничего не понял..., пока мама не прошептала ему на ухо: "Дедушка умер...". И тотчас, Он узнал это ЛИЦО... В один миг, что-то произошло внутри него..., и ЭТО заставило его выбежать из комнаты... Спрятавшись за домом, Он стоял под огромным, зеленеющим уже ясенем, и плакал, сам не понимая почему. И дело было даже не в дедушке - за год Он уже и забыл его. Это был испуг ребенка, увидевшего странную, непонятную для его ума сцену, когда кто-то знакомый и живой превратился вдруг в вещь, в куклу! В МЕРТВУЮ куклу. И Он, шестилетний, уже тогда понимал, что такое СМЕРТЬ...
  ЕМУ БЫЛО ПЯТЬ... На черно-белом экране умирал человек. Конечно, Он знал значение этого слова, только не понимал его нехороший, таинственный смысл: почему взрослые всегда затихали и опускали глаза, когда произносили его. И Он спросил:
  - Па, а почему он умрет?
  - Заболел. Не мешай!
  - А все, кто заболеют, умирают?
  - Не все. Обычно выздоравливают.
  - А если не болеешь - не умрешь?
  - Отстань! Иди в свою комнату, поиграй.
  - Ну па...! А если я не буду болеть, то никогда не умру?
  - Малыш, дай фильм посмотреть спокойно! Вырастешь - все сам узнаешь!
  - Я хочу сейчас...
  И тут, старшая сестра не выдержала, и сказала:
  - Да все равно умрешь! Станешь старый и умрешь. Просто так, от старости...
  - Как это?
  - А так это! Помнишь, кот Васька в прошлом году умер? А он ведь родился, когда тебя еще не было... Помнишь, как мы с тобой его закапывать ходили?
  - Помню. Я...
  Что-то зарождалось внутри него, где-то вверху живота. Он словно почувствовал ЕЁ присутствие.
  - Вот так и люди..., - продолжала сестра. - Жизнь кончается, и ВСЁ! Закопают тебя в землю - понял, дурачок?!
  - Надя, перестань... - строго прикрикнул отец. Ему же сказал, мягко и тихо:
  - А ты иди к себе. Это взрослый фильм, тебе еще рано смотреть. Потом поговорим...
  Он медленно вышел из комнаты, но не пошел к себе, а зачем-то завернул на кухню... И там, остановившись у старой, желто-коричневой табуретки, Он заплакал... Потому что ОНА была уже с ним. Внутри него...
  Вздымающийся, темно-серый океан стал "к ночи" совсем неспокойным. Верхушки гигантских волн мрачно поблескивали отраженным светом, а над темным горизонтом, сквозь низкие, рваные тучи, проглядывал уже диск восходящей Луны, которая была больше похожа на Землю, видимую с поверхности своей единственной спутницы. Чарующий, иллюзорный мир... Мир, существовавший только на сетчатке его глаз!
  Он нажал на сенсорную клавишу под подоконником, и ночной океан, мигнув пару раз, исчез. И сквозь темное, мутное стекло стал медленно проступать мир настоящий - яркий и живой...
  "Всё, хватит с меня этого бреда! Завтра же иду... домой. Нет - сегодня! Упаду Гале в ноги... Одиннадцать лет - не вечность, впереди еще целая жизнь. У нас, в конце концов, сын... Наш Алешка! Они поймут, простят, потому что..."
  - Эй, гражданин галактики! - Голос падчерицы вклинился в его мысли, спутал их. - Я ухожу, закрой за мной...
  Она стояла у зеркала, поправляя тонким столбиком помады рисунок своих полных губ, но Он чувствовал на себе ее косящий боковой взгляд. Наконец, она пару раз причмокнула, спрятала фиолетовую палочку в косметичку и сказала, не поворачивая головы:
  - Вернусь поздно. Ты дома будешь..., или как?
  Он смутился, но тут же ответил, стараясь придать своему голосу усталую беспечность:
  - А где ж мне быть-то? "Больничный" еще до конца недели...
  Она понимающе, с ехидством улыбнулась себе в зеркало, словно говоря: "Знаем мы вас!"
  - Откуда мне знать? Я за порог, а ты, тут же, к своей...
  - Да перестань...!
  "Какого черта она пристала? Словно я не свободный человек, а её..."
  - Сунешь свою печальную головушку под её мягкие перышки, и... утешишься.
  - Слушай, это уже ни в какие ворота...
  - Вам же, по большому счету, начхать, чья грудь примет ваши скупые мужские слюни. А бабы-то народ добрый, глупый - всё простят! Подумаешь, десять лет пасся на чужих подушках...
  "Да что ж ты..." - закипал Он.
  - Закрой свой рот..., дрянь!
  И тут она повернула к нему свое бледное лицо, и с какой-то радостной злобой уперлась в него взглядом... Словно опытный, коварный боец, который спровоцировал нападение на свою территорию, выведя противника из равновесия.
  - Что, мой сладкий - не нравится? Теперь я уже дрянь? А ночью ты мне другое говорил...
  - Да кто ты такая, чтобы так со мной... Что??? - Он оторопело уставился на нее. - Что ты сказала?
  - Так нежно прижимался, шептал в шею...
  - Ты врешь...! Это неправда...
  - "Мой греческий колокольчик"... - Она продолжала наносить свои короткие, точные удары, словно пришпиливая его мелкими гвоздями к столбу.
  - Как... Откуда...
  - "Милая моя, травинка над рекой..."
  - Этого не может... - Его голос задрожал.
  - Ну вот, звучит уже не так уверенно. Бедная твоя, больная головушка!
  Он прислонился к стене. Холодный пот стекал под руками.
  "Милая моя травинка...? Это ведь было ТАМ.... Нет, это какое-то сумасшествие!"
  Он посмотрел на нее растерянно, умоляюще.
  - Зачем ты это со мной делаешь...?
  Она победно улыбнулась, поправляя длинную, тонкую челку.
  - Зачем...? Но ты так трогательно стонал, так дрожал... Звал ЕЁ. А мы ведь, бабы, народ жалостливый...
  - Но ведь ничего...
  - А вот этого я тебе не скажу! И не смотри, как голодный щенок - не "обломится"! Хотя..., если будешь хорошим мальчиком...
  И Она звонко засмеялась, так же тонко и серебристо, как тогда...
  Стены вздрогнули... У него перед глазами всё плыло, будто его раскручивало в мутном потоке...
  "Что... происходит?"
  Теперь она смотрела вниз, на свою туфельку.
  - Еп-понский щ-щит..., опять эта дурацкая пряжка!
  Она уже наклонялась... Легкая кофточка провисла, и в открывшемся овальном проеме...
  "Милая моя..."
  Её голова стала медленно подниматься, и вот уже озарилось знакомой улыбкой милое лицо...
  А за поднимающимися, серебристыми веками открывалась холодная, всепоглощающая тьма...
  "Господи, это ОНА! Значит, это был не сон... Я нашел ЕЁ!"
  - Милая моя... Не уходи!
  Но она уже выпрямилась, медленно стряхивая песок и сухие травинки с помятой юбки... Она смотрела на него нежно, с любовью. Как тогда...
  - Я приду, ты только жди меня, слышишь?
  - Почему... ты ТОГДА не пришла?
  Она ласково, виновато улыбнулась.
  - Бывает что-то, что сильнее нас! Оно приходит в один миг..., хотя ждет нас от самого рождения! И мы ничего не в силах изменить...
  - Что... с тобой... произошло?
  - Ты ведь знаешь, ЧТО! Ты всегда ЭТО знал...
  - Нет...
  - Но в этот раз всё будет хорошо - ты только не уходи!
  - Да, милая! Теперь никто не заставит уже меня уйти.... Я буду ждать, хоть целую жизнь...!
  - Время пролетит быстро, милый...
   Ибо никакого Времени нет! ...
   И Жизни нет! ...
   НИЧЕГО НЕТ! ...
   Есть только...
   О-о-о.............
  Последние её слова утонули в утренней, гулкой тишине, а тонкая фигурка медленно растворялась в густом, молочно-розовом тумане. А вдоль реки, тревожно и жалобно, кричала какая-то птица, словно искала над темной водой что-то потерянное... А может, оплакивала чью-то загубленную жизнь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Вместо эпилога.
  
  Многоуважаемый Читатель! Я не являюсь профессиональным писателем (работаю врачом в закрытой психиатрической клинике), поэтому прошу не судить строго за дилетантский стиль моего письма. Этот рассказ написан мною по материалам, взятым из дневника одного нашего пациента. Он поступил к нам в клинику полгода назад, с частичной амнезией (не помнил своего имени и событий последних лет своей жизни, но в остальном был вполне адекватен), а в прошлом месяце внезапно (все были в шоке!) умер. Поскольку, родственников его найти не удалось (точнее, не представлялось возможным), то я посчитал, что могу воспользоваться его заметками, не боясь того, что кто-то привлечет меня за плагиат или за использование личной информации. Кстати, в рассказе ни разу не упоминается его собственного имени, но это не литературный прием деперсонализации героя (что, вообще-то, являлось бы неплохим ходом!). Условно, мы дали ему имя и фамилию, для внутрибольничного общения и ведения документации (не говорить же человеку: эй, пора ставить капельницу! или: больной номер ..., извольте пройти на процедуры!), но я не стал делать этого в тексте - пусть всё остается так, как было в его записках. И еще - я не стал писать от первого лица: мне показалось, что это будет неправильно (проанализировав, как следует, я понял, что просто-напросто испугался).
  Итак, все повествование велось мною именно в том самом порядке, как это было сделано самим автором записок (все примечания без пометки "Прим. редактора", также взяты мною из его текста, правда, некоторые его рассуждения "на полях", в частности: о природе отечественных и зарубежных матерных выражений, я вставить не решился), а один фрагмент, из школьной жизни героя, я вынес за рамки рассказа - мне показалось, что он может стать неплохим окончанием для этой загадочной истории. Я только дал ему своё название:
  
   "Индивидуальное закрытие Америки".
  
  Мы сидели на полусгнившей лавочке, в тихом уголке заброшенного парка, который уютно зарастал необитаемостью невдалеке от нашей школы, и пили из горлышка портвейн, причем, каждый из своей бутылки. Невольной виновницей нашего маленького пира была Борькина тетка, которая жила в Выборге. Она подкармливала иногда своего любимого племянника, в тайне от его родителей (своих-то детей бог ей не послал), маленькими разноцветными бумажками, засунутыми в конверт, между строчками нежности и неутоленной материнской любви. Сегодняшняя - была зеленого цвета, и позволяла нам накушаться почти "в какашки" (но не подумайте, что мы уже тогда были алкоголиками, это был лишь синдром запретного плода, подкрепленный недельным воздержанием). Золотая была у него тетка, я всегда завидовал..., но бог не послал никому из моих родителей старшей чадолюбивой сестры (зато, в виде компенсации, послал мне верного и не жадного товарища).
  Итак, мы сидели и радовали наши юные мозги, освобождая их на время от всего того, чем пичкали их опытные педагоги и наставники от местных пенатов. Кстати, иногда, в виде побочного эффекта, эта учебная информация, под воздействием известных химических соединений, начинала лихо бродить в мозгах, порождая интересные темы и весьма неожиданные выводы из полученных нами знаний, по чистой случайности зацепившихся в наших извилинах на уроках. Впрочем, оба мы много читали (в основном, научную фантастику), поэтому могли и без всяких там школьных наук вести серьезные диспуты. Ведь умная книга была тем же учителем, опытным наставником и интересным собеседником..., а графики, уравнения и прочая фигня, были придуманы лишь для скучных, занудливых типов, не доверяющих мудрому человеку на слово. Так, или примерно так, мы тогда считали...
  Не помню, с чего начался тогда тот дурацкий разговор, в результате которого, я едва не потерял друга, в прямом и в переносном смыслах. А все дело было в том, что в те далекие соцреалистические времена, когда и думать то запрещалось об иных формах реальности, мой друг буквально сходил с ума по звездно-полосатому флагу и всему, что он символизировал. И хотя, у него и не было реальных основании посещать валютные магазины (теткина зелень там "не прокатывала"), но сам запретный дух свободы всегда пьянил его мятежный ум. Да..., если бы я не знал утверждения, что от любви до ненависти один шаг - ни за что бы не поверил в то, каким он потом стал америконенавистником (всезнающие фрейдисты скажут, что это - неосознанная душевная обида из-за недоступности предмета вожделения). А тогда его идиотское пристрастие казалось мне забавным, и было частым поводом для наших ожесточенных стычек и споров. И я уже придумал, чем зацепить его на этот раз...
  - Знаешь что, Борька! - сказал я ему после доброго глотка "думательного" эликсира - Я недавно понял одну вещь... Что не существует твоей обожаемой Америки. Нет её, и не было никогда - всё это выдумки для наших засранных мозгов.
  Борька сделал глумливое выражение физиономии, ставшей, как всегда, прекрасной от вина, и с ходу включился в игру.
  - А Колумб?
  - Кто такой Колумб? Шесть букв на бумаге... Не было никакого Колумба!
  - Не было Колумба? Ах ты ж засранец...! Хорошо, допустим! А как же Кеннеди, индейцы, Великий кризис, Майн Рид, блин..., Миссисипи...?
  - Всё выдумки!!! Миссисипи... Ты там был? Ты её видел? Ты её щупал...?
  - А ты молекулы видел? - парировал находчивый Борька
  - Молекулы я не видел, но могу, по крайней мере, осязать вещи, которые из них состоят. А что там: может молекулы, а может "хренекулы" - какая, в сущности, разница... А Америка - сплошная и ничем конкретным не подтверждаемая фикция. Этакая фата-моргана, красивый рисунок в нашем сознании...
  - Этак можно что угодно отрицать... - Глуповатая улыбка на его лице медленно заменялась на озабоченную - сегодняшний наш спор оказывался непростым. - А газеты, книги...
  - Сказки! Посуди сам: когда ты, к примеру, читаешь интересную книгу, тоже ведь проникаешься реальностью происходящего там?! Ты погружаешься в неё и веришь, так?
  - Ну...?
  - Вот так и здесь, в жизни! Просто тебе не дают оторваться от страниц этой сказочки для доверчивых идиотов. Только соберешься..., а тут тебе снова бац - какой-нибудь фигней по башке...
  - Как это?
  - Ну..., к примеру, как только наш Гагарин вокруг "шарика" крутанулся, а нам сразу же: "трах-тибидох" - идейный враг уже на Луне! Вперед, к новым высотам, товарищи! Засеем Марс "штрифелем" и "антоновкой" - ур-ра-а-а...
  - А может и Гагарина не было?! - съехидничал Борька.
  - Не-е... Гагарина мой папа своими глазами видел, в Москве, после полета. А моего папу ты знаешь - врать не будет... А твой папа в Америке был?
  - Ну, ты и... Да ведь... люди же, наконец, рассказывают... - зашел он тогда с другой стороны.
  - Люди ему рассказывают... А если завтра скажут, что на Красной площади приземлился инопланетный корабль? Или немецкий самолет-разведчик... Ты тоже поверишь? Тебе ведь "люди сказали"...
  - А я съезжу в Москву и проверю...
  - Ну, тогда съезди в Америку и проверь: на месте она?
  - Ты прекрасно знаешь, что это невозможно! - заводился уже Борька. - Я скорее на северный полюс смогу попасть, или даже в отряд космонавтов..., чем ТУДА.
  - А ты не задумывался, почему? Ты ведь спокойно, как и все, проглотил сказочку про "железный занавес", про враждебное окружение... Горы всякой чепухи... А очевидную вещь никто понимать не хочет..., что всё это делается лишь для того, чтобы скрыть от вас, дураков, истину.
  - Какую еще истину, осел?
  - А такую... Как справедливо утверждал Остап Бендер, мир заканчивается в районе Шепетовки, и молчаливые волны мирового океана с грохотом разбиваются о её неприступные скалы. Только ему никто не поверил. Не верил до конца и он сам, пока его не подстрелили пограничники со сторожевого катера... А ТАМ ничего нет..., только три кита лениво бьют хвостами по нетленной глади...
  - Какие еще киты? А ты дурак, оказывается...
  - Если ты не полный кретин, Боря, то должен понимать, что я выражаюсь фигурально, но суть от этого не меняется.
  Борька покраснел еще больше обычного, понимая, что всё это ужасно глупо и смешно, но что он, тем не менее, не может доказать мне очевидное. И заводился от этого еще больше.
  - А как же ИХ продукция? Джинсы, фильмы, пластинки у фарцовщиков...
  - А всё это, Боренька, производится на какой-нибудь Малой Арнаутовской! Думаешь, очень сложно сделать клеймо или лейбл... Или сопроводительную инструкцию к "видику" на английском языке...
  - Аргументируй тогда, зачем ИМ это нужно! И опять же: что же, Маяковский тоже врал?
  - Насчет Маяковского тоже можно поспорить, кстати. Хотя, я уверен, что он действительно существовал, и в своей знаменитой и, увы, вымышленной поездке в Америку..., просто выполнял задание партии и правительства.
  - Ты совсем, либо, шизанулся? Какое еще, на фиг, задание...?
  - Такое... Любой политической системе необходимо противостояние, образ коварного и кровожадного врага. Нужен образец другой, загнивающей и страшной жизни. Чтобы ты, просыпаясь в шесть утра под гимн о "нерушимом...", понимал, что мог запросто родиться не в этой стране... И чтобы от этой кощунственной мысли волосы шевелились бы на твоей глупой заднице...
  - А я вот Марине Сергеевне (завуч по воспитательной работе) завтра расскажу всё про твои измышления - она тебе всё объяснит, и докажет заодно...
  - Что ж, - сказал я с печальным выражением лица, - одним узником совести станет больше. И одним "стукачом"... А тебе, как ярому приверженцу демократических принципов, не пристало заниматься подобными гнусностями.
  Борька, устав бороться с моей тупой, непробиваемой логикой, вскочил со скамейки и почти выкрикнул, глядя на меня с пьяной ненавистью:
  - А вот пойдем на улицу и спросим у ста прохожих: есть Америка, или нету её!
  И тогда я вульгарно, не по-товарищески, захохотал ему в самое лицо.
  - И что это докажет, идиот? Что девяносто процентов опрошенных - такие же идиоты, как и ты! И хорошо, если они просто покрутят пальцем у виска... А остальные десять человек в страхе отшатнуться, по разным и вполне понятным причинам.
  - Например?
  - Да просто кое-кто тоже знает эту истину. Так что, чем психовать - лучше скажи спасибо, что я тебя просвещаю... И одной бутылочкой тебе не отделаться, чувачок!
  - Ну, ты и... гад!
  Я ласково улыбнулся с высоты своего риторического пьедестала и сказал назидательно:
  - Верить, Боря, можно только в то, что можешь сам доказать! Или пощупать, на худой конец... А Америки твоей нет и не было никогда! Обломись, чувак... И еще: в который раз уже советую тебе, почитай Ильфа и Петрова - весьма прочищающая мозги вещь!
  - Дебил... - устало сказал Борька и ушел.
  Шутки шутками, но он действительно исчез на несколько дней. Я тогда с веселой грустью подумал, что Борька отправился заново открывать Америку, закрытую для него другом-идиотом. И почти что угадал...
  Само собой, он не поверил мне ни на грош - не детский сад! Но, как потом он мне рассказал, эта моя шутка просто оказалась тогда последней каплей в его переполненной чаше непонимания и неприятия нашего обособленного, словно закрытого от всей остальной Вселенной, нарисованного мирка...
  Тем памятным днем, добавив еще "портвешку" для дурости, он поехал к тетке в Выборг..., и той же ночью был задержан финскими пограничниками, с последующим водворением на родную землю... Его тетке пришлось приложить всю массу усилий (и не только физических, но и материальных), чтобы замять это дело. А еще он сказал, что когда-нибудь, все-таки, "свалит ТУДА", непременно...
  И вот теперь, вспоминая этот случай, я думаю: а что бы с ним стало, если бы его юношеская мечта сбылась? Стал бы он ТАМ счастливым, деловым человеком..., или прав был О' Генри, когда говорил, что не мы выбираем свои дороги, а нечто, сидящее глубоко в нас - то, что нас ведет по жизни и направляет. Одно очевидно: по помойкам бы он там не шастал - пособия для безработных и бездельников были там тогда, все же, слегка побольше, чем зарплата главного инженера среднего производства. И уж конечно, "горькую" пил бы он там отнюдь не меньше... Сидел бы на какой-нибудь Брайтоновской лавочке, и мешал бы с дешевым пойлом пьяные сопли... С тоской и болью вспоминая свою счастливую жизнь в стране, которая умеет любить своих граждан так, как не сможет после нее уже больше никто...
  А может, он и уехал тогда в свою Америку, а тот бомж - алкоголик и философ, мне только привиделся, как и всё остальное в моей странной, разорванной на части жизни...
  
  // А вот этот кусочек текста был написан уже на задней обложке дневника. //
  
  И вот, я сижу и смотрю на полупустую бутылку ностальгически-дешевого портвейна, которую пронес для меня в клинику мой друг санитар. Он, действительно, мой хороший друг, ибо мы оба знаем, что мне это уже не навредит.
  Я думаю про свою жизнь... А правда ли, что всё ЭТО было? И ГДЕ всё это было? Может, не было ни бомжа Борьки, ни Валентины, ни моей горячей ВЕРЫ? Но все это не имеет никакого значения, ибо скоро эта магическая карусель остановится, и вопрос: существует ли реально весь окружающий меня мир - решится, наконец, бесповоротно и окончательно. И даже если впереди вечная ночь, я знаю, что ОНА ждет меня... ТАМ, у несгораемого костра. Я знаю это так же верно, как и то, что меня зовут... Собственно, а какая разница! Как там, у классика: "Что в имени тебе моём?".
  Потому что, Я уже иду к тебе, моя милая...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"