Ночью, когда смотритель уснул, в зоопарк пришел человек и забрался в клетку. Свернулся клубком на соломе, устроился и стал лежать, глядя через решетку на звезды.
- Может быть, мне повыть? - задумчиво пробормотал он чуть погодя.
- Мне это никогда не помогало, - сонным голосом отозвался орангутанг из клетки напротив.
- Здравствуйте, - сказал человек. - Никогда не слышал, чтобы обезьяны выли.
- Вот потому-то и не слышали, - кивнул орангутанг. - Когда-то я пробовал, но все посчитали это уханьем, а волки так вообще не обратили внимания.
- Как грустно, - вежливо согласился человек.
- Считается, что ты не можешь выть, если ты обезьяна, - продолжал его сосед, качая головой. - И пытаться не стоит. Их не переубедить.
- Я понимаю, - сказал человек. - Кстати, я маркетолог. Очень приятно.
- Хмм, - ответил орангутанг.
- Всегда хотел быть волком, - вздохнул маркетолог. - С детства мечтал. У меня и ник в интернете "Маугли", знаете про такого? - Хмм, - ответил орангутанг. - Когда я был маленьким, то долго не начинал ходить. Ползал на четвереньках. Потом, конечно, пришлось, не хотелось огорчать маму. Я и говорить по-человечески выучился, собственно, для того, чтобы ей все объяснить.
- И что же, она послушала? - неожиданно для себя орангутанг обнаружил, что уже сидит у самой решетки, чтобы слышать получше.
- Очень внимательно. Она решила, что у меня очень богатое воображение. После этого она всегда говорила мне, что мне нужна творческая профессия. До сих пор не понимаю, как это было связано с волком? Но я закончил школу с уклоном в иностранные языки, потому что мне хорошо удавалось издавать непривычные звуки. У меня оксфордское произношение.
- Попробуйте добиться этого от волка, - фыркнул его собеседник.
- Кто станет ожидать от волка оксфордского произношения? - пожал человек плечами, - Я говорил себе то же самое. "Ты плохой волк, дружище, потому что ты знаешь английский и ходишь на двух ногах. Ни единого подобного примера не знала мировая литература. Ты поэт, друг мой, писатель, твой внутренний волк может выть на Луну, но ты должен говорить людям о ее красоте по-человечески.
Я пробовал даже петь и слагать стихи о свободе, думая, что так проявляю своего внутреннего волка. Но меня не понимали. Например, вопрос денег. Кто станет предлагать волку деньги?
Но мне говорили: докажи, что ты хищник. Выйди, наконец, на охоту! не будь бараном!
Так я стал маркетологом. В поисках рынка, где был бы спрос на волков, я открыл немало закономерностей. Например, пророки никогда не ценятся в своем отечестве. Пророк, видите ли, это экзотика, как волк, одомашненный и живущий среди людей. Со временем я даже научился наслаждаться своей исключительностью: все люди как люди, а я... Мама гордилась бы мной: я был оригинал, у меня была творческая профессия. Я помогал людям находить и выгодно продавать себя.
- И что же произошло в один прекрасный день? - затаил дыхание орангутанг, и изо всех сил вцепился в прутья клетки, чтобы не захлопать в ладоши: с ним это часто случалось не к месту.
- Это была ночь, - стояла темень, но по голосу было слышно, что рассказчик смущенно улыбается, - и она уже почти закончилась. Я, понимаете, устал. Я просто хочу быть, как все. Хочу выполнять то, для чего я, собственно, предназначен. - А почему... здесь? - орангутанг со скрежетом провел ногтем по металлу. - Куда еще деваться волку в городе, скажите на милость? Здесь, - он вздохнул, - я по крайней мере смогу мечтать о воле. Сколь волка ни корми, знаете ли...
- Oh my God, - с тягучим акцентом произнесли откуда-то из темноты, - юноша, вы в самом деле уверены, что о волках можно говорить шаблонами?
- Акела, отстань от щенка, - следом за ним произнес приятный низкий голос, - сядь, почитай газету.
- Она вчерашняя, - огрызнулся волк по имени Акела, - и скажи мне, женщина, могу я хоть немного постоять на своих двоих, пока никто не видит?!
- Ты мог бы делать это и днем, да все никак не наберешься храбрости. А еще вожак стаи.
- Именно! - взвыл оскорбленный волк, - быть вожаком, между прочим, большая ответственность. Я не имею права позволять себе вольностей. Тем более, если некоторые собираются унижать меня публично.
- Не обращайте внимания, - откашлялся орангутанг, - у него сложный период. Кризис среднего возраста. Я даже не обижаюсь на него за огульное осуждение моего воя.
- Кстати, вы не могли бы мне что-нибудь провыть? - спохватился человек, как будто вспомнил что-то очень важное. - Я ведь, собственно, волк, так что смогу по настоящему оценить.
- Только, пожалуйста, не жалейте меня, - попросил орангутанг, складывая губы трубочкой. Лучше конструктивная критика, чем грубая лесть. Скажите мне сразу, если я неспособен. Как говорится, волку - волчье, а...
После этого он завыл. И, если даже его песня не была похожа на волчью, она была дикой, исполненной одиночества, голода и нежности.
- Это было замечательно. Неповторимо. Вы гений, - восхищенно выдохнул человек, вышел из клетки и крепко стиснул волосатую лапу друга. - Я непременно попробую еще раз, - отозвался орангутанг хрипло, - Теперь мне кажется, что я шел к этому всю жизнь.
- Как жаль, но мне, кажется, пора домой, - сказал человек. - Можно, я иногда буду приходить к вам? Когда буду чувствовать, что меня никто не понимает?
- Конечно, - помахал лапой орангутанг. - Приходите! Нам ли не знать, как это тяжело?
- Oh, so true, - протянул Акела откуда-то из темноты.